Леди Годива, проехавшая верхом, голая, через весь город, чтобы выполнить каприз своего жестокого мужа и отвести его гнев от неповинных горожан, вошла в легенды и была воспета поэтом, сэром Алфредом Теннисоном.

В отличие от Годивы Саманта очень боялась, что ее, облаченную лишь в комбинацию, прижимающую охапку одежды и сумочку к груди, узреют рано встающие ото сна соседи. На ее счастье, даже миссис Килингсворт не проснулась и не вышла на свою обычную утреннюю пробежку, зато на подъездной дорожке у крыльца ее дома торчал, как куст сорняка, знакомый ей автомобиль.

Дэвид Росс собственной персоной расположился в качалке на крыльце и, подперев ладонями подбородок, в упор смотрел, как Саманта приближается, осторожно ступая по гравию, ранящему босые ступни. Его лицо покрывала щетина, а глаза были воспалены от бессонницы и неумеренного употребления алкоголя. Распущенный галстук висел на его шее петлей удавленника, а рубашка и брюки выглядели так, словно он ложился в кровать, не раздеваясь.

– Где ты шаталась, черт побери? – встретил он Саманту вопросом, с трудом встав на ноги из качалки, – Что происходит?

Он окинул недоумевающим взглядом ее более чем легкое одеяние и комок одежды, что она несла в руках вместе с сумочкой.

– Кажется, прошедшая ночь была тревожной?

– Можно сказать и так, – согласилась Саманта, сказав истинную правду.

– Где ты была?

У нее из груди вырвался тягостный вздох. Неужели ей вдобавок ко всему предстоит еще и объяснение с отвергнутым женихом? Она процедила сквозь зубы:

– У друга.

– И он прогнал тебя, даже не дав времени одеться? Ха-ха-ха! Хорошо же ты вела себя там, кошечка, раз тебя полуголой выкинули за дверь.

– Оставим эту тему, – дипломатично заявила Саманта.

– Хорош и твой дружок, – продолжал Росс, и его побелевшее из-за отхлынувшей крови лицо стало выглядеть жутко в сочетании с отросшей черной щетиной. – Почему мой ключ не сработал?

– Потому что я сменила замки. Полиция на этом настаивала.

– Значит, мне вход в твой дом воспрещен? И все это затеяно из-за меня?

– Не глупи, Дэвид, – поморщилась Саманта. – Ты тут лишь шестеренка в жутком механизме, который меня размалывает. Лучше держись от меня подальше.

– Но я хоть могу войти и поговорить?

Ситуация требовала быстрого разрешения. Не торчать же ей на крыльце собственного дома в одной прозрачной комбинации и ждать, когда бывший любовник начнет разбивать стекла. Она извлекла из сумочки ключи и отперла дверь. Они вошли в холл.

– Нам надо поговорить, Саманта. Не по проклятому телефону, а лицом к лицу.

– Вот, мое лицо перед тобой. – Саманта схватила на руки соскучившегося по ней Харона и, казалось, приобрела в нем защитника. – Что скажешь?

– Скажу, что не хочу потерять тебя. Пусть я навязчив, но разве это уж такой большой грех?

Саманту будто ударило электрическим током. Опять это проклятое слово!

– Что ты сказал?!

– Я и ты – мы оба грешны, но разве нельзя простить маленький грех?

«Что с тобой происходит, Саманта? Ты сбилась с курса? Твои рефлексы доведут тебя до сумасшествия. При слове «грех» ты начинаешь подозревать кого угодно и даже искать схожесть интонации в речи безобидного Дэвида. Опомнись! Это всего лишь Дэвид, нормальный, уравновешенный, логически мыслящий мужчина, твой бывший любовник и потенциальный жених, которому ты дала от ворот поворот. А он, естественно, обиделся».

– Уже поздно восстанавливать то, что нами разрушено, – устало сказала она. – Никакие разговоры не помогут.

– Разрушили не мы, а только ты одна. Ты этого хотела.

– Правильно. Все дело во мне. Такой уж у меня вздорный характер. – Саманта была слишком измучена, чтобы вдаваться в споры, да еще в таком виде – растрепанная, полуголая, ноги саднит от беготни босиком.

Словно бы уловив ход ее мыслей, Дэвид задал естественный вопрос:

– А что, туфли твой друг оставил себе как сувенир?

– В таких случаях обычно говорят: «Без комментариев», – отрезала Саманта.

