Седьмая жертва

Джекобсон Алан

Полицейский психолог Карен Вейл расследует серию ужасных убийств. Жертвами неизвестного маньяка становятся успешные красивые женщины. Если Карен поймет, что их объединяет, то выйдет на след преступника. С каждым днем она все глубже погружается в расследование и пытается проникнуть в сознание убийцы.

Неожиданно психолог начинает видеть сны маньяка. Во сне она убивает собственную мать!

Почему так происходит? Что объединяет ее с преступником? Коллеги подозревают, что Карен и есть неизвестный убийца. Неужели это так? Кто станет седьмой жертвой?

Пришло время узнать шокирующую правду…

 

Посвящается моей бабушке, Лили Силверман, которой в момент выхода в свет этого романа исполнилось девяносто семь, но она по-прежнему поднимается пешком в свою квартиру на пятом этаже… и по-прежнему отказывается пользоваться лифтом. Пили служит неисчерпаемым источником вдохновения для всех, кому посчастливилось с ней познакомиться. Это она в свои девяносто с лишним встала перед нью-йоркским автобусом, загораживая ему проезд, и не сдвинулась с места до тех пор, пока водитель не открыл дверцу, чтобы она могла войти. Живое воплощение храбрости. Олицетворение мудрости. Обладательница сердца из платины (в буквальном смысле). Мы продолжаем радоваться тому, что ты с нами. Но когда пробьет твой последний час, ты все равно останешься жить в памяти тех, кто знал тебя и прикасался к твоей бессмертной душе.

Я люблю тебя и всегда буду любить. Ты стала для меня всем.

 

 

Пролог

Шесть лет назад

Куинз, Нью-Йорк

– Диспетчер, говорит агент Вейл. Нахожусь в тридцати футах от входа в банк. Вижу троих вооруженных мужчин в черном. Они в масках. Когда прибудет помощь? Я здесь одна. Прием.

– Вас понял. Ждите.

Ждите. Ему легко говорить. У меня уже задница замерзла торчать на пронизывающем ветру возле банка, внутри которого засели трое вооруженных бандитов, а он говорит: «Ждите». Разумеется, что мне еще остается? Буду сидеть и ждать.

Специальный агент ФБР Карен Вейл присела на корточки за распахнутой дверцей служебного автомобиля, положив на оконную раму ствол автоматического пистолета «Глок-23» сорокового калибра. Да уж, с таким оружием не очень-то повоюешь с налетчиками, которые, если она правильно рассмотрела, вооружены скорострельными автоматами МАС10, но что прикажете делать? Вот уж не везет, так не везет.

Затрещала рация, и сквозь шум помех донесся голос диспетчера:

– Агент Вейл, вы еще здесь? Прием.

Нет, меня нет, я уехала в отпуск. Оставьте сообщение на автоответчике.

– Все еще на месте. Внутри не вижу никакого движения. Рассмотреть подробнее мешает вывеска на окне. Кстати, банк предлагает свободные чековые счета.

Карен не участвовала в перестрелке уже добрых пять лет, с тех пор как ушла из Полицейского управления Нью-Йорка. В те благословенные времена ей нравилось выезжать на подобные вызовы и ощущать прилив адреналина, преследуя на улицах Манхэттена очередных уродов, которые изо всех сил старались добавить остроты к ее тягучему и унылому дежурству. Но после рождения сына Джонатана она вдруг поняла, что в жизни полицейского слишком много риска. В конце концов все закончилось тем, что она перешла на работу в Бюро – можно считать, поднялась на очередную ступеньку в карьерной лестнице, главным достоинством которой стала возможность убрать свою задницу с траектории огня.

И так было вплоть до сегодняшнего дня.

Треск статических помех в рации.

– К вам выехала районная бригада полицейского спецназа. Расчетное время прибытия – шесть минут.

– За шесть минут может случиться много всякого дерьма.

Я что, произнесла это вслух?

– Повторите, агент Вейл.

– Я сказала: «Мне придется сидеть и ждать еще целых шесть минут».

Последнее, что ей сейчас было нужно, это чтобы запись ее радиопереговоров с диспетчерской прокрутили всем и каждому в отделе; тогда грубым насмешкам и подшучиваниям не будет конца.

– Говорит машина пять, иду на помощь со стороны бульвара Куинз и Сорок восьмой улицы, – долетел из приемника необычайно спокойный голос Майка Хартмана. Карен даже удивилась, что Майк со своим новым напарником вообще откликнулись на этот вызов. Она проработала с Майком шесть месяцев и считала его порядочным и неплохим копом, хотя и склонным к маргинальным методам силового решения проблем. Впрочем, в данном случае маргинальные методы – как раз то, что нужно… Чем больше огневой мощи окажется в распоряжении хороших парней, тем выше вероятность, что налетчики, засевшие в банке, наделают в штаны и ситуацию удастся благополучно разрешить к вящей славе Бюро. В переводе на нормальный человеческий язык это означало следующее: она выйдет из передряги живой и невредимой, а тамошние засранцы – в браслетах на запястьях, затянутых чуточку туже, чем следует, так что малейший рывок причиняет невыносимую боль. Но с учетом тех неприятностей, которые эти ублюдки доставили лично агенту Вейл и окружающим, данное обстоятельство можно было считать детской шалостью, и не более того.

– Принято, машина пять, – отозвался диспетчер.

Автомобиль Майка находился всего в одном квартале отсюда и должен был прибыть на место через несколько секунд.

Не отрывая взгляда от окон банка, Карен услышала, как слева от нее, футах в тридцати от парадной двери, завизжали тормоза служебного автомобиля Бюро, на котором прибыли Майк с напарником. Но не успела она повернуть голову, чтобы встретиться глазами с Майком, как услышала скрежещущий звук, с каким пули рвали металл, и резко развернулась в сторону банка.

Через главный вход которого на улицу вывалились трое вооруженных людей в черных комбинезонах, прижимая локтями к туловищу большие автоматы, и она еще успела подумать, что была права, трещотки оказались теми самыми МАС10. Но в следующее мгновение, очень короткое, надо сказать, когда она стремительно пригибалась за дверцей своей машины, чувствуя, как спину и шею осыпает осколками битого стекла, в эту долю секунды она краем глаза успела увидеть, как падает на тротуар Майк Хартман. Он лежал на спине, лицом вверх, и пальцы его правой руки скребли по асфальту, как будто что-то искали. Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять, что он испытывает невыносимую боль. И что он не потерял, а скорее приобрел кое-что – девять граммов свинца, застрявших в его теле. Тем не менее Майку повезло больше, чем его напарнику, который обмяк на сиденье автомобиля, безвольно запрокинув голову.

А грабители, со всеми своими автоматами и прочим, никуда не спешили. Они образовали почти правильный треугольник, выбрав стратегически выгодную позицию около входа, спрятавшись за почтовыми ящиками и газетными стойками. Да уж, укрытие у них оказалось отменное, и повезло им нехило, к тому же. Но ведь они только что убили полицейского… Почему же, черт возьми, они не сматываются отсюда?

Уткнувшись носом в асфальт и глядя с высоты птичьего полета на тротуарную бровку и Майка, который все еще корчился от боли, Карен краем глаза уловила замершие в лихом развороте под визг тормозов шины с ярко-синим пижонским ободом. В двух шагах от машины Майка остановился патрульный полицейский автомобиль, прибывший по вызову на место происшествия.

Проклятье, где же этот чертов спецназ? Ах да, ведь ему ехать целых шесть минут. Сколько осталось ждать? Еще четыре? Я же говорила диспетчеру, что за шесть минут многое может случиться.

Вокруг нее по-прежнему щелкали пули. Карен попыталась выпрямиться: пожалуй, это не лучшее решение, учитывая, что воздух рвут раскаленные кусочки свинца, летящие со скоростью девятьсот пятьдесят футов в секунду, но она понимала, что должна сделать хоть что-нибудь.

Она вдруг почувствовала, как левую штанину дважды дернули раскаленные пальцы. Ожог от пули отозвался мурашками по коже, и вокруг дырки на нейлоновой светло-коричневой ткани брюк расплылось большое кровавое пятно. Однако прислушиваться к себе у Карен времени не было, во всяком случае сейчас. Она машинально схватилось рукой за раненую ногу и нащупала две круглые дырочки в штанине: значит, в бедро угодили две пули. Но поскольку жизненно важную артерию они не задели, какое-то время она еще протянет. Черт, но как же все-таки больно!

Она, насколько позволяла раненая нога, отползла влево, чтобы лучше видеть, что происходит перед входом в банк. Как раз в эту секунду двое ублюдков рухнули на землю… Ага, похоже, прибывшие на место полицейские достали их. Но уцелевший грабитель, стреляя от бедра и откинувшись назад, продолжал поливать улицу перед собой огнем из автомата, как из садового шланга. Чертов Рэмбо! Раскаленные латунные гильзы рассерженным фонтаном летели вверх из отражателя, как будто им не нравилось то, что их вышвыривают в жестокий мир ради такого рутинного и незначительного события, как убийство.

На асфальт повалился последний коп – лежа на земле и прижавшись к ней щекой, она видела, как он упал, – и грабитель прекратил стрельбу. Внезапно обрушившаяся тишина оглушала.

Карен увидела, как мужчина в черном наклонился, поднял с земли большую брезентовую сумку, которую выронил его товарищ, взвалил ее на плечо, развернулся и бросился бежать.

Нет, это уже никуда не годилось. Майк ранен, его напарник убит, еще двое полицейских мертвы, а этот ублюдок намерен удрать с кучей наличных.

Только не в мое дежурство!

Карен перекатилась на живот, расставила локти и подняла «Глок» на уровень глаз. Стрелять в просвет между днищем автомобиля и бровкой тротуара было безумием, но что ей еще оставалось? Все равно после оглушительной пальбы вокруг не осталось зевак и прохожих. Она нажала на спусковой крючок, и тяжелое оружие несколько раз дернулось, норовя вырваться из ослабевших рук. Но будь она проклята, если это урод не споткнулся и не захромал… Она попала в него, попала!

Карен схватилась за дверцу машины Майка и с трудом выпрямилась. Бедро жгло огнем, словно кто-то сунул раскаленную кочергу в рану и медленно ее там поворачивал. Ей пришлось опереться на здоровую правую ногу, чтобы не упасть.

Держась левой рукой за боковое зеркало, она прицелилась в спину убегавшему грабителю и выкрикнула:

– Федеральное бюро расследований! Стоять!

Интересно, эти слова останавливали хоть кого-нибудь? Нет, конечно. Точнее, как правило. Но этот малый, должно быть, не отличался большим умом, потому как замер и обернулся, по-прежнему не выпуская из рук автомат. Это было все, что ей требовалось.

Карен мягко нажала на курок и на этот раз попала туда, куда нужно. Грабитель отлетел на несколько шагов и вытянулся на тротуаре. А она отпустила зеркало и вслед за ним мешком осела на тротуар, слушая истеричный вой приближающихся сирен.

С неимоверным трудом повернув голову, Карен встретилась взглядом с Майком. Тот сумел выдавить бледную улыбку, прежде чем его глаза устало закрылись.

На следующее утро, после того как ее выписали из больницы, Карен Вейл подала рапорт о переводе.

 

…первая

Сейчас

Округ Фэрфакс, Вирджиния

Пар от дыхания клубился в застывшем от холода ночном воздухе подобно испуганным привидениям. Отогнав непрошеные сравнения, он взглянул на часы и поспешно зашагал по темной пустынной улочке тихого приличного квартала. У него были веские причины выбрать именно этот дом и эту жертву.

Пройдет всего несколько часов, и насмерть перепуганные соседи будут таращиться в объективы видеокамер, а репортеры совать в их побледневшие лица микрофоны, требуя комментариев и подробностей о жизни жертвы.

Расскажите нам о ней. Разбудите наши чувства, заставьте нас плакать. Сделайте так, чтобы наши сердца начали кровоточить, как истекла кровью и сама жертва.

Правая его рука покоилась в тепле и уюте, сжимая лежавший в кармане пальто кожаный бумажник со значком и удостоверением агента ФБР. А вот брюки от костюма оказались слишком легкими и тонкими, чтобы сопротивляться пронизывающему холоду, который уже давно покусывал его за ноги. Он вздрогнул и ускорил шаг. Через несколько минут он войдет в дом и… можно приступать к работе.

Он войдет в дом к своей жертве.

Роскошные каштановые волосы и чистая кожа. Длинные ноги и очаровательный курносый нос. Но под привлекательной внешностью таилось зло – он видел его отблеск в ее глазах. Глаза всегда помогали ему заглянуть в чужую душу.

Сильные пальцы ощупали фальшивые усики, проверяя, надежно ли они приклеены над верхней губой. Он поудобнее передвинул маленькую трубку, пришитую изнутри к пальто, и, прежде чем подойти к двери, переложил под левую руку небольшую папку-скоросшиватель. За последние дни он побывал здесь несколько раз, изучая окрестности. Следя за тем, когда приходят и уходят соседи. Определяя на глаз размеры кругов света, отбрасываемых фонарями уличного освещения. Мысленно прикидывая, видна ли входная дверь и ступеньки прохожим с улицы. Дело оставалось за малым – от него требовалось безупречно выполнить задуманное. Именно так! Привести приговор в исполнение.

Нажав на кнопку дверного звонка, он постарался придать лицу приветливое и любезное выражение на случай, если хозяйка станет рассматривать его в глазок. Правило номер один: ты должен выглядеть приличным и заслуживающим доверия человеком, чтобы не напугать и не вызвать подозрений. Всего лишь дружелюбно настроенный агент ФБР, заглянувший на огонек, дабы задать несколько вопросов и тем самым внести свою лепту в обеспечение безопасности жителей.

Дверной глазок потемнел изнутри: его внимательно рассматривали.

– Кто там?

Такой милый голосок… Как же обманчива внешность этих проклятых шлюх!

– ФБР, мадам. Агент Кокс.

Он едва сдержал улыбку, вновь оценив скрытую иронию выбранного псевдонима. Как и во всем, что он делал, на это тоже была своя причина. И вообще, он ничего не делал без причины, которые и диктовали каждый его поступок.

Он взмахнул рукой, раскрывая бумажник с удостоверением личности, – так, как учат агентов, – и отступил на шаг, позволяя ей окинуть себя взглядом с головы до ног. Чисто выбритый агент ФБР в шерстяном пальто и строгом костюме. Все в порядке, бояться нечего.

После недолгого колебания замок щелкнул и дверь отворилась. На женщине была свободная толстовка и вылинявшие, изрядно поношенные джинсы. В одной руке она держала деревянную ложку, в другой – полотенце. Ага, готовит ужин. «Свой последний ужин», – злорадно подумал он.

– Мисс Хоффман, в вашем районе зарегистрировано несколько случаев изнасилования, причем в последнее время преступник активизировался. Мы проводим расследование и хотели бы узнать, не можете ли вы сообщить что-либо по этому поводу?

– Насильник? – удивленно переспросила очаровательная маленькая Мелани Хоффман. – Я ничего об этом не слышала.

– Мы не сообщали об этом прессе, мэм. Наши методы несколько отличаются от тех, что использует полиция. Мы полагаем, что лучше не поднимать шума, тогда преступник не подозревает, что на него идет охота.

Он переступил с ноги на ногу и подышал на правую руку, одновременно крепче прижимая левой к груди папку-скоросшиватель. На улице очень холодно, давал он понять хозяйке дома.

Пригласи меня войти.

– И чем же я могу помочь?

– У меня есть с собой несколько фотографий. Все, что от вас нужно, – это чтобы вы взглянули на них и сказали, не видели ли поблизости кого-нибудь из этих людей за последние два месяца. Это не займет много времени.

Она подняла глаза с папки на его лицо, где ее взгляд задержался чуточку дольше, чем ему хотелось бы. Он решил немного усилить нажим. Вообще-то у него был талант создавать необходимые возможности, и как раз сейчас таковая ему представилась. Но следовало действовать, и действовать быстро.

– Мэм, не хочу показаться невежливым, но сегодня вечером мне предстоит обойти еще несколько домов, а время уже позднее. – Он легонько пожал плечами. – И чем дольше мы будем искать этого парня, тем больше женщин подвергнутся нападениям.

Мелани Хоффман опустила ложку и отступила в сторону.

– Разумеется. Прошу прощения. Входите.

Он щелкнул ножницами и состриг прядь каштановых волос. Откинувшись назад, он полюбовался на свою работу, затем ухватил безвольно качнувшуюся голову Мелани за остатки волос и отстриг еще прядку. И еще одну.

Щелк. Щелк. Щелк.

Ноздри забивал сладковатый запах крови. Он глубоко втянул его носом и содрогнулся от наслаждения. Оно оказалось неожиданно сильным. Его охватила эйфория.

Покончив с волосами девушки, он занялся ее ногтями. Так, обрезать их под самый корень, до мяса, и еще короче. Из ранки потекла кровь, и он собрал ее губами – подобно любовнику, медленно слизывающему шоколад с пальцев своей возлюбленной. Отпустив руку Мелани, он уложил ее именно так, как ему хотелось, и снова взялся за ножницы.

Щелк. Щелк. Щелк.

Снова показалась кровь, и он опять слизнул ее.

Должно быть, прошло никак не меньше часа, но его подгоняло стремление довести задуманное до совершенства. Он всегда был таким, сколько себя помнил. Кроме того, он вовсе не горел желанием выходить обратно на холод. Он взял булочку с кунжутом со стола в кухне Мелани Хоффман и намазал ее сливочным сыром, добавив сверху арахисового масла и полив все кетчупом из холодильника. Получилось недурно, к тому же преобладание красного цвета производило должное символическое впечатление. Он откусил большой кусок, тщательно следя за тем, чтобы не оставить крошек, слюны или каких-либо иных следов, способных помочь идентифицировать его впоследствии.

В гостиной стоял большой диван, обитый светло-коричневой кожей, от которого до сих пор пахло новой вещью. Он с размаху опустился на него и принялся щелкать пультом телевизора. Перебрав несколько каналов, он остановился на рестлинге.

Какое грубое насилие! Как можно показывать такую дрянь по телевизору?

Оставив его включенным, он неторопливо прошелся по дому, задумчиво жуя бутерброд и любуясь картинами на стенах. Художественный вкус Мелани пришелся ему по душе. В подборе картин ощущалась некоторая эклектичность, которая, впрочем, носила оттенок тщательно продуманного беспорядка. Да, именно так: строгая организация с налетом случайности, присущая истинно творческому самовыражению. Остановившись перед одной из картин, он вдруг заметил ее подпись в правом углу. Оказывается, она сама их нарисовала. Он прищелкнул языком от удовольствия. Цык, цык, цык… Интересно, какие еще произведения искусства она могла бы создать, если бы ею не завладело зло?

Он остановился в дверях спальни, любуясь на дело своих рук. Покончив с бутербродом, он скрестил руки на груди и наклонил голову сначала в одну сторону, затем в другую, разглядывая плоды своих трудов, выбирая правильную перспективу и прикидывая на глаз размеры комнаты. Вбирая, так сказать, ее в себя одним взглядом. Да, у него получился настоящий шедевр. Ничуть не хуже тех, что нарисовала Мелани. Пожалуй, сегодня он поработал как никогда. Довел задуманное до совершенства.

Подойдя к Мелани, он посмотрел сверху вниз в ее мертвые глаза, застывшие и невидяще глядящие в потолок. Нет, на него. Они глядели на него.

Зло должно быть наказано. Должно быть наказано. Должно.

Он взял нож с зазубринами и взвесил в руке, определяя его силу – и мощь. Несомненно, Мелани Хоффман дорого заплатила за содеянное. Ее настигло справедливое возмездие за несправедливое преступление.

Так оно и было, так и было, так и было.

Подобно признанному мастеру живописи, ставящему свою подпись внизу холста, он поднял нож и вонзил его в левую глазницу Мелани Хоффман.

Она не должна видеть.

Не должна видеть.

Не должна.

 

…вторая

Что же мне так не везет с банками, а?

Оружие старшего специального агента Карен Вейл было направлено на придурка, который стоял посреди зала, целясь в нее из револьвера тридцать восьмого калибра. Лоснящуюся кожу у него на лбу усеивали капельки пота, отчего грязные черные волосы прилипли к голове. Руки у него дрожали, а глаза вылезли из орбит и стали похожи на мячики для гольфа. Дышал он тяжело и часто, почти задыхался.

– Не двигайся, или я прострелю тебе башку! – выкрикнула Карен чуточку громче, чем намеревалась. В крови у нее уже бурлил адреналин. И еще она хотела, чтобы до этого урода дошло, что шутить она не намерена. Перепуганные клиенты Сберегательного банка содружества Вирджинии первыми сообразили, что она имеет в виду. Те, что еще стояли, со стуком, как кегли, попадали на пол.

– Брось свою долбаную пушку! – завизжал парень. – Брось сейчас же!

Карен мысленно засмеялась. А ведь именно это я сама собиралась крикнуть ему. Когда преступник переступил с ноги на ногу, по-прежнему локтем одной руки держа заложницу за шею, в памяти Карен вдруг всплыл образ Алвина, уличного бандита, которого она арестовала шестнадцать лет назад, еще в бытность свою офицером полиции Управления Нью-Йорка. Малый, который топтался сейчас перед нею, не был Алвином – тот все еще отбывал срок в тюрьме на Райкерз-Айленд, – тем не менее ей почему-то показалось, что они похожи, как братья-близнецы.

– Я положу свой револьвер на пол только одновременно с тобой, приятель, – сообщила Карен этому уроду. – Иначе у нас ничего не получится.

– Это я здесь главный, а не ты, сука! Это я сейчас выстрелю и разнесу ей башку, понятно?

Нет, надо же! Мне попался придурок, которому хочется пострелять.

Минуло шесть лет с тех пор, как она работала полевым агентом, и вот уже одиннадцатый год она, как щитом, прикрывалась значком детектива. И хотя она по-прежнему полагалась на свои инстинкты, навыки поведения в экстремальных ситуациях основательно притупились. Да и физическая подготовка оставляла желать лучшего. Это ведь не совсем то, что каждое утро, отправляясь на работу, надевать брюки. Чтобы успешно разрешать ситуации с захватом заложников, нужна обширная практика, когда в обстоятельствах крайнего порядка, при жесточайшем дефиците времени действуешь на автомате, не думая и не рассуждая. И при этом не ошибаешься. В отделе и так частенько подшучивали над Карен, говоря, что выражение «не думая» вполне органично подходит к стилю ее работы.

– Поскольку ты отказываешься сообщить свое имя, я буду звать тебя Алвин, – сказала она. – Не возражаешь, Алвин?

– Да мне плевать, мать твою, как ты будешь меня звать! Брось свою чертову пушку! – заверещал парень и опять переступил с ноги на ногу. Глаза его испуганно бегали по комнате, слева направо и справа налево, не задерживаясь нигде более чем на секунду. Такое впечатление, что он следил за партией в настольный теннис.

Заложница Алвина, перезрелая блондинка тридцати с чем-то лет, палец которой украшало увесистое обручальное кольцо с внушительным камнем, заскулила, давясь слезами. Глаза ее норовили выскочить из орбит, но причиной тому были отнюдь не наркотики. Ее терзал страх, жуткий и всепоглощающий. Она вдруг сообразила, что, несмотря на присутствие агента ФБР, Карен может и не вытащить ее из этой передряги живой.

К тому же следовало признать, сказала себе Карен, что до сих пор ситуация развивалась из рук вон плохо. Она уже успела нарушить все разработанные для подобных случаев правила поведения, словно какой-нибудь зеленый новичок в первый день работы на новом месте. Ей следовало крикнуть: «Не двигайся, урод! ФБР!» – и он бы тут же наложил в штаны и бросил свою пушку, сдаваясь представителю органов правопорядка. И теперешний кошмар закончился бы не начавшись. По крайней мере именно так показывали в старых фильмах, которые она смотрела по телевизору в детстве.

Но реальность оказалась совсем иной. Во всяком случае в том, что касалось лично ее, Карен Вейл. Потому что двойнику Алвина, который стоял сейчас перед ней, все происходящее представлялось безумной и классной выходкой, кайфом и сном, в котором он может сделать все, что угодно, и ему за это ничего не будет.

И это беспокоило Карен больше всего.

Она по-прежнему крепко сжимала «Глок» обеими руками, целясь Алвину в переносицу. Он был всего в каких-нибудь двадцати футах, но женщина, которую он обнимал, точнее душил, одной рукой, оказалась прижатой к нему слишком тесно, чтобы Вейн отважилась выстрелить.

Еще одно нарушенное правило заключалось в том, что она должна была разговаривать с Алвином спокойно, не повышая голоса, чтобы не провоцировать его на агрессивные действия. Впрочем, данное правило, как и другие, излагалось в «Руководстве по проведению следственных и оперативных действий», которое в Бюро именовалось коротко и неблагозвучно – ПСОД. А Карен, вдобавок, еще и считала, что сей трактат отличается изрядной близорукостью, чтобы не сказать ограниченностью. Например, сейчас она была твердо уверена в одном: яйцеголовый умник, накропавший ПСОД, никогда не сталкивался с одурманенным преступником, который пританцовывает перед тобой, угрожая револьвером тридцать восьмого калибра.

Вот так они и стояли напротив друг друга. Алвин подергивался и приплясывал, и его движения очень походили на замедленную пляску Святого Витта, в которой, помимо него самого, участвовала еще и заложница. А Карен, как могло бы показаться стороннему наблюдателю, упражнялась в стойке, которую кто-то нарек мексиканской. Интересно, можно ли назвать подобное выражение политкорректным? Она не знала, да ее и не интересовали подобные тонкости. Снаружи не располагались бойцы взвода поддержки, и снайпер не целился через стекла банковской витрины в лоб Алвину, наведя на него крошечную красную точку лазерного прицела и ожидая команды открыть огонь. Она всего лишь зашла в банк, чтобы положить деньги на счет, – и пожалуйста!

Карен сделала вид, что напряженно вглядывается через левое плечо Алвина, а потом быстро перевела взгляд на его лицо, как будто увидела кого то у него за спиной и как будто этот «кто-то» подкрадывается к нему сзади, чтобы огреть по голове. Она увидела, как грабитель прищурился, заметив ее мгновенный взгляд. Но он не клюнул на эту наживку, и его выпученные глаза по-прежнему испуганно прыгали то вправо, то влево от нее. Пожалуй, самое время переходить к более решительным действиям.

Карен снова слегка повернула голову и посмотрела налево, после чего, вспомнив детские годы и постановки в школьном драмкружке, крикнула ясным и звонким командным голосом:

– Нет, не стреляй!

На этот раз уловка сработала. Алвин дернулся и бросил взгляд через левое плечо, одновременно нагибая голову заложницы вниз и в сторону. Карен выстрелила и не промахнулась. Пуля угодила придурку прямо в висок. Он еще падал на пол, медленно сгибаясь пополам, а она уже спрашивала себя: «А стоило ли стрелять на поражение?»

Собственно, она сказала себе и кое-что еще. А именно то, что должна сдвинуться с места и пинком отшвырнуть куда-нибудь подальше револьвер, выпавший из его руки. И сейчас ее меньше всего занимал вопрос о том, правильно ли она поступила, застрелив подонка. В ФБР существовала Служба внутренних расследований, СВР, вот пусть она и разбирается, имела Карен право стрелять на поражение или нет. А в том, что СВР разберется, сомнений не было. Заложница, пусть измученная и бьющаяся в истерике, осталась жива. И в данный момент все остальное не имело значения.

Отшвырнув подальше револьвер Алвина, Карен наклонилась, чтобы лучше разглядеть его лицо. С этого расстояния и под таким углом он ничуть не походил на Алвина. Впрочем, может быть, это несходство объяснялось неестественно вытаращенными остекленевшими глазами, какие бывают у загнанного оленя, ослепленного прожектором охотников, или аккуратной раной на виске, из которой медленно сочилась кровь. Трудно сказать.

Внимание Карен привлекла суета банковских кассиров и охранников, которые поспешили выбраться из своих укрытий. Заложница рыдала в три ручья, дрожа как в лихорадке и бессвязно выкрикивая что-то неразборчивое. К ней подскочил мужчина в сером костюме и принялся успокаивать, нашептывая что-то на ухо.

– Не стойте столбом! – обратилась Карен к ближайшему охраннику. – Наберите 9–1 -1 и скажите, что офицеру полиции требуется помощь.

Строго говоря, это была не совсем правда, но во всяком случае и не ложь. Тем не менее она считала, что копы примчатся на вызов быстрее и охотнее, если будут думать, что помощь нужна их коллеге-полицейскому, а не агенту ФБР. Местные стражи порядка относились к федералам, мягко говоря, без особой симпатии. Но когда речь заходила о налетах на банки, полиция обязана была сотрудничать с Бюро, так что с этой стороны Карен не ждала особых неприятностей.

Повернувшись спиной к трупу налетчика, она едва не подпрыгнула от неожиданности – на поясе у нее завибрировал коммуникатор «Блэкберри». Бросив взгляд на экран, Карен почувствовала, как внутри все похолодело. Сердце, все еще заходившееся после прилива адреналина, вдруг замерло в груди. От короткого текстового сообщения у нее перехватило дыхание.

А она-то надеялась, что такого больше не повторится. Она надеялась, что все уже закончилось.

Напрасно. Убийца по прозвищу Окулист выбрал себе очередную жертву.

 

…третья

За все шесть лет работы штатным психологом ФБР Карен Вейл еще никогда не приходилось испытывать ничего подобного. Она видела снимки разложившихся и выпотрошенных трупов, видела тела с отрубленными головами или руками. За семь лет работы сначала полицейским, а затем детективом убойного отдела в Нью-Йорке она навидалась невероятных по своей дикости разборок между бандами подростков, перестрелок из автомобилей, детей, оставшихся без родителей, и познакомилась с системой, которую, как частенько бывало, больше интересует политика, а не благополучие граждан.

Но это место преступления ужаснуло своей жестокостью даже ее. Тридцатилетняя молодая женщина рассталась с жизнью в своей спальне. Женщина, которой, казалось, светила многообещающая карьера финансового аналитика. На кухонном столике лежала коробочка с визитными карточками от компании «МакГинти и Поллок», и запах свежей типографской краски на белых прямоугольниках щекотал Карен ноздри.

Она заложила за ухо выбившуюся прядь рыжих волос и опустилась на колени, чтобы рассмотреть кровавое пятно на полу рядом с дверью спальни.

– Тот, кто сделал это, больной на голову, – пробормотала Карен себе под нос, и Поль Бледсоу, детектив из отдела по расследованию убийств округа Фэрфакс, внезапно материализовавшийся подле нее, только хмыкнул в знак согласия. Его звучный баритон едва не потряс ее. Едва, потому что теперь немногое в этой жизни могло удивить ее по-настоящему.

– Все они одинаковы, – заявил Бледсоу.

Коренастый невысокий мужчина всего пяти футов и восьми дюймов росту, он компенсировал этот недостаток такой шириной плеч, что даже пьяный подумал бы дважды, прежде чем связываться с ним. Глубоко посаженные темные глаза и зачесанные на прямой пробор черные волосы вкупе с оливковой кожей придавали его облику сходство с опереточным итальянским злодеем. На самом же деле он был полукровкой, в жилах которого греческая и итальянская кровь смешались с ирландской.

Опытным взглядом он обвел лужи и брызги крови на полу и стенах спальни Мелани Хоффман, молодой женщины, которая недавно поступила, а теперь уже и уволилась по состоянию здоровья с работы в известной конторе «МакГинти и Поллок».

Вейл ограничилась тем, что коротко кивнула в ответ. Но потом, наклонившись, чтобы взглянуть на труп под другим углом, вдруг поняла, что Бледсоу прав лишь отчасти.

– Но попадаются и такие, что свихнулись окончательно, – заметила она. – Так что все относительно.

Блики от вспышки фотоаппарата отразились в зеркалах соседней ванной комнаты и привлекли внимание Карен. Не поднимаясь с колен, она вытянула шею и увидела, что кровь забрызгала и стены ванной, по крайней мере ту часть, которую она видела.

Собственно говоря, штатным психологам, составляющим психологический портрет преступника, необязательно приезжать на место преступления. То есть приезжать первыми, до появления экспертов и оперативников. Большую часть времени они проводят в уединенной тиши своих кабинетов, наедине с полицейскими отчетами, фотоснимками, протоколами допросов подозреваемых и сведениями о жизни жертв, полученными от родственников и знакомых. Бланки ЗООП, программы задержания особо опасных преступников, заполненные детективами из отделов по расследованию убийств, предоставляли необходимые данные, позволяя узнать прошлое и набросать штрихи к психологическим портретам насильников. Железное правило соблюдалось неукоснительно: следовало собрать как можно больше информации, прежде чем начинать путешествие в глубины больного разума.

– Значит, ты получила мое сообщение.

Бледсоу смотрел на нее, явно ожидая ответа.

– Когда я увидела код, обозначающий Окулиста, у меня оборвалось сердце.

Очередная вспышка фотоаппарата вновь привлекла внимание Карен. Оба стояли у самых дверей ванной, причем никто из них не спешил первым перешагнуть порог и войти в камеру смерти.

– Ну что, пойдем? – спросила она.

Детектив не ответил, и Карен решила, что он околдован, нет, потрясен картиной жестокости, представшей перед их глазами. Иногда ей было нелегко понять, о чем думает Бледсоу, и с годами у нее сложилось впечатление, что именно этого он и добивается: воздвигнуть стену между собственными мыслями и внутренними порывами и тем, кто избрал изучение человеческого поведения своей профессией.

Пока Карен на цыпочках осторожно обходила разбросанные по полу внутренности и части тела жертвы, из душевой кабины высунул голову эксперт-криминалист.

– Здесь есть еще кое-что, детектив, – сказал он, обращаясь к Бледсоу, который шагнул в комнату вслед за Карен.

– Боже мой… – обронила она.

Бледсоу вошел в ванную, а она глубоко вздохнула и постаралась отогнать от себя все ненужные сейчас мысли и чувства, готовясь войти в некое измененное состояние сознания, которое понадобится для того, чтобы начать работу.

Штатные психологи не пытаются установить, кто именно совершил то или иное преступление, как это делает полиция; они стараются определить тип человека или личности, способной на такой поступок. Какой была мотивация? Почему именно сейчас было совершено преступление, почему именно здесь и почему была выбрана именно эта жертва? Каждый из этих вопросов имел жизненно важное значение, и каждый представлял собой неотъемлемый и незаменимый фрагмент мозаики, из которой и складывалась общая картина преступления.

Встречались полицейские, искренне считавшие составление психологического портрета насильников и убийц дерьмом собачьим, псевдонаучной психологической чушью, не стоившей той бумаги, на которой она написана, и, уж конечно, зарплаты, что начисляло им Бюро, плюс бонусы на оплату жилья, автомобиля и одежды. Впрочем, подобные разговоры Карен никогда не беспокоили, потому что она знала, как сильно ошибаются эти полицейские. Она прекрасно понимала, что в одних говорит комплекс неполноценности, а в других – самое обыкновенное невежество относительно того, чем на самом деле занимаются криминальные психологи.

Карен продолжала внимательно осматривать спальню Мелани Хоффман. Кое-что в этом убийстве изрядно ее беспокоило. Она оглянулась на Бледсоу, которого в это самое мгновение стошнило в бумажный пакет, который он постоянно носил в кармане. Она уже несколько раз подмечала за ним подобные штуки; взять хотя бы прошлый раз, когда они работали вместе над особенно кровавым и грязным убийством. Для детектива из отдела по расследованию убийств такое поведение было непривычным и даже странным, но когда Карен прямо спросила его об этом, то Бледсоу поступил в точности так, как поступал всегда, отмахиваясь от чужого мнения, которое его не интересовало: небрежно передернул широченными плечами. Потом он заявил, что не может контролировать свой организм в этом случае, такие вещи просто случаются помимо его воли, и все тут. По его мнению, это как-то связано с «подсознательной реакцией» на запах крови. Карен сочла подобное объяснение ерундой чистой воды, но потом решила, что откуда ей знать, как все обстоит на самом деле. Может, это была истинная правда, хотя с таким же успехом мужское самолюбие могло придумывать себе оправдание, чтобы скрыть непозволительную и непростительную, с его точки зрения, слабость. Но, похоже, в тот момент Бледсоу хотел, чтобы Карен не обращала на подобные странности внимания, поэтому так она и поступила.

Карен просунула голову в ванную, а потом вошла. Бледсоу выпрямился, позаимствовал пластиковый пакет у криминалиста и сунул в него упакованное содержимое своего желудка. Вытерев губы бумажной салфеткой, которую втихаря стянул из чемоданчика того же эксперта, он кинул в рот мятную конфету. Подержав ее на языке, он кивнул на стену над зеркалом.

– И что ты об этом думаешь?

Крупными красными буквами там было выведено: «Это здесь, в…».

– Это может означать что угодно.

– Например?

Карен пожала плечами.

– Мне нужно подумать. Не уверена, что мы знаем достаточно для того, чтобы сформулировать определенное мнение или гипотезу.

– Ты только что сказала, что эта надпись может означать что угодно. Следовательно, хоть какие-то мысли по этому поводу у тебя должны быть. Или нет?

– Во-первых, должна сказать, что необязательно доискиваться до смысла того, что именно написано. Уже сам факт того, что он посчитал нужным вообще что-либо написать, может иметь для нас намного большее значение.

Бледсоу на мгновение задумался, перекатывая во рту мятную конфету.

– Да, ребята, вижу, что вам только дай возможность поумничать…

– Кто бы сомневался! – Карен вышла из ванной. – Ладно, что мы имеем?

– Никаких следов взлома и насильственного вторжения, – сообщил Бледсоу. – Так что жертва вполне могла быть знакома с преступником.

Карен отвернулась и перевела взгляд на залитую кровью кровать Мелани.

– Она могла, например, познакомиться с этим парнем вчера вечером и привести его к себе домой. Или же он выкинул какой-нибудь фокус, чтобы внушить ей доверие и отвлечь внимание. Она могла просто открыть ему дверь, и этого оказалось достаточно. Как бы там ни было, но твое предположение, что она могла быть знакома с ним, ничего нам не дает.

Бледсоу недовольно фыркнул и вышел из ванной комнаты.

Психологи-криминалисты зачастую обнаруживали, что им тяжело поддерживать отношения с посторонними людьми, не говоря уже о том, чтобы завести семью. Они постоянно ломали голову над фотографиями с места преступления; их терзала неотвязная мысль о том, что они упустили нечто важное – или видели, но истолковали неверно. Или, наоборот, хотели и ожидали увидеть, но не увидели. Словом, они постоянно пребывали в состоянии смутного недовольства и тревоги, как бывает у обычного человека, когда он отчаянно старается вспомнить что-то и не может.

Впрочем, Карен сама выбрала эту работу, а потому старалась выполнять ее по мере сил и возможностей. В данный момент, например, она надеялась, что делает ее достаточно хорошо и что ее вклад поможет поймать Окулиста. После трех убийств, совершенных на протяжении пяти месяцев, преступник затаился. Еще несколько месяцев ничего не происходило. По прошествии некоторого времени полиция решила, точнее понадеялась, что убийца или мертв, или уже сидит в камере, арестованный за какое-то другое преступление.

Когда возникли сомнения – которые со временем только окрепли – в том, что и третье убийство совершил Окулист, на его счету осталось только два несомненных надругательства. Вдруг оказалось, что он далеко не столь плодовит и опасен, как ожидалось. Учитывая, что расходы полицейского бюджета всегда рассматривались с величайшим тщанием и чуть ли не под микроскопом, оперативную группу, созданную для его поимки, благополучно расформировали.

По мнению Карен, это произошло как раз вовремя: девяти месяцев тесного сотрудничества и работы бок о бок с Бледсоу ей хватило с лихвой. Детектив, в общем-то, нравился ей, но когда столь много времени проводишь в обществе другого человека, то постепенно начинаешь воспринимать его проблемы как свои собственные. А если вспомнить о неудавшемся замужестве – и о том, что серийные убийцы не отпускали Карен от себя ни на мгновение, – то можно было сказать, что ей приходилось очень нелегко и без того, чтобы забивать голову мыслями о Бледсоу.

Карен опустилась на колени рядом с изуродованным и обезображенным телом Мелани Хоффман и тихонько вздохнула.

– Почему же это случилось именно с тобой?

 

…четвертая

Она остановилась в ногах кровати Мелани Хоффман. Выслушав краткий отчет эксперта-криминалиста о том, что удалось обнаружить, Карен попросила Бледсоу на несколько минут выйти и дать ей возможность побыть наедине со своими мыслями. Наедине с трупом. Кому-то подобная просьба наверняка показалась бы патологически нездоровой, но для психолога в ней не было ничего необычного. Бесценное преимущество, столь необходимое в работе.

Еще в самом начале карьеры агента Карен прочитала все статьи и монографии, написанные самыми первыми психологами-криминалистами ФБР – Хейзелвудом, Ресслером, Дугласом и Андервудом. Психологи-криминалисты, проникая в разум преступника, испытывали наслаждение, близкое к сексуальному оргазму. Их умение разобраться в природе вещей и указать на характерные особенности личности преступника казалось ей почти сверхъестественным. Какой кайф, думала она, составив краткую характеристику на НЕПО, или неизвестного подозреваемого, как его именовали в руководствах и справочниках Бюро, узнать, что твои выводы не только помогли задержать убийцу, но и оказались совершенно точными!

Но, как обычно и бывает, на практике все оказалось далеко не так легко и просто, как в сладких мечтах. Романтические устремления поймать серийного убийцу давным-давно растаяли как дым. Карен проводила все свое время в окопах, где кишмя кишели психопаты-преступники, и заглядывала в закоулки чужого разума, носители которого заслуживали газовой камеры. А еще лучше, если бы их живьем резали на куски и поджаривали на медленном огне, как они поступали со своими жертвами.

Карен опустилась в кресло в углу спальни и попыталась абстрагироваться, вбирая в себя место преступления целиком. Кровь на стенах, гротескно изуродованное тело жертвы. Сунув руку в карман, она извлекла оттуда тюбик ментолатума и аккуратно нанесла тонкий слой геля на верхнюю губу, чтобы отбить металлический привкус крови и резкую вонь экскрементов.

Откинувшись на спинку кресла, она попыталась настроиться на мыслительную волну убийцы. Хотя по миру разъезжала пара дюжин штатных психологов-криминалистов ФБР, читавших лекции сотрудникам правопорядка о том, что может и чего не может дать составление психологического портрета предполагаемого преступника, передаваемые из уст в уста знания расходились медленно. Свою лепту вносили и старые дешевые фильмы, в которых агент ФБР умел «смотреть на мир глазами преступника», изрядно мешавшие преподавательской деятельности специалистов и ставившие под сомнение саму концепцию подобного подхода к раскрытию преступлений.

За примерами далеко ходить не надо было. Пару лет назад один коп попросил Карен положить руку на одежду жертвы в надежде, что она «увидит» лицо убийцы и опишет его. А когда она ответила, что ничего не выйдет и что психологи работают совсем по-другому, он расстроился и обиделся, как ребенок.

Вспоминая об этом, Карен вдруг поняла, что улыбается. Здесь, на месте зверского преступления, она улыбается! Улыбается глупости полицейского, своей прежней неумелости и чувству юмора, которым очень гордилась, тому, что иногда была неспособна за деревьями увидеть лес… другими словами, не видела совершенно очевидных вещей у себя под носом, не говоря уже о призрачных картинах, которые она прямо-таки обязана была «увидеть глазами убийцы». Психолог-криминалист не видит того, что видит преступник. Но символически, в переносном смысле он способен влезть в голову убийцы, способен думать так, как думает убийца, способен представить, какие чувства испытывал убийца, совершая преступление… и почему.

Впрочем, все вышесказанное вовсе не означало, что она ничего не получала, находясь в той же комнате, в которой побывал и убийца. Получала, несомненно, получала, пусть даже ей никогда не удавалось классифицировать эти ощущения, как их ни назови – интуицией, наитием, восприятием, пониманием или отождествлением себя с насильником, равно как и с тем, что он чувствовал в момент совершения преступления. Так что при любой возможности Карен старалась хотя бы несколько мгновений побыть наедине с жертвой. С этим не могло сравниться и соперничать ничто: ни цветные фотоснимки, ни видеозапись, ни письменные показания.

Карен вновь сосредоточилась на жертве. На Мелани. Она всегда считала, что лучше называть погибших людей по именам. Это помогало им не оставаться безымянными трупами и постоянно напоминало о том, что кто-то сотворил нечто ужасное с реальным, дышащим, еще совсем недавно живым человеческим существом. Иначе слишком легко можно привыкнуть к употреблению безликого термина «жертва». Иногда Карен казалось, что мозг сотрудников правопорядка намеренно прибегает к такому способу действия, включая механизм самозащиты от эмоциональной перегрузки: разум помогал абстрагироваться и сохранить дистанцию. Сохранить рассудок и остаться человеком, вменяемым человеком.

Если верно предположение Бледсоу о том, что убийца мог быть знаком со своей жертвой, преступление можно было совершить достаточно легко. Насильник мог подойти к женщине вплотную и при этом не вызвать у нее подозрений. А тот факт, что он специально мог познакомиться с ней, чтобы внушить доверие к себе, уже говорит о многом. Это означает, что убийца умен, спланировал свое преступление заблаговременно и тщательно его обдумал. Если все действительно так, как она полагает, им придется столкнуться с организованным преступником.

Зачастую место преступления являло собой смешение двух составляющих – элементы организации причудливо переплетались с компонентами дезорганизации, – отчего идентификация НЕПО существенно усложнялась. И если поначалу Карен была уверена в том, что Окулист, скорее всего, принадлежит к категории неорганизованных преступников, то теперь она начала в этом сомневаться.

До ее слуха донесся какой-то шум из коридора, затем громкий голос спросил:

– Эй! Где тот хрен, что все время стонет и жалуется?

– Здесь, Мандиза! – откликнулся из ванной комнаты Бледсоу.

Он открыл дверь и вышел в небольшой холл как раз в тот момент, когда в него входила Мандиза Манетт, одна из бывших членов оперативной группы, работавшей но Окулисту, детектив полицейского управления в округе Спотсильвания. Это была тощая и долговязая особа с мощными покатыми плечами и широкой улыбкой. Волосы, заплетенные в тугие косички, торчали у нее на голове в разные стороны и подрагивали при ходьбе. Мандиза всем видам обуви предпочитала туфли на платформе, что, по мнению Карен, свидетельствовало не о стремлении следовать моде, а о желании обрести дополнительный вес и власть. В такой экипировке рост ее превышал шесть футов, так что детектив была выше Карен на добрых три дюйма. Карен была уверена, что подобным способом Мандиза пыталась показать ей, что стоит ступенькой выше на неофициальной иерархической лестнице, тем самым требуя к себе дополнительного уважения.

Карен с трудом поднялась из кресла и попыталась вернуться в состояние вменяемого общения. Она перешагнула порог как раз вовремя, чтобы заметить, как отреагировала Мандиза на обстоятельства кончины Мелани Хоффман.

– Как поживаешь, Манни? – Бледсоу коротко обнял ее и на мгновение прижал к себе. Карен не видела Мандизу с тех самых пор, как оперативная группа была расформирована, и, судя по реакции обоих детективов, они тоже давненько не встречались.

– А как чувствует себя мой старый знакомый хрен? – осведомилась у Бледсоу Мандиза.

Карен поморщилась. Она отнюдь не считала себя ханжой или поборницей строгой морали, но со временем непременный сексуальный подтекст в обыденных разговорах начал действовать ей на нервы.

– Развод прошел и состоялся, – отозвался Бледсоу. – Пытаюсь жить дальше.

– Я всегда говорила, что ты достоин лучшей участи, брат. Честно. – Она ухватила Бледсоу двумя пальцами за отвисшую щеку. – Быть может, такой славной девочке, как я, стоит пожалеть такого бедолагу, как ты.

Бледсоу порозовел и выразительно закатил глаза.

Манетт, завидев Карен, в насмешливом восхищении прижала руку к груди.

– Кари! И ты здесь! Мой самый нелюбимый психотерапевт! Ну как, все еще ищешь потайную дверь, которая приведет тебя прямиком в мозг убийцы?

Карен отвернулась. Ей не хотелось вступать с Манетт в ненужную перебранку, которая все равно ни к чему хорошему не приведет.

– Я вернусь через пять минут, – сказала она Бледсоу. Ей надо было проветриться и снова собраться с мыслями. Выйдя из дома, она подлезла под желтыми полицейскими лентами, опоясывающими место преступления, и полной грудью вдохнула свежий воздух. Там, в доме, запах смерти забивал ноздри, невзирая на полоску ментолатума над верхней губой, поэтому даже сырой морозный воздух казался необычайно вкусным.

Больше всего на свете Карен сейчас хотелось выпить чашечку крепчайшего кофе. Увы, пришлось стрельнуть сигарету у кого-то из криминалистов, возившихся на улице, и набрать полные легкие горького дыма. Она бросила курить после расставания с Диконом, сочтя свое пагубное пристрастие к сигаретам чем-то вроде проклятия, которым он наградил ее, и с тех пор избегала табака как чумы. Глубоко затянувшись, она выдохнула несколько аккуратных колечек и, гася недокуренную сигарету, заметила, как на противоположной стороне улицы, сразу же за двумя патрульными автомобилями, притормозила еще одна машина. «Акура», последняя модель, небесно-голубого цвета. Слишком дорогая игрушка, чтобы служить разъездной полицейской машиной без опознавательных знаков, разве что она попала к копам после какого-нибудь обыска и конфискации незаконного имущества.

Водитель подался вперед, почти к самому лобовому стеклу, и Карен получила прекрасную возможность разглядеть его, несмотря на то что в тонированных стеклах отражалось унылое серое небо. Резко развернувшись, она быстрым шагом вернулась в дом и разыскала Бледсоу.

– Какого черта здесь делает Хэнкок?

Бледсоу оторвался от Манетт и повернулся к ней.

– Хэнкок?

– Чейз Хэнкок. Наглый и самоуверенный сукин сын.

– Кари, не стесняйся! Скажи прямо и откровенно, что ты о нем думаешь.

Карен уже открыла было рот, чтобы поставить на место вздорную напарницу, но ее намерениям не суждено было осуществиться. Их разговор прервал комариный электронный писк, в котором можно было узнать Пятую симфонию Бетховена.

Бледсоу выудил из кармана сотовый телефон и ответил на вызов. Покачав головой, он отошел на несколько футов. Похоже, он пытался возражать, но собеседник не давал ему такой возможности. Через несколько секунд, закончив разговор, Бледсоу вернулся и хмуро взглянул на Карен.

– Так, так, так… Карен Вей л, Поль Бледсоу и… Что это за очаровательное создание, с которым я не имею удовольствия быть знакомым?

Аккуратный, массивный, с гривой светлых волос, небрежно откинутых назад, небесно-голубыми – под стать машине! – глазами и глубокой ямочкой на подбородке, в которой можно было спрятать крупный бриллиант, Чейз Хэнкок расплылся в доброжелательной улыбке. Его протянутая для приветствия правая рука повисла в воздухе перед Манетт.

Мандиза не спеша оглядела Хэнкока с головы до ног и одобрительно кивнула, но руки ему все-таки не подала, демонстрируя тем самым, что для нее главное – физическая привлекательность, не более того.

– Какое интересное имя! Хэнкок… – протянула она. – Похоже на…

– Какого черта ты здесь делаешь? – требовательно поинтересовалась Карен.

– Он здесь, потому что так приказал шеф Турстон.

Карен в недоумении воззрилась на Бледсоу.

– Что?

Бледсоу отвел взгляд.

– Хэнкок приписан к нашей оперативной группе. Мне только что об этом сообщили. – Он кивнул на телефон, который по-прежнему сжимал в руке.

Карен стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Стремясь погасить назревающий скандал, Бледсоу сказал ей:

– Давай-ка прогуляемся.

И зашагал вдоль дома по бетонированной дорожке, которая вела на тротуар.

– Ты что, подумал, что я могу его ударить?

– Иногда я просто не знаю, чего от тебя ожидать.

Карен яростно сунула руки в карманы пальто.

– И все только потому, что я ненавижу этого малого?

– У него самомнение размером с небоскреб, это видно невооруженным глазом. Но все-таки что он сделал лично тебе?

– Прежде чем возглавить личную охрану сенатора Линвуд, Хэнкок несколько лет подвизался в качестве полевого агента.

– Он был фибби?

– Не нужно называть нас так.

– Но вы же называете нас «тупыми членами».

– Только потому, что кое-кто из вас такой и есть на самом деле!

Карен шутливо толкнула Бледсоу в плечо. Детектив покачнулся и, чтобы не упасть, шагнул с дорожки на лужайку.

– Как бы там ни было, Хэнкок подал заявление на освободившуюся должность штатного психолога в нашем отделе одновременно со мной. Мне довелось работать вместе с ним над несколькими делами, и работал он, на мой взгляд, дерьмово. Я обмолвилась об этом своему напарнику, а тот передал мои слова заместителю начальника нашего отдела. А затем я получаю повышение, а Хэнкок – нет.

– Ты льстишь себе, Карен, если полагаешь, что Бюро приняло во внимание твою точку зрения.

– Ничего они не приняли. Заместитель начальника отдела клялся, что не сказал никому ни слова о том, что говорил ему мой напарник. Но Хэнкок знает, что я его ни в грош ни ставлю, да и мои отчеты тоже выставляют его не в самом выгодном свете. Я называю вещи своими именами, то есть прямо говорю, что Хэнкок – редкая бестолочь и попросту неумелый идиот. Естественно, он уверен, что пострадал из-за меня. – Она глубоко вздохнула. – Он обратился в суд, обвинил руководство в дискриминации и ушел из Бюро.

– И что же, он выиграл дело?

– Куда там! Говорю тебе, это все дерьмо собачье. История, высосанная из пальца. Судья не счел нужным удовлетворить его иск.

Они остановились, глядя на улочку тихого района. По обеим ее сторонам высились скромные, одно– и двухэтажные особняки красного кирпича, безмолвные свидетели недавнего убийства.

– Когда это произошло?

– Немногим больше шести лет назад. Ходили слухи, что он подыскал себе непыльную работенку. Обеспечивал безопасность какой-то компании, оказывающей услуги в области интернет-технологий, кажется.

Бледсоу пнул ногой мелкий камешек, валявшийся на асфальте.

– А сейчас он возглавляет личную охрану сенатора Линвуд.

– Симпатичный мальчик подыскал себе новое тепленькое местечко. Хорошая кормушка, если хочешь знать мое мнение.

– Да ладно тебе. Линвуд, во всяком случае, в выигрыше. Она заполучила к себе на службу относительно молодого парня, который оттрубил несколько лет в Бюро. Полная он задница или нет, опыт работы остался при нем, и возразить тут нечего.

Карен поежилась от холода и обхватила себя руками за плечи.

– А при чем тут шеф Турстон? А у него-то какой интерес в этом деле?

– Не знаю. Очевидно, думает, что дело важное. Важное настолько, что он решил потянуть за нужные ниточки, используя все свое влияние.

Карен развернулась и зашагала назад.

– Боюсь, что здесь замешан кто-то для него очень важный.

Вернувшись в дом, они застали Мандизу Манетт и Хэнкока склонившимися над трупом Мелани Хоффман. Компанию им составил Бубба Синклер, детектив из Полицейского управления округа Фэрфакс. Синклер, лицо которого покрывали рытвины от юношеских угрей, задумчиво кивал наголо обритой головой, слушая, что говорит ему Манетт. Заметив Карен, он выпрямился во весь рост и улыбнулся.

– Привет, психоаналитик! Как дела?

– Нормально, Син, нормально. Если не считать того, что Окулист подкинул нам новую жертву.

Синклер согласно кивнул.

– Да, вижу. Кошмар. Намного хуже, чем в прошлый раз. Ты уверена, что это сделал наш парень?

– Один и тот же почерк. Жертвы лежат в постелях, с глазами, пронзенными их собственными кухонными ножами. Внутренности выпотрошены. Левая рука отрублена. По стенам размазана кровь. После совершения преступления убийца тут же, на месте, ужинает, потом смотрит телевизор. Продолжать дальше?

Синклер отрицательно покачал головой.

– Нет, пока хватит.

Манетт уперлась руками в бока.

– Очень похоже на предыдущие жертвы. Номер один и номер два.

Карен прекрасно поняла, что камешек полетел в ее огород. Сама же она считала, что и третья женщина погибла от рук Окулиста, хотя место преступления разительно отличалось от предыдущих двух. Отличалось даже от того, что они видели здесь, в доме Мелани Хоффман.

– Мне придется наверстывать упущенное, – заявил Хэнкок. – Просмотреть все материалы. Данные виктимологии, фотографии, протоколы допросов…

– Мы знаем, что есть в деле, Хэнкок, – прервала его Карен.

Бледсоу поднял руку, призывая враждующие стороны к перемирию.

– За работу оперативной группы отвечаю я. И я позабочусь, чтобы вы получили все необходимое.

Хэнкок кивнул, покачался на носках и искоса взглянул на Карен.

– Ну так расскажите, как вы получили назначение в нашу команду, – обратилась к нему Манетт.

– Очень просто, – ответил Хэнкок. – Я сам попросил направить меня сюда.

Манетт вскинула голову.

– А с кем вы сейчас работаете?

Карен презрительно фыркнула и отвернулась.

– Он не имеет отношения к правоохранительным органам.

– Не имеет отношения к органам правопорядка? – переспросила Манетт и перевела взгляд с Хэнкока на Бледсоу. – Только не говори мне, что он – репортер…

– Агент Чейз Хэнкок. – Он снова протянул руку Мандизе, и та снова проигнорировала его жест, обернувшись к Карен.

– Агент Чейз Хэнкок? Он что, один из ваших?

– Я – старший агент, начальник личной охраны сенатора Линвуд, – вмешался Хэнкок. – Сенатор пришла в ужас от наглости этого преступника. Кроме того, ее возмутила неспособность органов правопорядка арестовать этого малого. – Он покосился на Вейл. – Включая ФБР.

Синклер сделал шаг вперед.

– Кто дал вам право…

– У меня есть идея! – вмешался Бледсоу. – Как насчет того, чтобы вернуться к расследованию убийства? Другими словами, давайте займемся тем, за что нам платят деньги. А подискутировать можно и позже. Тогда и выложим все карты на стол.

Его реплика положила конец спорам, и члены оперативной группы, несмотря на ворчание Хэнкока, разошлись.

Карен подошла к телу Мелани Хоффман и медленно обвела ее взглядом от обнаженных ног до остриженной головы. Она смотрела на торчавшие из глазниц ножи и думала: «Была ли ты мертва, когда он втыкал ножи? Если все обстояло так, как и в случае с последними двумя жертвами, то ответ будет «да». В чем заключается значение акта выкалывания глаз? Может быть, он имеет сексуальный подтекст? И в чем смысл послания, которое преступник написал на стене?»

Стук в дверь прервал работу и вспышки фотокамер криминалистов в соседних помещениях.

– Привет всем!

Через порог шагнул Роберто Энрике Умберто Эрнандес, детектив Полицейского управления Вены, детина ростом шесть футов и семь дюймов. Именно с первого убийства, состоявшегося в его маленьком городке, и пошла дурная слава Окулиста.

Карен столкнулась с ним в дверях, и они дружески обнялись.

– Карен, как поживаешь?

Он оглянулся на Бледсоу, который наклонил голову в знак приветствия. К ним подошла Манетт и стукнула его кулаком по выставленной руке.

– Что тут у вас происходит? – обратился к ней Робби.

– Почему-то мне кажется, что нам пора перестать встречаться вот так. Лучше бы ты пригласил меня на ужин или, на худой конец, сводил в кино.

Манетт игриво погладила его по плечу и подмигнула. Карен готова была поклясться, что даже сквозь смуглую кожу на лице у Робби проступил жаркий румянец.

Робби, как и многие другие до него, пополнил ряды полицейских по вполне банальной причине, которая заключалась в насильственной гибели близкого ему человека. В его случае это оказался дядя, который заменил мальчишке отца. Робби своими глазами видел, как его жестоко убивала банда подростков. Его дядя был честным, работящим и законопослушным человеком, и почему бандиты выбрали его, Робби не понимал до сих пор. Но это убийство изменило его жизнь, как он себе и представить не мог. Например, он сделал недурную карьеру в Полицейском управлении Лос-Анджелеса. Он заставил обратить на себя внимание, особенно когда получил значок детектива и был откомандирован в район Пико-дистрикт, печально известный всему Лос-Анджелесу тем, что именно здесь свили гнездо самые жестокие банды выходцев из Латинской Америки.

Несмотря на мягкую и нежную душу, Робби, обладая ростом в шесть футов и семь дюймов, равно как и тяжелой, выдвинутой вперед челюстью, казалось, всем своим видом говорил: «Не надо со мной шутки шутить». Глядя на него, легко было поверить, что таких желающих находилось немного. Карен, во всяком случае, верила.

Робби отыскал глазами тело Мелани Хоффман и понурился. Он откашлялся.

– Засучивай рукава и впрягайся в работу, – пригласила его Карен.

Следующие полчаса прошли в почти полном молчании. Эксперты-криминалисты и члены оперативной группы занимались каждый своим делом. Робби отошел от троицы детективов и присел на корточки рядом с Карен, которая внимательно рассматривала застывшую лужу крови возле кровати.

– Я подумываю о том, чтобы подать заявление о поступлении в Академию, – прошептал Робби и моментально завладел ее вниманием.

Карен удивленно приподняла брови.

– Вот как? Тебе, похоже, стало скучно в Покателло?

– Вена – маленький городок. Здесь практически нечего делать, ведь так? За четырнадцать лет всего три убийства, считая жертву Окулиста.

– И ты решил, что твои таланты пропадают зря?

Робби пожал плечами.

– Что ж, можно и так сказать. Изредка у нас происходят ограбления, угоны автомашин и случаи домашнего насилия, раскрыть которые – раз плюнуть. А мне хочется чего-нибудь более… захватывающего. Что, плохо звучит, да?

Хотя Карен знала его не то чтобы давно, у нее сложилось впечатление, что Робби обладает развитой интуицией. Еще когда они только начинали работать вместе по Окулисту, она заметила, что они понимают друг друга без слов, достаточно бывало одного взгляда.

– Но почему именно в Бюро? Почему бы тебе не подать заявление на вакантную должность в отделе Бледсоу? Уж там-то происходит масса интересного.

– Мне интересно попробовать себя в составлении психологических портретов преступников.

Карен искоса взглянула на Хэнкока, который, похоже, вполуха прислушивался к их разговору. Коснувшись руки Робби, она сказала:

– Пойдем подышим.

Они вышли наружу, и морозный воздух, как пощечина, ударил Карен по лицу. Она засунула руки в карманы брюк и подошла к обочине.

– Знаешь, Робби, есть еще вариант. Международная аспирантура криминальных исследований и анализа, которая представляет собой двухлетнюю учебную программу. При этом платить за твое обучение должна какая-нибудь организация, достаточно крупная, такая, например, как Управление, в котором работает Бледсоу. Последний месяц ты будешь стажироваться в моем отделе, а потом сдашь тесты. По окончании учебы ты можешь составлять психологические портреты преступников для Полицейского управления.

Робби пожал плечами, но ответил:

– Это не совсем то, чего я хочу.

Карен согласно кивнула.

– В общем-то да. Но ты не можешь взять и просто так подать заявление о приеме в отдел криминальной психологии. Да, у тебя есть опыт работы на улице, но сначала тебе придется некоторое время прослужить агентом. Ну, ты понимаешь, проявить себя, доказать, что ты соответствуешь жестким критериям. На несколько вакантных должностей претендует, как правило, очень много кандидатов.

– Словом, ты думаешь, что у меня нет к этому способностей.

– Я этого не говорила. Судя по тому, что я видела и знаю, могу сказать, что у тебя чертовски развиты природные, врожденные инстинкты. Но этого мало. Хороший психолог должен обладать широким кругозором и способностью воспринимать новое. Он видит картину преступления в целом и управляет своими чувствами и эмоциями. Он должен уметь взглянуть на место преступления и сделать моментальный логический анализ: почему преступник сделал это и не сделал того! Он должен уметь думать так, как думал насильник. С этой точки зрения я тебя не оценивала. Мне нужно поработать вместе с тобой еще над несколькими делами, чтобы понять, есть ли у тебя нужные способности.

– Друг моей матери думает, что они у меня есть.

– Слушай, как здесь все-таки холодно! Давай пройдемся, разгоним кровь. – И Карен зашагала по тротуару, Робби поплелся за ней. – Значит, друг твоей матери полагает, что ты обладаешь необходимыми качествами. Это просто здорово, Робби! Но, черт побери, кто он такой, этот друг твоей матери?

– Это Томас Гиффорд.

– Заместитель начальника моего отдела? – недоуменно поинтересовалась Карен, имея в виду старшего агента отдела криминальной психологии.

– Точно.

Карен остановилась и в упор взглянула на него.

– Ты никогда не говорил мне об этом.

– Как-то не выпадало случая. Не могу сказать, что был особенно близок с матерью, пока она не заболела. Тогда я и переехал, чтобы ухаживать за ней. Гиффорд время от времени заглядывал к нам, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. По-моему, когда-то у них был роман. Как бы там ни было, после смерти матери он вдруг вошел в мою жизнь, пытаясь помочь сделать карьеру и все такое. Наверное, он пообещал матери, что присмотрит за мной.

– Итак, ты хочешь стать психологом-криминалистом. К тому же теперь у тебя есть влиятельная «лапа», а это может здорово помочь.

– Карен, я не хочу, чтобы друг матери пускал в ход свои связи и влияние, помогая мне получить эту работу. Я хочу получить ее сам, обычным путем. – Робби поднял взгляд на серое небо, с которого на тротуар начали падать капли дождя. – Пойдем, пора возвращаться.

Они развернулись и направились к дому Мелани Хоффман.

– Это, безусловно, хорошо, что ты хочешь всего добиться сам, но не стоит с маху отказываться от помощи влиятельного покровителя. Иногда собственные заслуги ни черта не значат. Хороших людей… нет, прекрасных людей то и дело обходят на повороте, и они остаются ни с чем.

– Ладно, я воспользуюсь своими связями, уговорила. Научи меня. Стань моим ментором. Руководителем.

Карен подняла глаза на Робби, который возвышался над ней на добрый фут.

– Это не так легко, как кажется. Я хочу сказать… Да, я могу научить тебя всяким полезным вещам. Но без должного образования в области психологии…

– Когда я учился в Нортбридж-колледже Калифорнийского университета, моей второй специализацией была как раз психология.

Карен заколебалась.

– Что же, пожалуй, это уже неплохо. – Она медленно пошла дальше, обдумывая его просьбу. – Хорошо, думаю, особого вреда в этом не будет. Только держись подальше от Хэнкока и ничего ему не говори. Считай его своим врагом, и все будет в порядке.

– Хэнкок – это тот хорошо одетый красавчик с обложки модного журнала?

– У него безупречная и короткая биография. Работал в ФБР, претендовал на вакантное место психолога-криминалиста, не получил его – оно досталось мне, кстати, – поднял из-за этого шум, а потом уволился. Сейчас он возглавляет службу личной охраны сенатора Линвуд.

– Выходит, он затаил на тебя злобу и носит камень за пазухой, так?

– Не просто камень, а целую скалу.

Они дружно рассмеялись.

– Ладно, начнем. Урок номер один. Готов слушать?

– Еще бы! Я, как сухая губка, готов впитывать все, что угодно.

– Не нравится мне такое сравнение, Робби. – Они уже подошли к дому и остановились на крыльце под навесом. – Мы все были в спальне Мелани Хоффман, осматривая место преступления. Но видели при этом совершенно разные вещи. Ты, Бледсоу, Манетт и Синклер следовали примеру экспертов-криминалистов, надеясь отыскать отпечаток пальца, случайно оставленный волос, миллиграмм слюны. Что-нибудь вещественное, что поможет идентифицировать монстра, который сотворил все это, Я же смотрела на поведение преступника. – Карен умолкла, заметив, что Робби озадаченно нахмурился. – Психолога-криминалиста не интересуют отпечатки пальцев и ДНК. Мы изучаем признаки и следы поведения, которые насильник оставляет на месте преступления. Они жизненно необходимы для того, чтобы узнать его, понять, что он собой представляет и к какому типу личности принадлежит.

– Что ты имеешь в виду под «следами поведения»?

– Вот пример. Шестнадцатилетняя девчонка, которая ведет дневник, не станет писать в нем неправду, ведь так?

– Ей это ни к чему. Она ведет его для себя.

– Вот именно. Поэтому, когда ищешь убийцу, лучше смотреть в его дневник, который воплотился в само преступление. Совершая его, он не лжет себе. И эти следы поведения, те вещи, которые насильник сделал после того, как убил свою жертву, разбросаны повсюду. И они многое могут рассказать о нем.

– Например, выколотые глаза.

– Правильно. Он выкалывает жертве глаза не для того, чтобы помешать нам поймать его, и не для того, чтобы лишить жертву возможности сопротивляться, – она уже мертва к тому времени.

– Так зачем же он делает это?

– В этом вся суть, Робби. Большинство преступников приобретают подобные характерные черты поведения еще в молодости или даже в детстве. Так и для Окулиста выкалывание глаз является частью иллюзии или причуды, которая не исчезает, а наоборот – развивается и с течением времени эволюционирует. То, что нам кажется отвратительным, для него является обыденным, даже утешительным и радостным. И если мы поймем, почему он считает такой поступок утешительным, то станем на шаг ближе к пониманию того, что он собой представляет в действительности. А понимая его, мы сузим круг возможных подозреваемых. Так что, сам видишь, мы не ловим плохих парней. Мы даем вам, копам, информацию, которая помогает взглянуть на подозреваемых и сказать: «Вот этот нам подходит, а этот нет». – Она вздрогнула и поежилась. – Идем внутрь, я замерзла.

– Так зачем кому-то понадобилось выкалывать женщине глаза?

– Во-первых, не стоит рассматривать все возможные варианты, почему он это делает. Иначе ты вынужден будешь двигаться в самых разных направлениях одновременно и не сможешь сосредоточиться. Ищи наиболее вероятный ответ. Например, в том, что касается глаз, явно прослеживается символизм, – продолжала Карен, пока они шли по коридору. – Может, он не хотел, чтобы она видела, что он делает. Или, может статься, он где-то уже встречался с жертвой и пытался ухаживать за нею, а она отвергла его. И он решил наказать ее за то, что она не увидела его истинной ценности. Или выкалывание глаз имеет сексуальную подоплеку. Может, у него проблемы с эрекцией.

– То, что она его отвергла, представляется мне наиболее вероятным.

– Пока ты не можешь ничего утверждать. Еще слишком рано, и информации у тебя мало. Психолог-криминалист обязан приходить на место преступления с широко раскрытыми глазами. Без предубеждения, не имея уже готовой теории и не пытаясь навешивать ярлыки на все, что видит. Изучая место преступления, останавливайся на каждом отдельном факте и рассматривай их по очереди. – Они уже были на пороге спальни. – В офисе у меня есть несколько папок-скоросшивателей, в которых подобраны мои заметки и некоторые научные статьи. Я могу одолжить их тебе. Почитаешь на досуге. Они дадут хотя бы общее представление о том, чем мы занимаемся.

– Отлично.

Карен кивнула.

– В таком случае, идем внутрь. И помни, ты ищешь не вещественные доказательства. Держи глаза открытыми, смотри на все без предубеждения, и ты увидишь, что оставил для тебя преступник. Никакой предвзятости и никакой пристрастности.

– Понял. Я попробую.

Карен вошла в спальню и застала остальных членов оперативной группы сгрудившимися в ногах кровати Мелани Хоффман. Все они рассматривали стену.

– Художники, которые рисуют точками, – произнес Хэнкок.

– Что? – недоуменно спросил Бледсоу.

– Говорю, похоже на мазню художников, которые творили лет сто тому назад. У них была очень своеобразная манера письма. Видите, вон там, на стене, мазки краски?

Карен подошла ближе и остановилась рядом с Бледсоу, чтобы взглянуть на стену под тем же углом, что и Хэнкок.

– Не говори ерунды, – заявила она. – Это кровь, а не краска.

– А я-то думал, что ты первая оценишь это, Вейл. – Хэнкок взглянул на нее в упор. – Эти стены как раз и исписаны всякой психоделической чушью. Тут кругом сплошные тесты Роршаха.

– У тебя такой же извращенный ум, как и у преступника.

– Постойте! – вмешалась Манетт. Она ткнула пальцем в Хэнкока. – Расскажите нам, о чем вы думаете.

– О художниках, которые рисуют свои картины разноцветными точками, – сказал он. – Вот на что это похоже.

Карен внимательно вглядывалась в кровавые узоры на стенах.

– Пуантилизм или импрессионизм? – наконец поинтересовалась она. – Пуантилизм как раз и подразумевает точечное письмо. Но если попытаться классифицировать… я бы сказала…

Бледсоу с любопытством взглянул на нее.

– У меня было две профилирующие дисциплины, – пояснила Карен в ответ на невысказанный вопрос. – История искусства и психология.

Хэнкок высокомерно задрал подбородок, как если бы вознамерился пренебрежительно взглянуть на Карен поверх очков.

– Итак, мисс магистр по истории искусства, вы все еще считаете, что у меня извращенный ум?

– Считаю, – невозмутимо откликнулась Карен, – но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

– Сделайте, пожалуйста, несколько снимков, – обратился Бледсоу к одному из экспертов-криминалистов. – Сначала отщелкайте все стены с широкоугольным объективом, а потом каждую отдельно крупным планом. – Обернувшись к Карен, он негромко добавил: – Имей в виду, мне кажется, что в словах этого парня есть смысл.

Карен нахмурилась, но в глубине души вынуждена была признать, что Бледсоу – и Хэнкок – прав. Кровавыми узорами на стенах действительно стоило заняться вплотную. Отвергнув гипотезу Хэнкока только потому, что раньше уже имела несчастье работать с ним, Карен нарушила основное правило, о котором только что рассказывала Робби: смотри по сторонам широко раскрытыми глазами, без предубежденности и оставляй личностные оценки за порогом. Пожалуй, ей придется еще раз объясниться с Робби, если только он не заговорит на эту тему первым.

Синклер, скрестив руки на груди, остановился в углу комнаты.

– Кто-нибудь видел левую руку?

Все принялись оглядываться по сторонам, обмениваясь недоуменными взглядами. Бледсоу обратился к старшему эксперту-криминалисту:

– Чак, ваши парни нашли отрубленную руку?

Чак пробежал глазами список обнаруженных улик и вещественных доказательств, прикрепленный на пюпитре с зажимом.

– Левая рука не обнаружена.

У Карен возникло ощущение, что она знает, почему рука исчезла, но она решила оставить догадки при себе, пока не будет совершенно уверена в своей правоте.

– Дайте нам знать, если отсутствуют… и другие анатомические части, – попросила она Чака.

– Зачем ему понадобилось отделять руку от тела? – полюбопытствовал Робби.

Карен кивком показала на правую руку жертвы.

– Стыкуется с ногтями. По какой-то причине он хочет, чтобы она выглядела уродливой. Обстриг ей волосы, обрезал ногти до самого мяса, так что они кровоточат. Все эти действия имеют для него какое-то значение. Ничего нельзя упускать из виду.

Карен пробыла в доме Мелани Хоффман еще минут пятнадцать, после чего распрощалась с экспертами-криминалистами и оперативниками, оставив их заниматься своим делом, и направилась к себе в офис, чтобы подготовиться к лекциям, которые читала слушателям Академии. Еще сидя за рулем машины, она достала коммуникатор и надиктовала на него впечатления от пребывания на месте преступления в доме Мелани Хоффман. К себе Карен приехала раньше, чем рассчитывала, поэтому решила вылить чашечку кофе в заведении под нелепым названием «Горгулья», расположенном через дорогу от ОПА, или Отдела поведенческого анализа, в здании торгово-коммерческого центра «Аквия».

Такая пауза, которую правильнее было бы называть передышкой, позволит ей собраться с мыслями и сделает переход от места преступления к офису не таким болезненным. Ей нужно было время, чтобы вновь стать нормальным человеком, пусть даже на каких-нибудь полчаса, прежде чем опять погрузиться с головой в преисподнюю, где правят бал серийные убийцы. По прошествии нескольких лет Карен поняла, что подобная передышка просто жизненно необходима, иначе она рискует заблудиться и навсегда потерять себя в темной бездне извращенного разума преступников и насильников. Если она войдет в этот мир, будет намного сложнее отделять себя от убийцы и поддерживать контакт с реальностью.

И еще одно соображение. Если Томас Гиффорд, ее босс, когда-нибудь узнает, что ей нужна подобная передышка, она закончит свои дни, составляя психологические портреты пингвинов где-нибудь в богом забытом уголке на побережье Северного Ледовитого океана. Из-за того что психолог-криминалист видит столько насильственных смертей – худшие из преступлений, совершаемых представителями гомо сапиенс, – Бюро приходится соблюдать крайнюю осторожность в отношении тех, кого оно ежедневно заставляет созерцать отвратительные сцены насилия и жестокости. Гиффорд, на котором лежала ответственность за состояние психического здоровья сотрудников, следил за ними с неусыпной зоркостью. Стоило возникнуть малейшему подозрению на то, что кто-то из его людей дал слабину и готов сломаться, – все, с таким криминалистом расставались сразу и навсегда. Никто не задавал никаких вопросов, но вернуться в когорту избранных было невозможно. Самоубийство в отделе психологов-криминалистов нанесло бы… непоправимый урон имиджу ФБР в глазах общественного мнения. Ни для кого не было секретом, что штатные психологи чаще остальных стражей порядка прикладывались к бутылке, да и риск сердечных заболеваний и прочих расстройств, вызванных чрезмерным нервным напряжением, у них неизмеримо выше, но самоубийства никто из них не совершал. Пока, во всяком случае.

Торговый центр представлял собой комплекс современных двухэтажных зданий красного кирпича, находящихся в городке Аквия, штат Вирджиния, в пятнадцати минутах езды к югу от Академии ФБР. Отдел поведенческого анализа, ОПА, за долгие годы своего существования претерпел многочисленные реорганизации и переименования, но самая существенная пертурбация произошла, когда он наконец переехал из полуподвального помещения Академии. Какая-то умная голова в руководстве сообразила, что нахождение под землей, в старом бункере, на глубине шестидесяти футов, и созерцание фотографий изуродованных тел не слишком благотворно влияет на психику нормального человека.

Таким образом состоялся его «развод» с Департаментом поведенческих наук, ДПН, исследовательским и академическим подразделением, вследствие чего ОПА переехал на противоположную сторону улицы от торгово-коммерческого центра «Аквия». Огромные окна нового здания поставляли солнечный свет, служивший действенным противоядием угнетающей и удушливой атмосфере смерти, царившей в прежнем полуподвале.

Вернувшись в свой крошечный кабинетик размером девять на девять футов, чтобы проверить голосовую почту, Карен обнаружила на столе картонную коробку от «Федерал экспресс», а в кресле – пять розовых наклеек со словами «Где тебя носит?». Скомкав яркие самоклеющиеся листочки, она тяжело опустилась в кресло. Ее офис пребывал в кажущемся беспорядке: повсюду лежали стопки книг и груды бумаг, но при этом все находилось на своих местах. Гофрированные абажуры двух ламп накаливания, прикрепленных на противоположных концах стола, служили подставками для заметок-напоминаний. В металлическом шкафу на полках выстроились черные папки-скоросшиватели ФБР, в прозрачных кармашках которых виднелись отпечатанные на принтере заголовки: «Сексуальные домогательства», «Убийства на сексуальной почве», «Интерпретация пятен и следов крови» и «Сексуальный садизм». К одной из полок была прикреплена написанная от руки табличка «Почитать на время не даю».

Карен нажала кнопку на телефоне. Оказывается, ее ждали три сообщения голосовой почты. Одно пришло сегодня из Службы внутренних расследований и касалось утренней стрельбы в банке. Второе сообщение прислал ее адвокат, уведомляя, что развод вступил в финальную стадию и осталось уладить лишь мелкие формальности. Карен на мгновение прикрыла глаза и с облегчением вздохнула.

Но блаженное состояние длилось недолго, ровно до тех пор, пока она не прослушала третье сообщение, на этот раз от Джонатана, своего четырнадцатилетнего сына. Эту неделю он проводил в гостях у отца. Суть послания сводилась к следующему: им надо поговорить. А подросток, желающий поговорить с матерью, похож на вулкан: извержение бывает нечасто, но когда все-таки случается, то сказать, в какую сторону потечет лава, не может никто. Карен решила, что предметом беседы станет его отец. А ведь на протяжении последних восемнадцати месяцев она только и делала, что пыталась навсегда избавиться от этого мужчины и вычеркнуть его из своей жизни. Но нравится ей это или нет, сын прилагал все усилия, чтобы снова их свести.

Карен подняла трубку телефона. По крайней мере, это даст лишние пять минут душевного равновесия, прежде чем наступит время идти в аудиторию. На сегодня довольно крови и экскрементов. И она отнюдь не спешила вновь погружаться в них по локоть или по колено – как придется.

 

…пятая

Переходя от ваз к большим контейнерам и испытывая невероятное возбуждение, он медленно двигался среди произведений искусства, созданных собственными руками. Все они возвышались на пьедесталах различной высоты, искусно подсвеченные сверху и с боков подобно признанным шедеврам. Гончарный круг и печь для обжига притаились в задней части мастерской, в соседней комнате, и он показывал их только ученикам. Настоящий художник никогда не выставит на всеобщее обозрение свои орудия производства. Пристального внимания публики заслуживают только законченные изделия, подлинные произведения искусства.

Коробки с сырой глиной он держал у стены студии, за раздвижной перегородкой. Каждый месяц ему приходилось перетаскивать примерно полтонны гончарной глины, то есть в буквальном смысле тысячу фунтов, сначала от продавца до прицепа своей «ауди», а потом из прицепа к себе в мастерскую. Поначалу эти чертовы коробки казались ему такими тяжелыми, что требовалась помощь кого-нибудь из учеников. Но, потаскав несколько месяцев тяжелые ящики от машины и обратно и замешивая глину руками, он как-то приспособился и теперь уже обходился без посторонней помощи.

Самое яркое и полное наслаждение в процессе лепки он испытывал, чувствуя, как сминается под пальцами влажная, холодная глина. Она немного походила на печень, тяжелую и плотную. А ощущение чужой печени в руках внушало ему осознание собственной колоссальной власти и могущества.

Он закрыл пластиковый пакет, чтобы глина не засохла, сполоснул руки и направился в соседнюю просторную комнату, чтобы переодеться в темный костюм. Набросив на плечи пиджак, он вошел в гардеробную, чтобы выбрать галстук, и тут что-то – запах? темнота? легкое прикосновение ткани к щеке? – пробудило к жизни прежние воспоминания. От неожиданности у него даже закружилась голова. Что происходит? Он поспешно закрыл за собой дверь и упал в кресло. Мысли разбегались и путались, эмоции грозили захлестнуть его с головой. Больше всего ему хотелось, чтобы все прекратилось как можно быстрее, но потом он сообразил, что, наверное, лучше не бежать от нахлынувших воспоминаний, а встретить их лицом к лицу и разобраться с ними раз и навсегда. Придать им нужную форму, как он поступает с глиной.

Он поднял крышку портативного компьютера и пробудил его ото сна. Слова, чувства и воспоминания хлынули из него бурным потоком, который, выйдя из берегов, сносил все на своем пути.

. …В моем потайном убежище пахнет пылью и плесенью. Однажды в поисках сигарет я раскрыл старую коробку, и оттуда мне в ноздри ударил такой же запах. Он довольно сильный, и от него у меня щекочет в носу. Здесь, в тайнике, темно и тесно, зато он мой. Он не знает о нем, а это значит, что он не сможет найти меня здесь. А если он не сможет найти меня, то не сможет и сделать мне больно. Здесь я могу думать. Могу дышать (если не обращать внимания на запах) без опаски, что он начнет орать на меня. Я сижу в темноте в полном одиночестве и знаю, что я в безопасности. Здесь ОН не сможет причинить мне зла.

Но я все равно наблюдаю за ним. Я слежу за ним через щелочку в стене. Я вижу, как он приводит домой проституток. Я вижу, что он делает с ними, перед тем как подняться наверх, в спальню. Иногда я слышу, что они говорят, но большую часть времени я просто смотрю. И вижу, что он делает.

На самом деле мне необязательно смотреть. Я знаю и так. Я знаю, потому что то же самое он проделывает и со мной.

Он тряхнул головой, словно пытаясь прогнать непрошеные воспоминания. Пожалуй, ему придется повторить прошлый опыт. Тогда он испытал настоящее раскрепощение и… вдохновение. Да, именно так. Бросив взгляд на часы в углу экрана, он понял, что опаздывает. Он опустил крышку компьютера, схватил галстук и сбежал вниз по лестнице к машине. До дома этой злобной сучки он добрался очень быстро, но в прошлый раз голова его была занята тем, что он только что написал, поэтому он не обращал особого внимания на происходящее.

До этого он приезжал сюда всего лишь раз, просто чтобы посмотреть, подходит ли район для того, что он задумал. Художник должен быть очень внимателен к своему окружению, ведь оно вдохновляет его, заставляет творческую жилку пульсировать именно в нужный момент. Выбор времени тоже имеет решающее значение. Но в том виде искусства, которому он себя посвятил, сначала требовалось покарать зло, а уже потом приступать к творчеству. Тогда, и только тогда, он мог в полной мере раскрыть свой незаурядный талант.

Он припарковал машину примерно в квартале от нужного дома, на боковой улочке и не спеша направился к цели. Он знал, что в костюме и при галстуке не привлечет лишнего внимания, расхаживая по округе. А если кто-то и начнет задавать вопросы, то достаточно просто предъявить удостоверение агента ФБР, и любопытствующие моментально оставят его в покое.

К дому он подошел со стороны боковой лужайки, высматривая признаки установленной системы безопасности: магнитные расцепители на подоконниках, проволочную ленту или хотя бы вызывающую по своей глупости табличку с надписью «Объект находится под охраной», прикрепленную где-нибудь на видном месте на передней двери. Можно подумать, какая-то дурацкая сигнализация способна защитить обитателей дома от того, кто задумал совершить черное дело. Зло, ха! Нет, они еще не знают, что такое настоящее зло!

Остановившись перед задней дверью, он осторожно и негромко постучал. Прислушался, не залает ли в доме собака. Никого. Очень хорошо. Обойдя здание по кругу еще раз, он снова остановился, на этот раз перед входной дверью, которую загораживали от улицы густые кусты, высокие, чуть ли не до самого навеса. Он еще раз постучал, затем нажал кнопку звонка и в конце концов решил, что дома никого нет. Надев латексные перчатки, он вынул из кармана связку отмычек и принялся выбирать подходящую.

Через пару минут он уже стоял в коридоре, разглядывая внутреннее убранство. Неплохо, хотя и не так изысканно, как в жилище последней сучки. Два фабричных дивана с кошмарной обивкой в цветочек, старый телевизор марки «Дженерал электрик» в углу, на меламиновой тумбе, и небольшой ковер на деревянном полу. Должно быть, дом построили лет тридцать-сорок назад. Впрочем, дурной вкус появился намного раньше.

Войдя в главную спальню, он быстро и тщательно обыскал выдвижные ящики комода и ночного столика. Никаких презервативов, никаких тяжелых, массивных наручных часов, никаких журналов «Спортс иллюстрейтид». Никакого лосьона после бритья и одеколона с мускусным ароматом. В шкафу висела только женская одежда. Вывод: приятелей или знакомых мужского пола в наличии не имеется, так что о них можно не беспокоиться.

Выходя из комнаты, он мимоходом коснулся матрацев. Новые и упругие, как раз то, что надо для его замысла. Настоящему художнику требуется соответствующее оформление, среда, если хотите, иначе результаты его трудов окажутся неприемлемыми. Но все по порядку. Сначала необходимо покарать зло.

Он прошел в кухню и осмотрел ящики буфета в поисках ножей для резки мяса. Отлично, целых четыре штуки. Взяв один, он тщательно проверил его. Достаточно острый. Именно то, что надо. Положив нож на место, он развернулся к холодильнику. Очень полезная штука. Он многое способен рассказать о людях. Не только то, что находится внутри, но и снаружи. На дверце и стенках его, прикрепленные магнитами, красовались многочисленные фотографии. И на всех эта сучка-хозяйка в различных позах: держит в руках лыжи для скоростного спуска зимой, мчится в сверкающих брызгах, рассекая водную гладь, на водных лыжах летом, а вот занимается со своим личным тренером в фитнес-клубе.

В коридор, тянувшийся вдоль фасада дома, выходили еще две двери. Спальни. В одной мебели не было вовсе, а в другой обстановку составляли старая дубовая кровать и старый дубовый шкаф ей под стать. Вместе они производили гнетущее впечатление. И полное отсутствие личных вещей. Итого: соседка тоже отсутствует.

Направляясь к входной двери, он увидел нераспечатанный конверт, лежавший на низком комоде. Адресован он был Сандре Энн Франкс. Вот, значит, как зовут эту суку. Теперь он не сомневался в том, что знает о ней больше, чем ее гинеколог. Сандра Энн Франкс. Что же, ей недолго оставаться Франкс.

Я буду откровенен с вами, мисс Франкс. [13]Игра слов: по-английски «откровенен» (frank) созвучно имени девушки Franks (Франкс).
Нет, нет, позвольте мне быть прямым и резким, когда я протыкаю ножом ваши глаза!

Иногда, если слишком сосредоточиться, можно упустить смешную сторону в любой ситуации.

Но зло – это совсем не смешно. Это очень серьезное дело. И Сандра Энн Франке только что прошла последний тест и сдала выпускной экзамен. Подобно влажной глине, которую вынули из коробки, она готова к тому, чтобы ее смяли и придали ей нужную форму. А потом разрезали на куски.

Бросив взгляд на часы, он отметил, что пробыл в доме почти четыре минуты. Самое время уходить. Захлопнув за собой дверь, он подергал за ручку, чтобы убедиться, что она заперта. Ему не хотелось, чтобы с сукой что-нибудь случилось до его возвращения.

 

…шестая

Карен Вейл стояла у задней стены аудитории в Академии, ожидая, пока все рассядутся и можно будет начать лекцию. Каждому новому курсу агентов она преподавала начала поведенческого анализа, чтобы новобранцы не попали в глупое положение, как тот коп, который искренне верил, что она способна, подержав в руках одежду жертвы, описать лицо и приметы убийцы.

– Итак, чтобы не терять времени, я приглашаю на кафедру специального агента Вейл.

Головы всех присутствующих повернулись к Карен, но аплодисментов не последовало. Обычно инструктор представлял ее с такой помпой и торжественностью, что новые агенты считали своим долгом поприветствовать ее вставанием, или, по крайней мере, теплыми и дружескими аплодисментами. Но этот инструктор сам принадлежал к новичкам и, похоже, в отличие от своих коллег не счел нужным подробнее ознакомить студентов с ее биографией. По крайней мере, так ей показалось. Карен неотвязно думала о Мелани Хоффман, так что особенно не прислушивалась к тому, что он там наговорил.

Она спустилась вниз, на кафедру, раскрыла портативный компьютер и подняла голову, осматривая ряды слушателей, лица которых с напряженным ожиданием были обращены к ней. Она хорошо помнила это выражение, этот взгляд и ощущение восторга, когда делаешь первые шаги и узнаешь нечто новое. Она любила свою работу, несмотря ни на что – хотя это было довольно странно, учитывая то, чем ей приходилось заниматься, – и по-прежнему ощущала, что каждое новое дело бросает вызов ее интеллекту и квалификации. Но свежесть новизны была уже утрачена – подобно тому, как восторженное возбуждение, которое ощущаешь в самом начале романтической влюбленности, со временем теряет свою остроту и пикантность. Так что теперь она не только доказывала свою нужность, но и старалась не утратить интереса к тому, чем занимается.

– Меня зовут Карен Вейл, – начала она. – Я знаю, вы ожидали увидеть на моем месте мужчину. Об этом можно догадаться по вашим лицам.

Ей нравилось с самого начала заставить своих слушателей защищаться. Это входило в неофициальную процедуру инициации новых агентов. Хотя, пожалуй, тому была и иная причина: уж слишком много допросов она провела, отчего с течением времени поневоле начала пытаться играть первую скрипку в любом разговоре.

– Составление психологических портретов преступников нельзя назвать точной наукой, кто бы что ни говорил. Я могла бы просто предложить вам прочитать одну из книг Дугласа, а потом прийти сюда через пару дней, чтобы получить ответы на свои вопросы. Но это не мой стиль. Я собираюсь познакомить вас с некоторыми особенностями больного разума, которые мы пытаемся проследить в полевых условиях. Хотя, говоря откровенно, формулировка «больной разум» не совсем точна. Насилие, которое преступники совершают над другими, действительно выходит за пределы нормального поведения, в этом нет сомнения, но при этом они не страдают умственным расстройством и чертовски хорошо понимают, что творят. Но мы еще вернемся к этому.

Карен подробно остановилась на организационных принципах работы своего отдела, безошибочно уловив момент, когда настало время наращивать темп. В задних рядах кое-кто из агентов уже опустил голову на скрещенные руки, с нетерпением ожидая перерыва на обед.

– А теперь перейдем к конкретным примерам, чтобы вы получили представление о том, как мы работаем. – Она нажала кнопку на аудиовизуальной демонстрационной панели. Освещение в аудитории стало тусклым, а на стене у нее за спиной вспыхнул экран. По черному фону побежали желто-белые буквы текста. Загорелась надпись: «Группа оперативного реагирования на чрезвычайные ситуации, поведенческий анализ предполагаемого поведения». Карен нажала следующую кнопку на пульте дистанционного управления, и программа «PowerPoint» послушно выдала на экран первый слайд. В те времена, когда она еще училась в школе, в ходу были настоящие слайды. Они заедали, теряли яркость и контрастность, если оставались в проекторе надолго, а о такой графике, с какой она работала теперь, готовя свои презентации для ФБР, можно было только мечтать. Сейчас ее слайды скользили по экрану, сменяя друг друга, подкрепленные звуковыми и видеоэффектами. Но ее студенты продолжали клевать носом. Вот тебе и преимущества новых технологий!

– Это дело, над которым я сейчас работаю, – продолжала Карен. – Убийца по кличке Окулист.

Аудитория отреагировала сдержанным гулом, послышались сдавленные смешки.

– Здесь нет ничего смешного, – резко бросила она в зал. Слушатели угомонились на удивление быстро.

– То, что вы сейчас увидите, не просто отвратительно и омерзительно. Это дело рук чудовища в облике человека. Надеюсь, никому из вас в своей работе не доведется созерцать чего-нибудь подобного. Но я должна сделать все, чтобы, если такое все-таки случится, вы имели представление о том, на что нужно смотреть и что искать. И как помочь поймать очередного ублюдка.

Она нажала на кнопку, и первый слайд развернулся на экране во всей красе. Со стены на них смотрела женская спальня. На кровати перед зеркалом лежал изуродованный труп, из глазниц которого торчали рукоятки кухонных ножей.

– Это жертва номер один. Марси Эверс. Двадцать восемь лет, брюнетка. Работала помощником адвоката в Вене.

Еще одно нажатие кнопки, и на экране рядом с первым раскрылся очередной слайд. На этот раз – снимок места преступления.

– Перед вами факты, которые нам известны. Я хочу обратить ваше внимание на одну вещь, чтобы проиллюстрировать все вышесказанное. Кто из вас знает, что такое МО?

Подобные вещи им преподавали на общем курсе, во время введения в специальность, и Карен ожидала, что увидит лес поднятых рук. Но она намеревалась послать крученый мяч, чтобы посмотреть, кто сможет его отбить.

Готовность ответить изъявили около сорока агентов. Карен кивнула одной из женщин.

– Прошу вас.

– МО означает «модус операнди», – ответила та.

– Или «образ действия» по-английски. Да, правильно. А теперь вопрос сложнее. Изменяется ли когда-нибудь МО?

На этот раз поднятых рук не было вовсе. Ее слушатели задумались, что уже было хорошо. Карен немного подождала, а потом сама ответила:

– Исследования показывают, что модус операнди сексуальных преступников меняется каждые три-четыре месяца. Почему?

И снова никто не поднял руку.

– Хорошо, в таком случае попытаемся разобраться, почему так происходит.

Из кармана куртки она достала лазерную указку и ткнула ею в экран.

– Всем видна кровь, вот здесь, на черепе Марси Эверс? – Небольшой участок на голове жертвы был выбрит, и на макушке виднелась рваная рана. – Откуда взялось такое повреждение?

– Он ударил ее, чтобы оглушить, – сказал кто-то из зала.

Карен кивнула.

– Хороший ответ. Пожалуй, вы правы. Теперь перейдем ко второй жертве Окулиста. – Она нажала кнопку на пульте, и на стене материализовался очередной слайд. – Норин Гальван О'Риган. Двадцать шесть лет, брюнетка. Дипломированная медицинская сестра. Работала в Фредериксбурге, жила в Мэрис-Хайтс. – Карен направила лучик указки на череп. – А что мы видим здесь? – Световая точка указывала на выбритый участок на голове Норин.

– Еще один удар по голове, – сказала женщина из заднего ряда.

– Верно. Но этот удар оказался сильнее, вы не находите? Повреждения более значительные. Это и есть образ действия Окулиста, леди и джентльмены. Удар по голове. Но мы по-прежнему не знаем, почему убийца поступал так со своими жертвами, как не можем объяснить и того, почему рана Норин более серьезная. Пойдем дальше. – Она сменила слайд. – Что это такое, может кто-нибудь ответить?

На снимке крупным планом была видна правая рука Марси с двумя сломанными ногтями и порезами, на запястье и предплечье темнели синяки.

– Раны, полученные во время борьбы? – предположил кто-то из первых рядов.

– Именно так. Раны, полученные во время борьбы. Точнее, самозащиты. Давайте на секунду вернемся к рукам Норин. – Карен вывела на экран следующий слайд. – Никаких сломанных ногтей. Большой кровоподтек на правой руке. Итак, почему у Норин отсутствуют раны, полученные во время самозащиты?

Карен несколько раз щелкнула мышью и нашла папку, в которой хранились цифровые фотографии. Открыв один из снимков, по лицам слушателей она поняла, что кое-кто из них уже догадался, в чем дело.

– Это Мелани Хоффман, его последняя жертва. Сегодня утром я была на месте преступления.

Карен несколько раз щелкнула мышью, демонстрируя очередные фотографии с места преступления в доме Мелани, обвела взглядом каждую из них и повернулась к аудитории.

– Что вы видите?

– Затылок у нее буквально размозжен, – сказал какой-то агент. – И ран, полученных при самозащите, нет.

– А теперь вопрос: можем ли мы с уверенностью сказать, почему насильник наносил своим жертвам такие удары?

– Чтобы лишить их способности к сопротивлению и обездвижить.

Голос раздался из дальнего угла классной комнаты. Говорил Томас Гиффорд, специальный агент, заместитель начальника Отдела специальных расследований, босс Карен. Она не видела, как он вошел, но такова уж была его натура и стиль поведения. Тайком. Исподтишка.

– Совершенно верно, – согласилась Карен, решив подыграть своему начальнику, но все-таки недоумевая, для чего Гиффорду понадобилось приходить сюда. Его кабинет располагался в том же здании, что и ее, в пятнадцати минутах дальше по улице. – Преступник наносит удары, чтобы обездвижить свои жертвы и лишить их возможности сопротивляться. Травмы головы становились все более обширными от жертвы номер один к жертве номер три, поскольку он усвоил урок, преподанный Марси Эверс. Она боролась с ним. Сопротивлялась ему. Мы с вами ясно видели раны, полученные ею во время самозащиты. И в следующий раз он подготовился тщательнее. Он оглушил Норин О'Риган куда удачнее, нанеся ей сокрушительный удар по голове. Никаких сломанных ногтей, только синяк на руке. Она практически не сопротивлялась. А когда он добрался до своей третьей жертвы, Мелани Хоффман, мы вообще не видим ран, полученных при самозащите. Он извлек уроки из двух предыдущих убийств и усовершенствовал свои методы, свой образ действия.

– Следовательно, модус операнди может изменяться, – заключил старший специальный агент Гиффорд.

Похоже, он пытался помочь ей. Но Карен не нуждалась в его помощи – и не хотела принимать ее.

– Правильно. Агент Гиффорд удостаивается «Золотой звезды»! – Улыбка исчезла с его лица. – МО действительно может изменяться, поэтому не стоит особенно полагаться на то, что он даст нам ниточку. Ниточка же позволяет связать одну жертву с другой, что, в свою очередь, служит дополнительным источником информации о преступнике. Значит, если МО не может дать ниточки, которая нам нужна, следует воспользоваться другой условностью, или обычаем, называемой ритуалом. Кто-нибудь может объяснить, что такое ритуал? Кто-нибудь еще, помимо моего босса, – добавила Карен, выдавив улыбку.

Желающих не нашлось.

– Ритуал, – начала она, – это психосексуальное поведение, в основе которого лежит удовлетворение нужд или потребностей. Это поведение, которое не является обязательным условием успешного совершения преступления. Ритуал может выражаться, например, в стрижке волос, вырезании внутренних органов жертвы. Такое поведение нацелено на удовлетворение внутренней потребности убийцы, в которой он даже не отдает себе отчета. – Она сделала паузу и посмотрела на Гиффорда. – Итак, мы уже знаем, что модус операнди может изменяться. А как насчет ритуала?

И снова поднятых рук не было.

– Ритуальное поведение не изменяется, и главным образом потому, что убийца не осознает, почему ведет себя именно так. А теперь, – Карен подняла указательный палец, чтобы подчеркнуть сказанное, – мы поговорим еще об одном понятии, называемом почерком. Он представляет собой уникальное сочетание ритуального поведения, проявляющегося на двух или более местах преступления. Это очень важно, поскольку мы можем выделить почерк внутри модус операнди и ритуала, получая, таким образом, прекрасный новый образец или эталон…

– Агент Вейл.

Это был Гиффорд. Лицо его в тусклых красно-серых отблесках проектора выглядело жестким и напряженным. Даже сердитым.

– Да, агент Гиффорд.

Карен пыталась обращаться с ним, как с одним из своих учеников, но заранее знала, что ничего у нее не выйдет.

– Почерк есть почерк, а МО – это МО. И два эти понятия нельзя смешивать.

Гиффорд проработал психологом-криминалистом всего пару лет, но благодаря неким внутренним политическим маневрам, одной смерти и нескольким неожиданным – и несвоевременным – отставкам очень быстро поднялся по служебной лестнице. Краткое пребывание в рядах действующих психологов сделало его общей головной болью и притчей во языцех. Он знал достаточно, чтобы превратить жизнь опытных психологов-криминалистов в ад, но при этом его знаний недоставало, чтобы он понимал, что делает. Все предыдущие старшие агенты, занимавшие должность заместителя начальника отдела, были администраторами до мозга костей и не имели специальной профессиональной подготовки. Карен считала, что подобная практика было принята неслучайно. На то имелись веские причины, скажем так.

Карен не понравилось, что Гиффорд вздумал поправлять ее перед классом новых агентов. Она с трудом проглотила комок в горле и деланно улыбнулась.

– Я понимаю, почему вы полагаете, будто я ошибаюсь. Однако, после того как преступник доведет свой модус операнди до совершенства и необходимость изменять его отпадает, мы видим, как насильник начинает использовать выработанное МО поведение – поведение, которое не меняется, поскольку ему не нужно менять его. И это поведение, вкупе со всеми признаками, становится почерком внутри МО.

– Агент Вейл! – заявил Гиффорд, вставая с места и направляясь к кафедре, – По-моему, на сегодня довольно. Почему бы вам не подождать меня в библиотеке?

От растерянности и гнева на то, что он позволяет себе третировать ее подобным образом, да еще перед новичками-агентами, Карен лишилась дара речи и только молча смотрела на него. Должно быть, она стояла так довольно долго. Гиффорд успел подойти вплотную и раздраженно повторил:

– Библиотека, агент Вейл.

– Да, сэр.

Она положила пульт дистанционного управления на стол и вышла из комнаты, избегая взглядов озадаченных и растерянных студентов. Карен знала, что они шокированы едва ли не сильнее ее, и терялась в догадках, что именно сделала неправильно.

И еще она была в ярости.

Карен сидела в ожидании Гиффорда уже добрых двадцать минут. Библиотека оказалась уютной и опрятной, тихой и величественной, если не сказать роскошной, с коричневыми кирпичными стенами, отделанными темными дубовыми панелями, черными гранитными крышками длинных столов и трехэтажным центральным атриумом. У дальней стены стояли древние напольные часы, которые, как заметила Карен, опаздывали на пятнадцать минут.

Гиффорд вошел с кислой миной на крупной, лошадиной физиономии, всем своим видом демонстрируя неодобрение, и уселся за стол справа от нее. Вытащив из кармана коммуникатор, он принялся делать заметки, тыча в экран стилусом и полностью игнорируя присутствие Карен. Впрочем, она прекрасно понимала, что происходит. С ее обширным опытом и образованием в области психологии задачка была для детского сада. Он пытался показать, кто здесь главный, и заодно поставить ее на место, заставив нервничать и оправдываться. Он хотел дать понять, что начнет говорить только тогда, когда будет готов, и ей придется смиренно ожидать этого момента.

Карен решила сыграть в игру под названием «Кто кого?». Она раскрыла книгу, которую принесла с собой на занятия и которая весьма кстати оказалась библией следователя – заметки и перекрестные ссылки на насильственные преступления, написанные выдающимися психологами-криминалистами ФБР. В прошлом Карен уже несколько раз читала и перечитывала «Руководство по классификации преступлений», так что сейчас лишь делала вид, что углубилась в чтение. Показывая Гиффорду, что разыгранная им сценка властного пренебрежения не произвела должного впечатления, она сводила на нет все его усилия поставить ее в подчиненное положение.

Карен не спеша перелистывала страницы, Гиффорд ковырялся со стилусом. Ей даже стало интересно, сколько же еще он будет разыгрывать эту нелепую комедию. Но когда он, тщательно выбирая буквы, принялся ожесточенно тыкать стилусом в клавиатуру, она поняла, что терпение его на исходе. Он понял, что уловка не удалась.

– Откройте страницу двести шестьдесят один.

Карен подняла голову, не будучи уверена, что правильно расслышала и что Гиффорд обращается именно к ней.

– Прошу прощения, сэр?

– Страница двести шестьдесят один. В самом низу, если не ошибаюсь.

Гиффорд имел в виду раздел, посвященный образу действия, модус операнди, МО, и почерку преступника. Закрыв книгу, Карен повернулась к нему. Он смотрел на нее в упор, и выражение его лица говорило: он уверен в том, что настоял на своем и донес до нее собственную точку зрения – единственно правильную, в чем не может быть сомнения.

– Сэр, это было написано больше двадцати пяти лет назад. Тогда это действительно был прорыв, но сейчас эти данные устарели. Или, по крайней мере, требуют дополнения и уточнения.

– Карен Вейл, выдающийся психолог-криминалист с опытом работы целых шесть лет, заявляет, что исследования, положившие начало ее профессии, устарели. Так вот, позвольте вам кое-что сказать, агент Вейл. Поведение человека не меняется…

– Но судя по тому, что нам известно сейчас, и тому, как мы его классифицируем, оно меняется.

– Давайте уясним одну вещь. Если вы хотите написать теоретическую статью о результатах собственных изысканий, желаю успеха. Даже можете напечатать ее, если сумеете. Черт возьми, после выхода в отставку можете последовать примеру Джона Дугласа и Томаса Андервуда и написать на эту тему десяток книг. Но до тех пор, пока ваша теория не станет общепринятой практикой, я требую придерживаться существующих положений. Я хочу, чтобы будущим агентам вы рассказывали именно об этих принципах. Пусть даже вы считаете их устаревшими.

– Сэр…

– Полагаю, я ясно выразил свою мысль. Имейте в виду: где бы вы ни находились – в аудитории, читая лекцию слушателям, или в полевой обстановке, обучая офицеров на месте, – вы обязаны быть последовательной. Это означает, что вы должны цитировать книгу, которую сейчас держите в руках.

– Сэр, изначально все изложенное здесь представляло собой лишь теоретические выкладки. Принципы, о которых вы говорите, были разработаны на основе тогдашнего понимания криминалистики агентами и их личного опыта и мнения.

– Неверно. Эти принципы были разработаны на основе тысяч и тысяч допросов заключенных и долгих лет утомительных исследований их разума. За прошедшие годы их принципы помогли арестовать и осудить сотни правонарушителей, совершивших тяжкие преступления.

– Все это мне прекрасно известно. Я преклоняюсь перед ними и той работой, которую они проделали…

– Но вы думаете, что обнаружили кое-что, чего они не заметили.

– Да, сэр, думаю.

– Отлично. В таком случае держите свои мысли при себе. Когда вы проделаете тщательные и обширные исследования, результаты которых смогут подтвердить ваши теории, я с удовольствием вас выслушаю. А пока что помалкивайте о них.

Он поднялся со стула и направился к выходу из библиотеки. Карен, кусая губы, смотрела ему вслед.

 

…седьмая

После язвительной и желчной перепалки с Гиффордом Карен вылетела на трассу И-95 и помчалась к средней школе, где учился Джонатан. Небо затянули хмурые тучи, в воздухе пахло близким дождем. Подъехав к ограде школы, она увидела Джонатана, который прогуливался в обществе девочки с золотистыми волосами. Фигурка у нее была намного лучше, чем у Карен в ее возрасте.

Карен подъехала к бровке и опустила боковое стекло.

– Привет, красавчик! – окликнула она сына. – Хочешь прокатиться?

Джонатан улыбнулся, и щеки его предательски заалели. Очевидно, девочка что-то для него значила.

– Мама, это Бекка.

Карен кивнула.

– Очень приятно. – Она знала, что Джонатан хотел поговорить с ней, и пообещала встретиться с ним около половины пятого, но стоило ли затевать разговор прямо сейчас? – Бекка, подвезти тебя домой?

– Нет, со мной все будет в порядке, – отказалась девочка. – Я живу через дорогу отсюда.

Она повернулась к Джонатану, взяла его за руку и что-то прошептала ему на ухо. Карен отвернулась, делая вид, что уважает право сына на личную жизнь, хотя на самом деле страшно жалела, что на нем нет микрофона.

Джонатан сел в машину и пристегнул ремень безопасности. Карен отъехала от бровки.

– Она красивая.

– Наверное.

Она оглянулась на Джонатана.

– Как дела в школе?

– Нормально.

Односложные ответы буквально сводили Карен с ума, но она понимала, что такое переходный возраст.

– Все в порядке?

– Вроде.

– Послушай, я отпросилась с работы. И если тебя что-то беспокоит, то мы должны поговорить. Или ты так не считаешь?

Джонатан по-прежнему смотрел в окно. Они проехали мимо кафе «Баскин-Роббинс».

– Как насчет мороженого? – вдруг спросил он.

– Ты что, серьезно? Сейчас зима.

– Абсолютно серьезно.

Когда Карен переступила порог, в лицо ей ударил сладковатый запах французской ванили.

– Видишь? Здесь пусто, потому что никто не ест мороженое, когда на улице всего двадцать пять градусов.

– А я ем.

Джонатан подошел к стойке и заказал шоколадный коктейль, а потом присоединился к матери за маленьким столиком у дальней стены. Внутри было тепло, даже душно, окна запотели почти до самого верха. Карен сняла перчатки и размотала шарф. Джонатан в пальто, застегнутом под самое горло, ссутулившись сидел напротив.

– Когда ты звонишь и сообщаешь, что нам нужно поговорить, обычно речь идет о двух вещах. Второе – это деньги. А на первом месте всегда стоит твой отец.

Сын согласно кивнул, но ничего не сказал.

– Ты ведь знаешь, что я агент ФБР, а не зубной врач, верно? Поэтому выдергивать зубы я умею не очень хорошо. – Она улыбнулась, но лицо Джонатана по-прежнему напоминало маску. – Ладно, значит, дело серьезное, насколько я понимаю. Речь идет о твоем отце, правильно? Ты сердит на него.

– В общем, да. Как ты догадалась?

Карен с трудом удержалась, чтобы не отругать сына за освежитель рта, с которым он явно переборщил.

– Итак, что же он сделал такого, что привело тебя в ярость?

На скулах у Джонатана заиграли желваки, и он отвел глаза.

Карен решила, что лучше подождать немного: в конце концов он выложит все, что наболело. Она прекрасно видела, что сын хочет поговорить, просто набирается мужества, чтобы высказать все без утайки.

Шум оборудования для взбивания молочных коктейлей заполнил маленькое кафе. Мгновением позже Джонатан повернулся к ней лицом, ноздри его носа яростно раздувались.

– Он никогда меня не слушает. Он не разговаривает со мной, за исключением тех случаев, когда ему нужно, чтобы я что-нибудь сделал. И он кричит на меня, если я делаю что-то не так, как он хочет. Называет меня умственно отсталым. Тупым дебилом, которого он… – Джонатан умолк и отвел глаза.

Карен заметила, что у сына предательски задрожала нижняя губа, а в глазах появился подозрительный блеск.

– Которого он что, Джонатан?

– Которого он стыдится называть своим сыном.

Карен ощутила, как внутри поднимается волна тяжкой и слепой ярости. Тот же самый дерьмовый трюк Дикон проделывал с ней в последний год их брака. Словесное оскорбление. Он должен был чувствовать себя сильным, унижая других.

– Думаю, тебе было очень больно и неприятно это слышать.

Джонатан по-прежнему не поднимал глаз и смотрел под ноги, пытаясь скрыть обуревавшие его чувства.

Вой машины для коктейлей стих, зато раздался лязг металлических ложек и звон стаканов.

Карен придвинулась к Джонатану и накрыла его руку своей.

– Я знаю, каково это. Твой отец… бесчувственный и равнодушный человек.

Ее так и подмывало назвать его «задницей». Дикон не всегда был таким. Хотя его трудно было назвать чувствительным и эмоциональным человеком, он относился к ней хорошо и всегда был готов подставить плечо, когда она в этом нуждалась, – до тех пор, пока его карьера не рухнула и он не превратился в желчное и ревнивое создание. Очень скоро в его характере возобладали злоба и презрение, которые похоронили его под собой и увлекли в пропасть, из которой он так и не выбрался.

Глядя на Джонатана, Карен корила себя за то, что не смогла уберечь сына от кошмара развода, и страшно жалела, что приходится оставлять мальчика с раздражительным и язвительным отцом.

– Славный мой, – сказала она, – ты же понимаешь, что он говорит неправду? Ты очень талантливый, яркий и красивый. Я горжусь тем, что у меня такой сын.

Джонатан поднял голову и взглянул в ласковые карие глаза матери. Вдруг лицо его сморщилось, покраснело, и он заплакал. Карен придвинулась еще ближе, обняла сына и спрятала его голову у себя на груди, давая выплакаться вволю. Перед ее мысленным взором промелькнули давние воспоминания… вот ее шестилетний сын упал с велосипеда… друзья смеются над ним, а Джонатан плачет, и не столько от боли, сколько от неожиданности и растерянности. И сейчас она гладила его по голове точно так же, как и тогда, пока он не успокоился.

Девушка за стойкой полила десерт шоколадом и кивнула им. Карен перевела взгляд на Джонатана, который поспешно отодвинулся, шмыгая носом и вытирая слезы. Она взяла со стола салфетку и протянула ее сыну.

– Он напивается почти каждый вечер. Он толкает меня, хватает за воротник и кричит мне в лицо. – Джонатан помолчал. – Я не хочу возвращаться туда, мама. Я не буду жалеть, даже если больше никогда не увижу его.

Карен прекрасно понимала его чувства, но ей было мучительно больно осознавать, что ее сын не желает видеться с отцом.

– У нас совместная опека и равные права на тебя. И ни ты, ни даже я ничего не можем с этим поделать.

– Ты должна что-нибудь сделать, мама! Я ни за что не вернусь к нему.

– Я позвоню своему адвокату. Тебе придется поговорить с ним, быть может, еще с кем-нибудь из органов опеки. Потому что меня судья и слушать не станет. Он должен услышать это от тебя.

– Нет проблем. С удовольствием.

– А пока что тебе придется остаться с отцом. Если он снова начнет говорить тебе гадости, просто не слушай и не обращай на него внимания. Напевай про себя какую-нибудь мелодию или думай обо мне. Например, как я рассказываю, какой ты у меня замечательный. Я знаю, что это нелегко. Мне самой пришлось пройти через это.

– Да, только вот в один прекрасный день ты решила, что уходишь, и на том все закончилось.

– Все было далеко не так просто, Джонатан.

– Какая теперь разница? Ты ушла, а я должен оставаться.

Слова сына больно ранили Карен. Все действительно было далеко непросто… Но Джонатан прав: она сбежала, а он остался. Некоторое время они сидели молча, пока Карен пыталась справиться с грузом воспоминаний, которые обрушились на нее, как ураган. По щеке ее скользнула слеза.

Джонатан сидел сгорбившись, не сводя глаз с окна, и молчал. Карен промокнула уголки глаз салфеткой, поднялась, взяла со стойки шоколадный коктейль и поставила перед сыном. Он не пошевелился. Она проследила за его взглядом и заметила капельку воды, которая скользила по запотевшему окну, оставляя за собой извилистую полоску чистого стекла. Интересно, подумала она, может быть, Джонатан сейчас сравнивает себя с этой капелькой, двигающейся в густом тумане? И вдруг перед нею встали стены спальни Мелани Хоффман, разрисованные кровавыми узорами.

Карен тряхнула головой и заставила себя вернуться мыслями к Джонатану. Но, как частенько бывало, работа снова грубо вмешалась в ее жизнь.

– Ну, пей свой коктейль, – сказала она и достала из кармана куртки телефон. – А я пока позвоню адвокату и договорюсь, как вытащить тебя оттуда как можно быстрее. – И она принялась нетерпеливо тыкать в кнопки. – Чего бы мне это ни стоило, Джонатан, обещаю, что заберу тебя от отца.

