68

Примерно через час после визита Гарта и Персис к Нату в комнату пришли четверо вооруженных охранников. Они велели ему собираться, сказав, что на крыше его ждет аэрокар. Обступив Ната плотной группой, охранники быстро повели его к лифтам. У лифта их ждал Рик, что весьма удивило Ната. Рик протянул ему небольшой кейс.

— Тебя отвезут в Калифорнию, а потом переправят в Европу, — сказал он. — Здесь все, что может тебе понадобиться: документы, визы, паспорта, справки о здоровье, деньги. В Европе на тебя выйдет наш человек, он о тебе позаботится. Удачи тебе.

Прощаясь, Рик протянул руку, но Нат ее не принял.

— В какую часть Европы я отправляюсь? — спросил он.

— Все в кейсе, — ответил Рик, убирая руку.

— А где Персис и Гарт?

— Они тоже хотели попрощаться с тобой, но я подумал, что лучше обойтись без этого.

— Почему?

Рик как-то странно посмотрел на него, и Нату показалось — он знает или догадывается о том, что произошло у них с Персис.

— Я никуда не уеду, пока не увижусь с ними.

Слегка пожав плечами, Рик отступил в сторону, и охранники, грубо схватив Ната за плечи, швырнули его в лифт.

— Мне очень жаль, Нат, но у нас совершенно нет времени, — сказал Рик с легкой улыбкой, и двери лифта закрылись.

Аэрокар, а точнее, небольшой вертолет разведывательного типа стоял на посадочной площадке на крыше здания. Отсюда Нату была хорошо видна толпа, окружавшая ограду. Снизу тоже заметили четырех охранников, подталкивавших Ната к вертолету. Толпа угрожающе всколыхнулась, видеорепортеры поспешили поменять позиции, демонстранты выше подняли свои транспаранты.

Интуиция подсказывала Нату, что садиться в вертолет с четырьмя вооруженными охранниками, которых он к тому же видел впервые в жизни, — не самая лучшая идея. Он сопротивлялся им в лифте, продолжал бороться и теперь. В пылу схватки он швырнул в одного из них кейсом. Кейс упал на покрытие посадочной площадки, подскочил и открылся. Внутри не было ни документов, ни денег — только пара каких-то старых, потрепанных книг или справочников. Значит, вся операция была пшиком и везли его вовсе не в Калифорнию и не в Европу. Отчаяние придало Нату сил. Он начал отбиваться кулаками. Вырвавшись, он бросился к дверям лифта и нажал кнопку вызова. Двери тотчас отворились, и из лифта вышла… Персис.

— Что происходит?! — яростно выкрикнул Нат прямо ей в лицо, стараясь перекрыть свист ветра и грохот вертолетных двигателей.

— Разве Рик тебе не сказал? — удивилась Персис.

— Но в портфеле ничего нет!

С мольбой глядя на него, Персис подобрала кейс и показала Нату тоненькую папку, засунутую в отделение для бумаг под крышкой. По ее лицу было видно, что она плакала.

Нат почувствовал себя дураком.

— Я увижу тебя снова?

Персис покачала головой:

— Вряд ли.

Нат взял у нее кейс и, не оглядываясь и сильно сутулясь, шагнул к вертолету. Когда аппарат взмыл в небо, он увидел в толпе внизу несколько транспарантов.

«БОГАТЫЕ БОГАТЕЮТ, БЕДНЫЕ БОЛЕЮТ», — гласил один.

«О КОМ ЗАБОТИМСЯ — О МЕРТВЫХ ИЛИ О ЖИВЫХ?» — прочел Нат на втором.

А на третьем было написано коротко и ясно:

«УБЕЙТЕ ЧУДОВИЩЕ!»

69

Вертолет приземлился где-то далеко за городом. На равнине вокруг виднелись только геодезические купола, расставленные правильными рядами, словно в образцовом лагере для беженцев. Кое-где на подъездных дорожках стояли смешные маленькие машинки, похожие на слегка модернизированные гольф-кары, и Нат вспомнил, что именно на таком электромобиле он бежал из морга.

Охранники высадили его из вертолета и отвели к большой, мощной машине, где сидели еще четверо мужчин. Все они были в защитных костюмах гражданского образца и в шлемах без солнцезащитных козырьков. У всех четверых — грубые, оплывшие, недобрые лица, словно они приходились друг другу близкими родственниками, и Нат с упавшим сердцем подумал, что до границы штата он не доберется.

Машина резко взяла с места и помчалась по пустынному шоссе без дорожных знаков или указателей.

— Разве эта дорога ведет к границе? — спросил Нат, но ему никто не ответил.

— Откуда вы знаете, куда ехать, если здесь нет ни одного указателя? — не успокаивался он.

— Путешествия у нас не поощряются, — сказал человек, сидевший рядом с Натом. От троих своих коллег он отличался только тем, что у него было не такое жесткое лицо.

— Это, наверное, старое шоссе А-10, которое ведет в Лос-Анджелес, правда? — спросил Нат и снова не получил ответа.

— Я почти уверен, что это А-10, — пробормотал он. — Сколько миль до границы Калифорнии?

— До границы пятьдесят миль, — сказал кто-то из сидевших впереди охранников.

— Остановитесь, — попросил Нат. — Мне нужно отлить.

Охранники недовольно заворчали, но машина начала притормаживать и наконец остановилась на обочине.

— Сними ботинки и шлем, — приказал водитель.

— Это еще зачем?

— Снимай, тебе говорят!

Нат не собирался подчиняться, но старший охранник — здоровенный парень с изрытым оспинами лицом — крепко схватил его за плечи и держал, пока его более дружелюбный напарник расстегивал ботинки и снимал со шлема забрало.

Нат ступил босыми ногами на землю и пошел прочь от шоссе. Он все шел и шел, пока двое из охранников не выскочили из машины. Они явно занервничали. Направив на Ната оружие, они велели ему мочиться там, где он стоит.

— Я не смогу отлить, пока вы в меня целитесь, — возразил Нат. — В мое время было как-то не принято мочиться под дулом пистолета, так что если не возражаете, я зайду вон за тот небольшой камешек.

Тем не менее его «добрый» сосед последовал за Натом и стоял неподалеку, пока тот возился с застежками комбинезона.

— Как тебя зовут? — спросил Нат, убедившись, что их никто не может слышать, но охранник промолчал. Нат, однако, не терял надежды.

— Ты, наверное, знаешь, через что мне пришлось пройти, — сказал он. — А ведь я был абсолютно ни в чем не виноват. Я — жертва обстоятельств, жертва чужого честолюбия и алчности…

— Я не имею к этому никакого отношения, — деревянным голосом сказал охранник.

— Тогда почему я здесь? Почему вы заставили меня снять ботинки и шлем? Почему целитесь в меня из своих пушек? Просто не верится, что всего лишь на прошлой неделе я был представлен самому президенту Вильялобосу!.. Почему все так изменилось?

Охранник посмотрел на босые ноги Ната.

— Скажи честно, попаду я в Калифорнию или вам приказали что-то другое?

Охранник неуверенно покосился в сторону машины.

— Кто вы — охранники или конвоиры? Сопровождающие или расстрельная команда?!

В глазах охранника промелькнуло что-то похожее на сострадание.

— Отпусти меня, а?.. — сказал Нат просительным тоном. — Пожалуйста!

Но охранник наставил оружие прямо в грудь Нату и дернул головой, показывая, чтобы тот шел обратно к машине. И Нату пришлось подчиниться. Шагая босиком по горячей каменистой земле, он буквально чувствовал, как пуля крупного калибра вонзается ему в затылок. Как, оказывается, просто отнять у человека жизнь! Гораздо проще, чем оживить мертвого. Вот только почему, ради всего святого, Гарт и Персис предали его, что их заставило? Ладно — Гарт, но Персис!

Нат был очень удивлен, когда в сумерках они все же добрались до границы и солдаты направили их в самый конец длинной вереницы машин, стоявших в очереди на контрольно-пропускной карантинный пункт. Каждую машину тщательно обыскивали, а пассажиров проверяли, так что очередь едва двигалась. В томительном ожидании прошел час, потом еще полчаса, а они почти не продвинулись. Охранники забеспокоились и начали переговариваться на каком-то диалекте испанского, которого Нат не понимал. Ему было ясно только, что все четверо очень злятся из-за задержки и все время повторяют «Adonde paramos?» — «Где мы остановимся?»

Потом ему показалось, что один из них произнес что-то похожее на «Влит». Нат смутно помнил, что так назывался небольшой городок неподалеку от калифорнийской границы.

Этого было достаточно, чтобы Нат окончательно понял: его вывезут за пределы Аризоны, прикончат и закопают тело где-нибудь в укромном месте. Пустыня, по которой проходила граница, — очень удобное место для расправы. Собственно говоря, тело можно даже не закапывать — вскоре от него в любом случае мало что останется.

Когда машина еще немного приблизилась к контрольному пункту, Нат увидел барьер — силовое поле высотой около пятидесяти футов, которое, слабо светясь в сумерках, убегало и терялось в пустыне по обе стороны от пограничной заставы. Ослепительно-белые лучи прожекторов беззвучно скользили по пустыне, и ночные животные в панике разбегались при их приближении, спеша скрыться в расселинах скал и между камнями. Только сейчас Нат понял, насколько серьезно местные власти относились к тому, чтобы держать на замке границы между штатами.

Прошло еще сколько-то времени. Машина немного приблизилась к будке, в которой сидели вооруженные до зубов солдаты, потом дело снова застопорилось. Старший охранник не выдержал и вышел, чтобы выяснить у водителей других машин, что случилось. Прошло еще полчаса, но он не возвращался, и второй охранник отправился на поиски начальника. В машине остались только водитель и четвертый охранник, которого Нат считал своим потенциальным союзником. Пристально разглядывая его нахмуренное лицо, он вдруг заметил, что парень показывает ему глазами на дверцу.

Второго приглашения Нат дожидаться не стал, поняв, что это — его последний и единственный шанс. Поблагодарив охранника быстрым взглядом, он толкнул дверцу плечом, вывалился наружу и побежал, побежал изо всех сил, торопясь скрыться в темноте надвигающейся ночи.

