Ее глаза в оцепенении смотрят прямо перед собой, когда я затягиваю веревку сильнее. Она не кричит, и это очень странно, но на лице у нее написан ужас – скулы сведены судорогой, кожа на лбу собралась морщинками страха. Она не заслуживает того, чтобы жить дальше. Потому что оно здесь, как я и говорил, достаточно всего лишь взглянуть пристальнее. Вы понимаете, что я имею в виду, агент Вейл? Все именно так, как говорил Дуглас: если хочешь узнать художника, изучай его творчество. Ну так изучайте! Итак, что вы видите!

А я скажу вам, что вы видите. Ничего. Потому что не можете видеть; вы лишились зрения, что бы это ни значило. Оцепенев от ужаса и отвращения, вы можете лишь беспомощно смотреть, как я заношу нож и протыкаю ее правый глаз. Слышен тошнотворный хруст, когда лезвие пронзает оболочку и проникает все глубже в мозг…

Карен подскочила на кровати. Она задыхалась, во рту пересохло, как в пустыне, а сердце колотилось о ребра, грозя выломать их. Черт возьми! В голове у нее билась одна-единственная мысль: «Черт возьми, ну и реальный же мне приснился кошмар! Как наяву!»

Она ворочалась в постели еще час или два, безуспешно пытаясь заснуть и страшась этого. Она боялась, что кошмар, из-за которого у нее чуть не остановилось сердце, вернется. К тому моменту, когда серый рассвет начал просачиваться в комнату сквозь неплотно задернутые занавески, Карен надоело сражаться впустую – сон бежал от нее. Будильник зазвонил часом позже, и если бы она не купила его совсем недавно, то наверняка бы запустила проклятой штуковиной в стену или в окно. Правда, в последнем случае пришлось бы менять стекло, а с недавних пор ее жизнь и так превратилась в ад. Всему виной развод, который тянулся уже целый год. Впрочем, она сама виновата. Зато теперь она начала понемногу обретать спокойствие и уверенность в себе, надеясь, что за поворотом ее не поджидает новый удар судьбы.

Приехав на работу, Карен вспомнила, что сегодня ее очередь проводить презентацию. Четверть века назад основатели Отдела криминальной психологии избрали утро среды для свободного обмена мнениями по поводу последних дел, над которыми работали агенты, в неформальной обстановке. Регулярные встречи все так же имели место быть, и эти мозговые штурмы по-прежнему приносили пользу, не позволяя психологам-криминалистам упустить из виду что-то важное только потому, что они находились слишком близко к делу, глядя на него изнутри. Иногда тот факт, что кто-то заглядывал тебе через плечо, помогал вытащить иголку, чтобы разглядеть за ней стог сена.

Встречи проводились в большом конференц-зале, обстановка в котором, сообразно очередным требованиям момента о бережном расходовании бюджетных средств, являла собой образчик некоего интеллектуального уголка. Вместо традиционного длинного стола для заседаний, имевшего одно-единственное назначение, в зале стояли шесть квадратных столиков вишневого дерева. Они, почти касаясь друг друга, образовывали один большой стол, за которым могли свободно расположиться сразу шестнадцать человек. При желании столы можно было раздвинуть, в результате чего получались шестиместные рабочие анклавы, очень удобные для проведения импровизированных рабочих совещаний.

Светло-коричневые тисненые обои с вертикальными полосами вносили свою лепту в утилитарный облик конференц-зала. Проектор со встроенной жидкокристаллической панелью, настенный экран, диаскопический проектор верхнего расположения, большая вращающаяся белая доска на колесиках и комплект «телевизор/ видеомагнитофон/DVD-проигрыватель» скромно ожидали своей очереди в алькове одной из стен, подобно коронеру, готовому в нужный момент отдернуть простыню с трупа и явить на всеобщее обозрение чудовищные проделки больного разума.

За отдельными столами в конференц-зале собрались коллеги Карен, избравшие своим ремеслом криминальную психологию: старшие агенты Арт Руни, Дитрих Хатчингс, Том ван Оуэн, Франк Дель Монако и еще девять человек, которые проработали в отделе пока что меньше пяти лет.

