– Я ждала деятелей из СВР целых сорок минут, – рассказывала Карен Робби. Они стояла на крыльце, и она закурила сигарету которую только что стрельнула у Синклера. – Словом, у меня было достаточно времени, чтобы, сидя в своем кабинете, хорошенько подумать. Подумать о том, во что превратилась моя жизнь как и о том, что сказал мне Гиффорд. А потом я получила это письмо по электронной почте и до самого прихода следователей уже не могла думать ни о чем другом.

Робби заинтересованно уставился на нее.

– Какое письмо?

– А что, разве Бледсоу никому из вас его не показывал? Я же отправила ему снимок с экрана моего монитора.

– Нет, ни о чем таком он даже не заикнулся. От кого ты его получила?

– От Окулиста.

– Он прислал тебе письмо по электронной почте? Ты уверена?

– Почти наверняка это он. По моей просьбе этим сообщением занимается наша лаборатория, потому что оно оказалось с секретом и самоуничтожилось. Представляешь, исчезло с экрана прямо на моих глазах. Но у меня осталась его распечатка на бумаге. В поле «Тема» было написано: «Это здесь, в…». Кто еще может знать об этом? Прессе об этой надписи мы не говорили, а если бы даже и произошла утечка, то информация о ней всплыла бы где-нибудь в газете, а не в непонятном электронном сообщении, в котором описываются издевательства над ребенком.

– Издевательства над ребенком?

Карен передвинула сигарету в утолок рта, полезла в карман куртки и протянула Робби сложенный вчетверо листок бумаги – копию пресловутого письма.

– Я думала, что Бледсоу покажет его всем, но мне, пожалуй, стоило самой побеспокоиться об этом. К сожалению, я… была занята. В последнее время на меня со всех сторон сыплются одни неприятности.

Робби внимательно прочел письмо и ненадолго задумался. Затем, поджав губы, сосредоточенно кивнул.

– Ладно, значит, этот приятель окончательно рехнулся.

– Я надеюсь получить более содержательный анализ от ДПН.

Робби вернул письмо, и Карен сунула его в карман.

– Есть новости о Джонатане?

– Нет. Я хочу вернуться туда, к нему, но мне страшно. По-моему, я просто не выдержу, если увижу его таким. Не выдержу…

Она бросила окурок на тротуар и тщательно раздавила его каблуком. Смахнула с глаз непрошеные слезы.

– Проклятье, на меня обрушилось столько всего, Робби!

Он прижал ее к себе, и она не отстранилась.

– Я знаю.

– Я чувствую, что должна быть там, рядом с Джонатаном, держать его за руку двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Я разрываюсь на части, стараясь справиться со всеми напастями, и боюсь, что просто не выдержу и сломаюсь. Развалюсь на куски. И мне нужно заняться чем-то, чувствовать себя нужной, чтобы отвлечься.

– Ты можешь сделать только то, что в твоих силах, Карен. Моя тетка говорила, что у каждого человека есть свой эмоциональный топливный бак. Когда он заполняется, то начинает подтекать и его содержимое выливается наружу. И чтобы вспыхнуло пламя, которое погубит все живое, достаточно одной маленькой искры. А еще она говорила, что нужно стараться избегать переполнения этого бака.

– Эмоциональный топливный бак? Пожалуй, мне стоит повесить на грудь табличку «Не приближаться! Опасно для жизни». – Карен тихонько вздохнула. – Мне нужно как-то продержаться и разобраться с тем, во что превратилась моя жизнь.

– Дорога в тысячу миль начинается с первого шага. Не спеши, и все образуется. – Робби нежно приподнял ее подбородок. – И я все время буду рядом.

Карен улыбнулась.

– Спасибо тебе. – Она плотнее закуталась в куртку, холодный ветер пробирал до костей. – Сегодня я наняла адвоката. Джексона Паркера. Хотя нет, прошу прощения. П. Джексона Паркера.

– Я слышал о нем. Говорят, он способен спасти от электрического стула кого угодно.

– Именно это он и заявил мне.

– А что означает «П»?

– Пижон.

Робби рассмеялся.

Карен громко, чуть ли не со стоном, вздохнула.

– Мне нужно уехать, Робби, чтобы подзарядить батареи. – Он вопросительно взглянул на нее, и она сразу догадалась, о чем он думает. – Да, я убегаю. Но я знаю себя, поэтому точно могу сказать, что дошла до ручки. И мне просто необходимо хотя бы на один денек удрать из города.

– Составить тебе компанию?

