Обстановка в городе становилась все напряженнее. Проверки начинались в десять вечера. Постояльцам кафе «Бретон» повезло, комиссары, прибывшие на рассвете, навестили их первыми. Как бы подтверждая надежду Леонии, что их кто-то охраняет, среди них оказался Лефрон, который посоветовал им остановиться в кафе «Бретон». Хорошо зная цену «людям двора», Роджер шагнул вперед, чтобы обратить на себя внимание Лефрона. Другие комиссары угрожали им дубинками.

— Прошу прощения, — твердо сказал Роджер. — Я хочу поблагодарить гражданина Лефрона за то, что он обратил на меня внимание гражданина Бриссо и порекомендовал мне это место. Нам хорошо здесь, но если это не позволено гражданам…

— А, оружейник из Бретани, — сказал Лефрон, взглянув на Роджера — Нашел ли ты место для мастерской?

— Нет. У меня нет времени искать его. Нам приказали не выходить.

— Да, это правда. Хорошо, когда все закончится, приходи в клуб. Мне кажется, я знаю хорошее место. Он удовлетворенно кивнул Роджеру, подумав, что «эти двое» — хорошие граждане и не находятся под подозрением.

Таким образом, Роджера не тронули. Остальных забрали, несмотря на протесты домовладельца и наличие документов. Один из посыльных проворчал:

— Молодой человек, продавец шерсти, мог бы служить своей стране, не зарабатывая на этом деньги.

Любить деньги больше, чем Францию, было подозрительно. Никто особенно не спорил при аресте, даже сами арестованные. Они думали, что это на несколько часов, пока ответственное лицо не разберется, что это ошибка невежественных комиссаров. Самое худшее, на что они рассчитывали, — это несколько дней заточения, пока законность их документов и бизнеса не будет доказана. Если бы они могли предвидеть последующие события, вряд ли они были так оптимистично настроены.

Однако для Роджера и Леонии проверка имела исключительные результаты. Было доказано, что они друзья жирондистов. Кроме того, укрепились взаимоотношения с домовладельцем и его женой, которые считали, что постояльцам можно верить.

Когда комиссары ушли, домовладелец отвел Роджера в сторону и сказал:

— Ты не бретонец. Почему Лефрон так тебя представил?

Роджер повел плечами, но его правая рука скользнула в карман. Можно ли доверять этому человеку?

— Он заметил мой акцент, а я не хочу признаться, что я англичанин. Я жил в Бретани и в Котэ д'Ор, моя жена из-под Дижона. Сейчас все боятся неприятностей.

— Мое имя Анэ, — сказал домовладелец, показывая, что он хочет познакомиться поближе. — Я согласен с вами. Можете считать, что я ничего не сказал. Я знаю, что вы не бретонец, потому что я сам оттуда, хотя вы постоянно используете местные выражения.

Роджер мысленно отругал себя за то, что использовал выражения Пьера, и незаметно перевел разговор, сказав, что уже поздно и пора спать. Утром мадам Анэ сама приготовила завтрак. Она была парижанкой и не такой наивной, как ее добродушный провинциальный супруг. Она заметила, что ни у Леонии, ни у Роджера нет другой одежды. Это бросало на них тень подозрения, не похоже было, что постояльцы приехали в Париж, собираясь здесь осесть. Однако услышав спокойный ответ Роджера на вопросы мужа, она поняла, что узнать правду проще у его молодой неопытной жены. Тут она глубоко заблуждалась. Вряд ли Леонию можно было поймать на лжи или отсутствии разумных объяснений. В отличие от Роджера ей еще больше нравилась эта игра.

Тем временем мадам Анэ отозвала Леонию в сторону и завела разговор об отсутствии одежды. У Леонии был вид расстроенной женщины и своя жалостная история. Она отвернулась и всхлипнула:

— Роджер обещал все скоро возместить, как только появятся деньги.

