Король Штормграда, Вариан Ринн, ждал. С каждой секундой его терпение истощалось, а лицо становилось только мрачнее. Светлая линия кожи, шрамом пересекающая переносицу, кривилась зигзагами, отчего становилась похожей на молнию. Принц Андуин мог определить настроение отца по одному только этому шраму. И молния не предвещала ничего не хорошего.

За прошедший год Андуин вытянулся сильнее обычного, и его учебные доспехи еще не успели перековать на новый размер. Боковые кожаные ремешки панциря ослабили до предела, но принц так и не смог натянуть доспех поверх рубахи из плотной холстины. Пришлось ему выбрать под низ тонкую хлопковую безрукавку, но узкий нагрудник с выгравированным штормградским львом все равно не давал вдыхать полной грудью. А это необходимо, когда в разгоряченный полдень тебя заставляют раз за разом налетать на деревянный манекен, раскрашенный в зеленый цвет орочьей кожи, и бить его изо всех сил, словно это он виноват во всех твоих неудачах. Очень скоро из—за недостатка кислорода у Андуина закружилась голова, а раскаленный на солнце металл доспехов при каждом движении острыми укусами жалил незащищенную кожу принца.

Не помогало Андуину и присутствие отца. Андуин видел, что Вариан разочарован его мастерством владения мечом. Он призывал себя вспомнить о гладиаторском прошлом отца, старался биться с деревянным орком не на жизнь, а на смерть, но его выпады были недостаточно быстрыми, кинжал — недостаточно проворен, а движения — недостаточно слаженными. Окажись раскрашенная деревяшка настоящим противником, с принцем давно было бы покончено. Андуин покрывался потом, вертелся, подпрыгивал, поднимая серую пыль вокруг себя, но отец был неумолим.

Солнце давно замерло в зените и, казалось, забыло о том, что нужно двигаться. Раскаленный воздух обжигал горло.

Король Вариан, облаченный в тяжелые светлые доспехи с ниспадающим с плеч темно—синим плащом, положив правую руку на эфес меча, стоял в тени деревьев, высаженных неподалеку от тренировочного поля. Своей неподвижностью и величественностью король не уступал статуям героев прошлого, охранявших вход в Штормград.

Тем самым статуям, которые не уберегли их от разрушительной мощи Смертокрыла. Когда земля под Штормградом содрогнулась от громогласного рева черного дракона, славный герой Данат Троллбейн лишился своей головы, а изваяние Болвара покрылось паутиной трещин. Прохладный парк Штормграда погиб под огнем Разрушителя, а белокаменные стены еще долго отмывали и отскабливали от сажи и копоти. Вот тогда—то король Вариан и приказал Андуину не отлынивать от занятий с мечом. Андуин смог бы пережить удвоившиеся тренировки, договорился бы с тренером, отдал бы приказ перековать его малолетние доспехи и тем отсрочил бы занятия на некоторое время.

Но король решил обучать сына лично.

Когда Штормград подвергся нападению ледяных драконов, когда от огня сумасшедшего Аспекта каменный город пылал как стог сена, Андуин испытал и то меньше страху, чем когда увидел отца, шагающего по тренировочному полю. Это значило, что отлынивать не удастся.

Принц любил скачки, верховую езду и скорость, но плохо обращался с оружием — огнестрельным ли, метательным или холодным. С каждым занятием Вариан становился мрачнее тучи, молчаливее каменных статуй, но попытки не бросал.

Не каждому дано обучать других тому, что у них самих хорошо получается. Будь этот кто—то даже главнокомандующим войск Альянса, но, если ему не дано, то даже самый заштатный учитель фехтования и то способен обучить большему в более короткие сроки.

Сегодня Вариан превзошел сам себя. Для тренировок с сыном ему не требовалось облачаться в полный комплект доспехов. Увидев отца в помпезном серебристо—белом нагруднике, Андуин обрадовался, что тренировка отменяется, скорей всего отец направляется куда—то за пределы Столицы. Но Вариан велел сыну сменить учебные доспехи на свои настоящие (те самые, из которых он вырос) и немедленно возвращаться на поле.

Вариан сделал выпад раньше, чем Андуин сообразил, что ему в грудь самым кончиком упирается острый, как бритва, меч. Принц перевел взгляд чистых синих глаз с острия меча на невозмутимого отца. Нехотя Андуин вытащил из ножен свой тяжелый кинжал и отвел меч отца в сторону.

Это вновь произошло раньше, чем светловолосый принц даже успел различить, какие движения совершил король. Сталь клинка холодила подмышку Андуина, и одно неверное движение плеча раскроило бы его туловище на две неравные части до самого пупка.

Андуин разозлился. Если король Штормграда решил разделаться со своим наследником собственными руками, то, по крайней мере, без боя он не сдастся.

Казалось, именно этого Вариан и ждал. Его выпады стали мягче, на лице мелькнуло одобрение, когда он следил за манерой Андуина вести бой, несколько раз отец даже поддавался сыну и передавал инициативу. Но вскоре узкий нагрудник принца дал о себе знать. Андуин прерывисто и тяжело дышал, как решил Вариан, из—за того, что не способен выдержать даже малейших нагрузок. Он на глазах бледнел, кусал губы, а сосредоточенность в глазах сменилась мукой.