Карен шмыгнула носом.

– Спасибо, но мне лучше побыть одной. Разобраться со своими мыслями.

– Куда ты хочешь поехать?

– В Олд-Уэстбери.

– Это тот, что на Лонг-Айленде?

Карен подняла глаза к спокойному и мирному послеполуденному небу. Оно висело низко над головой, тусклое и туманное, словно не могло решить, разразиться дождем со снегом или стоит все-таки немного подождать.

– Моя мама до сих пор живет там, в доме, где я выросла. Я не видела ее уже… Словом, довольно давно. В последнее время она была не очень-то разговорчива, и я все собиралась съездить к ней, но… – Карен безнадежно махнула рукой. – Это примерно пять часов езды на машине. Я могу приехать к ней вечером, поужинать, переночевать и вернуться сюда к обеду на следующий день. Робби взглянул на нее и немного помолчал.

– Ты точно уверена, что тебе не нужна компания? Смена обстановки не помешала бы и мне. Обещаю, что не стану тебе надоедать.

– Нет, правда, со мной все будет в порядке.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Но после всего, через что тебе пришлось пройти: и удар по голове, и заключение, и целая ночь на ногах… ты уверена, что сможешь провести пять часов за рулем?

– Бледсоу ни за что тебя не отпустит.

– А он знает? О том, что тебя отстранили, я имею в виду?

Карен покачала головой.

– Еще нет. Сейчас пойду и скажу ему.

Поначалу Бледсоу жутко разозлился на Карен за то, что ее отстранили от расследования и что она позволила себе попасться на грязную уловку Дикона. Потом он пришел в ярость, узнав, что ее бывший супруг сделал с Джонатаном, и наконец впал в отчаяние, когда она попросила отпустить ее на полдня в самый разгар столь важного расследования, – и все это за каких-то несколько минут. Но когда Карен объяснила свои мотивы, Бледсоу скрепя сердце согласился.

Перед тем как уйти, Карен спросила, видел ли он письмо, которое она переслала, но детектив ответил, что не проверял свою электронную почту вот уже несколько дней. Она передала ему распечатку послания Окулиста и рассказала, как оно самоуничтожилось у нее в компьютере. Разумеется, Бледсоу хотелось, чтобы и его люди поработали над ним, но он понимал, что в данный момент они ничем помочь не смогут. На всякий случай он позвонил экспертам, но, как и следовало ожидать, не имея в своем распоряжении кодированной маршрутной информации, им оставалось только ждать результатов восстановления стертых с жесткого диска данных, над чем сейчас трудились технические специалисты Бюро.

– А что, если он пришлет тебе еще одно письмо, когда тебя не будет?

– Наша лаборатория проверяет содержимое почтового ящика моего отдела, прежде чем передавать нам. Если появится что-нибудь новое, мы тут же об этом узнаем. У них есть инструкция немедленно поставить тебя в известность, если случится нечто подобное.

Он бережно положил свою лапищу ей на плечо.

– Хорошо. Тогда до встречи, и возвращайся побыстрее!

Карен бросила взгляд на Робби и вышла из комнаты.

Когда за ней закрылась дверь, Бледсоу оторвал взгляд от дела, которое читал, и заметил, что Робби все еще стоит перед его столом.

– Тебе что-то нужно, Эрнандес?

– Я тут подумал, что стоило бы поехать с Карен и убедиться, что с ней все будет в порядке.

– Эта девочка так просто не сдается. Поверь мне, ей не нужен телохранитель.

– В обычной ситуации я бы согласился, но сейчас…

– Послушай, я уже лишился одного сотрудника. – Бледсоу снова уставился в дело. – Мне придется показаться врачу, чтобы он проверил, не спятил ли я, если я отпущу вас обоих.

Робби выразительно откашлялся, но не двинулся с места. Бледсоу отодвинул дело в сторону.

– Ну что еще?

– За последние несколько дней на нее столько всего свалилось, нападение, арест, заключение в каталажку…

– Мне известна эта история, Эрнандес.

– А прошлой ночью она почти не спала. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы она провела пять часов за рулем, пока будет ехать к матери? Мы вернемся завтра к полудню. Нас не будет всего полдня. Подумаешь, большое дело!

– Здесь я решаю, какое дело большое, а какое – нет. Разумеется, я не хочу, чтобы Карен вела машину сама. Черт возьми, я не хочу чтобы она вообще уезжала, потому что она мне нужна! – Бледсоу опустил взгляд на отчет, лежавший на столе. – Но тут уж ничего не поделаешь.