 

…восьмая

Высадив Джонатана у дома Дикона, Карен еще раз позвонила своему семейному адвокату и провела весь вечер, нервно планируя стратегию наступления, стараясь упорядочить свои мысли и излагая на бумаге аргументы, которые помогут поверенному выстроить убедительные доводы, призванные пересмотреть соглашение о совместной опеке.

Но, когда за окнами забрезжил рассвет нового дня, ей пришлось задвинуть все мысли о Джонатане в самый дальний уголок сознания и вновь вернуться к работе. Ее ждал Робби. Она обещала подхватить его по дороге, после чего они должны были отправиться к родителям Мелани Хоффман. Хоффманы жили в старом дощатом доме в самой глубине паркового массива Бетезды. Похоже, он был построен уже лет восемьдесят или девяносто назад, но до сих пор содержался исправно и даже мог похвастать впечатляющей коллекцией цветочных клумб.

Они с Робби стояли на крыльце и ждали, пока кто-нибудь из Хоффманов ответит на стук. Детектив уже сообщил им о смерти дочери, так что, по крайней мере, не придется говорить родителям о том, что их девочка не просто ушла в мир иной, а еще и умерла ужасной смертью, какую не пожелаешь и злейшему врагу.

Из-за закрытой двери до них донеслись шаркающие шаги. Пол деревянный, решила Карен, судя по скрипу половиц. Шаги тяжелые, значит, открывать идет сам мистер Хоффман.

– Похоже, нам предстоит встреча с хозяином дома, – пробормотал Робби, обращаясь к ней.

Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Лишние фунтов тридцать жира на талии, голубые глаза, в которых поселилось отсутствующее выражение, и редеющие каштановые волосы, отступающие к затылку. Правильные и аккуратные черты лица. Отец Мелани, никакого сомнения.

– Роберто Эрнандес, полицейское управление Вены. Мы разговаривали с вами по телефону. – Робби подождал, пока в глазах хозяина дома мелькнет тень воспоминания, и продолжил: – Это мой напарник, Карен Вейл, ФБР.

Мужчина кивнул.

– Говард Хоффман. Моя жена ждет в гостиной.

Он придержал дверь, и они перешагнули порог скромного жилища. Деревянный дощатый пол, как и предполагала Карен. Но вот чего она никак не ожидала увидеть, так это рисунков, под которыми практически не видно было стен. Картины очень походили на те, что висели в доме Мелани.

– Мелани была очень талантлива, – заметила она, когда они двинулись вслед за Хоффманом в гостиную.

– Моя жена, – проговорил он, сопроводив слова вялым жестом. – Синтия.

– Мэм… – Робби коротко кивнул в знак приветствия.

Они неловко переминались с ноги на ногу, ожидая от женщины реакции на свой приход. Но она молча смотрела в окно в дальнем конце комнаты.

– Могу ли я предложить вам что-нибудь? – спросил Хоффман.

– Нескольких ответов будет вполне достаточно, – слабо улыбнувшись, сказала Карен.

Говард опустился на диван рядом с супругой и указал детективам на небольшую софу напротив.

– Примите наши соболезнования по поводу утраты, – начал Робби. – Не могу себе представить, как…

– Она была необычной и особенной девочкой.

Голос принадлежал Синтии, но прозвучал он настолько тихо, что Карен даже засомневалась, действительно ли она сказала что-нибудь. Но Робби тоже услышал его, потому что остановился на полуслове. Они посмотрели на женщину. Пожалуй, она была ровесницей мужа, но горе и какая-то внутренняя надломленность старили ее. Она сидела ссутулившись, руки, лежавшие на коленях, судорожно сжимали бумажную салфетку, глаза покраснели и опухли, а некогда роскошные каштановые волосы неопрятными прядями свисали по обе стороны изможденного и осунувшегося лица.

Карен подождала, не добавит ли она еще что-нибудь, но Синтия молчала. Взгляд ее по-прежнему был устремлен в одну точку.

– Мистер Хоффман, – негромко сказал Робби, – нам известно, что Мелани совсем недавно поступила в «МакГинти и Поллак». А где она работала до этого?

– На какую-то большую компанию в округе Колумбия, Не помню в точности, как она называется. По-моему, начинается на «П».

– «Прайс Финнертон». – В разговор снова вклинилась Синтия.

Оба как по команде взглянули на нее, и Карен сделала пометку в записной книжке.

– Вы не знаете, были ли у нее там какие-нибудь проблемы? Может, она жаловалась на кого-то, кто придирался к ней или унижал? Или какие-нибудь неприятности с боссом?

– Нет, ничего подобного не было.

И снова они напрасно ждали уточнений от Синтии. Внеся свою лепту в разговор, женщина надолго замолчала.

– Вам известно, почему она ушла оттуда? Ей там не нравилось? Она была несчастлива?

– Нет, ей нравилось работать там, – сказал Говард. – Но я говорил Мелани, что она заслуживает большего, чем то жалованье, которое ей платили. Я все время донимал ее этим, и, чтобы отделаться от меня, она позвонила в какую-то компанию. По-моему, это охотники за головами. Кадровое агентство, так, кажется, это называется теперь. Через три недели она получила предложение перейти на работу в «МакГинти и Поллак», где ей пообещали на двадцать тысяч больше, чем платили в «Прайс Финнертон». – Он помолчал, понуро опустив голову. – Может быть, останься она на прежнем месте, ничего бы этого не случилось…

Карен чуть подалась вперед.

– Мистер Хоффман, мы стараемся выяснить мельчайшие подробности этого несчастья, но, уверяю вас, случившееся не имеет никакого отношения к тому, что вы сказали Мелани. Человек, который сделал это, уже убил нескольких женщин, и он будет убивать снова. Так что ни вы, ни совет, который вы дали дочери, тут совершенно ни при чем.

Карен, конечно, не могла быть уверена в том, что говорит Говарду правду, но она просто не могла видеть, как родные погибшей девушки терзаются чувством вины из-за того, что сказали или сделали. Или, наоборот, не сказали или не сделали.

Говард согласно кивнул, но голову так и не поднял. Робби протянул ему салфетку, и он взял ее, чтобы вытереть глаза.

– Мистер Хоффман, знаете ли вы кого-нибудь, включая членов семьи или родственников, кто мог поссориться с Мелани?

– Нет.

– А как насчет подруг и друзей? Их у нее было много?

При этих словах Говард поднял голову и взглянул Карен в глаза.

– У нее было несколько близких подруг. Хорошие и славные девушки. По большей части незамужние. Только одна разведена, как и Мелани.

Робби прищурился.

– Мелани была разведена?

– Ее брак был аннулирован, – пояснила Синтия. Она повернулась к Робби: – Это не совсем то же, что разведена, есть некоторая разница.

На этот раз ее голос прозвучал громче, и, словно испугавшись этого, она поспешно опустила глаза.

– Как звали жениха? – резко спросила Карен.

– Неужели вы полагаете, что он…

Робби поднял руку, призывая к спокойствию.

– При проведении расследования нам приходится поднимать и переворачивать много камней. Просто для того, чтобы увидеть, кто из-под них вылезет.

– Нейл Кройс. Где-то у нас есть номер телефона. Синтия, милая, поищи, пожалуйста, хорошо?

Не сказав ни слова, Синтия поднялась и вышла из комнаты.

– Нам понадобятся фамилии и адреса ее подруг, – сказала Карен.

Вырвав из блокнота страничку, она протянула его Говарду вместе с ручкой. Пока он записывал фамилии, она продолжила:

– Не знаете, она часто бывала в барах или ночных клубах?

– Мелани совсем не такая… была. Она не пила, и ночной жизни у нее тоже не было. Кстати, наркотики она тоже не принимала, если вы намерены спросить и об этом.

Карен ощутила в голосе Говарда сдержанное негодование, как если бы своим вопросом она оскорбила память его дочери. Но тут у нее в памяти всплыли кровавые рисунки на стенах и комментарий Хэнкока.

– Что вы можете сказать о ее увлечении живописью? Она посещала какие-нибудь уроки, занятия? Формальное обучение имело место?

– Она брала уроки живописи в колледже, а потом занималась частным образом с другом семьи в Александрии.

– Как зовут этого друга семьи?

Говард раздраженно прищурился.

– Ей семьдесят девяти лет, агент Вейл. Сомневаюсь, что это она убила мою дочь.

Карен уже собралась рассказать ему о том, что зачастую невиновный человек может сообщить сведения, которые приводят к еще одному человеку, от которого, в свою очередь, ниточка тянется к кому-нибудь третьему, кто и оказывается настоящим убийцей. Но Робби опередил ее. Карен не успела даже рот открыть, как он уже изложил хозяину то, о чем она подумала.

– Син, милая! – крикнул Говард в кухню. – Нам нужен номер телефона Марты.

Детективы продолжили задавать вопросы. Их интересовали привычки Мелани, семейная история, свидания, на которые она ходила… Особняком стояли вопросы деликатные – о ее половой жизни и сексуальных предпочтениях. Вытянутое лицо Говарда посерело, когда Карен спросила об этом. Но ответил он кратко:

– Она не была неразборчивой и беспорядочной в связях. Кроме того, времени для свиданий у нее почти не оставалось.

В гостиную вернулась Синтия, вручила Робби листок бумаги и заняла свое место на диване.

Карен почувствовала, что они испытывают терпение родителей и что им пора закругляться. Если понадобится дополнительная информация, сюда можно заглянуть еще раз или просто позвонить – что для Хоффманов будет несравненно легче.

Робби, явно догадавшись, о чем думает Карен, поднялся с софы и протянул руку. Хоффман пожал ее, но взглянуть детективу в глаза так и не решился.

– Спасибо за помощь, – сказала Карен. – Не провожайте нас, мы сами найдем дорогу.

Они уже шли по коридору, когда голос Хоффмана заставил их остановиться.

– Когда вы поймаете это чудовище, я хочу видеть его. Я хочу посмотреть ему в глаза и побыть с ним наедине.

У Карен и Робби не нашлось другого ответа, кроме как кивнуть в знак согласия. Повернувшись спиной к хозяевам, они вышли из дома.

 

…девятая

Ее глаза в оцепенении смотрят прямо перед собой, когда я затягиваю веревку сильнее. Она не кричит, и это очень странно, но на лице у нее написан ужас – скулы сведены судорогой, кожа на лбу собралась морщинками страха. Она не заслуживает того, чтобы жить дальше. Потому что оно здесь, как я и говорил, достаточно всего лишь взглянуть пристальнее. Вы понимаете, что я имею в виду, агент Вейл? Все именно так, как говорил Дуглас: если хочешь узнать художника, изучай его творчество. Ну так изучайте! Итак, что вы видите!

А я скажу вам, что вы видите. Ничего. Потому что не можете видеть; вы лишились зрения, что бы это ни значило. Оцепенев от ужаса и отвращения, вы можете лишь беспомощно смотреть, как я заношу нож и протыкаю ее правый глаз. Слышен тошнотворный хруст, когда лезвие пронзает оболочку и проникает все глубже в мозг…

Карен подскочила на кровати. Она задыхалась, во рту пересохло, как в пустыне, а сердце колотилось о ребра, грозя выломать их. Черт возьми! В голове у нее билась одна-единственная мысль: «Черт возьми, ну и реальный же мне приснился кошмар! Как наяву!»

Она ворочалась в постели еще час или два, безуспешно пытаясь заснуть и страшась этого. Она боялась, что кошмар, из-за которого у нее чуть не остановилось сердце, вернется. К тому моменту, когда серый рассвет начал просачиваться в комнату сквозь неплотно задернутые занавески, Карен надоело сражаться впустую – сон бежал от нее. Будильник зазвонил часом позже, и если бы она не купила его совсем недавно, то наверняка бы запустила проклятой штуковиной в стену или в окно. Правда, в последнем случае пришлось бы менять стекло, а с недавних пор ее жизнь и так превратилась в ад. Всему виной развод, который тянулся уже целый год. Впрочем, она сама виновата. Зато теперь она начала понемногу обретать спокойствие и уверенность в себе, надеясь, что за поворотом ее не поджидает новый удар судьбы.

Приехав на работу, Карен вспомнила, что сегодня ее очередь проводить презентацию. Четверть века назад основатели Отдела криминальной психологии избрали утро среды для свободного обмена мнениями по поводу последних дел, над которыми работали агенты, в неформальной обстановке. Регулярные встречи все так же имели место быть, и эти мозговые штурмы по-прежнему приносили пользу, не позволяя психологам-криминалистам упустить из виду что-то важное только потому, что они находились слишком близко к делу, глядя на него изнутри. Иногда тот факт, что кто-то заглядывал тебе через плечо, помогал вытащить иголку, чтобы разглядеть за ней стог сена.

Встречи проводились в большом конференц-зале, обстановка в котором, сообразно очередным требованиям момента о бережном расходовании бюджетных средств, являла собой образчик некоего интеллектуального уголка. Вместо традиционного длинного стола для заседаний, имевшего одно-единственное назначение, в зале стояли шесть квадратных столиков вишневого дерева. Они, почти касаясь друг друга, образовывали один большой стол, за которым могли свободно расположиться сразу шестнадцать человек. При желании столы можно было раздвинуть, в результате чего получались шестиместные рабочие анклавы, очень удобные для проведения импровизированных рабочих совещаний.

Светло-коричневые тисненые обои с вертикальными полосами вносили свою лепту в утилитарный облик конференц-зала. Проектор со встроенной жидкокристаллической панелью, настенный экран, диаскопический проектор верхнего расположения, большая вращающаяся белая доска на колесиках и комплект «телевизор/ видеомагнитофон/DVD-проигрыватель» скромно ожидали своей очереди в алькове одной из стен, подобно коронеру, готовому в нужный момент отдернуть простыню с трупа и явить на всеобщее обозрение чудовищные проделки больного разума.

За отдельными столами в конференц-зале собрались коллеги Карен, избравшие своим ремеслом криминальную психологию: старшие агенты Арт Руни, Дитрих Хатчингс, Том ван Оуэн, Франк Дель Монако и еще девять человек, которые проработали в отделе пока что меньше пяти лет.

У Карен не было времени вдумчиво и не спеша подготовиться к утренней презентации. Всего пятнадцать минут назад ей передали компакт-диск с последними фотографиями с места преступления в доме Мелани Хоффман, и она только и успела, что просмотреть их на портативном компьютере, сгруппировав снимки в некоем подобии порядка. Но материалы дела она знала досконально, во всяком случае вплоть до последней жертвы, и поэтому не сомневалась, что сможет достойно изложить его коллегам и старшим товарищам.

Особый отпечаток на выступление налагало то, что она была первой и единственной женщиной-психологом во всем подразделении и, следовательно, должна была выглядеть не просто хорошо, а очень хорошо – в прямом и переносном смысле. Когда она только пришла в отдел и ей показывали фотографии с мест преступления, на которых были изображены чудовищно изуродованные трупы и избитые до неузнаваемости женщины, остальные сотрудники-мужчины подсознательно ожидали, что она немедленно схватится за мусорное ведро и извергнет в него содержимое своего желудка. Не то чтобы они сами не вели себя так, впервые увидев подобные снимки, – нет, они прямо-таки были уверены, что она продемонстрирует свою слабость только потому, что она – женщина. Карен вовсе не была сверхчеловеком, и фотографии потрясли ее, но при этом она хотела лишь, чтобы мужчины-коллеги относились к ней так же, как относятся друг к другу.

Но Карен понимала и еще кое-что. Она считала, что люди могут узнать, кто они такие на самом деле, примеряя эти жуткие ситуации на себя и наблюдая за собственной реакцией на них. Глядя на омерзительные снимки подвергшихся надругательствам женщин, она сумела заглянуть себе в душу и понять, что пришло время оставить мужа.

Карен стояла у стены, повернувшись лицом к остальным. На столе перед ней лежала папка-скоросшиватель с материалами по делу Окулиста. Открыв файл PowerPoint, она выбрала режим показа слайдов. Презентация началась.

Откинув со лба волосы, она отпила глоток остывшего кофе. Итак, пора приступать.

– У меня появились новые материалы по Окулисту, – заговорила она, не повышая голоса. В зале раздались обязательные возгласы «Ш-ш-ш, тише!». – Он снова нанес удар. На этот раз его жертвой стала молодая женщина, дипломированный бухгалтер. Место преступления практически не отличается от тех, что мы видели в случае с жертвами номер один и два.

Карен нажала кнопку на пульте дистанционного управления и вывела на экран первый слайд. Кто-то щелкнул выключателем в дальнем конце комнаты, и верхнее освещение погасло. В темноте виднелись лишь лица агентов, на которые падали блики отраженного от экрана света.

На слайде появилось панорамное изображение спальни Мелани Хоффман. Несколько мгновений Карен рассматривала его, потом продолжила:

– Ее глаза проткнуты обычными ножами для резки мяса, которые убийца взял в кухне жертвы. У нее вырезаны желудок, почки и печень. Отрублена левая рука, и криминалисты ее не нашли. Тонкая кишка обмотана вокруг бедер жертвы. Ее кровью на стенах намалеваны рисунки. – Она на секунду умолкла, чтобы слушатели успели переварить информацию. – Жертва совсем недавно поступила на работу в финансовую компанию, находящуюся в округе Колумбия. После допроса родителей не удалось выяснить ничего примечательного. Конечно, за пару ниточек потянуть придется, но не более того. Вновь создана оперативная группа, которую возглавил Поль Бледсоу, округ Фэрфакс.

Один из агентов подался вперед.

– Я давно не занимался этим делом, и у меня вопрос: мы по-прежнему считаем этого малого дезорганизованным?

Карен взглянула на мужчину, задавшего вопрос. Том ван Оуэн, ветеран, проработавший в отделе уже девять лет. Кожа у него на пальцах вокруг ногтей покраснела и воспалилась оттого, что он постоянно обкусывал заусенцы. Вот и сейчас, откинувшись на спинку эргономичного кресла, он рассеянно поглаживал мозоли на пальцах.

– Я придерживаюсь иного мнения, – сказала Карен. Прокрутив несколько слайдов, она выбрала тот, на котором были видны кровавые узоры на стенах. – Несмотря на то что здесь повсюду кровь, я отнюдь не убеждена, что это можно трактовать как симптом дезорганизации.

Весьма некстати она вспомнила, как Хэнкок высказал предположение о том, что преступник может считать себя художником, и стиснула зубы, негодуя и злясь оттого, что он может оказаться прав.

– Но при совершении преступлений он пользуется теми орудиями, которые оказываются у него под рукой. Кухонные ножи, – вмешался Дитрих Хатчингс. Он указал на экран очками для чтения в массивной роговой оправе. – Они принадлежат жертве, ты сама сказала.

– Я понимаю, это свидетельство дезорганизации, но все-таки придерживаюсь другого мнения. – Как правило, дезорганизованные преступники не приносят оружие с собой, они пользуются предметами домашнего обихода, которые находят в доме жертвы. – Причиной смерти является асфиксия, как и в остальных случаях. Поэтому ножи нельзя считать подвернувшимися под руку орудиями преступления, – пояснила Карен. – Ножевые раны нанесены после смерти, а это значит, что их использование входит в его ритуал, а не модус операнди. Тот факт, что ему известно о том, что у большинства женщин есть в кухне ножи для резки мяса, вследствие чего ему не нужно идти на риск и таскать их с собой, указывает как раз на организованность, а не на дезорганизацию.

На мгновение в конференц-зале повисла тишина. Ее нарушил Арт Руни, обладатель короткой армейской стрижки, которому была присуща военная вежливость и точность формулировок. Некогда Учебный центр корпуса морской пехоты США в Квантико был для него родным домом.

– Следовательно, мы корректируем психологический портрет преступника, показывая, что ему одновременно свойственны и организованность, и дезорганизация.

Карен заколебалась.

– У меня еще не было возможности поразмыслить над этим. Но в данный момент я склонна согласиться с вами. Пожалуй, он почти полностью организован.

– На теле жертвы имеются раны, полученные вследствие самозащиты? – Медленный, протяжный южный говор Руни странно контрастировал с резкими и настойчивыми голосами остальных членов Отдела криминальной психологии.

– Нет. Что опять-таки свидетельствует о том, что этот малый стал тщательнее готовить свои преступления. Вероятнее всего, он применяет какие-нибудь хитрости, уловки и элементы изменения внешности, чтобы успокоить своих жертв, прежде чем оглушить их. Так что, на мой взгляд, это самая что ни на есть организованность, никаких сомнений.

Руни нахмурился, и его сосредоточенный взгляд вновь уперся в экран.

– Но вся эта грязь, это кровавое безумство…

Карен с большим уважением относилась к способностям Руни составлять психологические портреты и прекрасно понимала его сомнения: как правило, картина места преступления, подобная той, что наблюдалась в доме Мелани Хоффман, означала дезорганизованного преступника, не слишком умного и не склонного к планированию своих действий. Их нападения чаще всего оказывались спонтанными и исключительно кровавыми. Она снова перелистала слайды на экране, пока не остановилась на жутких рисунках на стенах.

– Полагаю, мы имеем дело с целой серией рисунков. Я отправила их в ДПН на анализ. В них может быть скрыт некий глубинный смысл, послание для нас, если хотите. Кроме того, я намерена привлечь к их изучению искусствоведа-импрессиониста – на тот случай, если преступник получил художественное образование.

– Да уж, художник. Это что-то новенькое, – пробурчал Франк Дель Монако, и его круглое лицо с отвисшими щеками скривилось в подобии улыбки. Он обвел взглядом коллег, и кое-кто из них ухмыльнулся в ответ. – Но я не могу не согласиться с Карен. Он и вправду производит… впечатление.

Над столами прокатился негромкий смешок, и в эту минуту дверь в конференц-зал распахнулась и в комнату шагнул высокий силуэт. Томас Гиффорд сделал несколько шагов и остановился, обводя взглядом собравшихся; кто-то из агентов сдержанно фыркнул, давясь смехом. Гиффорд перевел взгляд на Карен, суровое выражение лица которой ясно говорило, что она не разделяет всеобщего веселья.

Карен встретилась взглядом с Дель Монако.

– Я ничего не хочу упустить из виду, Франк. И вообще, в данном случае нестандартное мышление должно приветствоваться. Или я ошибаюсь?

Гиффорд подошел к Карен и встал рядом с ней, спиной к экрану. В комнате стало тихо. Кровавый узор отбрасывал жуткие красноватые блики на его темный костюм и лицо, превращая его в гротескную маску.

– Хочу предупредить вас вот о чем. Вчера поздно вечером мне стало известно, что сенатор Элеонора Линвуд попросила – правильнее будет сказать, приказала – начальнику полиции округа Фэрфакс Турстону ввести в состав оперативной группы, работающей по Окулисту, своего человека, агента, возглавляющего ее службу безопасности. Его зовут Чейз Хэнкок. Это имя говорит что-либо кому-нибудь из вас?

Франк Дель Монако подал голос.

– Это тот козел, что подал в суд на Бюро, потому что, видите ли, не получил назначения в наш отдел.

– В самую точку, – согласно кивнул Гиффорд. – А теперь послушайте меня внимательно. Этот парень, мало того что сам нарывается на неприятности, может обеспечить их и нам. Но шеф полиции делает личное одолжение сенатору. Очевидно, это предвыборные политические маневры. Сенатору позарез нужно выглядеть непримиримым борцом с преступностью, чтобы заручиться поддержкой избирателей. Как показывают данные последних опросов, соперник, демократ Редмонд, дышит ей в затылок, так что она наверняка решила, что дело Окулиста способно поднять ее рейтинг.

– Ага, значит, нам придется разгребать их политическое дерьмо, – высказался ван Оуэн.

– Мы находимся в тридцати милях от округа Колумбия, – возразил Гиффорд. – Там и без нас хватает… разгребателей, как и двести лет назад.

Руни громко фыркнул, но потом, откашлявшись, поинтересовался:

– А что, объехать сенатора на кривой козе никак не получится? Мне приходилось видеть настоящих засранцев, мозгов у которых было все-таки побольше, чем у этого урода Хэнкока.

– Самый легкий способ избавиться от него – составить такой психологический портрет преступника, какого еще свет не видывал, и угадать на сто процентов. Дайте копам какую-нибудь наводку, что-нибудь такое, за что они могли бы ухватиться. А во всем остальном держитесь от Хэнкока подальше. Вот так мы поступим. Делайте свое дело и не мешайте ему заниматься своей работой. Если он станет надоедать вам и совать палки в колеса, дайте мне знать, и я займусь им лично.

– Проще всего дать ему веревку, чтобы он на ней повесился? – заметила Карен.

– Вот именно. – Гиффорд коротко кивнул ей, предлагаю воpобновить прерванную дискуссию, а потом уселся позади всех.

Карен вывела на экран следующий слайд, панорамный снимок дома снаружи.

– Бледсоу проверяет прежние и нынешнюю финансовые компании, в которых работала Мелани Хоффман. Возможно, тот, кто надругался над ней, познакомился с ней на рабочем месте, так сказать. Сотрудники, клиенты, обслуга – словом, полиция проверяет всех. Кроме того, у нее есть еще бывший муж. Брак был аннулирован три года назад.

Она несколько раз щелкнула кнопками пульта дистанционного управления, показывая фотографии того, что осталось от некогда симпатичной молодой женщины. Один за другим по экрану скользили слайды, и на последнем крупным планом были засняты голова и туловище Мелани.

– Это его четвертая жертва, – сообщила Карен таким тоном, словно им должно быть стыдно оттого, что они не сумели помочь полиции схватить преступника до того, как он оборвал еще одну молодую жизнь.

– Ты имеешь в виду – третья. Это его третья жертва, – поправил ее Дель Монако. – Последний раз орудовал другой малый.

– Вам известно, что я думаю по этому поводу.

В самом деле он прекрасно знал, какого мнения на этот счет она придерживается. Собственно, об этом знали все, потому что год назад, когда Окулист совершил свое последнее по счету преступление, она и не подумала держать свои мысли при себе, а рассказала о них всем, кто был готов слушать.

– А что думает Бледсоу?

Карен метнула на Дель Монако гневный взгляд.

– Он исходит из того же самого предположения.

– Угу.

– В чем проблема, Франк?

– В деле этой последней жертвы прослеживается очень слабая связь с Окулистом. Жертва была убита, ее внутренние органы вырезаны. Да, это так. Но кишки не были обмотаны вокруг бедер, глаза не были проткнуты ножом, рука не была отделена от тела… Словом, почерк не совпадает совершенно. Подобные сцены нам приходилось видеть и ранее, причем не меньше сотни раз. Никакой связи жертвы или нападавшего с Окулистом не установлено.

Карен обвела взглядом лица сидевших в комнате. Похоже, все без исключения были согласны с Дель Монако. В самом крайнем случае они готовы были выслушать ее, при условии, что она сумеет доказать обратное. Но в голове у нее после бессонной ночи и кошмара по-прежнему царила звенящая пустота, и Карен чувствовала, что сейчас не лучшее время затевать ожесточенный спор б коллегой. Она попыталась сосредоточиться. Но прежде чем мозг успел отдать нужную команду, с губ ее уже слетели роковые слова.

– Да, глаза не были проколоты. Ну и что из этого?

– Что из этого? – Дель Монако обвел взглядом комнату, словно желая заручиться поддержкой присутствующих. Но поскольку все взгляды были устремлены на Карен, то и он посмотрел на нее – Итак, Карен, почерк совершенно иной. Отсутствуют почти все признаки его прежнего поведения. Ты правильно отметила наличие некоторых параллелей, но связь между убийствами не прослеживается.

– Мы уже обсуждали это раньше, – заметил один из криминалистов.

– Имитатор. Или подражатель, – высказался и Хатчингс – Вот и все, если хотите знать мое мнение.

Карен яростно затрясла головой, не желая соглашаться с их доводами.

– Вы все упускаете из виду одну важную деталь. Действительно, некоторые вещи убийца с этой своей жертвой не проделывал, но я все равно уверена, что он – тот же самый преступник. Я хочу сказать, вы только взгляните на место преступления.

– Мы и смотрели. Год назад, – возразил Руни. Его скрипучий голос действовал ей на нервы. – Нет никаких убедительных доказательств наличия связи между этими преступлениями.

– Арт, ран, полученных при самозащите, оказалось совсем немного, зато крови было море.

Карен умолкла, а потом вдруг сообразила, что ей необходимо снова просмотреть фотографии места преступления, чтобы удостовериться, не оставил ли убийца кровавых узоров на стенах. Если она помнила правильно, то там крови на стенах не было вообще. И если память ее не подводит, то этот факт отнюдь не свидетельствует о наличии какой-либо связи с Окулистом.

– А там были какие-нибудь рисунки кровью в стиле импрессионизма? – словно прочитав ее мысли, поинтересовался Дель Монако.

– Мне нужно еще раз проверить…

– А что насчет пищи? Он ел бутерброд с арахисовым маслом И сливочным сыром с кетчупом прямо на месте преступления после того как убил ее?

– Нет.

– А парализующий удар? – Дель Монако перелистывал страницы и потому не поднял головы.

– Удар по голове, который лишил женщину возможности сопротивляться. В точности, как у жертв номер один и два…

– Нет, Карен, ты не можешь утверждать этого наверняка. – Опять Руни. Он не сводит глаз с какого-то документа. – Нельзя говорить, что они такие же самые. Жертву номер один и два ударили по голове сзади, а третью – сбоку, в висок.

– Значит, она вдруг поняла, что происходит, и в последнее мгновение повернула голову.

– Когда поворачиваешь голову, чтобы уклониться, то неизбежно вскидываешь руки. Следовательно, у нее должны быть сломаны пальцы. Черт, да хотя бы пара ногтей. – Руни приподнял со стола страничку, которую читал. – Но таких ран, полученных в результате самозащиты, у пострадавшей нет.

В комнате стало тихо. У Карен возникло иррациональное ощущение, будто она попала на перекрестный допрос и адвокат защиты только что выдвинул убийственный аргумент, разрушающий все тщательно выстроенное обвинение. В следующее мгновение, пытаясь сосредоточиться, чтобы найти нужный ответ, она почувствовала, как Гиффорд впился в нее взглядом, мешая мыслить связно.

Карен знала, о чем он думает. Не совсем так, как знала, о чем думает Робби Эрнандес, но все равно знала. Просто потому, что уже имела несчастье схлестнуться с Гиффордом по поводу возможной связи третьей жертвы с Окулистом. И теперь она знала, чего ожидать.

Скрестив руки на широкой груди, Гиффорд смотрел на нее так, словно хотел, чтобы она заткнулась раз и навсегда. Увы, похоже, ей не оставалось ничего иного.

– Взгляни фактам в лицо, Карен, – предложил Дель Монако. Создавалось впечатление, что он только что заметил, что Гиффорд все еще в комнате, и решил подыграть ему. – Ни одного из поведенческих признаков, отмеченных во время убийства номер один и два, не обнаружено на месте третьего преступления. Постарайся мыслить логично. Это кто-то другой.

Предложить ей мыслить логично означало, что она ведет себя глупо, упорствуя и настаивая на своем. Во всяком случае, она считала именно так. При этом Карен не хотела раздувать из мухи слона и заявлять, что он говорит так только потому, что она – женщина. Но чувствовала она себя ужасно.

– Я уверена, что убийце помешали закончить то, что он начал. Именно поэтому место преступления выглядит по-другому.

Признав, что место преступления действительно выглядит по-другому, она лила воду на их мельницу, отказываясь от своих аргументов. Столь значительные отклонения в поведенческих признаках и впрямь нередко означали, что преступление совершил другой человек. И Гиффорд об этом прекрасно знал.

– Место преступления и впрямь выглядит по-другому, не так ли, агент Вейл?

Босс небрежно откинулся на спинку стула, словно враждебно настроенный адвокат противной стороны, задающий вопрос, ответ на который известен ему заранее.

Краешком сознания Карен отметила, что он, очевидно, еще не остыл после их стычки в библиотеке.

– Оно выглядит по-другому только потому, что убийце кто-то помешал, – упрямо заявила она. – В противном случае мы бы увидели то же самое ритуальное поведение, как и на прежних местах преступлений.

– То есть вы по-прежнему исходите из предположения, что убийца – один и тот же человек.

Карен стиснула зубы. Они нарушали все правила того, каким должно было быть рабочее совещание. Предполагалось, что это будет свободный и неформальный обмен мнениями, а не массированная атака.

– Мне кажется, все предельно ясно, – высказался Дель Монако. – У нас нет причин полагать, что преступление совершил один и тот же человек.

Остальные закивали в знак согласия и, подобно тому как песок утекает сквозь пальцы, Карен почувствовала, что теряет контроль над аудиторией.

Мы уже дискутировали об этом год назад или около того верно? – осведомился Гиффорд. – И, пока у нас не появятся убедительные доказательства считать по-другому, эту тему следует оставить в покое. Надо двигаться дальше.

Карен положила пульт дистанционного управления на стол и закрыла папку-скоросшиватель.

– Это все, что у меня есть на данный момент.

Оглянувшись через плечо на снимок кровавого узора на стене алая жидкость на котором переливалась через край экрана, она вдруг поняла, что картина изуродованного тела Мелани Хоффман пожалуй, еще долго не изгладится у нее из памяти. Она повернулась к коллегам, которые развалились на стульях, глядя на нее.

– Всем спасибо за помощь.

Собрав свои вещи, Карен быстрым шагом направилась к двери.

 

…десятая

Он вдруг ощутил новый прилив вдохновения и обнаружил, что почти бежит к клавиатуре. Усевшись за стол, он принялся торопливо нажимать на клавиши, и слова неудержимым потоком хлынули из него, как будто кто-то рисовал их на мониторе баллончиком с краской.

… – Черт подери, куда ты подевался, маленький крысеныш? А ну иди сюда и поиграй со мной!

Я зажимаю ладонями уши и закрываю глаза, хотя в моем убежище и так темно. Так темно, что иногда мне становится страшно. Но зато я чувствую себя в безопасности. Здесь я могу делать все, что хочу, и он не может помешать мне. И оставаться в своем потайном месте я тоже могу столько, сколько захочу, – час, два, три, пять. Его не интересует, где я и что со мной, если только я ему не нужен. И если я не отвечаю ему, он думает, что меня нет в доме и что я прячусь где-нибудь во дворе ранчо. Он знает, что ни за что не сможет найти меня до тех пор, пока я сам не решу вернуться. Потому что здесь, на этой земле, очень удобно прятаться. Я могу ночевать прямо под черным небом. Я отчетливо вижу звезды над головой. Там темно, там очень темно.

Но здесь, в моем убежище, тепло и уютно. Я принес сюда кое-какие вещи, и теперь мой дом тут. Кроме того, отсюда я могу наблюдать за ним. Я знаю, где он находится. И пока он не найдет меня…

– Сукин сын, куда ты подевался, черт подери?

Я слышу, как распахивается и с грохотом закрывается задняя дверь. Он ищет меня. Я снова ему нужен.

Я ненавижу, как от него пахнет. Я ненавижу его грязные ногти и кривые зубы, изъеденные кариесом. От него мерзко разит пивом. Я ненавижу его нижнее белье, все в желтых пятнах от мочи.

Я его ненавижу.

Но довольно об этом. Ни к чему терзать себя. Мне больше не будет больно.

Больше не будет…

Он вскочил со стула и отпрыгнул от письменного стола. Мягко светился экран компьютера, весело подмигивала палочка курсора, а на лбу у него выступили крупные капли холодного пота. Воспоминания захватили его. Они оказались неожиданно яркими, но при этом какими-то далекими. Очень далекими. Ведь все это случилось так давно. Он должен как-то справиться с этими мыслями, этими воспоминаниями. Он должен обуздать их и одновременно дать им выход. Он на мгновение задумался над этим, но ничего не придумал – пока во всяком случае. Вытерев пот со лба рукавом, он подошел к верстаку. Сложив мягкую салфетку так, что получился правильный квадрат, он подышал на латунный значок и принялся полировать его. Три раза. Вот так, вот так, вот так. Пятна грязи исчезли, оставив после себя сверкающий символ власти. Символ могущества.

Он снова спрятал значок в кожаный бумажник, где уже лежало удостоверение агента ФБР, и сунул его в карман пиджака. После этого он вернулся к фотографиям Сандры Франке, женщины, которая привлекла его внимание несколько дней назад. Да, она являла собой сосуд зла, никакого сомнения. Перебирая фотографии, он стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки. Дьявольский сосуд зла.

– Сегодня в качестве приза разыгрывается тридцатилетняя стоматолог-гигиенист. Место рождения – Таллахасси, Флорида, – дурачась, объявил он голосом ведущего телевизионной лотереи. – Она катается на лыжах зимой, плавает летом и поднимает тяжести круглый год. Прекрасный образчик физического здоровья. Деннис, скажи ей, что она выиграла.

Он тоненько захихикал и принялся болтать ногами, сидя на стуле. Три раза вперед и притопнуть каблуком. Туп-туп-туп. Только три раза – именно так все и должно быть.

– Время пришло! Мы отправляемся в гости к Волшебнику. чудесному Волшебнику страны Оз. Волшебник страны Оз! Оззи, Оззи и Гарриет. Гарриет, самая главная сука. Сука, сука, ни на что другое она не способна. Сука, стерва, я все равно тебя достану!

Он надел пиджак, аккуратно разгладил лацканы и посмотрел на себя в зеркало. Поправив галстук, затянул узел потуже. Попробовал пальцем, крепко ли держатся накладные усы, и тщательно оглядел их со всех сторон. Затем наступил черед шерстяного пальто и завершила переодевание черная стетсоновская шляпа.

Остановившись перед зеркалом в холле, он критическим взглядом окинул свое отражение. Сунув руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда портмоне с удостоверением и значком агента ФБР. Раскрыв его заученным движением, отточенным сотнями повторений, он отступил на шаг и откинул голову назад.

– ФБР, мэм. Пожалуйста, откройте дверь. Мне нужна ваша помощь.

Мне нужна твоя душа, мне нужны твои… Глаза.

 

…одиннадцатая

Прерывистый сигнал коммуникатора заставил Карен вздрогнуть от неожиданности, и она едва не выпустила из рук руль, заворачивая за угол в нескольких кварталах от своего дома. Порывшись в кармане, она извлекла оттуда приборчик, дисплей которого показывал, что она пропустила вызов от Робби. Переводя взгляд с темной, скользкой после дождя дороги на клавиатуру коммуникатора, она принялась набирать номер Робби.

Слушая сигнал вызова, Карен вздрогнула: с небес вновь обрушился водопад, в мгновение ока заливший ветровое стекло ее внедорожника. Она включила «дворники», и тут Робби ответил на звонок.

– Мне звонил Бледсоу, – сообщил он. – Сосед обнаружил тело, номер 609 в Херрингтоне. Говорит, похоже на нашего парня. Он уже в пути, но ему ехать еще минут пятнадцать, вот он и попросил перезвонить тебе.

– Я всего в полумиле оттуда.

– Да я и сам недалеко. Встретимся там. До скорого.

Дом представлял собой скромный одноэтажный кирпичный особнячок в колониальном стиле, лужайке и цветочным клумбам перед которым явно требовался садовник. На подъездной дорожке была припаркована сверкающая красная «Хундаи соната», в задний бампер которой решеткой радиатора уткнулась полицейская машина.

Карен подрулила к тротуару, и фары ее машины выхватили залитое слезами лицо женщины лет пятидесяти, стоявшей на крыльце под навесом. Глаза у нее покраснели, веки припухли. Она неловко переминалась с ноги на ногу от холода. Рядом с нею неподвижно застыл полисмен в форме.

Подойдя к дому, Карен предъявила удостоверение личности.

– Сэнди! – всхлипнула женщина. – Сэнди, она там, она… О боже! Она…

– Вы что-нибудь трогали в доме? – спросила Карен у полицейского.

– Нет, когда я увидел жертву, то оставил все, как есть, и поспешил убраться оттуда к чертовой матери. Я не хотел оставлять свои отпечатки…

– Подождите здесь, пожалуйста, – обратилась Карен к женщине. – Побудьте с офицером полиции.

Она вытащила из кобуры свой «Глок», стиснув рукоятку так, что от напряжения побелели костяшки пальцев, и толкнула входную дверь. В лицо смотрела непроницаемая темнота. Неожиданный раскат грома вспрыснул ей в кровь очередную дозу адреналина.

Карен ступила в крошечную прихожую, и в ноздри ей ударил металлический запах. Запах крови. Запах смерти. Она медленно двинулась по коридору. Зрачки ее расширились, вбирая темноту, и напоминали черные дыры. Сердце гулко стучало в груди, по спине стекали струйки холодного пота.

Откуда-то издалека, сквозь шум дождя, барабанящего по тротуару, до нее долетел слабый шум… Шаги.

Быстрые, как стук ее сердца. Громкий щелчок… кто-то передернул затвор. Судя по звуку, пистолет большого калибра, полуавтоматический… Прижавшись спиной к стене, она ждала в темноте. Шаги внезапно замерли, и Карен всей кожей ощутила присутствие живого существа неподалеку. Кто-то, сдерживая дыхание, на цыпочках двигался по ковру, застилавшему пол в коридоре. Двигался к ней.

Она медленно присела на корточки и прищурилась, чтобы белки глаз в темноте не отражали свет и не выдали ее. Крупная фигура вынырнула из-за утла в нескольких футах от нее. Робби.

Карен шумно выдохнула и, обессилев, привалилась плечом к стене.

– Ты напугал меня до полусмерти.

– Где жертва?

– Я еще не нашла ее.

Вдвоем они двинулись по коридору к комнате, которая показалась им спальней. Когда Робби уже потянулся к ручке двери, Карен тронула его за плечо. Даже в темноте было видно, что стены измазаны чем-то темно-красным. Кровь. Рисунки.

– Проклятье!

– Точно.

Толчком правой ноги Карен распахнула дверь спальни. Стоя на пороге, они смотрели на тело молодой женщины, распростертое на кровати. Вспоротый живот, бедра обмотаны кишками, из глаз торчат рукоятки кухонных ножей.

Блеснула яркая вспышка, и ослепительно-белый свет молнии залил комнату через открытое окно. Карен успела заметить какое-то движение во дворе и инстинктивно стиснула рукоятку пистолета. Резко повернув голову в ту сторону, она принялась обшаривать взглядом темный сад.

– Что с тобой?

– Он там, – сказала она, выходя в коридор.

– Кто?

Карен вытащила из кармана сотовый телефон и нажала девятку, связываясь с диспетчерской Бюро.

– Говорит агент Вейл. Я на месте преступления. Отправьте группу воздушного наблюдения к номеру 609 в Херрингтоне. Поблизости может находиться подозреваемый в совершении убийства. Возможно, сам Окулист.

Сунув телефон в карман, она бегом бросилась в кухню. Схватилась за ручку и настежь распахнула заднюю дверь.

Он видел ее в окне спальни. Какая-то женщина-полицейский. Она стояла совсем рядом, футах в тридцати, в темноте, восхищаясь делом его рук. Именно то, что ему нужно. Свежий взгляд еще одного критика.

Но каким-то образом она догадалась, что он здесь. Он бросился было в кусты, но тут же замер, больно поранив руку об острый сучок. Выбрав укромное местечко, он присел в тени, зализывая рану и пробуя кровь на вкус, чтобы понять, что она собой представляет.

Когда он провел языком по ране, кожу защипало. Он никак не ожидал, что будет так больно. Но, по крайней мере, его кровь была вкуснее, чем у этой шлюхи Сандры. В общем-то, и она оказалась тоже ничего, но с предсказуемым горьковатым привкусом и сильным послевкусием. Больше железа, меньше меди. Хотя, может статься, это у него анемия.

Он покрутился на месте, не высовываясь, однако, из-за кустов. Высматривая, не подкрадывается ли кто-нибудь. Эта сука-полицейский наверняка отправится на его поиски, так что следует быть начеку.

Робби выставил перед собой ствол «Глока» сорокового калибра и прижался спиной к левой створке дверей. Карен, стоя напротив в дверном проеме, оказалась к ним лицом к лицу.

– Откуда ты знаешь? Почему ты уверена, что он там?

– Я видела что-то, когда вспышка молнии осветила двор. Я чувствую его.

В следующий миг Карен скользнула наружу. Над головой прокатился очередной раскат грома, струи дождя полосовали тротуар и сырую землю. Она бесстрашно двинулась через боковой дворик, свободной рукой отводя в сторону ветки разросшихся кустов. Робби крался в пяти шагах позади, то и дело поскальзываясь на прелых листьях и сучьях, которые никто не потрудился убрать.

– Карен, куда, черт возьми, ты собралась?

ВОТ ОНА! Он так и знал! Она выбежала во двор – ищет его! – но побежала не в ту сторону. Он пригнулся еще ниже. Густые колючие кусты и темный костюм… прекрасное укрытие. Пожалуй, он в полной безопасности, по крайней мере на некоторое время. Но, как известно всякой разумной дичи, которая хочет остаться в живых, ей следует получше разглядеть охотника. Оценить его сильные и слабые стороны. В конце концов, пусть даже он вполне уверен в том, что они его никогда не найдут, излишняя осторожность не повредит. Не стоит недооценивать своих противников. Равно как и ни к чему искушать судьбу.

Запрокинув лицо к небу, он принюхался. Втянул воздух полной грудью. И на капельках дождя ветер принес ему ее запах. Совсем слабый аромат духов и осязаемый запах страха и ярости. Да, она была зла. Очень зла.

– Карен, остановись. Он может устроить нам ловушку…

– Ш-ш! – прошипела она в темноту, которая на мгновение осветилась блеском полной луны, высунувшейся из-за лохматых и тяжелых дождевых туч. Она бросилась влево, огибая дерево, но поскользнулась и тяжело упала на землю. – Проклятье!

– С тобой все в порядке? – подал голос Робби. Очевидно, он находился позади нее, футах в десяти.

Очередной зигзаг молнии расколол небо и осветил двор. Карен показалось, что перед ней распростерлись бесчисленные акры, засаженные елями, пихтами и дикими кустами. Робби приблизился к ней вплотную, взгляд его обшаривал густую растительность Ухватив Карен за правый локоть, он помог ей подняться на ноги.

– Он здесь, рядом, – прошептала она.

– Ты уверена?

Карен кивнула, хотя и знала, что Робби, не сводивший глаз с переплетения веток и сучьев, не увидит этого. Он расставил ноги и слегка присел, держа пистолет в правой руке. Он был готов. Вопрос в том, к чему?

– Где он? – почти не разжимая губ, спросил он.

Ветер донес до Карен странный чужой запах. Она втянула его носом и поморщилась. Она никак не могла понять, чем же пахнет воздух… помимо сладковатого привкуса, который она знала очень хорошо: кровь. Она огляделась по сторонам, страшно жалея, что не может нажать кнопку и включить солнце, пусть даже на минуту. Чтобы иметь возможность сориентироваться.

Он где-то совсем рядом.…

– Карен?

– Не знаю, где он, но я его чувствую. Я увидела что-то в саду, когда его осветила молния. Оглянулась и заметила какое-то движение. Он следит за нами.

– Как поджигатель, который возвращается на место пожара чтобы полюбоваться делом рук своих?

Карен не ответила. Она стояла неподвижно, чувствуя, как саднит ушибленное колено и по ноге бегают мурашки. Но куда большее раздражение вызывала надоедливая и неотвязная мысль: почему убийца остался на месте преступления и ждал их приезда, когда преспокойно мог скрыться давным-давно? Долгие годы она ловила преступников на расстоянии, удаленным, так сказать, методом. Глянцевые черно-белые и цветные фотографии в папке, протоколы допросов, заявления свидетелей. Чувства сопричастности при их изучении не возникало. А сейчас все было совсем по-другому. Вокруг нее была настоящая, приземленная реальность. И боль тоже была настоящей. Пожалуй, даже слишком.

 

…двенадцатая

В отличие от других убийц, у него никогда не возникало подсознательного желания быть пойманным.

Он видел ее лишь мельком, но сразу сумел понять, что она – умница, эта женщина-полицейский. Никакого сомнения. Разумеется, очередная сука со значком, но все-таки, все-таки… Она не из тех, кого можно легко обвести вокруг пальца. Она даже каким-то образом догадалась, что он стоял во дворе… словно бы они понимали друг друга без слов, по наитию. А он ненавидел иметь что-нибудь общее с этими суками, терпеть не мог делить с ними что-то. Тем более когда речь шла о его голове.

После того как последний зигзаг молнии осветил небо, он двинулся восвояси, пробираясь через неухоженные соседские сады. Оказавшись в тепле своего автомобиля, он несколько минут посидел, отдуваясь и успокаивая сердцебиение, на тот случай, если полиция уже взяла улочку под наблюдение.

Затем он завел машину и поехал домой, стараясь не нарушать правила движения, в особенности скоростной режим, добросовестно показывая сигналы поворотов и останавливаясь перед светофорами. Где-то он читал, что полиция ловит на удивление много преступников именно из-за того, что они совершают глупейшие ошибки, например в машине не работает стоп-сигнал. У него это просто в голове не укладывалось – проделать массу черновой, подготовительной работы, тщательно спланировать задуманное, с блеском осуществить его… и быть пойманным за безобидное нарушение правил дорожного движения.

Три минуты спустя он уже сидел в своей мастерской в ожидании одиннадцатичасового выпуска новостей. Разумеется, главной темой стало убийство очередной сучки… но, естественно, репортер ее так не называл. Он произнес что-то вроде «Молодая женщина стала еще одной жертвой жестокого убийцы по прозвищу Окулист». Ого, какое интересное имя они ему дали – впрочем, они были недалеки от истины.

Он смотрел, как женщина, которую репортер представил как психолога-криминалиста из ФБР, пробирается сквозь толпу корреспондентов. Она вскинула руку, защищаясь от объективов телекамер, как будто они могли наградить ее какой-нибудь заразной болезнью. Он не сводил взгляд с экрана, пока репортаж не закончился, а потом прокрутил его еще раз, уже в записи, которую только что сделал. Он хотел убедиться кое в чем.

Вот оно! Вот оно… единственный размытый кадр, на котором были видны ее глазки-бусинки. Он не видел их, когда она гналась за ним, преследуя его. Но было в них нечто притягательное и необычное. Стоп-кадр оказался плохого качества, зернистым и маленьким, большая часть ее лица была прикрыта рукой, изображение расплывалось и подрагивало, пока он смотрел на него. Но что-то в этих глазах привлекло его внимание…

Картинка на экране телевизора внезапно пришла в движение – это возобновилось воспроизведение записи. Он не стал останавливать ее и вновь прослушал лихорадочную скороговорку репортера, который, среди прочего, упомянул и о том, что делу присвоен первоочередной статус, раз по нему работает психолог-криминалист. Но его это не беспокоило. Подумаешь, большое дело. Он знал, что они могут сколько угодно восхищаться его работой и делать вид, что заглядывают ему в голову. Но они никогда не поймают его.

 

…тринадцатая

Как только газетчики, прослушивавшие радиочастоту полицейского управления округа Фэрфакс, узнали о случившемся, они объявили немедленную мобилизацию. И вскоре дом Сандры Франке оказался под прицелом телекамер и в окружении тарелок спутниковых антенн, как будто репортеры прицелились в облака, намереваясь подслушивать самого Господа Бога.

Но Господь обошел своим вниманием место преступления. Так, во всяком случае, казалось тем, в чьей душе теплились хоть какие-то зачатки веры. Иначе Господь не допустил бы убийства Сандры Франке. Господь не создал бы монстров, способных на такие отвратительные и ужасные поступки.

– Черт бы побрал этих репортеров! – в сердцах выругалась Карен.

– Они всего лишь делают свою работу, – примирительно заметил Робби. – Не суди их слишком строго.

– Они не дают мне проходу и суют под нос свои чертовы микрофоны. Я тоже делаю свою работу, а они мне мешают.

Они стояли в задней части комнаты и смотрели на стены, разрисованные кровавыми узорами. Хэнкок уже примчался на место преступления и теперь торчал снаружи, вместе с Бледсоу и Манетт, ожидая, пока эксперты-криминалисты закончат первичный осмотр. Поскольку Карен и Робби уже успели побывать в доме, то решили, что им лучше оставаться на месте, а не затаптывать следы, которые мог оставить убийца.

– Ну и что, по-твоему, это должно означать?

– Этот парень очень смелый, Робби. К тому же многие серийные убийцы часто выбирают в качестве жертв проституток. – Она повернулась к нему. – И знаешь почему?

– Поскольку их никто не хватится.

Вот именно. Никто не забеспокоится, если они будут отсутствовать день, неделю, месяц или год. А к тому времени след остынет, – в комнате полыхнула вспышка фотоаппарата криминалиста. – Итак, вопрос заключается в следующем: почему этот малый выбирает женщин среднего класса? Что он нашел в них такого, что подогревает и питает его болезненные фантазии?

– Наверное, он знаком с одной из них, которую люто ненавидит.

– Или был знаком. Не забывай, его фантазия уходит корнями в далекое прошлое.

К ним подошел Хэнкок и уставился на дальнюю стену, на которой убийца написал свое уже привычное послание «Это здесь, в…».

– Понятно, – пробормотал он себе под нос. – Теперь все понятно! Это как головоломка, которую никак не можешь решить а когда наконец все сходится, то не понимаешь, как можно было не заметить очевидного.

Карен со страдальческим выражением на лице скосила глаза на Робби.

– Он что-то спрятал, – продолжал Хэнкок. – Точно, руку! Он спрятал руку, а теперь подсказывает нам, где ее можно найти. Левую руку. Он говорит нам, что она где-то в доме. Она здесь, в шкафу, она здесь, в холодильнике, она здесь, в спальне…

– Она у тебя в 6ашке! – перебила его Карен. – Пока что мы не можем даже предполагать, что эти его слова имеют какое-то значение.

Хэнкок отвернулся.

– Ты ошибаешься. Он что-то хочет сообщить нам.

– С таким же успехом он может быть умалишенным. – Она перевела взгляд на Робби. – В данный момент мы можем лишь предполагать, что убийца или псих – в этом случае его послание ничего не значит, – или же пребывает в здравом рассудке, и тогда оно для него значит очень многое. Тот факт, что он писал кровью жертвы, означает, скорее всего, что к этому времени она уже была мертва. То есть женщина или была смертельно ранена, или уже умерла. В случае ее смерти, что представляется наиболее вероятным, подобное поведение убийцы показывает, что он идет на огромный риск, оставаясь на месте преступления после убийства. Чем дольше он здесь задержится, тем выше вероятность, что его схватят. И ради чего? Принимая во внимание все вышесказанное, пожалуй, все-таки можно утверждать, что он не псих. Получается, это послание многое для него значит. Но оно предназначено не для него. Оно предназначается для жертвы или для того, кто обнаружит тело. – Карен начала прохаживаться, размышляя вслух. – Если это послание для нас, то мы должны задать себе вопрос: что он пытается нам сказать? Правду? Или, наоборот, ложь? Следует ли понимать его послание буквально? То есть должны ли мы начать искать нечто вещественное – руку, например, как предлагает Хэнкок? Или же он поддразнивает нас и смеется над нами? – Карен умолкла и несколько мгновений разглядывала Робби. – Теперь понимаешь, почему ни в коем случае нельзя спешить с выводами в таком деле? – Она бросила косой взгляд на Хэнкока, который как завороженный уставился на стену, делая вид, что не прислушивается к их разговору.

Вдруг он резко развернулся к ним.

– Но иногда можно перемудрить, детектив Эрнандес. Именно этим сейчас и занимается ваша подруга. Она столько знает, что пытается произвести на вас впечатление, сбить вас с толку и запутать вопросами и предположениями, и еще всяким дерьмом собачьим, которое не имеет никакого отношения к нашему делу.

Карен с вызовом скрестила руки на груди.

– Единственное дерьмо в этой комнате, Робби, это то, которое пытается сотворить Хэнкок. Знаешь, что я тебе скажу? Это послание в конце концов может оказаться таким же дерьмом. Был случай, когда один преступник писал кровью на стене: «Смерть свиньям». Прямо-таки сцена из голливудского фильма, странная, почти зловещая. Я не знала, что и думать, и терялась в догадках. А оказалось, что он взял эту фразу из журнала «Лайф», и то только для того, чтобы сбить нас со следа. А ты даже не можешь представить, сколько людей ломали головы над этой фразой. «Смерть свиньям»! Кому она предназначалась, копам? Или же убийца просто ненавидит свинину?

Робби рассмеялся.

Карен взяла его под локоть.

– Послушай меня, Робби. Прямо сейчас мы не можем строить никаких предположений. Хочешь помочь Хэнкоку искать пропавшую руку – вперед, и желаю тебе успеха. Может быть, ты найдешь ее – или что-нибудь другое, не знаю. Но для меня самым главным в этом сообщении является то, что убийца вообще дал себе труд написать его. Значит, оно имеет для него важное значение, а моя работа заключается в том, чтобы узнать почему.

– Он не закончил предложение, – добавил Синклер, который только что вошел в комнату. – Вы ведь говорите об этом послании, верно? И мне, например, хочется знать, почему этот урод не дописал его?

– Хороший вопрос, – задумчиво кивнула Карен.

– Может быть, он хочет, чтобы мы закончили вместо него, – предположил Робби.

Хэнкок в деланном отчаянии всплеснул руками.

– Именно это я пытаюсь сделать. Оно в кухне, оно в шкафу, оно в туалете…

И он выскочил из комнаты, все еще бормоча что-то себе под нос.

– С ним все в порядке? – поинтересовался Синклер.

– С ним всегда все не в порядке.

Робби спросил:

– И что мы теперь будем делать с этим посланием?

– Мы можем прогнать его через базу данных ЗООП. Бюро ведет статистику уголовных преступлений как раз для таких случаев. В сухом остатке мы получим список других дел, в которых убийцы писали какие-либо сообщения кровью – или любой другой жидкостью из тела, если на то пошло. Эта выборка подскажет, что мы знаем об этих преступлениях и о тех, кто их совершил. Если повезет, мы сможем установить их связь с нашим делом или же провести какие-нибудь параллели. Убийцы не часто оставляют после себя послания, так что подобное поведение представляется неординарным. И база данных, которую мы получим, скорее всего, будет маленькой.

– А мы тем временем будем и дальше ломать головы и задавать вопросы.

– В тот день, когда мы перестанем задавать вопросы, – заметила Карен, – можно смело класть значки на стол и уходить на пенсию.

Через два часа члены оперативной группы собрались в новой штаб-квартире, которую в спешке подобрали и оборудовали для них за последние несколько дней.

Она располагалась в старом кирпичном особняке, в паре миль от места последнего преступления, на старинной и тихой улочке, застроенной домами, самому младшему из которых исполнилось семьдесят пять лет. В комнатах было темно, единственным источником света служили лампы накаливания, стоявшие на полу. По стенам плясали длинные зловещие тени, и лица присутствующих, подсвеченные снизу, казались персонажами одного из фильмов ужасов Белы Лугоши.

Посреди большой прямоугольной комнаты, которая в незапамятные времена, очевидно, служила гостиной, стояли несколько раскладных пластиковых столов для пикника. На окнах не было ни жалюзи, ни занавесок, и по стеклам, дрожащим под порывами ветра, струились извилистые бесконечные потоки дождя.

– Телефон здесь хотя бы есть? – полюбопытствовала Мандиза Манетт.

– Еще нет, – отозвался Бледсоу. Подняв с пола в углу небольшую картонную коробку, он плюхнул ее на один из столиков и поспешно отступил в сторону, разгоняя пыль, взлетевшую в воздух. – Я заказал пять линий. Четыре цифровые для голосовой абонентской связи и компьютеров, и еще одну – для факса. Они должны быть готовы через пару дней. А до тех пор пользуйтесь своими сотовыми телефонами.

Бледсоу с треском вскрыл коробку и достал из нее несколько больших маркеров. Повертев головой, он вытянул шею, стараясь заглянуть на кухню.

– Кого у нас не хватает?

– Хэнкока, – отозвалась Карен. – Предлагаю начать без него.

Бледсоу скривился, а потом склонился к ее уху и преувеличенно громким театральным шепотом произнес:

– Уймись, ладно? Парень, конечно, засранец, каких поискать, но ты заранее готова повесить на него всех собак. Пусть остальные сами разберутся, что он собой представляет. Мне не нужны лишние неприятности, как и всем нам, надеюсь. Ограничь свое общение исключительно работой, и все будет нормально.

– Да, да, хорошо.

– С тобой, кстати, все в порядке? Как твое колено? Эрнандес говорил, ты подвернула ногу.

– Неудачно упала во дворе последней жертвы.

– Можешь, тебе лучше показаться врачу? Хочешь уехать?

– Нет, все нормально. Ушиб пустяковый, пройдет и сам.

Бледсоу кивнул и повернулся к остальным.

– Отлично, будем считать, что все собрались. Можно начинать.

Распахнулась входная дверь, и через порог шагнул Чейз Хэнкок. Сложив зонт, он стряхнул с него брызги воды на покрытый линолеумом пол, на котором уже и так пестрели грязные разводы оставленные обувью детективов.

Хэнкок огляделся по сторонам и презрительно скривился.

– И кто же выбирал эту крысиную нору?

– Нам хотелось, чтобы ты чувствовал себя как дома, – съязвила Карен. – Правда, с запашком вышла промашка, он недостаточно сильный, увы.

– Очень смешно, Вейл, прямо умираю со смеху.

Бледсоу подождал, пока все рассядутся, а потом встал и прошел к передней стене комнаты.

– Это наш новый дом, и он останется таковым до тех пор, пока мы не поймаем этого парня. Обстановка, конечно, не ахти. Я не слепой, сам вижу, так что поберегите дыхание. Я распоряжусь, чтобы на следующей неделе здесь все привели в порядок. Создали, так сказать, рабочую атмосферу. Но предупреждаю заранее – уюта и комфорта не ждите. Начальство не хочет, чтобы мы тут расслаблялись. В том смысле, что чрезмерные удобства не способствуют усиленной работе мозга, и, по их мнению, мы не станем торопиться, раскрывая это дело. – Со всех сторон послышались грустные вздохи. Бледсоу поднял руку. – Знаю, знаю, все это чушь собачья, но я рассказываю вам так, как есть. А теперь, хотя уже поздно… Кстати, который час? – И он отогнул рукав пиджака, чтобы взглянуть на часы.

– Одиннадцать тридцать, – подсказал Бубба Синклер.

– Господи! Ладно, приступаем! – скомандовал Бледсоу. – Давайте начинать, иначе кое-кому сегодня ночью спать не придется.

Карен подумала о Джонатане и вспомнила, что сегодня утром у нее назначена очередная встреча с адвокатом по поводу развода. Она уже звонила ему с просьбой перенести ее на более позднее время, к тому же ей еще предстоит забрать Джонатана из школы. Во всяком случае, первый шаг к тому, чтобы забрать его от Дикона, она сделала.

– Сегодня вечером наш парень нанес новый удар. Жертву звали Сандра Франкс, стоматолог-гигиенист, практиковала в западной части города. Эй, Эрнандес, ты у нас верста коломенская. Почему бы тебе не записывать на доске все, что тут говорится? Бледсоу перебросил Робби несколько разноцветных маркеров, стянутых резинкой.

– Какое отношение имеет мой рост…

– Уже поздно, так что давай оставим споры, иначе никто из нас сегодня домой не попадет.

Робби подошел к доске и написал «Сандра Франке, стоматолог-гигиенист».

– С этими стоматологами-гигиенистами сам черт ногу сломит. У них скользящий график, и работают они в разных кабинетах, – заметила Манетт.

Бледсоу кивнул в знак согласия.

– Это значит лишь то, что на нас ляжет дополнительная нагрузка. Син, ты установишь, с какими врачами она работала, и заодно потребуй у них список пациентов. Наш парень может вполне оказаться среди них.

– Да разве ж они дадут мне списки своих пациентов? Конфиденциальность и все такое…

– Да ладно тебе! – вмешалась Манетт. – Кто станет поднимать шум из-за пломбирования зубного канала? А если начнут выделываться, надави на них. Они – дантисты, и лишние проблемы им не нужны. Кроме того, мы же просим у них не истории болезни, а всего лишь списки пациентов. Хочешь, я сама займусь этим?

От гнева и досады у Синклера покраснела даже лысина.

– Ни к чему! Справлюсь как-нибудь.

– Отлично, – сказал Бледсоу. – Каждый из нас работает над разными ниточками, поэтому я сейчас вкратце обрисую, что происходит в целом и кто чем занимается. Эрнандес, напиши задание Сина в самом низу.

– Что ты намерен делать с сообщением, которое оставил нам преступник? – осведомилась Манетт.

Из кармана спортивного пиджака Бледсоу извлек блокнот на пружинках и принялся перелистывать страницы.

– «Это здесь, в…», – пробормотал он. Покачав головой, детектив продолжил: – Думаю, следует отнестись к этому как к очередному вещественному доказательству. Карен, у тебя не появилось никаких новых мыслей на этот счет?

– Нет. Ничего такого, с чем я была бы готова поделиться с вами.

– Послушай, я знаю, что ты не любишь играть в угадайку, но пока что у нас нет ничего. То есть вообще ничего. Так что любая догадка может дать хотя бы примерное направление поисков. Конечно, она может оказаться ошибочной, но с таким же успехом ты можешь попасть в десятку.

– У меня есть кое-что, – заявил вдруг Хэнкок.

Карен выразительно закатила глаза.

– Начинается.

– Думаю, эта надпись означает, что он играет с нами, дразнит нас, подталкивая к тому, чтобы мы искали отрубленную руку.

– И? – спросил Бледсоу. – Вы нашли ее?

– Нет еще, но…

– Подожди минуточку, Бледсоу. Вот что я скажу, если хочешь знать мое мнение, – вмешалась Карен. – В данный момент у нас слишком много предположений. Поэтому я скажу то, что подсказывает мне шестое чувство. Эта надпись значит очень многое для преступника. Он пошел на огромный риск, чтобы оставить ее нам. Не думаю, что только для того, чтобы посмеяться. На мой взгляд, он пытается что-то подсказать нам, но не напрямую. Он не хочет облегчать нам задачу. Но, повторяю, в этой фразе заложен глубокий смысл. Какой именно – не имею ни малейшего понятия, и гадать пока бесполезно. Вот Хэнкок высказал догадку, но это чушь собачья, и больше ничего.

– Пошла ты к черту, Вейл! – заорал Хэнкок. – Ты достаешь меня с той самой минуты, как я перешагнул порог дома жертвы. Что я тебе сделал?

Бледсоу недовольно покачал головой.

– Ладно, хватит! – Обернувшись к Карен, он добавил: – Он прав. Уймись, еще раз тебя прошу.

– Так тебе и надо, – злорадно ухмыльнулся Хэнкок, глядя на Карен.

– Я обратилась в ЗООП. Хочу посмотреть, нет ли в их базе похожих случаев, – продолжила она как ни в чем не бывало.

– Кто возьмет на себя работодателей погибшей женщины? – поинтересовался Синклер.

– Эрнандес, – сказал Бледсоу, – это поручение для тебя. Проверь компании, на которые работала жертва. Потом займешься их клиентами. Если всплывет хоть какая-нибудь зацепка, которая покажется тебе подозрительной, докладывай немедленно, и мы решим, что делать дальше.

– Понял, босс.

Следующие два часа они провели, распределяя первоочередные задачи и составляя списки вопросов, на которые предстоит ответить. Не обошлось и без телефонных звонков. Обычная, рутинная полицейская работа. Когда все поднялись с места, чтобы разойтись наконец по домам, Бледсоу негромко присвистнул, требуя к себе внимания.

– Чуть не забыл. Расходы. Сохраняйте все чеки за неделю, и каждый понедельник передавайте их мне в конверте, на котором указано ваше имя. Обязательно пишите на каждом, за что вы платили. Я буду передавать их в Управление, а там уже бухгалтерия проверит их и решит, возмещать ваши расходы или нет. Поэтому заказывать обеды из трех блюд не рекомендую. А теперь все по домам, и постарайтесь отдохнуть. Встречаемся здесь каждое утро в восемь часов. Если не можете прийти, звоните мне. У нас гибкий график, но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас злоупотреблял этим. Мы должны поймать убийцу, и каждый впустую потраченный день, час или минута означают, что смертельной опасности подвергается очередная невинная женщина. Всем понятно?

Все согласно закивали головами и разошлись. Карен подошла к Хэнкоку, который немедленно напустил на себя неприступный вид и высокомерно уставился на нее сверху вниз. Она сказала:

– Думаю, ты был прав, Хэнкок. Относительно того, что в рисунках кровью на стенах присутствует элемент художественного творчества. Просто хотела, чтобы ты знал об этом.

Хэнкок несколько мгновений помолчал, обдумывая ее слова, прежде чем ответить.

– Знаешь, Вейл, а ведь я мог оказаться на твоем месте и делать твою работу. Ведь это я мог стать психологом-криминалистом.

Карен достала из кармана пластинку и неторопливо сунула ее в рот.

– Что ты хочешь от меня услышать? Это было не мое решение.

– Тебе очень хочется так думать. Это помогает тебе избавиться от чувства вины. Но я справился, выстоял, и теперь у меня хорошая работа. Я стал главным. Больше мне не нужно подчиняться. Отныне я сам отдаю приказы.

– Я рада за тебя.

Карен повернулась к своему столику, намереваясь собрать бумаги, но Хэнкок схватил ее за руку.

– Я знаю, ты рассказывала обо мне всякие гадости. – Он говорил негромко, словно не хотел, чтобы их услышали. – Этого я тебе не забуду.

Она опасно прищурилась.

– Не угрожай мне, Хэнкок. Можешь говорить и делать, что хочешь, этим ты меня не испугаешь. А если посмеешь мешать мне, я раздавлю тебя, как навозного жука. Помни об этом.

Карен подхватила свой кожаный рюкзачок и, на ходу подмигнув Робби, направилась к двери.

 

…четырнадцатая

Висящие над головой грязно-серые грозовые тучи грозили пролиться дождем, но пока что на землю не упало ни капли. У Карен в десять часов была назначена встреча с адвокатом, занимавшимся разводом, но по дороге она решила заехать к Дикону. Если существовал какой-нибудь способ уладить дело об опеке полюбовно, миром – без привлечения тяжелой артиллерии в лице адвокатов, – она хотела найти его. Собственно, она ничего не имела против своего поверенного, но при этом отнюдь не горела желанием финансировать его отпуск на очередном пятизвездочном курорте.

Откровенно говоря, Карен не думала, что Дикон пойдет ей навстречу, но при этом она готова была сделать ему предложение в лучших традициях мафии… предложение, от которого он не сможет отказаться… предложение, в котором она уступит ему свои права на дом. Если и был хоть какой-нибудь способ достучаться до гранитного обломка, который Дикон некогда именовал своим сердцем, так только через его кошелек.

Карен стояла перед облупившейся серой деревянной дверью и чувствовала себя незваной гостьей. Прошло всего полтора года с тех пор, как она ушла отсюда, но ей казалось, что за это время она стала совершенно другим человеком. Человеком, который терпеть не может мужчину, владеющего домом, который она совсем недавно называла своим. Карен в задумчивости сунула руки в карманы брюк и качнулась с пятки на носок и обратно. Ей в самом деле нужно нажимать кнопку звонка? Действительно ли она хочет видеть Дикона?

Ведь она может передоверить все своему адвокату, действовать через него, и в этом случае никогда больше не увидит бывшего супруга. Но вдруг ей удастся воззвать к той стороне его натуры, которую она когда-то любила, достучаться до его доброй и трудолюбивой души, которая ныне растворилась в нетях, убедить его дать согласие…

Деревянная дверь распахнулась настежь, и перед нею предстал неухоженный и опустившийся мужчина сорока с чем-то лет, с вытянутым, обтянутым морщинистой пергаментной кожей лицом и растрепанными волосами цвета соли с перцем. Грязная белая футболка навыпуск и вылинявшие заношенные джинсы. Роста в нем было пять футов и одиннадцать дюймов, но теперь расплывшаяся фигура и обрюзгший живот делали его еще массивнее на вид. Он подошел к проволочной сетке на двери.

– Какого черта ты приперлась сюда?

Карен про себя поразилась тому, как быстро и низко может пасть человек, оказавшись на последнем круге ада, который так занимательно описал Данте.

– Ты стучала? Я ничего не слышал.

– Я собиралась позвонить.

– Ты не ответила. Какого хрена ты сюда приперлась?

– Я хочу поговорить с тобой о Джонатане.

– О чем именно?

– Я могу войти?

Дикон толкнул проволочную сетку на двери, едва не задев Карен по лицу, повернулся и зашагал в темноту. В гостиной стояла мебель, приобретенная на дешевой распродаже. Это была та же самая коллекция кресел и диванов, которую в свое время хотела выбросить еще Карен – от нее отказалась даже «Армия Спасения» и еще парочка благотворительных фондов, – но, оставшись без работы, Дикон не пожелал тратиться на новую обстановку. «Меня эта мебель вполне устраивает», – заявил он тогда, как будто был единственным обитателем дома.

Карен сразу же заметила обложки журналов «Пентхаус» и «Джагс», разбросанных по кофейному столику, и вздрогнула при мысли о том, что Джонатан видит их регулярно. Пожалуй, ей придется упомянуть об этом в суде, если до него дойдет дело, чтобы нарисовать картину домашнего «уюта», который готов был предложить сыну Дикон.

Ее бывший супруг наклонился к телевизору и выключил его.

– Итак?

– Джонатану здесь не нравится, Дикон. Насколько я могу судить, у тебя его присутствие тоже не вызывает положительных эмоций.

– Не смей говорить от моего имени. Он – мой мальчик, а мужчине нужен сын. Точно так же, как ребенку нужен отец.

В обычных обстоятельствах Карен согласилась бы с такими доводами. Но поскольку Дикон был отцом…

– Так что если это все, ради чего ты пришла, давай на этом и закончим.

Однако Карен не любила, когда ей указывали, что она должна делать и как себя вести. Кроме того, хамская беспечность Дикона изрядно раздражала ее. Сердце учащенно забилось, и она почувствовала, как в душе у нее поднимается гнев. Нет, не просто гнев. Ненависть. Куда подевался мужчина, которого она любила много лет тому назад?

– Я пришла предложить тебе кое-что, – сказала она. – За Джонатана. Предоставь мне полную опеку над ним, и я откажусь от своих прав на дом.

Дикон подошел к ней вплотную и остановился, так что лицо его оказалось в трех дюймах от ее собственного. Стандартная тактика устрашения, применяемая во время допросов, как раз и состояла в том, чтобы вторгнуться в личное жизненное пространство подозреваемого. Ее искусство преподал Карен ветеран полицейского управления Нью-Йорка. Однако для Дикона подобное поведение было естественным.

Но Карен не собиралась отступать. Она знала правила игры, потому осталась на месте, глядя в темные глаза бывшего мужа и задыхаясь от зловонного перегара, исходившего от него.

Он упер руки в бока и взглянул на нее сверху вниз.

– Смотрю, у тебя хватило наглости явиться сюда и предложить мне отступные за моего же сына.

– Ему здесь не нравится, Дикон. Если ты действительно желаешь ему добра, соглашайся с моим предложением. Я получаю полную опеку, а дом остается в твоем распоряжении. Без всяких условий.

Дикон стиснул зубы.

– Мне кажется, ты не расслышала, Карен. Мой ответ «нет».

– Да зачем он тебе здесь нужен, если ты только и делаешь, что оскорбляешь и унижаешь его?

– Ага, это он, значит, так говорит? – Дикон тряхнул головой. – Чертовы детки! Никто из них не способен сказать правду. Это похоже на болезнь.

– Я верю ему, Дикон. У Джонатана нет причин лгать мне.

– Нет, мисс Идеальная Мамаша!

– Если ты не согласишься на мое предложение, я снова подам иск, и пусть уже судья решает, как нам быть.

Лицо Дикона скривилось в злобной ухмылке.

– Сука! Только попробуй, и ты пожалеешь об этом.

Карен презрительно фыркнула и откинула голову.

– Больше я не реагирую на твои угрозы, Дикон. Ты ничего не можешь мне сделать.

Не успела Карен произнести эти слова, как почувствовала, как что-то зацепило ее правую лодыжку, а потом правая рука Дикона грубо толкнула ее в грудь. Нападение было таким внезапным и быстрым, что она не успела среагировать, а мгновением позже ее голова с глухим стуком ударилась о деревянный пол. Мир взорвался ослепительной вспышкой боли.

 

…пятнадцатая

Вздрогнув, я испуганно вскакиваю на кровати и понимаю, что заснул в своей комнате. Проклятье! Он идет. Я слышу, как скрипят половицы под его шагами. Тяжелыми шагами.

…Перед тем как уснуть, я видел, как он привел себе шлюху. Я знаю ее, она уже бывала здесь раньше. Я вижу ее глаза, то, как она смотрит на него. Это подлые глаза и злой, неприятный взгляд.

Дверь распахивается, и на пороге стоит мой отец. Ворот его комбинезона расстегнут, лямки свисают по бокам.

– Там кто-то был.

Он ухмыляется.

– Она – настоящая сука, но я избавился от нее.

– Она мне не нравится.

– Ха, знаешь, ты тоже ей не понравился. Она сказала, что ты – плохой мальчик. Если помнишь, точно так же называла тебя и твоя мамочка.

Мать. Она понятия не имела, что это такое – быть матерью. Да и откуда ей знать об этом? Она была патентованной сукой, совсем как те, которых он приводит домой.

– Вот что я тебе скажу. Этим сукам палец в рот не клади, откусят и не поморщатся. Они считают тебя мусором. Вонючим, гнилым мусором. Шлюхи всегда говорят о тебе всякие гадости. Они называют тебя уродом, но при этом считают, что тебе крупно повезло, раз у тебя есть такой отец, как я, который заботится о тебе.

Везение – не то слово, которое я употребляю применительно к своей жизни.

Он подходит к моей кровати, и я с замиранием сердца жду, что вот сейчас ремень со свистом вопьется в мое тело. я отодвигаюсь от него и жду…

– Это твоя шлюха мать виновата в том, что ты такой урод. Это она сделала тебя таким.

Я медленно приподнимаю голову, все еще ожидая, что прикосновение ремня обожжет мою кожу. Но тут я замечаю, что ремня на нем сегодня нет.

– Пора стричься, твои патлы слишком отросли! Пойдем, подстрижем тебя!

Он хватает меня и стаскивает с постели…

Блестящий образчик эпистолярного творчества! Он вдруг понял что должен что-нибудь сделать с тем, что только что написал. Пожалуй, стоит опубликовать его где-нибудь. И сделать это можно под чужим именем, чтобы никто не догадался, что он имеет к этому материалу самое непосредственное отношение. Хотя, быть может, я хочу, чтобы люди узнали о том, что мне пришлось пережить. Правда жизни или художественный вымысел? Разумеется, все, что он написал, – чистая правда, но кто этому поверит? Люди будут смотреть на него как на прокаженного, потому что кто же захочет иметь дело с человеком, с которым обращались так жестоко и бесцеремонно?

Нет, люди, которых заинтересует то, что он написал, найдутся обязательно. Люди, которые прочтут его рассказ запоем, не отрываясь, и сочтут его гением. Они будут читать и перечитывать его, показывать другим людям, изучать и толковать каждое слово, пока не разложат по полочкам, не навесят нужные ярлыки и таблички и всякие прочие глупости, которыми пользуются для оценки художественного произведения.

И копы тоже будут анализировать его рассказ.

Да пусть они рассматривают его хоть под микроскопом, они все равно ничего не найдут. Разумеется, это означает, что ему придется тщательно замести следы. Ничего, не страшно. Итак, решено: надо опубликовать написанное и посмотреть на реакцию читателей. Если проба пера пройдет удачно, он подумает о том, чтобы расширить свою аудиторию.

Он закрыл крышку портативного компьютера и сладко зевнул во весь рот, но тут же скривился от острой боли. «Мое лицо когда-нибудь убьет меня», – подумал он. Последняя сучка все-таки подловила его и врезала по голове так, что он на мгновение потерял ориентировку и поплыл, как говорят боксеры. Она впустила его в дом, но затем, должно быть, он чем-то выдал себя, потому что не говоря ни слова, она встретила его прямым ударом в лицо. Но его стремление убить оказалось сильнее ее желания выжить, потому что, ударив его, она повернулась и бросилась бежать. Он схватил ее за руку, развернул к себе и врезал в ответ, сначала левой, а затем и правой рукой. Быстро и чисто. Краешком сознания он отметил, что у него даже заныли костяшки пальцев. Но зато она рухнула как подкошенная, а потом он достал свою трубу, и все было кончено.

В детстве его били слишком часто, он получил необходимую закалку, и теперь никогда не бежал от драки. Он знал все запрещенные приемы, потому что испытал их на себе.

Он приложил пакет со льдом к шишке на лбу. Левая сторона лица и челюсть тоже припухли, но, к счастью, синяк был почти незаметен, и его можно будет легко скрыть макияжем. Агент ФБР с синяком под глазом и пурпурной шишкой на лбу неизбежно привлечет к себе внимание, а этого он пока что всеми силами стремился избежать.

Впрочем, кое-чему эта сучка его все-таки научила. Он должен тщательнее следить за собой и вырубать их быстрее, прежде чем они успеют ударить в ответ. Потому что в следующий раз в руках очередной сучки может оказаться нож или горлышко бутылки.

Он мысленно составил список возможных способов решения этой проблемы, но все они подразумевали определенный риск, самый большой из которых заключался в том, что ему придется открыто купить оружие. С другой стороны, Интернет позволял ему отправиться куда угодно и сделать что угодно, без того чтобы продавец внимательно вглядывался в его лицо или задавал ему вопросы о том, зачем ему понадобилось вооружиться.

Так что он может запросто приобрести любое оружие и без всяких объяснений. Первая же поисковая машина выдала ему список множества веб-сайтов, на которых продавались шокеры, способные вырубить любую сучку на несколько минут. Все, что он должен сделать, – это прикоснуться контактом к ее телу. Черт, да хотя бы к одежде. Чем продолжительнее прикосновение, тем дольше длится беспамятство.

Он щелкнул по ссылке «Часто задаваемые вопросы» и прочел: «…используя высокочастотные импульсы, шокеры возбуждают нервную систему и заставляют мышечные ткани сокращаться столь быстро, что их источник энергии моментально превращается в молочную кислоту, истощая и обездвиживая мышцы. Одновременно импульсы шокера прерывают прохождение сигналов от нервных окончаний в мозгу, что приводит к потере ориентации и контроля над телом. Состояние заторможенности и помрачения сознания длится от двух до пяти минут в зависимости от массы тела и…»

Минут! Да ему хватит и нескольких секунд. Нескольких секунд, чтобы схватить суку за шею и по капле выдавить из нее жизнь. Две руки, два глаза. Два выпученных глаза, в которых от внутреннего давления лопаются капилляры…

Он быстро просмотрел содержание веб-сайта, ввел номер своей кредитной карточки, после чего выключил компьютер. Пакет он получит завтра.

Ему казалось, что все идет слишком хорошо, чтобы быть правдой.

 

…шестнадцатая

Комната закружилась у нее перед глазами, но постепенно окружающие предметы вновь обрели резкость. Карен растерянно поморгала и обнаружила, что смотрит на люстру на своем потолке. Нет, не на своем потолке, он перестал быть ее потолком. Это потолок Дикона. И дом Дикона.

Телевизор был включен, и из его динамиков доносился безошибочно узнаваемый рев моторов машин, мчащихся по треку. Рядом с глубоким креслом Дикона на краю пепельницы лежал дымящийся окурок. И – какого черта? – молния на ее джинсах оказалась расстегнута.

Который час?

Почему я лежу на полу?

Почему у меня раскалывается от боли голова?

Карен перевернулась на бок и увидела, что любимое кресло Дикона пустует.

Проклятье, где же он сам?

Она чувствовала себя так, словно ее сунули в барабан стиральной машины. Протянув руку, Карен нащупала вмятину, какая бывает у подгнившего плода. Но что бы с ней ни случилось, к этому приложил руку Дикон. Значит, случилось нечто плохое.

Она с огромным трудом поднялась на ноги и огляделась. Она стояла посреди гостиной, которая раскачивалась взад и вперед, как маятник. Голова у Карен закружилась, и она пошатнулась, согнувшись пополам и расставив руки в стороны, как канатоходец над пропастью арены. Немного придя в себя, она нетвердыми шагами направилась к своей машине.

Нашарив в кармане ключи, она открыла дверцу и села за руль. В голове по-прежнему стоял туман, перед глазами все плыло, и она ехала в буквальном смысле на автопилоте. Впрочем, до своего офиса она могла добраться и с закрытыми глазами, что было очень кстати, поскольку мыслительный процесс в ее-то состоянии представлялся весьма затруднительным.

Направляясь к федеральной автостраде, Карен отчаянно пыталась вспомнить, что же случилось у Дикона. Часы на приборной панели ее машины показывали 10:36. Десять тридцать шесть… получается она пробыла в доме бывшего супруга целых полтора часа. Что бы она там ни делала, это заняло у нее чертовски много времени.

Она помнила, что ехала туда, чтобы обсудить возможные изменения в опеке над Джонатаном, и что Дикон наотрез отказался пойти ей навстречу. Память постепенно возвращалась, но и провалов было предостаточно.

Десять тридцать. А ровно в десять часов она должна была что-то сделать. Но что именно?

Остановившись на светофоре, она огляделась по сторонам. Это «что-то» связано с работой? Может, она должна была принять участие в совещании оперативной группы? Она зевнула, и челюсть отозвалась острой болью. Взглянув на себя в зеркало заднего вида, она побыстрее отвернулась, иначе от вида растрепанных волос и затуманенных глаз ее опять начнет подташнивать. Что же, черт возьми, с ней случилось?

Ну же, Карен, думай! На светофоре загорелся зеленый свет, и мысли ее немного прояснились. Из кусочков того, что ей было известно, Карен попыталась сложить более-менее правдоподобную мозаику, и выходило, что они с Диконом поругались из-за опеки над Джонатаном. Итог был ей известен: она пришла в себя на полу у Дикона, головокружение, тошнота и дьявольская головная боль. Должно быть, он хорошенько приложил ее чем-то тяжелым, потому что подробностей она до сих пор так и не могла вспомнить. Но кровоподтеков и синяков на лице у нее не обнаружилось.

Как бы то ни было, она надеялась, что дала ему сдачи. Хотя, судя по включенному телевизору и сигарете, дымившейся на краю пепельницы, она оказалась проигравшей стороной.

По ветровому стеклу ударили первые капли дождя. Потянувшись, чтобы включить дворники, она локтем задела кобуру под мышкой и… О черт!

Карен вдавила педаль тормоза в пол. Машину занесло, и она с трудом удержала ее на скользкой дороге. Стопка бумаг и пластиковых папок, лежавших на заднем сиденье, рассыпалась и полетела на пол.

Пусть она не помнит, что случилось у Дикона, но ее оружие исчезло, и меньше всего ей хотелось давать объяснения по этому поводу – кому угодно, включая Гиффорда и придурков из Службы внутреннего расследования.

 

… семнадцатая

Бросив машину в полицейский разворот, Карен помчалась обратно к дому Дикона, стараясь соблюдать правила дорожного движения, хотя на мокрой дороге автомобиль швыряло из стороны в сторону. Господи Иисусе… Она непременно должна успеть раньше, чем он уйдет с ее «Глоком» в кармане. Зная характер бывшего супруга, Карен не сомневалась, что оружие запросто может обнаружиться подброшенным в самом неподходящем месте… или он вообще продаст его какому-нибудь наркоману, а тот совершит преступление. В Бюро за это по головке не погладят. Репортеры и газетчики непременно поднимут шум, и она превратится в изгоя. Если же, не дай бог, из ее пистолета кого-нибудь убьют… как она будет жить с этим?

Чтобы вернуться к дому Дикона, Карен понадобилось немногим более пяти минут. Его машина по-прежнему стояла на подъездной дорожке. Подбежав к входной двери, она рванула ее на себя. Дикон был внутри и даже что-то напевал.

Он поет? Почему, черт бы его побрал, он поет?

Она быстрым взглядом окинула комнату. «Глока» нигде не было видно. Опустившись на колени, Карен заглянула под диван и кофейный столик. Ничего. И тут за спиной она услышала шаги…

– Ищешь вот это?

Она резко развернулась к нему, все еще не поднимаясь с колен. Дикон стоял в нескольких шагах от нее, держа пистолет в поднятой, руке с таким видом, словно предлагал ей отнять его.

– Отдай его мне…

Он опустил ствол и прицелился в нее.

– Минуточку терпения, Карен. Что-то мне не нравится твой тон. Или ты не видишь, что я держу в руке твою проклятую пушку? Понимаешь, что это значит?

О да, она прекрасно понимала. И еще она поняла, что ненавидит этого мужчину всеми фибрами души. Она ненавидела его так сильно, что легко представила, как берет свой кухонный нож для резки мяса и вонзает ему в глаз.

– Оставайся на месте. На колени! – В деланном изумлении он приподнял брови. – М-м… Душещипательное зрелище.

Нет, напротив, ее это привело в ярость. Но что же делать? Броситься на него? Слишком рискованно. Еще рано. Пожалуй, стоит немного подождать и посмотреть, как станут развиваться события. Хуже, чем сейчас, уже не будет, так что, ожидая более удобного случая, она ничего не потеряет.

Левой рукой он расстегнул молнию на джинсах, а правую, в которой был зажат пистолет, вытянул вперед.

Она хрипло рассмеялась.

– Помечтай, Дикон, помечтай. Ни хрена тебе не обломится. Ни за что на свете.

– Никогда не слышал от тебя столь вульгарных слов. Помнишь такие разовые полоски бумаги, которыми пользуются в конторах? На них еще написано: «Пока вас не было на рабочем месте»? – Он гнусно захихикал. – Ну так вот, пока тебя не было здесь… Я имею в виду, пока ты валялась без чувств, я немного поразвлекся.

Он ее изнасиловал? Нет, этого не может быть. Или все-таки может? Она едва сдержалась, чтобы не сунуть руку между ног и не проверить, мокро ли там. Но нет, она не доставит ему такого удовольствия. Насколько она могла понять, никакого жжения или иных болезненных ощущений она не чувствовала.

– Снова мимо, умник. Я бы знала, если бы ты меня изнасиловал.

– Изнасиловал? Фу, какое грубое слово, тебе не кажется? Мы же с тобой до сих пор муж и жена…

– Только в твоем извращенном мозгу. Развод практически состоялся.

– В таком случае, может быть, я действительно изнасиловал тебя. А может, и нет.

Она с отвращением покачала головой.

– Когда ты успел превратиться в такое злое и желчное ничтожество?

– Ты грубишь мне, Карен. С чего бы это? Я полагал, что тебе приходилось видеть кое-что и похуже.

– Все относительно. Но, можешь мне поверить, разница между тобой и теми ублюдками, которых мы ловим, не так уж и велика. Ты намного ближе к этим чудовищам, чем думаешь.

Дикон подошел ближе, по-прежнему угрожая ей пистолетом.

– Как поживает твоя голова? Ведь я ударил тебя довольно сильно.

«Вот, значит, как я очутилась на полу. Он ударил меня». Но на лице у себя Карен не заметила никаких следов – а они обязательно бы появились, если бы он ее ударил. Она подняла на него глаза.

– Сейчас я встану, Дикон, и ты отдашь мне пистолет.

– Ладно, можешь встать. Начнем с этого, а там видно будет.

Она поднялась с пола одним слитным движением и, опершись на пятку, левой ногой нанесла неожиданный удар с разворотом, выбив «Глок» из руки Дикона. Пистолет со стуком упал на пол и заскользил в дальний угол комнаты.

Карен в прыжке рванулась за ним – как и Дикон, кстати, – подобно защитнику, преследующему зазевавшегося нападающего. Они больно стукнулись головами, но Карен успела-таки схватить оружие вытянутой вперед правой рукой. Она тут же развернулась и, по-прежнему лежа на боку, изо всех сил ударила Дикона рукояткой в лицо.

– Вонючий сукин сын! Кажется, ты собирался нажать на курок, а?

Глаза у него сошлись на переносице, когда он уставился в черную дыру ствола.

– Ты, бесполезный кусок дерьма, сейчас я вышибу тебе мозги!

– Давай, Карен, – невозмутимо ответил он. – Нажимай на курок. – Он перевел взгляд на ее лицо. – Швырни свою карьеру в сточную канаву. Оставь Джонатана одного, без родителей. Давай же, прошу тебя!

Дыхание с хрипом вырывалось из груди, а сердце стучало так громко, что у Карен заложило уши. Успокойся. Подумай. Она взглянула ему в глаза и увидела в них злорадство и ненависть, которые часто подмечала в преступниках во время допросов. Она даже не могла подобрать точного определения тому, что увидела, лишь знала, что перед ней разверзлась холодная и зловещая бездна.

Карен поднялась на ноги, по-прежнему держа Дикона на прицеле. Руки у нее дрожали, но не от страха, нет. Она боялась, что не выдержит и нажмет на спусковой крючок, с удовольствием всаживая в него пулю за пулей. Дикон был прав – по сравнению с ним она рисковала несравненно большим. Учитывая то, как он жил до сих пор, Дикон, пожалуй, даже приветствовал бы самоубийство, если бы только у него хватило духу совершить его.

Осторожно пятясь, Карен вышла из дома и спрятала «Глок» в кобуру только тогда, когда оказалась за рулем автомобиля, после чего рванула машину с места. Остановившись на светофоре, она глубоко вздохнула, сбрасывая невероятное напряжение последних минут. Она чувствовала себя грязной. Ей казалось, что в доме Дикона она вдохнула горького яда, который отравил ей жизнь. «Он не мог меня изнасиловать, – сказала она себе. – Он просто компостировал мне мозги».

Карен вдруг ощутила, что ее переполняют невыносимая тоска уныние и… дурные предчувствия. Загорелся зеленый свет, и она поехала в сторону штаб-квартиры оперативной группы. Она чувствовала, что должна переключиться на следствие по делу Окулиста, сделать что-то нужное, отогнать от себя мысли о Диконе и о том, что случилось у него дома.

Подъехав к месту сбора, она увидела, что перед домом припаркован фургончик компании «Веризон комъюникейшнз» – связисты, должно быть, прокладывали телефонные линии, которые накануне пообещал Бледсоу. Карен едва не столкнулась с техником, который спешил обратно в свой грузовик.

Завидев ее, Бледсоу задал вопрос, который представлялся единственно уместным при данных обстоятельствах. Карен настолько погрузилась в переживания, что забыла хотя бы причесаться или нанести немного макияжа. «Боже, на кого я похожа!» Бледсоу обнял ее за плечи и увлек в комнату, которую с некоторой натяжкой можно было счесть старинной кухней. Он усадил Карен на стул и встал рядом, глядя на нее сверху вниз. Детектив пребывал в явной растерянности и не знал, что делать.

Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец уселся на стул к ней лицом. Карен поняла, что сейчас Бледсоу выступает в роли полицейского, а не друга, и для этого ему необходима некоторая дистанция между ними.

Он не стал терять времени.

– Что стряслось?

Карен не знала, с чего начать.

– Тут есть еще кто-нибудь из наших? Манетт, Хэнкок?

– Они приходили и уже ушли. Так что здесь больше никого нет. Только мы с тобой.

Бледсоу сделал паузу, давая ей возможность ответить, но она по-прежнему молчала.

Она заметила, как в глазах его вспыхнула догадка. Бледсоу работал в тесном контакте с Карен над первыми убийствами, поэтому прекрасно знал, чего ей стоила битва за опеку над Джонатаном и развод с Диконом.

– Этот твой бывший муж… Он опять что-нибудь выкинул?

Она только кивнула в ответ.

– Он дотронулся до тебя хоть пальцем?

Бледсоу помолчал секунду-другую, ожидая ответа, и, не получив его, сжал кулаки, вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

– Ты собираешься подать жалобу? Напиши заявление о том, что он напал на тебя, и я отправлю его в каталажку. А там из него быстренько выбьют дурь.

Карен на мгновение задумалась, потом решительно покачала головой.

– По правде говоря, я не знаю, что именно случилось. Я приехала к нему, чтобы договориться об изменении условий опеки, а часом позже очнулась на полу в его гостиной. – Она колебалась, не будучи уверенной в том, стоит ли продолжать.

Бледсоу перестал метаться по комнате, взял стул и уселся рядом с Карен. Он уперся локтями в колени, положил подбородок на скрещенные руки и заглянул ей в глаза.

– Ты знаешь, что произошло. Этого достаточно, чтобы подать жалобу и составить протокол. Пусть против него возбудят дело.

– Бледсоу, я не знаю, что произошло. Я могу сложить отдельные кусочки воедино, высказать правдоподобные догадки… Но все это не то же самое, что знать наверняка. Кроме того, тот факт, что я вообще поехала к нему, выглядит нехорошо. Он может заявить, что это я затеяла ссору.

Бледсоу сидел и смотрел на нее. Наконец он спросил:

– Ты думаешь, он тебя изнасиловал?

– Нет.

Карен знала, что Бледсоу – очень хороший полицейский, но ей еще ни разу не доводилось испытывать на себе его способность безукоризненно проводить допросы. Он с легкостью сложил два и два – вероятно, ее жестикуляция и мимика подсказали ему правильный вывод. На своем веку он перевидал достаточно жертв сексуального насилия, чтобы понимать, что к чему.

– Но если ты не помнишь, что произошло, как ты можешь быт уверена?

Карен нахмурилась и метнула на него неприязненный взгляд:

– Я бы знала, если… если бы он входил в меня.

Бледсоу встал и уставился на стену с таким видом, словно его чрезвычайно заинтересовали пятна сырости и потеки краски. Потом он снова повернулся к ней.

– Мы должны прижать этого малого к ногтю, Карен. Прошу тебя, подай жалобу.

– Ага, ты здорово придумал, ничего не скажешь! Представляешь, как я буду выглядеть, когда ко мне придет коп, достанет свой блокнот и скажет: «Итак, агент Вейл, расскажите мне, что произошло». А я ему отвечу: «Будь я проклята, детектив, но я не знаю, что случилось! Я ничего не помню». Даже если он не забудет о чести мундира и привлечет Дикона к ответственности, в суде дело рассыплется, как карточный домик. Адвокат защиты просто разорвет меня на куски. «Вы хотите сказать, агент Вейл, что вы подали заявление в полицию о том, что на вас напали, хотя не помните даже того, ударил вас кто-нибудь или нет? Может быть, вы всего лишь споткнулись, упали и ударились головой. В сущности, о том, что произошло, вы не помните ровным счетом ничего, не так ли?»

Не говоря уже о том, что я оставила свой «Глок» в доме Дикона, а потом угрожала вышибить ему мозги.

Карен раздраженно отмахнулась.

– Дела не будет.

И тут ее как громом поразило.

– Дело, будь оно все проклято! Вот что я должна была сделать в десять часов утра. У меня была назначена встреча с адвокатом по поводу Джонатана.

Карен схватила свой сотовый телефон, договорилась о переносе встречи и перезвонила в школу Джонатана, чтобы ему передали, почему она не заехала за ним.

Закончив разговор, Карен повернулась к Бледсоу и заметила, что он по-прежнему недовольно хмурится.

– Мы можем взять его, посадить в камеру, а потом я надавлю на него и он сделает признание. Я уверен, что смогу этого добиться, Карен. А даже если и не смогу, то все равно стоит попытаться хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как он будет корчиться и изворачиваться.

Карен устало откинулась на спинку стула.

– Нет, я сама разберусь с ним. Но все равно спасибо. Я благодарна тебе за помощь и сочувствие.

Бледсоу еще несколько мгновений разглядывал ее.

– Смотри только, не сделай чего-нибудь такого, о чем после будешь жалеть.

– Пусть этим займется мой адвокат, ладно? – Она с трудом выдавила улыбку. – Но я пожалею о своем решении, когда получу от него счет за услуги.

 

…восемнадцатая

После разговора с Бледсоу о Диконе Карен устроилась за длинным столом в гостиной и принялась перелистывать дело Окулиста Чувство, что она упустила из виду что-то важное, крепло. Кроме того, появилась информация, которую она попросту не успела как следует проанализировать.

Около половины второго в штаб-квартиру пожаловала Мандиза Манетт с сумкой через плечо, набитой документами и канцелярскими принадлежностями. Оккупировав столик в дальнем углу гостиной, она приклеила ленту, на который было выведено ее имя, на ящик металлического картотечного шкафчика и принялась раскладывать на столе свои бумаги. Желтыми кнопками Мандиза приколола к стене фотографию молодой девушки. Поприветствовав ее коротким кивком и не обменявшись ни словом, Карен вернулась к своей работе.

Следующим, спустя полчаса, прибыл Бубба Синклер. Он немного поболтал с Бледсоу о «Чикаго Бэарз», футбольной команде своего родного города, после чего занял место за столом у двери в столовую. Он поставил перед собой парочку фотографий в рамках – Карен не видела, кто на них изображен, они были повернуты к ней обратной стороной, – присовокупив к ним баскетбольный мяч с автографом. Подняв голову, Синклер поинтересовался:

– Мы запираем эту конуру на ночь или как?

– Запираем и ставим на сигнализацию, – подтвердил Бледсоу. – Техники установили систему защиты сегодня утром, после того как ты ушел.

– Что это у тебя за мяч? – пожелала узнать Мандиза.

– Я принимал участие в расследовании убийства отца Майкла Джордана. Так, ничего особенного, пришлось побегать немного для полицейского управления Каролины. Но Эм-Ди оценил мою работу и подарил мяч со своим автографом.

– И что, теперь это твой талисман?

– А почему нет? Немного везения нам не помешает. Вдруг поможет…

– Как скажешь. Кроличьи лапки, заговоренные амулеты на счастье… Нет проблем! – подхватила Манетт. – Только давай обойдемся без заклинаний и камлания, договорились? Этого я не потерплю.

– А как ты отнесешься вот к этому? – Синклер вытащил из-под рубашки висевшее на шее большое ожерелье.

– Позволено мне будет спросить, что это такое?

– Мое счастливое охотничье ожерелье. – И Бубба принялся любовно перебирать нанизанные на кожаный шнурок зубы самых разных форм и размеров. – Я сам выдирал каждый. Медведь, олень, даже лось… Вот с этим пришлось повозиться больше всего. – Найдя медвежий зуб, он поднял его, чтобы всем было видно. – Впрочем, не стану утомлять вас рассказом о том, как мы завалили зверюгу, а потом удаляли у него мой талисман.

– Убери эту штуку с моих глаз! – заявила Манетт. – Я люблю животных.

– Эй, я тоже их люблю! – возразил Синклер с оскорбленным видом.

Карен, не принимая участия в шутливой перебранке, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза – она мысленно выстраивала логическую цепочку и должна была сосредоточиться на своих умозаключениях.

Где-то в течение часа к остальным присоединились Робби и Чейз Хэнкок. Каждый облюбовал себе укромное местечко для работы, причем Робби вполне предсказуемо устроился поближе к Карен, тогда как Хэнкок предпочел сесть к ней спиной в самом дальнем углу.

– У меня есть кое-какие соображения, которые я хочу предложить вашему вниманию, – начала Карен, когда все расселись по своим местам.

Собравшиеся как по команде повернули головы в ее сторону или хотя бы сделали вид, что слушают.

– Я пыталась понять, почему он прокалывает своим жертвам глаза. Очевидно, это действие представляется преступнику исключительно важным. Оно приносит ему чувство успокоения и удовлетворяет глубокую внутреннюю потребность. Тот факт, что выкалывание глаз является составной частью его почерка, а не МО, может содержать ключ к пониманию того, кто он такой на самом деле.

– Почему? – сразу же спросил Бледсоу.

– Потому что ему не нужно делать этого, чтобы подчинить себе жертву. Она уже мертва к этому времени, – пояснил Хэнкок.

Бледсоу повернулся к Карен, ожидая подтверждения. Она неохотно кивнула в знак согласия.

– Ну а зачем он протыкает жертвам глаза?

– Хороший вопрос. В прошлом году наш отдел высказал несколько предположений в отношении жертв номер один и два однако к единому мнению мы так и не пришли. Но у меня такое чувство – правильнее будет назвать его гипотезой, – что он поступает так из-за того, что сам страдает от какого-то физического недостатка. Шрам на лице, старая рана, угревая сыпь, заячья губа – не могу сказать точно, но это стоит проверить.

– Я займусь этим! – заявил Синклер. – Бывшие заключенные освобожденные на протяжении последних нескольких лет, отсидевшие за тяжкие преступления, лица которых чем-то обезображены или изуродованы. Этот список можно будет сопоставить с тем, что у нас получится после кровавых рисунков.

– Это всего лишь гипотеза, – поспешила остудить его энтузиазм Карен.

Бледсоу нахмурился.

– Пока что у нас нет ничего, кроме гипотез и предположений. Карен коротко кивнула в знак согласия.

– Раз уж заговорили о символизме, – продолжал Бледсоу, – то как быть с руками? Какие есть мысли на этот счет?

– Символизм не поможет нам поймать убийцу или найти подозреваемого. – Манетт наклонила голову и искоса взглянула на Карен. – Без обид, Кари, но к чему тратить время на эту психопатическую чушь?

– Поведенческий анализ, – поправил ее Робби.

– Да как ты его ни назови, это то же самое, что смотреть в магический кристалл. А все мы прекрасно знаем, что магических кристаллов не бывает.

– Главная мысль состоит в том, чтобы уменьшить количество подозреваемых, – пояснил Робби. – Дать нам что-то, на чем можно сосредоточиться. В отсутствие свидетелей и явных улик составление психологического портрета даст нам, по крайней мере, направление поиска. Подскажет, парня с каким характером и привычками мы ищем.

Бледсоу откинулся на спинку стула, и тот обиженно заскрипел.

– Пока что у нас нет ничего, – повторил он и перевел взгляд на Карен. – Руки?

Карен вздохнула. Она была благодарна Робби и Бледсоу за помощь, поскольку новой стычки она бы не выдержала. Экседрин притупил головную боль, но мысли по-прежнему текли вяло и медленно.

– Он уносит руки с собой в качестве трофея, – сказала она, чтобы иметь возможность заново пережить убийство, хотя бы мысленно. Еще раз воплотить в жизнь свою мечту. Я бы рискнула предположить, что он делает и снимки. Фотографирует жертвы после того, как расправится с ними. Может быть, даже фотографирует свои рисунки на стенах. Готова держать пари, он считает их произведениями искусства.

– Но почему, если эти руки удовлетворяют его болезненные фантазии, он убивает снова? – спросил Синклер.

– Потому что у серийных убийц сам акт совершения преступления никогда не дотягивает до высших стандартов их фантазий. Поэтому они постоянно совершенствуют и оттачивают его. Применительно к Окулисту это означает, что руки или фотографии больше не приносят ему удовлетворения или возбуждения, которые он испытывал во время собственно убийства, и внутренняя потребность нарастает, подчиняя себе все его существо.

– И тогда он убивает снова, – сказал Робби.

– Именно. Совсем как наркоман. Точнее, как ребенок, которому нужно испытать немедленное наслаждение, и он делает все, чтобы вознаградить себя. Пусть даже общество считает это морально неправильным или недостойным поступком.

– А он знает, что поступает неправильно?

– В какой-то мере – безусловно. Но при этом он не чувствует вины. Если бы чувствовал, то прикрывал бы тела или лица своих жертв. Но преступник не делает этого. Он выставляет их на всеобщее обозрение, прямо в постели. Он даже не дает себе труда перетащить их в ванну, когда начинает потрошить трупы. И то, что он проделывает это в кровати, имеет для него особое значение.

– Но при чем тут рука? – настаивала Манетт. – В чем смысл подобного трофея?

– Подобно глазам, руки тоже исполнены для него скрытого смысла. Может, у него был отец-садист, который все время избивал его.

– Левая рука каждой жертвы, – протянул Синклер. – Значит чтобы схватить его, нам осталось найти жестокого папашу-левшу.

Манетт выразительно закатила глаза.

– Ты, должно быть, шутишь, Син. Только не говори, что веришь во всю эту чушь!

Синклер пропустил ее реплику мимо ушей.

– Давайте все-таки вернемся к руке. Эти психи действительно тащатся на отрубленные руки? Мне доводилось видеть хлысты, цепи и тому подобное дерьмо, но сексуальный подтекст в руке…

– Даймер сдирал кожу со своих жертв и сохранял их скелеты, – невозмутимо обронила Карен как бы между делом. – Глядя на их черепа и позвоночники, он видел перед собой жертвы как живые, они словно стояли перед ним. Собственно, он даже онанировал на скелеты.

– Господи Иисусе! – вырвалось у Робби.

– А откуда ты знаешь об этом? – осведомилась Манетт.

– Он сам сказал нам.

Манетт выразительно приподняла брови.

– И мы, естественно, тут же поверили ему. В конце концов, он честный и добропорядочный гражданин, и…

– Ладно, хватит. Давайте-ка вернемся к делам нашим грешным! – скомандовал Бледсоу, чем заслужил недовольный взгляд Робби. – Прошу прощения, я никого не хотел обидеть. – Бледсоу выпрямился на стуле. – Карен, полагаю, ты готова предложить нам свои выводы. Или я ошибаюсь?

В голосе его слышались умоляющие нотки. Он явно рассчитывал, что Карен даст ниточку, за которую детективы смогут ухватиться и потянуть, разматывая клубочек.

Карен опустила взгляд на импровизированный рабочий стол. Перед ней лежало раскрытое дело, из которого торчали желтые листочки-закладки с пометками.

– Преступник, которого мы ищем, – мужчина, белый, в возрасте от тридцати до сорока лет. Среднего телосложения. По мнению экспертов-криминалистов, рост его составляет примерно пять футов восемь дюймов. Это «синий воротничок», но не исключено, что у него собственный бизнес. Готова держать пари, что он долго и тщательно выбирает свои жертвы, поскольку все они примерно одного возраста, семейного положения и очень похожи друг на друга. Вполне вероятно, у него гибкий график работы, что позволяет часто отлучаться и заниматься своими делами. Его работа, кстати, может обеспечивать ему доступ к фотографиям или описанию женщин, которых он выбирает. Очень вероятно, что их адреса он берет в базе данных, хотя не исключено, что он просто отправляется на свободную охоту. Найдя ту, которая соответствует его фантазиям, он начинает следить за ней и провожает до дома. Подробностей относительно того, как ему это удается, я пока не знаю: у меня пока что недостаточно материала, чтобы делать выводы. Полагаю, нам придется начать с допущения, что он – наемный работник. Он достаточно умен, с уровнем интеллекта выше среднего. Этот парень помешан на власти и могуществе, поэтому наверняка ездит в мощном автомобиле. Скорее всего, у него старая немецкая модель. Может быть, «порше» или «мерседес». Если «порше», то красный, а если «мерседес», то темного цвета. Модель наверняка не самая последняя, потому что новую он позволить себе не может. Но возраст машины для него роли не играет. Все дело опять же упирается в иллюзию.

– Типа ловкость рук, фокус-покус и никакого мошенничества. Вот что вешает нам на уши наш психолог-криминалист, – пробормотала Манетт себе под нос, но так, что все расслышали.

– Продолжай, – попросил Бледсоу.

Карен снова уткнулась в свои заметки.

– Его личность сформировалась под влиянием нескольких глубинных внутренних проблем, о которых мы уже говорили. Во-первых, тяжелое детство, когда он страдал от жестокого обращения взрослых. Я бы рискнула утверждать, что его избивал отец, потому что такое бывает в девяноста процентах случаев. Отец, скорее всего, левша… – Карен метнула быстрый взгляд на Манетт, – …и он, очевидно, избивал нашего мальчика именно этой рукой. Потом у него что-то с лицом – очень может быть, дефект или уродство, как я уже говорила. Не исключено, что оно вызвано как раз тем, что его бил отец. С глазами сложнее, хотя и здесь речь почти наверняка идет о символизме. Например, отец мог унижать его, говоря, что все видят в нем неудачника и урода. – Карен перевернула несколько страниц в своем блокноте. – Теперь поговорим о кровавых рисунках на стенах. Что-то же заставило его их рисовать? Лично мне еще не приходилось встречать ничего подобного, хотя ЗООП должен в ближайшее время передать нам распечатки всего, что есть в базе данных. В этих рисунках что-то кроется, я уверена. Ничего определенного, просто какое-то предчувствие… нам придется продолжать работу в этом направлении. Наш парень или получил формальное образование в области искусства, или же работает в этой сфере. Он вполне может оказаться непризнанным художником. Но я бы не стала с ходу отметать и другие профессии, подразумевающие ручной труд, в которых он может найти применение своей творческой жилке. Скульптор, плотник… Черт, да хотя бы поэт, музыкант или массажист! – Карен на мгновение умолкла и обернулась к Бледсоу. – Мы ведь проверяем привычки всех жертв на предмет обнаружения общих точек соприкосновения, правильно? Может быть, стоит уточнить, не посещали ли все они одного и того же массажиста или массажный салон.

– Этим занимаемся мы с Мэнни, – заявил Синклер. – Пока что нам удалось установить лишь то, что две из них делали покупки в супермаркетах одной и той же торговой сети. Хотя сами магазины разные, к сожалению. Но мы продолжим поиски, потому что там еще непочатый край работы. – Перевернув страницу своего желтого блокнота, он сделал какую-то пометку. – Мы будем иметь в виду еще и массажистов.

Робби спросил:

– Может, имеет смысл составить список всех, кто занят в тех областях, о которых ты упомянула, – скульпторов, художников и тому подобное?

– У нас на руках окажется неподъемная база данных, если мы не сумеем сузить и ограничить ее, – возразил Бледсоу. – Впрочем, займись этим, но только не жалуйся, если компьютер выдаст перечень из пяти тысяч фамилий.

– Мы можем использовать перекрестные ссылки с другими списками.

– Согласен. Приступай.

Синклер обратился к Карен:

– По твоим словам, уровень интеллекта у этого малого выше среднего. Откуда тебе это известно?

– Во-первых, он достаточно легко проникает в дом к жертвам. Или он знает их, или же ему каким-то вербальным способом удается обезоружить их. Как правило, преступники, имеющие склонность к организованности, обладают социальной адаптацией, они умеют заговаривать зубы жертве, втираясь к ней в доверие. Он может играть перед ними какую-либо роль, например полицейского или охранника, чтобы завоевать их расположение. Я почти уверена, что он следит за своей внешностью и вполне соответствует взятой на себя роли.

– Значит, надо продолжить опрос соседей жертв, – заключил Робби. – Может, кто-нибудь из них видел поблизости незнакомца в униформе.

– А скажи-ка, Кари, отчего он вдруг слетел с катушек? Что такого могло случиться полтора года назад, что этот парень потерял голову?

– Да все, что угодно. Скорее всего, в его жизни перед самой встречей с Марси Эверс произошло какое-то неприятное событие, вызвавшее стрессовое состояние. Его уволили с работы или бросила подружка. Словом, он сорвался с цепи после какого-то ситуативного шока. Но что бы это ни было, давление достигло максимума, и он сорвался.

– Но ведь ты говорила, что ему присуща организованность, – заметил Синклер.

Карен кивнула.

– Да, он – как раз тот, кого мы называем организованным преступником. Во всем, что он делает, прослеживается умысел и намерение. Нет никаких свидетельств борьбы, а на телах жертв обнаружены либо крайне незначительные раны, полученные при сопротивлении, либо вообще полное их отсутствие. А это означает, что он тщательно планирует свои действия. Если мы посмотрим на дом каждой из его жертв, то увидим, что входную дверь попросту не видно с улицы. Это позволяет преступнику вступить в разговор с жертвой без боязни, что его увидит, например, сосед, случайно проходящий мимо. Кроме того, это обстоятельство служит ему дополнительной гарантией безопасности на тот случай, если хозяйка дома откажется впустить его и ему придется вламываться внутрь силой. Без тщательного планирования здесь не обошлось. На другом конце спектра расположились преступники с низким Уровнем интеллекта. Как правило, они принадлежат к дезорганизованным преступникам. Убийство совершается под влиянием минутного порыва или импульса, в качестве оружия они используют случайно подвернувшиеся под руку предметы или инструменты, уже находящиеся в доме жертвы. Кроме того, они обычно творят беспредел, уродуя жертву, создавая жуткий беспорядок и размазывая кровь по всему месту преступления.

– Подожди минутку, – вмешался Хэнкок. – Нарисованный тобой портрет предполагает организованность, тогда как место преступления свидетельствует об обратном.

Карен вздохнула. Она очень устала и была не в настроении доказывать правильность своей точки зрения Хэнкоку. Но его недоумение было вполне понятным, и она решила, что если бы не он, то кто-нибудь другой рано или поздно задал бы ей тот же самый вопрос.

– Да, там повсюду кровь, я помню. Обычно это прямо указывает на дезорганизацию. Но если мы взглянем на кровь не только в смысле ее количества, а и с точки зрения того, что преступник делает с нею – на его рисунки, в которых прослеживается художественная составляющая, – то, думаю, вынуждены будем согласиться, что он поступает так преднамеренно. То есть у него есть цель. А цель предполагает организованность.

– А как насчет использования в качестве орудия убийства первых попавшихся предметов?

– У каждого человека в кухне есть ножи для резки мяса. Тот факт, что он не приносит их с собой к жертвам, свидетельствует о его уме. Зачем рисковать, таская с собой ножи, связь которых с убийствами других жертв можно проследить? Он использует орудия, которые есть под рукой, потому что знает, что они почти наверняка окажутся на месте. Для меня это очередной признак организованности. Но, помимо всего прочего, он ведь убивает женщин не тем, что прокалывает им глаза, а душит их. Ножи он использует лишь после смерти, они стали частью его почерка.

– Как быть с тем, что он вспарывает им животы? Это же членовредительство чистой воды, то есть верный признак дезорганизации даже по твоей классификации.

Карен принялась задумчиво постукивать карандашом по зубам и ответила лишь несколько секунд спустя.

