Глядя на горы, которые при дневном свете пламенели яркими красками осени, Дениза вдруг вспомнила, что до Дня благодарения осталось меньше месяца. Но о праздниках думать не хотелось. Для нее они были самым трудным временем, с тех пор как…

Она шевельнулась на сиденье автомобиля, отгоняя мысли о былых утратах и нескончаемой боли.

— Мы почти на месте, — сказал Морган, решив, что она устала сидеть без движения.

Она рассеянно улыбнулась ему и провела рукой по волосам. Сегодня она решила не закалывать их, сказав себе, что у нее нет сил возиться с прической. Приятно было чувствовать, как волосы свободно лежат на плечах и не стягивают кожу головы. Старые джинсы мягко облегали ноги. Просторный свитер, который она надела под безрукавку, был уютным, как пижама, пусть даже растянувшийся ворот и сползал к плечу. Она знала, что из уважения хотя бы к отцу Моргана, если не к самому Моргану, ей следовало одеться поаккуратнее, но она чувствовала себя слишком подавленной, чтобы беспокоиться об одежде.

Морган притормозил и, миновав ржавый почтовый ящик, который цепко держался за покосившийся столб, свернул налево, на дорожку, прорезанную глубокими колеями. Морган выжал полный газ, преодолевая крутой склон. Машина затряслась по рытвинам, проделанным в дороге потоками воды. Дениза оглянулась, потому что сидевший в кузове пикапа Рейвер заскреб когтями по стеклу.

— Не волнуйтесь за него, — проговорил Морган. — Он сотни раз проделывал этот путь. Ему здесь нравится. Не знаю, откуда он узнает, что пришло время, но каждое воскресенье он с утра забирается в кузов и ждет меня.

— А ваш отец не против, что вы привозите его с собой?

Морган рассмеялся.

— Папа поджидает его с распростертыми объятиями и мозговой косточкой наготове. Меня обнимут во вторую очередь. — Он искоса взглянул на Денизу и поправился: — Сегодня, я думаю, в третью.

Они въехали в узкий двор, половина которого будто бы медленно сползала вниз по некогда ровному скалистому обрыву, постепенно размытому потоками, принесшими с собой грязь, обломки камней, сломанные ветки. Морган остановил пикап в одном метре от низкого крыльца хижины, сооруженной из бревен, камня, досок и листов жести. Над трубой вился дымок, его аромат смешивался с запахами опавшей листвы, хвои, перегноя и яблок.

Дверь открылась, и на крыльцо вышел сутулый старик, одетый в рабочий комбинезон, фланелевую рубашку, джинсовую куртку и бейсболку. Похоже было, что он уже неделю не брился, и в его жесткой щетине на подбородке белела седина. Из-под козырька блестели голубые глаза.

— Здравствуйте, — произнес он голосом, похожим на скрежет напильника, потом наклонился и похлопал в ладоши на уровне колен. — Привет, малыш.

Рейвер выскочил из кузова, налетел на старика и едва не опрокинул его на спину. Отец Моргана опустился на одно колено и со смехом взъерошил на собаке шерсть морщинистыми руками. Рейвер, бешено вращая хвостом, облизал лицо старика и сшиб с него бейсболку. Традиционная косточка была извлечена из кармана куртки и, подхваченная крепкими челюстями, унесена в отдаленный уголок двора и там с аппетитным чавканьем жадно обглодана.

Смеясь, Бен с усилием поднялся на ноги, а Морган к тому времени выбрался из пикапа и обогнул его кругом, чтобы помочь Денизе. Он взял ее за руку и вместе с ней подошел к отцу.

— Папа, я хочу познакомить тебя с Денизой Дженкинс. Дениза, это мой отец, Бен.

Глаза Бена Холта, такие же голубые, как у сына, только несколько светлее, оглядели неожиданную гостью с нескрываемым интересом.

— Значит, Дениза?

— Да, сэр.

Его лицо озарила широкая улыбка.

— Добро пожаловать, Дениза. — Он шагнул вперед, обнял ее, похлопал по спине. Она еще не успела ничего ответить, а он уже заключил Моргана в еще более энергичные объятия. Морган тоже обнял отца. Было видно, что они очень любят друг друга. Через несколько секунд оба разомкнули объятия, и Бен сделал приглашающий жест: — Идемте в дом. У меня на плите закипает сидр.

— Ага! — Морган потер руки, затем пояснил, осторожно обнимая Денизу за талию: — Папин яблочный сидр — лучший в округе. Раньше он делал его на продажу, а теперь варит только для родных и друзей. Сейчас вы получите возможность его оценить.

