Элинор несколько часов ворочалась в постели без сна. Бьорн ей сказал, да и она сама знала, что скакать ночью — это не то, что при дневном свете. Тем не менее хоть какое-то известие должно было бы прийти, хотя бы о том, что никаких следов Иэна и его людей не обнаружено. Элинор твердила себе, что она дура. Новости не придут раньше, если она не будет спать. Она решительно закрыла глаза. Спустя мгновение какой-то звук заставил ее вскочить. Ничего, обругала себя Элинор, ничего же не было! Кровать скрипнула, вот и все. Она в отчаянии зажала уши ладонями и легла снова.

В таком положении она, конечно, долго лежать не могла. Это было слишком неудобно. Элинор ослабила давление ладоней и тут же резко убрала руки.

—…оставь меня здесь. Не буди леди Элинор, я сказал.

Голос был такой тихий, что, если бы она спала, а не усиленно прислушивалась к каждому звуку, он не потревожил бы ее. Элинор встала с постели и натянула халат.

— Но, господин, — услышала она мольбу Бьорна, — госпоже не так-то легко не подчиниться. Она приказала мне разбудить ее с новостями в любое время. Она…

Элинор зажгла свечку от ночника, стоявшего у кровати, и вышла в переднюю. На одном из стульев сидел Иэн, неловко вытянув вперед левую ногу, а Бьорн стоял, склонившись над ним. Когда она вошла, оба подняли глаза с одинаково смущенным выражением, подобно двум мальчишкам, застигнутым над горшком с медом. Разрываясь между чувством облегчения и гневом, Элинор не могла произнести ни слова. Она лишь тихо прошла вперед и зажгла свечи возле каждого из стульев.

— Миледи…

— Элинор…

Голоса соединились, опять же похожие в своем жалобном тоне. Элинор прикусила губу.

— Ты можешь идти, Бьорн.

Она не могла наказать слугу. Он оказался между двумя жерновами. Он не осмеливался ослушаться ни одного из хозяев. Счастье еще, что это был очень редкий случай, когда приказания госпожи и нового господина так диаметрально расходились, как сегодня. Элинор не поворачивалась к Иэну, пока шаги Бьорна не затихли в отдалении. Когда она наконец посмотрела на него, глаза его были закрыты, и даже золотистый свет свечей не придавал тепла его серому лицу.

— Иэн! Что с тобой?

— Такая глупость, — вздохнул он. — Я, как беспечное дитя, наступил на камень и вывихнул колено. Ты не поверишь, что такая мелочь может причинить столько боли.

— Когда это случилось?

— Почти неделю назад. В тот день, когда прибыл твой гонец с сообщением, что Вильям Пемброкский приехал.

— Почему же ты не отправил гонца назад? Я приехала бы к тебе. Или послала бы подводу, чтобы тебя привезли домой. Правда, Иэн…

— Элинор, успокойся! Мне больно, и я не хочу сейчас спорить с тобой о том, что мог бы и должен был сделать. Во-первых, как мог я послать за тобой, если в любой момент могли прибыть еще гости. Достаточно того, что я отсутствовал. Если бы мы оба отсутствовали, это было бы чересчур невежливо. Во-вторых, по правде говоря, я поначалу не допускал и мысли, чтобы меня куда-то везли. Наверное, мне следовало послать кого-нибудь к тебе, чтобы сообщить о происшедшем со мной, но я чувствовал себя таким идиотом!

Элинор импульсивно наклонилась и поцеловала его. Прежде чем он успел прийти в себя от изумления и удержать ее, она отстранилась. Затем она повернулась к двери в комнату, где спали служанки, и велела им принести бинты и холодную воду. Она приказала также, чтобы разбудили двух мужчин и они наносили скорее побольше холодной воды.

— Ты сможешь дойти до кровати? — спросила Элинор, пока служанки одевались. — Или мне приказать позвать нескольких слуг, чтобы перенести тебя?

— До какой кровати? — спросил Иэн в изумлении. Неужели Элинор поцеловала его? Это произошло так быстро, что он уже начинал сомневаться, не показалось ли это ему, когда Элинор просто наклонилась над ним.

— До моей кровати, — ответила Элинор. — В твоей спит Обри де Вер.

— Оксфорд?! — вскинулся Иэн. — Что он здесь делает? Ты пригласила его?

— Он приехал с Солсбери, но я не стала спрашивать, почему. Я только поблагодарила его за оказанную нам честь. Ведь я не могла спросить нежданного и нежеланного гостя, почему он приехал, не так ли?

— Нет, конечно. Но он сам ничего не сказал? Вероятно…

— Он, может быть, и собирался это сделать, но я была так озабочена поиском места, где разместить его и его слуг, чтобы ждать разъяснений, которые он, я уверена, дал бы без всяких вопросов.

— Так вот почему ты так поспешно послала за мной. Да, я понимаю. Спасибо тебе.

Элинор отправила Бьорна на розыски Иэна совсем не поэтому, но решила не поправлять его, лишь спросив еще раз, как он доберется до постели.