— Что ты имеешь в виду? — спросила мадам Анэ.

— У меня все украли. Все мое приданое! Мы собирались пожениться весной, но когда Роджер сказал, что едет в Париж, я не могла не поехать с ним. — Леония казалась очень расстроенной. — Я думаю, хорошо, что он не один в Париже. Кто знает, кого он встретит — женщин, может быть.

Мадам Анэ засмеялась и кивнула:

— Ты поступила мудро. Париж переполнен женщинами, которые ищут мужчин, имеющих солидную торговлю. Но я не поняла…

— Сундуки с одеждой, мои простыни, мои скатерти — все было привязано ремнями позади кареты. Ружья были внутри, вы понимаете, и инструменты Роджера. Однажды мы остановились — о, это ужасно, — Леония снова мелодраматично всхлипнула. — Кто-то перерезал ремни и исчез со всем добром. Все, с чем мы остались, — это несколько вещей в дорожной сумке, которую мы взяли с собой. Я плакала и плакала. Мадам Анэ охотно поддакивала. Она подумала, что надо быть дураками, чтобы оставить свои пожитки, у нее было мнение истинной парижанки о неотесанных провинциалах и она не находила странным, что они могут быть такими глупыми и доверчивыми. Если бы она не следила за своим Гастоном, его бы сотню раз ограбили и обманули. Ей было приятно, что объяснение их подозрительного поведения является таким простым, потому что в душе она была доброй женщиной, просто жизненный опыт сделал ее осторожной, и перевела разговор на приятную тему — стала давать советы новобрачной.

Вскоре после этого домовладелец и его жена вернулись к своим заботам. Время шло к полудню. Роджер и Леония немного отдохнули, но в их комнате было так жарко в полдень, что вскоре они спустились и от скуки спросили, не нужна ли помощь по дому. Кое-что им поручили, и все остались довольны.

Освобождения не последовало до тридцать первого августа. Естественно, что после такого долгого бездействия все ринулись на улицы, как только объявили, что расследование закончилось. Случайные прохожие рассказывали, кого и сколько забрали в их доме. Сначала это всех волновало и подняло дух у тех, кто избежал такой участи. Постепенно Роджер и Леония почувствовали себя неловко и вернулись к себе.

— Заметь, Леония, — сказал Роджер, — мы беседовали примерно с двадцатью хозяевами домов и они рассказали нам еще о семи-восьми пострадавших. Даже если половина всего этого правда, — тысячи людей находятся в тюрьме.

— Что это значит? Роджер, не может быть, чтобы это были шпионы и предатели!

— Нет, но легко можно найти людей, желающих возрождения монархии. Если чернь запугала каждого и даже консервативных депутатов, занимающих все более радикальные позиции, отправили воевать с пруссаками, — Бог знает, какую они могут принести пользу, сражаясь с обученными солдатами. Депутаты, которые пытаются оказывать сопротивление, могут попасть в беду.

— Тогда они увидят, что Франция пала, прежде чем уступят власть, — горько сказала Леония.

— Я так не думаю. Они могут быть фанатиками и даже бесчестными фанатиками, но они не предатели в том смысле, что желают победу Пруссии. Они не могут этого допустить, потому что это приведет к реставрации монархии.

— Но нельзя держать тысячи людей в тюрьме так долго. Нет способа…

— Нет, — согласился Роджер, сжав зубы. — Они должны отпустить их. К чему это приведет, кроме того, что заставит радикалов ненавидеть их все больше и везде доказывать, что они слабое меньшинство, которое может выжить, только если истерия заставит большинство им поклониться, или они должны… Чепуха! Ночные визиты привели к тому, что мои собственные мрачные фантазии заслонили правду. Вероятно, ты права, Леония. Это не запланированная акция, а политическая реакция. Через несколько дней, когда придут хорошие новости с фронта, пленников освободят, и все будет забыто.