В первые секунды все было тихо, потом позади раздались крики, выстрелы, короткие слова команд. Длинные лучи прожекторов нащупали его почти мгновенно — в пустыне спрятаться негде. Пули засвистели над головой, и Нат заметался из стороны в сторону, но прожекторы снова находили его, и вслед Нату гремели новые выстрелы. Правда, пока ни одна пуля даже не задела его, но Нат знал, что рано или поздно это случится, и тогда ему конец.

Задыхаясь, падая и снова вставая, Нат бежал и бежал. Ему казалось — он преодолел уже несколько миль, и Нат только удивлялся, что такая задача оказалась ему по силам. Наконец он рискнул остановиться и оглянуться. Стеклянное здание контрольного пункта осталось далеко позади, но Нат ясно различал его в темноте. Насколько он видел, его никто не преследовал, но он никак не мог понять — почему? Паника шевельнулась у него в груди. Что, черт побери, ему делать дальше? Только сейчас он вспомнил, что его башмаки остались в машине. Страх и прилив адреналина заставили его забыть об обуви, и теперь его ноги были разбиты и кровоточили.

Над равниной раздался рев вертолетных двигателей, и по пустыне снова зашарили голубовато-белые лучи прожекторов. Потом Нат увидел еще один летательный аппарат — похожий на бублик разведывательный экранолет беззвучно висел над самой землей, пока его чувствительные инфракрасные детекторы обшаривали пустыню. Вскоре к нему присоединилось еще несколько таких аппаратов, двигавшихся в правильном ромбовидном строю.

Сначала Нат в панике метнулся в сторону, потом заметил поблизости несколько крупных валунов и, бросившись к ним, забился глубоко в щель между камнями. Он знал, впрочем, что это убежище недостаточно надежно: ИК-детекторы экранолетов-разведчиков способны обнаружить тепловое излучение любых форм жизни размером с зайца. Единственный его шанс заключался в том, чтобы оказаться за пределами радиуса их действия. Сохраняя правильный строй, экранолеты рыскали по пустыне, словно голодные хищные твари, отклоняясь то в одну, то в другую сторону в поисках его следов, а Нат обреченно следил за их маневрами. На мгновение ему даже захотелось вернуться к контрольному пункту и сдаться. Ему казалось, если он сумеет привлечь к своему аресту как можно больше внимания, шумиха в прессе, возможно, избавит его от палачей «Икора». Да и президент, он надеялся, сможет чем-то помочь. Но потом Нату пришло в голову, что появись он сейчас на КПП, его, скорее всего, сдадут представителям Федерального агентства бактериологической безопасности или — того хуже — отправят обратно в «Икор». А уж служба безопасности корпорации непременно доведет начатое дело до конца, как только решит, что может сделать это безнаказанно.

Пока Нат раздумывал над различными вариантами своей дальнейшей судьбы, разведывательные экранолеты пролетели над его укрытием и теперь прочесывали пустыню в нескольких милях от него. Провожая их взглядом, Нат решил, что это хорошая новость, но, еще раз посмотрев на израненные ноги, невольно почесал в затылке. Интересно, далеко ли он сможет уйти босиком?

И все же никакого другого выхода у него не оставалось, поэтому, дождавшись, когда шум вертолетных двигателей окончательно затих, Нат выполз из своей щели и вскарабкался на самый большой валун. Вскоре он заметил свет, исходящий от здания контрольно-пропускного пункта. Нат знал, что старое шоссе номер десять вело с востока на запад, и, набрав камней, выложил на песке некоторое подобие компаса, с помощью которого он мог бы определить нужное направление утром, когда свет с КПП уже не будет виден. В последний раз выверив свой примитивный компас относительно Полярной звезды, Нат присел на землю, привалился спиной к камню и — совершенно неожиданно для себя — крепко заснул.

70

Нат проснулся от жажды — и от ужасной сухости во рту. Язык распух и стал огромным и шершавым, как терка. Нат попытался сглотнуть, но сразу закашлялся. К счастью, он вспомнил, что нужно пососать камешек, чтобы стимулировать слюноотделение. Все тело ныло и болело, болели изрезанные о камни ступни, и все же он сумел подняться на ноги и захромал вдоль силового барьера по направлению к контрольно-пропускному пункту на границе. Зачем — этого Нат и сам не знал. Он еще не решил, будет ли он сдаваться или просто посмотрит, каковы его шансы перебраться на другую сторону.

Несколько раз ему попадались останки животных, которые имели неосторожность забрести в едва заметно мерцающее силовое поле. Некоторые из них давно превратились в высохшие кости, на других еще сохранялись клочья кожи и меха. Вскоре Нат набрел на мумифицированный труп волка и подумал, что его может ожидать такая же судьба.

Наконец он вскарабкался на небольшой пригорок, откуда открывался вид на шоссе. С пригорка хорошо просматривались длинные вереницы машин, стоявших в очереди к контрольному пункту. Машины почти не двигались, над силовым барьером парили с полдюжины летательных аппаратов, и Нат понял, что проверка идет серьезная. Вероятно, его все еще ищут.

Понаблюдав за КПП, Нат раздумал сдаваться. Он был уверен, что любой облеченный властью чиновник попытается разделаться с ним тем или иным способом. Даже если «Икор» не успел подмазать пограничный контроль, для солдат он все равно потенциальный источник опасной инфекции.

Пожалуй, рассудил Нат, его единственный шанс — это идти на восток. Если он найдет дорогу, то попытается добраться на попутках до Невады.

Шагая в ту сторону, где, как ему казалось, встало утром солнце, Нат вскоре набрел на покинутый лагерь каких-то бродяг. Среди мусора, грудами сваленного возле примитивного очага из камней, он отыскал старый башмак. Он был ему мал, но Нат разорвал мысок и натянул башмак на левую ногу. Для правой он соорудил что-то вроде мокасина из старых джинсов и обрывков веревки. Кроме обуви ему удалось откопать в мусоре несколько сравнительно целых пластиковых пакетов, ржавый нож и старый рваный рюкзак.

Весь остаток дня Нат кое-как ковылял по твердой, выжженной пустыне. Жара и жажда продолжали немилосердно мучить его, и он сосал мякоть кактусов, которую вырезал ножом. Его самодельная обувь оказалась никуда не годной — мокасин все время слетал с ноги, а присесть, чтобы перевязать веревки потуже, Нат не решался, боясь, что встать уже не сможет. Ближе к вечеру его стали посещать видения, причем Нат не мог сказать, галлюцинации это или он видит настоящий мираж. Пустыня впереди начинала дрожать и серебриться, словно водная гладь обширного озера, но Нат упрямо старался не смотреть в ту сторону, боясь потерять направление и сбиться с пути.

Но когда солнце уже почти село, Нат и в самом деле набрел на озеро. К сожалению, оно давно пересохло и в нем не было ни капли воды. Вдоль берегов засохла белая соляная корка, из-за чего озеро напоминало раззявленный рот циркового клоуна. Нат и сам выглядел не лучше: губы потрескались, на подбородке запеклись кровь и слюна, в голове стучало, ноги саднило, а перед глазами мелькали огненные точки.

Из последних сил Нат вслух проклял «Икор» и всех, кто его предал, — Гарта, Персис и даже Монти. Досталось и Мэри, которой пришла в голову странная фантазия увлечься криотехнологиями. Если бы не она, сейчас он вряд ли оказался бы в этом аду. Черт бы побрал ее самонадеянность и упрямство! Не вмешайся она в его судьбу, сейчас он не испытывал бы никаких страданий. Но она вмешалась, и теперь ему предстоит умереть во второй раз, умереть ужасной смертью посреди голой пустыни! Нереальными и ужасно далекими казались ему теперь и тихая жизнь в Венисе, и его практика на Беверли-Хиллз, и воскресные прогулки по побережью, и стаи китов и дельфинов в волнах, и индейка на Рождество, и вкус красного вина в ресторанчиках на Эббот-Кинни.

Опустившись на камень, Нат уронил голову, целиком отдавшись охватившему его отчаянию. Это было как внутренний взрыв, как заряд динамита, разорвавшийся в замкнутом пространстве его души. Прошло довольно много времени, прежде чем Нат осознал, что стоит на коленях и, сложив руки на груди, горячо, истово молится. Он всегда считал себя атеистом или, точнее, агностиком, пребывая в ожидании какого-то особого случая или сильного переживания, которое пробудит в нем религиозное чувство. Он и сейчас оставался неверующим — молитва исторгалась не из разума, а из тела.

— Господи, помоги мне! Милосердный Боже, пожалуйста, помоги! Пусть я останусь жив! Пусть я не умру здесь! Господи Иисусе, ведь ты же любишь меня, правда?

Эти слова он знал. Однажды Нат даже написал их, когда пытался установить связь со своим телом. Вернее — не своим. Иэна. Должно быть, парень был верующим, и теперь его тело снова пыталось взять контроль в свои руки. Но Нату было уже все равно.

И как только Нат об этом подумал, ему стало ясно: это тело хочет двигаться, хочет идти дальше. Оно не желает сдаваться! Но Нату и на это было наплевать. Он не знал даже, то ли все, что он чувствует, происходит на самом деле, то ли у него действительно начались галлюцинации как следствие солнечного удара или сильного обезвоживания. И все же он поднялся и пошел дальше, пока не наткнулся на небольшое углубление в самой середине каменистого распадка, куда его завели ноги. Забравшись в эту щель в камнях, он разложил небольшой костерок из веток и травы, не забыв поблагодарить природу за то, что она заботливо высушила их на солнцепеке. Вечерняя прохлада немного освежила его, и Нат сообразил, как сделать из камней примитивный поддон для сбора ночной росы. Однако с каждой секундой его одиночество продолжало расти, а вместе с ним рос и страх. Если бы поблизости оказалось хоть что-то, связанное с людьми, ему было бы легче. Дорога. Машина. Старый поломанный забор на худой конец… Что-нибудь!!! Но нигде поблизости не было даже следа присутствия человека, и Нат подумал, что, если бы сейчас в пустыне появились охотники на машинах, он бы с радостью сдался на их милость, лишь бы они увезли его подальше от этой тишины и безлюдья.