— Не стоит гонять людей по всему дому и будить всех, — ответил он несколько раздраженно. — Дай мне передохнуть немного, и я сам доберусь туда, но почему бы мне не поспать здесь на тюфяке? По правде говоря, я устал настолько, что готов лечь на каменном полу без всякого тюфяка.

— Потому, что я не хочу провести всю ночь на коленях, ухаживая за тобой, и потому, что ты болван, если не понимаешь, что это добьет тебя — опускаться на пол, а потом вскакивать, если потребуется. И почему ты не вернулся сразу, как только расправился с бандой? Ничего этого не случилось бы…

— Сварливая баба!

Элинор повернулась к нему, слегка побагровев, но он улыбался. Она протянула руку и коснулась его лица.

— Ты не хочешь иметь сварливую жену? Я беспокоилась о тебе, Иэн, но мне не нравится постоянно посылать за тобой гонцов. Быть может, чем реже ты видишь меня, тем легче у тебя на сердце? Откуда я знаю?

— У меня на сердце? О моем сердце и речи нет. Оно давно уже…

Он резко остановился, так как в комнату ворвалась Гертруда с полным воды кувшином в одной руке и полосками ткани в другой. Разумеется, не было никакой причины, почему Иэн не мог рассказать своей будущей жене о любви к ней в присутствии служанки, но он никогда ранее не оказывался в такой ситуации. Все женщины, с которыми он крутил любовь в прошлом, как правило, принадлежали кому-то еще. Предоставить их или себя во власть прислуге было бы и глупо, и опасно. Долгий опыт сдерживал его язык, если он опережал мысли.

Элинор не могла решить, хочет она услышать продолжение прерванной фразы или нет. Сердце его давно уже — что? Умерло? Отдано? Скажет ли он ей, кому именно? Когда он замолчал, она убрала руку от его лица. С этим движением она решила, что не хочет ничего слышать. В сердце или не в сердце, но в глазах Иэна, даже сейчас, просвечиваясь сквозь боль, было нечто, что давало Элинор больше оснований для веселья, нежели для отчаянния.

Бедный Иэн. Неужели он веровал в amour courtois? Heужели он посвятил себя какой-то знатной леди и изъяснил свою преданность в тошнотворных стишках? Если так, то его чресла сейчас наверняка вели жестокий спор с его возвышенными чувствами. Но если позволить ему сказать, что он любит другую или не может любить Элинор, между ними возникнет ложь. То, что не досказано, легче забыть.

— Это не имеет значения, — торопливо сказала она. — Самое главное, что я вижу тебя живым и здоровым. И я продолжаю настаивать, что с твоей стороны было глупо ехать верхом с таким коленом.

Она взяла ножницы и разрезала его штаны. Колено выглядело ужасно, распухшее и почерневшее. Иэн уныло посмотрел на него.

— Но утром оно было уже почти нормальное. Я собирался ехать завтра. Должно быть, потому, что пришлось долго скакать.

— Долго? Разве ты приехал не с северо-западной фермы?

— Нет. Разве я не рассказывал тебе, что как-то появилась парочка хитрых молодцев, которые, будучи слишком трусливыми, чтобы взять то, что хотели, силой, потребовали дань под предлогом, что сумеют удержать грабителей от нападения. Я приказал тогда управляющему Лонг-Акра схватить их, если они покажутся снова, и он дал мне знать, что они наконец пойманы. Я отправился в Лонг-Акр как раз перед прибытием твоего посыльного, и он последовал за мной — именно поэтому все так затянулось. Тех двоих нужно повесить. Я привез их с собой и отправил в городскую тюрьму. Я был уверен, что у тебя здесь не найдется места еще и для пленников. Кстати, что ты сделала с сэром Ги?

— Взяла его на службу. А разве ты не этого ожидал от меня? Что я еще могла сделать с таким простодушным малым? Пока что я отправила его в укрытие. Ты ведь слышал его историю? Боюсь, как бы кто-нибудь из гостей не узнал его в лицо.

Пока они разговаривали, Элинор поставила тазик перед его ногой, положила ему на колено толстую подушечку и полила сверху холодной водой. Иэн вздохнул с облегчением и закрыл глаза. Он оказался прав, доверив ей разобраться с делом сэра Ги. Их брак будет прекрасен, если только…

Что ж, она не дала ему закончить, когда он хотел сказать, как давно любит ее, но и не отстранилась от него. Что-то он должен был спросить — что же? Ах, да, королевский гонец. Он с трудом поднял тяжелые веки, но перед ним стояла Гертруда, держа кувшин так, чтобы прохлада медленно текла по его пульсирующему колену. Чуть позже Иэн проснулся с криком боли, когда подняли стул, на котором он сидел, но нога уже была крепко привязана к доске, и боль сразу прошла. Он помнил, как пробормотал что-то про блох, и Элинор что-то ласково ответила. Постель была мягкой и теплой, как в раю. Иэн спал.

Утро принесло замешательство и минутную панику. Судя по пышным занавескам вокруг, он лежал в постели какой-то благородной дамы — но какой? Когда Иэн окончательно встряхнулся от сна, память расчистилась, и паника перешла в раскатистый смех. Элинор раздвинула занавеску.

