Проблема, стоявшая перед Иэном, не уменьшилась, когда Элинор прислала Джоанну разбудить рыцаря и помочь ему одеться. Девочка с важностью в голосе сообщила, что его отряд и оруженосцы уже прибыли, но мать отправила их отдыхать, и она надеется, что он не станет возражать против ее скромной помощи. Естественно, Иэн не нашел ничего плохого в этом. Его тронула и позабавила та серьезность, с которой Джоанна приступила к своим обязанностям.

Он благоразумно не делал ни малейшей попытки помочь ей — лишь тайком придерживал табурет, на который та вскарабкалась, чтобы натянуть ему через голову рубашку и зашнуровать ее. Он поднимал руки, опускал их и поворачивался, следуя ее указаниям с совершенно серьезным лицом. Она спрыгнула на пол, чтобы взять его робу, снова запрыгнула на табурет — и на этот раз Иэну пришлось ловить ее, чтобы девочка не потеряла равновесие с неуклюжим предметом гардероба в руках, и прикусить язык, чтобы не рассмеяться.

Это была удивительно трогательная картина. Иэн подхватил Джоанну на руки, когда она наконец застегнула ему ремень, поцеловал ее, крепко прижимая к себе, и сказал, что из нее получится очаровательная женщина, когда она вырастет. Если бы не мелькнувшая мысль, как разумно и мило поступила Элинор, прислав Джоанну, чтобы снять возникшее напряжение, он бы вообще забыл, что его ждет тяжелое объяснение.

Хорошо еще, что не было необходимости немедленно приступать к решению стоявшей перед ним задачи. Когда он вышел к столу, на него сразу же набросился Адам, и в промежутках между пережевыванием еды Иэн в мельчайших подробностях описывал осаду Монтобана. Джоанна и Элинор оказались не менее внимательными слушателями, чем Адам, так что обед прошел легко и весело.

Когда с едой было покончено, Адаму захотелось показать Иэну свои успехи во владении оружием. Джоанна желала продемонстрировать ему, как она умеет читать, писать и считать. И оба настаивали, чтобы он оценил их умение в верховой езде. Элинор пыталась было вразумить детей, что Иэн устал от них, но в глубине души была рада, когда он не согласился с ее словами и ушел восхищаться их успехами.

Они вернулись с конной прогулки, когда уже начинало темнеть, веселые и довольные. Элинор заявила, что пора спать, а дети наперебой принялись уговаривать ее подождать немного, так как Иэн собирался рассказать им историю, которую услышал от бардов в валлийской крепости, где он останавливался у своего брата по клану Ллевелина.

Иэн не был валлийцем, но во время войны в Уэльсе ему, по просьбе Саймона, довелось захватить в плен Ллевелина, внука самого могущественного вождя в Северном Уэльсе. Именно Иэн сопровождал Ллевелина к принцу Джону в недолгий, почетный и весьма комфортабельный плен, и оба молодых человека довольно быстро стали друзьями. Когда же Ллевелин унаследовал владения своего деда, он не только подарил Иэну несколько поместий, но и провел пышную церемонию, введя Иэна в свой клан и сделав, по старинному валлийскому обычаю, своим «братом по крови».

Иэн провел в Уэльсе довольно долгое время и проникся уважением к этому народу и его традициям и сейчас с истинным наслаждением пересказывал историю охоты на огромного вепря Турча Трвита. Когда он закончил свой рассказ, уже совсем стемнело.

— А теперь спать, — решительно объявила Элинор. Опять послышались уговоры, что еще рано, и детские глаза с обожанием устремились на рыцаря. Иэн посмотрел на Элинор почти столь же молящим взглядом. Она усмехнулась, но отрицательно покачала головой. Он вздохнул.

— Вы должны слушаться маму. Завтра увидимся.

— Только завтра? — От сдвоенного детского вопля Иэну пришлось зажать руками уши.

— Я еще не знаю.

— Всего один день! Ты же только приехал! Этого мало! Ну пожалуйста, Иэн! — От звонкого хора закладывало уши.

— Если я смогу… — неуверенно произнес Иэн.

— Хватит! — резко оборвала спор Элинор. — Вы позорите меня. Нельзя упрашивать человека уклоняться от своего долга. Марш отсюда!

— Позволь мне поцеловать их на ночь.

— Как хочешь. Но они не заслуживают этого. Он обнял детей, как обычно, обоих сразу, и они побрели прочь, понурив головы. Иэн тоже начал подниматься.

— Сиди! — прошипела Элинор, едва сдерживая готовые расплыться в улыбке губы.

Наконец дети исчезли на лестнице.

— Позволь мне подняться наверх, — сказал Иэн. — Они так расстроены.

Элинор мягко улыбнулась.

— Иэн, они играют с тобой, как с котенком. Ты слишком их балуешь. Ты их совсем испортишь.

— Я? Испорчу? Но ведь они такие хорошие дети, такие умные, красивые…

— Умные и красивые, может быта, — но разве хорошие? Это же такие озорники! — Она нежно улыбнулась. — Вся их скорбь была притворством, чтобы польстить тебе. Я не сомневаюсь, что они уже колотят друг друга подушками, устроив тарарам.

Иэн улыбнулся.

— Надеюсь, что так. Я не мог видеть их печаль. — Он замолчал в нерешительности.

Прежде чем он смог собраться с духом и произнести следующую фразу, Элинор покачала головой.

— Ты все еще выглядишь утомленным, — заметила она. — Ты поспал хоть немного?

—Да.

— Я, наверное, согрешила, так отругав детей, — вздохнула Элинор. — Я сама хочу, чтобы ты хоть немного побыл у нас. Я беспокоюсь насчет Адама — и Джоанны тоже, но это меньшая проблема.

— Насчет Адама? Но он же счастливейший ребенок, и умница, и так хорошо владеет оружием.

Элинор повернула голову к огню, и на лице ее заплясали блики.

— Нет мужчины приглядывать за ним, — сказала она — За последний год при нем находился только Бьорн.