– Золотые слова! Значит, так тому и быть. Я беру отгул. Если тебе не нравится, можешь обсудить этот вопрос с моим сержантом.

Робби повернулся и вышел. Бледсоу почувствовал, как кровь ударила в голову. Он с размаху запустил папкой с отчетом по делу в стену, сделал глубокий вдох, а потом навалился грудью на стол.

– Просто прекрасно.

Робби подошел к Карен, которая ждала его у автомобиля.

– Ну как?

– Мы расстались друзьями, – ответил Робби. – Поехали.

Карен озадаченно нахмурилась.

– Оказывается, Бледсоу полон сюрпризов.

– Мы же вернемся завтра к полудню. Большое дело!

Они сели в машину Робби и двинулись по трассе И-95, а потом повернули на федеральное шоссе И-495, ведущее к Балтимору Первые пару часов они ехали в молчании, что вполне устраивало Карен, поскольку ей предстояло многое обдумать в тишине, а Робби намеревался сдержать слово и не надоедать ей разговорами. В конце концов Карен задремала, прижавшись головой к боковому стеклу, и проснулась только тогда, когда они приближались к туннелю Куинс-Мидтаун.

Она вздрогнула, выпрямилась, протерла глаза и огляделась по сторонам.

– Я долго спала?

За окнами стемнело, и вдали, в легкой вечерней дымке, уже сверкали огни Манхэттена.

– Пару часов. Пока все идет нормально, едем без задержек и остановок.

– Извини, что заснула. Дорога меня укачала.

– По-моему, тебе просто необходимо было вздремнуть.

Карен откинула солнцезащитный козырек и взглянула на себя в зеркальце, укрепленное на обратной его стороне.

– Я ужасно выгляжу, – сообщила она.

– Ты ведь так и не успела заглянуть домой, верно?

– Когда приедем к маме, я первым делом приму душ.

По мере приближения к туннелю движение замедлялось. Вопреки опасениям, они проехали через город достаточно быстро и уже полчаса спустя были на улице, где жила Эмма Вей л. Карен с грустью подумала о том, как много времени прошло с того дня, когда она была здесь в последний раз. Пожалуй, даже слишком много. Мать тоже не смогла приехать к ней в гости, а это означало, что они не виделись уже больше года. Стыдно, сказала себе Карен.

– Вон там, – она показывала на дом в конце улицы, – жила моя лучшая подруга, Андреа. Мы с ней все время были вместе. Буквально сводили родителей с ума.

Робби притормозил.

– Ты говорила, номер восемь девятнадцать?

– Да, это рядом, по соседству.

Он загнал машину на подъездную дорожку и выключил фары.

– Что-то света не видно, – пробормотал он. – Ты говорила матери, когда мы должны приехать?

Карен открыла дверцу и вдохнула прохладный вечерний воздух.

– Нет, я ей не звонила.

Робби бросил на нее удивленный взгляд.

– Твоя мать не знает, что мы собирались приехать?

Карен прищурилась, стараясь разглядеть погруженный в темноту старый дом. Частично скрытый переплетением ветвей, двухэтажный особнячок выглядел удивительно к месту среди высоких сосен и кедров, которые она с детства привыкла считать неотъемлемой частью пейзажа Олд-Уэстбери. Карен зашагала по подъездной дорожке, старательно наступая на каждую из квадратных плиток, которыми она была вымощена. Так она любила делать в детстве.

– Нельзя становиться обеими ногами на одну плитку, это дурной знак, – сообщила она Робби. – По крайней мере, именно так я думала, когда была маленькой.

Как странно, что старые привычки не умирают.

Наступив на последнюю каменную плитку, Карен оказалась у входной двери. На ней по-прежнему висел потускневший старинный бронзовый молоточек, а рядом виднелся покрытый ржавчиной некогда черный металлический почтовый ящик.

Карен постучала в дверь и стала ждать. Убрала челку со лба и заправила за ухо выбившуюся прядку волос. Подняла бронзовый молоточек и снова стукнула им в дверь. Подождала, взглянула на часы.

– Пожалуй, все-таки стоило предварительно позвонить, – заметил Робби.

Внезапно на крыльце вспыхнул свет, и в окне справа дрогнула занавеска. Дверь чуть приоткрылась, и в щелочке появилось сморщенное лицо пожилой седовласой женщины.

– Кто там?

– Мама, это я. – Ответом ей было молчание. – Это я, Кари. Дверь распахнулась, и Эмма, прищурившись, уставилась на дочь.

