О боже мой! Он говорил о нарушения супружеской верности. О том условии, что осталось в завещании с первой женитьбы Стюарта, на матери Тристана.

Когда Тристан дал им понять, что намерен оспаривать завещание, ее адвокат, Джек Картрайт, тщательно, в деталях изучил каждое условие и убедился в том, что Ванесса все поняла и не преподнесет ему никаких неприятных сюрпризов.

Она больше и не думала об этом условии. Не было причин. Но вот теперь Тристан заявлял, что у нее был любовник… что у нее до сих пор есть любовник.

Несмотря на потрясение, она не удержалась от смеха.

— Что тут смешного?

— Это нелепо. Откуда ты такое взял?

— Мой адвокат навел справки. Есть слухи.

Она недоверчиво уставилась на него.

— Прошло почти два года с тех пор, как начался этот спор, и теперь ты решил сочинить слухи?

— Я ничего не сочинял.

— Нет? Тогда откуда вдруг взялись эти слухи?

— Я получил письмо.

— От кого?

— Это имеет значение?

— Да, имеет. — Ее недоверие перерастало в негодование. — Имеет значение то, что кто-то на меня клевещет.

Он молча глядел на нее.

— Я даю тебе возможность говорить со мной здесь и сейчас конфиденциально, — наконец произнес он. — Или ты предпочитаешь говорить об этом в суде? Предпочитаешь под присягой отвечать на все вопросы о том, кто, где и как часто?.. Тебе хочется, чтобы все твои светские друзья услышали…

— Ты, ублюдок, не смей даже думать о том, чтобы распространять эту ложь.

— Не ложь. — В его глазах что-то опасно сверкнуло. — Если это понадобится, я намерен копать глубоко, Ванесса, чтобы докопаться до всех твоих грязных маленьких секретов. Я выясню о тебе всю правду. До последней подробности.

Ванессе надо было уйти, успокоиться, подумать, но, когда она попыталась покинуть комнату, он преградил ей путь. А когда она попробовала смутить его пристальным взглядом, он подошел ближе, загоняя ее в угол, где она не могла пошевелиться, не дотронувшись до него.

Ее душила ярость. Ванессе хотелось говорить ледяным, повелительным тоном, но ее голос задрожал от гнева.

— Ты начинаешь с того, что приходишь ко мне домой без приглашения. Грубо со мной обращаешься. Угрожаешь мне своей отвратительной ложью. А теперь прибегаешь к физическому нажиму. Мне не терпится увидеть, что ты попробуешь сделать дальше.

Их взгляды пересеклись, как две молнии, — в каждом враждебность и вызов. И она не могла отступить, даже когда он перевел взгляд на ее губы. Даже когда он что-то тихо и неразборчиво пробормотал — может быть, ругательство, может быть, угрозу.

Потом его губы коснулись ее губ, заглушая ее негодующее восклицание.

Секунду она была слишком потрясена ощущением его губ, прижавшихся к ее губам, чтобы отреагировать. Все было новым, неиспытанным, незнакомым. Его дерзкий поцелуй, шершавая кожа, резкий вкус дождя, и солнца, и мужчины.

Все было неожиданным, кроме электрического разряда, от которого вспыхнула ее кожа и напряглась грудь. То же самое случилось, когда он до нее дотронулся, когда наблюдал, как она уходит, когда она обернулась у двери в библиотеку и заметила, что он пристально смотрит на нее.

Ее сердце учащенно забилось, и она попыталась успокоиться. Но он слегка пошевелился, и она почувствовала, как его пиджак задел ее обнаженную руку. Почему-то это скользящее прикосновение согретой телом ткани показалось ей интимнее самого поцелуя.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но они уперлись ему в грудь, и ее ладони ощутили медленный стук его сердца. Потрясенная, она осознала, что не только прикасается к нему, но и отвечает на его поцелуй. Это происходило долю секунды. О, нет. Тысячу раз нет! Ее глаза в ужасе широко раскрылись, и она оттолкнула его с удвоенной решимостью.

Его губы задержались на ее губах на одну рассчитанную секунду, прежде чем он отпустил ее. Она все поняла. Он ее провоцировал. Черт бы его побрал. И черт бы побрал ее предательское тело.

