Хью, поперхнувшись недоверчивым возгласом, застыл на коленях. Он был настолько ошеломлен услышанным, что не только не переспросил женщину, но даже не помог ей подняться, когда она, неловко изогнувшись, попыталась это сделать. Заплаканная служанка подозвала двух женщин, и те, подхватив хозяйку под руку, поставили ее на ноги. Хью, так и не очнувшись от шока, тупо смотрел ей вслед, не пытаясь ни окликнуть, ни остановить ее, и только после того, как леди уже удалилась на изрядное расстояние, он поднялся сам, потирая затекшие колени. Слуги, приободренные, по всей видимости, вежливым обращением молодого рыцаря с их хозяйкой, осмелели настолько, что рискнули приблизиться, желая, вероятно, получше рассмотреть нового властителя замка: содержание бреда сэра Лайонела на смертном одре не составляло, разумеется, для них тайны.

Хью, скользнув по лицам слуг рассеянным взглядом, глубоко вздохнул и поманил пальцем того из них, который оказался ближе.

— Где управляющий? — спросил он.

— Сэр Лайонел сам управлял имением, милорд, — смиренно ответил слуга, явно стараясь произвести хорошее впечатление.

Об этом следовало догадаться, подумал Хью. Хозяин умер, и все лишились почвы под ногами. Поэтому заброшены начатые постройки, поэтому кузнецы спорят, чем им заниматься в первую очередь, челядь бездельничает, а латники вконец, похоже, отбились от рук. Будь тут управляющий, он бы всех их моментально приструнил и держал бы в ежовых рукавицах, не позволяя расслабиться. Но в таком случае, кто подтвердит то, что он, как ему показалось, услышал из уст леди? Он глянул в сторону холла, где в последний раз видел странную леди. Слуги не осмелятся остановить его — он имел возможность убедиться, что им наплевать на хозяйку, но… Сердце Хью екнуло, а руки опустились при одной мысли о том, что снова придется истязать несчастную женщину мучительными для нее расспросами. По правде говоря, леди в тот момент, когда она назвала его Кенорном, привела молодого рыцаря в состояние паники, его охватило страстное желание бросить все так, как есть, и немедленно бежать из замка, вернуться к Одрис…

— Одрис! — воскликнул он громко, осознав вдруг, что нет необходимости в повторной встрече с истеричной леди. Одрис лучше с этим управится, она выспросит у нее все что он жаждет узнать, а сам он между тем сможет оглядеться, расспросить мужчин в замке.

Слуга, который все еще стоял рядом, съежился от страха, когда он повернулся к нему.

— Я не знаю, кто это — Одрис, — прошептал он растерянно. — Смилуйтесь, милорд…

— Это ж надо, так застращать людей! — со злостью подумал Хью, окончательно избавляясь от тех минимальных угрызений совести, которыми терзался при мысли о смерти сэра Лайонела.

— Успокойся, — сказал он перепуганному слуге, — тебя это не касается. От тебя я хочу малость: приготовь покои для меня, моей жены и моего ребенка. Займись этим сам, или, если ты не вправе, передай мое распоряжение тому, кому следует. Да, еще одно — пошли за конюхом, пусть приведет моего коня.

Едва с языка Хью слетели слова о коне, как из толпы наблюдавших за ним слуг выскользнул и опрометью помчался в сторону выхода какой-то парнишка. Хью недоуменно и недоверчиво прошелся взглядом по холлу. Неужели этот замок принадлежит ему? Возвести такую громадину не под силу обычным людям — надо обладать воистину невероятным богатством и могуществом… Хью вспомнил, что дядя так и не сумел найти наемника, который взялся бы защищать его интересы на ристалище. Боялись, вероятно, не только самого сэра Лайонела, но и его влияния, трепетали перед веками укреплявшимся авторитетом старинного рода.

Хью с каждой минутой все глубже и глубже погружался в уныние. Он едва не прыгал от радости, когда узнал, что является наследником Ратссонов, он с готовностью принял вызов сэра Лайонела, потому что победа в поединке давала ему возможность окончательно и бесповоротно вступить в права владения имением, которое он собирался отстроить и перестроить, чтобы было куда привести любимую жену. Здесь же, растерянно глядя на возвышавшиеся вокруг стены, он исступленно жаждал одного-единственного: убраться подальше и никогда больше сюда не возвращаться.

Хью въехал в Тревик в таком смятении чувств, что Фрита, первой заметившая хозяина, приближавшегося к саду, где сидела, забавляясь с сыном, Одрис, метнулась к госпоже и дернула ее за рукав, тыча пальцем в его сторону.

— Хью! — воскликнула Одрис, поспешно передавая ребенка служанке. — Хью, ты ранен? — И, подбежав к мужу спросила: — Что стряслось?

— Я, похоже, хозяин Хьюга, — пробормотал он, невольно содрогаясь.

Одрис, протянув руку, пригнула его голову и коснулась губами его лба — горячки не было.

— Ты хозяин Хью? Хозяин самого себя? Ничего не понимаю.

— Не Хью, а Хьюга, — попытался он объяснить. — А, ну да, это звучит так похоже. Я говорю о замке и имении сэра Лайонела.

— Замок и имение сэра Лайонела? — недоуменно переспросила Одрис. — Как это может быть?

— Сам не знаю, — ответил горестно Хью. — Быть может, леди просто-напросто спятила, но…

— Какая леди? — спросила Одрис. — Я думала, ты ездил, чтобы повидаться с сэром Лайонелом?

— Он умер, упокой, Господи, его душу, — голос рыцаря дрогнул при последних словах; Хью вздохнул с облегчением, когда осознал, что его отношение к сэру Лайонелу не претерпело особых изменений после смерти недруга. — А леди?.. Поверь, я даже не знаю, кто она такая… Она так и не назвала своего имени и настолько странно себя вела, что я забыл спросить…

Он снова взглянул на жену изумленно и растерянно.