— Пахнет чудесно.

Ботинки Бена застучали в прихожей.

— Да заходите же. Чего вы ждете?

Они поспешили войти в дом. Переступив порог, Дениза остановилась и огляделась. Мебель была самодельной и сугубо утилитарной. Дощатый пол устилали плетенные из лоскутков коврики. На стенах висели всевозможные звериные шкуры, оленьи рога и даже невероятно уродливая голова дикого кабана. Посередине комнаты стояла круглая плита, в углу помещался камин, сложенный из камней. Огонь, полыхавший в нем, приглашал погреться. Из дальнего конца комнаты узкая лестница без перил вела на чердак через люк в потолке, под ней находилась аккуратно застеленная кровать, вокруг которой по стенам на крючках была развешана одежда. Под потолком горела одна электрическая лампочка. В комнате стояло несколько старинных керосиновых ламп — одна на маленьком столике у кресла-качалки, другая рядом с кроватью, третья посередине плиты — массивная чугунная конструкция, соединенная с канистрой. Но удивительнее всею было видеть водяной насос, гордо возвышавшийся на краю кухонной стойки, рядом с раковиной.

Денизу охватило такое чувство, словно она сама неотъемлемая часть этой комнаты, и всей хижины, и горы, на которой стояла хижина.

Бен Холт выдвинул из-за маленького квадратного столика, стоявшего у левой стены, стул и предложил ей сесть. Затем он суетливо поспешил в нишу, где размещалась кухня, и принялся доставать кружки, ложки, миски, маленькие тарелочки и салфетки. Все это время он не переставая говорил скрипучим голосом:

— Сейчас люди редко сидят на одном месте. А я вот и родился здесь, здесь и помру. Морган еще не слишком далеко забрел, а вот сестра его — это другая история. Она словно и не жила никогда на этой старой горе, так мало она к ней привязана. А Рэдли — первый из Холтов, который вырос где-то в другом месте, но, несмотря на это, он все же паренек неплохой. Правда, в голове у него путаница. А ваши родители откуда родом?

— Я выросла в Канзас-Сити, штат Миссури.

— Миссури, вот как? Мне случалось бывать там после войны, году в сорок шестом. Красивые места. Все собирался свозить туда мать, но она не особенно любила путешествовать и оставлять родные места. Теперь-то она их уже никогда не оставит. Земля ей пухом. Я и сам такой, кочевая жизнь не по мне… — Он вздохнул и принялся разливать дымящийся сидр по кружкам. — В последнее время я все чаще обращаю взгляд на небеса. Отсюда, с горы, до них даже ближе.

С этими словами он перенес кружки на стол и аккуратно расставил их, затем взял маленькую миску с деревенским маслом и положил ложкой по небольшому кусочку в каждую чашку, невзирая на возражения Денизы. Он только хмыкнул и подмигнул Моргану.

— Никогда не встречал мужчину, который имел бы что-то против упитанных женщин.

Морган улыбнулся ей поверх кружки и, сделав несколько глотков, зажмурился, смакуя напиток.

— Ох, папа, что я буду делать без сидра, когда тебя не станет?

Бен оценивающе причмокнул губами и, поставив на стол свою кружку, покачал головой.

— Некоторым вещам приходит конец. У тебя и твоей сестры никогда не хватало времени на то, чтобы постичь старые секреты. Мой сидр и кукурузные лепешки матери останутся для вас сладким воспоминанием, каким для меня были жевательный табак, который смешивал мой отец, и игра матери на губной гармонике. Вещи, оставшиеся в прошлом, всегда самые сладостные.

Морган еще отпил из своей кружки и произнес не без грусти:

— Интересно, какие приятные воспоминания останутся у Рэдли? Бесконечные споры между мной и его матерью вряд ли можно считать приятными.

Морган вздохнул и заглянул в кружку, словно надеясь отыскать ответ там. Бен глубокомысленно кивнул, и некоторое время все молчали. Потом старик посмотрел на Денизу и поразил ее вопросом, которого, впрочем, ей следовало ожидать:

— А у вас есть дети, Дениза?

Ее сердце упало, слезы застлали глаза. Дениза судорожно вздохнула, пытаясь сдержать сдавившие грудь рыдания. Рука Моргана потянулась через стол и опустилась на ее руку. Почему-то это придало ей сил, помогло проглотить комок в горле и загнать слезы внутрь. Что с ней такое? Давно уже она не реагировала так остро на подобный вопрос. Покачав головой, Дениза выговорила с трудом:

— Нет… У меня был сын. Но он умер.

