— Так вот как ты ответил мне! Хороша же благодарность за жизнь и свободу твоего сына, за твою корону! — Резкий голос звучал в огромном зале Тауэра, где собрался королевский совет, будто раскаты грома.

Тишина, тут же воцарившаяся в зале, была такой, что звук упавшего на колени короля свитка отозвался зловещим эхом от мрачных сырых стен главного зала королевского дворца. Зал Уайт, девяносто футов в длину и сорок в ширину, был построен дедом Стефана — Вильямом Бастардом, и не раз подданные Стефана с сожалением вздыхали про себя, что дух этого могучего короля, собравшего страну воедино и правившего ею в прямом смысле железной рукой, никогда не посещал его внука.

Вот и сейчас на обрюзгшем, но еще не утратившем привлекательности лице Стефана Блуасского появилось недоуменное выражение, делавшее его похожим на ребенка, которому назначили незаслуженное наказание. Король растерянно оглянулся, как бы ища поддержки у королевы. Но, в отличие от своего мужа, Мод Английская умела владеть собой — ей не раз приходилось встречаться с подобными выходками своевольных баронов, которые если и признавали власть, то только ту, что получают и удерживают силой. Лишь глаза королевы блеснули раздражением и веки едва заметно дрогнули.

Дело не в том, что слова подданного прозвучали откровенно грубо, и не в том, что тон этого резкого хриплого голоса вряд ли мог считаться подобающим для обращения вассала к своему королю. Рэннальф Тефли, хозяин поместья Слиффорд, выделялся среди остальных баронов буйным характером, и, как подозревал Стефан, с самим Господом этот человек говорил не с большим почтением. Короля озадачило то, что, по его мнению, он воздавал Рэннальфу за верность наилучшим и благороднейшим способом, и до этой минуты он был вполне доволен решением, которое вчера подсказала ему жена, — как отблагодарить Рэннальфа Слиффорда за верность престолу без особых потерь для отощавшей королевской казны. Приказ, который только что огласили, должен был увеличить владения Рэннальфа почти вдвое и принести ему графский титул, правда, ценой женитьбы.

Король беспомощно оглядывался, будто искал опоры у притихшего совета. Знать, сидящая за длинными столами, хранила молчание. Всех раздражала такая непростительная для короля нерешительность, однако открыто упрекать Стефана вряд ли кто-то решился бы. Лорды, сражавшиеся за и против него на протяжении тринадцати лет гражданской войны, сегодня уже не возлагали никаких надежд на своего короля. На их лицах было написано пренебрежение, а не напряжение или страх.

Никого не поразила грубость Тефли. Большинство баронов хорошо знали Рэннальфа — да и сами они не отличались изысканностью манер. Кроме того, незыблемым правом каждого знатного сеньора было выразить королю недовольство несправедливым обращением. Король мог проигнорировать протест или внять ему способом, не роняющим достоинства венценосной особы, но он должен был принять решение быстро и действовать решительно, если хотел сохранить уважение подданных. На этот раз Стефан Блуасский снова потерпел поражение.

И тут в готовой взорваться возмущением затянувшейся тишине раздался твердый женский голос:

— Мы считали это наиболее желанным и подходящим решением, сэр Рэннальф. Это удвоит твои богатства, принесет графский титул, который ты давно заслужил, более того, подарит тебе молодую и прекрасную жену для услады и преумножения потомства.

На лицах присутствующих не мелькнуло и тени удивления, хотя Уайт Тауэр был местом, где женщина должна была придерживать язык, пока ее хозяин не позволит высказаться. Но бароны знали, что если кто и правит Англией на самом деле, так это королева Мод. В ее тоне не было ни ноты гнева, голос звучал спокойно и по-королевски достойно. Это было полное заботы обращение скорее матери, чем повелительницы. Рэннальф Слиффордский поднял на королеву глаза; буквально на мгновение их взгляды скрестились.

Королева смотрела на вассала ясным взором, и не было в ее глазах ни вызова, ни гордыни, только тихая печаль светила в их темной глубине. Эта женщина не могла похвалиться красотой, но каждый, кто имел счастье встречаться с ней, неизменно попадал в плен ее очарования. Сердце Рэннальфа дрогнуло гнев во взгляде потух, и линия твердо сжатых губ смягчилась. Он криво усмехнулся.

— Да, — процедил он, — мне хотелось бы знать… Каждая женщина только и мечтает, чтобы сделать женой другую женщину, неважно, доставит ли это удовольствие попавшему в ловушку мужчине. — Он подождал, пока затихнет взрыв смеха, вызванный его словами, и заговорил вновь. Теперь его хриплый голос тихо рокотал, а не обрушивался на головы присутствующих, хотя теплоты в нем не прибавилось. — Мадам, вы знаете, и это не секрет, что у меня нет желания жениться. У меня есть наследники, и хватит!.. Что касается новых земель, это всегда хорошо, но с меня достаточно. Любая уличная шавка хочет иметь титул. Я же — Рэннальф Тефли, хозяин Слиффорда, и никакой титул не прибавит мне чести!