— Слезай, — сказала Одрис, пытаясь хоть ненадолго отвлечь мужа от темы разговора. — Фрита поможет тебе снять кольчугу. Затем давай сядем, и ты мне расскажешь все по порядку. Быть может…

— Нет, погоди, — прервал он жену на полуслове, когда та уже поворачивалась к служанке, чтобы взять из ее рук ребенка. Одрис вновь обратила к мужу озабоченное лицо. — Я не собираюсь снимать кольчугу, — пояснил Хью. — Слуги в замке готовят для нас покои. — Он протянул ей руку: — Прости, милая. Я как-то не подумал, что ты, быть может, слишком устала, чтобы ехать дальше. А я… Я должен узнать, Одрис…

— Я вовсе не чувствую себя уставшей, дорогой, — заверила она, лихорадочно обдумывая услышанное. Сэр Лайонел мертв — это не подлежит сомнениям. Но может ли Хью оказаться его наследником, как оказался наследником Ральфа? Маргарет Ратссон была ему матерью, но Лайонел Хьюг никак не мог претендовать на отцовство. В лесу растут травы, отвар из которых способен заставить человека видеть и слышать то, чего не было на самом деле, и отправить на тот свет.

— Ты там ничего, надеюсь, не ел и не пил? — спросила она, испытующе касаясь руки мужа.

— Ел и пил? О чем ты? Я и присесть не успел — едва десяток шагов ступил от порога. А почему… — Тут Хью понял, к чему она ведет, и улыбнулся. — О яде и речи быть не может, дорогая, нам в Хьюге бояться нечего. Ты же сама понимаешь, будь там что-то не так, я костьми лег бы, но не стал бы рисковать тобой и Эриком. Ты не видела тех людей. Среди них нет ни единого, за исключением леди, пожалуй, да и то я сильно сомневаюсь в этом, который горел бы желанием отомстить за сэра Лайонела. Они боялись его, ненавидели, быть может, а сейчас пребывают в такой растерянности, что… Да они просто жаждут, чтобы им хоть что-нибудь приказали, и будут повиноваться мне беспрекословно.

Одрис кивнула головой в знак согласия, ее плотно сжатые губы расслабились и сложились в привычную ласковую улыбку. Лицо Хью не казалось ни бледным, ни излишне раскрасневшимся, руки были сухими и теплыми, дыхание ровным, глаза чистыми, вот разве взгляд их — растерянный и озабоченный — беспокоил ее поначалу, но и эти болезненные симптомы исчезли, стоило ему заговорить. Хью очень волновался, когда говорил о «леди», она-то и заявила ему, что он — владелец замка. Быть может, бедняжка давно уже не в себе, а может, тронулась умом уже после смерти сэра Лайонела, думала Одрис, в любом случае лучше ей, а не Хью, иметь с ней дело.

— Поезжай, собери латников, — сказала она. — А я пойду и упакую то немногое, что успела уже распаковать.

В конце концов она поручила Фрите заниматься поклажей, а сама позвала жену бейлифа, с которой вместе отправилась в сарай, где хранились сухие травы. Травы оказались старыми и пересушенными, но она отобрала и сложила в холщовый мешок ромашку, болиголов, ивовую кору и несколько других лекарственных растений, чаще всего использовавшихся ею для приготовления снадобий.

Однако, выспросив по дороге в Хьюг у мужа все подробности приключившегося с ним в замке, Одрис начала подозревать, что за бредовым лепетом полоумной женщины, настаивавшей на том, что замок принадлежит Хью, может скрываться нечто очень серьезное. Она тем более укрепилась Б этих подозрениях, когда, спешившись во внутреннем дворе замка, увидела, как засуетилась вокруг мужа челядь. Того и гляди, подумала она, и впрямь заставят его поверить, что он их хозяин.

Лишь один-единственный неприятный инцидент несколько омрачил столь радушный прием. Когда Одрис перехватила пробегавшего мимо слугу и, лучезарно улыбаясь, в своей обычной манере, вежливо попросила его позаботиться о хворосте для камина, тот буркнул: — Позже, — и пренебрежительно повернулся к ней спиной. Хью мгновенно подскочил к наглецу и так двинул его кулаком, что тот улетел чуть ли не к противоположной стене холла, хотя до нее было не менее двадцати футов.

— Слово моей жены — закон для вас! — взревел взбешенный рыцарь. — Как и мое — для вас нет разницы! Падите ниц и целуйте ей ноги! И если она прикажет вам сунуть руку в огонь, вы подчинитесь приказу, или я сотворю с вами такое, что вам небо в овчинку покажется…

Из уст толпившейся в холле перепуганной челяди вырвался жалобный стон, слуги и служанки рухнули наземь и безропотно поползли к ногам Одрис, пресмыкаясь в пыли. Она положила руку на плечо мужа. Плечо дрожало. Одрис едва смогла бы сказать, что ее больше уязвило и расстроило: вспыльчивость мужа или грубость слуги: никто, кроме кузенов в детстве, никогда не обращался с ней грубо, но она вспомнила, с каким негодованием и брезгливостью рассказывал Хью о безучастности, с которой челядь относилась к леди, как они трусливо отсиживались по углам, не делая и слабой попытки заступиться за хозяйку или помочь ей, когда она упала в обморок. Эмоциональный взрыв Хью был естественной реакцией и на недостойное поведение слуг, и на его собственные растерянность и смятение.

Одрис не сомневалась, что не пройдет и пары секунд, как он смягчится, позволит им подняться с колен и участливо склонится над человеком, пострадавшим от его руки, поэтому сжала крепче плечо мужа, приподнялась на носки и шепнула ему на ухо:

— Оставь, пусть поползают. Таких только страхом и можно пронять. Если они наши, лучше уж сразу научить их уму-разуму.

Но сама, не сдержавшись, тут же содрогнулась от омерзения.