– Не знаю. Не могу объяснить, разве что в этом парне наблюдается сочетание элементов организованности с дезорганизацией. Впрочем, так часто бывает. – Карен потерла ноющий висок. – К сожалению, мне больше нечего предложить вам. Может, появится что-нибудь новое после того, как я просмотрю все материалы еще раз и покажу их у себя в отделе.

– Слишком много «если» и «может быть», – пробурчала Манетт.

Карен закрыла лежащую на столе папку.

– Послушай, психологический портрет – это всего лишь инструмент, что-то вроде дополнительного источника света или модульного микроскопа. Не надейся получить от меня имя подозреваемого и номер его телефона. А если ты думаешь, что прекрасно обойдешься и без меня, – вперед, и желаю тебе успехов.

На мгновение в комнате повисла тишина, которую нарушил Робби.

– Я слышал краем уха, как кто-то их экспертов говорил, что в доме Сандры Франкс они обнаружили частички грязи.

– Сухая грязь в коридоре и в спальне. Один отпечаток ноги, который подходит к твоей обуви, – сказал Бледсоу. – Так что ничем он нам не поможет. Что касается собственно грязи, то сейчас эксперты прогоняют ее через спектрометр и хроматограф. Результатов у меня пока нет.

– В обуви мы ходили по дому после того, как вернулись из сада, когда пытались поймать убийцу, – задумчиво протянула Карен. – Ставлю десять против одного, что грязь нас никуда не приведет.

Бледсоу пожал плечами.

– Скоро узнаем. Кроме того, криминалисты ищут волоски и волокна ткани. Они обнаружили несколько латентных отпечатков, но в базе данных системы АСРОП они отсутствуют. За одним исключением. Качественный латентный отпечаток удалось все-таки взять с рисунков на стенах. Судя по предметам домашнего обихода, которые эксперты использовали в качестве источника оригинальных отпечатков самой Сандры Франке, убийца рисовал свои картины левой, отрубленной рукой жертвы.

– С ума сойти! – высказалась Манетт.

– Да здесь кругом, куда ни плюнь, сплошное дерьмо, – согласился Бледсоу. – Так, теперь что касается других отпечатков… Син, что у тебя есть?

Синклер встал и потянулся.

– Сейчас я разбираюсь с друзьями и членами семьи Франкс просто чтобы исключить их. Некоторые латентные отпечатки оставлены довольно давно. Но я сомневаюсь, что мы сумеем обнаружить что-либо стоящее, учитывая, что все здесь буквально залито кровью. Если бы этот урод был без перчаток, то оставил бы свои пальчики повсюду. А раз их нет, то и те латентные отпечатки никуда нас не приведут, я почти уверен в этом.

– Следовательно, мы возвращаемся к тому, с чего начали. К этому психотическому фокус-покус символизму, – обреченно заявила Манетт.

В наступившей тишине тоненько прозвенел зуммер будильника и Синклер с беспокойством бросил взгляд на свои наручные часы. – У меня назначена встреча с администратором по персоналу одной из компаний, в которой работала пострадавшая. Этот парень – сущее наказание.

Отодвинув стул, он принялся собирать бумаги в потрепанную сумку коричневой кожи на длинном ремне.

Бледсоу тоже поднялся.

– Отлично, каждый знает, чем ему заниматься. Давайте копнем чуть глубже и посмотрим, что получится.

– Детектив, – Хэнкок загородил Бледсоу дорогу, – у вас найдется для меня минутка?

Последние члены оперативной группы уже выходили по одному через дверь. Бледсоу пожал плечами и сделал шаг назад.

– Да, слушаю. Вы что-то хотели мне сказать?

Хэнкок нетерпеливо переступил с ноги на ногу и оглянулся на Карен, которая как раз выходила из комнаты вместе с Робби.

– Мне нужно поговорить с вами. – Он подался к детективу и заговорщически понизил голос. – Это касается Вейл. Кажется, я кое-что раскопал.

Бледсоу прищурился, бросил на Хэнкока внимательный взгляд и направился в кухню. Услышав звук захлопнувшейся входной двери, он вопросительно приподнял брови.

– Мы одни. Итак, что вас беспокоит?

– Я прочитал документы и материалы, которые вы для меня подобрали. Кстати, большое спасибо, я искренне благодарен за содействие.

– Нет проблем. Это все, что вы хотели мне сказать?

– Нет. Просто я кое-что нашел в описании улик, обнаруженных на месте преступления, когда была убита жертва номер два. – Он раскрыл папку-скоросшиватель, которую до этого держал под мышкой. – Вот здесь, под данными анализа волокон. – И он протянул Бледсоу отчет криминалистов.

– Да, и что? Рыжий волос. В чем проблема?

– У Вейл рыжие волосы. А в заключении сказано, что по данным сравнительного микроскопического анализа по структуре и цвету он соответствует волосам Вейл. – Хэнкок сделал многозначительную паузу, и уголки его губ опустились, словно поражаясь непонятливости Бледсоу. – Волос, принадлежащий Вейл, обнаружен на месте убийства жертвы номер два. Почему никто ничего не предпринял по этому поводу?

– Ничего не предпринял? – переспросил Бледсоу. Скрестив руки на груди, он вперил пристальный взгляд в Хэнкока. – И что же, по-вашему, мы должны были предпринять?

– Вы допрашивали ее?

– Карен Вейл? Специального агента Карен Вейл? Женщину, которая не может спокойно спать по ночам из-за того, что убийца до сих пор бродит по улицам?

Хэнкок вновь принялся переминаться с ноги на ногу.

– Вы не знаете ее так, как я. Это хитрая, безжалостная особа…

Бледсоу выставил перед собой руку.

– Все, Хэнкок, довольно. Я понял. Благодарю за подсказку.

– Вы должны провести расследование в отношении ее. Она может оказаться нашим убийцей.

Высказанная вслух крамольная мысль заставила обоих умолкнуть. Бледсоу со вздохом опустился на стул.

– Вы выдвигаете очень серьезное обвинение. Надеюсь, это вам понятно? И только потому, что на месте преступления обнаружили рыжий волосок?

Хэнкок ничего не ответил.

Бледсоу продолжил:

– Когда следователь работает на месте преступления, он может оставить после себя волокна ткани с одежды, отпечатки пальцев следы ДНК – черт возьми, да любую трассологическую улику в конце концов! Это одна из тех проблем, с которыми мы сталкиваемся, когда наши сотрудники выезжают на вызов. Именно поэтому мы огораживаем место преступления и стараемся не допускать туда посторонних…

– Не надо читать мне лекцию, детектив.

– Я объясняю вам, каким образом волос Карен мог оказаться в доме жертвы.

– И вы уверены, что правы.

Бледсоу с негодованием покачал головой.

– Вейл получила диплом магистра по искусствоведению. А у нас стены дома жертвы разрисованы кровавыми узорами, которые предполагают наличие у преступника соответствующей подготовки. И это вас по-прежнему ни в чем не убеждает?

Бледсоу оттолкнулся от стула и подошел к Хэнкоку вплотную.

– Послушай, Карен мне говорила, что ты редкостный тупица. Я стараюсь вести себя без предубеждения и не становлюсь на чью-либо сторону, потому что знаю, что вы друг друга недолюбливаете. И если ты затеял этот разговор только для того, чтобы дискредитировать ее, отомстить за проблемы, которые возникли у тебя в Бюро несколько лет назад…

– К нашему разговору мое прошлое не имеет никакого отношения.

Бледсоу набычился и посмотрел Хэнкоку прямо в глаза. Тот не дрогнув выдержал его взгляд.

– Если хочешь заняться Карен Вейл и проработать ее возможную причастность к этим убийствам в свободное время, я не стану возражать. Развлекайся. Желаю удачи! Но не вздумай мешать моему собственному расследованию.

Оттолкнув Хэнкока, Бледсоу широким шагом быстро вышел из комнаты.

– Мы еще увидим, – крикнул ему вслед Хэнкок, – кто из нас прав!

 

…девятнадцатая

Робби проводил Карен до машины, но, попрощавшись и захлопнув дверцу, уходить не спешил.

Она опустила стекло и, заслонив глаза рукой от тусклого, мертвого свечения хмурого неба, бросила на него вопросительный взгляд.

– Что-то случилось?

– Я… в общем, нет.

Он уставился себе под ноги, потом перевел взгляд на дома, выстроившиеся вдоль улицы.

– Робби?

– Как ты отнесешься к обеду? Или ужину? У меня есть к тебе несколько вопросов. По поводу составления психологического портрета.

Карен сидела, смотрела на него и думала: «Что это, он приглашает меня на свидание?» Пожалуй, он выбрал не лучшее время, учитывая, что у нее совсем недавно вышло с Диконом…

– Ты сама согласилась учить меня, помнишь?

Может быть, это как раз то, что ей сейчас нужно? Отвлечься от мыслей о плохом, что случилось с ней, и впустить немного счастья в собственную жизнь? Баланс нужен всем, и равновесие должно соблюдаться во всем – этот урок она усвоила давным-давно. И Карен, отрезая себе путь к отступлению, ответила:

– Обед или ужин, говоришь?

– Да хотя бы кофе. Я согласен на все.

– Видишь ли, не совсем глупый психолог, пусть даже и криминалист, может заподозрить, что ее приглашают на свидание.

Робби снова принялся с преувеличенным вниманием обозревать окружающий ландшафт.

– Но простой детектив из маленького городка может возразить, что не видит ничего дурного в том, если они вдвоем просто посидят и поговорят. О работе. О теории и практике.

– Теория и практика… – По губам Карен скользнула лукавая улыбка. – Хорошо. Согласна. Теория и практика мне нравятся. Это напоминает мой любимый курс в Академии. Ужин сегодня вечером, в шесть часов?

– Отлично.

– Без особых формальностей. Сможешь заехать за мной в контору, чтобы не терять времени?

– Конечно, без вопросов.

– Да, кстати, к нам может присоединиться мой коллега-психолог, Арт Руни. Как тебе такая перспектива?

Робби явно пал духом, хотя и постарался не показать этого. Он даже сумел с деланным равнодушием пожать плечами.

– Как скажешь.

Карен улыбнулась и прищурилась, глядя на солнце, которое выглянуло из-за туч.

– Знаешь, пожалуй, забудь о Руни, на сегодняшний вечер у него наверняка другие планы. Да и для обсуждения теории и практики большой компании не требуется, двоих коллег вполне хватит, как ты считаешь?

Робби подмигнул.

– В самую точку. Заеду за тобой в шесть.

Робби подлил в бокалы шардоне и вернул бутылку на столик.

– Ты никогда не рассказывала мне о том, как такой симпатичный и хороший детектив, как ты, связалась с такой грубой профессией, как составление психологических портретов насильников и убийц.

– Это была, пожалуй, самая безопасная работа во всем Бюро. Несколько лет назад, во время неудавшегося ограбления банка, когда я затеяла перестрелку с бандитами, мне здорово досталось. – Перед мысленным взором Карен вдруг всплыл эпизод с Алвином, приплясывающим на месте, который случился в банке несколько дней назад. Сценарий вышел совсем другим, зато декорации оказались удручающе похожи. – Это был тот самый случай, когда от тебя ничего не зависит, хотя поначалу я и представить себе не могла, чем все закончится. Мы выехали на вызов, очень спешили, и я примчалась туда первой. Пока я ждала подкрепление, грабители вышли из банка. Тут на сцене появилась еще парочка агентов, но они так и не успели разобраться в ситуации. Те уроды сразу же застрелили одного насмерть, а второго уложили на асфальт с пулей в груди. Меня тоже ранили, но в конце концов я сумела выпутаться и остаться в живых.

В глазах Робби отразился неподдельный интерес.

– Каким образом?

Карен отпила глоток вина.

– Я думала, мы собирались обсудить теорию и практику.

Робби в деланном удивлении приподнял брови.

– А мы и обсуждаем. В частности, мы обсуждаем теорию Карен Вейл о том, как обернуть себе на пользу затруднительное положение, располагая лишь мозгами да голыми руками в придачу.

– Не совсем голыми. При случае можешь оценить эффективность «Глока» с запасной обоймой. Грабители были вооружены автоматами MAC-10. Они поливали огнем, как водой из садового шланга. Превратили мою машину в решето. Тротуар перед входом был усыпан осколками стекла от моих окон. Короче, нам пришлось залечь и стрелять, укрываясь за колесами. – Карен покачала головой. – И случилось все это на тихой улочке, посреди уютного пригорода…

Робби нетерпеливо поерзал на стуле и подался вперед.

– И? Что было дальше?

Она сделала еще один глоток шардоне, подняла голову и встретилась взглядом с Робби.

– Что?

– Чем все закончилось? Как тебе удалось уцелеть?

– Я залезла под машину и уже оттуда прострелила одному бандиту лодыжку. Он упал, потом прибыли другие агенты, грабителей арестовали, и все закончилось к всеобщему удовлетворению.

Погрузившись в воспоминания, Карен молчала, невидящим взглядом уставившись в свой бокал.

– Итак, ты выбрала самую безопасную работу в Бюро, – напомнил ей Робби.

– После этого милого инцидента я поняла, что такая работа не для меня, особенно учитывая, что мне надо еще и воспитывать ребенка. В то время Джонатану только-только исполнилось семь. Мысль о том, что он запросто может остаться без матери, заставила меня всерьез задуматься о том, что я делаю со своей жизнью. – Карен коротко рассмеялась, но веселья в этом смехе не было. – У тебя может сложиться впечатление, что я приняла взвешенное решение легко и сразу. Это не так. Мне понадобилось несколько недель, чтобы понять, как следует поступить. Я даже подумывала о том, чтобы уйти из Бюро.

– Но вместо этого ты оказалась в Отделе криминальной психологии?

– Пока СВР проводила расследование, мой босс решил, что мне надо на время отвлечься и сменить обстановку. Он одолжил меня соседнему полицейскому участку, чтобы я помогла им раскрыть несколько зависших преступлений. Дела выглядели дохлыми и следы остыли настолько, что можно было обморозить руки, просто взявшись за папки с материалами.

Робби откинулся на спинку стула.

– Ого! Думаешь, твой начальник поступил так специально чтобы погубить твою карьеру?

– Нет, он хорошо ко мне относился. Во всяком случае, даже если он и питал подобные намерения в отношении меня, я с успехом расстроила его планы. Мне удалось раскрыть почти все преступления. А слухи, как тебе известно, распространяются быстро. Словом, я обрела некоторую репутацию в Бюро.

– Прекрасно понимаю почему.

– Мой начальник подал служебную записку шефу второго отдела Департамента поведенческих наук, и не успела я оглянуться, как стала координатором Отдела криминальной психологии Восточного округа. Месяц спустя я претендовала, наравне с Хэнкоком, на единственную вакантную должность в отделе. Все остальное уже история…

Робби склонил голову к плечу, не сводя внимательного взгляда с Карен.

Она допила вино и помолчала, ожидая его реакции.

– С тобой все в порядке? – наконец поинтересовалась она.

– Все отлично, – ответил он, отводя взгляд и выпрямляясь на стуле.

– Теория и практика, – с улыбкой произнесла она.

– Верно. И вот в чем состоит моя теория: вы – нечто особенное, Карен Вейл, и я хотел бы узнать вас получше.

– Не зря мне казалось, что здесь попахивает свиданием.

– Судя по твоему тону, простому детективу из маленького городка не по чину назначать его крутому агенту ФБР.

Официант принес заказ. Салат с курицей по-восточному для Карен и хорошо прожаренный говяжий бифштекс под соусом чили для Робби. Карен смотрела, как он обильно поливает кетчупом картофель фри с мясом. Она вдруг вспомнила себя в детстве. И эта мысль лишь сильнее подчеркнула существующую между ними разницу в возрасте. Взявшись за вилку, она почувствовала, что Робби смотрит на нее. Он сделал первый шаг и теперь терпеливо ожидал, как она отреагирует. Положив вилку на тарелку, Карен спросила:

– Тебе сколько? Двадцать девять, тридцать?

– Тридцать.

– А я… чуточку старше. Почему бы тебе не выбрать кого-нибудь в своей возрастной категории?

Бифштекс нетронутым лежал на тарелке перед Робби. Он подался к ней через стол.

– Карен, мне довелось видеть и пережить такое, что не выпадает на долю большинства мальчишек. Я должен был оказаться на улице и превратиться в одного из тех головорезов, с которыми мы ведем войну… Но сейчас речь не об этом.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть, как она отреагирует, но выражение ее лица не изменилось. Он сунул в рот политый кетчупом ломтик картошки. Она отпила глоток вина.

Робби пожал плечами.

– Может, я и выгляжу моложе твоих тридцати двух лет, – с кривой улыбкой заметил он, – но за свою жизнь я повидал такое, отчего можно состариться раньше времени.

Карен медленно кивнула и подняла бокал. Он подлил вина сначала ей, а потом и себе.

Она перевела взгляд на его лицо.

– В таком случае, практика требует спешить медленно, чтобы можно было посмотреть, что у нас получается.

Робби улыбнулся.

– Методический подход. Как в любом правильно построенном расследовании.

– Будешь спешить – неизбежно наделаешь ошибок и загубишь дело.

Робби приподнял свой бокал, салютуя ей.

– За теорию и практику.

Карен легонько коснулась его бокала своим.

– И методический подход.

 

…двадцатая

В соседней комнате лежит очередная жертва. Связанная по рукам и ногам, она ожидает моего возвращения. И с этим ничего нельзя поделать. Ты похожа на паралитика, который может лишь наблюдать за происходящим, не имея возможности вмешаться в ход событий. Ты видишь смерть, убийство, разрушение чужой жизни и… бессильна остановить произвол.

Смотри… смотри на жертву. Открой глаза. Видишь ее? Я сказал, смотри! Она лежит на кровати, связанная. Смотри на ее лицо, смотри ей в глаза, смотри, как я залезаю на нее, сажусь ей на грудь и втыкаю нож в ее левую глазницу. Я вытаскиваю лезвие, быстро взмахиваю им и всаживаю его снова! Нож по самую рукоятку погружается в тело. Кровь и слизь ударяют мне в лицо, пачкая грудь и подбородок. Я вытаскиваю нож, на этот раз медленно, упоительно медленно, словно совершаю изысканный половой акт, а потом откидываюсь назад и слегка перемещаюсь, чтобы проткнуть ей правый глаз.

Что, ты все еще ничего не видишь? Я протыкаю глаза, потому что ты не видишь того, что должна. Ты не видишь меня. Смотри! Взгляни в зеркало, висящее над кроватью. Да, да, вот так – ну давай же, подними голову!

Запрокидывая голову, она видит свое отражение в зеркале. Оттуда, в неестественно ярких, каких-то кинематографических цветах, на нее смотрит рыжеволосая женщина.

Теперь ты видишь, не так ли? Ты видишь!

Она смотрит в лицо убийце, но ничего не видит – ни глаз, ни губ, лишь смазанное расплывчатое пятно. Как будто вмешался какой-то телевизионный цензор, так бывает, когда показывают обнаженную женскую грудь. Но когда она уже собирается отвернуться, черты лица обретают резкость – и из глубины зеркала на нее смотрит кто-то очень хорошо ей знакомый.

Она смотрит на свое лицо…

Карен проснулась от собственного крика. Она только что видела во сне лицо Окулиста, лицо жестокого убийцы. И оно было здесь, рядом. Она устало провела рукой по глазам, словно стирая зрительные воспоминания о нем. И что это должно означать? Времени тщательно обдумать случившееся у нее не было, а если бы даже и было, какой от этого прок? В конце концов, ей приснился всего лишь сон, порожденный, без сомнения, неудовлетворенностью тем, что она не знает, как приступить к раскрытию этого дела. Тем не менее ночной кошмар никуда не делся, он зловещей тенью маячил где-то на краю сознания, сопровождая ее на протяжении всего дня.

Карен вылезла из-под одеяла, приняла душ и поехала на работу. Телефонный звонок от секретарши прозвучал в 8:03, ровно через две минуты после того, как она села за свой стол.

– Мистер Гиффорд просит вас немедленно зайти к нему.

Она бросила свою кожаную сумку на стул и направилась в кабинет Гиффорда.

Встреча вышла краткой и исключительно деловой. Комиссия внутренних расследований изучила ее отчет об инциденте, имевшем место в Сберегательном банке содружества Вирджинии, и пришла к выводу, что ей следует пройти курс переподготовки на тренировочной базе Бюро в Хоганз-Элли. Там был построен макет города, на котором агенты оттачивали свои навыки поведения в реальном мире, потому что во время нахождения в этом «городке», будь вы в банке, аптеке или кинотеатре, мотеле или фотолаборатории, с вами могло случиться что угодно. Никогда нельзя было знать заранее, какое испытание выпадет на вашу долю… но приходилось играть по суровым правилам и реагировать на опасность так, как вы считали нужным. По словам Гиффорда, после происшествия в банке бюрократы сочли, что она должна поработать над своими полевыми тактическими навыками.

– Вы еще легко отделались, – заявил Гиффорд. – Можете считать, что вам повезло. Вам всего лишь вынесли предупреждение.

Мысли Карен постоянно возвращались к ночному кошмару. Она постаралась встряхнуться, отогнать непрошеные воспоминания и сосредоточиться на том, что говорит ей босс. А он, похоже, ждал от нее какой-нибудь реакции.

– В самый разгар расследования по делу Окулиста? Это не может подождать?

– Вы всего лишь входите в состав оперативной группы, агент Вейл. При этом вы даже не являетесь следователем, а оказываете необходимую помощь и поддержку. И только.

– Вот спасибо, утешили.

– Немедленно свяжитесь с Академией. Вами будет заниматься агент Поль Ортега.

Это было час назад, а сейчас она стояла перед Трастовым банком Хогана с пистолетом в руке – в обойме только холостые патроны, – и пульс частил, как сумасшедший.

Чертова СВР! Зачем им понадобилось опять совать меня в банк?

– Внутри трое белых вооруженных мужчин, – прохрипел по радио голос диспетчера.

Подумать только, на нашем заднем дворе резвится серийный убийца, а я здесь играю в солдатиков.

Высунувшись из-за угла кирпичной стены, Карен попыталась заглянуть в переднюю витрину банка. Сняв с пояса передатчик, она нажала кнопку.

– Вижу подозреваемых.

– К вам направляются две машины. Оставайтесь на месте. Расчетное время прибытия – одна минута, потом все идем внутрь.

Сердце грозило выскочить из груди. В жилах бурлил адреналин, разгоняя пульс и расширяя зрачки. Восприятие обострилось необыкновенно.

Я готова.

Она крепче сжала рукоятку пистолета, вызывая в памяти образ Алвина. Вот он держит заложницу, глаза его бегают по сторонам, он нервно переступает с ноги на ногу…

И тут зазвонил ее сотовый телефон.

Какого черта?

В городке Хоганз-Элли может случиться что угодно. В буквальном смысле. Но телефонный звонок в момент ограбления банка? Это может случиться. Это уже случилось.

Отвечать? Или это входит в программу переподготовки?

Издалека донесся глухой рев приближающегося автомобиля. Через несколько секунд ей придется с боем ворваться в здание банка.

А телефон звонит по-прежнему.

Проклятье! Сорвав коммуникатор с пояса, Карен бросила взгляд на дисплей. Номер абонента заблокирован. Естественно. Они отнюдь не собирались облегчать ей жизнь. Она нажала кнопку, глядя на летящие вдоль улицы полицейские патрульные автомобили.

– Вейл слушает.

– Карен, немедленно тащи сюда свою чертову задницу. Джонатан забыл у меня свой учебник и хочет, чтобы ты привезла его ему…

– Дикон?

– Джонатан говорит, что учительнице книга нужна сегодня. Приезжай и забери ее.

Она окинула улицу быстрым взглядом. Этого не должно было случиться. Пусть это всего лишь тренировка, меньше всего она хотела сорвать или завалить ее, особенно учитывая, что рапорт об этом пойдет прямо в Службу СВР.

Ладно, пора возвращаться к Дикону.

– Почему ты не можешь привезти ее сам?

– Потому что не могу. Я занят.

Проклятье!

– Хорошо, я приеду так скоро, как только смогу.

– Я должен буду уйти через час.

Карен нажала кнопку, обрывая разговор в тот самый момент, когда к бровке тротуара подлетел первый автомобиль. Из него выскочили два агента и отыскали ее взглядом. Визжа тормозами, у входа в банк остановилась еще одна машина, и тут же голос по радио произнес:

– Всем машинам, Чарли Дельта Эхо. Начали!

Карен схватилась за ручку двери, рванула ее на себя и влетела в банк.

Ключи от машины были уже в руках у Дикона, когда он уставился на Карен через проволочную сетку на двери.

– Я подумал, что ты не успеешь, и как раз собрался уходить.

– Давай сюда эту чертову книгу, Дикой!

Карен вполне справилась со своей ролью в банке, но нервы ее после тренировки все еще были напряжены, а остатки адреналина гуляли в крови, не давая пульсу успокоиться. Так что она не собиралась выслушивать издевательские насмешки Дикона.

Он злорадно оскалился, но потом повернулся и направился в гостиную. Она переступила порог и осталась в прихожей, нетерпеливо постукивая по полу кончиком туфли. Она изрядно нервничала, находясь в этом доме. Ее так и подмывало выхватить пистолет и как следует дать ему рукояткой по башке. Хотя бы в память о недобрых старых временах. И еще за то, как он обращался с Джонатаном. Но больше всего из-за того, как он вел себя вчера.

– А скажи-ка мне, Карен, – послышался из кухни голос Дикона, – наше последнее свидание доставило тебе удовольствие?

Она прижала левый локоть к телу и, нащупав кобуру с «Глоком» почувствовала себя увереннее. Из коридора неожиданно показался Дикон, держа в руке учебник Джонатана.

На губах его играла мерзкая и злорадная улыбка, когда он вихляющейся, танцующей походкой вошел в гостиную. Сделал пируэт перед Карен.

– Держи, милая! – И протянул ей книгу.

Но когда она потянулась за ней, отдернул руку и спрятал учебник за спину.

Карен в который уже раз почувствовала, как в ней поднимается слепая, неконтролируемая ярость.

Дать ему с размаху рукояткой пистолета по башке. Или всадить пулю между его гнусных глазок цвета грязной глины.

– Дикон, я не в настроении терпеть твои выходки. Дай мне эту чертову книгу!

Его лицо оказалось в нескольких дюймах от нее. Она подалась вперед, и он издевательски отпрянул назад.

– Тебе следовало нажать вчера на курок, Карен. Потому что я все еще жив, и я превращу твою жизнь в ад! Кроме того, есть еще Джонатан, и уж его-то жизнь я сделал невыносимой…

Кровь шумела у Карен в ушах. Если она не выпустит пар или немедленно не уберется из этого постылого дома, то непременно сотворит что-нибудь такое, о чем впоследствии горько пожалеет. Она стиснула зубы и резко развернулась, чтобы уйти. Пропади она пропадом эта книга, она уходит отсюда. Джонатан поймет ее мотивы.

Но, когда она уже отвернулась

Дикон схватил ее за руку

И кран сорвало, и ее ярость вырвалась из-под контроля, как река, прорвавшая плотину…

она развернулась и ударила его в лицо

он отлетел назад

и упал на колени

А потом голова его с глухим стуком ударилась об пол. Карен смотрела сверху вниз на поверженного бывшего супруга» который осторожно тряс головой, пытаясь прийти в себя. – Ты сам на это напросился, грязный сукин сын! – выплюнула она. – Только попробуй еще хоть раз прикоснуться ко мне! Она разглядела злополучный учебник, который отлетел под диван, и наклонилась, чтобы достать его. Выпрямляясь, Карен уловила какое-то движение у себя за спиной и начала поворачиваться…

Но Дикон уже успел схватить ее за лодыжки и рванул на себя. Она пошатнулась и упала на спину, неловко, боком приземлившись на диван.

Видя, что глаза у него все еще затуманены, она вырвалась и изо всех сил ударила его в лицо каблуком. С разбитых в кровь губ Пикона слетел слабый стон, и он упал навзничь.

Оттолкнувшись от дивана, Карен выпрямилась и встала над своим оглушенным бывшим супругом. А потом острым носком туфли пнула его под ребра, отводя душу.

– Я не шучу, Дикон. Если ты посмеешь хотя бы подойти ко мне, я убью тебя!

Выскочив из дома, Карен поспешно села в машину. Сердце гулко стучало в груди, силы оставили ее, мысли путались, и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Но скрип тормозов грузовичка для доставки товаров на дом, выехавшего из-за угла, привел ее в чувство. Нашарив в кармане ключи, она швырнула книгу на соседнее сиденье и завела мотор.

И вдруг вспомнила, как ехала по этой дороге в последний раз… избитая, растерянная, усталая и измученная. Жертва.

Но сейчас пришла очередь Дикона платить по счетам. Теперь уже он был избит и оглушен. Теперь уже он оказался жертвой. Карен вынуждена была признать, что сейчас она чувствовала себя намного лучше.

 

…двадцать первая

Он отправил сообщение, но ответа до сих пор не было. Чтобы все получилось так, как планировалось, ему надо крепко подумать. Может быть, предпринять какие-нибудь предварительные шаги. Провести свое, внутреннее расследование. Он мог наобум и наудачу вышвырнуть в окружающий мир то, что написал, но какой в этом смысл? Нет, все следует делать правильно. Нужный инструмент позволит довести работу до совершенства. Валиком для покраски стен даже настоящий художник не сможет нарисовать впечатляющий пейзаж, равно как и признанный фотограф не в состоянии снять крупным планом распускающийся цветок, если в его распоряжении имеется лишь нераздвижная фотокамера. Для хорошей работы нужны правильно подобранные инструменты.

Подобный вывод натолкнул его на мысль о том, что значение имеют не только инструменты, так сказать, орудия производства. Все-таки самое главное – это презентация. Что, художник согласится выставить свои работы в каком-нибудь подвале, где их никто не увидит? Или же станет искать подходящее помещение с должным освещением, способным оттенить и высветить его шедевры, подбирая для них наилучшее обрамление и окружение? Какую пользу принесут его труды, заключенные на жестком диске компьютера? Вот поэтому ему и пришлось потратить немало времени и сил, чтобы сделать все, как надо… спешить в таких вещах нельзя, никак нельзя. В конце концов, терпение всегда считалось добродетелью.

Интересно, кто это сказал? А какая, собственно, разница? Кто бы ни произнес эти слова, главное, что в них заключается правда. Она, и только она, имеет значение.

Они отреагируют. Начнут действовать. Они просто обязаны.

Соседская собачонка лаяла не переставая, и ему было трудно сосредоточиться. Он сел за компьютер, но ничего не получалось. Вдохновение не приходило. Кажется, это называют творческим кризисом? Он что-то читал об этом. Ты сидишь и тупо смотришь на экран, но не можешь написать ни строчки. Пусть он не был писателем, во всяком случае, никогда не считал себя таковым, но этот чертов коккер-спаниель заходился лаем на одной ноте вот уже добрых пятнадцать минут. Гав-гав-гав. Гав-гав-гав. Гав-гав-гав. Этот безостановочный и монотонный звук действовал на нервы. Разве может кто-нибудь творить в таком шуме? Тот же Стивен Кинг, к примеру? Наверняка нет.

Его вдруг охватило жгучее желание постучаться в соседскую дверь и вонзить нож в тупые мозги злосчастной шавки, чтобы она наконец заткнулась.

Но, несмотря на то что его так и подмывало разобраться с надоедливым псом, все-таки он сможет взять себя в руки. Он не станет убивать собаку хотя бы потому, что она представляла собой низшую форму жизни и потому заслуживала некоторого снисхождения. Она просто не понимает, что творит.

Но когда речь заходила о сучках-шлюхах, сдержать он себя не мог. В конце концов он понял, что попросту не хочет этого, поскольку именно в этом и выражалась его сущность. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать столь простую вещь. Но как только ему это удалось, он понял, как удовлетворить снедавшее его желание, желание получать все больше и больше. Желание испытывать наслаждение и удовольствие.

Нет, это не просто желание. Пожалуй, правильнее будет назвать его неконтролируемым стремлением. Неутолимым голодом.

Но понимал свои внутренние порывы лишь он сам. Он никогда не пытался объяснить другим, что чувствует, потому что твердо знал: они не смогут его понять и не захотят. Он смирился с этим. Смирился с тем, что был другим, и с тем, что даже его внутреннее «я» никогда не примет его таким, каким он был на самом деле.

Ну и что? Его самого вполне устраивало то, кем он стал. Никто и никогда не сможет больше подчинить себе его жизнь, никогда не сможет диктовать, когда ему разрешается делать то, что он хочет. Он научился быть свободным. Свобода – одно из самых почитаемых и неотъемлемых прав граждан нашей великой страны, и на то, чтобы понять, как добиться этого права для себя, у него ушли годы. Что ж, тем больше у него причин сполна насладиться плодами своей победы.

Но, пожалуй, самое притягательное в обретенной свободе – это то, что никто не мешает ему удовлетворять свои желания. Потому что они не в состоянии запретить ему. Никто не может найти его. У него надежное убежище и прекрасная маска. И как бы они старались, сколь бы тщательно не искали, в какие бы места не ни заглядывали, им его не найти. Никогда. Потому что там его нет.

Они никогда не найдут меня.

Собачонка снова зашлась истерическим лаем, и досадная монотонная помеха сменила ритм и тональность. Значит, поблизости появился незнакомец. Если и было нечто такое, чего он искал у потенциальной жертвы, так это отсутствие собаки. Он бы с легкостью убил ее без всяких проблем и угрызений совести – в первый раз он сделал это, когда ему исполнилось тринадцать, ну, может четырнадцать лет. Проблема заключалась в том, что проклятая тварь начнет лаять, а он хотел избежать лишнего шума и ненужного внимания. Или риска быть укушенным. Так что легче всего было просто не связываться с ними.

Он подошел к двери как раз в тот момент, когда посыльная службы почтовой экспресс-доставки «ФедЭкс» направилась к его крыльцу, держа под мышкой картонную коробку. Едва женщина потянулась к кнопке звонка, как он распахнул дверь. Мисс «ФедЭкс» шарахнулась назад.

Глубоко втянув носом воздух, он уловил запах страха. Тяжелый и удушливый, слегка влажный… знакомый запах, который он обонял столько раз, что сбился со счета… он сочился из пор этой дешевой проститутки, как пот. Похоже, он до смерти перепугал ее.

Расписавшись в получении, он принял у нее коробку, и тут мисс «ФедЭкс» слегка прищурилась, в упор разглядывая его. Он ненавидел, когда люди вели себя так. Это было чертовски грубо. Он отпустил посыльную – она даже не поняла, как ей повезло, – и, схватив ножницы, понес коробку к себе, испытывая волнение, с каким ребенок спускается по лестнице из своей спальни в рождественское утро.

Он сорвал обертку, и глазам его предстал новый инструмент. Он лежал в коробке, заряженный и готовый к употреблению. Вынув его оттуда, он стал читать рекламные надписи. Некоторые сходят с ума от восторга при виде дрели, бензомоторной пилы или пневматической отвертки. Но он считал, что полезный инструмент должен значить нечто большее. Он должен помочь ему вылепить свою свободу. Вот как он к этому относился. И сейчас он держал в руках инструмент свободы.

Он принялся перелистывать инструкцию по эксплуатации. Она оказалась отнюдь не такой полезной, как он надеялся. Главным образом руководство состояло из юридической чуши, призванной помочь изготовителю избежать уголовной ответственности в случае ненадлежащего применения прибора, и почти не содержало толковых сведений относительно его использования.

Внизу снова зашелся лаем проклятый коккер-спаниель.

Он опустил взгляд на электрошокер в руке и мгновенно ощутил, как в груди шевельнулось восторженное предвкушение. Он испытает свое новое оружие на собаке. Низшая она там форма жизни или нет, но встряску получит основательную.

Он взвесил на руке прямоугольную машинку и буквально физически ощутил силу, сконцентрированную в ее небольшом черном корпусе.

Правильно подобранный инструмент для хорошей работы.

 

…двадцать вторая

Элеонора Линвуд, член сената штата, сидела за массивным письменным столом полированного красного дерева. Сегодня утром стилист и парикмахер вновь подкрасили и подстригли ее золотистые волосы, и теперь, увлажненные гелем и закрепленные спреем они были уложены в строгую прическу. Склонившийся над ней мужчина провел кисточкой для макияжа по мягким складкам у нее на шее, стараясь сделать их менее заметными в безжалостном свете телевизионных «юпитеров». Сдвинув на кончик носа очки в золотой оправе, сенатор вслух читала текст своей речи, подготовленной помощниками.

– А теперь позвольте мне прямо заявить вам здесь и сейчас…

– Сенатор… – В дверях появился Левар Уилсон, руководитель аппарата ее сотрудников, держа в обеих руках кипу измятых бумаг с загнутыми уголками. – Что вы делаете?

Взмахом руки она отослала визажиста прочь.

– А что еще, по-твоему, я могу делать? Я репетирую речь, которую намерена произнести во время пресс-конференции.

– Сенатор, при всем уважении к вам должен заметить, что речь эта имеет исключительно важное значение. Общественность увидит вас такой, какой никогда не видела ранее. Вы должны извлечь максимальную выгоду из ситуации, воспользоваться удачным моментом…

– В бытность сенатором мне довелось произнести не одну сотню речей, Левар.

– Но это не обычное агитационное выступление, в котором вы играете на публику для повышения собственного рейтинга. Сейчас вы говорите своим избирателям, что они в безопасности, что их жизни ничего не угрожает. Вы скажете им, что делаете все, что только в человеческих силах, чтобы поймать этого убийцу. Все матери вверят вам безопасность и честь своих дочерей. И вы должны продемонстрировать им свою силу и умение управлять ситуацией, показать, что эта задача вам по плечу.

– К чему вы клоните?

– Давайте устроим пробный прогон в конференц-зале. Мне нужно обговорить с вами некоторые детали.

– Вы полагаете, это действительно необходимо? У меня осталось всего тридцать пять минут до того, как…

– Да, я настаиваю. Прошу вас, пройдемте со мной.

Сенатор Линвуд нахмурилась, но все-таки собрала разложенные бумаги и последовала за Уилсоном по коридору. Конференц-зал имел форму вытянутого прямоугольника, длина которого вдвое превышала ширину, и мог вместить целую армию представителей средств массовой информации, которые набивались в него чуточку свободнее, чем сельди в бочку. На приподнятой кафедре стояла одинокая деревянная трибуна, за которой виднелся затянутый коричневым занавесом демонстрационный экран.

– На трибуне будет стоять стакан с водой. Не прикасайтесь к нему. Вы должны показать зрителям, что работаете на пределе человеческих возможностей, не отвлекаясь ни на что, кроме того, что должно обеспечить их безопасность. Вы не намерены прерываться даже для того, чтобы выпить глоток воды.

– На мой взгляд, это уже чересчур, Левар.

– Дальше… – продолжил он, пропуская мимо ушей ее возражения. – Положите бумаги перед собой и возьмитесь за края трибуны обеими руками. Надеюсь, вы не станете противиться тому, чтобы позаимствовать этот жест у демократов, потому как Билл Клинтон сделал из выступлений перед публикой почти что науку. У него крупные руки, и он крепко обхватывал ими края трибуны, словно бы поглаживая и лаская ее, показывая тем самым, что полностью владеет и управляет ситуацией.

– Левар…

– Прошу вас, сделайте так, как я говорю, сенатор. Вот увидите, все у вас получится.

Она тяжелым вздохом выразила свое несогласие. Но все-таки положила речь перед собой и обеими руками взялась за края трибуны.

– Нет, нет… расслабьтесь, стойте в свободной позе, ведь трибуна – всего лишь подпорка для вас. Попробуйте представить себе следующую картину. Края трибуны – это плечи, женские плечи. Вообразите, что это ваша дочь…

– У меня нет дочери, – резко ответила она.

– Попробуйте сначала представить это, сенатор, а потом и сыграть на публике. Прошу вас.

– Очень хорошо.

– Обнимайте ее за плечи нежно, бережно, но властно и уверенно. Она чем-то расстроена, а вы хотите дать ей важный совет Смотрите ей в глаза. В данном случае в камеру. Слегка наклоните голову, – продолжал Уилсон и подождал, пока она последует его примеру. – Вот так, отлично, теперь выдержите небольшую паузу Вы задумались, но отступать не намерены. Объясните своей дочери, что ей ничего не угрожает и что вы сделаете все возможное чтобы обеспечить ей безопасность.

Выражение лица Линвуд на мгновение смягчилось. Уилсон одобрительно кивнул.

– Очень хорошо, просто прекрасно. А теперь вернитесь к бумагам, которые лежат перед вами. Начните с предложения «И я обещаю вам…».

Телекамеры крупным планом показывали лицо сенатора – на экране в лучшее эфирное время разворачивалась настоящая драма. И все из-за него. Очень лестно. Это не входило в его намерения, но какого черта? Рано или поздно все мы получаем свои пятнадцать минут славы.

– И я обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы ни одна женщина не чувствовала себя в опасности в собственном доме. Мои представители и я сама в тесном контакте с полицией работаем над тем, чтобы поймать этого сумасшедшего. И я уверяю вас; мы его непременно поймаем.

– Заткнись, заткнись, заткнись! – Он нажал кнопку выключения звука, и ей ничего не оставалось, как повиноваться ему. – Ого, кажется, мне пришла в голову замечательная мысль. Пульт дистанционного управления, чтобы все сучки-шлюхи моментально затыкались по моей команде!

Сумасшедший, она назвала меня сумасшедшим. Но я не сошел с ума! Я могу быть зол, очень зол, но я не сумасшедший. Только собака бывает бешеной, а человек – нет. Глупая сука!

Он нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и голос сенатора вновь заполнил комнату.

– Полиция и ФБР уже отрабатывают определенные версии. Я рассчитываю, что прорыв в расследовании этого дела может произойти в любую минуту.

– Определенные версии… прорыв… – Почему люди не могут сказать правду? У них нет ничего, только от мертвого осла уши. – Признайтесь же в этом! Вы и не подозреваете, с чем столкнулись! Вам никогда не найти меня!

Карен вошла в помещение штаб-квартиры оперативной группы и сразу же расслышала приглушенный звук работающего на кухне телевизора. Она чувствовала невероятную усталость, но напряжение не отпускало. Это все последствия стычки с Диконом. Она завезла учебник Джонатану в школу, а потом поехала домой, чтобы привести себя в порядок, перед тем как отправиться в оперативный центр.

Положив сумочку на импровизированный письменный стол, Карен взяла записку, прикрепленную к папке. Пробежав ее глазами, она почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу. Обернувшись, она увидела Бледсоу и тут же поморщилась: левое колено пронзила острая боль. Когда Дикон схватил ее за лодыжки, то вывихнул ей колено, которое она ушибла на заднем дворе Сандры Франкс. Оно нестерпимо болело с тех самых пор, как она уехала от Дикона, то есть уже два часа.

– С тобой все в порядке?

– Все нормально. Колено болит немного. Что происходит?

– Линвуд выступает по телевидению. Пресс-конференция по делу Окулиста.

– Какая еще пресс-конференция?

– Теперь ты знаешь об этом столько же, сколько и я. Насколько мне известно, это ее собственная инициатива.

Бледсоу последовал за Карен на кухню. Манетт и Робби уже обступили обшарпанный телевизор «Сони» в поцарапанном корпусе под дерево. Прием сигнала был неуверенным, изображение временами подергивалось рябью и двоилось.

Карен встала сбоку, чтобы они не загораживали ей экран, на котором красовалась Линвуд на трибуне.

– Я обращаюсь сейчас к убийце по прозвищу Окулист и говорю: «Ваши дни сочтены. Мы идем по вашему следу и не отступим, пока не найдем вас. Вы будете гореть в аду, а душа ваша будет сохнуть на веревке, чтобы все граждане нашей страны увидели, кто вы такой и что собой представляете…»

– О, просто великолепно, – заметила Карен, потирая ноющий затылок. – Разозли его. Только этого нам не хватало! – Она обернулась к Бледсоу. – Как она могла… разве ей не требуется разрешение от нас, чтобы выступить с обращением по телевидению?

– Политика, – многозначительно протянул Робби, – вот что это такое.

Карен огляделась по сторонам и только сейчас обнаружила, что кое-кого не хватает.

– А где Хэнкок?

– Я отправил ему текстовое сообщение, – ответил Бледсоу. – Но ответа не получил.

– Держу пари, здесь без него не обошлось, – заявила Карен. – Неужели сенатор не понимает, что произойдет, если преступник увидит ее выступление? – задала она риторический вопрос. – Если всякий безмозглый политикан начнет зарабатывать себе очки на этом деле…

– Она бросила ему вызов, – заметила Манетт. – Прямо с экрана телевизора. И следующие несколько дней ее выступление будут повторять по всем основным каналам в самое рейтинговое время.

– Не хочу выглядеть циником, – вмешался Робби, – но ставлю десять против одного, что именно этого она и добивается. Бесплатная реклама в час пик. Она возглавляет предвыборную гонку, она плюет в лицо убийце, показывая ему, кто в доме настоящий хозяин… Блестящее политическое представление. Убойная стратегия, должен заметить.

– Она растеряет все свое величие, когда он воспользуется ее обвинениями как предлогом, чтобы убивать снова, – проворчал Бледсоу.

Манетт встала со стула.

– Можно подумать, ему нужен предлог.

– Нужен он ему или нет, – заметила Карен, – но Линвуд только что преподнесла ему его на блюдечке.

Я знаю эти глаза.

Он остановил воспроизведение и впился взглядом в лицо Линвуд.

О да… злые, порочные глаза.

Он не отрывал взгляда от экрана до тех пор, пока изображение не дрогнуло и не начало двигаться снова.

– Вы будете гореть в аду, а душа ваша будет сохнуть на веревке чтобы все граждане нашей страны увидели, кто вы такой и что собой представляете: чудовище. Монстр. Бородавка, грех на лице Господа нашего.

Он схватил комок глины и запустил им в телевизор. Тот прилип к экрану, как будто цеплялся за жизнь, не желая умирать.

– Значит, я буду гореть в аду?

В ярости он смахнул со стола на пол свои инструменты. Рванул воротник рубашки, словно ему не хватало воздуха. Проклятая сука!

– Грязная шлюха!

Вдруг глина отлепилась от экрана и с легким стуком упала на пол.

– Гореть в аду? Я буду гореть в аду? Как она смеет разговаривать со мной в таком тоне? Как она смеет, как она смеет?! Если я – бородавка на лице Господа, то она – проклятый нарыв!

Он рассмеялся. Расхохотался так громко и искренне, что долго не мог остановиться. Упав на колени, он наконец взял себя в руки. Он чувствовал, как кровь прилила к лицу, как она шумит у него в ушах, шумит, шумит, шумит… Успокоившись, он уселся на пол и оперся спиной о стену.

Но, говоря откровенно, поводов для смеха было мало. Он смеялся не потому, что это было смешно. Совсем наоборот. Схватив свой новый инструмент и сунув в карман ключи от машины, он вышел из дома. Кто-то должен заплатить за нанесенное ему оскорбление.

Манетт ушла из оперативного центра вскоре после того, как закончилась блестяще срежиссированная пресс-конференция сенатора Линвуд. Робби проводил Карен до машины и теперь смотрел, как она роется в сумочке в поисках ключей.

– Вчерашний вечер был великолепен, – сообщил он.

Карен вынула руку из сумочки. Ключей в ней не было. Взглянув на дом, она сказала:

– Мне тоже понравилось.

У нее не было настроения для флирта. Перед глазами все еще стояло гнусно ухмыляющееся лицо Дикона, отпечаток которого До сих пор сохранился на каблуке ее туфли.

– В чем дело?

– Я забыла ключи в доме.

– Я спрашиваю не об этом.

– Что, так заметно?

– Мне – да.

Карен несколько мгновений вглядывалась в его лицо, потом отвернулась и облокотилась о крышу своего автомобиля.

– Проблемы с моим бывшим, – пояснила она и вкратце изложила историю двух своих последних столкновений с Диконом.

Робби уставился себе под ноги, яростно ковыряя землю носком ботинка.

– Я никогда не встречался с ним. Но мне бы очень этого хотелось. Хотя бы для того, чтобы просто потолковать с ним по душам понимаешь?

Он гневно сжал кулаки, и на скулах у него заиграли желваки.

Карен ласково положила руку ему на плечо.

– Я сама справилась, Робби. Думаю, теперь он не отважится пакостить мне и дальше.

– А как быть с твоим сыном? Ведь этот засранец станет вымещать зло на Джонатане. С кем он будет сегодня вечером, с тобой или с Диконом?

– С Диконом.

– Думаю, тебе стоит заехать за сыном в школу и забрать его. Хочешь, я поговорю с Диконом и скажу ему, что ты подаешь на него в суд? Я не стану лить слезы о его судьбе. Будет еще лучше, если я поеду с тобой.

Карен отрицательно покачала головой.

– Он не посмеет ударить Джонатана. Если он сделает это, я убью его. Ему это известно. А после сегодняшнего он понимает, на что я способна.

– Может быть, ты и права. Но я все равно считаю, что лишняя осторожность не повредит. Забери мальчика и подержи его у себя, пока Дикон не остынет.

Карен медленно кивнула, соглашаясь.

– Какое сегодня число?

– Двадцать третье.

Зазвонил сотовый телефон Робби. Он вынул его из кармана и приложил к уху.

Карен нахмурилась, отчего брови у нее сошлись на переносице, и бросила обеспокоенный взгляд на часы. Половина пятого. У Джонатана после уроков занятия в шахматном клубе, а это значит, что он освободится в пять часов.

Робби закрыл телефон.

– Нужно ехать, всплыло кое-что из моих старых дел. Кража со взломом в квартире одного богатенького Буратино. Я подозреваю, кто мог сделать это, мне доводилось арестовывать этого малого пару раз за прежние художества. Он засел в каком-то доме и взял ребенка в заложники. Группа быстрого реагирования уже на месте, но этот гад требует меня. – Он опустил телефон в карман и повернулся, чтобы уходить. – Хочешь, я отряжу кого-нибудь, чтобы он съездил с тобой? Черт, да попроси хотя бы Бледсоу!

– В этом нет необходимости.

– Ладно, увидимся позже. Если тебе понадобится помощь, дай мне знать.

Робби сел в машину, а Карен вернулась в дом, чтобы забрать забытые ключи. Она помахала рукой Бледсоу, который расхаживал по кухне, придерживая подбородком телефонную трубку. Поспешно схватив ключи, она вышла на улицу как раз в тот момент, когда полицейский патрульный автомобиль остановился за ее внедорожником «Додж-стратус». Она кивнула полицейскому, когда тот вылезал из-за руля.

– Карен Вейл?

Она оглянулась на него через плечо.

– Да. – Она отперла дверь и швырнула сумочку на сиденье для пассажира.

– Мадам, я – патрульный Гринвич, полиция округа. Я хочу, чтобы вы уделили мне несколько минут.

– Жаль, что не могу помочь вам, полисмен, но у меня назначена встреча. В доме находится детектив Поль Бледсоу, и…

– Мадам, он не сможет мне помочь. Мне необходимо поговорить именно с вами.

– Но мне действительно нужно бежать. Если это касается Окулиста, то Бледсоу возглавляет оперативную группу.

Она уселась за руль и потянулась, чтобы закрыть дверцу, но полицейский не дал ей этого сделать.

– Прошу прощения? – возмутилась Карен. – Оставьте в покое мою дверцу.

Полицейский убрал руку.

– Мэм, мне нужна ваша помощь. Полицейское расследование.

Карен, прищурившись, смотрела на полицейского, забыв как его зовут. Потом взглянула на его нагрудный личный значок.

– Послушайте, офицер Гринвич, если это какая-то шутка…

– Это не шутка, мэм. У меня есть к вам несколько вопросов Не могли бы вы выйти из машины? Я не задержу вас надолго.

Когда Карен вылезла из машины, напротив, у тротуара, остановился еще один полицейский автомобиль. Выпрямившись, она взглянула в лицо Гринвичу, которому на вид никак нельзя было дать больше двадцати пяти. Афроамериканец, с выбритой наголо головой и крупными глазами навыкате, он буквально излучал уверенность. Похоже, его распирало от восторга. Еще бы, он допрашивает самого агента ФБР!

– Хорошо, задавайте свои вопросы, только побыстрее.

Второй патрульный, с блестящими от геля волосами, среднего роста и телосложения, занял позицию футах в десяти от них, слева от Гринвича. Он засунул большие пальцы рук за пояс портупеи, но не проронил ни слова. Карен не понравилось выражение его лица.

– Мэм, вы не могли бы сказать, где были сегодня в полдень?

И тут она все поняла. Это было связано с Диконом.

– А чем, собственно, вызван ваш интерес?

– Будет лучше, если вопросы здесь стану задавать я. Итак, сегодня в полдень…

Карен скрестила руки на груди.

– В доме моего бывшего мужа. Дикона Такера. Я забирала школьный учебник моего сына.

– Не могли бы вы рассказать, что произошло в то время, пока вы находились там?

– Послушайте, офицер. Это давняя история… – Она оборвала себя на полуслове, сообразив, что сейчас лучше говорить как можно меньше. – Он что, подал на меня жалобу?

– Да, мэм, – ответил молоденький патрульный, развернув плечи и вскинув голову. Во всей его картинной позе ощущалась уверенность. – Я только что из больницы. У него сломаны два ребра и разбит нос. Вы ударили мистера Такера, мэм?

Господи, этот салажонок намерен упечь меня за решетку. Будь ты проклят, Дикон!

Закусив губу, Карен покачала головой, не веря своим ушам. А время шло. Ей нужно было спешить в школу за сыном.

– Да, в порядке самозащиты.

Он склонил голову сначала к одному плечу, затем к другому, оглядывая ее с головы до ног.

– Я не вижу у вас никаких синяков или ушибов. У вас есть на теле кровоподтеки, мэм?

Нет, офицер, синяков у меня нет.

– Самозащита, но при этом у вас нет ни синяков, ни кровоподтеков!

А было ли это самозащитой? Он дразнил меня, схватил за руку, но я ухватилась за первую же возможность ответить. И не колебалась ни секунды. Будь ты проклят, Дикон!

– Вы можете предъявить какие-либо доказательства того, что он напал на вас и причинил вам вред?

Она прошипела сквозь стиснутые зубы;

– Нет.

– Вы сказали, что действовали в порядке самозащиты. Что именно он сделал, что вынудило вас ударить его в порядке самозащиты?

– Он схватил меня за руку.

– Вы не могли бы завернуть рукав?

Карен вспомнила о шишке на затылке, но с ее густой шевелюрой вряд ли полисмен разглядит ее. Кроме того, едва ли шишку можно было счесть доказательством того, что Дикон действительно ударил ее. По правде говоря, она и сама не знала, что с ней случилось. Заметив, что Гринвич ждет, она завернула свободный, широкий рукав своей спортивной куртки.

– Он схватил меня за предплечье, вот здесь.

Она показала, где именно. Офицер шагнул поближе, наклонил голову и внимательно осмотрел участок кожи на ее руке.

– Ничего не вижу.

– Я же говорила вам. Синяков и кровоподтеков нет.

Гринвич посмотрел на своего коллегу, потом перевел взгляд на Карен.

– Мэм, у вас есть с собой оружие?

– Разумеется, есть.

– Где оно находится?

Карен откинула полу куртки, намереваясь продемонстрировать ему кобуру с пистолетом. Но Гринвич протестующим жестом выставил перед собой руку.

– Нет, нет. Этого довольно, просто скажите мне, где оно.

– В наплечной кобуре.

– У вас есть какое-нибудь другое оружие?

– Нет, только пистолет.

– Протокол, мэм. Я обязан соблюдать требования протокола, – пояснил он, как будто она обязана была немедленно уразуметь, что он имеет в виду.

Собственно, она понимала. Но легче от этого не становилось.

Гринвич вынул «Глок» из ее кобуры и протянул его напарнику.

– Мэм, в соответствии со статьей восемнадцать двести пятьдесят семь, часть вторая, Уголовного кодекса штата Вирджиния, применительно к случаю домашнего насилия, я обязан произвести ваш арест.

– Этот негодяй ударил меня так, что я потеряла сознание, а потом отобрал у меня пистолет! Я не могла позволить ему еще раз поступить со мной подобным образом…

– Одну секундочку! – Он выставил перед собой руку. – Теперь вы утверждаете, что он ударил вас так, что вы потеряли сознание? Похоже, ваша версия событий изменилась.

– Нет, все было совсем не так. Послушайте, офицер, сейчас я вам все объясню…

– Думаю, настало время напомнить вам о том, что вы имеете право хранить молчание…

– Нет, нет. Выслушайте меня. Вам не нужно делать это…

– Откровенно говоря, мэм, я обязан так поступить. У вас будет возможность высказаться в свою защиту, обещаю вам, но мне придется арестовать вас. Я постараюсь не причинять вам лишних неудобств.

Он снял с пояса наручники и многозначительно подержал их перед собой, давая ей возможность осмыслить то, что сейчас произойдет, Патрульный склонил голову к плечу, ожидая, чтобы она повернулась к нему спиной.

– Вы имеете право хранить молчание…

– Я чертов агент ФБР, так что свои права я знаю!

Но он был невозмутим.

– Бледсоу! – крикнула она закрытой двери оперативного центра.

Услышит ли он ее? И если даже услышит, то что сможет сделать? Карен почувствовала, как холодный металл сомкнулся вокруг ее запястий, и голос полицейского вдруг исчез. Слезы застилали ей глаза.

Этого просто не может быть!

– Я должна забрать сына из школы. Мне нужно… Ой! – Грубые кольца наручников впились ей в кожу. – Необязательно затягивать эти чертовы штуки так туго. Вас что, в академии ничему не учат?

Гринвич распахнул дверцу патрульного автомобиля и подтолкнул Карен к заднему сиденью. Она почти упала на него, когда полицейский пригнул ей голову, чтобы она не ударилась о крышу.

– Могу я по крайней мере позвонить?

Он взглянул на нее сверху вниз.

– После того как вы пройдете процедуру регистрации, я прослежу, чтобы вы получили доступ к телефону.

И дверца захлопнулась за ней.

Она в отчаянии уставилась на входную дверь, молясь про себя, чтобы Бледсоу вышел наружу и увидел весь этот кошмар.

– Бледсоу! – выкрикнула она.

Но окна патрульного автомобиля были закрыты. Она бросила взгляд на часы: без десяти пять. Даже если она сумеет дозвониться Робби – у которого где-то в центре города разразился собственный кризис, – вряд ли он успеет прислать кого-нибудь к школе вовремя.

Второй патрульный развернулся и направился к своему автомобилю. Гринвич открыл дверцу со стороны водителя, сел за руль и закрыл ее за собой.

– Четыре десять Бейкер, – произнес он в радиоприемник.

– Слушаю вас, четыре десять Бейкер.

– Направляюсь в изолятор временного содержания, со мной арестованный.

Когда автомобиль отъехал от бровки тротуара, Карен закрыла глаза и откинулась на подголовник.

Этого не может быть. Это происходит не со мной.

Будь ты проклят, Дикон!

 

…двадцать третья

Он пребывал в таком бешенстве, что ему срочно нужно было что-нибудь сделать, сорвать на ком-нибудь свою злобу. Прямо сейчас. Как раньше лай той злосчастной собачонки не давал ему сосредоточиться, так и сейчас это желание занимало все его мысли. Он угостил собаку шокером, чтобы заставить ее заткнуться. Но гнев, который распирал его изнутри, так просто не погасишь. Ему надо дать выход, излить его на кого-нибудь. Поначалу он просто метался по комнате подобно зверю в клетке, потом попытался работать с глиной, но ничего не помогало. Он сел за компьютер и начал писать.

…Я хочу заколоть его, чтобы ему стало так же больно, как тем проституткам, которых он приводит домой. Я хочу убить его. Вот только как это сделать? Самый легкий и наименее рискованный способ – застрелить его, но у меня нет пистолета. Я бы ударил его бейсбольной битой по голове, но не уверен, получится ли удар достаточно сильным для того, чтобы он вырубился, прежде чем наброситься на меня.

А вот нож… удар ножом в лицо наверняка ошеломит его. Если ударить его в глаз, то он потеряет ориентировку и не сможет противостоять мне. Быстрая и внезапная атака. Я вполне смогу это сделать.

Ударить его ножом и убежать. Нет, ударить один раз, а потом еще, и еще, и еще.

Да, я уверен, что смогу это сделать. Я смогу это сделать. Смогу.

Ему понравилось то, что он написал, но, к сожалению, гнев его остывать не желал. Ярость клубилась в нем подобно всепоглощающему голоду и грызла его изнутри, не давая ни секунды передышки. Ненависть, которую разожгла в нем эта сучка, настоятельно требовала выхода, грозя вырваться на свободу и испепелить все вокруг. Он оказался не готов к такому повороту событий и несколько секунд напряженно размышлял, a не сошел ли он действительно с ума, если позволяет своим чувствам управлять поступками. Ведь у него есть план, которого следует придерживаться, А если начинаешь идти к цели напролом, то неизбежно допускаешь ошибки одну за другой.

Но он ничего не мог с собой поделать.

И вскоре обнаружил, что сидит у большого супермаркета «Фуд энд Мор» в двадцати минутах езды от своего дома. Когда охватывает отчаяние, то справиться с ним, найдя подходящую суку, легче и удобнее всего в супермаркетах, барах или торговых центрах. Во всяком случае, до сих пор так и было. В отделении для перчаток покоился шокер – на тот случай, если ему повезет. Приходилось думать обо всем сразу и держать в памяти массу мелких деталей.

Было четыре часа пополудни, и небо начало темнеть, предупреждая, что у него осталось минут сорок пять светлого времени. Он вылез из машины и вошел в супермаркет. Полы пальто развевались и хлопали по ногам на пронизывающем ветру, который так и норовил унести с собой его шляпу.

Он встал в очередь к отделу кулинарии. Со всех сторон его окружали женщины, которые ожидали своего заказа. Он пробыл здесь минут десять, может, пятнадцать, вслушиваясь в их болтовню и наблюдая, как они наклоняются, рассматривая выставленные на витрине деликатесы. Он тоже вглядывался, но не в витрины, а в их глаза. Так, теперь идем в молочный отдел… еще одно местечко, в котором так любят торчать сучки, рассматривая казавшийся бесконечным выбор сыров.

Он поспешно направился туда, и жар охотника разлился по его жилам. На шее выступил пот. Она была совсем рядом, он чувствовал это кожей. Повернув налево, в проход, он с разгона налетел на какую-то сучку, которая шла ему навстречу. Они оба торопились, так что столкновение вышло шумным и неожиданным. От удара сумочка сучки отлетела в сторону, упала на пол и раскрылась. Ее содержимое разлетелось в разные стороны.

Она всплеснула руками, а потом типично женским жестом прижала их к щекам.

– С вами все в порядке? – спросила она.

– Все нормально, – пробурчал он.

Ах ты, дешевая шлюха! В следующий раз смотри под ноги! Он с трудом выдавил улыбку.

– Похоже, мы оба чересчур спешили.

Она опустилась на корточки и стала собирать свое рассыпавшееся барахло. Он тоже присел, и они опять оказались нос к носу. Грязные светлые волосы, под слоем растрескавшегося макияжа. отчетливо видны птичьи лапки морщинок. И ее глаза: пустые, безжизненные. Да она уже почти мертва! Вот только сама об этом пока не подозревает. Определенно это не та, которая ему нужна Он слишком долго и пристально разглядывал эту сучку, а потому чтобы не смутить ее и не выдать себя, поспешно наклонился и подхватил с пола футлярчик с помадой, косметичку и пакетик с жевательной резинкой. Он протянул их ей, и она взяла их холодными пальцами. По губам ее скользнула вымученная улыбка.

Но тут у них над головами прозвучал высокий голос:

– О, какая досада! Давайте-ка я помогу вам.

Он резко повернул голову направо. Рядом с ним на корточки присела брюнетка двадцати с чем-то лет. Очки с проволочными дужками чудовищно увеличивали ее необыкновенные тигриные глаза. Невероятно! До сих пор ему еще не доводилось видеть столь фантастического смешения цветов. Золотистый и коричневый, с вкраплениями черного. Он не мог пошевелиться.

Да, да, да!

Красивая, очень красивая, но в ней живет зло. Чтобы заметить его, приходилось всматриваться очень внимательно. Но, раз заметив его, вы понимали, что оно бросается в глаза, как зеленый помидор на грядке.

Ага, вот ты-то мне и нужна!

Брюнетка зажала в кулаке остальные рассыпавшиеся предметы и протянула их сучке с грязными светлыми волосами, которая подставила ей раскрытую сумочку.

– Большое спасибо за помощь вам обоим.

Он выдавил ответную улыбку, думая про себя: «Нет… нет, это тебе спасибо».

Двадцать девять минут спустя брюнетка с тигриными глазами, покачивая бедрами, выскользнула из супермаркета. Сидя в своей машине ярдах в тридцати от входа, он наблюдал за ней. Она быстро перегрузила пакеты с продуктами в багажник своего автомобильчика и скользнула за руль. Он завел мотор «ауди» и покатил за нею, стараясь, чтобы она не заметила слежки.

Перед тем как они расстались, он произвел быстрый и незаметный осмотр случайной помощницы: на безымянном пальце нет кольца, в тележке нехитрый набор продуктов – овощи, специи, травяной чай, свежий лосось. Никакого пива или замороженной пиццы, бифштексов или свиных отбивных. Не столь надежно, конечно, как обыскивать дом на предмет обнаружения теннисных туфель большого размера или мужской одежды, но он был почти уверен, что дома ее не ждет представитель сильной половины человечества.

С парковочной площадки они выехали вместе и направились домой. К ней домой, где совсем скоро окажутся лицом к лицу. С глазу на глаз.

 

…двадцать четвертая

К изолятору временного содержания, ИВС, они ехали долго, попав в самый разгар уличного движения, в час пик. Патрульный Гринвич лавировал между медленно ползущими автомобилями, при первой же возможности включая «мигалку» над головой, но даже езда по тротуарам и обочинам не позволяла двигаться с нормальной и привычной скоростью.

Карен сидела, отвернувшись от окна, надеясь, что никто из знакомых ее не увидит. С руками, заведенными за спину, ей пришлось отодвинуться на самый краешек заднего сиденья – и уже через пятнадцать минут руки занемели, а спина разболелась просто невыносимо. Впрочем, самолюбие ее оказалось уязвлено намного сильнее. «Унижение» было слишком мягким словом, чтобы описать обуревавшие ее чувства: ее снедали гнев и досада.

На долю секунды Карен позволила себе задаться вопросом: как арест повлияет на ее карьеру в Бюро? Она слышала, что у некоторых агентов возникали бытовые неурядицы и скандалы, но лично не знала никого из них, а поэтому не могла с уверенностью судить о том, чем заканчивались подобные истории.

Она задумалась над тем, как теперь станут относиться к ней коллеги по отделу. Ей всегда было непросто влиться в коллектив и найти с ними общий язык, даже несмотря на шестилетний опыт работы полевым агентом. А теперь, после того как ее обвинят в насилии над бывшим супругом, это лишь укрепит устоявшийся стереотип, который сложился у сотрудников правоохранительных органов в отношении женщин-агентов: чтобы преуспеть, они должны быть грубыми, жесткими и агрессивными. Ей хотелось бы думать, что это неправда, но какая-то часть ее сознания втайне соглашалась с подобными заблуждениями. На долю секунды ее даже охватило непреодолимое желание приставить пистолет к башке Дикона и спустить курок.

В ее глазах закипели слезы.

И в это самое мгновение патрульная машина подкатила к длинному и несуразному зданию изолятора временного содержания в районе, издевательски именуемом «Пятачок правосудия». На территории нескольких кварталов с мрачными многоэтажными постройками находились мужская и женская тюрьмы, служба шерифа, управление по делам несовершеннолетних, служба помощи пострадавшим от домашнего насилия, помещение магистрата и собственно суд. Карен доводилось несколько раз бывать в изоляторе, где она встречалась с помощниками шерифа и патрульными, посещала заключенных, допросы которых были нужны для исследовательской работы, и консультировала экспертов, создававших новую идентификационную базу данных отпечатков пальцев «ЛайвСкэн». Здесь работали тысячи служащих, а она знала в лицо лишь нескольких. Очень сомнительно, что она столкнется с кем-нибудь из них, особенно сейчас когда рабочий день уже давно закончился. Сомнительно также, что они смогут чем-нибудь помочь в ее нынешнем положении.

Патрульный автомобиль поднялся по длинному пандусу к задним воротам и остановился. Охранник внутри здания осмотрел их на мониторе, после чего открыл дистанционно управляемые электроникой огромные стальные двери. До сих пор Карен не пользовалась этим входом, но, когда за спиной у них с лязгом сошлись створки, а сверху обрушилась темнота, решила, что одного раза вполне достаточно.

Поставив автомобиль рядом с темно-вишневым «фордом-мустангом» без опознавательных знаков, патрульный положил свой револьвер и ее «Глок» в оружейный шкафчик, после чего провел Карен через двойные двери с электронным управлением в просторное помещение регистратуры. Последний раз Карен была здесь на ознакомительной экскурсии, за несколько дней до того как гигантский комплекс принял своих первых постояльцев несколько лет назад. В то время это была пустынная комната, столы с компьютерами в которой были закрыты пленкой от пыли, с выложенным белой мозаичной плиткой полом и свежеокрашенными в приятный зеленый цвет стенами из шлакоблоков. Тогда здесь стоял резкий запах лака, которым были покрыты дубовые панели и крышки столов. Ей еще показалось, что помещение слишком уж нарядное, чтобы использоваться в качестве следственной тюрьмы.

Но теперь она так не думала. Полицейские и помощники шерифа сидели за просторной стойкой и столами. В глаза бросались бесчисленные яркие наклейки, прикрепленные к папкам, ячейкам и пюпитрам в виде дощечки с зажимом, а стены украшали плакаты и распоряжения начальства. Звонили телефоны, звенели ключи, принтеры с шелестом выплевывали документы… И повсюду принимали и регистрировали арестованных.

Карен подвели к укрепленной на треноге фотокамере, поставили у стены с нанесенными отметками роста и вручили металлическую идентификационную табличку, которую она должна была держать перед собой. Сработала вспышка, залив все вокруг мертвенно-белым светом. Карен покраснела от смущения и растерянности. Затем ей предложили сесть на стул, ножки которого были привинчены к полу.

– Подождите здесь, – распорядился Гринвич и протянул несколько листов бумаги полицейскому, который обслуживал передвижную электронную установку для снятия отпечатков пальцев.

– Придется подождать, у меня уже целая очередь образовалась, – предупредил тот Гринвича.

Патрульный наклонился к уху помощника шерифа и что-то прошептал. Тот бросил короткий взгляд на Карен и что-то сказал Гринвичу, который кивнул и вернулся к Карен.

– Он вызовет вас первой, – сообщил молодой патрульный. – Профессиональная этика, сами понимаете. Небольшое одолжение коллеге по оружию.

Сорок пять минут спустя она стояла перед сканером для снятия отпечатков пальцев «ЛайвСкэн», который в электронном виде запечатлел рисунок ее капилляров на кончиках пальцев. Она знала эту систему изнутри, можно сказать, интимно. И мысль о том, что она стала для нее экспонатом, а не экскурсоводом, угнетала Карен. А затем она вновь оказалась предоставленной самой себе и своим мыслям. На этот раз ей пришлось прождать больше часа, прежде чем ее препроводили в одну из комнат для допросов, вереницей вытянувшихся вдоль стены. В клетушке размером четыре на четыре ярда, разделенной пополам пуленепробиваемым стеклом со встроенным микрофоном и приемной щелью для документов, Карен предстояла встреча с мировым судьей, во время которой у нее наконец будет долгожданная возможность высказаться в свою защиту.

Гринвич просунул подписанный протокол с изложением обстоятельств дела в узкую щель в стекле. Мировой судья – его звали Николас Гаррисон, судя по табличке на столе, – оказался широкоплечим, круглолицым здоровяком в бифокальных очках в черной проволочной оправе. Отодвинув в сторону папку с делом, он взял в руки протокол, составленный патрульным. Бросив взгляд на Карен, он коротко кивнул Гринвичу, который стоял у нее за спиной и чуть справа.

– Добрый вечер, ваша честь. У меня здесь статья восемнадцать двести пятьдесят семь, пункт второй, домашнее насилие. Потерпевший Дикон Такер. Подозреваемая – Карен Вейл, специальный агент ФБР. Мистер Такер заявляет, что мисс Вейл явилась к нему домой, а когда он попросил ее удалиться, впала в неистовство и ударила его каблуком в лицо…

Карен шагнула вперед.

– Все было совсем не так…

– Одну минуточку, агент Вейл, – прервал ее Гаррисон. Голос его из-за стекла звучал искаженно, с металлическим оттенком, но нахмуренный лоб и воздетый указательный палец не оставляли сомнений в его намерениях. – У вас еще будет возможность изложить свою версию событий. – Он повернулся к Гринвичу. – Продолжайте.

– Получив удар в лицо, мистер Такер упал. Он утверждает, что после этого мисс Вейл дважды пнула его в грудь. Затем она покинула место преступления, а потерпевшего в карете «скорой помощи» доставили в пресвитерианскую больницу штата Вирджиния с многочисленными переломами ребер. Его выписали оттуда четыре часа назад, после того как он прошел курс лечебных процедур.

Судья откинулся на высокую спинку стула.

– Что-нибудь еще?

– Компьютер показал наличие ПС-42 в деле, датированном восемнадцатью месяцами ранее.

– Та же самая жалоба?

– Да, сэр.

– Что такое ПС-42? – встрепенулась Карен.

Гаррисон снял очки и наклонился к ней.

– Это то, что называется «подозрительное событие». Если между супругами происходит ссора с применением насилия, а доказательств для производства ареста недостаточно, инцидент просто фиксируется в деле, но никаких действий по нему не предпринимается.

Судья вновь водрузил очки на нос и, открыв папку, принялся перелистывать страницы. Вытащив какой-то документ, он стал внимательно изучать его.

Карен нервно переступила с ноги на ногу. Восемнадцать месяцев назад. Тогда Дикон ударил ее кулаком в лицо, а она в ответ огрела его чугунной сковородкой, да так удачно, что рассекла ему лоб. Он вызвал полицию в надежде, что ее арестуют. Но из-за того, что и Карен смогла предъявить физические доказательства причиненных ей увечий – распухшая и кровоточащая губа, – а свидетелей, естественно, не нашлось, офицеры полиции не смогли установить главного виновника и, соответственно, ничего не предприняли.

– В общем, – сказал мировой судья, не отрывая глаз от бумаги, которую держал в руках, – похоже, здесь прослеживается явная склонность к насилию, агент Вейл. – Он медленно поднял голову и встретился с нею взглядом. – Вы имеете что-нибудь сказать?

– Имею, ваша честь. Инцидент, случившийся восемнадцать месяцев назад, был инспирирован моим бывшим супругом. Он ударил меня, а я в ответ вынуждена была схватиться за сковороду. Я забрала сына, и в тот же вечер мы ушли от него. На следующее утро я подала на развод. Сегодняшнее происшествие стало логическим продолжением того, что произошло несколько дней назад.

Дикон Такер набросился на меня…

Мировой судья приподнял брови.

– Вот как. И в деле имеется ваше заявление об этом?

– Нет, ваша честь. Я не стала писать на него заявление в полицию. Мне, безусловно, следовало сделать это, но он ударил меня так, что я потеряла сознание и не могла мыслить связно. Но сразу же после этого случая я рассказала обо всем детективу Полю Бледсоу, и он сможет подтвердить мои показания.

Гаррисон отвел глаза, и Карен сочла это дурным знаком.

– Поль Бледсоу – хороший детектив, но ведь он не был непосредственным свидетелем происшедшего. Я уверен, что вы понимаете это, агент Вейл.

Разумеется, я понимаю, но от этого не легче. Когда же закончится этот кошмар?

– Теперь что касается инцидента, который имел место сегодня утром. Дикон заманил меня к себе в дом якобы для того, чтобы я забрала учебник сына. Он отказался сам передать книгу в школу…

– Говорите по сути, пожалуйста.

Судья начинал терять терпение, еще один плохой знак.

– Мы поссорились, ваша честь, и вышли из себя. Он злорадствовал и торжествовал…

– В соответствии с показаниями присутствующего здесь офицера Гринвича, – прервал ее мировой судья, перебирая бумаги в поисках нужного документа, – вы утверждаете, что действовали в пределах самообороны. Но разве он ударил вас?

– Когда я поняла, что он не собирается отдавать мне книгу, то повернулась, чтобы уйти. Мне не хотелось затевать с ним ссору. Он схватил меня за руку, потянул и… Я ударила его.

Гаррисон вздохнул.

– Я не судья, участвующий в рассмотрении дела, и это не судебное заседание, агент Вейл. Моя цель заключается в том, чтобы установить вероятную причину, и, полагаю, у меня для этого есть достаточно оснований. Вы попали в очень неприятное положение.

Надеюсь, что оно разрешится к вашему удовлетворению.

Карен напряглась, глядя, как мировой судья поставил свою подпись под документом, а потом сунул его в прорезь.

– Офицер, можете забрать ордер.

Гринвич взял бумагу, расписался на ней и протянул ее Карен.

– Ваша честь, от имени пострадавшего я вынужден просить ордер на предупредительное заключение.

– Ордер на предупредительное заключение? Против меня?

Гаррисон поднял на Карен безразличный взгляд.

– Агент Вейл, когда вы внесете залог и снова окажетесь на свободе, я должен быть уверен, что вы не отправитесь прямиком в дом бывшего супруга и не вышибете ему мозги.

Честно говоря, именно так она и собиралась поступить. Но высказать свое желание вслух означало навлечь на себя огромные неприятности вдобавок к уже имеющимся.

– Я не намерена делать ничего подобного. Я собираюсь держаться от него как можно дальше.

Очевидно, колебания Карен не остались незамеченными Гаррисоном, который, покачав головой, заметил:

– На мой взгляд, вы помедлили с ответом, агент Вейл. Я почти уверен, что вы не намерены делать глупости, но вы носите пистолет и умеете с ним обращаться. Кроме того, у вас крайне натянутые отношения с бывшим супругом и вы уже продемонстрировали мне склонность к насилию при удобном случае. Я сыграю на вашей стороне, агент Вейл, хотя и сомневаюсь, что вы будете благодарны мне за помощь.

Гаррисон достал из стола очередной бланк, подписал его и передал Гринвичу.

– Заполните это, офицер. Я налагаю на нее предупредительное заключение сроком на семьдесят два часа. – Он взглянул на Карен. – Это чтобы вы остыли и обдумали свои дальнейшие действия. Виновны вы в выдвинутых против вас обвинениях или нет, но вам лучше избегать общества Дикона Такера.

Карен коротко выдохнула сквозь сжатые губы и покачала головой. Что же это за день сегодня такой, а?

– Я должен сказать вам еще одну вещь, агент Вейл. Считайте это дружеским советом или одолжением, как вам будет угодно. Найдите себе самого лучшего адвоката, какого только можете себе позволить. Административное правонарушение, выразившееся в домашнем насилии или нападении, – это не шутки. По новому законодательству к нему следует относиться очень серьезно. Если вас осудят, вам придется несладко. Вы лишитесь привилегии носить оружие. И это требования федерального закона, а не кодекса штата Вирджиния. Вы потеряете работу. Вот так-то.

Карен закрыла глаза. Оказывается, ее кошмары на этом не закончились.

– Что до суммы залога, – продолжал Гаррисон, – то мне уже известен ваш род занятий, уровень вашего дохода, равно как и отсутствие прежних конфликтов с законом и судимостей. Вероятность того, что вы скроетесь от правосудия, я полагаю минимальной, если, конечно, вы надеетесь сохранить свою работу. – Он черкнул несколько слов на документе, поставил подпись и снял очки, после чего закрыл папку. – Я определяю сумму залога в пятьсот долларов. Благодарю вас, офицер.

Гринвич повернулся к Карен, которая, по-прежнему отказываясь верить собственным ушам, смотрела сквозь стекло на судью.

– Я оставила сумочку в машине. У меня нет с собой денег.

– В таком случае телефонный звонок, который я вам обещал, придется очень кстати.

Он выдавил улыбку и жестом предложил ей первой выйти из кабинки.

 

…двадцать пятая

– Камера была размером шесть на восемь футов, Робби. Стены из шлакоблоков и крохотное оконце под самым потолком.

Робби оторвал взгляд от дороги и перевел его на Карен.

– Я знаю, мне приходилось их видеть.

Было начало третьего утра, и они двигались по федеральной автотрассе И-395, направляясь в штаб-квартиру оперативной группы, чтобы забрать ее автомобиль и сумочку заодно. Извилистое, обсаженное высокими деревьями шоссе летом казалось нарисованным и сказочно прекрасным, но в промозглую зимнюю ночь оно выглядело зловеще и таинственно, особенно когда свет фар машины выхватывал голые, нависающие над дорожным полотном ветви.

– Если раньше клаустрофобии у меня не было, то теперь я определенно ее заработала. – Карен вздрогнула всем телом и ослабила ремень, который напоминал ей об удушающих объятиях крошечной тюремной камеры. – Жуткое ощущение! Прошло три часа, прежде чем я добралась до телефона.

– Три часа?!

– Там была чертова пропасть заключенных, которые ждали своей очереди, а телефонов было всего два. Полицейские дали мне послабление и устроили нечто вроде торжественного приема – если только в каталажках такое возможно, – но все равно прошла целая вечность, прежде чем я смогла позвонить.

– Извини, что так задержался, пока добирался сюда.

Карен устало отмахнулась.

– Перестань, я очень благодарна за то, что ты заплатил залог. – Она откинула голову на подголовник. – Остается только надеяться, что суд примет решение в мою пользу и я смогу забыть об этом кошмаре.

– Карен, все устроится.

– Хорошо бы, иначе мне придется искать другую работу, – Она прикрыла глаза, стараясь отогнать мысли о том, что случилось. – Завтра мне предстоит найти себе хорошего адвоката. Судья заявил, что я должна нанять самого лучшего, какого только смогу себе позволить. Меня тошнит от одной только мысли, что мне понадобился адвокат защиты. Они же настоящие паразиты.

– Не расстраивайся заранее. Побереги силы. Сейчас есть вещи поважнее.

Робби был, конечно, прав – в данный момент у нее были и другие заботы.

– Надеюсь, что с Джонатаном все в порядке, – пробормотала она. – Я ведь так и не доехала до его школы.

И она уже совсем было собралась пуститься в рассуждения о бренности всего земного, как вдруг к жизни пробудился ее коммуникатор «БлэкБерри», за которым, с секундной задержкой, звякнул сотовый телефон Робби. Карен опустила взгляд на экранчик а потом подняла глаза на Робби, который пытался прочесть сообщение в тусклом свете приборной панели.

Они посмотрели друг на друга. На лице Робби был ужас. Им предстояла приятная перспектива лицезреть еще одно изуродованное тело. Он крепче стиснул рулевое колесо и покачал головой.

– Ну вот, все начинается сначала.

– Два часа ночи, – пробормотала Карен. – Неужели Окулист не знает, что меня только что выпустили из тюрьмы?

Полчаса спустя они подъехали к тротуару перед маленьким кирпичным домиком в Александрии. На его крылечке стояла плетеная мебель, а на колонне, поддерживающей балкон второго этажа, трепетал на ветру американский флаг.

Напротив входа была припаркована «Краун Виктория» Бледсоу, которая стояла впритык за «акурой» Хэнкока и «фольксвагеном-джеттой» Манетт. На дорожке, ведущей к входу, вплоть до соседского дворика, уже была протянута полицейская лента. Она огораживала просторный участок земли, чтобы сохранить место преступления в неприкосновенности и по возможности сберечь отпечатки ног Окулиста, которые он мог оставить, когда приходил и уходил отсюда. У самого крыльца уже стояли на треногах галогенные лампы, заливая ослепительным светом фасад дома, у которого суетились эксперты-криминалисты. Соседям, разбуженным ночной активностью, предстала поистине сюрреалистическая картина, встретить которую можно было разве что на съемочной площадке Голливуда. Но камер, равно как и актеров массовки, не было. К несчастью, здесь разворачивалась сцена из реальной жизни.

Когда они с Робби вылезали из машины, к ним подъехал Синклер на своем «шевроле» шестьдесят девятого года выпуска. Обменявшись приветственными кивками, дальше они двинулись уже втроем. К тому времени как они добрались до дверей спальни, ни у кого уже не оставалось сомнений, что здесь поработал их старый знакомый Окулист. Кровавые узоры на стенах, а над изголовьем кровати намалевано привычное послание.

– Раны, полученные во время самозащиты, отсутствуют, – сообщил им Бледсоу. – Почерк тот же самый. Съел свой обычный ленч в гостиной. Отпечатки зубов не обнаружены. Криминалисты ищут слюну, но я сомневаюсь, что мы найдем что-нибудь.

Тело женщины на кровати было изуродовано так же, как и предыдущие, а левая рука опять оказалась ампутированной.

– Жертву зовут Дениза Крэнстон. Визитных карточек нет, но мы обнаружили платежную квитанцию. Она работает в художественной галерее «Фонарщик». Менеджер по продажам.

– Какая она у нас по счету жертва, шестая? Или пятая? – поинтересовался Синклер. – А то я уже сбился со счета.

Карен не могла отвести взгляда от изуродованного тела.

– Неофициально она шестая жертва.

– Под каким бы номером она ни числилась, все равно это слишком много, на мой взгляд, – заявил Бледсоу.

Манетт вытянула шею, внимательно оглядывая интерьер комнаты.

– Ты говоришь, она работала в Художественной галерее?

– В отделе высокотехнологичной мебели, – согласно кивнул Бледсоу.

– Судя по этой норе, – презрительно бросила Манетт, – ей не помешало бы перенести сюда что-нибудь из своей галереи.

Робби глубоко вздохнул.

– Она как-то не вписывается в общую картину. Я имею в виду род ее занятий. Менеджер по продажам, экономист-бухгалтер, стоматолог-гигиенист…

– Разве что никакой общей картины или шаблона нет, и все это – игра нашего воображения, – заявил Бледсоу.

Хэнкок тем временем внимательно изучал стены.

– В этих рисунках что-то есть, я просто нутром чую, – сказал он. Карен зевнула.

– Смотри дальше, может, и найдешь что-нибудь. Типа отрубленной руки.

Хэнкок метнул на нее недовольный взгляд.

– Я по-прежнему работаю над этим.

Синклер со щелчком надел на руки латексные перчатки. Остальные последовали его примеру.

– Ну что, приступим, пожалуй?

Карен подошла к Робби и сказала, что выйдет на минуту на улицу. Ей надо проверить поступившие сообщения на случай, если звонил Джонатан.

Она остановилась на дорожке, ведущей к крыльцу, как раз за полицейской лентой, достала из кармана коммуникатор и набрала номер своего домашнего телефона. Включился автоответчик, и она ввела личный код доступа. Прозвучала единственная запись: вчера вечером ей звонила дежурная сестра из больницы Галифакса с сообщением о том, что с Джонатаном произошел несчастный случай. У Карен оборвалось сердце. Дрожащими пальцами она принялась судорожно набирать номер, который оставила медсестра. Это оказалась главная телефонная линия, и, пообещав соединить ее с нужным отделением, оператор попросила подождать. Карен вернулась в дом, отвела Робби в сторону и взяла у него ключи от машины. Пытаясь одновременно оставаться на линии и управлять автомобилем на темных незнакомых улицах, она вдруг поняла, что из коммуникатора идет сигнал отбоя.

– Проклятье! – в сердцах выругалась она и швырнула ни в чем не повинную электронную машинку на сиденье рядом с собой.

Через двадцать минут Карен уже бежала по коридору к столику дежурной сестры в отделении реанимации.

– Внизу мне сказали, что мой сын здесь. Джонатан Такер, его привезли прошлой ночью. Меня зовут Карен Вейл, я только что получила ваше сообщение.

На вид дежурной сестре только-только перевалило за пятьдесят, и ее седые волосы были собраны в строгий, аккуратный узел на затылке. Она свысока глянула на Карен, а потом сверилась с бумагами.

– Сообщение было отправлено вам вчера еще в девять сорок девять вечера…

– Да, знаю. Я была… вчера вечером меня не было дома. Где мой сын?

– Следуйте за мной, – обронила медсестра и с некоторым трудом извлекла свое массивное тело из-за стола.

Она отвела Карен в палату, в которой лежал Джонатан. К обеим его рукам тянулись трубки капельниц.

– О господи, Джонатан… – Карен остановилась рядом с кроватью и положила руку сыну на плечо. – Что случилось?

– Это было не мое дежурство, но согласно записям в истории болезни мальчика привезли сюда без сознания после того, как он упал со ступенек лестницы, ведущей в подвал. – Медсестра бросила взгляд на папку, которую держала в руках, и перевернула несколько страниц. – Карету «скорой помощи» его отец вызвал в девять пятнадцать, и в девять тридцать одну вашего сына доставили в клинику.

– Что с ним такое? Я могу поговорить с лечащим врачом?

– Сейчас я его позову.

И медсестра выплыла из палаты.

Карен подтащила к кровати стул, села и погладила сына по голове.

– Ох, Джонатан, прости меня. Мне так жаль…

Пять минут спустя в палату быстрым шагом вошел высокий худощавый чернокожий мужчина лет под сорок.

– Меня зовут Дэвид Альтман, – представился он глубоким хриплым голосом. – Вы мать мальчика?

– Карен Вейл.

Врач кивнул.

– Мисс Вейл, очевидно, ваш сын упал с лестницы и ударился головой. В результате травмы он потерял сознание, и нам пришлось, как видите, положить его под капельницу, чтобы ввести питательный раствор. Дышит он самостоятельно. Сканирование МРТ, методом магнитно-резонансной томографии, выявило опухоль мозга…

Карен выставила перед собой руку, прерывая его. Потом прижала ладонь к губам, пытаясь сдержать взрыв чувств.

– Короче, доктор! Пожалуйста.

– У него закрытая черепно-мозговая травма. Возможно сотрясение с травматическим кровоизлиянием в мозг. Он в коме, мисс Вейл. Я хотел бы быть осторожным в прогнозах, но, если вы станете настаивать, скажу. Шансы есть. Ваш сын сохранил некоторую способность к реагированию, но при этом наличествуют и факторы, вызывающие осложнения. Хорошая новость заключается в том, что в мерах по неотложному жизнеобеспечению нет необходимости. Мой прогноз станет оптимистичнее, если я увижу увеличение способности к реагированию и целенаправленные движения.

Карен глубоко и судорожно вздохнула, боясь, что не выдержит и разрыдается. Она должна быть сильной. Ей нужна ясная голова, чтобы задать правильные вопросы. Она знала, что это Дикон столкнул Джонатана. Знала, и все тут.

– Когда он очнется, он будет помнить о том, что с ним случилось?

– Скорее всего, у него будет наблюдаться ретроградная потеря памяти о событиях, непосредственно предшествовавших несчастному случаю. В данном случае – падению с лестницы. Но память вернется. Когда именно, сказать трудно. Может быть, через несколько часов. Но с таким же успехом на это может понадобиться и несколько недель.

Карен почувствовала, что нижняя губа предательски задрожала, и прикусила ее. Она сделала глубокий вдох через нос, потом медленно и неровно выдохнула. Она покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась рукой за спинку стула.

– Я понимаю, что на вас сразу обрушилось столько всего. Хотел бы сообщить вам что-нибудь обнадеживающее, но пока что я сказал все, что знаю. Следует дать организму возможность заняться лечением самостоятельно. Кстати, если хотите, поговорите с сыном, можете почитать ему. Не могу гарантировать, что он вас услышит, но результаты некоторых исследований позволяют предположить, что коматозный мозг способен воспринимать подобные внешние сигналы и раздражители.

Карен заставила себя поднять глаза на врача.

– У него останутся необратимые повреждения? Можете говорить прямо, док.

Он заколебался, похоже, прикидывая, выдержит ли она плохие новости.

– Пока я даже не могу сказать, придет ли он в себя. Почему бы нам не подождать немного? Давайте не будем спешить с выводами.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Существует вероятность того, что, когда он очнется, с ним будет все в порядке, но при этом я не могу исключить возможность возникновения остаточных осложнений. Правда заключается в том, что строить предположения слишком рано.

Карен кивнула и поблагодарила врача, который, извинившись, отправился по своим делам. Она же осталась в палате, взяла Джонатана за руку и уткнулась лицом ему в плечо. И только когда за спиной, закрываясь, щелкнул дверной замок, она дала волю слезам.

 

…двадцать шестая

Карен вспоминала счастливые времена, оставшиеся в прошлом Вот Джонатан на качелях в парке в Куинсе… Дикон уехал в командировку, тогда он работал менеджером в компании сотовой связи. Его карьера шла в гору, да и перед ней открывались заманчивые перспективы. Она только что подала заявление на поступление в Академию ФБР. Это был шанс не только подняться на следующую ступеньку в иерархии сотрудников правоохранительных органов но и обрести более безопасное рабочее окружение. Трехлетний Джонатан раскачивался взад-вперед, и в воздухе разносился его счастливый смех.

– Выше! – требовал он, повизгивая от восторга. – Выше, мамочка!

Она толкнула качели сильнее. Температура подбиралась к душным и знойным девяноста пяти градусам, влажность воздуха достигла почти той же отметки. Карен изнемогала от жары, ей нужен был глоток свежего прохладного воздуха, и она жалела о том, что не взяла с собой шляпу от солнца. Старая добрая нью-йоркская погода…

Она вспомнила о своем первом назначении после Академии, после которого три года спустя Дикон лишился работы из-за махинаций с бухгалтерскими документами. Но сам он утверждал, что речь идет всего лишь о невольной и непреднамеренной ошибке. Тогда Карен поверила ему и защищала его. Впрочем, именно с этого момента и начался его путь вниз, свободное падение, которое продолжалось следующие четыре года. Дикон перестал принимать лекарства от биполярного расстройства, начал пить, утратил стимул и желание для поиска новой работы. Он перебивался случайными заработками, причем каждая его последующая должность была менее престижной, чем предыдущая. Похоже, он смипился с поражением и, хотя Карен изо всех сил старалась вывести его из подавленного и угнетенного состояния, погрузился на самое дно, когда ей предложили занять вакантное место в Отделе криминальной психологии. Его уязвленное мужское самолюбие не вынесло очередного удара, и он проникся к ней все возрастающим презрением и ненавистью.

Карен пришлось воспитывать Джонатана одной. Она устроила сына в группу продленного дня, чтобы иметь возможность забирать его из школы вечером, возвращаясь после работы. Но после того как ее карьера на новом месте пошла в гору, она все реже и реже виделась с Диконом, который, согласившись временно поработать водителем-дальнобойщиком, так и застрял на этом месте. Подобно кубику льда, забытому в стакане, их любовь медленно таяла, пока не осталось и следа от того чувства, что сблизило их много лет назад. Мысль о разводе неоднократно приходила Карен в голову, но она все никак не решалась сделать первый шаг. Карен Вейл, меткий стрелок, бесстрашный детектив нью-йоркского управления полиции и опытный агент ФБР, не могла поразить самую главную цель в своей жизни.

Когда Дикона уволили и с этой работы по обвинению в агрессивном поведении на дороге, это стало последней каплей. Он сидел дома, наливаясь пивом, и выплескивал ярость на жену, оскорбляя и унижая ее. Так продолжалось шесть месяцев, а потом он перешел от слов к делу и в первый и единственный раз ударил ее. В тот же вечер она ушла из дома. С разбитой губой и болью в сердце. Она отплатила Дикону пять дней спустя, подав заявление на развод…

Карен горестно покачала головой. Фитиль был подожжен, и вот теперь, похоже, грянул взрыв. Ее сын лежит на больничной койке в коме. Как такое могло случиться?

В ее мысли проникла ритмичная вибрация коммуникатора, вырвав ее из полудремы. Подняв голову, она поняла, что заснула у кровати Джонатана. Из уголка рта у нее, пачкая руку сына, сочилась струйка слюны. Вытерев ее, она взглянула на часы. Половина восьмого утра.

Текстовое сообщение пришло по индивидуальной линии связи из Департамента поведенческих наук. Карен набрала указанный номер, и ее перевели на кабинет Томаса Гиффорда. Вне всякого сомнения, босс только что узнал о ее аресте. В последние часы на нее свалилось столько всего, что она попросту забыла позвонить ему.

Проклятье! Она своими руками подлила масла в огонь.

– Мистер Гиффорд хочет видеть вас у себя в кабинете как можно быстрее, – сообщила секретарша.

– Передайте ему, что я уже еду. Буду примерно через сорок пять минут.

Она поцеловала Джонатана на прощание, понимая, что ничем ему не поможет, если даже останется сидеть подле него до самого вечера.

– Я люблю тебя, – прошептала она и вышла.

Карен подъехала к торговому центру и поставила машину на стоянку. Глядя в зеркальце заднего вида, она попыталась привести себя в порядок, но спустя несколько минут вынуждена была признать, что выглядит просто ужасно. Она по-прежнему ездила на автомобиле Робби, не имея при себе ни сумочки, ни косметички. Да что там говорить, у нее даже не нашлось времени, чтобы заехать домой и принять душ.

Она поднялась на лифте на второй этаж, набрала на цифровом замке личный код доступа и направилась по коридору к кабинету Гиффорда. Размерами он раза в три превосходил ее клетушку, а из огромного венецианского окна во всю стену открывался потрясающий вид на парки Аквии.

Карен постучала в открытую дверь. Гиффорд поднял голову и знаком предложил ей войти. Он прижимал к уху трубку телефона и энергично кивал невидимому собеседнику.

– Знаю, знаю, но я хочу, чтобы все было именно так. Мне плевать, если он сочтет себя козлом отпущения… Знаете что? Отлично, это как раз про него. Можете говорить ему все, что вам заблагорассудится. – Он недовольно фыркнул и повесил трубку.

– Если я не вовремя… – начала было Карен.

– Нет, нет. Присаживайтесь. Я готов в любое время встретиться со своим агентом, который был – как бы это выразиться? – арестован. Мне в любое время приятно поболтать со своим агентом о том, как она не оставила на своем муже живого места, после чего угодила в тюрьму и даже не удосужилась позвонить своему начальнику, чтобы поставить его в известность о случившемся. Будь я проклят, но мне только что звонили из полицейского управления округа Фэрфакс! И какой-то несчастный лейтенант заявил, что у него для меня плохие новости.

– Сэр, прошу прощения. Мне очень жаль, что так вышло. Прошу прощения за неприятности, которые я доставила вам и Бюро…

– Предполагается, что вы работаете вместе с оперативной группой над делом Окулиста. Вы еще помните такого?

– Сэр, я собиралась позвонить вам сразу же, как только вышла наследственного изолятора. Процедура затянулась неимоверно, и мне удалось освободиться только в начале третьего утра. Я как раз направлялась в штаб-квартиру оперативной группы, чтобы забрать свою машину и сумочку, а потом оставить для вас сообщение на голосовой почте. Но на полпути нам позвонил Поль Бледсоу. У нас появилась очередная жертва.

Гиффорд откинулся на спинку кожаного кресла.

– Еще одна жертва Окулиста?

Она молча кивнула.

– Черт возьми! – Его глаза обежали письменный стол, прежде чем остановиться на Карен. – Вы отвратительно выглядите.

– Я знаю, сэр. Просто я еще не успела побывать дома. Когда мы осматривали дом жертвы, я получила сообщение о том, что мой сын попал в больницу… – Она почувствовала, что вот-вот расплачется, и страшным усилием воли подавила подступившие слезы. Сделала глубокий вдох. – Отец столкнул его с лестницы. Он в коме.

Карен отвернулась, вытирая выступившие на глазах слезы.

– Мне очень жаль. Я не знал об этом.

Она кивнула.

– Я опровергну выдвинутые против меня обвинения, сэр.

Гиффорд взял со стола ручку и принялся разглядывать ее с преувеличенным вниманием. Карен догадалась, что ее ждет. А тот факт, что он избегал смотреть ей в глаза, недвусмысленно свидетельствовал о том, что решение уже принято.

– Надеюсь, вы понимаете, как глубоко я сожалею о том, что мне предстоит сделать. Но я предлагаю вам с сегодняшнего дня уйти в оплачиваемый административный отпуск. Удостоверение личности, значок агента и пистолет остаются при вас. Но на работе вам появляться категорически не рекомендуется. Я недавно разговаривал с начальником СВР. Они будут здесь в одиннадцать, чтобы побеседовать с вами. Сотрудничайте с ними. Помните, что они выступают на вашей стороне. Внутреннее собеседование – чистая формальность, которая, правда, приобрела личностный оттенок. Стоит им завести дело, как они станут постоянно отслеживать и контролировать ситуацию. Но действовать они начнут лишь в том случае, если вас признают виновной.

Карен смотрела себе под ноги.

– Я понимаю, сэр.

– Почему бы вам не подождать их в своем кабинете? Заодно наведете порядок у себя на столе. Когда СВР будет готова побеседовать с вами, я дам знать.

Карен встала со стула и направилась к двери.

– Спасибо, – не оборачиваясь, сказала она.

И вышла из кабинета.

 

…двадцать седьмая

Гиффорд посоветовал ей навести порядок на рабочем столе. Но он итак был в порядке, причем идеальном. Карен обвела взглядом свой офис, раздумывая над тем, насколько серьезным окажется собеседование с представителями Службы внутренних расследований. В конце концов, ведь она была арестована за нападение на бывшего супруга. Как они к этому отнесутся? Разумеется, она невиновна, но не даст ли это Гиффорду желанный повод раз и навсегда избавиться от нее? Угадать, что он задумал, иногда было просто невозможно. Да, конечно, Карен частенько бросала ему вызов и оспаривала его решения, но, в конце концов, она ведь была прекрасным специалистом и хорошо знала свое дело. А это много значит и за это многое можно простить, не так ли? Но в глубине души она сознавала, что ответ на этот риторический вопрос звучит так: необязательно.

Карен понимала, что ей нужно отвлечься и не терзаться из-за того, что может случиться. Она открыла Outlook и скачала всю свою почту, не будучи уверенной в том, что ей разрешат к ней доступ впоследствии. Просмотрев поступившие пустяковые сообщения, она быстро набросала ответ обвинителю по поводу дела, которое скоро должно было рассматриваться в суде, и совсем уже собралась закрыть программу, как вдруг заметила еще одно письмо, которое привлекло ее внимание. В поле «Тема» значилось: «Это здесь, в…». Карен почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

Она опустила взгляд на область предварительного просмотра, и высветившийся текст словно ударил ее в лицо, да так, что у нее перехватило дыхание. Открыв сообщение, Карен стала читать его.

– В моем потайном убежище пахнет пылью и плесенью. Однажды в поисках сигарет я раскрыл старую коробку, и оттуда мне в ноздри ударил такой же запах. Он довольно сильный, и от него у меня щекочет в носу. Здесь, в тайнике, темно и тесно, зато он мой. Он не знает о нем, а это значит, что он не сможет найти меня здесь. А если он не сможет найти меня, то не сможет и сделать мне больно. Здесь я могу думать. Могу дышать (если не обращать внимания на запах) без опаски, что он начнет орать на меня. Я сижу в темноте в полном одиночестве и знаю, что я в безопасности. Здесь ОН не сможет причинить мне зла.

Но я все равно наблюдаю за ним. Я слежу за ним через щелочку в стене. Я вижу, как он приводит домой проституток. Я вижу, что он делает с ними, перед тем как подняться наверх, в спальню. Иногда я слышу, что они говорят, но большую часть времени я просто смотрю. И вижу, что он делает.

На самом деле мне необязательно смотреть. Я знаю и так. Я знаю, потому что то же самое он проделывает и со мной.

Господи, спаси и помилуй! Он обращается ко мне. Окулист прислал мне письмо. Интересно, есть ли на свете другой серийный убийца, который посылал бы полицейским сообщения по электронной почте? Обычное письмо – да, но электронное…

Нет, о таком Карен никогда даже не слышала. Ведь проследить сообщения, отправленные по электронной почте, намного легче…

Она взглянула на имя отправителя: Дж. Дж. Кондон. Карен знала, что это ничего не даст и что создать учетную электронную запись с фальшивыми данными проще простого. Она попыталась переслать сообщение в лабораторию, но у нее ничего не вышло. Она нажала клавишу «File/Print», но из принтера выползла чистая страница.

– Какого черта?

Карен нажала клавишу «PrtScn», чтобы снять «изображение» со страницы – то есть всего, что высветилось на дисплее ее компьютера, – и вставила получившуюся картинку в документ, созданный редактором Word.

Она подняла трубку, набрала номер ГКА, группы компьютерного анализа, и рассказала технику, Синтии Арно, о том, что тут нее происходит. Пока она говорила по телефону, сообщение исчезло из ее почтового ящика.

– Исчезло? – переспросила Синтия.

– Исчезло, исчезло! – выкрикнула Карен, лихорадочно просматривая содержимое своего почтового ящика. – Как будто его вообще не было. Все другие мои сообщения целы, а вот это… пропало.

– Проверь папку «Удаленные». Быть может, ты случайно стерла его.

– Я не удаляла его, Синтия. – Тем не менее Карен проверила папку. – Его здесь нет.

Если бы ей удалось сохранить полученное послание, то через него они смогли бы выйти на почтовый сервер, с которого было отправлено письмо, а затем и проследить его маршрут. Для подобных целей существуют специальные цифровые технологии, которые либо вообще неизвестны обычным пользователям, либо последние имеют о них самое смутное представление. И пусть преступник считал себя очень умным и хитрым, но эксперты Бюро нередко оказывались умнее. Но без сообщения…

– Я сделала снимок с экрана, на котором виден текст письма. В Очень хорошо, Карен. Пришли его нам, мы посмотрим и подумаем, что можно сделать.

– Я еще не сошла с ума. И я не удаляла письма. А это не может быть какой-нибудь вирус?

– Вряд ли. Но есть одна хитрая штуковина, которая не позволяет распечатывать письма, зато заставляет их самоуничтожаться, шпионить за твоими перемещениями и воровать твои пароли…

– Это не просто шпионское программное обеспечение, Синтия. Я работаю по делу Окулиста. И у меня есть причины полагать, что это сообщение прислал мне именно он. Это не шутки. Последствия могут быть поистине непредсказуемыми.

– Мы сделаем все возможное. А пока выключи компьютер и отсоедини от сети. Я сейчас кого-нибудь пришлю забрать его, нам придется поработать с твоим жестким диском. Даже если сообщение удалено, это не означает, что оставленные им следы нельзя считать с диска. Но предупреждаю сразу: на это потребуется время.

Карен бросила взгляд на часы. Сейчас здесь будут сотрудники СВР.

– А если я скажу, что времени у нас нет?

– Это не поможет.

Карен откинулась на спинку стула и вздохнула.

– Почему-то так я и думала.

– Хорошо, слушайте, – начал Бледсоу, когда сотрудники оперативной группы собрались в штаб-квартире. – Надеюсь, все сумели с пользой для себя провести свободное время и отдохнуть. А теперь нас ждет работа. И беготня, и мозговой штурм. Я знаю, что все вы устали. Я тоже. – Он открыл пакет с плюшками и поставил его на стол. – Прежде чем мы перейдем к новой жертве, нужно подвести некоторые итоги. Это дело могут забрать у нас очень быстро, поэтому я хочу принять все меры к тому, чтобы такого не случилось.

Детективы и Хэнкок расселись по своим местам. Стул Карен остался пустым, и это бросалось в глаза.

– А где Карен? – поинтересовался Синклер.

Бледсоу остановился перед доской, установленной в конце комнаты.

– Начнем без нее. Я введу ее в курс дела позже.

Сняв колпачок с маркера, он написал: «Список стоматологических пациентов».

– Син, ты первый. Расскажи, что тебе удалось раскопать.

– Хорошо. Погибшая работала на трех зубных врачей. У меня есть списки пациентов по каждому из них, и сейчас мы сопоставляем их. Пока что никаких совпадений, но мы еще не закончили. Я отдал распоряжение, чтобы проверку начали с последних двух лет.

Бледсоу сделал несколько пометок на доске.

– Хорошо. Эрнандес, ты работал со списками наемных сотрудников.

– Я еще не закончил собирать информацию. Но кое-какие зацепки уже появились, и я над ними работаю. В списках значатся три сексуальных преступника. Я затребовал их личные дела и сейчас опрашиваю тех, кто работал вместе с ними. У меня уже назначены встречи с менеджерами по персоналу, чтобы уточнить, когда они были на работе, в какую смену, когда у них были выходные дни, когда они брали больничные и тому подобное.

– Допросы членов семей погибших, их друзей, соседей… мы все этим занимается. У кого-нибудь возникли проблемы?

– Мне пока не удалось связаться с одним из родителей, – сказала Манетт. – Родители разведены, и отец уехал из города.

Бледсоу снова написал несколько слов на доске и закрыл маркер колпачком.

– Бывшие заключенные с обезображенными лицами и травмами? Кто отвечает за это направление?

– Я, – поднял руку Синклер. – У меня их набралось тридцать пять. – Мне осталось проверить еще примерно с дюжину, но пока все впустую. Ничего, тупик. Несколько человек умерли, шесть или семь снова за решеткой, а у остальных солидное алиби.

– По массажной терапии что-нибудь есть?

– Ничего, – ответил Синклер.

– Один красавчик недавно сделал мне бесплатный массаж, – заявила Манетт.

– Рад за тебя, – съязвил Бледсоу. – Я еще не сообщил вам данные анализа комочков земли, обнаруженных в доме Сандры Франке. Эксперты говорят, что это типично местная почва и внутрь ее, очевидно, занесли с заднего двора. – Он швырнул маркер на стол. – Не забудьте передать Карен все свои формы ЗООП, чтобы она могла сопоставить их виктимологию. Может быть, она сумеет что-нибудь обнаружить.

Манетт презрительно фыркнула.

– Можно подумать, это здорово нам поможет, особенно учитывая, что сейчас мы по самые уши в дерьме.

– Да, – спохватился Бледсоу, пропустив ее реплику мимо ушей, – чуть не забыл. Еще одно замечание по Франке. В отчете патологоанатома сказано, что у нее обнаружены прижизненная травма правой щеки и сломанный нос. Похоже, НЕПО, неизвестный подозреваемый, ударил ее.

Робби подался вперед.

– Это что-то новенькое. Может, она что-то почуяла, заподозрила, например, что он не тот, за кого себя выдает, и у них случился конфликт? Она ведь занималась в фитнес-центре, то есть была достаточно сильной и могла оказать сопротивление. На теле обнаружены раны, полученные при самозащите?

Бледсоу перевернул страничку блокнота, лежавшего перед ним.

– Нет, не обнаружены, но левая рука отсутствует. Если она ударила его левой рукой, то мы об этом не узнаем. – Он перевернул еще одну страницу. – Кстати! Она была левшой.

– Значит, у нашего приятеля на лице может красоваться большущий уродливый синяк, – заключил Синклер.

Бледсоу скептически поджал губы.

– Поскольку подозреваемых у нас нет, не уверен, что это поможет. Кроме того, синяк можно скрыть с помощью макияжа, а через несколько дней он вообще сойдет. – Он раздраженно отшвырнул блокнот. – Ладно, распределение заданий остается тем же и для последней жертвы, Денизы Крэнстон. Кто-нибудь хочет что-то сказать? – Все промолчали, и он подвел итог: – В таком случае, за работу.

 

…двадцать восьмая

Он стоял рядом с гончарным кругом и смотрел, как блондинка положила руки на комок сырой глины. Все остальные его студенты только что разошлись, и дверь со щелчком захлопнулась за последним из них. В мастерской было тихо, если не считать жужжания ламп дневного света на потолке.

Блондинка подняла голову и взглянула на него своими круглыми, небесно-синими глазищами.

– Вы не могли бы мне помочь?

На мгновение он заколебался. Если бы ты только знала, сука, если бы ты только знала… Но, надев свою лучшую улыбку, которую он всегда приберегал для учеников, он ответил:

– Конечно.

Она была новенькой, пришла всего на второе занятие, и к тому времени он уже успел коснуться основных моментов и принципов лепки и моделирования, раскрашивания и обжига. Обычный курс для начинающих. Он предпочитал побыстрее перейти от основ теории к практике, дать возможность ученикам поскорее взять в руки глину, поскольку ощущение скользкого материала под пальцами заменить было нечем. Он стремился составить начальное впечатление о художественном вкусе и творческих способностях своих учеников по тому, как они реагировали на первое прикосновение к сырой глине. Глядя на то, что у них выходило после первого самостоятельного общения с исходным материалом, он многое узнавал о них.

Блондинке нравилась холодная влажность глины, он сразу это понял. А вот что касается ее способностей… Кажется, особых надежд в данном случае питать не следует. Но она захотела остаться после занятий и опробовать гончарный круг, чем немало удивила его.

Нет, поистине достойно удивления, насколько же доверчивы некоторые люди. Особенно сучки. Отчего-то они полагают что обладают стойким иммунитетом ко всему плохому, что может с ними случиться. Они совершенно спокойно ходят по вечерам в разные места, в супермаркеты, к банкоматам и искренне считают себя в полной безопасности. Думают, что с ними не может случиться ничего дурного. Что же, выходит, они настолько тупы или убеждены в своем бессмертии, что не позволяют себе задуматься о том, что могут стать следующей жертвой.

Впрочем, конечно, есть и такие, кто боится высунуть нос за порог. Он смотрел выпуски новостей по телевизору, читал газеты Эксперты советуют женщинам ходить группами. Избегать безлюдных мест и зон повышенной опасности – можно подумать, он когда-либо охотился в зонах повышенной опасности! – внимательно смотреть по сторонам и не терять головы. О да, чертовски полезный совет, особенно тогда, когда у них на пороге возникает он, в строгом темном костюме, со значком агента ФБР в бумажнике, и просит о помощи.

Он встал позади светловолосой сучки, и запах мятного шампуня ласково защекотал его ноздри. Он глубоко втянул его носом… приятный аромат, ничего не скажешь. Он бросил взгляд на ее левую руку, на безымянном пальце которой уютно мерцало кольцо с крупным бриллиантом. Какое непритязательное оформление! Простое, как граненый стакан. И из глины она, скорее всего, соорудит нечто столь же примитивное. Отнюдь не произведение искусства, а что-нибудь лишь чуть лучше безвкусного убожества, которому одна дорога – в мусорную корзину или, в крайнем случае, на распродажу домашних вещей, где красная цена этому творению – пятьдесят центов. Он почувствовал, что его подозрения относительно творческих способностей светловолосой сучки получили неожиданное подтверждение.

Но кошмарный дизайн ее обручального кольца отступал перед тем фактом, что она была замужем. И блондинкой вдобавок. С голубыми глазами. Чистыми и яркими, как весеннее небо.

Он подошел к ней сзади вплотную, протянул руки из-за спины и накрыл ее ладони своими. Гончарный крут крутился безостановочно, и комок сырой глины на нем еще не обрел очертаний готового изделия. Он спросил, осознает ли она, какая сила сейчас сосредоточена в ее руках.

– Вы можете превратить этот кусок глины в произведение искусства, можете придать ему любую форму, какую только захотите. Вы можете творить! И это чувство нельзя принимать как должное.

Она ничего не поняла. Но, очевидно, его слова показались ей смешными, потому что она неуверенно хихикнула, и плечи ее дрогнули. Любой другой на его месте непременно решил бы, что она флиртует с ним. Впрочем, с таким же успехом он мог и ошибаться. Должно быть, всему виной его искаженное мироощущение. Если бы она только знала…

Если бы только она была брюнеткой. Если бы только у нее были холодные, беспощадные глаза, в которых светится зло. Он мог бы взять ее прямо здесь и сейчас. Если бы только…

 

…двадцать девятая

Контора П. Джексона Паркера, адвоката, производила убогое впечатление. На полу лежал потертый ковер машинной вязки, стены украшали репродукции Мане и Моне в металлических рамах а в приемной стояли литые пластмассовые садовые стулья для пикников. Сиденья оказались на удивление удобными, но выглядели при этом абсолютно не к месту внутри помещения, а не снаружи, на лужайке. Уголок секретаря в приемной включал древний персональный компьютер, который даже не поддерживал операционную систему «Windows», и телефон с двумя линиями, который знавал лучшие дни… лет десять назад.

Адвокатская контора располагалась на окраине Вашингтона в далеко не самом фешенебельном районе частных особняков, неподалеку от железнодорожного вокзала «Юнион-Стейшн». Карен пришлось дважды иметь дело с Паркером по долгу службы, причем один случай она запомнила надолго. Ее вызвали в суд для дачи показаний в качестве эксперта-психолога, поскольку она оказалась тем самым агентом, который составлял психологический портрет клиента Паркера. Адвокат высмеял работу всего Отдела криминальной психологии, назвав ее мешаниной предположений и допущений, сотканной и удерживаемой воедино психологическими приемами, уместными лишь при работе с хрустальным магическим шаром. Улики, на основании которых строилось дело против серийного убийцы Бобби Джо Даннинга, по большей части действительно были косвенными, однако Карен твердо верила в то, что он виновен. На этот счет у нее не было ни малейших сомнений. Но нельзя построить дело на одной только уверенности психолога-криминалиста, пусть даже она и проделала колоссальную работу Ведь под нарисованный ею портрет убийцы можно подогнать тысячи людей, посему жюри присяжных не обязано уверовать в то, что человек, которого им предъявила полиция, и есть виновная сторона.

Паркер блестяще сумел заронить зерно сомнения в души присяжных заседателей, но все-таки аргументы обвинения оказались сильнее. Несмотря на положительный исход, Карен не забыла, как мастерски Паркер пытался развалить дело, выстроенное окружным прокурором. Пожалуй, именно поэтому она и оказалась сегодня в приемной этой, без сомнения, неординарной личности, П. Джексон Паркер высунул голову из-за обшарпанной дубовой двери и увидел Карен.

– Агент Вейл, заходите, прошу вас.

Карен кивнула на пустое кресло секретаря.

– Так, значит, это театр одного актера? Никогда бы не подумала.