Но никто не появлялся. Лишь с неба смотрели равнодушные звезды, и, глядя на них, Нат немного успокоился. Отыскав Полярную звезду, он выложил на земле еще один компас из камней. Нат хорошо помнил карту Невады из дорожного атласа; произведя несложные расчеты, он установил, что не далее чем в двадцати милях дальше на восток должно проходить небольшое шоссе. Разумеется, Нат мог и ошибиться, но об этой возможности он решил не думать. Он знал, что еще один день ему в любом случае не пережить, так что вариантов было всего два: либо дорога, либо мучительная смерть.

Когда на следующее утро Нат проснулся, а вернее — очнулся, солнце стояло уже довольно высоко. Выпив глоток воды, скопившийся в лотках, он слил остатки в пластиковый пакет, заново перевязал веревки на правой ноге и двинулся в путь. Каждый шаг давался ему с неимоверным трудом; истерзанные камнями ноги распухли, а у него уже недоставало сил, чтобы выбирать место, куда ступать, поэтому Нат шел и шел прямо по острым камням и щебенке, которые еще сильнее ранили ступни. Наконец он споткнулся о какой-то камень и, не в силах удержать равновесие, упал на колени.

— Вот и все, — сказал он в тишине, которая казалась ему оглушительной. — Дальше хода нет. Во всяком случае — для меня.

С этими словами Нат повалился на бок и вытянулся во весь рост. Он мог бы проползти еще милю или две, но никакого желания двигаться у него не было. Какая разница, загнется он здесь или через две мили? Он допил остатки воды и уже начал погружаться в некое подобие забытья, когда вдруг заметил какой-то механизм, который быстро двигался к нему сквозь знойное марево. Это было настолько невероятно, что в первую секунду Нат решил, что у него снова начались галлюцинации, но потом он услышал мерный рокот двигателя и приподнялся на локте. Теперь он ясно видел что-то вроде судна на воздушной подушке с очень длинным корпусом, отдаленно напоминавшее змею или гигантского механического червя.

Собрав последние силы, Нат вскочил на ноги и замахал руками. Механический червь громко засигналил в ответ. Спустя несколько секунд его длинное металлическое тело пронеслось совсем рядом, и у Ната упало сердце. Он уже решил, что его надеждам на спасение не суждено сбыться, как вдруг заметил, что странная машина замедляет ход. Вскоре она остановилась, и Нат заковылял вдоль ее блестящего бока к кабине, из которой уже спускалась клепаная металлическая лестница. Из открытого люка над верхней ступенькой появился невысокий полный мужчина в шлеме и сером комбинезоне. Вот он поднял забрало, и Нат разглядел пухлые детские щечки, курносый нос и невыразительные бледно-голубые глаза.

— Откуда, черт побери, ты взялся? — сердито осведомился коротышка, и его голубые глаза гневно блеснули. — Я тебя чуть не переехал! Что стряслось? Может, твоя баба решила от тебя избавиться?

Речь его была такой быстрой и отрывистой, что Нат почти ничего не понял. Тогда он попытался улыбнуться, но неожиданно всхлипнул.

— Что-то вроде того, — проговорил он.

Коротышка покачал головой:

— Ты со мной не шути, парень! За все время, что я езжу по пустыне, я видел много брошенных собак и одну брошенную женщину, но еще ни разу мне не попадался брошенный мужчина. Впрочем, в жизни еще не то бывает, — философски заключил он и, склонив голову к плечу, как-то странно посмотрел на Ната. Его правая рука медленно поползла к карману комбинезона, в котором лежало что-то тяжелое — гаечный ключ или пистолет.

— У меня… неприятности, — сказал Нат, стараясь говорить как можно спокойнее. — Плохие люди завезли меня сюда и оставили умирать. Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Мне нужно только выбраться отсюда. Скажите, куда вы направляетесь?

Коротышка долго смотрел на него и молчал, так что Нат уже решил — он ничего не понял. Наконец он разлепил губы и спросил:

— Ты ведь не из этих… не из голодранцев?

— Как-как вы сказали?.. — переспросил Нат, понимая, что его израненные ноги, грязная одежда и полупустой рюкзачок за спиной выглядят в лучшем случае предосудительно.

— Голытьба. Голодранцы. Я никогда не вожу таких, как они.

— Почему же они голодранцы?

— Так… Живут как хотят, и ничего хорошего от них ждать не приходится. Голодранцы и есть… У тебя хоть документы-то в порядке? Через сорок миль — граница, а я не хочу, чтобы меня наказали за то, что я вожу всяких подозрительных типов.

Нат вздохнул:

— Нет. У меня нет документов.

Мужчина посмотрел по сторонам, потом поскреб в затылке:

— Я могу поделиться с тобой водой и едой, но подвезти не смогу. Уж извини.

— Довезите меня хотя бы до границы, — попросил Нат. — Здесь я умру.

— Ну ладно, черт с тобой… так и быть. — Коротышка отступил в глубь кабины, и Нат воспринял это как приглашение. Он быстро вскарабкался по лестнице, и мужчина, протянув ему отдающий пластиком хлеб и воду, снова запустил двигатель.

— Что вы везете? — спросил Нат, напившись и утолив голод.

— Фтороксид водорода.

Вот повезло, подумал Нат. Мало того что на границе его наверняка схватят, так его еще и угораздило забраться в самую настоящую самоходную бомбу.

— Кто же теперь пользуется фтороксидом водорода? — спросил он.

Коротышка рассмеялся, и на его короткой толстой шее заходил под слоем жира кадык:

— Невадские легавые — вот кто.

Нат тоже несколько раз хихикнул, хотя ему было совсем не смешно.

— А как мне перебраться через границу без документов? — спросил он, пользуясь тем, что коротышка явно в хорошем настроении.

— Это уж твое дело.

— Понятно… — Нат попытался устроить ноги поудобнее, но задел за какой-то рычаг и, не сдержавшись, застонал от боли. Водитель бросил на него быстрый взгляд, потом посмотрел вниз.

567

— С такими ногами ты далеко не уйдешь, — проговорил он. — Как тебя звать-то?

— Натаниэль… Нат.

— А я — Кости. Смешно, правда?

— Что же тут смешного?

— А то, что никаких костей у меня давно не видно — один жир! — Коротышка снова засмеялся, по-видимому, очень довольный своей безыскусной шуткой.

Нат тоже улыбнулся. Этот парень — Кости — нравился ему помимо его воли.

— Знаешь что, — продолжал тот, — пожалуй, мы переправим тебя через границу так, как это делалось в доброе старое время.

— А как это?

— Я спрячу тебя под моей койкой. Под матрасом должно быть достаточно свободного места. Давай-ка полезай туда сейчас — до границы осталось минут пятнадцать езды. Можешь прикрыться моим старым пальто. Оно, правда, все в собачьей шерсти, но другого выхода у тебя все равно нет. Закопайся поглубже в тряпье и молчи, иначе нас обоих ждут крупные неприятности.

Подняв матрас водительской лежанки в задней части кабины, Нат подумал, что никогда не сможет втиснуться в это узкое, тесное пространство. Каким-то чудом он, однако, сумел там поместиться, хотя для этого ему пришлось сложиться в три погибели. Сверху Нат накрылся пальто и старым рваным одеялом, от которого пахло плесенью и машинным маслом, а потом опустил матрас. Теперь каждым квадратным дюймом своего изможденного, ноющего тела он чувствовал толчки гигантского червя, который понемногу сбавлял скорость и наконец остановился совсем. Послышался скрежет сервоприводов, опускавших лестницу, потом чей-то голос спросил:

— Ты не встречал вот этого парня? Он пропал в пустыне пару дней назад.

— Нет, — донесся ответ Кости. — Я его не видел.

— Ты не против, если мы обыщем твою телегу?

— Вы что, мне не доверяете? Ведь я на копов работаю — не на кого-нибудь!

Нат услышал снаружи собачий лай и затаил дыхание.

— Можете смотреть сколько хотите, — добавил Кости, — только не тащите в кабину собаку. У меня астма — аллергия на кошачью и собачью шерсть.

— У тебя есть соответствующая справка?

— Обычно я ее с собой не вожу — меня здесь многие знают. Я, конечно, не помру, но до самого Вегаса буду кашлять и задыхаться, потому что у меня осталась только одна таблетка… А невадским копам не нравится, когда я задерживаюсь.

Нат услышал лай еще нескольких собак, потом по лестнице загремели шаги — в кабину поднимался кто-то еще. Послышалась возня, скрип петель, щелчки замков. Внезапно кто-то поднял матрас на койке, и голоса стали громче. Нат уже готов был вылезти из-под пальто и сдаться, но в последний момент заставил себя лежать тихо.

— Я тебя, кажется, видел раньше, — сказал Кости. — Или я ошибаюсь?

— Мы с тобой виделись уже много раз, — отозвался охранник, опуская матрас.

Голоса сразу стали тише, но обыск уже почти закончился, и вскоре Нат услышал, как охранники спускаются по лестнице. Металлический червь вздрогнул — это Кости запустил двигатель — и сдвинулся с места.

Еще какое-то время спустя Кости постучал по матрасу в знак того, что Нат может вылезать.

— Похоже, здесь тебе выходить. Я должен доставить легавым ихнее топливо.

— Даже не знаю, как тебя благодарить!

Кости осторожно покосился на него.

— В чем дело?! — довольно резко спросил Нат.

— Они сказали — ты убил четверых, — сказал Кости, и Нат понял, что он разглядывает. Ну конечно — его шею и шрам на ней.

Машинально он поднял воротник.

— Это неправда. Четыре человека чуть не убили меня — это было, но чтобы я… Верь мне — это они хотели прикончить меня.

Кости пожал плечами:

— Обычно я не слушаю, что одни люди говорят о других людях, пока не составлю собственное мнение, но охрана на контрольном пункте называла тебя «Головой», а начальник сказал, что ты убил четырех человек, которые тебя сопровождали.

Нат с горечью покачал головой:

— Что еще они говорили?