— Остановитесь! — резко и громко приказала она. — Вы не достойны касаться и праха у моих ног! — Все замерли в испуганном ожидании, подобострастно прижимаясь к полу. — Поднимайтесь! — последовал следующий приказ. — И помогите своему приятелю. И кто-нибудь из вас, принесите же, наконец, хворост и разожгите камин.

— Где покои, которые я вам велел приготовить для моей супруги? — строго спросил Хью.

Один из слуг потупил взор и боязливо шагнул вперед. Хью узнал в нем человека, с которым разговаривал во время первого посещения замка.

— Покои миледи готовы, милорд — запинаясь, пробормотал он.

— Прекрасно, — спокойно сказала Одрис. — Где они?

Слуга кивнул одной из стоявших поодаль женщин, та поспешила к лестнице и остановилась на нижних ее ступеньках, робко поглядывая в сторону грозной госпожи:

— Прошу следовать за мной, миледи. Ваши покои на третьем этаже.

В том, что женские покои располагались в целях безопасности на верхних этажах, не было ничего необычного, но Хью насторожился. Одрис, заметив это, вновь улыбнулась мужу и успокаивающе тронула его за руку.

— Если сочтешь, что нет прямой угрозы нападения, сними доспехи — Морель поможет с застежками. А я познакомлюсь с этой таинственной леди и попытаюсь узнать, что она имела в виду, когда утверждала, что замок — твой.

— Если она не в себе, это добром не кончится, — нерешительно запротестовал он. — Леди так странно на меня смотрела, когда называла Кенорном, что боюсь: стоит ей узнать, что ты — моя жена, то она немедленно на тебя набросится.

— Успокойся, все обойдется, — заверила его Одрис. — Если что, Фрита защитит, да и служанка, я думаю, хотя бы из боязни твоей мести.

Хью проводил Одрис взглядом, ее легкая грациозная походка нимало не изменилась от того, что она несла на руках Эрика — а тот был далеко не перышком; родившись на радость родителям крепким и сильным, он с каждым днем уверенно набирал вес и размеры. Хью досадливо поморщился, подумав о том, что слишком уж легко позволил себя уговорить. Одрис ничего не боится, думал он, только потому, что ей еще не представилось, к счастью, случая испытать подлинный страх. Но на Фриту можно положиться, да и служанка не станет стоять, сложа руки, она помнит, чего стоило одному из ее приятелей одно-единственное грубое слово.

Успокоившись в отношении Одрис, Хью тем не менее не спешил окликать Мореля, который как раз в этот момент втащил в холл тюки и свертки с пеленками, сменной одеждой Одрис и прочими носильными вещами. Хью попросил, чтобы тот помог ему сбросить доспехи, как советовала супруга. Его душа по-прежнему терзалась смутной тревогой, и он, приказав слуге остаться с вещами в холле на тот случай, если хозяйке потребуется помощь или услуги, направился во двор, чтобы проследить за тем, как и где разместились ратссонские латники.

Хью прихватил с собой в замок крепкий эскорт — два десятка латников, поскольку всерьез озабочен был слухами, дошедшими до Ратссона за неделю до того, как они отправились в путь, якобы король Дэвид осадил Норхемский замок. Ходили упорные слухи о том, что отдельные отряды шотландцев бесчинствуют в окрестностях Чиллингема. Было это, правда, намного севернее и восточнее, а они с Одрис направлялись на юг и запад, но Хью не исключал возможности того, что ненароком напорется на разведывательный отряд неприятеля, посланный, скажем, по Джедуотер к Рид, да и разбойнички, затаившиеся было в своих берлогах в Ридсдейле, судя по тем же слухам, заметно оживились и осмелели с приходом шотландцев.

Спустившись во внутренний двор замка и не найдя там своих людей, Хью изрядно струхнул, но тут же успокоился, когда увидел преданного ему ветерана, выполнявшего обязанности капитана отряда в этой поездке. Тот выглянул из конюшни и, услышав окрик хозяина, немедленно поспешил к нему.

— Милорд, — сказал он, — тут, считайте, пусто.

— Пусто? — переспросил Хью, оглядываясь по сторонам. Из кузницы доносился лязг железа и грохот молотков, по двору озабоченно суетились слуги, изображая некую бурную деятельность. Хью подозревал, что в суете этой не было особой необходимости: перепуганная челядь просто, видимо, пускала пыль в глаза, стараясь показать себя с возможно лучшей стороны новому и грозному хозяину, но не хотел забивать себе голову еще и этими проблемами.

— Да, милорд, пусто, — повторил Луи Барбеденуа. — В стойлах стоит пара неплохих жеребцов — боевые, но изрядно отяжелевшие от безделья кони, их, судя по всему, давно не седлали, и пара дамских верховых лошадей — обе толстые, словно бочки. Стойла рассчитаны на гораздо большее количество лошадей, но конюх сказал, что всех их увели латники, которые еще по весне сбежали из замка, чтобы поискать пристанища в ином месте. В гарнизоне осталось не более десятка полтора человек.

— Ты хочешь сказать, что в замке сейчас не более пятнадцати латников? — изумленно воскликнул Хью.

— Да, так сказал конюх, — подтвердил Луи, усердно кивая головой для пущей убедительности. — Да и те остались лишь потому, что стары и немощны и не могут рассчитывать на что-либо лучшее у других хозяев.

— Понятно, — губы Хью дрогнули и перекосились в болезненной гримасе. — Лайонел умер, так и не заплатив им за службу, а они не пожелали больше служить задаром или побоялись, что новый хозяин выгонит их взашей… Надо полагать, все они были не из местных?

— Этого я не знаю, милорд, — ответил Луи. — Мне как-то и в голову не пришло об этом спрашивать.

