– Я убью его голыми руками, – пробормотал Бенц, сворачивая с автострады на захолустную дорожку в заросшей местности. В основном тут преобладали карликовые дубы и сосны. – Если он тронет хоть волосок на голове Кристи или Оливии, клянусь богом, я оторву ему его долбаную башку.

Монтойя сердито смотрел на туманную ночь, курил сигарету и прислушивался к полицейской рации.

– У тебя не будет такой возможности. Я сам уложу его на месте, дружище. – Он похлопал по своему оружию. Хватит ли этого? Пока Монтойя выпускал дым из ноздрей, Бенц молча молился, чтобы им удалось их спасти.

Он прослушал запись звонка Джеймса. Полицейские из нескольких юрисдикции направлялись к дому рядом с рекой и менее чем в пятнадцати милях от Батон-Руж. Местная полиция была извещена, и они проникли в жилище Саттера, где обнаружили адрес еще одной его собственности... той, что находилась у реки, старая ферма, которой некогда владели Том и Фрида, приемные родители Саттера. Но полицейские отставали от Бенца. Благодаря «жучку», который он тайно установил за задним бампером машины Джеймса, он был к ферме ближе. Он слышал завывания других сирен, но они были далеко.

Пока под колесами его джипа проносились мили старого асфальта, Бенц молился: только бы не приехать слишком поздно.

Лишь бы Кристи и Оливия были живы. Его дочь значила для него все... все. Если он потеряет ее... у него комок подкатил к горлу. Он никогда себе не простит. Почему он не спас ее, когда была возможность? Почему он позволил ей одной вернуться в общежитие? Почему, почему, почему? Он сильно ударил по рулю, а Монтойя выбросил сигарету через приоткрытое окно. Бенц велел себе не думать о худшем. Кристи жива. Так должно быть. И Оливия. Ему было невыносимо больно, когда он думал о том, что и она находилась в руках этого чудовища и, возможно, уже мертва. Он был так холоден с нею ранее. Не просто сдержан, а придирчив и безжалостен. Он видел мольбу в ее глазах, не выраженную словами необходимость быть с ним, и отверг ее. Потому что боялся за свою дочь. Сердился за то, что Оливия была с Джеймсом.

А теперь... теперь он, возможно, уже потерял ее. Он до боли стиснул челюсти. В горле все горело. Оливия – почему он не доверял ей? Почему не простил ее? Почему не сказал ей, что любит ее, пока еще не было слишком поздно? А теперь две женщины, которых он любил, находились в ужасной опасности. Потому что ему не удалось их уберечь.

А как насчет Джеймса? Если верить «жучку», Джеймс проследовал за «Мерседесом» до фермы Саттера. Его жизнь тоже была в серьезной опасности. Все, кто был дорог Бенцу, попали в беду... их жизни находились под угрозой. Бенц старался не думать об ужасных деяниях, которые этот убийца уже успел совершить... о фотографиях, которые были у него в кабинете, и о кровавых сценах, запечатлевшихся у него в мозгу.

– Этот ублюдок отправится в ад, – сказал Монтойя, когда они завернули за угол и оказавшийся в свете фар скунс быстро скрылся в канаве. – А если у него еще и Марта, он пожалеет, что когда-то увидел ее. Или меня. – Монтойя взглянул на Бенца, и на этот раз в молодом человеке не было и намека на самоуверенность. В темной машине его лицо, освещенное лишь огнями приборной панели, было жестким от убежденности, а сам он – чрезвычайно серьезным. – Он отправится в ад, – поклялся он. – Даже если мне придется пойти с ним.

– Я с тобой, – произнес Бенц и ослабил дроссель, заметив поворот на тропинку, ведущую к ферме Саттера. В поднимающейся дымке фары джипа осветили ржавый почтовый ящик с открытой дверцей. Бенц весь напрягся, поворачивая руль.

Да поможет ему бог, если он опоздал.

– Помоги мне, господи, – прошептал Джеймс, осторожно продвигаясь по мокрой траве через разросшиеся кусты, окружающие здание. Туман был его прикрытием, страх – его спутником. Из высокого мрачного здания доносился собачий лай. Сердце Джеймса наполнилось отчаянием, но он заставил себя идти к двери. Его шаги приглушались мокрыми листьями и травой. Это, конечно, испытание. Бог проверяет его смелость.