Лицо королевы оставалось бесстрастным, хотя речь Тефли уязвила ее до глубины души. Его слова звучали прямым оскорблением. Однако эта умная женщина не стала напоминать зарвавшемуся вассалу, что любой королевский приказ, о женитьбе ли или о лишении прав, — следует принимать как милость. Она поднялась с кресла и обошла сына и свою сводную дочь, чтобы занять место перед столом Рэннальфа. Приблизившись, она протянула ему руку и тепло улыбнулась. Жест был на удивление изящный, грация этой немолодой полной женщины поражала. Нежная улыбка осветила ее некрасивое, но доброе лицо. В ответ не последовало улыбки, но Рэннальф взял руку Мод и поцеловал ее с неожиданной горячностью, несовместимой с его гневными словами.

— Как глупо, что мы здесь стоим. Приветствую тебя, мой добрый лорд.

— Мы всегда рады видеть тебя — благодарного или негодующего, но невозможно беседовать, когда ты проскакал столько миль и столько дней обходился без сна и отдыха. Проси своих людей к столу, пусть они подкрепятся, и пойдем со мной. Когда женщины вымоют тебя и ты утолишь голод, у нас будет время поссориться, если это так уж необходимо. — Речь королевы скорее успокаивала, чем увещевала собеседника.

— Я требую, чтобы вопрос решился безотлагательно… — В голосе Рэннальфа вновь зазвучали гневные ноты.

— Я тоже, — мягко перебила Мод, — но разве сейчас подходящее время или место? Это не государственный вопрос, который нужно решать всем, а личное дело.

К великому облегчению всех присутствующих, Рэннальф неожиданно согласился с Мод и уже втайне сожалел о приступе ярости, заставившем его обсуждать свои дела и королевские слабости на публике. Он надеялся, что Стефан оправдает себя каким-нибудь решением, но король лишь одобрительно улыбнулся. Рэннальфа раздражала мягкотелость короля, он раздумывал, чем можно уколоть Стефана — не оскорбить, но просто расшевелить, заставить думать и достойно отвечать на брошенный вызов, но тут Юстас, старший сын короля, поднялся, намереваясь вступить в беседу, и Рэннальф решил покинуть зал, пока перебранка не переросла в скандал.

Юстас не мог простить Рэннальфу, что тот спас его во время последней битвы, и поэтому пользовался любой возможностью оскорбить верного королю человека. У Рэннальфа могло не хватить выдержки, и это стало бы непростительной ошибкой. Он был слишком преданным вассалом, чтобы провоцировать наследника сюзерена на оскорбление, но и слишком ценил свое достоинство, чтобы стерпеть колкость даже наследника престола.

Королева раньше всех оценила, что если эти двое сейчас обменяются оскорблениями, то на ее планах женить Рэннальфа можно будет поставить крест. Поэтому она мягко, но настойчиво пригласила лорда Тефли последовать за собой, ибо в ее покоях уже была приготовлена бадья с горячей водой.

Рэннальф бросил мимолетный взгляд на Юстаса, затем резко повернулся и последовал за королевой. Гости поднялись, приветствуя Рэннальфа Слиффордского. На большинство приветствий он отвечал поклоном, некоторым просто пожал руку, но у середины большого стола остановился.

— Могу я спросить, Лестер, что ты делаешь в этой славной компании?

Прежде чем огромный воин, к которому было обращено замечание, поднялся из-за стола, послышался другой, ясный и молодой, голос:

— Это относится ко мне?

Королева предупреждающе сжала руку Рэннальфа и глубоко, печально вздохнула: грубый смех спутника опередил ее предупреждение.

— Нет, Херефорд, ты честный враг, и, хотя наши мечи могут скреститься на поле брани, как это уже бывало, сегодня я преломлю с тобой хлеб.

Лестер взглянул на Рэннальфа, но ничего не сказал.

— Сядь, задира, — вмешался мурлыкающий голос Вильяма Глостерского. — Колкость предназначалась мне. Но многоуважаемый лорд, одержимый справедливостью, нуждается в страхе, а не в ничтожной вспышке разума. Надеюсь, твоя рука пока еще сильнее языка, Тефли. Кроме того, я никому не враг…

— За исключением тех, кто имеет жену, дочь или юного сына… — резко ответил Рэннальф.

— Милорд, — мягко вступилась Мод, обрывая Слиффорда, — мы все сегодня радуемся миру на нашей земле. Не будем вспоминать похороненных обид, чтобы не возникли новые.