— Весьма характерно для Луи, — думал Хью, он ведь и сам из фламандских наемников. По одному ему ведомым причинам он решил остаться в Англии и нанялся к Хью на обычный срок — год и день. Приглядевшись к ветерану, Хью понял, что может на него положиться — седоусого латника, подрастерявшего молодецкий пыл в бесчисленных битвах, вполне устраивала служба у хозяина, не рвавшегося воевать, но, с другой стороны, фламандец был опытнейшим рубакой и непревзойденным лучником и обладал вдобавок твердым характером: лучшего капитана для небольшого отряда и лучшего наставника для новобранцев из местных йоменских недорослей не стоило и желать.

— Ладно, — сказал рыцарь. — Я сам поговорю с теми, кто остался. Насколько я понимаю, хоть одно хорошо — с жильем у наших парней проблем нет.

— Ни малейших, милорд. — Луи кивнул головой в сторону приземистого и длинного каменного строения, притулившегося к стене внутреннего двора. — Новенькая казарма — пустая, хоть шаром покати. Я ждал только вашего разрешения запустить в нее своих орлов.

— Пустая, говоришь? — удивился Хью. — А где же те латники, которые остались?

— Они переселились в караулку, поближе к крепостным воротам, — одобрительно хмыкнул Луи. — Их капитан — старик, конечно, как и все они, но дело знает. В караулке хватает места для всех его людей, и ворота под постоянным наблюдением.

— Верно, — согласился Хью. — Ладно, зови парней, пусть устраиваются в казарме. Только пошли пару-другую человек, пусть помогут поднять мост и опустить решетку. А я отправлюсь в караулку и переброшусь парой слов. Прикажи, кстати, конюху оседлать и привести одного из жеребцов сэра Лайонела.

— Может и мне с вами поехать, милорд? — спросил Луи.

— Не стоит, — улыбнулся Хью. — Не думаю, что латники Хьюга горят желанием отомстить за своего бывшего хозяина, а я хотел бы с глазу на глаз побеседовать с одним из них. Но надо держать ухо востро: если весть о смерти сэра Лайонела достигла ушей шотландцев, которые крутятся под Чиллингемом, они мигом заявятся, чтобы ограбить бесхозное имение.

Луи нахмурился.

— Удержим ли мы замок с тремя с половиной десятками латников? Стены крепкие, но…

— И пытаться не станем, — согласился с ним Хью. — В том, конечно, случае, если нагрянут целой армией, а вот заманивать мерзавцев открытыми воротами и опущенным подъемным мостом не стоит в любом случае. На терпеливую осаду способны только их регулярные войска, терпеливость, сам знаешь, не числится в списке добродетелей наших северных соседей. Банда помельче, наткнувшись на запертые ворота, поорет, покрутится под стенами и умчится дальше — искать более легкую добычу. Это не более чем предосторожность, дружище. Я не жду особых неприятностей.

— Да, милорд. Только…

Отзвук цоканья копыт по булыжной мостовой заставил Луи внезапно замолчать и обернуться. И он, и его собеседник опешили, когда увидели конюха, выводившего из конюшни дюжего вороного жеребца, на спине которого уже красовалось потертое боевое седло. Хью не знал, что делать: плакать или смеяться. Несомненно, их подслушивали все, кому только было не лень, и конюх слышал, как он говорил с Луи о лошади. Стремление челяди услужить во что бы то ни стало могло бы показаться забавным, если бы не напомнило о том, о чем он старался вовсе не думать. Хью вздохнул. Быть может, слуги видят в нем хозяина только потому, что поверили словам странной леди, но в таком случае они вовсе не считают ее сумасшедшей, как бы пренебрежительно к ней ни относились… А если она в своем уме… Нет, этого просто-напросто быть не может… Он никак не может быть наследником Хьюгов. Заколдованный круг. Лучше выбросить это из головы, хотя бы на время. Ибо разочарование будет намного более горьким, если он, свыкнувшись с мыслью, что замок принадлежит ему, убедится в обратном.

Отпустив Луи кивком головы и благосклонно кивнув конюху, Хью сел в седло и тронул поводья, направляя коня к мосту, перекинутому через внутренний ров. Проезжая по внутреннему двору, он пригляделся к нему внимательнее и обнаружил кое-что, ускользнувшее от его взгляда ранее. Пустой учебный плац казался давным-давно заброшенным, на выгоне для боевых коней росла густая и высокая трава, сорной травой зарос и весь двор, зеленела она и под дверьми многих построек. На стенах тем не менее стояли люди — мало, но достаточно, для того чтобы замок не казался беззащитным. Он спешился рядом с караульным помещением, и преклонных лет латник, наблюдавший, видимо, за ним из двери, немедленно вышел наружу и склонился в глубоком поклоне.

— Меня зовут Одард, милорд, я капитан здешней стражи. Вы…

— Сколько у тебя латников, Одард? — поспешно перебил его Хью, опасавшийся вопроса, на который не смог бы ответить: новый ли он хозяин?

— Пятнадцать, милорд, я шестнадцатый.

Столь прямой и откровенный ответ не дали бы человеку, абсолютно постороннему, и это воскресило в душе Хью все ту же смесь надежд и сомнений. И вновь он постарался побыстрее от них избавиться; как бы там ни было, он поступит, как подобает благородному рыцарю. Кому бы ни принадлежал замок, его святая обязанность, коль уж он сюда попал, наилучшим образом организовать его оборону от возможного нападения противника.

— Луи — мой капитан — беседовал с тобой. Ты сказал ему, что остальные латники покинули замок.

— Хозяин отдал Богу душу, а леди сказала, что у нее нет права платить им, — ответил Одард, хмуря брови. — И нам никто не платит, милорд, но большинство из нас служат в Хьюге с незапамятных времен, у нас тут семьи…

— Я прослежу, чтобы вам выдали жалованье, так или иначе, но свое вы получите, — не задумываясь, сказал Хью.

Хоть это хорошо, подумал он, какой бы ни была причина, но они исправно служат.

Глаза Одарда радостно сверкнули, из уст вырвался вздох облегчения.

