События складывались так, что Альфреду не пришлось следовать в сражении за Эдуардом. Он оказался идеальным посыльным — его знали все командующие, и он не отвечал ни за какой отряд. Когда армия была на месте и начало расти нетерпение, он объехал всех командиров, начав с сэра Джона Гиффарда, и предупредил, чтобы они не бросались на людей Лестера, как только те появятся. Когда он передал приказ Эдуарда Джону Лейборну, на левом фланге, как ветер, взмывая к небу, раздался крик об атаке.

— Западни не было, — проревел Лейборн. — Смотрите! Лестер идет в атаку прямо на холмы, надеясь проложить путь между лордом Эдуардом и Глостером.

Альфред повернул Дедиса, оказавшись спиной к долине. Увидев, как Эдуард двинулся, он понял, что не успеет добраться до принца до того, как армии встретятся. Ему придется сражаться одному. Он приготовил правую руку, и Шалье вложил в нее копье, пока он прилаживал щит. Армии Лестера и Эдуарда столкнулись. Лейборн издал боевой крик и пришпорил коня. Альфред никогда не командовал битвой, но знал, что Лейборн намерен, нанеся удар силам Лестера в центре, усилить давление на линию фронта Эдуарда. Он слегка пришпорил Дедиса и пустился вскачь.

Движение лошади усилило удар копья, и первый человек был не сражен, а сметен в сторону. Другого Дедис оттолкнул корпусом, и копье бесполезно устремилось в небо. Альфред сжал свое оружие как раз вовремя, скользнув им по рукояти копья третьего нападающего. Человек пронзительно закричал, так как стальная головка проткнула ему бок. Альфред краем глаза увидел, как деревянная рукоять поднялась и его противник упал. Напрасная гибель, подумал он. Вся война была напрасна. На турнирах копье имеет тупой наконечник, и проигравший вынужден платить выкуп, но остается жив и может биться снова.

Мысли не отвлекали Альфреда от ратного дела. Он наклонил свой щит, отбив копье, угрожавшее ему, и выхватил меч, ударив им человека. Он почувствовал дребезжание, нанеся удар, но у него не было времени выяснять, какой ущерб он нанес. Дедис слишком быстро рванулся вперед, и Альфреду пришлось натянуть поводья, чтобы он замедлил шаг.

Он снова услышал боевой клич Лейборна слева и направил Дедиса вправо, врезавшись в колонны Лестера под углом. Они были намного ниже того места, где его люди сражались с отрядами принца. Альфред знал, что должен подняться выше в горы, чтобы найти Эдуарда. Он пришпорил коня и проехал дальше, расчищая себе дорогу. Альфред заслонился кнутом от меча, ударив нападавшего по шлему. Затем обменялся ударами с человеком, у которого был серебряно-красный щит, но кто-то бросился между ними, выкрикивая проклятия, и Альфред отъехал, догадавшись, что там сводили личные счеты.

Когда у него мелькнула эта мысль, позади дуэлянтов внезапно появился Гай де Монфорт. Альфред первый раз в этой битве с удовольствием прокричал вызов и ударил, затем отразил удар и снова ударил, увернувшись от достаточно сильного ответного удара. Альфред вытянул руку вперед, и это дало ему возможность сбить с Гая шлем. Он слышал приглушенный крик, но знал, что лишь слегка оглушил его. В самом деле, молодой человек выпрямился и ударил его с силой, достойной похвалы. Альфред отразил удар щитом, но ответного удара не последовало. Прямо за спиной Альфреда раздался крик:

— Не бейте меня! Я — Генрих Уинчестер, ваш король, я слишком стар, чтобы сражаться!

Поколебавшись мгновение, Альфред готов был повернуться, чтобы прийти на помощь старому человеку. Но тут меч Гая плашмя ударил его по плечу. Если бы он успел повернуться, острие меча попало бы ему в шею и смертельно ранило. Альфред почувствовал боль в голове и руке, хватка ослабла, меч едва не выпал из его руки. Гай, пришпорив свою лошадь, подъехал к Альфреду сзади, но старый конь знал свою работу и, пронзительно заржав, лягнул молодого жеребца.