Преимущество Джеймса – элемент неожиданности, но у него не было настоящего оружия, только лишь бесполезный сотовый телефон в кармане и флакон со стеклоочистителем, который он надеялся плеснуть убийце в глаза. Глупо. Еще один трюк телевизионных полицейских.

Вспомни Даниила и логово льва.

Может, он найдет что-нибудь подходящее внутри... дробовик, нож или... Сможет ли он сделать это? Сумеет ли забрать чужую жизнь? Это грех... Он добрался до двери и выбросил все обеты из головы. Он должен спасти Оливию... остальное не имеет значения. Он быстро перекрестился и, схватившись за ручку, толкнул дверь.

Она была не заперта и сразу распахнулась. Его мышцы болели от напряжения, когда он прокрался в темный коридор, в конце которого он увидел слабое свечение... мерцающую красную линию на уровне пола, красноватый свет, просачивающийся в щель под дверью. Оттуда доносились голоса и лай собак. Он осмотрел темные стены. Ничего подходящего в качестве оружия он не увидел, но имелась лестница, ведущая наверх в тихую густую темноту... Есть ли у него время? Осмелится ли он рискнуть несколькими драгоценными минутами, чтобы подняться по лестнице ради поисков какого-нибудь оружия? Он должен. В противном случае у него нет шансов.

Собаки лаяли из-за двери как сумасшедшие, и он знал, что времени у него почти нет.

– Помоги мне, – прошептал он и стал бесшумно подниматься по лестнице, перешагивая через две ступеньки за раз.

Оливия дрожала от страха, глядя в лицо своему брату.

– Я берег это для тебя, – сказал Уоррен и вытащил отвратительную плеть, которая висела на держателях на стене. Маленькая, кожаная, с дюжиной устрашающих кончиков. – Знаешь, что это такое? – Он взмахнул рукой, и раздалось отвратительное щелканье. Сара подпрыгнула. Но не вскрикнула. – Это кошка-девятихвостка... прекрасная маленькая плеть. – Уоррен держал это проклятое оружие чуть ли не с любовью, поглаживая гладкую ручку. – А сейчас, – он указал плетью на Оливию, – повернись и не двигайся. Да, там, перед собаками. Но без всяких фокусов, пожалуйста. Если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, мне не только придется воспользоваться электрошокером, но и принести в жертву твою подругу. Видишь, я еще не выбрал для нее ни одной святой, и поэтому я могу уничтожить ее в любую минуту.

Сара с округлившимися от паники глазами пыталась кричать, но ей мешал кляп во рту.

– Ш-ш-ш... я уверен, что святая Бибиана будет хорошо каяться. – Он нажал на одну из кнопок на пульте, и Сара с визгом сползла по стене и расплакалась.

– Ты бессердечный ублюдок, – не сдержавшись, воскликнула Оливия. Сейчас она чувствовала себя сильнее и не могла притворяться слабой и покорной. – Как ты можешь делать все это во имя господа? Это богохульство! Ересь. Противоестественная извращенная дурь!

– Богохульство? – Он казался изумленным.

– Ты одеваешься, как священник, сыплешь направо и налево религиозными цитатами, ты... ты вешаешь кресты с плетьми и убиваешь невинных женщин и мальчишек. Эти деяния совершаются не во имя бога, а против него.

– Я спасаю грешников, – произнес он, и у него задергался глаз.

– Ты их ни от чего не спасаешь. Ни от чего. Ты настолько болен, что у тебя в голове все перепуталось и перемешалось, – сказала она, поворачиваясь к нему лицом. – Это только предлог. Тебе нравится убивать. Вот в чем дело. Ты так болен, что получаешь удовольствие от страданий жертв и от своей власти над ними. – Тик у Саттера стал сильнее, и его губа начала кривиться. – Ты жалкий, трусливый убийца, надеваешь облачение, которого не заслужил, и пытаешься оправдать свою болезнь.

– Я говорю с богом.

– Чушь.

Тик стал еще сильнее.

– Я – Избранник.

– Ты сумасшедший.

– Господь говорит со мной. – У него дергались бровь и веко.

– Ты извращенец, вот ты кто! – крикнула Кристи.

– Ш-ш! Не надо! – предупредила Оливия. Одно дело, когда она дразнит это чудовище, но рисковать жизнью Кристи она не осмеливалась.

– Заступница, значит, да? – спросил он, и она не ответила, боясь за жизнь Кристи. На лице Уоррена снова появилась улыбка, а тик уменьшился. – Я ожидал, что ты будешь бороться, сестра, но, очевидно, ты умнее, чем я думал. А теперь повернись и смотри на собак...