Действительно, даже среди его товарищей мало кто поддерживал оскорбительные выходки Рэннальфа по отношению к Вильяму Глостерскому. Тефли вообще нельзя было назвать любезным, но вряд ли кто-нибудь смог бы припомнить несправедливо нанесенное им оскорбление. Поэтому беспричинная ненависть Рэннальфа к Вильяму Глостерскому оставалась для всех загадкой. Граф Херефордский решил не искушать судьбу, ожидая, чем Рэннальф ответит на замечание неожиданно вмешавшегося в их разговор Вильяма Глостера, и коснулся плеча Рэннальфа.

— Благодарю тебя за эти слова. Я отнюдь не огорчен, что вижу тебя, сэр Рэннальф. Давно хотел сказать, что не держу на тебя зла за ту шутку, что ты сыграл с нами в битве при Девайзесе.

Во второй раз Рэннальф подумал, что стоило придержать свой язык. Не надо ему было вступать в перебранку с Вильямом Глостерским, а следовало бы сдержать свою необъяснимую неприязнь к этому человеку, который не сделал ему ничего дурного, а лишь подшучивал над ним. Рэннальф обернулся к Херефорду, улыбаясь:

— Нет, ну почему же? Я выполнял свой долг, как и ты свой. Если мы понимаем наши обязанности по-разному, это вовсе не значит, что между нами должна оставаться вражда и после битвы.

— Верно. Надеюсь, что в будущем мы окажемся на одной стороне.

Улыбка на лице Рэннальфа неожиданно погасла.

— Я не думаю ни о будущем, ни о прошлом, милорд Херефорд, Раз день наступил, я живу, не оглядываясь назад и не забегая вперед. Я слишком стар.

— Это не так, в наше время нужно смотреть вперед. — Херефорд прикусил язык, наткнувшись на предупреждающий взгляд королевы. — Вы надолго в Лондон? Как говорит наша госпожа королева, бесполезно что-либо обсуждать, когда ум слаб, а тело устало от лишений. Я оставляю вас, чтобы вы отдохнули, но надеюсь, что мы можем вновь встретиться в более подходящее для бесед время.

Когда Херефорд ушел. Мод вздохнула.

— Увы, не знаю, легче ли быть в состоянии открытой вражды или заполучить друзей, которые улыбаются нам, но за спиной пытаются поссорить между собой тех, кто еще предан нам.

— Мадам, оставьте ваши уговоры тем, кому они необходимы! Что касается меня, вы не получите ни меньше, ни больше той клятвы, которую я принес вашему мужу, — резко, но уже без раздражения в голосе ответил Рэннальф.

— Простите, милорд, я знаю, что вас не свернуть с дороги, и вовсе не вас я имела в виду, — поспешно сказала Мод.

На самом деле она сомневалась, потому что сомневалась во всех. Королева не верила никаким клятвам. Слишком часто она сама нарушала любые обещания, тем более сейчас, когда при дворе воцарился дух недобрых предзнаменований, а мятежники вот-вот готовы вновь поднять голову. Мод не боялась, что Рэннальф примкнет к ним, но она опасалась, что он захочет отойти в сторону, занять нейтральную позицию. Лестер, один из самых стойких лордов оппозиции, был молочным братом Рэннальфа. Если Роберт Лестер и любил кого-то, кроме себя самого и своего брата-близнеца, то только Рэннальфа Слиффордского. Если для него и имело значение чье-то мнение, то только мнение Рэннальфа. Вот почему королеве необходимо было связать этого могущественного вассала новыми цепями обязательств по отношению к Стефану. А лучше и крепче женитьбы цепи подыскать трудно!

* * *

Рэннальф был зол на себя. Обычно он не позволял раздражению выплескиваться наружу. Однако сегодня он не сдержался, и гнев его нанес Стефану не Меньше вреда, чем поведение мятежников, на которое жаловалась Мод.

Ему сложно было бы выразить чувства, что бередили его душу, так как он не привык задумываться над природой собственных переживаний, тем более обсуждать их. Он сердито отмалчивался. Опустив глаза и угрюмо сжав губы, Рэннальф позволил женщинам раздеть себя и вымыть душистой водой.

Наконец, когда служанки завернули его в мягкие ткани, он почувствовал на себе изучающий взгляд королевы.

— Что вас так заинтересовало, мадам? — добродушно спросил он.

Мод перевела глаза на лицо гостя:

— Извини, милорд, но ты сказал Херефорду, что стар, я же нахожу, что ты выглядишь свежо и молодо. — Она поднялась и без всякого стеснения, как будто он был ее сыном, обнажила его плечо и легко провела рукой по крепким мышцам его руки. — Посмотри! Это ли не доказательство? Сколько тебе лет, милорд?

Прекрасно зная жизнь королевы и то, что она беззаветно любит своего мужа, страсть к которому не оставляет в ее душе места для влечения к другому мужчине, Рэннальф понимал, что в восхищении королевы прослеживается какая-то тайная цель, но все равно он был польщен. Его голос был тверд, как всегда, но он опустил глаза.