– Кари, – пробормотала она. – Ты что-нибудь забыла?

Карен бросила на Робби извиняющийся взгляд, и он чуть заметно пожал плечами. Наверное, следовало предупредить Робби насчет болезни Альцгеймера.

– Нет, мама. Я подумала, что ты не станешь возражать, если я составлю тебе компанию. Извини, что не предупредила о своем приезде.

Взгляд Эммы переместился на Робби.

– А это мой друг, Робби Эрнандес.

Робби наклонил голову.

– Рад знакомству с вами, мэм.

– Мэм? Прошу вас, зовите меня Эммой. Входите же, не стойте на холоде. Лучше закрыть дверь, чтобы не выпускать тепло наружу.

Они пересекли неуютную, голую прихожую и вошли в гостиную. Эмма включила торшер и настольную лампу, после чего опустилась на краешек обитого золотистым плюшем стула. Дом был построен более полувека назад и выглядел на свой возраст: потертый светло-коричневый ковер на полу, деревянные панели на стенах на полтона темнее и ветхая, скрипучая мебель.

Карен присела на диван рядом с Робби. Мать выглядела бледной и худой. Такая худоба ассоциируется с тяжелой, неизлечимой болезнью вроде рака. Лицо Эммы избороздили многочисленные морщины, а кожа на дряблой шее свисала складками, словно проиграв в конце концов многолетнее сражение с силой земного притяжения.

– Вы работаете вместе с моей дочерью? В ФБР? Она работает в ФБР, если вы этого не знали.

Робби улыбнулся.

– Я детектив, служу в полицейском управлении. Мы с Карен работаем над одним делом.

– В таком случае должна сообщить, что у меня есть для вас подходящее дело. Настоящая загадка. Кто-то регулярно обкрадывает меня. Сначала пропала книга, которую я читала, потом исчезли очки. Я уже собиралась вызвать полицию. Наверняка это непослушные соседские ребятишки.

Карен обвела комнату взглядом. Насколько позволяло рассмотреть неяркое освещение, нигде не было и следа беспорядка.

– Ты не оставляла дверь открытой? По-твоему, в доме кто-то побывал?

– Я слышала подозрительный шум, – заявила Эмма. Руки ее, сложенные на коленях, беспокойно сжимались и разжимались. – Но никого не видела.

Карен искоса взглянула на Робби.

– Тогда мы тут немного осмотримся, проверим, заперты ли все замки, хорошо?

– Не возражаю. Но скажи мне, как поживает Дикон?

Карен с трудом проглотила комок в горле.

– Мы разводимся, мама.

– Разводитесь? А что случилось?

Лицо Карен превратилось в каменную маску. Болезнь Альцгеймера прогрессировала намного быстрее и зашла куда дальше, чем она полагала. В последнее время, разговаривая с матерью, она замечала, что та все чаще уходит в себя. И еще ей казалось, что Эмму что-то тревожит. Только теперь ей стало ясно, насколько серьезно она больна.

– Мама, – сказала Карен, – мы с тобой уже говорили о моем разводе. Разве ты не помнишь?

Лицо Эммы на мгновение просветлело, потом она повернулась к Робби.

– Ох, я ужасная хозяйка. Полагаю, мы с вами не знакомы. M зовут Эмма Вейл.

Робби с трудом выдавил улыбку.

– Робби Эрнандес.

– Вы друг Кари?

– Да, мэм.

– Мэм? – Она небрежно взмахнула рукой. – Ах, оставьте Прошу вас, зовите меня Эмма. – И она обернулась к Карен, на глазах которой заблестели слезы. – В чем дело, Кари?

– Ни в чем, мама. Все нормально. – Она встала и взяла Робби за руку. – Я покажу Робби дом и окрестности, ладно?

– Конечно, дорогая, как хочешь, – жизнерадостно откликнулась Эмма.

Карен включила освещение на заднем дворе.

– Я знала, что такой день обязательно придет, хотя и надеялась что это случится нескоро. Мне казалось, что есть еще несколько лет, прежде чем дела станут по-настоящему плохи. – Она глубоко вдохнула напоенный ароматом сосновой хвои воздух, обернулась и посмотрела на мать, которая все так же сидела на стуле, в том же положении, в каком они оставили ее. – Мне придется или нанять сиделку, чтобы она присматривала за матерью, или вообще увезти ее отсюда. Не знаю, что лучше. Или хуже.