Она колебалась.

Избранник – Уоррен – сделал шаг к Кристи.

Оливия быстро выполнила его приказ, но ее мозг напряженно работал. Она ни в коем случае не позволит, чтобы ее скормили каким-то оголодавшим дворнягам. В зеркале она увидела, как он поднимает плеть. Она взяла себя в руки.

Удар!

Ее тело пронзила боль. Девять хвостов впились в ее плоть. Она вздрогнула. Закусила губу, чтобы не кричать.

– Не двигайся! – приказал он.

Она поймала его взгляд в одном из зеркал.

На его лице отразилось предвкушение. Он снова взмахнул рукой.

Плеть снова ужалила. Обжигающая боль пронзила спину. Оливия не поморщилась и выдержала его взгляд. В зеркале она увидела, как он провел кончиком языка по губам. Его взгляд был сосредоточен на ее голом заду. Он больной. Сумасшедший. Но, возможно, она сумеет этим воспользоваться...

Удар!

По ее телу прошла огненная волна. Она с шумом втянула воздух сквозь сжатые зубы. Слезы застилали ей глаза. Это нужно прекратить. Она услышала какие-то звуки. Шаги? При этой мысли ее сердце подскочило, но это безумие. Собаки лаяли, повернувшись к двери. Уоррен бросил взгляд через плечо, но снова наступила тишина. Она не могла рассчитывать на помощь извне.

Все зависело от нее самой.

Она быстро думала. Как? Она не могла просто развернуться и броситься на него. Но... если она сможет вытерпеть боль до подходящего момента, если, прежде чем лишиться сил от порки, она наберется смелости и энергии, чтобы свернуться в клубок и сделать кувырок назад, пока его оружие будет поднято; она сможет сбить его с ног, схватить электрошокер и направить на него. Или он ее убьет.

Что ж, он сделает это, так или иначе.

Это единственный способ. Их единственный шанс. Она должна попытаться. Он убьет ее, медленно доведя поркой до смерти, попытается скормить ее собакам или прикует ее цепью и оставит еще для одного сеанса. В любом случае она, Кристи и Сара обречены.

Щелчок!

Плеть вонзилась ей в спину подобно тысяче маленьких ножей. Она дернулась. Ей удалось устоять на ногах.

– Крепкая, да? Настоящая дочь Реджи Бенчета, – проворчал он, и в одном из зеркал Оливия увидела глаза Кристи.

Посмотри на меня, Кристи! Посмотри на меня. Мы должны сделать это вместе.

Кристи бросила взгляд на зеркало. Пес заскулил и посмотрел на дверь. Оливии показалось, она что-то услышала...

Щелчок! Плеть зазмеилась. Оливия почувствовала взрыв боли на спине. В глазах у нее заплясали яркие огоньки. Колени стали подгибаться. Держись, держись. Но у нее было мало времени.

Саттер вспотел, его взгляд был сосредоточен на заду Оливии, и его облачение оттопыривалось от эрекции.

Кристи очень медленно кивнула, и Оливия слегка кивнула в ответ, когда он снова взмахнул рукой. Сейчас! Не упусти момент, сейчас! Плеть засвистела в воздухе и, обжигая, опустилась на ее спину. Оливия нагнулась, сделала кувырок назад, затем, быстро вскочив, схватила плеть.

– Ах ты, сука! – Ошеломленный Уоррен шагнул назад. Этого было достаточно, чтобы Кристи сумела нанести ему сильный удар ногой в грудь.

Послышался треск ребер.

– Ах ты, жалкая сука! – крикнул он, завертевшись на месте.

Собаки лаяли, раздавался звук шагов. Кто-то их нашел!

– Сюда! – закричала Оливия. – Помогите! – Она накинулась на Саттера, но ему удалось направить на нее пульт. В ярости он нажал кнопку.

По ее позвоночнику прокатилась волна настоящей агонии. Тело сильно изогнулось. Боль охватывала все ее тело. В глазах сверкали огоньки. Почти ничего не видя, она стала царапать его ногтями. Он снова шагнул назад. Кристи изловчилась и сильно ударила его ногой в пах.

Избранник согнулся и выронил пульт.

Распахнулась дверь, и в комнату поспешно вошел Джеймс. В одной руке он держал кнут, другая была вытянута, а пальцы расставлены в умоляющем жесте.