Невыносимая боль пронзила ее. На долгие мучительные секунды вся комната сжалась до размеров кружки. Дениза слышала шепот Моргана, но понимала, что обращается он не к ней. Постепенно горячий напиток согрел ее и вместе с тем успокоил. Тогда она осознала, что не только Морган держит ее за руку. Узловатые шершавые пальцы Бена сомкнулись вокруг одной ее руки, а пальцы Моргана, сильные и твердые, сжимали другую. Слова Бена, произнесенные низким хриплым голосом, вернули ее к действительности.

— Я благодарю Бога, что мать, не пережила наших детей, и молюсь, чтобы и со мной этого не случилось.

Его слова заставили Денизу улыбнуться, но не потому, что она нашла их смешными, а потому, что порадовалась за него и за мать Моргана, ведь для них естественный ритм жизни не нарушался и они никогда не узнают, что значит потерять жизнь более ценную, чем твоя собственная. Дениза помолилась молча и страстно, чтобы и Морган никогда не испытал такой утраты.

Эта мысль повлекла за собой другие. Она очень мало знала о сыне Моргана. Кажется, сейчас был подходящий момент, чтобы спросить. Дениза откашлялась:

— Расскажите мне о Рэдли. Ведь так зовут вашего сына?

За несколько мгновений настроение изменилось на сто восемьдесят градусов. Бен встал, чтобы достать альбом с фотографиями, а Морган снова начал рассказывать, что Рэдли учится в его собственной альма-матер, Арканзасском университете, в городе Фейетвилле. Затем последовала история о том, как однажды летом маленького Рэдли терроризировал любопытный опоссум и как он потом использовал этот опыт, чтобы напугать приятелей, которых часто приглашал к себе на каникулы. Однажды во время охоты эти приятели отомстили Рэдли — поймали опоссума и ночью засунули беднягу в его спальный мешок. Истории все продолжались. Бен с гордостью рассказал, как одиннадцатилетний Рэдли подстрелил кабана, чья голова украшала сейчас стену, после того как кабан этот загнал самого Бена на дерево. Они со смехом вспоминали и неудачную рыбалку, и успешный бейсбольный матч, и первое свидание Рэдли. В конце Морган заговорил о том, как тяжело развод повлиял на его единственного сына, о своем раскаянии и о праве юноши самостоятельно распоряжаться своей жизнью.

Прежде чем данный предмет разговора был исчерпан, на горы спустились сумерки.

— Наверное, нам пора возвращаться, — с сожалением произнес Морган.

— А кто же прочтет мне главы? — возразил Бен и встал, чтобы принести потертую Библию с пожелтевшими рассыпавшимися страницами в потрескавшемся кожаном переплете. Морган зажег керосиновую лампу, подкрутил фитиль, объясняя попутно, что Бен читает по одной главе из Ветхого и Нового Заветов вот уже более сорока лет. Теперь, когда зрение у него ослабло, Морган читает ему вслух. Он начал с Нового завета, а Бен снова наполнил их кружки дымящимся сидром и, устроившись поудобнее, принялся слушать. Тринадцатая глава из Послания к Римлянам была недлинной, но третья глава из Книги Чисел содержала пятьдесят один стих с перечислением левитов и их сыновей и инструкциями Моисею о том, как выбрать из их числа достойных охранять святилище. На середине Бен прервал сына и предложил Денизе закончить главу, чтобы Морган сходил между тем в коптильню за мясом на будущую неделю, пока совсем не стемнело.

— Вы не против? — спросил Морган, пододвигая к Денизе Библию. Она покачала головой и взяла книгу в руки. Морган похлопал отца по плечу и пока шел к двери, Бен подробно разъяснял ему, какие именно куски мяса требуются.

Когда Морган ушел исполнять отцовскую просьбу и Дениза продолжила чтение, Бен остановил ее, положив ладонь ей на руку.

— Я хотел остаться с вами наедине, — признался он. — Хочу, чтобы вы знали — сегодня ночью я буду спать спокойно после встречи с вами. Морган после развода ни разу не привозил сюда женщин, а это значит, что вы для него не то, что другие. И еще я хочу, чтобы вы знали: он хороший человек и всегда был таким. Он утешит вас, если только вы ему позволите. Он как бы немного подзабыл, что на свете главное, но время идет, и теперь все, что ему нужно, — это любить кого-то и чтобы этот кто-то исцелил его рану, ведь у каждого из нас своя рана, разве от них убережешься? Морган умеет любить, я не боюсь сказать об этом. Я горжусь им и от души рад за вас обоих.

