Закрепив ткань в пяльцах, Элинор едва успела взять в руки иголку, как в зал вошел Бьорн. К удивлению Элинор, он был не один. Опираясь на его руку и прихрамывая, с ним вошел молодой человек в грубой, изодранной одежде. Элинор с возрастающим беспокойством следила, как они медленно приближались к ней. Поначалу, заметив изможденный вид незнакомца, она испугалась, что это был один из людей Иэна, приехавший с плохими новостями. Но эта мысль практически сразу была отброшена. Бьорн не стал бы приноравливаться к медленным движениям незнакомца, если бы с Иэном что-то случилось. Он бы поспешно устремился вперед с подробной информацией, даже если его компаньон был очевидцем.

Когда мужчины подошли, Элинор поняла, что человек, сопровождавший Бьорна, несмотря на рваную одежду, не был простолюдином. Поэтому она не слишком удивилась, когда Бьорн представил его как сэра Ги из Хедингхэма.

— Он отправлен на ваш суд, госпожа, лордом Иэном. Он и есть тот самый предводитель разбойников.

— Лорд Иэн пострадал? — спокойно спросила Элинор.

— Нет, госпожа.

— Прекрасно. — Глаза Элинор повернулись к сэру Ги. — Зато вы, кажется, пострадали, сэр Ги. Присядьте и расскажите мне, почему мой господин прислал вас ко мне.

— Я не знаю, мадам, — горестно ответил молодой человек. — Я умолял его светлость позволить мне остаться и разделить участь моих людей. Я руководил ими. Я выбирал цели нападения. Я собирал их, когда им следовало передохнуть немного или скрыться на время. В любом случае, я более виновен, чем они.

Элинор выдвинула пяльцы вперед и принялась усердно работать иглой. Она была очень довольна, что послала за вышиванием. Иначе ей сейчас было бы очень трудно скрывать свою радость. С первых же слов сэра Ги ей стало ясно, почему Иэн прислал молодого человека на ее суд, а не сразу повесил его. Любой дворянин, который так храбро сражался без подходящего оружия, который требовал для себя участи своих приспешников-простолюдинов и который открыто заявлял о своей ответственности за злодея, несмотря на угрозу смерти, заслуживал снисхождения. Элинор подавила в себе желание улыбнуться несчастному пленнику и оторвала глаза от работы. Взору ее предстало довольно привлекательное, хотя и не слишком красивое, лицо. Волосы его были цвета речного песка, глаза ярко-синие, нос вздернутый, рот широкий, но тонкий и благородный. Молодой человек не казался излишне умным, но лицу его шла улыбка.

— Не будьте так уверены, что ваша участь окажется легче, чем у ваших людей. Я леди Роузлинд, и именно мою собственность вы разоряли и моих слуг убивали. К тому же я из тех людей, кто не забывает ни одного миля, который мне задолжали.

— Вы ничего не возьмете с моих несчастных людей. Голод заставил их преступить закон. А с такого рыцаря, как я, вы не возьмете ни лошади, ни доспехов, ни выкупа. Доспехов у меня давно уже нет, моя лошадь — всего лишь жалкая кляча, украденная на какой-то ферме, и я не найду ни одного родственника в целом мире, который признается, что знает мое имя, не говоря уже о том, чтобы заплатить хоть ломаный грош за мою жизнь.

Элинор снова пришлось подавить улыбку.

— А вы не хотите рассказать мне, сэр Ги, как вы докатились до такого состояния?

— По милости нашего любимого короля.

Тон его был такой горький, такой озлобленный, что Элинор испуганно отпрянула, а Бьорн подошел на шаг, положив руку на рукоять меча. Элинор взглядом велела начальнику стражи отойти и опять опустила глаза к вышиванию.

— Вот как? — подбодрила она рыцаря, снова берясь за иглу.

— Мой отец служил у лорда Артура.

— Боже мой! — воскликнула Элинор, опустив иголку. — Пресвятая Богородица, смилуйся!