— Приятный звук с утра пораньше.

— А ты приятное зрелище с утра пораньше.

— Как ты галантен! Но ты рассмеялся еще до того, как увидел меня. Почему?

Иэн помолчал в нерешительности, потом усмехнулся.

— Потому что я поначалу не мог вспомнить, в чьей постели оказался… А вспомнить это утром — первейший долг всякого благородного мужчины.

Элинор радостно хихикнула. Это был первый знак для нее, что Иэн не ханжа и не гордец.

— Негодяй! Что ж, тебя больше не будет мучить этот вопрос, если, конечно, ты хочешь остаться при той штучке, которая делает постель не только местом для сна.

— Элинор!

— А ты думал, что я не могу быть ревнивой женой? — с вызовом спросила она. — У меня не слишком-то обходительная натура.

Несколько удивленный этим неожиданным признанием, Иэн нашел в себе силы только прошептать:

— Никогда бы не догадался, если бы ты не сказала мне.

— Я так и думала, — торжественно заявила Элинор, откидывая одеяло, чтобы взглянуть на колено Иэна. — Мой нрав обычно такой мягкий и уступчивый, что я сочла необходимым предупредить тебя. — Покосившись, Элинор не встретила негодующего взгляда, как ожидала. Она недооценила своего оппонента.

Иэн охотно согласился с очень ласковым выражением на лице:

— Разумеется. Разве я не испытал на себе всю твою бесконечную доброту? Я знаю тебя такой ласковой и любезной, что одно-единственное сердитое слово в твоих устах — слишком тяжелое наказание для меня. Мне, конечно, печально слышать о твоей ревности, но, поскольку ты так послушна, так добродушна во всех других отношениях, я должен примириться с этим маленьким недостатком.

Элинор, побитой на своем собственном поле, оставалось только рассмеяться. Она с облегчением увидела, что опухоль на колене значительно спала, хотя сине-черно-зеленая расцветка стала вроде бы еще ярче. Очень осторожно она пощупала коленную чашечку. Иэн напрягся, но не отдернулся и промолчал. Насколько можно было судить, кость была цела. Это была очень приятная новость. Иэн признался, что ощупывал колено сам два дня назад, но ничего не разобрал.

Затем их оживленная беседа возобновилась. Элинор предложила Иэну оставаться в постели — он в ответ заявил, что ему нужно раздеться и вымыться, даже если это будет стоить ему жизни. Хотя Элинор знала, что стояла на краю пропасти, его потребность была понятной. Кожа его уже трескалась от грязи, в волосах кишели вши, а зловоние от него возносилось до небес — даже для привыкшего ко всему носа Элинор. Предложение Иэна победило.

Путешествие от кровати до ванны и обратно, по-видимому, не принесло вреда, даже невзирая на то, что ему пришлось слегка подогнуть ногу в ванне, так что, когда Иэн, воодушевленный успехом, заявил, что спустится к гостям, это не показалось таким уж неразумным.

— Ты же понимаешь, что я должен, — настаивал он, предвидя возражения Элинор. — Я же не могу попросить, чтобы то тот, то другой поднялись сюда поговорить. Каждый из них будет думать, а что другой сказал, и к тому же это породит нездоровые сплетни, которые дойдут до короля, — кто-нибудь обязательно донесет их. А если такие важные персоны вместе покинут компанию неведомых нам доносчиков, будет еще хуже.

Был достигнут компромисс. Элинор наложила ему шину, чтобы нога не сгибалась в колене, и, кроме того, он согласился пользоваться тростью. С этими мерами предосторожности и при помощи двух слуг покрепче он спустился вниз как раз вовремя, чтобы разделить с гостями завтрак. Естественно, появление Иэна было встречено громкими и грубыми шутками насчет его желания отказаться от холостого состояния в пользу семейного блаженства. Последовало несколько предложений занять его место, а Элинор уговаривали отказаться от такого нерадивого жениха в пользу более пылкого.

К вящей радости всей компании, на защиту будущего отчима бросился Адам. Он вскочил из-за детского стола и гордо провозгласил, что лорд Иэн хочет жениться на его матери. Лорд Иэн сам так сказал, а он не лгун. Более того, задиристо настаивал Адам, лорд Иэн был занят по делам его мамы и именно поэтому задержался.

Голос Иэна, серьезно поблагодарившего своего пылкого защитника, перекрыл приглушенные звуки, которыми добродушные гости пытались придушить свой смех. Вполне удовлетворенный своей победой, Адам вернулся на место, и на этом подобные шутки прекратились. Какими бы колкостями ни осыпали друг друга собравшиеся, немногие из них были направлены на жениха и невесту. Поскольку даже если и существовала какая-то напряженность, которую легче всего было бы снять шуткой, никто не хотел еще раз дразнить детей Элинор.

К сожалению, следующий поток юмора оказался не таким безобидным. Все началось достаточно невинно, когда Роберт Лестерский, покручивая между ладонями кубок с вином, поблагодарил Иэна за оказанный им прием. Иэн недоуменно приподнял бровь, не зная, было ли это искренним комплиментом в адрес Элинор или прелюдией к какой-то дерзости.

