Только утром Пруденс вспомнила о записке Моники. Как она могла о ней забыть? Дождавшись, когда Колин ушел в ванную, немедленно достала ее из сумочки. Это оказалась телеграмма на имя Колина Монтгомери от его агента из Нью-Йорка. Однако в ней говорилось отнюдь не о детских книгах. В ужасе Пруденс прочла: «Никакого адвоката Арнольда Тромбли в Нью-Йорке нет. Эллиот Арнольд Тромбли является издателем "Манхэттен мансли". Выясняю, не работает ли Эдвардс на него».

Она скомкала телеграмму и, когда пришла ее очередь идти в ванную, спустила в унитаз.

Выходит, теперь и Моника все знает! Почему же не сказала Колину? А Джульета? Видимо, и ей не сообщила. Джульета тут же поделилась бы с братом, и они вдвоем посадили бы Пруденс на первый же рейс до Нью-Йорка. А то и затолкали бы в багажник "порше", привезли в замок для допроса и четвертования. Может, Моника предоставила ей шанс тихо и с достоинством ретироваться? Правда, это больше смахивает на то, будто тебе в руку вкладывают заряженный пистолет.

Нет, она не уедет, пока не расскажет все Хейли Монтгомери! В конце концов, ее прислали сюда из-за него, а не из-за его детей. Если же сбежит, не поговорив с ним, а Эллиот узнает, то можно не сомневаться — работу она потеряет. А теперь только работа у нее и остается! Значит, надо приложить все силы, чтобы ее сохранить. Поразмыслив таким образом, Пруденс решила подождать следующего шага Моники.

— Вы встречаетесь сегодня с Чарльзом? — спросил Колин, когда она вышла из ванной.

— Вы же знаете…

— А вы всегда делаете то, что говорите, заслуживающая доверия Пруденс Эдвардс из университета Коннектикута?

— Надеюсь, вы не позволите мне это забыть, не так ли?

Обменявшись любезностями, они сели рядышком на диван пить кофе. Пруденс без конца повторяла про себя текст телеграммы и думала, что бы произошло, не перехвати ее Моника.

— Задумались? — спросил Колин.

— Нет! — От неожиданности она подпрыгнула. — Просто еще не проснулась.

— Понятно, — скептически произнес он. — Поскольку вы уходите флиртовать, я набросал собственные планы на сегодняшний день.

— Собственные?

— Да, я собирался показать вам кое-какие интересные места Эдинбурга, думал, мы побродим вдвоем. Мне это казалось весьма романтичным. Но поскольку Чарльз Мартинс привлек ваше внимание…

— Колин, все не так, и вы прекрасно это понимаете! Почему же ничего не сказали мне раньше? Я бы… Впрочем, теперь это не имеет значения. Я еду на ленч с Чарльзом, а вы занимайтесь своими делами. Интересно, вы специально придумали про прогулку, потому что я согласилась с ним встретиться?

— Не переоценивайте своего очарования! — резко вскочив, хмуро процедил он. Помолчал и с улыбкой добавил: — Но и не принижайте его.

Вручил ей связку ключей и вышел, хлопнув дверью.

Чарльз заехал за ней на такси и повез в университетский ресторанчик. Затем они побывали на концерте органной музыки в старинном соборе недалеко от студенческого городка. Он говорил о музыке, о Лондоне, о своем камерном оркестре. Пруденс слушала его рассеянно, потому что все думала, обсуждала ли Моника с Колином телеграмму из Нью-Йорка. Ведь возможен и такой вариант!

После концерта Чарльз спросил, не хочет ли она отправиться еще куда-нибудь посидеть и выпить. Пруденс категорически отказалась, и они оба пришли к мнению, что пора отправиться по домам и подготовиться к вечеру у Элгартов.

Когда машина остановилась перед домом Колина, Чарльз протянул руку, погладил ее по щеке и добродушно пожелал:

— Удачи тебе с ним, Пруденс!

— Что? — краснея, переспросила она и улыбнулась. — Я… Спасибо, — и вышла из машины.

В комнате она нашла записку от Колина: "Встретимся вечером у Элгартов". И адрес. Больше ничего, даже подписи. Прудене принялась нервно ходить из угла в угол, держа записку в руках. Идти или не идти? Решила — идти.

Она не знала, что принято надевать в Эдинбурге на такие приемы, но, поскольку выбор опять же был невелик, облачилась в легкое белое платье с оборками и каймой спереди. Яркий шарфик и белые босоножки дополнили туалет. Нанесла немного косметики — и была готова. Для повышения тонуса встала перед зеркалом и хорошенько обругала Колина вместе с Эллиотом Тромбли.