Андуин искусал собственные губы до крови, лишь бы не закричать из—за нагрудника, обжигающего через тонкую, как льняной бинт, ткань безрукавки. Его шея онемела, плечи ныли. Земля перед глазами крутилась в три раза быстрее, а отец сражался с цветными пятнами, которые гоблинским фейерверком вспыхивали вокруг них. Юный принц Штормграда делал все и даже больше. Он в жизни не отражал подобных ударов и даже не представлял, что вообще способен на такое.

Андуин вертелся, как волчок, делал выпады и отражал гладиаторские удары своего отца, но понимал, что надолго его не хватит. Ему нужно было остановиться, как можно быстрее, расшнуровать доспех и освободить грудную клетку. А потом он в очередной раз выдохнул и больше не смог вдохнуть необходимую порцию свежего воздуха.

Любой учитель фехтования заметил бы состояние ученика и остановил бой еще раньше, чем Андуина настигло критическое состояние. Но Вариан был неумолим, полон сил и невообразимой, неоправданной жестокости. Он даже не вспотел.

Вариан замахнулся. А рука Андуина, сжимавшая кинжал, сама разжалась. Он не смог бы попросить пощады, только не у отца, возлагавшего на него, собственного сына, столько надежд. Его тело помимо его воли прекратило бой, который мог стоить юному принцу жизни.

Глаза короля расширились. Уронив кинжал, Андуин сделал два нетвердых шага не от Вариана, а наоборот, прямо к нему. И стал еще ближе к летевшему прямо на него клинку.

Сталь рассекла воздух. Коснулась светлой брови принца, и боль от ожогов, головокружение, удушение — все померкло в сравнении с ощущением, последовавшим за этим.

Андуин остался жив.

Со всей злости Вариан отшвырнул далеко в песок меч, который только в самый последний момент смог остановить от непоправимого удара. Андуин коснулся рукой лба. Кровь смешалась с потом. Он здорово отделался. Всего лишь рассечена бровь.

Поднимая облака пыли, по тропинке Элвинского леса, иссушенного летним зноем, в их сторону на гнедом мерине мчался королевский секретарь. Вариан не любил, когда занятия прерывались. Спешившийся неподалеку, секретарь выглядел так испуганно, что Андуин подумал, не вернулся ли в Штормград Смертокрыл. Пожалуй, отсрочить его тренировки могла только пылающая Столица.

— Ваше Величество.

Секретарь подлетел к королю, преклонил правое колено и протянул подрагивающей рукой запечатанный свиток. «Если свиток никто не читал, что могло так напугать его?» — подумал Андуин.

Когда их занятия прерывались, Андуин слышал, как король недовольно произносил: «Неужели это не могло подождать?». Сейчас Вариан не произнес этих слов. Он с еще большим негодованием, с каким смотрел на мастерство сына, воззрился на сургучную печать на свитке. «Кому—то несдобровать», — решил принц.

— Андуин, — обратился к нему Вариан, — приведи себя в порядок. Жду тебя через час в своем кабинете.

Слуги подвели королю белоснежного, как стены Штормграда, коня в синей с позолотой попоне. Вариан легко запрыгнул в седло и сразу же пустил коня в галоп.

«А донесение из свитка он так и не прочел», — отметил Андуин, пока, тяжело дыша, плелся к одноэтажной оружейной на краю тренировочного поля. Когда слуги стянули с принца тяжелый и неудобный нагрудник, Андуин заметил на теле бордовые следы от ожогов. Пожалуй, пора рассказать отцу, что ему необходимы новые доспехи. Не стоит даже надеяться, что из—за этого Вариан может остановить тренировки. Скорее принцу придется заниматься в трех, а то и четырех холщовых защитных рубах, которые надевают под доспехи. До этого Андуин считал, что нет ничего хуже, чем плясать с кинжалом под летним зноем в четырех мешкообразных кофтах. Сейчас любое движение рук и наклоны тела доставляли такую боль, что Андуин готов был пересмотреть свое мнение об экипировке, достойной принца.

Оглядевшись, принц заметил, что остался один. Он стянул тонкую рубаху, насквозь пропитавшуюся потом, оставшись в одних только подштанниках. Полумрак оружейной приятно холодил разгоряченную кожу. Андуин скривился, рассматривая красный ожог сначала на правом плече, потом на левом. Бордовая полоса, словно след от удавки, обвивала его шею — ожог от железного воротничка, надетого поверх нагрудника.

Подушечки указательного и среднего пальцев на правой руке принца наполнились мягким светом. Андуин поочередно касался свежих ран на своем теле. Свечение срывалось с кончиков пальцев и приятным холодом обволакивало обожженные участки. Некоторое время ожоги светились изнутри, словно в теле Андуина, под его кожей, кто—то зажигал свечи. Последним Андуин коснулся синяка над бровью. Все—таки чудо, что глаз не задет. Прежние тренеры по оружию никогда не позволяли себе подобных опасных выпадов.