— Меня особенно впечатлило богатство стола, — невинно произнес Роберт в ответ на настороженный полувопросительный взгляд Иэна, — потому что если бы вы задержались со своей свадьбой на несколько недель, боюсь, не нашли бы возможности так щедро угостить нас едой и напитками.

Иэн переглянулся с Элинор. Неужели Роберт знает о замысле короля Джона против нее? А если так, откуда он знает?

— Вы, должно быть, считаете меня бедной вдовушкой, так плохо подготовившейся к зиме, что я не смогла бы накормить моих гостей, — ответила Элинор со смехом.

— Леди Элинор, я имел в виду вовсе не это. И вы понимаете меня, — ответил Лестер более серьезно, чем хотелось бы Элинор. — Я гостил здесь довольно часто и хорошо знаю ваше беспримерное умение встречать гостей. Однако вы не могли бы накормить гостей тем, что было бы у вас отобрано ради обогащения чужого кармана.

— Никто не может отобрать… — начала было Элинор, ощетинившись, но Иэн остановил ее, накрыв руки ладонью.

— Вы пытаетесь оскорбить меня, Роберт? — спросил он, усмехаясь. — Я никогда не знал, что вы можете быть так злы или что вы способны добавлять позора уже пострадавшему человеку только потому, что я стал жертвой детского трюка и повредил колено…

— Нет, — протянул Лестер, — я вовсе не думаю, что поврежденное или даже сломанное колено могло бы помешать вам защитить вашу собственность. Но не против одной-единственной силы. Я слышал — из надежного источника, — что король собирается потребовать тринадцатую часть наших владений, когда вернется в Англию.

Замер не только высокий стол, но и все столы, за которыми сидели вассалы и кастеляны. Слова еще шептались за самыми нижними столами, все дальше и дальше по залу, но тишина настигла и их. Это касалось каждого, вплоть до крепостных, которые хоть и не присутствовали здесь, но в конечном счете платили за все. Глаза на понурых лицах не смотрели в сторону Лестера, сидевшего через три человека от Иэна слева от своей жены, которая, согласно протоколу, следовала за лордом Гвенвинвин и Джоан. Все смотрели на графа Солсбери, который находился по правую руку Элинор.

Он пожал плечами.

— Я не могу отрицать, что были какие-то разговоры об этом. Но что было решено, я не знаю. Жена прислала срочное письмо, требуя моего возвращения домой.

— Я была очень больна, — подтвердила хнычущим голосом сидевшая рядом с мужем леди Солсбери. — У меня так колотилось сердце, так болели глаза и кружилась голова, что я не могла оторваться от подушки.

Элинор не сомневалась, что Солсбери получил такое письмо. Вероятно, он получал такие письма не реже, чем два или три раза в неделю. Возможно, подумала Элинор со вспышкой радости, она переоценила добродушие Солсбери. Было бы непростительно не воспользоваться таким хорошим предлогом, чтобы покинуть короля: когда Солсбери хотел быть рядом со своим сводным братом, он спокойно выбрасывал письма леди Элы в огонь, когда же он хотел уехать, ему достаточно было представить ее патетическое обращение.

Однако все это менее относилось к существу дела, нежели то, почему именно Солсбери оставил Джона. Возможно, он приехал из Франции раньше из любви к Иэну, чтобы почтить своим присутствием его свадьбу и тем самым смягчить гнев Джона. Безусловно, его беспокойные вопросы насчет хромоты Иэна были искренними. Но, может, Солсбери приехал, чтобы смягчить шок от нового налога?

— Конечно, это не имеет значения для меня, — заметил лорд Гвенвинвин. — Тринадцатая часть от ничего — так и будет ничего. Северный Уэльс — бедная страна, и любой человек, который хочет получить тринадцатую или любую другую часть от ее диких стад, пусть приезжает и охотится за ними по горам. И все же я посылаю моих людей на охоту до войны, а не после. Деньги нужны для сражения, а не для мира. Насколько я знаю, король к тому же имел большой успех в этой нынешней кампании. Неужели не было никакой добычи?

— Гвенвинвин, — прошептала Джоан, — не будь таким вредным. Сейчас не время и не место создавать проблемы.

— Большой добычи и не могло быть, — раздался справа от леди Солсбери глубокий голос Вильяма Пемброка. — Поскольку земли принадлежали ему с самого начала, король. не мог получить никакой выгоды, ограбив их.

Солсбери опустил глаза.

— Это великодушно, Пемброк, — заметил он.

— Именно так, — сдержанно ответил Вильям.

— И все-таки он должен был получить богатый выкуп, — произнес Лестер. — Я слышал, что Монтобан был битком набит знатью Филиппа.

— Вы слышали правильно, но выкуп идет не королю, за исключением скромной доли, — миролюбиво уточнил Иэн. — Я тоже получил свою часть, как и все, кто принимал участие в штурме.

— Что ж, все это правильно, — согласился Лестер. Он уже высказал свое мнение и не желал далее смущать хозяев.