Саймон пытался с ним заниматься, но он был слишком болен. А для того чтобы отправить его куда-нибудь на воспитание, Адам слишком мал. Я не могу отослать его к Вильяму и леди Изабель. Король очень зол на Вильяма. Я полагаю, что нужно найти для малыша опекуна, но кого, Иэн? Я могу держать в доме молодого человека. Может быть, ты знаешь какого-нибудь женатого мужчину, лучше с детьми, который согласился бы на это и был лоялен ко мне?

Элинор попыталась незаметно смахнуть непрошенные слезы. Иэн сжал кулаки, и если бы Элинор в этот момент обернулась, то увидела бы, как неестественно побледнело его лицо. Но она не обернулась. Она не выдержала — присутствие друга, радостный вечер с детьми, совсем как при жизни Саймона, молодое обнаженное тело Иэна, которое напомнило ей об утерянном счастье, все это вместе вдруг обрушилось на нее лавиной безысходности и горя, и она закрыла лицо ладонями. Иэн видел, как содрогаются ее хрупкие плечи, слышал, как безуспешно она пытается подавить рыдания…

Душа Элинор страдала, и дело было не только в том, что ее дети остались сиротами. Ей стало стыдно — не следовало перекладывать собственные проблемы на плечи верного друга, у которого — она это хорошо поняла — было немало собственных. Вот только если бы Иэн смог предложить какую-то кандидатуру на роль опекуна Адама!..

— Давай отложим ненадолго проблемы Адама, — неожиданно сухо сказал Иэн.

Элинор сжала губы и вытерла лицо, совсем мокрое от слез. Она не могла требовать чего-либо от Иэна. Она не могла ничего требовать ни от какого другого человека, за исключением своих вассалов, а лучшие из них, самые преданные и верные, уже умерли. Да, их сыновья беспрекословно подчинялись Саймону, но она не знала, станут ли они столь же охотно выполнять ее приказы. В любом случае Иэн ей ничем не был обязан.

Элинор гордо, с вызовом тряхнула головой и прямо глянула в глаза Иэну.

— Разумеется. Если ты сможешь чем-нибудь помочь, я буду признательна. Если нет, я не стану упрекать тебя, ни у кого нет причин помогать мне… Да и необходимости в этом нет, — как можно весело сказала она. — Давай я лучше подолью тебе немного вина, и ты расскажешь мне, что привело тебя в Англию, а потом…

— У кого нет причин помогать тебе? У меня?! Нет причин помогать тебе? Да ты знаешь, кем для меня был Саймон?!

— Я знаю, что ты служил его оруженосцем и он нежно любил тебя, но я не могу требовать…

— Саймон сделал меня человеком. Он никогда не рассказывал тебе об этом? Да, конечно, я думаю, он не стал бы рассказывать. Мой отец был… Я не знаю, как это назвать. Он убил мою мать — забил до смерти. Он мучил и убивал ради забавы. Ты знаешь, у меня нет детских воспоминаний — впрочем, есть два. Я помню, как отец убил кнутом моего старого пони, потому что тот уже не мог работать и потому что я — он так сказал! — оказался слишком мягок к бесполезному животному. И я помню, как мать умерла. А остальное — пустота. То, что он творил на своих землях, я узнал не так давно, прочитав об этом записи в королевской канцелярии. Не то чтобы я был слишком мал, чтобы запомнить, мне было четырнадцать, когда Саймон пришел набирать рекрутов на наших землях…

— Ох, Иэн… прости, я не знала…

«Так вот почему, — подумала Элинор, — так вот почему Иэн никогда ни в чем не отказывал детям, не мог выносить, когда они плачут или даже грустят. Он хорошо помнил, что такое страдание — слишком хорошо знал! — и ценил доброту…»

— Нет ничего, чего я не сделал бы ради Саймона, но я так для него ничего и не сделал. Он никогда бы мне не позволил расплатиться с долгом, — с горечью сказал Иэн.

— Потому что это вовсе не долг. Он любил тебя, я знаю, но все, что он сделал для тебя, было сделано лишь потому, что сам Саймон считал это правильным. Он делал это не для тебя, а потому, что иначе поступать просто не умел. Следовательно, ты ему ничем не обязан.

— Земли моего отца были конфискованы, но Саймон уговорил короля вернуть земли матери — а они составляли большую часть моего наследства.

— Потому что это было справедливо, — продолжала настаивать Элинор. — Потому что, какое бы зло ни творил твой отец, не ты же виновен в его поступках!

Иэн отмахнулся, будто хотел прекратить нелепые попытки его утешить.

— Меня не волнует, почему Саймон сделал это для меня. Он сделал. И все, чем я сейчас обладаю, кем я стал, — это его заслуга.

— Саймон умер. Ты теперь свободен.

— Не говори глупостей, Элинор! — сердито оборвал ее Иэн. — Это жестоко. Саймон живет в тебе и в детях. Поэтому нет ничего, чего бы я не сделал ради детей и жены Саймона.

— Это ты несешь бред, — в тон ему раздраженно ответила Элинор. Лицо ее раскраснелось, а в глазах заиграли золотые и зеленые огоньки. — Я не могу принять долг, о котором мой муж ничего не знал! Ты идиот! Мне теперь придется много раз подумать, прежде чем просить у тебя о малейшем одолжении.

— Я — идиот?! — взорвался он, но, взглянув в пылающее негодованием лицо женщины, вдруг зашелся смехом. — Нет! Я не буду спорить с тобой. А не то я сейчас умру. Я лопну от смеха.

Он остановился, перевел дух, а затем спросил любезным и равнодушным тоном:

— А теперь расскажи, что тебя беспокоит в отношении Джоанны?

— Я не скажу тебе даже своего имени, — прошипела Элинор.

— Ну будет тебе, Элинор! — начал ластиться Иэн. — Ведь нет никакого одолжения в том, чтобы поговорить о Джоанне. Но чем бы я мог ей помочь? Это женское дело.