Услышав новый крик короля о помощи, Гай снова напал. Альфред поднял меч, чтобы парировать удар, но рука, державшая меч, ослабла, но у него хватило сил пришпорить Дедиса и подтолкнуть его правым коленом. Лошадь послушно повернула налево и устремилась вперед. Гай издал победный клич и с новой силой ударил, в надежде, что его меч пробьет щит Альфреда и вонзится ему в грудь. С таким же громким криком Альфред наклонил свой щит, поймав оружие Гая, и стал опускать его вниз, одновременно подняв свой меч для удара, который пришелся Гаю по плечу. Гай пронзительно завопил. Поднявшись в стременах, Альфред снова поднял меч, рискуя быть выбитым из седла, в гневном желании вложить всю силу в удар. Он страстно желал нанести Гаю смертельный удар, прежде чем тот свалится с лошади. Волна гнева и триумфа нахлынула на него, когда он ударил со всей силой. В этот момент неизвестный всадник вдруг оказался между ним и его жертвой. Альфред не мог остановить удар и потрясенно закричал, увидев его щит: удар, предназначавшийся Гаю, пришелся по Генриху де Монфорту. Генрих не закричал. Он пошатнулся в седле, и светло-красное пятно медленно расплылось по его темной кольчуге. Но Генрих сумел удержать свою лошадь между Альфредом и Гаем, упавшим на шею своего жеребца. Был ли Генрих не в состоянии атаковать его или не хотел этого делать, но он уже не мог причинить вреда Альфреду.

Генрих и Гай отступали, круг побежденных формировался вокруг знамени Лестера. Снова донесся крик: «Я — король Генрих Уинчестер. Не причиняйте мне вреда!» На этот раз Альфред не пришел в замешательство. «Пусть король умрет, и эта война навсегда закончится», — подумал он.

* * *

Как привязанная, Барбара следовала за Альфредом до садовых ворот. Дальше она не пошла, но стояла, глядя, как он легко бежал под тяжестью своих доспехов и запрыгнул на Дедиса, словно был молодым рыцарем, пробующим свои силы. Она чувствовала большое облегчение и радость от того, что ей не надо больше ничего скрывать.

Он с восхищением улыбнулся ей, и в его взгляде не было самодовольного удовлетворения. «Надолго ли?» — спросила ее ревность. При этой мысли Барбара улыбнулась, хотя по ее щекам текли слезы. «Возможно, на всю его жизнь, — если он не переживет этот день», — ответила она сама себе. Когда за Шалье и Альфредом закрылись ворота, Барбара прислонилась к стене, горько всхлипывая. Потом выпрямилась и вытерла лицо. По крайней мере, он уехал счастливым. «Ясный ум и легкое сердце — такое же сильное оружие, как щит и меч», — как-то раз сказал ей отец, критикуя жену своего друга, которая стонала и выла, когда провожала его на битву.

Альфред сказал, что вернется до того, как стемнеет. Барбара засмеялась, предвкушая скорую встречу. На дворе уже было темно, приближалась буря. Она уронила руки и посмотрела на облака, которые с каждой минутой становились все ниже и темнее. Буря обещала быть ужасной, она могла остановить сражение. Лестер мог бежать в темноте в Кенилуэрт. Начнется долгая осада крепости, и Альфред будет смертельно скучать. Но в случае осады Кенилуэрта он сможет уехать от Эдуарда.

Она вернулась в дом для гостей. Где-то внутри у нее жило сомнение, что она напрасно надеется на такой быстрый исход, в то время как вся Англия, втянутая в войну, будет страдать. Но страдания окажутся еще сильнее, если Лестер будет побежден и король Генрих вновь начнет свободно править по собственной воле, бросая земли и деньги в утробу своего ненасытного семейства или проматывая их на безрассудные и рискованные предприятия в надежде завоевать корону для своего молодого сына.

«Генрих недолго мучил бы королевство, — возразила она сама себе. — Он стар, а Эдуард не будет так мягок к Лусиньонам, как его отец. Из графа потоком лились правильные речи и законы, но если Генрих потворствовал евоим жестоким и алчным сводным братьям, то Лестер конфисковывал поместья для своих беспечных и жадных молодых сыновей. По крайней мере, Генрих разоружал своих критиков тактом и обаянием».

Снова прогремел гром, но, хотя ветер утих, воздух казался плотным и тяжелым. Барбара подняла голову и решительно направилась в свою маленькую комнату. «До того как стемнеет», — вновь вспомнила она слова Альфреда. Проснувшись задолго до рассвета, она лежала на узкой постели в одежде, надеясь проспать несколько долгих часов.

Сначала ее надежда казалась тщетной. Некоторое время она тихо лежала с закрытыми глазами, стараясь отогнать от себя страшные мысли. Когда это не удалось, она начала считать овец, словно учила детей, но робкие кудрявые овцы предательски превращались в кричащих, размахивающих мечами мужчин. Она повернулась на правый бок и пристально разглядывала стену, пытаясь найти на грубом камне узор, который отвлек бы ее внимание, но красная, словно кровь, прожилка заставила ее отвести глаза и повернуться на спину, а затем снова лечь на правый бок. Клотильда сидела возле двери и шила, наклонив работу, чтобы лучше видеть в сумеречном свете. Сначала это успокаивало Барбару, но скоро Клотильда настороженно подняла голову, прислушиваясь. Против своего желания Барбара тоже стала слушать, так напряженно, что услышала тихое дыхание своей служанки, робкое царапанье, доносящееся из коридора, жужжание.