Король Ричард был полноправным претендентом на английский престол, но после его смерти ситуация оказалась довольно запутанной. Между Ричардом и Джоном был еще один брат, Джеффри. Джеффри давно уже умер, но до своей смерти произвел на свет двоих законных детей — Артура и Элинор. По строгим законам престолонаследия, на трон Англии должен был взойти Артур. Но когда король Ричард умирал, Артуру было только двенадцать лет, и Ричард назвал своим наследником Джона.

Хотя Джона не любили за его уже тогда хорошо известный вероломный характер, бароны тем не менее поддержали именно его. Как сказал Вильям Пемброкский, лучше иметь дело с дьяволом, чем с непрерывной и жестокой гражданской войной. Никто не допускал и мысли, что Джон признает Артура королем. Он соберет недовольных по всей Англии и на континенте и начнет войну за трон. Джон не обладал, правда, большими военными способностями, но его сводный брат Солсбери был действительно выдающимся военачальником.

Одним из первых актов Джона как короля была атака на замок, где находился Артур, и пленение мальчика. Подобное неспровоцированное нападение нисколько не возмутило баронов. Напротив, они были уверены, что это был весьма разумный шаг, обеспечивавший мир в королевстве. Никто не сомневался, что, не захвати Джон его, Артур сбежал бы к королю Франции Филиппу, что окончилось бы опять-таки гражданской войной.

Если бы Генрих в свое время оказался в таких обстоятельствах и пленил Артура, он сохранил бы ребенка при себе, нежа его в любви и повиновении, так, чтобы тот и не помыслил о мятеже, с одной стороны, и внимательно присматривая за ним, чтобы он не смог восстать, с другой. Ричард вообще не стал бы беспокоиться. Он наверняка пригласил бы Артура пойти с ним — как делал нечто подобное несколько раз за свою жизнь — и, если бы что-то не разбудило его буйный нрав, покрыл своего племянника славой. Если бы Артур, однако, упорствовал в недовольстве, Ричард с удовольствием сражался бы с ним в открытом сражении так часто, как пожелал бы сам Артур, который рано или поздно погиб бы в бою или подчинился.

Путь Генриха был одновременно милосердным и политически целесообразным, хотя мог создать проблемы в будущем. Путь Ричарда был храбрым и честным, хотя неосмотрительным в том смысле, что мог повлечь за собой большое кровопролитие, страдания и разорение страны, и все равно не гарантировал будущее. Джон видел вещи совсем не так, как его отец и брат. Он обеспечил будущее, хотя и спорной ценой.

После пленения Артур предстал перед Джоном в Фалезе в присутствии баронов. Там Джон публично пообещал племяннику свою протекцию и хорошее обращение, если он откажется от каких бы то ни было претензий на трон и даст клятву быть послушным подданным. Джону было тридцать два, Артуру — двенадцать. Нетрудно было придумать такие формулировки, чтобы тщеславный и горячий юноша Отказался. Джон заточил Артура в Руанской крепости.

До сих пор все было ясно и открыто. Дальше все было окутано завесой тайны, за исключением того факта, что Артур исчез из Руана. Было много разговоров, в том числе явно фантастических и мстительных — вроде того, что Джон затащил Артура в лодку, там заколол ножом, бросил в реку и спокойно вернулся в замок.

Даже Элинор смеялась над этим. Что бы ни представлял собой Джон, он не был таким идиотом. Нельзя скрыть убийство, отправившись в лодке вдвоем и вернувшись в одиночку — а скрыть отплытие невозможно, поскольку лодочные пристани в больших замках никогда не оставались без охраны.

Говорили также, что Джон тайно пробрался в камеру, где содержали Артура, чтобы поговорить с ним, и там в порыве ярости выхватил нож и заколол мальчика. Это было более правдоподобно, чем история с лодкой, но тоже не совсем резонно. Во-первых, Артура, племянника короля, не могли держать в камере; во-вторых, он не мог быть без прислуги; и в-третьих, король не пошел бы сам к пленнику — он приказал бы доставить его к себе, если бы захотел поговорить. Если Джон и отправился в камеру к Артуру, то это могло быть только предумышленным убийством, а не вызванным припадком ярости.