— Очень мило с вашей стороны, — торопливо произнесла Элинор, пока никто не успел поднять очередную щекотливую тему. — Теперь, когда я это знаю, я заставлю всех вас отработать свой обед. Мой егерь сообщил мне, что примерно в миле или в двух отсюда в моем лесу обнаружен прекрасный кабан. Кто отправится со мной, чтобы доставить его к столу?

Хор одобрения заглушил изумленное восклицание Иэна:

— Ты же не намерена охотиться на дикого кабана?

— Ну конечно, нет, — негромко уверила его Элинор. В другой раз она могла бы еще поддразнить его, настаивая, что обязательно отправится на охоту с мужчинами хотя бы для того, чтобы посмотреть, в какую ярость он придет прежде, чем сообразит, что она шутит, — но это было возможно наедине. — Мне придется сопровождать гостей во время охоты, но обещаю, что не сойду с лошади.

— И не стой слишком близко. Если раненый кабан разъярится, он способен разделаться с лошадью так же быстро, как с человеком. Черт! Какого же я дурака свалял, не удержавшись на ногах, словно грудной ребенок!

— Не волнуйся так, любимый, — прошептала Элинор. — Возле меня будут мои охотники. Со мной ничего не случится.

У Иэна не было времени ни ответить на ласковые слова Элинор, ни еще раз предупредить ее быть осторожной. Предложение поохотиться скомкало окончание завтрака. Мужчины одним глотком осушили то, что оставалось в их кубках, если не напились до сих пор, и дожевали остатки хлеба с сыром, если еще не наелись. А большинство просто оставили все на тарелках и вышли из-за стола, чтобы тут же надеть плащи или сменить парадные наряды на более простые.

Солсбери задержался на мгновение и, склонившись над Иэном, прошептал:

— Я разговаривал с Джеффри. Иэн, я не могу высказать, в каком глубоком долгу я перед вами. Только попросите, и я отдам вам все, что имею, включая мою жизнь. Он совершенно переменился.

— Вы несправедливы к своему сыну, — ответил Иэн. — Он остался таким, каким и был. Он храбрый и стойкий мальчик. Я ничего не сделал для него, кроме того, что сделал его счастливее. И немножко подучил владеть мечом и ездить верхом. Мы квиты, Вильям. Я дал вам более счастливого сына, а вы дали мне оруженосца, которому я могу доверять в самой трудной ситуации. Вы ничего мне не должны.

Солсбери покачал головой.

— Я не буду спорить с вами. Я сказал то, что я чувствую, и то, что хотел сказать. Но есть кое-что еще, о чем я хотел бы поговорить с вами. Мне хотелось бы остаться, но если я это сделаю, слишком много любопытных глаз будут следить за нами. Просто скажите мне, кто такая леди Джо-анна?

— Джоанна? Моя дочь, то есть я хочу сказать — дочь Элинор. А что?..

К удивлению Иэна, Солсбери разразился хохотом и так сердечно хлопнул его по спине, что тот ухватился за колено. Когда Иэн разжал зубы, не зная, что больше ему причинило боль — незажившая рана на спине или колено, — Солсбери уже ушел. Элинор тоже вышла вместе с другими наиболее склонными к приключениям дамами переодеться. Иэн выругался про себя и, подозвав слугу, приказал отодвинуть лавку, чтобы он мог встать на ноги. Сильная рука подхватила его под мышки и почти безболезненно перетащила через лавку.

— Спасибо, — пробормотал Иэн, поворачивая голову, чтобы разглядеть, кого он благодарит, и едва сдержал возглас изумления. — Лорд Оксфорд, еще раз благодарю. Кроме того, я должен поблагодарить вас за то, что вы оказали нам с Элинор честь, приехав на нашу свадьбу.

— В этом нет нужды, — заметил Обри де Вер со смущенной улыбкой. — Это скорее я должен благодарить вас и вашу добрую хозяйку за столь любезный прием незваного гостя. Дело в том, что я запоздал с совершенно необходимым визитом к Солсбери, и, когда наконец добрался до него, он уже седлал коней, чтобы ехать сюда. Естественно, он вернулся. Но когда он услышал о моем деле, то предложил отправиться сюда вместе с ним. Я отказывался, не будучи приглашенным, но Солсбери сказал, что он полагает, что обладает достаточным кредитом доверия у вас, чтобы выкупить мое прощение.

Иэн рассмеялся.

— Ни вы, ни он не нуждаетесь ни в каком прощении. Если бы я знал, что вы не откажетесь, я бы пригласил и вас. По правде говоря, мы ограничили число приглашенных, чтобы не подвергать наших гостей опасности. Саймон, как вы знаете, не был любимчиком короля. Джон хотел, чтобы Элинор вышла замуж за одного из его прихвостней, и был не слишком доволен, когда ее взял Саймон. Я не знаю, почему бы королю возражать против нашего брака, но если он почувствует, что мы каким-то образом обманули его ожидания…

— Зачем создавать трудности вашим гостям? Да, я понимаю.

Пока они разговаривали, Оксфорд помог Иэну занять стул возле камина. Служанка, собиравшая со стола в корзину объедки, которые будут розданы затем беднякам у ворот замка, подала скамеечку для ног. Однако она так явно боялась прикоснуться к ноге Иэна, что Оксфорд сам наклонился и аккуратно приподнял его ногу.