Если бы теперь он увидел себя в зеркале, то удивился бы мягкому сиянию, которое окутало все его тело.

— Что ты делаешь, мальчик?

Тихий голос позади Андуина прозвучал мягко и в то же время строго. Кроме принца, в оружейной никого не было, а мечи, пусть и деревянные учебные, были совсем в другой стороне. Обнаженный по пояс принц смело обернулся на встречу вошедшему и раньше, чем осознал свои действия, выставил вперед правую руку. Его пальцы вспыхнули опасным светом.

— Нельзя нападать на безоружного, Андуин.

Поток света сорвался с пальцев незнакомца раньше, чем принц узнал этот строгий голос. Световые стрелы ударили в незащищенную грудь Андуина, и он отлетел к стене. Учебные копья градом посыпались ему на голову.

— Отец Бенедикт? — сдавленно произнес принц.

Бенедикт возвышался над ним, протягивая ему ту самую руку, которой минуту назад поразил мальчика. Из—под надвинутого на глаза капюшона плаща выбивались серебристые нити волос. Борода, цвета пепла, касалась груди и покоилась на скромных одеждах рядового священнослужителя. На нем не было белой атласной рясы, отороченной золотыми линиями, в которой он появлялся в Соборе Света. Длиннополый плащ скрывал просторную льняную рясу достаточно грубой вязки.

Архиепископ Бенедикт улыбался.

— Ты не ошибся, дитя.

Андуин сам поднялся на ноги и рассмотрел след от удара. Фиолетовый синяк расползался пониже ключиц, как клякса на пергаменте. Бенедикт коснулся его груди пальцами, которые оставались совершенно ледяными на ощупь.

— Тебе не стоит обращаться к Свету необученным, Андуин. Почему ты не расскажешь отцу, что служение Свету получается у тебя лучше, чем общение с деревянными орками? Твоя сила жреца может пригодиться ему больше, чем твоя неспособность сражаться.

Отец скорее признает Смертокрыла главным архитектором Штормграда, чем согласится увидеть Андуина в рядах лекарей. Вариан желал видеть в Андуине свою копию — такого же воинственного, мужественного, горячего, каким он был сам. Андуин мужественно терпел тренировки и делал все, что мог и даже больше, но вряд ли в один из дней общение с оружием далось бы ему так же просто, как общение со Светом.

Он не просил Свет об этом. Наоборот, он горячо молил его в дни воскресных служений о том, чтобы Свет направил его на путь воина. Но с каждым днем Свет только сильнее проникал в его душу. Однажды, когда Андуину удалось вырваться в лес, он носился по оврагам и подлеску на невообразимой скорости. Но, потеряв от удовольствия голову, Андуин не уследил за лошадью, и та передними ногами угодила в медвежью яму. Сам принц вылетел из седла и ударился об ближайший дубовый ствол так, что на некоторое время лишился сознания.

Крики лошади вывели его из небытия. Кобыла переломала обе передних ноги, но оставалась жива. Борясь с тошнотой, Андуин аккуратно спустился в земляную яму, стараясь успокоить обезумевшее от боли животное. Он возложил руки на ее кровоточащие раны, и все произошло само собой. Излечение стоило громадных усилий, так что на себя у Андуина просто не осталось сил. Он взгромоздился на спину исцеленной лошади и, к ужасу конюха, явился в Штормград в испачканной кровью одежде, на грани обморока и с громадной шишкой на лбу. Объяснить ситуацию отцу он так и не смог, за что получил строгий выговор.

— Если хочешь, я могу поговорить с королем. Я возьму тебя в свои ученики и обучу всему, что знаю.

— Он не захочет вас слушать, — сказал Андуин, спешно одеваясь. Отец дал ему час на сборы, нужно было торопиться.

— Но ты позволишь мне попробовать? Не бойся, Андуин, король знает, что не всем написано на роду быть великими воинами, такими же как он. Но помни, воины не были бы такими великими, если бы лекари не возвращали их к жизни, исцеляя увечья.

Принц остановился.

— А боевая магия вам подвластна?

— Увы, молодой принц, я не воюю. Я исцеляю души и привожу людей к Свету.

Андуин потер грудь, где от синяка не осталось и следа. Если эти стрелы были магией целителей — тоже неплохо.

— Отец Бенедикт, вы со мной в Штормград?

— Нет, я, пожалуй, еще прогуляюсь. Рад был поговорить с тобой.

Андуин оседлал своего коня по кличке Болтар — сочетание имен Болвара и Лотара — и направил его к городу.

Как Вариан воспримет весть о том, что его сыну не бывать гладиатором, если отец Бенедикт сдержит свое слово и поговорит с королем? Конечно, Андуина не похищали орки и у него не было жизненной необходимости отстаивать свою жизнь мечом и кровью, но на Троне Штормграда всегда восседали только воины. Хочешь, не хочешь, но приходилось думать о том времени, когда золотая корона Штормграда украсит его голову. Будут ли бояться такого короля, у которого меч дрожит в руке?

Андуин обратился к Свету с просьбой о том, чтобы его отец правил, как можно дольше.