Были, наконец, еще варианты, к которым Элинор склонялась в большей мере. Говорили, что Артур пытался бежать и был убит охраной. Вильям Солсбери верил в эту версию и сказал об этом Иэну. Элинор тоже склонна была поверить в такой поворот событий, поскольку Джон не был таким дураком, чтобы не понимать, что прямое убийство его единственного соперника и единственного наследника — тем более что этот наследник и соперник был еще ребенком — не укрепит любовь к нему подданных. Попытка к бегству и случайная смерть от рук тюремщиков — фактически смерть от несчастного случая — была наилучшим решением.

Однако что-то было не так, и Элинор не могла понять, что именно. Почему нет официального объявления? Почему тело Артура не выставлено на обозрение и не оплакано несчастным дядей? Ведь невозможно скрыть тот факт, что Артур исчез. Притворяться, что ничего не произошло, и отказывать в объяснениях означало лишь подогревать самые нелепые слухи — вроде истории с лодкой. Может быть, немногие поверили бы в несчастный случай, но рана от стрелы или изувеченное падением тело послужили бы лучшим свидетельством в пользу «несчастного случая».

Вовлеченность в это дело сэра Ги, который сказал, что его отец служил у Артура, могла иметь несколько форм. Возможно, его отец препятствовал попытке Джона убить Артура; возможно, он был честно вовлечен в попытку помочь Артуру бежать; возможно, наконец, ему приказали позволить Артуру «бежать», но что-то сорвалось. Прежде чем Элинор успела задать вопрос, сэр Ги заговорил снова.

— Мой отец исчез в ту же ночь, что и лорд Артур… — Он замялся, и Элинор подумала было, что Артур, возможно, сумел бежать и потому не показывался, но сэр Ги, сглотнув конвульсивно, продолжал: — После того, как лорд Артур был убит.

— Каким образом? Как вы можете это знать?

— Я не знаю, каким образом было совершено убийство, но один наш слуга, единственный оставшийся в живых из тех, кто сопровождал моего отца, сказал мне, что видел отца, прыгнувшего с телом мальчика с крепостной стены в реку. А видел он его потому, что бежал к нему, чтобы сообщить, что мой младший брат упал со стены замка во двор и умирает.

Значит, все-таки несчастный случай. Элинор на мгновение закрыла глаза. Неужели отец подменил Артура своим сыном в попытке спасти принца? А потом обнаружил, что опоздал, что принц уже был мертв, и понял, что ни одному человеку, который знал об этом, не суждено остаться в живых? Он увидел, что его сын упал, и понял, что потерпел двойное поражение, что его жертва оказалась напрасной. И в Приступе ненависти он решил спрятать тело Артура, чтобы Джон остался виновным, чтобы стал уязвимым перед любым претендентом, который встанет и заявит, что вот он, принц Артур, спасшийся от смерти, пришел свергнуть короля-дьявола. Это было возможно — это было очень вероятно. К тому же часто честный сын свидетельствует о честности отца.

— А где вы были? — взволнованно спросила Элинор. — Как вам удалось спастись? И как спасся ваш слуга?

— Я находился дома. Моя мать была больна. У меня, по крайней мере, есть за что благодарить судьбу. Она умерла до того, как распространилось известие о смерти Артура и исчезновении моего отца. А у слуги была знакомая проститутка, которая укрыла его и переодела в женское платье. Он разыскал меня и уговорил скрыться, чтобы спасти свою жизнь. Нас, Хедингхэмов, выкорчевали с корнями, стеблями и ветвями, так что некому кричать, что мой отец невиновен.

Тут сэр Ги вдруг грустно усмехнулся, и глаза его загорелись.

