Глава казначейства Ангерран д’Ливре противился милитаризму, который был так по душе королю Вариану, вовсе не из—за своего миролюбивого характера. Штормградский бюджет натерпелся от войн больше, чем та самая Орда, из—за которой они затевались. Предыдущие сражения с неимущими зомби, нежитью и поганищами — тоже не лучшая статья доходов для королевского бюджета. Король Мертвых со своего Ледяного Трона правил землями, щедрыми на смерть и метели, и отнятые жизни ценил выше золота.

Натянутое отношение между армией и казначейством Штормграда возникло в первый же день объявления военного положения и тянулось вот уже полтора года. Примерно половину этого срока доблестная и снабженная самым необходимым армия Альянса провела, окопавшись в Степях, в тени Ясеневого Леса, среди Когтистых Гор, словом, почти везде, где только находилась. Такое бездейственное положение мало устраивало короля Штормграда Вариана Ринна, но еще больше негодования оно вызывало у казначея Ангеррана д’Ливре.

Первые вести о Четвертой Войне с Ордой застали главу казначейства над бухгалтерскими книгами.

Вначале он даже обрадовался, что новая война будет протекать в более теплых и близких краях, поскольку затраты на меха для шуб и теплое обмундирование, нескончаемые потоки горючего и тысячи вязанок дров, увеличение порций пайка и переброска солдат на Северный материк съели даже больше средств, чем Первая и Вторая войны человечества с орками вместе взятые. К тому же Ангерран д’Ливре рассчитывал на кругленькую сумму с продажи мехов, оставшихся в избытке после окончания Северного похода.

После засушливого лета наступила неурожайная осень. Штормград скупал зерно у гоблинов, стараясь не задумываться, что, возможно, эта пшеница взращена заклятыми врагами — орками. Сами—то гоблины особой тяги к сельскому хозяйству не проявляли.

В ожидании зимы Ангерран д’Ливре отрядил несколько магов зачаровать шубы заклинаниями против моли и даже обратился к Свету с просьбой одарить Альянс скорой победой, в которой все сильнее нуждалась казна Штормграда.

Разорительная осень окончилась разрушительными природными катаклизмами — пожары и затопления, землетрясения и хаос, посеянный Лордами стихий, вырвавшихся из заточения в Элементальном плане, захлестнули Азерот.

Часть крестьян отправилась на войну, а те, кто должны были сеять и вспахивать измученные засухой и землетрясениями поля, чтобы хотя бы весной собрать первый за год урожай, один за другим покидали насиженные места и примыкали к Культу Сумеречного Молота.

Гоблины из картели Хитрой Шестеренки, воспользовавшись ситуацией, отказались выдавать зерно в кредит и взвинтили цены, аргументируя тем, что рынок завален некачественной продукцией из Чумных земель и вообще — «Можете на себе проверить, исцелили или нет местную флору друиды, а у нас на каждое зернышко есть сертификат качества, потому и стоимость такая. Что вы хотите, поля сухой пшеницы горят лучше всего…».

Когда с небес вместо дождя льются потоки испепеляющего огня, вера в Священный Свет заменяется верой в конец мира без особых затрат и проблем. Теперь священникам приходилось доказывать людям, что Святой Свет по—прежнему всесилен, теперь им, а не фанатикам Сумеречного Молота, приходилось бороться за каждого из своих прихожан. Тихим церквушкам, озаренным теплым отблеском свечей, противостоял слишком могущественный противник — закованный в адамантит черный дракон, легенда Древнейшей Истории, одним лишь движением крыла меняющий очертания целых материков. Это в прозрачных из—за мороза небесах Нордскола драконы встречались чаще, чем птицы. В Калимдоре и Восточных Королевствах появление среди бела дня живого дракона было шоком. Размеры и мощь Смертокрыла поражали. Особенно тех, кому после встречи с ним удавалось выжить.

Священный Свет переживал не лучшие времена, но это мало интересовало главу казначейства Ангеррана д’Ливре, который при любой погоде верил лишь в силу золота. А его—то в казне Штормграда оставалось все меньше. Тем временем армия требовала перестроить и укрепить форты и окопы, разрушенные Катаклизмом (больше всего в Степях); пополнить оружейные склады, смытые наводнениями, и пищевые запасы, сожженные огненным дыханием безумного дракона.