Робби взял ее за руку и потянул за собой по заросшему деревьями заднему двору. И если сам домик был небольшим – раньше Эмма называла его «уютным», – то этого никак нельзя было сказать о приусадебном участке: сосны с кедрами занимали добрых два акра земли. Некоторое время они шли в полном молчании. – Я до сих пор помню, как в детстве у меня под ногами хрустели сосновые иглы. Обычно я приходила сюда, когда мне нужно было отвлечься и успокоиться. Иногда я просто ложилась на кучу иголок и засыпала. И мне снилось счастливое будущее, которое меня ожидает. – Карен нагнулась и зачерпнула пригоршню опавших иголок. – Мама научила меня ценить красоту природы. Однажды она сказала, что никто не знает, когда судьба нанесет неожиданный удар. Поэтому наслаждайся жизнью, говорила она, пока можешь. – Карен тихонько вздохнула. – Тогда я и подумать не могла, что она имела в виду себя.

Робби с шумом вздохнул.

– Здесь очень красиво. Твой частный, личный лес.

– Когда Джонатану исполнилось восемь, я привезла его сюда. Он отправился с бабушкой по магазинам, а я весь день провела здесь, вырезая ножом узоры на палке. Мне казалось, что еще никогда мне не было так хорошо и спокойно. Я хотела, чтобы воспоминания об этом дне навсегда остались в памяти. Но они померкли, стоило мне вернуться в город, к своей работе и жутким фотографиям обезображенных тел. Глядя на них, я поняла, что в сравнении с ними красота природы тускнеет очень быстро, просто выветривается из памяти. Ты снова оказываешься по колено в крови и грязи, а хруст сосновых иголок под ногами остается где-то далеко-далеко, за тысячи миль от тебя.

Они шли по лесу.

– Не помогло мне и то, что на следующий же день после возвращения отсюда мне поручили новое дело, одно из первых, в котором я самостоятельно выступала в роли психолога-криминалиста. Тело жертвы обнаружили в лесу, очень похожем на этот. Так что с тех пор его образ утратил для меня очарование. И я больше не могу смотреть на сосны прежними глазами.

Карен разжала ладонь, и иголки бесшумно просыпались на землю.

Робби сунул руку в карман и достал швейцарский армейский нож. Наклонившись, он подобрал с земли короткую толстую ветку. Карен неохотно взяла у него нож, но тут же принялась срезать с ветки сучки и наросты.

– А я и не знал, что ты увлекаешься резьбой по дереву.

– Я занимаюсь этим лет с десяти, наверное. Видишь? – Она подняла левую руку и продемонстрировала несколько тоненьких, едва заметных белых шрамов на пальцах. – И не сосчитать, сколько раз я умудрилась порезаться. Однажды отцу даже пришлось везти меня в отделение неотложной хирургии, чтобы наложить швы. Кровь хлестала из меня ручьем.

– Я так понимаю, твой отец умер?

– Уже давно. Мне тогда было всего двенадцать. Я вернулась домой из школы, и мама сказала, что с ним случился сердечный приступ. Он умер в «скорой помощи» по дороге в больницу. – Карен опустила ветку и невидящим взглядом уставилась перед собой. – Как там сейчас Джонатан, хотела бы я знать…

– Хочешь позвонить в больницу?

Карен отрицательно покачала головой.

– Я оставила там номер своего сотового телефона и попросила чтобы мне сообщали о любых изменениях в его состоянии. – Отбросив ветку в сторону, она закрыла нож и вернула его Робби. – Пошли обратно.

Вернувшись, они застали Эмму в гостиной. Она сидела перед выключенным телевизором, напряженно глядя в темный экран Карен взяла мать за руку.

– Пойдем, мама. Пора готовить ужин.

В кухне стояли все те же принадлежности и оборудование. Если не считать микроволновой печки, инородным телом выделявшейся на кухонном столе, все они принадлежали эре алюминия и бакелита. В углу у дальней стены приглушенно шумел древний розовый холодильник.

В стенном шкафчике Карен нашла большую кастрюлю – на том самом месте, где всегда хранила ее мать. Опустив ее в раковину, она повернула кран.

– Ты все еще дружишь с тетей Фэй?

– Разумеется. Она часто заходит ко мне выпить чашечку чая.

– Когда вы в последний раз виделись?

– О, довольно давно, полагаю. Ты сама должна понимать, каково это – иметь троих детей. Она все время занята, ужасно занята.