— Спасибо, милорд. И вы…

Но Хью тем более не собирался теперь упускать инициативу в разговоре. Посулив то, на что, возможно, вовсе не имел права, он боялся следующего, вполне естественного вопроса: каким образом и когда он выполнит обещание, поэтому мгновенно спросил еще что-то об уехавших латниках, затем о том, есть ли в округе близ замка мужчины, способные взять в руки оружие, и можно ли таковых привлечь к обороне замка в случае нужды. Хью спрашивал скорее для того, чтобы предвосхитить нежелательные расспросы, чем получить информацию. Как раз в тот момент, когда Одард терпеливо втолковывал ему то, что он и сам прекрасно знал, что местные йомены, как и все прочие нортумбрийские фермеры, не расстаются с луками и стрелами и, коль уж прижмет, станут на стены, с одной из этих самых стен донеслась нежданная весть: с севера к воротам замка скачет во весь опор одинокий всадник. Одард помрачнел, и Хью бросил ему торопливо:

— Мне это не нравится. Подними-ка по тревоге полдюжины своих латников.

Одард беспрекословно повиновался, чем доставил молодому рыцарю пищу для новых размышлений: что стоит за этим странным для столь опытного воина послушанием — уважение к новому хозяину или те же, что и у него, опасения относительно грядущих испытаний? "Не накликал ли я беду на свою голову, когда ляпнул Луи о том, что шотландцы, рыщущие вокруг Чиллингема, с цепи сорвутся, когда услышат о бесхозном имении? " — сокрушенно подумал Хью, спеша к воротам.

Одард уже поднял людей, но те еще седлали коней, когда по подъемному мосту прогрохотали копыта, и во двор ворвался всадник, выкрикивая во весь голос его, Хью, имя. Удивляться этому было некогда, он инстинктивно откликнулся и столь же инстинктивно поймал за уздечку лошадь, которая, пронзительно заржав, попыталась стать на дыбы. Огромный жеребец дернулся еще раз, но, чувствуя твердую руку, успокоился, и Хью только после этого заметил, что с его взмыленного крупа стекает струйками не только пот, но и кровь.

— Милорд! — воскликнул незнакомец, неуклюже сползая с коня. — Шотландцы! Не прошло и часа после вашего отъезда, как они обрушились на Тревик! Мы дали им отпор, а потом меня и еще пятерых латников отправили предупредить вас и людей в Белей. В Белей мы опоздали. Деревня горит и… Думаю, они уже прорвались во внешний двор замка. Я видел дым… Милорд, они жгут все подряд и убивают всех, кто попадется им на пути. Жгут и убивают!

Гонец покачнулся, Хью подхватил его, удерживая от падения, и только тогда увидел, что из спины несчастного торчит древко стрелы. Рыцарь повернул голову и крикнул:

— Одард, шли гонцов, пусть предупредят всех фермеров и вилланов в округе. Вышли лазутчиков — из тех, что в лесу не заблудятся и не раз баловались охотой, пусть разнюхают, чем занимаются сейчас эти чертовы шотландцы. Сзывайте крестьян в Хыог, пусть гонят с собой скот, волокут добро и припасы — столько, сколько смогут дотащить. Когда разошлешь гонцов, снова подними мост и опусти решетку. Я выставлю своих людей на стены в помощь твоим ветеранам.

Гонец все еще висел у него на руках, и он, склонившись над ним, тихо сказал:

— Молодчина. Успел вовремя. Ты сможешь сам доехать до башни, если я подсажу тебя на лошадь и дам человека в подмогу? Или, если хочешь, я сам отнесу тебя на руках? Леди Одрис вытащит стрелу, и тебе станет легче.

— Я смогу ехать, — пробормотал раненый. — Кость похоже, не задета, я только не мог…

Хью не слушал его до конца, поскольку уже принял решение. Он осторожно перехватил гонца поудобнее, вскинул его в седло и, подозвав нетерпеливым кивком одного из слуг, сунул ему в руки поводья и приказал сопровождать раненного до самой башни. Проводив взглядом удалявшуюся процессию, он прыгнул в седло и прямо с места бросил вороного в карьер. Оказавшись во внутреннем дворе, рыцарь спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и поспешил к башне, на ходу отдавая приказы семенившему рядом Луи. Капитан, выслушав хозяина, кивнул головой в знак того, что все понял правильно, и свернул к казарме, чтобы поднять на ноги тех из своих людей, которые расположились уже на отдых. Хью взбежал по ступенькам, ворвался в холл и, не обращая внимания на слуг, перепуганных его внезапным вторжением, помчался вверх по лестнице к женским покоям, выкрикивая во весь голос имя жены.

* * *

Когда Одрис сказала Хью, что, по ее мнению бояться нечего, она нимало не кривила душой. Правда, молодая женщина взяла из рук служанки Эрика и обернула тельце сына плотным покрывалом, но сделала это с одной-единственной целью: чтобы успокоить мужа, а не потому, что опасалась вероломного нападения. И оказалась права. Переступив порог указанных ей покоев, она нашла в них только двух женщин: заплаканную, вконец отчаявшуюся леди, неприкаянно горбившуюся на колченогом стуле посреди комнаты, и дрожавшую от страха пожилую служанку, за которую та цеплялась из последних, видимо, сил. Вокруг них валялись в живописном беспорядке белье, платья, верхняя одежда и прочие предметы дамского туалета. Одрис остолбенела от ужаса, и из ее уст вырвался страдальческий стон. Слуги изгоняли несчастную женщину из собственной спальни, чтобы поселить в ней супругу нового хозяина. Она протянула Эрика Фрите и, метнувшись вперед, упала на колени рядом с таинственной страдалицей.

— Что вы сделаете со мной? — простонала леди.