– Я отправил свою помощницу за кофе. Наша кофеварка сломалась, а работать без сего божественного напитка я решительно отказываюсь. Он расширяет артерии, да и вообще помогает мне думать.

Карен последовала за ним по короткому коридорчику, в который выходили несколько столь же обшарпанных и побитых жизнью дверей. Они вошли в кабинет Паркера, и тот принялся изящно лавировать среди стопок раздувшихся папок, газетных вырезок и прочих бумаг и бумажек. Карен огляделась по сторонам, опытным взглядом обводя окружающую обстановку и ничего не упуская из виду.

Наконец она заметила, что до сих пор стоит, изумленно глядя на царящий в комнате беспорядок, в то время как Паркер уже уселся, сложив длинные тонкие пальцы под подбородком.

– Присаживайтесь, прошу вас.

Карен опустилась на самый краешек стула, выпрямив спину и по-прежнему обводя глазами помещение, в котором очутилась.

– Знаете, много лет назад я посещал курсы, изучающие язык тела. На этих курсах меня научили читать судей, оценивать их поведение и узнавать, о чем они думают. Оказалось, что эти курсы ничуть не менее важны, чем любой из предметов, которые мне преподавали на юридическом факультете. Может быть, даже важнее. Они дали мне одно дополнительное преимущество, агент Вейл, о котором я поначалу даже не догадывался. – Услышав свое имя, она отвлеклась от созерцания внутреннего убранства офиса и встретилась взглядом с адвокатом. – Эти курсы научили меня читать своих клиентов. Разбираться в нюансах их поведения. А защитнику по уголовным делам очень полезно знать, когда его клиент лжет, а когда говорит правду. Ведь далеко не всегда мы узнаем всю подноготную, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Мне кажется, я уловила смысл того, что вы хотите сказать.

– Вы чувствуете себя не в своей тарелке, испытываете тревогу и опасаетесь чего-то.

– Адвокат составляет психологический портрет психолога криминалиста.

– Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. За свою жизнь мне приходилось быть и юристом, и психологом, и консультантом по вопросам налогообложения, и даже носителем общественной морали и совести. И всякий раз я поступал сообразно взятым на себя обязательствам.

Карен задумчиво кивнула, соглашаясь.

– Вас что-то беспокоит. Почему бы не сказать об этом прямо?

– Что именно вы хотите услышать?

– Что я вам не нравлюсь.

Карен почувствовала себя неловко и, чтобы не показать этого, поерзала, устраиваясь на стуле поудобнее.

– Мне кажется, это нечестно с вашей стороны. Мне не нравятся адвокаты защиты по уголовным делам как класс. А вы всего лишь представитель этого племени.

– Понятно. По-моему, это весьма распространенное мнение у таких, как вы.

Карен кивком выразила свое согласие.

– Вы не особенно ошибетесь, если скажете, что мы считаем таких, как вы, своими врагами. – Губы ее с трудом сложились в вымученную улыбку.

– Мы – не враги, агент Вейл. Мы – слуги справедливости. Мы пытаемся сделать так, чтобы законы нашей страны соблюдались. Наша конституция гарантирует защиту обвиняемым и справедливое судебное разбирательство для человека, который считается невиновным до тех пор, пока не признано обратное.

– Я не имею ничего против справедливого и непредвзятого разбирательства. Но мне не нравится, когда такие, как вы, начинают манипулировать фактами, превращая их в ложные истины, жонглируют нашими словами и заявлениями, запутывают наших свидетелей, тем самым превращая их показания в нечто совершенно противоположное тому, что существует в действительности.

– Понятно. И вы хотите меня уверить в том, что полиция и сторона обвинения никогда не делают того же самого? Подброшенные улики, припрятанные документы, которые всплывают спустя годы…

– Не стану утверждать, что такого не бывает в принципе. Бывает. Но редко. Тогда как у вашей братии это случается постоянно.

Паркер многозначительно приподнял брови.

– Как прикажете вас понимать? Кого вы подразумеваете под «вашей братией» – людей с другим цветом кожи, чем у вас? Афроамериканцев?

Карен вспыхнула и отвернулась. Когда она снова встретилась взглядом с Паркером, в ее глазах полыхал гнев.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Но вы только что блестяще подтвердили мою точку зрения. Вы перевернули то, что я сказала, с ног на голову, превратив мои слова в то, что я не имела ни малейшего намерения говорить.

Паркер весело расхохотался.

Подобная реакция лишь заставила ее разозлиться еще больше.

– Что здесь смешного?

– Я что называется бросил вам наживку, и вы проглотили ее вместе с крючком и леской. Но, как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я только что показал вам, на что способен. Я понимал, что в нашем маленьком споре мне не победить, поэтому изменил правила. Легко и просто, не правда ли? Стоило мне сделать вот так, – он щелкнул пальцами, – и вам пришлось защищаться.

Паркер улыбнулся и склонил голову к плечу.

Карен прикусила губу, не зная, что и думать об этом мужчине.

– Я пришла сюда не потому, что мне так захотелось, а только потому, что у меня не осталось иного выхода…

– Позвольте сказать вам одну вещь, агент Вейл. Никто из тех, кто переступает порог моего кабинета, не приходит сюда по доброй воле. Они просто не хотят, чтобы их обвинили в преступлении, и не желают стоять перед присяжными, такими же людьми, как и они сами. Они не хотят получать от меня счета. Они приходят сюда потому, что у них возникает проблема, справиться с которой самостоятельно они не могут. Полагаю, то же самое случилось и с вами.

– Проблема… Да, можно сказать и так.

И Карен решила во всех подробностях рассказать о том, что с ней произошло, ничего не скрывая. Даже то, что она считала не относящимся к делу.

– Выкладывайте все и предоставьте мне право самому сделать выводы.

Вот так и вышло, что она рассказала ему действительно все. Закончив, она откинулась на спинку стула и почувствовала себя лучше оттого, что облегчила душу.

Паркер принялся раскачиваться в кресле, снова сложив пальцы под подбородком.

– Теперь моя очередь поведать кое-что о себе. Полагаю, вы навели обо мне справки, не считая того, что вам уже было известно раньше, но кашу маслом не испортишь. Когда я не защищаю убийц, мне нравится переключаться на суды по семейным делам. Меня интересует домашнее насилие. Не спрашивайте почему – я не намерен обсуждать этот вопрос. Достаточно будет заметить, что ко мне с уважением относятся и судьи, и адвокаты Британского содружества наций. Это вам только на руку. Осмелюсь предположить, что вы сделали правильный выбор, обратившись ко мне.

Карен согласно кивнула, подозревая, впрочем, что, пока взгляд ее блуждал по кабинету адвоката, язык ее тела говорил совершенно иное.

– Пусть меблировка этого офиса не вводит вас в заблуждение относительно моих способностей. Я живу на Грейт-Фоллз, и мой особняк стоит два миллиона долларов. Езжу я на новеньком «ягуаре». Но при этом я стараюсь сократить до минимума свои накладные расходы, потому как антикварная мебель и просторный конференц-зал ничем не помогут уголовной защите тех клиентов, которых я представляю. Они не могут гарантировать им приговор «не виновен». А от всего, что не идет на пользу моим клиентам, я стремлюсь избавиться. Единственная моя забота – снять вас с крючка правосудия.

Карен снова отвела глаза.

– Я понимаю, что подобные принципы вызывают у вас неприятие, поскольку очень часто вы оказываетесь по другую сторону стола. Но прошу вас кое-что уяснить себе. Входя в этот кабинет, вы перестаете быть старшим специальным агентом ФБР Карен Вейл, которая посвятила свою жизнь заботе о безопасности общества и поимке опасных преступников. Вы – женщина, обвиненная в жестоком нападении на бывшего супруга, которая сломала ему несколько ребер и уложила его на больничную койку. Вас непременно постараются выставить злобной и беспощадной особой, обученной убивать и склонной применять грубую силу при малейшей возможности, обладающей вспыльчивым нравом и невероятной злопамятностью. И моя работа будет состоять в том, чтобы показать присяжным, что вы – совсем не такая. Я нарисую им иную картину. В общем, я хочу сказать, что нужен вам. Начиная с этого момента, я ваш лучший друг. Самый близкий и самый верный. Вы будете рассказывать мне все, ничего не утаивая. Потому что когда шум уляжется, я буду не только вашим лучшим другом, я буду вашим единственным другом.

Карен не видела необходимости и далее обсуждать этот вопрос. Если он сумеет изложить свою точку зрения жюри присяжных столь же убедительно, как только что ей, то ее дело и вправду в надежных руках. Она внимательно прочла, а затем и подписала договор о его гонораре.

И тут ей стало ясно, почему он может себе позволить особняк за два миллиона долларов и «ягуар» последней модели.

 

…тридцатая

– Я ждала деятелей из СВР целых сорок минут, – рассказывала Карен Робби. Они стояла на крыльце, и она закурила сигарету которую только что стрельнула у Синклера. – Словом, у меня было достаточно времени, чтобы, сидя в своем кабинете, хорошенько подумать. Подумать о том, во что превратилась моя жизнь как и о том, что сказал мне Гиффорд. А потом я получила это письмо по электронной почте и до самого прихода следователей уже не могла думать ни о чем другом.

Робби заинтересованно уставился на нее.

– Какое письмо?

– А что, разве Бледсоу никому из вас его не показывал? Я же отправила ему снимок с экрана моего монитора.

– Нет, ни о чем таком он даже не заикнулся. От кого ты его получила?

– От Окулиста.

– Он прислал тебе письмо по электронной почте? Ты уверена?

– Почти наверняка это он. По моей просьбе этим сообщением занимается наша лаборатория, потому что оно оказалось с секретом и самоуничтожилось. Представляешь, исчезло с экрана прямо на моих глазах. Но у меня осталась его распечатка на бумаге. В поле «Тема» было написано: «Это здесь, в…». Кто еще может знать об этом? Прессе об этой надписи мы не говорили, а если бы даже и произошла утечка, то информация о ней всплыла бы где-нибудь в газете, а не в непонятном электронном сообщении, в котором описываются издевательства над ребенком.

– Издевательства над ребенком?

Карен передвинула сигарету в утолок рта, полезла в карман куртки и протянула Робби сложенный вчетверо листок бумаги – копию пресловутого письма.

– Я думала, что Бледсоу покажет его всем, но мне, пожалуй, стоило самой побеспокоиться об этом. К сожалению, я… была занята. В последнее время на меня со всех сторон сыплются одни неприятности.

Робби внимательно прочел письмо и ненадолго задумался. Затем, поджав губы, сосредоточенно кивнул.

– Ладно, значит, этот приятель окончательно рехнулся.

– Я надеюсь получить более содержательный анализ от ДПН.

Робби вернул письмо, и Карен сунула его в карман.

– Есть новости о Джонатане?

– Нет. Я хочу вернуться туда, к нему, но мне страшно. По-моему, я просто не выдержу, если увижу его таким. Не выдержу…

Она бросила окурок на тротуар и тщательно раздавила его каблуком. Смахнула с глаз непрошеные слезы.

– Проклятье, на меня обрушилось столько всего, Робби!

Он прижал ее к себе, и она не отстранилась.

– Я знаю.

– Я чувствую, что должна быть там, рядом с Джонатаном, держать его за руку двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Я разрываюсь на части, стараясь справиться со всеми напастями, и боюсь, что просто не выдержу и сломаюсь. Развалюсь на куски. И мне нужно заняться чем-то, чувствовать себя нужной, чтобы отвлечься.

– Ты можешь сделать только то, что в твоих силах, Карен. Моя тетка говорила, что у каждого человека есть свой эмоциональный топливный бак. Когда он заполняется, то начинает подтекать и его содержимое выливается наружу. И чтобы вспыхнуло пламя, которое погубит все живое, достаточно одной маленькой искры. А еще она говорила, что нужно стараться избегать переполнения этого бака.

– Эмоциональный топливный бак? Пожалуй, мне стоит повесить на грудь табличку «Не приближаться! Опасно для жизни». – Карен тихонько вздохнула. – Мне нужно как-то продержаться и разобраться с тем, во что превратилась моя жизнь.

– Дорога в тысячу миль начинается с первого шага. Не спеши, и все образуется. – Робби нежно приподнял ее подбородок. – И я все время буду рядом.

Карен улыбнулась.

– Спасибо тебе. – Она плотнее закуталась в куртку, холодный ветер пробирал до костей. – Сегодня я наняла адвоката. Джексона Паркера. Хотя нет, прошу прощения. П. Джексона Паркера.

– Я слышал о нем. Говорят, он способен спасти от электрического стула кого угодно.

– Именно это он и заявил мне.

– А что означает «П»?

– Пижон.

Робби рассмеялся.

Карен громко, чуть ли не со стоном, вздохнула.

– Мне нужно уехать, Робби, чтобы подзарядить батареи. – Он вопросительно взглянул на нее, и она сразу догадалась, о чем он думает. – Да, я убегаю. Но я знаю себя, поэтому точно могу сказать, что дошла до ручки. И мне просто необходимо хотя бы на один денек удрать из города.

– Составить тебе компанию?

Карен шмыгнула носом.

– Спасибо, но мне лучше побыть одной. Разобраться со своими мыслями.

– Куда ты хочешь поехать?

– В Олд-Уэстбери.

– Это тот, что на Лонг-Айленде?

Карен подняла глаза к спокойному и мирному послеполуденному небу. Оно висело низко над головой, тусклое и туманное, словно не могло решить, разразиться дождем со снегом или стоит все-таки немного подождать.

– Моя мама до сих пор живет там, в доме, где я выросла. Я не видела ее уже… Словом, довольно давно. В последнее время она была не очень-то разговорчива, и я все собиралась съездить к ней, но… – Карен безнадежно махнула рукой. – Это примерно пять часов езды на машине. Я могу приехать к ней вечером, поужинать, переночевать и вернуться сюда к обеду на следующий день. Робби взглянул на нее и немного помолчал.

– Ты точно уверена, что тебе не нужна компания? Смена обстановки не помешала бы и мне. Обещаю, что не стану тебе надоедать.

– Нет, правда, со мной все будет в порядке.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Но после всего, через что тебе пришлось пройти: и удар по голове, и заключение, и целая ночь на ногах… ты уверена, что сможешь провести пять часов за рулем?

– Бледсоу ни за что тебя не отпустит.

– А он знает? О том, что тебя отстранили, я имею в виду?

Карен покачала головой.

– Еще нет. Сейчас пойду и скажу ему.

Поначалу Бледсоу жутко разозлился на Карен за то, что ее отстранили от расследования и что она позволила себе попасться на грязную уловку Дикона. Потом он пришел в ярость, узнав, что ее бывший супруг сделал с Джонатаном, и наконец впал в отчаяние, когда она попросила отпустить ее на полдня в самый разгар столь важного расследования, – и все это за каких-то несколько минут. Но когда Карен объяснила свои мотивы, Бледсоу скрепя сердце согласился.

Перед тем как уйти, Карен спросила, видел ли он письмо, которое она переслала, но детектив ответил, что не проверял свою электронную почту вот уже несколько дней. Она передала ему распечатку послания Окулиста и рассказала, как оно самоуничтожилось у нее в компьютере. Разумеется, Бледсоу хотелось, чтобы и его люди поработали над ним, но он понимал, что в данный момент они ничем помочь не смогут. На всякий случай он позвонил экспертам, но, как и следовало ожидать, не имея в своем распоряжении кодированной маршрутной информации, им оставалось только ждать результатов восстановления стертых с жесткого диска данных, над чем сейчас трудились технические специалисты Бюро.

– А что, если он пришлет тебе еще одно письмо, когда тебя не будет?

– Наша лаборатория проверяет содержимое почтового ящика моего отдела, прежде чем передавать нам. Если появится что-нибудь новое, мы тут же об этом узнаем. У них есть инструкция немедленно поставить тебя в известность, если случится нечто подобное.

Он бережно положил свою лапищу ей на плечо.

– Хорошо. Тогда до встречи, и возвращайся побыстрее!

Карен бросила взгляд на Робби и вышла из комнаты.

Когда за ней закрылась дверь, Бледсоу оторвал взгляд от дела, которое читал, и заметил, что Робби все еще стоит перед его столом.

– Тебе что-то нужно, Эрнандес?

– Я тут подумал, что стоило бы поехать с Карен и убедиться, что с ней все будет в порядке.

– Эта девочка так просто не сдается. Поверь мне, ей не нужен телохранитель.

– В обычной ситуации я бы согласился, но сейчас…

– Послушай, я уже лишился одного сотрудника. – Бледсоу снова уставился в дело. – Мне придется показаться врачу, чтобы он проверил, не спятил ли я, если я отпущу вас обоих.

Робби выразительно откашлялся, но не двинулся с места. Бледсоу отодвинул дело в сторону.

– Ну что еще?

– За последние несколько дней на нее столько всего свалилось, нападение, арест, заключение в каталажку…

– Мне известна эта история, Эрнандес.

– А прошлой ночью она почти не спала. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы она провела пять часов за рулем, пока будет ехать к матери? Мы вернемся завтра к полудню. Нас не будет всего полдня. Подумаешь, большое дело!

– Здесь я решаю, какое дело большое, а какое – нет. Разумеется, я не хочу, чтобы Карен вела машину сама. Черт возьми, я не хочу чтобы она вообще уезжала, потому что она мне нужна! – Бледсоу опустил взгляд на отчет, лежавший на столе. – Но тут уж ничего не поделаешь.

– Золотые слова! Значит, так тому и быть. Я беру отгул. Если тебе не нравится, можешь обсудить этот вопрос с моим сержантом.

Робби повернулся и вышел. Бледсоу почувствовал, как кровь ударила в голову. Он с размаху запустил папкой с отчетом по делу в стену, сделал глубокий вдох, а потом навалился грудью на стол.

– Просто прекрасно.

Робби подошел к Карен, которая ждала его у автомобиля.

– Ну как?

– Мы расстались друзьями, – ответил Робби. – Поехали.

Карен озадаченно нахмурилась.

– Оказывается, Бледсоу полон сюрпризов.

– Мы же вернемся завтра к полудню. Большое дело!

Они сели в машину Робби и двинулись по трассе И-95, а потом повернули на федеральное шоссе И-495, ведущее к Балтимору Первые пару часов они ехали в молчании, что вполне устраивало Карен, поскольку ей предстояло многое обдумать в тишине, а Робби намеревался сдержать слово и не надоедать ей разговорами. В конце концов Карен задремала, прижавшись головой к боковому стеклу, и проснулась только тогда, когда они приближались к туннелю Куинс-Мидтаун.

Она вздрогнула, выпрямилась, протерла глаза и огляделась по сторонам.

– Я долго спала?

За окнами стемнело, и вдали, в легкой вечерней дымке, уже сверкали огни Манхэттена.

– Пару часов. Пока все идет нормально, едем без задержек и остановок.

– Извини, что заснула. Дорога меня укачала.

– По-моему, тебе просто необходимо было вздремнуть.

Карен откинула солнцезащитный козырек и взглянула на себя в зеркальце, укрепленное на обратной его стороне.

– Я ужасно выгляжу, – сообщила она.

– Ты ведь так и не успела заглянуть домой, верно?

– Когда приедем к маме, я первым делом приму душ.

По мере приближения к туннелю движение замедлялось. Вопреки опасениям, они проехали через город достаточно быстро и уже полчаса спустя были на улице, где жила Эмма Вей л. Карен с грустью подумала о том, как много времени прошло с того дня, когда она была здесь в последний раз. Пожалуй, даже слишком много. Мать тоже не смогла приехать к ней в гости, а это означало, что они не виделись уже больше года. Стыдно, сказала себе Карен.

– Вон там, – она показывала на дом в конце улицы, – жила моя лучшая подруга, Андреа. Мы с ней все время были вместе. Буквально сводили родителей с ума.

Робби притормозил.

– Ты говорила, номер восемь девятнадцать?

– Да, это рядом, по соседству.

Он загнал машину на подъездную дорожку и выключил фары.

– Что-то света не видно, – пробормотал он. – Ты говорила матери, когда мы должны приехать?

Карен открыла дверцу и вдохнула прохладный вечерний воздух.

– Нет, я ей не звонила.

Робби бросил на нее удивленный взгляд.

– Твоя мать не знает, что мы собирались приехать?

Карен прищурилась, стараясь разглядеть погруженный в темноту старый дом. Частично скрытый переплетением ветвей, двухэтажный особнячок выглядел удивительно к месту среди высоких сосен и кедров, которые она с детства привыкла считать неотъемлемой частью пейзажа Олд-Уэстбери. Карен зашагала по подъездной дорожке, старательно наступая на каждую из квадратных плиток, которыми она была вымощена. Так она любила делать в детстве.

– Нельзя становиться обеими ногами на одну плитку, это дурной знак, – сообщила она Робби. – По крайней мере, именно так я думала, когда была маленькой.

Как странно, что старые привычки не умирают.

Наступив на последнюю каменную плитку, Карен оказалась у входной двери. На ней по-прежнему висел потускневший старинный бронзовый молоточек, а рядом виднелся покрытый ржавчиной некогда черный металлический почтовый ящик.

Карен постучала в дверь и стала ждать. Убрала челку со лба и заправила за ухо выбившуюся прядку волос. Подняла бронзовый молоточек и снова стукнула им в дверь. Подождала, взглянула на часы.

– Пожалуй, все-таки стоило предварительно позвонить, – заметил Робби.

Внезапно на крыльце вспыхнул свет, и в окне справа дрогнула занавеска. Дверь чуть приоткрылась, и в щелочке появилось сморщенное лицо пожилой седовласой женщины.

– Кто там?

– Мама, это я. – Ответом ей было молчание. – Это я, Кари. Дверь распахнулась, и Эмма, прищурившись, уставилась на дочь.

– Кари, – пробормотала она. – Ты что-нибудь забыла?

Карен бросила на Робби извиняющийся взгляд, и он чуть заметно пожал плечами. Наверное, следовало предупредить Робби насчет болезни Альцгеймера.

– Нет, мама. Я подумала, что ты не станешь возражать, если я составлю тебе компанию. Извини, что не предупредила о своем приезде.

Взгляд Эммы переместился на Робби.

– А это мой друг, Робби Эрнандес.

Робби наклонил голову.

– Рад знакомству с вами, мэм.

– Мэм? Прошу вас, зовите меня Эммой. Входите же, не стойте на холоде. Лучше закрыть дверь, чтобы не выпускать тепло наружу.

Они пересекли неуютную, голую прихожую и вошли в гостиную. Эмма включила торшер и настольную лампу, после чего опустилась на краешек обитого золотистым плюшем стула. Дом был построен более полувека назад и выглядел на свой возраст: потертый светло-коричневый ковер на полу, деревянные панели на стенах на полтона темнее и ветхая, скрипучая мебель.

Карен присела на диван рядом с Робби. Мать выглядела бледной и худой. Такая худоба ассоциируется с тяжелой, неизлечимой болезнью вроде рака. Лицо Эммы избороздили многочисленные морщины, а кожа на дряблой шее свисала складками, словно проиграв в конце концов многолетнее сражение с силой земного притяжения.

– Вы работаете вместе с моей дочерью? В ФБР? Она работает в ФБР, если вы этого не знали.

Робби улыбнулся.

– Я детектив, служу в полицейском управлении. Мы с Карен работаем над одним делом.

– В таком случае должна сообщить, что у меня есть для вас подходящее дело. Настоящая загадка. Кто-то регулярно обкрадывает меня. Сначала пропала книга, которую я читала, потом исчезли очки. Я уже собиралась вызвать полицию. Наверняка это непослушные соседские ребятишки.

Карен обвела комнату взглядом. Насколько позволяло рассмотреть неяркое освещение, нигде не было и следа беспорядка.

– Ты не оставляла дверь открытой? По-твоему, в доме кто-то побывал?

– Я слышала подозрительный шум, – заявила Эмма. Руки ее, сложенные на коленях, беспокойно сжимались и разжимались. – Но никого не видела.

Карен искоса взглянула на Робби.

– Тогда мы тут немного осмотримся, проверим, заперты ли все замки, хорошо?

– Не возражаю. Но скажи мне, как поживает Дикон?

Карен с трудом проглотила комок в горле.

– Мы разводимся, мама.

– Разводитесь? А что случилось?

Лицо Карен превратилось в каменную маску. Болезнь Альцгеймера прогрессировала намного быстрее и зашла куда дальше, чем она полагала. В последнее время, разговаривая с матерью, она замечала, что та все чаще уходит в себя. И еще ей казалось, что Эмму что-то тревожит. Только теперь ей стало ясно, насколько серьезно она больна.

– Мама, – сказала Карен, – мы с тобой уже говорили о моем разводе. Разве ты не помнишь?

Лицо Эммы на мгновение просветлело, потом она повернулась к Робби.

– Ох, я ужасная хозяйка. Полагаю, мы с вами не знакомы. M зовут Эмма Вейл.

Робби с трудом выдавил улыбку.

– Робби Эрнандес.

– Вы друг Кари?

– Да, мэм.

– Мэм? – Она небрежно взмахнула рукой. – Ах, оставьте Прошу вас, зовите меня Эмма. – И она обернулась к Карен, на глазах которой заблестели слезы. – В чем дело, Кари?

– Ни в чем, мама. Все нормально. – Она встала и взяла Робби за руку. – Я покажу Робби дом и окрестности, ладно?

– Конечно, дорогая, как хочешь, – жизнерадостно откликнулась Эмма.

Карен включила освещение на заднем дворе.

– Я знала, что такой день обязательно придет, хотя и надеялась что это случится нескоро. Мне казалось, что есть еще несколько лет, прежде чем дела станут по-настоящему плохи. – Она глубоко вдохнула напоенный ароматом сосновой хвои воздух, обернулась и посмотрела на мать, которая все так же сидела на стуле, в том же положении, в каком они оставили ее. – Мне придется или нанять сиделку, чтобы она присматривала за матерью, или вообще увезти ее отсюда. Не знаю, что лучше. Или хуже.

Робби взял ее за руку и потянул за собой по заросшему деревьями заднему двору. И если сам домик был небольшим – раньше Эмма называла его «уютным», – то этого никак нельзя было сказать о приусадебном участке: сосны с кедрами занимали добрых два акра земли. Некоторое время они шли в полном молчании. – Я до сих пор помню, как в детстве у меня под ногами хрустели сосновые иглы. Обычно я приходила сюда, когда мне нужно было отвлечься и успокоиться. Иногда я просто ложилась на кучу иголок и засыпала. И мне снилось счастливое будущее, которое меня ожидает. – Карен нагнулась и зачерпнула пригоршню опавших иголок. – Мама научила меня ценить красоту природы. Однажды она сказала, что никто не знает, когда судьба нанесет неожиданный удар. Поэтому наслаждайся жизнью, говорила она, пока можешь. – Карен тихонько вздохнула. – Тогда я и подумать не могла, что она имела в виду себя.

Робби с шумом вздохнул.

– Здесь очень красиво. Твой частный, личный лес.

– Когда Джонатану исполнилось восемь, я привезла его сюда. Он отправился с бабушкой по магазинам, а я весь день провела здесь, вырезая ножом узоры на палке. Мне казалось, что еще никогда мне не было так хорошо и спокойно. Я хотела, чтобы воспоминания об этом дне навсегда остались в памяти. Но они померкли, стоило мне вернуться в город, к своей работе и жутким фотографиям обезображенных тел. Глядя на них, я поняла, что в сравнении с ними красота природы тускнеет очень быстро, просто выветривается из памяти. Ты снова оказываешься по колено в крови и грязи, а хруст сосновых иголок под ногами остается где-то далеко-далеко, за тысячи миль от тебя.

Они шли по лесу.

– Не помогло мне и то, что на следующий же день после возвращения отсюда мне поручили новое дело, одно из первых, в котором я самостоятельно выступала в роли психолога-криминалиста. Тело жертвы обнаружили в лесу, очень похожем на этот. Так что с тех пор его образ утратил для меня очарование. И я больше не могу смотреть на сосны прежними глазами.

Карен разжала ладонь, и иголки бесшумно просыпались на землю.

Робби сунул руку в карман и достал швейцарский армейский нож. Наклонившись, он подобрал с земли короткую толстую ветку. Карен неохотно взяла у него нож, но тут же принялась срезать с ветки сучки и наросты.

– А я и не знал, что ты увлекаешься резьбой по дереву.

– Я занимаюсь этим лет с десяти, наверное. Видишь? – Она подняла левую руку и продемонстрировала несколько тоненьких, едва заметных белых шрамов на пальцах. – И не сосчитать, сколько раз я умудрилась порезаться. Однажды отцу даже пришлось везти меня в отделение неотложной хирургии, чтобы наложить швы. Кровь хлестала из меня ручьем.

– Я так понимаю, твой отец умер?

– Уже давно. Мне тогда было всего двенадцать. Я вернулась домой из школы, и мама сказала, что с ним случился сердечный приступ. Он умер в «скорой помощи» по дороге в больницу. – Карен опустила ветку и невидящим взглядом уставилась перед собой. – Как там сейчас Джонатан, хотела бы я знать…

– Хочешь позвонить в больницу?

Карен отрицательно покачала головой.

– Я оставила там номер своего сотового телефона и попросила чтобы мне сообщали о любых изменениях в его состоянии. – Отбросив ветку в сторону, она закрыла нож и вернула его Робби. – Пошли обратно.

Вернувшись, они застали Эмму в гостиной. Она сидела перед выключенным телевизором, напряженно глядя в темный экран Карен взяла мать за руку.

– Пойдем, мама. Пора готовить ужин.

В кухне стояли все те же принадлежности и оборудование. Если не считать микроволновой печки, инородным телом выделявшейся на кухонном столе, все они принадлежали эре алюминия и бакелита. В углу у дальней стены приглушенно шумел древний розовый холодильник.

В стенном шкафчике Карен нашла большую кастрюлю – на том самом месте, где всегда хранила ее мать. Опустив ее в раковину, она повернула кран.

– Ты все еще дружишь с тетей Фэй?

– Разумеется. Она часто заходит ко мне выпить чашечку чая.

– Когда вы в последний раз виделись?

– О, довольно давно, полагаю. Ты сама должна понимать, каково это – иметь троих детей. Она все время занята, ужасно занята.

Про себя Карен решила, что позже непременно позвонит своей тете. Надо договориться, чтобы она побыла с Эммой какое-то время, пока Карен не сможет перевезти мать в заведение по уходу за престарелыми. Фэй была сестрой ее отца, но женщины сохранили близкие отношения и после его кончины.

Чередование светлых и темных периодов в сознании матери приводило Карен в отчаяние, и она решила задать ей несколько вопросов, пока Эмма была еще в состоянии ответить на них. Но, как назло, ничего действительно важного не приходило ей в голову. На ужин они приготовили спагетти с соусом, приправленным всем, что Эмма сумела отыскать в своей кладовке. На поверку «всего» оказалось совсем немного: тушеные томаты, консервированные грибы и щепотка чесночной соли. После еды Карен предложила Робби осмотреть дом.

– Ты не поверишь, но почти все здесь осталось по-прежнему, – сказала она.

Они поднялись в небольшую комнатку на втором этаже.

– Давай угадаю. Это твоя комната.

В дальнем конце комнаты, стены которой были оклеены желтыми обоями с розовой искрой, возвышался огромный шкаф со стеклянными дверцами.

– Вот это да! – сказал Робби, глядя на ряды кукол за стеклом. – Ты коллекционер.

– До сих пор помню, где и когда мне досталась каждая из них.

Карен подошла к шкафу и обвела игрушечные фигурки взглядом: высокие и крошечные, фарфоровые и пластмассовые, они изображали представительниц самых разных этнических групп и национальностей.

– Когда-то я надеялась, что подарю их своей дочери.

– Вот только вместо дочери у тебя родился сын.

По губам Карен скользнула легкая улыбка.

– Не думаю, что Джонатан оценил бы мой подарок.

Робби рассмеялся.

– Думаю, ты права.

Карен открыла стеклянную дверцу шкафчика и достала с верхней полки свернутый в трубочку плакат.

– Подумать только, он еще здесь, – прошептала она. Сняв резиновое кольцо, Карен развернула пожелтевшую от времени бумагу. – Ни за что не угадаешь, кто был предметом моего обожания в юности.

Робби всмотрелся в лицо, улыбающееся ему с плаката.

– Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, как его звали.

– Шон Кэссиди. Все девчонки, которых я знала, сходили по нему с ума. – По выражению лица Робби Карен поняла, что это имя ему ничего не говорит. – «Мальчишки Харди».

– Ах да.

Карен отпустила плакат, и он тут же свернулся в трубочку. Робби кивком указал на белый комод с золотистой отделкой.

– В ящиках осталось что-нибудь интересное?

– Сомневаюсь. – Она выдвинула верхний ящик и заглянул в него. – Хм… Должно быть, мама сложила сюда все это.

Карен вынула коробку, внутри которой оказался альбом с фотографиями. Они присели на кровать и принялись перелистывать страницы.

– Не помню, чтобы когда-нибудь видела его.

– Кто эти люди?

– Не имею ни малейшего представления. Друзья и родственники, скорее всего.

Зубчатые краешки черно-белых фотоснимков были вставлены в прорези на плотной бумаге. Карен перевернула страницу и ткнула пальцем в очередную фотографию.

– Ага. Вот тетя Фэй с моим отцом. А я, скорее всего, вот эта кроха у него на коленях.

Робби наклонился над альбомом, чтобы получше разглядеть снимок.

– А ты была симпатичной малышкой. Сколько тебе здесь, годик или полтора?

Карен кивнула.

– Что-то около года. – Она перевернула следующую страницу. – А вот снова мама.

– Она была настоящей красавицей, – заметил Робби, рассматривая фотографию. – А кто это рядом с ней?

– Не знаю. Хотя… она очень похожа на маму, ты не находишь? – Карен осторожно вынула фотографию и перевернула ее. На обороте ручкой было написано «Я и Нелли».

– Очевидно, – сказал Робби, – это и есть Нелли.

Карен шутливо толкнула его плечом.

– Полагаю, именно поэтому вы и называетесь детективом, детектив Эрнандес.

– Твоя комната осталась такой же, какой была, когда ты ушла отсюда. – В дверях, зябко кутаясь в теплую вязаную шаль, стояла Эмма.

– Если не считать вот этого, – заметила Карен, указывая на альбом. – Я нашла его в ящике своего комода.

Эмма улыбнулась.

– Сто лет его не видела. Я уже и забыла, куда его положила.

– Кто эти люди? – Карен раскрыла альбом на первой странице и протянула его Эмме.

– Это дядя Чарли, мой дядя Чарли, со своим отцом Натом. Нат родом из Ирландии. Нат О'Тул. У половины родственников с его стороны были рыжие волосы. Вероятно, от него ты и унаследовала свои. – Эмма показала на другую фотографию. – А это Мэри Эллен, наша соседка. Она жила рядом с нами в Бруклине, до того как дедушка с бабушкой перевезли нас сюда.

Где-то вдалеке засвистел чайник.

– Кто-нибудь из вас хочет чаю?

Робби кивнул.

– Конечно, с удовольствием.

– Тогда я пойду приготовлю.

Эмма вернула альбом Карен и вышла в коридор.

– Она очень милая и добрая, – заметил Робби.

– Она была хорошей матерью. – Карен рассматривала фотографию, которую так и не выпустила из рук. – Когда она полностью потеряет память, то унесет с собой большую часть нашей семейной истории.

– У меня есть приятель, следователь. Он работает в Полицейском управлении Вены вот уже пятнадцать лет, и у него есть программное обеспечение, которое может составить фамильное древо. Он возится с ним каждый день, и ему удалось проследить свои корни вплоть до американских индейцев, ранее обитавших в Вирджинии. Очень круто, должен сказать. Может, и тебе стоит попробовать, пока не стало слишком поздно?

– Мне почти ничего не известно о нашей семье. Было бы неплохо собрать хоть какие-то крохи информации. – Карен вдруг осознала, что чайник по-прежнему свистит не умолкая. Она взглянула на Робби. – Мама уже должна была разлить чай по чашкам, как ты полагаешь?

Спустившись вниз, они застали Эмму в гостиной. Она сидела на самом краешке мягкого кресла, глядя прямо перед собой в мертвый экран телевизора.

– Я выключу чайник, – сказал Робби, перекрикивая пронзительный свист.

– Мама, – прошептала Карен, опускаясь на колени рядом с Эммой. – Мама, что ты тут делаешь? Ты же пошла налить нам чаю.

Лицо Эммы вдруг стало жестким, словно вырубленным из камня.

– Ты все время кричишь на меня! Почему ты не можешь оставить меня в покое?

– Мам, я не кричу на тебя. – При этом Карен понимала, что взывать к разуму человека, пораженного болезнью Альцгеймера бесполезно. – Прости меня, – сказала она. – Я больше не буду кричать на тебя.

– Я не могу найти свои очки, – пробормотала Эмма. Схватившись за ручки кресла, она повторила дрожащим голосом: – Я не могу найти свои очки! – Взглянув на Карен, она протянула руку и ласково коснулась ее лица. – Нелли, это ты? – улыбнулась она. – Ты не могла бы помочь мне найти очки?

Глаза Карен наполнились слезами. Поставив старую фотографию на кофейный столик, она опустилась на колени у ног Эммы и взяла ее руку в свои. В последнее время собственные проблемы захватили ее целиком, она практически не виделась с матерью и очень редко разговаривала с ней. И сейчас, глядя в испещренное морщинами лицо Эммы и сжимая в руках ее узловатую, шершавую ладонь, она ощутила, как в сердце рождается чувство вины. После стольких лет общения с семьями погибших фраза «Я должна была…» навеки запечатлелась у нее в голове, словно высеченная в камне. И теперь она вдруг поняла, что повторяет эти слова.

Я должна была проводить с ней больше времени. Я должна была дать ей почувствовать, что она по-прежнему дорога мне. Я должна была чаще привозить сюда Джонатана.

– Ты нашла папины часы? Он рассердится, если мы потеряем их, – прошептала Эмма. Она обхватила лицо Карен ладонями и, внимательно изучая каждую черточку, стала всматриваться в нее так, будто не видела дочь долгие годы.

А потом словно кто-то провел перед Эммой рукой, и выражение ее глаз изменилось. Карен попыталась осознать произошедшую перемену, понять, что же случилось с матерью. Да, она прищурила глаза, но не только. В них снова светился ум. И память.

– Мама?

– Что происходит? – спросила Эмма. – Почему ты стоишь передо мной на коленях, Кари? Я что, упала в обморок?

– Мам, кто такая Нелли?

Эмма уставилась куда-то поверх ее головы. Карен подумала, что мать опять утратила связь с реальностью, но тут Эмма переспросила слабым голосом:

– Нелли?

– Ты только что упомянула ее. И еще я нашла вот это. – Карен протянула руку и взяла со стола старый снимок. – На обороте написано «Я и Нелли». Она очень похожа на тебя.

На пороге гостиной появился Робби. Карен взглядом велела ему оставаться на месте. Он опустил чашки на столик и замер у двери. – Мама, эта Нелли – твоя родственница?

Глаза Эммы увлажнились.

– Моя сестра.

Она подождала в надежде, что мать добавит какие-нибудь подробности, но та молчала, только отняла у Карен руку и сцепила пальцы на коленях.

– Мама, у тебя же нет сестры.

Взгляд Эммы встретился с глазами Карен.

– Мне бы не хотелось говорить об этом.

Карен подалась вперед. Она чувствовала, что должна узнать эту историю, прежде чем мать снова погрузится в туман болезни Альцгеймера.

– Пожалуйста, расскажи мне. О Нелли.

Должно быть, Эмма ощутила присутствие Робби, потому что вдруг резко обернулась. Встав с кресла, она ткнула в него искривленным, пораженным артритом пальцем.

– Кто вы такой? И что делаете в моем доме?

Робби посмотрел на Карен, на лице которой читались досада и разочарование.

– Мама, успокойся, пожалуйста, это мой друг Робби. Ты уже встречалась с ним и знаешь его. Он детектив, офицер полиции. – И она помогла Эмме снова опуститься в кресло.

Робби сунул руку в нагрудный карман и протянул Карен очки.

– Я нашел их в холодильнике, в ванночке для замораживания льда.

Карен передала очки Эмме.

– Смотри, мама, Робби нашел твои очки.

– Я же говорила, что полиция обязательно найдет их. – Она подняла глаза на Робби. – Благодарю вас, офицер.

Он улыбнулся в ответ.

– Зовите меня Робби.

На глазах Эммы снова выступили слезы, и она поднесла дрожащую руку ко рту.

– Простите меня, простите. Мне очень жаль.

Карен пересела на соседнюю кушетку и успокаивающим жестом положила матери на плечо руку.

– Все в порядке, мам. Я понимаю.

Она знала, что сейчас не самый лучший момент, чтобы настаивать на продолжении, но, как уже неоднократно случалось раньше любопытство оказалось сильнее.

– Мама, – негромко напомнила она, – ты собиралась рассказать мне о Нелли.

– О Нелли? О твоей матери?

Карен озадаченно нахмурилась. Она снова взяла в руки фотографию и показала ее Эмме.

– Нет, о Нелли, твоей сестре. Я хочу знать, кто такая Нелли. Эмма опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях.

Вдруг она сжала их в кулаки и погрозила Карен.

– Как ты могла так поступить со мной? Ты попросила меня присмотреть за ней всего пару часов! Какой же матерью надо быть, чтобы бросить своего ребенка?

Карен во все глаза смотрела на Эмму, пытаясь понять, о чем идет речь. Она подняла голову и растерянно взглянула на Робби, словно ожидая, что он ответит на ее вопрос. Он медленно опустился рядом с Карен на кушетку.

– Она думает, что я и есть Нелли, – прошептала Карен.

– Ты не можешь теперь просто прийти и забрать ее! – заявила Эмма твердым и решительным голосом. – Я заботилась о ней и вырастила ее. И теперь она наша!

Рука Карен соскользнула с плеча Эммы. Несколько мгновений она молчала, глядя на покрасневшее от гнева лицо Эммы.

– Поговори с нею, как будто ты – Нелли, – прошептал Робби на ухо Карен.

– Эмма, – сказала Карен, – я пришла сюда не для того, чтобы забрать ее у тебя. Я никогда не сделаю этого. Я зашла просто повидаться с тобой. Я скучала по тебе.

– Мне тоже очень не хватало тебя, Нелл. – Эмма протянула руку и ласково коснулась щеки Карен.

– О господи… – прошептала Карен. Она с трудом проглотила комок в горле, отвернулась и нашла взглядом Робби. – Оказывается. Эмма – моя тетя, а Нелли – моя мать. – Она ошеломленно покачала головой, словно стараясь прогнать воспоминания о ночном кошмаре, который никак не хотел уходить. – Нет! Этого не может быть! Это все фантазии, навеянные болезнью Альцгеймера. Она все перепутала…

– Карен, Эмма все равно остается твоей матерью. Она вырастила тебя, как моя тетка вырастила и воспитала меня.

– Но моей биологической матерью является эта Нелли!

Карен обернулась к Эмме, которая тихонько плакала, прикрыв глаза рукой, и прижала ее к себе.

– Мне очень жаль, Кари, – прошептала та.

– Все в порядке, мама, – сказала Карен и почувствовала, как по щекам потекли слезы. – Все в полном порядке.

 

…тридцать первая

Он вошел в ритм, и слова, рождаясь у него в голове, градом сыпались на бумагу, подобно тому, как падают камни с гор в оползне. Но пальцы его не поспевали за мыслями, он не мог печатать так быстро, как хотелось, и оттого приходил в отчаяние. Тем не менее он продолжал стучать по клавишам, справедливо полагая, что перечитывая написанное, исправит все опечатки и неточности и только потом отправит свою историю «на публикацию».

…Мне становится тесно в своем доме. Я едва помещаюсь в закутке, который по размерам чуть больше крошечного шкафа для одежды. По мере того как я расту, становлюсь старше и выше, пространство вокруг все уменьшается и уменьшается. Я даже завел себе любимца, домашнее животное. Это мыть, которую я зову Чарли. Ему не нужно много места, и он умещается в маленькой клетке. Когда я сижу в своем убежище, то выпускаю его побегать и смотрю, как он обнюхивает углы. Он мой единственный друг.

Но вскоре я начал подумывать о том, что и мне самому требуется больше свободного места. Я постучал в стену, и звук показался мне гулким. Потом на деньги, которые я заработал на бойне, расположенной дальше по улице, я купил пилу. Я ухаживаю за коровами и убираю за ними, пока их откармливают, готовя на убой. Работа, конечно, не ахти какая, но она приносит мне деньги, а если у тебя есть деньги, ты можешь сделать многое.

Однажды я взял почитать книгу в библиотеке. Впрочем, не то чтобы взял, скорее украл. Но в этом нет ничего страшного, потому что в ней есть именно то, что мне нужно. Я пилю стену после обеда, когда прихожу из школы или когда остаюсь дома, прогуливая занятия. В школе у меня нет друзей, так что и жалеть особенно не о чем. По-моему, в школе ничуть не лучше, чем дома, с этим уродом, моим отцом. Учителя все время говорят, куда можно ходить, а куда нельзя, что можно делать, что нельзя. Конечно, они не бьют меня, как отец, но в остальном разницы никакой. В один прекрасный день я обязательно ткну маленькую сучку учительницу ножом в живот и с удовольствием стану смотреть, как она корчится от боли. Вчера она накричала на меня, а я обругал ее в ответ. Меня чуть не выгнали из школы. Как будто мне не все равно.

Она должна узнать, что я не такой, как большинство двенадцатилетних мальчишек. Мой урод папаша мог бы многое порассказать ей об этом.

Мне нравится, как постепенно преображается мое убежище. Я провел внутрь электрический провод, и теперь у меня есть свое освещение – целая электрическая лампочка. Правда, без абажура. Чарли тоже доволен. Мне еще нужно заделать одну стену фанерой, но это я могу закончить и завтра, когда придумаю, как затащить ее в убежище. Можно украсть тележку для покупок в супермаркете, положить на нее фанеру и привезти домой. Придется, правда, пройти пешком несколько миль, но если тебе чего-то очень хочется, то ты всегда найдешь способ осуществить задуманное.

Кроме того, я должен как-то украсить свое убежище, но это подождет. У меня есть разворот из «Плейбоя», который я намерен повесить на стену. Я могу прикрепить его кнопками, которые воткну прямо в ее бесстыжие глаза. Да, это будет то, что надо. Прямо в глаза. Как и у всех сук, у нее в глазах живет…

Никогда еще слова не рождались у него в голове так быстро. Что бы это значило? Ведь это должно что-нибудь да значить, потому что расширение убежища означало начало его побега, еще один шаг на пути к свободе. Быть может, тогда ему следовало отпраздновать это событие, потому что оно оказалось столь значительным и важным. Проклятье, как жаль, что раньше он не умел писать так, как сейчас. Может статься, он бы сохранил эти записи для себя. По крайней мере, на какое-то время. А то слишком уж много информации они могут дать суперагенту Вейл и ее подручному, Полю Бледсоу. Какое, однако, имечко для детектива! Какое многозначительное совпадение, что именно ему было поручено это дело.

– Право же, мне очень жаль, что она умерла, детектив, но ведь она буквально истекла кровью! Разве могли вы что-нибудь сделать?

Перечитав написанное, он понял, что придется вернуться в начало и исправить ошибки – орфографические и пунктуационные. Но это можно сделать позже, сейчас он слишком возбужден. Он открыл дверцу морозильной камеры, и струя холодного воздуха обожгла его босые ноги. Он вздрогнул. Морозный туман стал карабкаться выше, и вот уже достиг его лодыжек.

Сунув руку в морозилку, он достал оттуда два пластиковых контейнера. Они были очень большими, эти контейнеры, потому что приобрел он их для особенной цели.

Сняв крышку с одного из них, он вынул герметичный пластиковый пакет на «молнии». Внутри, завернутые в марлю, лежали его бесценные призы. Награды. Поверх марли выступили крошечные кристаллики льда, и легкая ткань прилипала к пальцам, когда он принялся отдирать ее.

Он выложил руки на стол перед собой. Ба, да у него собралась уже недурная коллекция! Но не слишком ли много у него экспонатов? Не теряет ли он контроль над собой? Ха, контроль! Ни за что! Он обвел каждую руку обожающим взглядом, любуясь своей работой. Ему пришлось прижечь вены и артерии, чтобы кровь не вытекла полностью. Иначе бы руки сморщились, а это было нежелательно. Они должны выглядеть так же, как и тогда, когда он забирал их себе.

А вот разогнуть пальцы ему не удалось. Они так и остались скрюченными, за исключением указательного, которым он рисовал свои шедевры на стенах домов этих сук. Как раз этим пальцем грозил ему отец, когда он был маленьким. Этот урод поднимал палец вверх, сгибал и манил его к себе, подавая знак, что он должен повиноваться.

Но теперь пальцы принадлежали ему. Отныне он имел над ними полную власть.

Все руки в его коллекции походили друг на друга: указательные пальцы густо перепачканы кровью, которая застыла на подушечках и под ногтями. Но даже при том, что выглядели руки почти одинаково, он все равно точно знал, какая именно из сучек-проституток подарила их ему, подобно тому, как мать может отличить рисунок своего ребенка от подобных ему.

Он сунул одну руку в микроволновую печь, чтобы посмотреть, дастся ли ему разогнуть пальцы. Он выбрал экспонат номер четыре, поскольку у нее были самые тонкие пальцы и отогреться они должны были быстрее всех. Набрав на дисплее время, пятнадцать секунд, он нажал кнопку ускоренного размораживания. За стеклом начал медленно вращаться небольшой поддон. Смотри-ка, а ведь он немного похож на его гончарный круг! Это непременно должно что-то да означать.

В голове у него рождались самые невероятные идеи. Микроволновая печка пискнула, и вращение прекратилось. Открыв дверцу, он услышал слабое шипение, но кожа выглядела неповрежденной. Он вынул руку и положил ее на стол перед собой. Она, конечно, осталась замерзшей, но это странное шипение не понравилось ему. Он не хотел, чтобы во время слишком быстрого размораживания нежные волоски или кожа подгорели. Пожалуй, лучше не спешить и дать ей медленно оттаять в холодильнике. А потом, скорее всего, руку придется обработать раствором формальдегида – втереть его в кожу и впрыснуть в мышцы. Но, опять-таки, следует быть осторожным, иначе рука пропитается раствором и станет грубой и жесткой на ощупь.

Развернув марлю, он выложил на стол остальные руки. Как ему не хватало третьей! Он готов был дать себе пинка, что не смог добыть ее. Но зато он кое-чему научился, а ведь это самое главное, не правда ли? Учиться на своих ошибках, верно?

Еще один урок, который ему предстояло усвоить, заключался в том, что он должен быть благодарен тому, что имеет, и не убиваться из-за того, чего лишен. По крайней мере, у него были эти руки. Они помогали ему запомнить каждую суку, каждое убийство в мельчайших подробностях. Он почувствовал, как чаще забилось сердце, и ощутил, что ему вдруг стало жарко. Так жарко, что пришлось расстегнуть ворот рубашки. Дыхание у него стало частым и мелким, как тогда, когда он резал этих сучек на куски.

Но все-таки кое-чего недоставало. Глаз. Ему были нужны глаза, еще больше глаз.

Он схватил пульт дистанционного управления и включил воспроизведение выступления Элеоноры Линвуд.

– Вы будете гореть в аду, а душа ваша будет сохнуть на веревке, чтобы все граждане нашей страны увидели, кто вы такой и что собой представляете: чудовище. Монстр.

Да, он знает, чьи глаза ему понадобятся следующими.

Он обвел взглядом коллекцию своих экспонатов, расстегнул «молнию» на джинсах и сунул руку внутрь.

 

…тридцать вторая

Карен лежала в постели, но сон бежал от нее. На ней была пижама, которую она одолжила у матери. Наконец-то она приняла душ, о котором так долго мечтала, после чего позвонила тете Фэй, и та согласилась прийти утром, чтобы помочь Эмме собрать вещи и побыть с ней до тех пор, пока Карен не подыщет для матери подходящее медицинское заведение в Вирджинии.

Робби не ложился спать до часу ночи. Он сидел рядом с Карен, и они говорили и говорили о тех откровениях, которые свалились на нее сегодня: что ее мать на самом деле оказалась ее теткой, а настоящая, биологическая мать пропала без вести и отыскать ее не представляется возможным. В конце концов Карен отправила Робби спать, и он устроился внизу, на диване в гостиной.

И вот теперь, когда часы показывали два часа ночи, Карен была даже рада тому, что не может уснуть, – значит, ей не будут сниться те, уже ставшие привычными ночные кошмары, которые могут разбудить Робби. Иначе ей пришлось бы рассказать ему о них, а пока она не была к этому готова. Она должна была сама разобраться в них и все тщательно обдумать, прежде чем пытаться объяснить их остальным.

Она повернулась на бок и оказалась лицом к закрытому детскому шкафчику, в котором когда-то висел ее старый плакат Шона Кэссиди. Ей вдруг вспомнилось, как еще девчонкой она сидела в своей комнате и слушала его пластинку на старом, хрипящем патефоне «Панасоник», размышляя о том, обратит ли на нее внимание Кори Эндрюс, мальчик из ее класса. В то время это казалось ей очень важным. Она не могла думать ни о ком другом, улыбалась ему и мимоходом касалась его руки, надеясь, что он заговорит с ней.

Когда же этого не случилось, а учебный год закончился, Эмма сумела утешить и успокоить ее, говоря, что она – умная и красивая девочка, что совсем скоро мальчики будут выстраиваться в очередь, чтобы назначить ей свидание. Разумеется, в следующем, седьмом классе именно так все и было, но в то лето она чувствовала себя одинокой и несчастной. И все из-за того, что какой-то мальчик не пожелал обратить на нее внимания.

Вспомнила Карен и о том, как сидела в крошечной тюремной камере шесть на восемь футов, ожидая, когда же к ней подвезут на тележке переносной телефонный аппарат. Но тут мысли ее вновь обратились к Джонатану – не проходило и минуты, чтобы она не думала о нем. Ее коммуникатор хранил молчание, что означало только одно: не случилось ничего такого, о чем бы ей следовало знать Не случилось ничего такого, о чем бы ей следовало знать.

А вот с ней самой случилось нечто такое, о чем бы следовало знать. Причем случилось нечто вполне реальное, а не просто какая-то детская влюбленность, которая так и не развивалась во что-то более серьезное. Впрочем, такова жизнь. Она изнемогала под грузом проблем, пока не выяснялось, что существуют вещи и похуже, в сравнении с которыми те беды и тревоги казались смехотворными. Ее сын лежал в коме, ее мать, которая в действительности оказалась теткой, теряла ум и память, а саму ее отстранили от работы из-за того, что она избила бывшего мужа, который напал на нее и угрожал ей пистолетом. А еще погибли три молодые женщины… погибли потому, что она не смогла помочь поймать убийцу. Вот это и есть настоящие проблемы. Проблемы, с которыми не справиться в одиночку.

Карен вылезла из постели и зашлепала босыми ногами вниз, к Робби, который громко сопел на диване. Она отодвинула его и устроилась рядом, прижавшись к его сильному телу. Лежать на краю было неудобно, она едва не падала, но потом решила, что в этом скрывается потрясающая ирония. Как символично – именно такой ей представлялась в данный момент собственная жизнь. Карен поерзала, взяла руку полусонного Робби и заставила его обнять себя. От ощущения крепкого, мускулистого тела и исходящего от него тепла ей стало лучше. Он легонько сжал ее ладошку своими сильными пальцами. Пошевелился, приподнял голову.

– Карен?

– Не могу заснуть. Мне страшно одной.

– Понятно.

Еще мгновение, и Робби снова крепко заснул.

А Карен все так же лежала без сна, думая о будущем и сожалея о прошлом, Ей действительно было страшно.

 

…тридцать третья

На обратном пути в Вирджинию она все-таки не выдержала. Робби сдержал слово и не донимал ее расспросами, так что минут через тридцать убаюкивающей, монотонной езды по автостраде Карен снова задремала. В последние двое суток она почти не спала, и накопившаяся усталость и отчаяние взяли свое.

Когда автомобиль, переваливаясь на «лежачих полицейских», миновал будочку кассира-контролера, собиравшего плату за проезд по шоссе И-95 поблизости от границы с Мэрилендом, Карен проснулась. Очумело тряхнула головой и бестолково замахала руками перед собой, словно стараясь сбросить с себя чьи-то липкие пальцы.

– Добро пожаловать на Землю! – приветствовал ее Робби.

Она, прищурившись от яркого солнечного света, беспомощно всматривалась вперед через лобовое стекло.

– Где это мы?

– Сейчас въедем в Мэриленд.

– По-моему, я только что вычислила, как связать жертву номер три с Окулистом. Где твоя папка с материалами расследования?

– Ты вычислила это, пока спала?

– В последнее время мозги у меня не выключаются, работая двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Так все-таки, где папка?

Робби оглянулся через плечо.

– На заднем сиденье.

Карен схватила его кожаную сумку на длинном ремне, порылась внутри и извлекла на свет толстую папку с материалами дела Окулиста. Перевернув несколько страниц, она дошла до жертвы номер три, Анджелины Сардаччи, и принялась изучать описание места преступления. Ее палец уперся в одну из записей.

– Пакет! – торжествующе воскликнула она, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос.

Вытащив из кармана свой телефон, Карен набрала номер службы ЕСД. Она назвала номер посылки, указанный в описании места преступления, и принялась ждать, пока автоматизированная система обработает ее запрос. Нажав кнопку «окончание разговора», она протянула телефон Робби.

– Его доставили в 6:30 вечера, – сообщила она и перевернула еще несколько страниц.

– Ну и что из этого?

Карен водила пальцем по строчкам очередного документа.

– Судебно-медицинский эксперт установил примерное время смерти: в промежутке между шестью и семью часами вечера.

Она посмотрела на Робби, который по-прежнему не отрывал взгляда от дороги.

– Все равно ничего не понимаю. При чем тут это?

– Вот как все происходило. Жертва впускает преступника в свой дом, он убивает ее, а потом начинает глумиться над ее телом. Но в шесть тридцать появляется посыльный из ЕСД, который подходит к передней двери и нажимает кнопку звонка. Преступник пугается и сбегает из дома через заднюю дверь, оставляя жертву в том виде, в каком мы ее нашли. В общем, у него просто не было возможности приступить к посмертному надругательству над телом, например отрубить левую руку или проткнуть ножом глаза.

– Ага, теперь до меня дошло, к чему ты клонишь. – Робби ненадолго задумался, а потом пожал плечами. – Похоже, ты права.

Карен медленно кивнула головой.

– Я тоже так думаю.

В двенадцать пятнадцать пополудни Робби припарковался позади «доджа» Карен у штаб-квартиры оперативной группы.

– Ты идешь со мной? – поинтересовался он.

– Нет, я сейчас поеду в больницу, узнаю, как там Джонатан. Потом хочу заскочить в офис, чтобы озвучить свою теорию о жертве номер три нашим сотрудникам. Передай Бледсоу, что я поговорю с ним позже. – Карен накрыла руку Робби своей и слегка сжала ее. – Спасибо.

Когда она садилась за руль, перед ее мысленным взором вдруг возник патрульный Гринвич, стоявший рядом с автомобилем. И хотя это случилось всего два дня назад, ей казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность. Карен приехала в больницу округа Фэрфакс в час дня, но впоследствии не могла вспомнить, как ей это удалось.

Она вошла в палату Джонатана, где над каким-то аппаратом склонились доктор Альтман и медсестра. Они обернулись на звук ее шагов.

– Мисс Вейл! – приветствовал ее врач.

– Как дела у Джонатана?

– Должен сказать, в его состоянии наблюдается незначительное улучшение. У него подергиваются веки, то есть он пытается открыть глаза. Собственно, в этом нет ничего особенного, вот почему я распорядился не звонить вам. Но такие сдвиги определенно внушают оптимизм и надежду.

Я же просила сообщать о любых изменениях!

Однако обвинить больничный персонал Карен было не в чем. Это для нее прогресс в состоянии Джонатана выглядел существенным и важным. Но с медицинской точки зрения речь шла всего лишь о «незначительном улучшении». Карен подошла к кровати сына и взяла его за руку.

– Это все, что вы можете сказать?

– К сожалению, все, что я могу сообщить на данный момент. Нам нужно набраться терпения и немного подождать…

– Подождать и посмотреть, как пойдут дела. Да, знаю. – Она вздохнула. – Прошу прощения, доктор. У меня была тяжелая неделя.

Или даже две.

– Я понимаю. Если появятся какие-либо значительные изменения, мы непременно вам сообщим.

– Э-э… я вот о чем хотела вас спросить, доктор. Мой бывший… приходил ли к Джонатану его отец? Дикон Такер?

Альтман повернулся к медсестре, которая, поджав губы, ответила:

– Вы единственный посетитель Джонатана.

Врач помолчал, обдумывая ее слова.

– Складывается впечатление, что для вас это важно. Хотите знать, если он вдруг придет?

– Если мои подозрения справедливы, то именно он столкнул Джонатана с лестницы. Но доказательств у меня нет, поэтому получить решение суда, запрещающее ему видеться с сыном, я не могу. Но я хотела бы знать, если он здесь появится. Причем в ту же самую минуту, как он обратится к дежурной сестре.

– Хорошо, договорились. Я позабочусь о том, чтобы все медсестры знали о вашей просьбе.

Карен поблагодарила Альтмана, и он ушел в сопровождении медсестры. Она же подтащила стул к кровати Джонатана, опустилась на него и провела рукой по щеке сына. Потом погладила его по голове, бережно пропуская волосы между пальцами, и заговорила с ним. Она сказала, что любит его и, после того как его выпишут из клиники, планирует отправиться вместе с ним в грандиозный турпоход в Йеллоустоун.

Карен чувствовала себя ужасно глупо оттого, что разговаривает с человеком, который находится без сознания и не может ей ответить. Но она не собиралась отказываться от своей затеи, поскольку, по словам Альтмана, существовала вероятность того, что сын слышит ее голос. К тому же, раз никто не знает, насколько активным остается коматозный мозг, нельзя было исключать возможность того, что Джонатану одиноко и страшно. Оба эти чувства принадлежали к тем, с которыми она совершенно неожиданно для себя свела близкое знакомство. Ей повезло хотя бы в том, что рядом оказался Робби, который ясно дал понять, что будет и дальше поддерживать ее своим участием.

А вот у Джонатана никого не было кроме нее.

 

…тридцать четвертая

Карен прибыла в Отдел поведенческого анализа, ОПА, в пять часов вечера. Сунув в щель сканера удостоверение личности, она распахнула тяжелые кленовые двери и направилась по узкому коридору в сторону офиса Томаса Гиффорда. Она чувствовала, что коллеги провожают ее взглядами, но делала вид, что ничего и никого не замечает, держа голову высоко поднятой и глядя прямо перед собой. Она пришла сюда по делу и не склонна была обсуждать с кем-либо из сотрудников свое отстранение от расследования, о чем, скорее всего, они и шептались между собой.

Карен остановилась перед столом секретарши в ожидании, пока та закончит разговор по телефону и положит трубку.

– Не могли бы спросить у шефа, не уделит ли он мне минутку времени?

– Разумеется. – Секретарша нажала клавишу, прошелестела в микрофон, что в приемной стоит Карен, и дала отбой. – Проходите. Он вас примет.

Карен поблагодарила ее и вошла в кабинет Гиффорда. Шеф собственной персоной восседал за письменным столом, а справа от Карен в кресле для посетителей вольготно устроился Франк Дель Монако. Он широко раскинул полные ноги, скрестив на объемистом животе пухлые пальцы. Мужчины смеялись, как будто кто-то из них только что рассказал пикантный анекдот.

– Агент Вей л! – проговорил Гиффорд, с усилием стирая улыбку с лица. – А я полагал, что вы сидите дома после отстранения от расследования.

– Мне нужно кое-что обсудить с вами, сэр. Это выяснилось буквально только что.

Она оглянулась на Дель Монако, который закусил губу, словно изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Должно быть, анекдот попался исключительно веселый. Не исключено, что в нем фигурировала она.

Гиффорд склонился над столом, перебирая какие-то бумаги. Вне всякого сомнения, это был лишь удачный предлог, чтобы не смотреть на Дель Монако и постараться сохранить серьезное выражение лица.

– Агент Дель Монако, – пробормотал шеф, – не могли бы оставить нас одних?

– Да, сэр. Конечно, сэр.

Дель Монако встал и повернулся, чтобы уйти. Он взглянул на Карен, и на лице его расплылась широкая улыбка.

Дверь негромко щелкнула, закрываясь за ним, и Карен шагнула вперед.

– Я хотела…

– Как ваш сын?

На мгновение она растерялась, уж слишком неожиданным оказался переход от деловых к личным вопросам. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы переключиться.

– Без особых изменений. Врачи говорят о незначительном улучшении.

– Хорошо. Это действительно хорошо. Незначительное улучшение все-таки лучше, чем никакого.

Карен растерялась, не зная, что ответить. Неожиданная заботливость босса ее смутила. Придя в себя, она пробормотала:

– Сэр, мне в голову пришла одна идея. Это связано с жертвой номер три. Той самой, относительно которой все сомневаются, что ее убил Окулист…

Гиффорд протестующим жестом выставил перед собой руку.

– Если я не ошибаюсь, вы отстранены от дела.

– Да, сэр, – покорно согласилась Карен.

Ей хотелось сказать ему, что хотя зарплату ей платит правительство, но на самом деле она работает на жертвы – и они не отстраняли ее от расследования. Вместо этого Карен решила высказать вслух менее скандальную мысль, которая пришла ей в голову.

– Но отстранение от работы не означает, что я могу отключить свои мозги. Мысленно я все так же работаю над делом и прокручиваю в голове возможные варианты.

– В таком случае побеспокойтесь о том, чтобы они в вашей голове и оставались. Я не хочу, чтобы стервятники из средств массовой информации совали мне в задницу микрофоны, требуя ответа, почему вы до сих пор на работе. У Бюро и так будет неприятностей выше крыши, когда они пронюхают, что вы избили своего мужа.

– Бывшего мужа. И, уж конечно, я не намерена общаться ни с кем из репортеров.

– Вам наверняка известно, что у этих шакалов есть свои способы добывать нужные сведения. И это все цветочки, а ягодки еще впереди, если ваш бывший супруг сам не позвонит в какую-нибудь газету.

Карен подавленно вздохнула Только недоставало, чтобы репортеры рылись в ее грязном белье!

– Сэр, давайте вернемся к жертве номер три. Я могу объяснить, почему место преступления выглядит по-другому и почему на нем отсутствуют признаки обычного почерка Окулиста.

Гиффорд утомленно потер покрасневшие глаза, а потом развернулся вместе с креслом к большому окну занимавшему всю стену, чтобы полюбоваться видом, открывавшимся со второго этажа.

– Мы уже столько раз об этом говорили…

– Тогда у меня не было доказательств. Теперь есть.

– Отлично. Расскажите о них Дель Монако, а уж он обсудит ваши новые сведения с остальными.

– Почему именно Дель Монако?

– Потому что впредь до особого распоряжения этим делом теперь занимается он.

Карен отвела глаза. Слова Гиффорда прозвучали как пощечина, но спустя мгновение, которое понадобилось для того, чтобы осмыслить услышанное, она сообразила, что этого следовало ожидать. Кто-то же должен был занять ее место.

– Я бы сама хотела сообщить о своей находке. Пока что это лишь мое предположение, и оно… может показаться кое-кому слишком смелым. Полагаю, что должна сама обосновать все, чтобы привлечь к нему внимание, которого оно заслуживает.

Гиффорд откинулся на спинку кресла и принялся раскачиваться взад и вперед, словно обдумывая ее слова.

– Все-таки я полагаю, что в ваших интересах держаться как можно дальше от дела Окулиста…

– Вы имеете в виду, как можно дальше от Бюро.

Карен ощутила, как сердце учащенно забилось в груди, поднимая давление, и ртутный столбик термометра устремился вверх, к опасной черте.

Гиффорд развернулся к ней лицом.

– Я имею в виду и то, и другое. Послушайте, – произнес он, понижая голос, – у вас хватает проблем и без того, чтобы Линвуд и шеф полиции сели вам на хвост.

– Линвуд и шеф полиции?

– Я стараюсь защитить вас изо всех сил.

– При всем уважении к вам вынуждена заметить, что я не нуждаюсь в защите.

– Нет, нуждаетесь, и еще как! – Он отвел глаза. – Мне уже звонили. На меня давят с самого верха. Я на вашей стороне, Карен, и отстаиваю вас, как только могу, потому что считаю вас чертовски хорошим психологом-криминалистом. Одним из лучших в моем отделе. А теперь прошу вас: не приносите свою карьеру в жертву этому делу. Сосредоточьтесь на том, чтобы опровергнуть выдвинутые против вас обвинения. А потом уже будем вместе думать об Окулисте. Если к тому времени он еще будет на свободе, вы получите дело обратно.

– Полагаю, что должна поблагодарить вас, сэр, за то, что помогаете мне выпутаться из этого недоразумения. Честное слово, я очень ценю участие, которое вы принимаете во мне. – Карен опустилась на стул. – Но, пожалуйста, позвольте мне самой выступить перед сотрудниками. В последний раз.

Гиффорд долго смотрел ей в глаза, потом нажал кнопку на коммутаторе.

– Франк, вы не могли бы зайти ко мне на минутку? – Он снова нажал какую-то кнопку. – Представьте свою теорию нам двоим. Если вы сумеете убедить нас обоих, я разрешу вам выступить перед остальными.

Карен согласно кивнула. Ей пришлось подождать еще тридцать секунд, которые понадобились Дель Монако, чтобы вернуться в кабинет начальника. Он вошел с пухлой папкой под мышкой и сел на стул рядом с Карен.

Гиффорд кивнул Карен.

– Начинайте.

– Появились новые доказательства моей теории с жертвой номер три…

Дель Монако выразительно закатил глаза.

– О нет, неужели все сначала?

– Давайте сначала послушаем, что она хочет нам рассказать, Франк. А уж выводы будем делать потом.

Дель Монако положил ногу на ногу и неохотно кивнул Карен. Язык его тела явственно говорил: «Как же ты мне надоела со всей этой ерундой!» Но вербально он выразился намного вежливее:

– Можешь начинать, я слушаю.

Карен чертовски не понравилось, что для того, чтобы выступить перед остальными психологами, ей нужно убедить в своей правоте Дель Монако и пройти, образно говоря, тест на профессиональную пригодность. Увы, таковы были правила, установленные Гиффордом, а потому ей не оставалось иного выхода, кроме как подчиниться и постараться прыгнуть выше головы.

– В описании места преступления упоминается посылка из службы доставки, лежащая у входной двери Анджелины Сардуччи. Я позвонила в ЕСД и проверила кое-что. Посылку доставили в 6:30 вечера. Судебно-медицинский эксперт утверждает, что смерть жертвы наступила в промежутке между шестью и семью часами вечера.

– Значит, вы полагаете, что посыльный позвонил в дверь жертвы и напугал преступника так, что тот сбежал с места преступления? – заключил Гиффорд.

– Да, и именно поэтому он не оставил следов посмертного почерка на теле жертвы, какие мы наблюдаем в других случаях.

– Но здесь же нет ничего нового, – заявил Дель Монако. – Год назад ты утверждала то же самое: дескать, кто-то помешал убийце.

– Да, верно, но сейчас у меня есть доказательства.

Карен опустилась на стул в ожидании реакции на свое сообщение. Оба с задумчивым видом смотрели в потолок, переваривая услышанное.

После долгого молчания Дель Монако заговорил.

– Карен, я понимаю, что эта связь имеет для тебя большое значение. В конце концов, может быть, ты и права. Но вот какая штука: наша работа состоит в том, чтобы находить признаки поведения, оставленные убийцей на месте преступления, и на основании увиденного делать соответствующие выводы. А ты делаешь наоборот – смотришь на отсутствие признаков поведения и пытаешься на этом построить сложную концепцию. И если впоследствии мы обнаружим, что и это убийство – дело рук Окулиста, то с чистой совестью скажем, что твоя теория с посылкой от ЕДС была правильной с самого начала.

– Вполне возможно, что вы действительно правы, – подхватил Гиффорд, – но мы не можем строить умозаключения исходя из одних только возможностей, иначе попросту утонем в них.

Карен сдерживалась из последних сил и даже прикусила язык, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Сейчас было не самое подходящее время для ссоры или конфронтации. Кроме того, она не совсем ясно представляла себе, что еще можно сказать. Ведь они были правы.

Дель Монако раскрыл пухлую папку, которую держал на коленях.

– Предлагаю исключить из этого уравнения теорию, предвзятое мнение и эмоции. Давайте взглянем на цифры. У всех жертв Окулиста по шкале ШТР Сафарика и ШТТ наблюдается корреляция величиной ноль девяносто пять. А жертва номер три никак не вписывается…

– Разумеется, раны у жертвы номер три не такие тяжелые. И ты не можешь использовать эти цифры…

– Одну секунду, – вмешался Гиффорд. – Что это за цифры которыми вы оперируете?

Дель Монако, кажется, разозлился на босса за столь несвоевременное вмешательство.

– Шкала ШТР Сафарика, шкала тяжести ран и повреждений измеряет серьезность ран, нанесенных жертве. Эта новая переменная, используемая для анализа поведения преступника. А ШТТ означает «шкала тяжести травм»…

– Шкалу ШТТ используют для классификации пострадавших в автомобильных авариях по степени тяжести, – пояснила Карен.

Дель Монако возбужденно закивал.

– Мне приходилось встречать ее использование применительно к жертвам тяжких и насильственных преступлений.

Карен отвела глаза.

– Итак, подведем итоги, – сказал Гиффорд. – Не имеет значения, как вы относитесь к этому убийству, но утверждать, что его совершил Окулист, вы не можете – по той простой причине, что следы поведения отсутствуют. Ваша теория объясняет недостаток дополнительных улик, свидетельствующих о его причастности, но, одновременно, это необязательно указывает именно на него.

Карен по-прежнему смотрела в пол, не поднимая головы. Она, конечно, предвидела сопротивление с их стороны, но в душе корила себя за то, что не до конца продумала линию своего поведения и аргументы Дель Монако и Гиффорд правы: пусть ее теория выглядела вполне правдоподобно, они не могли делать далеко идущие выводы на основании отсутствия определенных следов. Она вздохнула, признавая свое поражение.

– Но у меня есть кое-что интересное, – спохватился Дель Монако, вынимая из папки распечатку и протягивая ее Карен. – Данные ЗООП. Их передали мне, когда я уже шел сюда, к вам. Так что я даже не успел толком просмотреть их.

Карен взяла отчет и пробежала его глазами.

– Нет, я, конечно, подозревала, что совпадений будет немного, но и предположить не могла, что их окажется так мало – Она еще несколько мгновений изучала данные, перевернула пару страниц, а потом подняла глаза на Дель Монако. – Я заказывала поиск по убийствам, покушениям на убийство и неопознанным человеческим останкам, чтобы понять, сколько преступников писали что-либо кровью на месте преступления. Из двадцати трех тысяч прецедентов, зарегистрированных в базе ЗООП, такое поведение встречается лишь в двадцати одном случае.

Дель Монако подскочил как ужаленный.

– Господи Иисусе! Двадцать один случай из двадцати трех тысяч. Это не просто мало, это чертовски мало.

Карен продолжала перелистывать отчет.

– Собственно говоря, это даже меньше, чем ничего. – Она еще раз бегло просмотрела данные и продолжила: – Если мы откинем два случая, когда кровь была просто размазана, и оставим только те преступления, во время которых кровью были написаны слова, у нас останется всего девятнадцать совпадений. В ходе этих преступлений погибло двадцать шесть жертв. Теперь, если экстраполировать жертвы мужского пола, которые были гомосексуалистами, нам остается девять жертв женского пола.

– Из двадцати трех тысяч преступлений.

Карен перевернула следующую страницу.

– Если мы посмотрим на эту картину с учетом наличия рисунков на стенах и оставим только те преступления, в которых убийца действительно писал что-либо, то получим только два случая. Всего два.

В кабинете Гиффорда воцарилось молчание.

– Хорошо, – нарушил его шеф спустя некоторое время, – что это нам дает?

Ответил Дель Монако:

– Первое, что приходит на ум, – это то, что рисунки или надписи, сделанные кровью, встречаются чрезвычайно редко.

– Согласен. Но что это дает применительно к нашему преступнику?

Карен ненадолго задумалась, прежде чем высказать свое предположение.

– Видите ли, нераскрытым осталось только одно дело в ЗООП, и то преступление было совершено в Вегасе. Далеко за пределами географического района действия нашего убийцы. Кроме того, если не считать надписей, почерк преступника совершенно иной. – Она протянула Гиффорду отчет. – Это говорит нам не только о том, что ни один из этих случаев напрямую не связан с Окулистом. Думаю, мы с полным правом можем предположить, что Марси Эверс была первой жертвой Окулиста.

Установление первой жертвы серийного убийцы зачастую имело очень важное значение, поскольку, начиная убивать, преступник еще не обладал отточенными навыками, а потому мог наделать ошибок.

– Тебе позвонит Ким Росомо, – сказала Карен. – Я отправила ему дело с просьбой очертить географический район действия убийцы.

Дель Монако кивнул.

– Хорошо, я прослежу за этим.

Карен встала и посмотрела на Гиффорда.

– Спасибо за то, что согласились выслушать меня.

– Карен, советую вам с умом воспользоваться вынужденным отпуском. Забудьте на время об Окулисте, хотя бы на несколько дней. Наведите порядок в своих семейных делах, а потом возвращайтесь сюда, черт возьми. Ваше участие лишним не будет.

Карен выдавила слабую улыбку и вышла из кабинета. Ей хотелось думать, что Гиффорд говорит искренне, но с ним никогда и ни в чем нельзя быть уверенной. Бросив последний взгляд на свой пустой кабинет, она направилась к лифту.

 

…тридцать пятая

Накрапывал мелкий дождь, когда Карен подъехала к контрольно-пропускному пункту на въезде в Академию ФБР и предъявила свое удостоверение личности. Предложение Гиффорда хотя бы на время выкинуть из головы мысли об Окулисте в конце концов пришлось весьма кстати и оказалось не таким уж безрассудным. Кроме того, у нее появилось время, чтобы попытаться решить еще одну загадку своей жизни, а именно: установить личность своей биологической матери.

Выходя из торгово-коммерческого центра, она оставила у дежурного администратора фотографию Эммы и Нелли и попросила ее отправить снимок внутренней почтой своему приятелю, Тиму Медоузу, эксперту-лаборанту ФБР.

Сев за руль, Карен позвонила Медоузу, чтобы сообщить о посылке, которую он должен получить.

– Я прошу тебя об огромном одолжении, Тим. Мне нужно, чтобы ты с помощью программного обеспечения состарил женщину на фотографии, ту, что справа. Это личное дело, оно не связано с моей работой.

– Это не просто огромное одолжение. Ты же знаешь, нам не разрешается использовать…

– Я знаю, Тим, знаю. И не стала бы просить тебя, если бы это не было для меня важно. Женщина, о которой я говорю, – моя мать. И я должна найти ее.

На несколько секунд в трубке воцарилось молчание. Карен решила, что Медоуз обдумывает ее просьбу.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я сделаю, что смогу, но только после восьми часов, когда закончится рабочий день. Если меня застукают, то, по крайней мере, не смогут обвинить в том, что я использую служебное положение в рабочее время.

Карен поблагодарила его, а потом отправила голосовое сообщение для Бледсоу, передав ему со своими пояснениями результаты ЗООП, чтобы он смог обсудить их с членами оперативной группы. В конце она добавила, что скоро перезвонит ему.

Карен нашла свободное место на парковочной стоянке и направилась к административному зданию. Академия представляла собой нечто вроде городка, состоящего из многоэтажных грязно-серых зданий, которые соединялись переходами, украшенными многочисленными окнами. Неопытный посетитель, попавший сюда впервые, рисковал запросто заблудиться в лабиринте бесчисленных переходов. Впрочем, поэтажные планы, прикрепленные на стенах и снабженные яркими белыми буквенными указателями на темно-коричневом фоне, помогали ориентироваться в хитросплетениях Академии. Над каждой картой висела табличка со стрелкой, указывающей направление движения. Эти планы пользовались особой популярностью у старших оперативных сотрудников, проходивших одиннадцатинедельные курсы повышения квалификации в стенах Национальной академии, дабы улучшить свои навыки в области управления, администрирования и ведения расследования. Без этих планов или гида-проводника, способного доставить их кратчайшим путем в аудиторию, слушатели могли часами бродить по бесконечным коридорам и переходам.

Карен вошла в административное здание, зарегистрировалась у стойки дежурного и прошла через рентгеновский автомат, направляясь к высоким стеклянным дверям. При том что за окнами царила темнота, а коридор с многочисленными окнами заливал яркий свет, она чувствовала себя подопытным кроликом на витрине.

Войдя в круглый центральный зал библиотеки, украшенный куполообразным потолком, она обвела взглядом второй и третий этажи, любуясь красотой помещения. Архитекторы, создавшие Академию, не входили в когорту обычных правительственных проектировщиков. Комплекс получился предельно функциональным, но, подобно жилищу, набитому последними новинками технического прогресса, обладал очарованием, величием и чувством собственного достоинства.

Карен присела за один из компьютеров и вошла в систему. Пальцы ее замерли над клавиатурой, пока она мысленно приводила в порядок и раскладывала по полочкам имеющуюся информацию. Девичья фамилия Эммы – Ирвин, а родилась она в Бруклине. И раз уж Карен ровным счетом ничего не знала о Нелли Ирвин, она решила начать с предположения, что и та родилась в Бруклине.

Если поиск по этим параметрам ничего не даст, она попробует расширить его область.

Заложив за ухо выбившуюся прядку волос, Карен атаковала клавиатуру. Подобно опытному рыбаку, для начала она намеревалась забросить блесну туда, где можно было рассчитывать на самый большой улов, в ее случае выражавшийся в сухих строчках официальных документов: свидетельства о рождении и смерти, о владении недвижимостью и земельными участками, данные о привлечении к уголовной ответственности…

Следующие три часа пролетели незаметно. Люди приходили и уходили, чернильная темнота за окнами сменилась видом роскошного звездного неба, пока наконец желудок не дал о себе знать назойливым урчанием. Карен спустилась в столовую и взяла готовый сэндвич с индейкой, который и проглотила в два приема, почти не жуя. Время от времени она поглядывала на экран сотового телефона, надеясь, что из клиники поступят обнадеживающие известия о самочувствии Джонатана.

Но ее коммуникатор, подобно уголовнику, которому грозил смертный приговор, хранил упорное молчание.

Карен вернулась в библиотеку и еще раз просмотрела свои записи. Итак, она установила дату и место рождения Нелли Ирвин: 16 февраля 1947 года, улица Рутланд-роуд в Бруклине. Судимостей и уголовного прошлого она не имела, зато работала в двух местах сразу, с 1964 по 1967 годы, и даже проработала одну неделю следующего, 1968 года.

Карен сделала попытку найти номер карточки ее социального страхования, чтобы даже в том случае, если Нелли вышла замуж, проследить ее дальнейшую судьбу. Увы, все усилия оказались тщетными, отсутствовали даже сведения о заполнении налоговой Декларации. Она расширила зону поиска, включив в нее всю территорию Соединенных Штатов, и принялась ждать, пока компьютер обработает запрос и выдаст результаты.

Карен уже потянулась к сотовому телефону, намереваясь позвонить в клинику, как вдруг он завибрировал, показывая, что пришло текстовое сообщение.

Джонатан…

Карен сорвала коммуникатор с пояса и испуганным взглядом уставилась на дисплей. Нет, сообщение пришло не из больницы. Номер округа Колумбии. Штаб-квартира. Тим Медоуз.

Вечером дорога от Квантико до Гуверовского здания заняла сорок пять минут, и Карен прибыла туда без пятнадцати десять. Ее фамилия оказалась в списке гостей, и охранник полиции ФБР, стоявший на въезде в подземный гараж, пропустил ее внутрь. Поставив машину на стоянку, Карен поднялась на лифте в лабораторию, где стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь звучали ем электроакустической арфы Андреаса Фолленвейдера, наигрывавшей что-то из мелодий «Нового века». Карен двинулась на звуки музыки и вошла в комнату в задней части лаборатории, освещенную тусклым светом флуоресцентных ламп на потолке. Перед плоским монитором с диагональю в двадцать четыре дюйма сидел Тим Медоуз и лениво двигал «мышью», обрабатывая изображение.

– Не смотри, не смотри! – закричал он, услышав, что Карен вошла в помещение.

– Ты подготовил мне сюрприз?

– Хотелось бы думать, – откликнулся он.

Карен обвела взглядом комнату, в которой была всего один раз, три года назад. С тех пор здесь появилось новое оборудование, но помещение по-прежнему оставалось тем, чем было и раньше, – мечтой любого компьютерщика. Металлические стеллажи, уставленные электронными устройствами, высились от пола до потолка, создавая впечатление суперсовременного книгохранилища. Вверх и вниз по полкам змеились провода и кабели, исчезая в одном приборе только для того, чтобы вновь вынырнуть из другого. Рядом с огромными телевизионными экранами стояли катушечные магнитофонные деки, видеомагнитофоны, проигрыватели компакт-дисков и устройства для их записи. Стопки видеокассет и прозрачные коробочки компакт-дисков с наклеенными номерами дел и датами грудой лежали на столе с пластиковой белой крышкой, который казался случайным зрителем, окруженным с трех сторон сценой, заставленной цифровыми и аналоговыми устройствами – исполнителями, взявшими паузу в исполнении очередной криминальной драмы.

Карен остановилась футах в десяти позади Медоуза, который выгнулся дугой, пытаясь загородить от нее экран компьютера. Взгляд ее остановился на светодиодных часах, висевших над головой Медоуза. Они показывали 10:40 вечера, но сна у Карен не было, что называется, ни в одном глазу, как будто она только что приняла контрастный душ.

– Я благодарна тебе, Тим, за то, что ты делаешь это для меня.

Я перед тобой в долгу.

– Ага, еще бы! Как насчет ужина в «МакКормик и Шимик»?

– Похоже, ты вознамерился произвести основательное кровопускание моему кошельку. Что, фотография вышла настолько удачной?

– Так точно, мэм! – Он щелкнул еще парочкой клавиш и сказал: – Ну ладно, иди сюда.

На экране светился снимок, который Карен отправила Медоузу по почте. При виде его – при виде Эммы – что-то болезненно сжалось у нее в груди. Ее захлестнули эмоции: сочувствие, симпатия, гнев, отчаяние, любовь… И ощущение глубокой пропасти между ними.

– Значит, так. Это оригинал. Учти, ты не дала мне никаких начальных параметров. Я имею в виду год, когда была сделана эта фотография, так что пришлось изрядно повозиться.

– Приношу свои извинения.

– Нет проблем. Считай, что ты подогрела мой интерес. Как насчет печеных раскрытых устриц с лимонным соусом?

– А как насчет того, что мне надо еще сына одевать и кормить?

Медоуз подмигнул Карен.

– Но они о-о-очень вкусные.

– Откуда ты знаешь?

– Читал в газете. – Он кивнул на экран и увеличил фотографию. – с помощью химического анализа состава бумаги и по виду автомобильного бампера на заднем плане я прикинул, что снимок был сделан году этак в пятьдесят девятом или шестидесятом.

Карен произвела в уме необходимые вычисления.

– Скорее всего, ты угадал.

– Так я и думал. – По губам Тима скользнула довольная улыбка. – Итак, исходя из этого предположения, я увеличил фотографию твоей матери. Вот так, – продолжал он, щелкнув «мышкой». – Затем я начал старить ее. Так она выглядела через двадцать лет. – Черты лица изменились, и теперь на Карен смотрела с экрана зрелая женщина. – Если мы станем и дальше продолжать в том же духе, то увидим, как она стареет с годами.

Он щелкнул еще несколькими клавишами, и лицо на экране ожило и задвигалось, увядая на глазах.

– Кошмарное зрелище! Даже когда каждый день смотришь на себя в зеркало, и то неприятно видеть, как ты стареешь. Но это по крайней мере, хотя бы происходит постепенно. А здесь все случается за несколько секунд.

Тим поднял голову и взглянул на Карен.

– Это ожидает всех нас. Морщинка там, складка здесь, плюс несколько пигментных пятен за компанию.

Карен нахмурилась.

– Видишь вот это? – Ее палец безошибочно нашел пятнышко на щеке, даже не пришлось для этого подходить к зеркалу. – Это уже не просто «за компанию», Тим, это признак грядущей старости.

Компьютер слабо пискнул, и они одновременно развернулись к экрану.

– Ага, очень хорошо. Ну что же, давай посмотрим. Вот это и есть твоя мать в возрасте примерно шестидесяти лет.

Карен в оцепенении смотрела на монитор и не могла отвести от него глаз. Она моментально узнала это лицо.

– Черт возьми…

С усилием оторвав взгляд от экрана компьютера, Карен повернулась к Медоузу, который с улыбкой смотрел на нее.

Она с трудом проглотила комок в горле. Глаза ее поневоле обратились к изображению на мониторе, как будто их влекла неведомая сила.

– Можешь сделать мне распечатку?

– Без вопросов. – Тим щелкнул «мышкой». – На это потребуется несколько минут.

– Ничего, я подожду.

– Почему-то я в этом не сомневался.

– Насколько точен твой портрет?

– Ты позволяешь себе усомниться в моих талантах? Карен не стала отвечать.

– Он точен настолько, насколько это вообще возможно. Но стопроцентной гарантии я тебе дать, конечно, не могу. В жизни с людьми случается всякое, свою лепту вносят стрессы, окружающая среда и тому подобное. Они, безусловно, влияют на конечный результат. Скажем, относись к этому портрету как к подсказке или ориентиру.

Но в глубине души Карен знала ответ еще до того, как Тим это сказал. Результат и в самом деле получился на удивление точным.

– Судя по тому, как ты смотришь на монитор, можно предположить, что ты узнала ее. Черт, да и мне она прекрасно известна!

Карен молча кивнула, не в силах отвести взгляд от экрана.

– И что ты теперь собираешься делать?

Компакт-диск с записями Андреаса Фолленвейдера закончился как раз в то мгновение, когда она открыла рот, чтобы ответить, и в комнате повисла странная, почти сверхъестественная тишина.

– Пока не знаю.

Первым делом Карен вернулась в Академию ФБР. Время уже приближалось к полуночи, но она по-прежнему не ощущала ни малейших признаков усталости. Она чувствовала себя гончей, которая взяла след и идет по нему. Добыча была близко, так близко, что она видела ее. И теперь ей лишь оставалось собрать необходимую информацию, прежде чем нанести завершающий удар.

В это время суток в Академии никого не было, за исключением нескольких агентов-новичков, которые сидели в мемориальном зале и рассказывали друг другу байки из прошлой жизни, в которой они были патрульными полицейскими, детективами или адвокатами, а теперь проходили обучение, чтобы стать бойцами элитного подразделения по охране законности и правопорядка. Карен нашла дежурного инженера и уговорила его впустить ее в библиотеку. Она рассказала ему о своей матери, которая бросила ее совсем маленькой, и он, будучи растяпой, размяк, проникся к ней сочувствием и снял с пояса связку ключей. Это произошло вот уже сорок пять минут назад, и, вместо того чтобы считывать с экрана результаты проведенного поиска, Карен разумно решила, что лучше просто распечатать страницы, а прочесть их уже дома. Так будет намного эффективнее. Но даже при этом процесс сбора сведений занял намного больше времени, чем она рассчитывала.

Ожидая, пока компьютер закончит последний поиск, она вытащила из кармана сотовый телефон и набрала номер клиники. Дежурная сестра сообщила ей, что никаких изменений в состоянии Джонатана не произошло. Мальчик открывает глаза и даже начал водить ими из стороны в сторону – еще одно «незначительное улучшение», – но этим пока прогресс и ограничивается. Карен поблагодарила медсестру и стала смотреть на монитор, по которому бежали последние результаты поиска.

Она нажала кнопку «печать» и принялась ждать, пока гигантский принтер «HP LaserJet» выплюнет последние листы бумаги Зевнув, она вдруг почувствовала, что ее клонит в сон. Усталость брала свое. Сейчас она поедет домой, немного поспит, а утром просмотрит распечатки.

В данный момент ничего более срочного и насущного не предвиделось.

 

…тридцать шестая

Ну давай же, хватай ее за волосы и проткни ей глаза. Проткни, проткни, проткни! Сделай это!

Схватить прядь соломенных пересушенных краской волос, приподнять голову и погрузить лезвие ножа в глазницу. Хлюп!

Взгляни на себя, не отворачивайся. Подними глаза, посмотри на свое отражение в оконном стекле. Посмотри, и ты увидишь сама.

Отпустив рукоятку ножа, она видела, как кровь и глазная жидкость, запачкавшая кончики ее пальцев, стекает с них, как слюна у голодного волка, стоящего над поверженной жертвой и выбирающего, куда вонзить клыки. Она выпрямилась… взглянула на свое отражение в темном оконном стекле напротив. Это была она. Опять. Из оконного стекла на нее смотрела Карен Вейл.

Ты убила свою мать. Тебе понравилось?

Карен наклонила голову и попыталась заглянуть под нож, торчащий из правой глазницы, но увидеть лицо ей не удалось. Она придвинулась ближе, чтобы взглянуть под другим углом, в упор. Она убила собственную мать?

Да, эта сука должна была умереть. И это сделала ты, это сделала ты, это сделала ты…

Утреннее солнышко разогнало тучи, которые висели над городом последние пару недель. Карен казалось, что сумрак небес олицетворяет собой постигшее ее несчастье. И еще она надеялась, что ясная погода означает время перемен, новые возможности и то, что судьба наконец смилостивится над нею.

Разумеется, ей нужно было прогнать воспоминания о кошмаре, в котором она убивает собственную мать. Она должна была что-то сделать, пусть даже просто рассказать о нем кому-нибудь. Жуткие сны должны прекратиться, перестать мучить ее по ночам.

Направляясь в клинику, она позвонила тете Фэй, которая взялась подыскать подходящее заведение по уходу за престарелыми в районе Александрии. Исходя из условий долговременной медицинской страховки Эммы, тетя Фэй остановила выбор на трех подходящих учреждениях, и теперь Карен должна была принять окончательное решение о том, какое из них сможет наилучшим образом обеспечить уход за матерью. А пока, чтобы не вырывать Эмму из привычного окружения, три дочери Фэй по очереди несли дежурство в доме, следя за тем, чтобы она регулярно питалась и никуда не выходила. Учитывая, что приусадебный участок был очень обширным и порос густым лесом, она могла заблудиться в пятидесяти ярдах от дома и не найти дорогу обратно.

Карен приехала в больницу Фэрфакса и привезла любимые детские книжки Джонатана: «Братец Кролик», «Мило и волшебна будка», «Старый сказочник» и еще одну, которую он не успел дочитать из-за того, что попал в клинику, – седьмую часть приключений Гарри Поттера. Она прихватила с собой термос с кофе и присела рядом с кроватью сына. Джонатан открывал и закрывал глаза водил ими из стороны в сторону, как если бы его мозг пытался осознать происходящее, но не мог обработать информацию.

Около часа она читала ему, а потом решила устроить небольшой перерыв, чтобы сделать предварительные звонки во все три дома престарелых. Исходя из реакции обслуживающего персонала и уровня предлагаемых услуг, один из них она сразу же отвергла. Над оставшимися двумя заведениями ей еще предстояло поработать: Карен намеревалась посидеть в Интернете, чтобы узнать мнение клиентов, почитать отзывы и сообщения об обнаруженных нарушениях.

Поцеловав Джонатана на прощание, она сказала, что любит его, и отправилась на ленч с Бледсоу. Они встретились в ресторанчике торговой сети «Сабуэй», находящемся примерно в миле от штаб-квартиры оперативной группы. Лицо у Бледсоу вытянулось и осунулось, но, когда он увидел входящую в кафе Карен, просветлело от радости. Детектив встал, когда она подошла к столику.

– Заказывай что хочешь, я плачу, – сразу же заявил он.

– Тунец с пшеничным хлебом и все, что к нему полагается, – не стала возражать Карен.

Бледсоу кивнул в знак согласия, повернулся к девушке за стойкой, сделал заказ и посмотрел сквозь стекло витрины, как она накладывает помидоры и сбрызгивает сэндвич оливковым маслом.

– Как ты съездила к матери, удачно?

– У нее болезнь Альцгеймера. Все очень плохо. Придется поместить ее в дом престарелых, под наблюдение врачей.

Бледсоу вздохнул.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Я оказалась не готова к этому.

– Должно быть, тебе пришлось несладко.

– Да уж, список несчастий, которые меня преследуют, продолжает пополняться. – Карен на мгновение задумалась, не рассказать ли об Эмме и Нелли, но потом решила отказаться от этой идеи. – Поначалу я думала, что мне лучше побыть одной, разобраться в происходящем, но, учитывая, как развивались события, присутствие Робби оказалось очень кстати. Спасибо, что отпустил его.

Бледсоу косо посмотрел на нее.

– А я его не отпускал.

– Ты…

– Собственно, мы не вдавались в подробности. Он просто заявил, что берет отгул, и ушел, хлопнув дверью.

Карен задумалась. А ведь Робби дал ей понять, что Бледсоу согласился.

– Можешь не беспокоиться хотя бы на этот счет, – поспешил успокоить ее детектив. – Мы с ним мило поболтали и не держим зла друг на друга. У нас есть дела и поважнее.

– Да, ты прав, конечно. Прошу прощения, что не появилась сегодня утром, – извинилась Карен.

– Тебе же предоставили отпуск.

– В Бюро, но не в оперативной группе.

Детектив прошел к стойке, заплатил за сэндвичи и переложил их на поднос.

– Линвуд и шеф полиции потребовали отстранить тебя от этого дела.

Карен без сил опустилась на стул.

– Полагаю, обо мне идет дурная слава. Избиение мужа плохо смотрится на страницах газет. Слишком много вони.

Бледсоу развернул свой сэндвич и принялся выбирать из него кусочки маринованных огурцов.

– Я же говорил: никаких огурцов. Ты ведь слышала, как я это сказал, верно? – Он сокрушенно покачал головой.

– Ты должен раскрыть это дело, – сказала Карен. – Со мной работа у вас пойдет легче… и быстрее, если на то пошло. А чем быстрее ты его раскроешь, тем меньше женщин погибнет. Я тебе нужна.

Карен занялась сэндвичем, давая собеседнику возможность обдумать свои слова.

– Они очень ясно дали мне понять, что хотят отстранить тебя от дела.

– И ты тоже хочешь, чтобы я держалась от него подальше? – Карен перестала жевать и посмотрела ему в глаза.

– Нет.

– Я работаю на жертвы, Бледсоу. Не на правительство, не на тебя, не на шефа полиции.

– Мне это известно.

– Тогда пошли они все к черту! Разреши мне и дальше принимать участие в расследовании. Я буду работать дома. Сделай мне копии всех материалов дела, и мы сможем сотрудничать.

Бледсоу задумчиво посмотрел на Карен, не прекращая жевать. Она, не дрогнув, встретила его взгляд. Умоляя без слов. Он расправился с бутербродом и сделал большой глоток кока-колы.

– Ладно, – сказал он наконец.

– Ты сделаешь для меня копии всех материалов дела?

– Я сам привезу их тебе домой.

Карен согласно кивнула.

– Держи меня в курсе всего, что происходит в оперативной группе и чем вы будете заниматься.

Бледсоу вытер губы салфеткой и встал из-за стола.

– Спасибо, что согласилась встретиться со мной за ленчем.

– Спасибо тебе за то, что заплатил за угощение. И за то, что поддержал меня.

Карен смотрела вслед Бледсоу. Она ничуть не сомневалась, что поступила правильно по отношению к жертвам. Но при этом не могла не думать о том, не погубит ли такой шаг ее собственную карьеру.

 

…тридцать седьмая

Впервые за много недель на небе рдел закат, и Карен, подъехав к тротуару, остановила автомобиль, чтобы полюбоваться, как багровое зарево становится оранжевым, а потом распадается на полосы нежно-розового цвета, словно Господь сдул пыль от разноцветных мелков со своей палитры на небесную гладь. Протянув руку, она не глядя включила первую передачу и вырулила на шоссе И-195, направляясь в сторону Грейт-Фоллз, штат Вирджиния.

В салоне заиграло радио, и Карен даже не позаботилась сменить станцию – ей было все равно, какую музыку передают, потому что она все равно ее не слушала. Звуковой фон помогал отвлечься и не думать о том, куда она направляется и что скажет, когда приедет на место. Вскоре совсем стемнело, и Карен включила фары, сворачивая с автострады в городке Джорджтаун-Пайк. Район Грейт-Фоллз представлял собой чудесный уголок сельской местности, с невысокими зелеными холмами, густыми лесами с ясенями, вековыми дубами в три обхвата и разбросанными повсюду особняками стоимостью в миллионы долларов.

Когда Карен выехала на Потомак-ривер-роуд, тьма сгустилась окончательно и последние отблески вечернего заката уже не пробивались сквозь переплетение веток и листьев над головой. Она свернула в узкий переулок и включила освещение в салоне, чтобы еще раз взглянуть на адрес, который записала на клочке бумаги. С левой стороны высился трехэтажный кирпичный особняк в раннеамериканском колониальном стиле. Карен прищурилась, стараясь разглядеть в свете уличного фонаря адрес на указателе, выглядывавшем из аккуратно подстриженной живой изгороди. Повернув на усыпанную гравием подъездную дорожку, по обеим сторонам которой тянулись обширные садовые лужайки, она направилась к главному входу.

Когда ее автомобиль въехал на круглую стоянку перед домом» по периметру вспыхнули огни охранной сигнализации. Карен остановилась, выбралась из машины, подошла к дверям и надавила кнопку звонка. Внутри раздалась приглушенная мажорная мелодия. Прошло секунд десять, не больше, но они показались ей минутами, пока наконец тяжелая дубовая дверь ручной работы распахнулась.

На пороге стоял Чейз Хэнкок, и на лице его читалось легкое удивление.

– Вейл, что ты здесь делаешь? Пришла просить, чтобы тебя взяли обратно в оперативную группу? Или явилась, чтобы дать мне пинка?

– Очень смешно, Хэнкок. Разумеется, я предпочла бы последний вариант, но тебя не касается, зачем я сюда приехала. Сенатор Линвуд дома?

Хэнкок настороженно прищурился.

– Тебя привели сюда служебные дела? Если нет, звони в приемную сенатора и договаривайся о встрече.

Карен выдавила улыбку.

– Очень благодарна за столь дельный совет, но я не в настроении выслушивать твои потуги на остроумие. У меня дело к сенатору, а не к тебе. А теперь отойди в сторону, или я сама тебя отодвину.

Хэнкок шагнул вперед.

– Ты вторгаешься в частный дом, Вейл. Предлагаю развернуться и проваливать отсюда, поджав хвост, пока я не арестовал тебя. Гражданский арест, помнишь? Я запросто могу применить его.

– В этом нет необходимости, – прозвучал за спиной Хэнкока холодный голос.

Карен вытянула шею, заглядывая ему через плечо, и увидела в коридоре Элеонору Линвуд, так и не снявшую строгий деловой костюм.

– Прошу прощения за то, что мы подняли шум, сенатор, – сказал Хэнкок. – Я все улажу. Агент Вейл уже уходит.

Но Линвуд шагнула вперед и остановилась рядом с начальником службы безопасности.

– Все в порядке, Чейз, теперь я сама займусь этим вопросом.

– Но…

Сенатор едва заметно повернула голову в его сторону.

– Спасибо, и оставьте нас.

Момент был из тех, что доставляли Карен истинное наслаждение – а в последнее время это случалось нечасто, – но она и всех сил постаралась сдержать улыбку.

Стоило Хэнкоку удалиться, как лицо Линвуд окаменело.

– Вы хотели видеть меня, агент Вейл?

– Да, сенатор. Я хотела поговорить с вами… по личному делу. Мы не могли бы пройти куда-нибудь, где нам никто не помешает?

Линвуд молча повернулась и направилась по коридору, стены которого были обиты дубовыми панелями. Каблуки ее туфель звонко стучали по паркетному полу. Карен последовала за ней, разглядывая роскошное внутреннее убранство: высокие потолки и окна высотой в десять футов в строгой столовой, грубо обтесанные потолочные балки, выложенный из натурального камня камин и кружевные занавески в гостиной. Они повернули налево и оказались в небольшой комнате с диваном, обитым шерстяной тканью в клеточку, и деревянными ставнями-жалюзи на окнах в колониальном стиле. Линвуд присела на краешек дивана и жестом предложила гостье последовать ее примеру. Карен затворила за собой дверь. Жест этот сенатору не понравился, если судить по тому, как она подозрительно прищурилась.

– Чем я могу вам помочь, агент Вейл? Или для вас это в порядке вещей – без приглашения врываться домой к избранным народом политикам?

Сенатор с легкостью перешла в наступление, одной своей фразой заставив Карен обороняться.

– Приношу свои извинения, сенатор. Мне показалось, что вы не примете меня, если я позвоню с просьбой о встрече.

– Что же, может быть, вы и правы, – ответила Линвуд и демонстративно взглянула на часы. – И если в течение следующих тридцати секунд вы не изложите мне убедительные причины вашего появления здесь, я прикажу начальнику службы безопасности вышвырнуть вас за дверь. Поверьте, у него есть опыт в таких делах.

Карен в задумчивости прикусила губу. Откровенно говоря, самодовольное поведение сенатора не произвело на нее ровным, счетом никакого впечатления, но она должна попытаться взглянуть на происходящее с точки зрения Линвуд. Ведь она и впрямь до сих пор не объяснила ей цель своего визита.

– Если речь идет о том, почему вас вывели из состава оперативной группы, то, боюсь, эту проблему вам лучше обсудить с полицейским управлением. Что бы там ни говорили, я не имею никакого отношения к интригам и махинациям полиции округа Фэрфакс.

– При всем уважении к вам позвольте не поверить ни единому вашему слову. Однако я действительно пришла сюда не из-за этого. – Линвуд попыталась было возразить, но Карен подняла руку. призывая ее помолчать. – Я хочу рассказать вам историю о двух женщинах, которые родились…

– У меня нет ни времени, ни желания выслушивать всякие небылицы, агент Вейл. У меня…

– Именно эту историю вы не откажетесь выслушать, сенатор. – Карен подалась вперед и нахмурилась, отчего брови у нее сошлись на переносице. – В этой истории речь пойдет о двух сестрах, которые родились в Бруклине. Одна из них, будучи старше на девять лет, похоже, всегда принимала в жизни исключительно правильные решения. Младшая же отбилась от рук и то и дело попадала в разного рода неприятности.

Линвуд поднялась с дивана.

– Не понимаю, какое это имеет отношение…

– Сейчас я вам все объясню, – сказала Карен и заговорила быстрее. – Младшая сестра – назовем ее Нелли – забеременела. Такой афронт привел в ярость ее родителей, добрых католиков, не признававших внебрачного секса. Они отреклись от нее. В отчаянии, не зная, что делать с младенцем, Нелли пришла в дом старшей сестры и попросила ее присмотреть за малышкой пару часов, пока она сходит в кино. Нелли так и не вернулась за дочерью, и девочку воспитали ее дядя и тетя.

Карен заметила, что на глазах сенатора выступили слезы. Линвуд откинулась на спинку дивана, а Карен тем временем продолжала: – Нелли, оставшись совершенно одна, устроилась на низкооплачиваемую работу и перебивалась так какое-то время, но вскоре поняла, что нужно решительно менять свою жизнь. Она встретила человека, умного и перспективного наследника богатого семейства, владевшего процветающим фамильным бизнесом. Они поставляли контейнеры для морских грузовых перевозок нескольким между народным концернам. Этот молодой человек только что закончил Гарвард, получив степень магистра по специальности «деловое администрирование». Он влюбился в Нелли с первого взгляда… А теперь начинается самое интересное. – Карен подалась вперед. – Рыцарь в сверкающих доспехах помог ей получить новую карточку социального страхования, новое имя, новое прошлое, новую личность. Нелли же исчезла, перестала существовать.

Карен сунула руку в кожаный портфель, который носила на длинном ремне через плечо, и достала пачку бумаг. Бросив диван, она сказала:

– Это все здесь.

Взгляд Линвуд переместился на стопку документов. Сверху лежала фотография, на которой были запечатлены Эмма и Нелли Ирвин. Линвуд бережно взяла снимок и долго смотрела на него. Но тут она заметила распечатку изображения, сделанного компьютером, и удивленно приподняла бровь, потом принялась увлеченно разглядывать деревянный пол, сложенный еще в начале прошлого века. Спустя какое-то время она сказала:

– Нелли должна была начать новую жизнь. Когда она встретила Ричарда, ей показалось, что сбылась ее детская мечта. Его отец обладал достаточными связями, чтобы она навсегда забыла свое прошлое и смогла получить новое имя. – Она подняла голову и взглянула Карен прямо в глаза. – Вы никогда и ничего не докажете. Мне все равно, что в этих документах. Если вы обратитесь к средствам массовой информации, я стану все отрицать. Карен вызывающе вздернула подбородок.

– К средствам массовой информации? Да кому они нужны?

– А для чего тогда вы копались в моем прошлом? Чтобы заставить меня помочь вам вернуться в состав оперативной группы? Дискредитировать меня и мою избирательную кампанию?

– Это не имеет никакого отношения ни к вашей кампании, ни к оперативной группе.

Карен сделала паузу, надеясь, что Линвуд догадается о том, что сейчас последует. Но та молчала. И тогда Карен заговорила с решимостью, с какой бросаются с обрыва в ледяную воду.

– Сенатор, я и есть та новорожденная девочка, которую вы оставили в доме Эммы тридцать восемь лет назад.

По щеке Линвуд поползла слезинка.

– Я ваша дочь.

Сенатор поднялась с места, повернулась к Карен спиной и, похоже, смахнула слезы с глаз. Делая вид, что по-прежнему владеет и собой, и ситуацией. Пытаясь осознать услышанное и сохранить хотя бы остатки достоинства. Преодолевая шок неожиданного открытия.

– Что вам от меня нужно? – спросила она наконец.

Что мне от нее нужно?

Карен на мгновение задумалась. Она настолько увлеклась головоломкой, складывая разрозненные кусочки, что не успела проанализировать собственные чувства и разобраться в них. Она поставила перед собой цель, которая подстегивала ее воображение и любопытство, которая помогала справиться с растущей тревогой по поводу состояния Джонатана. Но сейчас ей нужен был ответ. И Карен, не успев подумать, что делает, озвучила первую пришедшую в голову мысль.

– Я хочу знать, кто был моим биологическим отцом. – Она устало потерла покрасневшие глаза. – Совсем недавно я обнаружила, что Эмма не приходится мне матерью. Вчера я навещала ее. У нее болезнь Альцгеймера, и она приняла меня за вас.

Линвуд хранила молчание.

– Быть может, вы захотите повидаться с ней. Исправить то, что можно…

– Благодарю вас за заботу, агент Вейл.

– Вы можете называть меня Карен.

Линвуд наклонила голову и оперлась о стену, чтобы не упасть. Словно в поисках символической поддержки. Минуты шли одна за другой, а сенатор молчала. И не шевелилась.

– Расскажите о моем отце.

Сенатор запрокинула голову и уставилась в потолок.

– Думаю, сейчас вам лучше уйти.

Пожалуй, Карен следовало бы догадаться, что она ответит именно так. Если Линвуд действительно сделала все, чтобы похоронить свое прошлое – а теперь у Карен были тому неопровержимые доказательства, – то эта тема будет последней, на которую сенатор захочет говорить.

– Вы бросили своего ребенка. Как вы могли так поступить?

– Все не так просто. Тебе никогда не понять этого.

Линвуд надолго замолчала, потом вдруг ее плечи безвольно поникли. Словно чувствуя, что должна что-то добавить, она сказала:

– В то время это было лучшее, что я могла сделать для нас обоих. В первую очередь мне нужно было беспокоиться о том, чтобы выжить. Поверь мне, Эмма очень кстати оказалась рядом.

Хотя Карен довелось повидать на своем веку подсевших на иглу девочек-подростков с детьми – женщин, которые не знали, что такое ответственность или что значит быть матерью, – она с трудом могла представить величественную Элеонору Линвуд на их месте. Впрочем, Карен пришла сюда не для того, чтобы понять, почему мать бросила ее. Хотя не исключено, что и для этого тоже. Во всяком случае, не спросить об этом она просто не могла. Но Линвуд или была чересчур замкнутой, или сама мысль, что она бросила своего ребенка, причиняла ей слишком сильную боль, чтобы вновь и вновь оживлять ее в памяти, не говоря уже о том, чтобы обсуждать с кем-то. И сейчас перед Карен стояла задача несколько иного плана – найти своего отца. Оставалось надеяться, что мужчине будет легче говорить о прошлом, которое он оставил позади.

– Сенатор, я должна знать все о своем отце. Вы располагаете этими сведениями. Я могу и сама навести справки, но мне кажется, что того внимания, которое я наверняка привлеку, вам хотелось бы избежать.

– Это была совсем другая жизнь. Та, которую я хотела бы забыть навсегда.

– Неужели я стала для вас настолько большим разочарованием?

Линвуд резко повернулась к Карен. Глаза ее покраснели и опухли.

– К тебе это не имеет никакого отношения!

Она смотрела на Карен в упор с таким видом, словно хотела добавить еще что-то. Она явно колебалась, а потом и вовсе покачала головой.

– Прошу прощения, что вытащила всю эту боль на поверхность. Почему-то я думала, что вы будете рады видеть меня. Совершенно очевидно, это не так. Хорошо, я как-нибудь переживу это. Скажите то, что я хочу знать, и я уйду из вашей жизни.

Линвуд отвела глаза.

– Даже если я скажу, кто твой отец, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Вы не можете знать этого наверняка.

Глаза ее сузились.

– Я знаю.

– Возможно, он уже не тот, каким был сорок лет назад.

– Такие люди не меняются с возрастом.

– Сенатор, вы можете доверить мне свою тайну. Обещаю, что не скажу ему, кто вы такая и где живете.

– Все не так просто.

Карен ощутила, что ее охватывает отчаяние. Так уже не раз бывало в прошлом, когда она, сидя в комнате для допросов напротив преступника, твердо знала, что он виновен, тогда как он наотрез отказывался признавать это. Однажды похититель ни в какую не хотел говорить, где держит свою жертву. Карен не смогла его разговорить, и они так и не нашли похищенную женщину. И сейчас она ощутила, как в груди, угрожая задушить ее, поднимается волна отчаяния, смешанного с гневом и разочарованием.

Карен глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и переключилась в режим ведения допросов, чему ее так хорошо научили в Академии.

– Вы беспокоитесь из-за того, что он найдет вас, что мои поиски каким-то образом скомпрометируют вас и ваша тайна выплывет наружу. Или что он сам вдруг вынырнет на поверхность и вновь войдет в вашу жизнь. Мне понятна ваша тревога. Но я не допущу этого. Даю вам слово.

– Это погубит мою политическую карьеру. А ведь я иду на перевыборы. Мой оппонент попросту уничтожит меня в средствах массовой информации, если узнает о моей связи с твоим отцом. А если когда-либо станет известно о том, что я сменила имя и фамилию…

– Никто и никогда не сумеет сложить воедино все кусочки головоломки. Я прослежу за этим.

Линвуд проглотила комок в горле.

– Агент Вейл… Карен… – Она опустилась на краешек дивана. – Это случилось очень давно. Я была молодой и глупой. И совершенно не разбиралась в людях. Как только до меня дошло, что он за человек, я оставила его. Да, мне понадобилось больше времени, чем следовало бы, но я была напугана.

Карен подумала о себе и собственном замужестве. Ей тоже следовало обратить внимание на тревожные симптомы за много месяцев до того, как наступил разрыв. Подняв голову, она вдруг поняла, что обе они сидят, погрузившись в собственные невеселые мысли.

– По крайней мере, вы смогли убежать, – с трудом подбирая слова, сказала Карен. – Тогда как у многих женщин попросту не хватает силы духа, чтобы разорвать такие узы.

Слова ее прозвучали оправданием как собственного поступка, так и того, что сделала сенатор.

Элеонора Линвуд смотрела прямо перед собой, явно не слушая и не слыша того, что говорит Карен.

– Ты ничего не выиграешь от того, что найдешь его.

– При всем моем уважении должна заметить, что это не вам решать.

Сенатор встала с дивана и одернула юбку.

– Рада была познакомиться с вами, агент Вейл. Наша беседа доставила мне удовольствие.

Она повернула ручку двери и распахнула ее настежь. Недвусмысленный и универсальный жест, означающий, что тягостная и неприятная встреча подошла к концу.

Карен и не подумала подняться.

– Наша беседа доставила вам удовольствие? Сенатор, я ведь не принадлежу к спонсорам вашей избирательной кампании. – Голос ее прозвучал громче, чем она намеревалась, но Карен устала, разозлилась, а ее мечты найти мать превратились в навязчивый ночной кошмар. – Нравится тебе это или нет, мама, но я – часть тебя, и всегда буду ею. Безотносительно к тому, хочешь ты это признавать или нет.

– По-моему, вам пора уходить.

Она говорила твердо и решительно.

– Неужели у вас отсутствует материнский инстинкт?

Карен нащупала маленький наружный карманчик на кожаной сумке-портфеле, достала оттуда фотографию и сунула ее в лицо Линвуд.

– У вас есть внук! Но ведь и это не имеет для вас никакого значения, не так ли?

Линвуд не смотрела на фотографию. Она в ярости уставилась на Карен, и в глазах ее пылало пламя холодного бешенства.

– Потрудитесь сохранить эти сведения в тайне. Иначе я позабочусь о том, чтобы вас никогда больше не взяли на работу ни в одну из правоохранительных структур.

Развернувшись, она вышла из комнаты. Карен рванулась было за ней, но Хэнкок, расставив руки в стороны, как наседка, оберегающая цыплят, преградил ей дорогу.

– По-моему, сенатор попросила тебя удалиться.