— Дурак же я, дурак! Я знаю, как можно возместить ущерб, который я нанес вам. Пожалуйста, леди Элинор, уговорите вашего господина пощадить моих людей. Они не виноваты. Вы можете продать меня королю за любую, какую только захотите назвать, цену.

— Король знает вас? — спросила Элинор.

— Он знает, что я существую.

— Он знает вас в лицо? — настойчиво переспросила Элинор.

— Не думаю. Не могу представить, откуда, если он видел меня только раз или два, и то в толпе. Но я могу доказать, кто я. Я клянусь, что, если вы помилуете моих людей, я не стану отрекаться от своего имени и…

Элинор рассмеялась. Сэр Ги был поражен этим звуком, а также внезапно вспыхнувшим ярко-зеленым светом в ее глазах. Увидев выражение его лица, Элинор засмеялась еще громче.

— Нет, нет, я не чудовище, — сказала она, успокоившись. — Я смеюсь не над теми ужасами, о которых вы мне поведали, и не над вашими несчастьями и неудачами. Просто мне доставляет большое удовольствие узнать, что я могу стать причиной бессонницы нашего любимого короля.

Наступило молчание. Сэр Ги застывшим взглядом смотрел в пол. Затем голова его поднялась резким рывком.

— Вы сказали бессонницы, мадам?

— Если бы я могла набить его постель колючками или крапивой, — зловеще произнесла Элинор, — я бы сделала это; но поскольку мне это недоступно, по крайней мере, вы станете терзающей его навязчивой идеей.

Синие глаза, наполнившиеся одновременно надеждой и недоверием, уставились на нее.

— Я не понимаю, мадам, — прошептал сэр Ги.

— У нас с королем существует личная неприязнь, — ответила Элинор. — Это вас не касается, но могу вам честно сказать, что она не идет ни в какое сравнение по тяжести и значению с вашим делом. И все же, несмотря на то, что мне было нанесено всего лишь оскорбление, а вам — зияющая рана, я жажду отмщения ничуть не меньше вас. Я не буду пытаться убеждать вас в необходимости примириться с несправедливостью. Скажу лишь, что иногда человеку приходится проглотить обиду ради благополучия государства в целом. Когда лорд Иэн вернется, он объяснит вам более подробно, почему неправильно и невозможно наносить вред королю независимо от того, какой он негодяй.

— Мадам, мадам! — воскликнул сэр Ги, обхватив голову руками. — Я совсем вас не понимаю.

— И не удивительно. Вы ранены и утомлены, а я копаюсь в политических материях. Бьорн, покажи сэру Ги комнату в восточной стене. Я пришлю служанок помочь ему. И пусть они скажут мне, нет ли серьезных ран, какие мне нужно осмотреть самой.

Она с отвращением посмотрела на рваную одежду молодого человека.

— И отдай его одежду псарям. Я пришлю что-нибудь поприличнее. — Она снова остановилась и потрясла головой, вглядываясь в лицо сэра Ги. Подбородок его зарос щетиной, но было видно, что в более благоприятной обстановке он всегда бывал чисто выбрит. — Да, и прикажи, чтобы его не брили. Безопаснее для нас всех будет, сэр Ги, если вы притворитесь обожателем короля, в подражание ему отращивающим маленькую бородку и усики — совсем как у него.

Сэр Ги ответил ей еще более недоуменным взглядом.

— Мадам, умоляю вас сказать мне, что будет с моими людьми, — произнес он. — Вы говорите так, словно я гость в вашем замке, а это невозможно. Знай я, что вы на ножах с королем, я бы никогда… Прошу прощения. Я не хотел оправдываться, но не вынуждайте меня покончить с собой…

— Что касается ваших людей, я только могу уверить вас, что лорд Иэн милосерден и справедлив. Полагаю, он подробно допросит их и распорядится ими согласно их характеру и способностям. Окончательный суд на этих землях остается за мной. Если дело дойдет до их повешения или иного наказания, я дам вам знать о принятом решении. А что до вас самого, я бы назвала вас пленником, а не гостем, но вы должны дать слово, что не попытаетесь бежать. Хотя я не представляю, зачем вам бежать. Уверяю вас, что у меня нет намерения продать вас королю. Идти вам некуда. Следовательно, я не вижу причин запирать вас или тратить силы и время моих людей на надзор за вами.

