Мы возвратились к зданию, где находился склад. Монахи, профессор и Вера не оставляли нас ни на минуту. Профессор усталым, но твердым голосом объявил, что сейчас все мы уходим. Монахи вынесли рюкзаки. За двенадцать дней в Монастыре мы привыкли не задавать лишних вопросов и не возражать.

Через калитку возле столовой мы двинулись в горы. Мы даже не попытались узнать, все ли необходимое дали нам. Профессор, Вера и старший Монах уверенно, с какой-то решимостью шли впереди. Младший монах замыкал цепочку. Где-то через четверть часа мне почудилось, будто мы убегаем. Перед глазами, накладываясь на реальность, продолжало вращаться почти прозрачное небо. Я боялась оглядываться. Возможно, если бы я оглянулась, то увидела, как раскрученные нашим движением тучи образуют воронку над Монастырем, и затягивают туда башни, здания, стены, деревья, дворы.

Я даже не смотрела вокруг. Впереди маячила светлая Танина голова, сзади пыхтел Илья. Важно было удерживать ритм движения, чтоб не мешать другим и не слишком быстро устать.

Остановились мы через час. Старший Монах сообщил, что в каждом рюкзаке в кармане есть фляжка с водой. Мне показалось, что в его голосе промелькнула досада, точно монахи ничего с нами делать не собирались, но вот — пришлось. Мы расположились на небольшой — с театральную сцену — площадке, поросшей высокой и тонкой травой.

Ветер шевелил колоски. Впереди виднелись горы, покрытые лесом, с каменными проплешинами. Неяркий пейзаж успокаивал. Никто не общался.

Вскоре мы вскинули рюкзаки и отправились дальше. Так, с небольшими остановками мы шагали до темноты. Маршрут оказался удобным — без сложных спусков и крутых подъемов. Без впечатлений.

Мне пришлось разделить палатку с молчаливой восточной девушкой. Она быстро уснула. Я вроде бы тоже хотела спать, но не смогла. Вылезла на ночной посвежевший воздух. Метрах в пятидесяти от общего лагеря горел костер, где поставили свои палатки профессор, монахи и Вера. Я разглядела у огня две фигуры, но не узнала, кто это. Несколько звезд запутались в облаках. Остальное было погружено в темноту.

Я пошла в сторону склона, где росли деревья среди камней. На всякий случай выставила перед собой руки. Но глаза привыкли к темноте быстро, и я не натыкалась на стволы, а уверенно прикасалась к ним. Кора была теплой. Я не торопилась. Казалось, деревья на меня смотрят и ждут. С каждым прикосновением я ощущала глубже и глубже, как они тянутся вверх, будто бы столбы силы. Я давно не делала так, а теперь вспоминала.

Потом все замерло, и я тоже. Покалывало в ладонях. Я услышала голос.

Один человек рассказывал что-то другому.

Очень тихо я переступила в сторону голоса. Они не обратили внимания. Я подкралась поближе.

— Это шоу называлось «Игрушка», — говорил Руслан. — Почти как в кино. Только играть мог любой человек — кого пригласят. А игрушкой работал я.

Мне хорошо за это платили и, по большому счету, было плевать, что я унижаюсь.

Ведущий помогал гостю расслабиться и высказать свои желания. С другой стороны, он их сдерживал. Если кто-то просил о том, что лучше не показывать по телевизору, то ведущий напоминал о родителях, которые, может быть, это смотрят. Зато люди приносили всякую дрянь, чтобы напялить на меня. Раскрашивали лицо, грудь и спину.

Заставляли бегать на четвереньках. Били пустыми пластиковыми бутылками. Для одной пары я изображал их ребенка: они пока только раздумывали, завести ли детей.

В конце программы они обиделись друг на друга. Потом пришла девушка и сказала, чтобы я ее внимательно слушал. Она ни разу не рассмеялась, даже не улыбнулась.