Про себя Карен решила, что позже непременно позвонит своей тете. Надо договориться, чтобы она побыла с Эммой какое-то время, пока Карен не сможет перевезти мать в заведение по уходу за престарелыми. Фэй была сестрой ее отца, но женщины сохранили близкие отношения и после его кончины.

Чередование светлых и темных периодов в сознании матери приводило Карен в отчаяние, и она решила задать ей несколько вопросов, пока Эмма была еще в состоянии ответить на них. Но, как назло, ничего действительно важного не приходило ей в голову. На ужин они приготовили спагетти с соусом, приправленным всем, что Эмма сумела отыскать в своей кладовке. На поверку «всего» оказалось совсем немного: тушеные томаты, консервированные грибы и щепотка чесночной соли. После еды Карен предложила Робби осмотреть дом.

– Ты не поверишь, но почти все здесь осталось по-прежнему, – сказала она.

Они поднялись в небольшую комнатку на втором этаже.

– Давай угадаю. Это твоя комната.

В дальнем конце комнаты, стены которой были оклеены желтыми обоями с розовой искрой, возвышался огромный шкаф со стеклянными дверцами.

– Вот это да! – сказал Робби, глядя на ряды кукол за стеклом. – Ты коллекционер.

– До сих пор помню, где и когда мне досталась каждая из них.

Карен подошла к шкафу и обвела игрушечные фигурки взглядом: высокие и крошечные, фарфоровые и пластмассовые, они изображали представительниц самых разных этнических групп и национальностей.

– Когда-то я надеялась, что подарю их своей дочери.

– Вот только вместо дочери у тебя родился сын.

По губам Карен скользнула легкая улыбка.

– Не думаю, что Джонатан оценил бы мой подарок.

Робби рассмеялся.

– Думаю, ты права.

Карен открыла стеклянную дверцу шкафчика и достала с верхней полки свернутый в трубочку плакат.

– Подумать только, он еще здесь, – прошептала она. Сняв резиновое кольцо, Карен развернула пожелтевшую от времени бумагу. – Ни за что не угадаешь, кто был предметом моего обожания в юности.

Робби всмотрелся в лицо, улыбающееся ему с плаката.

– Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, как его звали.

– Шон Кэссиди. Все девчонки, которых я знала, сходили по нему с ума. – По выражению лица Робби Карен поняла, что это имя ему ничего не говорит. – «Мальчишки Харди».

– Ах да.

Карен отпустила плакат, и он тут же свернулся в трубочку. Робби кивком указал на белый комод с золотистой отделкой.

– В ящиках осталось что-нибудь интересное?

– Сомневаюсь. – Она выдвинула верхний ящик и заглянул в него. – Хм… Должно быть, мама сложила сюда все это.

Карен вынула коробку, внутри которой оказался альбом с фотографиями. Они присели на кровать и принялись перелистывать страницы.

– Не помню, чтобы когда-нибудь видела его.

– Кто эти люди?

– Не имею ни малейшего представления. Друзья и родственники, скорее всего.

Зубчатые краешки черно-белых фотоснимков были вставлены в прорези на плотной бумаге. Карен перевернула страницу и ткнула пальцем в очередную фотографию.

– Ага. Вот тетя Фэй с моим отцом. А я, скорее всего, вот эта кроха у него на коленях.

Робби наклонился над альбомом, чтобы получше разглядеть снимок.

– А ты была симпатичной малышкой. Сколько тебе здесь, годик или полтора?

Карен кивнула.

– Что-то около года. – Она перевернула следующую страницу. – А вот снова мама.

– Она была настоящей красавицей, – заметил Робби, рассматривая фотографию. – А кто это рядом с ней?

– Не знаю. Хотя… она очень похожа на маму, ты не находишь? – Карен осторожно вынула фотографию и перевернула ее. На обороте ручкой было написано «Я и Нелли».

– Очевидно, – сказал Робби, – это и есть Нелли.

Карен шутливо толкнула его плечом.

– Полагаю, именно поэтому вы и называетесь детективом, детектив Эрнандес.

– Твоя комната осталась такой же, какой была, когда ты ушла отсюда. – В дверях, зябко кутаясь в теплую вязаную шаль, стояла Эмма.

– Если не считать вот этого, – заметила Карен, указывая на альбом. – Я нашла его в ящике своего комода.

Эмма улыбнулась.

– Сто лет его не видела. Я уже и забыла, куда его положила.

– Кто эти люди? – Карен раскрыла альбом на первой странице и протянула его Эмме.