Барбара закрыла глаза, чтобы лучше слышать, не отвлекаясь, пока звуки не затихли. Темнота сгустилась, все звуки исчезли, и она почувствовала спокойствие. Когда она вновь напрягла слух, на нее нахлынул шум, ужасный шум человеческих криков и стонов. Барбара в замешательстве открыла глаза, считая, что это звуки нарастающей бури, проникающие сквозь стены гостевого дома. Окончательно проснувшись, она поняла, что звуки голосов доносились из коридора.

— Подожди, — крикнула Барбара Клотильде, спрыгивая с постели. — Эти крики! Кто-то ранен. Альфред! Альфред!

Она выбежала в коридор и резко остановилась, едва избежав столкновения с вооруженным мужчиной, который с рычанием обернулся. Его обнаженный меч замер в дюйме от ее груди. Барбара пронзительно закричала. Мужской крик, тонкий и дрожащий, слился с ее, и, прежде чем они затихли, низкий голос заглушил обоих, воскликнув:

— Леди Барбара!

— Лейборн! — выдохнула Барбара и схватилась за дверь, чтобы не упасть, прошептав: — Где Альфред?

— Был здоров и наслаждался собой, когда я последний раз его видел, но, леди Барбара, это король.

— Сир! — воскликнула Барбара и опустилась в реверансе, но в следующее мгновение вскочила, протягивая руки, чтобы поддержать его. — О небеса! Вы ранены, сир.

Генрих уцепился за протянутую ему руку, выпустив руку Роджера Лейборна, за которую он держался.

— Люди Лестера хотели, чтобы меня убили… — Его руки дрожали, и в голосе смешались настороженность и недоверие. — Они надели на меня простую кольчугу, дали мне щит без герба и даже шлем без гребня. Лестер хотел, чтобы я умер, если он умрет.

— Мой дорогой лорд, — нежно сказала Барбара, совершенно забыв от жалости к его боли и смущению, как часто сама желала ему смерти. — Вы не пройдете в мою комнату, чтобы прилечь, пока для вас не подготовят более удобное помещение?

Король бросил испуганный взгляд на Лейборна, который поджал губы.

— Вы можете делать все, что пожелаете, сир. Мы случайно оказались на женской половине, но, думаю, для вас ненадолго можно сделать исключение. Я найду настоятеля монастыря.

Когда они с Лейборном привели короля в комнату и усадили на постель, Барбара догадалась, что его привезли в Клив, чтобы Лестер не мог с ним бежать. Ее догадка подтвердилась, когда у двери вдоль стены выстроились стражники.

— Как только настоятель будет готов, я приду за ним, — пробормотал Лейборн.

— Сначала пришлите сестру милосердия перевязать его раны, — сказала Барбара. Когда Лейборн кивнул и ушел, она жестом приказала Клотильде закрыть дверь и встала перед королем на колени. — Вы позволите мне и моей служанке помочь снять вам доспехи, сир?

Генрих взглянул на закрытую дверь комнаты, на Барбару, стоящую на коленях, на Клотильду, присевшую в реверансе.

— Почему Роджер Лейборн увез меня сюда от моего сына? — прошептал он.

Барбара напряженно улыбнулась. Генрих был так ошеломлен и смущен, что было очевидно, что он вспомнил давнюю ссору между Лейборном и Эдуардом, которую он усугубил, и поэтому на короткое время Лейборн стал на сторону Лестера. Он, кажется, забыл, что ссора улажена.

— Теперь Лейборн — ваш самый верный слуга, милорд, и преданный друг принца Эдуарда, — сказала Барбара. — Возможно, вы слышали, как лорд Эдуард бежал от Лестера. Роджер Лейборн был среди тех, кто помогал побегу. И он с мая преданно воюет за лорда Эдуарда. Вы можете смело ему доверять.

— Лестер — мой зять — хотел моей смерти, — сказал Генрих. — Кому тогда можно доверять?

Барбара почувствовала такое раздражение, что едва не закричала. Разве Генрих не помнит, сколько раз он оскорблял Лестера? Он ждал, что будет по-прежнему любим, несмотря на все оскорбления, усилия лишить приданого свою сестру, обвинения в предательстве.

От боли и усталости на глаза короля навернулись слезы. Генрих, который всегда был очень внимателен к своей внешности, теперь сидел небритый и жаловался на то, как тяжело старому человеку, когда его преследуют. Противореча самой себе, Барбара едва не плакала вместе с ним, несмотря на то, что знала: именно этот человек — причина всех бед страны. Именно из-за него ее муж мог в данный момент истекать кровью, упав в грязь. Но Лейборн сказал, что с Альфредом все в порядке, а голубые глаза Генриха были похожи на глаза заблудившегося ребенка. Барбара протянула ему руку.