У Карен не было времени вдумчиво и не спеша подготовиться к утренней презентации. Всего пятнадцать минут назад ей передали компакт-диск с последними фотографиями с места преступления в доме Мелани Хоффман, и она только и успела, что просмотреть их на портативном компьютере, сгруппировав снимки в некоем подобии порядка. Но материалы дела она знала досконально, во всяком случае вплоть до последней жертвы, и поэтому не сомневалась, что сможет достойно изложить его коллегам и старшим товарищам.

Особый отпечаток на выступление налагало то, что она была первой и единственной женщиной-психологом во всем подразделении и, следовательно, должна была выглядеть не просто хорошо, а очень хорошо – в прямом и переносном смысле. Когда она только пришла в отдел и ей показывали фотографии с мест преступления, на которых были изображены чудовищно изуродованные трупы и избитые до неузнаваемости женщины, остальные сотрудники-мужчины подсознательно ожидали, что она немедленно схватится за мусорное ведро и извергнет в него содержимое своего желудка. Не то чтобы они сами не вели себя так, впервые увидев подобные снимки, – нет, они прямо-таки были уверены, что она продемонстрирует свою слабость только потому, что она – женщина. Карен вовсе не была сверхчеловеком, и фотографии потрясли ее, но при этом она хотела лишь, чтобы мужчины-коллеги относились к ней так же, как относятся друг к другу.

Но Карен понимала и еще кое-что. Она считала, что люди могут узнать, кто они такие на самом деле, примеряя эти жуткие ситуации на себя и наблюдая за собственной реакцией на них. Глядя на омерзительные снимки подвергшихся надругательствам женщин, она сумела заглянуть себе в душу и понять, что пришло время оставить мужа.

Карен стояла у стены, повернувшись лицом к остальным. На столе перед ней лежала папка-скоросшиватель с материалами по делу Окулиста. Открыв файл PowerPoint, она выбрала режим показа слайдов. Презентация началась.

Откинув со лба волосы, она отпила глоток остывшего кофе. Итак, пора приступать.

– У меня появились новые материалы по Окулисту, – заговорила она, не повышая голоса. В зале раздались обязательные возгласы «Ш-ш-ш, тише!». – Он снова нанес удар. На этот раз его жертвой стала молодая женщина, дипломированный бухгалтер. Место преступления практически не отличается от тех, что мы видели в случае с жертвами номер один и два.

Карен нажала кнопку на пульте дистанционного управления и вывела на экран первый слайд. Кто-то щелкнул выключателем в дальнем конце комнаты, и верхнее освещение погасло. В темноте виднелись лишь лица агентов, на которые падали блики отраженного от экрана света.

На слайде появилось панорамное изображение спальни Мелани Хоффман. Несколько мгновений Карен рассматривала его, потом продолжила:

– Ее глаза проткнуты обычными ножами для резки мяса, которые убийца взял в кухне жертвы. У нее вырезаны желудок, почки и печень. Отрублена левая рука, и криминалисты ее не нашли. Тонкая кишка обмотана вокруг бедер жертвы. Ее кровью на стенах намалеваны рисунки. – Она на секунду умолкла, чтобы слушатели успели переварить информацию. – Жертва совсем недавно поступила на работу в финансовую компанию, находящуюся в округе Колумбия. После допроса родителей не удалось выяснить ничего примечательного. Конечно, за пару ниточек потянуть придется, но не более того. Вновь создана оперативная группа, которую возглавил Поль Бледсоу, округ Фэрфакс.

Один из агентов подался вперед.

– Я давно не занимался этим делом, и у меня вопрос: мы по-прежнему считаем этого малого дезорганизованным?

Карен взглянула на мужчину, задавшего вопрос. Том ван Оуэн, ветеран, проработавший в отделе уже девять лет. Кожа у него на пальцах вокруг ногтей покраснела и воспалилась оттого, что он постоянно обкусывал заусенцы. Вот и сейчас, откинувшись на спинку эргономичного кресла, он рассеянно поглаживал мозоли на пальцах.

