— Так.

Это единственное слово, произнесенное спокойным голосом, повисло в воздухе.

— Ты следила за мной. Что ж, я должен подумать об этом. Ты — дочь вождя, и долгое время была женщиной другого вождя. Итак, мастер Рэк, теперь ты понимаешь. Ты понимаешь, каким образом нашептывание о власти коварного злодея, такого, как белокожий Магус, могут превратить твердое решение в пустое и безосновательное. Нет смысла говорить об этом. Нет смысла пытаться хоть в малейшей степени изменить мое мнение. Я перехожу на сторону Магуса. Ты можешь сказать, что они собираются предать меня. Возможно. Но вот что я скажу тебе: эта гнилая планета не оставила нам ни единого шанса на выигрыш. У них на руках все тузы — власть, богатство, люди, оружие. У нас — ни одного!

Саймон помолчал и, глядя прямо в глаза гиганту, выложил свой решающий аргумент.

— А как насчет того оружия, что в Арсенале? Если бы оно у тебя было? Что бы ты стал делать?

Моркин не ответил, но Гвенара охнула.

— Нет, только не то оружие! Это святотатство. Ты ставишь под удар свою вечную душу. Ни один человек не посмеет и прикоснуться и к песчинке со стен Арсенала. Если он просто взглянет на эти исчадья ада, то он ослепнет. Его глаза вытекут. Ты сошел с ума!

Моркин мягко расхохотался.

— Вот уж не думал, что Федерация пришлет идиота.

Пламя вспыхнуло на мгновение, в комнате стало светлее.

— Один вопрос, Моркин. — Кто тебе сказал, что один взгляд на это оружие приводит к смерти?

В голосе предводителя партизан было заметно легкое колебание.

— Священники. И в книгах так написано. Черт возьми, все это знают. Да и какая разница, кто сказал? Пойдем, люди хотят спать. Нам нужно покончить с этим вопросом до утра. Я созову совет, и ты им изложишь новую идею. Потом я сам, лично, вышвырну тебя обратно, туда, откуда ты пришел.

Моркин вышел, движение воздуха подхватило струйку дыма, и тот заметался по хижине.

Гневно сплюнув в костер, Саймон заговорил будто про себя, однако он надеялся, что Гвенара слышит его.

— И ради этого я преодолел миллионы миль, видел страдающих и умирающих людей. Убивал сам. Обрек лучшего друга на страшную смерть в одиночестве. И все ради этой стаи идиотов. Неужели никто не может понять, почему это оружие запрещено? Почему они боятся, что кто-нибудь его заполучит?

Гвенара перебила его.

— Кто это «они», Саймон? И почему они поступают так, как ты говоришь?

Саймон повернулся на пятках, подошел к ней, положил одну руку ей на талию, другую на плечо, так что их лица оказались совсем рядом.

— Повторять я не буду. Потом нам нужно вместе выйти к вашим людям. Оружие, которым пользуются здесь — луки, мечи, копья — это очень простое оружие. С таким оружием обычно всегда выигрывает тот, у кого больше людей. А значит выигрывает всегда правящий класс. Если позволить пользоваться любым другим оружием, порохом, пушками, военными самолетами, атомными гранатами — всем, чем угодно, то маленькая армия получает реальный шанс нанести поражение гораздо более внушительным силам. Одним снарядом можно разрушить замок «Фалькон». Так что кому выгодно сохранять все, как оно есть? Лордам. Кто контролирует церковь и все доступные книги? Лорды. Кто уверяет, что одна только мысль о более совершенном оружии ведет к величайшей ереси? Правильно! Чья многовековая власть рухнет сразу же, как только в руки людей вроде тебя попадут взрывчатые вещества и вы сумеете ими воспользоваться? Вот так-то, Гвенара. Клянусь, это правда. Но как мне убедить в этом ваших людей, а?

Ночную тишину прорезали крики и шум. Моркин начал выгонять мужчин и женщин на собрание. Гвенара оттолкнула Саймона и стала у выхода. Ее фигура силуэтом вырисовывалась на фоне костра.