К несчастью, на следующий день пришли еще более печальные вести с фронта. Верден окружен. Люди протестовали против жестокого обращения комиссаров. Было созвано собрание, требующее распустить Парижскую Коммуну. Коммуна нанесла ответный удар. Робеспьер обратился с заявлением, подтверждающим законность своих действий, и призвал поддержать организацию, представляющую волю народа.

Чернь в целом поддержала это обращение. Когда же пришли новости о дальнейшем продвижении прусских войск, оказалось, что безумие нарастает. Дантон открыто призвал к уничтожению роялистов, Вергно подстрекал толпу «разрыть могилы наших врагов», Дантон кричал:

— Давайте предадим смерти всех, кто отказывается лично служить или сидит сложа руки!

Роджер приносил новости из клуба, в котором часто бывал. В городе было тихо, но тишина эта была зловещей. Атмосфера, наполненная истерией, молчаливым сопротивлением, в любой момент могла взорваться и вылиться в дикое выступление.

Через день до посетителей кафе дошли слухи о новых арестах. Леония одолжила нитку с иголкой у мадам Анэ и сшила пояс с двумя глубокими карманами, в которых можно было носить под объемными блузами пару маленьких дамских пистолетов. Распустив слегка швы платья, она придумала способ доставать оружие, не снимая рубашки.

Роджер не разрешал ей стрелять, боясь шума, но Леония научилась доставать оружие и прицеливаться и разобралась в механизме пистолетов. Этой ночью Роджер не спрашивал Леонию, можно ли заняться с ней любовью. Он взял ее, как будто в последний раз, и она ответила с таким же неистовством.

Второго сентября прозвучал тревожный бой колокола, и на всех колокольнях и общественных зданиях вывесили черные флаги, свидетельствующие о чрезвычайном положении. Роджер не пошел узнать новости, так как была слишком большая вероятность, что молодого мужчину схватят и отправят в армию. Кафе «Бретон» находилось на улице Капуцинов, рядом с якобинским клубом. Через дверь было видно, что после полудня активность резко возросла. В конце концов Анэ, хорошо знающий членов клуба, пошел за новостями.

Он вернулся с побелевшим лицом:

— Произошел трагический случай. Нескольких монахов, находящихся в мэрии, схватили марсельцы и потащили в Аббайскую тюрьму. На пути туда маньяки призывали толпу убить их.

— Кто такие марсельцы?

— Ты не слышала о них? — Ответом был безмолвный кивок. — Это батальон, — продолжал Анэ. — По крайней мере, они так себя называют. Они пришли с юга и появились в Париже в начале месяца. Они участвовали в штурме Тюильри десятого числа и где бы ни прошли, они таскают уже заряженную пушку. Они не хотят мира или свободы, — горько сказал Анэ, его добродушный рот жестко сжался, — только крови.

Леония бросилась к Роджеру, он обнял ее, бросив многозначительный взгляд на Анэ, и сказал:

— Но им сейчас хватает крови, я надеюсь, они удовлетворены и дадут нам, оставшимся, немного мира.

Он сказал это только для Леонии, лицо Анэ выдавало страх. Несколько часов было тихо, но напряженность не спадала. В сумерках с левого берега реки донеслись странные звуки. Если бы они не были настороже, они бы просто не заметили их или удивились, что бы это могло быть. Роджер и Леония не поняли, что это за монотонный гул, то нарастающий, то затихающий, как ветер. Обоим был знаком шум толпы, где преобладали пронзительные крики и возгласы.

Все это было незнакомо, и возрастающая напряженность Анэ и его жены начала тревожить Роджера.

— Что это? — спросил он.

— Санкюлоты снова на марше. — Мадам Анэ вздохнула. — Гастон, мы будем запирать двери и ставни?

— Бог его знает, — проворчал домовладелец. — Они далеко за рекой. Может быть, они никогда не придут сюда. Давай помолимся.