Он выразительно приподнял брови, ожидая резкой отповеди. Но Карен чувствовала себя опустошенной и обессилевшей. А при мысли о том, что Хэнкок подслушивал под дверью, ее едва не стошнило.

Оттолкнув его локтем в сторону и высоко подняв голову, Карен вышла из дома.

 

…тридцать восьмая

Сегодня во время занятий ему было трудно сосредоточиться. Он мог думать только о том, какой окажется его следующая сучка. И ее глаза. Он купил бинокль ночного видения в магазине, торгующем туристическими принадлежностями, и всю прошлую ночь провел, наблюдая за своей будущей жертвой. Конечно, он задумал рискованное предприятие, но что за жизнь без риска?

Но для начала ему предстоит избавиться от своей последней ученицы. А той, как назло, потребовалось именно сегодня закончить свою убогую вазу. Разумеется, он прекрасно понимал ее стремление к совершенству, но сейчас его ждали дела поважнее. Он сдерживался изо всех сил, чтобы не совершить чего-нибудь такого, о чем непременно пожалеет впоследствии, потому что если бы эта идиотка наконец не ушла, ему пришлось бы позаботиться о ней. Но она, увы, не была той, которая ему нужна, так что ее убийство возбудило бы ненужные подозрения. Ведь остальные его ученики, конечно же, знали о том, что она осталась здесь после занятий, и никто не видел, как она уходила. И проследить ее до его мастерской-студии было бы очень просто. А значит, ему нужно было сосредоточиться и думать об очередной жертве.

Сосредоточенность, вызов, риск… Ничего нового, собственно. А вот остаток вечера… вот он-то и будет совершенно иным. Новым. Но он твердо верил в то, что волнение, убийство и его последствия стоят тех подводных камней, которых он сейчас вынужден был избегать. Через день, самое большее, он узнает, прав был или ошибался. Но он чувствовал, что ошибки быт не может. Потому что перед ним была она, высшая награда. В отличие от остальных, она прекрасно знает, что делает. И что уже сделала.

Он терпеливо ждал подходящего момента, ощущая нарастающее возбуждение. И легкую нервозность. Даже вздохнуть пол грудью и то не удавалось.

Время пришло! Время пришло! Время пришло!

Ему хотелось открыть окно и заорать на всю округу, но он сумел сдержаться, вылез из машины и стал думать, как незамеченным подобраться к дому.

Пройдя через густой подлесок, он остановился, прячась за аккуратной живой изгородью, тянувшейся по обеим сторонам Узкой дороги. Поднес к глазам бинокль. Было тихо, пока одна из гаражных дверей, открываясь, с лязгом не поползла вверх. Быстрым шагом, пригибаясь, он двинулся через кусты к дому. Из гаража задним ходом выкатилась машина и свернула на длинную Подъездную аллею. Вспыхнули фары, заливая внутренности гаража ослепительным светом галогенных ламп. Он припустил бегом вдоль кустов, прикрываясь ими от датчиков движения на заднем дворе. Прильнув к влажной и холодной боковой кирпичной стене дома, он, сдерживая дыхание, ждал, пока дверь не начнет опускаться.

Как только она пришла в движение и поползла вниз, автомобиль фыркнул мотором и рванул с места, под его покрышками захрустел гравий. Он перешагнул через датчики, укрепленные на Пороге гаража, и пригнулся – большая черная тень притаилась в тени, в темном углу. Тусклого света от небольшой лампы накаливания едва хватало, чтобы осветить пустое пространство гаража. Дверь негромко лязгнула, закрываясь, и он остался один. Только он и его шокер.

И еще сучка.

 

…тридцать девятая

Выйдя из дома сенатора, Карен принялась без цели и смысла кружить по окрестностям. Оказавшись на дороге Джорджтаун-пайк, она ехала по ней, пока не вернулась обратно на шоссе И-495. И хотя решение было подсознательным, все-таки она направлялась домой.

Когда Карен входила к себе, голова у нее раскалывалась от боли а левое колено, занемев после долгого сидения в машине, напрочь отказывалось сгибаться. Швырнув ключи на стол, она отправилась в ванную. Карен чувствовала себя грязной. Сейчас ей больше всего на свете хотелось сбросить с себя пропотевшую одежду и понежиться в горячей воде с пузырьками пены, прихлебывая «каберне». Постоянный и непреходящий стресс последних дней достиг пика, и ей нужно было открыть клапан сброса, прежде чем накопившееся давление приведет к взрыву.

Карен включила воду и вдруг услышала звук глухого удара в спальне. У нее упало сердце. Выключив воду, она стала напряженно вслушиваться, но в доме стояла мертвая тишина. Подойдя к богато отделанному инкрустацией и резьбой шкафу в прихожей, она вытащила из кобуры свой «Глок» и тут вдруг заметила на полу, у самых ног, упавший коммуникатор. На его панели ритмично вспыхивала красная лампочка. Подняв его, она прочла поступившее текстовое сообщение: Бледсоу. Код Окулиста.

– Проклятье!

Она застала его дома.

– Мне только что звонили, – ответил он, не тратя времени на приветствие и не спрашивая, кто это. Одно из преимуществ определителя номера. – И я подумал, что ты должна знать.

– Какой адрес? Встретимся с тобой…

– Слишком рискованно. Одно дело – работать скрытно, за кулисами, и совсем другое – показаться на месте преступления…

– Возможность увидеть свежее место преступления бывает только один раз, Бледсоу. И я должна его увидеть, должна прочувствовать, пропустить через себя. А мелкими деталями займемся позже. И неизбежными последствиями тоже.

– Здесь совсем другое дело, Карен.

– Если оно другое, то, может, это и не Окулист. Вот почему м нужно побывать там.

– Нет, оно другое из-за модус операнди, МО, а не почерка. На этот раз он убил не рядовую представительницу среднего класса. Он убил сенатора. Сенатора штата Элеонору Линвуд.

От неожиданности у Карен закружилась голова. Она судорожно вцепилась в шкаф, каким-то образом сумев не выронить телефон. Мир вокруг покачнулся и поплыл перед глазами. Голова кружилась все сильнее, как карусель на ярмарке в далеком детстве. В висках застучали кузнечные молоты, а шум крови в ушах заглушил все остальные звуки.

– Карен, ты меня слышишь?

– Слышу. Со мной… все в порядке. М-м… сейчас, погоди минуту.

– Мне нужно спешить, я еду туда. Если хочешь, я позвоню тебе из машины…

– Нет, я тоже приеду на место, – заявила она. В голове немного прояснилось. – Я еду, и никаких возражений! Я должна быть там.

– Господи Иисусе, Карен! – Бледсоу немного помолчал, затем сказал: – Послушай, у меня нет времени дискутировать на эту тему. Если хочешь приехать – приезжай, так тому и быть.

– Кому еще сообщили об этом?

– Всем, включая Хэнкока, который и так должен находиться где-то на месте преступления, и Дель Монако. Ты же знаешь, он теперь работает в составе оперативной группы. Шеф полиции тоже будет там, и, как я подозреваю, целая свора репортеров…

– Я начну беспокоиться об этом, когда приеду. Не раньше.

– Дом сенатора находится в стороне от Джорджтаун-пайк…

– Я знаю, где она живет. Встретимся на месте. – Карен покачнулась, снова схватилась рукой за шкаф и набрала номер Робби – Ты уже знаешь?

– Карен? Да, знаю. Ты застала меня в дверях.

– Подбери меня по дороге.

Долгое молчание.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Мне нужно кое-что рассказать тебе. Буду ждать снаружи.

Не прошло и десяти минут, как Робби затормозил у тротуара перед ее домом. Она села, и он дал газу, не дожидаясь, пока Карен захлопнет дверцу.

– Что настолько важного случилось, что ты готова пожертвовать профессиональной карьерой? – спросил он через несколько мгновений.

– Элеонора Линвуд – моя мать. Точнее, была ею.

– Что? – Робби в замешательстве уставился на нее.

– Следи за дорогой, пожалуйста, – ровным голосом попросила Карен.

– Как ты узнала об этом?

– Я убедилась в этом несколько часов назад. Помнишь фотографию, которую мы взяли у матери… у Эммы? Я отдала ее в лабораторию, и мне ее там состарили. И это оказалась именно она, Линвуд. – Программное обеспечение иногда творит чудеса…

– Я поехала к Линвуд домой. Я встретилась с ней, показала ей снимок и рассказала, что мне удалось узнать из архивных поисков.

– И она во всем призналась?

– А что ей оставалось? Она заполнила кое-какие пробелы, например поведала, как ей удалось сменить имя и фамилию. Но назвать мне отца она отказалась наотрез. Испугалась, что это погубит ее карьеру.

– И теперь она мертва.

Карен отвернулась к окну, глядя, как за стеклом в редком свете уличных фонарей мелькают темные спящие дома.

– Да, теперь она мертва.

– Совпадение? – поинтересовался Робби.

Она повернулась к нему.

– И что это должно означать?

– Не знаю. Просто очень странно получается. Ты узнаешь о том, что она – твоя мать, а три часа спустя ее убивает Окулист.

Карен вздохнула.

– Не знаю, что и сказать. Какая здесь может быть связь?

В памяти у нее вдруг всплыла сцена погони на заднем дворе Сандры Франке, когда она кожей ощутила, что убийца где-то рядом… что он притаился в темноте и ждет их. Или только ее?

– Нам придется рассказать обо всем оперативной группе, – заключил Робби.

– Скорее всего, Хэнкок знает об этом. Думаю, он подслушивал под дверью.

– Ублюдок! – Робби ненадолго замолчал, а потом спросил: – О Джонатане есть какие-нибудь новости?

Карен пожала плечами.

– Незначительное улучшение. Маленькие шаги к выздоровлению. Понимаешь, что я имею в виду?

– Незначительное улучшение все-таки лучше полного его отсутствия.

Карен нахмурилась. То же самое и почти теми же словами сказал ей Гиффорд… но из уст Робби они почему-то прозвучали искренне.

Он добавил газу и вылетел на федеральную автостраду.

Въезд на улицу, на которой жила сенатор, перегораживали патрульные полицейские автомобили. Их мигалки на крыше заливали окрестности тревожными красно-синими сполохами. Робби предъявил значок детектива патрульному офицеру и проехал сквозь заграждение. Остановившись у тротуара, они вышли из машины и направились к Бледсоу, который, стоя в самом начале подъездной аллеи, разговаривал с полицейским в форме.

В безжалостном свете галогенных ламп системы охранной сигнализации лицо Бледсоу было усталым и осунувшимся. Хуже того, по его выражению читалось, что он потерпел поражение. Он приветствовал Робби и Карен кивком головы, после чего повернулся к Манетт и Синклеру, которые подошли к нему с левой стороны.

– Есть что-нибудь?

– Мы обнаружили отпечатки ног на земле с южной стороны дома, – сообщил Синклер, размахивая полицейским фонарем «Мэг Лайт». – Похоже, следы ведут из леса. Я отправил эксперта поработать с ними. Пусть сделает гипсовую отливку.

Манетт добавила:

– Это значит, что парень пришел сюда на своих двоих. Думаю, он знал, что делает и кто живет здесь. И что у нее в доме есть система безопасности.

Синклер отрицательно покачал головой.

– Скорее, не кто живет здесь, а что есть здесь. Ты только оглянись вокруг. У человека, который может позволить себе жить в таком районе и в таком доме, должны быть деньги. И немаленькие.

– Как бы то ни было, – вмешался Бледсоу, – он не мог знать о системе охранного освещения. Или же он здорово рисковал пытаясь пробраться внутрь незамеченным. А наш парень привык все планировать заранее. Уж он-то точно знал бы о наличии специального освещения.

Карен посмотрела на дальний конец дома.

– На его месте я бы шла вдоль вон той линии кустов. Датчики движения при этом блокируются. И огни сигнализации не сработают.

– Как раз там мы и обнаружили следы ног, – заметил Синклер. – За теми кустами.

– У них есть камеры наружного наблюдения? – поинтересовался Бледсоу.

Манетт отрицательно покачала головой.

– Хэнкок говорит, что сенатор не хотела жить под постоянным надзором Большого Брата. Она была уверена, что ничего из ряда вон выходящего здесь не может случиться просто по определению. Особенно в таком квартале.

– По поводу письма, полученного по электронной почте, удалось что-нибудь узнать? – осведомился Синклер.

Карен рассматривала обступившие дом густые заросли деревьев и кустарников.

– Пока ничего.

– В этом деле нам точно не помешает любая помощь!

– Я знаю, Син, – перебила его Карен. – Знаю. Но заставить их работать быстрее я не могу. Хотя и пыталась.

Бледсоу жестом миротворца поднял руку.

– Спокойнее, спокойнее. Давайте хотя бы делать вид, что мы работаем вместе, как одна команда. – Он кивнул в сторону особняка. – Син, почему бы тебе не пойти и не посмотреть, как там Хэнкок?

Синклер нахмурился, пробормотал что-то себе под нос, но все-таки направился по посыпанной гравием подъездной аллее к дому.

– Хэнкок раздавлен, откровенно говоря, – заметила Манетт. – Так что на его помощь я бы не рассчитывала.

Карен коротко и зло рассмеялась.

– Я никогда особенно на него не рассчитывала, так что для меня точно нет никакой разницы.

– Я имею в виду помощь, которую он мог нам оказать, по минутам расписав передвижения сенатора прошлой ночью.

– В этом могу помочь я! – заявила Карен. Бросив взгляд на Робби, она продолжила: – Я заезжала к ней вчера…

– Детектив!

К ним чуть ли не бегом приближались Гиффорд, Дель Монако Шеф полиции Ли Турстон. Все они были одеты в почти одинаковые черные шерстяные пальто.

– Агент Вейл, что вы здесь делаете? – с места в карьер начал Гиффорд скрестив руки на груди, он прищуренными глазами уставился на Карен.

– Это я позвонил ей, – вмешался Бледсоу. – Учитывая личность погибшей, я хочу, чтобы над этим делом работали мои лучшие люди.

Гиффорд перевел взгляд на Карен.

– Агент Вейл получила приказ временно не принимать участия в любых операциях, проводимых Бюро.

– Расследование проводит не Бюро, – возразил Бледсоу. – В состав оперативной группы входят представители разных ведомств, а возглавляю ее я.

– Но я же прямо приказал вам отстранить ее, – обратился к Бледсоу Турстон.

– При всем уважении к вам, сэр, наша главная задача – поймать убийцу. Карен Вейл – важный и очень полезный сотрудник моей бригады. Чем быстрее мы его поймаем, тем меньше людей он убьет. А после убийства сенатора средства массовой информации, обвинив в некомпетентности, повесят на нас всех собак.

Словно для того, чтобы подчеркнуть его слова, издалека донесся рокот приближающегося вертолета, и ветер от его винтов пригнул к земле верхушки деревьев. Все собравшиеся дружно задрали головы, глядя на яркий сноп света в небе, где купался геликоптер с эмблемой известной телекомпании – птичкой с увеличительным стеклом в клюве – на борту.

– Помяни черта, он и появится, – пробурчал Робби.

Бледсоу воздел руку ладонью кверху, словно присягая в суде на Библии.

– Послушайте, Вейл – лучшая в своем деле. Мне нужна ее помощь. Сейчас я должен думать только о том, чтобы поймать убийцу. И мне плевать на политику.

Турстон схватился за фетровую шляпу, которую порыв ветра, поднятый винтом вертолета, едва не унес с его лысой головы.

– Очевидно, и на выполнение приказов непосредственного начальства вам тоже наплевать.

Гиффорд наклонился и что-то прошептал Турстону на ухо. Тот, придерживая рукой норовившую улететь шляпу, внимательно слушал.

Бледсоу тем временем вытащил из кармана рацию и закричал в нее, требуя, чтобы полицейские на другом конце лужайки сделали что угодно, но заставили вертушку убраться отсюда к чертовой матери. Когда Бледсоу наконец спрятал радиопередатчик в карман, к нему обратился Турстон:

– Вейл может остаться, но у нас с вами возник серьезный прецедент. В следующий раз, когда сочтете, что я вам не указ, для начала загляните ко мне в кабинет, чтобы я мог прочистить вам мозги и научить субординации.

– Слушаюсь, сэр.

А Гиффорд ткнул пальцем чуть ли не в лицо Карен:

– Я не хочу, чтобы вы показывались на местах любых других преступлений, совершенных Окулистом.

– Будем надеяться, что это станет последним, – устало сказала Карен.

Гиффорд метнул сердитый взгляд на Бледсоу и отвернулся. Карен колебалась, не зная, стоит ли рассказывать им о том, что Линвуд приходилась ей матерью. Но потом она решила, что этими словами откроет дверь в комнату, входить в которую не собиралась. Пока, во всяком случае. Учитывая, что последние дни ей приходилось балансировать на канате, натянутом над пропастью, она решила, что будет проявлять исключительную вежливость и предусмотрительность. Она не сомневалась, что в самое ближайшее время Хэнкок очухается, после чего расскажет всем, у кого есть уши, что перед самой смертью сенатор поссорилась с Карен. Но если она хотя бы заикнется об этом сейчас то ей ни за что не позволят осмотреть место преступления, поскольку она автоматически перейдет в разряд подозреваемых.

Карен смотрела, как удаляются Гиффорд и Турстон. Бледсоу с довольным видом потер руки.

– Ладно, приступим. Пойдемте внутрь и посмотрим, что там творится.

Дель Монако пошел рядом с Карен, подстраиваясь под ее шаг.

– А ты, оказывается, не робкого десятка, раз у тебя хватило духу показаться здесь.

Карен небрежно толкнула его локтем.

– Хорошо, что хоть один из нас – мужчина.

Манетт, замыкавшая процессию, услышала ее слова и весело рассмеялась.

– Молодец, Кари! Один-ноль в твою пользу.

На лице Дель Монако, которое покраснело от пронизывающего ветра, отразилось явное замешательство.

– А вы кто такая, черт побери?

– Мандиза Манетт, детектив полицейского управления Спотсильвании. И я тоже не робкого десятка, кстати.

Дель Монако метнул на нее злобный взгляд и вошел в дом. Манетт протянула руку ладонью вверх, и Карен с размаху хлопнула по ней. Они улыбнулись друг другу и перешагнули порог особняка.

Шагая по коридору, Карен чувствовала, как желудок подкатывает у нее к горлу. Она была здесь всего несколько часов назад, и тогда она шла вслед за сенатором, которая показывала ей дорогу. И можно ли было считать совпадением тот факт, как подметил Робби, что почти сразу после их встречи Линвуд стала очередной жертвой Окулиста? И какое отношение имеет к нынешнему убийству – если имеет – тот странный эпизод в доме Сандры Франке? Убийца действительно прятался там или то была только игра ее воображения? Или все эти происшествия стали лишь следствием злополучной пресс-конференции Элеоноры Линвуд?

А на задворках памяти грозовой тучей стояли ее ночные кошмары. Вот она видит в зеркале лицо убийцы – собственное отражение…

Нет. Это всего лишь кошмары. И не более того.

Все настолько запуталось. Еще никогда Карен не испытывала такой неуверенности в том, что делает. Да и личную ее жизнь тоже не сочтешь подарком… книга, полная допущений и сомнений каждая глава которой все дальше уводила ее по пути к разводу. И кульминацией событий стал ее сын, лежащий в клинике в коме под капельницей, и она сама, попавшая в изолятор временного содержания по обвинению в избиении бывшего супруга. Нет, он не просто запуталась. Она катится в пропасть.

Но до появления Окулиста она, по крайней мере, была уверена в том, что всегда успеет выхватить пистолет из кобуры и выстрелить первой. Никаких сомнений, никакой нерешительности. И когда ее жизнь успела пойти под откос?

Карен взяла Бледсоу за руку и потянула его в гостиную.

– Я должна тебе кое-что сказать.

И она рассказала ему, как обнаружила, что Линвуд приходится ей матерью, включая разговор между ними, переросший в ссору вчера вечером.

Бледсоу с силой провел по лицу ладонями, словно надеясь стереть с него следы усталости – и все увеличивающийся груз проблем. После чего тяжело опустился на диван.

– Ты понимаешь, что автоматически становишься подозреваемой?

– Именно поэтому я ничего не сказала Гиффорду и Турстону. Иначе они наверняка бы отправили меня домой.

Он внимательно посмотрел на нее покрасневшими от недосыпания и усталости глазами.

– Где ты была сегодня ночью после того, как ушла отсюда?

– Я поехала куда глаза глядят. Одна. Домой вернулась около девяти тридцати. И уже собиралась принять душ, когда ты прислал мне сообщение.

Бледсоу кивнул и, отвернувшись, посмотрел на высокое окно и кружевные шторы. Потом остановил взгляд на Карен.

– Это ты убила Элеонору Линвуд?

Карен, не дрогнув, встретила его взгляд.

– Нет, Бледсоу, я не убивала ее.

Он не спешил отводить глаза и долго смотрел на нее в упор. Наконец поднялся с дивана.

– Ладно, пойдем к остальным.

Карен удивилась, что он поверил ей на слово… или, точнее, он был слишком высокого мнения о своей способности распознать ложь с первого взгляда. Но какой бы ни была причина, Карен была рада тому, что он с такой легкостью оставил эту тему.

Они направились к спальне сенатора.

– В фойе, возле гаража, брызги крови, – сообщил Робби, присоединившись к ним. – Похоже, он сначала оглушил ее каким-то тупым предметом, может быть, даже убил на месте, а уже потом перетащил в спальню.

– Не сходится, – обронила Карен.

Дель Монако стоял на коленях в широком коридоре, внимательно изучая тянущийся по полу кровавый след, на который они постарались не наступить.

– Да, не сходится.

Они вошли в просторную главную спальню и сразу же наткнулись на подчеркнуто невозмутимые взгляды Манетт и Синклера. Открывшаяся их глазам сцена внушала такой ужас и отвращение, что превосходила все увиденное ранее. Тело Элеоноры Линвуд было обезображено так же, как и предыдущие жертвы Окулиста, – за двумя исключениями. На этот раз убийца отрезал ей обе груди и до неузнаваемости изуродовал лицо. Причем не просто изуродовал, а сжег или содрал с него кожу, обнажив плоть и кровоточащие сосуды, так что лицо погибшей превратилось в сплошную кровавую маску живого мяса.

Бледсоу отвернулся и поднес ко рту гигиенический пакет. Его громко стошнило. Запах ли оказался тому виной или близкое родство с убитой, но и Карен проняло, и она зажала рот ладонью, подавляя рвотный позыв и сглатывая горечь, подкатившую к горлу.

– Господи… – пробормотал Робби, отводя глаза. – Какой ужас! Намного хуже, чем раньше. Вот дерьмо! – И он почти выскочил из комнаты.

– Все, на это раз наш парень точно слетел с катушек, – с трудом выдавил Дель Монако. – Это уже что-то личное.

Манетт, не соглашаясь, покачала головой.

– Да уж, та пресс-конференция была чертовски хорошей идеей! Хотела бы я встретить человека, который дал ей зеленый свет.

– Она очень хотела выступить перед избирателями, и в тот момент Гиффорд не увидел в ее желании ничего плохого, – вмешался Дель Монако. – Я хочу сказать, он понимал, что она рискует привести убийцу своим выступлением в бешенство, но при этом он надеялся, что пресс-конференция напугает его и заставит сбавить темп, а это позволило бы нам выиграть время. – Он потер шею. – Шеф и предположить не мог, что он откроет на нее сезон охоты. Она же совершенно не вписывается в виктимологию.

Бледсоу вытер рот и встал так, чтобы не видеть тела Линвуд.

– Ладно, значит, он взбесился. И что, это объясняет… Все это? – Искоса взглянув на убитую, он широко взмахнул рукой обводя комнату.

Карен сделала глубокий вдох и заставила себя внимательно осмотреть помещение.

– Очень может быть. Она ведь бросила ему вызов, дала пощечину по национальному телевидению. Но я бы сказала, что это лишь видимая часть айсберга. Все не так просто. Быть может, он лично знал ее. Или, по крайней мере, между ними есть связь, о которой нам ничего не известно.

Манетт снова покачала головой.

– Опять двадцать пять. Может быть, то, а, может быть, и это. Ты когда-нибудь бываешь уверена хоть в чем-нибудь?

– Я уверена в том, что убийца в своей жестокости идет по нарастающей. Так что у нас большая проблема, чтобы ни было тому причиной.

– Проблема у нас была раньше, – подчеркнул Робби. – Теперь она превратилась в кошмар.

Взгляд Карен остановился на том, что раньше было лицом Линвуд.

– Думаю, эта жертва станет ключом к раскрытию всего дела. Раны на лице и голове обычно свидетельствуют о том, что между убитой и убийцей существовали какие-то отношения. Как верно подметил Дель Монако, это была личная месть. И он не просто лишил ее возможности двигаться и сопротивляться, как других, а убил до того, как перетащить в спальню.

– Детектив Бледсоу! – Один из экспертов-криминалистов вошел в комнату. На руках у него были латексные перчатки. – Думаю, вам нужно взглянуть на это.

Бледсоу повел остальных в главную ванную комнату в доме. Эксперт показал на маленький стаканчик для полоскания рта, до половины наполненный кровью.

– В нем то, что я думаю?

– Насколько я могу судить, – ответил криминалист, – это кровь. Мы возьмем ее на анализ и посмотрим, принадлежит ли она убитой. Может, это кровь животного происхождения.

Робби присел возле стакана на корточки.

– Его уже обработали порошком для снятия отпечатков пальцев и сфотографировали?

– Да, мы с ним закончили.

Робби не глядя протянул руку, и эксперт вручил ему пару латексных перчаток. Со щелчком натянув их, Робби поднес стакан к свету.

– Такое впечатление, что он пил из него.

– Трудно сказать что-то определенное, – откликнулся криминалист. – Там есть смазанное пятно в том месте, где достает быть отпечаток губ, и на внутренней стенке стакана присутствует пленка крови. Нам еще предстоит обработать ванную люминолом, но, дает быть, он просто вылил кровь из стакана в раковину.

– Или он пил из него, а потом вытер края, чтобы смазать отпечатки.

– Убийца должен быть очень умным и хитрым, чтобы так поступить, – заметил Синклер.

Карен подошла к раковине и стоявшему на ней стакану.

– Мы уже знаем, что этот парень очень умен.

Бледсоу прижал руку к животу. Выглядел он неважно, лицо покрылось смертельной бледностью, и он привалился плечом к дверному косяку.

– Пойдемте отсюда. Поговорить можно и в соседней комнате. Когда они вернулись в спальню, Манетт скривилась и с расстановкой произнесла:

– Даже боюсь спрашивать, что это значит, если наш приятель пил ее кровь? Это уже переходит все границы.

Карен вздохнула.

– То, что наш убийца пил кровь жертвы – чего никогда не делал ранее, – означает, что это действие приводит его в восторг, стимулирует и возбуждает. Оно возносит его фантазии на новый уровень.

Манетт с отвращением покачала головой.

– Будь оно все проклято!

Все молчали, занятые своими мыслями. Места преступления, подобные этому, часто вызывали такую реакцию. Заставляли сыщиков ломать голову над тем, как кто-то может поступить так с другим человеческим существом. Впрочем, на протяжении своей карьеры им неоднократно приходилось иметь дело с убийствами, так что большинство детективов притерпелись к ним настолько, что заколотый или расстрелянный труп не производил на них особого впечатления. Но сейчас перед ними было нечто такое, с чем им еще не доводилось сталкиваться. Даже Карен и Дель Монако, несмотря на то, что ухе видели нечто подобное, пребывали в некоторой растерянности.

– Ладно, давайте посмотрим, что у нас есть! – скомандовал Бледсоу. – Отпечатки ног за пределами участка, идущие вдоль ряда кустов, которые надежно прикрывали его как от передней двери дома, так и от охранной световой сигнализации. И он вошел внутрь. Вопрос: как ему это удалось?

– С этой стороны проникнуть в дом можно только через гараж, – сказал Синклер.

Дель Монако задумчиво потер заросший щетиной подбородок.

– Получается, он ждал, пока кто-то не выехал из гаража, а потом проскользнул внутрь. Линвуд, очевидно, что-то услышала или же попросту стояла рядом с дверью, и он оглушил ее, ударив тупым предметом по голове. Куда именно?

– Вероятнее всего, в лицо, но наверняка повыше левого уха, – заявил Синклер, опускаясь на колени рядом с кроватью и осматривая труп.

– Раны, полученные во время самозащиты?

Робби присел возле тела с правой стороны.

– Ссадина на правом предплечье и на нескольких пальцах. Нужен рентген, чтобы проверить, нет ли переломов.

– Значит, убийца и в самом деле изменил свой МО, образ действия, – подхватила Карен. – Он не пожелал разговаривать с этой женщиной. До сих пор, как мы предполагаем, он входил через переднюю дверь, уговаривая хозяйку дома впустить его. Оказавшись внутри, он оглушал ее. Нам ни разу не удалось обнаружить кровь возле входной двери, значит, это был всего лишь обездвиживающий удар. Но в данном случае он бьет ее насмерть. И она стояла лицом к нему, когда он набросился на нее. И отсюда я делаю вывод, что он был очень зол или на нее, или на что-то такое, что она сказала или сделала.

– Модус операнди может изменяться, верно? – спросил Робби. – Если преступник полагает, что что-то можно сделать лучше, он совершенствует свои методы.

Карен удовлетворенно улыбнулась про себя. Значит, Робби читал материалы, которые она ему дала.

– Правильно.

– Или же все дело в пресс-конференции, – возразил Бледсоу. – Линвуд обвинила его во всех смертных грехах, сделала из него пугало, и он слетел с катушек.

Дель Монако отвернулся, сунув руки в карман.

– Не исключен и такой вариант, что мы имеем дело с совершенно другим преступником.

– Вот это да! – воскликнула Карен, взмахнув рукой. – Как ты только додумался до этого?

– Его модус операнди, образ действия, очень уж отличается от прежнего. Дa, он может меняться по мере того, как убийца развивает и совершенствует свою тактику. Но в данном случае дело совсем в другом. До сих пор ему чертовски везло, у него все получалось так, как он задумал. Очень незначительные раны, полученные во время сопротивления. Своих жертв он оглушал довольно успешно. Зачем менять то, что и так работает? – Дель Монако пожал плечами. – Кроме того, и почерк здесь совсем другой. Гораздо более насильственный, яростный и неуправляемый. Изуродованное лицо и голова. А то, что он отрезал жертве грудь, предполагает наличие сексуального мотива. Ее изнасиловали?

– Чак, – окликнул эксперта Бледсоу, – следы сексуального надругательства имеются?

В дверях появился криминалист.

– Ее содомировали. Гладким предметом. Окружающие ткани повреждены. Я бы сказал, что это сделано уже после смерти. Пока не могу сказать, остались ли следы семени. Судебно-медицинский эксперт сможет ответить на ваши вопросы более подробно после того, как осмотрит тело.

Бледсоу кивком головы отпустил его, и криминалист вернулся к своей работе в ванной комнате.

– И это тоже в первый раз, – продолжал Дель Монако. – К тому же теперь он пьет кровь жертвы. Сами видите, отклонения очень существенные.

Карен подняла руку, привлекая к себе внимание.

– Если только эта жертва не имеет для него какого-либо особого значения, как мы уже говорили. Я все-таки склоняюсь именно к этому предположению, Франк. Что касается изменений в образе действий, МО, то и здесь ситуация складывается совсем иная. – Она повернулась к остальным, чтобы объяснить, что имеет в виду, хотя обращалась главным образом к Робби. – Некоторые преступники предварительно изучают место предполагаемого преступления, чтобы выяснить, если ли у жертвы муж, приятель или просто сожитель, которые могут создать проблемы. В том случае, если таковые имеются, а преступник не желает от-. называться от своего замысла, он сначала устраняет мужчину и только потом устремляется за намеченной жертвой. Подобную картину мы наблюдали с Денни Роллингом в Гейнсвилле. Если Окулист шпионил за особняком, а я готова держать пари, что именно так оно и было, он должен был знать, что Линвуд не пойдет открывать собственную дверь, как это делали остальные погибшие женщины.

На мгновение в комнате повисла тишина. Первым подал голос Синклер:

– А ведь она замужем, правильно? За этим производителем контейнеров, если я не ошибаюсь?

– Да, – ответил Бледсоу. – Он сейчас за границей. Шеф собирался сам сообщить ему о случившемся.

– Горничная живет в помещении для прислуги в задней части дома, – сказала Манетт. – Последние дни она болеет гриппом. Она заказала для Линвуд готовый ужин из ресторана, и его доставили около пяти часов. После этого прислуга отправилась к себе и легла спать. Ничего не видела и не слышала. Я хочу заняться этим разносчиком, посмотреть, не было ли у него проблем с законом раньше. А заодно и проверить его алиби после того, как он ушел отсюда.

– Где Хэнкок? – осведомилась Карен.

– В своем кабинете в задней части дома, это его операционная база, – сказал Синклер. – Он ни с кем не желает разговаривать. Мне, во всяком случае, он не сказал ни слова.

Манетт повернулась к Бледсоу.

– Хочешь, я займусь им, брат? – Она подмигнула. – Держу пари, меня он послушает.

Бледсоу кивнул в знак согласия.

– Нам обязательно нужно, чтобы он поговорил с нами. Пойдемте в гостиную, а здесь пусть заканчивают эксперты. Мы уже… видели достаточно.

– Согласен целиком и полностью, – заявил Синклер, вслед за Бледсоу выходя из комнаты.

Хэнкок мешком повалился на диван. Галстук с ослабленным узлом сбился на сторону, волосы торчали в разные стороны. Глаза у него остекленели, двигался он тяжело и неуверенно, как пьяный. Манетт прикрывала тылы и выразительным жестом поднесла руку ко рту, словно опрокидывая стакан, подтверждая подозрения сыщиков, что их коллега неоднократно прикладывался к бутылке.

– Bay, только посмотрите, что тут происходит! Прямо распроклятая вечеринка, а? Прикольно. Но я все равно рад, что вы все собрались здесь.

– Нам нужно задать тебе несколько вопросов, – начал Синклер.

– Копы уже задали мне чертову пропасть вопросов.

Налитыми кровью глазами Хэнкок обвел комнату.

Манетт, сидевшая напротив Хэнкока на таком же диване и отделенная от него кофейным столиком с гранитной столешницей, заметила:

– Мы понимаем, что смерть сенатора здорово тебя расстроила. Хэнкок рывком поднял голову и уставился на нее.

– А как бы ты чувствовала себя на моем месте? Она была добра ко мне. И я только что лишился своей проклятой работы!

Карен нахмурилась и склонилась к уху Робби.

– Так вот почему он расклеился. Двести тысяч баксов в год плюс премиальные – и все коту под хвост!

– Да, особенно если учесть, какую защиту она за них получила.

Манетт метнула на Карен сердитый взгляд и снова повернулась к Хэнкоку.

– Послушай, ты был здесь главным по безопасности. Твоя работа заключалась в том, чтобы охранять сенатора. Где ты был, когда… Где ты был сегодня вечером после шести часов?

Хэнкок отыскал взглядом Карен.

– Это все твоя вина! Ты так ее расстроила, что она захотела побыть одна. – Он повернулся к Манетт. – Я поехал прокатиться на машине.

Карен почувствовала, что взоры присутствующих устремлены на нее. Все ждали от нее объяснений.

– Я была здесь сегодня днем, – сказала она, – примерно около шести. Я только что обнаружила, что сенатор приходилась мне… биологической матерью. – Она оглянулась на Робби, ища у него поддержки. – Я приходила к ней, чтобы поговорить об этом. Дель Монако фыркнул.

– Ты ведь шутишь, признавайся!

– И как прошла встреча на высшем уровне? – полюбопытствовал Синклер.

– Она была непоколебима, как скала. И почти ничего мне не сказала…

– Они повздорили! – заорал Хэнкок. – Вейл хотела знать, кто ее отец, а сенатор отказывалась сообщить ей. И Вейл пришла в ярость.

Карен с вызовом скрестила руки на груди.

– Я ушла примерно в районе шести тридцати. Я была расстроена и просто поехала куда глаза глядят. А когда я попала домой, Бледсоу прислал мне сообщение.

Она ждала, что сейчас ее забросают вопросами, начнут полноценный допрос и поджарят на медленном огне. Но коллеги молчали.

«Моторола» Бледсоу заиграла Пятую симфонию Бетховена. Он поднес сотовый телефон к уху и отошел в сторону.

– Я оставлю вас на несколько минут, чтобы вы смогли обсудить ситуацию, – сказала Карен и вслед за Бледсоу вышла из дома.

Входная дверь щелкнула, закрываясь. В комнате по-прежнему висела напряженная тишина, нарушаемая только негромкими голосами и шагами экспертов-криминалистов, продолжавших осматривать место преступления. То и дело сверкали вспышки фотоаппаратов, найденные улики переносили в служебный автомобиль. Наконец Хэнкок заговорил.

– У Вейл нет алиби.

– Но Карен Вейл никого не убивала, – возразил Робби.

Хэнкок сунул руку в карман своего спортивного пиджака и вытащил оттуда коричневую сигарету.

– О нет, только не эту вонючку! – запротестовала Манетт.

Синклер взял Мандизу за руку, наклонился к ее уху и прошептал:

– Оставь его в покое. Может, он хоть немного успокоится и протрезвеет.

– Но ведь они набиты какой-то дерьмовой турецкой травкой! Здесь все провоняет настолько, что нечем будет дышать.

Руки у Хэнкока дрожали. Робби смотрел, как он поднес зажигалку к лицу и не смог попасть огоньком в кончик сигареты. Хэнкок стиснул зажигалку обеими руками, как будто это могло унять дрожь в пальцах, и наконец, сделав глубокую затяжку, закурил. Синклер достал из кармана мятый носовой платок и протянул его Манетт.

– Вот тебе фильтр.

Она оттолкнула его руку.

– Благодарю покорно. – Она помахала рукой перед лицом, разгоняя дым. – Что еще у тебя есть на Карен? – обратилась она к Хэнкоку.

Хэнкок снова сделал глубокую затяжку и выпустил дым через ноздри.

– Она избила своего мужа. Уложила его на больничную койку. У нее склонность к насилию. Она просто бешеная. – Он стряхнул пепел в небесно-голубую дымчатую фарфоровую вазочку, стоявшую на кофейном столике. – Вот как все было. У Вейл депрессия. У нее проблемы с бывшим мужем, а ее ребенок лежит в коме. Она узнает, что женщина, которую она считала матерью, ей совсем не мать, и начинает поиски. Каким-то образом ей удается узнать, что сенатор и есть ее настоящая мать. Она приходит сюда, чтобы выяснить отношения и понять, почему мать выбросила ее, как старый сломанный телевизор. Вейл ведет себя назойливо и неразумно, поэтому сенатор просит ее уйти. Вейл приходит в ярость и начинает кричать. Я встревожился, что она может ударить сенатора, как она поступила со своим бывшим. Поэтому я вмешиваюсь и показываю Вейл на дверь. Она вылетает наружу, садится в свою машину, отъезжает и останавливается. Потом возвращается сюда пешком и ждет поблизости.

Хэнкок сделал очередную затяжку и потер правый висок, отчего дым, следуя движениям его пальцев с зажатой в них сигаретой, зазмеился причудливыми кольцами. Он выдохнул сиреневую струйку вверх и продолжал:

– Сенатор очень расстроена и хочет побыть одна. Я пытаюсь помочь, но она просит меня уйти. Вейл дожидается, пока я не уеду, потом возвращается сюда и бьет ее по голове. Обставляет все так, будто это убийство – дело рук Окулиста, что совсем нетрудно, поскольку она знает все это дерьмо наизусть и может перечислить признаки, даже если ее разбудить посреди ночи.

Он откинулся на спинку, опустил голову и уставился куда-то в пол, себе под ноги.

Еще несколько минуте комнате стояла тишина. Все обдумывали выдвинутую Хэнкоком версию событий. Наконец заговорил Дель Монако:

– Но здесь отнюдь не все соответствует почерку Окулиста, Если бы она хотела имитировать его модус операнди, то соблюдала бы его почерк вплоть до последней буквы. Так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, кто здесь поработал.

Хэнкок выдохнул дым уголком рта.

– Она не может контролировать себя. Ярость делает ее неуправляемой. Она перестаралась по личным мотивам.

Дель Монако выразительно поднял брови, словно показывая, что не исключает того, что предположения Хэнкока могут оказаться правдой. Робби вспомнил, как читал о применении чрезмерной силы во время убийства в материалах, которые дала ему Карен. Из них следовало, что в этом случае между преступником и его жертвой обязательно существовала личная вражда.

– Кроме того, у нее нет алиби, – добавил Хэнкок.

Робби подался вперед и остановился в нескольких шагах от Хэнкока. Он уперся руками в бока и сверху вниз уставился на бывшего начальника службы безопасности.

– Как и у тебя, кстати. Обставить место преступления соответствующим образом ты мог ничуть не хуже Карен.

– Да, но есть одно «но», мистер Роберто Энрике Умберто Эрнандес, или как там тебя зовут, черт бы тебя подрал! – Хэнкок выдохнул дым Робби в лицо. – У меня нет мотива.

Робби разогнал дым рукой и посмотрел на Синклера. Это был взгляд, умолявший вмешаться, прежде чем Робби врежет кулаком по этой самодовольной пьяной роже и вышибет Хэнкоку мозги.

– Робби, хороший мой, – вмешалась Манетт, подметившая взгляды, которыми обменялись детективы. – Давай-ка я скажу тебе кое-что. На ушко. – Она подошла к нему, взяла под руку, притянула к себе, и он неохотно склонился к ней. – Пока еще мы не знаем, что здесь произошло. Так что он вполне может оказаться подозреваемым, но при этом он наш единственный свидетель. Давай не будем заводить его до тех пор, пока он не ответит на все наши вопроси.

Робби понимал, что она права, но у него все равно руки чесались хорошенько врезать Хэнкоку.

– Договорились. Задавай свои вопросы. А я выйду наружу, подышу свежим воздухом.

Робби присоединился к Бледсоу, который стоял посреди круглой подъездной площадки. Бледсоу уже закончил разговор и теперь покачивался с носка на пятку, кивая своим мыслям.

К ним подошла Карен и спросила Робби:

– Ну что, они уже решили поджарить меня на угольях?

– Нет. Этого жаждет один только Хэнкок.

– Знаете, – сказал вдруг Бледсоу, – по-моему, у нас есть кое-что на нашего мистера главного секретного агента.

Робби и Карен как по команде посмотрели на него. На их лицах читалось недоумение.

– Мне только что звонил шеф полиции. Он сказал одну вещь, которую мы можем использовать. Похоже, сенатор Линвуд не отказывала себе в маленьких радостях на стороне.

– Интрижка? – спросила Карен. – С Хэнкоком?

Робби повернулся к входной двери.

– Ну, теперь я поговорю с ним по-своему.

– Подожди, – остановил его Бледсоу. – Нужно решить, как мы это разыграем. Не стоит торопиться. Следует подготовить почву, чтобы все утки выстроились в ряд.

– Этот засранец пытается повесить убийство на Карен, самодовольно утверждая, что у нее был мотив, а у него – нет. Теперь мы знаем, что и он не без греха. Отвергнутый любовничек. Она хочет прекратить отношения, а он отказывается.

– Стоит заняться и мужем заодно, – предложила Карен. – Вы уверены, что он за границей?

– Мы проверяем, но с ним только что удалось связаться в Гонконге. Так что, думаю, у него железное алиби.

– Разве что он нанял кого-нибудь сделать грязную работу вместо себя, – проворчал Робби. – Муженек хочет отделаться от неверной супруги, ну и нанимает кого-нибудь свести с ней счеты.

Карен отрицательно покачала головой.

– Заказные убийства – это бизнес, ничего личного, как говорят. Пуля в голову, и – до свидания. И никакой тебе кровавой оргии с отрезанием грудей и превращением лица в сплошное месиво. – Она повернулась к Бледсоу, – Может, эксперты смогут нам чем-нибудь помочь. Так что предлагаю подождать с Хэнкоком и не сажать его на электрический стул по крайней мере до завтрашнего дня. А к тому времени, будем надеяться, у нас на него появится что-либо более конкретное.

Бледсоу кивнул.

– Я попрошу лабораторию побыстрее сделать анализы. А мы тем временем ждем. Есть возражения?

Робби недовольно скривился, но проворчал:

– Ладно, договорились.

– Езжайте по домам, отдохните немного. А я оставлю здесь патрульных, чтобы после нашего ухода никто не входил и не выходил отсюда. Включая Хэнкока.

– Особенно Хэнкок, – поправил его Робби.

Бледсоу направился обратно в особняк. Карен шагала рядом. Нахмурившись, он смотрел себе под ноги, сунув руки в карманы пальто. Остановившись перед Хэнкоком, Бледсоу опустился рядом с ним на диван.

– Я понимаю, тебе сейчас нелегко. И еще мне жаль, что именно тебе выпало несчастье обнаружить тело.

Хэнкок откинулся на спинку дивана.

– Ты говорил, что сенатор попросила тебя уйти. В котором часу это было?

Хэнкок прищурился, как если бы его слепил яркий солнечный свет, проникающий сквозь занавески.

– Я не обратил внимания, – ответил он. – Что-то около семи. Может быть, в самом начале восьмого. Я не смотрел на часы.

– А когда ты вернулся?

Хэнкок пожал плечами, бросил взгляд на старинные напольные часы у дальней стены комнаты, словно отсчитывал прошедшее время по движению стрелки.

– Примерно в половине девятого.

Манетт сверилась с записями в своем блокноте.

– Звонок в службу 9-1-1 поступил в восемь сорок пять.

– Значит, я вернулся примерно без пятнадцати девять, – заявил Хэнкок, разводя руками. – Послушайте, если вы не возражаете, я бы хотел остаться один. У меня была чертовски тяжелая ночь.

Карен посмотрела на кровавый след, тянувшийся по коридору, и подумала: «Элеонора Линвуд могла бы сказать то же самое».

 

…сороковая

Врач стоял между ног Карен, широко разведенных в стороны и пристегнутых ремнями к родильному столу. Схватки продолжались вот уже шесть часов. Больничный халат обильно пропитался потом и прилип к телу, и казалось, будто она только что вышла из-под душа.

Дикон стоял рядом, вытирал Карен лоб холодной влажной салфеткой и время от времени вкладывал ей в рот кубики льда.

– А-а-а-а! – Карен зашлась в крике, стиснула край стола руками, а потом обессиленно выругалась.

– Ты можешь сделать это, любимая, – сказал ей на ухо Дикон. – Я знаю, тебе больно. Постарайся дышать так, как мы с тобой учили.

– А-а-а-а! – Карен скривилась от боли и, хватая воздух широко открытым ртом, простонала: – К чертовой матери твои дыхательные упражнения!

Она прижала правую руку к своему раздувшемуся, огромному животу и снова сморщилась.

– Скоро все закончится, – спокойно провозгласил доктор. – Я уже вижу головку. Через минуту я помогу вам поднатужиться. Но не раньше. Хорошо?

Вместо ответа Карен стиснула зубы и застонала.

Дикон вытер пот у нее со лба и попросил:

– Продержись еще несколько минут, всего несколько минут! Наш сын уже почти здесь.

– Отлично, Карен, он уже идет, – сказал врач.

Ногой оттолкнув стул на колесиках, он встал и положил обе руки на появившуюся головку малыша. Рядом с ним появилась медсестра и нажала какую-то кнопку на соседнем мониторе.

– Ну, теперь тужьтесь! – скомандовал врач. – Еще несколько секунд, и он будет с нами.

Карен напряглась изо всех сил, так что ее голова оторвалась от стола.

– А-а-а-а! Больно! Жжет!

– Он почти вышел. Так, так, еще немножко… Отлично! – Врач выпрямился, и на лице его расцвела широкая улыбка. – Поздравляю! – Он протянул ребенка медсестре, которая завернула его в маленькую пеленку и положила Карен на грудь. – Вы уже придумали ему имя?

– Джонатан Тейлор, – ответил Дикон, осторожно проводя пальцем по гладкой щечке младенца.

– Джонатан Тейлор Такер. Мне нравится…

Карен открыла глаза. Пряди мокрых от пота волос прилипли ко лбу. Мыслями она была с Джонатаном. Будильник на ночном столике показывал 4:35 утра. Она огляделась, пришла в себя и заплакала. Вновь переживая появление Джонатана на свет, она оплакивала свою прежнюю жизнь, славного и добродушного мужчину, которым когда-то был Дикон, и радость, которую она испытала, приведя сына в этот мир. Как же все изменилось с той поры! Слезы капали на подушку, а Карен корила себя за то, что не ценила того, что имела, когда была счастлива.

Она прошла в гостиную и взяла с буфета детскую фотографию Джонатана. Она коснулась пальцами его лица, а потом прижала рамочку к груди, крепко обхватив ее обеими руками, словно старалась передать свое тепло и любовь через замерший фотоснимок и, таким образом, вдохнуть в сына жизнь и надежду.

– Очнись, пожалуйста, – прошептала она.

Карен сидела в гостиной, потягивая горячий шоколад, и ждала, когда же взойдет солнце. На экране телевизора сыпал шуточками ведущий какого-то ежедневного шоу. Она смотрела, как маленький циферблат в углу экрана отсчитывает секунды, а потом решила, что поедет в клинику сразу же, как только начнутся приемные часы.

Хорошо, приедет она туда, и что дальше? Чего она добьется, сидя на стуле возле кровати Джонатана? Станет разговаривать с ним в надежде, что он ее слышит? Для человека, работа которого связана с аналитической логикой, беседа с коматозным пациентом представлялась верхом нелепости. Такое поведение могло утешить разве что тех, кто отчаянно цеплялся хотя бы за призрак надежды. И вдруг Карен поняла, что, несмотря на весь свой рационализм, как раз и превратилась в такую особу. Ей нужно было верить в то, что Джонатан слышит ее, что он знает, что она сидит рядом… Потому что если это правда, то у нее еще есть надежда. А пока у нее оставалась надежда, она могла жить дальше.

В половине восьмого она отправилась на кухню, чтобы сделать себе еще горячего шоколада, но не успела налить чашку, как коротко звякнул дверной звонок. Карен удивленно взглянула на часы, недоумевая, кто мог прийти в столь ранний час. Подойдя к двери, она увидела на крыльце темную широкоплечую фигуру. Робби.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, да?

Робби молча перешагнул порог и окинул ее внимательным взглядом.

– Ты выглядишь так, как будто всю ночь не смыкала глаз.

– Неверно. Часа четыре я все-таки поспала.

Робби фыркнул, а потом вдруг протянул руку, убрал прядку волос у нее со лба и заправил ее за ухо. Нежное прикосновение, робкий жест… чтобы понять, что она чувствует и как вести себя дальше.

– С тобой все в порядке?

Карен пожала плечами.

– Бывало и лучше.

Ей хотелось, чтобы он протянул руки и заключил ее в объятия, прижал к груди и сказал, что все будет в порядке. Она отчаянно нуждалась в нем, в его силе, спокойствии и поддержке. Они молча смотрели друг на друга, и Карен чувствовала, что мысленно умоляет его обнять ее. Но он стоял неподвижно и, складывалось такое впечатление, не мог прочесть по выражению ее лица, какие мысли и чувства ее обуревают.

Обычно ты знаешь, о чем я думаю. Почему же именно сейчас, когда ты нужен мне больше всего, ты не можешь угадать мои мысли?

И вдруг, как если бы она произнесла эти слова вслух, он положил руки ей на талию и притянул ее к себе. Карен прильнула к нему всем телом и растворилась в нем. Секунды медленно таяли, складываясь в минуты. Она боялась пошевелиться, чтобы не разрушить очарование. Оказывается, она успела соскучиться по мужскому телу, по человеку, которого жаждала по-настоящему, которого хотела узнать как можно ближе, насытиться им и стать с ним одним целым.

Он наклонился и указательным пальцем бережно приподнял ей подбородок. Губы их встретились. Потом он отстранился, и Карен медленно открыла глаза. Ей хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, чтобы оно длилось вечно. Она смотрела на него снизу вверх, запрокинув лицо, и разгоравшееся желание заставило ее вцепиться в отвороты его спортивной куртки.

Я не могу остаться.

– Я знаю. – Она отпустила его и поправила свою пижаму. – Придешь попозже?

– Если хочешь.

– Хочу.

Несколько мгновений Робби помолчал, потом сказал:

– Хорошо. – Он убрал руку с ее талии. В другой он сжимал толстый конверт. – Ох, чуть не забыл. Я принес тебе подарок.

Карен вскрыла конверт. Внутри оказалась распухшая, битком набитая бумагами папка.

– Что это такое?

– Вторые экземпляры всех материалов, которые есть у оперативной группы на Окулиста. Конечно, копии фотографий не такие хорошие, как оригинальные снимки, но ты, по крайней мере, получишь представление о том, с чем придется работать.

Карен прямо в прихожей быстро перелистала дело и, снова почувствовав себя полноправным членом команды, улыбнулась.

– Передай Бледсоу «спасибо».

– Обязательно передам. Сегодня утром мы собираемся взяться за Хэнкока. Бледсоу нажал на нужные кнопки, позвонил кое-кому из своих должников, так что в доме Линвуд всю ночь работали эксперты-криминалисты. Они нашли кое-что интересное, так что, будем надеяться, мы сможем прижать Хэнкока.

– Насчет чего, Линвуд или Окулиста?

Робби пожал плечами.

– Это ты мне скажи, на предмет чего мы должны его расколоть.

Карен обеими руками прижала папку к груди и сделала несколько шагов от двери по коридору. Потом повернулась и снова подошла к Робби.

– Попробуйте повесить на него убийство Линвуд. Скорее всего, интрижка ей наскучила. Он вспылил и убил ее. А потом вспомнил об Окулисте и принялся имитировать его почерк, чтобы отвлечь от себя внимание и сбить нас со следа. Что же касается возможности того, что он и есть Окулист, то здесь мне надо еще хорошенько подумать. Он не глуп, организован, имеет подходящий возраст и этническое происхождение, ездит на нужном мощном автомобиле. Но мне ничего не известно о его образовании в области искусства, семье и воспитании, которое он получил. Впрочем, кое-что мы можем узнать из анкеты, которую он заполнял, поступая на работу в Бюро. В глаза сразу же бросается одна вещь. Он ведь в буквальном смысле навязался нам, заставив Линвуд включить его в состав оперативной группы. Для организованных преступников такое поведение в порядке вещей. Это своеобразный способ контролировать ход расследования. И вряд ли, не получив назначения в состав нашей оперативной группы, он мог бы как-нибудь по-другому держать руку на пульсе событий. – Карен медленно кивнула своим мыслям. – Пожалуй, тебе стоит проверить его алиби на момент совершения остальных убийств и посмотреть, не ошивался ли он поблизости.

– Этим занимается Син. А я попрошу Гиффорда выдать его личное дело, или, если он откажется, пусть просмотрит его сам и расскажет нам, что там обнаружил.

– Отлично. Кстати, почему бы…

Ее прервал звонок телефона, и Карен вышла в кухню, чтобы ответить. Это оказалась Синтия из группы ГКА, которая сделала лабораторный анализ содержимого жесткого диска компьютера Карен.

– У меня есть для тебя две новости, хорошая и плохая, – начала Синтия. – Для начала я посадила своего сотрудника поработать с именем отправителя, Дж. Дж. Кондоном. Но мы оба знаем, что это – напрасная трата сил, тупик, который никуда нас не приведет. Однако из-за того, что преступник отправил тебе письмо на рабочий адрес, оно осталось на сервере Академии. Это, как я и обещала, хорошая новость. Дальше. Из того, что нам удалось установить, это самоуничтожающееся письмо работает следующим образом. Оно посылает содержащийся в нем текст с номером отслеживания, включенным в его исходный код источника. Без твоего ведома преступник одновременно отправил второе сообщение на наш почтовый сервер, которое тоже загрузилось в твой почтовый ящик; оно выглядело идентичной копией первого письма, так что ты, скорее всего, просто не обратила на него внимания. Зато его исходный код источника был другим. В результате получилось нечто вроде бомбы с часовым механизмом. Сообщение номер два содержало простые инструкции, которые распознавали код отслеживания сообщения номер один, и при этом запускался обратный отсчет на самоуничтожение сразу же после того, как ты его прочтешь. В заданный момент времени сообщение номер один попросту распадалось, грубо говоря, на цифровые составляющие – ноли и единицы. После чего письмо исчезало уже в буквальном смысле.

– Блестяще.

– В общем-то, ты не так уж далека от истины. Мы смогли восстановить письмо и его маршрутную информацию, включая второе сообщение, которое и стерло первое из них.

– Ладно, давай перейдем к главному. Что нам удалось узнать из этих цифровых фокусов?

– Письмо было отправлено из интернет-кафе в Арлингтоне.

– Арлингтон…

Карен подумала о Киме Россмо и о том, успел ли он закончить географический профиль убийцы. И попадает ли Арлингтон в предполагаемый район действия преступника?

– Если бы мы знали, в какое именно время он отправлял мне письмо, то могли бы проверить камеры наружного наблюдения в кафе и получить изображения тех, кто в этот момент находился внутри. У них ведь есть камеры наружного наблюдения?

– Это было бы слишком легко и просто, – усомнилась Синтия. – Или убийце повезло, или же он далеко не дурак.

– Он умен. Даже очень умен.

– В таком случае, боюсь, все, что тебе остается, это попросить полицию взять кафе под наблюдение на случай, если он туда вернется.

Карен удрученно покачала головой.

– Мы даже не знаем, как выглядит наш парень.

– Даже если бы и знали, где гарантия, что он снова воспользуется услугами того же кафе?

– Он не сделает подобной ошибки, – уверенно заключила Карен. – Так что выслеживать его придется другим способом.

– Это твоя головная боль. Мы расшифровываем секреты и взламываем коды, а потом передаем добытые сведения. Так что все веселье тоже достается вам.

Карен предпочла бы употребить другое словечко, но ограничилась тем, что поблагодарила Синтию и повесила трубку. Пересказав Робби весь разговор, она добавила:

– Почему бы тебе не поинтересоваться у экспертов, удалось ли им что-нибудь обнаружить? А я пока поработаю с документами, которые ты привез.

Он погладил ее по щеке, развернулся и вышел.

 

…сорок первая

– Он поднимается, – сказал Робби.

Все метнулись в стороны, как мальки, испугавшиеся брошенного в пруд камешка. Робби сделал вид, будто только что пришел, и, когда Хэнкок перешагнул порог, принялся неторопливо снимать куртку. Потом небрежно кивнул и уселся на свое место.

В комнату неторопливо вошел Бледсоу, бросил какие-то бумаги на стол Синклера и остановился перед Хэнкоком.

– Как ты себя чувствуешь? Все нормально?

Хэнкок недовольно передернул плечами.

– Если бы меня не вызвали, по своей воле я бы сюда не пришел.

– Нужно кое-что обсудить. Лаборатория прислала мне результаты анализов. И я решил, что ты захочешь вернуться в строй и помочь нам. Это здорово облегчило бы всем жизнь.

Дель Монако, сидевший за столом Карен, откинулся на спинку стула, наблюдая за выражением лица Хэнкока, движениями и особенностями речи. Синклер, Манетт и Робби усердно притворялись, что с головой погружены в бумаги, хотя уголком глаз следили за каждым его движением, не выпуская Хэнкока из виду ни на мгновение.

– Да, конечно, нет проблем. Чем смогу – помогу.

– Вот и славно. Дай мне копию своего резюме с автобиографией, я покажу его нашим в управлении. Вдруг кто-нибудь из них знает кого-то, кому нужен начальник службы безопасности.

Хэнкок от неожиданности опешил, потом опасливо прищурился.

– И вы действительно сделаете это для меня?

– Почему бы и нет? Ты очень помог нам в ходе расследования. Это ведь ты предположил, что кровавые узоры на стенах – не просто случайные следы, а рисунки, сделанные человеком, который имеет образование в области искусствоведения. Мне представляется, что это важное наблюдение. Даже Карен до этого не додумалась.

Хэнкок нахмурился. Пожалуй, упоминать Карен не стоило. Но мгновением позже он сунул руку в кожаный портфель, который принес с собой, и вынул оттуда несколько листков, сколотых скрепкой.

– Вот мое резюме. Со всеми обновлениями и дополнениями сказал он.

Бледсоу принял у него бумаги, а потом пробормотал:

– Оказывается, ты был готов к такому повороту событий.

– Эй, брат, – вмешалась Манетт, – у меня тут появилась одна теория насчет Линвуд. Не знаю, имеет ли она какое-нибудь отношение к Окулисту, потому что может оказаться полной ерундой, но, по-моему, ею стоит заняться.

– Выкладывай, – распорядился Бледсоу. Это был сигнал всем остальным присоединяться к игре.

– В общем, я подумала, что если алиби мужа подтвердится, то в первую очередь мы должны заняться частной жизнью сенатора. Ну, ты понимаешь, может, она развлекалась на стороне?

Бледсоу повернулся к Хэнкоку. Расследование проводил Бледсоу. И ему же предстояло задать массу вопросов их главному подозреваемому.

– А ты что скажешь, Хэнкок? Ты же был начальником ее службы безопасности. Она водила шашни с кем-нибудь посторонним?

Хэнкок покрутил шеей, как будто воротник сдавил шею и ему вдруг стало трудно дышать.

– Сенатор Линвуд завела интрижку? Это совершенно исключено. Насколько я могу судить, она была вполне счастлива в браке.

– Да, разумеется, но ее супруга часто не было дома. Может, она и решила воспользоваться подвернувшейся возможностью. Или даже сочла это необходимым.

Хэнкок покачал головой.

– Я не замечал ничего подобного. Она дорожила своей репутацией.

Вообще-то он был прав. К чему бы Линвуд рисковать?

– А что, если у кого-то был на нее компромат? Скажем, он узнал какую-нибудь ее тайну, и она таким образом решила заткнуть ему рот?

Хэнкок пожал плечами и отвел глаза.

– Вряд ли я моту сказать что-либо конкретное на этот счет. Полагаю, это возможно.

Бледсоу медленно кивнул головой.

– Значит, между вами ничего не было?

– Между нами? – Хэнкок откинулся на спинку стула, словно пытался отмежеваться от обвинения тем, что создавал возможно большую дистанцию между собой и Бледсоу. – Конечно, нет. Моя работа состояла в том, чтобы охранять ее, а не трахать.

– Ну так это тебе не удалось, ты не находишь? Я имею в виду. что ты должен был охранять ее, а в результате ее убили. Причем получилось так, что ты бросил ее одну в тот самый момент, когда она нуждалась в тебе больше всего.

Хэнкок резко выпрямился на стуле.

– Что, черт возьми, здесь происходит? На что вы намекаете?

– Мы просто разговариваем, и я ни на что не намекаю. – Бледсоу с деланным равнодушием пожал плечами. – Мы всего лишь стараемся выяснить, что здесь случилось прошлой ночью.

– Какой-то спятивший маньяк убил ее, вот что случилось.

– Ты говорил, что они с Карен поссорились и что сенатор выглядела расстроенной после этого. Она сказала тебе, что хочет побыть одна, и ты, как послушный мальчик, взял и уехал, бросив ее на произвол судьбы.

Хэнкок немного расслабился и достал сигарету.

– Да, именно так все и было.

– Видишь ли, ты ведь начальник ее службы безопасности. Или ты полагаешь, что поступил очень умно? Ты ведь мог просто выйти покурить на крылечко. А ты взял и уехал прокатиться.

– Да, я уехал. И если бы я не сделал этого… – Хэнкок отвел глаза и тряхнул головой. – Она, скорее всего, осталась бы жива.

Сунув руку в карман, он вытащил оттуда зажигалку. Манетт поморщилась, когда он сделал глубокую затяжку.

– Видишь ли, – присоединился к дружеской беседе Робби, – сегодня утром лаборатория переслала нам по факсу свой отчет. Экспертам пришлось хорошо потрудиться.

Хэнкок сосредоточенно курил и, похоже, никак не отреагировал на его слова.

– Здесь, на месте преступления, работали лучшие из лучших. Криминалисты, каких поискать. И они-таки обнаружили кое-что интересное.

Хэнкок по-прежнему упрямо хранил молчание.

– И что они нашли? – поинтересовался Синклер.

– Кое-что, чего я никогда не видел. Крошки черного турецкого табака в спальне сенатора.

Робби сделал многозначительную паузу и взглянул на Хэнкока. Остальные тоже как по команде развернулись к нему.

Хэнкок поднял голову и увидел, что взоры всех присутствующих устремлены на него.

– Послушайте, если вам надо на кого-нибудь наехать, возьми лучше Вейл. У нее есть роскошный мотив, средства и возможность. Не говоря уже о вздорном характере и склонности к насилию.

Никто из детективов не проронил ни слова.

– Я бы предпочел поговорить об этом табаке, – обронил Бледсоу. Голос его звучал спокойно и невыразительно, но при этом он не сводил взгляда с Хэнкока.

– Да не о чем говорить. Я часто бываю во всех помещениях особняка. Курю здесь и там. Проклятье, вы, наверное, везде обнаружили мои волокна ткани и следы ДНК. Но ведь я работал здесь черт бы вас побрал!

– И опять ты прав. – Бледсоу опустил взгляд на отчет, который держал в руках. – Эксперты обнаружили волоски и волокна ткани.

– Видите?

Робби кивнул.

– Обычное дело.

– Именно так.

– Если не считать того, что крошки табака обнаружили на простынях. На простынях в кровати Линвуд. – Робби откинул голову, ожидая ответа.

– Как вы только что сказали, обычное дело. Они попали туда случайно.

– Мне бы хотелось в это верить, – сказал Бледсоу, встал со стула и принялся описывать круги вокруг Хэнкока. – Нет, в самом деле хотелось бы, потому что при мысли о том, что кто-то из нас так надругался над сенатором… меня начинает тошнить. – Он остановился перед Хэнкоком и тяжело взглянул на него сверху вниз. – На простынях мы обнаружили также следы высохшего семени. А ее муж уехал в Азию почти две недели назад. Держу пари, если мы проверим сперму, то окажется, что она не его.

– Ну и проверяйте на здоровье.

Бледсоу наклонился и оперся обеими руками о подлокотники стула Хэнкока.

– Кончай валять дурака, Хэнкок. Нам известно о твоем романе.

– Каком романе?

– Не оскорбляй нас сильнее, чем ты уже это сделал. У нас есть очень надежный источник, который с радостью даст показания под присягой.

Оттолкнув Бледсоу, Хэнкок с трудом поднялся на ноги.

– Я не обязан сидеть здесь и выслушивать ваши инсинуации. Если бы у вас действительно было против меня что-нибудь серьезное, вы уже надели бы на меня наручники. – Он покачал головой, и губы его сложились в презрительную ухмылку. Он смеялся над ними и стыдил их. – У вас, ребята, есть стопроцентный подозреваемый – Карен Вейл, но она вам почему-то не интересна. И после этого вы полагаете, что у вас все карты на руках? Подождите, пока я не обращусь к средствам массовой информации и не расскажу им, что лучшие детективы Ли Турстона манкируют расследованием, не желая обратить внимание на единственного человека, который вполне может быть жестоким убийцей, самим Окулистом. И все потому, что они защищают одного из своих. Честь мундира превыше всего!

– Забирай свои вещи и проваливай отсюда к чертовой матери! – сказал Бледсоу. – На тот случай, если тебе интересно, тебя вывели из состава оперативной группы. Сенатора, которая могла бы потянуть за ниточки ради тебя, больше нет. А шеф полиции не пожелает иметь с тобой дела ни за какие коврижки.

Хэнкок подхватил с пола портфель и принялся судорожно запихивать в него бумаги, потом потянулся за своим пальто.

Робби тоже поднялся со стула и стоял, скрестив на груди мускулистые руки.

– Только попробуй обратиться к газетчикам! Тебе же хуже будет.

Хэнкок чуть ли не бегом устремился к двери, но на пороге остановился и обернулся к детективам.

– Вы просто придурки, вот что я скажу.

– По крайней мере, у нас есть работа, – заметил Синклер. – А вот ты – безработный придурок.

Входная дверь с грохотом захлопнулась за Хэнкоком.

 

…сорок вторая

…Обычно я беру немножко сыра в свое тайное убежище для Чарли. Он так любит его, что изрядно растолстел. Наверное, это оттого, что я слишком часто кормлю его. Но стоит мне оказаться там, как у меня возникает чувство, будто я наконец дома и он приходит поздороваться со мной. Он влезает ко мне на колени и обнюхивает. Может, ищет еще сыра. Проклятый паразит, вот кто он такой. Только дай, дай, дай – больше он ни на что не способен.

Сегодня у меня плохое настроение. Вчера вечером очередная шлюха моего урода папаши заметила меня и стала надо мной насмехаться. Только этого мне не хватало, я и без того вынужден сносить издевательства отца. Мне бы хотелось хоть раз заставить их почувствовать себя так, как он заставляет чувствовать меня постоянно.

Чарли забирается ко мне на грудь и смотрит на меня, его крошечный черный носик смешно подергивается, а усики на мордочке обвиняюще шевелятся.

– Какого черта тебе от меня нужно? – кричу я ему, а потом спохватываюсь и умолкаю: вдруг дома есть еще кто-нибудь? Но я не могу допустить, чтобы этот маленький грызун испортил мое будущее. Он смотрит на меня своими глазками, в которых живет зло. – Не смей смотреть на меня так! Я тебя ненавижу!

Одной рукой я хватаю его за шейку, а другой тянусь вправо, где у меня лежат гвозди, оставшиеся после реконструкции убежища, когда я расширял его. Я беру один из них и втыкаю его прямо ему в глазницу. Мышонок поначалу замирает, а потом обмякает у меня в руке.

Сердце у меня в груди бьется быстро-быстро, и я испытываю невероятное возбуждение – мне кажется, будто я лечу. Какое восхитительное ощущение! Мне так хорошо, что я даже не могу сделать глубокий вдох.

Я швыряю трупик Чарли на полку, которую приделал к стене, и достаю свой карманный нож. Мне интересно, как он будет выглядеть, если я разрежу его вот так. Я дышу тяжело и часто, как собака, и я не могу контролировать себя. Опять же, как собака. Так-так, а ведь это мысль. Стоит сделать что-нибудь подобное с собакой…

Он хорошо помнил этот день. Некоторые воспоминания застревают в памяти, совсем как жевательная резинка, прилипшая к подошве башмака. Вы дрыгаете ногой, наклоняетесь, тянете за нее, а она все никак не отлипает.

Он закрыл крышку портативного компьютера и отодвинул его в сторону. Оставалось меньше часа до того времени, когда ученики начнут приходить на урок по гончарной лепке, а ему еще нужно расслабиться, выпустить пар и прогнать от себя воспоминания о детстве. Он достал из холодильника недоеденный бутерброд и включил телевизор. Но он понимал, что полностью отделаться от непрошеных воспоминаний не удастся. В конце концов, он стал героем дня. В буквальном смысле. История о жестоком убийце по прозвищу Окулист стала непременным атрибутом каждого выпуска новостей, пусть даже только для того, чтобы поговорить об общественной безопасности. Но комментаторы упоминали его всегда и неизбежно.

Тем не менее полиции каким-то непонятным образом удавалось пока держать в тайне убийство Линвуд. Наверное, они решили, что люди ударятся в панику, если узнают, что Окулист добрался до самого сенатора штата. Если уж он смог прикончить сенатора, то ни одна сука шлюха не сможет спать спокойно.

– Вы слышите меня? Никто из вас не может чувствовать себя в безопасности!

Он прикончил остатки бутерброда и уселся перед телевизором, комкая в руках кусок сырой глины. Сминая ее, он успокаивался, сбрасывал пар, а заодно укреплял мышцы рук и предплечья.

На экран выплыла заставка шестичасовых новостей в сопровождении музыкального крещендо и чередовании анкеров, слоганов и фотографий популярных ведущих и комментаторов. Какой спектакль! Как будто нельзя просто сообщить новости, а все остальные прибамбасы никому не нужны.

– Добрый вечер, – произнес ведущий.

Да, вечер и в самом деле оказался добрым, спасибо.

Он испытывал чувство полного удовлетворения, какое всегда наступает после вкусного, сытного и мастерски приготовленного ужина.

– …убийство сенатора Элеоноры Линвуд повергло законодателей в шок и вызвало взрыв возмущения у граждан нашего общества невзирая на их партийную принадлежность. Со словами поддержки и соболезнования уже выступили ведущие представители сената. Сообщается, что супруг погибшей, Ричард Линвуд, наследник транснациональной империи «Линвуд Шиппинг», в срочном порядке прервал деловую поездку и возвращается домой. Полиция не разглашает детали преступления, ограничиваясь заявлениями что ведется следствие, которое рассматривает разные версии произошедшего. Подробности о личной жизни и карьере сенатора Линвуд мы ожидаем услышать от Стива Шнайдермана, нашего специального корреспондента. Итак, прямое включение…

Он выключил телевизор, подошел к морозильной камере и достал оттуда контейнер, в котором находилась рука любимого сенатора. Выложив отрубленную конечность на стол, он принялся рассматривать ее с величайшим вниманием и под разными углами.

– Ты была непослушной и самовлюбленной сукой, сенатор. Интересно, проголосовал ли бы кто-нибудь за тебя, знай он о том, что ты собой представляла на самом деле? Разумеется, нет. Разумеется, нет. Разумеется, нет.

Что ж, он надеялся, что она получила незабываемое удовольствие от их встречи. Он, во всяком случае, остался доволен ею, И снова ощущал себя свободным. Свободным… свободным делать то, что хотел, потому что теперь она не могла помешать ему.

Почти свободным. Потому что оставалось еще несколько мелких проблем, которые ему предстояло уладить. Подчистить, так сказать, хвосты. Но это может подождать, у него еще есть время. Если он и был в чем-либо уверен, так это в том, что теперь само время выступало на его стороне.

 

…сорок третья

Всю вторую половину дня Карен провела в клинике, держа Джонатана за руку, гладя его по голове и разговаривая с ним. Просто так, на всякий случай. Она добрую сотню раз сказала сыну, что любит его. Или, может быть, даже больше, чем сто. Какая разница? Он все равно был в коме. Правда, если раньше Джонатан только и мог, что открывать и закрывать глаза, то теперь он еще и водил ими из стороны в сторону, следя за движущимися предметами. Шло время, и Карен становилось все труднее и труднее радоваться «незначительным улучшениям» в его состоянии.

Но врач не уставал подбадривать ее.

– Он делает маленькие шаги, но все равно движется вперед.

Какими бы маленькими они вам ни казались, это все равно шаги к выздоровлению. Мы должны ждать и надеяться.

Карен в отчаянии покачала головой. То же самое ей говорили Гиффорд и Робби. Может быть, пора начать прислушиваться к их словам?

Вернувшись домой, она засела за материалы по делу Окулиста и разложила бумаги на полу в кабинете. Психологический портрет и вспомогательная информация о личности преступника составляли одну стопку документов, фотографии с места преступления образовывали другую, а вокруг расположились отчеты ЗООП по каждой жертве вкупе с результатами виктимологического анализа. Протоколы допросов членов семьи, коллег по работе и знакомых лежали отдельно. Пол между ними усеивали отчеты судебно-медицинского эксперта, техников-криминалистов и данные из лаборатории.

Карен встала с коленей и сверху вниз посмотрела на документы, аккуратно разложенные на полу. Строгая организация и порядок. Совсем как у преступника.

Она присела на диван-кровать, приткнувшийся у длинной стены комнатки размером восемь на десять футов, и принялась мысленно перебирать содержимое всех документов, не задерживаясь на чем-либо конкретном. Кровавые рисунки на стенах, надписи, оставленные на каждом месте преступления, начиная с третьей, предполагаемой жертвы Окулиста, отрубленная левая рука, ножи, торчащие из глазниц. Вспоротые животы погибших женщин, которые как-то уж очень легко сдались убийце, не оказав ему серьезного сопротивления. Значит, имеет место тщательное планирование преступления. Интеллигентный убийца. Организованный преступник. Мысли ее совершили полный оборот, замкнув круг.

Запиликал дверной звонок. Она с трудом встала с дивана и побрела к входной двери. На крыльце стоял Робби с букетом цветов.

– Добрый день, мисс, не хотите ли сделать взнос в Фонд помощи офицерам полиций?

Карен распахнула проволочную сетку и ответила:

– Конечно, офицер, примите мое пожертвование.

С этими словами она ухватила его за отвороты куртки, притянула к себе и крепко поцеловала в губы. Отступив на шаг, она внимательно всмотрелась в его лицо.

– Надо не забыть выписать вам квитанцию. Для налоговой службы.

Он наклонился, подхватил ее на руки и внес в гостиную, где они еще раз поцеловались. Потом упали на диван, лаская друг друга губами и дав волю рукам…

Внезапно Карен остановилась. Спрятав лицо на груди у Робби, она накрыла его руку своей.

– Что случилось?

– Я не хочу спешкой испортить такой чудесный момент. Давай просто полежим немножко рядом, хорошо?

– Конечно.

В тишине шли секунды, слагаясь в минуты. Наконец Карен негромко поинтересовалась:

– Ты не возражаешь, если мы немного притормозим? Мне нужно время. Я не уверена, что знаю, чего хочу. Нет, не так. Я знаю, что мне нужно. Просто в последнее время случилось столько всего, что, быть может, нам лучше подождать…

Робби приложил палец к ее губам.

– Если ты хочешь подождать, значит, мы будем ждать. Думаю, что смогу пережить еще один холодный душ. Или даже несколько.

Оба улыбнулись.

– Спасибо.

– Пойдем перекусим. А потом сходим в кино. Чего сидеть дома? По-моему, небольшое развлечение нам не помешает.

Карен кивнула, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Хорошо, пойдем, только чуть погодя. А пока что мне очень нравится и здесь.

 

…сорок четвертая

– Итак, давай продолжим обучение. – Робби ухватил круглую лепешку с начинкой из сыра и мяса и поднес ее ко рту. – с чего нужно начинать, составляя психологический портрет насильника?

Карен развернула фольгу, в которую был завернут ее заказ.

– Не совсем подходящая тема для ужина, ты не находишь? Но если тебя она устраивает, то я согласна. – Она вздохнула и, опустив глаза, уставилась невидящим взором на столик. – Определение психологического типа преступника представляет собой важную задачу. Что же касается Окулиста, то я до сих пор не смогла ответить на этот вопрос. К какому типу убийц принадлежит этот человек?

– Я думал, он – организованный убийца.

– Да, это так. Но дело не только в том, организованный он или дезорганизованный. Ким Россмо – тот парень, которого я попросила составить географический профиль его преступлений, – предлагает классифицировать насильников и убийц по способу, который они используют для поиска своих жертв, а также по тому, как они нападают на них. Он подразделяет их на «охотников», «браконьеров», «охранников» и «трапперов». Я почти уверена, что Окулиста можно отнести либо к «охотникам», либо к «браконьерам». «Охотник» использует свой дом в качестве отправной точки, откуда он выходит на поиски жертвы. «Браконьер» тоже отправляется на поиски жертвы, но при этом базовой точкой для него служит не собственное жилище, а другое место. Это может быть что угодно – например, то место, где он работает, или любое другое помещение, в котором он чувствует себя вполне комфортно, пусть даже ему приходится преодолевать большое расстояние, чтобы добраться до него.

– Значит, Окулист – организованный «охотник» или «браконьер».

Карен подняла руку.

– Не торопись. Все не так просто.

– Почему-то я так и думал.

Карен улыбнулась.

– Если бы все обстояло так просто, то таким парням, как вы, не требовались бы такие люди, как мы. – Она отпила глоток чая со льдом и продолжила: – Существует три способа нападения на жертву. «Хищник» нападает на жертву сразу же, как только увидит ее. «Ловчий» находит свою жертву, а потом следует за ней некоторое время, прежде чем наброситься. «Засадник», то есть тот, кто сидит в засаде, похож на паука, заманивающего жертву в удобное место, где она окажется полностью в его власти, и только тогда набрасывается на нее. Исходя из того, что Окулист нападает на женщин в их собственных домах и, похоже, обладает развитым интеллектом, я рискну предположить, что он некоторое время следит за выбранным домом и изучает окрестности, прежде чем нанести смертельный удар. Вот почему он всегда предпочитает входные двери, которые скрыты от глаз прохожих на улице.

Робби проглотил очередной кусок.

– В таком случае, он – организованный ловчий «охотник» или «браконьер». Как тебе мое определение? Оно может нам помочь?

– Во-первых, это еще одно средство установления связи. Оно имеет большое значение для жертвы номер три, как нам уже известно, но и для Линвуд тоже. На первый взгляд кажется, что она стала жертвой того же самого насильника, но только на первый. Помимо установления связи, при работе с географическим профилем используется классификация по поиску жертв и нападению на них, что позволяет составить сводную диаграмму мест, где преступник уже совершил нападения и где он может совершить их в будущем. Наложив этот анализ на карту, можно сделать некоторые выводы. И в том случае, если преступник – «браконьер», то с большой долей вероятности мы сможем даже предположить, где он живет.

– И когда будет готов этот географический профиль?

– Будем надеяться, что уже скоро.

Робби поднес ко рту свернутую в трубочку лепешку и задумчиво кивнул.

Серое небо опять затянули мрачные, тяжелые тучи. В сыром воздухе пахло близким дождем. После ужина Робби и Карен отправились в кино, где вели себя, как прыщавые подростки, подстегиваемые гормонами роста. По окончании фильма они заглянули в кондитерский магазин «Давиназ кримери», а уже оттуда отправились к Робби домой. Крепко обнявшись, они улеглись спать на диване, перед которым на кофейном столике остались тарелки с недоеденным мороженым. На следующее утро Робби по дороге в штаб-квартиру оперативной группы завез Карен домой.

Притормозив перед ее домом, он вдруг напрягся и кивнул на приоткрытую дверь:

– Пожалуйста, скажи, что ты ждешь кого-нибудь!

Карен проследила за его взглядом.

– Что?

Увидев, что передняя дверь открыта, она прищурилась, потянулась за «Глоком» в наплечной кобуре и одним плавным движением выскользнула из машины.

Робби вытащил револьвер и последовал за Карен, которая подбиралась к дому сбоку, через лужайку. Взмахом руки она показала ему, что пойдет направо, а он должен двинуться налево. Она прижалась спиной к кирпичной стене, а Робби пригнулся, чтобы его не было видно из окон, и короткими перебежками проскочил открытое пространство.

Карен кивнула ему, подавая сигнал, потом повернула ручку двери с проволочной сеткой и резко распахнула ее. Он придержал ее носком ботинка, а Карен, пригнувшись и выставив перед собой пистолет, ворвалась внутрь и осторожно двинулась по коридору. Робби последовал за ней.

Карен знаком показала ему, чтобы он заглянул в кухню, а сама повернула налево, в гостиную. Спустя несколько мгновений они встретились в коридоре и направились к спальне.

Карен носком туфли приоткрыла дверь в домашний кабинет и заглянула внутрь. Убедившись, что в комнате никого нет, она перевела взгляд на бумаги, разбросанные по полу. Кто-то рылся в материалах по делу Окулиста. Документы валялись в беспорядке, так что с первого взгляда было трудно сказать, пропало что-нибудь или нет.

Осмотрев остальные помещения дома, они вернулись в кабинет Карен. Она опустилась на диван и закрыла лицо руками.

Робби присел рядом.

– Похоже, y тебя были гости.

Она кивнула, не поднимая головы.

– Он забрал составленный мною портрет. И все мои заметки.

– Кто «он»?

Карен слегка повернула голову и глазами показала ему на стену позади них. Там, написанные губной помадой, четко вырисовывались слова, которые они так часто видели раньше:

– Это здесь, в…

 

…сорок пятая

– Черт возьми!

Робби не смог удержаться; слова сорвались с языка помимо его воли.

– Он был здесь, у тебя дома! Он рылся в твоих вещах.

– И увидел составленный мною психологический портрет. Теперь ему известно все, что мы знаем о нем.

– Черт возьми!

– Ты уже говорил это.

– Я должен позвонить Бледсоу, – пробормотал он, доставая сотовый телефон. – Нужно вызвать экспертов-криминалистов пусть они частым гребнем пройдутся по твоему дому. Это же фактически место преступления!

– Звони Бледсоу. А вызывать экспертов мы не станем, я ведь не имела права работать с материалами по делу Окулиста. Иначе нас поджарят быстрее, чем ты успеешь разогреть на сковородке бобы «Джолли грин джайант».

– Все равно ни к чему не прикасайся. Лучше пойдем отсюда, подождем его снаружи.

Карен вышла следом за Робби из дома, по-прежнему сжимая в правой руке свой «Глок». Она смотрела на себя как бы со стороны, пребывая в прострации, мысли хороводом кружились в голове, стремясь вырваться на поверхность, прежде чем она успевала снова загнать их внутрь.

Робби нажал кнопку отбоя и опустил телефон в карман.

– Он уже выехал. Должен быть здесь минут через пятнадцать, я застал его в штаб-квартире оперативной группы.

– Думаю, Бледсоу успеет и за десять, – невыразительным голосом ответила Карен, ощущая невыразимую пустоту внутри.

Она присела на каменные ступеньки крыльца и обхватила голову руками. Твердая, рубчатая рукоятка «Глока» неприятно царапнула кожу. Но ей было все равно.

– Просто не могу поверить. Он побывал в моем доме. Но почему я?

– Хороший вопрос, Карен. Почему именно та?

Карен покачала головой.

– Не знаю.

Робби поднялся и направился к автомобилю.

– Ты куда?

– У меня в багажнике лежит набор химикатов. По крайней мере, мы сможем обработать твой дом и хотя бы снять отпечатки пальцев.

– Да, – еле слышно прошептала она, – и окончательно затянем веревку на собственных шеях.

Робби вернулся с небольшим чемоданчиком. Опустив его на кухонный стол, он вынул из него набор для снятия отпечатков пальцев.

– Последний раз я распылял порошок года три назад, не меньше.

– Ты не захочешь знать, когда этим в последний раз занималась я.

Достав из набора пузырек с черным порошком объемом в две унции, он протянул Карен жесткую кисточку.

– Будь осторожна. Щетинки могут запросто повредить отпечаток.

– Замечательно! – Она пошла по коридору вглубь дома – Думаю, лучше начать с кабинета, потому что мы знаем наверняка, что он там был.

– Да, пожалуй, ты права. Но, если честно, я сомневаюсь, что мы что-нибудь найдем. До сих пор этот малый соблюдал дьявольскую осторожность. Ни одного случайного следа нашести местах преступлений. Так что у нас нет никаких оснований надеяться, что здесь он ошибется и снимет перчатки.

– Возможно, он не считал мой дом местом преступления. Проникновение со взломом – сущая ерунда по сравнению с серийными убийствами.

Робби начал с входной двери. Отобрав кисточку у Карен, он размял ее в пальцах, чтобы удалить выпадающую щетину, и обмакнул ее в содержимое пузырька. Легкими движениями он начал наносить порошок на дверную раму, стараясь работать осторожно и аккуратно.

– Если у тебя есть фотоаппарат, я могу отщелкать несколько снимков. Давай сделаем все по науке.

Карен достала из комода камеру с разрешением в восемь мегапикселей, в просторечии именуемую «мыльницей», и приняла снимать место преступления. В соответствии со стандартным правилами осмотра она сфотографировала свой кабинет с разных положений, включая снимок крупным планом надписи на стене и разбросанные по полу бумаги.

– Почему бы тебе не взять нингидрин? – предложил Робби – Начни распылять его по бумагам на полу. Мы знаем, что он просматривал их. И если он не надел перчатки, то и дактилоскопические следы мы, скорее всего, обнаружим – если обнаружим – именно на этих страничках.

Они принялись за работу, и только спустя пятнадцать минут когда от дверей раздалось негромкое «Привет труженикам!» Бледсоу, Карен подняла голову. Они с Робби вышли на крыльцо.

– Какого черта вы тут делаете?

– Ищем отпечатки пальцев.

– Может быть, для вас это новость, но у нас есть специально подготовленный персонал для такой работы.

– Нас учили собирать улики, – возразила Карен. – Просто это было давно.

– Да, пожалуй, слишком давно. – Бледсоу окинул их взглядом, потом посмотрел им за спину, в коридор. – Ладно, просветите меня. Что тут у вас стряслось?

Карен со щелчком сняла с рук латексные перчатки.

– Я разложила все бумаги на полу в своем кабинете. Те самые, которые Робби привез вчера. Материалы по делу Окулиста. Вчера вечером я выходила поужинать, а потом зашла в кино… и вернулась только сегодня утром, примерно полчаса назад.

Бледсоу выразительно приподнял брови и искоса взглянул на Робби. Мысленно складывал два и два. Карен была уверена, что он не подозревал о том, что между ними что-то есть. Но сейчас, скорее всего, он уже разложил все по полочкам. Совместная поездка в Уэстбери, то, что они понимали друг друга с полуслова…

– Значит, ты думаешь, что Окулист побывал у тебя дома где-то в промежутке между вчерашним вечером и сегодняшним утром.

– А ты так не думаешь?

– Похоже, это вполне очевидное умозаключение, – протянул Бледсоу. – Он пытается напугать тебя. Пытается залезть тебе в голову.

– Что ж, ему это вполне удалось.

– Ладно, давайте подведем предварительные итоги, – сказал Бледсоу. – Первое: преступник знает, где ты живешь. Второе: каким-то образом ему удалось узнать адрес твоей электронной почты. По какой-то причине он затеял интеллектуальные игры, пытаясь повлиять на тебя. С одной стороны, это хорошо. Потому что если мы бросим ему наживку, то сумеем и поймать его.

– Но при этом Карен подвергается риску. Не думаю, что игра стоит свеч.

Бледсоу отвел глаза.

– Это составная часть нашей профессии. Мы всегда рискуем.

– Кроме того, теперь мы знаем, что он приложил много сил, чтобы узнать твой домашний адрес, – подсказал Робби.

– Ты только что добавил еще один штрих в его психологический портрет, – согласно кивнула Карен.

– Пока нет ничего, чего бы мы уже не знали. Его подход означает тщательное планирование, которое, в свою очередь, подразумевает развитый интеллект. Организованность.

– Нам известно, что он делал, пока был здесь?

– Он пролистал лабораторные отчеты, выводы экспертов-криминалистов… и изучил составленный мною психологический портрет самого себя. Теперь ему известно все, что мы знаем о нем. Еще один Эд Кемпер.

– Кемпер, Кемпер… – Бледсоу щелкнул пальцами. – Что-то знакомое.

– Серийный убийца, который отирался рядом с копами в их любимой забегаловке. Он был в курсе всех мероприятий, которые они устраивали, знал обо всех уликах, которые у них были, потому что полицейские сами рассказывали ему обо всем. Они так и не заподозрили в нем убийцу.

Они молча стояли на крыльце и смотрели друг на друга. И Карен могла поклясться, что ее намек не остался незамеченным.

– Значит, наш парень может изменить свой МО, модус операнди, – сказал наконец Робби, – раз теперь он познакомился с нашим анализом себя самого… и следами, которые он оставил на месте преступления?

– Да. Он может изменить свой МО, но его ритуальное поведение останется тем же самым. – Карен пожала плечами. – Впрочем, до сих пор мне не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным. Да и история с Кемпером имела место задолго до того как я пришла в Бюро.

Бледсоу поинтересовался:

– Может, нам стоит обратиться к Дель Монако? Он называет себя ветераном твоего отдела. Возможно, в его практике бывали случаи, когда психологический профиль преступника становился известен подозреваемым.

– Мы не можем позвать на помощь Дель Монако, – возразила Карен, глядя себе под ноги, на растрескавшийся бетон. – Чтобы задать нужные вопросы, нам для начала придется рассказать ему о том, что у меня были документы, иметь которые мне не полагалось изначально. Так что первый вопрос, который он задаст нам, будет…

– Откуда ты получила материалы, если тебя отстранили от дела, – закончил вместо нее Бледсоу.

Робби поднял руку, как школьник на уроке.

– Подождите секундочку. Мы не можем быть уверены, что преступник и в самом деле видел свой психологический портрет. Мы же до сих пор не просмотрели бумаги, чтобы понять, чего не хватает.

Не говоря ни слова, Карен развернулась и направилась в кабинет. Мужчины пошли за ней. Она надела еще одну пару латексных перчаток, присела и принялась сортировать разбросанные по полу документы. Поскольку в распоряжении Карен оказалось, строго говоря, не официальное дело, вложенное в папку-скоросшиватель, а лишь отдельные странички, которые она сама разложила по стопкам, задача оказалась непростой.

– Ну? – не выдержал наконец Бледсоу. – Что-нибудь пропало?

Карен молча перекладывала документы из одной стопки в другую, одновременно просматривая их. Потом она уселась на пол, поджав под себя ноги, и оперлась спиной о диван.

– Психологический портрет исчез. Вместе с ним пропали бланки протоколов ЗООП, виктимологический анализ и…

– Что «и»? – спросил Бледсоу.

Карен проглотила комок в горле, прежде чем ответить.

– Фотографии с места преступления.

В комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина. Ее нарушил Робби:

– Карен, теперь нам точно придется доложить об этом.

Она выпрямилась.

– Ты что, сошел с ума? Ты собственными руками разрушишь две карьеры, не говоря уже о том, что моя и так на краю пропасти.

Робби опустился на пол рядом с ней и мягким, негромким голосом сказал:

– Карен, это плохо. Очень плохо. Это повлияет на его поведение на месте преступления.

– Следствие ведет наша оперативная группа, и никто другой! – рявкнул Бледсоу. – Мы втроем образуем ровно половину ее личного состава. Кроме того, руковожу ею я, а мне уже известно о том, что случилось. Так что стоит лишь заикнуться об этом кому-нибудь еще, Бюро и Полицейскому управлению, и нас линчуют. Поскольку Турстон сует нос во все дыры, меня моментально отстранят от дела. Или кто-нибудь из вас сомневается в этом, черт подери? Готов держать пари, Робби, что тебя просто вышвырнут вон, даже без выходного пособия. У тебя не будет ни малейшего шанса. А в результате весь ход расследования затормозится. Нет, я считаю, что мы должны сохранить… это маленькое происшествие в тайне.

Карен посмотрела на своего щепетильного напарника, тот ответил ей понимающим взглядом, и наконец оба подняли глаза на Бледсоу.

Тот кивнул. Высокие договаривающиеся стороны пришли к взаимовыгодному соглашению.

 

…сорок шестая

После того как они пришли к согласию, встал вопрос о связи Кап с убийцей. Они по-прежнему стояли на крыльце и оживленно дискутировали на эту тему.

– В чем бы ни заключался ответ, думаю, тебе небезопасно и дальше оставаться здесь. Он знает, где ты живешь и где тебя можно найти.

Карен стиснула зубы.

– Я никуда не поеду. Я не стану убегать. Я не позволю ему выгнать меня из собственного дома. – Она повернулась и направилась в дом. – Я не стану этого делать!

Бледсоу обменялся взглядом с Робби.

– Она может пожить у меня, – предложил Робби. – У меня есть свободная комната.

Уголки губ Карен дрогнули в улыбке, и она отвернулась, чтобы Бледсоу не увидел выражения ее лица. Очень смешно, Робби. Она знала, что Бледсоу – слишком хороший полицейский, чтобы не заподозрить, что между ними что-то есть.

– Ну ладно, все лучше, чем оставаться здесь, – проворчал Бледсоу.

– Значит, решено, – заявил Робби. – Ступай, возьми что-нибудь на первое время, и я…

– Нет! – решительно отрезала Карен, давая понять, что говорить больше не о чем и своего мнения она не изменит.

Но заставить Бледсоу замолчать было не так-то легко.

– Мы заключили соглашение насчет этого проникновения в твой дом. Но наш пакт считается недействительным, если ты намерена бессмысленно подвергать свою жизнь смертельному риску, А твое упрямство при всем желании нельзя счесть уважительной причиной.

Робби кивнул.

– Я согласен. Подведи черту в своих отношениях с этим парнем каким-нибудь более приемлемым способом.

Карен, сдаваясь, опустила руки.

– Ладно, уговорили, – вздохнула она. – Я поживу у тебя. Пару дней.

– А я отправлю кого-нибудь из детективов в штатском подежурить у дверей палаты Джонатана. Пока я еще не знаю, под каким предлогом это сделать, но что-нибудь придумаю.

– Вот мы и вернулись к главному вопросу, – заметил Робби. – В чем состоит твоя связь с преступником?

Карен в ответ лишь пожала плечами и направилась по коридору к своему кабинету. Большая часть документов уже была обработана нингидрином и аккуратно сложена в стопки.

– Ты сможешь разобраться с отпечатками?

Бледсоу тряхнул пластиковым пакетом, расправляя его.

– Я попрошу одного лаборанта сделать их анализ. Он мой должник с тех пор, как я оказал ему услугу – вытащил его из передряги, в которую он угодил при разводе. Он все проверит, не составляя формального рапорта или отчета о проделанной работе.

Он сунул стопку бумаг в пакет. За ними последовала и карта памяти с фотографиями, сделанными камерой Карен.

– Круто, – заметил Робби.

Карен, присев на край письменного стола, глядела на стену над диваном, где рдела оставленная преступником надпись.

– Это здесь, в… – пробормотала она.

Робби наклонил голову к одному плечу, потом к другому, рассматривая надпись.

– На этот раз он писал не кровью. – Он подошел ближе. Учитывая его высоченный рост, надпись оказалась как раз на уровне его глаз. – Похоже на губную помаду…

– Это она и есть. Все, я поняла, – заметила Карен, подходя к Робби.

Бледсоу положил пакет на стол и присоединился к ним.

– Что ты поняла?

Карен обменялась взглядами с Робби.

– Не могу поверить, что мы оказались настолько слепы, что не заметили этого с самого начала, – пробормотал тот.

Карен покачала головой, изумленно приподняв брови.

– Это же было у нас под самым носом.

– Что «это»?

Карен криво улыбнулась.

– Каждое сообщение означает одно и то же. «Это в крови». – Она скрестила руки на груди и прислонилась плечом к стен Преступник может оказаться возмущенным и разочарованый любовником, подцепившим ВИЧ, гепатит или еще какую-нибудь вирусную инфекцию от женщины. Такое поведение вполне согласуется с логикой насильников, которые переносят свой гнев с одной конкретной женщины на всех представительниц слабого пола в целом – или женщин определенного типа, напоминающих ту особу. от которой они заразились. И ощущение сходства может вызвать что угодно – запах, прикосновение, взгляд. И теперь мы вправе предположить, что у той женщины карие глаза, как у всех наших жертв. Но, опять же, это всего лишь возможность, а мы не можем оперировать исключительно возможностями и вероятностями, иначе рискуем заблудиться и утонуть в них. Откровенно говоря. я даже не уверена, что это нам чем-то поможет.

Бледсоу несколько минут молча расхаживал по комнате, потом вытащил из кармана свой сотовый телефон.

– Давайте соберемся в штаб-квартире через тридцать минут. Я назначаю общий сбор.

– Ты хочешь, чтобы и я присутствовала?

– Сегодня – да. Ответственность я беру на себя.

Когда она перешагнула порог штаб-квартиры оперативной группы, Франк Дель Монако сказал:

– Тебе не следует здесь находиться, Карен. Это плохая идея.

– Я уже большая девочка, Франк, так что можешь не разыгрывать роль заботливой мамочки. Я сама разберусь с Гиффордом.

Дель Монако открыл первую страницу газеты «Вашингтон геральд» и сунул ее Карен прямо в лицо. Аршинные буквы заголовка кричали:

АГЕНТ ФБР – УБИЙЦА ПО ПРОЗВИЩУ ОКУЛИСТ? ВОЗМОЖНО ЛИ ТАКОЕ? О ЧЕМ ГОВОРИТ ЕЕ ВОЗМОЖНАЯ ПРИЧАСТНОСТЬ К УБИЙСТВУ СЕНАТОРА?

Карен чувствовала себя так, как будто ей влепили пощечину. Статью предваряла большая фотография Карен, снятая несколько лет назад в Нью-Йорке, во время совместной операции ФБР с Агентством по предотвращению незаконного оборота наркотиков. Ей всегда нравилось это фото: она как раз надевала наручники на преступника, заставляя его расставить ноги пошире, волосы у нее растрепались, на лице было сосредоточенное и серьезное выражение. Снимок завершал самое крупное дело из всех, в раскрытии которых она принимала непосредственное участие. Репортеры из газеты «Нью-Йорк пост» вставили его в рамочку, которая теперь висела на стене в ее рабочем кабинете.

– Что, черт возьми, все это означает?

Она выхватила газету у Дель Монако из рук и стала читать статью. Бледсоу и Робби заглядывали ей через плечо:

… Источники, близкие к ФБР, утверждают, что личность преступника, проходящего под кличкой Окулист, хорошо известна Бюро, но ФБР не спешит предпринимать решительные шаги по его поимке, поскольку он является их штатным сотрудником. Специальный агент Карен Вейл, психолог-криминалист Отдела поведенческого анализа, прикомандированная к оперативной группе, которая работает над делом Окулиста, в настоящее время отстранена от работы за жестокое нападение на своего бывшего супруга, после которого он угодил на больничную койку с множественными переломами ребер…

– Сукин сын!

…Информированные источники также утверждают, что сенатор Элеонора Линвуд, подробности гибели которой не разглашаются по настоянию Полицейского управления Вены, стала очередной жертвой Окулиста. Интрига еще более запутывается оттого, что сенатор приходилась биологической матерью агенту Вейл, хотя Линвуд бросила ее, когда она была еще совсем ребенком…

Карен привалилась спиной к стене и соскользнула по ней на пол. Ноги отказывались держать ее, в голове царила звенящая пустота. Бледсоу и Робби как по команде присели рядом с ней.

– Карен, с тобой все в порядке?

– Дель Монако! – рявкнул Бледсоу, не делая ни малейшей попытки скрыть свое недовольство. – Сделай что-нибудь полезное и принеси ей воды. Быстро!

Где-то далеко-далеко, за пределами сознания, звучали чьи-то голоса. Карен чувствовала, что Робби опустился перед ней на колени и взял ее за руку. Его прикосновение было теплым, а вот ладони оказались влажными на ощупь. К губам ее прижался холодный край стакана, и она инстинктивно сделала глоток.

Слева к ней подскочила Манетт. Робби со страхом заглядывал ей в глаза. Карен оттолкнула стакан и попросила Робби помочь ей подняться. Он подвел ее к ближайшему столу и остался рядом. Наконец Карен ощутила, что в голове проясняется и она приходит в себя. Собравшиеся в комнате не сводили с нее глаз.

– Прошу прощения, – пробормотала она.

– Тебе не за что извиняться, – перебил ее Бледсоу. – Хэнкок грозился обратиться в средства массовой информации, если мы не возьмем тебя в разработку. Все это дерьмо собачье, так что можешь не беспокоиться.

– Мы с тобой, Кари, – добавила Манетт. – Ничего, все образуется. Ты только держись.

Карен облизнула пересохшие губы.

– Гиффорд… Я должна поговорить с Гиффордом.

– Он уже едет сюда, – сообщил Дель Монако, кладя на стол трубку радиотелефона. Он стоял в дверях, ведущих на кухню.

– Это ты сказал ему, что она здесь? – зловещим шепотом поинтересовался Робби, и лицо его исказилось от злости.

Сжав кулаки, он шагнул к Дель Монако, но Бледсоу схватил его за руку. Робби стряхнул его с себя и, в два шага оказавшись лицом к лицу с Дель Монако, схватил его за лацканы пиджака.

– О чем ты думал, а?

– Я думал о своей работе, Эрнандес. Босс позвонил мне и сообщил, что не может дозвониться до нее. И если бы я не сказал ему, что она здесь, он бы надрал мне задницу. – Он попытался стряхнуть с себя руки Робби. – А теперь отпусти меня, или мне придется побеседовать с твоим сержантом.

Сзади к Робби подошел Бледсоу. Несмотря на свой немаленький рост – пять футов и восемь дюймов – он едва доставал Робби до плеча.

– Успокойся, Эрнандес. Мы все расстроены и нервничаем. Давайте-ка лучше займемся делом.

Он с трудом оторвал руки Робби от пиджака Дель Монако. Тот взглянул Робби в лицо и принялся разглаживать смятые лацканы.

Робби повернулся к Карен, которая коротко кивнула ему. Бледсоу был прав, и она знала, что и он знает об этом. Карен отпила еще глоток воды, жалея про себя, что это не что-нибудь более крепкое, например виски или джин. Она не пила ни того, ни другого, но спиртное, по крайней мере, притупило бы ее тоску и беспокойство.

Дверь штаб-квартиры распахнулась, и через порог шагнул Синклер. Он, похоже, мгновенно уловил всеобщее напряжение и поющую в комнате тишину.

– Что, еще одна жертва? – Он опустил взгляд на свой сотовый телефон, словно не понимая, как это он умудрился пропустить вызов.

– Нет, – ответил Бледсоу и поманил его за собой в сторону, чтобы посвятить в суть происходящего.

Карен положила подбородок на скрещенные руки, пытаясь представить себе, что сейчас произойдет и что будет с ней потом. Перспективы вырисовывались не радужные и грозили захлестнуть ее с головой.

Она почувствовала, как Робби положил руку ей на плечо, давая понять, что он здесь, рядом и она может рассчитывать на его поддержку. Но Карен знала, что он не в состоянии сказать или сделать ничего такого, что вывело бы ее из-под удара национальных средств массовой информации. Суд Линча в общегосударственном масштабе. Как это удобно – иметь конкретного подозреваемого, на которого можно направить гнев и ярость! И все это в статье, которую совсем скоро растиражирует международная пресса.

Карен глубоко вдохнула, стараясь успокоить дыхание, и подняла голову. Собравшиеся смотрели куда угодно, только не на нее.

– Нас по-прежнему ждет работа, – произнесла она хриплым, шершавым голосом и воинственно мотнула головой в сторону Бледсоу, который, облокотившись на стену, негромко разговаривал с Синклером.

Уловив ее жест, тот оттолкнулся от стены.

– Да. Ладно, давайте приступим. – И он, пройдя вперед, повернулся лицом к остальным. – У Карен появилась новая теория относительно того, что могут означать эти надписи. Поскольку все они были сделаны кровью, то, возможно, убийца хотел сказать нам: «Это здесь, в крови».

Он сделал паузу, заметив, как кое-кто удивленно приподнял брови.

– ВИЧ, – сказала Манетт.

Робби по-прежнему не отходил от Карен ни на шаг. Тепло его тела, само его присутствие внушали ей уверенность. Странно, но Карен не могла вспомнить, когда в последний раз нуждалась в чьей-либо поддержке, чтобы вернуть веру в свои силы.

– Этим предстоит заняться в первую очередь, – сказал Робби. – ВИЧ, СПИД, гепатит С.

– Давайте распределим задания и примемся за них, – скомандовал Робби. – Манни, достань нам список всех банков крови в этом районе, а также реестр организаций и медицинских учреждений, с которыми они работают. Нам придется проверить все их базы данных, а потом сравнить с национальной базой данных ФБР и посмотреть, что дадут перекрестные ссылки. Мы ищем мужчин которым переливали зараженную донорскую кровь.

– Это то же самое, что пытаться мизинцем достать дно трехлитровой банки, – возразила Манетт. – И еще должна сказать вам как женщина, что удовольствия здесь мало. – Губы ее изогнулись в соблазнительной улыбке, и она озорно подмигнула Бледсоу щеки которого предательски заалели. – Может, лучше начать с жертв? Проверить, не был ли кто-нибудь их них заражен ВИЧ-инфекцией или гепатитом?

– Если оставить в стороне сексуальные намеки, то Мандиза права, – заявила Карен. – Предлагаю поискать тех, кто мог заразиться от жертв.

Бледсоу несколько мгновений обдумывал ее слова, потом согласно кивнул.

– Это поможет нам сузить круг подозреваемых, не так ли? – Он покачал головой с таким видом, словно не мог понять, как он не сообразил этого раньше. – Я сам займусь этим.

– Он может находить себе женщин через банк крови, – продолжала Манетт. – Может быть, наш парень работает там, а жертвы регулярно сдавали кровь. Я попробую составить список их доноров-женщин. Посмотрим, не сдавал ли кровь на протяжении последних пары лет кто-нибудь из жертв.

Карен на мгновение задумалась, а потом решила, что такие параметры поиска будут слишком уж жесткими.

– А как насчет других источников крови? Он мог лежать в больнице и заразиться там во время переливания. Если это было действительно так и он счел, что в этом виновата какая-нибудь женщина, то – раз, и он пускается во все тяжкие.

– Значит, нам придется проверить еще и лаборатории. Больничные и частные, – заметил Робби. – Сотрудники, поставщики, субподрядчики. Любой, кто страдает или страдал умственным расстройством.

– Хотите ограничиться региональным поиском? – полюбопытствовал Дель Монако. – Или все-таки национальным?

– Пусть будет местный для начала, – ответила Карен. – Если мы займемся всеми лабораториями в стране, то бумажной волокиты хватит на год, не меньше, а у нашего убийцы руки окажутся развязанными. А вот если поиск на местном уровне окажется безрезультатным, тогда можно расширить его до региональных границ, а потом провести и в национальном масштабе.

Дель Монако сердито притопнул ногой.

– Категорически не согласен! Первым делом – региональный поиск. Если выделить на него нескольких человек, то мы закончим через пару дней.

– Серийные убийцы начинают действовать поблизости от дома, потому что им знакомо окружение, – негромко заметила Карен.

Крупное лицо Дель Монако налилось кровью.

– Не нужно повторять прописные истины, Карен…

– Начнем с местного уровня, – решительно положил конец спорам Бледсоу. – Ограничим наши усилия радиусом в пятьдесят миль. При необходимости мы всегда сможем расширить диапазон.

– Географический профиль поможет нам сузить район поиска, – сказала Карен. Приятно было смотреть, как Бледсоу ставит Дель Монако на место.

Детектив наклонил голову, в упор разглядывая Дель Монако, который не слишком успешно делал вид, что внимательно читает какие-то бумаги. Должно быть, он почувствовал на себе взгляд Бледсоу, потому что сказал, не поднимая головы:

– Кто-то из помощников Кима Россмо уже подготовил его. Я сам им займусь.

– Вот и хорошо, – заявил Бледсоу. – Гораздо лучше и полезнее для дела, когда мы сотрудничаем друг с другом, верно? Мы все по одну сторону баррикады, и у нас одна общая цель – поймать этого засранца. Давайте не забывать об этом.

Он подождал несколько секунд» ожидая их реакции, затем приказал коллегам разойтись по своим делам.

Гиффорд прибыл в оперативный штаб полчаса спустя, через несколько минут после того, как разошлись последние сотрудники. Карен только-только закончила снимать новую копию с материя лов дела, когда входная дверь распахнулась и через порог шагнул Гиффорд. Его длинный черный плащ был расстегнут, руки он засунул глубоко в карманы. Первой ему на глаза попалась Карен которая не успела отойти от копировальной машины. Рядом лежала раскрытая папка с материалами дела. Она повернулась и направилась к нему, надеясь, что шеф не обратит внимания на то чем она занималась до его прихода. Ей придется давать какие-то объяснения, тогда как сейчас она хотела получить ответы на свои вопросы, а не подвергнуться допросу с пристрастием.

– Сэр, – начала Карен, останавливаясь в десяти шагах от копировального автомата. – Франк сказал, что вы хотели видеть меня.

– Я отправил вам текстовое сообщение. Но ответа так и не получил.

Она сняла с пояса свой коммуникатор и взглянула на экран.

– Ваше сообщение до меня не дошло.

Он остановился, глядя на нее сверху вниз.

– Угу. – Гиффорд окинул взглядом гостиную и столовую, превращенную в оперативный центр, и удовлетворенно кивнул. – А у вас здесь мило.

– Бледсоу – настоящий профессионал. Он знает, как организовать дело.

– Да, я вижу. Особенно когда об этом пишут на первых страницах газет.

Вот так. Не в бровь, а в глаз. И возразить нечего.

Карен чувствовала себя не в своей тарелке, не зная, то ли сесть, то ли оставаться на ногах. Раньше она никогда не терялась в присутствии Гиффорда, но сейчас был особый случай. Он специально пришел сюда для того, чтобы поговорить с ней. Очевидно, шеф только что узнал о том, что Линвуд была ее биологической матерью. Также, очевидно, в первую очередь его занимали выдвинутые в статье завуалированные обвинения против нее, отвечать на которые придется ему. Так что, пожалуй, будет лучше, если она предоставит ему право сыграть первым номером.

Гиффорд присел за ближайший стол. Рабочее место Синклера Он взял в руки баскетбольный мяч, лежавший на низенькой подставке, и задумчиво покрутил его в пальцах.

– Автограф самого Джордана?

Карей кивнула.

– Это мяч Буббы Синклера. Он держит его здесь в качестве талисмана. На удачу.

– Хм…

Шеф ограничился коротким мычанием. Косвенный намек на то, что пока что мяч особой удачи им не принес. Но он, во всяком случае, оставил комментарии при себе, что вполне ее устраивало. Только ядовитого сарказма от непосредственного начальства ей сейчас и не хватало. Она и так держалась из последних сил. В своем нынешнем состоянии Карен и предположить не могла, какой окажется ее реакция, и последнее, что ей было нужно в данный момент, – это сорваться и накричать на собственного босса.

По-прежнему не выпуская мяч из рук и держа его перед собой в длинных сильных пальцах, Гиффорд, откинувшись на спинку стула, задал простой и прямой вопрос:

– Итак, это правда, что Линвуд была вашей матерью?

– Да.

Ее ответ оказался столь же кратким и прямым. К чему переливать из пустого в порожнее?

– Хм… – Гиффорд взглянул поверх мяча на Карен. – Правда ли, что в ту ночь, когда ее убили, вы повздорили с сенатором?

– Правда.

Гиффорд задумчиво кивнул.

– И вы не сочли возможным упомянуть об этом, когда мы с вами стояли перед домом сенатора?

– Нет, сэр.

– А почему, черт возьми?

Вот теперь его раздражение прорвалось наружу, голос прозвучал неестественно громко, насупленные брови сошлись на переносице.

Карен откашлялась.

– Потому что если бы я рассказала вам об этом, вы ни за что не позволили бы мне осмотреть место преступления. И раз уж мы об этом заговорили… я не убивала ее.

Гиффорд, сидя на стуле, подался вперед, и пружины жалобно взвизгнули под его тяжестью.

– Агент Вейл, должен сообщить вам, что это был один из самых глупых поступков, которые вы совершили в своей карьере.

– Да, сэр. Но я рассказала обо всем Бледсоу и Эрнандесу…

– Ага, значит, теперь вы получаете распоряжения от них? Позвольте напомнить вам, Вейл, что я все еще остаюсь вашим начальником, хотя в последнее время вы демонстрируете печальную склонность забывать об этом.

– Сэр, я всего лишь хотела оказать посильную помощь.

Он снова принялся перекатывать мяч.

– Помощь, значит… Черт, сейчас мне понадобится любая помощь, какую только я смогу получить, вы не находите? За меня взялся сам директор Нокс. Он лично позвонил мне сегодня утром и пригласил к себе, чтоб его черти взяли! Вы знаете, что это означает? Это значит, что он вызывает меня на ковер, чтобы надрать задницу. Я рискую лишиться работы, вот что это значит.

– Я не собиралась впутывать вас в это дело. Это все Хэнкок…

– Хэнкок? Да, Хэнкок превратился в проблему, правильно? Тот самый Хэнкок, от которого я советовал вам держаться подальше, оставить его в покое и дать ему возможность благополучно повеситься.

– Сэр, он обратился к средствам массовой информации, чтобы отвлечь внимание от себя. Оперативная группа взяла его в разработку, у него, оказывается, был роман…

– Мне известно о его романе. Когда Турстон упомянул об этом в машине после того, как мы уехали оттуда, это я заставил его позвонить Бледсоу и рассказать обо всем. – Гиффорд положил баскетбольный мяч на подставку и уставился в стену перед собой. – Разумеется, мы сделали официальное заявление с опровержением всех выдвинутых против вас обвинений. – Он опять засунул руки в карманы плаща. – Не знаю, чем все это закончится, но вот что я хочу вам сказать: нам придется нелегко. Всем нам. И это еще мягко сказано. – Шеф повернулся к ней лицом. – За одно только сегодняшнее утро моя секретарь приняла семнадцать телефонных звонков от разных изданий. После того как «Геральд» опубликовала свою историю, ее подхватили газеты по всей стране. О ней слышал даже мой приятель, а он работает в Новом Скотланд-Ярде. Это же гром среди ясного неба: ФБР скрывает тот факт, что один из его психологов-криминалистов является серийным убийцей!

– При всем уважении должна заметить, сэр, что вы – не единственная пострадавшая сторона в этом деле. – Карен вдруг ощутила прилив сил и уверенности. Сколько можно стонать и жаловаться, можно подумать, речь идет только о нем! – Это меня обвиняют в том, что я зверски убила семерых беззащитных женщин. Как, по-вашему, я должна себя чувствовать, а?

Гиффорд не ответил. Он отвел глаза и пнул ни в чем не повинный силовой кабель, который тянулся по полу к компьютеру» стоявшему на столе Бледсоу.

– Есть только один способ решить эту проблему. – Он поднял на нее глаза.

– Найти убийцу, – сказала она.

Гиффорд встал, прошел мимо нее к двери и взялся за ручку.

– Да, найти убийцу.

Карен смотрела, как он уходит, и думала о том, было ли это неофициальное разрешение пустить в ход все возможные средства и руководствоваться принципом «победителей не судят» или же прямой приказ найти убийцу, который превратил его жизнь в ад.

Но, оставшись одна, она вдруг поняла, что это не имеет никакого значения. Окулист избрал ее своей целью, сделал мишенью, вломился в ее дом, вторгся в ее личную жизнь. А сейчас он помогал разрушить ее карьеру. Она должна была как можно скорее найти этого негодяя, пока он не уничтожил ее – изнутри.

Теперь это стало ее личным делом. Вопросом жизни и смерти.