Послышались шаги Моргана, но вместо того, чтобы войти, он принялся звать собаку, пока во дворе не раздался лай. Тогда Морган вошел с двумя кусками коричневатого копченого мяса и выложил их на стол.

— Ты эти имел в виду, папа?

— Именно эти два, — подтвердил Бен, улыбаясь сыну.

— Рейвер бежит сюда, — сказал Морган, глядя на Денизу. — Нам пора собираться.

Дениза встала и хотела отнести чашку в раковину, но Бен остановил ее.

— Нет, гостям мыть посуду не положено. Все равно мне вечером заняться нечем.

Оставив чашку на столе, Дениза улыбнулась старику.

— Большое спасибо вам за сидр и за гостеприимство.

Он погладил ее по плечу и поцеловал в щеку.

— Обязательно приезжайте еще, слышите?

— Я постараюсь, — неуверенно пробормотала Дениза. — А вы берегите себя.

— Милая, я уже достаточно себя поберег. Теперь меня ждет встреча с Богом. Я к ней готов. — Он сказал это так весело, что ей стало стыдно за грусть, испытанную при мысли, что он должен скоро умереть. Он обнял и поцеловал Моргана со словами: — Я люблю тебя, сынок.

— Я тоже люблю тебя, папа. Когда приеду в следующий раз, мы с тобой побреемся.

Бен хмыкнул и объяснил Денизе, что у него слишком слабое зрение, чтобы он мог самостоятельно бриться перед зеркалом, да и внешний вид уже перестал его беспокоить.

— Но мать, — добавил он, — считала, что должно соблюдать приличия, вот я время от времени и скребу себя — на случай, если придется встретиться с ней наверху под жемчужными вратами. — Он потер свой подбородок. — Думаю, если я появлюсь там с бородой, она отошлет меня прямо с венчиком на лбу назад за бритвой.

Он произнес это смеясь, и Дениза восхитилась его юмором и спокойствием, с которым он говорил о своей смерти, считая ее абсолютно нормальным явлением.

Они вышли из дома. Рейвер нетерпеливо запрыгал вокруг, и Бен еще раз обнял пса, потрепал по голове и велел ему занять место в кузове. Затем он вернулся на крыльцо и, стоя в круге теплого света, лившегося из открытых дверей, махал до тех пор, пока не пропал из виду. Дениза поймала себя на том, что тихо плачет, но, как ни странно, грустно ей не было. Она была растрогана и благодарна. И очень напугана. Напугана тем, что обнаружила в Моргане Холте нечто особенное, и это не позволит ей остаться равнодушной, перевернет вверх дном всю ее тщательно налаженную жизнь.

Некоторое время они ехали в молчании, потом Дениза глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от сна, и сказала:

— Бен удивительный человек…

— Да, но теперь вам понятно, что беспокоит мою сестру?

Несколько минут Дениза молчала.

— Разве ничего нельзя поделать с его глазами?

— Нет. Несколько лет назад, вероятно, можно было, но сейчас уже нет.

— Как жаль…

— Сердце у него слабое… Врачи говорят, что отец уже много лет живет в долг.

Дениза вздохнула и провела рукой по волосам, оперлась рукой о подлокотник.

— Я думаю, что Бен живет ради вас, — произнесла она тихо. — Так как хочет увидеть вас счастливым.

— Он там совсем один, хотя соседи навещают его каждый день.

— Это довольно рискованно, — возразила она. — Все эти канистры с пропаном и керосиновые лампы…

— Да, рискованно, — согласился Морган.

— В доме нет водопровода…

— Водопровода нет.

Она некоторое время смотрела на дорогу, затем подняла руку и провела кончиками пальцев по щеке.

— Если он останется там, это убьет его.

— Да, это вполне вероятно.

Снова наступило неопределенное молчание, печальное и тревожное. Они уже почти подъехали к дороге, опоясывающей Фейетвилль, когда Дениза повернулась и взглянула на Моргана в упор.

— Вы ведь не позволите вашей сестре переселить его, правда?

Он твердо встретил ее взгляд.

— Нет, конечно.

Она снова провела пальцами по щекам, шмыгнула носом и сказала:

— Я уже много лет не плакала.

Он потянулся и взял ее за руку.