— Лучше сначала действовать, а потом молиться, — оборвал Роджер. — Если безопасней запереться, то мы ничего не потеряем, если закроемся. Моя жена однажды попала в руки мятежников.

Они посмотрели на Леонию, та сидела тихо, но глаза ее выдавали страх. Анэ покачал головой.

— Поверьте мне. Это не моя лень, а наша безопасность. Если я открою и услужу им, это может вызвать их благосклонность, и они пройдут мимо. Но если я закрою двери, они, вероятнее всего, вломятся и выбросят нас вон. Мы станем врагами, пытаясь спасти себя.

— Я знаю. — Роджер взглянул на Леонию. Он не мог отослать ее, так как узнал еще не все. — Какова вероятность того, что они придут сюда? Анэ пожал плечами:

— Бог его знает. В прошлом здешние клубы — Якобинцев и Фюйлянтов — были друзья черни, и они их не трогали. Те, кто в «Отеле де Виль» и в Кордильерском клубе, могут привести толпу, если кто-нибудь согласится. Но если им придет в голову апеллировать к собранию…

— Это только в нескольких кварталах от нас, — задохнулась Леония.

Мадам Анэ заплакала:

— Вся наша жизнь здесь. Мы слишком стары, чтобы начать все заново.

У Леонии началась истерика. Роджер посмотрел на охваченных ужасом домовладельцев.

— Не будем сидеть сложа руки и ждать, что нас уничтожат. Анэ, у вас есть подвал?

— Там негде спрятаться, — сказал домовладелец, качая головой.

Леония тяжело вздохнула. С нее было достаточно подвалов.

— Я не хочу там прятаться, — перебил Роджер. — Но я думаю, что вам надо поставить туда брэнди и хорошее вино, а также столько мебели, сколько влезет. Если они не напьются, то не начнут все крушить и меньше навредят. Если мы хотим справиться с ними, то должны заполнить пустые полки бутылками с разбавленным вином и виски. Это также снизит вероятность пьяного дебоша.

— У вас есть голова на плечах! — вскричал обрадовано домовладелец.

Мадам Анэ вытерла глаза:

— Да, Гастон, надень рабочую одежду и грязный рваный фартук. Я одену мадам Сантэ как барменшу, а вы, месье, будете нашим швейцаром. Быстрее, сюда, приступайте к работе.

Они быстро сменили одежду. Роджер подумал изменить внешность, чтобы выглядеть как мятежники, это позволит им спасти свою жизнь. Инструменты Роджера, детали и запасные пистолеты спрятали в самом темном углу подвала.

Брэнди и другие крепкие напитки убрали, домовладелец замаскировал их рядами пустых бутылок. Он принес наверх остаток пустых бутылок, и Леония и мадам Анэ стали заполнять их разбавленным вином. Затем убрали лучшее стекло и фарфор и, в конце концов, лишние скамейки и столы. Кафе выглядело удобным и уютным.

— Это спасет Анэ от потерь, — подумал Роджер, перетаскивая стол из угла к двери, ведущей в подвал. Но самым важным было то, что румянец вернулся к Леонии, а затравленный взгляд исчез. С самого начала он стремился к этому и преуспел. Он поборол страх, когда ничего не оставалось делать, только ждать беды. Необходимо действовать, чтобы остановить панику.

Они были так заняты, что не услышали шума приближающейся толпы. Расправившись с двумя дюжинами людей, захваченных в мэрии, подстрекатели орали:

— К кармелиткам!

Там содержались монахи. Из святого, ранее безопасного места слабо доносился шум готовящейся резни. Толпу трудно было остановить.

— Мало! Мы заполним тюрьмы теми, кто убивает ваших жен и детей, пока вы воюете против врага, — кричали лидеры. — Назад в аббатство!