— Я не совсем понял… Кажется, ты — что-то вроде ископаемого, которого ученые… ну, оживили, что ли… Ну и поездочка, мать ее! — Кости восхищенно покрутил головой, потом открыл входной люк. Порывшись под сиденьем, он протянул Нату пару башмаков. — Вообще-то у меня маленький размер, но тебе они, наверное, будут впору. Я все равно не могу их надеть — в последнее время ноги что-то отекают… Да, возьми еще вот это… — Кости дал Нату две крошечные красные таблетки. — Это для твоих ног. Я хочу сказать — какое-то время ты не будешь чувствовать боли. Только принимай по одной, не забудь. Это очень сильная штука.

Нат проглотил таблетку и, выбравшись из люка, стал спускаться по лестнице.

— Честное слово, Кости, я не убивал этих четверых, — сказал он.

— Я-то тебе верю, — проворчал коротышка. — Но большинство людей, которых ты встретишь, не поверят, так что будь осторожен. Кстати, здесь поблизости когда-то была больница; я не знаю, существует ли она до сих пор, но на твоем месте я бы туда обратился. Твои ноги что-то скверно выглядят.

— А здесь — это где?

— Когда-то это место называлось «страной непуганых идиотов», — сказал Кости и презрительно усмехнулся. — Лас-Вегас, мать его! — добавил он и вывел своего червя, наполненного смертоносным газом, обратно на дорогу.

71

Нат надел башмаки и огляделся. Он стоял на самой окраине города. Перед ним расстилались бесконечные улицы, застроенные одинаковыми темно-коричневыми домиками стандартной архитектуры. Машин не было видно; присмотревшись повнимательнее, Нат заметил, что дома покинуты, а окна в них выбиты или заколочены. На дальнем от него конце города четко вырисовывались на фоне неба знаменитые на весь мир отели: «Эйфелева башня», «Египетская пирамида», «Венецианец», «Белла джо» и другие. «Неужели они тоже брошены?» — подумал Нат. В его время Лас-Вегас застраивался и рос быстрее всех городов в Соединенных Штатах.

Еще раз оглядевшись по сторонам в поисках больницы, о которой упоминал Кости, Нат заметил неподалеку здание, похожее на красно-коричневый параллелепипед и окруженное загородкой из мелкоячеистой сетки. Ведущие во двор ворота были заперты на тяжелый висячий замок. Больница выглядела брошенной, и Нат подумал, что здесь он вряд ли получит медицинскую помощь или лекарства. Тем не менее он отыскал стоявшую вплотную к изгороди хижину, взобрался на нее и, спрыгнув с крыши в больничный двор, пошел в обход здания. Его опасения оправдались. Входные двери были распахнуты настежь, и Нат понял, что никакой помощи он здесь не получит. И все-таки он вошел внутрь, с ностальгическим наслаждением вдыхая все еще витавшие в воздухе слабые запахи клиники. Преодолев несколько темных пустых коридоров, Нат толкнул наугад какую-то дверь и очутился в операционной. На эмалированных лотках все еще лежали ржавые инструменты, на штативах покачивались на сквозняке пустые капельницы и пластиковые мешки с побуревшей, свернувшейся кровью. На застеленном клеенкой операционном столе тоже виднелись пятна засохшей крови; несколько смазанных красновато-бурых пятен вели от него к выходу, словно во время операции пациента вдруг сняли со стола и потащили прочь.

Заглянул Нат и в пару палат. Они были пусты, матрасы на койках отсутствовали, зато на спинках еще висели температурные карточки. На всех карточках стояла одна и та же дата — 3 ноября 2049 года. Судя по всему, больница была в срочном порядке эвакуирована неизвестно куда, и это показалось Нату странным. Насколько ему известно, в случае кризисов, катастроф и военных действий именно больницы становились центрами, где собиралось гражданское население.

В ординаторской он разбил несколько стеклянных шкафчиков с лекарствами и нашел кое-какие анальгетики, чистые бинты и банку антисептической мази. В одежном шкафчике отыскалась одежда и пара удобных спортивных туфель, которые были словно на него сшиты. Еды Нат не нашел, но после встречи с Кости голод не слишком мучил его, и он решил, что сначала поспит, а потом продолжит поиски. Вытянувшись на одной из коек, Нат приказал себе проспать ровно час, так как хотел добраться до центра города еще до наступления темноты.

Проснувшись, Нат обругал себя последними словами. Он спал слишком долго, и снаружи было уже темно. Настроение его, впрочем, несколько улучшилось, когда, пошевелив ногами, он убедился, что впервые за прошедшие несколько дней они совершенно не болят. Таблетка, которую дал ему Кости, сотворила настоящее чудо, однако были у нее, как видно, и побочные эффекты. Во всяком случае, задумавшись о своем теле, Нат ощутил его как что-то совершенно отдельное, наделенное собственной волей и разумом. Нечто подобное он испытал и в пустыне, когда тело побуждало его не сдаваться, но сейчас это чувство было намного сильнее. К счастью, Нату не требовалось совершать никаких подвигов, и он просто мысленно поблагодарил тело за то, что оно помогло ему выбраться из сложной ситуации. Его прежнее тело вряд ли было способно бежать от палачей «Икора», увертываться от пуль и прожекторов, а потом скитаться по выжженной, каменистой земле, где росли только кактусы и сухой, колючий кустарник.

Вероятно, от воспоминаний о жарком пустынном солнце Нату захотелось пить. Встав с койки, он отправился на поиски воды, но сколько ни вертел ржавые, тугие краны, вода из труб так и не полилась. Делать было нечего, и Нат, вздохнув, направился к выходу из здания.

Темная улица была пустынна, но Нат все равно двигался с осторожностью, перебегая от дома к дому и прячась в парадных. Какой-никакой, это все же город, и ему не хотелось оповещать жителей, которые, возможно, здесь еще оставались, о своем присутствии. Интересно, насколько широко освещалась его история в прессе, задумался Нат. Если даже водитель-дальнобойщик слышал, что его зовут Голова, об этом могли знать и другие.

Потом он увидел машину — уже привычный электрокар типа «пузырь», который двигался в его сторону. По привычке Нат проворно юркнул в очередной подъезд, но почти сразу ему захотелось рискнуть — спросить воды, может, даже попросить подвезти. Он уже почти решился, но в последний момент передумал и отступил глубже в тень. Как все-таки ужасно чувствовать себя дичью! А главное, Нат не знал, кто может оказаться его другом, а кто — врагом.

По мере того как он приближался к центру города, на улицах стали появляться машины и прохожие, и Нат, подняв воротник, поспешил смешаться с ними в надежде, что на него не обратят внимание. По той же причине он старался не глазеть по сторонам, однако очень скоро ему стало ясно, что его предосторожности тщетны, так как почти все, кого он встречал на улицах, принадлежали к индейской расе.

Наконец Нат перешел мост и остановился. Перед ним лежала знаменитая Фримонт-стрит, но вместо безумия ярких неоновых огней ночной мрак разгоняли лишь тусклые электрические лампочки на павильонах и палатках многолюдного ночного рынка или, точнее, барахолки, над которой плыл чад от горевших в бочках костров и витали запахи гнилых овощей, жареного мяса, дыма и индейских ароматических трав.

Нат долго бродил между лотками и палатками, в которых продавались еда, бусы, одеяла, циновки, мешки и корзины. Кое-кто уже начал подозрительно на него поглядывать, но Нат не замечал этого, целиком поглощенный захватившей его загадкой. В картине, которую он наблюдал, не хватало чего-то очень существенного, какой-то важной подробности, но он никак не мог понять — чего именно. Наконец его осенило. Нат не слышал шипения и плеска сотен фонтанов, разбрызгивавших по бетону струи чистой прохладной воды. Все водоемы, искусственные озера, каскады прудов, которые в его время были фирменным знаком Лас-Вегаса, пересохли. Даже обширный, некогда заполненный голубоватой, кристально чистой водой бассейн перед фасадом отеля «Белладжо» оказался наполовину засыпан землей и заставлен покосившимися торговыми павильончиками. Единственным источником воды был водопад на чудом сохранившемся экране напротив отеля, и то не настоящий, а компьютерный. Глядя на виртуальную воду, падающую в виртуальное озерцо, Нат снова почувствовал острый приступ жажды и отправился туда, где в темноте мигала небольшая вывеска «Казино и бар».

В баре было полутемно и почти безлюдно. Работал только один игровой автомат, и какой-то пожилой индеец снова и снова дергал за блестящий рычаг, словно не в силах остановиться.

— Скажите, пожалуйста, где здесь можно достать воды? — спросил Нат, и старик указал ему на двери соседней комнаты несколько меньшего размера. Дверь была открыта, и Нат разглядел в глубине барную стойку, а за ней — красивого, хорошо сложенного индейца, уставившегося в телевизионный экран. Он наверняка смотрел последние новости и, конечно, тотчас бы узнал страшную «Голову».

При мысли об этом Нату захотелось развернуться и уйти, но он не успел. Индеец повернулся к нему.

— Что ты пить? — спросил он на ломаном английском.

— Я хотел бы заказать стакан воды, но у меня совершенно нет денег.

Индеец молча покачал головой и снова повернулся к экрану.

— Пожалуйста, прошу вас! — забыв о гордости, взмолился Нат. — Я давно не пил, мой организм обезвожен и…

Индеец нехотя налил ему воды в небольшой графин, и Нат осушил его в один присест.

— Белые люди не часто бывать у нас в Вегас, — сказал индеец.

— Я попал сюда случайно, — начал Нат, чувствуя себя слишком усталым, чтобы врать сколько-нибудь убедительно. — Меня… Короче, вчера меня ограбили. Забрали деньги и документы. — Это было все, на что он оказался способен.

— Турист? — Индеец снова наполнил графин и положил на пластиковую тарелку несколько крекеров.

Нат без сил опустился на табурет у стойки.

— Да, — подтвердил он.

— Где ты жить?

— В Лос-Анджелесе.

— Сегодня открыть доступ Ист-сайд и Инленд-импайр. В Вест-сайд до сих пор карантин. Ты из какая часть?