 

… сорок седьмая

Прошел какой-нибудь час, и погода испортилась окончательно. Небо затянули тяжелые грозовые тучи, подул порывистый ветер, температура резко понизилась. Проведя последние три часа с Джонатаном, сейчас Карен сидела в своем кабинете, дверную коробку в котором до сих пор покрывал порошок для снятия отпечатков пальцев. И хотя она не собиралась задерживаться тут надолго, одно ее присутствие здесь давало понять убийце, что он не сможет выгнать ее из собственного дома. Карен хотела показать преступнику, что не боится его. Тем не менее «Глок» со взведенным курком лежал у нее на коленях. Просто так, на всякий случай.

Телефон звонил беспрерывно. Ведущие программ новостей и репортеры всей страны жаждали услышать, как она отреагирует на обвинения, выдвинутые анонимным «информированным источником». Карен хотелось рассказать им все без утайки, объяснить, что они стали жертвой тривиального обмана и ловкой подтасовки фактов, попались на удочку манипулятора, единственная цель которого – отвлечь внимание от собственной персоны.

Но увы… Она не могла позволить себе роскошь высказать подобные мысли. Жизнь ее следовала случайным и опасным курсом, и лучшая тактика в данном случае – держать рот на замке. В ситуациях крайнего порядка, подобных той, в которой она очутилась сейчас, нельзя было рисковать, навлекая на свою голову дополнительные неприятности.

Вот опять зазвонил телефон. Включился ее автоответчик. Карен увеличила громкость, чтобы запись можно было слышать из кабинета, отслеживая звонки на тот случай, если позвонит кто-то действительно нужный. Но это оказался очередной репортер, на этот раз из Южной Калифорнии. Она вздохнула и вернулась к изучению материалов по делу Окулиста. С этой копией она намеревалась не расставаться ни на минуту и носить ее с собой повсюду. Впрочем, Карен прекрасно понимала, что предосторожность несколько запоздала: убийца видел материалы и даже забрал некоторые из них, и тут уже ничего нельзя было поделать.

Карен опять вернулась мыслями к связи, существовавшей между нею и неизвестным подозреваемым, НЕПО. Ей казалось, что немаловажную роль играет ее родство с Элеонорой Линвуд, седьмой жертвой Окулиста– Ведь убийца выплеснул необузданную ярость не на кого-нибудь, а именно на ее биологическую мать. Он явно руководствовался личными мотивами. Об этом можно было с уверенностью судить хотя бы по тому, с какой жестокостью он изуродовал лицо и тело Линвуд. И это при условии, что Хэнкок здесь не при чем. Хотя ей очень хотелось поверить в то, что он несет ответственность за случившееся, в глубине души Карен сознавала, что Хэнкок не способен на такой поступок. Она уже давно смеялась ему в лицо, ставила под сомнение его профессиональные способности и бросала ему вызов. И ни разу он не сорвался и не набросился на нее, не объявил ей войну, явную или тайную. Да, конечно, он открыто угрожал ей несколько дней назад, в штаб-квартире оперативной группы, но она отнесла это на счет уязвленного мужского самолюбия и повышенного уровня гормонов тестостерона. Все-таки это совсем не то что прерванная любовная интрижка со всеми чувствами и эмоциями – гневом, предательством, обидой, которые ее сопровождали.

Тем не менее он обвинил Карен в том, что его карьера потерпела крах. Но, опять же, это разочарование не могло оказаться столь же сильным, как тот факт, что его отвергли в качестве любовника… Правда, в то время он оказался в незавидном положении. И у него было целых шесть лет, чтобы копить ненависть и созреть для мести.

Карен с силой потерла глаза и взглянула на часы. Пора возвращаться к Робби. Она принялась собирать бумаги, и в это мгновение опять зазвонил ее телефон. На этот раз ей пришел факс. «OfficeJet» включился и начал прием сообщения. Бросив взгляд на дисплей, Карен узнала номер абонента – он принадлежал Отделу психологов-криминалистов.

Наконец из щели выползла первая страница, на которой рукой Дель Монако было написано, что за ней последует географический профиль. Когда из аппарата показался край второй страницы, сердце Карен забилось чаще. Она вытянула шею, стараясь читать сразу же, по мере того как бумага выползала из принтера.

Но, поняв, что документ получается длинным, она вышла из комнаты, чтобы приготовить растворимый мокко. Обычно темный сладкий шоколад успокаивал ее взвинченные нервы. Во всяком случае, ей казалось, что возбуждение уходит, а мысли обретают стройность и ясность. «Пожалуй, – подумала Карен, – мне нужно иметь в машине целую коробку этого напитка».

Она услышала, как пискнул факсимильный аппарат, подавая сигнал о том, что передача завершена, и побежала в кабинет. Выхватив стопку листов бумаги из поддона принтера, она тут же позвонила Бледсоу.

– Я только что получила географический профиль, – сообщила она. – Мы можем через пару часов собраться все вместе, чтобы обсудить его?

Бледсоу ответил, что оповестит всех членов оперативной группы, а она, радуясь, как ребенок, только что выигравший в «кошелек или жизнь» коробку конфет, поспешила разложить вокруг себя страницы отчета.

 

…сорок восьмая

Штаб-квартира оперативной группы утопала в снегу. Последние два часа он валил не переставая. Снежинки белым одеялом укутали тротуары и дороги, и за рулем приходилось соблюдать максимальную осторожность.

Карен схватила свой кожаный портфель, выскочила из машины и побежала к дому, стряхивая с лица тающие хлопья снега. Ступив на бетонное крылечко, она поскользнулась и едва не упала. Левое колено пронзила резкая, обжигающая боль. Только этого не хватало! Оставшиеся несколько шагов до входной двери она проделала очень медленно и осторожно, потом аккуратно вытерла ноги о мохнатый коврик – при каждом движении боль в колене становилась сильнее – и вошла.

Дель Монако уже был здесь. Он стоял рядом с Бледсоу, оживленно втолковывая ему что-то и то и дело тыча пальцем в страницу отчета. Его экземпляр был распечатан в цвете, так работать с трехмерными картами и диаграммами было не в пример легче. Карен же получила копию третьего поколения, на которой доминировали два цвета – серый и темно-серый. Припадая на больную ногу, она подошла к Бледсоу.

– Что случилось?

– Поскользнулась на льду. – Она кивнула на отчет. – Ну, как по-твоему, поможет он нам?

Бледсоу пожал плечами.

– Еще не знаю. Я только что взял его в руки.

Поверх ее плеча он бросил взгляд на комнату» которая постепенно заполнялась членами оперативной группы. Пересчитав своих сотрудников, как наседка цыплят, он посмотрел на Карен.

– Ну что, может, введешь нас в курс дела?

– Одну минуточку, – вмешался Дель Монако. – Я полагал, что это моя прерогатива…

– Знаю, знаю, но я хочу, чтобы это сделала Карен. Никаких обид.

Дель Монако нахмурился и направился вглубь комнаты, Проходя мимо Карен, он слегка задел ее плечом, но и не подумал извиниться. Бледсоу весело подмигнул ей и уселся на свое место.

Карен попросила Дель Монако передать ей цветной экземпляр географического профиля. Тот взял его в руку и поднял над головой, всем своим видом говоря: «Тебе надо, подойди и возьми».

Ну вот, опять борьба за власть. Впрочем, не она первой открыла военные действия. Стараясь не хромать, она прошла через комнату. Взяв у Дель Монако бумаги, она решила остаться на месте и уже отсюда начать обсуждение. Она стояла спиной к нему, и Дель Монако, фыркнув, как рассерженная кошка, вынужден был отъехать в кресле на колесиках на несколько футов в сторону от своего стола, чтобы видеть ее лицо.

– Я попросила Кима Россмо в техасском отделении ФБР составить для нас географический профиль, – начала Карен. – Мне довелось работать с Россмо над несколькими делами об убийстве, и его работа произвела на меня исключительно благоприятное впечатление. А этот отчет подготовил для нас Уильям Бруссард, его помощник.

Она перевернула несколько страниц документа, возвращаясь к началу.

– Я не совсем понимаю, что такое географическое профилирование, – признался Синклер.

Манетт небрежно откинулась на спинку стула.

– Скорее всего, нас ожидает очередная порция «может быть, да» и «может быть, нет», – заявила она.

– Думаю, этот отчет покажется тебе намного более осязаемым и ощутимым, Мандиза, – возразила Карен. – Он представляет собой компьютерный алгоритм, отслеживающий поведение убийцы на местности на основе анализа мест совершения им преступлений и пространственной, или географической, взаимосвязи между ними. Использование географического профиля в сочетании с поведенческим анализом дает потрясающие результаты, потому что на соображения, по которым преступник выбирает район действия, влияют такие факторы, как то, кем он является на самом деле и какие побудительные мотивы им движут.

– Получается, это объективная, а не субъективная оценка? – вступил в разговор Бледсоу.

– И да, и нет. В этом профиле сочетаются и качественный, и количественный аспекты. В последнем, например, реализованы объективные измерения того, что Россмо называет «точечным шаблоном», созданным на основе расположения мест совершения преступлений. А качественный аспект подразумевает интерпретацию «мыслительной карты» убийцы.

– Я бы предпочла больше узнать о компьютерном анализе, – заявила Манетт. – Теорий я наслушалась уже достаточно. Дайте мне что-нибудь конкретное.

– Россмо разработал принцип, который он называет «криминальной географической траекторией». Он берет места совершения преступлений, анализирует их и выдает трехмерное вероятностное распределение того, где может находиться дом и место работы убийцы. Чем выше значение «точечного шаблона», тем больше вероятность того, что мы узнаем, где живет или работает преступник. После этого трехмерное распределение, которое он именует «плоскость опасности для жизни», накладывается на карту региона, и мы получаем географический профиль действий преступника. Россмо говорит, что географический профиль является отпечатком, или слепком, с познавательной карты преступника.

– И эта ерунда действительно работает? – недоуменно поинтересовался Синклер.

– Да, эта ерунда, как ты выразился, действительно работает, – подтвердила Карен.

Дель Монако, все еще негодующий из-за того, как невежливо, по его мнению, обошелся с ним Бледсоу, высунулся из-за Карен.

– Я работал с этим парнем и могу лично проголосовать за него, – сообщил он.

Карен полуобернулась к Дель Монако и метнула на него острый взгляд, словно говоря, что ни она сама, ни Ким Россмо не нуждаются в его одобрении и поддержке.

– Этот профиль действительно помогает нам определить направление поиска, – продолжила она. – А когда у нас появятся первые подозреваемые, мы можем расставить приоритеты относительно того, кем из них стоит заняться в первую очередь, исходя из того, в каком месте они живут или работают.

– Кроме того, мы можем предупредить патрульных о том, чтобы они проявляли повышенную бдительность в тех районах статистическая вероятность действий преступника наиболее высока, – подхватил Робби.

– Мне это нравится, – заявил Бледсоу.

– Это достаточно конкретно для тебя? – поинтересовалась у Манетт Карен.

Та кивнула головой и задумчиво прикусила нижнюю губу.

– Мне тоже это нравится. Но свое мнение я приберегу до того момента, как мы поймаем этого ублюдка.

– Итак, что показывает нам этот профиль? – спросил Бледсоу Карен взглянула на Дель Монако.

– У тебя есть копии?

Тот открыл толстый конверт коричневой манильской бумаги и достал из него несколько экземпляров, скрепленных скобками. Они быстро разошлись по комнате.

– Откройте отчет на странице восемь, – сказала Карен и зашелестела страницами. Яркие брызги цвета ослепили ее, как радуга в солнечный день. Да, это не унылая черно-белая копия, с которой пришлось работать ей самой.

– Похоже, у нас появилось несколько участков, на которые нужно обратить самое пристальное внимание, – заметил Робби.

Синклер уткнулся носом в документ.

– Ты, должно быть, шутишь! Они занимают площадь… минутку… триста или четыреста квадратных миль! Это чертова пропасть территории, на которую нужно «обратить самое пристальное внимание».

– Да, ты прав, но, опять же, этот район разбит на отдельные участки по степени важности. Посмотри на ключевые символы внизу, они выделены цветом и высотой трехмерной диаграммы.

В комнате снова воцарилась тишина, детективы сосредоточенно разглядывали карту.

Наконец Манетт откинулась на спинку стула.

– И все равно территория получается очень большая. К тому же нет никакой гарантии, что он будет придерживаться какого-то одного конкретного района, только потому, что мы так думаем. А если мы снимем патрульных с одного района и перебросим их в другой, который считаем наиболее вероятным…

– Получается, как в русской рулетке, – проворчал Синклер и подмигнул Карен. – А уж в рулетке я разбираюсь.

Бледсоу встал из-за стола.

– В общем, во всем, что мы делаем, присутствует некоторый элемент риска. Иногда приходится полагаться на случай и надеяться, что нам повезет. Но, по крайней мере, теперь на нашей стороне играет статистический анализ, и у нас есть, с чего начинать. Кроме того, насколько мне известно, стопроцентно выигрышных вариантов не бывает. А пока что я передам эту информацию соответствующим полицейским управлениям, пусть сами решают, как ее использовать.

Запищал чей-то телефон, и Робби с Синклером одновременно потянулись к карманам. Оказалось, звонили Синклеру.

– Дайте мой номер телефона начальникам этих полицейских управлений, – обратился Дель Монако к Бледсоу. – Они могут не знать, что ищут, или какое значение имеет то, что они от нас получат.

Блдесоу кивнул в знак согласия.

– Предлагаю сесть на телефон вместе.

Синклер захлопнул свой телефон и швырнул его на стол.

– У нас новости. Это насчет Хэнкока. Предлагаю включить этого засранца в географический профиль и посмотреть, не окажется ли его дом в районе, наиболее вероятном для проживания преступника. Где он работает, мы уже знаем. Звонил один мой приятель. У Хэнкока нет алиби ни на одно из убийств, совершенных Окулистом. Каждый раз он был в городе, но не на службе.

Робби выразительно приподнял брови.

– Предлагаю взяться за него по-настоящему. По крайней мере, можно попробовать раскрутить его насчет Линвуд, а если повезет, то и на все остальное.

– Его держат под наблюдением, – сообщил Бледсоу. – Незаметный и ненавязчивый хвост, который записывает все его передвижения. Ему определенно не сидится дома, он объездил кучу фирмочек, занимающихся вопросами безопасности, и даже несколько юридических контор, раздавая свое резюме. Пока что ничего подозрительного.

– Еще бы, ведь мы следим за ним, – сказала Карен. – Он конечно, полный засранец, но, учитывая опыт его работы в правоохранительных органах, он наверняка заподозрил, что находится под наблюдением.

Бледсоу снял трубку радиотелефона на стене.

– Думаю, у нас есть все основания для того, чтобы получить ордер на обыск. Эрнандес, это твоя епархия. – Он перебросил телефонную трубку Робби. – Я свяжусь с лабораторией в своем полицейском участке и попрошу их направить бригаду экспертов-криминалистов к нему домой. Нам придется прочесать его квартиру мелким гребнем. В буквальном смысле.

Синклер расхохотался.

– Пожалуй, это единственный способ убедиться в том, что он чист.

 

…сорок девятая

Он взглянул на статью, которую они посвятили этой суке Линвуд. Сенатор штата, скажите на милость! Они что, не знали, что она погрязла в коррупции, как и большинство политиков? Да им плевать на все, что не касается их лично. Как бы мне собрать еще больше денег на свою избирательную кампанию? Как бы мне обеспечить свое переизбрание?

У всех политиков есть сокровенные темные секреты. Скелеты в шкафу. Интрижки на стороне, супружеские измены, незаконные сделки. Скрытые от налогообложения доходы. И прочие тайны, подобные тем, которые хранила эта сука Линвуд. Тайны, ради которых стоит убивать.

На мгновение он задумался над тем, сколько времени им понадобится, чтобы узнать ее тайну. Если это толковые полицейские, то, пожалуй, им не потребуется слишком уж много времени. А вот если они действительно такие бестолковые и беспомощные, какими выглядят – взять хотя бы тот факт, что до сих пор они не сумели поймать его! – то они могут и никогда не узнать об этом. И тут его как громом поразило. Может быть, ему стоило оставить для них подсказку?

Но что за жизнь без риска? Если бы он перестарался и преподнес им тайну на блюдечке, что они подумали бы о нем? Он умнее их, и он это доказал! Им никогда не найти его, как он и подозревал с самого начала. Ему осталось сделать еще кое-что, парочку вещей, и все, он покончит с этим. А что, если он совершит задуманное, а они так никогда не узнают, кого им следует винить? Хорошо это или плохо?

Кто будет знать обо всем? О том, что он – гений? Никто. Это плохо. И неинтересно.

Он не должен останавливаться, он не хочет останавливаться. А раз он не хочет, значит, и не станет останавливаться. Жажда убийства была еще слишком сильна в нем. Она… наполняла его. Когда его охватывало такое желание, его следовало удовлетворить. Но это навело его на мысль, что он, возможно, контролировал свои поступки совсем не так хорошо, как ему представлялось. Может быть, все дело не в том, что он хочет продолжать убивать, а в том что ему необходимо продолжать.

Внезапно эта мысль привела его в восторг. Он открыл дверцу морозильной камеры и вытащил оттуда свою постоянно пополняющуюся коллекцию рук. Каждая из них запомнится ему навсегда, и каждую можно с полным правом назвать шедевром. В своем роде, конечно.

Он выложил их на стол перед собой, расположив полукругом, внутри которого лежали бумаги, которые он раздобыл совсем недавно. Да, читать их было интересно и непривычно… психологический портрет, составленный старшим специальным агентом ФБР Карен Вейл. Очень впечатляет. Его делом занимается старший специальный агент – надо же! – а не просто специальный. Впрочем, они там все специальные, не так ли? Во всяком случае, они, похоже, думают именно так.

О, а вот это действительно недурной пассаж. «…Он определенно умен, уровень интеллектуального развития выше среднего. Может иметь специальное образование в области искусствоведения, теоретическое или практическое. Он может быть даже неудавшимся художником…»

Художник-неудачник?

«Сука! Мне удается все, что я задумал, и я – НАСТОЯЩИЙ художник! Приходи посмотреть на мою студию-мастерскую, на мои работы. Поговори с моими учениками. Как ты смеешь сомневаться в моих способностях и таланте?!»

Он нашел то место в документе, на котором остановился, и продолжил чтение: «…Имеет несколько укоренившихся подсознательных проблем… тяжелое детство…»

Господи, неужели это так заметно? Да! У него и впрямь было тяжелое детство.

«Или ты невероятно глупа, или не желаешь замечать очевидного. Я же открытым текстом написал тебе об этом. Я не мог выразиться яснее. Или для того, чтобы понять смысл, который я вложил в свое письмо, нужен старший специальный агент ФБР, психолог-криминалист вдобавок?»

Он перешел к следующему абзацу. «…Зацикленность на глазах может носить символический характер… вероятно, отец унижал его, говоря, что окружающие видят в нем неудачника…».

Очень занятное наблюдение, которое показывает глубокое знание предмета. Честно говоря, ему самому и в голову не приходило взглянуть на свое поведение под таким углом. Очень интересно. И, вынужден был признать он, очень точно подмечено. Она таки сумела подметить некоторые особенности его характера. Да уж, в наблюдательности ей не откажешь, следует отдать должное этому психологу-криминалисту. Он оказался настолько великодушен, что мог позволить себе проявить уважение к противнику.

А вот то, что он вспарывал этим сучкам животы, она объяснить не могла. Можете считать это проявлением гнева и ярости, старший специальный агент Вейл. Или крайнего унижения, или власти над ними. Смотря как вы это видите.

Он перевернул страницу и прочитал еще несколько строк. Ему потребуется некоторое время, чтобы переварить все это. Но, судя по тому немногому, что у них было на него, время у него есть

 

…пятидесятая

Дом, в котором жил Чейз Хэнкок, представлял собой одноэтажный, хорошо ухоженный особнячок, который лет десять назад претерпел некоторую реставрацию и перестройку. Внутри появилась встроенная тиковая мебель, панель плазменного телевизора со стереофоническими колонками, обеспечивающими объемный звук, и отделанные рюшами занавески на окнах, во весь голос кричавшие о том, что к их выбору приложила руку женщина. Сейчас, впрочем, как и раньше, Хэнкок был холост. Жены у него не было никогда. Поневоле напрашивалось предположение, что он нанимал декоратора.

С полным правом также можно было предположить, что после увольнения из ФБР он не бедствовал. Отнюдь.

– И за что же он так невзлюбил Карен? – размышляя вслух, поинтересовался Робби.

– Уязвленное мужское самолюбие, – пояснил Бледсоу. – Она получила то, чего добивался он. Раны такого рода заживают очень нескоро.

Он остановился посреди гостиной и провел ладонью по кожаной обивке дивана, коих здесь было несколько.

– Дорогое удовольствие. Похоже на овчину, дубленку из которой носил мой отец. – Он обратился к одному из экспертов-криминалистов, широким жестом пригласив его входить и не стесняться. – Мы ищем все, что может иметь отношение к убийству. Волосы и волокна ткани, которые можно сравнить с теми, что мы обнаружили в домах жертв. Кровь. Тупые предметы, используемые в качестве оружия. Да что мне объяснять, вы и сами все прекрасно знаете!

– Для начала мы пройдемся по дому вакуумным пылесосом, – сказал эксперт. – Когда мы обработаем все комнаты, вы сможете войти и заняться своим делом.

– У Хэнкока было время навести порядок, – заметил Робби. – Ты думаешь, мы что-нибудь обнаружим? Он знает процедуру, знает, что и как мы станем искать. В конце концов, он же работал с нами.

Бледсоу пожал плечами.

– Никогда не видел идеального убийства, Эрнандес. Даже если он – мистер Совершенство, все равно должно остаться хоть что-нибудь.

Они вышли наружу, в сырой и промозглый зимний день. Футах в десяти от них на пронизывающем ветру, опершись спиной о «акуру» и скрестив руки на груди, стоял Чейз Хэнкок собственной персоной.

Робби повернулся к Бледсоу.

– Чем бы ни было это твое «что-нибудь», я надеюсь, мы найдем его.

 

…пятьдесят первая

Направляясь в клинику к Джонатану, Карен проверила с сотового телефона свою голосовую почту. Было зафиксировано тридцать новых сообщений, после чего автоответчик отказался принимать следующие. Прослушивая их, Карен поняла, что все они поступили от средств массовой информации со всей страны, включая парочку зарубежных изданий. Сгоряча она решила было удалить все сообщения одним махом, но потом передумала. Их стоит прослушать еще раз, более внимательно, на тот случай, если какое-нибудь из них имеет отношение к Эмме или Джонатану. Или к ней самой: с ней могли связаться СВР, Гиффорд или Джексон Паркер.

Прикрепив к уху гарнитуру «Bluetooth», Карен села за руль и принялась прослушивать сообщения сначала. Она переходила к следующему, как только убеждалась, что текущая запись не представляет интереса. Прослушав все сообщения до конца, она удалила их. Ничего важного.

Вскоре она подъехала к клинике и сразу же направилась в отделение реанимации. Здесь Карен ждал неприятный сюрприз: в коридоре ее встретил какой-то мужчина лет тридцати в брюках цвета хаки и рубашке из ткани типа «рогожки» с запонками на манжетах. Зажав в руке диктофон с микрокассетой, он сунул его Карен в лицо и принялся засыпать ее вопросами:

– Агент Вейл, как вы относитесь к тому, что вас считают жестоким убийцей по прозвищу Окулист?

Карен, не останавливаясь, отвела в сторону его руку с диктофоном.

– Я лично не верю в то, что вы – убийца, – продолжал ушлый репортер, – но какие чувства испытываете вы, зная, что ваша фотография появилась на первых страницах всех газет страны?

Карен остановилась и развернулась к нему. Он оказался намного моложе, чем она решила, мельком глянув на него при встрече. – Давно подвизаешься в своей профессии, малыш? Еще не сбил ноги, а? У тебя одного из всей вашей пишущей братии хватило ума пробраться на этот этаж, и что же? Ты задаешь те же самые убогие вопросы, что и все они. Даже если бы мне вдруг приспичило поговорить, чего мне совершенно не хочется, скажу откровенно, ты не заслужил услышать ответ!

Репортер настолько опешил, что даже не нашелся, что сказать, рука с диктофоном опустилась. Карен повернулась и зашагала по коридору.

– Как насчет того, чтобы дать мне еще один шанс? – крикнул он. – Мы могли бы встретиться за обедом, я угощаю…

Еще издали Карен заметила мужчину лет двадцати пяти, в хирургическом халате и брюках, переминавшегося с нош на ногу у дверей палаты Джонатана. Шестое чувство подсказало ей, что это детектив, которого прислал Бледсоу, и действует он под прикрытием. Глаза их. встретились, и мужчина коротко и незаметно кивнул, приветствуя ее. Карен поняла, что его должным образом проинструктировали и он знает ее в лицо… или же он услышал достаточно из ее недолгого разговора с репортером, чтобы сделать правильные выводы.

Остановившись у стола дежурной медсестры, Карен попросила найти по внутренней связи доктора Альтмана. Женщина с опаской взглянула на нее, слегка отодвинулась вместе со стулом и потянулась к телефону. Набирая номер, она не спускала глаз с Карен.

– Это просто невероятно, – пробормотала себе под нос Карен, повернулась и толкнула дверь, ведущую в палату Джонатана.

Она остановилась у кровати сына в ожидании доктора Альтмана. Ее не покидало ощущение, что невропатологи боятся и не любят таких вот случаев, где им только и остается, что совершать ежедневный обход, то есть выполнять однообразные, рутинные и предписанные инструкциями действия: осматривать пациента, пробегать взглядом листок с назначениями и показаниями, разговаривать с безутешными родителями… не зная, что еще им сказать. Разумеется, бывали и радостные моменты, когда ребенок выходил из комы. Вполне может быть, что только благодаря им врачи держались, и это позволяло им заниматься пациентами, сознание к которым так и не возвращалось. Немногие громкие победы и счастливые исходы делали неизбежные поражения более Терпимыми, что ли. Иногда. По крайней мере, в теории.

Карен прижалась губами ко лбу Джонатана и взяла его за руку. Слеза соскользнула по ее щеке и упала ему на лицо. Она осторожно вытерла ее и замерла, глядя на сына и вслушиваясь в его размеренное дыхание. Она сказала, что пришла навестить его. В остальном она чувствовала себя столь же беспомощной, как и в ее представлении доктор Альтман. В эту минуту врач просунул голову в дверь и улыбнулся, увидев Карен. Он вошел в палату, тепло поздоровался с ней за руку и взял карту Джонатана, чтобы просмотреть записи сделанные медсестрой.

– Полагаю, вы хотите знать, как дела у вашего сына, – рассеянно обронил он.

– Я пришла сюда не для того, чтобы продавать пирожки, испеченные герлскаутами.

Альтман поднял на нее глаза. На лице его было раскаяние: он сообразил, что задал дурацкий вопрос.

– Нет, разумеется, нет, – спохватился он и положил на ночной столик металлическую дощечку с картой Джонатана.

– Простите меня, – сказала Карен.

Альтман пожал плечами.

– Не стоит извиняться. Я читаю газеты и понимаю, какой стресс вы испытываете. Но у меня есть для вас хорошие новости. Смотрите.

Он склонился над мальчиком и хлопнул в ладоши перед его лицом. Глаза Джонатана дрогнули и на мгновение открылись. Альтман оглянулся на Карен с таким видом, словно ожидал услышать крики восторга по поводу столь несомненно чудесного действа.

– Вы видели?

– Видела что? Да, он моргнул, ну и что?

– Как это что? Раньше подобной реакции у него не наблюдалось. У него восстанавливается ментальная психическая функция. Его мозг приходит в себя, если можно так сказать.

Карен удивленно приподняла брови, а потом негромко выдохнула сквозь сжатые губы.

– Да, похоже, это действительно очередной маленький шаг на пути к выздоровлению.

– В этом и заключается природа его состояния. Маленькие шаги приводят к значительному улучшению. Скажу вам откровенно, меня очень радует прогресс Джонатана.

– Ради этого вы и живете, верно? Я хочу сказать, на мой взгляд, ваша работа похожа на расследование, на поиск убийцы. Незначительные улики, собранные на каждом месте преступления, постепенно, с течением времени, складываются в общую картину. И маленькие шаги имеют очень большое значение.

Альтман улыбнулся.

– Это точно. Конечно, ежедневное улучшение может показаться вам чудовищно медленным, но я отношусь к этому, как к составлению головоломки. Я ищу следующий фрагмент, а потом еще один, и еще, и так далее. Кусочек к кусочку, пока вся головоломка не оказывается сложенной. Это к тому, что ответ на ваш вопрос, ради чего я живу, звучит следующим образом: «Чтобы сложить головоломку».

Карен кивнула. Такая новая для нее перспектива и взгляд на вещи придавали сил.

Аналогия с охраной правопорядка была для нее проста и понятна. Если улики накапливались и накапливались, если в ходе расследования появлялись все новые и новые следы и ниточки, она непременно раскроет дело. Применительно к Джонатану это означало, что она смирится с медленным, но неуклонным прогрессом в его состоянии.

Она поблагодарила врача, который кивнул на прощание и вышел из палаты.

Мало-помалу, подумала она, шаг за шагом. Карен поцеловала сына в щеку и прошептала ему на ухо:

– Держись, Джонатан! Помнишь, как ты был совсем маленьким и только начинал учиться ходить? Одну ножку перед другой, один маленький шажок за другим. Ты справишься, я знаю. Слышишь, родной мой?

Она ждала, надеясь, что у него откроются глаза или дрогнут уголки губ… но не дождалась.

Вытирая слезы, она вышла из палаты и спустилась вниз, пройдя сквозь строй столпившихся у входа репортеров и на ходу бросив им:

– Никаких комментариев.

Больше всего сейчас ей нужен был пусть медленный, но неуклонный прогресс в деле Окулиста. Словно подслушав ее мысли, зазвонил сотовый телефон: у кого-то в ДПН, Департаменте поведенческих наук, появилась информация для нее.

 

… пятьдесят вторая

Уэйн Рудник из ДПН явно осторожничал. Он уклончиво заявил, что, разумеется, не стоит переоценивать обнаруженные им новые подробности в деле Окулиста, но ему не терпится поговорить с ней на эту тему. Когда Карен сможет подъехать к нему в Академию? К сожалению, у него дьявольски разболелся зуб, и сейчас он направляется к зубному врачу с экстренным и неотложным визитом. Поэтому будет лучше, если они встретятся, скажем, завтра утром. На том и порешили.

Карен приехала к Робби и застала его в кухне. Нацепив фартук, он орудовал деревянной ложкой, помешивая томатный соус. На плите в кастрюле кипела вода, ожидая, пока он бросит в нее твердые соломинки спагетти. Когда он опустил в кастрюлю вермишель, поверхность воды мгновенно успокоилась – подобно больному желудку, получившему таблетку антацида.

– Пахнет очень недурно, – заметила она, входя в кухню.

В доме Робби, который он унаследовал несколько лет назад после смерти матери, безошибочно ощущался преклонный возраст жилища. В стенах виднелись трещины, гвозди и дранка, закрашенные бесконечными слоями краски. Из старых створчатых французских окон тянуло сквозняком – откровенно говоря, их давно следовало заменить. Впрочем, на полу появился новый ковер, который выглядел так, словно Робби предпринял попытку украсить и обновить интерьер. Но, следовало сказать, попытка не удалась. Уюта и тепла в доме по-прежнему не ощущалось.

Карен подошла и плите и принюхалась.

– Пахнет лучше, чем выглядит. Что это, рагу или «Прего»?

Эй, – Робби, размахивая деревянной ложкой, поднял голову. – Это что, оскорбление?

Карен снова заглянула в кастрюльку.

– Всего лишь озвучиваю свои наблюдения. Если не ошибаюсь…

– Это «Прего».

– Ага, понятно. Кажется, тебе нужна помощь. С готовкой, я имею в виду.

– Нет, ты определенно меня оскорбляешь.

Карен прошла в гостиную и устало опустилась на диван.

– У Джонатана наблюдаются признаки улучшения состояния.

Робби уменьшил огонь и присел на краешек дивана рядом с ней.

– Вот и отлично, – осторожно заметил он и взял ее за руку. – Что говорят врачи?

– Его лечащий врач полон энтузиазма. Он сказал, что пока все идет так, как он и ожидал. Маленькие шажки, незначительное улучшение. – Она сбросила туфли и вытянулась на диване, положив голову Робби на колени. – Как же трудно воспитывать ребенка! А вот последствия своих ошибок ощущаешь легко и быстро.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я ехала сюда, к тебе, то думала о Диконе и о том, какое плохое влияние он оказывал на Джонатана в последние год-два. Именно подобные вещи и приводят к развитию извращенной, испорченной личности, из которых в дальнейшем вырастает преступник.

– Да ладно тебе! Неужели ты боишься, что твой ребенок станет убийцей?

– Звучит глупо, правда? Но я не могу не думать об этом. Хотя бы иногда, по крайней мере. Если бы не Дикон, такие мысли мне и в голову бы не приходили. Но он очень плохо влияет на мальчика. Когда долго живешь с кем-то и видишь, что ему приходится нелегко, ты пытаешься помочь ему пережить трудные времена… – Она сокрушенно покачала головой. – Я не замечала слишком многого. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы отойти в сторону и убедиться, что я больше ничего не могу сделать, что ему уже ничем не поможешь. Сейчас я это понимаю. А вдруг он сделал что-нибудь такое, о чем я не знаю, когда Джонатан был совсем маленьким? – Она вздрогнула и оцепенела. – Зачастую убийцы еще в детстве уходят в себя. Они не любят рассказывать о том, что случилось с ними, когда они были детьми. И мне невыносима мысль о том, что нечто подобное могло произойти и с Джонатаном. – Карен немного помолчала, потом продолжила: – Я все время прокручиваю в голове воспоминания, нюансы в поведении Джонатана, которые подмечала раньше. Ищу предупредительные сигналы и настораживающие признаки.

– Что еще за предупредительные сигналы?

– Например, симптомы поведения, которые свидетельствуют о том, что он думает только о себе и не заботится об окружающих. – Карен села на диване и подобрала ноги под себя, но, поморщившись от боли в колене, поспешила занять прежнее положение. – Когда первые психологи-криминалисты допрашивали серийных убийц, они обнаружили, что внутренний мир преступников переполнен мыслями о доминировании над другими людьми, о жестокости по отношению к детям и животным. Они устраивали поджоги, воровали, портили чужую собственность. Одно время я не знала, что делать с Джонатаном, когда он начал драться в школе. В третьем классе. Он задирал и третировал одноклассников. Я пыталась поговорить с ним и он, похоже, перестал это делать. Но меня беспокоило, что близких друзей у него не было. Я работала с ним, старалась развить у него навыки социального общения, и вскоре мне стало казаться, что кризис остался позади. Но у него снова появились проблемы. Это случилось тогда, когда наши с Диконом отношения дали трещину.

– Наверное, это обычное и даже нормальное явление.

– Вот и я говорю себе то же самое. Но такое поведение, если его вовремя не заметить и не изменить, может привести и к другим вещам, намного хуже. Вещам, которые я не заметила. Если он когда-нибудь убил кошку, или собаку, или воробья, то я так никогда и не узнала об этом. Во время допросов убийцы почти всегда рассказывали о том, как они издевались над животными, мучили их и убивали. Это позволяло им выплеснуть ярость, и преступники часто прибегали к этому способу, поскольку он не грозил никакими последствиями. Никто ведь не знал, что именно они сделали. Но такое поведение еще больше отдаляло их от остальных членов семьи или сверстников. В конце концов они осознавали свое отличие от других людей и еще глубже замыкались в себе. Они считали, что имеют право поступать так, потому что никто не говорил им обратного.

– Знаешь, что я думаю?

Карен подняла на него глаза, приглашая к разговору.

– Я думаю, что ты так часто и настолько глубоко пыталась проникнуть в мозг серийного убийцы, делая это двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году, что начала видеть то, чего на самом деле нет. Ты постоянно живешь в окопах, по колено в грязи и крови, и такая жизнь пожирает тебя заживо. По-моему, тебе пора сделать перерыв, отдохнуть и отвлечься. – Помолчав, Робби добавил: – Может быть, покончить с этим навсегда.

Карен посмотрела на него и вдруг поняла, что он прав. Но признаваться в этом ей не хотелось. Она встала с дивана, обхватила себя руками за плечи и принялась в одних колготках расхаживать по комнате.

– Нет, бросить, уйти и сдаться – это не для меня. Но ты прав, мне действительно надо отдохнуть. Как только мы поймаем Окулиста, я уйду в отпуск на целый месяц – при условии, что этому не помешает судебное разбирательство. Мне нужно время, чтобы устроить мать в лечебницу и продать ее дом.

– Думаю, такая передышка пойдет тебе на пользу. Тебе надо сменить обстановку. А я буду приезжать к тебе в гости на выходные.

Карен закусила губу.

– А если я проиграю дело? Если суд выиграет Дикон? Меня ведь взашей выгонят из Бюро. И я больше никогда не смогу носить значок агента.

Робби поднялся на ноги и загородил ей дорогу, заставляя остановиться.

– Он не выиграет. Но если по странной прихоти судьбы ему вдруг повезет, то я буду рядом и встану на твою защиту. Мы пройдем через это испытание вместе и победим.

Карен выдавила улыбку.

– Я ведь могу заняться консультированием, правильно? Или написать книгу. Или даже несколько.

– Точно. Совсем как этот парень, один из ваших пионеров, Томас Андервуд.

– Я буду ездить по миру, составлять психологические портреты, помогать местным специалистам. Я смогу побывать в разных экзотических местах.

– Во всяком случае, звучит неплохо. Как ты считаешь?

Карен на мгновение задумалась.

– Я хочу вернуться на свою работу, Робби. В Бюро. Я хочу смотреть на отвратительные фотографии и бороться с мужским шовинизмом.

Робби взглянул на нее, помолчал, потом кивнул.

– Договорились. Будем стремиться к этой цели.

Она кивнула в ответ.

– Но сначала давай поедим. – Он взял ее за руку. – Поверь мне на слово, «Прего» лучше подавать горячим.

 

…пятьдесят третья

Карен и Робби припарковали автомобиль на главной стоянке Академии и вошли через холл Джефферсона. Зарегистрировавши у стойки бюро пропусков, они углубились в переплетение корил ров и переходов. Карен взяла на себя роль проводника, показывая своему спутнику памятные и знаменитые места и аудитории. Он прошли через оружейную комнату и стрелковый тир, после чего опустились на лифте в подвальные помещения Департамента поведенческих наук.

Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований Департамента привлек к себе внимание тем, что в семидесятые и восьмидесятые годы несколько его психологов-криминалистов оказали неоценимую помощь в раскрытии ряда громких серийных убийств. Но всемирную известность он обрел после своего появления в нашумевшем фильме «Молчание ягнят», за которым последовали несколько романов.

После разделения (но не переподчинения) Департамента Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований был переименован и переехал в другое здание, расположенное на той же улице, но в нескольких кварталах ниже. Психологи-криминалисты вместе с новыми рабочими кабинетами заполучили наконец большие окна и более жизнерадостную атмосферу и обстановку. А криминалисты ДПН, оставшиеся в подвале, расширили свои рабочие владения. Карен провела Робби по коридорам из шлакоблоков, стены в которых были выкрашены в кремовый цвет, в кабинет Уэйна Рудника, комнату размером восемь на десять, освещенную четырьмя лампами накаливания, стоявшими на подставках разной высоты. Попытка преобразить мрачноватое помещение и сделать его более жизнерадостным с треском провалилась, констатировала про себя Карен; тем не менее уже то, что она была предпринята, можно было считать большим успехом. В конце концов, общий вид и атмосфера несколько улучшились, этого нельзя было отрицать.

– Что-то мне здесь не по себе, прямо мурашки по коже, – вполголоса заметил Робби.

– Скоро привыкнешь. Можешь считать, что тебе невероятно повезло: ты увидишь историческое помещение, в котором работали легендарные личности.

Рудник, ветеран отдела, пришедший в него шестнадцать лет назад, провел все эти годы в полуподвальной каморке, ставшей ныне знаменитой на весь мир. На двери его кабинета висела табличка с надписью, небрежно выполненной черным маркером:

Добро пожаловать в ДПН -

на глубину в шестьдесят футов,

что в десять раз глубже самой глубокой могилы на кладбище

Карен постучала в приоткрытую дверь владений Рудника и подождала, но ответа не получила. Тогда, пожав плечами, она легонько толкнула дверь, и та со скрипом отворилась.

Рудник восседал за письменным столом, подбрасывая гелевый мячик для снятия стресса. Он проделывал это упражнение уже много лет подряд, уверяя, что оно помогает сосредоточиться и мыслить связно. Однажды он даже организовал в отделе нечто вроде первенства, чтобы определить победителя, который сумеет подбросить мячик как можно выше к потолку, не задев его. Рудник выиграл этот мини-чемпионат, но один из коллег втихаря поколдовал над его офисным креслом и, к восторгу всех присутствующих, Рудник принялся жаловаться, что теперь «как-то не так ощущает его под собой». Он пришел в бешенство и не мог успокоиться очень долго, когда узнал, что над ним подшутил его ближайший друг, старший специальный агент ФБР.

– Будь я проклят, если это не «рыжеволосый экспресс»! – Рудник выскочил из-за стола и расставил руки в стороны, готовясь обнять Карен.

Она ответила на его приветствие и представила Робби.

Рудник пригладил встрепанную шевелюру в стиле Альберта Эйнштейна и крепко пожал Робби руку.

– Вы ведь пришли сюда по делу, правда? – осведомился он и, вернувшись к столу, принялся перебирать папки и бумаги, как будто искал что-то.

– Да, я работаю по делу Окулиста, – ответил Робби. – Карен переслала вам некоторые материалы, рассчитывая на помощь. – Он взглянул на Карен, ища у нее подтверждения. – Когда это было?

– Окулист… Окулист… Что-то знакомое. Ах да, конечно.

Рудник продолжал рыться в залежах на столе, причем порхали все более хаотично.

Карен скрестила руки на груди и, усмехнувшись, покачал головой.

– Что, возникли проблемы? – поинтересовался Робби.

– Он издевается над тобой, – заметила Карен. – Ему прекрасно известно, где лежат нужные документы.

Наконец Рудник лег животом на стол и выхватил папку-скоросшиватель из стопки бумаг, лежавших на дальнем его конце.

– Вот она.

– Видишь? Он без конца повторяет этот фокус. Ему кажется что это очень смешно.

– Мне нравится испытывать терпение новых агентов.

Робби шагнул вперед и остановился только тогда, когда край стола уперся ему в ногу. Он взглянул на маленького Рудника сверху вниз.

– Я не новый агент.

Рудник покосился на Робби поверх очков с толстыми стеклами.

– Но вы – представитель власти. Я это чувствую.

– Детектив полицейского управления Вены.

– Вена! Чудесное местечко в северо-западной части штата. Стоит неосторожно высунуть голову из окна, и ты окажешься за городской чертой.

– Да, городок у нас маленький, верно подмечено. Размерами похож на вас.

– О-о-о… Ладно, поваляли дурака, и будет. Вернемся к делам нашим скорбным.

Рудник опустился в кресло и раскрыл перед собой папку.

– Как твой зуб? – полюбопытствовала Карен.

– Нужно прочистить и запломбировать канал. Знаешь, по-моему, надо априори включать дантистов в число подозреваемых при каждом расследовании. Они настоящие садисты, все до одного, клянусь честью!

– Окулист, – многозначительно напомнил Робби.

– Да, конечно. Разумеется. Окулист… серийный убийца, вторгшийся на информационную автостраду высшего класса.

– Информационная автострада высшего класса? – переспросила Карей. – Что, это выражение еще в ходу? Неужели кто-то им до сих пор пользуется?

Рудник снисходительно посмотрел на нее поверх очков.

– Я пользуюсь, разве не ясно? – Он перевернул несколько страниц и уставился на документ, оказавшийся с левой стороны. – Итак, как я уже говорил, этот парень недурственно разбирается в высоких технологиях. Или, по крайней мере, знает, как получить информацию, необходимую для того, чтобы выглядеть специалистом высшего разряда. – Рудник перевел взгляд с Робби на Карен и, очевидно, понял, что их терпение на исходе. – Позвольте мне объяснить, что я имею в виду. Если верить вашим кибернетическим заклинателям змей…

– Ты получил результаты из лаборатории?

От удивления брови у Рудника полезли на лоб.

– А ты разве нет?

Карен нахмурилась.

– Не имеет значения. Продолжай.

– Да, конечно. Словом, как я говорил, ваши компьютерные гении утверждают, что преступник воспользовался технологией, благодаря которой сообщение, отправленное по электронной почте, распадается на составляющие – нули и единицы, цифровой эквивалент крови и плоти, – чтобы помешать нам проследить его назад, до отправителя. Здесь есть несколько интересных моментов. Во-первых, ваши спецы говорят, что сведения о том, как это можно сделать, хранятся на информационной автостраде… прошу прощения, в Интернете. То есть остается неясным, то ли он сам знал это, то ли просто следовал инструкциям, полученный он-лайн, в режиме реального времени. Принимая во внимание то, что вы сообщили мне дополнительно, я склоняюсь к последнему варианту. Следовательно, ваш преступник похож на фанатика, который сооружает бомбу по рецепту, размещенному на веб-страничке какой-нибудь воинствующей группировки.

– Согласна, – заметила Карен. – Наш убийца – отнюдь не компьютерный гений. Но он далеко не глуп и способен выяснить, как сделать то, что ему требуется.

– Во-вторых – и это, пожалуй, самое важное, – акт исчезновения письма, который он разыграл перед нами, означает, что ему нужно одностороннее общение. Монолог, если хотите. Или ему неинтересно, что вы можете сказать по этому поводу, или же его больше занимает, что вы можете сделать.

Карен кивнула, обдумывая услышанное и сравнивая его с тем что ей уже было известно.

– А содержание? – задал вопрос Робби.

– Да, содержание письма. Индекс Флеша-Кинкейда пометает его на уровень шестого класса, но я сомневаюсь, что это даст нам что-нибудь, поскольку он пишет в манере, свойственной ребенка. На мой взгляд, более важно для нас то, что за его письменные навыки отвечает другая часть мозга, не та, что заставляет его пачкать стены кровавыми рисунками, о которых мы поговорим чуть позже. В отличие от рисунков, которые навеяны, скорее всего, неким подсознательным выражением его чувств, текст построен вполне сознательно и осознанно. Он приложил недюжинные усилия для того, чтобы вы не смогли отследить его письмо. Он не хочет, чтобы его поймали, но при этом вынужден делиться с вами своими переживаниями. То, что он пишет от первого лица, очень важно – у него есть на это веская причина, которая заключается в том, что он предлагает вам личные воспоминания о действительных событиях.

– Как мы можем исключить вероятность того, что он предлагает нам всего лишь художественный вымысел?

– Действительно, учитывая его творческие способности, такая возможность не исключена. Но я полагаю, что мы имеем дело не просто с неудавшимся писателем-графоманом. Я склонен полагать, что письмо имеет для него самого глубоко личный смысл. Именно поэтому он показывает его тебе. Для него это единственная возможность выплеснуть эмоции относительно событий, которые случились с ним в детстве или юности. И еще я думаю, что его послание тесно связано с тем, что он проделывает с телами своих жертв. Он унижает и оскорбляет их так же, как унижали и оскорбляли его самого, когда он был маленьким. Преступник рассказывает о том, каким было его детство, о событиях, которые сделали его тем, в кого он превратился сейчас. Быть может, таким образом он пытается объяснить свои поступки, чтобы вы не думали о нем плохо.

Робби прищурился.

– Вы хотите сказать, преступнику небезразлично, что мы о не думаем?

– Я полагаю, что ему действительно не все равно, как его в принимают. Но не в том смысле, в каком мы беспокоимся о какими нас видят другие люди. – Рудник покачал головой, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.

– В чем дело? Выкладывай! – распорядилась Карен.

– Здесь кроется что-то важное. – Он надел очки для чтения и уткнулся в раскрытую папку. – Просто я не сумел пока разобраться, что именно.

Несколько минут Карен смотрела, как Рудник в отчаянии качает головой, не сводя глаз с документа, потом спросила:

– Что ты можешь сказать по поводу кровавых рисунков на стенах?

Лицо Рудника просветлело.

– А-а, да, вот их объяснить не в пример легче. Давайте поговорим на общие темы. Насколько я помню, кто-то из вас поднял вопрос об импрессионизме. – Дождавшись согласного кивка Карен, он продолжил: – В общем, импрессионизм представляет собой течение в изобразительном искусстве, зародившееся во Франции. Наибольший его расцвет пришелся на период с тысяча восемьсот шестидесятого по тысяча восемьсот восемьдесят шестой годы. Основу его составляли художники, разделявшие некоторые общие подходы к технике изображения…

– Я получила степень бакалавра по искусствоведению, Уэйн. Так что кое-что о возникновении импрессионизма мне известно.

– В таком случае это полезно для твоего внушительного и грозного коллеги, поскольку все говорит о том, что уж у него-то степени бакалавра по искусствоведению нет.

– Верно подмечено, – согласился Робби.

Рудник подмигнул Карен, бросил взгляд на свои заметки и продолжил:

– Импрессионизм считался крайним отходом от предыдущих течений в развитии искусства в эпоху Возрождения. Эти художники полностью отвергали концепцию перспективы, идеализированной фигуры и светотени – чередование стилизованных светлых и темных пятен…

Карей подняла руку.

– Меня интересует, не использует ли Окулист, сознательно или бессознательно, художественные приемы импрессионизма в качестве символа. Как следствие неприятия чего-то в обществе и способа самовыражения.

Рудник с важным видом кивнул.

– Конечно, такую возможность исключать нельзя. Мысль об этом приходила мне в голову, но у меня не было времени прогнать ее через мои старые клетки серого вещества – Он постучал себя по лбу и, повернувшись к Робби, заявил: – Художники, полагавшие себя импрессионистами, главное внимание уделяли игре света. При взгляде в упор их картины напоминали бессмысленные пятна и брызги цвета. Собственно, и картинами их можно назвать лишь тогда когда вы смотрите на них с некоторого расстояния. – Он перевел взгляд на Карен. – Я всего лишь озвучиваю то, что мне рассказали другие, так что если у тебя есть какие-то замечания, не стесняйся.

– Ничего существенного. За единственным исключением. Мне представляется, что ты и твой эксперт-консультант… вы оба упустили из виду самое главное. Я сказала, что кровавые рисунки на стенах напомнили мне об эпохе импрессионизма. Главным образом из-за мазков, из-за того, как кровь была нанесена на стену. Это были не просто брызги, как их оставил бы дезорганизованный преступник. Нет кровь была нанесена специфическим образом. Наподобие картины. Как если бы убийца видел в них вид искусства сам по себе.

Рудник оживленно закивал головой.

– Да, именно это я и хотел сказать. Но мы опять забегаем вперед. Ты куда-то торопишься, Карен, или как? Выпила слишком много кофе?

– Иногда ты никак не можешь добраться до сути, Уэйн.

– Ага. Ладно. Вот тебе суть: я проконсультировался у эксперта по художественному творчеству преступников и заключенных. Она анализирует их закорючки и каракули, равно как и более сложные наброски, включая рисунки, сделанные до ареста и во время тюремного заключения. Должен сказать, ей понадобилось изрядно времени, чтобы предложить мне что-либо стоящее. Она даже обратилась к искусствоведу, который сразу понял, что ты имеешь в виду, то есть возможность влияния художников-импрессионистов. Но поскольку рисунки были сделаны пальцами, а не кистью, она не смогла как следует исследовать мазки, что, похоже, является основным критерием оценки направления в изобразительном искусстве. Да, она согласилась с тем, что влияние импрессионистов ощущается вполне определенно, но не более того. Собственно, в строгом смысле эти рисунка никак нельзя отнести к импрессионизму, особенно в том, что касается техники света и цвета. Источник света и собственно цвет как таковой отсутствуют, поскольку нет пигментов-красителей. Это все лишь однородная и однотонная кровь. Мой эксперт говорит, что это то же самое, как если попытаться нарисовать радугу, имея в своем распоряжении только красный или синий цвет из всей гаммы. Посему нам не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к специалисту по художественному творчеству преступников и заключенных. Впрочем, все, что она смогла нам сказать, – это то, что в мазках прослеживается своя методика Хорошо организованная и спланированная, дающая выход внутренним чувствам и порывам. Некоторые мазки повторялись, но она не уверена, означает ли это что-либо помимо стремления сделать их различимыми и уникальными. Она не сумела разглядеть скрытый смысл в этих рисунках, но не сомневается в том, что «художник» тот же самый. – Рудник перевернул очередную страницу отчета и заключил: – И еще она говорит, что предположение о влиянии импрессионизма не является случайным.

– И что это должно означать?

– Это означает, что наш преступник, скорее всего, действительно получил образование в области искусствоведения. Или же просто является в некотором роде художником.

Робби взглянул на Карен.

– Ты уже и так вычислила это.

– Что вы, что вы, не стоит говорить ей такие вещи, – с комическим испугом в голосе воскликнул Рудник, – не то Карен совсем зазнается!

Она поднялась на ноги.

– Всегда приятно получить подтверждение тому, что ты была права. Судя по тому, как развиваются события, неплохо иметь такого эксперта, как Уэйн, который может прикрыть мне спину.

– Я бы предпочел прикрыть тебе другую часть тела, – Он озорно подмигнул ей. – Ох, прошу прощения. Я не должен произносить такие вещи вслух. Правила этикета на рабочем месте. Закон о сексуальных домогательствах и все такое.

– Твой эксперт ничего не сказала о том, что эти кровавые рисунки говорят о самом преступнике?

– Он болен, раз рисует кровью.

– Да-а, Уэйн… Это наблюдение нам здорово поможет.

Лицо Рудника внезапно окаменело, как если бы он вдруг осознал всю важность вопроса.

– Мы сошлись с ней на том, что кровь возбуждает его. Это вполне согласуется с его пристрастием уродовать тела своих жертв.

Он проводит прямо-таки невероятное количество времени с каждой погибшей. Сначала он вспарывает им животы, затем разукрашивает их в соответствии со своими извращенными представлениями о том, как должна выглядеть женщина, заставляя их выглядеть уродливыми, почти отталкивающими. После этого он берет их кровь и начинает рисовать на стенах. Причем в весьма определенной манере. У него, несомненно, наличествует талант художника, но он носит абстрактный характер. Никто из тех, кому я показывал фотографии, не смог сказать ничего конкретного о форме и содержании его рисунков. И, несмотря на некий общий «внутренний порядок», все-таки они разнятся от одного места преступления к другому. Итак, чтобы он ни рисовал, это последовательная и логически цельная картина, и это подсказывает мне, что она – отнюдь не порождение безумной и буйной фантазии. Собственно, сам акт рисования на стене может быть таковым, но вот что именно он рисует… этого понять не смог никто. – Рудник взял со стола свой гелевый мячик и принялся сжимать его в ладони. – Подводя итог, можно с уверенностью утверждать, что ваш парень вполне вписывается в представление о том, чего следует ожидать от преступника такого типа. Характерными его чертами являются доминирование, месть, жестокость, сила, власть, контроль, унижение… Все они здесь присутствуют.

Карен несколько секунд обдумывала услышанное, потом согласно кивнула.

– Большое спасибо за помощь, Уэйн. Береги рассудок!

Лицо Рудника просветлело, губы изогнулись в озорной усмешке.

– Да уж, это не так легко, как кажется. Иногда мне приходит в голову, что нас похоронили здесь не просто так, что тому имелась веская причина. Типа устройства тайного прибежища для умалишенных. Вроде того, что все мы здесь – заключенные, но, говоря нам, что мы работаем на ФБР, они подавляют наши смертоубийственные инстинкты.

– Угу. Ладно, Уэйн, береги себя. Еще раз спасибо!

И Карен направилась к выходу. Робби поспешил за ней. Когда за ними щелкнула, закрываясь, дверь, он спросил:

– Береги рассудок? Такое пожелание означает, что он изначально пребывал в здравом уме.

Карен задумчиво кивнула.

– Пожалуй, ты прав. Здесь, внизу, подобное предположение иногда кажется притянутым за уши.

Когда двери лифта распахнулись в главном вестибюле Академия, Карен вручила Робби ключи и попросила подождать ее в машине. Она сказала, что забыла спросить кое-что относительно одного из своих прежних дел, и сбежала вниз. Она появилась в дверях кабинета Рудника пару минут спустя, и перед нею снова предстал лохматый аналитик, вольготно развалившийся в кресле и подбрасывающий к потолку наполненный гелем мячик.

Карен кашлянула, и мячик, выскользнув у него из пальцев, покатился по полу.

Рудник поднял на нее взгляд.

– Это что, дежа вю, или ты вернулась, потому что тебе что-то от меня нужно?

– Да, я вернулась, – сказала Карен.

– Тебе нравится, как я говорю по-французски? Этот народ чванлив и высокомерен, но слова прямо-таки скатываются с языка, без малейших затруднений.

Карен вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Рудник выпрямился в кресле.

– Ого! Это серьезно. Ты или собираешься взяться за меня прямо здесь, или хочешь избежать лишних ушей.

– Мне нужен твой совет, – призналась Карен.

– Охотно. Правда, я не практикую психологию уже которую сотню лет, но для тебя…

– Я серьезно, Уэйн.

– Хорошо. Поговорим серьезно. Итак, что тебе нужно?

Карен посмотрела себе под ноги, затем подняла голову, обвела взглядом кабинет, стены, приборы, избегая при этом смотреть на Рудника.

В конце концов он не выдержал и сказал:

– Знаешь, твой язык тела позволяет предположить, что тебе не доставляет удовольствия то, о чем ты собираешься спросить меня.

Карен кивнула и взглянула ему в глаза.

– Мне снятся сны. Очень странные сны. – И она вкратце пересказала ему содержание своих ночных кошмаров, оставив, впрочем, самое страшное на потом. – И тогда убийца садится женщине на грудь, взмахивает ножом и втыкает его ей в глазницы, а потом поднимает голову и смотрит в зеркало.

Рудник задумчиво кивнул головой. Он был весь внимание, сидел на краешке кресла и не пропускал ни слова.

– И тогда ты видишь в зеркале собственное отражение.

Карен почувствовала, как вздрогнула и помимо воли шагнула вперед.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Потому что, моя дорогая, ты смотришь на изуродованные и обезображенные тела дни и ночи напролет. Ты проживаешь каждое серийное убийство. И такой ритм жизни не может не оказывать на тебя влияния, даже когда ты отключаешь мозг и ложишься спать.

– Но раньше мне никогда не снилось ничего подобного.

– Слушай, не морочь мне голову ничего не значащими подробностями.

Карен вздохнула.

– А я-то надеялась, что ты сможешь мне помочь.

– Послушай, Карен, ты что, боишься, что можешь оказаться убийцей?

Она с трудом рассмеялась.

– Конечно, нет. – И снова неуверенно хихикнула. – Да. То есть я не знаю. Но ведь я не могу им оказаться, верно?

– Да, ты не можешь оказаться серийным убийцей. Ты круглые сутки общаешься с людьми, которые анализируют чужое поведение. Тебе не кажется, что кто-нибудь из них наверняка обратил бы на тебя внимание, будь такое возможно хотя бы в принципе?

– Бывший агент, входящий в состав оперативной группы, считает, что я – Окулист.

– Бывший агент, говоришь? Должно быть, в этом и заключается причина того, почему он перешел в разряд бывших. Карен, дело в том, что тебе досталось очень непростое дело. Вероятно, самое сложное из всех, которые тебе когда-либо приходилось расследовать. Знаешь почему? Потому что в него оказались вовлеченными твои родственные чувства и связи. По большей части ты ведь не выезжаешь первой на место преступления, не говоря уже о том, чтобы начинать собственное частное расследование. У тебя в отделе есть один парень, Марк Сафарик. Какая у него любимая поговорка на этот счет?

– Марк называет это «брести по колено в крови и дерьме».

– Да-да. именно так. А на этот раз ты бредешь в крови по пояс. Это дело захватило тебя целиком, ты не можешь забыть о нем ни на минуту. На тебя давит жуткая ответственность и необходимость раскрыть его. И как можно скорее. А когда у тебя что-то не получается, твое подсознание прибегает к ночным кошмарам. «Разве ты не видишь? Это же так просто! Думай! Изучай материалы! вычисли его!» То есть даже во сне ты говоришь себе, что обязательно должна найти ответы на все вопросы. Постарайся подумать об этом объективно, хотя бы минуту. Я понимаю, это трудно, ведь ты находишься в самой гуще событий. Но все-таки подумай об этом.

Карен стояла и молча смотрела на него. Голова у нее кружилась от самых неожиданных мыслей, как вдруг на поверхность пробилась одна, самая главная и важная, и слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела осознать их, – подобно пилоту, выброшенному катапультой из кокпита сбитого истребителя.

– Я не могу увидеть убийцу, потому что тоже слепа» как и остальные жертвы.

– Вот так-то лучше, – заметил Рудник. – Что ж, начало положено. – Он прищурился и задумчиво покачал головой, олицетворяя собой вселенскую жалость. – Тебя учили сопереживать жертвам и думать так, как думает убийца, Карев. Какой ужас! Мало того, это совершенно невозможно, а ты до сих пор пытаешься совместить несовместимое. Неудивительно, что ты пребываешь в конфликте сама с собой. Твое подсознание перегружено.

Карен до боли закусила губу.

Рудник встал с кресла, обошел стол и положил ей руку на плечо.

– Это нормально, Карен. Держу пари, что если ты спросишь кого-нибудь из своих коллег, то обнаружишь, что многим из них снилось то же самое. Если не всем.

Карен, чуточку приободрившись и воспрянув духом, подняла голову.

– Спасибо, Уэйн. Пожалуй, ты прав.

Рудник улыбнулся.

– Разумеется. – Он наклонился и подобрал с пола свой мячик. Потом снова уселся в кресло, откинулся на спинку и прицелился в потолок. – А теперь иди отсюда и не мешай. Я должен наконец-то сняться делом.

 

…пятьдесят четвертая

Присоединившись к Робби, который ждал на парковочной стоянке Академии, Карен подвезла детектива к его машине. Сама она намеревалась съездить в клинику к Джонатану, а потом встретиться с Робби за ужином. И пусть Джексон Паркер уверял ее, что остался ее единственным другом, она твердо знала: у нее есть Робби. Она чувствовала, что, как бы ни обернулось дело, он всегда будет рядом и придет ей на помощь. А она будет рядом с ним.

Не успел Робби сесть в машину, как подал голос его сотовый телефон, за которым спустя несколько мгновений пронзительной трелью заверещал коммуникатор «БлэкБерри» Карен.

– Залезай, – предложил Робби. – Я сам поведу.

Через десять минут они прибыли в штаб-квартиру оперативной группы, опередив Манетт, Дель Монако и Синклера. Бледсоу расхаживал по комнате, держа в руках стопку глянцевых фотографий десять на пятнадцать. Когда он заметил Карен, открывавшую дверь, лицо его просветлело.

– Я чувствую себя, как мальчишка, который только что узнал страшную тайну, но ему не с кем ею поделиться.

– И что же это за тайна? – осведомился Робби.

– Смотри!

И Бледсоу сунул Робби фотоснимки.

– Где ты их взял?

– Держу пари, ты будешь в восторге, – пообещал Бледсоу, глядя на Карен. – Если мы сумеем понять, что это значит, то раскроем дело.

– Где он был?

– В теле Линвуд, в заднем проходе.

– В ее прямой кишке? – переспросил Робби.

– Судебно-медицинский эксперт обнаружил эту штуку во время вскрытия. Она стала видна на рентгенограмме.

Робби, взяв в руки стопку фотографий, просматривал их и передавал Карен.

– И что это должно означать?

Карен не ответила. Она молча рассматривала сделанные крупным планом снимки, на которых был отчетливо видел золотой медальон в форме сердечка.

– Карен? Что с тобой?

– Мне знакома эта игрушка… – Она подняла голову. – Не могу вспомнить, где я ее видела. Я же видела ее совсем недавно. Где?

– Но что она означает?

Передняя дверь распахнулась, и в комнату вошли Манетт, Дель Монако и Синклер.

– …говорю тебе, Сиэрс-тауэр имеет самое большое количество этажей, – говорил Синклер.

– Но с точки зрения абсолютной высоты, – возражал ему Дель Монако, – небоскреб на Тайване все-таки выше.

– Эй, взгляните-ка на это! – прервал их спор Бледсоу.

Манетт, Дель Монако и Синклер присоединились к коллегам.

Карен протянула им стопку фотографий.

– Судебно-медицинский эксперт обнаружил этот медальон во время вскрытия тела Линвуд. – Она повернулась к Бледсоу. – Мы уже знаем, что для нашего парня Линвуд была не просто очередной жертвой. Каким-то образом все это взаимосвязано. Когда преступник засовывает какой-либо предмет в прямую кишку своей жертвы, он совершает очень личный, даже интимный, акт. На первый взгляд, речь идет о сексуальной подоплеке. Это символ. Своего рода способ передать послание.

– Еще одно послание! – Синклер в отчаянии схватился за голову. – А мы еще и с первым не разобрались.

– Мне кажется, я начинаю понимать, – заявила Манетт. – Наш НЕПО составляет кроссворды для «Нью-Йорк Таймс». Он носит нижнее белье красного цвета и любит мороженое с фисташками, потому как орешки символизируют его умственное состояние. А ты что скажешь, Кари, дорогая? Очередное может быть? Или вероятно?

Карен пропустила ее выпад мимо ушей.

– Несмотря на то что раньше преступник не прибегал к такому ритуальному поведению, оно не меняет составленный мною портрет. Зато косвенно свидетельствует в поддержку того, что мы с вами предполагаем о его характере и наклонностях. По крайней мере, теперь можно не сомневаться в том, что Линвуд – ключ ко всему. Да, и еще кое-что. Эксперты говорят, что письмо, которое он нам прислал, – его воспоминания о собственном детстве.

– Невеселое у него было детство, надо сказать, – заметила Манетт. – Но, по-моему, у всех убийц наблюдается одна и та же картина, разве нет, Кари? Их оскорбляли и избивали, даже насиловали родители или еще какой-нибудь козел. Кому-то не понравился цвет его волос, например…

– В ДПН также считают, – невозмутимо продолжала Карен глядя в искрившиеся злорадством глаза Манетт, – что преступник обладает несомненным художественным мастерством и что он получил образование в области искусствоведения. Это может иметь большое значение. В его рисунках кровью наблюдаются повторяющиеся элементы, несмотря на то что в целом они разнятся от преступления к преступлению.

– Ну и что это нам дает? – поинтересовался Бледсоу.

– Во-первых, чем больше сообщений мы от него получим, тем легче будет понять, что им движет и заставляет убивать. Чем больше информации у нас будет о том, как протекает его мыслительный процесс, тем больше вероятность, что мы сумеем предугадать его следующий шаг или даже схватим его.

– Что-нибудь по самим письмам у нас есть? Их хотя бы можно проследить?

– Компьютерщики работают с ними, но пока нам известно лишь то, что он воспользовался каким-то специальным программным обеспечением, которое не только не позволяет распечатывать эти послания, но и заставляет их самоуничтожаться спустя определенный промежуток времени. В нашем случае – через две минуты после того, как мы начинаем их читать.

– Значит, он – гений высоких технологий, – заключил Бледсоу.

– Необязательно. Эта информация находится в открытом доступе в сети, и любой пользователь, имеющий некоторое представление о компьютерах, может извлечь ее без особого труда.

– И что известно об этом программном обеспечении? – вступил в разговор Синклер. – Кто его производит?

– Это не то программное обеспечение, которое можно купить в первом попавшемся магазине. Эти штуки лежат в Интернете, и разрабатывают их люди, утверждающие, что анонимная электронная почта – неотъемлемое продолжение свободы слова. Ее можно использовать для защиты прав человека, для сообщения о домогательствах и нарушениях, совершаемых начальниками. Диссиденты с помощью такой почты жалуются на свое правительство, люди пишут на самые разные темы, вызывающие неоднозначную реакцию в обществе, и тому подобное. В основном такие программы можно найти в сети. А там столько провайдеров, что черт ногу сломит!

Манетт покачала головой.

– Значит, нам не удастся поймать этого умника, проследив его письма до источника.

– Очевидно, нет. Особенно если учесть, что отправляет он свою почту из общественных интернет-кафе, после чего моментально выходит из сети. Но наши люди по-прежнему работают над этим. Когда он пришлет очередное сообщение, мы окажемся более подготовленными к тому, чтобы отследить его. Если это возможно в принципе, то они отыщут способ.

– А кровавые рисунки на стенах? – сменил тему Бледсоу. – Ты говорила, что они имеют какое-то значение.

– Я полагаю, что наш убийца может страдать ННС.

– Навязчиво-насильственными состояниями? – переспросил Синклер. – А это ты откуда взяла?

– Повторяющаяся природа его действий, – пояснила Карен. – И то количество времени, которое он проводит над трупами. Это превратилось у него в навязчивую потребность, выродилось в крайность. Стремление к совершенству. Жертва для него – средство художественного выражения, а само место преступления – холст.

– А как же быть с медальоном? – задал вопрос Робби. – Как он вписывается в эту картину?

– Я приказал разослать фотографии медальона всем местным торговцам ювелирными изделиями. На тот случай, если кто-нибудь узнает или само украшение, или характерный стиль его разработки и изготовления, – сообщил Бледсоу. – Может быть, нам повезет и кто-нибудь вспомнит, где видел его или что-нибудь подобное раньше.

– А что говорит муж Линвуд?

– Мы переслали ему фотографию медальона по факсу. Он клянется, что никогда не видел его. Я отправил к нему полицейского с цветным снимком, чтобы исключить возможность ошибки.

– Если хотите знать мое мнение, все это чертовски странно, – заявил Синклер.

Манетт с вызовом посмотрела на него.

– Можно подумать, хоть что-нибудь в этом проклятом деле выглядит нормальным!

Синклер, признавая ее правоту, лишь пожал в ответ плечами. Бледсоу собрал снимки и протянул их Манетт.

– Приколи их к стене, будь добра, – попросил он и, обращаясь к Синклеру, поинтересовался: – Что там у нас по линии крови?

– В данный момент мы составляем базу данных. Один парень в моей конторе сейчас проверяет все, что мы раскопали. Несколько попаданий в инфицированных белых мужчин кавказской национальности, причем в подходящем возрастном диапазоне. Мы сужаем список. Уже вычеркнули из него одного умершего, еще одного, которому сделали двойную ампутацию из-за диабета, потом одного подозреваемого, которого перевели в хоспис, у него последняя стадия СПИДа. Оставшихся семерых кандидатов мы проверяем. Пока никаких видимых связей ни с одной из наших жертв, но впереди еще много работы. И чуть больше половины лабораторий и клиник пока не прислали свои отчеты.

– У меня готов список художников, – сообщил Робби. – А также столяров, гончаров, скульпторов, стеклодувов, художников-графиков и дизайнеров интерьера. По последним подсчетам, в списке числится три тысячи сто фамилий.

– Я же тебя предупреждал, – заметил Бледсоу.

– Может, все не так плохо, как выглядит. Следующим шагом логично представляется их перекрестная проверка. Как только мы начнем вводить все параметры поиска, число подозреваемых должно неизбежно – и существенно! – уменьшиться до разумных пределов.

– Когда можно рассчитывать на окончательную сверку? – спросил Бледсоу.

Робби поднял глаза к потолку, прикидывая варианты и производя мысленные подсчеты.

– Скажем, через три-четыре дня. Если к завтрашнему утру у меня будут все списки.

Со всех сторон послышались стоны, и Бледсоу поднял руки, призывая всех успокоиться.

– Эй, не забывайте: чем дольше мы станем разрабатывать подозреваемых, тем дольше этот мерзавец будет гулять на свободе. И тем больше женщин подвергнутся опасности. А мне не нравится подсчитывать трупы. И еще меня бесит, что пока мы так и не нашли никого, кого можно хотя бы допросить.

Зазвонил телефон, и Бледсоу отошел в сторону, чтобы ответить на вызов. Он кивнул Карен и перебросил ей трубку. Звонила офис-менеджер дома престарелых, последнего в ее списке. Карен видела фотографии заведения и окружающего ландшафта на веб-сайте лечебницы, но времени съездить туда и взглянуть на все самой у нее еще не было. Звонившая заверила ее, что «Серебряные луга» – одно из лучших учреждений подобного рода в штате и что она «непременно должна приехать и убедиться во всем своими глазами». Карен пообещала и повесила трубку.

Она не стала говорить администратору о том, что единственная оставшаяся в ее списке лечебница не подходит матери и что «Серебряные луга» были последней надеждой. Карен стояла в кухне, думая о матери, и вдруг ясно поняла, что Эмма теряет остатки разума, что дом, где прошло ее детство, будет вот-вот продан, что ее биологическая мать мертва… Рвались последние связи с прошлым, и оно отдалялось, грозя исчезнуть под грузом прошедших лет и обстоятельств.

Карен вернулась в зал заседаний оперативного штаба, откуда уже разошлись все детективы, за исключением Робби, который сидел на краю стола и ждал ее.

Он спрыгнул на пол и подошел к ней.

– Все нормально?

Карен кивнула, понимая, что лицо выдает ее.

– Приближаясь к среднему возрасту, я, похоже, понемногу теряю способность справляться с проблемами, которые на меня наваливаются.

– Твоя мать?

– Мы словно поменялись ролями. В некотором смысле она теперь похожа на ребенка, а я, соответственно, – на родительницу. Та поездка к ней стала холодным душем для меня. Во мне проснулись кое-какие прежние воспоминания, и я стала думать и сопоставлять. – Она потерла лоб. – Мне предстоит разобрать оставшиеся после матери вещи, и это будет нелегкой задачей я чувствую. Кто знает, что еще я найду? Вроде того фотоальбома! Робби привалился плечом к стене.

– После того как умерла моя мать, мне пришлось заняться ее делами. В ее старом доме я обнаружил кое-что, что полностью перевернуло мое представление о ней. Она вдруг предстала передо мной в совершенно новом свете. Выяснилось, что я практически не знал ее. Это стало для меня страшным ударом, и приятель посоветовал мне обратиться к психоаналитику. Я сходил на прием, всего несколько раз, но это здорово мне помогло. Среди прочего док сказал мне, что перемены в жизни – неотъемлемая часть естественного порядка вещей. – Робби немного помолчал, а потом, встряхнувшись, вернулся в настоящее. – Все заканчивается, рано или поздно.

Карен взглянула на стену с фотографиями мест преступлений. Марси Эверс, Норин О'Риган, Анджелина Сардуччи, Мелани Хоффман, Сандра Франке, Дениза Крэнстон, Элеонора Линвуд.

– Некоторые вещи, – проговорила она, – заканчиваются раньше, чем следовало бы.

 

…пятьдесят пятая

Его опять снедал неутолимый голод, и ему приходилось подавлять делание немедленно сделать что-нибудь. Он больше не мог сдерживаться, а это означало, что пора планировать следующую цель. Он уже знал, кто это будет, как понимал и то, что на этот лаз задача ему предстоит не из легких. Намного сложнее предыдущих. Причем по причинам, которые были известны только ему одному.

Но не зря же его старик изо дня в день повторял: «Никогда не сдавайся! Ты должен быть крутым и уметь постоять за себя!» у папаши нечему было поучиться, но эти его слова он запомнил навсегда. Потому что уже само ежедневное общение с ним предполагало наличие крутизны и умение постоять за себя. Впрочем, они с отцом расходились в понимании того, какой смысл каждый из них вкладывал в это понятие. Папаша полагал, что он должен быть достаточно твердым и упорным, чтобы сносить издевательства, которым подвергали его остальные. Тогда как для него «крутизна», в первую очередь, означала способность нанести отцу для начала хотя бы эмоциональное поражение. Чтобы потом найти способ избавиться от него навсегда.

По мере того как шло время, этот способ обретал зримые очертания и становился все более и более ясным – по крайней мере, он рассчитывал решить все свои проблемы одним махом. И теперь, сидя в мастерской-студии, где в гончарной печи шел обжиг и закалка поделок его учеников, он придвинул к себе клавиатуру портативного компьютера и принялся вспоминать далекие времена, когда на него снизошло озарение. Когда он наконец понял, кем является на самом деле и как ему разобраться со своими проблемами.

…Как и у любого тринадцатилетнего подростка, у меня есть проблемы в отношениях со взрослыми. Они крупнее, больше и сильнее меня. Но я тоже расту, и будь я проклят, если позволю ему и дальше измываться надо мной без того, чтобы отвечать за последствия. Итак, я стал оказывать ему сопротивление. Я стал драться с ним.

Но это его не остановило. Теперь он приловчился бить меня сзади по голове, а потом, свалив на пол связывать по рукам и ногам. Я знаю это, потому что когда прихожу в себя, на затылке у меня большая шишка а кожа на запястьях и лодыжках горит от веревок.

Но он так и не нашел мое тайное убежище. Отныне я могу забираться в него со двора, не заходя в дом Я проползаю в него по потайному ходу, который обнаружил случайно, когда сюда в мое отсутствие попытался забраться енот, потому что здесь тепло. Он напомнил мне Чарли, но глаза у него были больше, и мне не понравилось, как он смотрел на меня.

Но он больше не представляет для меня проблемы. Я позаботился о нем, и на этом все закончилось. Теперь только мое тайное убежище удерживает меня здесь. Оно мое, и только мое. Здесь я главный. Итак будет всегда, и никто не сможет мне помешать, даже животные.

Иногда даже самое тривиальное событие способно продемонстрировать вам действительный порядок вещей и подсказать, как следует поступить. Стоит только увидеть, что все просто и обыденно, что решение все время находилось у вас под носом, как вы приходите в ярость и обещаете себе, что никогда не повторите подобной ошибки. Вы учитесь на собственных поступках и становитесь умнее.

Перебирая фотографии – те самые, позаимствованные у суперагента Вейл, – он вдруг осознал, что упустил прямо-таки потрясающую возможность. Какой чудесный способ еще раз пережить незабываемое волнение и восторг, охватывающие его в тот момент! Он ведь может купить фотоаппарат и делать снимки подобно полицейским. Он может хранить их в своем компьютере и просматривать, как только у него возникнет такое желание. Еще лучше – камкордер. Эту маленькую штучку можно установить на треноге и записывать все происходящее. И тогда он сможет смотреть настоящее кино. Просматривать его в замедленном режиме. От одной только мысли об этом у него участился пульс.

А ведь купить ее проще простого, достаточно зайти в любой магазин. Обычный парень, покупающий камкордер, типичный американец, желающий запечатлеть своих детишек, внуков, племянников, сучек.

Итак, решено: он будет снимать своих сучек. Мертвых и живых.

Мертвых окончательно и навсегда. Не подлежащих воскрешению.

 

…пятьдесят шестая

Ознакомительная экскурсия по дому престарелых «Серебряные луга» затянулась намного дольше, чем рассчитывала Карен. На нее свалилось слишком много забот, и потому навязчивая реклама, превозносившая достоинства и скрывавшая недостатки, была ей сейчас нужна меньше всего. Особенно учитывая, что альтернативы у нее не было. Но, по крайней мере, она могла поместить сюда мать и не опасаться за качество обслуживания, которое здесь предоставят. Единственное, что вызывало у нее некоторую озабоченность, – это сумма ежемесячного платежа. Но, как сказала однажды ее мать, «это всего лишь деньги».

Карен поблагодарила женщину, которая обнажила в улыбке такое количество здоровых зубов, что ей позавидовала бы и акула, и уже направлялась к своему автомобилю, когда подал голос ее телефон. В последнее время его вибрация заставляла сердце Карен учащенно биться: с равной долей вероятности это могли быть новости о Джонатане или известия об очередном трупе, оставленном Окулистом.

Текстовое сообщение принадлежало Бледсоу. Она должна была встретиться с ним в оперативном центре через пятнадцать минут, чтобы обсудить возможность «решительного прорыва» в ходе расследования. Карен подъехала к тротуару на целую минуту раньше срока, и Бледсоу приветствовал ее прямо на улице. Вслед за ней к штаб-квартире подкатила машина Робби, из дома вышли Манетт, Синклер и Дель Монако, и вся группа устроила импровизированное совещание на лужайке перед особняком.

– Похоже, Окулисту надоело рассылать сообщения по электронной почте. Очевидно, он не дождался от нас той реакции, на которую рассчитывал, – начал Бледсоу. – Сегодня утром Ричард Рей Синглетери в исправительной тюрьме Рокридж получил письмо. Это имя никому ничего не говорит?

– Синглетери? Ну как же, серийный убийца из Северной Каролины, – отозвался Дель Монако. – Рубака из Могаука. Завалил семерых товарищей-первокурсников по колледжу, прежде чем его удалось схватить. Это было одно из первых дел, над которым paботал Томас Андервуд, составляя психологический портрет убийцы. Он несколько раз встречался с Синглетери в рамках реализации программы, цель которой заключалась в том, чтобы понять, почему серийные убийцы делают то, что сделали.

Карен добавила:

– Многое из того, что удалось выяснить в ходе этих допросов, заложило фундамент нашего нынешнего подхода и понимания проблемы. Эта работа оказалась настолько свежей и новой, и точной вдобавок, что впоследствии стала легендарной. Причем настолько, что кое-кто в ОПА до сих пор боится отойти от нее хотя бы на шаг или привнести в нее нечто новое, поскольку открытия Андервуда и его коллег считаются незыблемыми.

Ее комментарий заставил Дель Монако озабоченно нахмуриться. Карен с вызовом посмотрела на него, и он вынужден был отвести глаза. Остальные, заметив их молчаливую дуэль, хранили молчание. Наконец Робби подал голос:

– Тюремные власти изъяли письмо?

– Да. Теперь оно находится у них. Поначалу Синглетери не желал отдавать его. Утверждал, что это его билет. Но куда, никто не знает.

– Разменная монета. Козырь на переговорах, – уверенно заключила Манетт. – Очевидно, других тузов в рукаве у него нет. И он рассчитывает с помощью этого письма выторговать себе какие-нибудь привилегии.

– О каких привилегиях идет речь? – спросил Бледсоу. – Его приговорили к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение через пять дней.

– Казнь путем смертельной инъекции?

– Похоже на то. Во всяком случае, это все, что мне известно. Долгий сон. Точка, конец времен.

Дель Монако пожал плечами.

– Тогда, может быть, он рассчитывает подсластить свои последние пять дней.

Робби поинтересовался:

– И каков же план, босс? Как ты намерен разыграть эту карту?

Бледсоу задумчиво потер подбородок своей огромной лапищей.

– Вейл и Дель Монако отправятся вместе со мной на встречу с этим парнем. Специальный курьер сейчас везет письмо в лабораторию ФБР. Как только в тюрьме поняли, с чем имеют дело сразу же запечатали письмо в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Не знаю, правда, будет ли из этого какой-нибудь толк, потому что его держали в руках уже несколько человек. Но мы все равно должны поговорить с Синглетери и послушать, что он имеет предложить нам.

Карен удивленно приподняла брови.

– Один вопрос у меня возник прямо сейчас: почему он? Почему Окулист прислал письмо именно Синглетери?

– Я знаю, что у каждого из вас своей работы выше головы, – заметил Бледсоу, – но нам нужен список лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления и отбывавших срок вместе с Синглетери.

Манетт подняла руку.

– Я займусь этим.

– Отлично. Манни, приступай немедленно. Я хочу получить этот список как можно быстрее. Итак, в этом и заключается наш план.

– У нас есть разрешение на встречу с Синглетери? – поинтересовался Синклер.

– Дай мне несколько минут, – ответил Бледсоу, – нужно позвонить кое-кому.

Перелет оказался нелегким и изрядно вымотал Карен. Не то чтобы она не любила летать самолетом, просто сама идея казалась ей абсурдной. Она так и не смогла уразуметь, каким образом железная махина размером с динозавра могла подняться в воздух, пролететь определенное расстояние и благополучно приземлиться. Карен предпочитала разбираться в хитросплетениях извращенного ума серийных убийц, где чувствовала себя намного увереннее, чем ломать голову над законами аэродинамики.

Когда они вошли в зал, на экранах телевизоров вспыхнуло срочное сообщение от службы новостей Си-эн-эн.

– Приговоренный к смертной казни серийный убийца Ричард Рей Синглетери утверждает, что получил письмо от другого серийного убийцы, Окулиста, который, как полагают, причастен к гибели сенатора штата Вирджиния Элеоноры Линвуд, равно как и к смерти еще шести молодых женщин…

– Значит, Синглетери открыл свою великую тайну, – сказал Дель Монако. – И ради чего? Ради пятнадцати минут славы? Он и так их получит, когда его казнят.

– Да, но сейчас он заполучит хорошую прессу. Казнь все-таки таит в себе… отрицательное отношение, – саркастически заметила Карен.

В аэропорту Дель Монако, Бледсоу и Карен поджидал сотрудник исправительного учреждения, который и отвез их в тюрьму. Они прибыли туда в три часа пополудни, причем правила встречи были оговорены самим заключенным, который отказался от юридического представителя. После того как они сдали свое оружие, автобус доставил их в здание особо строгого режима с максимальной изоляцией.

Получасом позже они оказались в комнате для допросов размерами восемь на десять, в которой из мебели наличествовали лишь металлический стол, ножки которого были прикручены к бетонному полу, и два стула – один для заключенного, другой для посетителя. Карен заняла место на стуле, она хотела выступить на авансцене, задавая вопросы, тогда как Дель Монако, скрестив руки на груди, отступил в тень. Ему предстояло анализировать поведение Синглетери, его мимику и язык тела. Бледсоу же стоял в соседней комнате по другую сторону огромного, во всю стену, зеркала с односторонней проницаемостью.

Синглетери вошел в сопровождении двух охранников в форме. Запястья и лодыжки заключенного, невысокого человека с коротко остриженными волосами цвета соли с перцем и приятными чертами лица, украшали кандалы. Кожа его была бледной – отличительная черта человека, который постоянно проводит время в камере или которого какое-то время держали в штрафном изоляторе. Несмотря на кандалы на руках и ногах, Синглетери передвигался легко и даже грациозно. Агенты наблюдали за тем, как охранники разомкнули цепь наручников и приковали их к металлическому штырю в центре стола.

– Он ваш, мэм, – обратился один из тюремщиков к Карен. – Мы будем наблюдать за вами. Если начнутся неприятности, просто крикните, и мы придем на помощь.

Карен поблагодарила их, про себя удивляясь тому, почему, если начнутся неприятности, она должна кричать, если, по их же собственным словам, охранники будут наблюдать за ними. Но она тут же выбросила эту мысль из головы и сосредоточила все внимание на человеке, который сидел перед ней.

– Мистер Синглетери, меня зовут Карен Вейл. Я – специальный агент ФБР, а это – агент Франк Дель Монако.

Разумеется, Синглетери уже предупредили о том, с кем он будет встречаться, но такое представление могло сломать ледок недоверия.

Дель Монако равнодушно кивнул, всем видом давая понять, что он находится здесь против своего желания и что на него можно не обращать внимания. Еще во время полета они с Карен в подробностях обсудили стратегию своего поведения.

– Нам сообщили, что вчера вы получили письмо. От человека, который утверждает, что он и есть убийца по кличке Окулист.

– Вам сказали правду, – отозвался Синглетери спокойным и ровным голосом, сопроводив свои слова широкой белозубой улыбкой.

– Это письмо в данный момент находится в нашей лаборатории, с ним работают эксперты.

– Напрасная трата денег налогоплательщиков. Я мог бы сразу сказать вам, что оно подлинное.

– Каким же это образом? – Карен извлекла из кармана копию письма и развернула ее. – Почему вы так уверены в том, что письмо написал именно Окулист?

– Видите предложение «…зло правит миром, а небо окрашивает речные воды в цвет золота»? Он придумал его много лет назад. Оно стало для нас чем-то вроде поговорки.

– Вы знакомы с убийцей по прозвище Окулист?

– Я ведь только что сказал об этом, правда? Проклятье, а я-то считал вас умными ребятами!

Карен вдруг почувствовала, что ей хочется перегнуться через стол и закатить этому негодяю хорошенькую оплеуху, но она сдержалась.

– Кто он такой?

Синглетери расхохотался. Но, как и у всех заядлых курильщиков, смех его быстро перешел в надсадный кашель, и Карен пришлось отвернуться, чтобы микробы изо рта заключенного с брызгами слюны не попали ей на лицо.

– Вы что же, ожидаете, что я вот так запросто назову вам имя и фамилию этого малого?

– Я думаю, что да, вы могли бы сделать это.

– В таком случае вы еще глупее, чем я подозревал. А вот выглядите вы вполне даже ничего, эдакая симпатяшка! – сказал он и показал ей язык, длинный и острый, как у ящерицы. – У меня есть два условия. Первое. Я буду говорить только с Томасом Андервудом и ни с кем больше. И второе: я хочу, чтобы смертную казнь мне заменили пожизненным заключением.

Теперь настал черед Карен расхохотаться, грубо и жестоко, специально для того, чтобы разозлить сидящего перед ней человека, который полагал, что все козыри у него на руках. С его стороны было вполне естественно стремиться ощутить себя хозяином положения, заполучить контроль над ситуацией. Но она отнюдь не собиралась подыгрывать ему.

– Томас Андервуд больше не работает в Бюро. Сомневаюсь, что он пожелает тратить свое время на разговор с вами.

– Вы крупно ошибаетесь, агент Вейл. Томас Андервуд уже сказал, что встретится со мной. Он сообщил об этом, выступая по Эн-би-си, полчаса назад.

Карен подавила желание оглянуться на зеркало, за которым сидел Бледсоу.

– Почему вы хотите говорить именно с Андервудом?

– Потому что он понимает меня. Знакомое лицо. У меня есть важные сведения, и говорить я буду только с ним.

– Если вам что-нибудь нужно, вы можете сказать об этом мне, – заявила Карен.

– О-о-о, какая крутая дамочка. Вы меня возбуждаете, специальный агент Вейл. Вы знаете об этом? Потому что если не знаете, то могу сообщить вам, что Томас Андервуд знает.

Карен скрипнула зубами. Ей вдруг захотелось ухватить этого наглеца за отвороты тюремной робы и хорошенько встряхнуть. А потом еще раз. Так, чтобы у него лязгнули зубы. Но вместо этого она мысленно досчитала до десяти, чтобы успокоиться.

– Я позвоню и узнаю, сможет ли Андервуд прибыть сюда. Что касается отмены вашего приговора, я бы на это особенно не рассчитывала. Я могу распорядиться, чтобы вам в камеру поставили телевизор, а вечером подавали на ужин бифштекс…

– Да-да, в самом деле. Отлично. Я хочу Эм-Ти-Ви. Внесите это в список моих требований.

– Мистер Синглетери, я позвоню кому следует и сообщу о ваших требованиях. Но на вашем месте я бы не питала особых надежд.

– Я не питаю вообще никаких надежд, куколка. Я сижу в камере смертников. Бели питать надежду, в самом конце тебя ждет лишь разочарование.

Карен кивнула, потом отодвинулась от стола и встала.

– Одну минутку, – сказал Синглетери. – Если вы дадите мне то, чего я хочу, я назову вам настоящее имя Окулиста.

Карен не двигалась с места, пристально глядя ему в глаза. Ее так и подмывало согласиться на сделку, хотя полномочиями для этого она не располагала. Учитывая все смерти, прошлые и возможные будущие, предложение казалось слишком выгодным, чтобы вот так взять и отказаться от него.

Но на собственном опыте она уже имела возможность убедиться в том, что сделка с дьяволом всегда заканчивается крупными неприятностями.

 

…пятьдесят седьмая

Карен закрыла за собой дверь. Бледсоу уже поджидал ее и Дель Монако в коридоре, его обычно спокойное и невозмутимое лицо с кожей оливкового цвета покраснело, на нем читалось раздражение и досада.

– Я только что разговаривала с Гиффордом, – сообщила Карен. – Он пытается дозвониться до офиса Андервуда. Скоро мы будем знать, приедет он или нет. Бюро возместит ему стоимость авиаперелета и гостиницы, вообще любые расходы.

Дель Монако недовольно фыркнул.

– Мы все прекрасно понимаем, что эта сделка приведет к отмене смертного приговора.

– Этого никогда не будет! – возразил Бледсоу. – Только представьте, что ждет окружного прокурора, если он пойдет на попятную и предложит губернатору проявить снисходительность. Его сожрут живьем.

Карен покачала головой.

– Лучше подумай о том, что с ним будет, если Окулист убьет очередную женщину, а потом станет известно, что окружной прокурор мог это предотвратить. – Она прислонилась к стене, чувствуя затылком прохладный, выкрашенный в серый цвет шлакобетон. – Думаю, мы должны согласиться на его условия. Заменить смертную казнь на пожизненное заключение после успешного ареста и осуждения Окулиста.

Дель Монако шагнул вперед.

– Этот парень должен умереть через пять дней, Карен. Если отложить его казнь хотя бы на час, возникнет прецедент. Все поймут это как намек, что жюри присяжных должны собраться вновь и вынести приговор. Нельзя взять и заявить, что ты передумала через два или три месяца после того, как было принято окончательное решение. Ты или стоишь на своем, или с тобой перестают считаться.

– То есть ты думаешь, что мы не должны соглашаться на его предложение, – протянул Бледсоу.

– Эй, мне не платят сумасшедшие бабки за то, чтобы я принимал такие решения. Так что не имеет никакого значения, что я думаю по этому поводу.

– Пожалуй, Андервуд – наша единственная надежда, – заметил Бледсоу.

Дель Монако сунул руки в карманы брюк.

– Вопрос не только в этом. Откуда нам знать, что письмо подлинное? И как мы можем быть уверены, что Синглетери действительно знает, кто такой Окулист? Он может просто водить нас за нос. Играть с нами в поддавки, надеясь протянуть время.

Карен достала сотовый телефон и стала набирать номер.

– Может быть, в лаборатории уже нашли ответы на наши вопросы.

Она прошлась по коридору, ожидая, пока кто-нибудь из экспертов ответит на звонок. И поняла, что они лишь напрасно потеряли время, надеясь узнать что-то действительно важное, когда один из ^криминалистов сообщил, что тесты еще не закончены. Пока они могли лишь назвать разновидность бумаги, на которой письмо было написано, и чернила, которыми пользовался отправитель. Отпечатков обнаружено не было, за исключением частично смазанного следа самого Синглетери.

– Этого парня должны казнить через пять дней, – сказала Карен. – Мы можем рассчитывать, что получим от вас доказательства того, что письмо отправлено нашим убийцей?

– Вся сложность в том, что у нас нет других письменных образчиков, с которыми можно было бы сравнить это письмо. У нас нет даже образца его почерка, если на то пошло. – Эксперт вздохнул. – Но мы сделаем все, что в наших силах. И если вообще можно выяснить хоть что-то, наш ответ будет готов завтра.

Карен вернулась к Бледсоу и Дель Монако и сказала:

– Пока ничего.

Дель Монако как раз закрывал свой телефон.

– Андервуд летит сюда. Он присоединится к нам через пару часов. Так что я предлагаю прогуляться по городу и перекусить, что ли.

– Наш рыцарь в сверкающих доспехах спешит сюда, чтобы спасти положение, – с легким сарказмом заметила Карен. – Совсем как в кино. Я умираю от нетерпения.

Они устроились за видавшим виды столиком для пикника в двадцати ярдах от «Деревенской лавки Боба», в которой купили гамбургеры, хот-доги с соусом чили и пиво. Спор о том, можно ли пить в рабочее время, благополучно угас вместе с аппетитом, после того как они обнаружили, что единственное кафе на расстоянии пятнадцати минут ходьбы от тюрьмы оказалось, в сущности, очень дешевой и грязной забегаловкой.

Кроме того, как вскоре выяснилось, пребывание в «Библейском поясе» подразумевало, что пить горячительные напитки им предстояло вне общественных заведений, на свежем воздухе.

– Итак, – начал Бледсоу, с подозрением рассматривая редкую шапку пены на своем пиве, – похоже, что во время знакомства Андервуд произвел на Синглетери неизгладимое впечатление.

Дель Монако посмотрел сквозь пластиковым стаканчик на свет и озабоченно нахмурился, созерцая цвет своего напитка.

– У Синглетери установилось нечто вроде дружеских отношений с Андервудом. Он ему доверяет. То же самое случилось и с Джоном Уэйном Гейси, и с Дамером.

Бледсоу отпил глоток пива и скривился.

– Надеюсь, Андервуд сполна продемонстрирует нам свою магию. У меня такое чувство, что сейчас он больше внимания уделяет написанию книг, чем составлению психологических портретов.

– На пенсию, которую платит Бюро, особенно не развернешься, – вступился за Андервуда Дель Монако. – Не вижу ничего плохого в свободном предпринимательстве.

– Пожалуй, ты прав. Только мне кажется, что лавры Джона Дугласа не дают ему покоя.

Карен откашлялась и посмотрела на Дель Монако.

– Франк, – неуверенно сказала она, – тебе когда-нибудь снятся кошмары? Связанные с работой?

Тот не спеша отпил пиво, обдумывая ответ.

– Ты имеешь в виду, что иногда мне должны сниться кошмары, в которых я работаю в паре с тобой?

– Кончай шутить. Я серьезно.

Дель Монако поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на нее.

– Тебя по ночам мучают кошмары? Об Окулисте?

Карен с преувеличенным интересом рассматривала исцарапанную поверхность ветхого стола.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Дель Монако пожал плечами.

– Когда я впервые побывал на месте убийства, мне и вправду приснился кошмар. Но это было давно. С тех пор ничего подобного не происходило. Мой мозг вроде как адаптировался к тому, что я вижу каждый день. Прихожу на работу, разгребаю кровь и грязь, а затем возвращаюсь домой, оставляя все проблемы в офисе.

Карен плотнее запахнула куртку, внезапный порыв ветра заставил ее вздрогнуть от холода.

– Хорошо, что у тебя это получается, – обронила она, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

– Мне тоже снились кошмары, – внезапно признался Бледсоу. – Последний раз это было довольно давно, но я хорошо запомнил один из них. Я участвую в перестрелке, и вдруг у меня заклинивает пистолет. Радио тоже не работает. И говорить я не могу. Как будто горло перехватило. Проснулся весь мокрый от пота, как мышь. – Он покачал головой. – Сон вышел чертовски реальным, совсем как наяву. С тех пор прошло много лет, но я до сих пор помню его во всех подробностях, словно это было вчера.

Карен уже пожалела, что вообще подняла эту тему. Потому что Дель Монако неизбежно должен был повторить свой вопрос о том, не снятся ли ей кошмары об Окулисте.

Но он изрядно удивил ее, когда, шутливо толкнув в бок локтем, предложил:

– Давай-ка еще разок взглянем на это письмо. Если кого-нибудь и учили анализировать подобные послания, так только нас.

Карен достала из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги, расправила его на столе и прочла вслух:

– «…Я сделал больше, чем намеревался и надеялся когда-либо. Но если стремиться к чему-то, то можно добиться чего угодно».

Она подняла глаза на Дель Монако, который в ответ пожал плечами.

– Не знаю, что и сказать, – признался он. – Ничего конкретно здесь нет.

Карен продолжала:

– «…я вдруг понял, что ошеломлен происходящим. Тем, что я могу делать то, что хочу. И нет никого, кто мог бы запретить мне это».

Дель Монако развел руками.

– Налицо все симптомы ощущения силы. И власти. Пока что ничто не позволяет утверждать, что это обман или подделка. Но пои этом нет и таких подробностей, знать о которых мог лишь один убийца.

– Оно вполне согласуется с тем посланием, что я получила по электронной почте, – заметила Карен. – Та же самая неутолимая потребность во власти и контроле.

– Опять же, ничего конкретного, – возразил Дель Монако. – Это общие рассуждения, типичные для любого серийного убийцы.

Карен снова опустила взгляд на письмо.

– «…Я не могу остановиться. Я уверен, тебе известно это чувство, эта жажда, это стремление получить больше, еще больше. Они могут думать, конечно, что остановят меня, но у них ничего не выйдет. Мне известно то, что знают они. Они никогда не найдут меня».

Карен обменялась понимающими взглядами с Бледсоу. Она получила доказательства, которые были ей нужны, – намек на украденный психологический портрет. Разумеется, улика была косвенной, но ее оказалось достаточно, чтобы она поверила в подлинность письма на уровне если уж не холодной логики или юридических доказательств, то хотя бы эмоций. Пресловутого внутреннего голоса.

Откашлявшись, Карен продолжала:

– Что ж, вот эти последние несколько предложений представляются мне наиболее важными, потому как многое говорят о нем. Они подтверждают и составленный нами психологический портрет. И еще они говорят о том, что с течением времени он обретает уверенность, что также характерно для серийных убийц. Они начинают проявлять небрежность, а это уже верная дорога к внутреннему саморазрушению и самоуничтожению. Они даже могут стать еще более жестокими и бесчеловечными.

А я думал, что убийство Линвуд было совершено им с дьявольской жестокостью как раз из-за наличия личных мотивов, – сказал Бледсоу.

– Так оно и было. – По крайней мере, я так думаю. – Но здесь есть и еще кое-что. Большинство серийных убийц, если не все, по мере увеличения числа своих жертв становятся более агрессивными и жестокими. Жажда убийства становится для них невыносимой, они не могут с ней справиться. Даже те, кто гордился своим самоконтролем, теряют способность управлять собственной жизнью, особенно если не понимают, что с ними происходит. И, когда стремление убивать выходит из-под контроля, они больше не могут справиться с перегрузкой. Они начинают делать ошибки, теряют уверенность в своих силах. И это дает нам преимущество. Единственная проблема в том, что мы не знаем, когда он достигнет критической массы, – на жертве номер восемь или двадцать восемь.

Дель Монако поставил свой стаканчик на стол и поерзал, поудобнее устраиваясь на жестком сиденье.

– Первые убийства преступника обычно демонстрируют его жажду испытать восторг охоты. Он живет ради того, чтобы подчинить себе жертву. Но, как только он растворяется в заблуждении о собственной неуязвимости, его нападения свидетельствуют о том, что он начинает испытывать голод, потребность убивать ради самого убийства. – Он посмотрел на письмо и покачал головой. – Что-то не дает мне покоя, но я пока не могу понять, что именно. – Он взял листок с копией письма и принялся его пересматривать.

Карен подождала несколько минут, но, видя, что он погрузился в размышления, сказала:

– Франк?

– «Мне известно то, что знают они», – повторил Дель Монако. – Что он имеет в виду? Кто такие «они»?

– Он говорит о нас, – сказал Бледсоу.

Карен закрыла глаза. Она знала, что сейчас произойдет, и внутренне сжалась, готовясь к неизбежному.

– Он думает, что знает, что у нас есть на него, – продолжал Бледсоу.

Карен открыла глаза, внезапно сообразив, что Бледсоу не намерен выдавать их тайну. Они одновременно поднесли стаканчики с пивом к губам и снова погрузились в размышления о содержании письма. Наконец Бледсоу вздрогнул от холода и взглянул на часы.

– Пора. Андервуд уже подъезжает, а нам еще предстоит сдавать свои пушки и прорываться сквозь систему безопасности.

– Наступает час «Ч», – пробормотала Карен.

Томас Андервуд оказался крепким и жизнерадостным живчиком пятидесяти девяти лет, с копной иссиня-черных волос и мальчишеской улыбкой, которая сделала его популярным в самом начале карьеры в ФБР. У него был вид опытного следователя из голливудских кинолент, играючи раскрывающего самые запутанные преступления, и Карен про себя подивилась тому, что ему так и не предложили вести собственное шоу на телевидении. Но она вынуждена была признать, что одно его присутствие оказывало магнетическое действие на окружающих, и испытала внутренний трепет и радостное возбуждение, хотя, может быть, всему виной было дешевое пиво, бродившее у нее в животе. Завидев Дель Монако, Андервуд улыбнулся.

– Франк, как поживаешь? Радуешься жизни, судя по всему, – добавил он, похлопав Дель Монако по круглому животу. Тот деланно рассмеялся.

Андервуда представили Бледсоу, потом он повернулся к Карен.

– Томас Андервуд, – сказал он, протягивая ей руку и ослепительно улыбаясь.

– Карен Вейл.

Улыбка Андервуда стала еще шире.

– О, вы не нуждаетесь в представлении.

Карен почувствовала, что неудержимо краснеет. Ее приятно поразило то, что Андервуд знает, кто она такая. Быть может, он следил за ее карьерой?

Должно быть, он уловил повышение температуры ее тела тому что сразу же пояснил, что имел в виду:

– Ваша фотография красуется на первых страницах всех мало-мальски влиятельных газет в этой стране.

Карен отвернулась, чтобы скрыть замешательство, и уставилась через стекло с односторонней проницаемостью на их подопечного.

– Полагаю, нет нужды представлять вам мистера Синглетери.

– Да, я достаточно хорошо знаю Рея. – Андервуд потер ладони. – Меня посвятили во все подробности, пока я добирался сюда, так что, может быть, начнем? – Он взглянул на Бледсоу, который согласно кивнул в ответ. – Отлично. Ну что же, ждите здесь, а я попробую раздобыть для нас кое-какие ответы.

 

…пятьдесят восьмая

Томас Андервуд крепко пожал руку Ричарду Рею Синглетери. Приветствие вышло неловким, поскольку на запястьях Синглетери красовались наручники, но Андервуд явно вознамерился установить со старым знакомым физический контакт.

– Привет, Рей, как поживаешь?

– Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в таком месте, как это, когда над твоей головой висит смертный приговор.

Карен повернулась к Бледсоу, который, как и Дель Монако, стоял рядом с ней по другую сторону стекла. Громкость микрофона, размещенного в комнате для допросов, была выставлена на максимум, и он улавливал любые звуки, доносившиеся изнутри: слова, скрежет ножки стула или подошвы по бетонному полу. Но голоса звучали тонко, словно пропущенные сквозь фильтр для кофе.

– Они ведут себя, как старые знакомые, – заметил Бледсоу. – Как может Андервуд пожимать руку этому парню и держаться с ним по-приятельски?

– Отчасти именно поэтому его допросы имели столь оглушительный успех, – откликнулась Карен. – Он умеет поддерживать разговор и понимает, как устроен мозг преступника. В моем отделе мы преподаем методику ведения допросов. Напомни мне об этом, когда захочешь научить чему-нибудь своих сотрудников.

– Благодарю покорно.

Тон, которым был произнесен ответ, со всей очевидностью свидетельствовал о том, что Бледсоу не проявил к ее предложению ни малейшего интереса.

– Ты, должно быть, понимаешь, что я не питаю особого сочувствия к тому положению, в котором ты оказался, Рей, – сказал Андервуд. – Есть такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».

– Так, так, так… Я смотрю, выйдя на пенсию, ты стал циником.

– Я ушел на пенсию из Бюро, но не оставил дело всей жизни, – Андервуд широко улыбнулся. – Итак, мне сообщили, что у тебя есть кое-что, о чем ты хотел поговорить со мной.

Синглетери перегнулся через стол. Глаза его возбужденно бегали по сторонам, словно он опасался, не подслушивает ли их кто-нибудь. Понизив голос, он сказал:

– Я знаю, кто написал то письмо. Я знаю, кто такой Окулист знаю, кто скрывается под этим прозвищем.

Он выразительно приподнял брови и откинулся на спинку стула.

К чести Андервуда следовало отметить, что он знал, как обращаться с такими парнями. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он равнодушно поинтересовался:

– И кто же это?

– Эта информация дорого стоит.

– Послушай, Рей. Ты потребовал, чтобы меня привезли сюда, и я бросил все дела и сел в первый же самолет. И вот я здесь. Так что кончай свои игры.

– Ни о каких играх и речи нет, Томас. Это вопрос жизни и смерти. Я не хочу умирать. У меня осталось меньше пяти дней до того, как они убьют меня. То есть еще примерно сто шестьдесят часов, и моя жизнь будет окончена. Они хотят поймать этого парня, а я хочу жить. И все эти сведения хранятся вот здесь. – Он выразительно постучал пальцем по лбу. – Я называю им имя, они возвращают мне жизнь. Собственно, я ведь немногого прошу, Томас. На самом деле все очень просто.

– Все совсем не так просто, и ты прекрасно об этом знаешь, Рей. Ты же умный мальчик. Здесь замешана политика. Если они пощадят тебя, это создаст нежелательный прецедент.

– Если они позволят мне унести его имя с собой в могилу, тогда создание нежелательного прецедента окажется самой маленькой из их проблем. Какому политику понравится иметь кровь невинных женщин на руках? – Синглетери отвел глаза, а потом в упор взглянул на Андервуда. – Эй, как только законники узнают, что кое-кому известно, кто такой этот парень, они пожелают заполучить его имя, чтобы ФБР смогло арестовать его и публично поджарить ему задницу. Очень важно показать, что убийство сенатора штата никому не сойдет с рук, верно? Так что не рассказывай мне о политике.

Теперь уже Андервуд откинулся на спинку стула.

– Давай предположим на минутку, что они не согласятся на твои условия. О чем еще для тебя я могу просить их?

– Больше говорить не о чем. Если тебе нужна личность преступника, то я сказал, сколько это будет стоить.

– Видишь ли, Рей, еще одна трудность заключается в том, что они никак не могут быть уверены, что письмо действительно пришло от Окулиста. Ты говоришь, что это так, потому что узнал фразу, которую он использовал. Но ведь это может оказаться случайным совпадением. Согласись, все-таки это не то же самое, как если бы он подписал его своим полным именем, приложил отпечаток пальца и фотографию.

– Я назову тебе его имя, и вы схватите этого парня. После того как они удостоверятся, что это действительно он, наша договоренность вступает в силу. Если я ошибся, то получаю свой укол. Ты не проиграешь в любом случае.

– Похоже, он все предусмотрел, – сказал в соседней комнате Бледсоу.

– Он был организованным убийцей, – пояснила Карен. – С очень высоким коэффициентом IQ. Охотился на студенток, которые жили на съемных квартирах за пределами университетского городка. Он высматривал их в супермаркете, а потом втирался к ним в доверие, упирая на фальшивый гипс, который носил под предлогом того, что сломал руку. Говорил девушкам, что ему нужна помощь, чтобы погрузить пакеты с продуктами в фургон. Как только они оказывались вдали от любопытных глаз, он бил их по голове гипсом, оглушал и забрасывал в машину. – Карен снова повернулась к зеркалу. – Так что можешь не сомневаться, он все продумал до мелочей. Именно поэтому мне трудно поверить в его искренность.

– Давай подождем и посмотрим, что получится у Андервуда. По-моему, он неплохо к нему относится, насколько это вообще возможно в отношении убийцы, – заметил Бледсоу. – И уж, во всяком случае, он знает его лучше, чем кто-то еще.

Карен обхватила себя руками за плечи.

– Учитывая деньги, которые мы ему платим, он и впрямь может придумать какой-нибудь ловкий ход.

– А я думал, что Бюро всего лишь оплачивает его расходы, – удивился Бледсоу.

– Он является международным консультантом, – сказала Карен. – Всемирно известным. Так что мы оплачиваем расходы плюс солидный гонорар, можешь не сомневаться.

Дель Монако согласно кивнул.

– Гиффорд, кстати, возражал, но начальство настояло на своем. Думаю, Андервуд увидел в нашем предложении возможность написать новую книгу или, по крайней мере, хотя бы главу к ней.

– …так дай мне что-нибудь, Рей, – говорил в это время Андервуд. – Что-нибудь такое, что я мог бы предъявить им и показать, что у тебя верные и надежные сведения. Они же не захотят поднять шумиху в прессе, чтобы потом выяснилось, что парень совсем не тот, что им нужен. И даже имея в распоряжении имя может понадобиться неизвестно сколько времени, чтобы найти его. Как только они согласятся на сделку, твоя казнь будет отменена. А если им потом придется давать обратный ход и назначать новую дату, когда ты покинешь наш мир… это чертовски неприятно и сложно. Теперь ты видишь, в каком положении мы оказались, Рей?

Синглетери пошевелился на стуле, но промолчал.

– Должен тебе сказать, у нас есть еще одна проблема, Рей. Типа того, что все это – лишь подстава, а ты хочешь поиграть с нами, посмотреть, как мы будем гоняться за призраками, и вволю посмеяться. Свести счеты и поквитаться хотя бы таким образом.

– Конечно, это возможно, но маловероятно. Даже твой психологический заумный анализ моего характера может подтвердить, что я не задумал ничего подобного.

– Они полагают, что таким образом ты надеешься получить свои пятнадцать минут славы.

– Я уже получил свои пятнадцать минут. Я уже получил пятнадцать лет назойливого и пристального внимания к своей особе, Томас, и не в последнюю очередь – благодаря тебе. Мое имя навеки вписано в историю криминальной психологии. И в твои книги тоже.

Андервуд покачал головой.

– Рей, должен заметить, ты упускаешь потрясающую возможность. То внимание, которое было приковано к тебе после ареста, носит исключительно негативный характер. А вот заголовок в газетах «Осужденный преступник помогает полиции схватить жестокого убийцу по прозвищу Окулист» выставит тебя сове в другом свете. Ты станешь героем. Подумай об этом.

– И какой мне от этого прок, скажи на милость? После того мне впрыснут яд в вену, а?

– Я мог бы возразить тебе, Рей, и предложить посмотреть на это дело с философской точки зрения. Привести в пример дзен-буддизм. Концепцию искупления. Но я хорошо тебя знаю, поэтому понимаю всю бессмысленность подобных аргументов. – Андервуд принялся постукивать пальцами по крышке стола. – Вот скажи, почему Окулист прислал тебе это письмо? Мои друзья в Бюро, те самые, которые попросили меня прилететь сюда, все время задают один и тот же вопрос: «Почему именно Синглетери?» – Он выразительным жестом развел руками, повернув их ладонями вверх. – Что мне им ответить, Рей?

– Если я скажу, вы и без меня вычислите, кто он такой.

– Ты должен знать, что они пытаются сделать это прямо сейчас, в данную минуту. Проверяют списки заключенных, отбывавших срок одновременно с тобой. Ищут парней, с которыми ты был дружен, сидел в одной камере, играл в мяч. И очень скоро они отберут несколько имен и примутся за них всерьез. А как только они сделают это, тебе нечего будет им предложить. Ты проиграешь, Рей.

– Тогда пошли они к чертовой матери! Это может быть кто-нибудь совершенно посторонний. Если они считают себя такими умными, то пусть проверяют списки. На здоровье! У них есть еще сто пятьдесят девять часов, так что вполне можно успеть. – Лицо Синглетери разгладилось, ярость его улеглась столь же внезапно, как и вспыхнула, и он даже сумел выдавить улыбку. – А может, и нет.

– Позволь мне добиться для тебя хоть чего-нибудь. Губернатор не согласится смягчить вынесенный тебе приговор. Но он может дать тебе что-нибудь еще.

– Что еще он может мне дать? Что еще может понадобиться человеку, которому предстоит умереть через несколько часов?

Андервуд встал со стула.

– Не знаю, Рей. Подумай сам. Но на твоем месте я не стал бы ждать слишком долго.

Карен с трудом оторвала взгляд от Синглетери и посмотрела на Дель Монако.

– Почему у Окулиста вдруг возникла нужда посылать это письмо?

Дель Монако подавил зевок и помассировал веки толстыми, похожими на сосиски пальцами.

– Не знаю, Карен. Если предположить, что когда-то он вместе с Синглетери отбывал срок, то, возможно, он зашифровал в тексте какое-нибудь сообщение. Но может быть и так, что все обстоит совсем просто: он узнал, что его товарищ по несчастью должен умереть, и захотел сказать ему «до свидания». С таким же успехом он мог понимать, что своим письмом доставит нам массу неприятностей и заставит понервничать.

Карен снова взглянула на копию письма.

– «…пусть настанет время, когда мы закончим свои дневные труды и обратим взор внутрь себя, размышляя о том, что нас ждет впереди», – прочла она вслух. – Это вполне может быть прощание. Своего рода напутствие, так мне кажется.

– Или шифрованное послание? Или просто бред извращенного и психически больного ума?

Послышался негромкий щелчок, это Бледсоу закрыл свой сотовый телефон.

– В списке сокамерников, когда-либо отбывавших срок вместе с Синглетери, у Эрнандеса значится восемь тысяч имен. Он начал сопоставлять его с другими списками, чтобы проверить, нет ли перекрестных совпадений. И тогда нам придется танцевать уже оттуда.

– Все дело в том, что Синглетери прав, – заметила Карен. – У нас слишком мало времени, чтобы тщательно проработать эти списки. Думаю, на это он и рассчитывает. То есть если мы сможем вычислить Окулиста и доказать, что он и есть наш НЕПО, то Синглетери будет помилован. Если же нет… – Она пожала плечами. – Он получит свою инъекцию.

Дель Монако смотрел сквозь зеркальное стекло, как Андервуд похлопал Синглетери по спине.

– Нет, ему никогда не заменят смертную казнь пожизненным заключением, – сказал он. – Надеюсь только, что Андервуд не зря прилетал сюда.

– Еще бы, – саркастически заметил Бледсоу. – Свою главу к новой книге он получит в любом случае.

Дель Монако вышел из комнаты в коридор, намереваясь перекинуться парой слов с Андервудом. Карен осталась наедине с Бледсоу Теперь она могла свободно говорить, не боясь выдать себя.

– Мы знаем, что это он, Бледсоу. Письмо написал Окулист. Мы знаем это совершенно точно.

Он выставил перед собой руку.

– Не горячись. Мы еще ничего не знаем.

– «…мне известно то, что знают они», – по памяти процитировала она. – Он говорит нам, что знает то, что известно и нам, потому что психологический портрет у него. Он его прочел.

Бледсоу пожал плечами.

– Это может означать что угодно. Человек, который написал это письмо, изъяснялся весьма туманно и явно не намеревался облегчить нам жизнь. Так что не спеши принимать желаемое за действительное.

Карен вздохнула.

