Безоблачный и теплый рассвет обещал погожий летний день. Сразу после завтрака Моррисон поспешил в Иокогаму, где его ожидало разочарование: Мэй отправилась на яхте вместе со своей мнимой компаньонкой миссис Гуднау и ее морским капитаном в залив к югу от города, который японцы называют Негиши, а иностранцы — Миссисипи.

Он прогулялся по улице, где торговали почтовыми открытками, и отвлекся на час-другой, скупая карточки военной тематики и иллюстрированные журналы. Когда ему попались отличная гравюра на дереве, иллюстрирующая недавнее сражение между японцами и казаками на берегах реку Ялу, и великолепный триптих с изображением эсминцев «Хаятори» и «Асагири», которые громили русскую эскадру в боях за Порт-Артур во время снежного бурана, он очень обрадовался. Потом он вернулся на Кайган Дори, но, поскольку яхта до сих пор не вернулась, устроился на веранде «Гранд-отеля» с лимонадом и англоязычными газетами, ожидая Мэй.

Болтушка — вот она кто. Болтушка, да еще вздорная и нахальная… и при этом чудо как хороша в воздушном белом платье, обветренная и поцелованная солнцем и, что самое главное, с ослепительной улыбкой, которая озарила все вокруг, когда она, вернувшись с прогулки, увидела его на веранде отеля.

— Дорогой, спасибо, что согласился приехать. Мартин вне себя. Угрожал разорвать наши отношения и все такое. Он сказал, что знает о наших свиданиях, поскольку, когда вы столкнулись в дверях отеля, вид у тебя был трусливый.

— Трусливый! Это он не далее как вчера, завидев меня в ресторане, сделал крюк, лишь бы не подходить ко мне и не здороваться.

— Я знаю, знаю, — сказала она и, взяв его под руку, повела в отель. — Он ведет себя как ребенок.

— Должен признаться, я не горю большим желанием обедать с вами сегодня.

— Мы отлично проведем время, дорогой. Мартин обещал вести себя прилично. Я напомнила ему о том, что он всегда тебе симпатизировал и восхищался тобой, и вообще вы были друзьями.

— Боюсь, что это нельзя назвать дружбой, когда друзьям напоминают, что они симпатизируют друг другу, — мрачно возразил Моррисон, пока они ждали, когда бой откроет дверь ее номера. — И где сейчас Иган?

— У него какие-то встречи или интервью, не знаю. — Они вошли в комнату. — Давай лучше я покажу тебе, что купила за это время. Столько шелка и парчи, что пришлось приобрести еще красивый резной сундук, чтобы сложить туда покупки. Кстати, всего получилось тринадцать мест багажа. Вчера я нашла такие потрясающие заколки для волос. Одну из них, из кости цапли, я подарю своей дорогой сестричке, Пэнси, а из черепашьего панциря — дорогой мамочке. — Она все щебетала, не давая ему возможности вернуться к теме предстоящего вечернего мероприятия.

Закончив демонстрацию покупок, Мэй принялась рассказывать, как провела вчерашний вечер. Она расхаживала в шелковом халате, ела японские конфеты и попутно сообщала про жизнь куртизанок в древние времена.

Прервавшись лишь на то, чтобы перевести дух, она углубилась в подробности романа миссис Гуднау с морским капитаном:

— Он привязывает ее к мачте, а потом набрасывается на нее, представляешь! — Мэй прижалась к стойке кровати и протянула ему шелковый пояс халата. — Представь! Ты так сможешь?

Моррисон смог.

Ее кожа была соленой от морских брызг и красноватой от загара. Он овладел ею, как матрос, грубо и быстро, прямо у стойки кровати. Сегодня ему, как никогда, хотелось удовлетворить ее сполна и всеми возможными способами. Мэй ответила с голодной жадностью, не уступавшей его страсти. Его радовало, что сегодня вечером она пойдет на обед с его отпечатками на каждой клеточке своего тела.

Когда они наконец оторвались друг от друга, мокрые и обмякшие, но счастливые, уже вечерело. Напевая себе под нос, она побежала в ванную. Моррисон потянулся на кровати, оглядываясь в поисках какого-нибудь чтива. Что-то на ее туалетном столике привлекло его внимание. Он протянул руку, и у него перехватило дыхание. Это был билет на пароход «Монголия», который отплывал в Сан-Франциско двадцать шестого июня, всего через пять дней. Билет был выписан на имя мисс Мэй Рут Перкинс.

Он бросился в ванную:

— Что это, Мэйзи?

— О, милый, я все-таки должна наконец вернуться домой. Никто из нас не намерен оставаться здесь вечно. Ты же знаешь.

Моррисон схватил полотенце и прижал его к лицу. Его нос истекал кровью, так же как и сердце.

Мужчины обменялись рукопожатием, крепким до боли. Моррисон, все еще бледный после кровотечения, отметил, что Иган выглядит еще более розовощеким и наглым, чем обычно. Его утешало лишь то, что Мэй надела браслет, который он подарил ей в Китае.

Энергичный молодой иностранец вошел в обеденный зал под руку с японкой ослепительной красоты. Мэй фамильярно помахала ему рукой. Молодой человек помахал в ответ. Японка улыбнулась и поклонилась.

— Это племянник финансиста Джея Пи Моргана, — объяснила Мэй. — Наши семьи дружат. Я встретила его здесь на днях.

Моррисон и Иган с интересом разглядывали парочку.