Вечерний воздух еще сохранял тепло, солнце садилось за крыши домов. Пруденс радовалась одиночеству и возможности собраться с мыслями. Итак, ей надо постараться больше не поддаваться очарованию Колина Монтгомери, оставаться холодной, безразличной, словом, вести себя, как репортер на задании. Если Моника рассказала Колину о телеграмме, что ж, она готова отразить его ярость. Или «ярость» слишком мягкое слово? Не имеет значения! Если еще не рассказала, то сделает это в самое ближайшее время. В этом нет сомнения! В любом случае сегодня в доме его друзей ей предстоит пройти испытание — надо это сделать с достоинством.

Но, нажимая кнопку звонка в доме Элгартов, она почувствовала, что у нее трясутся поджилки и руки становятся влажными.

Высокий, стройный мужчина в белом смокинге открыл дверь.

— Я Пруденс Эдвардс, — произнесла она и испугалась своего хрипловатого голоса.

Он вежливо поклонился:

— Мисс Эдвардс, мистер и миссис Элгарт ожидают вас. Проходите.

Дворецкий провел ее в гостиную, увешанную многочисленными портретами в золотых рамах. Колин с сестрой уже были здесь. Вместе с Моникой они сидели на диване. Габриэль, Сен-Симон, Чарльз и Генри стояли около камина. Поодаль она заметила еще две пары возрастом постарше. Все женщины были в длинных вечерних платьях, мужчины — во фраках.

Один из них, с металлическим оттенком седых волос, подошел к ней, взял за руку, радушно улыбнулся.

— Мисс Эдварде, я рад, что вы пришли. Меня зовут Грэхэм Элгарт. — Он подвел ее к элегантно одетой изящной женщине. — Моя жена — Кэтлин.

Затем Грэхэм Элгарт познакомил ее с остальными гостями. Когда церемония закончилась, Пруденс подошла к троице, сидящей на диване.

— Как прошел ленч? — ледяным тоном поинтересовался Колин.

— Превосходно. Мы слушали органную музыку в соборе, — ответила она, присаживаясь на краешек рядом стоящего стула.

— Неужели? — со скучающим видом спросил Колин, всем своим видом показывая, что разговаривает с ней только из вежливости.

Обиженная, Пруденс отвернулась. Почему он ведет себя так отвратительно? Ведь вчера, казалось, они пришли к взаимопониманию. Но тут же прервала себя на середине мысли. Никогда они с Колином не придут ни к какому пониманию! Быстро поднялась и присоединилась к компании Габриэля, Чарльза и Генри. Но там обсуждали фестивальные дела, и ей моментально стало скучно. Заметив, что Моника пошла к пианино, стоящему в дальнем углу гостиной, она решила подойти к ней.

— Ты прекрасно сегодня выглядишь, Моника. Надеюсь, тебе дали возможность отдохнуть?

— О да! — ответила та, сладко улыбаясь. — Так устала, что весь день не выходила из комнаты.

Значит, Колин провел время не с ней, сообразила Пруденс. Или все-таки с ней?

— Итак, Пруденс Эдвардс, ты работаешь в "Манхэттен мансли", — сказала Моника.

— Да, — призналась она без особой гордости. — Но, Моника, это не то, что ты думаешь. Да, я получила задание написать о Хейли Монтгомери, но я уважаю и буду уважать право семьи Монтгомери на частную жизнь. Я не стану писать статью без разрешения Хейли.

— А этого ты никогда не получишь! — В голосе танцовщицы звучала обида и злость. — Мне жаль тебя, Пруденс Эдвардс! Ты влюблена в Колина, но теперь он не захочет иметь с тобой ничего общего. Я дала тебе телеграмму, чтобы ты сама могла ему все рассказать.

— Спасибо, — выдавила Пруденс.

Моника сверкнула глазами:

— Но ты должна ему сказать! Понимаю, может, для тебя эта статья важна, но я очень люблю семью Монтгомери и не позволю тебе нарушить ее покой!

— Я скажу, — пообещала Пруденс. — Джоан приезжает через две недели. Она знает, кто я. Я поклялась ей, что во всем признаюсь перед ее приездом.

— Нет, сегодня же вечером, Пруденс Эдвардс. Я предполагала, что между вами любовь, но если не скажешь, значит ты просто используешь его…

Неожиданно на глаза Пруденс навернулись слезы. Акцент Моники, ее красота и смысл сказанного заставили ее еще раз переосмыслить сложившуюся ситуацию. Недавняя решимость куда-то испарилась.