— Иногда слезы лечат, — сказал он мягко. Она отвернулась, но руку не отняла. Они уже почти приехали, когда Дениза внезапно сказала:

— Но некоторые раны нельзя исцелить.

— Мне так не кажется, — возразил он осторожно. — Шрамы, конечно, останутся. Иногда эти раны нас калечат, но кровоточить вечно они не могут.

Дениза ничего не ответила. Он въехал на аллею за домом. Дениза взялась за дверную ручку.

— Спасибо, — сказал он и добавил как можно бесстрастнее: — Мы увидимся завтра?

И сразу же почувствовал, как она напряглась, и решил добавить, что она вольна поступать, как ей вздумается, но не сумел заставить себя произнести эти слова. Ведь тогда — прощай единственный шанс. И он сказал:

— Папа прав, я умею любить.

— Вы подслушивали, — устало упрекнула его она.

— Да.

— Вы знали, что он собирался поговорить со мной?

— Да.

Она открыла дверцу и поставила ногу на землю, но затем обернулась. На ее лице застыло глубокое сожаление.

— Я не могу любить вас, Морган, не могу!

Ему хотелось удержать ее, привлечь к себе, обнять, но он не посмел. Только перекинул руку через руль и повернулся на сиденье.

— Послушайте меня еще только секунду, пожалуйста! Мои родители научили меня, как нужно любить, а они были хорошими учителями.

— Я это вижу.

— Но на какое-то время я об этом забыл, — продолжал он быстро, — а когда снова вспомнил, то обнаружил, что мне некого любить так, как я хотел бы и мог.

— Не я вам нужна, Морган! — воскликнула Дениза. — Почему вы этого никак не поймете?

Он покачал головой.

— Не знаю. Наверное, просто не могу.

С ее губ сорвался сдавленный возглас возмущения и боли, она толкнула дверцу и бросилась бежать. Морган прислонился головой к рулю и попытался успокоить дыхание. Он зажмурился и увидел Денизу, сидящую за столом вместе с ним и его отцом, улыбающуюся, умиротворенную, с рассыпавшимися по плечам волосами, свободную — пусть даже на миг — от сердечной боли.

Рейвер выпрыгнул из кузова и сунул голову в открытую дверцу, словно вопрошая — в чем заминка, хозяин?

— Сейчас идем, малыш, — виновато сказал Морган. — Поужинаем, как прежде: только ты да я…

Но так не могло оставаться. Он не сумеет заставить себя поверить, что это навсегда, — ради себя самого и ради Денизы Дженкинс.

Дениза целую минуту лихорадочно вертела в замке ключ, прежде чем повернула его в нужном направлении и открыла дверь. Вбежав внутрь, она захлопнула ее и только потом зажгла свет. В доме было жарко от отопительных батарей, но ее не отпускал внутренний холод. Голову переполняли образы… Бен Холт треплет по загривку огромного пса, несет кружки с горячим сидром, смеется над проделками Рэдли, целует ее в щеку, держит за руку. Она видела Бена. Она чувствовала Моргана.

Он стоял рядом, сильный, спокойный, терпеливый, и ждал, чтобы осушить ее слезы, утешить, вызвать у нее улыбку. Он хотел любить ее, сделать ее счастливой, избавить от боли. А она с ужасающей ясностью сознавала, что никогда не сможет ему этого позволить. Она знала, что не хочет избавления. Она лелеяла эту свою боль словно драгоценность.

Разве получится у нее жить счастливо, если ее сын мертв? Как вообще она могла жить, если не живет он? Она и не хотела жить. Морган эгоист, раз просит ее о том, чтобы она снова полюбила. Он и так уже получил слишком много, у него есть покой, свобода, благополучие. А у нее остались одни воспоминания. Джереми умер, но своей любви к нему она умереть не позволит, даже если это означает нескончаемое страдание.

Нет, Морган просит слишком многого, он должен уяснить себе это.

У нее есть работа, этого достаточно, чтобы заполнить дни и даже ночи. Это все, что ей нужно. Кроме Джереми, которого ей больше никогда не придется обнять. Его не заменит ничто и никто, даже Морган Холт.

Кот подошел и потерся о ее ноги. Она взяла его на руки и уселась в стоявшее у окна кресло, чтобы почесать лохматого негодника за ушком. Кот удобно устроился у нее на коленях и сдержанно принимал знаки внимания. Он только не любил, когда его обнимали, и Дениза уважала его желания. Она сама была такая же. Они с котом понимали друг друга, и никто другой был им не нужен. Моргану Холту придется смириться с этим. Иногда жизнь не предоставляет человеку выбора, как, например, в случае с его отцом. Эта сдача не имела решения, и если Морган мог с этим примириться, он примирится и с тем, что у них не может быть общего будущего. Ей не хотелось обижать его, ведь он хороший человек. Сейчас она это прекрасно понимала. Но факты оставались фактами, изменить их никто не в силах. Никто.