Зимой, больше похожей на прохладное лето, когда по всему Азероту пылали пожары, в бухгалтерских книгах мрачного главы казначейства на балансе все еще значились невостребованные шубы. Более того, многие дворяне, продавшие свое имущество ради вступления в ряды фанатиков Культа, даже пополнили меховые запасы Штормграда.

А потом огнедышащий дракон застлал одним только размахом своих крыльев небо над белокаменной гордостью Альянса, и на долгие недели воздух пропитался дымом сожженного штормградского парка и терпкой пылью обвалившихся домов. Когда каменщики и главный архитектор Штормграда, наконец, подвели итог причиненным Столице разрушениям, для Ангеррана д’Ливре наступил его собственный конец света.

Д’Ливре добавил к своим отчетам доклад архитектора и пошел к королю. Терять ему было нечего — склады казначейства располагались в тихом районе возле штормградского парка, и от мехов, на которые он возлагал особые надежды, осталась лишь горстка пепла.

* * *

Поджав и без того тонкие губы, Ангерран д’Ливре ожидал короля в его рабочем кабинете, закутавшись по самый подбородок в плотный черный плащ. Его болезненная бледность и тщедушность были невероятно обманчивы — д’Ливре управлял казной Штормграда еще при отце Вариана, правда, был тогда моложе и занимал лишь пост секретаря, но выглядел точно так же. Как тогда, так и теперь от одного только взгляда на королевского казначея невольно хотелось поежиться, словно от промозглого ветра.

Рабочий кабинет короля соединялся с залой для совещаний, в которой располагался знаменитый стол с резной столешницей. Весь Азерот изобразили мастера, каждую столицу Альянса с любовью обвели позолотой, ни одну речушку и маломальскую возвышенность не забыли. Ангерран содрогнулся от мысли, во сколько может обойтись подобный стол с картой нового, измененного после Катаклизма Азерота. Да и мастеров уже таких не найти.

Двойные двери с грохотом распахнулись, и король зашел в кабинет. Секретарь еле поспевал за ним. Облаченный в железо, Вариан казался великаном, одним из Пантеона Титанов, ведь его доспехи были больше и крепче, чем у любого другого, даже другого короля. Ангерран сразу подсчитал в уме, во сколько казне обошлась каждая из пластин доспехов, литых из сплавов самого крепкого и тяжелого металла Азерота — тория — с истинным серебром, магические свойства которого усиливали исцеление. С широких королевских наплечников на Ангеррана воззрились своими золотыми глазами оскаленные львиные морды*, в форме которых они были выкованы.

Казначей поднялся. Секретарь со скорбным видом замер у своего стола поменьше рядом с дверью. В три шага Вариан преодолел кабинет и, казалось, только сейчас заметил казначея, утонувшего в массивном кресле посетителя. Король нахмурился и движением руки приказал секретарю оставить их наедине. Наступил завтрашний день, на который было назначено главному казначею, но Вариан все равно оказался не готов к этому.

С самого повышения д’Ливре надежно и верно руководил средствами казны, и у короля Ринна никогда не было причин не доверять ему.

Особенно теперь.

— Итак, Ангерран, вы пришли, — сказал король, когда секретарь бесшумно удалился, прикрыв за собой двери. — Значит, вы уже все посчитали и перепроверили. Обойдемся без долгих вступлений. Сколько?

Кожа на перчатках для верховой езды, которые король так и не снял, скрипнула и натянулась. Вариан сжал кулаки, и это было единственное проявление чувств, какое он себе позволил.

— Два месяца, — бесстрастно ответил казначей.

Ему казалось, что кованые львы готовы спрыгнуть с королевских плеч, чтобы растерзать каждого, кто встанет у Вариана на пути, но Ангерран продолжал говорить ровным и спокойным тоном, каким врачи разъясняют умирающим пациентам всю тщетности их дальнейшего лечения.

— Еще два месяца армии Альянса могут прохлаждаться в окопах, — говорил казначей. — Могут полноценно питаться три раза в день, тогда как остальные жители Азерота считают роскошью уже не только фунт мяса, но и ломоть хлеба. Еще два месяца лорды—командующие могут состязаться в ведении тактических войн, передвигая глиняные фигурки и отмечая воображаемые победы на рисованных картах. В то время как моральных дух реальных солдат, просиживающих штаны в окопах, снижается быстрее, чем казна находит средства на новую амуницию. Через два месяца казна Штормграда будет полностью опустошена.

У короля мелькнула мысль, что мрачные черные одеяния казначея как никогда соответствовали случаю.

— Два месяца, — повторил Вариан.