— Саймон, может быть, ты говорил правду. Я могу в это поверить, и может быть, кое-кого из наших ты тоже сможешь убедить. Но тебе нужно время, а Моркин его тебе не даст. Тебя забросают камнями. То, что ты говорил, сильно смахивает на богохульство. У тебя осталась одна надежда. Беги через заднюю стенку хижины, в лес. Я постараюсь удержать их, и может быть, ты сможешь вернуться в замок. Дай мне несколько дней, я попытаюсь поговорить кое с кем о том, что ты говорил. Потом, если…

Саймон перебил ее.

— Гвенара. Если я вернусь в замок «Фалькон», то через несколько часов буду уже мертв. И вряд ли у нас есть несколько дней до того момента, как Мескарл сплетет до конца свою паутину. Осталось лишь несколько часов.

Из толпы партизан, собравшихся вокруг костра, раздался громовой голос.

— Выходи, богохульник, прочитай свою лживую проповедь моему народу. Или тебя вытащить за уши?

А в замке хирург приложил еще одну пиявку к шее того куска сырого мяса, которое когда-то было Юджином Богартом. Как ни странно, жизнь в нем еще теплилась, хотя едва-едва. Лицо его распухло и стала бесформенным, лиловые синяки вокруг глаз показывали, куда было направлено большинство жестоких ударов. Нижняя часть его живота была забинтована, сквозь чистые повязки проступила кровь. На бледной коже резко выделялись следы трости. Грудь шевелилась едва-едва, пропуская в легкие лишь столько воздуха, чтобы поддерживать жизнь. В углу слабо освещенной комнаты уселась смерть и распростерла крылья, ожидая своего момента.

Губы, распухшие и потрескавшиеся, зашевелились. С них слетел слабый шепот, и слова канули в тишину. Из густой тени вышел де Пуактьер и склонился над избитым человеком. Наклонился еще ниже, пытаясь уловить какой-то смысл в его словах. Потом выпрямился с выражением недоумения.

Доктор, обеспокоенный человек лет пятидесяти, которому приходилось видеть слишком много вовсе не столь необходимых избиений и смертей в стенах замка «Фалькон», робко кашлянул.

— Простите, милорд, но что он сказал? Вы расслышали?

Сенешаль повернулся. Он уже забыл о присутствии здесь еще одного человека и наполовину пропустил его слова мимо ушей.

— Что? Ах, да. Кажется, я все же расслышал не вполне верно. Мне показалось, он сказал: «Ради всего святого, Монтрезор». Что бы это значило? Странно.

Шум был приглушенным, но тем не менее угрожающим. Толпа была против него. Уже потому, что он носил ненавистную ливрею Мескарла. Каким-то образом просочились слухи, что он — что-то вроде полицейского агента, что он — против барона Мескарла, и что он появился, чтобы освободить всех их. Но Моркин быстро довел до всеобщего сведения, что он на самом деле черный маг и пытается покуситься на самые устои их веры.

Итак, крушение надежд. Грустное, горькое крушение. Их надеждам суждено было на краткое мгновение вспыхнуть, чтобы тут же погаснуть. Многие втайне уже думали, что ничто и никогда уже не изменится. Что они всегда будут жить в лесу, за ними всегда будут охотиться солдаты, и даже крепостные будут настроены против них. Они будут есть желуди и мох, пить гнилую боду и жить в вонючих хижинах. Их дети будут умирать во младенчестве. Летом у них будет першить в горле, зимой будет трескаться кожа на руках.

Свет на мгновение озарил их сумеречный быт, но тут же был погашен. Теперь их гнев был обращен на пришельца. В таком состоянии он не сможет убедить их ни в чем, и раз уж он не сможет сражаться со всеми ними, ему остается один выход.

— Моркин! — воскликнул он и выскочил из полутемной хижины, оставив позади Гвенару. Моркин, ты — трус. Проклятый трус, шелудивая сука, которая ластится тайком к ногам этого скелетика — сына черного Мескарла. Слизывает грязь с его башмаков, а потом выпрашивает свежей человечинки в благодарность за верную службу.

