В последующие три дня она могла сполна прочувствовать, каково было королеве Шотландии Марии, запертой в замке на острове Левен. Утром в понедельник спустился туман и держался весь день. Приняв теплую ванну, Пруденс села продумать план статьи. Неважно, можно ли будет ее опубликовать, ей хотелось показать Эллиоту Тромбли, на что она способна, да, откровенно говоря, и заняться больше было нечем. Хейли все еще перерабатывал среднюю часть романа и не тратил ни минуты на общение со своей секретаршей.

Колин был в замке. Он не поехал с компанией в Эдинбург, но весьма успешно избегал встреч с Пруденс. Даже ел в своей комнате. Мэри Эдмонд говорила, что он пишет. Ей же казалось, что дуется.

В четверг утром, когда туман стал потихоньку рассеиваться, она застала его в саду.

— Вы дуетесь, — с прохладцей заметила она, склоняясь над кустом роз.

— С чего это вы взяли? — удивился он.

Пруденс повернулась к нему.

— Не выходите из комнаты, пока я не уйду в свою. Избегаете меня?

— А вы меня не избегаете? — улыбка заиграла на его губах. — Почему тогда ни разу не постучались ко мне?

— Писателя лучше не тревожить во время работы. Но, по крайней мере…

— По крайней мере, что? — тихо спросил он.

— Могли хотя бы раз в день поесть вместе со мной. Не очень-то весело обедать в одиночестве!

Вечером того же дня за ужином собрались все. Джон и Мэри накрыли стол в большом зале, принесли жареную форель, салат, горячие пончики. Не предполагая этого, Пруденс пришла в джинсах и зеленом свитере. Оба Монтгомери, казалось, не обратили внимания на ее одежду, но сами сидели в твидовых костюмах при галстуках.

— Прошу простить меня, что избегал вас всю неделю, — сказал ей Хейли. — Совершенно замучился со средней частью романа, думал, никогда не закончу. Теперь решил переписать все целиком.

— Весь роман? — в ужасе переспросил сын.

— Нет! Только третью часть. Пруденс посоветовала мне убрать четырнадцатую главу, а это заставило меня пересмотреть весь конец. — Положив на тарелку салат, он махнул рукой. — Впрочем, это меня уже не так заботит, как редактирование всей книги. Но пришлось перезвонить Джоан и попросить ее отложить приезд еще на две недели.

Пруденс крепко сжала вилку, чтобы ее не выронить.

— Этого времени, думаю, вполне хватит, чтобы привести рукопись в порядок, — продолжил Хейли. — Не хотелось показывать недоделанную вещь.

— Как отнеслась Джоан? — поинтересовался Колин.

— Это ее не очень обрадовало, но, в конце концов, она согласилась приехать попозже.

Пруденс положила в рот лист салата, чувствуя несказанное облегчение. Итак, нежданно-негаданно у нее появились две недели отсрочки. Потрясающий подарок! Конечно, все это время придется по-прежнему притворяться, но, с другой стороны, может, за эти дни ей удастся еще больше сдружиться с Хейли, а значит будет и легче получить его разрешение о нем написать.

Увлеченная этими размышлениями, она не слушала, о чем говорили отец с сыном, как вдруг обратила внимание, что Хейли произнес ее имя.

— Пруденс, вы мне сейчас не нужны. Я буду работать днем и ночью, чтобы привести все в божеский вид, а уж потом я отдам вам печатать. Так что, если вы оба не возражаете, я хотел бы остаться на выходные дни в одиночестве.

Она замерла, глянула на Колина и с удивлением увидела, что он ей подмигивает.

— Вы хотите, чтобы я перебралась в гостиницу в Питлохри? — спросила она недоумевая.

— Там нет гостиниц! — поспешил сказать Колин.

Хейли вытер салфеткой рот и бороду, потом ответил:

— Ну что вы, Пруденс! Я думал, может, вы хотите осмотреть наши достопримечательности? Или побывать на фестивале? Я сам собирался туда выбраться, но явно не успеваю. Колин, это не нарушит твои планы, если я попрошу тебя поразвлечь моего секретаря?