— О, нет, милорд. Я не могу поверить, что Лестер хотел причинить вам какой-то вред. Я не говорю, что он правильно действовал, но он сам обманулся, считая, что делает все возможное для вашей безопасности и чести. Никто не желает причинить вам вреда. Я уверена, что граф дал вам простые доспехи, чтобы вас не схватили и не ранили в центре сражения. — Она погладила старого короля по руке. — Идемте, милорд, давайте снимем доспехи, чтобы вам было удобнее.

Он робко согласился, и Барбара помогла ему приподняться, а Клотильда осторожно освободила ворот кольчуги. Затем они сняли ее через голову, стараясь не повредить раненое плечо. Барбара проделала то же самое с туникой, когда легкий стук в дверь возвестил о приходе лекаря. Барбара отступила, чтобы дать затаившему дыхание монаху взглянуть на рану, и через несколько минут он начал уверять, что рана небольшая и король скоро будет здоров, но лучше его поместить в лазарет.

Хотя Генрих выглядел напуганным и цеплялся за руки Барбары, но, увидев одежду цистерианского ордена, успокоился и дал себя осмотреть. Однако когда ему предложили пойти в лазарет, он с беспокойством посмотрел на Барбару, и она попросила позволения сопровождать его. Это вызвало поток извинений у монаха, который объяснил, что ни женщин, ни гостей в лазарет не пускают. Взволнованный тем, что его пациентом оказался король, он хотел выполнить его просьбу, но боялся нарушить правила; и без того смущенный вынужденным пребыванием в женском отделении, монах говорил так быстро и бессвязно, что Генрих не мог его понять и потому пришел в еще большее замешательство. В этот момент вернулся Лейборн. Король ухватил Барбару за руку и не отпускал ее.

В конце концов Барбара вместе с монахом проводила короля в гостевой дом монастыря. Когда они вышли из женского отделения, три ослепительные молнии раскололи небо, осветив двор монастыря ярче, чем в солнечный полдень. Когда же они дошли до дверей гостевого дома, раздался такой оглушительный раскат грома, что все, даже Лейборн, вздрогнули и заторопились укрыться от потока воды, хлынувшего с неба. В спальной комнате один из братьев разводил небольшой огонь, в то время как другие нагревали простыни на красивой большой постели. Послушник-санитар уже ждал, и толпа священников, кажется, настолько успокоила короля, что он даже согласился позволить им раздеть себя и лег в постель. Пока это делали, Лейборн увел Барбару и спустился с ней по лестнице в нижнюю комнату.

— Я теперь еду обратно, но оставлю отряд, который защитит монастырь, если кто-то попытается войти. Вы не должны бояться. Армия Лестера уничтожена. Битва почти окончилась, когда я уехал.

— Окончилась… — начала Барбара, но Лейборн повернулся и ушел. Она сделала шаг или два, вытянув руку, не в силах вымолвить ни слова. Если битва окончена, почему Лейборн должен возвращаться назад, когда почти ничего не видно из-за проливного дождя? Страх сковал ее, ноги не слушались, и она должна была остановиться. Когда это прошло, она не побежала вслед за Лейборном — он все равно не услышал бы ее из-за шума дождя. А если бы и услышал, не смог бы стоять под таким дождем, чтобы разговаривать с ней. Кроме того, что нового он мог ей сказать? Он уже сказал, что Альфред «наслаждался собой».

Наслаждался собой? Это значит, что он не хочет поскорее вернуться во Францию, а ищет возможности сразиться на войне? Барбара стояла в дверях, пока не пришел послушник и не попросил ее подняться к королю. Она пошла, не раздумывая, и присела в реверансе, пробормотав что-то необходимое и ничего не значащее.

— Это так странно, что ваш отец привез вас на битву, — ворчливо сказал король.

— Моего отца здесь нет, сир, — сказала Барбара, разобрав только половину того, что было ей сказано. — Я здесь со своим мужем. Альфредом д'Эксом.

Барбара подумала, что король забыл о ее замужестве. Она подняла голову и увидела, что хотя Генрих был все еще бледен, но казался совершенно спокойным. Полуулыбка, которую он изобразил, взгляд искоса, который он бросал на нее из-под опущенного века, заронили в ней тревогу. Прежде чем она сказала что-то еще, он попросил принести табурет, чтобы она могла сесть и поговорить с ним. Когда Барбара поднялась из реверанса, Генрих сказал, что он голоден, и послушник, пообещав принести теплого супа, вышел.