Большинство последовало за ними, но были и такие, кто хотел получить санкции собрания или не хотел, чтобы собрание было обесчещенным, как Парижская Коммуна. Они пересекли мост и Площадь Луи XV, депутаты возглавили их движение.

— Народ, — говорили собранию посланные коммуной комиссары, — хочет отворить двери тюрем.

Собрание не посмело удержать комиссаров, но стражам удалось удержать толпу. Небольшая группа ринулась по улицам у Саль де Менаж, распевая Марсельезу.

Мадам Анэ застыла:

— Они рядом! — Да! Мы готовы! — ответил Анэ.

Он не был трусом, а теперь, имея план действий, взял себя в руки. Роджер взглянул на Леонию, с ней все было в порядке. Она сдвинула шляпу и затемнила волосы маслом. Работая в подвале, они запачкали пылью и паутиной лицо и руки. Леония выглядела обычной служанкой, в ее глазах горел напряженный свет и спокойствие, как тогда, когда она сказала, стоя над трупом Маро: «Я убила его».

Дверь в подвал была закрыта. Они не могли замаскировать ее, но стол с кружками и бутылками был придвинут к ней, создавая впечатление, что дверь никуда не ведет и не используется. Шум криков разрастался. Анэ показался в дверном проеме, как бы любопытствуя. Он слышал, что толпу иногда удается повернуть. Мадам Анэ закричала, чтобы он вернулся, но он попросил ее не вмешиваться.

— Если мы дадим им бутылки с водой и не дадим войти, мы потеряем мало, а создадим впечатление, что мы друзья народа, — мрачно сказал он.

Это была великолепная идея, и все могло пройти гладко. Тем не менее, была и другая сторона. Те, кто считал себя друзьями черни, должны присоединиться к ней, подумал Роджер. Если их попросят сделать это, Анэ и его жена станут возражать, что они останутся в кафе, но для Роджера и Леонии опасней отказаться, чем пойти с ними. Через какое-то время они могут ускользнуть. Крики и пение приближались. Роджер поцеловал Леонию напоследок и предупредил о том, что может случиться.

— Что если нас разлучат? — спросила она со страхом. Роджер не подумал об этом. Он чуть не заставил ее спрятаться в комнате, но если толпа ворвется и найдет ее, она пострадает еще больше, чем от Маро. Вдруг Роджер вспомнил о длинном куске веревки за прилавком. Он схватил веревку и обмотал ее вокруг кисти Леонии, завязывая ее снова и снова и превращая в толстый жгут.

— Если нас потащат наружу, — сказал он, — я привяжу другой конец к своей руке. Веди себя как дурочка. Я что-нибудь придумаю.

Вдруг голос снаружи злобно сказал:

— Что вы там делаете? Вы что, не знаете, что все враги Франции должны быть зарезаны так же, как они убивают нас?

— Я здесь, чтобы служить друзьям Франции, — прокричал Анэ. — Жена, принеси выпить моему другу.

Дрожа, но с улыбкой на лице мадам Анэ вынесла самую дешевую из оловянных кружек, наполовину заполненную вином. Это было принято с восторгом. Никто не потребовал присоединиться к толпе, но сразу же другие руки требовательно потянулись вперед. Анэ стоял у двери, стараясь передавать напитки как можно быстрее и закрывая вход. Роджер надеялся, что они понесут небольшие потери — исчезновение запаса ординарных вин и дешевых кружек. Леония наполняла кружки в баре, а Роджер и мадам Анэ бегали туда-сюда и приносили их.

Однако скоро кружки закончились. Анэ протягивал бутылки с разбавленным вином. Чернь была в хорошем настроении, смеялась и пела, передавая бутылки друг другу, однако бутылки исчезали очень быстро, а после первого отказа настроение толпы могло легко измениться.

— Осталось не более дюжины бутылок, — шепнула мадам Анэ на ухо мужу, протягивая еще две.

Анэ видел, что новые люди заполняют улицу. Он надеялся, что это только часть основной толпы. В любом случае они должны двигаться дальше.