– Прекратите! Пожалуйста. – Его лицо было белым как полотно, словно он увидел привидение.

– Какого черта? – Избранник был на ногах.

– Вы должны остановиться! Кристи! Во имя господа, этому должен быть положен конец!

– Помогите нам! – крикнула Оливия, затем дернулась, так как через ее тело снова прошел электрический ток.

У Саттера электрошокер! Она упала на пол, вывихнув лодыжку, и уставилась в золотистые глаза собаки.

– Сидеть, – приказала она.

Сучка тихо зарычала, за ней зашевелился кобель. В зеркале Оливия увидела Уоррена. Одной рукой он держался за сломанные ребра, в другой был электрошокер.

– Отец Джеймс Маккларен, положите мой кнут, – приказал он, но ослабел. На губах у него повисла слюна. – Придя сюда, вы совершили большую ошибку.

– Помоги нам, дядя Джеймс, – крикнула Кристи.

– Я помогу, дорогая. – Он медленно двигался вперед, пристально смотря на Уоррена, хотя сидящие на цепи собаки ходили кругами и щелкали зубами. – Помогу. Пожалуйста, вы должны прекратить это. Я не знаю, почему вы так поступаете, но это не воля господа. Освободите этих женщин и покайтесь. Я помогу вам с полицией и церковью, но, пожалуйста, умоляю вас, ради всего святого...

Уоррен навел на Джеймса электрошокер и положил палец на кнопку.

– Что ты можешь знать о святости, ублюдочный ханжа? – прорычал он и нажал на кнопку. Джеймс вскрикнул и упал на пол.

Нет! Его нужно остановить! Собрав все силы, Оливия приступила к действиям. Ее вывихнутая лодыжка пульсировала от боли, она кинулась на брата, но почувствовала электрический разряд, прежде чем ей удалось ударить его по лицу. Избранник, пошатываясь, отступил. Кристи прыгнула ему на спину и, накинув цепь на его шею, принялась с криками тянуть, в то время как по ее телу проходил электрический ток от прижатого к ее бедру электрошокера. Затем Уоррен отбросил Кристи к стене и принялся искать другое оружие. И нашел – распятие, черный крест из кованого железа с заостренным концом. Джеймс, пошатываясь, поднялся на ноги и бросился на врага.

– Осторожно! – в ужасе крикнула Оливия. Нет – она с трудом встала на ноги и бросилась к двум мужчинам.

Но было слишком поздно. Джеймс качнулся вперед.

– Не-е-е-т! – закричала Кристи. Рука Избранника пошла вниз.

Удар! Распятье глубоко вонзилось в грудь Джеймса. Он отшатнулся. Вокруг острия выступила кровь.

– Нет, нет, нет! – кричала Оливия, и слезы текли у нее из глаз, когда она пыталась подползти к Джеймсу... только не Джеймс... – О господи, о господи... – Она медленно двигалась к нему, но было слишком поздно. У него на губах показалась кровь.

– Прости меня, господи, – прошептал он, затем опустился на колени.

...Не дожидаясь, пока джип остановится полностью, Бенц выскочил на улицу. До него доносились крики. Он опоздал! Ужас, который запланировал этот изверг, уже происходил. С Оливией. С Кристи. Со всеми, кого он любил.

Помимо криков, в ночи раздавались завывания сирен. Бенц, вытащив оружие, бегом помчался к зданию. Монтойя не отставал от него ни на шаг. Бенц не мог потерять их. Не сейчас. Господи, не сейчас. Сердце его неистово колотилось, пульс стучал в висках. Только бы они были живы, молча взмолился он. И даруй мне один точный выстрел. Это все, что мне нужно. Всего один.

Полицейские уже окружали здание, но он распахнул дверь и оказался в длинном коридоре у лестницы, а впереди через приоткрытую дверь в кроваво-красном свете он увидел свой персональный ад.

– Нет! – закричала Кристи, изо всей силы дергая за цепь, накинутую на шею этого подонка. – Он убил дядю Джеймса... О господи... – Горе раздирало ей душу, и она, всхлипывая, хотела убить этого ублюдка. Она это сделает!