— Мне сорок лет. Как бы я ни выглядел, я не молод.

— Для того, кто прожил больше, это еще печальнее. Мне бы хотелось выглядеть так же молодо, как ты. Ты невысоко ценишь себя, милорд, — засмеялась королева, заметив его смущение. — Я бы дважды подумала, прежде чем оставить тебя на руках служанок, когда меня не окажется рядом. Ты не видел, как они смотрели на тебя?

— Им есть на что любоваться здесь — тут сотня молодых крепких жеребцов. Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о моей стойкости или о благочестии твоих служанок, — сухо ответил Рэннальф.

— У молодых нет того, что есть у тебя, Рэннальф. Даже их сила не дает женщине ощущения безопасности.

Мод сознательно льстила этому мужчине, хотя, по правде сказать, его тело действительно было молодым и сильным. Однако, не будучи красавицей, королева даже в юности не позволяла себе быть простодушной и капризной. Мод давно усвоила, как полезно для дела упрочить веру мужчины в его силы и ум. А сейчас ей было необходимо любой ценой заполучить согласие Рэннальфа на брак с этой молодой вдовой.

Однако Рэннальф возмутился королевским предложением, еще не услышав имени невесты, а что же он скажет, когда увидит эту молодую и красивую женщину? Не добавится ли ко всем прочим возражениям и страх собственной мужской неполноценности?

Нет, Мод во что бы то ни стало следует добиться его согласия жениться на Кэтрин!

Рэннальф внимательно смотрел на королеву, будто пытался прочесть в ее непроницаемых глазах отгадку такого неожиданного внимания к его телу. Несомненно, во всем этом был какой-то смысл, но какое отношение это имело к нему, он не мог угадать.

— Прекрасно. Мужчина моих лет сам себе хозяин, или он вообще не мужчина. Я не понимаю, в чем преимущество мужчин, с которыми женщина чувствует себя уверенно, и вообще, при чем тут женщина?! — В его голосе слышалось раздражение.

«Бесполезно уговаривать его, — решила Мод. — У него могут возникнуть подозрения». Она спросила о его детях, поняв из ответов, что они, каким бы равнодушным он ни хотел казаться, — слабое звено в его закованной в броню душе. «Следует использовать детей как последний довод, чтобы заставить его жениться», — решила про себя королева.

Нельзя сказать, что она была движима лишь политическим расчетом. Мод по-настоящему была благодарна Рэннальфу за верность трону и спасение ее старшего сына от неминуемой гибели.

Чуть меньше года назад Генрих Анжуйский попытался силой завладеть троном. Рэннальф, вместе с другими преданными королю Стефану баронами, встал на защиту короля и присоединился к армии Юстаса. Он, как всегда, прекрасно выполнил свое дело и, кроме того, постоянно обуздывал неуемную страсть к боям у молодого военачальника. И хотя сам Юстас в письмах матери называл своего наставника предателем. Мод была благодарна лорду Рэннальфу за безопасность сына. А когда Юстас, невзирая на превосходящие силы армии Генриха, решил атаковать замок Девайзес, прилюдно поклявшись, что он или возьмет крепость, или погибнет, никто не сомневался, что под стенами этого главного оплота Генриха полягут тысячи людей, а корона Англии лишится законного наследника. Тогда Рэннальф ударом мощного кулака лишил Юстаса сознания и отнес в безопасное место.

Королю и королеве было непросто подыскать достойную награду для Рэннальфа. Бесконечная гражданская война опустошила королевскую казну, и им нечего было предложить верному вассалу, кроме титулов, в которых, как они знали, Рэннальф и не нуждался. Затруднительное положение разрешила неожиданная смерть графа Соука, оставившего наследницей огромного состояния единственную дочь леди Кэтрин.

Это был редкий случай, когда Стефан не колебался. Через несколько часов после получения этого известия он вместе с небольшим легковооруженным отрядом отправился в главный замок графа Соука и взял его наследницу под свою королевскую опеку На этот раз он успел вовремя, так как Хью Бигод, герцог Норфолкский, прибыл на следующий день с той же целью. Основная часть земель Соука простиралась к востоку от земель Норфолка, и Бигод хотел продлить эту границу, выдав замуж леди Кэтрин по своему выбору.

Не обладая достаточными силами, чтобы участвовать в надвигающемся сражении, Стефан поднял замковый мост и подготовился к осаде. Однако Норфолк отступил — ему было не справиться с войском Юстаса, который немедленно поспешил бы на помощь отцу.

Стефан с победой вернулся в Лондон и привез свой трофей. Желание или нежелание «трофея» становиться таковым не имело значения, так как леди Кэтрин в руках сюзерена была лишь военной добычей, с которой обращались с осторожностью, но собирались распорядиться по своему усмотрению.