— Где враги Франции? — закричал он. — Вы освежились, а теперь идите и уничтожьте врагов Франции.

— Враги! Враги!

Призыв передавался из уст в уста. Они не напились, но вино воспламенило их.

— Мы выпили вина, — загремел голос. — А сейчас давайте пить кровь.

Началось легкое движение к углу проспекта, это приведет чернь назад в Саль де Менаж, где заседает собрание. Анэ повернулся, чтобы посмотреть на жену, протягивающую еще две бутылки. — Ты послужил нам! — кричал другой голос. — А сейчас иди и послужи Франции.

Домовладельца схватили и вытащили в толпу. Мадам Анэ вскрикнула и выронила бутылки, чтобы удержать мужа. Мужчина схватил ее протянутую руку и потащил. Роджер шагнул вперед, чтобы помочь домовладельцу и его жене, но двое мужчин и женщина прорвались через дверь. Женщина схватила Роджера за руку. Леония рванулась из-за прилавка, вырвалась от мужчин и схватила Роджера. Сзади них прорвались еще двое.

После первых тревожных минут Роджер и Леония поняли, что их не собираются хватать. Мужчины и женщины, окружившие их, грязные, оборванные и дикие, как звери, не хотели им вреда. По правде говоря, Роджер и Леония выглядели не намного лучше их и воспринимались как собратья по несчастью. Те, кто вытащил их наружу, хотели лишь поздравить их с освобождением от долгих лет жестокого притеснения. Они считали, что дарят Роджеру и Леонии драгоценный дар освобождения/

Их толкали, тянули. Роджеру удалось схватить обрывок веревки на запястье Леонии и обмотать вторым концом свою левую руку. Человек сзади заметил это и рванулся вперед.

— Что ты делаешь? — сердито заревел он. — Она из эмигрантов?

— Нет! — выкрикнул Роджер, изображая смех. — Она моя женщина, но она немного дурочка. — Он покрутил у виска, показывая, что она слабоумная. — Если она оторвется от меня или потеряется, она никогда не найдет дорогу домой.

Роджер притянул Леонию к себе и держал ее, пытаясь скрыть веревку. Несколько раз он пытался пересечь улицу, но это было невозможно. Их уносило в толпе, и как только Роджер попытался нырнуть в темноту, из аллеи высыпала новая толпа и присоединилась к ним. Толпа росла и занимала всю улицу.

Время от времени Роджер поглядывал на Леонию.

Было темно, и он не мог ничего прочесть по ее глазам, но она свободно двигалась рядом и даже улыбнулась ему. Он воспринял это как знак ее замечательной отваги. Они встретили другую толпу, слившуюся с той, в которой они были, и это было уже не опасно.

Леония даже получила удовольствие. Хотя Анэ сказал, что чернь желает крови, она не думала об этом. Из-за прилавков она не слышала криков об уничтожении врагов и жажде крови. Она шагала вперед, воодушевленная волнением окружавшей ее толпы, чувствуя себя в безопасности в обнимку с Роджером и зная, что если напор толпы станет разделять их, веревка не даст сделать этого. Она боялась, если бы враждебность толпы была направлена против них. Сейчас страха не было, а что может произойти дальше, она не знала.

— Куда мы идем? — крикнула она, чтобы пересилить шум.

— Хотел бы я знать, — он наклонился ниже. — Мы на улице Риволи, идем на восток. Здесь Тюильри, но его уже разграбили.

Извилистый маршрут толпы озадачил Роджера. Они двинулись по направлению к Саль де Менаж, но потом свернули, почти приблизившись к мосту, ведущему на Версальскую дорогу, а потом снова повернули на восток.

Надежда, что шествие не имело цели, и толпа просто рассосется, сменились страхом, что любой инцидент может разъярить их, и начнутся бессмысленные грабежи и поджоги.