— Но как в таком случае вы получите компенсацию за-ущерб? У меня ничего нет!

— У вас крепкое тело и, я думаю, чистая душа. Я уже получила некоторую компенсацию, — сардонически усмехнулась Элинор, — просто осознавая, что, укрывая вас, доставляю неприятности королю. Остальное, если лорд Иэн согласится и если вы сумеете убедить нас в вашем искреннем желании быть лояльным к нам, я вычту из вашего жалованья. Рыцарю платят по шиллингу в день. Если добавить стоимость коня и доспехов, которые я должна дать вам, раз у вас ничего нет, то вам понадобится несколько лет, чтобы покрыть долг, но…

Элинор прервалась и снова рассмеялась. По выражению лица сэра Ги можно было подумать, что ему предлагают немедленный пропуск в рай без предварительной смерти, а не долгие годы тяжелой службы. Она отослала молодого человека, пока он не набросился на нее с объятиями от избытка благодарности или не залился слезами. Если он действительно таков, каким кажется, она провела прекрасную сделку в обмен на нескольких коров и несколько мешков зерна.

* * *

Примерно в тот же момент, когда Элинор открывала сэру Ги ворота в то, что он считал раем, король Джон собирался войти в ад на земле. Прошлой ночью он не вызвал к себе в постель свою очередную любовницу из числа фрейлин королевы. Он отправил Фулка де Кантелю и Генри Корнхилла в город, приказав им доставить трех шлюх. Джентльмены взялись за поставленную задачу с большим энтузиазмом. Если они не так быстро, как сводный брат короля, умели распознавать начало периода сонливости короля, они зато гораздо раньше Солсбери узнавали признаки выхода короля из этого состояния.

Женщины, которых они нашли, не отличались ни чистотой, ни красотой, но это уже не имело значения. Значение имело только то, чтобы никого в целом свете не интересовало, живы они или умерли. Они могли пережить ночь — некоторые выживали, но только в том случае, если не были способны ответить на вопросы, которые им могли задать.

Точнее, выжила только одна, выброшенная из замка в окровавленных лохмотьях, которые прежде могли считаться женским платьем. Однако опасаться, что она расскажет кому-нибудь свою историю, не приходилось — язык у нее был отрезан, да и вряд ли она когда-нибудь выйдет из состояния умопомешательства, вызванного пережитыми ужасами и болью.

В ту ночь Фулк намекнул королю — крикнув ему в ухо, чтобы перекрыть вопли страха и боли, — что с помощью такой забавы можно было бы приручить и леди Элинор. Он много раз за последние недели пытался пробудить интерес Джона, чтобы он отдал ему в жены эту богатую наследницу. Хотя король всякий раз улыбался и соглашался, что считает это превосходной идеей, он не делал ничего, чтобы воплотить эту мысль. Теперь, однако, глаза его разгорелись.

— Но пока что Генри ведет в счете, — проворчал он, улыбаясь. — Покажи, на что ты годен, а мы посмотрим.

Фулк с удвоенными стараниями принялся развлекать своего господина, но от уха Генри Корнхилла не ускользнули оба замечания, и он не остался в стороне. К тому же он напомнил Джону предложение Солсбери предоставить леди выбирать самой. Тонкая шутка заставить Элинор заплатить большую дань за право выбора между Фулком и Генри, очень веселила Джона. Ему так нравилась эта идея, и он так сердечно рассмеялся ей, что нож, которым он угрожал проститутке, выскользнул из его рук и принес ей преждевременное облегчение.

Этот небольшой инцидент раздосадовал Джона. Он не позволит больше этой ночью ни одному, ни второму заговаривать с ним об Элинор.