Яростный гнев затуманил ей глаза, и она неосознанно размахнулась, собираясь его ударить. Он легко увернулся и схватил ее за руку. Это разъярило ее еще сильнее. Она попыталась вырваться и задела «Девочку с цветами» Лладро, поставленную ею же на шкафчик.

Ванесса не успела подхватить падавшую изящную статуэтку. Она ударилась о мраморный пол и разбилась со звоном, не стихавшим несколько долгих секунд. Ванесса прижала к губам дрожащую руку, словно это могло заглушить ее страдальческий крик.

Но когда она попыталась нагнуться, Тристан помешал ей, удержав за руку.

— Брось. Это всего лишь украшение.

Украшение, да, но эту статуэтку подарили ей еще в детстве. Это был символ ее происхождения и всего того, что она мечтала забыть.

Лишь символ, напомнил ей внутренний голос, голос ее практичности. Это происшествие означало только одну вещь: она позволила Тристану Торпу лишить ее невозмутимости, вывести ее из себя.

Но она согласится скорее есть землю, чем доставит ему удовольствие узнать, как сильно он взволновал ее.

— С тобой все в порядке?

Его смягчившийся голос застал ее врасплох, но она пожала плечами, одновременно отстраняясь от его руки. Вероятно, он беспокоился, что она начнет рыдать и причитать. Или что повернется и в ярости бросит еще несколько украшений ему в голову.

Без сомнения, его голова была такой же твердой и холодной, как мраморные плитки под ногами.

Она повернулась и взглянула ему в глаза.

— У меня все будет отлично, когда ты уйдешь из моего дома.

— Наслаждайся своим домом, пока можешь, герцогиня.

— Что это значит?

— Дом перестанет быть твоим, когда я докажу твою супружескую измену. И дом, и все эти красивые вещи, о целости которых ты так беспокоишься. Все, оплаченное деньгами Торпов.

— Желаю удачи, — холодно сказала она. Ее снова охватил гнев. Ей надо было уйти, пока она не начала швырять в него всем, что под руку попадется, только для того, чтобы показать, как мало вещи значат для нее. — Извини, у меня еще одна встреча. Если у тебя есть что добавить, пожалуйста, передай это через моего адвоката.

— И это все?

— Почти… Последнее: пожалуйста, закрой дверь, когда будешь уходить.

Тристан не собирался следовать за ней. Закрыв парадную дверь, он намеревался поехать в офис своего поверенного в Стэмфорде. Он должен был доставить письмо. У него были инструкции нанять лучшего детектива — группу детективов, если необходимо, — чтобы расследовать каждый слух о ее тайных свиданиях и любой ценой найти этого таинственного мужчину.

Хотя он поддел ее, заговорив о сегодняшней встрече с тем самым мужчиной, он не верил, что она настолько глупа, чтобы открыто афишировать своего любовника.

Сосредоточившись на том, что она сказала и чего не сказала, на том, что он сделал и чего лучше бы не делал, Тристан поехал прямо через перекресток, где сходились улицы Уайт-Берч и Бофорд, когда ему следовало бы повернуть направо. Через полмили он понял свою ошибку и подъехал к тротуару. Дожидаясь возможности занять место в потоке машин, он упрекал себя за то, что пропустил поворот. А заодно и за то, что так испортил свою первую встречу с Ванессой Торп.

Конечно, она его провоцировала. Все в ней было дразнящим, она подстрекала его задолго до этой встречи лицом к лицу, когда он узрел ее сногсшибательную красоту. Но неужели надо было реагировать на каждое раздражающее высказывание, на каждый испытующий взгляд в глаза… на этот ее жест, когда она презрительно вздергивала подбородок?

Неужели надо было ее целовать?

Чертовщина была в том, что он не помнил, чтобы у него имелся выбор. Они ссорились, а через секунду он прижал ее к стене и попробовал на вкус ее соблазнительные губы. А вот тут уж точно была чертовщина из чертовщин, потому что от одного лишь поцелуя он утратил всякий контроль над собой.

Ему хотелось гораздо большего, нежели один этот быстрый поцелуй. Хотелось прикоснуться к притягательной ямочке на подбородке, почувствовать кремовую мягкость кожи, тугую крепость грудей…

Он мог объяснять все долгим днем, недосыпом, будоражащей суматохой, связанной с возвращением в Иствик, но в конце концов понял, что сам виноват. Он позволил ей воздействовать на него.