— Прежде всего попрошу вашего прощения, — мягко ответила Одрис. — Заверяю вас, мадам, моему мужу и в голову не могло прийти, что с вами обойдутся столь оскорбительно и жестоко. Сэр Хью всего лишь попросил слуг подготовить для нас покои. Конечно же, он имел в виду одну из пустующих комнат, а не вашу спальню.

Карие глаза, затуманенные многолетним страданием, широко распахнулись.

— Кенорн — ваш муж?!

Одрис почувствовала, как у нее мурашки пробежали по телу, но храбро улыбнулась и ответила:

— Моего мужа зовут Хью. Кенорн мертв.

— Ах, да, он говорил мне то же самое.

Тонкие пальцы, судорожно цеплявшиеся за плечо служанки, нерешительно дрогнули, леди подняла руку и тщательно вытерла краешком рукава струившиеся по щекам слезы. И тут же спокойно сказала:

— Я не сумасшедшая. Это так, мимолетная слабость. Такое сходство… Я собиралась обручиться с Кенорном, но после… затем старик вынудил меня выйти замуж за Лайонела. Я не хотела этого, но, поскольку знала… — ее голос сорвался, и она вновь расплакалась, терзая дрожавшими руками острые колени.

— Как вас зовут, мадам? — поспешно спросила Одрис, надеясь сменить тему разговора, прежде чем собеседница вновь разразится истерическими рыданиями.

— Как зовут? — машинально повторила леди, но вопрос явно отвлек ее, и она продолжала. — Мод. Меня зовут Мод, хотя Лайонел предпочитал звать меня на старинный лад Молд. — По ее телу пробежала дрожь: — Я терпеть этого не могла, но он не обращал внимания.

— Меня зовут Одрис, миледи Мод, — сказала молодая женщина. — И давайте-ка мы вместе с вами наведем порядок в вашей спальне.

— Но ваш супруг… — прошептала леди Мод. — Ваш супруг приказал…

— Хью не приказывал ничего подобного, — досадливо поморщилась Одрис и, ласково погладив руку женщины, продолжала. — Это не более чем глупое недоразумение. Слуги не поняли, что он хотел им сказать. Вы должны мне поверить. И должны поверить, что Хью не желает вам зла и сделает все возможное, чтобы защитить вас…

— Нет! — воскликнула леди Мод. — Нет! Он должен меня ненавидеть! Вы не понимаете! Он имеет полное право винить нас — меня и Лайонела… Мы взяли на душу тяжкий грех. Мы… Я…

Она захлебнулась слезами, и Одрис крепко обняла ее, пытаясь утешить, но доброта и отзывчивость молодой женщины лишь усугубляли, казалось, страдания леди Мод. Осознав это, Одрис заняла исходную позицию — опустилась на колени — и ограничилась тем, что ласково погладила в последний раз плечо несчастной женщины.

Не страхом, похоже, она терзается, — подумала Одрис, а чем-то гораздо более серьезным. Пытаться утешать ее теперь — только обострять мучения. Теперь ей нужнее забыться и отдохнуть. Успокоится, позже исповедуется, и ей станет легче.

— Успокой ее, если сможешь, — сказала Одрис пожилой служанке, которая уже перестала дрожать и смотрела на нее с благодарным изумлением. — Я приготовлю снадобье, которое усыпит ее и подкрепит силы.

Она поднялась с колен и отправилась на розыски служанок, которые, как и ранее, предпочитали держаться от леди Мод на возможно большем расстоянии. В конце концов Одрис нашла их шушукающимися в укромном уголке. Когда она подошла ближе, все почтительно встали; была среди них и та служанка, которая сопровождала ее к леди Мод.

Одрис выяснила, какая из служанок несла ответственность за кладовые, и, задав ей несколько вопросов, отправила ее за медом и свежеприготовленными отварами из ивовой коры, ромашки, болиголова и дурмана. Вторую служанку она послала постелить заново постель леди Мод и привести, насколько это окажется возможным, ее спальню в порядок.

Когда первая из служанок вернулась, Одрис приготовила снадобье: наполнила кубок отваром из ивовой коры, добавила в него изрядную порцию отвара ромашки, немного отвара болиголова (им она всегда пользовалась очень осторожно, ибо слишком большая доза могла оказаться смертельной для больного) и несколько капель отвара дурмана, который был великолепным укрепляющим средством, но при передозировке вызывал у пациентов бредовые видения. Растворив в получившейся смеси капельку меда, чтобы перебить горьковатый привкус большинства компонентов, Одрис протянула кубок леди Мод. Молодая женщина предполагала, что она откажется пить то, что для нее приготовили, но леди, ни секунды не колеблясь, приняла кубок из ее рук и осушила его несколькими глотками.

Гораздо сложнее оказалось уговорить ее лечь в постель, и Одрис поняла, что леди Мод считает изгнание из собственной спальни заслуженной карой и буквально жаждет пострадать от руки Хью. Оказавшись в столь затруднительном положении, Одрис чуть было не пришла в отчаяние. Ей меньше всего хотелось причинять леди Мод новые страдания, но не могла же она оставить ее сидеть на стуле посреди комнаты, заваленной дамскими причиндалами. Как раз в тот момент, когда она лихорадочно обдумывала альтернативу — что же делать: настоять на том, чтобы леди отправилась в свою постель, или отвести ее вниз, в холл, и приказать слугам подыскать и подготовить для нее новое место, лестница содрогнулась под тяжелым топотом, и она услышала громкий и встревоженный голос мужа, повторявший ее имя.

— Что случилось? — воскликнула она, выбегая ему навстречу.

— Шотландцы, — прохрипел Хью, заключая ее в объятия. — Напали на Тревик и были отбиты, но в Белей, судя по всему, эти мерзавцы застали людей врасплох. Они сожгли селение и, похоже, прорвались во внешний двор замка — так во всяком случае считает гонец из Тревика, которому показалось, что он видел, как горели сараи.

Одрис озабоченно посмотрела на него и спросила:

— Что прикажешь делать, милорд? Можем ли мы, женщины, помочь в обороне замка?