Элинор сверкнула глазами в его сторону, и он, молитвенно сложив на груди руки, произнес: «Пожалуйста» — с таким притворно-тоскливым выражением, что она не смогла удержаться от смеха и протянула ему руку. Он поднялся, чтобы поцеловать ее.

— Прости меня. Я говорил больше сердцем, чем разумом. Я никогда не чувствовал бремени долга. Иначе мы не стали бы с Саймоном такими хорошими друзьями. Но ты ведь знаешь, как я люблю Адама и Джоанну!

Элинор быстро посмотрела в лицо Иэну и скорее почувствовала, чем поняла, что под маской спокойствия в нем осталось какое-то напряжение. Что-то серьезно беспокоило Иэна.

— Проблема в том, что мы слишком богаты, — начала она неторопливо. — Саймон много лет был шерифом Сассекса, но мы никогда не расточительствовали. Деньги сыпались на нас дождем, и мы покупали землю. Мы могли делать это, потому что Ричард доверял Саймону. Потом денег становилось еще больше, и…

— Элинор, ради Бога… — запротестовал Иэн.

— Нет, нет. Я знаю, что тебя это не интересует, но именно в этом кроется главная проблема Джоанны. Я не великосветская леди и никогда ею не была.

Он снова хотел возразить, и Элинор подняла руку, чтобы помешать комплиментам.

— Я хочу сказать, что сама присматриваю за служанками, сама веду счета и так далее. Я не умею проводить время в праздности, вышивании и пении. Однако положение Джоанны, именно благодаря величине приданого, обязывает ее приобрести манеры. Если она останется при мне, то превратится в такую же, как я.

— Это было бы самое лучшее, — твердо произнес Иэн.

— Я тоже так думаю, — согласилась Элинор. — Когда ты сам ведешь счета, никто тебя не обманет. Но я хорошо помню, как, оказавшись при дворе, чуть не умерла от тоски ничегонеделания.

— Но ты же не отправишь Джоанну ко двору?! — воскликнул Иэн.

— Нет, конечно же, нет, но я думаю отправить ее к Изабель. Она великолепно владеет искусством ничего не делать и наслаждаться этим.

— Не нужно, — коротко отрезал Иэн.

— Не нужно? — отозвалась Элинор так, будто вновь собиралась окрестить его «идиотом».

Она решила, что он намекает на тень, лежавшую на имени Вильяма, графа Пемброка, и на то, что она недооценивает опасность для своей дочери.

— Я очень высоко ценю леди Изабель, — поправился Иэн. — Она добра, мила, и сердечна, и умна тоже: Но если бы ей Бог не послал в качестве мужа Вильяма Маршала — о, я хочу сказать, Пемброка, — она бы никем не стала.

— В Изабель есть не только это!

— Возможно. Ты знаешь ее лучше, чем я, но это не меняет моего отношения к Изабель. Пойми, Джоанна очень похожа на Саймона! Она серьезная девочка и хочет вершить добрые дела. Но, учитывая молодость Джоанны, леди Изабель сможет легко внушить ей глубокое убеждение, что покорность — главная добродетель женщины.

— Иэн! — Элинор лукаво улыбнулась. — Это говоришь ты?! Ты, который упрекал меня прямо в лицо за ослиное упрямство?! Я не ослышалась? Я действительно слышала, что ты советуешь не учить Джоанну покорности?

— Вот мегера! — рассмеялся Иэн, но тут же нахмурился и покачал головой. — Если бы Джоанна была Адамом, а Адам — Джоанной, я согласился бы от всего сердца. Ничто не заставит Адама считать покорность добродетелью, и даже если бы он поверил в подобную глупость, ничего бы не изменилось. Адам добр, но добродетельность в грош не ставит — как и ты! Джоанна же другая.

Элинор тоже стала серьезной. Она подняла обеспокоенный взгляд на Иэна.

— Я знаю. Но… — Элинор вдруг остановила себя и отвернулась. Она ведь собиралась только вызвать Иэна на разговор о его неприятностях, а получилось, что взвалила на него свои.

Иэн взял ее руку и ласково сжал.

— Но ты хотела бы отправить ее в безопасное место до возвращения короля? Элинор, что же все-таки король Джон имеет против тебя? Саймон говорил мне, что ты чем-то крепко обидела Джона.

— Обидела? — отозвалась Элинор растерянно. — Да я вообще с ним почти не встречалась… О Боже милостивый! — Вспомнив о чем-то, она хитро прищурила глаза. — Я совершенно забыла!.. Сэр Джайлс — вот кто мне нужен. Сэру Джайлсу и сэру Генри я могу доверять. Людей можно взять из Иленда, и молодой сэр Джон выполнит свой долг — по крайней мере, если он не сделает этого, я буду знать, где искать дальше. С людьми проблем не будет. В наше время людей достаточно легко нанять. Джоанне придется уехать, потому что я не могу оставить ее здесь на попечении прислуги. Адаму тоже… О Боже! Нет, это не поможет. Опасность, которой он может подвергнуться, если будет под опекой Вильяма…

— Элинор, о чем ты толкуешь?

Элинор бросила рассеянный взгляд на Иэна. Она так глубоко ушла в свои мысли, что почти забыла, кто перед ней, и, не раздумывая, ответила на вопрос:

— Я должна ехать и заменить трех кастелянов Саймона. Они…

— Ты собираешься поехать сама собирать войско? — изумленно спросил Иэн.

Он не знал, удивляться ему или браниться, смеяться или плакать.

На лице Элинор отразилось раздражение.

— Ну, не собирать войско, конечно. Не будь дураком и меня не делай дурой. И все-таки я должна ехать. Сэр Джайлс честен, силен и не глуп, но он не лидер. Сэр Генри может быть предводителем при условии, что кто-то укажет ему направление, куда идти. Сэр Джон слишком молод, и я не совсем уверена в его преданности. Естественно, раз другого вожака нет, я должна поехать, чтобы предотвратить возможные глупости с их стороны.

Элинор снова взглянула на Иэна и осторожно высвободила руку.