Эта задержка дала Барбаре время подумать. Внимательно изучив лицо Генриха, пока он сидел, обложенный подушками, она начала сомневаться в том, что его сильно опущенное веко было проявлением хитрости. Скорее всего это слабость, вызванная усталостью. Однако он хотел поговорить, и долгий опыт придворной дамы подсказывал ей, что надо использовать такую возможность, чтобы вынудить королевскую семью к некоторым обязательствам.

— Альфред был одним из тех, кто помог принцу Эдуарду бежать, — сказала Барбара, как только слуга ушел. — Чтобы я была в безопасности, он послал меня в Ившемское аббатство, но я была напугана, когда услышала, что туда приезжает Лестер, и бежала в Клив.

Лицо Генриха стало грустным, и он протянул свою дрожащую руку, чтобы пожать ей руку.

— Как ужасно, моя бедная Барбара, когда отец сражается на одной стороне, а муж на другой. И как ужасно, если они встретятся на поле боя.

Барбара была тронута искренним сочувствием и прошептала: «Вы так добры, сир», прежде чем вспомнила, как часто таким теплым обращением король обольщает тех, кому следовало бы его лучше знать, и волна раздражения смыла ее благодарность. В это мгновение до нее дошел подлинный смысл слов Генриха, и в ней снова поднялась тревога.

— Но ваша доброта напрасна. Мой отец и мой муж не могли встретиться. Отец не ответил на вызов Лестера и не принимал участия в битве. Вы должны знать, сир, что мой отец никогда не одобрял всего, что делал Лестер, и был очень рассержен, когда узнал об условиях Кентерберийского мира.

— Но он не отказался признать Оксфордские соглашения, — сказал Генри, отдернув руку.

— Милорд, вы сами одобрили соглашения в их первоначальном виде. Это граф Лестер изменил их до неузнаваемости.

При этих словах Барбара почувствовала угрызения совести. Но она знала, что никакая сила на земле не примирит теперь короля с Лестером. Было бы лучше, если бы король, чувствующий свой долг, и ее отец, который искренне хотел приносить пользу королевству, были бы свободны и распорядились властью так, чтобы из крушения планов Лестера можно было извлечь какую-то пользу.

— Вы знаете, что мой отец любит вас, — продолжила она. — Я не могу сказать, сколько раз он говорил мне о ваших детских проделках и о том, как ваша доброта спасала его от гнева отца. Это было связано с лошадьми, но я не помню точно, что произошло…

Барбара замолчала, приглашая его продолжить. Генрих тут же начал пересказывать давно знакомую историю, приукрашивая ее подробностями, о которых она раньше не слышала. Когда принесли суп, Барбара наполнила чашу и подала королю. За обедом она старалась осторожно напомнить о тех случаях, когда отец поддерживал Генриха. Было непонятно, обратил ли король внимание на ее старания. Сказав, что желает отдохнуть, он тепло улыбнулся, погладил ее по руке, назвал хорошей девочкой и отпустил.

Спускаясь по лестнице, Барбара вновь и вновь вспоминала их разговор. Возможно, ей следовало более открыто выступить в поддержку отца? Нет. Если бы она надоедливо толковала о его разрыве с Лестером, в хитром уме короля проснулись бы подозрения. А любые объяснения свелись бы к рассмотрению ошибок короля, а это было бы глупо.

Значит, она поступила правильно: утешила короля, заставила его почувствовать себя в безопасности и сообщила, что Норфолк не поддерживает Лестера. Она связала отсутствие отца на поле сражения с его любовью к королю, а Генрих всегда хотел, чтобы его любили. Теперь нужно было сообщить отцу последние новости.

Барбара стояла на пороге гостевого дома, глядя на двор. Дождь утих, лишь слегка моросил, хотя в отдалении еще были видны вспышки молнии и слышались раскаты грома. Она поспешила к себе. Приказав Клотильде купить у монахов два пера, лист пергамента и чернила, она взяла подсвечник и села писать подробное письмо. Беви и Льюис уже готовились отвезти его Норфолку.

Буря прошла, и последние лучи заходящего солнца на мгновение заглянули в узкое оконце, вновь исчезнув за монастырской стеной.

Перечитав еще раз письмо, Барбара почувствовала облегчение. Она понимала, что, одним из первых узнав о победе Эдуарда, отец сможет собрать силы и выступить с предложением о мирных переговорах. Если он будет прощен, а она постаралась сделать все, от нее зависящее, в остальном надо положиться на здравый смысл Эдуарда. Поскольку Норфолк не сражался при Льюисе и Ившеме, принц захочет принять новую клятву верности от него и взять минимальный штраф, вместо того чтобы лишить его собственности. Барбара на мгновение закрыла глаза, прошептав благодарственную молитву: она была уверена, что теперь отец в безопасности. Она открыла глаза, чтобы дописать письмо.

Чья-то тень упала на стол. Барбара хотела приказать человеку отойти от света. Но, подняв глаза, быстро вскочила и неистово рванулась через стол к Альфреду, который стоял с другой стороны скамьи и молча смотрел на нее.