Почувствовав себя спокойнее и увереннее, Дениза опустила кота на пол и по пути в спальню увидела, что на автоответчике мигает лампочка. Она подошла к телефону, нажала кнопку, услышала щелчок, а затем голос своего брата:

«Привет, сестренка. Надеюсь, ты сейчас не корпишь над бумагами? Мы с Мей и детьми на следующей неделе отправимся в Техас навестить ее родителей. Можно в субботу заехать к тебе? Мы ведь уже несколько месяцев не виделись. Мама говорит, ты не уверена, что на праздники сможешь вырваться домой. Я хотел бы уговорить тебя передумать. Ведь родители все же не вечны. В любом случае мы будем проезжать Джаспер около десяти утра в субботу и заглянем к тебе. Мей говорит, об угощении не беспокойся…»

Автоматический щелчок прервал запись. Все с таким трудом обретенное Денизой спокойствие испарилось в одно мгновение. Она опустилась на кровать, сжала голову руками и стиснула зубы, чтобы не застонать. Ей не хватало только Троя, Мей и их двух ребятишек — дружной маленькой семьи. Она не хотела их видеть, не хотела извлекать из глубины своего сердца погребенную там любовь, которую когда-то испытывала к этим людям. Не хотела делать любезное лицо и притворяться, что ее больше не мучает утрата собственной семьи. Не хотелось читать беспокойство в глазах брата, сочувствие в глазах Мей, выражение неловкости на личиках Кори и Мисси.

Надо срочно сообщить им, что принять их она не может.

Дениза подняла телефонную трубку и набрала номер. Ей ответила Мей. Она сразу узнала Денизу и заговорила преувеличенно ласковым тоном, прежде чем позвать мужа. Голос Троя зазвучал тревожно и настороженно.

— Дениза, это ты?

— Здравствуй, братишка.

— Все в порядке?

— Конечно. Я просто жутко занята, и в этом все дело. Надеюсь, ты понимаешь?

— Да, я тоже последнее время заработался, поэтому и решил взять несколько дней отпуска. У детей на следующей неделе не будет занятий в школе, а до Рождества мы уже не сумеем никуда выбраться. Если ты и правда не приедешь домой на праздники, это наша единственная возможность увидеться в этом году.

— Насчет праздника… меня здесь кое-что удерживает.

— Вот как? Ты идешь к кому-то в гости?

— Дело вовсе не в этом, Трой…

— Ты же не можешь провести все праздники одна, в хандре?

— Я могу делать так, как считаю нужным.

Трой вздохнул. Дениза физически ощущала его досаду и тревогу.

— Я переживаю за тебя, Дениза, — сказал он тихо. — Я хочу знать, что у тебя все в порядке.

— Все просто прекрасно. Я только…

— Неужели ты не можешь уделить нам пару часов? Или ты собираешься совсем вычеркнуть из своей жизни нас и всех прочих?

— Разумеется, нет. Я только…

— Тогда мы увидимся в субботу.

— Трой! — Дениза прикусила губу. Что еще могла она сказать, чтобы не обидеть его? Какой предлог не будет выглядеть глупо? Она прижала ладонь к виску… и сдалась. — Хорошо, приезжайте. Скажи Мей, я соображу что-нибудь на обед.

— Это не обязательно. Мы обойдемся чашечкой кофе. — В его голосе звучало облегчение.

— Нет. Я хочу.

— Ладно, но только если тебе не трудно.

Куда труднее! Бог милостив к Трою, он даже не знает, что такое настоящие неприятности. Сделав усилие, Дениза мысленно пожелала ему никогда не узнать их и, пробормотав какую-то бессмыслицу насчет своего кота, который любит гостей, повесила трубку и со стоном упала ничком на кровать. Почему никто не может понять? Ее сын мертв. Ее жизнь никогда снова не будет нормальной, не то чтобы счастливой. Ей просто больно видеть все свое семейство разом. Прежде они с братом мечтали растить своих детей вместе, как сами росли в окружении кузин, кузенов, сводных сестер и братьев. Теперь ей не придется в этом участвовать.

Дениза села, убеждая себя, что один визит выдержать сможет.