— Я должна поблагодарить тебя за то, что ты напомнил мне о той старой неприятности. Я, ничего не подозревая, угодила бы в мышеловку короля, а может быть, и нет, поскольку и так достаточно наслышана о его злодеяниях. Но теперь я обязана удвоить бдительность.

— А обо мне ты забыла? — горько заметил Иэн. — В какой разряд ты отнесла меня? Слишком глупых? Слишком слабых? Или слишком ненадежных, чтобы полагаться на их помощь?

— Но, Иэн, — воскликнула Элинор, — как я могу просить тебя, если…

— Ради всего святого, не сыпь мне соль на раны!

— Нет, я имела в виду не тот наш идиотский спор, — уверила его Элинор. — Я уже выбросила это из головы и, конечно, попросила бы сослужить мне службу, но, как я заметила, у тебя самого есть какое-то важное дело, которое отягощает тебе душу. Прости, что я не попросила выложить то, что залегло камнем на твоем сердце. Я знала, что ты хотел что-то рассказать мне, но…

— У тебя зоркий глаз, но замечать тут было практически нечего. — Голос Иэна снова стал скрипучим и жестким. — Так ты расскажешь мне, чем не угодила королю, — я имею в виду, ты готова рассказать?

— Разумеется, я готова, хотя не понимаю, чем это тебе может оказаться полезным. Но если хочешь… Ты знаешь, что мы с Саймоном поженились на Святой Земле, и, когда вернулись в Англию, никто не знал об этом. Саймон поспешил рассказать о нашем браке королеве. Я осталась дома, чтобы привести в порядок дела. Но меня хитростью заманили в Кингслер, и я оказалась в руках короля Джона — это было до того, как он стал королем, разумеется. Он хотел выдать меня замуж за человека по своему выбору и воспользоваться моими землями в своих интересах. Я сказала ему, что уже слишком поздно, что уже принадлежу Саймону. Тогда он сказал… — Элинор вдруг захихикала, как девчонка. — Он сказал, что не стал бы срывать бутон — из уважения к человеку, которого он избрал для меня, — но раз цветок уже распустился, то немного полакомится его нектаром.

Иэн отвернулся, сообразив, к чему шла эта история, и не желая смущать Элинор.

— Паскуда, — пробормотал он. — Он изнасиловал тебя?!

— Разве он ненавидел бы меня, если бы ему это удалось? — весело рассмеялась Элинор, и Иэн поднял голову, когда сообразил, что всхлипывающие звуки, которые он услышал, были вовсе не плачем. — Он называл меня пугливой маленькой птичкой, — веселилась Элинор, — и щекотал меня под подбородком.

— Но как же тебе удалось уберечь свое целомудрие?

— Целомудрие? — фыркнула Элинор. — Целомудрие здесь совершенно ни при чем! Ну и олух! Да он унизил меня, называя птичкой и щекоча подбородок, словно я была простой служанкой. Я ударила его в живот пяльцами для вышивания. — Элинор снова засмеялась. — Думаю, что попала по его разыгравшимся чреслам, и, когда он взвыл от боли, я заставила его убраться из комнаты под угрозой горящего факела и ножа.

Иэн смотрел на нее, раскрыв рот и часто моргая ресницами.

— Он очень рассердил меня, — вздохнула Элинор, с сожалением качая головой. — С моей стороны было бы более благоразумно просто кричать, но он не дал мне времени подумать!

— Элинор, — задыхаясь, пробормотал Иэн, — где твоя нравственность?

Сначала она усмехнулась, что рассказ не слишком удивил Иэна, но тут же вдруг залилась горькими слезами. Иэн наклонился к ней, проклиная себя, что забыл, какая чувствительная она теперь.

— Именно так выразился Саймон, — рыдая, произнесла Элинор, — точно такими словами. А потом мы смеялись, потому что он знал, что акт сам по себе, без любви, которая связывала нас, был пустяком. Лишь немного приятнее, чем пописать, как он сказал.

Иэн почувствовал приступ раздражения. Саймон сказал, Саймон сказал! Неужели он обречен слушать всю жизнь, что и как Саймон говорил?

— Ты только несколько минут назад сказала, что Саймон умер. Теперь я говорю тебе это! — завопил он. — Пора перестать плакать по нему!

Элинор удивленно подняла глаза.

— Я плачу не по Саймону. Я даже не могу сказать, что желала, чтобы он прожил дольше. Он ненавидел себя за свою немощь. Я не пыталась удержать его жить. В этом мое утешение. Ни разу я не уговаривала его отдохнуть, или не поскользнуться на лестнице, или не делать того, что ему хотелось. Я отпустила его от себя потому, что так хотел он. Но… я так одинока! Я плачу по себе, а не по Саймону.

— Ты не долго будешь одинокой. Иэн стоял перед ней, подобно статуе, с такими же пустыми глазами, с таким же застывшим лицом. Элинор затихла в ожидании. Она внимательно разглядывала его лишенное выражения лицо, пытаясь понять, что это он сказал. Может быть, Иэн пытается предупредить о грозящей ей и детям беде, намекая, что она вскоре воссоединится с Саймоном? Мысль, что он мог угрожать ей сам, даже не мелькнула в ее голове. Не то чтобы Элинор вообще не могло прийти в голову, что кто-то осмелится угрожать ей здесь, в Роузлинде, где она окружена преданными людьми. Она просто знала, что, в каком бы настроении ни был Иэн, он никогда не позволит даже волоску упасть с ее головы.

Тогда что? Мысли ее вернулись к разговору о короле Джоне. «Не одинока — король Джон… Конечно, брак, который станет наказанием за то, что я оскорбила короля».

Ее первым порывом был прямой вызов. Но она оставила идею открытого сопротивления Джону как последний вариант спасения. Теперь, когда над владениями Саймона нависла угроза и Элинор не была уверена в надежности своих младших вассалов, у нее уже не было достаточной силы.

Значит, оставалось согласиться.