— Ты не ранен?

— Всего лишь несколько синяков. — Его голос звучал безжизненно, кожа имела серый оттенок, а глаза с безразличием остановились на ней.

— Мой любимый, мой дорогой, что случилось? — прошептала она, подойдя к нему и взяв за руку.

При этих нежных словах в его глазах появилось больше чувства, и она поцеловала его в губы. Он высвободил руку и прижал ее к себе. Она почувствовала, как он дрожит, и услышала неровное дыхание, словно он всхлипнул. Он крепко обнимал ее, опустив голову и зарывшись лицом в ее волосы. Это была радостная встреча, без слов подтверждающая, что он действительно не ранен. Немного погодя он тяжело вздохнул и отпустил ее. Молча, словно старик с больными суставами, он сел на скамью. Присев рядом с ним, она взяла его руку, нежно сжала, подняла и поцеловала его пальцы. Его руки пахли кровью, но она не отшатнулась, а ждала, ничего не говоря.

— Война окончена, — наконец сказал он. — Лестер мертв, и вместе с ним все его сторонники — Питер де Монфорт, Деспенсер…

Барбара прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Деспенсер мертв! Значит, Альва свободна и богата. И она будет в безопасности, потому что Роджер Бигод будет защищать ее. Он не участвовал в сражении при Ившеме и является сыном верного королю человека. Ее внимание снова вернулось к мужу. Он назвал имена других убитых, потом замолчал и потер лицо.

— Не думаю, что я когда-либо видел столько знатных покойников. А Лестер, — он вздрогнул, — был не прав. Он был хорошим человеком, но напрасно навязывал свою волю королю Генриху, помазанному на царство. Но если бы я встретил того, кто отрубил ему голову и руки…

— О Боже, — выдохнула Барбара и тоже вздрогнула.

— Эдуард был доволен. — Голос Альфреда стал еще безжизненнее.

— Эдуард умеет ненавидеть, — холодно заметила Барбара, коснувшись его щеки, чтобы привлечь внимание. — Это ужасно, но все не так плохо. Раз Эдуард получил удовлетворение за свое оскорбление, он не затаит месть. Смерть Лестера, возможно, сделает его не таким грубым по отношению к тем, кто остался жив.

Альфред повернул голову и осмысленно посмотрел на нее, затем медленно кивнул.

— Со временем это забудется, но, вероятно, ты права. — Но он снова вздрогнул. — Война — не турнир. Я ненавижу ее. Генрих де Монфорт тоже мертв.

— О, мне очень жаль, — воскликнула Барбара. Но, увидев лицо Альфреда, она задержала дыхание и прошептала: — Он погиб от твоей руки?

— Я пытался убить Гая, а Генрих встал между нами, и я его ранил. Если бы не это, возможно, он остался бы жив. Он спас от смерти Хемфри де Боуэна и двоих сыновей Питера де Монфорта. А Гай… Гай тоже выжил.

— Плохо, но это доказывает, что рана, нанесенная Генриху, не имела значения. Ты ведь ранил Гая, а он жив. На самом деле это меня не беспокоит. Он ничего собой не представляет.

Альфред сжал губы и покачал головой.

— Он очень опасен. Не знаю почему, но я чувствую это. У него плохие намерения. Я едва не заколол его, когда обнаружил живым рядом с телом Генриха. Я должен был его убить. Но не смог заставить себя заколоть безоружного человека.

— Ты сделал то, что считал правильным. Давай забудем о Гае. Он нас не тронет.

Альфред ничего не ответил. Барбара была обеспокоена незнакомым выражением на лице мужа и его отчаянием. Альфреда редко глубоко трогали дела, не касавшиеся его семьи.

— По крайней мере, над Генрихом не надругались.

— Нет. И Эдуард не будет мстить. Он искренне огорчен. Он даже распорядился, чтобы тело Генриха отвезли в аббатство с почестями, и он будет присутствовать на его погребении.

— Я рада, — сказала Барбара и подумала, что лучше предупредить Альфреда о сиятельном госте. — Ты знаешь, что здесь король?

— Здесь? — воскликнул Альфред, а потом решительно сказал: — Барби, Эдуард отпустил меня. По правде говоря, мне не хотелось бы видеть его, по крайней мере, некоторое время. У нас есть несколько часов, чтобы уехать. Поехали.

— Но ты устал и огорчен.

— Завтра мне будет еще хуже. И если мне придется полежать день-другой, я хочу, чтобы ты была рядом.

Барбара сразу встала, вспомнив, что здесь ей не позволят остаться с мужем на ночь.

— Ты не ранен? — снова спросила она. — Тебе не повредит, если ты поедешь верхом?

— Я клянусь в этом.