— Только не ты, любимая, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях и пытаясь хоть таким образом выразить благодарность за хладнокровие, с которым она восприняла ужасную весть, хотя нимало не сомневался, что подобного рода флегматичность можно было объяснить лишь неведением относительно всех возможных последствий этой вести. — Я до сих пор еще не знаю толком, с чем мы имеем дело. Я выслал гонцов — скликать крестьян в замок и лазутчиков — проследить за шотландцами. Решу, что делать, когда выслушаю их донесения. Кстати, гонец, который примчался в замок, чтобы поднять тревогу, серьезно ранен. Не могла бы ты… — он внезапно осекся. Одрис была сведуща в травах. Он не раз видел, как она пользовала ими слуг и крестьян, даже дядю, когда тот серьезно заболел, но тут речь шла о ранах, а это ведь совсем иное дело.

Но Одрис, решив, что муж отвлекся, поскольку вспомнил о чем-то ином, более в ту минуту важном, уже махала рукой, подзывая служанку, ответственную за травы. Убедившись, что служанка правильно поняла ее знаки, она спокойно ответила:

— Хорошо, я немедленно спущусь вниз и посмотрю, что можно будет сделать. А ты ступай и делай то, что сочтешь необходимым, Хью. Не бойся за меня. Война — мужское занятие, но и я знакома с ней не понаслышке. В Джернейв не ступала нога недруга, но он не раз и не два попадал в осаду. Иди же, дорогой. Присмотри за своими людьми.

Хью, радуясь тому, что избежал опрометчивых обещаний, которых не сумел бы выполнить, и лелея в душе надежду, что жена останется возможно дольше в неведении относительно мизерности сил защитников замка, повернулся и направился к выходу из комнаты. Едва успела Одрис обменяться несколькими словами со служанкой, в разговор вмешалась леди Мод, которая поднялась со стула сразу же после того, как Хью исчез из поля зрения.

— Я достаточно нагрешила, — тихо сказала она, — и не хочу иметь на совести еще и смерть вашего мужа. Бегите к нему и уговорите покинуть замок. Хьюг защищать некому, латники разбежались. Я… я боялась платить им. Я думала…

Но Одрис уже не слушала, ее меньше всего в тот момент интересовало то, о чем могла думать леди Мод. Она метнулась вниз по лестнице и перехватила Хью на полпути к выходу из башни. Тот, надо сказать, и не спешил особенно, поскольку при положении дел, сложившемся в Хьюге, ему оставалось одно: терзаться тревогой и сомнениями, а этим он мог заниматься, где угодно. Услышав то, что сообщила ему жена, он пришел в ярость.

— Что бы ни делала эта окаянная женщина, пусть и с самым благими намерениями, до добра это не доводит, — проворчал он. — Да знаю я про ее латников. Я надеялся только, что не будет нужды и тебе узнать об этом.

Пока он говорил это, Одрис краешком глаза заметила в стороне какое-то движение. Как оказалось, один из слуг попытался подкрасться поближе, чтобы подслушать их разговор. Любопытствующий челядинец держал в руках большое плоское блюдо, и, когда Одрис повернула голову, поймав его, как он, видимо, считал, на месте преступления, бедняга испугался и инстинктивно вскинул блюдо вверх, пряча за ним лицо и голову. Одрис, которой бросилось в глаза в первую секунду именно это блюдо, приняла его за щит и похолодела от ужаса: враг уже в замке, но тут же осознала ошибку — не враг, а всего лишь слуга с блюдом. Эти два зрительных образа — щит и слуга — уже наложились, однако, друг на друга где-то в глубинах ее подсознания.

— Хью, — шепнула она, — слуги! Если в замке хватит доспехов, прикажи слугам напялить их на себя и бежать на стены. Одной лишь суетой на стенах мы сможем ввести шотландцев в заблуждение, у них поубавится пыла и наглости, когда они обнаружат, что Хьюг далеко не так беззащитен, как это им представлялось.

Хью покачал головой, когда услышал о слугах. В замке сэра Вальтера слуги действительно принимали участие в сражениях, если возникала в том нужда, но не с мечами и самострелами, обращению с которыми не были обучены, а в качестве подсобной силы: они сталкивали лестницы, сбрасывали камни и лили кипящее масло или вонючие экскременты на головы атакующих врагов. Хью считал слуг сэра Лайонела слишком запуганными и не способными даже на такую малость, но, когда Одрис закончила излагать то, что пришло ей в голову, на губах его появилась улыбка.

— Одрис, ты — клад, каких поискать! — воскликнул он, вновь заключая ее в объятия и прижимая к себе с такой силой, что она вскрикнула, почувствовав, как трещат у нее ребра. — Уж это-то мы их заставим сделать, я пошлю еще пару-другую латников, пусть присмотрят, чтобы не сбежали раньше времени. — Его глаза сверкнули: — И я раздам им самострелы, пусть натягивают тетиву, а стрелять будут, перебегая с места на место, те немногие арбалетчики, которыми мы располагаем; шотландцы же пусть думают, что у нас полным-полно лучников. Одрис, дорогая, ты, возможно, спасла сейчас нас всех.

Он крепко поцеловал ее и поспешил к стенам. Она, несмотря на всю серьезность ситуации, не смогла удержаться от улыбки. Поднявшись наверх по лестнице, она нашла леди Мод стоявшей в дверях спальни и пристально вглядывающейся в спину удалявшегося Хью. Она упорно не отвечала на вопросы Одрис, пока рыцарь не исчез из поля ее зрения, и лишь после этого спросила, когда же они с Хью покинут замок. Одрис весьма резко ответила, что у нее нет времени на пустые разговоры: она должна помочь раненому гонцу. Леди Мод тут же предложила ей свою помощь, но Одрис, заметив, что у леди смыкаются глаза от усталости и выпитого снадобья, пропустила это мимо ушей и, подозвав служанку, попросила принести все необходимое для приготовления снадобий. Как ни уговаривала Одрис леди Мод остаться и лечь в постель, та настояла на своем — спустилась следом за ней во двор, последовала в казарму и безмолвным призраком маячила за спиной молодой женщины, пока та, спокойно беседуя с гонцом, осматривала его рану.