— Из Вест-сайда.

— По телевизор сказали — самое страшное позади, но карантин будут снять только следующая неделя. У тебя там кто-то остаться?

— Жена.

— О, извинить. Надеюсь, она хорошо? — спросил индеец с неподдельным сочувствием в голосе, а Нат удивился — что за чушь он несет? Какая жена?! Должно быть, подумалось ему, это реакция. Реакция на стресс.

— Спасибо, с ней все в порядке. Я разговаривал с ней вчера, и она сказала, что здорова, но я все равно волнуюсь. Вот почему мне нужно поскорее попасть домой. Ты случайно не знаешь кого-нибудь, кто мог бы отвезти меня в Лос-Анджелес? — спросил Нат и добавил: — Только у меня нет документов, поэтому через границу придется пробираться… ну, ты понимаешь…

Индеец с подозрением уставился на него.

— Мои документы забрали грабители, — напомнил Нат.

— А ты сообщить об этом Национальная гвардия?

— Конечно, но мне сказали — придется подождать. Неделю, а то и больше. А я не могу ждать!

Индеец почесал в затылке. У него были густые, черные, отливающие синевой волосы, заплетенные сзади в косу.

— Через пару дней сюда вернуться один мой друг. Он возить лекарства Калифорния. Может быть, он взять тебя с собой.

— Правда?

— Конечно. Ты приходить сюда в понедельник, о'кей?

Нату хотелось спросить, какой сегодня день недели, но он предпочел не выдавать свое невежество и не вызывать у бармена новые подозрения, поэтому попробовал обходной путь.

— Сегодня, я вижу, у вас базарный день, — заметил он с невинным видом.

— О да. Торговцы съезжаться сюда со всей штат.

— А что случилось с отелями? Почему они не работают?

— Что случиться с отелями? Ничего. С ними уже давно ничего не случаться. А вот я начинать терять терпение. Уже быть слишком много битв.

— Боев, ты хочешь сказать? С кем?

Индеец прищурился:

— Не «с кем», а между. Между пайютами и шошонами. Они драться.

— Ах вот ты о чем! — выдохнул Нат. — Знаешь, я всегда довольно плохо представлял, что происходит в Вегасе. Может, ты меня просветишь?

Индеец не то фыркнул, не то откашлялся.

— Тебя интересовать история? С какой время?

Нат припомнил температурные карточки на больничных койках.

— Давай начнем с сорок девятого года, — сказал он.

— Ты имеешь в виду год, когда взорвать Гуверова дамба? Неужели ты не слышать, как правительства пытаться спасти река Колорадо? Ведь в сорок девятом ты уже должен был родиться.

Нат утвердительно-неопределенно пожал плечами.

— Когда они взорвать дамба, Вегас потерять восемьдесят процентов вода. Многие люди к этому времени давно уехать, корпорации сняться с место еще раньше, но некоторые не хотеть уезжать. Моя думать, они не верили, что власти действительно пойти на это. Ну а чем все кончится, ты, наверно, знаешь. Это быть настоящий война. Жестокий война.

— С кем? С индейцами?

— Со всеми, кто еще оставаться в город.

— А кому теперь принадлежит город? Индейцам? — высказал Нат свою догадку.

— Что случиться с твоя память? — рассердился индеец. — Да, теперь Вегас принадлежит индейцы. Много, много лет ни один инвестор не вкладывать сюда деньги, а индейский племена Невады просить и просить правительство дать им эта земля. И вот в пятьдесят седьмом нам ее наконец вернуть. Мы собираться восстановить город за пять лет, но… Ты сам видел, что мы сделать, хотя пройти уже тринадцать лет. Ничего! Ни один фонтан не бить из земля, а мы только и делать, что говорить.

Он поднялся и выключил телевизор.

— Но наше время еще прийти! — сказал бармен уверенно. — Не верь тому, что говорить другие. Шошоны и пайюты снова делать Лас-Вегас великий.

— А откуда вы добываете воду? — поинтересовался Нат.

— Мы возить воду из Калифорния. Это — наш самый большой программа. Мы не можем ничего делать, пока не решить этот проблема.

— Как тебя зовут?

— Томас. Послушай, а где ты переночевать?

— Есть одно местечко, где можно устроиться, но… — Нат не договорил.

— Если хочешь, можешь спать комната наверху.

— Спасибо. По правде говоря, это было бы намного удобнее.

Томас пожал плечами:

— Ты попасть беда. Почему бы я не помочь?

72

В последующие два дня Нат вел себя тише воды ниже травы, чтобы не привлекать к себе внимания. Он почти не выходил из бара, стараясь по мере возможности помогать Томасу в делах.

— Ты остаться, если хотеть, — сказал ему как-то индеец. — Мне нужен помощник.

Нат пожал плечами:

— Я бы с радостью, но мне нужно вернуться к жене.

— Хочешь позвонить? Можно прямо отсюда.

На мгновение Нат растерялся, не зная, что сказать.

— Она… Но ведь у меня нет денег!

— Не беспокойся. Ты только говорить код…

— Но я…

— Ничего. — Лицо Томаса неожиданно смягчилось. — Мне казаться — я знать, кто ты.

— Ты… знаешь?

— Ты — первый американский криогенский человек.

Нат охнул.

— Ты видел меня в новостях? — спросил он упавшим голосом.

— Да, о тебе передавать каждый день много программа, но ты не бояться. Я на твоя сторона. Моя не представлять, что бы я делал, если бы меня оживить. Современная медицина может много всякий вещи, но этот трюк с оживлением — это действительно здорово. В голова не укладываться!

Нат снова вздохнул:

— Это не так интересно, во всяком случае — для меня. Ведь когда-то у меня и вправду была жена, которую я очень любил. Когда меня оживили, я узнал, что она давно умерла, и мне пришлось с этим смириться. И со многим другим тоже.

— Извини, — сказал Том, — это, конечно, меня не касаться, но… Скажи, ты действительно убить те четверо?

— Нет. Если они и вправду мертвы, то, я думаю, их убрали. Сам же «Икор» и убрал.

Том с сомнением посмотрел на него:

— Ты говорить — ты никого не убивать? Никогда?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Ты идти со мной — мы посмотреть компьютер.

Он отвел Ната в свой крошечный кабинет и взял со стола беспроводную клавиатуру. На большом экране стремительно сменяли друг друга многочисленные изображения и клипы. Мышью Томас выделил несколько новостных каналов, и Нат увидел в окошке свое собственное лицо. Индеец развернул окно на весь экран, и портрет сменился видеозаписью толпы, собравшейся у знакомого здания.

Несколько секунд изображение шло без звука, потом зазвучал комментарий репортера:

«…С тех пор как в прессе были впервые опубликованы материалы о человеческой голове, которую удалось оживить после пятидесятилетнего пребывания в состоянии глубокой заморозки, штаб-квартира «Икор корпорейшн» в Фениксе находится в осаде. Представители общественных движений, выступающих за невмешательство в естественные природные процессы, уже назвали сам факт подобного оживления незаконным и абсурдным с точки зрения этики. Особенное возмущение вызывает у них тот факт, что для поддержания жизни размороженной головы было использовано донорское тело. Ученые «Икора» в свою очередь утверждают, что многие медицинские компании вплотную подошли к разработке аналогичных технологий. По их мнению, создание метода оживления мозга человека, замороженного много лет назад, является закономерным следствием развития современной науки. Тот факт, что первым такую технологию создал сотрудник корпорации доктор Гарт Баннерман… (На экране появилось прыгающее изображение Гарта, покидавшего территорию филиала в собственном автомобиле. За ним вдогонку мчались репортеры.)…является чистой случайностью. Но главный вопрос, который волнует сегодня широкую общественность, заключается в другом. Речь идет о том, каким образом представителям «Икор корпорейшн» удалось завладеть телом казненного некоторое время назад Дуэйна Уильямса, которое они и использовали для проведения этого неоднозначного эксперимента. Уже сейчас совершенно ясно, что решающую роль здесь сыграли деньги. Остается только выяснить, какую сумму заплатила «Икор корпорейшн» администрации тюрьмы «Каньон Гамма» за труп знаменитого убийцы. Ближайшие родственники Уильямса утверждают, что понятия не имели, для каких целей будет использовано тело. Им было сообщено только, что Уильямс сам завещал свой труп для медицинских исследований, однако эта версия вызывает определенные сомнения…»

Нат с трудом понимал, о чем идет речь. Какой-то труп, какой-то убийца… Как раз в этот момент на экране возник моментальный снимок молодого мужчины с четко очерченным, чувственным ртом, уголки которого смотрели вниз, и с тяжелыми полуопущенными веками. Почти тотчас снимок сменился видеозаписью, на которой того же мужчину, закованного в наручники, вели по тюремному коридору вооруженные надзиратели. Кто это? Зачем?! Нат по-прежнему не мог постичь смысл того, что происходило на его глазах.

«…Дуэйн Уильямс был приговорен к высшей мере наказания за зверское убийство юной девушки по имени Дженнер Соннерс, которое он совершил в Сан-Луис-Обиспо в 2064 году. Согласно материалам следствия, Уильямс был хорошо знаком с жертвой, так как проживал с ней в одном поселке. Однажды вечером он заманил ее в безлюдное место, изнасиловал и задушил. Лишь на следующий день на тело девушки наткнулся ее брат. Самого Дуэйна Уильямса полиция задержала неподалеку от места преступления. Уильямс был казнен по приговору суда в главной тюрьме штата, известной под названием «Каньон Гамма», 25 мая 2069 года, В настоящее время администрация тюрьмы никак не комментирует появившиеся в прессе сообщения, однако нет сомнений, что либо в момент смерти осужденного, либо вскоре после нее хирурги «Икор корпорейшн» отрезали голову Дуэйна и пересадили на ее место голову другого человека, подвергшуюся глубокой заморозке более пяти десятков лет назад. По нашим сведениям, эта голова принадлежит — или принадлежала — некоему Натаниэлю Шихэйну. Некоторое время назад она экспонировалась в хирургическом музее Пасаденского института криотехнологий…»

На экране появилось изображение отрезанной головы Ната, плавающей в резервуаре с жидким гелием, — искаженное, серое лицо; чужие неподвижные черты. Непроизвольно Нат посмотрел на свое тело — мускулистое, ладное, со смуглой кожей. Оно очень походило на тело Уильямса, которое он только что видел на экране. Даже плоские кончики пальцев с широкими ногтями «лопаточкой» были такими же, как у закованного в наручники убийцы.