Освободившись от давки, Роджер осознал, что шествие не было случайным, как ему казалось раньше. Он заметил «фланкеров», подстрекающих и вдохновляющих тех, кто их вел, на возгласы которых толпа отвечала грубым ревом одобрения.

— В аббатство! — слышался крик.

Аббатство… Роджер уже слышал это слово и совсем недавно, но не мог вспомнить, когда. Они подошли к ободранным садам Тюильри — неужели это место для митинга? Здесь он снова попытался ускользнуть, когда давление со всех сторон уменьшилось.

— Этим путем!

— В аббатство!

— Через мост!

— Предатели получат свое!

Любое направление было заблокировано чьим-то телом или парой настигающих рук. Один голос, однако, привел Роджера в ужас. Он уже слышался на мосту Понт-Рояль, но Роджер постарался вырваться, так как знал, что такое аббатство и что может сделать там толпа. Аббатство было тюрьмой, и толпа собиралась исполнить свои дикие обещания. Они собирались расправиться с узниками, содержащимися там.

Когда они перешли мост, Роджер предпринял решительную попытку бежать. Он схватил Леонию и рванулся в сторону. Это, однако, позволило оборванцу — подобию человека, единственной целой частью одежды которого была красная революционная кепка, схватить Леонию за руку. Она вскрикнула от неожиданности и оттолкнула оборванца, но дело было сделано. Другие протиснулись между Леонией и Роджером. Веревка не давала им совсем разделиться, но Роджер уже не управлял движениями Леонии. Она попыталась остановиться, чтобы он мог добраться до нее, но чуть не накликала беду.

Толпа мгновенно навалилась, огромная масса людей двигалась на расстоянии шага, и колебания Леонии привели к двум столкновениям стоящих сзади людей. Первого ей удалось избежать, выдернув веревку, которую Роджер комкал в руке, и только то, что они оба были привязаны за запястья, не дало им окончательно потерять друг друга. Второе столкновение чуть не сбило ее с ног, и Леония еще раз вскрикнула, на этот раз от ужаса перед тем, что может случиться, если она упадет.

Она больше не пыталась идти против движения. Раньше или позже, говорила она себе, они остановятся и Роджер снова присоединится к ней. Роджер почти одновременно с ней пришел к такому же заключению и не тянул за веревку. Их несло дальше без сопротивления.

Вдруг шествие замедлилось, и неожиданно Леонию бросило в плотную массу людей. Сейчас ей не угрожала опасность упасть и быть раздавленной, упасть было невозможно. Ее прислонили к грязной спине человека, стоящего впереди. Давление росло, ее лицо прижалось к запачканным вонючим лохмотьям. Леония думала, что задохнется. В отчаянии задержав дыхание, она продвинулась между двумя людьми, тесно прижатыми друг к другу. Но давление сзади росло, новые люди стекались с улиц, чтобы присоединиться к толпе.

Плечи, между которыми была зажата Леония, сдвигались все больше. Леония стала вырываться, понимая, что может произойти, но она ничего не могла предотвратить. Как оливка, зажатая между большим и указательным пальцами, она была распята между двумя плечами и прижата к грязной вонючей спине. Она сопротивлялась долго, как могла, зная, что Роджер сделает все возможное, чтобы приблизиться к ней.

Боль врезающей веревки, в то время как люди давили со всех сторон, удерживала Леонию от паники. Она не чувствовала себя одинокой и беззащитной, несмотря на реальную опасность. Она не могла избежать толчков со всех сторон и испугалась, что веревка лопнет, и они потеряются.

Попытки глотнуть чистый воздух и надежда, что Роджер проберется к ней, не позволили ей осознать, что шум толпы нарастает, возбужденные возгласы, и рев сменяются криками боли и ужаса. Лишь часом позже Леония поняла, что произошло.