Дальше продолжать не стоило. Крики окружающей толпы заглушили его голос. Кто-то кричал, чтобы он умолк, другие требовали битвы, чтобы Моркин прирезал его. Некоторые даже онемели от изумления. Рэк никогда не походил на человека, который жаждет погибнуть страшной смертью.

Моркин, раздавая оплеухи и затрещины, сумел добиться чего-то вроде тишины, которую каждая глотка готова была нарушить.

— Мне нравятся храбрые люди, но сумасшедших не терплю. Своим безумным поступком ты хочешь убедить людей, что твоя ложь — это правда. Чего ты добиваешься?

— Я хочу, чтобы люди знали, кто ими командует. Подлый предатель, который продал их всех Мескарлу. Человек, который растоптал все их светлые мечты своими грязными ногами. Человек, Моркин, которого я убью ради них.

Снова вокруг воцарился бедлам, и Саймону трудно было услышать даже самого себя.

— Выслушайте меня! Я утверждаю, что Моркин — предатель. Я докажу это тем, что буду драться и убью его. Я ненавижу убийства, но для меня убить этого изменника — все равно что раздавить ногою ядовитого паука. По вашим же правилам, если я одолею его, я стану вашим вождем. Я поведу вас на эту груду дерьма, которая называется замок «Фалькон». Вместе мы разрушим замок и повесим его злобного владельца вверх ногами на городских стенах. Но вначале…

— Вначале ты должен убить меня. Ну, тихо. Тихо!! На стороне Саймона обычай и право. Но это мало ему поможет во время драки. Если он одолеет меня, он станет вашим вождем, вы пойдете за ним и будете выполнять его приказания. Если я виновен в том, в чем он обвиняет меня своими пронзительными воплями, то бог, конечно же, поможет ему. Наверное, он сумеет оторвать меня от земли и забросить на вершину Стендонского шпиля.

Когда хохот утих, все поспешили расположиться так, чтобы лучше видеть сражение. Отверженные образовали неровное кольцо вокруг костра в центре хижин. У многих в руках были факелы, так что арена оказалась хорошо освещенной. В костер подбросили дров, землю получше утоптали. Оба мужчины разделись и остались только в штанах. Саймон сбросил и ботинки, а Моркин предпочел остаться обутым. Обнаженный Моркин выглядел еще более внушительно: грудь его походила на каменную стену, покрытую порослью жестких, курчавых волос. Мускулы перекатывались под кожей. Саймон по сравнению с ним выглядел худеньким юношей.

Когда они готовились к схватке, к Саймону подошла Гвенара.

— Следи за ним внимательно. Он силен и быстр. Обеими руками он действует одинаково хорошо, и не задумывается, чтобы для победы воспользоваться нечестными приемами. Еще я думаю, что он где-то припрятал нож.

— Почему ты мне это говоришь, Гвенара?

Она помолчала, прежде чем ответить.

— Потому что думаю, что может быть ты и прав. Всю свою жизнь я ненавидела и спасалась бегством. Куда бы я ни шла, мне приходилось озираться — не следят ли за мной. Я знаю, что долго не проживу, потому что положение становится все хуже, а мы сильно спешим. Но, может быть. Если ты прав, я смогу пожить хоть немного так, как хочу.

Тут Уот вызвал Саймона и Моркина на середину и разговор кончился. Правила битвы были короткими и простыми. Их не было, они будут сражаться до тех пор, пока один не будет побежден и не признает свою неправоту. Или, что скорее всего, пока один не погибнет. Оружием пользоваться нельзя. Когда Уот отошел назад и приготовился дать знак к началу, Моркин прошептал Саймону:

— Когда ты умрешь, я вволю позабавлюсь с этой потаскухой. Потом задушу ее. Через два дня милорд выиграет свою игру. И я стану здесь править. А ты, Саймон, будешь гнить на навозной куче, над твоим трупом будут играть дети, и мухи выедят твои глаза.

Уот на всякий случай отошел подальше, к самому кольцу зрителей и высоко поднял руку. Затем резко ее опустил.