На следующий день, когда он очнулся от приятного и освежающего сна, идея «приручить Элинор» вновь привлекла его внимание. Он послал за своими товарищами по своеобразным развлечениям и улыбнулся им обоим, не выделяя никого.

— Вы знаете, как я люблю вас, — медоточиво начал король. Его развеселила боязливая настороженность, возникшая в обеих парах тяжелых глаз, но на этот раз он не позволил себе отклониться в сторону ради удовольствия, с каким обычно наблюдал пресмыкание своих людей. — Поэтому я готов навлечь на себя недовольство моих баронов, отдав богатый приз одному из вас.

Оба низко поклонились. Хоть страх в их глазах почти исчез, настороженность осталась. Их господин не из тех, кто отдает что-то просто так. Он ожидал ответной выгоды — в политическом преимуществе, убийстве или деньгах. Никто из них не мог представить себе, что они могли предложить, равноценное стоимости такого подарка.

— Я хочу быть уверенным, совершенно уверенным, что леди Элинор получит то, что заслуживает, — продолжал Джон, широко улыбаясь.

— Вы можете быть уверены, милорд, — с чувством ответил Фулк.

— Да, действительно, — уверил его также Генри. — И если она будет отдана мне, то проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как умрет ее сын и как откупорят ее дочь.

Фулк тоже начал было изобретать собственную угрозу, но, увидев, что король ободряюще кивнул, промолчал.

— Я уверен, что вы оба сделаете все возможное, чтобы наполнить жизнь леди Элинор радостями, — промурлыкал Джон. — И что никого из вас не остановит на пути к своей цели неодобрение моих трусливых чванливых лордов. Тем не менее я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я расстаюсь с богатыми поместьями этой леди ради мелочной мстительности. Замок Роузлинд, имеющий большое значение как порт и якорная стоянка, а также окружающие его земли должны перейти в мои руки.

— Насколько я слышал, — быстро ответил Генри, — у нее много других земель. И я охотно соглашусь на это, если она мне достанется.

— Разумеется, милорд, — тоже согласился Фулк.

— В придачу я надеюсь, что вассал, которому принадлежит замок Айфорд и окружающие земли, сэр Джайлс, будет выселен — и чем скорее, тем лучше — из своего поместья. Будет лучше, если он проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как его жена и дочери будут отданы в распоряжение ваших солдат после того, разумеется, как вы попробуете их первыми, если они заслуживают того.

— Милорд, служить вам — всегда такое удовольствие, что это делает службу очень легкой, — на этот раз Фулк первым успел выразить свое согласие.

— Сыновей тоже следовало бы выселить, — задумчиво заметил Генри.

— Ну да, конечно, — с одобрением сказал Джон. — Вам, вероятно, придется выселить и всех остальных вассалов и кастелянов, — лукаво заметил он, забавляясь вспыхнувшим в глазах его людей страхом, и затем добавил: — Вильям Пемброк, вероятно, не будет слишком доволен, когда услышит, что сын его дражайшего друга умер, а его жена и дочь… Но вы-то наверняка сами знаете, как иметь дело с ним.

Джон понял, что на этот раз он зашел слишком далеко. В глазах его подручных появился настоящий страх, и пот залил их лица. Иметь дело с Пемброком не хотелось никому. В планы Джона не входило, чтобы они отказались, поэтому он продолжал уже мягче:

— Возможно, Пемброк будет слишком занят своими собственными делами, чтобы беспокоить вас. Я ничего не имею против вассалов леди Элинор, за исключением сэра Джайлса, если, конечно, они подтвердят свою лояльность. Я предупреждаю вас о них только потому, что сомневаюсь, что они с готовностью примут ваше господство. Они, возможно, сочтут для себя более достойным поддержать сторону леди или приютят ее у себя в случае необходимости — ведь все они, даже самые мелкие, имеют более высокое происхождение, чем вы.