Он больше не повторит этой ошибки.

Поток движения уменьшился, он взглянул в зеркало, и тут мимо промчался кремовый автомобиль с открывающимся верхом. Тристану незачем было проверять номерные знаки, чтобы понять, что это она. Все в списке имущества, из-за которого они спорили последний год, неизгладимо отпечаталось в его мозгу.

Он не собирался следовать за ней, как и не собирался больше ее целовать, но когда Тристан занял место в потоке машин, у него появилось предчувствие, что дальнейшее разочарует его еще меньше, чем тот непродуманный поцелуй.

— Я так довольна, что ты это предложил, — сказала Ванесса.

Это означало встречу у воды в Олд-Пойнтон, где легкий ветерок, доносившийся с пролива Лонг-Айленд, смягчал жар послеполуденного солнца и где Ванесса, дыша свежим морским воздухом, чувствовала, что возбужденность, вспыльчивость покидает ее отчасти.

А «ты» относилось к Энди Силвермену, который предложил прогуляться и поговорить на открытом воздухе, когда звонил с намерением изменить планы.

Энди вырос в том же районе Йонкерса, что и семья Ванессы, и Ванесса вспомнила его, как только увидела в «Двенадцати дубах», в учреждении для детей с ограниченными возможностями, где последние семь лет жил ее младший брат. Они регулярно встречались, чтобы обсудить программу Лу и его успехи, и Энди стал для нее больше, чем консультантом ее брата.

Теперь она считала его другом… единственным другом, который знал и понимал Лу и трудности, вызванные его аутизмом.

— Тяжелый день в загородном клубе? Обсудим?..

— Да разве мы только что не сделали этого?

Ну они, как всегда, поговорили о Лу и о том, почему Энди отменил их поездку в город. Грозы, такие, как сегодняшняя, были одним из пусковых механизмов, которые нарушали спокойствие Лу, лишая его столь необходимого ему чувства заведенного порядка.

— У твоего брата все время неудачные дни, — добавил Энди. — Но ты ведь к этому привыкла.

Нет. Она сомневалась, что когда-нибудь скажет, будто привыкла к аутизму Лу или к тому, что у него бывает очень тяжелое состояние. Но она сдалась под проницательным взглядом Энди. Он знал, что сегодня ее беспокоит не только Лу.

— Я не уверена, что ты захочешь это услышать… — колеблясь сказала она.

— Но я же профессиональный слушатель. Реплика Энди вызвала у нее улыбку.

— Вы взимаете дополнительную плату за консультации во внерабочее время, доктор Силвермен?

Они дошли до конца дорожки. Энди остановился и прислонился к каменной стене, которая отделяла аллею от пляжа. И скрестил руки на груди. Его открытое лицо и спокойное выражение на нем были очень полезны ему в профессиональном отношении.

— Продолжай и говори начистоту. Тебе ведь это необходимо, как ты сама понимаешь.

Она отвела взгляд от своего собеседника и принялась смотреть на двух виндсерферов, которые при порывах ветра скользили по чистой синей поверхности пролива. Потом один из спортсменов сбавил скорость, пошатнулся и упал в воду, его магическое путешествие на ветру закончилось.

— Как было бы хорошо, если бы мы все падали так мягко, верно? — вслух подумала она.

— Не понимаю.

Она еле заметно вздохнула и снова сосредоточилась на Энди и на его предложении говорить начистоту.

— Дело в Тристане Торпе.

Энди сочувственно поцокал языком.

— Как всегда.

— Он здесь. В Иствике.

— Из-за суда? Я думал, суд будет только в следующем месяце.

— Он здесь, потому что считает, что нашел способ меня одолеть, не обращаясь в суд. Торп заблуждается, но это не помешает ему причинить мне неприятности.

— Только в том случае, если ты ему позволишь…

Она рассмеялась, коротко и невесело.

— Как я могу его остановить? Он вбил себе в голову, что я отвратительная, хитрая прелюбодейка, и он здесь, чтобы это доказать!

К его чести, Энди лишь едва моргнул при этом разоблачении.

— Не вижу проблемы, если нет доказательств.

— Конечно же, нет доказательств!