Ну а почему бы и нет? Разве она не сказала только что, насколько безразличен для нее половой акт без любви? Это было бы недорогой ценой за возможность собрать силы, а до этого могло бы даже не дойти. Перед самой свадьбой с беднягой может случиться несчастье. Нет, не несчастье и не перед свадьбой. В глубине глаз Элинор заиграл огонек. У нее есть худшая участь для любого жениха, которого король Джон пожелает навязать ей. Она действительно выйдет замуж и будет нежной и любящей женой для немого и слепого кастрата, который останется от него, когда с ним поработают ее люди. От этого будет дополнительная выгода. В ее распоряжение перейдет собственность мужа, и она сможет уберечься от очередного брака.

На этой стадии размышлений чело Элинор нахмурилось. Принес бы Иэн такую весть? Это казалось маловероятным, но возможным, особенно если избранник был выбран из ближайшего королевского окружения. Первый кандидат, которого Джон назначил для Элинор, был очень приличным человеком. Если это случилось тогда, то…

Глаза Элинор вспыхнули мрачным огнем. «Если это так, — подумала она, — я скоро буду иметь добровольного раба, готового исполнить все мои приказания». Но такой вариант выглядел слишком идеальным. Жених, предназначенный Джоном, не может быть приличным человеком, особенно если учесть вопрос Иэна о том, что король таит против нее. А если король не говорил о ней, почему Иэн затронул старую историю? Саймон, во всяком случае, в последние годы даже не вспоминал о ней.

На самом деле последнее, о чем разговаривал Саймон с Иэном, была как раз обида короля. За два месяца до смерти Саймона Иэна вызвали на службу в войско Джона. Он хотел было откупиться, чтобы иметь возможность действовать в интересах Саймона, но умирающий отговорил его. Он сказал, что для Иэна гораздо важнее увидеть воочию реакцию короля Джона на известие о его смерти и находиться там, где тот начнет строить козни против Элинор.

— Я не беспокоюсь о моих людях и землях. Они под ее управлением будут в полной безопасности. — Слабая улыбка легла на губы Саймона. — Своего она не упустит. «Свое — себе» — черта ее характера. Гнев короля, однако, совсем другое дело. У него есть причина ненавидеть Элинор, а он не из тех, кто забывает или прощает нанесенное ему оскорбление. Если ты любишь меня, Иэн, защити ее от короля.

Упоминания о браке в разговоре не было. Даже если бы Иэн позволил себе в мыслях этот вариант, он не заговорил бы о подобном, опасаясь, что Саймону невыносимо будет представить Элинор в объятиях другого мужчины. Но Иэн тогда и не думал о браке Элинор, когда она станет вдовой. Саймон медленно умирал почти целый год. В отличие от Элинор, Иэн не считал, что страдающей душе лучше позволить покинуть тело. Он предпочел бы, чтобы Саймон продолжал жить, неважно, в каком состоянии, нежели умер, оставив Иэна наедине со своей скорбью.

Элинор не подозревала, о чем говорили мужчины в последнюю встречу. Если бы она знала, то лучше подготовилась бы к тому, что только что услышала.

— Ты поняла то, что я сказал? — Напряженный голос Иэна прервал затянувшуюся паузу.

— Я слышала, что ты сказал, — медленно ответила Элинор, — но не поняла смысла.

— Это же совершенно ясно. Решением всех твоих проблем было бы снова выйти замуж.

— За кого же? — едко-сладким голосом спросила она. Все напряжение, таившееся в Иэне, взорвалось. Он сжал кулаки и стал затаптывать яркий цветок на ковре. Глаза его, до сих пор невидяще упиравшиеся в лицо Элинор, теперь с огромным интересом наблюдали за движениями ноги.

— За меня.

Элинор от изумления потеряла дар речи. Она была так захвачена собственным планом мести будущему избраннику и королю Джону, что предложение Иэна, которое, с одной стороны, укладывалось в цепочку ее мыслей, а с другой — было так далеко от них, совершенно сбило ее с толку.

— Ты хочешь сказать, что король приказал тебе жениться на мне? — нерешительно предположила она, сама не веря в то, что говорит, и не очень веря в то, что только что услышала от Иэна.

Молодой человек наконец оторвал взгляд от пола. Еще по пути в Роузлинд он пытался представить, что ответит ему женщина, которую он любил, сколько себя помнил, любил издали, с немым обожанием. И вот теперь у него была возможность назвать это сокровище своей женой. Он знал, что Элинор достаточно практичная женщина, чтобы понять, что со временем ей придется второй раз выйти замуж хотя бы для того, чтобы защитить детей и свои земли от чрезмерно настойчивых претендентов. Три месяца, прошедших после смерти Саймона, были, конечно, недолгим сроком, хотя богатые наследницы часто вторично шли под венец уже через несколько недель после смерти предыдущего супруга. Но ведь немногие браки отличались такой взаимной любовью, как брак Элинор и Саймона.

Однако Иэн боялся, что Элинор откажется от брака с ним, предпочтя кого-либо другого. Он никогда не осмеливался пытаться узнать, что на самом деле Элинор чувствует к нему, и все те месяцы, в течение которых напряженно обдумывал этот разговор, не принесли ему покоя. Иэн помнил каждую их встречу, и так, будто только вчера увидел небесной красоты создание, присевшее в глубоком реверансе в дорожной пыли, приветствуя королеву-мать. Он мог в деталях описать все ее наряды на балах при дворе короля Ричарда…

Однако все, что он с таким тщанием перелистывал в своей памяти, чтобы найти хотя бы один откровенный ласковый взгляд, хотя бы намек, выдававший, что она может испытывать к нему то же чувство, что и он к ней… нет, ничего не приходило ему на память!.. Поступки Элинор указывали лишь на дружбу… Некоторые говорили о нежности чувств сестры к брату. Последнее страшило Иэна более всего. Хорошо хоть, что слова, так трудно давшиеся ему сейчас, не вызвали отвращения Элинор, а лишь повергли ее в замешательство.

— Приказал? — переспросил он. — Нет. По правде говоря, я хочу обезопасить тебя и детей до того, как он вспомнит о вашем существовании. Нам еще повезло, что весть о смерти Саймона пришла в горячую пору осады. У короля не было времени обмозговать это. А потом я принял все возможные меры, чтобы отвлечь его.