— А женщина?

— Она была гейшей в Киото. Кстати, очень известной. Он влюбился в нее с первого взгляда. Прямо обезумел от страсти. Поначалу он ей не понравился, и она даже думать не хотела о том, чтобы встречаться с иностранцем. Но он все-таки добился ее, и в этом году они поженятся, здесь, в Иокогаме. Но поскольку ее семья против этого брака, они переедут жить во Францию.

— А он говорит по-японски? — спросил Иган.

— Нет, — ответила Мэй. — Двух слов связать не может. И она по-английски так же. И я не думаю, что оба они говорят по-французски. По правде сказать, ни один из них вообще не понимает и слова из того, что говорит другой.

— Что ж, вполне типичный союз мужчины и женщины, — пошутил Моррисон.

Хотя Мэй настаивала на том, что шутка не смешная, Иган рассмеялся, и Моррисону это понравилось.

Честно говоря, у Моррисона и Игана было много общих интересов, и им было о чем поговорить. К облегчению Моррисона, с этой минуты разговор стал более непринужденным. Во времена его отца подобная ситуация — если ее вообще можно было допустить — могла закончиться дуэлью. Действительно, новый век, подумал он.

Однако, когда Иган с гордостью упомянул о своем знакомстве с известным романистом и репортером Р. Хардингом Дэвисом, Моррисон не смог сдержаться:

— Ты, конечно, слышал анекдот про него и Стивена Крейна, автора романа «Алый знак доблести»?

Иган признался, что нет.

— Расскажи, — заторопила Мэй.

— Ну, я уверен, что безграничное самомнение Дэвиса известно всем так же хорошо, как и его книги.

— Я бы не…

— Так вот, эти двое, Дэвис и Крейн, отправились пообедать. Ресторан был переполнен. Поскольку мест не хватало, они присели за столик к двум джентльменам. Дэвис поблагодарил их за разрешение и добавил несколько покровительственно: «Возможно, вам будет интересно узнать, кому вы оказали такую услугу. Я мистер Хардинг Дэвис, а это мой друг мистер Стивен Крейн». Не лишенный остроумия, один из джентльменов ответил: «Возможно, вам будет интересно узнать, кто вас облагодетельствовал. Я — Иоанн Креститель, а это мой друг, мистер Иисус Христос».

Мэй от души расхохоталась, а Иган изо всех сил старался сделать вид будто ему смешно, словно не он сам спровоцировал эту шутку. Моррисон вдруг подумал, знает ли Иган о скором отъезде Мэй, и при воспоминании о найденном билете снова кольнуло в груди.

Иган расспросил про «Хаймун», и разговор плавно перешел на рассказы о приключениях корреспондентов, пытавшихся пробраться на фронт.

Мэй склонила голову набок и окинула их холодным взглядом:

— Я только и слышу эти ваши разговоры о войне. Вы сравниваете количество жертв, как будто ведете счет в спортивном матче, рассказываете смешные истории о том, на какие ухищрения идут корреспонденты, пытаясь обойти цензуру. Но я ни разу не слышала, чтобы вы говорили об этике самой войны. Мужчины, на мой взгляд, куда больше озабочены моралью женщины, чем моралью войны. — Она произнесла это как бы между прочим. Моррисон поймал себя на том, что перекинулся взглядом с Иганом. А она, произнеся свою короткую речь, с аппетитом принялась за сладкое мясо aux petit pois.

— Знаешь, — заметил Иган после паузы, — великий лорд Байрон терпеть не мог смотреть, как ест женщина. Ему нравилось думать, что прекрасный пол — создание божественное, а потому не нуждается в животной пище. Если женщина все-таки настаивала на том, чтобы присоединиться к нему за столом, он не позволял ей съесть больше, чем крохотную порцию салата из лобстера, запив глотком шампанского.

Мэй положила на стол вилку и нож:

— Что ж, значит, я просто не стала бы встречаться с лордом Байроном. Кто дал мужчинам право устанавливать такие правила? — Она переключилась на terrine de foie gras.

Иган заговорщически подмигнул Моррисону. Моррисон чувствовал, что его соперник серьезно рискует. Но его это не разочаровало.

— Мужчины всегда устанавливают правила, — бодро и уверенно произнес Иган. — Так устроен мир.

Мэй отложила свой тост на тарелку:

— Только не мой мир. И я так думаю, что мужчины предпочитают, чтобы женщины клевали, как птички, потому что им так легче удерживать их в золотых клетках. На дворе 1904 год — двадцатый век, — и я, например, не желаю быть запертой в клетке. Кем бы то ни было. — Она промокнула губы салфеткой и сладко улыбнулась. — Если вы двое этого еще не заметили. О, и прежде чем кто-нибудь из вас снова захочет меня спросить, признаюсь, что я и сама не знаю, чей это был ребенок. И да, мне очень жаль, что так получилось. Больше, чем вы думаете. На самом деле будет лучше, если я вообще не выйду замуж. И не потому, что я не люблю никого из вас. Я люблю вас обоих. Но я не думаю, что институт брака — это для меня. Как вы оба знаете, через несколько дней я уезжаю в Америку. Ну а теперь, кто из вас потребует меня на завтра, а кто на послезавтра? Сегодня я буду занята корреспондентом Джоном Фоксом-младшим, с которым познакомилась на днях, когда гуляла по берегу залива Миссисипи.

Современная дуэль, в которой победила женщина.