– Я придерживаюсь иного мнения, – сказала Карен. Прокрутив несколько слайдов, она выбрала тот, на котором были видны кровавые узоры на стенах. – Несмотря на то что здесь повсюду кровь, я отнюдь не убеждена, что это можно трактовать как симптом дезорганизации.

Весьма некстати она вспомнила, как Хэнкок высказал предположение о том, что преступник может считать себя художником, и стиснула зубы, негодуя и злясь оттого, что он может оказаться прав.

– Но при совершении преступлений он пользуется теми орудиями, которые оказываются у него под рукой. Кухонные ножи, – вмешался Дитрих Хатчингс. Он указал на экран очками для чтения в массивной роговой оправе. – Они принадлежат жертве, ты сама сказала.

– Я понимаю, это свидетельство дезорганизации, но все-таки придерживаюсь другого мнения. – Как правило, дезорганизованные преступники не приносят оружие с собой, они пользуются предметами домашнего обихода, которые находят в доме жертвы. – Причиной смерти является асфиксия, как и в остальных случаях. Поэтому ножи нельзя считать подвернувшимися под руку орудиями преступления, – пояснила Карен. – Ножевые раны нанесены после смерти, а это значит, что их использование входит в его ритуал, а не модус операнди. Тот факт, что ему известно о том, что у большинства женщин есть в кухне ножи для резки мяса, вследствие чего ему не нужно идти на риск и таскать их с собой, указывает как раз на организованность, а не на дезорганизацию.

На мгновение в конференц-зале повисла тишина. Ее нарушил Арт Руни, обладатель короткой армейской стрижки, которому была присуща военная вежливость и точность формулировок. Некогда Учебный центр корпуса морской пехоты США в Квантико был для него родным домом.

– Следовательно, мы корректируем психологический портрет преступника, показывая, что ему одновременно свойственны и организованность, и дезорганизация.

Карен заколебалась.

– У меня еще не было возможности поразмыслить над этим. Но в данный момент я склонна согласиться с вами. Пожалуй, он почти полностью организован.

– На теле жертвы имеются раны, полученные вследствие самозащиты? – Медленный, протяжный южный говор Руни странно контрастировал с резкими и настойчивыми голосами остальных членов Отдела криминальной психологии.

– Нет. Что опять-таки свидетельствует о том, что этот малый стал тщательнее готовить свои преступления. Вероятнее всего, он применяет какие-нибудь хитрости, уловки и элементы изменения внешности, чтобы успокоить своих жертв, прежде чем оглушить их. Так что, на мой взгляд, это самая что ни на есть организованность, никаких сомнений.

Руни нахмурился, и его сосредоточенный взгляд вновь уперся в экран.

– Но вся эта грязь, это кровавое безумство…

Карен с большим уважением относилась к способностям Руни составлять психологические портреты и прекрасно понимала его сомнения: как правило, картина места преступления, подобная той, что наблюдалась в доме Мелани Хоффман, означала дезорганизованного преступника, не слишком умного и не склонного к планированию своих действий. Их нападения чаще всего оказывались спонтанными и исключительно кровавыми. Она снова перелистала слайды на экране, пока не остановилась на жутких рисунках на стенах.

– Полагаю, мы имеем дело с целой серией рисунков. Я отправила их в ДПН на анализ. В них может быть скрыт некий глубинный смысл, послание для нас, если хотите. Кроме того, я намерена привлечь к их изучению искусствоведа-импрессиониста – на тот случай, если преступник получил художественное образование.

– Да уж, художник. Это что-то новенькое, – пробурчал Франк Дель Монако, и его круглое лицо с отвисшими щеками скривилось в подобии улыбки. Он обвел взглядом коллег, и кое-кто из них ухмыльнулся в ответ. – Но я не могу не согласиться с Карен. Он и вправду производит… впечатление.