— Не стоит, милорд, — запротестовал Иэн.

— Вдс долго будет связывать ваша нога? — спросил Оксфорд, игнорируя вежливое возражение Иэна. По его тону было ясно, что вопрос был задан не из вежливости, а по делу.

— Надеюсь, что нет, — искренне ответил Иэн. — Опухоль и боль уже практически исчезли. Элинор говорит, что кость не сломана. Вероятно, это означает неделю или две.

— Я счастлив слышать это. Хотя даже месяц или два не слишком повлияли бы на ситуацию.

— У вас есть какое-то дело для меня, милорд? — осторожно спросил Иэн.

— Назовем это скорее некоторым предприятием, в котором вы можете пожелать принять участие.

Если Вильям Солсбери знал об этом, это не могло быть изменой. Обри де Вер, насколько Иэн знал о нем, считался честным человеком. Однако потребность обсуждать какое-то предприятие так поспешно и так приватно, чтобы ради этого прибыть без приглашения на свадьбу, разбудило сильные подозрения в Иэне.

— Если вы предлагаете, я, конечно, мог бы, — вежливо сказал он. — Но разве вы не хотите поохотиться? Мы побудем здесь еще около двух недель, и я не хотел бы препятствовать вашим развлечениям, если у нас и так будет достаточно времени поговорить.

— Я способен быть достаточно невежливым, чтобы приехать на вашу свадьбу без приглашения, но я не такой невежа, чтобы предлагать военное предприятие в чужом доме, не поставив в известность и не получив разрешения хозяина. Я пропущу эту охоту, чтобы изложить вам свое дело. В любом случае я не так молод, чтобы ставить охоту на первое место. Если вы не будете возражать, я предложу то, что планирую, тем из ваших гостей, кто, по нашему мнению, мог бы заинтересоваться этим и принести пользу. Если вы не согласитесь, мы поставим точку на этом деле — я буду всего лишь вашим гостем.

Элинор быстрым взглядом осмотрела внешний двор, затем глянула на небо. Все казалось превосходным. Собаки лаяли от удовольствия, натягивая поводки, охотники выглядели не менее радостными и счастливыми. Погода была идеальной. Последние несколько дней дождя не было вообще, и было достаточно прохладно, так что земля оставалась сухой и твердой. Вильям Пемброк следил за раздачей копий для охоты и призывал гостей Элинор к хотя бы какой-то видимости порядка.

К счастью, он достаточно охотно взял на себя руководство. Именно эта часть охоты более всего волновала Элинор. Она хорошо представляла себе, что нужно делать, но не думала, что знатным охотникам доставит удовольствие подчиняться указаниям женщины.

Когда вся компания пересекла подъемный мост и несколько ускорила шаг, выехав на открытое пространство, Элинор покинуло напряжение хозяйки дома, сменившись азартом. Это было гораздое более приятное, радостное чувство ожидания опасности и восторга. Собаки были пока еще связаны, но безумно рвали поводья и с такой силой тащили державших их охотников, что некоторые лошади перешли с рыси в легкий галоп, чтобы сохранить темп. Было бы легче спустить собак, но людям был обещан кабан, а воздух был так чист и наполнен таким количеством разнообразных запахов, что собаки легко могли броситься за какой-нибудь лисой, зайцем или оленем.

Дичи было полно, поскольку из-за болезни Саймона и занятости Элинор никто не охотился в лесах Элинор уже почти два года. Время от времени Элинор приказывала егерям доставить ради возбуждения аппетита у Саймона олени-ху, молодого олененка или дикого поросенка, но в целом зверье разрасталось без особых тревог.

Охотники въехали в узкую полосу леса, и почти сразу одна из собак опустила голову и принялась лаять. У Элинор участилось дыхание — она так давно не бывала на охоте. Спустили одну ищейку, потом еще нескольких. Егеря, решив, что ищейки взяли правильный след, дали сигнал спускать всех остальных собак. Тут же начался бедлам. Даже гончие начали лаять, настолько силен был запах дичи. Лошади рванулись по стопам гончих, Элинор тоже погнала свою черную кобылу вместе с остальными.

— Осторожней, Элинор! — крикнул Вильям, поравнявшись с ней.

Но Элинор была не в настроении осторожничать и хлестала свою Бархатку только от возбуждения, поскольку кобыла и так летела во весь дух без всякого понукания. Когда первая эйфория прошла, собаки несколько успокоились — ищейки продолжали лаем привлекать за собой охотников, но гончие мчались молча.

Это была опасная гонка. Лошади в тесноте толкали друг друга на деревья, и низкие ветви раздирали одежду и царапали в кровь кожу. Элинор рассмеялась от захватывающего дух ощущения опасности, когда у нее сорвало головной убор. Окажись ветка потолще, она вполне могла сломать себе шею или вывалиться из седла. К счастью, головной убор остался неповрежденным. Она нетерпеливо подняла его, надела на голову, но тут же снова сняла. Ленты, связывавшие ее косы, каким-то образом запутались в ткани платка, и она безжалостно распустила и их тоже. Ее длинные черные волосы знаменем развевались за ней на скаку, делая ее похожей на какую-то дикую менаду.