Два слова казначея смогли разрушить жизнь короля, как когда—то двух других было достаточно, чтобы сделать его самым счастливым на свете.

«Это мальчик».

И намного раньше: «Я согласна».

Теперь же другие два слова обесценили достижения всей его жизни. Отныне никому не будет дела, как правил он до этого времени, какие указы издавал, никто и не вспомнит, что ведь было—то хорошо.

Было.

Два слова, и на одной чаше весов оказалась честь королевства, а на другой — жизни тысяч его подданных. И для Вариана Ринна эти весы замерли в трагическом равновесии. Для него понятия чести и жизни настолько тесно переплетались, что осознать, где начинается одно и заканчивается другое, он не мог.

— Благодарю вас, Ангерран, — услышал свой собственный голос Вариан. — Если к вам поступят запросы от главнокомандующих, будьте добры, выдайте необходимые им средства. В последний раз, — король запнулся. — В последний раз, Ангерран, вы тратите медяки из королевской казны на потребности армии. Оставшиеся средства пустите на приобретение пищевых запасов, чтобы Штормград продержался до первых всходов летней пшеницы.

В больших темных глазах главного казначея застыл один—единственный вопрос, с ответом на который король никогда не смог бы смириться.

...Даже теперь? — молчал казначей. — Даже теперь вы не готовы отказаться от начатой войны?...

Будто бы впервые Ангерран смотрел на человека, мерившего кабинет шагами, и видел совсем не то, к чему привык. Даже в мирном городе этот крепкий, исполосованный шрамами мужчина, окруженный сотней стражи, за двойным кольцом каменных стен, каждый день носит неподъемные для любого другого доспехи и не расстается с оружием.

...Особенно теперь, — ответила Ангеррану холодная сталь королевских глаз.

Глава казначейства ощутил, как его, словно освежеванную тушку кролика, повесили на крючок вместе с остальными подданными Штормградской короны. Лишь один человек, казавшийся гигантом, ходил вдоль кровавых рядов, и живые львы, шедшие за ним следом, оскалившись, требовали еще и еще свежего мяса.

Поклонившись, бледный и взволнованный Ангерран ставил короля в одиночестве. На иное решение надеялся глава казначейства, иным видел будущее королевства.

Через два месяца в Штормграде начнется голод. Через два месяца защитники человечества будут браться за оружие лишь бы заслужить обещанные им жидкую похлебку и краюху черствого хлеба. Доблестная армия не будет повержена врагом на поле брани, если только орки не воспользуются ситуацией и не дадут генерального сражения. Голод и болезни, которые последуют за нехваткой продовольствия, будут страшнее и губительнее.

Король и не думал обращаться за помощью к остальным союзникам Альянса. Как слабохарактерный и зависящий от других человек растеряется, окажись он в одиночестве перед лицом требующей решения задачи, так король Вариан, привыкший сражаться с любыми превратностями судьбы в одиночестве, не допускал даже мысли о том, что кто—то другой способен хоть чем—то помочь ему. Даже советом. Он не призвал ни одного королевского советника. Рассказать другим — уже означало признаться в своем поражении, горечь которого сводила Вариана с ума.

Вначале Вариан готов был сесть на коня и помчаться во весь галоп, на другой конец Азерота, где на сожженных солнцем равнинах, среди бесплодной почвы и выветрившихся покатых гор бездействовала его славная армия. Он мечтал явиться с мечом наголо, разбудить солдат от затянувшегося бездействия и повести их прямиком в сердце Орды — Столицу орков Оргриммар. Под началом главнокомандующего армия Альянса не могла бы проиграть.

Вариан с удивлением спросил себя, как мог он оставить армию без присмотра? Почему доверился лордам—командующим, которые ничего—то и решить не могли без королевского одобрения? Письма, письма, и гонцы, спешащие из одного конца света в другой. И как итог, застывшая в отправной точке армия. Как велел Вариан вторгнуться в Степи, так и не сдвинулись солдаты никуда оттуда, окопавшись, построив форты, обжившись на территории врага, пустив там корни.

Андуин.

Вот почему король оставался в безопасном Штормграде. Из—за единственного сына, которого не мог оставить одного и не мог взять с собой на передовую. Из—за сына, которого сам же чуть не убил вчера, за которым теперь будет присматривать архиепископ Бенедикт, и он найдет с ним гораздо больше общего, чем смог найти отец.

Король оставался в Штормграде ради сына, которого не смог воспитать, которого не понимал и в итоге почти потерял.