Саймон тут же отскочил назад, чтобы оценить великана в действии. Моркин шел за ним, раскинув руки, будто готовясь разорвать своего противника напополам. Он насмехался над тем, с какой скоростью Саймон отступает, но Саймон не обращал на него внимания. Но когда он очутился с той стороны, где, как он помнил, стоял Уот, из толпы швырнули большой камень, который больно ударил его в правое плечо. Саймон пошатнулся, и Моркин набросился на него.

Одной рукой, как тисками, ухватил он левую руку Саймона, а другой попытался вцепиться в ребра. Вместо того, чтобы вырываться, Саймон тут же метнулся прямо в объятия Моркина, головой резко ударив снизу в его подбородок, так что голова того откинулась назад. Струйка крови побежала из лопнувшей губы Моркина, и толпа вскрикнула.

Снова они кружили по импровизированной арене. Моркин бросился на Саймона, готовый разорвать его на части, но того на прежнем месте уже не было. Когда его противник протопал мимо, Саймон нанес ему резкий удар в предплечье. Моркин взревел от неожиданной боли и отскочил назад, потирая онемевшую руку.

Саймон улыбнулся. Теперь он знал, каким образом победит. Этот человек был огромным и невероятно сильным, но медлительным. Он медленно думал и медленно действовал.

Рэк осторожно пошел вперед, пружинисто покачиваясь на ногах, и тут Моркин стал отступать. Они оказались около костра, и тут Моркин решился. Рука его прокралась за пояс и выскользнула с коротким ножом.

В толпе недовольно загудели, и Саймон не упустил шанса.

— Так значит, Моркин, что бы ты ни делал, все кончится предательством. Ублюдок!

По крайней мере Моркин умел пользоваться ножом. Он снова пошел вперед, держа нож в правой руке, лезвием вверх, и кончик ножа покачивался, плетя гипнотическую паутину смерти. Саймон изобразил страх, бросился бежать и поскользнулся на песке. Толпа охнула, как один человек, но ему показалось, будто он различил крик Гвенары. Он вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы избежать удара. В руке он крепко сжимал пригоршню песка. Саймон Рэк редко падал просто так!

Толково маневрируя, он постарался оказаться между своим противником и костром. Тут он бросился на врага, нож свистнул ему навстречу, но в лицо Моркину уже летел песок. Тот инстинктивно вскинул обе руки, чтобы защитить глаза. На какое-то мгновение бессильный нож оказался на уровне его плеча.

Ну! Выпрямиться, перенести вес на левую ногу. Ударить правой вперед и вверх, прямо тому в пах. Там какая-то прокладка и все же удар достаточно силен, чтобы тот скорчился. Теперь нож. Скользнуть под руку, ударить по трицепсу. Ребро ладони погружается в мускул, дробя его о кость. Нож на земле. Отшвырнуть его правой ногой. Он выпрямляется. Пнуть его в брюхо. Пальцы ноги погрузились. Мышцы широкие, но не очень прочные. Теперь выше, в солнечное сплетение. Таким образом можно убить, но только не такого быка, как Моркин. Задохнулся. Боже, как он силен!

Зритель, который ничего не знает о боевых искусствах, подумал бы, что шансы все еще на стороне более сильного человека. Но большинство лесных жителей хорошо разбирались в драке, и вокруг воцарилось напряженное молчание.

Саймон выбросил руку, как жалящая кобра, и ударил Моркина по шее, выразив этим свое презрение.

— Ну вот, предатель. Как тебе нравится драка? Тут тебе не поможет лорд Магус, а?

Моркин не ответил. Грудь его тяжело вздымалась, пот струился по лицу. На фоне костра он вырисовывался гигантским силуэтом. Но Саймон понимал, что все кончено. Осталось только выбрать способ.

Тот опустил руки, чтобы потрогать свой пах. Вверх! Обе ноги оторвались от земли и врезались в незащищенное лицо. Зубы с жутким хрустом раскрошились вдребезги, нос вмялся внутрь; осколки частей раздробленного носа вонзились в переднюю часть мозга. Удар был ужасным.