– А где твоя машина? Я заглянул в окошко гаража – ее там нет.

– Лучше бы ты оставил меня в покое, Дэвид, и удалился.

– И не подумаю... Ты в таком состоянии.

– Мое состояние тебя не касается. Мы чужие люди.

– Это ты утверждаешь, а я так не считаю.

«Боже, какой он зануда», – только успела подумать Саманта, как ее слух уловил шум подъезжающей машины. Что-то подсказало ей, а может, она уже стала узнавать этот мягкий звук, что это «Вольво» Тая.

«Блестяще! Этого мне не хватало! Еще один самец, уверенный в своем праве опекать меня», – отрешенно подумала Саманта.

– Кто это? – спросил Дэвид, когда Тай выключил двигатель и наступила тишина, чреватая близкой грозой.

– Вероятно, мой друг. Он опомнился и решил вернуть мне обувь.

– Я думаю, что это не займет много времени. – Взгляд Дэвида, устремленный на Саманту, был стальным, и ей показалось, будто он заколачивает ей гвозди в лицо и делает это с удовольствием. – Не лучше ли поговорить с ним мне, раз ты сбежала от него в такой спешке?

Саманта ужаснулась, представив себе сцену встречи двух своих любовников.

– Ни в коем случае. Прошу тебя, Дэвид, не надо.

Саманта открыла дверь и сначала выбросила наружу Харона, как черную метку, а затем встретила Тая второпях подготовленной фразой:

– Для тебя слово «нет» не существует...

– Не существует, если это касается тебя.

Такой ответ ее никак не устраивал и ничего не объяснял, но при виде Тая ощущения, пережитые совсем недавно в мансарде соседнего дома, напомнили о себе.

«Наверное, женщина моих лет, побывавшая в объятиях столь привлекательного мужчины, уже готова в благодарность ползать перед ним на коленях», – подумала про себя доктор психиатрии, советчица в личных вопросах многих и многих радиослушательниц.

После заготовленной фразы она не знала, что сказать, но, к счастью или к несчастью, ее выручил Дэвид, с агрессивным видом вышедший на крыльцо.

Ей пришлось их знакомить.

– Тай Уиллер – Дэвид Росс. Я знакома с Дэвидом уже бог знает сколько лет, а Тай – тот самый друг, о котором я тебе только что рассказала. Проходите, ребята, располагайтесь.

Пропустив мужчин в дом, Саманта нырнула в смежную с гостиной гардеробную и накинула на комбинацию плащ. Ее наряд выглядел весьма странно, но и ситуация была тоже неординарная.

– Я собираюсь заварить кофе. Если вы оба хотите выпить по чашечке, то скоро получите, но только предупреждаю – никаких разговоров о том, как мне строить свою дальнейшую жизнь.

Она отвернулась и прошла пару шагов, якобы направляясь в кухню, но услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Саманта вышла вслед за мужчинами. Стоя между ними, она переводила взгляд с одного на другого.

Они молчали, но оба полыхали ненавистью. Казалось, атмосфера вокруг сгустилась. Так же молча мужчины направились к своим машинам. Отъезд любовников напоминал разъезд мафиози после провалившейся сходки.

После таких впечатлений стоило хоть немного расслабиться в своей постели. Пара часов сна, душ и облачение в свежую одежду могли бы снять все напряжение прошедшей ночи, если бы странные звуки, доносившиеся из кухни, заново не вспугнули ее. Дом перестал быть уютным местом, ее крепостью и превратился в прибежище призраков... или кого-то поопасней. Ноги ее подгибались, когда она спускалась по лестнице из спальни, а чтобы заглянуть в приоткрытую дверь кухни, ей понадобилось собрать всю свою волю в кулак.

Там жарил яичницу Тай Уиллер, а стол уже был накрыт для завтрака.

– Как ты вошел?

– Открыл дверь ключом, – и, предупреждая все вопросы, пояснил: – Не так уж трудно было залезть в твою сумочку и сделать копию.

– О боже! – Ее пробрала дрожь. – Но зачем?

– Чтобы иметь доступ к твоим архивам. Но сейчас, когда игра пошла в открытую, признаю, что я поступил подло. Слишком подлый способ я выбрал, чтобы расколоть тебя.

– А я оказалась не слишком твердым орешком...

Саманта отвернулась, чтобы он не видел, как слезы вот-вот хлынут у нее из глаз. Она была оскорблена, унижена, растоптана.