— А Дедис выдержит?

— Он устал, но несколько миль до Бигфорда вполне одолеет.

— Тогда посиди, отдохни. Я скажу Клотильде, чтобы она упаковала вещи. — Тут она увидела письмо, лежащее на столе. — Мне нужно послать Льюиса и Беви к отцу с новостями. Я хотела послать обоих, чтобы быть уверенной, что письмо будет доставлено, но…

— Такое небольшое расстояние мы можем проехать, не опасаясь банд. Бежавшие будут стараться незаметно добраться до дома. На нас не нападут на дороге, и у меня есть письмо принца на свободный проезд. Новость о смерти Лестера будет бежать впереди нас. Никто не осмелится ослушаться приказа Эдуарда.

* * *

Лошади мчались во весь опор. Они не остановились в Бигфорде, потому что было еще светло, а в трактире битком набито людей. Уже стемнело, когда они достигли Стратфорда, как раз перед закрытием ворот. Проливной дождь смыл кровь с доспехов Альфреда, а так как он был с женой и служанкой, стража не спросила, принимал ли он участие в сражении.

Барбара знала, почему им не задали никаких вопросов. Она видела ужасную сторону правления Лестера, видела, как тирания росла, но простой народ, особенно горожане небольших городов, все еще любили его. Битва закончилась, их защитник мертв. Они подчинятся законам короля и принца, но если смогут помочь приверженцам Лестера, то будут делать это.

На постоялом дворе, где они остановились, никто не задавал им лишних вопросов. Когда Барбара попросила принести лохань к ней в комнату, хозяева не удивились и не посоветовали сходить в городскую баню, потому что там нельзя было спрятать отметины, полученные в сражении. Жена хозяина даже глазом не моргнула, когда Клотильда спросила имя ближайшего аптекаря, и указала, куда идти, словно та спросила дорогу в уборную.

Желание хозяина и хозяйки услужить и маленькие знаки внимания, их взгляды и невысказанная симпатия заставили Барбару всплакнуть. Она вспомнила о своих мечтах о справедливости и хорошем правительстве, которые связывала с именем Лестера, но мечты рухнули. Лестер не имел права управлять страной. Он дал власть тем, кому мог доверять по любви или по крови, — и это было повторением ошибок короля Генриха.

Барбара прикусила губу и смахнула слезы. Она боялась, что король никогда не изменится. Эдуард стал теперь другим человеком, и он обуздает своего отца. Она едва не стала уверять в этом хозяина и его жену. Скорее всего они не поверили бы ей, но главное, она могла лишить их удовольствия нанести последний удар за Лестера, помогая его людям.

Клотильду и Шалье предупредили, чтобы они были осторожными в разговорах, даже по-французски, и старались избегать всякого упоминания о Лестере или короле. Клотильда должна была позаботиться о Шалье, смазать его раны и отвести в постель.

Барбара попросила добавить горячей воды в лохань для Альфреда. Его глаза были закрыты, и он не шевелился. Намочив в горячей воде тряпку, она приложила ее к его посиневшему плечу. Он шевельнулся и вздохнул, но глаз не открыл. Барбара положила горячие камни из камина в постель, чтобы нагреть ее.

Альфред открыл глаза, когда она прошла мимо ширмы, отгораживающей лохань с водой, чтобы подложить дров в камин.

— Вода остыла, — сказал он, и, когда Барбара повернулась к полке за кувшином, добавил: — Нет, не надо больше воды, я лучше пойду в постель, а то я здесь засну. Дай мне руку.

Барбара подумала, что ему просто нужна помощь, и протянула ему руку, не глядя на него и продолжая искать полотенце.

— Не играй больше со мной в эту игру, — сказал Альфред, резко дернув ее за руку так, что она споткнулась и чуть не упала в лохань.

— Какую игру? — спросила она, ухватившись рукой за лохань и выпрямляясь.

— Убегающую олениху, — огрызнулся он. — Я смертельно устал, робко сидя в засаде…

— И исхитряясь нападать на львиц?

— Ради бога, Барби, ты не веришь, что я люблю тебя и не хочу никаких других женщин, бросаются они ко мне или убегают? Я не зеленый юнец, которому нужны уверения в том, что он желанен. Я хочу покоя. Я желаю только одну-единственную женщину, которая со мной и сердцем и умом.

— Я с тобой и сердцем и умом, и ты знаешь это. Но ты бился, чтобы завоевать и удержать. О Альфред, я не думаю, что ты заигрываешь с женщинами, чтобы тешить чувство собственного достоинства. Ты забавляешься, когда тебе скучно.

— Это не совсем правда, по крайней мере, уже много лет. Я забавлялся, чтобы заполнить пустоту, которая была во мне, потому что у меня не было тебя.