Сама леди Кэтрин не возражала против отъезда из родового поместья. Ее отец и бывший муж держались в стороне от двора и гражданской войны, но все равно слухи и обрывки новостей приходили благодаря странствующим рыцарям и торговцам, и она немало знала о короле Стефане и Хью Бигоде. Если он должна была достаться одному из них, то удачей было бы попасть в руки Стефана. Она слышала о нем как об исключительно добром человеке, и он на самом деле по-доброму отнесся к ней. Говорили также, что и королева очень заботлива и внимательна к другим, если это не затрагивает семейных интересов. Хотя подобная доброта не означала, что с желаниями Кэтрин будут считаться. Она полностью сознавала свое положение. Это значило, что ради собственной выгоды король и королева сделают для нее все возможное. Если необходимо будет выдать ее замуж за безобразного грубого наемника, даже за дикое безжалостное чудовище, они так и сделают, с сожалением, но без колебаний. И когда Мод объявила Кэтрин, что та должна стать третьей женой сэра Рэннальфа Слиффордского, молодая женщина смиренно поблагодарила королеву за милость и снисхождение, оказанное троном несчастной сироте. Мод сочла необходимым добавить, что сэр Рэннальф кажется тяжелым и резким человеком, к тому же он немолод. Но королева искренне порадовалась за леди Кэтрин — ведь Рэннальф Тефли никогда не обижал своих жен и был справедливым, честным, к тому же здоровым и сильным мужчиной.

Мод, правда, тогда с сочувствием подумала, что вряд ли Рэннальф подарит своей жене любовь и нежность, но, с другой стороны, он по крайней мере не будет морить ее голодом, заключать в темницу, проматывать ее добро, избивать для собственной утехи, а это было если не обычным, то частым явлением.

Леди Кэтрин, в отличие от Рэннальфа, не стала противиться, узнав о предстоящем союзе. Но и особой радости тоже не выказала. Глубокая религиозность, строгое воспитание, то, что она пленница, которая не властна над своей судьбой, заставили ее покориться требованиям сильного. Кроме того, дух Кэтрин был подавлен — трагедии последнего год тяжким бременем легли на ее нежную душу. Горе притупило чувства, и казалось, все худшее в ее жизни уже случилось.

Когда бесчувственного Юстаса выносили с поля боя у Девайзеса, Кэтрин хоронила своего молодого мужа и трехлетнего сына. Она не была страстно при вязана к мужу, да он и не обладал силой духа, необходимой для того, чтобы вызвать ее любовь. Но его выбрал ей в мужья добрый, горячо любимый отец. Избранник отчасти оправдал ожидания графа Соука — он был добрым и сердечным человеком. Муж любил ее, и Кэтрин смирилась со своей участью. Она искренне скорбела о муже, потеряв его, но ее скорбь не была глубокой. Чувство же к сыну был совершенно другого рода. Кэтрин испытала жесточайшую боль, потеряв дитя, и это повлекло за собой еще одну трагедию: Кэтрин ждала второго ребенка, но на седьмом месяце у нее случился выкидыш. А ведь она так хотела этого ребенка, так мечтала о нем! Непосильное бремя двойной потери сломило ее. Жизнь для нее стала бессмысленной, и всем казалось, что дни леди Кэтрин сочтены. Только нежная забота отца вернула ее к реальности, его нежность давала ей силы. И тут леди Кэтрин настиг еще один страшны удар: отец, дорогой, единственный человек, который связывал ее с жизнью, — умер.

Кончина графа Соука окончательно подорвал силы леди Кэтрин. Ее хрупкая душа будто заледенела — ничто уже не трогало ее. И когда король Стефан объявил, что отныне леди Кэтрин и ее земли переходят под опеку короны и дальнейшие распоряжения о ее судьбе будут сделаны исходя из интересов трона, она лишь покорно склонила голову. Кэтрин ощущала себя невесомым сухим листочком, оторванным от дерева, который безжалостный ветер несет по своей воле. Она молчала и когда Стефан распоряжался в ее замке, готовясь к осаде, и когда укладывала вещи, отправляясь ко двору, и когда королева объявила о ее новом супружестве, угодном трону.

* * *

Сидя в комнате Рэннальфа Слиффордского, глядя на огонь в камине, королева Мод раздраженно думала, что не помешало бы этому мужлану быть таким же послушным, как леди Кэтрин. Сегодня королева устала и не хотела уговаривать несговорчивого мужчину, который неблагодарно отверг столь выгодное предложение, сделанное ради его блага. Если бы он, как Кэтрин, хотя бы не выражал ни радости, ни отвращения, но он сидел со сжатыми кулаками, опустив глаза, принимая все, что ему говорили, как наказание. Мод чуть не рассмеялась, представив Рэннальфа на совете. Дурак! Он даже не понял, какой подарок получил. Леди Кэтрин не только обладала прекрасным характером, но была красива и послушна. Сильная саксонская кровь придавала ей прелесть Снегурочки, ее волосы отливали бледным золотом, кожа была белой и нежной, как снятое молоко, а большие глаза, загадочные и невинные, как у ребенка, светились мягкой голубизной.