– Ты неверно меня поняла...

– А как еще тебя понимать? – с горечью спросила Саманта и сама пожалела, что вообще раскрыла рот. Ей надо было молча влепить ему пощечину.

Но Тай, отведя руку с горячей сковородой, где скворчала аппетитная яичница, влепил ей в губы продолжительный поцелуй.

– Почему ты считаешь, что Анни убили? – спросила Саманта после того, как яичница была скорее проглочена, чем съедена, и физический голод уступил место любопытству.

– Ты уже успела заглянуть в мои записи? – догадался Тай.

– Без комментариев, – с таинственным видом заявила Саманта и отправилась мыть тарелки.

– Ты воровка. Ты забрала мою дискету.

– А ты – лгун, – не осталась в долгу она.

– Мы стоим друг друга.

И они улыбнулись друг другу.

– Я знаю, что ты смотрела мои файлы. Простительная любознательность. Но вряд ли тебе известно, почему я начал копать эту историю. Да, конечно, Анни Сигер попала в такую ситуацию, что ей нельзя было позавидовать, и руки у нее опустились. Она еще начала выпивать с горя. Есть свидетели, что она здорово набралась на паре вечеринок. У нее была жуткая ссора, дошедшая до драки, с Райаном Циммерманом, и речь шла о ее будущем ребенке.

Опять же друзья-приятели это слышали. В ту роковую ночь Анни попросила свою приятельницу Присей подбросить ее до дома. Она еле переставляла ноги и, как утверждает Присей, с трудом повернула ключ в замке и вошла в пустой дом. Матери и отчима там не было. Был зафиксирован ее звонок тебе, Саманта, но ты тоже отсутствовала. Тогда она приняла окончательное решение.

А дальше мы можем только гадать – сколько таблеток снотворного она взяла из материнской аптечки, как их принимала – постепенно или залпом, когда отстучала предсмертное послание на клавиатуре – до или после того, как вскрыла себе вены.

– Зачем задаваться этими вопросами – картина и так ясна.

– Только на первый взгляд, – возразил Тай. – Это самое очевидное, самое простое объяснение случившегося. Но есть детали, выпадающие из общего рисунка. На белом ворсистом ковре остались отпечатки ног большего размера, чем у Анни. А уборщида показала, что днем, после ухода Анни из дома, она тщательно пропылесосила ворс.

– Но в комнату потом входило столько людей! Разве не так?

– Да, разумеется. И врачи «Скорой помощи», и полиция – я в том числе, а до нас – отчим, обнаруживший мертвую падчерицу.

– И?..

– На ковре были обнаружены частички почвы из сада, а на обуви Анни их не было. А ты помнишь, чем она разрезала себе руки?

Саманту бросило в дрожь при воспоминании о газетных репортажах.

– Садовыми ножницами...

– А кто их принес в комнату? Кто-то ходил за ними в сад и потом вручил Анни или...

– Все это только предположения, – покачала головой Саманта.

– А если вспомнить, что Анни не была левшой, но самую большую рану она нанесла себе на правой руке? Не странно ли, что она так начала свой путь к смерти? Подумай.

Саманта опустила голову и задумалась, потом вынесла вердикт:

– Не слишком ли это слабый повод, чтобы писать книгу о замаскированном убийстве? И кому нужна была смерть Анни? Не вижу мотива.

– Мотив в ее неродившемся ребенке.

Это было страшное заявление, и у Саманты, как у любой другой женщины, оно вызвало болезненную реакцию.

– Прости, – сказал Тай, мгновенно поняв, что коснулся слишком натянутой струны. – Но я думаю, что Анни никакими посулами нельзя было заставить избавиться от ребенка, пусть ее приятель на этом и настаивал. Она была католичкой и убежденной противницей абортов. А получилось, что Анни совершила двойной грех – убила и себя, и ребенка.

– Но ты же сам говорил, что ее загнали в тупик? – напомнила Саманта.

– И в тупике не кончают с собой, а борются за жизнь. Анни была молода, полна энергии, добивалась у тебя совета и, наверное, могла получить помощь. Но ниточка оборвалась...

Тай помолчал, прежде чем удивить Саманту новым сообщением:

– Райан Циммерман не был отцом ее ребенка.

– А кто?

– Кто? Я этого не знаю. А вдруг твой «Джон»? И не я ли пробудил его от долгой спячки?