– Это дядя Чарли, мой дядя Чарли, со своим отцом Натом. Нат родом из Ирландии. Нат О'Тул. У половины родственников с его стороны были рыжие волосы. Вероятно, от него ты и унаследовала свои. – Эмма показала на другую фотографию. – А это Мэри Эллен, наша соседка. Она жила рядом с нами в Бруклине, до того как дедушка с бабушкой перевезли нас сюда.

Где-то вдалеке засвистел чайник.

– Кто-нибудь из вас хочет чаю?

Робби кивнул.

– Конечно, с удовольствием.

– Тогда я пойду приготовлю.

Эмма вернула альбом Карен и вышла в коридор.

– Она очень милая и добрая, – заметил Робби.

– Она была хорошей матерью. – Карен рассматривала фотографию, которую так и не выпустила из рук. – Когда она полностью потеряет память, то унесет с собой большую часть нашей семейной истории.

– У меня есть приятель, следователь. Он работает в Полицейском управлении Вены вот уже пятнадцать лет, и у него есть программное обеспечение, которое может составить фамильное древо. Он возится с ним каждый день, и ему удалось проследить свои корни вплоть до американских индейцев, ранее обитавших в Вирджинии. Очень круто, должен сказать. Может, и тебе стоит попробовать, пока не стало слишком поздно?

– Мне почти ничего не известно о нашей семье. Было бы неплохо собрать хоть какие-то крохи информации. – Карен вдруг осознала, что чайник по-прежнему свистит не умолкая. Она взглянула на Робби. – Мама уже должна была разлить чай по чашкам, как ты полагаешь?

Спустившись вниз, они застали Эмму в гостиной. Она сидела на самом краешке мягкого кресла, глядя прямо перед собой в мертвый экран телевизора.

– Я выключу чайник, – сказал Робби, перекрикивая пронзительный свист.

– Мама, – прошептала Карен, опускаясь на колени рядом с Эммой. – Мама, что ты тут делаешь? Ты же пошла налить нам чаю.

Лицо Эммы вдруг стало жестким, словно вырубленным из камня.

– Ты все время кричишь на меня! Почему ты не можешь оставить меня в покое?

– Мам, я не кричу на тебя. – При этом Карен понимала, что взывать к разуму человека, пораженного болезнью Альцгеймера бесполезно. – Прости меня, – сказала она. – Я больше не буду кричать на тебя.

– Я не могу найти свои очки, – пробормотала Эмма. Схватившись за ручки кресла, она повторила дрожащим голосом: – Я не могу найти свои очки! – Взглянув на Карен, она протянула руку и ласково коснулась ее лица. – Нелли, это ты? – улыбнулась она. – Ты не могла бы помочь мне найти очки?

Глаза Карен наполнились слезами. Поставив старую фотографию на кофейный столик, она опустилась на колени у ног Эммы и взяла ее руку в свои. В последнее время собственные проблемы захватили ее целиком, она практически не виделась с матерью и очень редко разговаривала с ней. И сейчас, глядя в испещренное морщинами лицо Эммы и сжимая в руках ее узловатую, шершавую ладонь, она ощутила, как в сердце рождается чувство вины. После стольких лет общения с семьями погибших фраза «Я должна была…» навеки запечатлелась у нее в голове, словно высеченная в камне. И теперь она вдруг поняла, что повторяет эти слова.

Я должна была проводить с ней больше времени. Я должна была дать ей почувствовать, что она по-прежнему дорога мне. Я должна была чаще привозить сюда Джонатана.

– Ты нашла папины часы? Он рассердится, если мы потеряем их, – прошептала Эмма. Она обхватила лицо Карен ладонями и, внимательно изучая каждую черточку, стала всматриваться в нее так, будто не видела дочь долгие годы.

А потом словно кто-то провел перед Эммой рукой, и выражение ее глаз изменилось. Карен попыталась осознать произошедшую перемену, понять, что же случилось с матерью. Да, она прищурила глаза, но не только. В них снова светился ум. И память.

– Мама?

– Что происходит? – спросила Эмма. – Почему ты стоишь передо мной на коленях, Кари? Я что, упала в обморок?

– Мам, кто такая Нелли?

Эмма уставилась куда-то поверх ее головы. Карен подумала, что мать опять утратила связь с реальностью, но тут Эмма переспросила слабым голосом:

– Нелли?

– Ты только что упомянула ее. И еще я нашла вот это. – Карен протянула руку и взяла со стола старый снимок. – На обороте написано «Я и Нелли». Она очень похожа на тебя.

На пороге гостиной появился Робби. Карен взглядом велела ему оставаться на месте. Он опустил чашки на столик и замер у двери. – Мама, эта Нелли – твоя родственница?