Над столами прокатился негромкий смешок, и в эту минуту дверь в конференц-зал распахнулась и в комнату шагнул высокий силуэт. Томас Гиффорд сделал несколько шагов и остановился, обводя взглядом собравшихся; кто-то из агентов сдержанно фыркнул, давясь смехом. Гиффорд перевел взгляд на Карен, суровое выражение лица которой ясно говорило, что она не разделяет всеобщего веселья.

Карен встретилась взглядом с Дель Монако.

– Я ничего не хочу упустить из виду, Франк. И вообще, в данном случае нестандартное мышление должно приветствоваться. Или я ошибаюсь?

Гиффорд подошел к Карен и встал рядом с ней, спиной к экрану. В комнате стало тихо. Кровавый узор отбрасывал жуткие красноватые блики на его темный костюм и лицо, превращая его в гротескную маску.

– Хочу предупредить вас вот о чем. Вчера поздно вечером мне стало известно, что сенатор Элеонора Линвуд попросила – правильнее будет сказать, приказала – начальнику полиции округа Фэрфакс Турстону ввести в состав оперативной группы, работающей по Окулисту, своего человека, агента, возглавляющего ее службу безопасности. Его зовут Чейз Хэнкок. Это имя говорит что-либо кому-нибудь из вас?

Франк Дель Монако подал голос.

– Это тот козел, что подал в суд на Бюро, потому что, видите ли, не получил назначения в наш отдел.

– В самую точку, – согласно кивнул Гиффорд. – А теперь послушайте меня внимательно. Этот парень, мало того что сам нарывается на неприятности, может обеспечить их и нам. Но шеф полиции делает личное одолжение сенатору. Очевидно, это предвыборные политические маневры. Сенатору позарез нужно выглядеть непримиримым борцом с преступностью, чтобы заручиться поддержкой избирателей. Как показывают данные последних опросов, соперник, демократ Редмонд, дышит ей в затылок, так что она наверняка решила, что дело Окулиста способно поднять ее рейтинг.

– Ага, значит, нам придется разгребать их политическое дерьмо, – высказался ван Оуэн.

– Мы находимся в тридцати милях от округа Колумбия, – возразил Гиффорд. – Там и без нас хватает… разгребателей, как и двести лет назад.

Руни громко фыркнул, но потом, откашлявшись, поинтересовался:

– А что, объехать сенатора на кривой козе никак не получится? Мне приходилось видеть настоящих засранцев, мозгов у которых было все-таки побольше, чем у этого урода Хэнкока.

– Самый легкий способ избавиться от него – составить такой психологический портрет преступника, какого еще свет не видывал, и угадать на сто процентов. Дайте копам какую-нибудь наводку, что-нибудь такое, за что они могли бы ухватиться. А во всем остальном держитесь от Хэнкока подальше. Вот так мы поступим. Делайте свое дело и не мешайте ему заниматься своей работой. Если он станет надоедать вам и совать палки в колеса, дайте мне знать, и я займусь им лично.

– Проще всего дать ему веревку, чтобы он на ней повесился? – заметила Карен.

– Вот именно. – Гиффорд коротко кивнул ей, предлагаю воpобновить прерванную дискуссию, а потом уселся позади всех.

Карен вывела на экран следующий слайд, панорамный снимок дома снаружи.

– Бледсоу проверяет прежние и нынешнюю финансовые компании, в которых работала Мелани Хоффман. Возможно, тот, кто надругался над ней, познакомился с ней на рабочем месте, так сказать. Сотрудники, клиенты, обслуга – словом, полиция проверяет всех. Кроме того, у нее есть еще бывший муж. Брак был аннулирован три года назад.

Она несколько раз щелкнула кнопками пульта дистанционного управления, показывая фотографии того, что осталось от некогда симпатичной молодой женщины. Один за другим по экрану скользили слайды, и на последнем крупным планом были засняты голова и туловище Мелани.

– Это его четвертая жертва, – сообщила Карен таким тоном, словно им должно быть стыдно оттого, что они не сумели помочь полиции схватить преступника до того, как он оборвал еще одну молодую жизнь.