Глаза леди Мод изумленно расширились, когда она увидела, как Одрис сама, действуя умело и ловко, вытащила стрелу из тела гонца; она с неослабевающим вниманием следила за тем, как молодая женщина зашивала рану и накладывала мазь, приготовленную из растертой в порошок ромашки и лимонного бальзама. Мод попыталась было сказать что-то, но Одрис не обратила на это внимания. Она думала о провидении Господнем, о том, что его волей под руку шотландцу попалась легкая, охотничья стрела. Обычная арбалетная стрела, ударив в спину, перебила бы ребра и пронзила грудь навылет, несчастный либо там же слетел бы из седла, либо умер от потери крови по дороге, так и не добравшись до Хьюга. Случись такое, шотландцы захватили бы их всех врасплох, как это удалось им, по всей видимости, в Белей, о сопротивлении не было бы и речи… Эта же стрела, скользнув по ребру, отклонилась в сторону и пропахала в мышцах небольшую дыру, застряв в конце концов под кожей. Одрис улыбнулась и вновь обратилась к гонцу со словами утешения, хотя сама нуждалась в них едва ли не больше, чем он. Может, и правда, думала она, благополучное явление гонца и ее видение — слуги в доспехах — свидетельствуют о том, что Господь взял их под свою опеку.

Ласково потрепав успокоившегося пациента по плечу, Одрис поднялась на ноги — как раз вовремя, чтобы заняться леди Мод. Снадобье действовало: глаза леди блестели, на щеках выступил румянец, в голове ее вертелась, вероятно, одна-единственная навязчивая мысль — о нападении шотландцев, поскольку женщина возбужденно требовала, чтобы Хью, которого она упорно именовала Кенорном, «немедленно бросал все и спасался бегством из этого проклятого Богом замка». Одрис пыталась успокоить леди, терпеливо растолковывая ей, что бежать поздно, враг уже где-то в непосредственной близости, и попасть в его лапы чуть ли не сразу за подъемным мостом можно с гораздо большей вероятностью, чем ускользнуть незамеченными.

Уговоры на леди не действовали, не произвели на нее особого впечатления и более строгие меры: когда Одрис, вконец отчаявшись, прикрикнула и встряхнула ее за плечи, та разбушевалась еще пуще. Оставался единственный выход — силой уложить леди в постель в надежде, что она, проспавшись, придет в себя, и Одрис призвала на помощь одного из местных латников, который как раз в тот момент забежал в казарму, разыскивая свой старый шлем. Леди, однако, так возопила и шарахнулась в сторону при его приближении, что у Одрис совсем опустились руки. Она к тому же сама была напугана столь необычной реакцией и подозревала, что переборщила с дурманом, когда готовила снадобье. В тот момент, когда Одрис, безнадежно махнув рукой, отпустила латника, из башни донесся громкий рев младенца, и на ступеньках появилась Фрита с Эриком на руках.

Одрис, выхватив из рук служанки проголодавшееся чадо, поспешно расстегнула платье и сунула сосок груди в его рот, одновременно пытаясь растолковать Фрнте на пальцах, что приключилось с Мод и в чем она видит противоядие. Фрита, кивнув головой в ответ, решительно подступилась к леди и то под руку, то чуть ли не волоком потащила ее в спальню, где немедленно уложила в постель, не обращая ни малейшего внимания на протесты; леди, к слову сказать, уснула мертвым сном, едва голова ее коснулась подушки.

Напряженная баталия с леди Мод послужила для Одрис великолепным отвлекающим средством, но к тому моменту, когда Эрик насытился и успокоился, душа ее уже вновь трепетала от страха. Следовало изыскать новую возможность отвлечься. Вдруг в голову пришло: а не подумать ли об ужине? Одрис едва перекусила в Тревике, весь аппетит отбили беспокойные мысли о муже. Неужели все слуги, включая поваров, пекарей и их подмастерьев, уже толпятся на стенах? Одрис, если уж начистоту, понятия не имела, с какой стороны взяться за задуманное. О кулинарии у нее были только самые смутные представления, но в одном она не сомневалась: прежде чем решиться на что-то серьезное, следует установить, что вообще может предложить Хьюг в этом отношении.

Спустившись во двор, Одрис оторопела и вытаращила глаза от изумления. Еще тогда, когда она проходила мимо окна в холле, направляясь в казарму, ей послышался некий приглушенный шум, но она не обратила тогда на него внимания. Теперь же, когда звуки не заглушались толстыми стенами, этот шум обернулся многоголосым гомоном, который оглушил ее и ошеломил, хотя бы на первых порах. Во дворе суетились женщины и дети, испуганно метались из стороны в сторону коровы, козы и лошади, и все это стонало, вопило, ревело, мычало и блеяло. Лишь несколько секунд спустя до Одрис дошло, что это, вероятно, жены и дети йоменов, крепостных и ремесленников примчались в замок со всем своим скотом и скарбом из близлежащих селений и ферм. Хаос кромешный, мелькнуло в голове Одрис, и она содрогнулась в паническом ужасе. Тетя Эдит, окажись она здесь, уже крутилась бы среди этих несчастных, наводя порядок, думала Одрис, ее обязанность заключается в том же, только вот, как подступиться к этому? В ту самую секунду, когда она, собравшись с силами, приготовилась нырнуть в этот водоворот, чтобы попытаться утихомирить толпу, используя свой, каким бы он там ни был, авторитет, с верхушки донжона, где стоял дозорный донесся громкий крик:

— Милорд! Они идут, милорд! Шотландцы идут!