Внезапно тишина разорвалась взрывом звуков — мастиффы, гончие и борзые захлебнулись от лая: они заметили вепря. Знатные охотники криками подбодрили собак и пришпорили лошадей. Элинор увидела, как один из мужчин налетел на тяжелый сук и упал с седла. Завороженная пылом охоты, она даже не повернула голову, чтобы рассмотреть, кто это был. По какой-то причине кабан решил не стоять на месте, а бросился бежать. Элинор услышала хруст позади себя. Какая-то лошадь упала. Ни о чем и ни о ком не беспокоясь, крича и натравливая собак, вся кавалькада бросилась вдогонку за жертвой.

Затем тявканье ищеек сменилось яростным лаем, который сообщал новую информацию. Вепрь остановился. Когда всадники подскакали ближе, они смогли различить возбужденный лай гончих. Мужчины одобрительно закричали и соскочили с лошадей, механически проверяя на бегу крепления распорок на копьях, специально предназначенных для охоты на кабанов. Если поперечины, прикрепленные примерно в восемнадцати дюймах от наконечника копья, слетят, то вепрь бросится, игнорируя оружие, прямо на человека.

Боль не сдерживала натиск зверя — она, казалось, лишь стимулировала его яростные попытки расправиться с нападавшими. Затем руки охотников как по команде освободили ножи в ремнях. Имея на конце копья яростно сопротивляющуюся тушу в двадцать стоунов весом, охотник рисковал получить от собственного ножа тяжелую рану или даже смерть.

Не без труда Элинор сдержала аллюр своей кобылы, но не остановилась совсем. С горящими глазами она позволила Бархатке неторопливо двигаться вперед. Другие женщины отстали, но она слышала шорох их лошадей в кустах. Этот звук не заинтересовал ее — она душой рвалась вперед, наблюдая за перемещениями ищеек, которые то бросались вперед, то отступали, лая все громче. Большие собаки вели себя более решительно, совершая угрожающие прыжки. Одна, самая смелая, даже на секунду вцепилась зубами в лопатку дикого зверя. Вепрь дернул головой, сверкнув трехдюймовыми клыками, и собака с визгом покатилась по земле.

Умышленно или случайно, но зверь был выбран великолепный. Ни один человек не стал бы недооценивать ум огромных диких кабанов. На месте, где упал старый дуб, имелась крошечная полянка, и этот монстр нашел себе там убежище за толстенным стволом и вздыбившимися вверх корнями. Слюна, стекавшая из его пасти, окрасилась кровью, и он издал кашляющий звук, который больше походил на рык, нежели на визг боли. В маленьких красных поросячьих глазках не было страха, одна лишь злоба. Разинув пасть, он потряс головой, разбрызгивая пену через поляну и на лающих собак.

Собаки тоже не испытывали страха.

— Держите его, ребятки, держите! — в возбуждении закричала Элинор. Она не думала, что собаки нуждались в предостережении — просто ей самой хотелось покричать.

Мужчины окружили полянку кольцом. Каждый опустился на одно колено, уперев копья в землю и приподняв наконечники примерно на двадцать дюймов. Основная сила удара животного в таком положении уйдет в землю. В этот раз охотники сгруппировались довольно плотно, так как свободного места было мало, но даже если бы они расположились шире, это ничего бы не изменило. Редкий кабан пытается прорваться через охотников, чтобы спастись бегством. Инстинкт этого животного — атака. Охотникам зачастую не приходилось и побуждать зверя. Лай и прыжки собак и крики людей и так достаточно заряжали зверя ненавистью и отвагой.

Судя по всем признакам, этот кабан был уже готов к нападению. Он тряс головой, фыркая и роя землю острыми копытами. Короткий бросок зверя настиг большого мастиффа, недостаточно прыткого из-за своих размеров. Собака перелетела через спину кабана с распоротым животом и повисла, трепыхаясь, на торчавшем из земли корне. Кровь хлынула потоком из умирающего мастиффа, заливая спину кабана и приводя остальных собак в бешенство. Одна из гончих вскочила на ствол упавшего дерева, оттуда прыгнула на спину кабану и, укусив, отскочила в сторону. Вепрь взвизгнул от ярости и бросился, мотая головой, вперед, расшвыривая визжащих и окровавленных собак во все стороны.

Места было маловато, поэтому кабан не мог развить настоящую скорость. Тем не менее Элинор застыла в страхе и восхищении. С красными глазами, огненной пастью и огромными белыми клыками животное, казалось, неслось прямо на нее. Она знала, что ей нужно поскорее развернуть лошадь и удирать, но она не могла. Все, что она могла — это обругать себя за то, что у нее нет с собой оружия..

— Копье! — крикнула она. — Дайте мне копье! Кто-то сунул копье ей в руки, но даже когда ее пальцы сжались на древке, финальная сцена этой драмы разыгралась на достаточно безопасном расстоянии от нее. Кабану стоявшие на коленях мужчины в ярких куртках показались гораздо более привлекательной целью, чем тощие черные ноги кобылы. Голос Элинор также не прельстил зверя. Кричали все: некоторые мужчины выкрикивали оскорбления, некоторые — одобрения в соответствии со своим характером.