— Но ты расстроена, потому что люди могут этому поверить, несмотря на твою невиновность?

— Я расстроена, потому что… потому что…

Потому что он этому верит. Потому что он поцеловал меня. Потому что я не могу не думать об этом.

— Слухи могут больно ранить, — произнес Энди, ошибочно истолковывая ее молчание. — Но твои друзья достаточно хорошо тебя знают, чтобы не поверить в то, что он может рассказывать о тебе.

— Мои друзья меня знают. Но он… — горячо возразила она, — но он всегда думал обо мне худшее. Теперь он считает, что я не только воспользовалась впечатлительным мужчиной постарше, но что у меня на стороне был любовник, с которым я делилась добычей, полученной нечестным путем.

Энди долго и внимательно глядел на нее.

— Ты действительно из-за него утратила равновесие, да?

Да. Но в том смысле, о котором ей не хотелось думать, не то что говорить. Она позволила ему поцеловать ее, она вдохнула его запах, а потом подняла на него руку, хотя презирала насилие как следствие ярости, сложных баталий и неконтролируемых эмоций.

— Он так меня рассердил. Мне хотелось ударить его, Энди.

— Но ты не ударила.

Только потому, что он меня остановил.

— Я пригласила его в свой дом, когда мне хотелось захлопнуть дверь у него перед носом. Я пыталась быть вежливой и спокойной. Но он такой… такой… И я утратила равновесие.

Внезапно она поняла, что больше не может стоять спокойно. Взяв Энди под руку, она заставила его пойти обратно к скоплению бутиков для туристов и закусочных напротив маленького пляжа и пристани для яхт.

— Кто-то послал ему письмо. С обвинением. Кто бы мог такое сделать?

— Он показал тебе это письмо?

Ванесса покачала головой. И откликнулась на его недоуменный взгляд:

— Ты думаешь, что этого письма, может быть, не существует?

— На твоем месте, — осторожно сказал он, — я бы постарался увидеть письмо.

— Зачем ему выдумывать про это письмо и приезжать сюда, чтобы доказать то, о чем говорится в письме? Это имеет смысл, только если он считает, что может доказать утверждаемое. А уж это имеет смысл, только если кто-то — вроде его корреспондента — убедил его в том, что есть какие-то улики против меня.

Но это абсурд, потому что она никогда не спала с мужчиной.

Ни разу.

— У меня нет ни тренера по теннису, ни тренера по плаванию, — продолжала она. — Я регулярно нанимаю только одного мужчину — Бенни и то для случайной работы, чтобы доставить удовольствие Глории. Я регулярно вижусь с Джеком, моим поверенным, но все знают, что он недавно женился и скоро станет отцом.

— И ты видишься со мной.

Она остановилась как вкопанная и покачала головой с видом внезапного озарения. Обычно они встречались в стенах «Двенадцати дубов», в одной из официальных комнат для встреч или в библиотеке, либо гуляли по обширному участку, который занимал приют.

Но иногда они действительно встречались в соседнем городе, Лексфорде, за ленчем или за кофе. А также раза два здесь, на берегу, где жил Энди.

— Ты думаешь, какая-нибудь сплетница могла увидеть… — она помахала рукой между ними, не в состоянии вымолвить «нас» тоном, который придал бы их дружбе неплатонический характер, — и неправильно это истолковать?

— Вполне возможно.

Ванесса уставилась на него, широко раскрыв глаза. Потом у нее вырвался смешок.

— Забавно, да? — проронил Энди.

— Извини. Я не хотела тебя обидеть. Ты знаешь, что я люблю тебя, как брата.

— Я это знаю, но как насчет того, кто за нами наблюдает? Я никогда не мог взять в толк, почему ты скрываешь Лу и держишь в тайне твои визиты в «Двенадцать дубов». Если бы добрым людям Иствика было известно о твоем брате, они бы понимали, почему тебе нужно так часто сюда приезжать и встречаться со мной.

Как обычно, Энди был прав. Но до сих пор она считала; что незачем разглашать эти самые важные сведения о своей жизни. Только Стюарт, а также несколько доверенных врачей и некоторые старые друзья доиствикской поры ее жизни знали о Лу. Вместе они решили никому не говорить о его долгом пребывании в «Двенадцати дубах».