Что ж, подумал Нат, приходится взглянуть правде в глаза. Очевидно, жизнерадостный аспирант Иэн Паттерсон с самого начала был выдумкой и тело — живое, сильное, теплое тело, к которому он уже успел привыкнуть, принадлежало казненному за убийство преступнику.

И в одно мгновение все усилия, которые он потратил, чтобы примириться с этим новым телом, оказались тщетными. Вся ложь, которой его оплели, точно паутиной, — рассказы о трагической гибели Иэна, его снимки, медицинские документы и поездка в Большой каньон, — все развеялось как дым, и Нат оказался один на один с жестокой правдой, которая — он знал — пребудет с ним до конца его жизни. О, Господи! Наклонившись вперед, Нат обхватил руками голову. Казалось, еще немного, и его вырвет.

— Ты порядок? — услышал он сквозь шум крови в ушах участливый голос Тома.

— Они лгали мне! — выкрикнул Нат, выпрямляясь. — Лгали!!!

Вскочив, он ринулся к двери, но Том успел перехватить его.

— Эй, твоя надо успокоиться, — сказал он, снова усаживая Ната на стул. — Ты ведь не хотеть привлекать внимание, правда?

Некоторое время Нат сидел неподвижно, словно оглушенный ужасной новостью. Наконец он пошевелился.

— Мой друг приехать сюда в три часа. Если он согласен и если ты все еще хотеть, он отвезти тебя в Лос-Анджелес.

— Как они могли, Том? — спросил Нат, поворачиваясь к нему. — Как они могли?

— Уж не знаю как, — покачал головой индеец, — но они это сделать. И ты теперь живой.

Друг Томаса, возивший медикаменты в Лос-Анджелес, опоздал и вернулся лишь под вечер. Ната он везти согласился, но настоял, чтобы они отправились немедленно. Пока Том договаривался с ним, Нат держался в стороне, чтобы не слышать их разговора, но, заметив утвердительный кивок второго индейца, подошел поближе. Его переправят через границу, сказал Нату Том, но высадят за городской чертой из-за комендантского часа.

— Ночью ехать лучше. Охрана на контрольный пункт спать и не смотреть внимательно, — закончил Том, крепко пожимая Нату руку. В его руке было что-то зажато. Нат посмотрел и увидел пачку денег.

— Я не могу взять у тебя деньги, — покачал головой Нат. — Это не…

— Это все, что я могу тебе дать. С эти деньги ты найти место, где можно остановиться на пара дней.

— Я… — У Ната перехватило горло. — Я даже не знаю, как тебя благодарить, Том…

И он крепко обнял молодого индейца.

До полнолуния оставался день или два, и все окрестности были залиты ярким серебристым светом луны. Грузовик с медикаментами без всякой дороги, мчался по пустыне, то и дело обгоняя другие машины и целые караваны, которые — каждый своим курсом — тоже двигались к границе. Казалось, все пока складывается удачно, но водитель-индеец был угрюм и молчалив. Очевидно, он, в отличие от Тома, не обладал общительным и легким характером; Нату, впрочем, было не до разговоров. Он все еще находился под впечатлением от увиденной им передачи новостей и никак не мог стряхнуть с себя напряжение. Тщетно он пытался успокоиться: забыть о том, кому на самом деле принадлежало это тело, было положительно невозможно. И о Персис… Как она могла заниматься с ним любовью, зная, что руки, которые обнимают и ласкают ее, — руки убийцы?

«Да, я — убийца, — снова и снова мысленно твердил себе Нат. — Именно поэтому я не смог остановиться и прикончил Тони. Кто знает, на что еще я способен?!»

Когда грузовик приблизился к границе, водитель велел Нату спрятаться, и он с трудом втиснулся в щель между кабиной и кузовом. Щель была узкой и тесной, к тому же здесь сильно пахло мочой, и Нат решил, что водители, должно быть, используют это крошечное пространство в качестве туалета, коль скоро здесь все равно нельзя ничего хранить. Запах ли сыграл свою роль или что-то другое, но охранникам на пограничном пункте тоже, по-видимому, не очень хотелось сюда заглядывать. Они только осмотрели кузов, доверху набитый упаковками с лекарствами, и пропустили грузовик дальше.

Отъехав от КПП на приличное расстояние, водитель притормозил, чтобы дать Нату возможность снова забраться в кабину. Сам он уже был в респираторе. Протянув Нату такой же, водитель велел надеть его.

Как они и договаривались, неразговорчивый приятель Томаса высадил Ната у границы города и, не сказав ни слова и не оглянувшись, тотчас укатил, так что Нат даже не успел его поблагодарить. Вероятно, он боялся, что его застукают в обществе убийцы, и Нат его прекрасно понимал, однако от этого ему не стало менее одиноко. Отныне он мог рассчитывать только на себя.

Над Лос-Анджелесом занималась заря Луна давно зашла, звезды погасли, небо сделалось пурпурно-золотым и алым, и Нат немного утешился. Это был хорошо ему знакомый, типично лос-анджелесский рассвет. Таких нет больше нигде в мире.

Наконец-то он вернулся в родные края.

Подождав немного у шоссе, Нат остановил попутную машину и без помех добрался на ней до бульвара Барнэм, а оттуда двинулся пешком к Голливудским холмам. Он собирался подняться на возвышение, например на наблюдательную площадку в парке Рэньон-каньон, чтобы взглянуть оттуда на панораму города и наметить самый удобный путь к побережью. Так, во всяком случае, он себе говорил, хотя на самом деле Нату просто хотелось увидеть дорогие его сердцу места и попытаться восстановить эмоциональную связь с городом, который за полсотни лет успел сделаться ему чужим. Еще Нату казалось, что если он сделает это, то каким-то образом окажется ближе к Мэри, и тогда — если, конечно, ему повезет и он сумеет разыскать какие-нибудь документы тех давно ушедших времен — он попытается воссоздать последние дни и часы ее жизни и разыскать старых друзей, которые, возможно, еще оставались в живых.

Это решение придало Нату смелости, и, шагая по знакомым улицам, он почти без страха пытался остановить проезжавшие мимо машины. Электромобили и фургоны проносились мимо него бесшумно, не оставляя в воздухе никаких запахов, но ни один не остановился. Вероятно, это недавняя эпидемия, о которой упоминал Томас, заставляла жителей держаться настороже. В конце концов рядом с Натом все же затормозил какой-то древний пикап, и пассажирская дверца со скрежетом приоткрылась. Миниатюрный худой мужчина в бейсболке и респираторе приветливо улыбнулся ему:

— Тебе повезло, что я тебя заметил. Куда едем?

— К Рэньон-каньону.

— Куда-куда?

— К парку Рэньон-каньон, что рядом с Малхолланд-драйв. Я не был в Лос-Анджелесе… словом, довольно долго и не знаю, что здесь изменилось.

— Некоторые части Малхолланд-драйв уже открыты, там я тебя и высажу. Давай залезай…

Крошечный пикап мчался с такой скоростью и так беспечно лавировал между другими машинами, что Нат то и дело хватался за приборную доску.

— Что, разве правила дорожного движения уже не действуют? — спросил он.

Водитель только расхохотался и еще увеличил скорость. Словно дребезжащая комета, пикап пронесся мимо здания «Юниверсал стюдиос», которое — хотя и наполовину разрушенное, обветшалое — выглядело точь-в-точь, как в последний раз, когда Нат его видел. Потом он припомнил, как Персис говорила ему, что развлекательные комплексы в Студио-сити все еще действуют, и Нат спросил себя, какие драмы ставят там сейчас. На его взгляд, в теперешнем мире хватает реальных трагедий и вряд ли кто-то захочет проливать слезы над выдуманными страданиями никогда не живших героев.

Водитель высадил Ната на углу Малхолланд и бульвара Кахуэнга неподалеку от автострады номер 101. И снова Нат обратил внимание, что хотя по его расчетам в городе давно наступил час пик, движение на улицах довольно слабое.

Постояв немного на перекрестке, Нат зашагал по Малхолланд-драйв. Асфальтированная дорога, по которой он шел, скоро сменилась грунтовой, и Нат едва не споткнулся от удивления. В его времена Малхолланд была главной дорогой, ведущей через холмы. Вот-вот впереди должны показаться очертания района, где когда-то сосредотачивалась самая дорогая недвижимость в городе.

Окрестности Малхолланд-драйв были хорошо знакомы Нату. В прежние времена он с закрытыми глазами мог найти любой дом, любой переулок. Именно здесь жили несколько его близких друзей и большая часть пациентов, поэтому Нат часто ездил сюда в своем пижонском внедорожнике. Вот и сейчас он целенаправленно шел к тому месту, где когда-то жили в собственном доме его друзья Марк и Джулия Фриман. Свое ранчо они выстроили на небольшом ровном участке, к которому вела от Малхолланд-драйв живописная аллея, и сейчас Нат вспоминал бесчисленные бокалы охлажденного белого вина, выпитые на задней террасе их дома, откуда открывался великолепный вид на долину Сан-Фернандо. О, какими счастливыми они были тогда, каким счастливым было их упорядоченное, лишенное забот бытие, когда единственным, что по-настоящему волновало душу, был вопрос о том, какое вино или какие цветы захватить на дружескую вечеринку, которая всегда заканчивалась в десять или даже в одиннадцать, если беседа оказывалась особенно интересной. Увы, лишь незадолго до смерти Ната все они понемногу начали понимать, что только дети могут стать тем недостающим звеном, которое сделает их жизни полнее. Или, в крайнем случае, отодвинет на более поздний срок тот неизбежный момент, когда человек задумывается о бессмысленности собственного индивидуального существования. Тогда никто из них еще не знал, не чувствовал, что беда уже у порога.