— Я не силах, — чуть ли не пожаловалась она, и голос ее надломился. — Не сегодня. Если настаиваешь, можешь сама сказать. А я не могу. Обещаю, что он все узнает через две недели, перед приездом Джоан.

Моника ничего не ответила. В это время дворецкий представлял новых гостей. Пруденс повернулась и чуть не вскрикнула, увидев Хейли Монтгомери, одетого в отличный костюм. Хейли подошел к Грэхэму Элгарту, обнял его, похлопывая по плечу. Колин и Джульета сразу вскочили, поспешили навстречу к отцу.

— Тебе повезло! — прошептала Моника. — Ладно, не сегодня.

Свирепо взглянув на Пруденс, она пошла и встала рядом с Колином, поздоровалась с Хейли. Пруденс осталась около пианино и была несказанно рада, когда объявили, что ужин подан.

Когда гости переходили в столовую, рядом с ней оказался Хейли. Он обнял ее за плечи, добродушно спросил:

— Как вам нравится Эдинбург?

— Великолепный город. Я поражена архитектурой! — улыбнулась Пруденс, искренне радуясь его появлению.

— Серьезно? Полагаю, Колин постарался ввести вас в исторический экскурс. Тут ведь, знаете, у каждого дома своя история.

— Фактически… — начала она и умолкла.

— Фактически, вы с моим сыном опять не поладили! — понял Хейли.

— Он выяснил, что я окончила не тот университет, что указала в послужном листе.

— А это так важно?

— И еще я отличница.

— Ах, так вы солгали! — серьезно, но не без симпатии сказал он. — Нехорошо! Как же это получилось?

Пруденс виновато всхлипнула. Но оказывается, Колин ничего не сказал отцу!

— Ага, — усмехаясь, продолжил Хейли. — Значит, все было не совсем так. Ну-ну, Пруденс! Как я уже сказал две недели назад, интересно было бы узнать, кто же вы на самом деле?

Войдя в просторный, пестро украшенный зал, Пруденс улыбнулась — у нее немного отлегло на сердце. Обеденный стол был заставлен сверкающим серебром и старинным фарфором. Ее посадили в середине, между Чарльзом и Генри, прямо напротив Колина. Хейли сел в конце стола, рядом с хозяином и хозяйкой.

Чарльз наклонился к ней:

— Старик не встречался со многими из этих людей лет десять. Может, он намеревается выйти из небытия?

Пруденс не ответила. Если Хейли Монтгомери и правда собирается покончить со своим затворничеством, то у нее будут законные основания написать о нем статью. Если повезет, им даже удастся обставить конкурирующие журналы. Эллиот Тромбли будет на седьмом небе от счастья. А вот Колину, конечно, абсолютно все равно, где и кто расскажет о его отце. Все сведется к одному неоспоримому факту: Пруденс Эдвардс — лгунья.

— Ты закончил работу, папа? — спросила Джульета.

— Не до конца. Но мне нужен перерыв, — объяснил он грубоватым, как обычно, голосом. — Заскучал я в этом замке, особенно в такое время, когда идет фестиваль. Моника, я слышал, о тебе говорит весь город?!

Моника была польщена.

Потом гости стали с интересом слушать рассказ Сен-Симона о его интервью репортеру "Манхэттен мансли", а Пруденс тем временем принялась за еду. Лишь изредка посматривая по сторонам, заметила, как Колин тепло смотрит на отца, один раз уловила быстрый взгляд Моники и с сожалением подумала, что та, вероятно, вычеркнула ее из списка своих друзей. Жаль, что так и не удастся узнать ее поближе. Она ей нравилась. Странно, что Колин в нее не влюблен. Во всяком случае, если это так, в том нет вины самой Моники. Тяжело вздохнув, Пруденс осознала, что она вообще может потерять всех этих приятных, симпатичных ей людей, сидящих за столом.

После ужина она присоединилась к группе гостей, которые пошли в сад полюбоваться цветами. Они действительно оказались замечательными, и она высказала супругам Элгартам свое восхищение их садом.

— Очень приятно слышать это от вас, — улыбаясь, поблагодарила Кэтлин. — Хейли говорил мне, что вы хороший секретарь, но вам, вероятно, было нелегко оставить семью, друзей и приехать в Шотландию?

— Нелегко, — согласилась Пруденс. — Обычно я навещаю родителей раз в месяц.

— Так ваши родители не в Нью-Йорке? — полюбопытствовала Кэтлин.

— Нет, они живут в Коннектикуте.

— В самом деле? У нас там в Гринвиче друзья.

— Я из северо-западного Коннектикута, — уточнила Пруденс. — А вы часто бываете в Штатах?