– Я знаю. Просто все сходится, и Окулист бросает нам очередной вызов. Он знает. Мы знаем.

– Что вновь возвращает нас к тому же самому вопросу: для чего он вообще посылал это письмо? Почему он не отправил тебе очередное послание по электронной почте, если ему так хотелось, чтобы мы его получили? Зачем адресовать его Синглетери? – Он отвернулся от нее и с размаху ударил ногой в стену. – Проклятье! Ненавижу это дело. Обычно есть правонарушитель, который совершает преступление и оставляет после себя какие-нибудь улики. И все, что от тебя требуется, – это ухватиться за нужную ниточку и размотать клубок до конца. В половине случаев оказывается, что это родственник или знакомый. Но этот парень, складывается такое впечатление, вообще не оставляет после себя следов, по которым можно выйти на него. И он выбирает себе жертвы, которые не связаны между собой. Вот и получается, что мы имеем одни только проклятые загадки, которые он нам подбрасывает. – Бледсоу сердито засунул руки в карманы брюк и принялся расхаживать взад-вперед. – Не знаю, как ты занимаешься этими серийными маньяками с утра до вечера. Если бы я вдруг оказался на твоем месте, то у меня уже на второй день открылась бы кровоточащая язва.

Дверь распахнулась, в комнату вошли Андервуд и Дель Монако. Галстук у легенды криминальной психологии сбился на сторону, а обычно жизнерадостное лицо выглядело осунувшимся и жестким.

– Я не смог достучаться до него, – сообщил Андервуд. – Рей в отчаянии, он закусил удила. У него есть один-единственный козырь на переговорах, и отказываться от него он не намерен. Для него это в буквальном смысле вопрос жизни и смерти.

– Он говорит правду? – поинтересовалась Карен.

Андервуд вздохнул, положил обе руки ладонями на стекло и уперся в него лбом.

– Думаю, да. Мне кажется, он действительно верит в то, что знает, кто написал это письмо. Если его действительно прислал Окулист и если Синглетери прав в своих подозрениях, вы могли бы значительно продвинуться в раскрытии этого дела.

– Слишком много «если», – заметил Бледсоу.

Андервуд оттолкнулся от зеркала.

– Такова природа нашего бизнеса, детектив. Обоснованные догадки и предположения о том, что думают эти люди, о том, что они собой представляют, и все это на основе того, что мы уже видели и с чем имели дело раньше. Разумеется, вы правы, говоря что в нашем деле слишком много «если», но за прошедшие годы наши предположения подтверждались очень часто. Агент Вейл! – сказал Андервуд, не глядя на Карен. – Хочу сказать, что вы составили чертовски хороший психологический портрет. И еще мне импонирует ваша работа о различении почерка в пределах неизменного МО, модуса операнди. Здесь открываются захватывающие перспективы. – Он повернул голову и подмигнул ей. – Продолжайте в том же духе.

С этими словами Андервуд распахнул дверь и вышел из комнаты.

 

…пятьдесят девятая

Пять дней, остававшиеся в их распоряжении, промелькнули быстро и оказались до предела насыщенными совещаниями и переговорами, в которых принимали участие Бледсоу, Дель Монако, окружной прокурор, Томас Гиффорд, губернаторы штатов Вирджиния и Нью-Йорк, Ли Турстон и спикер законодательного собрания штата Вирджиния. В ход было пущено все: явные и скрытые намеки, политические интриги и угрозы возможных осложнений.

После долгих дебатов окружной прокурор заявил, что игнорирование решения жюри присяжных, которые вынесли Синглетери смертный приговор, в любом случае поставит под сомнение непреходящие ценности американской системы правосудия. Если губернатор отменял ранее вынесенный приговор, то он поступал в полном соответствии с Конституцией. И хотя случалось это довольно редко, подобное решение можно было понять и оправдать. Впрочем, сделку с убийцей, которому предстояло умереть, тоже можно было объяснить – уже хотя бы тем, что удастся предотвратить гибель других невинных женщин, – но ведь никто не мог дать гарантию, что они сумеют отыскать и арестовать преступника, даже при условии, что будут знать его имя. А если, к тому же, вся эта история окажется не чем иным, как охотой за призраком, то пострадает репутация обоих, и окружного прокурора, и губернатора, причем не исключено, что урон будет нанесен необратимый. Почти наверняка они проиграют очередные выборы, и о переизбрании не будет и речи. Никто не пожелает голосовать за борцов с преступностью, которых одурачил осужденный убийца.

Словом, дебаты продолжались, и не всегда они проходили в конструктивном ключе и дружественной обстановке.

Поиск заключенного, отбывавшего срок вместе с Синглетери, оказался далеко не такой простой задачей, как они предполагали. Начать с того, что он сидел не только в исправительной тюрьме строгого режима «Рокридж» в Северной Калифорнии, но и в колонии «Гринвилль» в Вирджинии. Учитывая, что количество потенциальных подозреваемых, осужденных sa тяжкие насильственные преступления, измерялось уже несколькими тысячами, Робби и Синклер возглавили группу сотрудников правоохранительных органов, единственной задачей которых было уменьшить список до разумных пределов, чтобы каждого из оставшихся в нем можно было допросить в индивидуальном порядке. Но дело продвигалось настолько медленно, что его можно было сравнить лишь со скоростью растворения меда в чае со льдом. Стоило ошибиться один раз и исключить не того подозреваемого, и можно погубить все громоздкое мероприятие. Поэтому полицейским приходилось быть методичными и проверять и перепроверять работу друг друга.

Время, отведенное на поиски, подошло к концу, и, после того как было принято решение отклонить предложение, сделанное Синглетери, Вейл, Бледсоу, Дель Монако, окружной прокурор и Томас Андервуд получили приглашение присутствовать на приведении приговора в исполнение. Чартерным рейсом они прибыли на аэродром, откуда специально нанятый лимузин доставил их в тюрьму строгого режима. Почти всю дорогу они молчали, лишь изредка обмениваясь несколькими словами, – им нечего было сказать друг другу. В ходе предшествующих споров и переговоров все они уже имели возможность высказаться.

Последние четыре ночи Карен почти не смыкала глаз, а когда проваливалась в короткий сон, то ее преследовали бесконечные кошмары. Она каждый день бывала у Джонатана, но врачи не могли сказать ничего утешительного и обнадеживающего.

Было решено, что перед казнью Синглетери Андервуд и Карен предпримут последнюю попытку убедить его назвать имя человека, которое он хранил в памяти. По прибытии их отвели в комнату, откуда можно было наблюдать за приведением приговора в исполнение. Ричард Рей Синглетери сидел на краю кровати в одиночной камере. На нем была рубашка с короткими рукавами из тонкой ткани и брюки в тон. Он опустил голову и обхватил ее руками. Снаружи стоял директор тюрьмы, лицо у него выглядело напряженным и усталым. Священник отсутствовал.

Дверь в камеру Синглетери была распахнута настежь, и три здоровенных надзирателя, засунув руки за пояс, наблюдали затем, чтобы он не причинил себе вреда и не впал в буйство, перед тем как покинуть земную обитель.

На лодыжках и запястьях у Синглетери были надеты кандалы. и вскоре его должны были отвести в комнату, где ему сделают легальную инъекцию. И хотя каждый вечер ему подавали на ужин бифштексы в качестве компенсации за то, что он передал властям предполагаемое письмо от Окулиста, он выглядел осунувшимся Глаза у него ввалились, щеки запали, и вообще он, казалось, похудел на несколько фунтов со времени их последнего визита в тюрьму. При появлении Андервуда и Карен он поднял голову, и в глазах его вспыхнула безумная надежда. Несомненно, он до последнего мгновения надеялся, что они привезут решение губернатора о помиловании.

– Томас…

– Рей…

Двое мужчин долго смотрели друг на друга, потом Синглетери отвел глаза. Очевидно, он понял, что они пришли сюда не для того, чтобы сообщить хорошие новости, а чтобы в последний раз попытаться получить от него нужные сведения.

– Нам нужно это имя, Рей. Я знаю, ты расстроен тем, что нам не удалось заключить сделку. Нет, не так. «Расстроен» – это не то слово. Ты уничтожен. Раздавлен. Но я пытался, и ты знаешь это.

Карен, скрестив руки на груди, стояла слева от Андервуда, пытаясь усилием воли заставить осужденного на смерть назвать им настоящее имя Окулиста.

Синглетери кивнул.

– Мне жаль, что у меня ничего не вышло. – Андервуд перешагнул порог камеры и опустился перед Синглетери на колени, так что тот при желании мог коснуться его рукой.

Один из надзирателей поспешно выступил вперед.

– Сэр, мне было бы намного спокойнее, если бы вы…

Андервуд поднял руку, останавливая его.

– Все нормально, все нормально. Рей не причинит мне вреда. – Он посмотрел на Синглетери снизу вверх и встретился с ним взглядом. – Рей, я делаю тебе последнее предложение. В моей власти сделать так, чтобы весь мир узнал о том, что твой последний поступок на этой грешной земле был исполнен милосердия. Однажды ты сказал, что тебе жаль членов семей и родственников твоих жертв. У тебя есть шанс доказать, что ты не лгал, что ты хочешь, чтобы они Хотя бы на мгновение почувствовали себя лучше. Облегчи их боль и смягчи их ненависть.

– Их ненависть направлена не на того, кто действительно засуживает ее. Скажи им, пусть они возненавидят моего папашу, который избивал меня каждый день. Передай им, пусть они возненавидят тех женщин, которые изнасиловали меня, когда мне было всего тринадцать лет. – По щеке его скользнула слеза. – Скажи им, что ненависти заслуживаю не я, а те люди, которые сделали меня таким, какой я есть.

Губы Андервуда мучительно дрогнули.

– Рей, не делай этого. Не ищи оправдания. Ты такой» какой есть, и ты сделал то, что сделал. Очень скоро ты предстанешь перед Создателем. Неужели тебе не хочется взглянуть ему в лицо, зная что ты совершил хотя бы одно доброе дело в жизни? Покажи ему, что ты попытался отчасти искупить свои грехи и загладить вину.

Карен не винила Андервуда за то, что тот предпринимает столь отчаянные усилия, но при одной мысли о том, что он вымаливает информацию у преступника, ее тошнило. Синглетери заслуживал того, чтобы вечно гореть в аду; он заслуживал вечных мучений за то, как издевался над своими жертвами. За то, что не давал им умереть сразу, когда они оказывались у последней черты, а приводил их в чувство, чтобы мучить снова и снова.

– Этот человек заслуживает смерти, – сухо сказала Карен. – Он все равно не назовет нам имени, агент Андервуд. – Она закручивала гайки, стараясь ранить его еще сильнее, заставить Синглетери перешагнуть Рубикон, откуда уже не будет возврата. – Мы предложили ему все, что могли. Этот человек не хочет спасти себя.

Андервуд вздохнул и поднялся с колен.

– Ричард Рей, ты меня разочаровал. Ты ничего не выиграешь оттого, что покрываешь этого человека, оттого, что унесешь его имя с собой в могилу.

Он подождал немного, и на мгновение им показалось, что губы Синглетери шевельнулись.

– Мы перейдем в соседнюю комнату, откуда будем наблюдать за тобой. Если ты все-таки передумаешь, Рей, просто назови имя. Перед тем как потерять сознание, просто произнеси его вслух. Спаси свою душу.

Андервуд развернулся и вышел. Карен последовала за ним. Никто из них не оглянулся.

 

…шестидесятая

Комната для исполнения приговора представляла собой чистое, безликое, хорошо освещенное помещение со стеклянной перегородкой, за которой стояли шестнадцать голубых пластиковых стульев казенного вида. Большая часть их уже была занята родственниками жертв и осужденного, представителями штата и средств массовой информации. Карен и Андервуд заняли свои места рядом с Бледсоу и Дель Монако, за спинами чиновников, наблюдавших за соблюдением юридических формальностей.

Глядя на Бледсоу, Карен отрицательно покачала головой, но он уже и сам догадался по их поведению, что Синглетери отказался сотрудничать. Детектив, всеми силами стремившийся раскрыть дело Окулиста, даже отважился на последнюю попытку уговорить губернатора и окружного прокурора помиловать Синглетери, когда те прибыли в исправительное учреждение. Но ни один из них и слышать об этом не захотел.

Родственники и члены семей семи женщин, погибших от руки Ричарда Рея Синглетери, неподвижно сидели на своих местах. На их лицах были гнев и внутреннее напряжение, кое-кто время от времени вытирал слезы носовым платком. Можно было не сомневаться, что сейчас, в ожидании казни, они заново переживают тот кошмар, который случился с их детьми, вспоминая то, чему не должны быть свидетелями родители. Их дочерей убили с невероятной жестокостью, и в материалах дела с беспощадной точностью содержалось описание последних ужасных часов, которые выпали на долю их детей.

Дверь в комнату для казни распахнулась, и в нее въехала каталка, на которой, пристегнутый ремнями, лежал Ричард Рей Синглетери. К груди у него были присоединены зажимы кардиомонитора и стетоскоп, а из вен обеих рук в соседнюю комнату тянулись тонкие трубочки капельниц. Черно-белые часы, установленные над дверью, показывали 11:49.

Карен, до того сидевшая положив ногу на ногу, выпрямилась и подалась вперед. Упершись локтями в колени, она поднесла руки ко рту, надеясь услышать, как в последний миг чудовище, пристегнутое ремнями к каталке, все-таки произнесет имя, ради которого она сюда приехала.

Шланги капельниц скрывались в стене, уходя через проем в выкрашенную в темно-зеленый цвет лабораторию. Там, в капюшонах и масках, стояли те, кому предстояло совершить казнь. На стене у них перед глазами висели часы, здесь же располагались склянки с лекарствами и батарея телефонов – на тот случай, если губернатор в последнюю секунду пожелает отменить приговор. Соответственно, его присутствие на казни было обязательным. Карен искоса взглянула на него. Судя по напряженной позе и жесткому выражению лица, Ричарду Рею Синглетери не приходилось рассчитывать на помилование.

Карен знала, что делать инъекции в шланги капельниц будут несколько врачей одновременно, но доза яда содержалась в шприце только одного из них. Никто не будет знать, включая исполнителей приговора, кто ввел токсичный коктейль в кровь осужденного, а кто лишь впрыснул безобидную смесь во вторичный резервуар.

В одиннадцать пятьдесят пять люди в капюшонах воткнули иглы своих шприцев в колбы капельниц, ожидая команды начать казнь.

Директор тюрьмы склонился над осужденным.

– Ричард Рей Синглетери, каково будет ваше последнее слово?

Карен закрыла глаза. Сердце у нее в груди стучало так гулко, что она ощутила шум крови в ушах.

– Чтоб вы все сгорели в аду! – выкрикнул Синглетери.

– Благодарю вас, сэр, – ответил директор. – И пусть такая же судьба ожидает вас, в чем я нисколько не сомневаюсь. – Повернувшись, он произнес всего одно только слово: – Приступайте.

Карен представила, как они нажимают поршни своих шприцев, вводя смертельную дозу барбитурата пентотала натрия – первую стадию казни Ричарда Рея Синглетери. Через несколько секунд он должен потерять сознание.

После того как шланги капельниц промыли физиологическим раствором, наступила очередь павулона – вещества, парализующего дыхательную мускулатуру и сердечную мышцу.

Бледсоу глубоко и прерывисто вздохнул, не сводя глаз с минутной стрелки часов, которая прыжками перемещалась по циферблату. Через две минуты после наступления полуночи на мониторе ЭКГ появилась непрерывная ровная линия, и директор тюрьмы объявил о смерти Ричарда Рея Синглетери.

– Дерьмо, – еле слышно пробормотал Бледсоу себе под нос.

Карен согласно кивнула.

– Дерьмо.

 

…шестьдесят первая

Во время обратного полета на борту чартерного самолета, предоставленного губернатором, было тихо. Никто не произнес ни слова. Карен не могла не думать о том, что они снова оказались у разбитого корыта и что им предстоит начать все с самого начала. Несмотря на всю информацию, которую им удалось собрать на местах преступлений, невзирая на все улики и догадки, они по-прежнему не знали, кто скрывается под жутким прозвищем Окулист. Подозреваемых у них тоже не было. Одни лишь страницы и материалы дела, ужасающие фотографии, от которых кровь стыла в жилах, и пока что бесполезные данные лабораторных и психологических анализов.

Карен вытянула ноги, и от внезапной резкой боли в левом колене у нее перехватило дыхание. Достав из сумочки флакон с тайленолом усиленного действия, она вытряхнула на ладонь две таблетки. Встряхнув почти пустую коробочку, она вдруг поняла, что прикончила упаковку, содержащую тридцать с лишним таблеток, меньше чем за три дня. Карен пообещала себе, что при следующей встрече с доктором Альтманом попросит его взглянуть на колено и назначить ей какое-нибудь обезболивающее посильнее. Даже если ей понадобится операция, сейчас на это нет времени. Она должна оставаться на ногах до тех пор, пока они не поймают Окулиста. Вместе со здоровьем Джонатана дело Окулиста захватило ее целиком, превратившись в навязчивую идею. «Неужели я стала одержимой?» – со страхом спрашивала себя Карен.

Опустив спинку кресла, она принялась думать о Робби. Ей так не хватало его прикосновений, тепла его тела, его запаха, ощущения, что он рядом. Какое, оказывается, это странное и непривычное чувство – желание и стремление раствориться в другом человеке. И будь у нее поменьше других забот, которые дамокловым мечом нависли над головой, Карен, пожалуй, позволила бы себе сполна насладиться ощущением того, что она влюбилась. Последний раз это чувство посещало ее так давно… Она влюблялась всего два раза в жизни: первый раз в средней школе, еще в младших классах, а второй раз – в Дикона. Причем их роман с Диконом начался с головокружительной быстротой, и очень скоро она забеременела Джонатаном. Нет, она не думала, что тогда ошиблась в Диконе, но теперь, оглядываясь назад, вдруг поняла, что жизнь – жестокая штука и обошлась она с ней совсем не ласково.

Небольшой реактивный самолет, снижаясь, лег на левое крыло, и в иллюминаторах показались огни небольшой частной взлетно-посадочной полосы. Карен застегнула ремень безопасности и повернулась к Томасу Андервуду, который сидел справа от нее.

– Я получила удовольствие от работы с вами, – сказала она.

– Жаль, что итоговый результат оказался столь неутешительным.

– Мне тоже.

– Если я могу сделать что-нибудь еще, говорите, не стесняйтесь.

Карен позволила себе слабо улыбнуться.

– Я бы не отказалась от вашей помощи при написании статьи об идентификации почерка в пределах МО, модуса операнда. Что вы думаете о том, чтобы выступить моим соавтором?

– С удовольствием. Разумеется, при условии, что вы – не убийца по прозвищу Окулист.

– Разумеется.

Когда самолет выпустил закрылки, снижаясь над взлетно-посадочной полосой, Карен откинула голову на подголовник кресла и закрыла глаза. Колеса с легким скрежетом коснулись земли. Она была дома.

И еще она знала, что ее ждет Робби.

 

…шестьдесят вторая

Поворотный пункт. Перелом. Критическая точка. Похоже, они остаются с тобой даже тогда, когда прочие воспоминания давным-давно увяли и поблекли подобно одинокому живому цветку в мертвом, высохшем букете. Склонившись над клавиатурой переносного компьютера, он вновь испытывал те же чувства, которые позволили ему ощутить себя независимым много лет назад. И для него такой перелом или поворотный пункт был не просто цветком, случайно оставшимся в живых в высохшем букете.

…Я устал от побоев, устал от того, что делает со мной этот старый козел. А ведь я не хочу, чтобы он так поступал со мной. Но пока у меня еще не хватает сил, чтобы отвадить его раз и навсегда. Я думал, что если раз или два покажу ему, что могу дать сдачи, он испугается и оставит меня в покое. Но не тут-то было. Он по-прежнему пристает ко мне. Тем не менее мне удалось защитить то, что я считаю самым главным. Ему никогда не удастся найти мое тайное убежище. Его не найдет никто и никогда.

Но вскоре я понял, что есть вещи, которые я могу делать, чтобы контролировать собственную жизнь и управлять ею. Подобно тому, как на бойне они используют крюки, на которых подвешивают туши животных. И я стал думать… Куски мяса были настоящими и тяжелыми. И тогда я спросил у своего начальника, нельзя ли мне работать на участке, где разделывают туши. Он оглядел меня с головы до ног и заявил, что я очень тощий для своего возраста, хотя и высокий. И еще он добавил, что я не справлюсь с этой работой. Но я все равно начал помогать разделывать мясо в свободное время. Босс увидел, что я твердо решил добиться своего, и в конце концов сдался.

Кроме того, после окончания смены я начал упражняться, поднимая туши в течение получаса. Это то же самое, как поднимать штангу или другие тяжести, может, паже лучше. И скоро я стал с легкостью ворочать огромными, тяжелыми тушами. Вот так я провел последние пару месяцев. И постепенно я поверил в то, что теперь смогу справиться и со старым похотливым козлом».

Действительно, поворотный момент. Лучше и не скажешь. Он обрел уверенность в себе, уверенность, которая позволила ему взять собственную жизнь в свои руки, быть может, впервые. Он осознал, что если непременно нужно сделать что-либо, то надо лишь придумать способ, как этого добиться. Словом, вопрос заключался не в том, можно ли осуществить задуманное, а в том, как это сделать. Он понял это в тот самый день, когда притащил лист многослойной фанеры со склада, находящегося в нескольких милях от дома, в свое тайное убежище. Но теперь ставки были выше, и он должен быть уверен в том, что сможет выполнить грязную работу, бросить вызов этому дьяволу и навсегда покончить с ним. Потому что тогда обратного пути уже не будет. Как только он окажется лицом к лицу со старым козлом, он должен победить или умереть, А умирать он пока не собирался.

И вот сейчас, много лет спустя, он снова столкнулся с прежними демонами. Занятно. Жизнь его описала полный цикл. Но теперь он был мудрее, он был готов к тому, что его ждет. И больше никто и никогда не скажет ему «нет». Никто. И никогда.

Он позаботится об этом.

 

…шестьдесят третья

Утром, проведя бессонную ночь, Карен быстро приняла душ, оделась и поспешила в клинику, к Джонатану. Бывали моменты, когда ей хотелось взять его за руку, погладить, прижать его голову к своей груди. Это желание становилось особенно острым, когда Карен долго не видела сына, и она могла сравнить это чувство лишь с жаждой после бесконечного пути через пустыню. И действительно, вдали от Джонатана ей приходилось придумывать себе занятие, чтобы отвлечься и не сойти с ума. Как однажды заметила Эмма – еще в те дни, когда Джонатан был совсем маленьким, – при виде его «у нее подзаряжались батарейки». И хотя тогда эта аналогия показалась Карен просто трогательной, сейчас она поняла, насколько справедливым было сравнение.

Через три часа после прибытия в больницу Карен решила наведаться в штаб-квартиру оперативной группы. Детективы по-прежнему неустанно прорабатывали составленные списки, но явных кандидатов в подозреваемые до сих пор не было. Обнаружилось, впрочем, несколько любопытных совпадений, и сейчас ими занимались Робби и Манетт. Спустя некоторое время Карен уехала из оперативного центра и направилась в дом престарелых, чтобы покончить с формальностями и подписать все необходимые бумаги. По дороге она позвонила тете Фэй, и та сообщила, что к переезду Эммы все готово. Но хотя вещи Эммы были уже упакованы, осталось еще много коробок и ящиков, содержимое которых следовало бы разобрать. Сделать это сама тетя Фэй не могла, поскольку не знала, что Карен решит оставить себе, а что выбросить.

– Кроме того, есть еще и твоя коллекция кукол.

Карен тихонько вздохнула.

– Столько хлопот, и всем этим нужно заниматься.

– Насчет дома можешь не волноваться, – успокоила ее тетя Фэй. – Позаботься в первую очередь о Джонатане и о матери. А я пригляжу за домом, чтобы к тому времени, как ты решишь выставить его на продажу, все было в порядке.

Карен поблагодарила тетку, сказав, что очень ценит ее доброту и помощь.

– Я привезу с собой несколько коробок, чтобы ты разобрала их в свободное время, – добавила тетя Фэй. – По крайней мере, когда ты займешься домом всерьез, у тебя будет меньше работы.

Они договорились встретиться в доме престарелых около трех часов пополудни и распрощались.

После непродолжительной встречи с управляющим «Серебряными лугами», Карен, глотая слезы, подписала необходимые бумаги. Договор обрел силу. Комната Эммы была уже готова и ждала ее.

Телефон Карен зазвонил в то мгновение, когда она вышла на парковочную площадку. Она вытерла глаза, откашлялась и ответила на вызов. Звонил Джексон Паркер, чтобы сообщить, как продвигается ее дело. Одна его фраза заставила Карен задуматься. Он поинтересовался, не рассматривает ли она возможность того, что сенатора Линвуд мог убить Дикон. И всю оставшуюся дорогу до оперативного центра Карен обдумывала высказанное им предположение. Поскольку она, похоже, оказалась в центре внимания преступника, этим легко можно было объяснить и его личные мотивы, и неприязнь. К тому же убийства начались примерно в то же самое время, как она подала на развод.

Но как Дикон мог узнать, что Линвуд приходилась ей биологической матерью? Еще более важным был вопрос, соответствует ли Дикон нарисованному ею психологическому портрету. Да, во многих аспектах он вполне подходил под него. Ей придется взглянуть на вероятность этого объективно, отринув все эмоции. А для психолога-криминалиста это было, пожалуй, самым трудным делом. Зачастую именно наличие личных связей затрудняло или вообще разрушало способность психолога рассуждать отстраненно, беспристрастно оценивать и анализировать факты и события.

Карен позвонила Дель Монако, поделилась с ним своей гипотезой, и тот согласился, что ею стоит заняться, Она закрыла телефон и покачала головой. В который уже раз она проглядела самый очевидный след, находившийся у нее буквально под носом. Вне зависимости от того, приведет он куда-либо или нет, она даже не подумала о таком варианте. Теперь хотя бы не забыть поблагодарить Паркера за подсказку.

Приехав в штаб-квартиру оперативной группы, Карен первым делом рассказала Бледсоу о возможной причастности Дикона к делу и поинтересовалась, не появилось ли чего-нибудь нового на Хэнкока.

– За ним постоянно следит один из наших сотрудников, и по сих пор он не делал попытки уйти из-под наблюдения. Так что пока у нас ничего нет.

– Ага, и убийца затаился с того момента, как ты пустил хвост за Хэнкоком.

– Совпадение?

– Скоро узнаем. Лаборатория ничего не сообщала о вещах изъятых у него дома во время обыска?

Бледсоу тяжело опустился на стул.

– Нет, ничего.

– Я надеялась, что мы что-нибудь обнаружим. Очень часто убийцы оставляют у себя трофеи, взятые у жертв, даже хранят их в собственных домах, чтобы развлекаться с ними, когда жажда убийства становится непреодолимой. Но иногда они прячут их в других местах – как раз на тот случай, если их дома или квартиры подвергнутся обыску.

– Хэнкок знает, что мы будем искать. И каким бы самоуверенным наглецом он ни был, если он и есть Окулист, у него хватит сообразительности не держать трофеи в том месте, в которое мы заглянем первым делом.

– Кроме того, – подхватила Карен, – жертвы убивали в их собственных домах, так что кровь и грязь наверняка принесены из другого места. И если он переоделся и выбросил одежду по дороге, то она давно исчезла вместе со всеми следами. Что опять-таки приводит нас в тупик.

Бледсоу пожелал ей удачи в устройстве матери в дом престарелых.

– Извини за то, что бросаю тебя в такой момент, но мне нужно о многом договориться и еще больше сделать, прежде чем она попадет туда, – сказала Карен.

– Эй, это же твоя мать! Устраивай ее со всеми удобствам и возвращайся к нам. Ты мне нужна.

Тетя Фэй с Эммой приехали без нескольких минут три. Они зарегистрировали Эмму, распаковали ее чемоданы и помогли ей освоиться в новом окружении. Когда тетя Фэй ушла умыться и освежиться.

Карен присела в комнате матери и попыталась заговорить с ней, чтобы убедиться, что Эмма понимает, что с ней происходит и почему. Но мать периодически теряла связь с реальностью, и эти провалы в сознании приводили Карен в отчаяние, так что она едва сдерживала слезы.

Когда получасом позже вернулась тетя Фэй, Эмма уже спала. Тетка собиралась провести эту ночь на диване в комнате Эммы, а утром отправиться домой. Они выгрузили коробки с вещами из подвала и спальни матери, которые тетя Фэй привезла с собой, и переложили их на заднее сиденье машины Карен.

На прощание Карен крепко обняла тетку и поблагодарила ее за помощь, а потом отправилась в больницу Фэрфакса навестить Джонатана. Она пообедала в его палате и немного поговорила с ним, рассказав о том, что они перевезли бабушку в Вирджинию. И, как всегда, сказала, что очень любит его.

В начале девятого вечера Карен вернулась к Робби, Он отсутствовал, и в доме было непривычно тихо. Она перенесла коробки из машины в гостиную, чтобы разобрать их. Переодевшись в джинсы и хлопчатобумажную спортивную фуфайку, Карен приготовила себе чашку горячего шоколада и, опустившись на колени перед коробками, принялась вскрывать их ножницами.

Внутри первой коробки оказалась Лили, старая кукла, с которой она играла в далеком детстве. Карен усадила ее на диван, прислонив к спинке, и улыбнулась. Эмма очень хорошо шила на машинке, поэтому у ее кукол всегда был самый модный и полный гардероб. Порывшись в коробке, Карен сразу же нашла многочисленные предметы кукольного туалета, которые пребывали на удивление в хорошем состоянии. Она вспомнила о своей подруге Андреа и долгих часах, которые они провели вместе, играя в «дочки-матери» со своими куклами.

Наручные часы Робби электронным писком вернули ее к реальности, разогнав сладкие грезы. Прижимая к груди Лили, Карен почувствовала, как на нее нахлынули воспоминания детства, и она с особой остротой ощутила, что не знает, как поступить с домом Эммы. Пожалуй, она предпочла бы не продавать его. Учитывая, все расходы на его содержание ограничивались налогом на недвижимость, страховыми взносами и мелким ремонтом, имело смысл оставить его себе. С другой стороны, Олд-Уэстбери, очаровательный и безмятежно-спокойный, все-таки находился в пяти часах езды отсюда. Кроме того, в ее представлении он никак не походил на место, где можно было бы проводить отпуск.

Карен отложила Лили в сторону и полезла в другую коробку, Она старалась быть разборчивой и оставлять только те вещи, которые ей действительно нужны, поскольку ее дом был невелик, свободного места в нем оставалось совсем немного, а беспорядок и захламленность она ненавидела всей душой. Она решила воспользоваться своими навыками психолога-криминалиста и вести себя так, словно находится на месте преступления, перебирая памятные сувениры и бумаги, как если бы они принадлежали жертве. Если она начнет безудержно предаваться воспоминаниям, то может не выдержать. Карен боялась, что ее захлестнет шквал чувств и эмоций, и они лишь усугубят чувство вины, что пришлось вырвать мать из привычного окружения и поместить в дом престарелых, которое она старалась подавить… Хотя рассудком она понимала, что приняла единственно правильное решение.

В четвертой коробке она обнаружила запертый металлический ящичек для хранения наличных. Она потрясла его. Он выглядел довольно увесистым, и внутри что-то тяжело перекатывалось. В ней проснулось любопытство, и она отправилась в кухню, отыскала ножницы и вскрыла простенький замочек.

Шкатулка была забита бумагами. Она принялась перебирать их и обнаружила фотографии родителей в молодости – групповые снимки, портреты и даже несколько пейзажей, снятых, очевидно, во время какого-то путешествия. Вынув фотографии, она заметила в углу ящичка маленький предмет, завернутый в мягкую фланель. Карен взяла его в руки, развернула тряпочку и увидела то, что находилось внутри.

От неожиданности у нее перехватило дыхание. Приоткрыв от удивления рот, она молча смотрела на этот предмет. Мысли у нее разбегались, в голове царила звенящая пустота.

Еще одна загадка. Что все это значит?

– Боже мой… – прошептала Карен и только сейчас сообразила, что ее сотовый телефон надрывается пронзительной трелью.

Карен принялась мысленно перебирать все улики, которые им удалось собрать с мест преступления, каждый кусочек головоломки, которую она безуспешно пыталась сложить воедино. Но в ее распоряжении не было ни единой подсказки или зацепки. Отсутствовали каркас и структура. И, соответственно, не было той пресловутой печки, от которой следовало танцевать.

Вплоть до этой самой минуты.

Звонит телефон.

Она вынула трубку из кармана и автоматически ответила на вызов – мысли ее были заняты очередной загадкой.

– Вейл.

– Карен, это Томас Андервуд. Надеюсь, вы не против, что я сую нос в дело, над которым вы работаете, но, по-моему, я кое-что надумал.

Она по-прежнему переваривала всю важность только что сделанного открытия и потому слушала его вполуха.

– Никаких проблем.

– Я по поводу надписи, которую оставляет преступник на месте убийства. Вы были правы в том, что она означает «Это здесь, в крови». Кровь – вот ключ ко всему. Но это не кровь, зараженная в результате какого-то заболевания, это…

– Гены, – перебила его Карен.

– Правильно, – согласился Андервуд. – Вы сами это вычислили?

– Только что.

Она сидела на полу, привалившись спиной к дивану и держа в руке телефон. Шок и оцепенение постепенно проходили, уступая место холодной ясности мыслей.

– И я вычислила кое-что еще. Думаю, я знаю, кто наш неизвестный подозреваемый, НЕПО.

 

…шестьдесят четвертая

Карен перевернула металлическую шкатулку и высыпала ее содержимое на чистый пластиковый мешок для мусора. Надев на руки латексные перчатки, которые Робби держал в ящике стола, она принялась перебирать предметы, внимательно их осматривая. Она надеялась обнаружить какую-нибудь подсказку, которая поможет найти то, что она искала.

Она нашла еще несколько потрепанных фотографий Эммы и Нелли. На многих снимках присутствовали и другие люди, которых она не знала. И вот на одном фото она разглядела тот самый маленький предмет, который свисал с ожерелий, которые Эмма и Нелли носили на шее.

Карен взяла в руки золотой медальон, обнаруженный в металлической шкатулке, и поднесла его к глазам, надеясь найти какую-нибудь памятную гравировку. Увы, ничего похожего на нем не было. Но теперь, имея в своем распоряжении увеличенный цветной фотоснимок, сделанный в лаборатории, она ничуть не сомневалась в том, что медальон, который она только что нашла, был как две капли воды похож на тот, который неизвестный убийца засунул в задний проход сенатору Линвуд. И скорее всего, это был один из тех медальонов, которые она только что видела на старом снимке своей матери и тетки.

Будь у Карен под рукой ремень, она, пожалуй, высекла бы себя сейчас. Она в буквальном смысле оказалась слепа, не увидев того, что лежало у нее под носом и прямо-таки бросалось в глаза. Осознание того факта, что она не заметила очевидного, грызло ее изнутри, вступая в противоречие с тем, чем она по праву гордилась: знанием человеческой психики, способностью анализировать и предугадывать поступки людей. Но в данном случае она оказалась ничем не лучше слепого, не способного даже читать книги по методике Брайля. Потому что во всех преступлениях всегда имеется ключ, с помощью которого можно открыть тайны и секреты убийцы. А она держала этот ключик – медальон – в руках, не отдавая себе отчета в его важности.

Карен отложила фотографию в сторону и принялась перебирать остальные предметы, лежавшие в шкатулке. Очередная вещь притекла ее внимание: конверт с запиской, написанной небрежным почерком Нелли и адресованной Эмме. «Это Патрик снял нас обеих. до встречи. Целую, Нелл». Карен почувствовала, как в груди у нее поднимается щекочущее ощущение азарта и восторга Вот оно! То, что она так настойчиво искала. Может быть. Она подумала о возможных уликах, рассыпанных сейчас перед ней: имя, отпечатки пальцев, может быть, следы слюны… и ДНК.

На кухне Карен нашла упаковку с пластиковыми пакетами и уложила в них фотографию и записку. Затем она скотчем прикрепила на место крышку металлической шкатулки, позвонила Бледсоу и поинтересовалась, сидит ли он.

– Я сейчас еду в машине, так что сижу, естественно.

– В таком случае подъезжай к тротуару и остановись.

– Остановиться? Горячие новости, значит?

– Ты все еще хочешь раскрыть дело Окулиста?

– Больше, чем когда-нибудь. А почему ты спрашиваешь. Обнаружила что-то новое?

– У меня есть убийца, Бледсоу. По крайней мере, я знаю, как его зовут, и, похоже, еще много всего.

– Ты, должно быть, шутишь.

– Неужели ты полагаешь, что я стала бы шутить такими вещами?

– Карен, не томи душу. Выкладывай. Кто это?

Карен закрыла глаза и, глубоко вздохнув, рассказала ему все.

 

…шестьдесят пятая

– Не может быть, – вырвалось у Бледсоу. – Ты уверена?

– Абсолютно. Я заполнила пропуски. Он полностью соответствует тому психологическому портрету, который я составила. Теперь все выглядит вполне логично и объяснимо, особенно если посмотреть на убийцу в ретроспективе.

– Карен, мне очень жаль.

– Я никогда не встречалась с этим человеком, Бледсоу. Говорю тебе все, как есть. Я не испытываю к нему никаких чувств. Ни любви, ни ненависти. Так что давай просто возьмем его, пока он не убил кого-нибудь еще.

– Ты говорила, что у тебя есть имя.

– Да, его зовут Патрик. Если он был ровесником Линвуд, то, по моим расчетам, должен был родиться где-то в середине сороковых годов.

– Разброс получается чертовски большой, но все-таки это уже кое-что. Я посажу на это дело всех, пусть проверят, сколько Патриков, родившихся в середине сороковых годов, у нас в списках. Но ты упоминала о том, что тебе известно многое другое.

– У меня есть конверт и фотография, которую он мог держать в руках. Не исключено, что нам удастся снять с нее латентные отпечатки пальцев или взять образцы ДНК.

– Латентные отпечатки – это здорово. У меня такое ощущение, что этот парень отметился в нашей системе. И если я прав, зарегистрированные отпечатки дадут нам его полное имя и фамилию, и тогда мы отправимся за ним в погоню. Ты где сейчас?

– Сижу дома у Робби. Но мне надо заехать в лабораторию, чтобы отвезти туда фото и конверт. Должна вернуться сюда примерно в половине двенадцатого.

– Только не заезжай к себе домой. Встретимся в оперативном центре.

– Да, его теперь можно назвать моим вторым домом.

– Карен, вот еще чтo… Ты отлично поработала. Мои поздравления.

Карен приехала в штаб-квартиру оперативной группы без четверти двенадцать, оставаясь на ногах вот уже восемнадцать часов. Впрочем, сна у нее не было ни в одном глазу, и она совершенно не чувствовала усталости. Она мысленно прокручивала в голове различные варианты развития событий, пытаясь совместить составленный ею же психологический портрет с тем, что она знала о своем отце, – а это было меньше, чем ничего. Позвонив Тиму Медоузу. она сообщила ему, что обнаружила новые улики и доказательства по делу Окулиста, которые необходимо проанализировать немедленно.

– Если я правильно тебя понимаю, то для того, чтобы обработать твои находки, нам понадобится эксперт по латентным отпечаткам, корректор четкости изображения, кто-нибудь из Отдела оспариваемых документов… Я должен буду посадить на это дело трех человек, если результаты тебе нужны вчера.

– Передай им мою вечную благодарность.

– Пожалуй, это слишком много.

– В таком случае скажи им, что чем быстрее мы получим результаты, тем раньше подозреваемый окажется под замком.

– Эту сказку они слышали уже миллион раз, Карен. Ладно, это уже моя головная боль. Сначала мы займемся латентными отпечатками, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь подходящего в нашей базе данных. Не переживай, мы сделаем все, что можно, – заверил Тим.

Когда она прибыла в штаб-квартиру, у входа ее уже поджидал один из экспертов. Он молча принял у нее материалы и ушел, не сказав ни слова. По его виду можно было безошибочно заключить, что перспектива сверхурочной ночной работы его отнюдь не радовала.

Зато в оперативном центре ее ждал совершенно другой прием. Едва Карен перешагнула порог, как собравшиеся приветствовали ее аплодисментами и радостными криками – все, включая Дель Монако, который по случаю позднего времени был одет в спортивную куртку и брюки. Про себя Карен поразилась тому, насколько лучше его расплывшаяся фигура выглядела в строгом костюме.

– Полагаю, теперь можно отозвать хвост, который мы приставили к Хэнкоку, – сказал Бледсоу, черным маркером обводя на доске фамилию бывшего начальника службы безопасности и вычеркивая его из списка подозреваемых.

– Давайте сложим все кусочки воедино и посмотрим, что у нас получается.

Карен опустилась на свободный стул рядом с Дель Монако.

– Начнем. Вот вам моя теория. Моя биологическая мать, Элеонора Линвуд, знала, что мой отец неудачник и что от него лучше держаться подальше. Фактически она сказала мне это открытым текстом во время нашей встречи. Если этот Патрик приходился мне отцом и был каким-то образом связан с Линвуд – или брачными узами, или простым сожительством, – она могла забрать меня, не сказав ему ни слова. И если – еще одно «если» – все действительно обстояло таким образом, то можно предположить, что он разозлился и возненавидел ее. Пожалуй, можно утверждать, что он так никогда и не простил ее.

– Не исключено, что он искал ее всю жизнь, – добавил Дель Монако. – Хотел выследить ее и расквитаться с нею. Этим можно объяснить личные мотивы при убийстве сенатора, ведь он расправился с нею намного более жестоким образом, чем со всеми остальными. Судя по старой фотографии Линвуд, которой мы располагаем, можно утверждать, что каждая из жертв походила на нее в молодости. Брюнетка, волосы до плеч, стройная фигура, симпатичное личико. Они все казались ему воплощением и продолжением Линвуд. Такой, какой он запомнил ее в молодости.

– Уж что-то слишком долго он холил и лелеял свою ненависть, – заметил Робби.

– Чересчур долго, – согласился Дель Монако, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – У человека, склонного к столь безудержному проявлению насилия, как этот парень, ненависть достигла такой точки кипения, что он больше не мог ее сдерживать.

– И как же сюда вписывается его любимое сообщение? – осведомилась Манетт. – Или Линвуд была для него носителем вселенского зла? Сосудом нечистот?

Карен отрицательно покачала головой.

– Все было совсем не так. Кровь – да, но не вирусная инфекция. «Это здесь, в крови» означает генетическую связь. Кровное родство. Или, может быть, эти слова относятся ко мне, к тому, что я работаю над делом. У меня есть старая фотография, на которой святы Эмма и Линвуд, и у обеих на шее совершенно одинаковые медальоны. Сейчас в лаборатории эксперты обрабатывают этот снимок, улучшают его четкость и контрастность. Как вы помните, мы обнаружили один медальон в заднем проходе у Линвуд, а второй нашелся среди безделушек, которые Эмма оставила себе на память. Совершенно очевидно, что убийца знал об этих медальонах. Должно быть, он каким-то образом заполучил тот, что принадлежал Линвуд, и все эти годы хранил его.

Бледсоу поднял трубку радиотелефона.

– Я распоряжусь поставить пост у дверей комнаты Эммы в доме престарелых, пока мы не посадим этого парня за решетку. Как называется это место?

– «Серебряные луга», – ответила Карен, и он начал набирать номер.

– Итак, что у нас получается с твоим списком? – спросил Дель Монако.

Робби, сидевший на краешке стола, протянул руку назад и взял желтый блокнот.

– Пятьдесят два Патрика. Один из них, некто Патрик Фаруэлл, действительно проходил по реестру заключенных, отбывавших срок в исправительной тюрьме строгого режима «Веландиа». Вышел на свободу в семьдесят девятом году по условно-досрочному освобождению, после того как отсидел два года за изнасилование. В начале восьмидесятых выпал из поля зрения полиции, и больше о нем ничего не известно.

– Сколько лет этому малому? – поинтересовалась Манетт. Подобно Дель Монако, она была одета в спортивные брюки и теннисные туфли, но, в отличие от психолога, на ней это смотрелось прекрасно и лишь подчеркивало достоинства ее стройной фигурки.

Робби перевернул несколько страниц.

– Судя по данным, что у нас на него есть, он родился восьмого августа сорок седьмого года.

Синклер выпрямился.

– В яблочко! Это наш клиент.

Бледсоу повесил трубку и сообщил:

– Все нормально, патруль уже выехал в «Серебряные луга».

– Одну минуточку! – вмешалась Манетт. – Но ведь это не вписывается в составленный тобой портрет. Или я ошибаюсь?

Она смотрела на Карен, раскинув руки в стороны и держа их ладонями кверху, словно бы радуясь тому, что профиль-портрет оказался неверным.

Карен наклонила голову.

– Разница в возрасте представляется несущественной…

– Ну вот, так я и знала. Сначала ты говоришь, что возраст убийцы находится в пределах от тридцати до сорока лет, а теперь, когда ему оказывается шестьдесят один год от роду, уверяешь, что это не имеет решительно никакого значения!

– Если ты дашь мне закончить, я объясню, что имею в виду, – спокойно заявила Карен. – Мы знаем, что Фаруэлл отсидел срок за изнасилование. Если он тот, кто нам нужен, я готова держать пари, что он сидел и в других тюрьмах, может быть, под другим, вымышленным, именем, или в другом штате, за аналогичные преступления, связанные с сексуальным насилием. Если это действительно так и он провел значительную часть жизни в каталажке, этим и объясняется разница в возрасте.

– Как это? – непонимающе поинтересовался Бледсоу.

– Мы обнаружили, что после того, как сексуальный насильник попадает в заключение, в эмоциональном смысле он не взрослеет, хотя физиологически и хронологически становится старше. Поэтому, хотя мы и ищем сорокалетнего мужчину, которому на самом деле исполнилось уже шестьдесят, в случае, если он отсидел примерно двадцать лет, с эмоциональной точки зрения в момент его выхода на свободу ему по-прежнему сорок лет. А поскольку мы анализируем поведение, которое является функцией наших эмоций, то он вполне соответствует составленному портрету.

Манетт пренебрежительно отмахнулась.

– Опять эти мумбо-юмбо психологические выкрутасы. У тебя найдется оправдание на все случаи жизни, верно? Неужели ты не можешь прямо и честно сказать, что ошиблась?

– Это ровным счетом ничего не изменит, – решительно поставил точку в споре Бледсоу. – В данный момент я готов принять объяснение Карен. Давайте двигаться дальше.

Синклер положил руку на свой счастливый талисман – баскетбольный мяч, подаренный ему самим Майклом Джорданом, – и прищурился.

– Итак, мы объявляем ВВП, повышенную готовность «Внимание всем постам»?

– И вдобавок повышенную боеготовность и тревогу по сигналу ЗПО, – присовокупил Дель Монако, имея в виду тревогу «Задержать при обнаружении» по всем подразделениям федерального бюро расследований.

Синклер выпрямился и попытался открыть глаза.

– В таком случае нам предстоит собрать как можно больше информации на этого парня, начиная с данных об уплате налогов, сведений от автомобильной инспекции, коммунальных предприятий…

– Кое-что из этого может подождать до утра, когда мы получим доступ к их базам данных, – сказал Бледсоу. – Но я согласен. Давайте прямо сейчас начнем с того, что уже находится в нашем распоряжении. И тогда, может быть, к утру у нас появится что-нибудь новое. Чтобы получить ордер на обыск, нужно нечто большее, нежели медальон, психологический портрет и косвенные улики.

Лучи восходящего солнца пробили грязно-серую пелену облаков, коснулись замерзшей земли и согрели зимний воздух еще на несколько градусов. Подобно оперативной группе, обогреватель в доме работал сверхурочно, на износ, пытаясь продуть теплом старые, засоренные воздуховоды.

С помощью Интернета, баз данных ФБР, полиции и налоговой службы, тюремных регистрационных книг штата Вирджиния и нескольких должников на ключевых постах детективам удалось просеять колоссальный объем информации. Определенную надежду внушал хотя бы тот факт, что история жизни Патрика Фаруэлла ничем не отличалась от жизнеописания любого серийного убийцы. После долгих поисков перед членами оперативной группы начал вырисовываться стандартный черно-белый образ рядового насильника, в котором, впрочем, оставалось еще достаточно много белых пятен. Под утро они уже начали читать между строк, подгонять факты и принимать желаемое за действительное. Разумеется, подобный метод обработки данных никак нельзя было назвать точным и достоверным, но, отойдя на шаг назад и глядя на то, что у них получилось, детективы сочли, что вырисовывающаяся картина действительно свидетельствует в пользу их первоначальной теории.

Карен понимала, что надежную теорию или хотя бы гипотезу невозможно построить на одних только допущениях и предположениях, но все очень устали и чувствовали себя напряженно и взвинченно.

– Черт возьми! – пробормотал Робби. Он сидел перед монитором компьютера и просматривал базу данных по сделкам с недвижимостью в штате Вирджиния за последнюю сотню лет. Исходя из анализа, предложенного Карен, и теории, выдвинутой Дель Монако, они решили сосредоточиться, в первую очередь, на Вирджинии, предположив – в который уже раз! – что Окулист предпочитает действовать в пределах одного штата. Вообще-то детективы намеревались проверять все ниточки, но при этом не удаляться слишком далеко от района действий, очерченного в географическом профиле, что помогало им сузить диапазон поиска.

– В чем дело? – поднял голову Бледсоу. Глаза его покраснели от недосыпания, в руке он держал шестую или седьмую чашку кофе.

– Я просматривал записи об уплате налогов, потому что решил, что если ему принадлежит дом, или квартира, или просто участок земли, то я найду упоминание о нем. В результате ничего я не нашел. У меня получился большой жирный ноль.

Внимание детективов привлек одновременный сигнал телефона и факсимильного аппарата. Карен, оказавшаяся ближе всех к кухне, первой схватила трубку. Она слушала эксперта, который сообщал о том, что они обнаружили, и поспешно записывала вслед за ним.

– А все остальное? – спросила она. Немного погодя она поблагодарила своего невидимого собеседника и положила трубку.

Когда Карен вышла из кухни в гостиную, собравшиеся сразу же заметили на ее губах довольную улыбку.

– Звонили из лаборатории. Они сумели снять несколько латентных отпечатков и прогнали их через систему АСРОП. Полное совпадение. – Выдержав драматическую паузу, она добавила: – Патрик Фаруэлл!

– Бинго! – воскликнул Бледсоу.

Манетт подалась вперед вместе со стулом и вытащила страничку из факсимильного аппарата.

– Значит, Патрик Фаруэлл – наш клиент. – Несколько мгновений она рассматривала размытый снимок, который переслала им по факсу лаборатория, потом протянула его Карен. – И он очень похож на тебя, Кари.

Карен, склонив голову к плечу, разглядывала изображение. Она мгновенно отметила – с большим сожалением, следует добавить, – их определенное и несомненное сходство. – Привет, папа, – пробормотала она. – Что же, я рада наконец познакомиться с тобой.

 

…шестьдесят шестая

Оперативная группа наскоро позавтракала булочками, пончиками и несколькими литрами кофе, которые Синклер притащил из ближайшего кафе где-то в начале восьмого утра. Термометр снаружи показывал всего пятнадцать градусов тепла и, вернувшись и потирая озябшие руки, Бубба принялся разглагольствовать о том, что детство, проведенное в городке Оук-Парк, штат Иллинойс, закалило его против подобных превратностей погоды. Детективы чувствовали себя слишком уставшими и вымотанными, чтобы вступить с ним в перепалку, и спустя некоторое время Синклер угомонился и принялся греть руки о керамическую кружку с горячим кофе.

Вообще-то кофе, что называется, лился рекой, достаточно было лишь подставить чашку. Они были на ногах вот уже двадцать четыре часа, и в ближайшей перспективе отдых пока что не просматривался. Взбадривая себя непомерными дозами сахара и кофеина, детективы начали обрабатывать информацию, поток который хлынул к ним вскоре после того, как стрелки часов миновали цифру восемь.

Среди прочего они узнали, что Патрик Фаруэлл был арестован пятнадцать лет назад за попытку изнасилования с особой жестокостью несовершеннолетней девочки. Срок он мотал в исправительном заведении «Покомона», откуда, отбыв там всего половину приговора, был переведен в тюрьму строгого режима «Гринвилль», после того как сокамерник пырнул его ножом за ту неудавшуюся попытку надругаться над ребенком.

Впрочем, его условно-досрочное освобождение, последовавшее восемнадцать месяцев спустя, избавило уголовно-исполнительную систему от такого бича божьего, каким оказался Патрик Фаруэлл. Он перестал являться к офицеру, который надзирал за ним после освобождения, и растворился в нетях. Итак, для Управления исполнения наказаний Патрик Фаруэлл перестал существовать. Его искали долго и упорно, но потом было решено, что он, очевидно, покинул пределы штата или залег на дно. Но его тюремный надзиратель придерживался иной точки зрения. Он считал, что Патрик Фаруэлл попросту сменил имя и по-прежнему живет себе припеваючи в Содружестве Вирджиния. Это была всего лишь погадка, но надзиратель заявил, что его догадки, основанные на кратком знакомстве с заключенными, как правило, оказываются верными.

– Ярость, которая копилась в нем и искала выхода, вырвалась на свободу, когда он вышел из тюрьмы, – сказал Дель Монако. – Как только он исчез из поля зрения надзирающих органов, уже никто не мог контролировать его и указывать, что он должен девать. Не было больше ни охранников, ни офицеров по надзору. И наш парень сорвался с цепи, в прямом и переносном смысле.

Робби согласно кивнул.

– И его исчезновение из-под надзора полиции совпадает по времени с первым убийством Окулиста. Его расследовал я, тогда погибла Марси Эверс.

– Есть какие-нибудь указания на то, что он – компьютерный гений? – поинтересовался Бледсоу.

Робби потер глаза.

– Например? Ты хочешь знать, учился он где-нибудь обращению с компьютером или что-нибудь в этом роде?

– Все, что есть, – ответил Бледсоу.

– В его личном деле нет никаких упоминаний об этом, – сообщил Робби. – Но обращению с компьютером можно научиться где угодно, и в большинстве таких центров и школ вообще не ведется учет слушателей.

– К тому же программное обеспечение, с помощью которого можно сделать так, что твою почту нельзя будет проследить до отправителя, выложено в Сети и находится в свободном доступе, – добавила Карен. – Судя по тому, что мне рассказывали, особого умения для того, чтобы найти его и воспользоваться им, не требуется.

– Что ж, – заявила Манетт, – на мой взгляд, самое время объявлять охоту. У нас есть имя и фамилия, отпечатки пальцев и впечатляющая биография этого малого. Насколько я могу судить, он замечательно вписывается в составленный психологический портрет. Так что нам осталось… лишь найти его.

Бледсоу хлопнул в ладоши.

– Итак, приступаем. Эрнандес, поговори с почтовым инспектором. Узнай, не обращались ли к нему с просьбой пересылать куда-либо корреспонденцию, поступающую на имя Патрика Фаруэлла. Син, за тобой – Налоговое управление. Проверь, не было ли у них заявок на получение индивидуального номера налогоплательщика. Потом обратишься в местные суды. Есть вероятность что у нашего мальчика были приводы за нарушение правил дорожного движения или пьянство в общественных местах. Не исключено, кстати, что он уже сидит под замком. – Бледсоу посмотрел на факсимильный аппарат. – А я займусь координацией усилий. Разошлю его фото и биографию по всем полицейским управлениям и участкам в штате.

– Может быть, стоит объявить его в федеральный розыск? – предложил Синклер.

– Пожалуй, да. Не помешает обратиться в НЦИОП, – согласился Бледсоу, имея в виду Национальный центр информации о преступности.

Карен покачала головой.

– Фаруэлл – наш, местный кадр. Он смел, агрессивен и уверен в себе. Он думает, что может и дальше убивать безнаказанно, а мы, к сожалению, лишь укрепили его в этом заблуждении тем, что так и не отыскали ниточек, которые тянулись бы к нему.

Робби поднял указательный палец.

– До сих пор.

– Да, до настоящего момента. Я веду к тому, что мы не дали ему оснований покинуть зону действия, в которой он чувствует себя комфортно и уверенно, а границы ее нам известны из географического профиля. Так что я рекомендую ограничиться пределами штата. Пока что. И давайте надеяться, что нам наконец-то повезет.

 

…шестьдесят седьмая

Теперь, когда расследование шло полным ходом и у них появилась надежда в самом ближайшем времени заполучить первого подозреваемого, Карен улучила минутку, чтобы съездить в клинику навестить Джонатана.

Она сообщила медсестре, что хотела бы поговорить с врачом, а потом присела на стул возле кровати Джонатана и держала его за руку, пока получасом позже в палату не вошел доктор Альтман. Обменявшись с ней приветствием, он сказал:

– Вы помните наш предыдущий разговор о том, что маленькие шаги имеют очень важное значение?

– И что же, с того времени, как вы осматривали Джонатана в последний раз, произошло еще какое-нибудь незначительное улучшение?

– Да. Подойдите ближе, прошу вас.

Он вынул из кармана тонкий фонарик в форме авторучки, склонился над Джонатаном, включил фонарик и поднес его к самым глазам мальчика.

– Он моргнул, – сказала Карен. – Но он делал так и раньше.

– Правильно. А теперь смотрите сюда. – Альтман взял Джонатана за руку и сдавил ее. Мальчик сделал попытку отдернуть кисть. – Целенаправленное движение в ответ на внешний раздражитель.

Карен подошла к кровати сына и инстинктивно погладила его по руке в том месте, где ее касались пальцы доктора Альтмана.

– И что это означает?

– Это очень, очень обнадеживающий признак того, что Джонатан выходит из коматозного состояния.

– И когда он выйдет из него?

– Когда он полностью придет в себя? – Альтман пожал плечами. – Каких-либо жестких временных рамок не существует. Может быть, завтра. А может быть, на следующей неделе или через месяц. Точную дату назвать невозможно.

И хотя Карен снова предстояло терзаться сомнениями, теперь У нее появились веские основания надеяться на лучшее. Шансы на то, что Джонатан выйдет из комы, возросли.

– Большое вам спасибо, доктор.

– Я заметил, что ваша хромота усилилась. Не возражаете, если я взгляну на вашу ногу?

Карен улыбнулась.

– Я как раз собиралась попросить вас об этом. Я вывихнула колено пару недель назад, а потом поскользнулась на льду, и с тех пор оно болит неимоверно.

Она смотрела, как Альтман сгибает ее ногу сначала в ритме нормальной ходьбы, а потом, с большой осторожностью, – в других направлениях. Карен вцепилась в подлокотники, чтобы не закричать от боли.

– Я не слишком разбираюсь в ортопедии, но, похоже, порваны связки. Вам нужно сделать ЯМР-интроскопию и показаться врачу-специалисту. – Он вынул из кармана блокнот для рецептов и написал фамилии двух врачей. – Не тяните с обследованием, иначе может стать хуже.

Карен взяла листок и поблагодарила его. После того как доктор вышел из палаты, она придвинулась к кровати Джонатана и провела указательным пальцем по щеке сына. Его левый глаз моргнул в ответ.

– Джонатан, милый, ты меня слышишь? Это мама. Я хотела сказать тебе, что очень горжусь тобой. Держись. Я знаю, мы победим и все опять будет хорошо.

Она наклонилась к сыну и взяла его руку в свои.

– И в расследовании моего дела тоже наметился прогресс. Знаешь, что я придумала? Когда ты придешь в себя, мы сбежим отсюда куда-нибудь, где подают молочные коктейли. Только вдвоем, ты и я, хорошо?

Она легонько пожала ему руку, а потом наклонилась и поцеловала сына в лоб.

– Я люблю тебя, малыш.

 

…шестьдесят восьмая

– Мы получили полное личное дело Фаруэлла из Гринсвилля, – сообщил Бледсоу, швыряя толстую папку на стол.

Робби и Карен прибыли в пиццерию «Иззи Пицца Парлор» почти одновременно. Бледсоу уже сделал заказ, и перед ними исходила паром большая пицца с сыром и пепперони. Бледсоу подвинулся, освобождая для Карен место рядом с собой. Размеры Робби автоматически предполагали, что вся противоположная сторона кабинки предоставлена в его распоряжение.

– Фаруэлл содержался в общей камере. В его личном деле имеется пометка о том, что особенно близко он сошелся с одним из заключенных.

– Ричардом Реем Синглетери, – утвердительно произнес Робби.

– Да. Больше, кстати, у него друзей не было.

Карен вздохнула.

– Знаете, мне стало чуточку легче. Все-таки мы не позволили Синглетери унести тайну с собой в ад. По крайней мере, мы раздобыли эти сведения до того, как погиб следующий человек.

– Что еще интересного есть в его деле? – полюбопытствовал Робби.

– Согласно записям тюремной администрации, в качестве домашнего адреса Фаруэлла указан почтовый ящик в Дейл-сити Манетт сейчас едет туда, чтобы узнать, действует ли он до сих пор. Если почтовый ящик работает, она останется там и подождет не появится ли наш приятель. Кроме того, у нас есть адрес места где он работал пятнадцать лет назад, фирмочка под названием «Тимберленд», изготавливающая шкафы на заказ в Ричмонде.

– Значит, он плотник, – пробурчал Робби, пожирая глазами пиццу.

– Да, – согласился Бледсоу и переложил себе на тарелку здоровенный кусок с алюминиевого подноса.

Робби последовал его примеру.

– Полагаю, мы отправимся туда сразу же после обеда.

– Я уже разговаривал с владельцем. Полный придурок. Пришлось звонить в управление окружного прокурора, чтобы получить ордер на обыск. Он должен быть готов к тому времени, как мы доберемся туда. Будем надеяться, что в прокуратуре откопают еще что-нибудь помимо номера почтового ящика.

Робби щедро посыпал свою пиццу красным перцем.

– Даже если они не смогут дать нам ничего интересного, все-таки гораздо лучше идти по следу, чем ждать у моря погоды. Рано или поздно мы его найдем.

Компания «Тимберленд: Изготовление шкафов на заказ» представляла собой обширный производственный комплекс, вольготно расположившийся на заасфальтированной площадке, которая одним концом упиралась в склад пиломатериалов. Главное здание – кирпичная постройка, крытая оловянной кровлей, – похоже, выглядело немногим лучше, чем в то время, когда его возвели здешние умельцы много лет назад.

Карен одним глотком допила свою кока-колу – патентованный напиток с высоким содержанием октана для поддержания мозга и опорно-двигательного аппарата в рабочем состоянии – и последовала за Робби и Бледсоу внутрь здания. На входе Бледсоу предъявил ордер на обыск и потребовал отвести их в отдел кадров, чтобы посмотреть в картотеке персонала записи, относящиеся к Патрику Фаруэллу. Десять минут спустя из другого крыла административного этажа появилась чернокожая женщина, державшая в руках потрепанный манильский конверт. Она молча передала его детективам и вернулась к своему рабочему столу.

Они нетерпеливо перелистывали немногочисленные странички личного дела, разглядывая их с таким интересом, словно здесь хранилась тщательно оберегаемая формула состава кока-колы.

– Указан тот же самый почтовый ящик, – заметил Бледсоу.

– Смотрите, в заявлении о приеме на работу нет ни слова о том, что он мотал срок в каталажке, – вставил Робби.

– Неужели ты ожидал, что он станет разыгрывать из себя законопослушного гражданина, заполняя анкету-заявление о приеме на работу? – ехидно поинтересовалась Карен. – А ты на месте владельца нанял бы на работу насильника, только что вышедшего из тюрьмы?

– Значит, нам только и остается, что побеседовать с работниками, – пожал плечами Робби. Он повернулся к чернокожей секретарше. – Мы могли бы побеседовать с директором по персоналу?

– Вы смотрите прямо на нее.

– Ага. Очень приятно. В таком случае, скажите, у вас есть сотрудники, проработавшие в компании больше пятнадцати лет?

Она подняла глаза к потолку, созерцая идущие там вентиляционные трубы и воздуховоды.

– У нас четверо таких. Нет, трое. Плюс владелец, конечно.

– Они сегодня на работе? – продолжал расспросы Бледсоу. – Нам нужно поговорить с каждым из них.

– Да, они сегодня здесь. Сейчас я их вызову.

Карен протестующим жестом подняла руку.

– Подождите. Мы начнем с владельца. А потом побеседуем с остальными тремя сотрудниками.

Эл Мэсси оказался невысоким приземистым крепышом, которому недавно перевалило за пятьдесят. Его коротенькие толстые ножки цеплялись друг за друга, когда он, переваливаясь по-утиному, направился к ним. За правым ухом у него торчал простой карандаш, а редкие седые волосы покрывала древесная пыль. На левой руке у него недоставало фаланги большого пальца.

– Меня зовут Поль Бледсоу. Я детектив из Отдела по расследованию убийств, округ Фэрфакс. Мои коллеги, специальный агент Карен Вейл и детектив Робби Эрнандес. – Стороны обменялись приличествующими случаю приветствиями. – Нас интересует Патрик Фаруэлл. Не могли бы рассказать нам о нем? Он проработал у вас три года, начиная с тысяча девятьсот…

– Я помню Патрика. Хороший работник, правда, не очень-то общительный и приветливый. Всегда держался замкнуто. Но я ничего не знаю о том, что он натворил. Я не имею к этому никакого отношения. Я уже сообщил полицию все, что мне известно, хотя знаю я очень мало.

– Мы приехали сюда совсем не поэтому, – поспешила успокоить его Карен. – Мы всего лишь надеялись, что вы расскажете нам что-нибудь о Патрике, о его жизни, о прошлом. Все, что вы сумеете вспомнить, может оказаться для нас очень ценным и полезным, и мы будем искренне благодарны вам за это.

– Я уже разговаривал с владельцем. Полный придурок. Пришлось звонить в управление окружного прокурора, чтобы получить ордер на обыск. Он должен быть готов к тому времени, как мы доберемся туда. Будем надеяться, что в прокуратуре откопают еще что-нибудь помимо номера почтового ящика.

Робби щедро посыпал свою пиццу красным перцем.

– Даже если они не смогут дать нам ничего интересного, все-таки гораздо лучше идти по следу, чем ждать у моря погоды. Рано или поздно мы его найдем.

Компания «Тимберленд: изготовление шкафов на заказ» представляла собой обширный производственный комплекс, вольготно расположившийся на заасфальтированной площадке, которая одним концом упиралась в склад пиломатериалов. Главное здание – кирпичная постройка, крытая оловянной кровлей, – похоже, выглядело немногим лучше, чем в то время, когда его возвели здешние умельцы много лет назад.

Карен одним глотком допила свою кока-колу – патентованный напиток с высоким содержанием октана для поддержания мозга и опорно-двигательного аппарата в рабочем состоянии – и последовала за Робби и Бледсоу внутрь здания. На входе Бледсоу предъявил ордер на обыск и потребовал отвести их в отдел кадров, чтобы посмотреть в картотеке персонала записи, относящиеся к Патрику Фаруэллу. Десять минут спустя из другого крыла административного этажа появилась чернокожая женщина, державшая в руках потрепанный манильский конверт. Она молча передала его детективам и вернулась к своему рабочему столу.

Они нетерпеливо перелистывали немногочисленные странички личного дела, разглядывая их с таким интересом, словно здесь хранилась тщательно оберегаемая формула состава кока-колы.

– Указан тот же самый почтовый ящик, – заметил Бледсоу.

– Смотрите, в заявлении о приеме на работу нет ни слова о том, что он мотал срок в каталажке, – вставил Робби.

– Неужели ты ожидал, что он станет разыгрывать из себя законопослушного гражданина, заполняя анкету-заявление о приеме на работу? – ехидно поинтересовалась Карен. – А ты на месте владельца нанял бы на работу насильника, только что вышедшего из тюрьмы?

– Значит, нам только и остается, что побеседовать с работниками, – пожал плечами Робби. Он повернулся к чернокожей секретарше. – Мы могли бы побеседовать с директором по персоналу?

– Вы смотрите прямо на нее.

– Ага. Очень приятно. В таком случае, скажите, у вас есть сотрудники, проработавшие в компании больше пятнадцати лет?

Она подняла глаза к потолку, созерцая идущие там вентиляционные трубы и воздуховоды.

– У нас четверо таких. Нет, трое. Плюс владелец, конечно.

– Они сегодня на работе? – продолжал расспросы Бледсоу. – Нам нужно поговорить с каждым из них.

– Да, они сегодня здесь. Сейчас я их вызову.

Карен протестующим жестом подняла руку.

– Подождите. Мы начнем с владельца. А потом побеседуем с остальными тремя сотрудниками.

Эл Мэсси оказался невысоким приземистым крепышом, которому недавно перевалило за пятьдесят. Его коротенькие толстые ножки цеплялись друг за друга, когда он, переваливаясь по-утиному, направился к ним. За правым ухом у него торчал простой карандаш, а редкие седые волосы покрывала древесная пыль. На левой руке у него недоставало фаланги большого пальца.

– Меня зовут Поль Бледсоу. Я детектив из Отдела по расследованию убийств, округ Фэрфакс. Мои коллеги, специальный агент Карен Вейл и детектив Робби Эрнандес. – Стороны обменялись приличествующими случаю приветствиями. – Нас интересует Патрик Фаруэлл. Не могли бы рассказать нам о нем? Он проработал у вас три года, начиная с тысяча девятьсот…

– Я помню Патрика. Хороший работник, правда, не очень-то общительный и приветливый. Всегда держался замкнуто. Но я ничего не знаю о том, что он натворил. Я не имею к этому никакого отношения. Я уже сообщил полицию все, что мне известно, хотя знаю я очень мало.

– Мы приехали сюда совсем не поэтому, – поспешила успокоить его Карен. – Мы всего лишь надеялись, что вы расскажете нам что-нибудь о Патрике, о его жизни, о прошлом. Все, что вы сумеете вспомнить, может оказаться для нас очень ценным и полезным и мы будем искренне благодарны вам за это.

– Да я уже почти ничего и не помню. Давно это было.

– А как насчет друзей? Они ведь у него были? – задала очередной вопрос Карен. – С кем из рабочих он был особенно близок?

– Насколько мне помнится, Патрик был одиночкой. Хотя есть тут один парень, с которым он часто работал, Джим Гастон. Они занимались отделкой. Джим по-прежнему работает у нас. Вы еще не разговаривали с ним?

– Нет, мы решили, что правильнее будет начать с вас.

– В таком случае вам нужен Джимбо. Если Патрик когда-нибудь и разговаривал с кем-то, то этим человеком мог быть только Джим. – Он взглянул на Бледсоу и Робби. – Понимаете, я сейчас занят проектированием встроенного шкафа. Ну и что, что я владею этой компанией? Я все равно люблю заниматься черновой работой. А управлять бизнесом мне не нравится. Этим занимался мой отец, пока не умер, – упокой, Господи, его душу! Вам еще что-то от меня нужно?

Бледсоу покачал головой.

– Нет, пока этого вполне достаточно. Если нам что-нибудь понадобится, мы знаем, где вас найти. Спасибо за помощь.

Джеймсу Гастону срочно требовались услуги зубного врача. Левого переднего зуба у него не было, а те, что остались в нижней челюсти, пожелтели и были изъедены кариесом. Волосы уже отступили у него со лба далеко на затылок, зато мощный подбородок далеко выдавался вперед, придавая ему облик свирепого неандертальца. И у него за ухом торчал простой карандаш, а фартук пестрел разноцветными брызгами краски.

– Конечно, я помню Патрика, – заявил он в ответ на вопрос Бледсоу. – Странный он был парень. Из него вообще слова не вытянешь, пока он не вольет в себя дюжину пива. Он обычно пропускал пару кружек во время обеденного перерыва и только тогда начинал разговаривать. Как правило, трепался насчет женщин, которые у него были, но я не обращал на него особого внимания. Я решил, что он заливает. Ну, хвастается… Понимаете, о чем я? И только когда его арестовали, я подумал, что, может, он и не врал мне.

– Он никогда не говорил вам, где живет или где любит бывать? – спросила Карен.

– Вроде бы у него было старое семейное ранчо или что-то в этом роде. Куча земли. Охотился на лис зимой, ловил рыбу летом. Пожалуй, это все, что я могу припомнить. Мы не были друзьями, если вы понимаете, о чем я, просто делали вместе шкафы. Это у него классно получалось, руки у него были золотые. Талант, что и говорить.

– Талант?

– Золотые руки, я же говорю. С этим надо родиться. Да и видно это было с первого взгляда. Твердая рука, верный глаз.

– Когда вы видели его в последний раз? – поинтересовался Бледсоу.

– В тот день, когда они надели на него наручники и увели отсюда.

Робби подышал на замерзшие руки, согревая их, и спросил:

– Вы, случайно, не знаете кого-нибудь, с кем он был в близких отношениях? Кого-то, с кем мы могли бы поговорить, чтобы узнать, где находится это ранчо, где сейчас он сам?

– Нет, никого не знаю. Но жил он далековато, если вы понимаете, о чем я. Каждый день ездил сюда на работу и обратно, тратил на это кучу времени.

– Эй, Джимбо! – окликнул их собеседника мужчина, стоявший ярдах в тридцати от них. – Мы будем выносить эту штуку отсюда или нет?

– Мне надо идти, – извинился Гастон.

Робби поблагодарил его, после чего вручил плотнику свою визитную карточку и попросил немедленно позвонить, если он вспомнит что-нибудь еще. Через пятнадцать минут после того как они вернулись в главную контору, завершился опрос немногих оставшихся сотрудников, которые работали в компании «Тимберленд» в одно время с Фаруэллом. Никто из них не смог сообщить полицейским ничего существенного, зато все в один голос утверждали, что он держался особняком, ни с кем не дружил и выполнял свою работу с необычайным тщанием и умением.

Когда детективы усаживались в свой автомобиль, Бледсоу проворчал:

– Гастон говорит, что у Фаруэлла было семейное ранчо. А ты, когда просматривал базу данных по сделкам с недвижимостью, ничего не нашел.

Робби ответил:

– Он ведь сказал, что ранчо очень старое. Если он не ошибается, это значит, что ранчо могли купить до даты начала регистрации приобретений, которые я просматривал на микрофишах. По-моему, это было начало тысяча девятисотого года. Так что если предположить, что ранчо куплено в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, то, естественно, эта сделка там не отражена, и остальные регистрационные акты придется просматривать вживую.

Бледсоу повернул ключ зажигания и запустил мотор.

– В таком случае я знаю, куда мы направляемся.

Бледсоу, Робби и Карен прибыли в Отдел поземельных книг округа в полдень. Это было типичное правительственное здание, построенное несколько десятков лет назад, одноэтажное, обширное и с односкатной крышей. Они поговорили с дежурным клерком и получасом позже сидели за длинным деревянным столом, обложившись толстыми томами регистрационных записей актов купли-продажи земельных участков, относящихся к концу девятнадцатого века.

Каждый из них взял по тому и искал любые записи о земле, принадлежащей кому-либо по фамилии Фаруэлл. Занятие это оказалось утомительным и однообразным, и через несколько часов начала сказываться накопившаяся усталость от бессонной ночи и монотонного просмотра страниц. Детективы клевали носом над бумагами и засыпали по очереди, несмотря на банки с кока-колой, предусмотрительно принесенные из коридора, где стоял торговый автомат.

– Нет, я так больше не могу. Пора размять ноги, – заявила Карен. – Все равно толку от меня не будет, если я засну прямо здесь, за столом. По-моему, последнюю запись на этой странице я прочитала раз пять, не меньше.

Но, когда она уже поднималась со стула, Робби сказал:

– Тысяча восемьсот девяносто первый год. Франклин Фаруэлл купил пятьдесят пять акров земли в юго-западной части округа Лоудаун.

Он повернул книгу так, чтобы ей было удобнее читать, а сам принялся искать участок на прилагаемой карте местности.

– Я бы сказал, что эти земли вполне можно назвать семейным ранчо.

Блесдоу с кряхтением поднялся на ноги и перегнулся через стол, чтобы взглянуть на запись купли-продажи, обнаруженную Робби.

– Там есть адрес?

Воротничок рубашки детектива был измят, пуговицы расстегнуты, рукава небрежно закатаны до локтей. Спереди на груди расплывалось пятно от кока-колы, появившееся примерно в три часа пополудни, когда он заснул с жестянкой в руках. Зато проснулся он на удивление быстро.

– Ага, нашел номер участка. Восемнадцатый. План номер девять в сборнике карт округа. Только имейте в виду, это же девятнадцатый век.

– Нам понадобится карта, – заявила Карен, – причем современная, чтобы по ней можно было ориентироваться.

Бледсоу подавил зевок и взял со стола толстый том в переплете из кожи, в котором отыскались данные о ранчо Фаруэлла.

– Я отнесу это дежурной на входе. Пусть она посмотрит и скажет, где находится ранчо. Думаю, она найдет его на карте намного быстрее нас.

После того как через пять минут дежурная сориентировалась на современной карте и отыскала местоположение ранчо Фаруэлла, Бледсоу обзвонил всех членов оперативной группы и назначил им встречу в штаб-квартире через час. Следующий звонок он сделал в Управление по чрезвычайным ситуациям округа Лоудаун, шеф которого должен был подготовиться к мобилизации личного состава в течение ближайших часов.

Обратная дорога в оперативный центр показалась им неимоверно долгой. Ситуация осложнилась еще и пробкой, которая образовалась на одном из перекрестков, после того как мотоциклист сбил пешехода. На обочинах выстроились кареты «скорой помощи» и пожарные машины, и место аварии пришлось проезжать на черепашьей скорости.

Карен чувствовала, как тревожно стучит в груди сердце. Хотя она мечтала о том, чтобы добраться до постели и провалиться в долгий и крепкий сон, внутреннее напряжение, охватившее ее после того как они обнаружили местонахождение ранчо Фаруэлла, не позволяло расслабиться. Ей вдруг пришло в голову, что она наверняка бывала там совсем маленькой, и пусть даже не могла помнить об этом, сейчас она была рада тому, что ей повезло хотя бы в том, что мать сумела увезти ее оттуда, вырвав из цепких объятий больного разума Патрика Фаруэлла. Пожалуй, этим и исчерпывался список благодеяний, которыми она была обязана Линвуд.

Впервые за все время Карен вдруг по-настоящему осознала тот факт, что Патрик Фаруэлл приходился ей биологическим отцом. Ее собственная плоть и кровь, насильник и садист, серийный убийца… Видимо, ей придется еще не один раз обсудить с Уэйном Рудником эту тошнотворную коллизию: природа против воспитания. И то, каким образом она сумела оказаться по нужную сторону закона, охотясь за мужчинами, подобными ее отцу, тогда как сам он двинулся в противоположном направлении, демонстрируя полное неуважение к ценности человеческой жизни. Сейчас Карен казалось, что она никогда не сможет свыкнуться с этой мыслью.

Погрузившись в мысленные психологические дебаты, Карен откинула голову на подголовник кресла и смежила веки. Ей показалось, что она задремала всего на мгновение, но, открыв глаза, увидела, что их машина стоит у тротуара напротив штаб-квартиры оперативной группы, а Робби осторожно трясет ее за плечо.

 

…шестьдесят девятая

…Сейчас он здесь, вместе с одной из своих шлюх. Это та, которая ему нравится больше других. Я знаю об этом, потому что она часто бывает тут. Я начал строить планы несколько недель назад, начал думать о том, что могу сделать то, что делает и он, причем лучше него. Я даже начал предвкушать то, что мне предстоит. Но сейчас мне страшно. Я ведь никогда не делал этого раньше. Не то чтобы я не представлял себе, как и что следует сделать. Но что-то заставляет меня проявлять осторожность и сдерживаться. Но она здесь, лежит на кровати. В груди у меня щекочет, и я задыхаюсь.

Я должен сделать это! Я сделаю то, что он проделывает со мной. Вырублю его обрезком свинцовой трубы. Я купил ее недавно, в скобяной лавке Билли, когда шел домой с работы. Я готов. Я изобью сначала его, потом шлюху и уйду. И больше не вернусь сюда…

Он сидел за столом, тупо уставившись в мертвый экран компьютера, вспоминая то время, когда наконец оказался готов постоять за себя. Но в тот самый момент, когда он уже совсем было собрался действовать, явились полицейские и рели старого козла с собой. Они не заметили его, прячущегося в тайном убежище. Они защелкнули наручники на запястьях урода и ткнули его лицом в стену в нескольких футах от крошечного смотрового отверстия. Он еще успел подумать, что теперь-то они наверняка найдут его. Но им не было до него никакого дела. Они пришли только за старым ублюдком, почему – он так никогда и не узнал, потому что больше не видел его. Самое же главное заключалось в том, что теперь весь Дом принадлежал ему. Дом, ранчо, участок. Словом, все.

Поначалу он опасался, что папаша вернется. Но по мере того как дни шли, складываясь в недели, он понял, что остался здесь один, и стал считать себя полновластным хозяином. Никто не знал о нем, никто не приходил к нему. Он остался один. Он платил по счетам за электричество из денег, которые зарабатывал на бойне, воровал мясо на работе, готовил дешевые спагетти и еще что-нибудь простенькое в этом роде, что мог себе позволить, и чувствовал себя прекрасно.

Собственно говоря, он не мог желать большего. Огромный участок, масса укромных мест, чтобы закапывать тела, если он решит заняться подобными вещами. Но поначалу он даже не задумывался об этом.

Говорят, что мудрость приходит с годами. Должно быть, это правда, поскольку с течением времени он многому научился. И, следовало отметить, он и впрямь ощущал себя мудрым. Но, пожалуй, самое главное его умение заключалось в том, что он научился распознавать приближение конца. Он всегда говорил себе, что будет готов, когда придет его час. И вот сейчас он готовился к тому, что должно было случиться, и думал о том, как все пройдет и что он будет чувствовать при этом. Все случилось так внезапно, и вот он должен принять окончательное решение и сделать последний шаг. Здесь все началось. Начало встречается с концом, окончание проходит полный цикл, жизнь возвращается на крути своя.

Жизнь, в том виде, в каком мы знаем ее, должна вот-вот завершиться.

Жизнь должна вот-вот завершиться, сделав полный оборот. Ему было интересно, чем все закончится и что он будет чувствовать при этом.

 

…семидесятая

Географический профиль оказался правильным. Карен держала его в руках, глядя на концентрические круги зон действия, и про себя удивлялась его точности. И хотя ранчо Фаруэлла находилось вне пределов контролируемой зоны цели, все-таки оно располагалось на самой западной границе общего географического участка, отмеченного в профиле-портрете.

Весь последний час Бледсоу провел в офисе шерифа округа Лоудаун, вместе с которым они получили ордер на обыск ранчо. Лейтенант вызвал к себе командира группы по устранению последствий чрезвычайных ситуаций, ГУЧС, Лона Килгора, крепкого рослого мужчину лет под сорок. Лицо его показалось Карен вырубленным из гранита: грубые, резкие черты, обветренная кожа, темная щетина на щеках и безошибочные повадки охотника за людьми. Руки у него были короткими и толстыми, а вот пальцы выглядели на удивление длинными: казалось, он запросто может обхватить ими баскетбольный мяч.

Пять лет, проведенных в морской пехоте, научили Килгора строгой дисциплине, которая была заметна во всем: в том, как он ходил, обращался к своему подразделению или руководил захватом особо опасного преступника. Бледсоу, наклонившись к уху Карен, вполголоса сообщил ей, что, несмотря на разногласия, возникавшие между ними в прошлом, ни одна из их совместных операций не закончилась провалом. Детектив добавил, что уважает Килгора за холодный ум и расчетливость и лишь изредка оспаривает его мнение.

Поскольку ранчо Фаруэлла занимало большую площадь, Бледсоу согласился с Килгором в том, что необходимо произвести тщательную разведку местности, прежде чем выдвигать ГУЧС на исходные позиции. Им нужны данные воздушного наблюдения, чтобы знать, какие транспортные средства, здания, амбары, сараи и другие сооружения расположены на территории ранчо и в каких именно местах. Килгор же, в свою очередь, потребовал предоставить ему полную информацию о Патрике Фаруэлле, о том, кто он такой и на что способен.

Члены оперативной группы столпились вокруг стола для заседаний, скрестив руки на груди и внимательно прислушиваясь к разговору Все они устали, были голодны, но горели желанием помочь Они находились в офисе Отдела специальных операций округа Лоудаун на Саут-стрит, в старом здании в нижней части Лисбурга. На стене висела большая цветная фотография шерифа в полной форме со всеми регалиями, сделанная в изоляторе временного содержания. Фотоснимок вызвал у Карен неприятные воспоминания, связанные с ее собственным пребыванием в ИВС. Она отвернулась и перенесла все внимание на Килгора. Сейчас она должна забыть обо всех своих проблемах и направить силы на поимку Окулиста.

– В особенности меня интересует, – говорил между тем Килгор, – способен ли этот парень заложить мины и устроить ловушки. – Он стоял перед висящей на стене пятифутовой увеличенной картой местности, на которой было отмечено и ранчо. – Он здесь вырос и знает все входы и выходы как свои пять пальцев. Одному Богу известно, что он нам приготовил. – Несколько секунд он рассматривал переплетение линий на карте, а потом, не отрывая от нее взгляд, продолжил: – Нам придется подбираться к ранчо скрытно. Если мы вздумаем ворваться на своем старом штурмовом грузовике, с песнями и барабанным боем, за нами поднимется такой хвост пыли, что его можно будет рассмотреть из космоса.

– Значит, мы пойдем пешком, – заключил Бледсоу.

Килгор повернулся к нему.

– Мы пойдем пешком. А ты и твои люди останетесь здесь.

– Послушай, Лон, ты со своими парнями, конечно, специалист, каких мало, но мы тоже идем с вами. Слишком дорого стоило нам это дело, чтобы сидеть и ждать твоего звонка.

– Хочешь сказать, что вы приложили слишком много сил, чтобы раскрыть его, и не намерены теперь сидеть сложа руки и смотреть, как кто-то запорет его? По твоей физиономии видно, что именно это ты и думаешь.

– Мы – детективы, Лон, а не первогодки или неумехи-полицейские. Мы идем, если и не в первых рядах, то сразу же после тебя. – И Бледсоу вперил в коллегу тяжелый взгляд.

– Есть, сэр. Слушаюсь, сэр. – Килгор издевательски отдал ему честь и, подняв трубку телефона, нажал кнопку. – Салли, объявляй общий сбор. Группы «альфа» и «бета». Пусть ждут нас в гостинице «Рыжий лис», в номере Джеба. Я хочу, чтобы они были там через час. Потом позвони управляющей, она меня знает. Скажешь, что нам нужна комната на несколько часов. Да, чуть не забыл… Звякни на базу ВВС, пусть сделают для нас снимок ранчо с воздуха. – Несколько секунд он слушал, что говорит ему невидимый собеседник, потом сказал: – Нет, нет, это слишком долго. Он нам нужен через час. – Пожав плечами, он добавил: – Отлично, договорились. Пришли мне несколько крупноформатных снимков как можно быстрее. – Повесив трубку, Килгор снова повернулся к карте. – Нам придется воспользоваться программой в Интернете, которая называется «Виртуальная Земля». Она даст нам снимки ранчо с воздуха и трехмерное изображение местности. Кроме того, мы получим их через несколько минут, а не часов. Как только они у нас будут, можно начинать планировать операцию.

– Мы будем готовы, – пообещал Бледсоу.

Килгор нахмурился.

– Знаешь, просто не могу передать словами, как я счастлив от такой перспективы.

 

…семьдесят первая

В ожидании, пока люди Килгора распечатают разведывательные снимки, детективы из оперативной группы вышли в коридор, к торговому автомату, чтобы запастись кофе и пончиками. Целый день у них маковой росинки во рту не было, а перспектива поесть нормально в течение ближайших нескольких часов представлялась весьма сомнительной.

Карен осталась с Бледсоу, который как раз связывался с местным полицейским управлением Миддлбурга, чтобы объяснить суть проводимой операции старшему дежурному офицеру. Килгор предвидел некоторые проблемы, поскольку намного более крупный офис шерифа округа Лоудаун дал согласие на проведение масштабной операции, не поставив об этом в известность полицию Миддлбурга. И вообще, весь штат управления Миддлбурга насчитывал всего пять полицейских. Но, по словам Бледсоу, дежурный лейтенант повел себя агрессивно и вызывающе, считая, очевидно, что на подведомственную ему территорию вторглись чужаки без его на то разрешения. Он настаивал, чтобы в операции непременно принимали участие и его сотрудники, в противном случае грозя юридическими осложнениями начальнику полиции округа Лоудаун.

Бледсоу попросил разгневанного лейтенанта подождать, явно боясь, что не выдержит и сорвется, сделав что-нибудь такое, из-за чего проведение операции придется отложить, и посвятил Карен в суть проблемы.

Она покачала головой, не веря своим ушам и в который уже раз изумляясь тому, что профессионалы, стоящие на страже законности и порядка, могут оказаться столь мелочными и, фигурально выражаясь, за деревьями не видеть леса. В данном случае лейтенант забыл о том, что главной их целью является поимка опасного преступника.

– Мужчины похожи на собак, Бледсоу. Им нравится помечать свои владения, что и делает сейчас это парень. Ты уже сталкивался с этим миллион раз.

– Но это не значит, что мне нравится такое поведение. Кроме того, я только напрасно теряю время.

– Сомневаюсь, чтобы шефа полиции Лоудауна хоть сколько-нибудь волновали эти войны за территорию. Все, что его беспокоит, – это возможность заявить, что его люди принимали самое непосредственное участие в поимке опасного убийцы по прозвищу Окулист. Ему все равно, кто принесет ему сахарную косточку, шериф или полиция, верно?

– Верно.

– В таком случае скажи своему приятелю из Миддлбурга, лейтенанту Доберману или как там его, черт возьми, зовут, что он может хоть сейчас звонить шефу полиции. Или самому президенту.

Бледсоу так и сделал, а потом принялся ждать, пока, как предполагалось, лейтенант позвонит вышестоящему начальству. Десять минут спустя дежурная протянула Бледсоу телефонную трубку. Послушав несколько мгновений, Бледсоу поблагодарил собеседника и закончил разговор.

– Лейтенант Доберман, как ты его окрестила, с сожалением сообщил, что все его люди заняты текущими расследованиями, так что ему потребуется некоторое время, чтобы отозвать их, поэтому он не хочет задерживать начало нашей операции. – Бледсоу презрительно фыркнул. – Хотя правда состоит в том, что, если он пришлет нам сюда хотя бы кого-нибудь из своих людей, половина его собственной территории останется без присмотра. И тогда Миддлбургу пришлось бы вызывать на помощь спецназ ГУЧС.

– Словесные разборки, взаимное поливание грязью и уязвленное самолюбие… – отмахнулась Карен. – Пожалуй, этак ты скоро признаешься мне в том, что вы, ребята, сидя в баре, хвастаетесь своими членами, сравнивая их размеры.

– Хорошенького же ты о нас мнения, Карен. Такие разговоры мы ведем только в раздевалке.

Килгор взял снимки, полученные с помощью программы «Виртуальная Земля», и топографическую карту местности с собой, в головной броневик, и дал команду выдвигаться в направлении гостиницы «Рыжий лис» в Миддлбурге. Детективы последовали за ним в одной из личных машин офицера спецназа ГУЧС, оснащенной двумя комплектами черной штурмовой формы, радиопередатчиками, шлемами, щитами, инфракрасными очками и противогазами, поскольку бойцы, чтобы не терять времени, зачастую прибывали на место происшествия прямо на собственном транспорте.

За рулем сидел Бледсоу, Дель Монако сел в головную штурмовую машину вместе с Килгором, а Карен просто наблюдала за тем, как впереди вырисовываются очертания гостиницы «Рыжий лис», четырехэтажного здания, сложенного из серого камня.

– Мне всегда хотелось немножко пожить здесь.

Робби вытянул шею, чтобы получше разглядеть знаменитый отель.

– Да ладно тебе, это всего лишь большое старое здание.

– Это то же самое, что сказать, будто и Белый дом – всего лишь большое старое здание. Чтоб ты знал, постоялый двор и гостиницу «Рыжий лис» построили еще в начале восемнадцатого века. По-моему, здесь останавливался даже Вашингтон. Гостиница сыграла важную роль в революции и Гражданской войне.

– И откуда тебе это известно? – полюбопытствовала Манетт.

– Интересно, ты специально ко мне придираешься?

– Ну, кто-то же должен делать это. А то ты ведешь себя так, будто знаешь все на свете.

– Я собиралась заказать здесь номер примерно полгода назад. Апартаменты «Бельмонт», очень романтично. Голубой хребет, река Буллран, всюду пышная растительность… А комнаты меблированы точно так же, как и двести лет назад. – Карен бросила взгляд за окно. – Но потом я поняла, что каким бы романтичным ни выглядело место, но если тебе не с кем разделить его, то оно становится очень одиноким. Так что рекламную брошюру пришлось выбросить.

Она чувствовала, что Робби смотрит на нее. Карен почему-то не сомневалась, что он непременно привезет ее сюда во время отпуска, о котором она ему говорила. Учитывая, что дело Окулиста близилось к завершению, очень скоро у нее окажется масса свободного времени. Она настолько расслабилась, что даже позволила себе немного помечтать.

– На тот случай, если тебе интересно, – обронила Манетт, – гостиница твоих романтических грез уже существовала и стояла на этом самом месте, когда Франклин Фаруэлл приобрел свое ранчо.

Карен задумчиво наклонила голову. Манетт права. Она содрогнулась от ужаса, представив на мгновение, насколько близко молодые девушки, которые приезжали сюда, исполненные самых радужных надежд и трепетных ожиданий, были от того, чтобы получить нечто совершенно противоположное.

Через несколько минут Бледсоу свернул вслед за головным автомобилем на парковочную площадку и остановился. Килгор выпрыгнул из кабины броневика и зашагал к входу в гостиницу.

Они вошли в номер Джеба, и члены оперативной группы, оглядевшись, с некоторым удивлением и даже восхищением принялись рассматривать темные дубовые панели на стенах, старинный камин и огромные потемневшие от времени балки под потолком.

– Всеми нашими учениями и операциями, если они проводятся в этом районе, я стараюсь руководить отсюда. Управляющая гостиницей – подруга моей тетки, – пояснил Килгор, выкладывая на длинный стол у дальней стены снимки «Виртуальной Земли».

– А кто такой Джеб, кстати? – поинтересовалась Манетт.

– Генерал Джеб Стюарт, армия конфедератов. Он встречался с Серым призраком, полковником Джоном Мосби, как раз в этой комнате. И здесь же они планировали стратегию ведения Гражданской войны.

Манетт нахмурилась.

– Видимо, поэтому я и не чувствую здесь себя как дома.

– Еще бы, – ухмыльнулся Робби.

– Оставим в стороне политические пристрастия, – вмешался в разговор Бледсоу. – Я все-таки надеюсь, что наше стратегическое планирование окажется удачнее того, которое предложили они.

Килгор кнопками прикрепил к стене топографическую карту/.

– Не волнуйся, Бледсоу. Все у нас получится.

В течение следующего часа к ним присоединились семь человек из тактической бригады спецназа Килгора, который после тщательного изучения карты и снимков местности «Виртуальная Земля» предложил дельный план. Управляющая решила подать кофе, но в комнату ее не пустили, и кто-то из офицеров принял у нее поднос с чашками и кофейником на пороге. Принимая во внимание всю важность и секретный характер предстоящей операции, следовало обезопасить себя от любопытных глаз и ушей.

Часом позже Килгор принялся складывать карты, а детективы и спецназовцы ГУЧС направились к броневику за снаряжением амуницией.

Бледсоу с недовольным видом остался на месте.

– В чем дело? – спросила Карен.

– Мой стул. Я оставил его здесь, – ответил он, показывая на место за столом, – а теперь он оказался вон там. – И он мотнул головой в сторону дальнего конца комнаты.

– По-моему, тебе нужно выспаться. Как и всем нам, – заметила Карен и, похлопав его по плечу, вышла.

– Я серьезно.

– Это все проделки Монти, – предположил Килгор. – Привидение, живет здесь с тысяча семисотого года. Он иногда передвигает вещи по комнате, шумит и стонет. – Килгор запрокинул голову и заговорил, обращаясь к потолку: – Кончай свои шуточки Монти. Не видишь, что ли, ты до смерти напугал нашего парня.

Коротко рассмеявшись, Килгор, держа под мышкой свернутые карты, направился к двери.

– Привидение? – переспросил Бледсоу.

Оглядевшись по сторонам, он внезапно понял, что остался в одиночестве, и почувствовал, как по спине пробежал предательский холодок. Чертыхнувшись себе под нос, он поспешил за остальными.

Через три с небольшим часа после совещания в здании Отдела специальных операций округа Лоудаун штурмовой броневик в сопровождении легкового автомобиля свернул с дороги и остановился в густой дубовой роще, примерно в полумиле от периметра ранчо Фаруэлла. Распахнулись десантные люки тяжелой машины, и оттуда выпрыгнули восемь бойцов спецназа ГУЧС в шлемах и бронежилетах поверх черных комбинезонов. В руках они сжимали снайперские винтовки, с которыми обращались с такой легкостью, словно те были естественным продолжением их самих.

Детективы были одеты аналогичным образом, если не считать того, что большинство из них примерили на себя бронежилеты впервые в жизни. К счастью, день выдался прохладным, так что тяжелое обмундирование помогало сберечь тепло. Они не знали, сколько времени им придется провести на открытом воздухе, предоставленными самим себе, без поддержки транспортных средств.

Пока одни бойцы накрывали броневик грязно-коричневой маскировочной сетью, другие набрали веток и разложили их вдоль бортов машины, прикрывая колеса. Крупными ветками они забросали и черный легковой автомобиль, принадлежавший одному из членов группы, чтобы случайный луч солнца не отразился от хромированных поверхностей, зеркал или стекол.

– Ладно, слушайте меня, – начал Килгор. Он поправил наушники так, чтобы микрофон радиопередатчика находился прямо напротив рта. – С этого момента все переговоры вести только по радио, на кодированной волне, при необходимости подавать сигналы руками. Рассыпаемся в цепь и останавливаемся в пятидесяти ярдах от дома. Если все будет тихо, взламываем дверь и берем его штурмом. Цели мы распределили, и каждый из вас знает порядок действий. Помните, этот парень очень опасен. По непроверенным данным он охотился на лис, а значит, умеет обращаться с ружьем и отлично стреляет. Будьте осторожны. Лучше предположить, что у него внутри – целый арсенал. Мы не знаем, чего ожидать. Есть вопросы? – Он выждал несколько секунд, еще раз оглядел своих бойцов и скомандовал: – Вперед!

– А к какой группе присоединимся мы? – спросила Карен. Килгор помолчал.

– Вот в этом и заключается основная проблема, которую создает ваше присутствие. Мне некуда вас девать.

– Тогда мы составим собственную команду, – решил Бледсоу.

– Но у меня не хватит на всех вас наушников!

– Давай столько, сколько у тебя есть. Мы будем держаться вместе, позади вас. А как только вы захватите дом, мы войдем в него следом за вами.

Килгор подошел к заднему борту броневика, поднял край маскировочной сети и скрылся за ней. Мгновением позже он появился, держа в руках шесть комплектов запасных наушников. Передавая их Бледсоу, он сказал:

– Не меняйте частоту. И не путайтесь под ногами. Самое главное – не испортите мне всю обедню, чтоб вас черти взяли!

С этими словами Килгор развернулся и побежал догонять своих бойцов.

– И ты стерпишь такое обращение, брат? – осведомилась Манетт.

– Не только я, но и ты тоже. Не забывай, для чего мы приехали сюда.

Синклер натянул на голову черную бейсболку, чтобы прикрыть свою сверкающую лысину, а поверх нее надвинул наушники.

Взмахом руки предложив Дель Монако идти первым, он поинтересовался:

– Ты уверен, что выдержишь?

– И что это должно означать?

– Ты несешь на себе лишний тоннаж, а путешествие предстоит долгое.

– Лишний тоннаж… – повторила Манетт. – Мне нравится. Надо будет запомнить. Не возражаешь, если я при случае воспользуюсь твоим выражением, Син?

– Да ради бога!

– Лишний тоннаж, как вы выражаетесь, ничуть мне не помешает, – заявил Дель Монако. – Я сдал все зачеты по физической выносливости, которые требует от своих сотрудников Бюро. Но все равно благодарю за заботу!

Он подтолкнул Синклера вперед, а сам пристроился позади него.

Они осторожно продвигались по лесу, стараясь беззвучно скользить между сосен, кедров и дубов, пока не вышли на опушку и не рассредоточились вдоль заросшего густой порослью периметра. К этому времени бойцы спецназа ГУЧС, судя по их докладам по радио, уже вышли на свои позиции.

Что же касается детективов, то их строй возглавлял Робби. Бледсоу шел вторым, Манетт – третьей, Синклер оказался четвертым, а Карен и Дель Монако составляли арьергард. Несмотря на уверения, что он находится в отличной физической форме, Дель Монако еще никогда не приходилось двигаться по пересеченной местности в бронежилете после полутора суток без сна.

К тому времени, как бойцы и детективы заняли свои позиции, дневной свет сменился серыми сумерками. Из-за облаков выглянула ущербная луна, и температура стала стремительно понижаться. Изо рта вырывался пар от дыхания, что было совсем некстати, учитывая, что обстановка требовала секретности. А для членов оперативной группы, не имеющих в своем распоряжении приборов ночного видения, ситуация обернулась палкой о двух концах: с одной стороны, темнота обеспечивала им укрытие, с другой – мешала видеть неопознанные объекты на незнакомой территории. Насколько позволяло рассмотреть тусклое сумеречное освещение, дом, к которому они подбирались, представлял собой небольшой двухэтажный дощатый особняк, который выглядел на все свои сто пятнадцать лет. Краска, или то, что от нее осталось, поблекла и лохмотьями свисала со стен. Доски крыльца выглядели скрипучими и рассохшимися. В этом заключалась одна из главных причин, почему Килгор затребовал снимки «Виртуальной Земли». Из собственного опыта он знал, что под воздействием непогоды доски и гвозди обретали пакостное свойство производить шум, которого всеми силами стремились избежать те, кто собирался предпринять скрытое нападение и захватить обитателей дома врасплох. Но благодаря предварительной разведке, проведенной Килгором, его бойцы были предупреждены о возможной опасности и просто обогнули крыльцо, не приближаясь к нему.

Карен отодвинула таблетку микрофона подальше от лица и прошептала:

– И что дальше?

Они с Бледсоу укрылись за раскидистой сосной, и она услышала, как детектив проворчал:

– А дальше я готов надавать себе пинков за то, что не потребовал у Килгора очки ночного видения.

– Самое главное, чтобы они были у них.

– Как твое колено? – прошипел Бледсоу.

Робби видел, как она проглотила две таблетки тайленола перед самым началом их марша по лесному бездорожью, но тогда она беззаботно отмахнулась от него. «Я не позволю пустяковой боли помешать мне принять участие в игре». – «Пустяковой боли?» – с нажимом спросил он. «Хорошо, сильной боли».

И вот теперь, когда позади остался долгий и трудный путь, она отнеслась к вопросу о своем самочувствии с должным реализмом. Или фатализмом, что вернее.

– Если у меня останутся таблетки, все будет в порядке, – ответила Карен.

– Когда все закончится, – пообещал Бледсоу, – я вызову вертолет и мы вывезем тебя отсюда по воздуху.

– Вообще-то собственный лимузин я представляла себе несколько иначе.

Карен увидела, как первый из офицеров-спецназовцев подкрался к дому и прижался к стене слева от входной двери. Еще четверо его товарищей обошли особняк с другой стороны. Несомненно, они проделывали те же маневры с задней дверью, но их Карен не видела. Она плотнее прижала наушники к голове, поскольку не могла позволить себе пропустить хоть что-нибудь.

– Первый на месте. Готов войти внутрь, – прозвучал в наушниках спокойный и холодный голос.

– Второй, третий и четвертый на месте. Мы готовы.

Карен узнала хорошо поставленный командный голос Килгора Сердце гулко стучало у нее в груди.

– Докладывают пятый, шестой, седьмой и восьмой. Мы готовы.

– Всем оставаться на местах, – прошептал Килгор.

Он поднял руку и сжатым кулаком несколько раз сильно ударил в дверь, подавая хозяину знак, что к нему гости.

– Патрик Фаруэлл, говорит шериф! – прокричал он. – Мы знаем, что вы внутри. Дом окружен. Немедленно выходите с поднятыми руками.

Особняк по-прежнему смотрел на них темными провалами окон. В воздухе повисла напряженная тишина.

– Светошумовая граната, сэр? – предложил один из бойцов.

– Нет, – жестко ответил Килгор. – Действуем по плану.

В наушниках зазвучал еще чей-то голос – по-видимому, он принадлежал офицеру у задней двери.

– Докладывает восьмой. Внутри не видно никаких признаков движения.

– Вас понял, – ответил Килгор. – Действуем по моей команде. – И, выждав мгновение, рявкнул: – Вперед!

Первый спецназовец отскочил в сторону, а второй офицер, держа в руках кувалду на длинной ручке, занял его место.

– Второй на месте. По моей команде… Пошли!

Он размахнулся тридцатипятифунтовой железякой и ахнул ею по двери с такой силой, что та разлетелась вдребезги, а щепки брызнули во все стороны. В то же мгновение их командир, Лон Килгор, устремился к дому.

Карен опустила голову, напряженно вслушиваясь в голоса, раздававшиеся в наушниках:

– Прихожая, чисто.

– Кухня, чисто.

– Гостиная… осторожно… у меня тело. Мужчина, по виду за пятьдесят. – Пауза. – Мертв. Гостиная, чисто.

Карен повернулась к Бледсоу.

– Какого черта там происходит? – Она передвинула микрофон ко рту и спросила: – Давно он мертв? Какова причина смерти? Есть явные признаки?

Сквозь треск помех донесся голос Килгора:

– Выключите свое чертово радио!

– Проклятье! – пробормотала она и вышла из-за дерева.

Бледсоу схватил ее за руку.

– Карен, оставайся на месте! Пусть спецназовцы проверят весь дом, потом мы войдем.

Она стряхнула его руку, выхватила из наплечной кобуры свои «Глок» и шагнула к дому.

– Я иду туда сейчас!

Робби, стоявший в десяти футах позади за другим деревом, присоединился к Карен.

– Мы идем внутрь, – объявила она по радио.

– Спальня наверху, чисто. Будь я проклят…

Карен замерла на месте, подняв пистолет и инстинктивно прицелившись в верхнее окно дома.

– Что такое?

– Этот парень болен! – снова зазвучал в наушниках голос спецназовца. – Здесь повсюду развешено всякое дерьмо. Причем действительно развешено. Пять отрубленных рук на потолочной балке. Господи Иисусе…

Карен обменялась с Робби понимающим взглядом и поднялась по ступенькам к выбитой входной двери. Она медленно вошла в гостиную и приблизилась к лежащему на полу мертвому телу.

– Вторая спальня наверху, чисто, – прошелестел ей в ухо еще чей-то голос.

Но она уже не слушала. Она смотрела в лицо Патрика Фаруэлла.

Своего отца.

Жестокого убийцы по прозвищу Окулист.

 

…семьдесят вторая

Франк Дель Монако опустился на колени рядом с Карен и встретился с нею взглядом.

– Ничего не понимаю, – произнесла она наконец.

– Он не выдержал, – сказал Дель Монако. – Совсем как другие.

– Какие еще другие? – поинтересовался Робби. Он стоял позади них, держа в левой руке свою шапочку и наушники.

– Все серийные убийцы. Они неизбежно доходят до точки после которой даже для них груз убийств становится чрезмерным. Хотя они и не обладают моральными и нравственными устоями в глубине души каждый из них понимает: то, что он делает, – неправильно. Этого понимания, правда, недостаточно, чтобы остановить их, но внутреннее напряжение постепенно нарастает, пока не доходит до точки, после которой они уже не в состоянии справляться с ним. И дальше все, конец игры.

– Но самоубийство… – в недоумении протянул Робби.

– Они начинают проявлять небрежность и сентиментальность, – пояснила Карен. – Их фантазии становятся все более жестокими и буйными, а порядок превращается в беспорядок, организация – в дезорганизацию. Именно так мы поймали Банди. Если бы его не арестовали, он, скорее всего, просто покончил бы с собой.

– Об этом явно свидетельствует убийство сенатора Линвуд, – продолжал Дель Монако, – хотя мы, конечно, не рассматривали его под таким углом. Но, полагаю, мы верно квалифицировали его. Личные отношения и чрезмерная жажда насилия.

– Но не только они стали причиной его зверств, – заметила Карен. – Уже тогда он не мог справиться с собой. Вполне возможно, что убийство Линвуд, женщины, которая забрала у него дочь, стало для него последней каплей, и он пошел вразнос.

Дель Монако покачал головой.

– Скорее, он сделал то, что должен был, о чем мечтал в течение тех пятнадцати лет, что провел за решеткой. А потом он выходит на свободу и – бац! – встречает женщин, которые напоминают ему Линвуд в молодости, такую, какой он запомнил ее, когда видел последний раз. И пусть даже он не отдавал себе в этом отчета, подсознательно, убивая их, он убивал ее, снова и снова.

– А потом он каким-то образом нашел ее. Нашел Линвуд. И отправился на охоту уже за ней.

– Какова причина смерти? – спросил Синклер, входя в комнату.

Ответил Дель Монако:

– Огнестрельное ранение головы. Он выстрелил себе в лоб. Лицо обожжено частичками пороха. Он стрелял в упор, из старого револьвера тридцать восьмого калибра. Оружие по-прежнему зажато в руке. Похоже на самоубийство.

– Давно он застрелился?

– Навскидку я бы сказал, что примерно сутки назад, может быть, чуть меньше.

– Давайте снимем с лица следы порохового нагара, чтобы знать точно, – предложил Синклер.

– Карен, – позвал Бледсоу, – иди сюда. Тебе стоит на это посмотреть.

Она поднялась с колен и пошла на голос. Бледсоу стоял у лестницы, ведущей в спальню на втором этаже. На рыболовной леске к потолочной балке были подвешены пять отрубленных левых рук. В сумраке казалось, что они парят в воздухе.

– Пять… Скажи экспертам, пусть уточнят, чьей именно не хватает.

Бледсоу согласно кивнул.

– А теперь сюда.

Он провел ее по коридору в ванную комнату. На зеркале над раковиной губной помадой были выведены слова: «Это здесь, в крови».

Карен сделала глубокий вздох и огляделась. Ванная была старой, над унитазом в углу на стене висел сливной бачок, воду из которого можно было спустить, потянув за длинную цепочку.

– Похоже, мы нашли того, кого искали, – заметил Бледсоу.

Карен кивнула.

– Да.

– С тобой все нормально?

Она задумчиво прикусила губу.

– Знаешь, я думала, что буду испытывать какие-то чувства… типа того, что я уже бывала здесь раньше. Потому что это действительно так, я наверняка жила здесь. Пусть даже совсем еще ребенком, пока у Линвуд не хватило ума взять меня и сбежать отсюда к черту на кулички! – Она снова обвела взглядом ванную комнату и выглянула в коридор. – Но я ничего не чувствую.

– Ты была совсем крохой. Чего ты ожидала?

– Не знаю, Бледсоу. Я просто думала, что почувствую хоть что-нибудь. Хотя, с другой стороны, в последнее время я стала замечать, что меня мало что трогает.

В эту минуту она заметила Робби, который остановился в дверях.

– Я сумею тебя тронуть, – пообещал он и взял ее за руку.

Она вышла следом за ним из ванной и прошептала:

– Ты уже тронул меня, Робби. Тебе уже удалось невозможное.

 

…семьдесят третья

Гиффорд стоял на кафедре в конференц-зале, обращаясь к сотрудникам Отдела криминальной психологии. Карен скромно пристроилась чуть позади него.

– Полагаю, все мы должны выразить агенту Вейл сердечную благодарность за ту чертовски хорошую работу, которую она проделала, работая над раскрытием дела Окулиста. И за то, что не отступила от своих убеждений. Я знаю, многие из нас сомневались в ее выводах на протяжении последних восемнадцати месяцев. И я тоже, как и остальные, чувствую себя виноватым, за что и приношу свои извинения.

Он искоса взглянул на Карен, и та вдруг поняла, что Гиффорд говорит искренне.

– Благодарю вас, сэр. Ваши слова мне очень дороги.

В зале раздались аплодисменты, которые стихли, стоило Гиффорду поднять руку.

– А теперь давайте вернемся к работе. – Он наклонился к Карен и прошептал ей на ухо: – Жду вас в своем кабинете через десять минут.

Манера, в которой Гиффорд на утреннем совещании, перед всем отделом, выразил ей признательность за усилия, поразила Карен… и стала для нее совершенно неожиданной. То есть она оказалась решительно не готовой к подобному повороту событий, И хотя такое признание значило для нее очень много, она все-таки не могла оценить его в полной мере – уж слишком разбитой физически и морально она себя чувствовала. Ей казалось, что ее пропустили через мясорубку, а потом ее вдобавок переехал грузовик, и в данный момент Карен ничего так не хотелось, как забраться в постель проспать несколько суток подряд. После заключительного эпизода всей истории на ранчо Фаруэла ее доставили полицейским вертолетом к автомобилю, который ждал у здания Полицейского управления округа Фэрфакс.

Оттуда легковая машина отвезла ее домой к Робби, где она приняла еще две таблетки тайленола и моментально провалилась в сои не успев даже снять с себя грязную одежду. Разбудил ее в девять утра звонок секретарши Гиффорда, которая просила ее приехать на работу через час.

И вот теперь, когда Карен сидела в кресле для посетителей в кабинете Гиффорда, сумбурная тяжесть последних сорока восьми часов по-прежнему давила ей на плечи. О чем он хочет с вей поговорить? О возвращении к работе и восстановлении в должности? Вряд ли это возможно, ведь обвинения в жестоком избиении бывшего супруга с нее еще не сняты. Тогда зачем она ему понадобилась? Чтобы выразить ей свое восхищение? Едва ли, и по тем же самым причинам. Хвалить агента, против которого возбуждено уголовное дело за чрезмерное насилие… несколько не ко времени.

Гиффорд вошел в кабинет и сел за стол. Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул:

– Я знаю, что мы с вами не всегда находили общий язык, но я готов перевернуть страницу и двигаться дальше. Вам было нелегко, но вы проделали колоссальную работу. Понимаю, понимаю, в оперативной группе были и другие сотрудники, но все они в значительной мере именно вам обязаны своим успехом. Отличная работа! Мы гордимся вами и тем, что в Бюро есть такие работники.

– Благодарю вас, сэр.

– Но я хотел поговорить с вами еще кое о чем. Это шаг к тому, чтобы вернуть себе работу и должность. При условии, разумеется, что вас оправдают присяжные и судья. – Он обвел взглядом стоя, передвинул какую-то папку и наконец нашел нужный документ. – Это список трех психоаналитиков, с которыми сотрудничает Бюро. Выберите любого и договоритесь о встрече.

Карен взяла листок, который он протягивал ей.

– Психоаналитик?

– Да, мозгоправ. Это для вашего же блага. Вам нужно научиться обуздывать свой гнев, во-первых. Кроме того, это нужно и Службе внутренних расследований, чтобы они с чистой совестью могли прекратить дело, начатое в отношении вас. И само главное, учитывая, через что вам пришлось пройти и с чем вы до сих пор не разобрались до конца… нет, это и в самом деле пойдет вам на пользу.

Карен поджала губы. Она не станет возражать. Здесь особенно и не поспоришь.

– Хорошо, сэр. Я позвоню и договорюсь о встрече.

Гиффорд кивнул, и тут зазвонил его телефон.

– А теперь отправляйтесь домой и хорошенько выспитесь. Кстати, обязательно покажите свое колено врачам. Когда наступит время, я хочу, чтобы вы были здоровы и могли вернуться к работе полной сил.

Карен улыбнулась, осторожно поднялась с кресла и вышла из кабинета.

 

… семьдесят четвертая

Возвращаясь, точнее, ковыляя к своему автомобилю, Карен тем не менее не чувствовала боли. И дело здесь было не только в тайленоле. Впервые к ней проявили уважение, которого она, по ее собственному мнению, всегда заслуживала, но до сих пор не добилась. Она осторожно забралась в свою машину, медленно перенесла левую ногу под приборную доску и поехала к выезду с автостоянки возле торгово-промышленного центра.

Она намеревалась в полной мере воспользоваться советом Гиффорда и хорошенько выспаться, но сначала ей нужно было кое-куда заскочить. Карен подъехала к клинике, поднялась на лифте на этаж, на котором находилась палата Джонатана, и тут услышала:

– Синий код! Синий код! Всему персоналу, свободному от дежурства, прибыть…

Еще не в силах осознать, что происходит нечто страшное, не отрывая глаз от группы людей в белых халатах, столпившихся у палаты Джонатана, Карен словно в замедленной съемке двинулась вперед.

– О господи! – ахнула она.

И тут же невидимые оковы спали, и она бегом бросилась по коридору, страшась самого худшего. По бокам мелькали двери палат, а в голове была одна мысль: «У него же все шло хорошо. Маленькие шажки, кусочки головоломки, складывающиеся вместе. Мой сын, мой мальчик…»

Ее обогнали несколько врачей в халатах. Краешком сознания она отметила, что они пробежали мимо палаты Джонатана, к другому пациенту. Но, не желая прислушиваться к голосу рассудка, она отчаянно пробиралась через толпу медиков в дверях, расталкивая их в стороны. Врачи-интерны обступили Альтмана, который стоял рядом с кроватью Джонатана. Глаза ее сына были открыты и он улыбался.

– Мама!

– Джонатан?

Карен неуверенно шагнула вперед, протягивая руки, и мгновением позже прижала сына к себе, а он бережно обнял ее в ответ и ласково погладил по спине. Наконец она разжала объятия и, отпустив Джонатана, откинулась назад, чтобы взглянуть на него.

– А мы думали, что вы приедете раньше! – сказал Альтман. Он стоял справа от Карен, и на губах его играла довольная улыбка.