— Ну и что теперь с тобой стало?.. — спросил Нат самого себя, скептически оглядывая свою грязную, изорванную и измятую одежду.

Но вот и поворот на аллею, которая вела к дому Фриманов. Только никакой аллеи здесь больше нет. Почти сразу за поворотом виднелся обрыв и… никакого дома. Должно быть, Большое землетрясение добралось и сюда.

Растерянно озираясь по сторонам, Нат заметил большой щит-указатель с предупредительной надписью «Дорога закрыта». Судя по всему, вызванный землетрясением оползень увлек за собой довольно значительный участок Малхолланд-драйв, но в конце концов Нат все же нашел тропинку, по которой можно обойти провал. Карабкаясь по обрыву, он высматривал на склоне другие знакомые дома, но их нигде не было. Похоже, провалилось сразу несколько улиц Малхолланда.

Но вот Нат обогнул заросли кустов и остановился. От открывшегося ему вида у него захватило дух. Весь город лежал перед ним как на ладони, и он напряг зрение, пытаясь рассмотреть все в подробностях. Лос-Анджелес изменился почти до неузнаваемости. Вся зелень, которую Нат считал главным украшением города, исчезла, включая высокие тонкие пальмы, гордо шелестевшие кронами над бульварами и авеню. Многие дома вместо крыш были покрыты чем-то, подозрительно напоминавшим сожженную солнцем солому. Новая система оросительных каналов казалась странной, по-мавритански прямолинейной. В нескольких местах над городом торчали широкие трубы, изрыгавшие жирный черный дым. Должно быть, это дымили крематории, о которых рассказывала ему Персис.

Нат пошел дальше и вскоре заметил, что в воздухе плавают мельчайшие частицы пепла и сажи, которые медленно оседают на его одежду и волосы.

Наконец он достиг знакомого поворота. Это был старый вход в парк. Сколько раз он ставил здесь свой щегольской внедорожник и шел дальше пешком. Они с Мэри гордились тем, что способны сделать полный круг по парку меньше чем за двадцать минут. На ходу они иногда развлекались тем, что потихоньку подслушивали разговоры прохожих, хотя обоих очень раздражало, когда приходилось слышать бесконечные «я», «мое», «мне» недовольных друг другом и всем миром сценаристов и писателей, продюсеров и агентов. Представители всех творческих профессий Голливуда не только совершали здесь свой моцион, но и выпускали пар; теперь же только прах и пепел тысяч умерших сыпался на дорожки, по которым они некогда выхаживали с такой важностью. Как глубоко символично, невольно подумал Нат, что все закончилось именно так!

Указатель у входа в Рэньон-каньон проржавел и облез, а тропа, некогда утоптанная сотнями ног, заросла ежевикой и сорной травой. Нату пришлось долго продираться сквозь колючие заросли, чтобы добраться до смотровой площадки на гребне каньона. Наконец он увидел впереди Скамью великана, где любили отдыхать туристы. Выдрав несколько пучков травы и ползучих растений, успевших оплести скамью, он вскарабкался на сиденье. Когда-то отсюда хорошо просматривался весь Вест-сайд, но, поглядев в ту сторону, Нат с ужасом убедился, что все, о чем говорила ему Персис, было правдой. Океан подступал к городу намного ближе, чем раньше, а от западных районов не осталось почти ничего.

Постаравшись запомнить как следует примерный план местности, Нат двинулся дальше по заросшей, осыпавшейся тропе, то и дело спотыкаясь о камни и пучки травы.

Выйдя на авеню Ла-Бреа, Нат замедлил шаг, чтобы еще раз оценить понесенный городом ущерб. Исчез стоявший на углу бульвара Франклина многоквартирный дом в испанском стиле с затейливыми фресками и крошечными балкончиками. Исчез модернистский особняк в соседнем квартале. Пропали без следа безвкусные, выкрашенные под серебро статуи четырех полураздетых нимф, поддерживавших крышу уродливого павильона на углу Голливудского бульвара. Перестали существовать и другие приметные здания, на которые он так привык смотреть по дороге в Венис.

Как ни странно, дорожное движение здесь было намного более оживленным, чем на автостраде. По улицам сновали электрокары самых разных размеров и конструкций, юркие веломобили и легкие коляски, которые тащили на прицепе велосипедисты в защитных масках: при виде их Нат тоже поспешил надеть свой респиратор. Больше всего, однако, его поразило количество пешеходов. Это было совсем непохоже на Лос-Анджелес, который он знал, — на город, в котором по тротуарам ходили лишь бедняки и опустившиеся бродяги.

Пройдя по Ла-Бреа около мили, Нат дошел до пересечения с Третьей авеню. Здесь он остановился, чувствуя, как в груди что-то затрепетало, а в глазах появилось подозрительное жжение. Именно здесь была раньше «Оптовая лавка Джо», возле которой его застрелили.

Как ни странно, само здание магазина сохранилось, хотя назывался он теперь по-другому. Автостоянка тоже уцелела. Глядя на них, Нат прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Где-то сейчас тот паренек, который стрелял в него, подумалось Нату. На вид ему было не больше четырнадцати, но Нат почему-то не сомневался, что он давно умер. И Мэри… Он хорошо помнил, как она кричала на убийцу, а теперь оба мертвы, от обоих осталось не больше, чем горсточка праха. А может быть, и того не осталось…

Нат еще долго стоял напротив магазина. И пока он стоял, к нему впервые пришло осознание странного и неумолимого течения жизни — от рождения до последнего вздоха, когда душа расстается с телом. Глядя на залитую солнцем автостоянку, Нат бессознательным жестом поднял руку к груди, прикрывая сердце. На глаза навернулись слезы, но он сдержался и только тряхнул головой.

Теперь уже близко, подумалось ему.

73

Несмотря на то что улицы оставались оживленными и многолюдными, в воздухе ясно чувствовалось напряжение, которое Нат ощущал буквально физически. Глянув вдоль боковой аллеи, он заметил в дальнем конце несколько человек в костюмах биологической защиты, грузивших в фургон мертвые тела, упакованные в черные пластиковые мешки. Только сейчас Нат вспомнил, что некоторое время назад в городе был объявлен карантин и, хотя сейчас большинство ограничений уже снято, опасность еще существует. И большинство жителей города наверняка знали, помнили об этой опасности, однако никаких признаков паники Нат не заметил. Вероятно, лос-анджелесцы просто успели привыкнуть к опасности, эпидемиям, землетрясениям и другим катастрофам. А может, худшее было уже позади.

Он прошел еще совсем немного, когда до его слуха донеслись какие-то странные звуки. Не сразу Нат понял, что слышит шипение и шум прибоя, а ведь он только недавно миновал бульвар Уилшир. До побережья по его расчетам оставалось миль пятнадцать, но Нат чувствовал, что приближается к океану. Вот впереди показалась какая-то стена, перегородившая дорогу, и он догадался, что это, вероятно, тот самый мемориальный парк, о котором упомянула Персис, рассказывая ему о Большом землетрясении.

Пройдя еще около мили, Нат оказался у самой стены и, найдя ворота, вошел внутрь. Парк представлял собой длинную и узкую полоску лишь слегка облагороженной земли. Во всяком случае, бетонная ограда, отделявшая кактусовый сад от неровной кромки обрыва, показалась Нату не особенно красивой или элегантной. Сам берег тоже выглядел так, словно в утес врубался своим ковшом гигантский экскаватор.

По всему парку были расставлены бронзовые статуи мужчин и женщин. Нат читал таблички на постаментах и узнавал имена людей, которые погибли, организуя срочную эвакуацию людей из опасного района во время Большого землетрясения 2012 года. Кое-где сохранились и развалины домов, точнее, искореженные и перекрученные стальные каркасы и груды щебня и кирпичей, а чуть впереди Нат разглядел обрушившиеся опоры эстакады, по которой проходила когда-то автострада номер 10. Подойдя так близко к обрыву, как только осмелился, Нат разглядел под волнами почти неповрежденное полотно шоссе, уходившее куда-то в глубину.

Да, подумал Нат, это была настоящая катастрофа. Тектоническая плита опустилась вся, целиком, но людей это не спасло.

— Ты тут впервые, приятель? — проговорил кто-то у него за спиной.

Нат обернулся и увидел бездомного старика с гривой грязных, свалявшихся волос, с неопрятной седой бородой и морщинистым лицом, в которое въелись грязь и копоть. Ни респиратора, ни хотя бы защитной повязки на нем не было. Крошечные, близко посаженные глазки старика так и бегали, откровенно разглядывая Ната. Старик словно прикидывал, что можно получить с этого странного субъекта и не опасен ли он.

Нат знал, что бездомные и бродяги — народ смышленый и наблюдательный. Он немало перевидал их в своей бесплатной клинике в Хантингтон-парке.

— У тебя погиб здесь кто-нибудь из близких? — снова спросил старик.

— Да.

— Ну, если ты родственник, ты можешь с ними даже повидаться. Нырять умеешь?

— Учился когда-то.

— Тут ничего сложного… Главное, все здешние достопримечательности давно нанесены на карту — улицы там и прочее… Кальвер-сити, Мар-Виста, Венис, Марина-дель-Рей, разбитые корабли — все это есть на схемах. Правда, трогать ничего нельзя, коль скоро это национальный памятник, но все равно многие погружаются, чтобы, так сказать, почтить память…

— Понятно. А где это можно сделать?

Старик показал на уходящую вниз лестницу. Нат подошел к ней, посмотрел с обрыва вниз и увидел длинный причал, рядом с которым покачивались на волнах несколько десятков катеров.

— Вон там ихние конторы.

Нат посмотрел туда, куда указывал скрюченный палец старика, и увидел два типовых офисных здания, поднимавшихся со дна моря, так что верхние этажи торчали над поверхностью.

— Многие хотели превратить эти башни в аттракцион, но ничего не вышло, поскольку, что ни говори, это памятник погибшим. Так они и стоят: в верхних этажах — конторы лодочников, а в нижних резвятся тюлени да рыба.

Некоторое время оба молча смотрели на серебристо-голубую поверхность океана, которую закатное солнце окрашивало в насыщенный оранжево-золотой цвет. Потом Нат спросил:

— Здесь поблизости есть отель?