Глаза Эммы увлажнились.

– Моя сестра.

Она подождала в надежде, что мать добавит какие-нибудь подробности, но та молчала, только отняла у Карен руку и сцепила пальцы на коленях.

– Мама, у тебя же нет сестры.

Взгляд Эммы встретился с глазами Карен.

– Мне бы не хотелось говорить об этом.

Карен подалась вперед. Она чувствовала, что должна узнать эту историю, прежде чем мать снова погрузится в туман болезни Альцгеймера.

– Пожалуйста, расскажи мне. О Нелли.

Должно быть, Эмма ощутила присутствие Робби, потому что вдруг резко обернулась. Встав с кресла, она ткнула в него искривленным, пораженным артритом пальцем.

– Кто вы такой? И что делаете в моем доме?

Робби посмотрел на Карен, на лице которой читались досада и разочарование.

– Мама, успокойся, пожалуйста, это мой друг Робби. Ты уже встречалась с ним и знаешь его. Он детектив, офицер полиции. – И она помогла Эмме снова опуститься в кресло.

Робби сунул руку в нагрудный карман и протянул Карен очки.

– Я нашел их в холодильнике, в ванночке для замораживания льда.

Карен передала очки Эмме.

– Смотри, мама, Робби нашел твои очки.

– Я же говорила, что полиция обязательно найдет их. – Она подняла глаза на Робби. – Благодарю вас, офицер.

Он улыбнулся в ответ.

– Зовите меня Робби.

На глазах Эммы снова выступили слезы, и она поднесла дрожащую руку ко рту.

– Простите меня, простите. Мне очень жаль.

Карен пересела на соседнюю кушетку и успокаивающим жестом положила матери на плечо руку.

– Все в порядке, мам. Я понимаю.

Она знала, что сейчас не самый лучший момент, чтобы настаивать на продолжении, но, как уже неоднократно случалось раньше любопытство оказалось сильнее.

– Мама, – негромко напомнила она, – ты собиралась рассказать мне о Нелли.

– О Нелли? О твоей матери?

Карен озадаченно нахмурилась. Она снова взяла в руки фотографию и показала ее Эмме.

– Нет, о Нелли, твоей сестре. Я хочу знать, кто такая Нелли. Эмма опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях.

Вдруг она сжала их в кулаки и погрозила Карен.

– Как ты могла так поступить со мной? Ты попросила меня присмотреть за ней всего пару часов! Какой же матерью надо быть, чтобы бросить своего ребенка?

Карен во все глаза смотрела на Эмму, пытаясь понять, о чем идет речь. Она подняла голову и растерянно взглянула на Робби, словно ожидая, что он ответит на ее вопрос. Он медленно опустился рядом с Карен на кушетку.

– Она думает, что я и есть Нелли, – прошептала Карен.

– Ты не можешь теперь просто прийти и забрать ее! – заявила Эмма твердым и решительным голосом. – Я заботилась о ней и вырастила ее. И теперь она наша!

Рука Карен соскользнула с плеча Эммы. Несколько мгновений она молчала, глядя на покрасневшее от гнева лицо Эммы.

– Поговори с нею, как будто ты – Нелли, – прошептал Робби на ухо Карен.

– Эмма, – сказала Карен, – я пришла сюда не для того, чтобы забрать ее у тебя. Я никогда не сделаю этого. Я зашла просто повидаться с тобой. Я скучала по тебе.

– Мне тоже очень не хватало тебя, Нелл. – Эмма протянула руку и ласково коснулась щеки Карен.

– О господи… – прошептала Карен. Она с трудом проглотила комок в горле, отвернулась и нашла взглядом Робби. – Оказывается. Эмма – моя тетя, а Нелли – моя мать. – Она ошеломленно покачала головой, словно стараясь прогнать воспоминания о ночном кошмаре, который никак не хотел уходить. – Нет! Этого не может быть! Это все фантазии, навеянные болезнью Альцгеймера. Она все перепутала…

– Карен, Эмма все равно остается твоей матерью. Она вырастила тебя, как моя тетка вырастила и воспитала меня.

– Но моей биологической матерью является эта Нелли!

Карен обернулась к Эмме, которая тихонько плакала, прикрыв глаза рукой, и прижала ее к себе.

– Мне очень жаль, Кари, – прошептала та.

– Все в порядке, мама, – сказала Карен и почувствовала, как по щекам потекли слезы. – Все в полном порядке.