В воздухе повисло тягостное молчание. Она ненормальная?

Определенно.

Иначе быть не могло. Энджи хихикнула.

— Одна претендентка у тебя есть, верно?

Ее сердце сильно билось, кожа горела. Пылкое признание готовилось сорваться с языка.

Томас, я люблю тебя всю свою жизнь. И с тех пор как мне исполнилось тринадцать, я хочу выйти за тебя замуж. А в четырнадцать я уже дала имя нашим будущим детям — троим мальчикам с твоими голубыми глазами.

Впрочем, пусть прошлое останется прошлым. Она пришла сюда спасти свою дружбу.

— Зачем тебе это?

Только бы не рассмеяться, лихорадочно думала девушка.

— Сама не знаю. — Девушка помолчала. — Неужели моя идея настолько плоха?

Энджи чувствовала на себе его изучающий взгляд. Обдумывает, прикидывает? Он и она, кожа к коже, занимаются тем, что требуется для создания детей. Ее сердце подпрыгнуло, к горлу подкатил комок.

— Ты не можешь говорить серьезно, — медленно начал он, — не можешь, и все.

Как ты заблуждаешься, усмехнулась про себя Энджи. Я фантазировала о том, как это будет, с самой первой встречи.

— Вообще-то я думала, — она растягивала слова, — о занятиях любовью, не о производстве детей.

В полночной тишине его вздох казался настоящим взрывом. Он не мог смотреть ей в глаза, подскочил на ноги и принялся расхаживать вдоль каменной стены.

Через минуту он обернулся и изумленно посмотрел на сидящую девушку.

— Энджи, ты же не серьезно… ты… ты…

— Так непривлекательна, что ты не можешь спать со мной ., даже ради Камеруки? — закончила она за него.

— Не нужно говорить за меня. Ты не знаешь моих мыслей, — строго отчитал он ее.

Темнота и расстояние между ними не давали ей прочитать выражение его лица, но Энджи не собиралась сдаваться. Момент истины настал.

— Тогда почему бы тебе не сказать правду? Почему моя идея вызывает у тебя ужас?

— Господи, Энджи, все очень серьезно. Мне нужен ребенок. — Томас двинулся к ней с каменным выражением лица. — Ребенок, чья мать согласится воспитывать его одна.

Энджи уперла руки в бока и прищурилась.

— Ты имеешь в виду, что не хочешь принимать участие в воспитании?

— Именно.

— Но почему? — Она покачала головой и скрестила руки на груди. — Камерука изумительное место для того, чтобы растить ребенка и…

— Не все думают, что оно замечательное.

— Твой отец так думал, раз выбрал его для вас. Полагаешь, он хотел, чтобы ты всего лишь стал «жеребцом-производителем»?

— Мне плевать на то, что он хотел.

— Правда? Тогда ты очень изменился.

— Тебе придется с этим смириться! Некоторое время они молча, с ненавистью взирали друг на друга. И вдруг Энджи осознала, что за его грубостью прячется страх за себя, за братьев, за то, что они не смогут выполнить условия завещания и потеряют все. Этого не должно случиться.

Сердце в ее груди сжалось от сочувствия. Как бы ни изменились он, она и мир вокруг них, одна вещь осталась неизменной.

Она все еще любила этого мужчину так, что могла сдвинуть горы, лишь бы облегчить его страдания.

Слезы выступили у нее на глазах, и она потянулась вперед, чтобы погладить его по щеке. Томас, словно защищаясь, поднял обе руки.

— Забудь, Энджи, забудь о жалости и об этом безумном разговоре!

Ее руки упали вниз. Хорошо, она притворится, нацепит маску безразличия, спрячется за равнодушие. Сейчас ее союзники — сдержанность и самообладание.

— Я постараюсь забыть, — сказала она, медленно отходя в сторону. — Но какова твоя альтернатива? Ты собираешься найти женщину, которая за деньги выносит и родит тебе ребенка. Незащищенный секс с незнакомым партнером — дело рискованное. — Энджи помолчала, затем продолжила:

— Если только речь не идет об искусственном оплодотворении. Женщина сдаст анализы, врачи сделают пробы, и никакой интимности не потребуется. Я так понимаю, в твоей ситуации это единственный выход?

На его щеках заходили желваки, он не хотел ни интимности, ни разговоров о ней. Но он сам во всем виноват, и Энджи, разумеется, права.