Это спасло положение. Гнев и ненависть преодолели страх. Джон сделал паузу, с удовольствием наблюдая за их прикушенными губами, сжатыми челюстями и побагровевшими лицами, выдававшими бурю чувств, которую подняли его последние слова в их честолюбивых душонках. Он умышленно задел за живое этих подонков, служивших его самым низменным целям, но раз они не осмеливались сами отомстить за него, за них отомстит ненависть. Она сделает его «дорогих» Фулка и Генри более способными к той работе, которую он выбрал для них. К тому же постоянное напоминание о ненависти и презрении, с какими к ним относилась придворная знать, укрепляла их верность королю, усиливая одновременно ненависть к родовитым дворянам. Больше ни к кому они не могли обратиться за помощью и поддержкой. Если что-то случится с королем Джоном, дворяне, которых пока сдерживала его власть, просто разорвут их на куски.

— Итак, — продолжал он, — я люблю вас обоих в равной степени и считаю, что вы оба достойны этой награды. Следовательно, я не нахожу возможным выбрать между вами.

— Я добавлю все, что вы пожелаете, к землям леди, — предложил Фулк.

— И я, конечно, — поторопился согласиться Генри, но его проницательные глаза уже начинали мрачнеть.

Если король прав и вассалы Элинор окажут сопротивление, потребуется много денег и много людей, чтобы покорить их. Если большую часть поместья пообещать королю, что останется от желанной добычи, кроме долгов? К облегчению Генри, Джон отрицательно покачал головой.

— Мне нужен только Роузлинд и Айфорд. Остальное может остаться у леди и перейти к ее наследнику, когда она уйдет, счастливо, я надеюсь, в лучший мир. Я не хочу, чтобы между вами возникал конфликт, позволяя вам состязаться за этот приз, не хочу также, чтобы один из вас чувствовал, что я предпочитаю другого. Поэтому мы последуем совету моего брата Солсбери — о котором ты вовремя напомнил мне, Генри, — и позволим леди выбрать самой.

— Как она может выбрать?

— Это уж ей решать. Насколько я знаю, она ни одного из вас и в глаза не видела, и даже если она найдет кого-то, кто знает вас и расскажет ей о вас, это уже не будет иметь значения. Моя любовь к вам, как я уже сказал, одинакова, поскольку вы совершенно равны во всех отношениях. — При этих словах короля они снова покраснели и вздрогнули, но он мягко продолжал: — Проигравший получит утешительный приз. С ним я поделюсь налогом, который леди заплатит за право выбрать себе мужа.

Оба снова поклонились, их глаза разгорелись от жадности и удовольствия. Джон улыбнулся им, очень довольный собой, поскольку знал, что идеально справился с этой ситуацией. Он достигнет своей цели в отношении Элинор; он получит в свои личные владения два больших замка, имеющих стратегическое значение; эти замки ему не будут стоить ничего, и средства, которыми он этого достиг, не будут вызывать никаких возражений.

Тот, кто заполучит эту пантеру, станет обладателем значительного богатства, которое можно растратить только большими усилиями. Проигравший тоже не останется в накладе: отхватит богатое вознаграждение за просто так. И неизвестно, какая из этих двух возможностей лучше, Джон очень точно прочитал мысли своих прихвостней, за исключением одной: кто бы из них ни выиграл, кто бы ни проиграл, каждый будет чувствовать себя обманутым. Он будет уверен, что другой получил больше, чем он сам. Такова была природа Фулка и Генри — этих неблагодарных животных. Тем не менее в тот момент червячок сомнения еще не начал свою черную работу. Единственное, чего боялись Фулк и Генри, это чтобы король не вернулся в свое летаргическое состояние, не успев представить леди Элинор список кандидатов. Это должно было случиться, но на этот раз не случилось. Люди короля с удовольствием увидели, как Джон вызвал писаря, продиктовал письмо Элинор и, не теряя времени, отправил гонца доставить письмо в замок Роузлинд или любое другое место, где могла оказаться леди Элинор.