Все годы ненависти и сумятицы перемешались у нее в голове, когда она увидела, как человек, который зачал ее, упал на пол. Он не мог умереть. Нет! Нет! Нет! Только не Джеймс! Уголком глаза она заметила, что Оливия снимает со стены меч. Она тоже была чуть живой. Истекала кровью и хромала. Когда этот подонок снова направил на нее электрошокер, Оливия бросилась вперед и полоснула его мечом по руке. Электрошокер отлетел в сторону в грязную солому.

Затем она попыталась нанести удар ему по голове, но он вертелся таким образом, чтобы Кристи, висящая у него на спине, была его щитом.

– Спрыгивай! – приказала Оливия, по-прежнему нацеливая на Саттера окровавленный меч. Он резко двинулся на Оливию спиной, чтобы натолкнуть Кристи на оружие. Кристи лишь сильнее тянула за цепь. Оливия выронила меч.

Послышались громкие шаги. Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Бенц.

– Бросить оружие! Полиция! – Бенц с «глоком» в руках вошел в комнату. Затем встретился с ней взглядом. – Кристи, отпусти, – крикнул он.

– Папа, – слабо произнесла она и, с готовностью разжав руки, опустилась на кучу соломы и заплакала. Он здесь, чтобы спасти ее – спасти их!

Избранник снова схватил электрошокер и направил его на Бенца.

– Рик, осторожней! – воскликнула Оливия. Бенц выстрелил.

С ужасным визгом Избранник упал, нажав на кнопку электрошокера. Бенц дернулся, затем бросился вперед и всадил еще несколько пуль в корчащегося убийцу.

– Папа... о папа... – Бенц мгновенно пересек комнату и, подняв ее с грязного пола, обнял так, словно от этого зависела его жизнь. Она спрятала лицо у него на шее и стала всхлипывать. – Дядя Джеймс... он мертв, – воскликнула она, раздираемая горем. Она отвергла Джеймса, дядю, который ее обожал. Он дал ей жизнь, а она презирала его и не обращала на него внимания. А он хотел лишь одного: любить ее. Она вспомнила о подарках, которыми он ее засыпал, о его доброте и терпении и... и как она в конце концов отвергла его, бросив трубку, когда он звонил в последний раз. А потом... потом... она зажмурилась, но в ее сознании по-прежнему сохранялась жуткая картина, когда Избранник вонзил крест Джеймсу в грудь. Сильно дрожа, Кристи прильнула к Бенцу так, будто вообще не собиралась его отпускать.

И Бенц не отпускал ее. Продолжая ее обнимать, он отдавал распоряжения и чувствовал, как по шее текут ее теплые слезы. Тем временем комната наполнялась полицейскими. Оливия – она, похоже, выжила, но Джеймс... Бенц в ужасе уставился на своего брата и на страшный крест в его груди. Он, продолжая обнимать Кристи, приблизился к нему.

– Джеймс! Ты меня слышишь? – спросил он, рухнув на колени.

Мелькали лучи фонариков. Рычали собаки. Полицейские выкрикивали приказы. Некоторые занялись собаками, а остальные осматривали раненых.

– Заберите у него ключи, – приказал Бенц, указывая своим пистолетом на убийцу. – И скорее позовите сюда врачей. Живо!

К Джеймсу наклонилась женщина-полицейская.

– Держитесь, отец, – мягко произнесла она.

Монтойя, проверив пульс Саттера, заглянул в его карманы. Он нашел там связку ключей и бросил их Бенцу.

– Я заберу тебя отсюда, – пообещал Бенц, открывая замки на цепях Кристи и испытывая сильнейшую ярость, окидывая взглядом зловонную отвратительную комнату.

Затем он встретился взглядом с Оливией, сидящей в углу. Она прислонилась к стене, дрожа и тяжело дыша, на ней не было ничего, кроме ошейника. Ее лицо и руки в синяках и царапинах. Будь он проклят, этот ублюдок.

Кристи, избавившись от цепей, захныкала.

– Ш-ш-ш... дорогая... все будет в порядке. Обещаю... – сказал он, направляясь к Оливии и зная, что говорит неправду. По-прежнему обнимая дочь, он стал на колени и нашел ключ, которым открыл замок на ошейнике вокруг горла Оливии. – С вами все в порядке?

– Нет... да... – Она тоже плакала, и от странного освещения комнаты слезы, текущие по ее щекам, блестели и казались красными. Не прекращая обнимать Кристи, Бенц умудрился снять свою куртку и набросил ее на плечи Оливии. Она поморщилась, прежде чем он увидел красные рубцы... глубокие порезы на ее спине.

– Этот сукин сын.