Мод, однако, не переводила разговор на невесту Когда закончились ее расспросы о детях Рэннальфа он был уже одет. Не желая возвращаться в большой зал. Мод приказала женщинам принести еду сюда. Сэр Рэннальф, казалось, совсем расслабился, когда уселся в мягком кресле с высокой спинкой перед огнем и принялся за еду. Сейчас его тело дышало спокойствием, только в глазах иногда вспыхивали тревожные огоньки.

— Нет, — улыбнулась ему Мод, — не рассматривай меня так недоверчиво, милорд. Мы оба знаем что я пригласила тебя, чтобы высказать свои соображения и выслушать тебя.

— Хорошо, что вы честны со мной, мадам.

— Возвращаю тебе эту благодарность, сэр Рэннальф. Ты так предан нам, что я не хочу взвешивать каждое слово Рэннальф рассмеялся своим резким скрипучим смехом.

— Если вы хоть раз не взвесили слово, обращенное к любому человеку, с тех пор, как стали королевой в этом государстве, перед следующей битвой я наточу меч собственными зубами.

Мод была задета за живое, потому что он говорил правду и в его голосе она услышала оттенок злости. Ее тон стал сухим и резким.

— Стефан и я не собираемся возвышаться на, остальными смертными. Не понимаю, почему ты принижаешь нас настолько, что не можешь поверить в то, что мы честны с теми, кому доверяем!

«Доверие» было самым неудачным словом в ее фразе. Рэннальфу нравилась Мод, но он не доверял ей и прекрасно понимал, что она не доверяет ему.

— Вы утратили это свойство, — ответил он с обычной для него прямотой.

Мод вздохнула, осознав, что он не хотел причинить ей боль. Бесполезно играть словами с человеком, который всегда говорит то, что думает, ничего не боится и не ищет благосклонности. Трапеза близилась к концу, разговор, казалось, себя исчерпал, а Мод еще и не подошла к решению вопроса, ради которого затеяла эту интригу. Королева бесконечно устала, утомленным выглядел и Рэннальф, но устала она или нет — ей именно сейчас необходимо получить его согласие на брак.

— Мне жаль, что мы так некстати затеяли споры по поводу наследницы земель Соука, сэр Рэннальф. Стефан и я не думали, что ты восстанешь против женитьбы. Мы, конечно, знали, что твоя вторая жена, леди Аделисия, оказалась непростым человеком для совместной жизни и ты не слишком скорбел, потеряв ее, но…

Королева подбирала соответствующие слова для рассказа о прелестях семейной жизни с леди Кэтрин, но Рэннальф, похоже, и не собирался сдаваться.

— Вы не подумали, что десять лет совместной жизни с этой мегерой даже у святого могли вызвать отвращение к роли мужа?!

— Наверняка это так, — сухо ответила Мод. — Но и ты, милорд, не святой. Более того, ты почти не был в ее обществе.

— Я по горло сыт теми немногими днями, что находился дома!

Мод и сама недолюбливала покойную Аделисию за глупость и непроходимое упрямство, но почувствовала раздражение от тупого сопротивления Рэннальфа.

— У тебя от нее сын, — проворчала она. В ответ раздался его смех.

— Я не хотел терять ее наследства.

Мод расстроилась. Если он зашел так далеко и считает радостью заполучить наследников даже от безразличной ему женщины, она должна рассказать о достоинствах леди Кэтрин. Мгновение она сидела, глядя на свои руки и борясь с утомлением, затем подняла голову, поняв, что он подтолкнул ее к важному открытию. Наследство женщины, у которой умерли дети, при обычных обстоятельствах возвращалось семье, а Рэннальф был слишком честен и справедлив, чтобы незаконно присвоить приданое бездетной жены. У леди Кэтрин не было семьи, совсем никого не было.

— Да, вот еще о чем я хотела поговорить с тобой! Приданое Аделисии — ничто по сравнению с землями Соука. Ты уже говорил, что тебе достаточно земли, но я уверена, ты хочешь, чтобы в твоих владениях царили покой и мир. Поразмысли, милорд, кого среди неженатых мужчин ты хочешь иметь в качестве соседа?

Несколько секунд Рэннальф смотрел на пламя в камине, затем обернулся и взглянул на королеву. В следующую минуту его широкие брови хмуро сдвинулись к переносице.