— Теперь нет, — сказала Кэтлин. — В молодости мы частенько туда наведывались. А с годами, знаете, тянет ближе к дому. Конечно, иногда мы ездим в Париж или Рим.

Извинившись, Кэтлин отошла к другим гостям. Пруденс вздохнула и устало присела на скамеечку. Ее одолевало беспокойство. Продержится ли она еще две недели? А, собственно, зачем ей это надо? Вот взять бы сейчас, встать на скамейку, хлопнуть в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание, и объявить: "Я Пруденс Эдвардс из "Манхэттен мансли". Можете облить меня краской, затем поджечь". Зато все проблемы сразу же решились бы сами собой.

Естественно, ничего подобного она не сделала. Из вежливости еще посидела, а когда вынесли черри и чай, извинилась перед Грэхэмом Элгартом и незаметно ускользнула.

Да, видимо, не очень незаметно. Потому что не успела повернуть на Шарлот-сквэа, как рядом появился Колин.

— Заскучали?

Не глядя на него, она помотала головой:

— Устала.

— Провели напряженный день с Чарльзом?

Нахмурившись, Пруденс ускорила шаг, но Колин легко догнал ее, пошел совсем близко, однако не дотрагиваясь. Руки его были засунуты в карманы. «Раздражен», — решила она.

— С моей стороны нахально завидовать? — спросил небрежно он.

— Я бы сказала, глупо, — пробормотала Пруденс, пересекая площадь.

— Глупо, — повторил он.

Она остановилась, повернулась к нему.

— Да, глупо завидовать, особенно когда это касается человека, которого не уважаешь и которому не доверяешь.

— Очень красивая фраза! — заметил Колин. — И грамматически правильная. Хорошее образование, должно быть, дают в Холиок-колледже!

Пруденс снова пошла вперед, бросив через плечо:

— Глупо!

Подойдя к дому, быстро взбежала по ступенькам.

— Но не нахально? — продолжал настаивать он, пока она искала ключи.

— Чтобы ответить на этот вопрос, — уверенно заявила Пруденс, ощущая, как дрожат в руках ключи, — надо разобраться в чувствах к вам. А поскольку вас не волнуют мои чувства, с какой стати я стану в них разбираться? Желаю вам спокойной ночи, мистер Монтгомери!

— Но это моя квартира, припоминаете? — сказал Колин, накрывая ее руку своей. — Вы не можете желать мне спокойной ночи на пороге моего дома.

Пруденс застыла на месте, не зная, что делать.

Колин взял у нее ключ, вставил, повернул его, открыл дверь. Затем прошел мимо нее в холл и стал открывать другую дверь. Пруденс стояла в нерешительности. Открыв и ее, жестом пригласил девушку войти.

— Только после вас, мисс Эдвардс.

Пруденс заправила локон за ухо, пожалев, что у нее волосы не такие длинные и густые, как у Моники, иначе этот жест был бы наполнен большим драматизмом, распрямила плечи, прошла мимо него. И, дабы чем-нибудь заняться, налила себе холодной воды из холодильника.

Колин подошел, взял стакан, поставил его на стойку, затем обнял Пруденс.

— Вероятно, я близок к цели. Мое расследование начинает вас раздражать.

Она пожалела, что у нее не хватает мужества схватить стакан и выплеснуть воду ему в лицо. Но ей очень нравились его объятия. Многое бы отдала она, лишь бы он обнимал ее еще и еще.

— А вот и нет! — стала отрицать она просто так.

— Я наблюдал за вами весь вечер, — глядя ей прямо в глаза и улыбаясь, сказал Колин. — Вы красивы и пленительны. Я вам этого еще не говорил?

— Ничего вы мне не говорили! — замирая в его объятиях, ответила Пруденс. — Вы веселились со своими друзьями и не обращали на меня никакого внимания!

— Пруденс…

Он прильнул к ее губам. Она приоткрыла рот, обняла его за плечи, изо всех сил стараясь сдерживать нахлынувшую страсть. Его руки, сначала покоившиеся на ее бедрах, смяли ткань платья, поднялись выше и задержались на груди. Наконец он обнял ее за спину и, слегка отклонившись, пристально всмотрелся в ее глаза.

— Это даже хорошо, что мне придется провести ночь у Элгартов, — проговорил Колин. — Отец хочет поговорить со мной. Одной вам будет лучше.

Пруденс кивнула, изнемогая от желания сказать, как сильно хочет, чтобы он остался, как ее тело жаждет ласки, как она его любит.

Он погладил ее обнаженные руки:

— Увидимся завтра.