– Ты имеешь в виду – третья. Это его третья жертва, – поправил ее Дель Монако. – Последний раз орудовал другой малый.

– Вам известно, что я думаю по этому поводу.

В самом деле он прекрасно знал, какого мнения на этот счет она придерживается. Собственно, об этом знали все, потому что год назад, когда Окулист совершил свое последнее по счету преступление, она и не подумала держать свои мысли при себе, а рассказала о них всем, кто был готов слушать.

– А что думает Бледсоу?

Карен метнула на Дель Монако гневный взгляд.

– Он исходит из того же самого предположения.

– Угу.

– В чем проблема, Франк?

– В деле этой последней жертвы прослеживается очень слабая связь с Окулистом. Жертва была убита, ее внутренние органы вырезаны. Да, это так. Но кишки не были обмотаны вокруг бедер, глаза не были проткнуты ножом, рука не была отделена от тела… Словом, почерк не совпадает совершенно. Подобные сцены нам приходилось видеть и ранее, причем не меньше сотни раз. Никакой связи жертвы или нападавшего с Окулистом не установлено.

Карен обвела взглядом лица сидевших в комнате. Похоже, все без исключения были согласны с Дель Монако. В самом крайнем случае они готовы были выслушать ее, при условии, что она сумеет доказать обратное. Но в голове у нее после бессонной ночи и кошмара по-прежнему царила звенящая пустота, и Карен чувствовала, что сейчас не лучшее время затевать ожесточенный спор б коллегой. Она попыталась сосредоточиться. Но прежде чем мозг успел отдать нужную команду, с губ ее уже слетели роковые слова.

– Да, глаза не были проколоты. Ну и что из этого?

– Что из этого? – Дель Монако обвел взглядом комнату, словно желая заручиться поддержкой присутствующих. Но поскольку все взгляды были устремлены на Карен, то и он посмотрел на нее – Итак, Карен, почерк совершенно иной. Отсутствуют почти все признаки его прежнего поведения. Ты правильно отметила наличие некоторых параллелей, но связь между убийствами не прослеживается.

– Мы уже обсуждали это раньше, – заметил один из криминалистов.

– Имитатор. Или подражатель, – высказался и Хатчингс – Вот и все, если хотите знать мое мнение.

Карен яростно затрясла головой, не желая соглашаться с их доводами.

– Вы все упускаете из виду одну важную деталь. Действительно, некоторые вещи убийца с этой своей жертвой не проделывал, но я все равно уверена, что он – тот же самый преступник. Я хочу сказать, вы только взгляните на место преступления.

– Мы и смотрели. Год назад, – возразил Руни. Его скрипучий голос действовал ей на нервы. – Нет никаких убедительных доказательств наличия связи между этими преступлениями.

– Арт, ран, полученных при самозащите, оказалось совсем немного, зато крови было море.

Карен умолкла, а потом вдруг сообразила, что ей необходимо снова просмотреть фотографии места преступления, чтобы удостовериться, не оставил ли убийца кровавых узоров на стенах. Если она помнила правильно, то там крови на стенах не было вообще. И если память ее не подводит, то этот факт отнюдь не свидетельствует о наличии какой-либо связи с Окулистом.

– А там были какие-нибудь рисунки кровью в стиле импрессионизма? – словно прочитав ее мысли, поинтересовался Дель Монако.

– Мне нужно еще раз проверить…

– А что насчет пищи? Он ел бутерброд с арахисовым маслом И сливочным сыром с кетчупом прямо на месте преступления после того как убил ее?

– Нет.

– А парализующий удар? – Дель Монако перелистывал страницы и потому не поднял головы.

– Удар по голове, который лишил женщину возможности сопротивляться. В точности, как у жертв номер один и два…

– Нет, Карен, ты не можешь утверждать этого наверняка. – Опять Руни. Он не сводит глаз с какого-то документа. – Нельзя говорить, что они такие же самые. Жертву номер один и два ударили по голове сзади, а третью – сбоку, в висок.

– Значит, она вдруг поняла, что происходит, и в последнее мгновение повернула голову.