— Нет, отец. В любом случае я планировал уехать в Эдинбург завтра утром. И рад поехать с Пруденс. — Он опять подмигнул ей, но она сделала вид, что не заметила этого.

— Тогда решено, — закрыл тему Хейли.

После ужина он сразу же поднялся наверх, Колин ушел на кухню и там весело о чем-то беседовал с Эдмондами, а она перебралась на диван перед камином, радуясь возможности побыть одной и обдумать свалившиеся на ее голову новости.

Конечно, главной была предстоящая поездка с Колином. Что и говорить, ей можно было бы только радоваться, будь Пруденс самой собой. Зачем себя обманывать? Он ей ужасно нравится. Но вот над его отношением к ней стоит задуматься. Во-первых, потому что Колин ее подозревает в обмане, что, надо признать, справедливо. Во-вторых, нет никакой уверенности, что он увлекся ею только по той простой причине, что она под рукой, легко доступна, одним словом — секретарша.

— Хам! — прошептала она себе под нос.

Однако, как бы ни развивались их отношения во время путешествия, ей придется оставаться секретаршей. Открыть о себе правду можно только его отцу. Страшно даже подумать, если Колин узнает первым, что она обвела обоих Монтгомери вокруг пальца. Он уже предлагал ей сбежать… А так не хочется его терять! Вряд ли эту утрату компенсирует даже самая блестящая ее статья об известном писателе в "Манхэттен мансли". Колин такой симпатичный мужчина! "Черт возьми! А я симпатичная женщина, и вовсе не секретарша!" — сказала сама себе Пруденс для утешения и вслух еще раз произнесла со злостью:

— Хам!

— Кто? — сел на диван рядом с ней Колин,

— Вы, — ответила она смело.

— Я? Господи, а что я сделал? — Он вручил ей бокал черри. — Да я всего лишь поужинал с вами!

— Так что же? Я должна воздавать должное вашему благородству и щедрости? — спросила Пруденс с сарказмом.

Колин чокнулся с ней:

— Идет! За мое благородство и щедрость! Представляете? Отец будет работать всю ночь напролет! Как в старые добрые времена. Знаете, Пруденс, а вы ему понравились. Он доверяет вам не больше, чем я, но вы ему нравитесь. Мне кажется, он с удовольствием отбросил бы все сомнения на ваш счет. Увы, я так не могу.

— Я остануть в Питлохри, — сказала она. — Вам не обязательно везти меня в Эдинбург.

— А я-то думал, что у вас есть туристские замашки!

— Я могу посмотреть и Питлохри.

Колин состроил гримасу:

— Вы соберетесь и будете готовы завтра утром к десяти. Я всегда выполняю то, что велит мне отец.

— Я не верю, но если это так, надеюсь, он наказал вам быть добрым ко мне.

Колин наклонился и прошептал ей на ухо:

— Честно говоря, да.

Затем легонько прикоснулся губами к ее щеке, а когда обнял ее за плечи, она прижалась к нему всем телом. Так они и сидели, тесно прильнув друг к другу, не разговаривая, лишь наблюдая, как в камине потрескивает огонь.

— Так лучше, чем спорить, правда? — наконец шепотом спросил Колин.

Пруденс посмотрела на него. Он прочел ответ в ее карих глазах и еще крепче прижал к себе. Она уткнула голову ему в грудь.

— Пока не начинаем разговаривать, с нами все в порядке, — сказала она.

— Точно подмечено! — откликнулся он. — Давай молчать.

И они еще долго сидели молча. Пруденс постаралсь отбросить все мысли и позволила себе расслабиться в объятиях Колина, испытывая огромное удовольствие.

Наконец, когда огонь стал затухать, он осторожно освободился.

— Я поднимусь наверх один, — произнес с еле заметной хрипотцой. — Если мы пойдем вдвоем, то окажемся в одной постели. Но не думаю, что каждый из нас готов к этому.