— Ты стыдишься…

— Конечно, нет! Если бы это помогло, я бы заплатила за публикацию в «Нью-Йорк таймс». Но в чем был бы смысл? В результате ограниченные люди, которые ничего не понимают, только стали бы вести досужие разговоры и показывать пальцем.

— И это общество, в котором ты хочешь жить?

— Нет. Это общество, жизнь в котором я выбрала, когда вышла замуж за Стюарта.

Потому что в этот выбор входили первоклассный приют «Двенадцать дубов», где Лу были обеспечены прекрасная окружающая обстановка, надлежащее лечение и все, что ему требовалось, чтобы расти и развиваться как личность. До встречи со своим будущим мужем она даже не мечтала о такой дорогостоящей возможности. Если на то пошло, она уже исчерпала все возможности и просто не знала, как быть с Лу, с его все чаще проявлявшимся буйством, когда он превращался из мальчика в мужчину.

— Кроме того, — продолжала она, — не все в Иствике люди недалекие. Если бы мои друзья знали о Лу, они бы захотели навещать его, помогать, а ты ведь знаешь, как Лу относится к новым друзьям и переменам в своем заведенном порядке. Я счастлива, навещая его и выполняя безвозмездную работу, и не буду счастливее, если об этом станут говорить по всему городу.

Они снова зашагали. Энди молчал, явно несогласный с ней. Неужели она вела себя как эгоистка, оберегая свою легкую жизнь? После смерти Стюарта ей хотелось довериться друзьям, потому что она чувствовала себя такой одинокой. Впрочем, у нее была Глория, женщина с таким же происхождением, как у нее самой, знавшая Лу. Плюс Энди. Два лучших друга, ведь в отличие от ее иствикских друзей они помнили ее еще просто Ванессой Котцур.

— Мне нужно увидеть это письмо, — сказала она со спокойной решимостью, возвращаясь мыслями к своим сегодняшним проблемам.

Энди мрачно кивнул. И произнес:

— Тебе также нужно объяснить ему про меня.

Ванесса воспротивилась всем своим существом. Она едва передвигала ноги, когда вместе с Энди приближалась к улице, где припарковала свою машину.

— Возможно, мне удастся это сделать, не упоминая о Лу, — наконец нашла она компромиссное решение. — Я скажу, что безвозмездно работаю в «Двенадцати дубах». — Что было правдой! — Скажу, что мы вместе разрабатываем программу… музыкальной терапии, которую я собираюсь финансировать. И что я интересуюсь верховой ездой в качестве терапии.

Она действительно собиралась сделать очень значительные пожертвования из имущества Стюарта, когда его получит, чтобы помочь с осуществлением обеих этих программ, а также хотела оплатить пребывание в приюте подростков из семей с низким доходом.

Но оказалось, она не убедила Энди.

— Он ищет доказательство супружеской измены, Ванесса. Он постарается получить о тебе сведения.

— И что выяснит? Что я езжу в Лексфорд два-три раза в неделю, езжу в приют для детей с особыми потребностями, где я в списке работающих безвозмездно?

— В приют, где живет человек с такой же фамилией, как у тебя. Любой детектив, если он не совсем дурак, усмотрит здесь связь.

Неужели ему никогда не надоедало быть таким спокойным, логичным и правым? Но она сама уже подумала о следующей взаимосвязи, которую мог бы усмотреть профессиональный детектив — или его зоркий работодатель.

Лу Котцур переехал в «Двенадцать дубов» в том же месяце, когда его сестра Ванесса бросила два места официантки, чтобы выйти замуж за Стюарта Торпа. Человека, который использовал свое влияние, чтобы молодой Лу попал в тот приют, и оплатил его пребывание там.

Фатальная неизбежность разоблачений. Она поняла это даже раньше, чем Энди заговорил, когда они остановились возле ее машины.

— Как я вижу, у тебя две возможности, Ванесса.

— Мне лучше самой выбрать?

Он не ответил улыбкой на попытку проявить неуместную веселость.

— Или ты позволишь Торпу провести расследование, а значит, рискуешь, что он станет распространять неприятные для тебя сведения о том, почему ты скрываешь брата от своих новых светских друзей. Или ты все расскажешь ему сама и объяснишь свои мотивы. Вот твой выбор, Ванесса.