— Иди, миленький, иди сюда! — кричал Лестер, отчаянно размахивая правой рукой.

— Сюда, свинячий сын! — орал Пемброк. Лорд Ллевелин, находившийся возле Лестера, словами не пользовался. Он издал звук, очень похожий на крики самого кабана, и именно к нему, опустив голову и подняв хвост, бросился взбесившийся зверь. По пути он чуть свернул в сторону и оказался между Лестером и Ллевелином, так что его не могло достать копье ни одного, ни другого. Душераздирающий женский крик перекрыл все звуки на поляне. «Джоан!»— подумала Элинор, задохнувшись от ужаса, и устремила кобылу вперед. Вместе с ней вперед бросились егеря. Кабан не искал свободы; в какую-то долю секунды он снова повернул и бросился на лорда Ллевелина, не защищенного с правой стороны.

Не было никаких шансов надеяться, что ее лошадь и егеря смогут предотвратить то, чего боялась Элинор. Они бросились вперед лишь в надежде отогнать зверя от его жертвы до того, как тот успеет окончательно расправиться с ней. Однако с валлийцем ничего не случилось: ему на своих холмах приходилось охотиться за кабанами в одиночку при помощи лишь нескольких собак. Когда зверь повернулся к нему, Ллевелин вскочил на ноги. И когда тот дернул головой, чтобы ударить его клыками, он просто прыгнул ему на спину, изо всех сил вонзив под лопатку копье, которое прошло в самую глубь груди. Нож уже был в его свободной руке, но ему не пришлось наносить смертельный удар в горло зверю. Кровь хлынула из носа и рта вепря, и он упал на колени.

Крик, от которого затряслись ветви деревьев, вырвался из глоток охотников. Пемброк поднял охотничий рог, чтобы протрубить победу. Люди и собаки бросились к кабану и лорду Ллевелину. Одновременно раздался тяжелый треск ветвей с другой стороны погибшего дерева. Собаки обезумели, разрываясь между жаждой цапнуть окровавленную тушу и желанием броситься на другую сторону поляны за следующей жертвой. — Берегись! — закричали егеря.

Гости растерянно обернулись. Из укрытия в ветвях поваленного дерева показалась огромная свинья с тремя молоденькими поросятами. Элинор услышала, как вскрикнул один из мужчин, когда маленький чертенок пропорол ему ногу. Вильям Солсбери бросился к нему на помощь, пронзив копьем туловище поросенка, чтобы не позволить ему наброситься на упавшего человека еще раз.

Хотя кабанчик весил не более семи стоунов, сила его была огромна. Удар, нанесенный копьем, не принес мгновенную смерть, и поросенок, безумно повернувшись на месте, вырвал копье из руки Солсбери, и древко сбило с ног спешившего на подмогу сэра Джона д'Алберина. Только двое кастелянов Саймона, следовавшие за сэром Джоном, наконец пригвоздили умиравшего поросенка к земле.

Пемброк в это время пробил свинью копьем насквозь, но угол удара был рассчитан неверно. Копье не задело жизненно важные органы, а древко сломалось в его руках, когда он пытался удержать гигантское животное. Вперед с ножом в руке бросился егерь, но был сбит с ног. Элинор отвела кобылу вбок и тоже нанесла удар, когда свинья отшвырнула плечом Пемброка. Копье вошло в жирную шею, посредине между лопатками и головой, как в масло. Элинор изрыгнула проклятие, полагая, что она тоже промахнулась, но в тот же момент между ног животного фонтаном забила кровь. Элинор случайно задела яремную вену, а сила самой свиньи заставила эту вену лопнуть.

Лестер, который стоял дальше других от того места, где появилась свиноматка с поросятами, имел достаточно времени, чтобы осмотреться. Он сумел улучить момент и поразить второго поросенка одним ударом. Это, однако, вынудило его отбиваться от нападения третьего одним лишь охотничьим ножом. Чуть согнувшись, Лестер нанес удар снизу вверх. Он не попал в горло, как надеялся, но в достаточной степени сумел сдержать натиск поросенка, чтобы подоспевший сэр Джайлс Айфордский смог прикончить его.

Страшный хаос из визжавших свиней, лаявших собак, кричавших людей и физического насилия стал затихать. Все остановились, тяжело дыша и оглядывая маленькую полянку, заваленную тушами. Повсюду лежали мертвые собаки и мертвые кабаны. Раненые люди стонали и пытались встать. Пемброк провел окровавленной рукой по лицу и, поднявшись на ноги, ошарашенно посмотрел на Элинор. И постепенно его вымазанное кровью лицо расцвело блаженной улыбкой.

— Я думаю, — сказал он, усмехнувшись, — теперь мы действительно можем протрубить победу? Мне следовало бы знать, что охота на кабана, которую устраиваешь ты, не может быть скучной, как и все остальное. Я могу трубить? Или нас в твоем лесу поджидают еще какие-нибудь сюрпризы?