Мод пристально изучала его лицо, будто хотела суметь описать малейшую его деталь той, которая станет, по ее решению, женой этого упрямца. В нем не было ничего, кроме силы, чтобы привлечь красивую женщину. Худое лицо, к счастью, лишь слегка тронутое шрамами, выдающаяся вперед мощная челюсть и мрачно сжатые тонкие губы. Тонкий нос не портил облика, а яркие серые глаза можно даже было счесть красивыми. Шапка спутанных кудрей не поредела с возрастом, но годы высеребрили темные волосы. Это говорило о том, что молодость ушла. Его лицо вряд ли можно было романтически воспеть, особенно если принять во внимание грубые манеры, но Мод решала и гораздо более безнадежные задачи.

— Понимаю, — медленно проговорил Рэннальф, — что верных людей мало, но, несомненно, вы сможете найти не одну дюжину среди нуждающихся молодых людей.

— Возможно, хотя и не уверена. Соук был верным сторонником Генриха. За леди Кэтрин склонности к Анжуйцу не наблюдалось, однако мало ли что она скрывает. А молодой человек может поддаться ее влиянию — она необыкновенно красива. Важнее другое: может ли нуждающийся молодой человек служить целям короны и государства? Вряд ли, ибо неожиданно свалившееся богатство — тяжелое испытание для неокрепшего духа. Мы очень много думали об этом шаге. Понравится ли тебе, если землями Соука завладеет жадный до богатства нищий?

Морщинка раздумья углубилась. У Мод не было нужды переходить к следующей теме, пусть пока поразмыслит. А когда подумает, то все поймет сам. На восток и юг от Соука лежали земли графа Норфолкского. Хью Бигод, без сомнения, мирный человек, но он был явным врагом короля и королевы, даже когда не был другом Генриха Анжуйского. Норфолку и хозяину Слиффорда не пришлось сражаться главным образом потому, что они уважали друг друга и у них не было возможности бросить друг другу вызов. 3а исключением служения делу Генриха Анжуйского граф Соук и его вассалы почти не принимали участия в сражениях. Кроме того, Соук был мягким человеком, глубоко религиозным. Таким образом, его земли много лет служили буфером между землями Слиффорда и Норфолка.

Если это место займет юноша, приверженец короля, то военной стычки не избежать: или молодой человек будет провоцировать Норфолка, пытаясь прибрать к рукам его земли, или Норфолк увидит его неопытность и попытается отхватить лакомый кусочек от богатых угодий Соука. Кто бы ни стал новым хозяином этих земель, Рэннальфу неизбежно придется сражаться с одним из них, а вероятнее, и обоими. Он будет вынужден воевать с Норфолком чтобы удержать нейтралитет чужой территории, и отдаст свою кровь и силы, борясь за богатство, которое ему не принадлежит. Еще худшее случится, если вассалы не примут юношу, который служит королю в качестве своего сюзерена. И снова Рэннальф вынужден будет воевать. Если необходимо сражаться с этими людьми, то лучше делать это ради собственной выгоды, когда он женится на Кэтрин.

Однако было еще одно обстоятельство, о котором не упомянула королева, ибо никогда не принимала во внимание возможность благодарной памяти. А вот Рэннальфу это воспоминание пришло на ум прежде всего.

Когда-то, в 1137 году, когда гражданская война в Англии только начиналась, дядя Кэтрин — тогдашний владелец замка Соука, решил, что наступил час для расширения собственных владений. Он считал, что время всеобщей вражды — прекрасный повод для захвата соседнего с ним Слиффорда, который унаследовал 26-летний Рэннальф. Старший Соук принес, присягу королю Стефану и под предлогом того, что Рэннальф якобы перешел на сторону мятежников, с помощью объединенных сил королевской армии и собственных наемников взял штурмом Слиффорд, а самого Рэннальфа захватил в плен.

Однако развязка истории оказалась совсем не такой, как предполагал граф Соук, — за насильственный захват чужой собственности и использование для этих предательских целей королевских войск он был казнен.

Окровавленного Рэннальфа поставили на колени перед Стефаном, но этот мягкий человек со свойственной ему щедростью не потребовал возмездия. Перекрестив его мечом, король сказал, чтобы Рэннальф поклялся бороться с мятежниками и перешел на сторону короля, ведь до нападения Соука он стойко держал нейтралитет. Рэннальф не таил зла на Стефана за ущерб, нанесенный его землям. Жизнь в двадцать шесть лет еще окутана романтикой и иллюзиями, поэтому юный вассал с готовностью и благодарностью принес клятву законному королю.

Рэннальф Тефли умел помнить хорошее. По его мнению, он был обязан Стефану жизнью и честно. сражался за его трон. А то, что после этого, несмотря на мятежные настроения, вассалы земель Соука ни разу не предприняли попытки завладеть его землями, считал для себя еще не оплаченным долгом;

Теперь же пришло время отдать долг Стефану — Рэннальф должен жениться на наследнице Соука. Это неприятно, но будет лучшим выходом из положения.