— Но тесты и проверки займут много времени, а у тебя его нет. Три месяца на раскачку? — Энджи поморщилась. — Зачать ребенка не всегда удается сразу.

— Почему же? В скотоводстве очень распространен метод искусственного осеменения.

Энджи усмехнулась и пожала плечами.

— Я, конечно, процесс искусственного оплодотворения подробно не исследовала, но кое-что читала. Я пытаюсь помочь тебе найти решение, рассматривая все возможные способы.

— А мое мнение тебя не волнует?

— Ты все равно никогда не слушался моих советов, так с чего вдруг начинать?

— А ты никогда не скупилась на предложения. Он говорит об их недавней ссоре? О том, как она отговаривала его от женитьбы на Брук? Энджи взглянула Томасу в лицо и встретила негодующий враждебный синий огонь в глазах.

— Мне казалось, ты хочешь поговорить, — начала она, в душе смирившись с тщетностью своих попыток наладить отношения. — Но теперь вижу, что тебе легче говорить с утесом. По крайней мере, он не ответит тебе ничего такого, чего бы ты не хотел слышать!

Судя по надменному взгляду и сжатым кулакам, дальнейший разговор ничего хорошего не предвещал.

— Я предложила тебе помощь, Томас. Твой ответ — забудь. — Девушка подняла руку. — Завтра утром я улечу и перестану лезть к тебе с глупыми советами. Поступай, как знаешь.

Томас смотрел ей вслед. Последний раз, когда она предложила свой совет, он не захотел слушать.

Я знаю, ты думаешь, что любишь ее, Ти Джи, но не спеши со свадьбой, убедись, что Брук сможет жить здесь.

Он проигнорировал слова Энджи, и они с Брук поплатились за это. Три года страсти, конфликтов и одиночества. Три года, которые закончились ссорой и невозможностью примириться. Брук ушла навсегда.

Другие женщины его не интересуют, но нужна одна, чтобы выполнить последнюю волю отца. Ради матери, ради Камеруки, ради братьев, ради себя самого.

И этой женщиной не может быть Энджи. Нет. Их подруга детства привыкла играть только по своим правилам. Непредсказуемость — единственная предсказуемая черта ее характера.

Энджи всегда выкидывала подобные штучки.

Она думала о сексе с ним, а не о ребенке. Сама призналась.

Томас напрягся, яркие образы всплыли в голове. С сердитым ворчанием он бросился по тропинке к дому.

Слава богу, у него хватило ума отклонить ее предложение.

Она говорила не подумав, сгоряча. Запал пройдет, и она забудет о своей идее. Женщина, не способная продержаться на одном месте и месяц, не может стать матерью его ребенка. Конечно, она изменилась, повзрослела, но душа у нее так и осталась… цыганская.

Дома у дверей он обнаружил Рэйфа. Если бы он не был так озадачен мыслями об Энджи, то предвидел бы нечто подобное и попытался войти в дом с другой стороны.

— Алекс пошел спать? — спросил Томас, ступая на веранду.

— На телефоне висит. Бизнес превыше всего. Даже в день похорон отца он не смог забыть о делах. И в этом весь Алекс.

Рэйф поднял свой стакан.

— Присоединишься?

— В другой раз.

Томас потянулся к ручке двери, но Рэйф преградил ему путь.

— Разве ты не должен быть с Энджи?

Томас напрягся: или брат уже встретил девушку, или видел, как она воспользовалась боковой дверью, и заподозрил неладное.

— Разве она не внутри?

— Комната пуста.

Томас скрестил руки на груди, давая понять старшему брату, что не намерен продолжать этот разговор.

— У меня есть подозрение, что вы разговаривали о завещании. — Брат поджал губы и посмотрел на Томаса сквозь стекло стакана. Токайское вино было того же цвета, что и глаза Энджи. — Мне кажется, у нашей малышки есть ответ на наш вопрос.

— Это не ее проблема, — сурово ответил Томас. — Оставь ее в покое.

— Она знает всю историю, так что долгие объяснения ей не понадобятся. И Мо любит ее как родную дочь.

В том-то и проблема. Энджи с братьями росли как члены семейства Карлайл. Их отец готовил для семьи Чеза Карлайла. Он переехал в Камеруку после смерти жены, оставив работу в любимом ресторане Моры. Чез умел переманивать людей. Морис занял один из коттеджей, но его дети проводили все время в главном доме поместья. Шестеро детей из обеих семей вместе росли, вместе играли и вместе ходили в школу.