— Я не играю с тобой, я только пытаюсь найти полотенце. Я призналась в своей любви и не прикидываюсь, что это признание было ложью. Но я хочу, чтобы ты тоже не лгал мне. Идем, вылезай из лохани, ты простудишься. — Ее голос был вялым и лицо ничего не выражало, когда она снова потянулась за полотенцем.

Альфред медленно поднялся и позволил себя вытереть. Когда он лежал в постели, обложенный подушками, Барбара принесла ему ужин. Осушив чашу эля и накрыв ее рукой, чтобы Барбара не наполняла ее снова, он прервал долгое молчание:

— Барби, я не лгу. Я не говорил тебе, что моя подушка была мокрой от слез по тебе и меня не радовали другие женщины, бывшие со мной. Но я не лгал тебе. Вскоре после того, как ты вышла замуж за де Буа, я понял, что сделал ужасную ошибку, не взяв тебя в жены. Но что я мог сделать — Пьер был моим другом, и я не мог наставить ему рога. И кроме того, я любил тебя. Я не хотел тебя только для постели. Ведь твое тело, которое я люблю, — только часть тебя.

— Я рада узнать, что ты нашел утешение. Я постараюсь помнить об этом.

— Боже милостивый, — простонал Альфред. — Почему ревнивые женщины так тупы? Подумай, что ты говоришь. Подумай о женщинах, которые были моими любовницами. Разве все они были красивы? Какой из них я верил дольше всех?

Барбара застыла, очевидно, припоминая. Она могла многое вспомнить о женщинах Альфреда, когда была при французском дворе. Она назвала одну, затем вторую, третью и так далее. Он же сказал, что у него никогда не было с ними ничего серьезного.

— Я расстался с Мелисанд, которая, если ты помнишь, была на несколько лет старше меня, потому что игра становилась для нее серьезной, а мое сердце уже было занято девочкой с лошадиной гривой.

Он протянул руку к густой вьющейся копне волос. Барбара догадалась, что сейчас он обнимет ее, чтобы отвлечь и проверить ее привязанность. У нее не было желания высвобождаться из его объятий, но она не хотела прерывать разговор, не удовлетворив свое любопытство.

— Ты не можешь сказать, что оставил мадам Жанин из страха разбить ее сердце. У нее его не было.

Выразительные брови Альфреда поднялись.

— Вполне справедливо. Нашу связь прервала Жанин, а не я. Но она не сказала мне почему. — Он улыбнулся, и его темные глаза озорно блеснули, когда он продолжил: — А другие — сохрани и благослови Бог этих глупых куриц — были так заняты своей красотой и настолько скучны, что в их обществе я едва удерживался от того, чтобы не заснуть.

Барбара расхохоталась. Других она хорошо знала, так что, должно быть, он сказал правду.

Он посмотрел на нее округлившимися глазами невинно обвиненного и добавил:

— Можно закрыть глаза и представить себе тело, какое тебе нравится. — Его глаза превратились в смеющиеся щелочки. — Но никто не сможет насладиться телом, если ему настолько скучно, что он засыпает. В твоем обществе у меня не было таких неприятностей. Даже после тяжелого сражения и долгой скачки, когда развлечение не предложено.

Барбара снова расхохоталась. На этот раз его слова были правдой. Можно закрыть глаза и представить себе такое тело, какое пожелаешь, но не со всяким можно вести интересный разговор. Она была довольна больше, чем прежде, потому что ее ревность была повергнута в прах.

Продолжая смеяться, она стянула с себя одежду.

— Мне кажется, что ты сумасшедший. Весь в синяках, избитый, ты хочешь развлечений. Я дам тебе их в полной мере, чтобы ты не искал другого тела.

Он поймал ее и удержал на расстоянии, чтобы получше рассмотреть. Ему показалось, что он увидел ее обнаженную душу, полную надежды и легкоранимую.

— Барби, я люблю тебя. Не пытайся спрятать от меня свою душу.

Она наклонилась и поцеловала его.

— Мой любимый, я ничего не могу сделать с тем, что я ревнивая женщина. Это — моя натура. Но я постараюсь не мучить тебя.

Он вдруг засмеялся.

— Мучай меня! Делай что хочешь! Я становлюсь старше. Мне теперь делают меньше предложений. Ты не понимаешь, как я буду польщен, когда, толстый и беззубый, я все равно останусь для тебя желанным? Делай что хочешь, только не скрывай от меня. Я не смогу вынести, если что-то встанет между нами.

— В моем сердце больше нет секретов, — прошептала Барбара. — Я тоже люблю тебя.

Он удовлетворенно вздохнул, наконец поверив ей, нежно коснулся ее лица, крепко обнял, чтобы она не увернулась, и ущипнул ее за щеку:

— Если ты пустишь меня в постель, я согрею тебя, и между нами будет только любовь.