Элинор понемногу удалось привести мысли в порядок.

— Ты это твердо решил для себя? — осторожно спросила она.

— Да, — коротко ответил Иэн. Элинор снова протянула ему руку.

— Как ты добр, Иэн! Очень добр! Спасибо!

К ее удивлению, руку он не взял и густо покраснел.

— Я не знаю, доброта это или нет. Это просто наилучший выход. Надеюсь, ты считаешь меня подходящим человеком для воспитания Адама. Я сумею приструнить кастелянов Саймона. А на нашей свадьбе твои вассалы принесут мне присягу, и это прояснит, что они думают на предмет верности тебе.

Элинор с удовольствием разглядывала его красивое лицо. Румянец сделал его глаза еще более яркими.

— Я уверена, что ты прав, — мягко произнесла она. — Для меня это было бы самым мудрым выходом. — Затем она покачала головой. — Но не думаю, что подобный брак — самое лучшее для тебя, Иэн.

— Я достаточно пожил, чтобы знать, что для меня лучше!

Такая твердость в отстаивании неправды заставила Элинор рассмеяться. Даже ее дед, который умер в восьмидесятилетнем возрасте и который знал, что хорошо и справедливо, не понимал, что самое лучшее для него. И Саймону не хватило шестидесяти с лишним лет жизни, чтобы научиться разнице между тем, что хорошо в принципе и что лучше для него. Элинор придерживалась мнения, что Иэн принадлежал к тому же типу людей. Опыт сделал ее мудрее. Она решила не пытаться объяснить Иэну разницу между «правильно» и «лучше». Она уже давно охрипла от таких попыток.

— Я не вижу здесь ничего смешного, — резко ответил Иэн, и голос его налился гневом. — Если я не могу сравниться с тобой в богатстве, это не значит, что я беден. И я достаточно крепкий мужчина, чтобы заставить уважать себя на турнире и в бою. Я вовсе не презренный…

— Иэн! Иэн! — Элинор встала. — У тебя есть все, что могла бы желать любая женщина в здравом уме.

— Любая, но не ты! — с горечью воскликнул Иэн. Элинор опустила глаза.

— Дорогой мой, я не могу принять такое самопожертвование и обречь тебя на немилость ради собственного благополучия.

Кровь отхлынула от лица Иэна, и оно вдруг стало пустым и усталым. Ему был ясен смысл отказа Элинор, хоть она столь ловко и доброжелательно уклонилась от прямого ответа.

— Ты не понимаешь, — сказал он спокойно. — Я не прошу тебя стать моей женой. Я говорю тебе, что ты обязана сделать это. Я не приму отказа. И спорить нет смысла. Я ничего не имею против того, чтобы ты облегчила душу, поругавшись со мной, но я просто говорю, что это ничего не изменит. Что бы ты ни делала, ты должна стать моей женой.

— Ты сумасшедший! — Лицо Элинор побагровело, а глаза засверкали молниями. Она отступила на шаг, словно готовясь к атаке или отражению нападения. — Ты считаешь меня каким-то хрупким придворным цветком, какой-то беспомощной бедненькой девочкой…

— Да, ты — беспомощна против меня. — Он не приблизился к ней, и на лице его не было и намека на торжество. — О, я слышал, как ты говорила, что разочарованной жене следует искать любовь в сердце мужа с помощью ножа, и я верю, что ты бы сделала это, — но не со мной, ибо я желаю только добра тебе и детям. Ты можешь даже позвать своих людей и вышвырнуть меня из своего замка — можешь, но не сделаешь этого. Что подумают Адам и Джоан-на, когда увидят, как ворота захлопываются перед моим носом? Как ты объяснишь им свой поступок? Что я желал им зла?! Даже если найдешь в себе силы обмануть их, ты не сможешь вечно оставаться взаперти в Роузлинде. Ты должна иногда навещать и другие свои земли, особенно в это смутное время. Ты и так слишком долго откладывала это. И в тот момент, когда ты выйдешь, я буду возле тебя. Ты ведь не прикажешь своим людям убить меня, Элинор?!

— Ты думаешь, что я смогу любить тебя после всего, что ты тут наговорил? — вспыхнула она.

— Если хочешь, можешь ненавидеть меня. — Его голос стал едва слышен. — Я ничего не могу с этим поделать. Я могу только сделать то, что считаю наилучшим для тебя и детей.

Гнев Элинор сменился отчаянием.

— Я никогда не буду ненавидеть тебя, — прошептала она. — Я не хочу только причинить тебе зло. Нужно найти какой-то другой выход. Я уже думала…

— Ты думала час. А я думал три долгих месяца. Это решение не было для меня ни быстрым, ни легким, Элинор. Но оно решит все твои проблемы и также отвечает и моим интересам. Мне пора жениться. Мне нужен наследник для моих владений.

— Но я же не крольчиха! — резко возразила она. — За все долгие годы жизни с Саймоном у нас было только четверо детей. Из них одного я не доносила, а еще один умер;

Ее откровенная, простодушная искренность вызвала у Иэна улыбку.

— Саймон был уже не молод, — намекнул он и покачал головой, заметив, что с ее губ готово сорваться гордое возражение. — Я не имею в виду, что он не мог быть горячим любовником, но известно, что от старого жеребца родится мало жеребят, независимо от того, насколько он горяч. И кроме того, в любом случае у меня будет Адам. Если у нас с тобой не выйдет подарить ему брата, он получит целиком мою любовь и добрую волю.

Это решение было слишком практичным и разумным, чтобы Элинор могла его оспорить.

— Ненависть короля не так легко обуздать. Мне кажется, было бы лучше позволить ему навязать мне того человека, какого он захочет. Я бы сумела расправиться с нежеланным мужем.

— Нисколько не сомневаюсь! — прервал ее Иэн, сердце которого разрывалось между беспокойством за эту маленькую упрямицу и желанием рассмеяться. — Но что бы ни говорили о короле, он не дурак. Думаешь, он не заметит, как у тебя муж за мужем то срывается с утеса, то тонет во время купания, то гибнет на охоте?