– Не волнуйтесь, – сказала она, и ее подбородок дрожал. – Со мной все будет в порядке.

– Я бы хотел убить его еще раз. – Он провел пальцем по ее подбородку и тяжело сглотнул. – Мне очень жаль...

Она схватила его за руку.

– Потом... а сейчас... Джеймс... – судорожно выговорила она, когда приблизился полицейский и протянул одеяло. Бенц укрыл им свою дочь.

Кристи всхлипнула, когда Бенц оглянулся на своего брата, рядом с которым по-прежнему была женщина-полицейский. Джеймс дрожал, его лицо было мертвенно-бледным.

– Черт... – Держа Кристи, Бенц переместился в другую сторону комнаты. – Джеймс... нет... – Он опустился на одно колено. – Держись, – сказал он брату, затем крикнул: – Да где же эти врачи, черт возьми? – Он положил руку Джеймсу на плечо. – Ты выкарабкаешься, Джеймс, знаешь? С тобой все будет хорошо.

Едва осознавая происходящее, Джеймс поднял остекленевшие глаза на Бенца. Из его груди торчало распятие, а губы были в крови. Бенца едва не стошнило.

– Нет... Слишком поздно... – Джеймс дышал медленно и прерывисто, а по его рубашке растекалась кровь. Со странной, спокойной улыбкой он прохрипел: – Никакого врача, Рик. Мне нужен священник.

– Нет, не говори так! – Бенц повернул голову в сторону Монтойи. – Да где же эта чертова «Скорая помощь»?

– Приехала.

– Прости меня, Рик. Я причинил тебе много зла, – прохрипел Джеймс. Затем его взгляд переместился на Кристи. – И ты тоже... я... я... люблю тебя. Очень сильно.

Его глаза, казалось, стекленеют еще больше, и Бенц чувствовал себя так, словно его душу раздирают на части. В его мозгу пронеслись картины, когда Джеймс был маленьким и ходил за ним по пятам. Они столько времени проводили вместе, пока росли. Разговаривали о бейсболе, охоте и девушках. У него комок подступил к горлу.

– Тебе не нужно просить прощения, Джеймс, и с тобой все будет в порядке.

– Но Дженнифер...

– Старая история. И у меня... у нас есть Кристи. – Если бы не предательство Джеймса, у Бенца не было бы дочери.

– Пожалуйста... пожалуйста, не умирай, дядя Джеймс, – попросила Кристи, и на губах Джеймса появилась крошечная, дрожащая улыбка. – Папа!

– Бог зовет меня.

– Еще нет! Борись, Джеймс! – приказал Рик, держа в руках голову брата и чувствуя на своих ладонях его шелковистые волосы. – Борись, черт возьми! Ты нам нужен. Ты нужен мне. И нужен Кристи. Не сдавайся, слышишь меня!

Кристи всхлипывала, а глаза Джеймса медленно закрылись.

– Я... не могу! – прохрипел он.

– Не сдавайся! Джеймс! Джеймс! Проклятье, не сдавайся! – Бенц повернул голову. – Вызовите сюда врачей! Немедленно! – крикнул Бенц с глазами, полными слез. В это самое время одна из собак щелкала зубами и лаяла на полицейского, загоняющего ее в клетку.

Он не мог потерять Джеймса. Только не так. Не от рук серийного убийцы, с которым должен был разобраться Бенц. Ведь нужно было столько сказать, сделать, наладить отношения...

Шесть сотрудников «Скорой помощи», неся оборудование, вбежали в комнату. Выкрикивая распоряжения, они принялись осматривать раненых.

– Какой ужас, – прошептал тот, что приблизился к Джеймсу.

– Сюда, тут травмы, если не хуже! – другой врач был уже рядом с женщиной, прикованной к стене.

– Сара! – крикнула Оливия, но ее подруга не ответила.

– Я о ней позабочусь! – Молодой полицейский принялся отпирать оковы Сары и вытащил у нее ленту изо рта.

– Этот мертв. – Третий врач наклонился над Уорреном Саттером, глядя на дырки от пуль в его стихаре. Белая ткань, пропитавшись кровью, стала теперь темно-красной. Бенц бросил взгляд на врача, который, велев ему отойти в сторону, занялся Джеймсом.

– Отойдите. Господи, мне нужна помощь... мы теряем этого парня!