— По моему мнению, — продолжал Рэйф, — Энджи — прекрасное решение нашей проблемы.

— А по-моему, она член семьи.

— Сестра? — удивленно воскликнул Рэйф. — Раньше, возможно, но теперь, после ее возвращения из Италии, все изменилось. — Рэйф в упор рассматривал брата. — Ты заметил ее походку?

Чувственное покачивание бедер и легкую юбку, липнущую к ногам? И золотые цепочки на щиколотках, сверкающие на оливковой коже?

— Нет.

— Печально, но я тебе верю. — Старший брат покачал головой, на его лице появилось странное выражение. Смесь жалости и отвращения. — Хотя в этом случае задача облегчается. Если Энджи тебя не интересует, тогда я обращусь к ней за помощью.

Спать с Рэйфом и зачать его ребенка? Теперь пришла очередь Томаса качать головой.

— Ты и Энджи? Никогда.

— Почему?

Томас только сейчас заметил, что сжал кулаки, и заставил себя разжать их.

— Почему ты думаешь, что она захочет помочь одному из нас?

— Ей кажется, что она у нас в долгу. Мо всегда считала ее дочерью, отец оплатил ее обучение в престижной школе и выплачивал пенсию Морису.

— Чушь. — Конечно, старший Карлайл сделал много для семьи своего повара… но он любил Мориса как друга. — Она ничего нам не должна.

— Она думает иначе.

— Просить ее зачать для нас ребенка? Ты, вероятно, шутишь? — Томас не мог дальше говорить, слова застряли в горле.

— У меня никого другого нет на примете.

— Я думал, тебе наплевать на свою часть наследства.

— Наплевать. — Рэйф допил остатки вина и хлопнул брата по плечу. — Но я знаю, насколько ты дорожишь своею.

— Не мучай себя ради меня.

— «Один за всех и все за одного» — твои слова, братишка. У нас есть один-единственный способ выполнить условия завещания. Наши шансы на успех уменьшатся, если мы возложим почетную миссию только на одного из нас. Здесь нет мучеников, Томас, только реалисты.

— Не с Энджи, — сурово отрезал он.

— Подумай, братик, она блестящая кандидатура. — И, сжав плечо Томаса в последний раз, Рэйф развернулся и исчез в доме.

Силуэт скачущего всадника на фоне чистого неба. Мираж, подумала Энджи и, подняв руку, загородилась от солнца. Горизонт разрезала высокая одинокая сосна. Она сидела на пассажирском месте и внимательно смотрела сквозь переднее стекло автомобиля.

Ничто не темнело на каменной гряде за исключением этого дерева. Сумасшедшая женщина, она не только высказывает несбыточные предложения, но и видит несуществующие картинки! С печальным смешком Энджи глубже уселась в кресло.

— Ты в порядке? — спросил водитель.

— Да, — уверила она Джереми. — Мне кое-кто померещился.

— Должно быть, босс.

— В самом деле? — Энджи заставила себя говорить спокойно. — Разве он на выезде?

— Уехал на рассвете. Наверняка он.

Приятно узнать, что у тебя нет видений. Неужели Томас в последнюю минуту передумал?

После ночных метаний по кровати Энджи решила, что не ее дело предлагать Томасу выход из трудного положения.

Последнее время она сходила с ума, не зная, чем заняться и где жить, но после смерти Чарлза Карлайла поняла, где ее место. Однако оказалось, что здесь ее не ждут.

Джереми подвез ее к трапу частного самолета. Глаза девушки неожиданно наполнились слезами, и, прежде чем осознала свои действия, она вдруг бросилась юноше на шею и поцеловала в щеку.

Джереми смутился, и Энджи стало неловко.

— Береги себя, веди машину аккуратно.

Господи, она говорит словами своей матери.

Да что с ней такое?

Машина умчалась, поднимая облако пыли. Эмоциональный срыв и недостаток сна не самым лучшим образом сказались на ее самочувствии.

Энджи начала подниматься по ступенькам, двигатели заурчали. Внезапный ветер разметал волосы, поднял юбку, ласково лизнул ноги. Она замерла, чтобы откинуть пряди с лица, и обернулась.

И отчетливо увидела всадника, скачущего по равнине прямо к самолету.