— Я тоже, между прочим, не дура, — парировала Элинор. — Что бы это мне дало, кроме очередного претендента? Уверяю тебя, что человек, которого король навяжет мне, не умрет. Я буду обращаться с тем, что от него останется, с максимальной нежностью и жестоко преследовать всех, кто осмелится обидеть его. — Она помолчала и с легкой улыбкой добавила: — Есть много мужчин, от которых я с превеликим удовольствием избавилась бы подобным образом.

Иэн стушевался. Она явно не шутила. Она готова искалечить не только претендента, которого мог бы навязать ей король, но и любого другого человека, который имел несчастье заслужить ее неприязнь. Элинор явно нуждается в твердой руке. Бесполезно урезонивать ее словами «это хорошо» или «это плохо». Он знал Элинор. К счастью, она не была глуха к практичным советам в любой ситуации.

— Это не пройдет, — произнес он более спокойным тоном, чем требовал его темперамент. — Кто знает, какие права и владения успеет отнять у тебя этот человек еще до того, как станет твоим мужем. И все, что он востребует, перейдет к королю.

Элинор задумалась над этим, но сказанное выглядело несомненной ужасной правдой и обстоятельством, которого она не учла в своих расчетах. Она без особых мучений рассталась бы с деньгами, но мысль расстаться хоть с камнем или пядью своей земли или претерпеть хоть малейшее ущемление прав управлять ею по своему разумению причиняла ей невыносимую боль.

* * *

Иен был прав. Самое лучшее — это выйти за него. Никто не знал, сколько сокровищ хранилось в ее замках, кроме самой Элинор, но она была уверена, что сумеет оплатить любую прихоть короля. Вассалы тоже внесут свою лепту. Она имеет право обложить их податью на свою свадьбу.

Прикинув все «за» и «против», Элинор взглянула в глаза Иэну. «Господи, о чем же я думаю? Это же Иэн, а не расчетная книга!» Это был человек, с которым она бранилась, смеялась, друг, который утешал ее, когда умер ее малыш.

— Иэн, — воскликнула она с неподдельным страданием в голосе, — я расплачусь с тобой за всю твою помощь и заботу фальшивой монетой!

Он понял ее. С теми, кто становился ей дорог, Элинор была всегда честной. Она говорила ему, что не сможет любить его.

Он пожал плечами.

— Здесь не за что расплачиваться. — Он отвернулся и посмотрел на огонь в камине. — Это устраивает меня в такой же мере, как и тебя.

Впервые за много лет Элинор снова задумалась, почему Иэн до сих пор не женился. Он явно не был склонен к содомским утехам. Столь же очевидно, что он не безразличен к любви вообще, ибо в таком случае уже давно женился бы по расчету — недостатка в богатых наследницах после стольких войн не было. Немало девушек с большим приданым из могущественных семейств с радостью согласились бы на кровные узы с Иэном де Випоном. Следовательно, либо он все еще ждал женщину, которую мог бы полюбить, либо, что более вероятно, такая женщина уже была, но он не мог соединить с нею судьбу. «Как я люблю и не могу обладать», — с горечью подумала Элинор.

В ней вдруг проснулось сочувствие к нему, к человеку, который, возможно, тоже, как и она, страдал от безнадежной страсти. Однако, без сомнения, эта женщина была еще жива. Элинор с ужасом и удивлением обнаружила, что эта мысль вызвала в ней жгучий приступ ревности, «Я не буду собакой на сене, — твердо решила она про себя. — Я стану слепой и глухой. Я не вправе требовать от Иэна того, что он не может мне дать. Если он любит кого-то, я буду смотреть на это сквозь пальцы. Я дам ему свободу в благодарность за то, что он делает для меня. Возможно, этого он и хочет — женщину, которая не влюбится в него всем сердцем и, следовательно, не начнет терзаться от неразделенной любви».

— Раз ты говоришь, что я буду твоей, и я нахожу, что это полезно для меня, как ничто другое, давай подумаем, какой штраф король наложит на нас.

Иэн резко отвернулся от огня, и на лице его смешались выражение недоверия, облегчения и решимости. Это не похоже на Элинор — согласиться так легко. С другой стороны, она была достаточно рассудительной, а его предложение выглядело единственно разумным. Не сводя с нее глаз, он проговорил:

— Никакого. Я уже заплатил достаточно за право жениться, «на ком захочу». Это довольно распространенная процедура, когда мужчина не знает, от кого получит наиболее выгодное предложение.

— Король ничего не заподозрил?

— Он был так обрадован успехом осады, что в его сердце ни для чего другого не осталось места. Кроме того, у меня появился могущественный друг. На меня в Монтобане свалилась настоящая удача. Я не хотел рассказывать детям, потому что об этом вообще нельзя болтать, а они еще достаточно небрежны. Мне довелось спасти жизнь Вильяму Солсбери.

На лице Элинор отразилось скорее волнение, нежели радость.

— Разве это удача? — спросила она. — Я не думаю, что можно чувствовать себя уютно, когда кто-то из анжуйцев обязан тебе чем-либо.

— Это не относится к Солсбери. Я полагаю, что он больше взял от своей матери. Не стану отрицать, что сначала мне было не по себе, и я старался избегать его. Он сам пришел ко мне. — Губы Иэна вздрогнули в улыбке при этом воспоминании. — Он сказал: «Спасибо». Я ответила «Не за что». Потом он засмеялся и сказал, что, может быть, для меня его жизнь и ничто не значит, но для него имеет некоторую ценность. Я ответил, что сделал только то, что должен был сделать. Потом мы разговорились и со временем стали близкими товарищами. Он хороший человек.