– Раньше?

– Я просил дежурную медсестру позвонить вам еще вчера вечером. Вы не ответили, и она оставила сообщение на автоответчике.

– Меня не было дома, я находилась вне зоны доступа, – только и смогла сказать Карен. Она повернулась к Джонатану, который выглядел исхудавшим, бледным и осунувшимся. – Как ты себя чувствуешь? У тебя очень усталый вид.

– Так и есть, мам. Я все время сплю, но усталость не проходит.

– Я не спала и тоже валюсь с ног от усталости. – Карен снова обняла Джонатана и прижала его к груди. – Господи, как же хорошо, что ты опять со мной, сынок!

– Пусть он отдохнет, – вмешался Альтман. Он окинул взглядом студентов-медиков, которые по-прежнему топтались в дверях, не решаясь войти в палату. – У кого-нибудь есть вопросы? – Все молчали. – Ладно, тогда пойдем посмотрим, что там с синим кодом. – Толкаясь, интерны направились в коридор, а Альтман повернулся к Карен: – В ближайшие несколько дней мы понаблюдаем за ним и сделаем кое-какие анализы, а потом он может отправляться домой. – И он подтолкнул Карен в спину, показывая, что ей пора уходить.

– Одну минутку… – Она взглянула на Джонатана. – Ты помнишь, как получилось, что ты попал в больницу?

Джонатан прикусил губу и опустил глаза, избегая ее взгляда, но потом решился и поднял голову.

– Последнее, что я помню, это как я возвращался домой после школы. И все. Постой, нет, отец из-за чего-то рассердился. На тебя, по-моему – Он снова отвел глаза и растерянно спросил: – Почему я ничего не помню?

Альтман потрепал Джонатана по плечу.

– Не волнуйся. Это вполне нормально. Если повезет, кратковременная память вернется к тебе. Правда, я не могу сказать, когда это случится – сегодня, завтра или послезавтра. Существует, кстати, и вероятность того, что она не вернется вовсе.

Альтман пообещал Джонатану заглянуть к нему позже, напомнил Карен, что мальчику нужно отдохнуть, и ушел.

Карен накрыла руку сына ладонью. Она ничего не стала говорить ему, но ей было не по себе. Она-то надеялась, что вместе с памятью к Джонатану вернутся и воспоминания о том, как отец оскорблял и унижал его, и это поможет им надолго упрятать Дикона за решетку. Но при этом она не хотела, чтобы сын терзался осознанием того, что родной отец столкнул его с лестницы, ведущей в подвал.

– Ладно, отдыхай, – сказала она, целуя Джонатана в лоб. – Я еще приду к тебе, позже.

 

…семьдесят пятая

Перед тем как уйти из больницы, Карен разыскала доктора Альтмана и попросила отвести ее к хирургу, который сможет осмотреть ее колено. Не прошло и часа, как Карен уже сидела в кабинете ортопеда. Еще двадцать минут спустя хирург закончил осмотр, после чего проводил ее в отделение радиологии, передал с рук на руки лаборантке и распорядился, чтобы та без очереди сделала ей магнитно-резонансную томографию.

Еще через два часа врач-рентгенолог сообщил, что посмотрел снимки и обнаружил разрывы внутреннего мениска коленного сустава и внутренней боковой связки. Посовещавшись с рентгенологом, ортопед назначил Карен операцию на послезавтра, и она подивилась про себя, как быстро могут вращаться колесики медицинской машины, если у тебя есть нужные связи.

Вернувшись из клиники к Робби, Карен быстро собрала свои вещи, кое-как запихнула их в чемодан и помчалась домой. Теперь, когда дело Окулиста раскрыто, перспектива снова оказаться в родных стенах выглядела столь соблазнительной, что она больше не колебалась. Ей понравилось у Робби, и она была уверена, что и в дальнейшем будет у него частым гостем. Но возвращение в собственный дом, да еще после вынужденного изгнания, можно было считать моральной победой – пусть даже она не собиралась ночевать здесь вплоть до того момента, пока к ней не присоединится Джонатан.

В тот же вечер, после ужина, Карен и Робби навестили Джонатана в клинике. По дороге Робби заехал в магазин электроники. Тот уже закрывался, но Робби сказал владельцу, что ему нужен подарок для сына подруги, который только что вышел из комы, и хозяин пошел ему навстречу. К тому же Робби точно знал, что ему нужно.

Войдя в палату к сыну, Карен обнаружила, что он спит. Но теперь сон его был совсем другим, не тем, что раньше, когда Джонатан беспомощно лежал в постели, опутанный проводами и трубками капельниц. Сейчас он мирно посапывал, свернувшись клубочком, когда, вернувшись с работы, она плотнее укутывала его одеялом и целовала на ночь.

Робби остался в коридоре, давая ей возможность побыть с мальчиком наедине. Она осторожно опустилась на стул рядом с его кроватью, но шуршание пакета с покупками разбудило Джонатана. Он потянулся, и ресницы у него затрепетали. Спросонья он непонимающе уставился на мать, словно не в силах поверить, что она и впрямь сидит рядом, а не снится ему.

– Привет, чемпион.

– Мама, это ты! Который час?

– Половина девятого.

– Как я устал! – Он потянулся и зевнул. – Знаешь, я проспал весь день.

– Ты что-нибудь ел?

– По-моему, меня будили, чтобы я пообедал, но я не помню, ел ли что-нибудь.

– Тогда я сейчас позову медсестру и попрошу принести тебе перекусить.

В палату вошел Робби с небольшим свертком в руках.

– Должно быть, ты и есть Джонатан, – сказал он.

– Это Робби Эрнандес, – представила детектива Карен, – мой хороший друг. Он служит детективом в полицейском управлении Вены.

– Рад, что ты поправляешься, приятель. Мама очень беспокоилась из-за тебя.

– Кстати, – спохватилась Карен. – Мы принесли тебе кое-что. – И она потянулась за пакетом, стоявшим у ее ног на полу.

– Что это?

– Извини, но у нас не было времени завернуть его в подарочную упаковку. Я решила, что ты не обидишься. – С этими словами она достала из пакета коробку.

– Xbox 360! Круто!

– Должна признаться, это была не моя идея. Мне пришлось прибегнуть к помощи Робби.

Джонатан все никак не мог успокоиться и безостановочно крутил белую коробку в руках, восторженно разглядывая светло-зеленый дисплей.

– Я мечтал об этой приставке с тех пор, как она только появилась в продаже.

Карен улыбнулась.

– Ну, теперь она у тебя есть. Но мне бы не хотелось, чтобы, играя с этой штукой, ты забыл об уроках и домашних заданиях.

– Мама! – многозначительно и выразительно протянул Джонатан, явно пытаясь скрыть смущение.

– Тебе понадобится для игры и это тоже, – сказал Робби, протягивая Джонатану пакет.

Мальчик тряхнул его, и из пакета выпала зеленая коробочка с игрой «Радуга Шесть Вегас 2».

– Вот это да! – восторженно выдохнул Джонатан и, перевернув коробочку, принялся читать надписи на обороте. – Это чертовски круто, Робби! Спасибо.

– Не за что, приятель. – Робби кивнул Карен. – Я заеду за тобой завтра около часа, договорились?

– Я сейчас вернусь, – сказала она Джонатану, который увлеченно разглядывал коробочку с игрой. – По-моему, он не будет скучать.

Они вышли в коридор, и Робби взял ее за руку.

– Знаешь, ты должна рассказать Джонатану, что мы больше, чем просто друзья.

– Я поговорю с ним об этом позже. Думаю, он не станет возражать. Ты уверенно набираешь очки, подарив ему эту игрушку, «Рэмбо».

– «Радугу». Она называется «Радуга Шесть».

– Какая разница?

– Эй, ты сама слышала! Это чертовски крутая игра, как сказал твой сын.

Они подошли к лифту, и Робби нажал кнопку вызова кабины.

– Завтрашний вечер – наш, согласна?

Она приподнялась на цыпочки и нежно поцеловала его в губы.

– Тебе не придется приглашать меня дважды.

 

…семьдесят шестая

Было уже два часа ночи, когда Джонатан вдруг закричал во сне и начал размахивать руками, словно отбиваясь от кого-то. Карен вскочила с соседней кровати, схватила его за руки и стала успокаивать:

– Ш-ш, все в порядке. Все хорошо, родной мой. Это всего лишь сон.

Но тут она вспомнила о собственных кошмарах и поняла, что утешение прозвучало казенно и грубо. А кошмары, когда они снятся ночью, кажутся такими реальными…

Джонатан испуганно сел на постели и так крепко обнял мать что Карен испугалась, как бы он ее не задушил. Но постепенно его руки разжались, и она, отодвинувшись, заглянула ему в лицо.

– Ну что, ты уже проснулся?

Он кивнул.

– Я вспомнил, что со мной произошло.

Ожидая, пока сын придет в себя и начнет рассказ, Карен взяла салфетку и промокнула ему вспотевший лоб. Дверь приоткрылась, и в полутемную палату из коридора проскользнул лучик света.

– У вас все в порядке? – негромко спросила дежурная сестра.

– Ему приснился кошмар, – пояснила Карен. – Но теперь все нормально.

Дверь тихонько закрылась. Джонатан провел по глазам рукой, улыбнулся и заговорил.

– Отец был очень рассержен. Он кричал, что ты ударила его и сломала ему несколько ребер. Он сказал, что ты хочешь сделать так, чтобы суд забрал меня у него. И тогда я сказал, что и сам этого хочу.

Карен накрыла его руку своей. Она гордилась сыном, который не побоялся выступить против Дикона. Тот долго унижал и запугивал его, но мальчик не дрогнул.

– Он ничего не ответил, но через несколько минут попросил меня сходить в подвал и принести банку консервированных бобов. Когда я начал спускаться по ступенькам, он толкнул меня в спину. Это последнее, что я помню.

Карен присела на край кровати сына и прижала его к себе. Не выпуская его из объятий, она потянулась к трубке телефона и позвонила Бледсоу. Он ответил после четвертого гудка.

– Извини, что разбудила тебя, но я сейчас в больнице с Джонатаном. Он вспомнил, что с ним случилось. Думаю, ты захочешь услышать его рассказ.

Бледсоу, одетый по-домашнему, в джинсах, свитере и кожаной куртке, приехал в клинику через двадцать минут. Представившись Джонатану, он внимательно выслушал версию событий в его изложении.

– Ты уверен, что это тебе не привиделось? Не хочу сказать, будто не верю тебе, но ведь ты проснулся от собственного крика. Мне представляется, что это очень похоже на кошмар.

– Я помню, как ушиб локоть о металлические перила.

Джонатан закатал рукав больничной пижамы и согнул руку, чтобы взглянуть на нее. Чуть повыше локтевого сгиба красовался огромный черно-желтый синяк. Он показал его Бледсоу.

– Понятно. – Детектив достал из кармана сотовый телефон и набрал какой-то номер. – Привет, это Бледсоу. Я хочу, чтобы ты выяснил, кто из мировых судей сегодня на дежурстве.

Ждать ответа пришлось долго, и он успокаивающим жестом положил руку на плечо Карен. Наконец абонент ответил, и Бледсоу снова поднес к уху телефонную трубку.

– Да, я здесь. Скажи Бенезре, чтобы он выписал ордер на арест.

Часом позже Бледсоу перезвонил Карен из участка. Она сидела в коридоре у дверей палаты Джонатана. Мальчик заснул, а у нее сна не было ни в одном глазу. «Похоже, это уже входит у меня в привычку», – с горечью думала она.

– Я подумал, ты будешь рада услышать, что я отправил двух копов арестовать твоего бывшего. Так что скоро он будет здесь, и мы устроим ему теплый прием.

– Бледсоу, я перед тобой в долгу.

– Не мели ерунду, Карен, ты ничего мне не должна. Я получу Удовольствие, когда этот деятель узнает, почем фунт лиха.

– По крайней мере, он больше не сможет причинить зло Джонатану. Я надеюсь, что вопрос с опекой над мальчиком решится раз и навсегда. Кроме того, это поможет выиграть дело, которое он возбудил против меня.

– Да, в одном можно быть уверенным наверняка. Судья с гораздо большей охотой выслушает тебя, а не версию событий в изложении Дикона.

Карен поблагодарила его, оставила Джонатану записку и заковыляла к своей машине, опираясь на костыли, который прописал ортопед. Она с трудом переставляла ноги и догадывалась что выглядит ужасно. Но, по крайней мере, после операции они ей больше не понадобятся.

Она направилась домой, чтобы хоть немного поспать и вечером не клевать носом в объятиях Робби. Ей хотелось, чтобы свидание получилось сказочным – невзирая на боль в колене, – поэтому вчера съездила в магазин и купила продукты, которые понадобятся чтобы приготовить одно совершенно потрясающее блюдо, рецепт которого она нашла в старой поваренной книге для гурманов. Она даже не пожалела денег на большую бутылку шампанского «Корбел», чтобы отпраздновать выздоровление Джонатана и успешное завершение следствия по делу Окулиста. А теперь, после того как был выписан ордер на арест Дикона, у них появился лишний повод считать сегодняшний вечер особенным событием.

Когда она наконец укрылась одеялом, за окнами уже забрезжил тусклый серый рассвет. Но это не имело решительно никакого значения, потому что заснула Карен сразу же, едва только ее голова коснулась подушки.

 

… семьдесят седьмая

– Пока что нам не удалось найти твоего бывшего. – Бледсоу стоял на крылечке дома Карен, привалившись плечом к дверному косяку. – Не знаю, то ли он просто уехал из города, то ли заподозрил, к чему все идет, и решил убраться подальше подобру-поздорову. Мы оставили детектива у его дома. Я распорядился начать проверку звонков, по сотовому телефону и по домашнему, чтобы выяснить, с кем он недавно разговаривал. Зная время последнего разговора, мы установим, когда он в последний раз был дома. – Он отвернулся и бросил взгляд на улицу. – У тебя есть какие-нибудь идеи относительно того, куда он мог уехать? Родственники? Друзья?

– У него есть брат в Вегасе. Но, насколько мне известно, они не общаются уже много лет. А друзей у него нет вообще, во всяком случае я о них ничего не знаю.

На Карен была синяя спортивная фуфайка с надписью «ФБР» на спине и линялые джинсы – когда ее разбудил звонок в дверь, она набросила на себя первое, что попалось под руку. Хотя ей и удалось поспать несколько часов, сейчас она чувствовала себя намного хуже, чем когда накачивалась кофеином, чтобы прогнать сон. Она потерла глаза, которые жгло как огнем, и поинтересовалась:

– Что говорят соседи?

Бледсоу отрицательно покачал головой.

– Никто ничего не видел. Ни его самого, ни машины, ни посторонних людей, вообще ничего. И уже давно, если тебе интересно.

– Мне очень жаль, что я ничем не могу помочь тебе.

– Мы найдем его, не волнуйся, – заверил Бледсоу. – Когда он окажется у нас в гостях, я дам тебе знать. – Он улыбнулся. – Должно быть, тому виной мой запах изо рта или что-нибудь в этом роде. Сначала исчезает Хэнкок, теперь твой бывший супруг. Хэнкока ведь так и не нашли, кстати.

– Копни глубже. Начинай переворачивать камни, которые лежат под ногами. Оба почти наверняка забились в какую-нибудь щель в ожидании, пока не минует гроза. А зачем тебе понадобился Хэнкок?

– Учитывая, что Фаруэлл сыграл в ящик, все подозрения с Хэнкока в отношении того, что он может оказаться Окулистом, естественно, сняты. Но мне хочется убедиться, что он не имеет отношения и к смерти Линвуд. Дель Монако полагает, что я только зря трачу время. Он говорит, что все сходится и я погоняю дохлую лошадь. Хотя, по-моему, вместо «лошадь» он употребил словечко покрепче.

– Медальон, найденный в доме Линвуд, однозначно свидетельствует о том, что ее убийство – дело рук Фаруэлла.

– В таком случае можешь считать, что мне хочется еще раз взглянуть в лицо этому недоноску. У меня руки чешутся надрать ему задницу, чтобы жизнь ему медом не казалась. Ты была права с самого начала. Этот малый – стопроцентный засранец. Пробы ставить негде.

Карен поморщилась.

– Пожалуй, мне лучше прилечь. Колено болит просто зверски. Хирург дал мне тайленол с кодеином, но мысль о том, что я должна принимать наркотики, пугает меня сильнее боли. Это отголоски тех славных времен, когда я еще работала полевым агентом.

– Да ладно тебе, тайленол разрешен к свободному употреблению. Тем более, если тебе его прописал врач. Так что выпей таблетку и не майся дурью. Нет смысла терпеть боль, когда в том нет нужды. Тебе и так здорово досталось в последнее время.

Карен повернулась и захромала по коридору, чтобы присесть.

– Твои бы слова да богу в уши.

 

…семьдесят восьмая

Примерно через час после ухода Бледсоу к Карен пожаловал Робби с огромным букетом белых роз и бутылкой коллекционной мадеры. О том, что Карен уже запаслась шампанским, он, естественно, и не подозревал.

– Мы начнем с шампанского, – заявил он, – а потом перейдем к мадере. Один мой приятель приобрел ее в Напе пару месяцев назад. Говорит, что особенно хорошо она идет после ужина. Это вино, крепленное бренди. Не слишком сладкое, бархатистое и легкое на вкус. И пьется изумительно.

– Должна предупредить вас, детектив Эрнандес, что я не очень хорошо переношу спиртное. Теряю контроль над собой.

– В самом деле? И в чем это выражается?

– Я напиваюсь и начинаю вести себя неприлично.

Робби в деланном изумлении приподнял брови.

– Полагаю, что справлюсь с этой проблемой, агент Вейл. У меня всегда при себе наручники.

– И еще я становлюсь сексуально озабоченной и похотливой.

Робби улыбнулся.

В таком случае у нас есть все, что нужно.

Карен рассмеялась.

– Ладно, заходи, поможешь мне приготовить ужин.

В гостиной в камине потрескивали поленья, горели свечи, пламя которых игриво подрагивало, а дом наполняли ароматы томатного соуса с базиликом. Карен вынула из духовки чесночный хлеб, а Робби пока сливал воду с лингвини, длинной и узкой итальянской лапши.

К этому времени они уже успели выпить по бокалу шампанского.

Карен обернулась к Робби.

– Знаешь, куда-то запропастились бумаги из больницы. Я искала их везде, но так и не нашла. Везде и всюду, – повторила она, Растягивая гласные.

Робби улыбнулся.

– Может быть, в них как раз и написано, что перед операцией смешивать болеутоляющее и алкоголь не рекомендуется.

Карен почувствовала, что на лбу у нее выступил пот, а движения стали свободнее и раскованнее, чем обычно. Шампанское играло у нее в крови и, очевидно, уже начало действовать.

– Ничего подобного, мистер Шерлок Холмс. Я и сама прекрасно это знаю, но ты не поверишь – Бледсоу настаивал, чтобы я приняла свое лекарство, а там полно кодеина! Да если бы я послушалась его, то уже летала бы по комнате. Кодеин и алкоголь. Ты хоть представляешь, что бы со мной сейчас было? И как бы я себя сейчас чувствовала? Я была бы пьяна в стельку! Робби прижал палец к ее губам и улыбнулся.

– Ш-ш… Не знаю, должен ли я говорить такое, но, по-моему, ты уже и так пьяна в стельку.

– Только не я. Во всяком случае, не после двух жалких бокалов шампанского.

– Ты выступаешь в легком весе, Карен. Но не волнуйся, я полностью контролирую тебя.

Она притянула его к себе.

– И как же вы намерены контролировать меня, детектив-агент Обними-меня-распутный-Эрнандес?

Он поднял ее с кресла и на руках отнес из столовой в гостиную, где и уложил на диван.

– Я намерен злоупотребить вашим состоянием.

– Вот как! Быть может, мне стоит позвонить в полицию?

– И чем же мне может помочь полиция? Поможет раздеть тебя? – Робби коротко рассмеялся.

Карен засмеялась в ответ.

– Пожалуй, стоит воспользоваться вот этим, – сказал он, доставая из заднего кармана наручники.

Но они выпали у него из рук, когда он наклонился к Карен и крепко поцеловал ее в губы. Она обнята его за шею и прижала к себе, не желая прерывать поцелуй. Напряжение и стрессы последних недель постепенно растворялись в алкоголе. Нет, алкоголь тут не при чем, вдруг поняла она, когда он принялся медленно расстегивать пуговицы у нее на блузке. Это была страсть. Любовь. Возможность раствориться в другом человеке, не боясь потерять себя.

Весь следующий час они занимались любовью. Огоньки свечей трепетали у них над головами, а сердца бились в унисон. Тепло их тел и жар дыхания образовали союз, о котором она мечтала всю жизнь, но который так и не смогла создать. До сегодняшнего дня.

Они долго лежали, обнявшись, на полу, вслушиваясь в треск умирающего пламени в камине и чувствуя, как прохладный воздух обдувает их разгоряченные тела. Карен закуталась в плед, а Робби ползком добрался до кофейного столика и принялся выковыривать из бутылки с мадерой запечатанную красным сургучом пробку. Он налил бокал сначала ей, потом себе, и оба одновременно сделали глоток.

– О-о, просто восхитительно! – протянула Карен. – Нет слов!

Когда разбавленное бренди вино побежало по жилам, она снова ощутила жар в крови.

– Тот приятель заслужил мою вечную благодарность…

Его прервала трель мобильного телефона. Мгновением позже требовательно зазвонил телефон Карен. Они обменялись недоумевающими взглядами, и Робби приподнялся на локте, чтобы дотянуться до своего мобильного. Встав на ноги, он помог подняться с пола и Карен, но она тут же вскрикнула от боли и обмякла в его руках.

– Мое колено… Проклятье! Мне нельзя было сидеть на полу. Теперь я не могу разогнуть ногу, черт возьми!

– Я помогу тебе.

Робби на руках отнес ее в кухню и усадил на табуретку.

– В морозилке лежит пакет с колотым льдом.

Он достал его и, завернув в полотенце, протянул Карен.

– Спасибо. – Она кивнула на кофейный столик, на котором лежал его телефон. – От кого вызов?

Робби направился в гостиную, а Карен смотрела, как двигаются при ходьбе его ягодицы. Зрелище оказалось настолько приятным, что даже колено у нее стало болеть меньше. Хотя не исключено, это начал действовать пакет со льдом.

Он взял в руки телефон и бросил взгляд на дисплей. Когда он поднял глаза, она заметила, что лицо его покрывает смертельная бледность, а в глазах написана растерянность.

– В чем дело?

– Сообщение от Бледсоу. Код Окулиста.

Карен выпрямилась на табуретке, пытаясь сквозь затуманивающие мозг пары алкоголя осмыслить услышанное. Наконец она потерянно пробормотала:

– Этого не может быть.

Протянув руку к своему телефону, она набрала номер Бледсоу. Он ответил после второго сигнала.

– Бледсоу, что, черт возьми…

– Мне известно лишь, что первый полицейский, прибывший на место преступления, доложил, что убийство похоже на работу Окулиста. Когда я спросил у него, отрублена ли левая рука, он ответил, что нет. Я спросил также, есть ли надписи кровью на стенах, и он снова ответил отрицательно.

– Ты думаешь, кто-то копирует почерк Окулиста?

– Именно это я и думаю. Я в своей машине. Встретимся на месте как можно скорее.

Карен положила трубку и пересказала содержание разговора Робби, который уже поспешно одевался. Он как раз застегивал наплечную кобуру, когда она отшвырнула в сторону пакет со льдом и объявила, что едет с ним.

– Не говори глупостей! У тебя утром операция. Кроме того, ты даже не можешь наступить на ногу. Оставайся дома и положи лед на колено. Я позвоню тебе сразу же, как только доберусь туда, и опишу место преступления так подробно, как только смогу. Потом сделаю несколько фотографий и сниму все на видео, чтобы ты просмотрела их, когда я вернусь.

– Ты сможешь вести машину?

– Эй, это же ты у нас выступаешь в легком весе. Со мной все в порядке.

– Как же я себя ненавижу! Я должна встать и идти с тобой, а не сидеть на месте. Не могу же я просто взять и остаться дома?

Робби быстро влез в свое шерстяное пальто, наклонился и поцеловал ее в губы долгим поцелуем. Отстранившись, он сказал:

– Я позвоню тебе, как только мы осмотрим место преступления.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Карен схватила его за руку. Робби оглянулся на нее через плечо.

– Я люблю тебя, Эрнандес. Будь осторожен. Пожалуйста.

 

…семьдесят девятая

Бледсоу первым из членов оперативной группы прибыл на место. Он сменил патрульного полицейского, который сообщил о преступлении и даже успел обнести место происшествия желтой сигнальной лентой.

– Свет внутри не горел, – доложил патрульный. – Мне пришлось включить фонарик, но я ничего не трогал. Я даже прикрыл дверь спальни, оставив ее в том положении, в каком она была перед тем, как я вошел в дом.

– Хорошо, – обронил Бледсоу.

– Мой напарник опрашивает соседей. Несколько минут назад он связывался со мной по радио. Никто ничего не видел.

– Кто обнаружил тело?

– Кто-то из соседей. Но в службе 9-1-1 не разобрали его имени. Как раз сейчас они анализируют запись разговора. Звонок был очень коротким, голос звучал невнятно и прерывался помехами, как будто звонили с сотового телефона. Он назвал адрес, представился соседом, а потом сигнал исчез и разговор оборвался. Мы его потеряли.

– Звонил мужчина или женщина?

– Оператор уверяет, что мужчина, но не может ручаться наверняка.

– Что нам известно о жертве?

– Дом зарегистрирован на имя Лауры Макей. Родилась девятого мая шестьдесят девятого года. Темная шатенка, насколько я сумел разглядеть в свете фонаря. Но, похоже, кто-то остриг ей волосы.

По спине у Бледсоу пробежал холодок. Он кивнул и повернулся к входной двери, намереваясь войти.

– Жуткое зрелище, сэр. Омерзительное. По правде говоря, мне пришлось выйти наружу и глотнуть свежего воздуха, прежде чем я смог позвонить вам. Меня едва не вывернуло наизнанку.

– Я знаю, как это бывает. – Бледсоу похлопал себя по карману, чтобы убедиться, то гигиенический пакет на месте, и сказал: – Ладно, покараульте тут. Никого не впускать, кроме членов оперативной группы. С минуты на минуту должны прибыть эксперты.

Не успел Бледсоу отвернуться от патрульного, как к тротуару Подкатили Робби и Манетт. Он остановился у передней двери, поджидая их.

– Синклер и Дель Монако уже едут, – сообщил Бледсоу. Вытащив из кармана несколько пар латексных перчаток, он протянул их коллегам.

– Карен не приедет, – сказал Робби, натягивая перчатку на левую руку и расправляя ее на пальцах. – У нее очень болит колено. Она даже не может наступить на ногу.

Бледсоу поднял голову.

– Вот черт! А я-то надеялся, что она подкинет нам идейку насчет того, что здесь происходит.

– В ее идейках было бы, как всегда, полно всяких «может быть, да» и «может быть, нет», – отмахнулась Манетт. – Вряд ли от них был бы толк. Ты что, не видишь, к чему это уже привело?

– Мы не знаем ровным счетом ничего, пока не осмотрим все самым тщательным образом, – заявил Робби. – Давайте не делать поспешных выводов. Лучше приступим к делу без предубеждения.

Манетт тряхнула головой и пристально посмотрела на него. – По-моему, ты проводишь слишком много времени в обществе Кари, и это заметно. Ты уже и говорить начал совсем как она.

Бледсоу нахмурился, но промолчал и распахнул дверь. Они медленно, друг за другом, вошли внутрь, обшаривая глазами каждый дюйм прихожей и коридора. Они искали следы борьбы: царапины на стенах, осколки стекол на полу и, конечно, кровь…

Искали везде. Но здесь не было ничего.

Они неторопливо и тщательно обошли весь дом, осматривая комнату за комнатой, пока не оказались в последней, в самом конце коридора. Дверь была прикрыта, и кровати не было видно. Бледсоу бросил взгляд на Робби, повернулся к двери и толкнул ее ногой.

С легким скрипом дверь распахнулась.

Перед ними лежала молодая женщина, изуродованная тем же самым изуверским способом, который стал для них в последнее время почти привычным. Детективы сделали несколько шагов и остановились, глядя на тело. Бледсоу отвернулся, согнулся пополам, и его вырвало в гигиенический пакет. Повсюду была кровь. Она стояла в лужах на кровати, густыми тяжелыми каплями стекая на пол. Разводы ее пятнали стены. Но это были не рисунки.

– Надписей нет, – заметил Робби.

– Может быть, он уже сказал то, что хотел. Мы знаем, что он имел в виду, так что ему больше нечего добавить.

Слабый шум в коридоре заставил их насторожиться. Бледсоу инстинктивно выхватил из кобуры свой девятимиллиметровый «ЗИГ Зауэр». Но тут он расслышал глубокий голос Синклера и тяжелые шаги Дель Монако. Сердце облегченно шевельнулось у него в груди и замедлило бешеный темп.

Синклер наткнулся взглядом на тело и охнул:

– Господи Иисусе…

– Твою мать! – вырвалось у Дель Монако.

Бледсоу вдруг понял, что полностью согласен с Франком. Два коротких слова оказались в состоянии выразить всю глубину чувств, которые вызывала кошмарная сцена насилия у людей, ставших ее свидетелями.

– Ладно, Франк, начали. Скажи, что ты видишь. Скажи, что ты думаешь. Карен не приедет, так что тебе слово.

Дель Монако проглотил комок в горле – ему понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с собой.

– На первый взгляд кажется, что здесь поработал тот же самый убийца, но заметны и существенные отличия. Рука не отрублена, надпись отсутствует, на стенах нет рисунков кровью. Она просто размазана по ним.

– Ну, это мы и сами видим. Когда я просил рассказать, что ты видишь, я не имел в виду, что буквально. Я хочу, чтобы ты рассказал нам о том, что видишь здесь такого, чего не видим все мы.

– Я знаю, знаю, что вы имели в виду! – Дель Монако смахнул пот со лба и сделал шаг к кровати, на которой лежала Лаура Макей. – Сейчас для нас главное – обратить внимание на особенности ритуального поведения, которые не стали достоянием общественности. Мы ведь не давали в прессу информацию об отрубленной руке, правильно?

– Правильно.

– И здесь рука не отрублена. Не исключено, что мы имеем дело с имитацией.

– Ну вот, опять начинаются предположения.

– Пожалей меня, Манетт. Ты думаешь, это так просто? Я пытаюсь разобраться в происходящем методом научного тыка. Если можешь предложить что-нибудь получше, так предлагай, а не умничай.

– Давайте-ка сбросим обороты! – скомандовал Бледсоу. – Продолжай, Франк.

Дель Монако снова сделал глотательное движение и повернулся к трупу. Несколько секунд он пристально разглядывал его, потом сказал:

– Ножи воткнуты в глазницы. Это также согласуется с версией об имитации. То же относится и к размазанной крови. Но вот ножи… Я хочу знать, имеются ли аналогичные им в кухне. Окулист всегда пользовался теми, что принадлежали его жертвам. И об этом мы тоже не сообщали прессе.

Бледсоу кивнул Синклеру, который вышел из комнаты, чтобы попытаться найти ответ на этот вопрос.

Дель Монако продолжил:

– Тело оставлено в кровати жертвы. Никаких признаков сопротивления или борьбы. Имитация это или нет, но парень явно знал, что делает. Здесь во всем ощущается уверенность. Он организован и методичен. Он уже убивал раньше. Это не похоже на работу новичка-любителя.

Прибыли эксперты-криминалисты и сразу же принялись расставлять в спальне галогенные лампы, чтобы приступить к сбору улик и сделать необходимые фотографии.

Вернулся Синклер, держа в руке нож для разделки мяса. Он поднес его к телу убитой и сравнил рукоятки с теми, что торчали из глазниц жертвы.

– По-моему, они одинаковые, – сказал он.

Члены оперативной группы стояли молча, глядя, как эксперты устанавливают оборудование. Наконец Робби подошел к Дель Монако и негромко сказал:

– Я думаю, что кровь, размазанная по стенам и полу, как здесь, означает дезорганизацию преступника.

– Да, как правило, так и бывает, – согласился Дель Монако. – Но смотри, этот парень завлек женщину в спальню без особых проблем. Она не сопротивлялась, следов борьбы нет. У нее на голове отсутствуют даже ушибы. Конечно, наверняка мы будем знать только тогда, когда патологоанатом обреет ей голову, но если я прав, то, скорее всего, преступник сумел втереться к ней в доверие и убедил впустить его в дом, не прибегая к насилию. А это свидетельствует о наличии недюжинного ума, сноровки и планирования. Да, конечно, после того как он убил ее, в его поведении появились признаки дезорганизации, но у этого малого очень высокий коэффициент IQ, можешь мне поверить.

– Все это не имеет никакого смысла. Окулист мертв, – пробормотал Бледсоу.

– Есть и другое объяснение, – вкрадчиво заметил Дель Монако. – Действует тот, кто осведомлен обо всем изнутри, из первых, так сказать, рук.

– Изнутри? – переспросила Манетт. – Какие наркотики ты принимаешь, родной?

– Такое уже случалось раньше. Это вполне может быть кто-то из экспертов-криминалистов. Кто-то, кто побывал на местах преступлений и знает, что мы рассчитываем найти. Или кто-то из лаборантов, работавших по уликам, обнаруженным в доме одной их погибших.

Синклер покачал головой.

– Давайте не будем строить безумных предположений и швыряться обвинениями…

– Безумные предположения, говоришь? А как насчет Хэнкока?

Детективы как по команде повернулись к Бледсоу. Он произнес эти слова негромко, но их услышали все присутствующие.

– Хэнкок… – задумчиво протянул Дель Монако. – Что ж, это вполне возможно. Давайте-ка пригласим его для приятной дружеской беседы в узком кругу.

– Увы, ничего не выйдет. Пару дней назад, после того как мы нашли Фаруэлла, я приказал снять наблюдение. А вчера, когда попытался разыскать Хэнкока, чтобы надавить на него насчет Линвуд, не смог найти его.

– Ага, A теперь у нас на руках срежиссированное убийства.

Робби прищурился, глядя на какой-то предмет, который вдруг привлек его внимание.

– Что, черт меня побери, это такое?

В свете галогенных ламп блеснула какая-то белая штуковина. Он подошел к трупу, нагнулся и заглянул между раздвинутых ног убитой женщины.

– У нас есть пинцет?

– Эй, подайте пинцет! – крикнул Бледсоу, обращаясь к старшему эксперту.

Тот вошел в спальню и протянул инструмент Робби. Он взял его в руки, склонился над жертвой и ловко извлек у нее из влагалища свернутый в трубочку лист бумаги.

– Как, черт возьми, ты сумел разглядеть его? – воскликнула Манетт.

– От него отразился свет. – Робби развернул его. – Господи Иисусе! – Он повернулся к Бледсоу. – И что все это должно означать, а?

Бледсоу подошел к нему и взглянул на документ. Подняв глаза на Робби, он стиснул зубы, на скулах у него заиграли желваки.

– Ничего себе! Это очень плохо, приятель.

Робби выхватил из кармана сотовый телефон и принялся судорожно нажимать кнопки, приговаривая:

– Ну же, Карен, давай, возьми эту чертову трубку.

– Да что случилось-то? – недоуменно поинтересовался Синклер. Он подошел, чтобы взглянуть на бумагу, Дель Монако и Манетт последовали его примеру.

– Она не отвечает, – хрипло прошептал Робби.

– Поехали! – скомандовал Бледсоу и бросился к выходу. – Вызывайте по радио все свободные патрульные машины! – крикнул он через плечо коллегам, оставшимся в комнате. – Немедленно отправляйте их к дому Карен. Быстрее!

 

…восьмидесятая

Карен сидела на диване и смотрела, как минутная стрелка мелкими шажками передвигается по циферблату. Ее душили гнев и обида на свое тело, которое подвело ее в тот самый момент, когда она нуждалась в нем сильнее всего. Она не привыкла находиться не у дел и чувствовать себя лишней, и от этого злилась еще больше. Кроме того, она терзалась ужасными подозрениями, что они допустили нелепую и страшную ошибку.

Перед ней в тарелке остывали спагетти, а она невидяще смотрела на часы и мысленно прокручивала все факты, относящиеся к делу Окулиста. Все сходилось до мельчайших деталей. Все было правильно. Но почему же тогда ее не оставляет дурное предчувствие, ощущение того, что она упустила из виду нечто важное?

Несомненно, кто-то копировал почерк Окулиста, совершая это убийство. По-другому быть просто не могло. Они строили предположения исходя из оценки места преступления, сделанной патрульным полицейским. А ведь он не был детективом из Отдела по расследованию убийств или психологом-криминалистом. Он мог и не заметить мельчайшие следы и признаки поведения, разбросанные по комнате, как и новые агенты, которые приходили к ней на лекции каждый месяц.

Беспокойство нарастало, не оставляя ее. Оно просто грызло Карен изнутри. А тут еще и Робби молчит. Ее так и подмывало позвонить ему, но здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит. Она должна дать им возможность без помех и предубеждения осмотреть место преступления. Он обещал позвонить, значит, непременно позвонит. Ей просто нужно набраться терпения.

К несчастью, долготерпение не относилось к числу добродетелей Карен Вейл, специального агента ФБР. Прекрасно понимая, что необходимо отвлечься, она доковыляла до плиты и принялась перекладывать еду в пластиковые контейнеры. Понюхав соус, она уловила восхитительный аромат чеснока. Да, еда и впрямь получилась особенной. Но теперь, когда Робби ушел, аппетит у нее пропал. Включив горячую воду, она начала мыть тарелки и кастрюли. Делать это сидя оказалось не так-то легко, но, по крайней мере, она больше не думала о Робби, месте преступления и боли в колене. Ставя тарелку в сушилку, Карен вдруг услышала какой-то шум. Она выключила воду и прислушалась. Окинув взглядом комнату, она мимоходом отметила, что огонь в камине почти погас, ярко-оранжевые угли подернулись слоем серого пепла. Может быть, это дрова выпали из поленницы?

Успокоившись, Карен опять принялась за посуду. Настала очередь сковородки. Опуская ее в раковину, она снова услышала отчетливый лязг и, протянув руку, быстро закрутила кран. Она резко развернулась на табуретке и, прищурившись, посмотрела вокруг.

Никого.

Карен попыталась вспомнить, где оставила свой «Глок». В кобуре, в спальне. Она с трудом слезла с высокой табуретки и, хромая, медленно двинулась по коридору, внимательно глядя по сторонам, готовая к любой неожиданности. Вопрос заключался в следующем: что это за неожиданность?

Или кто?

– Говорит Поль Бледсоу…

Детектив почти кричал в радиопередатчик, установленный в машине. Робби побелевшими от напряжения пальцами вцепился в приборную панель, глядя, как Бледсоу маневрирует в плотном потоке движения.

– Внимание всем постам! Ищите подозреваемого по имени Чейз Хэнкок. Вся информация о нем находится в компьютере. Я руковожу группой, расследующей дело, в котором фигурирует он. – Он передал микрофон Робби и обеими руками крутанул руль, уворачиваясь от пешехода, выскочившего на проезжую часть. – Проклятье! Что там происходит?

Робби до крови прикусил нижнюю губу и не ответил.

Бледсоу прибавил газу.

– Кто мог забрать психологический портрет?

– Мы знаем, кто взял его, – ответил Робби. – Окулист.

– Окулист у нас, в морге. Он мертв, мертвее не бывает. – Бледсоу бросил быстрый взгляд на Робби. – Нет. Кто-то другой проник в дом Карен и украл его. Кто-то другой оставил надпись на стене в ее кабинете. А мы сделали ошибку, решив, что это Окулист.

– Кто еще это мог быть, черт подери?

– Не знаю, Эрнандес, не знаю. Может, ее бывший муж? Решил поиграть у нее на нервах? Или Хэнкок? По той же самой причине?

Робби вздохнул.

– Тот, кто проник к ней в дом, и украл психологический портрет. И тот же самый человек скатал его в трубочку и засунул в Лауру Макей.

– И кого же мы теперь числим в подозреваемых?

– Хэнкока. Дикона Такера. И НЕПО.

Бледсоу вырулил на обочину дороги и обогнал несколько машин, готовившихся сделать левый поворот. Он гнал по боковым улочкам, стараясь избежать пробок и выскочить на магистральное шоссе в рекордное время.

– Попробуй дозвониться Карен еще раз.

Робби нажал кнопку повторного набора.

– Никто не отвечает. – Он покачал головой. – Наверное, кто-то перерезал линию.

– Может, ее просто нет дома.

– Она дома. У нее дьявольски болит колено. На завтрашнее утро назначена операция, и она никуда не собиралась уходить. Кроме того, у нее есть автоответчик.

Бледсоу лишь крепче стиснул руль.

Робби снова попытался дозвониться Карен, выругался себе под нос и захлопнул телефон.

– Проклятье, эта машина не может ехать быстрее?

Карен осторожно вошла в спальню и сразу же увидела «Глок» в кобуре на комоде. Она застегнула наплечные лямки и включила верхний свет. Все выглядело так, как и должно было быть. Она не стала выключать свет, перешла в спальню Джонатана и огляделась по сторонам. Никого.

Она направилась в свой кабинет, где на стене по-прежнему виднелась оставленная убийцей надпись. Пожалуй, стоит все-таки закрасить ее, и поскорее. При взгляде на эти каракули у Карен по спине пробежал холодок. Они напоминали о том, что Окулист, бесцеремонно вторгшись в ее личную жизнь, был здесь, в доме.

Постояв немного, она отправилась в обратный путь, с трудом переставляя ноги и держась за стену, чтобы не упасть. Войдя в просторную комнату, в одном конце которой располагалась кухня, а остальное занимала гостиная, Карен вдруг подумала» что ведет себя как параноик. В собственном доме ей мерещатся посторонние звуки. Она отсутствовала здесь всего несколько дней, после того как Окулист выкрал составленный ею психологический портрет а теперь у нее расшалились нервы, и только. В ее доме побывал убийца, он прикасался к ее вещам, и теперь, когда она осталась здесь одна, ночью, ее преследуют детские страхи.

Припадая на больную ногу, Карен обошла кухню и гостиную повсюду зажигая свет. Все было на своих местах. На стенах не появилось никаких кровавых надписей. Она улыбнулась, удивляясь что могла так разнервничаться из-за пустяков. Стыдись, Карен! В твоем возрасте уже пора быть умнее…

Она опустилась на табурет возле раковины и принялась мыть посуду.

– Когда мы будем на месте? – спросил Бледсоу.

Робби всмотрелся в темноту за окном машины.

– Черт его знает! Я никогда не ездил этой дорогой. Пожалуй, минут через пять. Может быть, через десять.

– Когда уже эти умники изобретут летающие автомобили, а? Наша работа сразу бы стала легче.

– В этом районе были патрульные машины?

– Это не наша юрисдикция. Диспетчер обещала связаться с соседними участками. Ты не пробовал позвонить Карен на мобильный?

– Я отправил ей сообщение и звонил три раза, но мой вызов был автоматически переадресован на голосовую почту.

– Попробуй позвонить еще раз на стационарный телефон.

Робби нажал кнопку повторного набора и стал ждать. Мгновением позже он закрыл телефон. Можно было ничего не говорить. Бледсоу уже и сам понял, что на вызов никто не ответил.

Ноздри Карен щекотал запах расплавленного воска и тлеющего фитиля. Наверное, одну из свечей задуло сквозняком. Этот запах был ей ненавистен, она всегда старалась накрыть свечу колпачком, прежде чем она успевала догореть до фитиля. Карен закрыла кран и потянулась за кухонным полотенцем, чтобы вытереть руки.

Но там, где оно висело всегда, его не оказалось.

За спиной Карен, в гостиной, снова послышался шум, и она потянулась за «Глоком». Мокрые руки скользили по гладкой коже, не в силах справиться с застежкой, но ей все-таки удалось выхватить пистолет из кобуры. Она мгновенно приняла боевую стоику, держа оружие обеими руками перед собой. Соскользнув с табуретки, она едва не застонала от боли, пронзившей левую ногу. Карен резко развернулась, по-прежнему не опуская пистолет и поводя им из стороны в сторону. Никого.

– Кто здесь? – громко позвала она.

Проблеск света справа привлек ее внимание. Она повернулась в ту сторону и выстрелила, но вдруг весь дом погрузился в темноту. Теперь можно было не сомневаться: здесь кто-то был.

И этот «кто-то» вывернул пробки. Вопрос только, где он находится и кто это.

И вдруг в голову Карен пришла еще одна мысль. Она совершенно точно знала, что прицелилась и нажала на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Собственно говоря, оружие показалось ей непривычно легким. Большим пальцем она нажала защелку, и обойма выпала в подставленную руку. Она сунула указательный палец в отверстие, стараясь нащупать патроны. Но их там не было. Кто бы ни находился в доме, но он обезоружил ее.

Проклятье!

Она загнала обойму назад в пистолет и попятилась в кухню, где возле раковины лежали ножи, но зацепилась за ножку табуретки и упала. «Глок» вырвался у нее из руки и заскользил по полу. Первой ее мыслью было нащупать оружие в темноте, но мгновением позже Карен поняла, что это бессмысленно. С трудом поднявшись на ноги, она едва не закричала от острой боли и шагнула к раковине, где в столе лежал комплект кухонных ножей.

Слишком поздно Карен сообразила, что если убийца оказался Достаточно умен, чтобы вынуть патроны из обоймы ее пистолета и убрать подальше кухонное полотенце, то он наверняка побеспокоился и о том, чтобы лишить ее остальных предметов, которыми она могла бы воспользоваться в качестве оружия. Например, ножей.

– Хэнкок, покажись! – крикнула она в темноту, надеясь услышать хоть какой-нибудь ответ – смех, если она ошибалась, или голос, если была права. Хоть что-нибудь, чтобы она могла определить направление, пусть даже приблизительно.

Но прежде чем Карен успела сообразить, что делать дальше, до ее слуха долетел шум шагов. Она резко вскинула руки и отшатнулась в сторону, пытаясь избежать столкновения… и получила то Чего ожидала. Бах! Сильный удар по рукам, за которым последовал пинок в больное левое колено. Оно отозвалось пронзительной болью, которая ослепительным фейерверком помчалась вверх по телу и россыпью брызг взорвалась в голове. Карен громко застонала, шестым чувством угадав, что за первым последуют и другие, не менее сильные, удары.

Согнувшись от боли, она ощутила толчок в грудь и повалилась навзничь, на линолеум пола, подобно квотербэку, которого недозволенным приемом остановил защитник. И ощутила сверху тяжесть чужого тела.

Сцепив руки в замок, Карен размахнулась и ударила в темноту, почувствовав, что наткнулась на что-то металлическое. Предмет со звоном полетел на пол. Она тут же выбросила руки вперед и вверх, нащупала одежду преступника и рванула его на себя, перебрасывая через голову и в сторону. Глаза ее понемногу привыкли в темноте, и теперь она видела, что лицо нападавшего закрывает что-то вроде нейлонового чулка.

– Сукин сын! – выкрикнула она, ощутив, как сомкнулись на шее его стальные пальцы.

Она попыталась сбросить его, но он уселся ей на живот, прижимая к полу. Он уже проделывал такое раньше, Карен ни секунды не сомневалась в этом. Обладатель развитого интеллекта, склонный к тщательному планированию своих действий… Возраст – от тридцати до сорока лет… В голове у Карен, пока она безуспешно пыталась разжать его руки, калейдоскопом мелькали обрывки составленного ею психологического портрета.

Но тут воздух улетучился у нее из легких, и она провалилась в темноту.

 

…восемьдесят первая

Бледсоу резко вывернул руль, и покрышки отозвались протестующим визгом. Машину занесло, и она едва не задела припаркованную у обочины «хонду», но детектив справился с управлением я выровнял автомобиль, зад которого завилял из стороны в сторону, когда он прибавил газу.

– Мы уже близко! – выдохнул Бледсоу. – Осталось полмили, не больше.

– Остается надеяться, что диспетчер дозвонилась в офис шерифа…

И в ту же секунду из переулка за ними вылетел патрульный автомобиль, на крыше которого равномерными гипнотическими всполохами работала мигалка.

– Он или преследует нас за превышение скорости, или все-таки получил сообщение от диспетчера.

– Будем надеяться, что верно последнее, – проворчал Бледсоу, – потому что останавливаться я не намерен.

За полквартала от дома Карен Бледсоу выключил фары, и следующая за ними патрульная машина последовала его примеру. Детектив всей тяжестью налег на педаль, на полном ходу тормозя у тротуара и стараясь избежать визга шин. Робби выскочил из автомобиля еще до того, как Бледсоу успел остановиться, и в два прыжка пересек крошечную лужайку перед домом. Бледсоу знаком приказал патрульному полицейскому, спешившему к ним из дежурной машины, обойти дом сзади.

Детективы одновременно выхватили пистолеты и замерли по обе стороны от входа. Бледсоу кивнул. Робби развернулся, подскочил к двери и нанес сокрушительный удар ногой.

Она распахнулась с оглушительным грохотом, щепки полетели в разные стороны. Бледсоу рванулся в прихожую, Робби последовал за ним. Пригнувшись, они проскочили гостиную» по стенам которой заплясали жуткие беззвучные лучи света от карманных фонарей. Бледсоу щелкнул выключателем. Никакого результата. Он махнул Робби рукой, показывая, что он должен двигаться в заднюю часть дома, туда, где располагались спальни Карен и Джонатана.

Робби бросился по коридору и вдруг замер, заметив что-то на полу. Пистолет. «Глок» Карен. Он опустился на колено, вытащил из кармана латексную перчатку и со щелчком натянул ее на руку Приподняв пистолет за спусковую скобу, он поднес его к лицу и понюхал. Из оружия не стреляли. Выщелкнув обойму, он убедился в том, что она пуста.

– Ну что?

Сзади к нему подошел Бледсоу.

Робби махнул пистолетом.

– Обойма пустая. Патронов нет. Из «Глока» не стреляли.

Бледсоу озадаченно нахмурился и заново принялся осматривать дом. Узкий луч его карманного фонарика дрожал и прыгал по стенам. Робби остался на месте, стараясь представить картину случившегося. Для чего Карен понадобилось разряжать пистолет? Это кажется бессмысленным. Разве что кто-то другой сделал это вместо нее. В душе у него нарастало тягостное беспокойство. Кровь прилила к голове, шумела в ушах, затрудняла дыхание.

Робби направился к гаражу, освещая своим маленьким, но мощным фонарем все закоулки и темные углы, что попадались по дороге. Автомобиль Карен стоял на прежнем месте. Капот, когда Робби потрогал его, был холодным. Карен, где же ты?

Вернувшись в дом, Робби столкнулся с Бледсоу.

– Нашел что-нибудь?

– В доме никаких следов.

– Ее машина стоит в гараже, – сообщил Робби и задал вопрос, представлявшийся ему самым важным: – Ну и где же она?

Бледсоу поднял руку, в которой был зажат коммуникатор Карен.

– Выключен. Вот почему ты не мог дозвониться. – Он просмотрел список пропущенных вызовов. – Три звонка. Все от тебя.

– Думаю, мы можем сделать вывод, что она ушла отсюда не по собственной воле.

Они стояли в коридоре, и мертвая тишина, царившая в доме казалось, давила им на плечи и оглушала.

Бледсоу повернулся и направился к гаражу.

– Давай починим свет и еще раз хорошенько все осмотрим.

Похоже, Робби считал подобное занятие пустой тратой времени. Но сейчас ничего лучшего он предложить не мог.

 

…восемьдесят вторая

Голова Карен бессильно свешивалась на грудь. Плечи раздирала боль, а шея горела, как в огне. Постепенно к ней возвращалось сознание, и, по мере того как секунды шли одна за другой, она поняла, почему ей так больно. Запястья ее сковывали наручники, продетые поверх потолочной балки. Она висела в нескольких дюймах над полом, не касаясь его. Лодыжки ее стягивали кандалы, и цепь между ними бессильно провисла, покачиваясь под собственной тяжестью.

И еще на ней не было одежды. Совсем.

В нескольких футах от Карен с потолка свисала голая лампочка без абажура, светившая ей прямо в лицо. Она находилась достаточно близко, чтобы ощутить на лице тепло ее света. А вот тело ниже шеи мерзло, воздух был сырой и холодный, к тому же в помещении гуляли сквозняки. В ноздри ударял густой и вязкий запах плесени. Карен тряхнула головой, пытаясь разогнать туман перед глазами. Она не знала, что случилось после того, как она потеряла сознание от нехватки воздуха в легких. Но сейчас она вдруг вспомнила ощущение сильного электрического удара, пронзившего грудь. Самым вероятным объяснением был электрошокер.

Но оставалось еще слишком много необъяснимого… Главным же был вопрос, каким образом Окулисту удалось восстать из мертвых. Она ведь собственными глазами видела бездыханное тело Патрика Фаруэлла на полу ранчо. Равно как и самые убедительные доказательства того, что они не ошиблись, – отрубленные левые руки жертв.

А вдруг мужчина, труп которого они нашли, вовсе не был Фаруэллом? В конце концов, единственными его фотографиями, которыми располагало следствие, были снимки в профиль и анфас, сделанные во время ареста в полицейском участке двадцать лет назад. А что, если Фаруэлл нашел какого-нибудь мужчину, похожего на себя, привел его на ранчо и убил, имитировав самоубийство в надежде, что полиция сделает очевидные выводы и решит, что перед ней – тело жестокого убийцы по кличке Окулист?

И если обнаруженное ими тело не принадлежало Окулисту это убийство, включая место преступления, было тщательно подстроено с целью выдать желаемое за действительное, Имитация же подразумевала наличие у преступника интеллекта и организованности. И сейчас Карен тревожилась из-за того, что не увидела этого раньше. Еще один не замеченный вовремя признак. До сих пор она не считала себя способной совершать ошибки грубые ошибки, во всяком случае. Но сейчас все усиливающаяся боль в запястьях и плечах напоминала ей о том, что непогрешимых людей не бывает. Впрочем, теперь, когда она оказалась в руках Окулиста, ей в первую очередь нужно было беспокоиться не о своем несовершенстве, а о том, какая судьба ее ждет.

Но она не готова была смириться с этой судьбой. Пока еще не готова.

На секунду Карен прикрыла глаза, стараясь вернуть себе хотя бы минимальную способность видеть в темноте. Голая лампочка без абажура, бывшая, по-видимому, единственным источником света в комнате, слепила ее, а она хотела видеть самые дальние и темные углы помещения, в котором оказалась. И, быть может, понять, где же все-таки находится.

Зажмурившись и давая отдохнуть глазам, она получила двойную выгоду: остальные ее чувства обострились. Карен готова была поклясться, что уловила запах духов, легкий, едва заметный, скорее просто намек на запах. И кроме того, она уже слышала его раньше. Вот только где?

Открыв глаза, Карен скосила их влево, где к голой фанерной стене крепилась узкая полка. Каморка показалась ей совсем крошечной, едва достигающей восьми футов в ширину и высоту. Одним словом, встроенный шкаф, ну, может, чуть больше размером. Карен повернула голову и постаралась оглянуться через правое плечо. Она увидела обратную, нижнюю сторону ступенек. Получается, она находилась в чем-то вроде подвала или в мертвом пространстве под лестницей. Мертвое пространство для мертвых глаз Окулиста. Несмотря на свое плачевное положение, она не могла не почувствовать горькую иронию. Какую злую шутку сыграла с ней судьба!

Кроме того, при всем желании Карен не смогла бы не заметить фотографии жертв Окулиста, украденные из ее дома. Они в беспорядке красовались справа от нее, прикрепленные липкой лентой к стене. То, кем эти женщины были при жизни – их имена, род занятий, место жительства, – все исчезло, уступив место сухим безликим цифрам, под которыми они проходили по уголовным делам об убийстве, намалеванным красной губной помадой на темно-коричневой фанере. Они все были здесь: Марси Эверс, Норин О'Риган, Анджелина Сардуччи, Мелани Хоффман, Сандра Франке, Дениза Крэнстон. И в самом конце ряда висел газетный фотоснимок Элеоноры Линвуд, глаза которой были проткнуты ножами, торчащими из стены. В буквальном смысле мертвый снимок.

Карен догадалась, куда она попала, – в убежище убийцы, в его тайную комнату. Она крепко зажмурилась, прогоняя страх и стараясь вернуть себе способность мыслить связно. Попыталась отвлечься от пронзительной боли, разрывавшей плечевые суставы. Она боялась, что они не выдержат и сломаются, как сухие веточки, которые хрустели у нее под ногами во дворе родителей в Олд-Уэстбери. С каким бы удовольствием она оказалась там сейчас!

Увы, ее положение не поправить бесплодными мечтами, представляя себе места, в которых она хотела бы очутиться, или предаваясь воспоминаниям о прошлом. Она чувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине и беспомощно ожидающей появления паука, который вот-вот придет и сожрет ее живьем.

Впрочем, ногами, хотя они и были стянуты кандалами, Карен все-таки могла шевелить. А вот нагрузка на левое колено при малейшем движении вызывала дикую боль. Она бы затруднилась сказать, что болело сильнее – колено или плечи с запястьями… Но сейчас это не имело решительно никакого значения. Она должна была отогнать от себя все мысли о боли и возможном поражении.

Визуальный осмотр помещения показал Карен, что здесь нет ничего, чем она могла бы воспользоваться: ни стен, ни табуреток, ни коробок или рукояток, на которые она могла бы опереться, чтобы облегчить нагрузку. Ей оставалось только надеяться, что в нужный момент она сумеет нанести удар ногами, чтобы, если повезет, обрести свободу.

В голове роились вопросы, на которые она пока не знала ответа. Где она находится? В двух кварталах от собственного дома или в другом штате? В каком-нибудь богом забытом медвежьем углу? Ей вдруг вспомнился банк и наркоман, похожий на Альвина. И снаружи не было бойцов спецназа, которые могли бы прийти ей на помощь. Но тогда, стоя с пистолетом в руках, нацеленным в голову преступника, она чувствовала себя хозяйкой положения. Тогда в ее распоряжении были власть и сила. Она бы дорого дала, чтобы перенестись в то время и снова испытать те же ощущения.

Потому что смотреть в черную дыру ствола тридцать восьмого калибра, которую держал в руках тот недоносок, было несравненно легче, чем висеть вот так, как мясная туша на бойне.

Бледсоу вернулся в кухню и присоединился к Робби, который стоял на коленях рядом с экспертом-криминалистом.

– Нашел что-нибудь? – спросил Робби.

Бледсоу отрицательно покачал головой.

– Ничего такого, что могло бы помочь. В кухне явно была борьба. Но это, пожалуй, и все, что мы знаем. Видимых следов взлома и насильственного проникновения не обнаружено.

– А у тебя есть что-нибудь новое?

Эксперт оторвался от своего чемоданчика с инструментами и поднял голову.

– Самая хорошая новость, которую я могу сообщить, заключается в том, что следов крови здесь нет. Снаружи, во дворе, мы обнаружили несколько отпечатков ног, которые не совпадают с вашими. Кроссовки, девятый размер, «Рибок», если я не ошибаюсь. – Он выпрямился. – Масса латентных отпечатков пальцев, но понадобится изрядно времени, прежде чем мы обработаем их и сможем сказать что-то определенное. Жаль, но пока это все. Позже я смогу сообщить еще что-нибудь.

– Позже… – Бледсоу скрипнул зубами и, выходя из кухни, поманил Робби за собой.

– И что мы имеем в результате?

Бледсоу устало потер покрасневшие глаза.

– Мы считали, что Патрик Фаруэлл и есть Окулист. Все указывало на это, даже то дерьмо, что мы нашли у него на ранчо. Но он же мертв…

– В самом деле? – заметил Робби.

– Послушай, Эрнандес, я понимаю, уже поздно и мы уперлись в стену, но ты несешь чушь. Вспомни пулевое отверстие у него во лбу, ты видел его собственными глазами. Его тело лежит на столе патологоанатома в морге медицинской криминалистической лаборатории.

Робби махнул рукой.

– Нет, нет, я не то имел в виду. В доме на ранчо был застрелен какой-то мужчина. А что, если это не Фаруэлл?

Бледсоу устало опустился на диван в гостиной, глядя в пол.

– Он был чертовски похож на него. У нас есть старые тюремные фотографии…

– Ну да, которым двадцать лет. Не смеши меня! Лучше позвони судебно-медицинскому эксперту и поинтересуйся, что они сделали с трупом. Узнай, сняли они отпечатки пальцев или нет.

Бледсоу вытащил из кармана сотовый телефон и принялся набирать номер.

Робби стоял рядом, пытаясь сложить воедино разрозненные кусочки мозаики. Он чувствовал, что упустил из виду нечто очень важное, но не мог понять, что же именно. И вдруг сообразил, что не давало ему покоя. Письмо, пришедшее по электронной почте. Он постарался вспомнить его содержание. …В моем потайном убежище пахнет пылью и плесенью… здесь, в тайнике, темно и тесно, зато он мой… я слежу за ним через маленькую щелочку s стене. Вот оно! Если он ошибся, они только зря потеряют драгоценное время. Но сейчас у них нет других ниточек, за которые можно потянуть.

Плечи Бледсоу бессильно опустились.

– Сможете прогнать их по базе данных как можно быстрее? – спросил он. – Может оказаться, что тело не принадлежит Фаруэллу. Как только у вас появится что-нибудь, немедленно звоните мне. – Он покачал головой и закрыл телефон.

Робби схватил Бледсоу за руку.

– Я знаю, где она!

– Знаешь? Или думаешь, что знаешь?

Робби заколебался. Он задавал себе тот же вопрос. Но он привык доверять интуиции… шестому чувству и аналитической логике.

– Как скоро здесь может быть вертолет?

– Если он уже в воздухе, то через десять минут. Если нет, то дольше.

– Постарайся уложиться в десять минут. На карту поставлена жизнь Карен.

Боль понемногу становилась невыносимой. Карен понимала, что предел ее выносливости близок. Она попыталась подтянуться чтобы ослабить давление на плечи. Если бы ей удалось развести руки пошире, всего на несколько дюймов, ее тело приняло бы точно такое же положение, как в спортзале Академии, когда она занималась упражнениями на укрепление пресса, поднимая ноги. Но сейчас, скованные наручниками, руки не могли выдержать возросшую нагрузку, и боль в запястьях стала сильнее.

– Проклятье!

Это было первое ругательство, сорвавшееся с ее губ, но явно не последнее. Умный преступник наверняка позаботился бы о том, чтобы заклеить ей рот скотчем или заткнуть кляпом, если бы ее крики могли привлечь внимание, так что звать на помощь было бесполезно.

Тем не менее Карен рискнула.

Но, едва успев крикнуть в первый раз, она замолчала, почувствовав, что за спиной кто-то стоит. Резко вывернув голову, она разглядела в тусклом полумраке каморки какую-то фигуру в темной одежде. От этого движения тело Карен качнулось, и луч света от лампочки упал на лицо преступника, которое было закрыто нейлоновым чулком.

– Можешь не стараться, это тебе не поможет, – произнес чей-то голос. Он был грубым и хриплым, но вместе с напряжением в нем звучала уверенность.

– Кто вы? – выкрикнула Карен.

– А знаешь, мое мнение о тебе только что испортилось.

Он сдвинулся чуть вправо, чтобы Карен было труднее смотреть на него. Это движение свидетельствовало о силе и власти, которую преступник ощущал над ней, Карен не сомневалась в этом. Он разговаривал, и она вынуждена была слушать, не имея возможности рассмотреть его.

– Вы тот самый убийца по прозвищу Окулист?

– Я смотрю, ты по-прежнему ничего не понимаешь, а? Опытный психолог-криминалист, специальный агент, а задаешь такие глупые вопросы. Какой же смысл носить к своему имени приставку «специальный», если ты такая же тупая, как и все остальные? Разумеется, я и есть убийца, которого вы прозвали Окулистом!

И вот опять. Тот же легкий, едва уловимый аромат. Карен попыталась отогнать от себя эту мысль, но она упорно возвращалась. Задний двор. Задний двор Сандры Франке, когда ей показалось, что убийца наблюдает за ней. И она бросилась в кусты, надеясь поймать его, упала и повредила колено.

– Это вы, – прошептала Карен.

– Ага, на тебя снизошло просветление. Многообещающее начало. А теперь вопрос на миллион долларов: ты знаешь, где находишься?

– Я бы сказала, что вопрос на миллион долларов в том, кто вы, а не где я нахожусь.

Звук хлесткого удара достиг слуха Карен раньше, чем она ощутила обжигающую боль от прикосновения плетки.

– Здесь я задаю вопросы, агент Вейл. Карен. Маленькая глупая Карен.

Укус плетки оказался очень болезненным, он даже заглушил все прежние страдания, и Карен до крови закусила губу, стараясь удержать готовый уже сорваться с губ крик. Нет, она не доставит убийце такого удовольствия.

– А я скажу тебе, где ты. Ты сейчас в том самом месте, в котором мы росли. В том самом месте, откуда мы подглядывали за нашим отцом в щелочку. В том самом месте, где мы прятались, потому что нам страшно было выйти отсюда.

– Мы?

Карен стиснула зубы, пытаясь усилием воли подавить новый приступ боли и одновременно осмыслить то, что она только что услышала. Давай же, Карен, думай! Многие серийные убийцы прибегали к помощи мужей, жен или друзей при совершении своих преступлений.

– А где второй? Он что же, боится показаться?

В воздухе снова свистнула плеть. На этот раз жгучий удар пришелся Карен по ягодицам. Из крепко зажмуренных глаз брызнули слезы.

– Как видно, ты слишком глупа, чтобы самой догадаться. А я не в настроении играть с тобой в вечер вопросов и ответов.

Он шагнул вперед и остановился перед Карен так, что свет от лампы упал на нейлоновый чулок, скрывающий его лицо. Карев прищурилась, глядя на фигуру перед собой. Она внутренне сжалась, готовясь к тому, что должно было неизбежно последовать. Казалось, боль жила сама по себе, терзая ее тело из ниоткуда… и отовсюду. Мышцы брюшного пресса, растянутые до предела, готовы были разорваться от напряжения. Ей нужно было поднять ноги, каким угодно способом, чтобы ослабить напряжение в нижней части живота.

Беспомощно висящая под потолочной балкой Карен понимала, что не может ни защищаться, ни облегчить свое положение. Но, вместо того чтобы продолжить избивать ее, преступник поднял руку и сорвал с лица нейлоновый чулок.

И в это самое мгновение опытный психолог-криминалист, каковым она себя полагала, исчез. В голове у Карен воцарилась звенящая пустота. Куда-то подевались все мысли, чувства и эмоции, и она смогла лишь бессильно прошептать:

– Боже мой!

 

…восемьдесят третья

Как такое может быть?

Освещение в каморке было тусклым, перед глазами у нее все расплывалось от боли. Но она все-таки сумела рассмотреть коротко подстриженные волосы, жесткое, грубое лицо, выступающие вперед брови и тонкие губы, изогнувшиеся в презрительной ухмылке.

Карен наконец нашла в себе силы заговорить.

– Кто ты? – прошептала она.

И тут же поняла, что имя не имеет никакого значения. Физическое сходство, цвет волос, форма лица, глаза… Они говорили сами за себя, так что можно было не сотрясать воздух попусту, спрашивая, кто стоит перед ней. Ответ был очевиден.

Карен поколебалась, но потом все-таки спросила:

– Я… У меня есть сестра-близнец?

– Я – не то, чем ты меня считаешь, – ответила убийца по прозвищу Окулист.

– Никем другим ты быть не можешь, – настаивала Карен.

Все встало на свои места. Ее ночные кошмары… Неужели они были не просто снами, а чем-то вроде родственной психической связи, наличие которой у близнецов подтверждено документально? Она всегда сомневалась в возможности существования подобного феномена, но сейчас ее уверенность пошатнулась.

Разумеется.

– Нелли взяла меня, оставив тебя с нашим отцом.

Еще один удар, на этот раз по ногам.

– Больно? Ты чувствуешь боль? Она совсем такая, как та, которую причинила ты. Ты. Это ты во всем виновата. Ты и та мертвая, лживая, старая сука. Элеонора Линвуд. Или мне называть ее Нелли Ирвин?

Голая лампочка без абажура отбрасывала резкий свет на голову Окулиста, отчего нижняя часть лица оказалась скрытой густыми, глубокими тенями.

– Я могу помочь тебе, – сказала Карен.

Смех. Гортанный, хриплый смех. Но ответа не последовало. Убийца вышла из полумрака, держа в руках пластиковый контейнер.

– Знаешь, что это такое?

Карен с трудом опустила глаза и посмотрела вниз.

Убийца сняла крышку с контейнера и поднесла его к самому лицу Карен. Внутри лежала левая рука. Мужская рука.

Карен сразу узнала толстый шрам на костяшках пальцев.

– Дикон…

– Грязный сукин сын! Надеюсь, ты простишь мне столь грубое выражение. И подлый вдобавок – о, это было нечто новое даже для меня! Все прежние сучки были всего лишь безмозглыми курицами. А вот твой Дикон… он оказался чуточку покрепче. Мне показалось, что будет здорово, если я войду к нему в дом и представлюсь тобой. Поначалу все шло так, как и было задумано. Он решил, что ты пришла скандалить, и стал плохо вести себя, чем напомнил мне отца. И мне пришлось дать ему то, чего он заслуживал. – Окулист взглянула на отрубленную руку и пожала плечами. – На память у меня остался небольшой сувенир. Трофей, как ты назвала его в своем психологическом портрете. – Она внимательно рассматривала содержимое контейнера в тусклом полумраке каморки. – Знаешь, а удовольствия оказалось намного больше, чем можно было надеяться.

Карен молча смотрела на руку, испытывая неловкость оттого, что почувствовала мгновенное облегчение, узнав о смерти Дикона. Но она тут же постаралась отогнать от себя эту мысль, здраво рассудив, что надо думать о том, как выпутаться из нынешнего положения, чтобы не повторить его судьбу.

– Глаза, – сказала Карен. – Ты протыкала глаза из-за того, что мать смотрела на тебя не так, как ты хотела? Из-за того, что она оставила тебя, а забрала меня?

Убийца криво улыбнулась.

– Это здесь, в крови, Карен. Теперь ты понимаешь, о чем речь?

– Да, понимаю. Но поначалу я думала, что под кровным родственником ты подразумевала отца. И письмо к Синглетери сбило нас с толку.

– Согласись, это был блестящий ход, верно? В доме оказалось несколько старых писем от Ричарда Рея. Очевидно, они со старым козлом были хорошими друзьями. К сожалению, дружба – понятие весьма относительное. И было ясно, что если отправить Ричарду Рею письмо, он попытается воспользоваться им, чтобы спасти свою задницу. К тому же не было сомнений, что, имея в своем распоряжении медальон и письмо, ты непременно окажешься здесь.

– Ты убила отца из мести, – сказала Карен. Это был не вопрос, скорее утверждение.

– Ублюдок заслуживал смерти за то, как обращался со мной. Мне хотелось сполна отыграться на нем, устроить ему особую казнь, но было ясно, что его так называемое самоубийство принесет больше пользы. Оно дало мне долгожданную возможность, которую нельзя было упустить. Мне пришлось умерить свои аппетиты и постараться обуздать собственные желания, чтобы сполна воспользоваться ситуацией и добиться того, о чем мечталось. В конце концов, все всегда упирается в способность контролировать себя и окружающих, не так ли?

Она была права. Так бывало часто, чтобы не сказать – почти всегда.

Сейчас Карен нужно было справиться с болью. Бороться, не обращая на нее внимания. Сосредоточиться и не отвлекаться.

– И что это были за мечты?

– Заполучить тебя, разумеется. После убийства той старой лживой суки ты превратилась для меня в цель номер один.

Карен качнулась вперед и закрыла глаза.

– Но у тебя ничего не вышло, верно?

Раздалось нечленораздельное ругательство, и Окулист вышла из круга света. Она направилась к полке, но тут же вернулась обратно, держа в руке маленький черный прямоугольный предмет.

Карен мгновенно поняла, что это такое. Шокер. Она поняла и еще одно: ее подозрения оправдались, и Окулист действительно воспользовалась им, чтобы затащить ее сюда.

Смерть ее, похоже, будет не такой легкой.

 

…восемьдесят четвертая

Окулист крутила шокер в вытянутой руке, внимательно разглядывая его и явно издеваясь над Карен, потом подняла на нее глаза.

– Спорим, ты уже догадалась, что это такое. Но не бойся я не убью тебя сразу. Ты не такая, как другие сучки. Сначала я немного развлекусь, чтобы продлить удовольствие. Мы поиграем с тобой. Недолго, но поиграем.

Если Карен собиралась делать что-нибудь, то этот момент наступил – сейчас или никогда. Она должна была преодолеть боль и собрать все силы для единственного решительного удара.

– Чем дольше я буду прижимать контакты к твоему телу, тем быстрее твои мозги закипят. Поэтому начнем с серии коротких прикосновений, чтобы убедиться, что твой рассудок ясен и чист. Я хочу, чтобы ты отдавала себе отчет в том, что с тобой происходит. Я хочу, чтобы ты сполна почувствовала это. – Убийца улыбнулась. – Через несколько минут ты начнешь умолять убить тебя. И я с радостью пойду навстречу твоим желаниям.

Карен не сводила глаз с шокера.

– Тебе необязательно прибегать к этому.

– В самом деле? Ты же читала письма, отправленные по электронной почте, ты знаешь, что делал со мной этот ублюдок.

Она легонько коснулась шокером груди Карен. Та пронзительно вскрикнула.

– Неужели ты не понимаешь? – поинтересовалась Окулист. – На моем месте должна была быть ты!

Карен прикусила губу, пытаясь справиться с собой и преодолеть страх, темной волной грозивший затопить сознание. Она должна направить мысли внутрь себя, отделить разум от тела. Она зажмурилась.

Боли нет. Я ее не чувствую.

– Не смей закрывать глаза! Я хочу, чтобы ты смотрела на нашу игру!

Еще одно прикосновение, на этот раз к животу. Мышцы ног у Карен конвульсивно задергались. Она готова была потерять сознание.

Нет, борись. Думай о Джонатане. О Робби.

Очередной удар током. Карен открыла глаза.

На полке лежал огромный нож для разделки мяса, на серебристом лезвии которого дробились и плясали отблески оранжевого света от лампы накаливания. Глаза Карен метнулись к шокеру, который снова приближался к ней…

Она резко поджала ноги и ударила ими Окулиста в грудь. Та пошатнулась и, отлетев на несколько шагов назад, стукнулась затылком о стену.

Вопль ярости. В глазах бешенство.

– Сука!

Выпрямившись, она бросилась к Карен. Вот оно – наверное, ее единственная возможность и последний шанс спастись. Внутренний голос крикнул «Давай!», и Карен, подняв ноги и разведя их на всю ширину цепочки, с силой опустила их на плечи убийцы. Голова Окулиста оказалась зажатой между ее бедер.

Напряжение на руки уменьшилось, и Карен удалось ухватиться правой рукой за трубу над головой. Но убийца и не думала сдаваться. Она извивалась, вцепившись обеими руками в ноги Карен, чтобы ослабить хватку. Карен чувствовала себя, как ковбой, объезжающий дикого жеребца.

Помня о том, что мышцы ног обладают наибольшей силой и выносливостью, Карен напрягла брюшной пресс и свела бедра вместе. И тут же почувствовала, как убийца вцепилась ей в лодыжки и потянула, стараясь развести в стороны.

Это был очень умный и ловкий ход. Теперь Окулист выигрывала в силе за счет рычага, и настала очередь Карен сопротивляться. Ее левое колено пронзила острая боль, мышцы начали слабеть, и ноги медленно раздвинулись.

– Будь ты проклята! – задыхаясь, выкрикнула Карен, сопротивляясь из последних сил. – А-а-а-а!

Это был конец. Сил у нее больше не осталось. Она думала только о том, что не хочет умирать. Что хочет жить. Что у нее есть Джонатан и Робби. Она сосредоточилась на этих образах чувствуя, как ее ноги медленно выпрямляются, уступая чужой силе. Окулист вырвалась из тисков и упала на колени. Закашлялась. Нащупала на полу выпавший шокер и, покачиваясь с трудом поднялась на ноги. А потом вдруг размахнулась и ударила по лампочке.

Карен висела на вытянутых руках, чувствуя, что мышцы пресса готовы разорваться от неимоверного напряжения. Тело ее превратилось в один сплошной комок острой боли.

Полная, абсолютная темнота кругом.

И ожидание ослепляющего удара электрического тока.

 

…восемьдесят пятая

Когда луч поискового прожектора с вертолета нащупал ранчо Фаруэлла, Робби сразу же разглядел «ауди» старой модели, припаркованную перпендикулярно крыльцу.

– Она там! – прокричал он в ухо Бледсоу и ткнул пальцем в окошко вертолета, указывая на автомобиль внизу.

Бледсоу вытянул шею, заглядывая ему через плечо, а потом потянулся к пилоту и показал на землю.

– Снижайтесь! Снижайтесь!

Вертолет резко пошел вниз и приземлился на расчищенной поляне футах в тридцати от дома.

– Докладывает воздушный патруль четыре, – прокричал в микрофон Бледсоу, – объект обнаружен на ранчо Фаруэлла. Прошу помощи!

– Мы не станем ждать, пока они прибудут сюда.

– Проклятье, конечно, нет! Пошли, пошли, быстрее!

Они выпрыгнули из вертолета, держа пистолеты наизготовку, и не скрываясь побежали к входной двери. Если бы кто-нибудь охранял подступы к ранчо с дальнобойной винтовкой – да хотя бы с пистолетом, но обладал бы при этом твердой рукой и метким глазом, – Бледсоу и Робби превратились бы в мишени наподобие тех, что используют в тире.

Но до двери они добежали без помех, никто не открыл по ним пальбу. Прижавшись спиной к обитой досками стене дома, они смотрели, как геликоптер оторвался от земли и стал кружить над ранчо, поднимаясь все выше и осматривая окрестности на случай, если преступник решит спасаться бегством.

Робби знаками показал Бледсоу, что пойдет первым. Получив от напарника утвердительный кивок, он низко пригнулся и метнулся внутрь, через порог, по-прежнему усеянный щепками от выбитой двери.

В Угольно-черную темноту коридора.

Бледсоу устремился за ним и потянулся к выключателю. Щелк-щелк. Он покачал головой. Никакого эффекта. Свет не загорелся.

Детективы одновременно вытащили фонарики, и узкие лучи света скрестились и разбежались в стороны, освещая дорогу.

– Поднимайся наверх, – прошептал Робби на ухо Бледсоу. – Как только убедишься, что там чисто, присоединяйся ко мне здесь внизу.

Держа пистолет в вытянутой руке, Бледсоу стал подниматься по скрипучим ступенькам, а Робби медленно двинулся вперед обходя одну комнату за другой и больше полагаясь на слух, чем на тонкий пучок света от фонаря. После того как они осмотрели ранчо после штурма, прибывшие на место эксперты-криминалисты вывезли из дома все подчистую, чтобы впоследствии изучите вещественные доказательства в лаборатории, так что осмотр дома не занял много времени. Не прошло и минуты, как Бледсоу спустился по ступеням вниз. Робби уже ждал его у подножия лестницы.

Они стояли рядом, настороженно осматриваясь.

– Какие будут предложения? – шепотом поинтересовался Бледсоу.

Робби наклонился к его уху и сказал:

– Я осмотрю шкафы и кладовку, а ты займись подвалом.

Бледсоу направил луч фонарика в пол, на старые, исцарапанные доски, ища люк, ведущий вниз, и вдруг заметил протянувшиеся цепочкой подсохшие кусочки грязи. Он повернулся и тронул Робби за руку, а когда тот взглянул на него, кивнул на грязные следы. Оба машинально посмотрели на свою обувь – она была чистой.

Бледсоу с фонарем в руках пошел по следу грязных отпечатков, тянувшихся от задней двери дома через весь коридор первого этажа. Следы обрывались у двери в шкаф для верхней одежды, встроенный под лестницей. Учитывая, что эксперты-криминалисты забрали из дома практически все, Робби мог быть уверен, что внутри пусто. Он кивнул, и детективы прижались к стене по обе стороны двери. Выждав несколько секунд, Бледсоу распахнул ее ударом ноги.

Робби стремительно обвел открывшееся перед ними пространство лучом фонаря и стволом пистолета, но потом покачал головой – там никого не было. Бледсоу уже закрывал дверь, но Робби вдруг протянул руку, останавливая его. На деревянном полу он заметил узкую щель, тонкий разрез, протянувшийся вдоль стены. Он проследил за ним взглядом… и обнаружил еще один. Не переступая порога, он вытянул шею и огляделся. Они находились под лестницей. Он снова принялся разглядывать щель. И тут его осенило.

Потайная комната!

В памяти всплыли строчки письма, которое Карен получила по электронной почте и которое исчезло столь загадочным образом. Их НЕПО, неопознанный подозреваемый, упомянул какое-то «… тайное убежище… в котором пахнет плесенью… маленькое… темное…». Робби вошел внутрь и опустился на колени перед боковой стеной. Зажав фонарик в зубах, он обвел лучом едва заметный разрез по периметру: в высоту он достигал примерно четырех футов, и двух с половиной – в ширину. Сунув руку в задний карман джинсов, Робби вытащил ключ для наручников, воткнул его в щель и потянул на себя. Часть стены сдвинулась с места.

Робби провел пальцем по краям и почувствовал легкую шероховатость с левой стороны: тот, кто построил такое убежище, не раз цеплялся за этот участок стены, пролезая внутрь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кто-то заменил часть стены выкрашенным в тон куском многослойной фанеры.

Робби оглянулся на Бледсоу и поманил его за собой, приглашая войти в шкаф. Выключив фонарик, он продолжал исследовать стену на ощупь, потом снова потянул потайную дверцу на себя. Когда она отошла от стены и ее уже можно было снять, он легонько толкнул Бледсоу. Учитывая, что тот был почти на целый фут ниже Робби, выбор представлялся очевидным: Бледсоу предстояло войти первым.

Бледсоу присел на корточки и замер. Робби стукнул его по ноге раз, другой, третий, потом рванул прямоугольник фанеры на себя, и он остался у него в руках. В лицо им ударила мощная волна затхлого, отдающего плесенью воздуха. Бледсоу с пистолетом в руке замер и прислушался. Ничего. Он медленно полез внутрь.

Хотя Робби полагал, что внутренне готов к любым неожиданностям, он понимал, что, проникая в темный угол в доме, принадлежащем сексуальному маньяку, не следует быть слишком самоуверенным. Случиться может что угодно, иногда даже то, чего не бывает по определению.

Но сдавленный крик Бледсоу все-таки застал его врасплох Робби включил фонарик и увидел, что Бледсоу лежит лицом вниз на ступеньках – их было две, – которые уходили куда-то в темноту под домом. Он негромко стонал, руки и ноги его конвульсией подергивались. Робби мазнул лучом фонаря вверх-вниз, и ствол его «Глока» неотрывно следовал за пятном света. Вдруг его глазам открылось ужасающее зрелище, от которого сердце замерло в груди.

Под потолком висела женщина. Он мог видеть лишь ее лодыжки и запястья, лицо и верхнюю часть тела загораживала лестница.

Карен?

Конвульсивные подергивания Бледсоу сменились непрерывной мелкой дрожью. Черт возьми, что с ним стряслось? Ага, он, скорее всего, получил удар шокером. Это было единственное оружие способное мгновенно вывести человека из строя и оставляющее явные признаки нарушения деятельности нервной системы.

Робби снова обвел лучом фонаря небольшое помещение. Можно ли рвануть туда с пистолетом наперевес? Нет, конечно. Чтобы вырубить Бледсоу шокером, преступник должен был коснуться его. Значит, он где-то рядом, в непосредственной близости.

Но и выбраться отсюда и спокойно ждать подкрепление он тоже не мог. Если в нескольких футах от него действительно висела Карен и если она еще жива, он должен попытаться спасти ее. Немедленно.

Наклонившись, он схватил Бледсоу за ноги и потянул на себя, вытаскивая обратно в шкаф. Детектив весил изрядно, вдобавок он сильно ударился лицом об импровизированный порог, когда Робби перевалил его на себя, но сейчас того больше заботила безопасность и жизнь Карен.

Поудобнее перехватив «Глок», Робби ногами вперед полез в отверстие. Если его намеревались убить или хотя бы оглушить, сейчас для этого наступил самый подходящий момент. Но ничего не произошло, Робби благополучно пролез внутрь и снова мазнул лучом фонаря вокруг себя. Никого и ничего. Он осветил тело женщины.

Господи Иисусе!

Он оказался лицом к лицу с Карен. Поспешно уменьшив яркость фонаря, Робби заметил, что глаза у нее полузакрыты. Он рванулся к ней, одновременно стараясь уголком глаза следить по сторонам. Сунув в зубы фонарик, он принялся судорожно рыться по карманам в поисках ключа от наручников. Разомкнув кандалы, он бережно опустил Карен на утрамбованную землю и усадил у боковой стены лестницы. По ее телу время от времени пробегала крупная дрожь.

В темноте у него за спиной кто-то хрипло произнес:

– Как любезно с вашей стороны заглянуть ко мне в гости.

Робби едва не подпрыгнул, разворачиваясь на голос и уже готовясь нажать на курок своего «Глока»… Но тут его настиг удар электрического тока, резкий и внезапный, подобный удару молнии. Он вздрогнул и покачнулся.

Тело его пронзила ослепительная боль. Мышцы рук парализовало, он не мог пошевелиться. В голове взорвалась бомба, перед глазами все поплыло, и он упал на колени.

– Спасибо, что пришли, – сказала Окулист. – Мне будет очень приятно убить вас.

 

…восемьдесят шестая

Что случилось? Где я? Кто это разговаривает со мной?

Чей-то голос… Он то отдаляется, то снова становится ближе… И еще ощущение, что произошло нечто ужасное.

– Я спасаю вас от зла, которое навлекла бы на вас эта сука, детектив. Это зло, которое передается из поколения в поколение Его следует искупить, очиститься от него. Это зло, которое распространяется повсюду, проникает в души и заражает их. Вы подверглись инфицированию… поэтому вас нужно убить, как вредный микроб.

Робби по-прежнему не мог пошевелиться. Мышцы отказывались повиноваться, на него навалилась чудовищная усталость. Головокружение и оцепенение, однако, постепенно проходили: он ощущал гнилостный запах… чувствовал, как в плече пульсирует пораженный нерв… видел, как к нему приближается темная фигура… вот она склонилась над ним…

И услышал, как пронзительно закричала женщина: «Нет!» Робби инстинктивно вскинул руку, защищая голову. Но движения его были замедленными и беспомощными. Нападающий опустил руку…

…и безжизненно осел на пол рядом с Робби, кулем повалившись на ноги Карен.

Над ними стоял Бледсоу, держа в руках обрезок свинцовой трубы.

– С тобой все в порядке?

Робби отыскал взглядом Карен, которая по-прежнему сидела у стены, явно не в состоянии пошевелиться. У него перестали подергиваться руки и ноги, боль в мышцах ослабела, к нему вернулась острота зрения.

– Карен…

Перевернувшись на бок, он неловко нашарил на поясе наручники и защелкнул их на запястьях Окулиста. Бледсоу схватил преступника под мышки и поволок его к выходу.

Робби с трудом стянул с себя ветровку и укутал Карен, а потом крепко обнял ее и прижал к себе.

– Я боялся, что потерял тебя.

Она потерлась носом о его щеку, приходя в себя, и прошептала:

– Этого никогда не случится.

 

…восемьдесят седьмая

Карен Вейл стояла по другую сторону стекла с односторонней проницаемостью в камере для допросов особо опасных преступников в изоляторе временного содержания Полицейского управления округа Фэрфакс. Чейза Хэнкока наконец-то обнаружили в Нью-Джерси, где он залег на дно, стараясь не высовываться, но не прекращая при этом поисков новой работы. Что касается самой Карен, то она носила съемные шины на запястьях, растяжку на плечах в форме восьмерки и металлическую шарнирную скобку на левом колене. В крови у нее вовсю гулял мотрин. Врач-реаниматолог, осматривавший Карен, прописал ей викодин, но она отказалась, желая сохранить ясность мышления и способность контролировать себя.

В конце концов, все всегда упирается в способность контролировать себя и окружающих, не так ли?

Карен была не одна. Рядом с ней стояли Бледсоу, Томас Гиффорд и остальные члены оперативной группы. Она не сводила глаз с зеркала, загипнотизированная разворачивающимся по другую сторону действом, где психолог-криминалист Департамента поведенческих наук Уэйн Рудник начал допрос убийцы по прозвищу Окулист, которую доставили в камеру в кандалах, Обычно в камере для допросов вместе с подозреваемым находились еще один-два оперативника. Существовало неписаное, но оттого не менее строгое правило: тем, кто принимал участие в преследовании и поимке преступника, предоставлялось право первыми допросить его. Это считалось чем-то вроде десерта после вынужденной – и иногда долгой – диеты. Но в данном случае убийца пребывала в столь сложном психологическом состоянии, что Бледсоу скрепя сердце уступил пальму первенства специалисту.

Убийца по кличке Окулист внезапно вскочила со стула и крикнула:

– Приведите ее! Проклятая сука. Где она? Я убью ее!

– Сэм, – невозмутимо отозвался Рудник. – Расслабьтесь, прошу вас. Мне нужно, чтобы вы сели, Сэм, и тогда мы продолжим разговор.

– Я не желаю разговаривать! Я хочу только одного – убить ее! Где эта сука?

Стул отлетел в сторону, металлический стол оказался перевернутым, Рудник тоже упал на пол. В камеру ворвались четверо охранников и набросились на арестованную, свободу передвижений и действий которой, кстати говоря, неплохо ограничивали кандалы. Тем не менее ситуация выглядела опасной и отнюдь не рядовой.

– С вами все в порядке? – спросил один из охранников.

– Да, все нормально, – ответил Рудник, и его голос в микрофонах показался слушателям комариным писком.

Даже сквозь зеркало Карен заметила, что Рудник покраснел от разочарования и досады. Она видела, как он обеими руками пригладил свою кудрявую шевелюру и повел плечами, поправляя поношенный вельветовый спортивный пиджак.

Когда Карен прибыла в изолятор временного содержания, Бледсоу сообщил ей, что они только что завершили длившийся всю ночь обыск в гончарной мастерской-студии и на чердаке, где обнаружили фальшивый значок агента ФБР, отлитый из латуни. Оригиналом, с которого была изготовлена искусная копия, послужил старый номер еженедельника «Ю-эс-ньюз», на развороте которого был напечатан крупным планом снимок значка агента Бюро.

Взгляд Карен снова вернулся к убийце по прозвищу Окулист, Саманте Фаруэлл. Ее родной сестре-близнецу.

Ее коротко подстриженные рыжие волосы были расчесаны на пробор, голос оказался глубоким и хриплым, а действия – агрессивными и характерными для мужчин-преступников. В сущности, поведение ничем не выдавало в ней женщину. Вдобавок никто и никогда не слышал о серийном маньяке-убийце женского пола. И только теперь стало ясно, что криминалистов ожидают крупные и неприятные сюрпризы.

Рудник к этому времени уже успел вернуться за стол и сел напротив женщины, которая успокоилась столь же внезапно» как и вышла из себя. По настоянию Рудника охранники вышли из камеры.

– Сэм, я бы хотел поговорить с Самантой.

– А что она может сказать вам такого, чего не скажу я?

Рудник с деланным равнодушием поджал плечами.

Как она себя чувствовала, как взрослела и что при этом ощущала.

– Я могу рассказать вам все, что вы хотите знать.

– Сэм, я здесь не для того, чтобы причинить вам вред, и вы знаете об этом. Я понимаю, что вы можете ответить на мои вопросы, но я действительно хотел бы выслушать именно ее. Пожалуйста.

Сэм вдруг перестала воинственно выпячивать подбородок, голова ее слегка склонилась к плечу. Нахмуренный лоб разгладился, черты лица утратили жесткость и грубость, стали более женственными, а плечи опустились.

– Саманта? – негромко поинтересовался Рудник. – Это вы?

Голова женщины оставалась неподвижной, но взгляд испуганно обежал комнату, прежде чем остановиться на лице Рудника.

– Кто вы?

Голос прозвучал чисто и мелодично, и он столь же разительно отличался от хриплого баритона Сэм, как нежный аромат розы отличается от пронзительного запаха головки чеснока.

– Вот это да! – воскликнул Синклер, не отрывая глаз от зеркала. – Не обижайся, Карен, но у твоей сестренки явно не все дома.

Манетт выразительно присвистнула.

– Да уж, она явно слетела с катушек.

Не все дома… Слетела с катушек… Обычные общеупотребительные выражения, но в данном случае они были неточными.

– У Саманты классическое выраженное расщепление личности, – пояснила Карен. – Его иногда называют еще «синдром множественной личности». Чтобы понять, что это такое, нужно знать, кто она, в какой среде выросла и воспитывалась. Ее отец, Патрик Фаруэлл, был садистом, а Саманте пришлось жить и ежедневно общаться с ним. Как мне кажется, она была слишком молода и неопытна, чтобы справиться с ним и его домогательствами. В конце концов ее разум создал другую, более сильную личность, которую психиатры называют персоной-защитником. Сэм, мужчина, намного больше подходил для того, чтобы противостоять оскорблениям и надругательствам, и даже, пожалуй, смог дать отцу отпор. Он стал доминирующей личностью, а Саманта осталась спрятанной глубоко внутри, в покое и безопасности.

– Для меня это опять психологические выверты на языке мумбо-юмбо, – мрачно заметила Манетт.

Карен обернулась к ней.

– Мандиза, это доказанное психологическое состояние. Обычно оно развивается в детстве в качестве защитного механизма против серьезной агрессии и оскорблений. Кстати, по большей части оно характерно именно для женщин. Если не хочешь верить мне на слово, почитай медицинские журналы. Черт, да можешь просто полистать ДСР-IV, «Диагностическое и статистическое руководство по психическим заболеваниям», том четвертый. Там все изложено ясно и понятно. – Карен снова повернулась к зеркалу. – Кроме того, мне уже приходилось сталкиваться с этим раньше.

– И мне тоже, – поддержал ее Дель Монако. До сих пор он держался в стороне, допрос Окулиста явно приковал к себе все его внимание. – Один раз, правда. Но я тогда сам едва не спятил.

– Что же, получается, Саманта спала все эти двадцать пять лет? – поинтересовался Бледсоу.

– Не спала, – поправила его Карен. – Точнее будет сказать, она некоторое время бездействовала. Патрика Фаруэлла арестовали, когда Саманте исполнилось тринадцать лет. Я полагаю, если Сэм считал, что Саманте ничего не грозит, она пробуждалась к жизни. Когда восемнадцать месяцев назад Патрика Фаруэлла выпустили из тюрьмы, он, должно быть, столкнулся с Самантой. Но тут вернулся Сэм, который был старше, опытнее и умнее, и он смог воплотить свои подростковые мечты. – Карен говорила, не сводя глаз с сестры за стеклом. – Лишенный сдерживающих факторов и не знающий удержу, Сэм действовал в полном соответствии с ними. Он решил убить женщину, которую считал виновной в том, что случилось с Самантой, – ее мать. И начал убивать направо и налево. Первое убийство далось ему легко. Оно вполне удовлетворило его фантазии, но только на некоторое время, и поэтому он убил снова. И снова, и снова…

Дель Монако кивнул в знак согласия.

– Все жертвы походили на Элеонору Линвуд, какой она была в молодости. И для Сэма каждая из них была воплощением зла, сосредоточенного в матери Саманты.

– А что мешает любому убийце утверждать, что он страдает расщеплением личности? – спросила Манетт.

– Ничего, – ответил Дель Монако. – Джон Уэйн Гейси пытался симулировать расщепление личности, но ни разу во время допросов я не заметил в нем признаков существования альтерирующей личности. Но то, как вел себя Гейси, – детский лепет, жалкая любительская игра по сравнению с тем, что нам сейчас демонстрирует Саманта Фаруэлл.

А Карен не могла не думать о том, как же ей все-таки повезло. Если бы Элеоноре Линвуд много лет назад не удалось увезти ее от Фаруэлла, она вполне могла разделить печальную участь Саманты. И что теперь станет с ее сестрой? Скорее всего, ее поместят в психиатрическую клинику особого строгого режима, откуда она никогда больше не выйдет. А шансы на реабилитацию или выздоровление у нее столь призрачны, что едва ли заслуживают упоминания.

Выздоровление… Карен знала, что лечение расщепления личности подразумевало слияние двух альтерирующих персоналий в одну. Даже если это технически возможно, сможет ли Саманта смириться с тем, что она – жестокий серийный убийца? Как справится с осознанием того непреложного факта, что она зверски убила столько невинных женщин?

Карен прислонилась лбом к прохладному стеклу и глубоко вздохнула.

– Ты в порядке? – спросил Бледсоу.

– Послушай, я только что узнала, что у меня есть сестра-близнец, причем не просто родная сестра, а жестокий серийный убийца, что моя мать – на самом деле не мать, а тетка, что мою биологическую мать совсем недавно жестоко убили, а мои самые худшие страхи насчет биологического отца подтвердились. Я бы сказала, что прошедшая неделя выдалась для меня нелегкой.

Манетт согласно кивнула.

– Иногда, Кари, жизнь проверяет нас на прочность.

 

…восемьдесят восьмая

Карен лежала в послеоперационной палате. Ее левое колено, приподнятое на растяжках, было туго забинтовано. Она пришла в себя всего несколько минут назад, и чувства и ощущения возвращались к ней рывками. Кроме того, ей страшно хотелось есть и еще сильнее – пить.

– Тук-тук.

Карен улыбнулась. Голос принадлежал Робби.

– Входи.

Робби высунул голову из-за занавески и улыбнулся.

– Ну, как твои дела?

– Теперь, когда ты здесь, прекрасно.

Он на секунду скрылся за занавеской.

– А у меня для тебя подарок, – сообщил он, снова появившись.

Карен вопросительно приподняла брови и даже сумела оторвать голову от подушки.

– В самом деле? И где же он?

Робби отодвинул занавеску в сторону, и в палату шагнул Джонатан. Он похудел, но в целом выглядел вполне здоровым. Остановившись в ногах матери, он замер, глядя на забинтованное колено и упакованные в шины запястья Карен, и только потом взглянул ей в лицо.

Карен осторожно, стараясь не повредить трубки капельниц, протянула к нему руки. Джонатан подошел к каталке, на которой она лежала, и бросился к ней в объятия.

– Все хорошо, – прошептала Карен, – все уже закончилось. Мы начнем все сначала, и впереди нас ждет новая жизнь.

– Ты как, нормально? – смущенно спросил Джонатан.

– Немного побита и поцарапана, но ничего, выживу. – Тут Карен заметила, что Джонатан что-то держит в руке. – А это что такое?

Он показал ей небольшой пакет.

– Робби подарил мне «Хуманса». – Заметив ее непонимающий взгляд, Джонатан пояснил: – Это игра для моей приставки, Xbox, мама.

– А-а, чертовски уматная штукенция, должно быть? – поинтересовалась она.

– Ну, мама… – протянул он, выразительно закатывая глаза Робби многозначительно откашлялся.

– Ты ставишь его в неловкое положение.

– Да ладно тебе. Я могу изъясняться не хуже любого из них.

В палате появилась медицинская сестра с огромным букетом цветов.

– Посыльный оставил его внизу, в регистратуре, – пояснила она и отдала цветы Робби.

Из фарфоровой вазочки Карен достала визитную карточку. На губах ее заиграла легкая улыбка, когда она прочла ее.

– От кого это? – пожелал узнать Робби.

Карен с любопытством взглянула на него.

– Я слышу нотки ревности в твоем голосе, или мне показалось?

– И не просто нотки, а рычание.

– М-да… Давненько я не слышала ничего подобного. – Она подмигнула ему. – Это от Джексона Паркера, моего адвоката. Он просит поправляться как можно скорее, чтобы иметь удовольствие снова встретиться со мной в зале суда. И еще он сообщает, что все будет в порядке.

– Что будет в порядке? – переспросил Джонатан.

Карен нежно погладила сына по щеке и взяла Робби за руку.

– Все, родной мой, – сказала она. – Теперь у нас все будет в порядке.

 

От автора

Я в неоплатном долгу перед теми, кто пожертвовал ради меня своим временем и оказал мне неоценимую помощь. А все ошибки й неточности, которые я допустил в описании отдельных фактов или событий, являются моими и только моими.

Итак, приношу свою искреннюю и глубокую благодарность всем, кто помогал мне в работе над книгой.

Марку Сафарику, психологу-криминалисту Федерального бюро расследований, недавно вышедшему в отставку с должности старшего специального агента Департамента поведенческих наук ФБР. Мы сотрудничаем с Марком вот уже двенадцать лет, и за это время с его помощью неумел получить представление не только о повседневной жизни и работе психолога-криминалиста, но и о том, как «устроен» разум серийного маньяка-убийцы, – а эти представления, суждения и наблюдения нельзя почерпнуть из книг. Марк оказал мне неоценимую помощь при создании образов главных действующих лиц и персонажей, а его внимание к мелким деталям, точности изложения материала, концепций и окружающей обстановки потрясло меня своей глубиной.

Эллен О'Тул, психологу-криминалисту Федерального бюро расследований, старшему специальному агенту Департамента поведенческих наук ФБР, за то, что она с бесконечным терпением посвящала меня в подробности поведения психолога на работе и вне ее. Кроме того, она устраивала мне своего рода экскурсии во внутренний мир убийцы, равно как и поделилась сугубо женским взглядом на проблемы, с которыми она сталкивается не только на работе, а также описала, что чувствует женщина, которая постоянно носит при себе оружие… и умеет им пользоваться.

Лейтенанту Уильяму Китцероу, город Фэрфакс, Полицейское управление штата Вирджиния, который познакомил меня с работой управления полиции и проявил неслыханную щедрость и гостеприимство, стараясь сделать так, чтобы я ни в чем не нуждался, – включая тот факт, что стал моими «глазами» во многих расследованиях. Нет ничего лучше, чем ветеран полицейской службы, по вашей просьбе расспрашивающий людей, чтобы собрать нужные вам сведения.

Майору Р. Стивену Ковачу, начальнику Отдела взаимодействия с судами, и лейтенанту Стейси Кляйнер из службы шерифа округа Фэрфакс, которые устроили мне ознакомительное посещение тюремных блоков, а также служб регистрации и обработки арестованных в изоляторе временного содержания округа Фэрфакс. Они показали себя настоящими профессионалами, открытыми, честными и доброжелательными, и стали для меня незаменимым источником информации.

Майклу Уэйнхаусу, патрульному полицейскому первого класса округа Фэрфакс, полицейский участок Мэзон-Дистрикт, у которого хватило терпения не только отвечать на мои бесконечные вопросы, но и показать обратную сторону деятельности своего подразделения. Вдобавок он взял меня с собой напарником на ночное дежурство в патрульном автомобиле, так что я не сомневаюсь, что когда-нибудь он снимет мои отпечатки пальцев с приборной доски своей машины.

Джеффу Андреа, патрульному полицейскому округа Фэрфакс, полицейский участок Маунт-Вернон, за помощь и пояснения относительно процедуры регистрации задержанных и их последующей транспортировки; сержанту Джейми Смиту, Полицейское управление Вены, штат Вирджиния, за искренность, прямоту и доброжелательное отношение, а также контакты, которые он предоставил в мое распоряжение; майору Г. Д. Смиту и детективу Туайле ДеМоранвилль, которые познакомили меня с невидимыми простому обывателю аспектами службы шерифа в округе Спотсильвания и тонкостями расследований, проводимых Отделом уголовного розыска.

Киму Россмо, доктору наук, профессору по научно-исследовательской работе в Департаменте уголовного судопроизводства, университет штата Техас, директору Центра геопространственной разведки и расследований. Одного перечисления занимаемых им должностей достаточно уже само по себе, но главное заключается в том, что доктор Россмо – прародитель науки о составлении географических психологических портретов преступника. Я благодарен ему за время и знания, которыми он щедро делился со мной, рассказывая об особенностях географического профилирования, за то, что он любезно позволил использовать его имя в романе, равно как и за согласие отредактировать соответствующие главы моего произведения «Седьмая жертва» на предмет их соответствия действительности.

Роджеру Фриману, помощнику заведующего Отделом информационно-разъяснительной работы с женщинами, попавшими в насильственную среду, который сумел приподнять завесу молчания над проблемой домашнего насилия. Марион Вайсе, которая поделилась со мной огромным опытом общения и лечения людей, страдающих болезнью Альцгеймера. Мэттью Джейкобсону, моему наставнику по всем вопросам, связанным с игровыми приставками Xbox и Интернетом, сделавшему все, чтобы мои ссылки на них и терминология звучали правильно. Шелу Хольтцу, главе компании «Хольтц Коммюникейшн + Текнолопяси», за то, что он познакомил меня с принципами создания самоуничтожающихся электронных писем. Майклу Беркли, гению гончарной и керамической лепки, который помог мне создать убедительное описание творческой мастерской и художественной деятельности Окулиста.

Мишель Салли, доктору наук, психологу по работе с заключенными, приговоренными к смертной казни в тюрьме Сан-Квентин, за то, что она познакомила меня с симптомами и проявлениями синдрома множественной личности. Джерри Гельбарту, доктору медицины, психиатру, который посвятил меня в некоторые аспекты диагностирования, лечения и частоты встречаемости синдрома множественной личности. Дэвиду Семинеру, доктору медицины, за то, что он помог мне ориентироваться в вопросах, связанных с диагностированием, прогнозом дальнейшего течения и лечением комы.

Биллу Колдуэллу, офицеру полиции в отставке, оружейнику и инструктору по огневой подготовке, который помог мне разобраться в мельчайших подробностях применения и устройства стрелкового оружия. Коулу Кордрею, лейтенанту сухопутных войск армии США, Отдел по освобождению заложников, за то, что он стал моим гуру и на все руки мастером в этой области. Памеле Мидтан, управляющей гостиницей «Рыжий лис», за ее рассказы и легенды о призраке Монти и прочие сведения, относящиеся к услугам типа «ночлег и завтрак». Бобу Кэмпбеллу, координатору программы «Работа прежде всего» Торгово-промышленной палаты «Гендерсон-Ванс» штата Северная Каролина, который стал моими «глазами и ушами» в округе Уоррен и вымышленном исправительном заведении «Рокридж».

Франку Куртису, эсквайру, за безукоризненные юридические советы и услуги, а также помощь в редактировании.

Дж. Дж. Шоу, который не только цельная и весьма примечательная личность, но и преуспевающий торговец книгами и опытный редактор. Его критика на начальных стадиях написания романа помогла мне создать более приемлемый продукт.

Выражаю свою глубочайшую благодарность тем, благодаря кому мои книги дошли до читателей: Тому Хедтке, Поппи Джилман, ЛонниБланкенчиyу, Дэйву Габбарду, Бену Кумбу, Лин Кальо, Лие Бойд, Стефани Бурк, Энтони Хорош, Эрике Коуэн, Карен Бренди, Кэрол Стонис, Шейле Гордон, Мэри-Джо Коркоран, Джоанне Вунш, Джоанне Хансен, Барбаре Питере, Терри Эбботу, Кэти Коуд, Эду и Пат Томасам, Фолл Фергюсон, Бетти Убилес, Лите Вайссман, Аманде Брукс, Нельсону Аснену, Конни Мартинсон, Марианне МакКлэрй и Нику Томе, Биллу Букмастеру, Дону Дисону, Гленну Мэйсону, Дэну Эллиотту, Дженнифер Смит, Джону Сент-Агостино, Энн-Мари Яссо, Кристин О'Коннор, Норму Джарвису, Тони Трупиано, Викки Лорини, Линде Кью, Джейн Келли, Стейси Кумагаи, Бренту Дилу (студия «Дудk филмз»), Бренди Джонс (студия «НАЙАБИС продакшнз») и Роберту Гроссману (студия «Фокус криэйтив групп»).

Кевину Смиту, блестящему редактору, который умеет внести изменения и улучшить, но не уничтожить ваш труд. Любой автор, читающий и перечитывающий свое произведение, – но не замечающий банального повтора в одном предложении, – знает, сколь неоценимой является помощь такого выдающегося редактора, каким, без сомнения, является Кевин.

Анаис Скотт, моему редактору текста, за ее острый глаз и безусловное внимание к деталям. Хороший редактор текста жизненно необходим любому произведению для придания последнего блеска перед тем, как оно выйдет из печати.

Роджеру Куперу, который не просто ветеран издательского дела. Он – мечтатель-провидец, который прекрасно осознает перемены, случившиеся в индустрии развлечений за последние пару десятков лет, и который сам приложил к ним руку. Я многим обязан Роджеру – как и вы, мои читатели, – потому как без его дара предвидения мой роман «Седьмая жертва» мог бы и не дожить до того момента, как очутился на вашей книжной полке.

Я искренне признателен коллективу издательства «Вэнгард Пресс/Персеус Букс», включая Джорджину Левитт, Аманду Фербер, Джанет Сэйнс, Джошуа Бермана, а также всех без исключения сотрудников отделов продаж, маркетинга и предпечатного макетирования, за успешное завершение этого проекта, для чего на различных его стадиях от них потребовалась полная самоотдача и профессионализм. Вы играючи проделали фантастическую работу, отчего она выглядит несложной, но я-то знаю, что это не так.

Питеру Руби, документальную публицистику которого под названием «Элементы романистики и наука повествования» много лет назад я впервые взял в руки. Его влияние до сих пор чувствуется во всем, что выходит из-под моего пера.

Моему брату Джеффри Джекобсону, эсквайру, за поддержку, которую он неизменно оказывает мне на протяжении многих лет. Всегда готовый и способный помочь, он остается человеком, которого я хотел бы всегда иметь на своей стороне.

Моим детям, которые видели меня каждый день (до того как уехать учиться в колледж) и которые были рядом во время моих творческих взлетов, падений и триумфа. Вы – дар небес, посланный мне свыше. Я старался изо всех сил, чтобы дать вам то, что должно помочь вам преуспеть в жизни, – но вы дали мне ничуть не меньше, а много больше.

Особая и бесконечная благодарность Джилл, моей супруге и спутнице жизни, без которой я был бы никем. Она прошла со мной тернистый путь, который уготован любому, кто хочет написать и опубликовать три крупных романа. Этот путь отнюдь не усеян розами, он полон ям и ловушек, но мы всякий раз преодолевали выпавшие на нашу долю трудности и тяготы. Недаром говорят: «Бог любит троицу». Я готов подписаться под этой пословицей обеими руками, хотя и не могу сказать, что в третий раз муки творчества были легче.

Если я кого-нибудь забыл или упустил, то сделал это неумышленно, за что и прошу простить меня. Некоторые факты, отличающиеся от имевших место в действительности, пришлось изменить по соображениям национальной безопасности, за нарушение требований которой предполагается уголовная ответственность. Откровенно говоря, я не прибегал к преднамеренному искажению событий и фактов (за исключением незначительных литературных ссылок и разрешения на использование права собственности). И если что-нибудь кажется вам нелепым или неправильным, виноват в этом только я. Но над тем, чтобы все выглядело достоверным (и являлось таковым), я работал не покладая рук, так что мне остается только надеяться, что вы извините мне невольные ошибки и оплошности.

Ссылки

[1] Жаргонное название Федерального бюро расследований.

[2] Игра слов: в данном случае «с высоты птичьего полета» означает «в нескольких сантиметрах над землей», «с высоты роста птицы».

[3] Кокс – сленг– кокаин. Агент ФБР по имени Кокаин.

[4] Ручное электронное беспроводное устройство, обеспечивающее доступ в Интернет наряду с услугами электронной почты, телефонной связи и передачи текстовых сообщений.

[5] Чтобы не привлекать ненужного внимания и не возбуждать излишнего ажиотажа, в переговорах по радио, телефону и проч., которые можно подслушать, полицейские пользуются цифровым кодом, обозначающим преступления. Например, «двойка» – изнасилование, «тройка» – убийство и т. д.

[6] Фирменное название болеутоляющей мази, заглушающей, среди прочего, и посторонние запахи.

[7] Так обычно обращаются друг к другу афроамериканцы

[8] Жаргонное и унизительное прозвище агента ФБР.

[9] Отрасль криминологии, изучающая поведение жертв преступлений.

[10] Тест Роршаха – проективный тест исследования личности; широко применяется при мотивационных исследованиях и заключается в толковании тестируемым чернильных клякс.

[11] Пуантилизм – живописный прием письма отдельными четкими мазками в виде точек или мелких квадратов, использующий только чистые цвета, в расчете на их смешение при оптическом восприятии, что этот, с позволения сказать, рисунок больше подходит к импрессионизму.

[12] «Федерал экспресс» – крупнейшая частная почтовая служба срочной доставки небольших посылок и бандеролей.

[13] Игра слов: по-английски «откровенен» (frank) созвучно имени девушки Franks (Франкс).

[14] PowerPoint – программа для подготовки презентаций, компонент пакета MS Office.

[15] В США много городов, названных в честь европейских собратьев: Вена, Париж, Санкт-Петербург и т. д.

[16] В морской пехоте и ВМС вместо повторной награды вручается знак «Золотая звезда».

[17] Центральная часть здания в виде многосветного пространства, как правило, развитого по вертикали, с поэтажными галереями, на которые выходят помещения различного назначения.

[18] Ручка или перо для портативного компьютера.

[19] По Фаренгейту.

[20] Аннулирование брака – обнаружение обстоятельств, препятствующих его заключению.

[21] Игра слов: impression ( фр .) – впечатление – импрессионизм (наименование течения в изобразительном искусстве).

[22] Бела Ференц Лугоши (1882–1956) – американский актер венгерского происхождения, классический исполнитель роли графа Дракулы в одноименном фильме (1931 г).

[23] Способ предсказания будущего у астрологов, гадалок, прорицателей.

[24] Патентованное средство от головной боли.

[25] Джеффри Лайонел Даймер – американский серийный убийца и насильник. Зверски замучил 17 мужчин и мальчиков, в большинстве своем африканского или азиатского происхождения. В 1994 г. убит сокамерником в тюрьме г. Колумбия.

[26] Рабочий на производстве, в отличие от «белого воротничка» – офисного работника.

[27] АСРОП – автоматическая система распознавания отпечатков пальцев.

[28] Заглавные буквы в английском языке передаются кодовыми словами, чтобы не спутать их и не ошибиться. Точно так же в русском языке, например, называя номер автомобиля, милиция говорит не «ВН 59…», а Виктор Николай пять девять», и т. д.

[29] Фотокамера или ящичный фотоаппарат с постоянным фокусным расстоянием и простым затвором.

[30] Биполярное расстройство – чередование маниакальной и депрессивной фаз; то, что раньше называли маниакально-депрессивным психозом.

[31] Программа для работы с электронной почтой.

[32] Один из первых видов хрупкой пластмассы, обычно темно-коричневого цвета.

[33] Известный американский актер, певец и продюсер.

[34] Знаменитый сериал (1977–1979 гг.) о приключениях девочки-подростка, начинающего детектива Нэнси Дрю.

[35] Игра слов. Фамилия детектива «Бледсоу» по-английски состоит из двух слов: bled – «истекающий кровью» и so – «так, так сильно».

[36] Единая служба доставки посылок (транснациональная корпорация, предоставляющая услуги экспресс-почты).

[37] Старейший и один из самых крупных заповедников США.

[38] Штаб-квартира ФБР. Названа так по имени своего первого директора Дж. Эдгара Гувера.

[39] Задержать правонарушителя имеет право любое гражданское лицо.

[40] Здесь: ФБР.

[41] Особенность люминола заключается в том, что он светится при реакции с некоторыми органическими компонентами, в частности с кровью. Это дает возможность полицейским обнаруживать следы крови на месте преступления, даже если оно было вымыто и с виду абсолютно чистое.

[42] Анальный секс.

[43] Нингидрин – реагент для обнаружения аминокислот. Используется для выявления и фиксации маловидимых и невидимых следов, состоящих из естественных секреций желез кожи человека, в первую очередь отпечатков пальцев, оставленных на бумажных документах.

[44] Название Управления уголовных расследований полиции Большого Лондона, Великобритания.

[45] Нейтрализующее кислоту средство.

[46] Тест на легкость чтения. Показывает соответствие развития пи у уровню классов американской средней школы.

[47] Сиэрс-тауэр – небоскреб в г. Чикаго, штат Иллинойс, самое высокое здание в США (до 1998 года – в мире). 110 этажей, высота 443 м.

[48] Благотворительная больница или приют для безнадежно больных.

[49] Камкордер – записывающая видеокамера.

[50] Канал музыки и околомузыкальных новостей.

[51] Территория на Юге и Среднем Западе США с преобладанием приверженцев протестантского фундаментализма.

[52] Американский серийный убийца (1942–1994). Осужден и казнен за изнасилование и убийства 33 мальчиков и молодых мужчин, совершенные в период с 1972 по 1978 гг. Получил прозвище Клоун-убийца из-за многочисленных благотворительных вечеринок, которые устраивал для друзей и соседей и на которых развлекал детей в костюме клоуна.

[53] Система чтения и письма для слепых (по выпуклым точкам).

[54] Обычно такое восклицание обозначает радостные эмоции, передаваемые словами «Вот именно! Есть! Ура!».

[55] Юридическое название штата в США.

[56] Теодор Банди (1948–1989), флоридский серийный убийца, сексуальный маньяк. На его счету около сорока жертв.

[57] Синий код – сигнал экстренной ситуации, когда необходима реанимация пациента, которого можно спасти. Code azure (лазурный код) – сигнал той же экстренной ситуации, но у обреченного пациента, спасти которого уже не представляется возможным.

[58] Xbox 360 – игровая приставка седьмого поколения от Microsoft.

[59] Оказывает анальгезирующее, жаропонижающее и противовоспалительное действие.

[60] Наркотическое обезболивающее средство.

Содержание