Ее снова толкнули. Впереди никого не было и она чуть не упала, получив удар тяжелой дубинкой от мужчины, который управлял толпой. Сначала она ничего не поняла и не почувствовала, кроме боли от удара. Она закричала и зашаталась, пытаясь удержаться на ногах. Роджер бросился к ней и схватил ее в объятия.

Не осознавая, кто держит ее, Леония вскрикнула. Затем повернувшись, она увидела, кто держит ее, и ее глаза скользнули по человеку, толкающему ее в спину ко входу в здание. Она исторгла крик, еще, и еще, прежде чем с трудом отвернулась и прижалась к груди Роджера.

Ступени здания были широкими, блестели от влаги и были красными от крови. На другой стороне лежали раненые, некоторые из них еще шевелились, пока кровь хлестала из ран, нанесенных пиками и саблями. Пока Роджер смотрел на это, не в силах отвести глаз от ужаса, в дверях показалась женщина. Толпа ревела. Женщина остановилась. Вдруг сабля рассекла ей шею и плечо, пика пронзила грудную клетку. Она даже не успела вскрикнуть и упала. Кто-то ринулся вперед и сбросил тело в лежащую груду.

Роджер с трудом удержался от тошноты, осознав, что его толкнули тяжелым предметом. Это был один из агентов коммуны. Он злобно кричал, желая узнать, почему Леония прячет лицо. Счастье, что Роджер не освободил ее. Если бы его руки были свободны, то он действовал бы не думая и бросился на кровавые ряды мясников. Но он слишком боялся, что Леонию схватят, и сдержал свою ярость.

— Она что, жалеет этих предателей, которые зарежут ее и ее детей, если мы первые не расправимся с ними? — вопрошал агент коммуны.

— Она ничего в этом не понимает, — проревел Роджер, сознавая, что с Леонией могут расправиться так же. Он поднял левую руку, показывая веревку, и обратил внимание агента на кисть Леонии. — Она дурочка, — промычал он. — Ей просто страшно. Она ничего не понимает.

— Ты что, тоже дурачок, что привел ее сюда?

— Я не мог иначе, — ответил Роджер. — Я не мог оставить ее в кафе одну, когда меня взяли с собой. Мне лучше всего забрать ее отсюда.

Леония умолкла. Она узнала голос Роджера, когда собралась закричать, но сдержала крик. Агент коммуны огляделся, улицы были запружены людьми.

— Может, это и лучше, но вряд ли это возможно, — проворчал он. Затем кивнул налево. — Идите туда. Когда придет повозка, чтобы забрать тела, идите позади нее.

Это было не лучшее предложение, но Роджер был в таком отчаянии, что согласился бы и на худшее, на все, чтобы только убежать. Он тащил Леонию за собой и стал пробираться сквозь толпу, отражая удары и не обращая внимания на проклятия людей, которым он заслонял обзор. Вскоре сумасшедший рев толпы возрос.

Когда в третий раз кровавая расправа закончилась радостным ревом, Роджер был почти у стены здания, в десяти метрах от перекрестка, куда должны были приехать повозки. Юноша в рваной форме отразил пику, направленную на него, ускользнул от сабельного удара и свалился на груду тел на ступеньках. Другой удар почти свалил его с ног, он падал прямо на Роджера. За ним двое с пиками боролись на груде трупов, агенты Парижской Коммуны приближались с поднятыми дубинками. Роджер не мог больше сдерживаться и отбросил Леонию в сторону. На юном лице была ярость, руки экс-офицер поднял, защищаясь, он не закрывался от ударов.

— Стоп! — закричал Роджер. — Это не предатель и не враг. Я знаю этого человека. Он из моего родного города, честный человек и против своего желания был отправлен в войска капо. — Люди! — кричал он, — это ошибка! Вы будете смотреть, как режут своих?

Агенты коммуны повернулись, подняв дубинки, к Роджеру. Толпа с ревом ринулась вперед.