— Возможно, — с сомнением согласилась Элинор. Она не хотела с ходу обвинять человека, с которым за всю свою жизнь обменялась разве парой безразличных любезностей. С другой стороны, она не склонна была доверять суждениям Иэна о людях так, как доверяла мнению Саймо-на. Саймон был плохим предсказателем будущего, но его видение настоящего было очень острым и никакого энтузиазма в него не вселяло. Иэн был более благодушным, чем Саймон, легче шел на поводу у сочувствия, и, разумеется, не обладал многолетним опытом Саймона. И это делало его менее осторожным в оценке людей.

— Боюсь, однако, — добавила она неуверенно, — верна старая поговорка: яблоко от яблони недалеко падает.

— Но это не про него, — настаивал Иэн. — Он совсем не похож на короля Джона, насколько это вообще возможно.

— Солсбери любит короля или, во всяком случае, притворяется, — упорствовала Элинор.

— Солсбери никогда не притворяется. Он совершенно открытый человек и, вне всяких сомнений, любит Джона, — резко оборвал ее Иэн.

Наступившее молчание весьма красноречиво свидетельствовало, что Элинор осталась при своем мнении.

— Видишь ли, я думаю, это связано с их общим детством. — Иэн нахмурился, пытаясь найти слова; объяснившие бы ей, что он имел в виду. — Солсбери всего лишь на два-три года его старше. Джон из-за своего положения всегда был окружен неприятностями, даже в малолетстве. И Солсбери, как старший брат, всегда защищал его. Это вошло в привычку. Он часто не соглашается с тем, что предпринимает Джон…

— Но ты же не слышал возражений из его уст? — спросила Элинор, пораженная горячностью, с какой Иэн защищал этого анжуйца.

— Слышал, — резко ответил Иэн, — и я тоже высказал свое мнение на сей счет, но речь не шла об измене! Не нужно так смотреть на меня, Элинор. Я не ребенок.

— Это мы еще увидим, — рассердилась Элинор, — но я не имею ни малейшего желания узнать, что моего мужа обвинили р заговоре или какое там еще название придумает король, чтобы погубить тебя. Ты уверен, что ни одно слово из всех произнесенных не достигнет ушей короля?

Иэна разрывало одновременно несколько желаний, в том числе нормальная мужская реакция — желание намекнуть Элинор знать свой шесток и попридержать язык. В отличие от Саймона Иэн не воспитывался при дворе, где королева обладала почти той же властью, что и король. Кроме того, ему хотелось оградить Солсбери от несправедливых обвинений, но более всего — защититься от подозрений в глупой доверчивости. И превыше всего было убеждение, что Элинор все же приняла его предложение. Властная манера, в которой она произнесла слова «мой муж», не оставляла в этом никаких сомнений. Он придвинулся к ней ближе.

— Значит, ты берешь меня?

— Я уже сказала, что дело…

— Мы к этому скоро вернемся. Сейчас для меня важно другое. — Иэну казалось неестественным, что Элинор так быстро и легко согласилась. Он сказал, что она беспомощна против него, но это было неправдой. Элинор могла использовать множество уловок. Но она даже и не пыталась всерьез отбиваться от этого брака. — На каких условиях ты берешь меня?

— Условия? — Элинор сжала губы — ей казалось, что он пытается увести разговор в сторону. — Я полагаю, на тех же, на каких взяла Саймона. Твое — тебе, мое — мне, на всю жизнь. Твои земли перейдут по мужской линии — если ты не захочешь оставить что-нибудь дочери, но это не обязательно. На приданое дочерям у меня хватит. Нужно будет составить специальный пункт, если у тебя не получится иметь единокровного сына и ты захочешь передать свои владения Адаму. Это твое право. Ему вполне хватит земель, которые он имеет от Саймона. Ладно, Иэн, это может подождать, пока мы не поручим клеркам составить брачный договор. Ты увидишь, что я не совсем дурочка. Сейчас гораздо важнее выяснить, что на уме у Солсбери и что он может предпринять.

Разумеется, никакой ловушки тут не было. Она не собиралась создавать невозможные условия, которые заставили бы его взять назад свое предложение. По какой-то только ей ведомой причине, которую он, без сомнения, узнает лишь тогда, когда она сама этого захочет, Элинор решилась выйти за него замуж Иэн расслабился и почувствовал, как потяжелели его веки. Он вдруг вспомнил, что не спал уже трое суток и до того дремал урывками. Он широко зевнул и усмехнулся.

— Я могу сказать тебе, что он предпримет очень скоро. Если ты соблаговолишь пригласить его, он станцует на твоей свадьбе.

Это было интересно. Более того — интригующе. Поскольку Иэн знал о недовольстве короля, он едва ли стал бы рассчитывать на приезд кого-либо из ближайшего окружения Джона, за исключением тех, кто обязан присутствовать. Тем более он и не помечтал бы пригласить наперсника короля. Стало ли это результатом простой признательности и дружбы, как полагал Иэн, или у Солсбери созрел какой-то тайный замысел? Вильям был младшим внебрачным ребенком короля, которого Генрих II усыновил, но в недавние времена сильные внебрачные дети не раз захватывали трон.

Краска залила лицо Элинор. Она подняла глаза и с интересом посмотрела на Иэна. Тот уже смежил веки от усталости.

— Боже ты мой! — воскликнула она. — Какой же ты все-таки дурачок. Почему не сказал, что тебе нужно поспать?! Почему не отправился спать сразу после обеда?!

— Потому что мне нужно было знать… — произнес он расслабленным, чуть хриплым голосом, борясь с наваливающимся сном.

— Теперь тебе больше нечего узнавать. Иди спать!

Иэн хотел что-то ответить, но против воли снова широко зевнул. Это совсем обессилило его. Он улыбнулся, подошел к Элинор и поцеловал ей руку.

— Да, мадам, — покорно произнес он. Она наблюдала, как он медленно поднимается по лестнице. Даже сейчас он был грациозен, как большая кошка.

— Иэн! — окликнула она.

Он резко остановился, спина его напряглсь, и он резко повернул голову. В глазах его застыл ужас.

— Не вздумай одеваться утром, пока я не посмотрю твою спину!

Напряжение спало. Он в последний раз сонно улыбнулся:

— Да, мадам.