Лишь по прошествии нескольких часов Вариан осознал, что находится в зале для совещаний и не сводит глаз с огромного овального стола. Обведенные золотом очертания материков Азерота, витиеватые линии крупных рек и названия главных городов Альянса на его столешнице слабо мерцали в свете зажженных бесшумными слугами свечей.

За этим столом с детальной картой Азерота Вариан принял решение ввести войска в Степи. За этим же столом проводил королевские Советы его отец Ллейн Ринн. В огромном дубовом столе, рассчитанном на пятнадцать посадочных мест, было что—то вечное, неизменное, символическое.

Было.

Пока безумная ящерица не разорвала, как горячий хлебный ломоть, земли Азерота.

С холодной усмешкой король подмечал навсегда ушедшие под воду острова и целиком затопленные местности, неожиданно выросшие горы, увенчанные огненными шапками, и разрушенные до основания города, изменившиеся русла рек.

Как бы не хотел Вариан во всем обвинить безумного Аспекта, Катаклизм не был причиной всех бед. Всю свою жизнь король мечтал отомстить оркам за искалеченную судьбу, использовал любую возможность, чтобы сломить Орду. Именно его милитаристская политика — снабжение армии лучшим оружием, укрепление городов, — измотала вместо орков королевскую казну. Получалось, что так же, как и Смертокрыл, он наречен хранить, но способен лишь разрушать.

С шипением одна из свечей в трехглавом подсвечнике погасла, другая чадила, а фитиль готов был вот—вот утонуть в растопленном озерце воска. Тускло, еле различимо мерцала навсегда устаревшая карта Азерота. Как не могла быть символом давно утраченного королевства гравировка на этой столешнице, так не мог король продолжать держаться за своего сына. Пусть Андуин отказался от судьбы воина, сам Вариан был в большей степени гладиатор, чем король. Дипломатия, рутинная бумажная работа, присутствие на праздниках, как живая, но никому не нужная статуя, облаченная в шикарные бесполезные доспехи — вовсе не для этого он носил титул главнокомандующего войсками.

Квадрат неба в окне бледнел, значит, неумолимо приближался рассвет, значит, еще один день потерял король. Один день из ста двадцати**, выделенных ему казной Штормграда.

Едва уловимая мысль не давала Вариану покоя, она холодила его кожу, как вечерний бриз в штормградском порту, и оставалась такой же бесплотной как призрачные целители душ. Он почти смирился с ней, но не был готов произнести ее вслух.

Навязчивые идеи, которые высмеиваются при ярком солнечном свете, после бессонной ночи в сумерках зарождающегося дня обретают небывалую ясность и сильнее кружат голову. Казалось, организм, наоборот, должен ощущать накопившуюся усталость, но с первыми лучами рассвета иногда сильнее бьется сердце, потому что все пути кажутся прямыми и доступными.

На рассвете невообразимый шум перебудил всех обитателей Королевского Дворца, в первые секунды решивших, что сам Смертокрыл вернулся. Камергеры короля с опаской поглядывали на двери залы для совещаний, откуда доносился треск и хруст, будто кто—то прямо там рубил на дрова вековые стволы.

Лишь Матиас Шоу, как отвечающий за безопасность Столицы, или принц Андуин, как ближайший к Трону, имели право раскрыть двери залы. Первым возбужденные слуги дождались Шоу, который примчался вместе с капитаном штормградского гарнизона и десятком солдат. Они постучали для верности три раза, но их вряд ли могли услышать.

Солдаты взвели ружья. На кончиках пальцев магов вспыхнули огненные шарики.

Подоспел принц Андуин, и часть солдат обступили принца, чтобы обезопасить его от того, что может скрываться за двойными дверьми.

Капитан Джонатан отдал команду. В одно мгновение солдаты выбили обе створки дверей, влетели в комнату и обступили виновника столь раннего и шумного пробуждения.

Голыми руками король Вариан разломал на округлые поленца массивный овальный стол на пятнадцать посадочных мест с выгравированной на столешнице картой Азерота. Ворвавшаяся делегация прервала его, когда он аккуратно складывал пирамидкой неровные дрова в мраморном, занимавшем полстены, камине.

________________

* — в игре наплечники Вариана разные — один выкован в форме орла, другой — в виде львиной головы.

** — как и в первой части «Зин—Азшари», опираюсь на Календарь Азерота, когда—то найденный в библиотеке Близзард—рус, где в году 6 месяцев по 59—61 дней каждый.