– Нет, – крикнула Оливия, которая сидела, завернувшись в одеяло. Ей удалось вскочить на ноги, она неровным шагом пересекла комнату. – Нет... Джеймс! – прошептала она и упала на пол. – Пожалуйста... пожалуйста... – У нее полились слезы, когда она прикоснулась к вялой руке священника.

У Бенца внутри все сжалось, когда глаза Джеймса приоткрылись.

– Хорошо относись к Рику. Он хороший человек... ты заслуживаешь, чтобы... чтобы тебя любили... всей душой. – Сейчас Оливия не пыталась скрыть рыдания. – И Бенц... ему... ему нужна... сильная женщина... ты. – Голос Джеймса надломился, затем затих. Кристи испустила горестный крик, эхо от которого разнеслось по промозглой мрачной комнате.

Из глаз Бенца тоже текли слезы. Было слишком поздно.

– О, папа, он не может...

Но врач покачал головой, и Бенц ощутил боль, чувство вины и гнев перемешались в его душе.

– Все кончено, дорогая, – прошептал он, безуспешно пытаясь бороться со слезами и обнимая свою дочь. Дочь Джеймса. Их дочь.

– Но дядя Джеймс...

– Ш-ш. Он сейчас с господом.

– Ты ведь даже не веришь в бога, – сказала она. – Ты сам говорил.

– Я солгал.

– Еще одна бригада «Скорой помощи» едет сюда. – Монтойя дал отбой на сотовом телефоне и внимательно осмотрел комнату, словно видел ее в первый раз. Собак наконец загнали в клетку, но оружие и зеркала, и без того блестящие в красном свете ламп, сверкали еще сильнее от фонариков, которыми пользовались полицейские. – Господи Иисусе.

Бенц, обнимая Кристи, пододвинулся ближе к Оливии. Та опустила взгляд на своего брата и покачала головой. У нее текли слезы, а подбородок подрагивал в безуспешной попытке сдерживать эмоции. Бенц обнял ее свободной рукой.

– Мы справимся с этим. Вместе.

– Я не знаю как.

– Верьте, – ответил он, и это слово затронуло давно забытую струнку, которую он отрицал столько лет. – Джеймс проследил за вами до этого места и вызвал подмогу, – объяснил он. – Он спас вас. – Другой рукой он крепче обнял свою дочь. – И Кристи.

– Но как вы узнали, куда ехать?

– Я поставил «жучка» к нему в дом, в телефон и в машину. – Его признание напомнило ему, как сильно он сомневался в собственном брате, о гневе и ревности, которые он испытывал по отношению к этому доброму, хотя иногда слабому человеку. – Хороший я брат, да? – спросил он, ненавидя свои мрачные подозрения. – Наверное, я никому не доверяю. – Он сосредоточил взгляд на Оливии. – Но я постараюсь измениться. Обещаю.

Вдалеке послышался вой сирен.

– Пойдемте, – сказал Бенц дочери и Оливии, когда вносили мешки для трупов. – Нам пора домой.

– Нет, папа, – возразила Кристи. – Мы должны найти Брайана. Этот... этот подонок где-то его запер!

– Слишком поздно. – Лицо Монтойи было мрачным, словно он постарел на двадцать лет. – Мы его уже нашли в багажнике «Мерседеса».

– С ним все в порядке?..

– Мне очень жаль, Крис, – ответил Монтойя, качая головой.

Кристи задергалась и принялась кричать:

– Нет, нет, нет! – Она замахала крошечными кулачками, но Бенц не отпускал ее. – Он не может быть мертв. Из-за меня. Не-е-ет! – Кристи испустила такой болезненный визг, с громкостью которого не могли сравниваться ни обе собаки, ни сирены приближающихся карет «Скорой помощи». Испытывая чувство вины, Бенц думал, сможет ли Кристи полностью оправиться после стольких потрясений. А Оливия, она сможет? Она заглянула Бенцу в глаза.

– Ш-ш... – сказал он дочери. – Все кончено.

– Это никогда не будет кончено, – истерически всхлипывая, возразила Кристи.

– Ты права. – Он встретился взглядом с Оливией, когда стало казаться, что его дочь наконец взяла себя в руки. Рыдания стихли, хотя ее лицо было перекошено от душевной боли. – Но будет лучше, – пообещал Бенц, хотя и сам как-то не очень верил собственным словам. – Гораздо лучше. Для всех нас. Клянусь богом, что мы все справимся с этим. Так или иначе. А теперь пошли. Пора домой.