– Когда поворачиваешь голову, чтобы уклониться, то неизбежно вскидываешь руки. Следовательно, у нее должны быть сломаны пальцы. Черт, да хотя бы пара ногтей. – Руни приподнял со стола страничку, которую читал. – Но таких ран, полученных в результате самозащиты, у пострадавшей нет.

В комнате стало тихо. У Карен возникло иррациональное ощущение, будто она попала на перекрестный допрос и адвокат защиты только что выдвинул убийственный аргумент, разрушающий все тщательно выстроенное обвинение. В следующее мгновение, пытаясь сосредоточиться, чтобы найти нужный ответ, она почувствовала, как Гиффорд впился в нее взглядом, мешая мыслить связно.

Карен знала, о чем он думает. Не совсем так, как знала, о чем думает Робби Эрнандес, но все равно знала. Просто потому, что уже имела несчастье схлестнуться с Гиффордом по поводу возможной связи третьей жертвы с Окулистом. И теперь она знала, чего ожидать.

Скрестив руки на широкой груди, Гиффорд смотрел на нее так, словно хотел, чтобы она заткнулась раз и навсегда. Увы, похоже, ей не оставалось ничего иного.

– Взгляни фактам в лицо, Карен, – предложил Дель Монако. Создавалось впечатление, что он только что заметил, что Гиффорд все еще в комнате, и решил подыграть ему. – Ни одного из поведенческих признаков, отмеченных во время убийства номер один и два, не обнаружено на месте третьего преступления. Постарайся мыслить логично. Это кто-то другой.

Предложить ей мыслить логично означало, что она ведет себя глупо, упорствуя и настаивая на своем. Во всяком случае, она считала именно так. При этом Карен не хотела раздувать из мухи слона и заявлять, что он говорит так только потому, что она – женщина. Но чувствовала она себя ужасно.

– Я уверена, что убийце помешали закончить то, что он начал. Именно поэтому место преступления выглядит по-другому.

Признав, что место преступления действительно выглядит по-другому, она лила воду на их мельницу, отказываясь от своих аргументов. Столь значительные отклонения в поведенческих признаках и впрямь нередко означали, что преступление совершил другой человек. И Гиффорд об этом прекрасно знал.

– Место преступления и впрямь выглядит по-другому, не так ли, агент Вейл?

Босс небрежно откинулся на спинку стула, словно враждебно настроенный адвокат противной стороны, задающий вопрос, ответ на который известен ему заранее.

Краешком сознания Карен отметила, что он, очевидно, еще не остыл после их стычки в библиотеке.

– Оно выглядит по-другому только потому, что убийце кто-то помешал, – упрямо заявила она. – В противном случае мы бы увидели то же самое ритуальное поведение, как и на прежних местах преступлений.

– То есть вы по-прежнему исходите из предположения, что убийца – один и тот же человек.

Карен стиснула зубы. Они нарушали все правила того, каким должно было быть рабочее совещание. Предполагалось, что это будет свободный и неформальный обмен мнениями, а не массированная атака.

– Мне кажется, все предельно ясно, – высказался Дель Монако. – У нас нет причин полагать, что преступление совершил один и тот же человек.

Остальные закивали в знак согласия и, подобно тому как песок утекает сквозь пальцы, Карен почувствовала, что теряет контроль над аудиторией.

Мы уже дискутировали об этом год назад или около того верно? – осведомился Гиффорд. – И, пока у нас не появятся убедительные доказательства считать по-другому, эту тему следует оставить в покое. Надо двигаться дальше.

Карен положила пульт дистанционного управления на стол и закрыла папку-скоросшиватель.

– Это все, что у меня есть на данный момент.

Оглянувшись через плечо на снимок кровавого узора на стене алая жидкость на котором переливалась через край экрана, она вдруг поняла, что картина изуродованного тела Мелани Хоффман пожалуй, еще долго не изгладится у нее из памяти. Она повернулась к коллегам, которые развалились на стульях, глядя на нее.

– Всем спасибо за помощь.

Собрав свои вещи, Карен быстрым шагом направилась к двери.