Она привязала к моей руке веревку, и больно дергала, если что-то не так. Затем женщина, ей лет сорок пять, потребовала, чтобы я ей рассказывал, какая она красивая. Она приказала встать на колени. Это несложно. Вообще, гостями на шоу чаще бывали женщины. До восемнадцати лет не пускали. Зато приходили всякие бабки.

Одна такая, бывшая учительница, долго меня обвиняла, что я участвую в этой программе. Ведущий очень серьезно кивал, изображал моральную поддержку. Я спросил у этой старой дуры, каким, по ее мнению, я должен быть. Она сказала: держаться с чувством собственного достоинства. Выпрямить спину, расправить плечи.

Ощущать себя хозяином жизни. Я все это изобразил. Она растерялась. Она не соображала, что происходит. Выпуск закончился крупным планом ее лица. Зимой запустили новую версию. Желающие звонили по телефону и говорили, что мне надо делать. Три желания за пятнадцать минут. Я предлагал переименовать программу в «Золотую рыбку». Команда, которая делала шоу, придумала другой ход. Один человек приходил и распоряжался мной, как хотел. Потом появлялся его знакомый — тот, которого не ожидали. Кто-нибудь с работы. Или бывший одноклассник. Или соседка по лестничной клетке. Они высказывали свое отношение к происходящему. Однажды дошло до драки.

В городе мало кто верил, что в шоу участвуют не актеры. Меня в закулисные тайны не посвящали, но, думаю, это были обычные люди. Я думал, кто-нибудь придет и убьет меня. По крайней мере, попробует. Никто ведь не застрахован. Кое-кто старался раздавить морально. Один, на меня чем-то похожий, только постарше и в очках. Он вопил и размахивал перед лицом руками. Психопат. Я то закрывал голову и зажимался, то бегал от него вокруг дивана. Я знал, что мы оба выглядим, как идиоты. Только мне за это платили. Тот человек остался доволен. Я тогда рано ушел со студии. Было темно, падал снег. Дома никто не ждал. Я решил прогуляться, и на меня напали. Просто пьяное быдло, они ничего не хотели. Повалили в сугроб и попытались избить. Я не сопротивлялся. Вдруг их что-то спугнуло, они убежали. Я встал, отряхнулся. Это было тоже игрой. Если бы поздно вечером в мою дверь постучали, я бы даже не стал спрашивать, кто там. Любой человек мог придти и сказать, что мне нужно сделать. Без камер и без ведущего. Без угрозы, что увидят посторонние. Я бы сделал. Сначала я представлял себе женщин, но потом понял, что пол не имеет значения. И возраст тоже не имеет значения. Мог придти кто угодно и сказать, что будет у меня жить. Я бы не возражал. Наше шоу шло раз в неделю.

Наверное, недель через двадцать я понял, что для любого готов сделать все.

Только никто об этом не знал. А я не видел смысла рассказывать.

Молчание. Потом Руслан то ли резко вздохнул, то ли хмыкнул и добавил:

— Наверное, кто-то хотел, чтоб получилось именно так.

Я почувствовала, как напряжена. Приказала себе расслабиться. Я хотела уйти, но не могла. Меня бы поймали. Мало ли — хрустнет ветка, покатится камень. Или споткнусь.

— Пойду, — сказал Руслан.

Я услышала, как он медленными шагами забирается на гору. Вскоре все стихло. Его собеседник не выдал себя ни единым звуком.

Мне было дико неудобно, что я подслушивала, и я тоже сделала вид, будто меня здесь нет. Я превратилась в дерево. Я пыталась представить, как моих ветвей касается легкое влажное облако. Запахло озоном. Мне стало все равно. Я устала стоять и села. Теперь он, другой, должен был услышать меня. Внизу скапливался туман. Я не знала, что там, между соснами — человек или камень. Трудно сказать, как мне удалось просидеть до рассвета. В мыслях крутились истории из моей жизни.

Я распутывала и проговаривала их — внутри. Обращаясь к тому, чьего имени я не знаю.

Но когда рассвело, я разглядела, что никого рядом нет.