— Ты должен рассмотреть и другие вопросы, милорд, — мягко добавила Мод, когда ее опытный глаз отметил, что выражение лица Рэннальфа смягчилось. Это был верный признак, что он осознал суть ее логики и продвигается в нужном направлении. — Помни, нет иных наследников в Соуке, кроме леди Кэтрин. Если ты женишься на ней, земля и титул останутся за тобой, неважно, родит она тебе ребенка или нет. Если она не понравится тебе, ты можешь отослать ее куда-нибудь в глушь и спокойно владеть ее землями.

Рэннальф не ответил, но его лицо внезапно напряглось, будто окаменело. Мод поняла, что поспешила и потеряла преимущество.

— Ты задумывался, почему я оказываю на тебя такое давление, заставляя принять то, что обогатило бы нас, окажись оно в наших руках? Возможно, если бы ты возражал, я бы, в другой ситуации, попросила тебя назвать для нее жениха более подходящего, чем ты. Ты знаешь, почему я не могу сейчас так поступить.

Мод не хотелось напоминать Рэннальфу о его долге по отношению к Стефану. Такие напоминания в большинстве случаев рождают негодование. Но она твердо решила заставить Рэннальфа жениться на Кэтрин.

— Рэннальф, Стефан всегда любил тебя и оказывал милости. Что заставило тебя так злобно оговорить его перед всем двором? Ты поклялся ему мечом. Твоя обязанность — оказывать ему почтение и отстаивать его честное имя перед другими. Ничто не спасет сейчас его чести, кроме твоего согласия.

Рэннальф молчал. Он разрывался между необходимостью узнать, каким образом Соук стал свободным, и страхом, что он не сможет смотреть леди Кэтрин в глаза. Он восхищался умом королевы, но знал, что она способна на дьявольские поступки, чтобы защитить мужа и семью.

— Я знаю, что леди Кэтрин была замужем и у нее был маленький сын, — наконец вырвалось у него. — Полагаю, вы как-то избавились от отца и мужа? Вы уничтожили и ребенка? Зная это, могу ли я взять бедную женщину в жены? Был ли я несправедлив в своем гневе?

— О, небеса! — возмущенно воскликнула Мод. — Неудивительно, что ты был разгневан. Однако ты чудовищно заблуждаешься. Отец леди Кэтрин скончался от старости, ты знаешь это. Муж и ребенок умерли не по нашей вине. Клянусь жизнью моего мужа! Поверь!

Рэннальф вздохнул и поежился в кресле. Если бы Мод поклялась своей честью или призвала в свидетели Господа — это было бы сомнительно, но, если она присягнула жизнью Стефана, ее слова — чистая правда.

— Почему они умерли? — осторожно спросил он.

— От холеры. Пища была заражена, весь юг пострадал. Я думала, вы слышали об этом в Слиффорде. Это было так ужасно. Это Божья воля, не наша, Рэннальф. Более того, ты не должен беспокоиться, она больше не носит семя мужа. Она разродилась мертвой семимесячной дочерью три месяца спустя, вот что было после того, как похоронили ее мужа!

— Она так много потеряла. Как горько насильно вступать в новый брак!

Мод внимательно посмотрела в лицо гостя, пытаясь угадать его мысли. Выражал ли Рэннальф симпатию страдающей женщине или беспокоился об отношении к нему? Это не имело значения. Теперь у королевы не оставалось сомнений — Рэннальф примет предложение.

— Это так, — утешала его Мод. — Я тоже теряла детей и сочувствую ее скорби. Нет другого пути. Землей должны управлять сильные люди. Если ее состояние захватит Бигод, ее постигнет гораздо худшее, чем брак с достойным человеком, и она знает это. Нет утешения материнской скорби. Но я говорю от всего сердца, что ей станет легче, если у нее будут другие дети. Тебе не надо ее бояться. В ней нет злобы, она так много потеряла, что сильно привяжется к отцу новых детей.

Рэннальф нахмурился, но Мод больше не испытывала сомнений.

— Хорошо, — неожиданно громко и решительно сказал он, словно обрубил все сомнения. — Я отдам королю поместье и земли у моей западной границы, какие вы давно жаждали получить в качестве выкупа за невесту, но ничего больше. Земли Соука обширны, но Соук слишком любил книги, чтобы прилично заботиться о землях, и иссушил их, правда, не без помощи Генриха. Они в плохом состоянии. Мне придется много работать, прежде чем я получу отдачу. Хуже, если вассалы начнут сражаться, война обойдется мне дороже.

— Как хочешь, милорд, — согласилась Мод кротко, но в ее голосе звучало едва скрываемое ликование. — Уверена, мы не будем спорить о сроках, так как наше желание — угодить тебе. Оставь нам решать эти вопросы.