Громко крикнув, Моркин рухнул на спину, будто подрубленная сосна, руками схватившись за лицо, словно стараясь собрать его заново — последнее сознательное усилие гибнущего мозга.

Он перекатился лицом вниз прямо в костер, в полыхающие угли и горящие ветки. Языки пламени облизали его голову и плечи, пожрали бороду и волосы, занялись кожей лица. Умирающий издавал агонизирующие крики и животные стоны, приглушенные горящим углем, закрывшем ему рот. Руки его конвульсивно дергались, хватались за огонь, безуспешно пытаясь вытолкнуть тело из костра.

Саймон встал на ноги, вытер руками лицо и поискал нож. Нож лежал возле костра, его лезвие поблескивало. Смерть медленно подползла к Моркину — отверженному Моркину — предателю. Саймон подобрал нож и за ноги вытащил бьющееся в конвульсиях тело из огня. Волос на почерневшем черепе не осталось, так что трудно было откинуть Моркину голову, чтобы перерезать ему глотку и прекратить его мучения. Саймон все же ухитрился просунуть руку под обуглившийся подбородок и откинуть голову. Большая часть лица была сожжена, а веки выгорели совершенно.

Когда кончик ножа нащупал правую сонную артерию, струя крови брызнула прямо в костер, испаряясь и заполняя полянку запахом жареного мяса. Ток крови ослаб, сердце остановилось и мозг перестал функционировать. Саймон положил труп на землю и встал.

— Теперь я ваш вождь. Если кто-то с этим не согласен, пусть сразу же выйдет вперед. Уот? Нет? Вы все видели, что я умею делать. Теперь уже поздно что-либо обсуждать и строить планы. Идите спать. Подумайте о том, что видели. Клянусь вам, как офицер Службы Галактической Безопасности, представляющий Федерацию, что этот человек предал вас. Утром, после того, как позавтракаем, я расскажу вам о своих планах. Многим из вас они покажутся святотатством. Но это не так. А теперь — по хижинам и спите.

Потихоньку переговариваясь, люди начали расползаться во тьму. Тут Саймон еще на некоторое время задержал их.

— Уот! Между нами есть счеты. Я не хочу держать зла на человека, который, надеюсь, будет сражаться на моей стороне. Я буду считать, что с ними покончено, если ты оттащишь подальше эту падаль и закопаешь так, чтобы вонь его не беспокоила честных людей. Что скажешь?

Уот бросился вперед так поспешно, что споткнулся и чуть не упал.

— Да, Саймон. С охотой. Я ничего не имел против тебя. Я верил Моркину. Прошу прощения за плевок.

Саймон поднял руку и прижал лезвие ножа к щеке Уота.

— А за камень, Уот? Просишь прощения и за камень?

Тот побледнел.

— Ах, да, камень. Да, Саймон. За это тоже.

— Так иди же, Уот, и зарой его хорошенько. Утром поговорим о тех, кто остался в живых.

Теперь на арене никого не было, кроме одной женщины. Перед хижиной, которая когда-то принадлежала Моркину, стояла и ждала Гвенара. Саймон подошел к ней, чувствуя как усталость и напряжение ударили ему в ноги.

— Ты был хорош, милорд, — она сделала ему реверанс. — Где ты будешь спать, милорд?

— В хижине вождя, где же мне еще спать?

— Тогда я буду спать с тобой. Нет, я решила. Разве я не женщина вождя? Где же еще мне спать?

Той же ночью, позже, растратив всю страсть, смягчив усталость любовью Гвенары, Саймон незаметно уплыл в сон. Костер снаружи погас, в хижине было темно и тихо. Рядом с ним спала женщина, ее волосы обрамляли загорелое лицо. Его голова лежала на ее обнаженной груди, сосок щекотал его губы, когда она шевелилась во сне.

Утром настанет время планов. Следующий день — день действий.

Последнее, о чем думал Саймон перед сном — это о Богарте. Как он встретил свою смерть. Саймон надеялся, что мучиться ему не пришлось.