Он уже решил вернуться сюда завтра утром и попробовать нырнуть с аквалангом… Или с чем они тут теперь ныряют.

— Таких, где ты захотел бы остановиться, — нет. Ближайшие приличные отели на Сансете.

Это название отозвалось в сердце Ната тупой болью. Бульвар Сансет. Легендарный Стрип — тот самый, где они с Мэри снимали номер в отеле «Шато Мормон» и предавались безумной, страстной любви. Они не изменили этому обычаю даже после того, как поженились, хотя, конечно, их романтические поездки в «Шато» случались уже не так часто.

Поблагодарив старика, Нат круто повернулся и пошел прочь. Доехав до бульвара Сансет на трамвае, он обнаружил, что старый отель еще стоит. Не дав себе ни секунды на раздумья и колебания, Нат быстро вошел в вестибюль. Стены и потолок были покрыты трещинами, обстановка обветшала и облезла, а центральная люстра висела так криво, что казалось, готова каждую секунду сорваться с крюка. У стойки администратора горела тусклая лампочка, и Нат догадался, что отель еще действует. И действительно, болезненно-бледный, худой парень с иссиня-черными волосами поднялся ему навстречу. Без лишних слов он внес имя постояльца (Нат назвался Джоном Смитом — ничего более оригинального ему в голову не пришло) в электронную регистрационную книгу и выдал ключ от номера. То, что парень не задал практически никаких вопросов, Ната не удивило. Судя по тому, что он видел вокруг, за последние семьдесят лет отель вернулся в беззаконный — и беззаботный — XX век, когда он служил приютом для разного рода темных личностей — наркоманов, мелких дилеров, проституток и спившихся кинозвезд.

Его номер представлял собой крошечную темную комнатку с отставшими обоями. К счастью, замок на двери действовал, и Нат, тщательно заперев дверь, вытянулся на кровати. Он знал, что должен как следует выспаться перед завтрашним погружением, но никак не мог заснуть. Вместо этого Нат думал о том, как ему быть дальше. Чтобы выпутаться из создавшегося положения, ему нужно как-то связаться с президентом Вильялобосом. Не напрямую, конечно, — это совершенно нереально, но, быть может, кто-то сумеет ему помочь. Альберт Нойес, например… Пожалуй, только так он обеспечит себе относительную безопасность. Но сначала нужно раз и навсегда выяснить, что случилось с Мэри.

В углу комнаты стоял запыленный телеэкран, на ночном столике Нат обнаружил сенсорную панель. Немного поэкспериментировав с ней, Нат сумел настроиться на канал новостей. Диктор на экране так быстро переходил от одного сюжета к другому, что у Ната едва не закружилась голова, но о нем самом не сказали ни слова. Возможно, подумалось ему, о нем успели забыть…

Потом он заказал ужин в номер и стал ждать, пока его принесут. Когда в дверь постучали, его уже почти сморил сон, и Нату стоило огромного труда подняться. Натыкаясь на стены, он побрел открывать. Но, едва отворив дверь, Нат испытал сильнейшее желание захлопнуть ее снова. Персис… Она была последним человеком, которого он ожидал увидеть.

— Ты одна или с тобой твои убийцы из «Икора»? — спросил он, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках пути для бегства.

— Я одна, — ответила Персис. — Когда я узнала, что произошло, я порвала с компанией.

— Но как ты узнала, что я здесь?

— Ты несколько раз рассказывал мне об этом отеле, и я подумала — если тебе каким-то чудом удастся выжить, ты, скорее всего, попытаешься добраться сюда. Подключиться к компьютерной системе отеля не составило труда. Ну а когда увидела в списках постояльцев некоего Джона Смита, я сразу поняла, что под этим псевдонимом скрывается человек, который не хочет называть свое настоящее имя, и… приехала. Можно мне войти?

Нат молча посторонился и пропустил ее в комнату, потом закрыл дверь и сел на кровать.

— Разве твой… Разве тебя не могут найти по твоим кредитным карточкам?

— У меня с собой достаточно наличных.

— Понятно… — протянул Нат. — Непонятно только, почему я должен тебе верить.

— Я ученый, Нат. Всего три года назад я оставила Нью-Йоркский университет и поступила на работу в эту компанию, потому что тогда я не знала, на что способны «Икор» и… мой муж. — Последние слова Персис произнесла очень тихо. — И я не верила, что ты способен убить тех четырех, если тебя не вынудят обстоятельства. И только если тебе грозила серьезная опасность…

— Давай не будем об этом… пока, — отмахнулся Нат. — Я лишь хочу, чтобы ты знала — я никого не убивал. Это сделало какое-то секретное подразделение службы безопасности «Икор корпорейшн». И те же самые люди могут сейчас охотиться за тобой.

Нат встал с кровати, снова сел и надолго замолчал. Потом он сказал:

— Знаешь, мне кажется, никто из вас не заглядывал в будущее и не думал как следует, что вы будете делать после того, как сумеете меня оживить, — сказал он наконец.

— Ты прав, — грустно согласилась Персис. — Честно говоря, мы вообще не верили, что у нас что-то получится, поэтому, когда ты… пробудился, у нас не оказалось никакого резервного плана. Наверное, в душе каждый из нас надеялся, что ты примиришься, приспособишься…

— Примириться и приспособиться! — Нат усмехнулся. — С ложью нельзя примириться, к ней нельзя приспособиться, а вы лгали мне — с самого начала лгали. И в результате я стал ярмарочным уродцем с ущербной психикой и телом убийцы. И с этим вы предлагаете мне примириться? К этому приспособиться?! Это просто смешно, Персис!

Несколько минут Персис молча разглядывала засаленные, провисшие занавески на окнах, и ее губы машинально сложились в брезгливую гримаску.

— Ты виделась с Дуэйном перед казнью? — снова спросил Нат.

— Да.

— Я хочу знать, каким он был.

— У него были психические отклонения. Слишком маленький гиппокамп. Многочисленные поражения префронтального участка коры головного мозга и повышенная чувствительность миндалевидного тела обусловили…

— Я хочу знать, каким он был, а не чем болел.

— Классический случай расслоения сознания. В нем как бы сосуществовали три…

— Каким он был?

Персис озадаченно нахмурилась:

— Дуэйн нисколько не сомневался, что женщины должны влюбляться в него с первого взгляда. Он даже пытался заигрывать со мной — для него это была стандартная реакция на лицо противоположного пола. С другой стороны, он был глубоко неуверенным в себе человеком, отсюда ярко выраженные враждебность, недоверчивость, жестокость. К своей родной матери Дуэйн относился резко отрицательно, и не без причины — она жестоко обращалась с ним, а потом бросила. В конце концов свое отношение к матери Дуэйн перенес на всех женщин, но меня он презирал и ненавидел не только как женщину, но и как представителя власти.

— О чем вы говорили?

— Я сделала несколько измерений, тестов, потом попросила Дуэйна вспомнить что-нибудь из детства… — Голос Персис неожиданно дрогнул, а в глазах заблестели слезы. — Такой никчемный, жалкий, но в нем было и мужество!

Нат покачал головой:

— Не понимаю. Не понимаю, как ты могла узнать все это и… сделать то, что сделала!

— Я не могла спасти его, если ты это имеешь в виду.

— Ты и не собиралась его спасать. В глубине души ты хотела, чтобы он умер и дал вам возможность осуществить ваш великий эксперимент! А между тем…

Персис вопросительно взглянула на него. Нат ответил серьезным, мрачным взглядом.

— Тебе даже не пришло в голову, что Дуэйн мог быть невиновен в преступлении, за которое его казнили!

Она покачала головой:

— Полагаю, я была слишком честолюбива, чтобы подумать о такой возможности. Правда, когда мы собирались купить тело, я задумывалась о том, насколько это этично, но…

— Но тебя это не остановило, — закончил за нее Нат и в свою очередь покачал головой. Ему казалось, что пропасть между ними растет с каждым словом, с каждым кусочком правды, извлеченным на свет Божий.

— Твой муж… Он знает, что ты здесь? — спросил он. — Как он отнесся к тому, что ты уволилась из «Икора»?

Персис шагнула к окну и стала смотреть на город, укрытый буро-черным покрывалом смога.

— Когда я оставила «Икор», — проговорила она наконец, — я оставила и его.

— Надеюсь, ты сделала правильный выбор, хотя очень может быть, что ты совершила ошибку. Дело в том, что я не могу защитить тебя. Я и себя-то не могу защитить.

На этом разговор закончился. Нат, во всяком случае, слишком устал, чтобы и дальше говорить о столь серьезных вещах. Да и говорить в общем-то больше не о чем. Он принял душ, потом предложил воспользоваться ванной комнатой Персис. Друг с другом они держались как два незнакомца — холодновато, почти враждебно. После ужина они легли каждый на свой край кровати, и хотя присутствие Персис по-прежнему волновало Ната, разделившая их эмоциональная и духовная пропасть была слишком глубока.

Кроме того, у Ната были на завтра серьезные планы, в которых не нашлось места для женщины, лежавшей на расстоянии вытянутой руки от него.

74

Нат проснулся с первыми лучами солнца. Встав с кровати, он тихо оделся и вышел из номера. На Персис он бросил лишь один взгляд, не зная, увидятся ли они снова. Трамвай довез его до мемориального парка; там Нат вышел и спустился на причал. Владельцы катеров и лодок уже встали и толпились на причале, готовясь к новому дню. Высмотрев среди них человека, лицо которого показалось ему наиболее располагающим к доверию, Нат шагнул прямо к нему.

— Чем могу служить? — спросил моряк. У него было морщинистое, выдубленное солнцем и солью лицо и почти добела выгоревшие волосы.

— Я хочу понырять, — сказал Нат. — Если конкретно, то меня интересует Гран-канал. Когда-то у меня там жил родственник.

— Сегодня ничего не выйдет. «Синее предупреждение» еще действует.

— «Синее предупреждение»?

— Угу. Пять дней назад сюда с Гавайев приплыла целая стая головоногих. Чертовы зверюги обосновались в бухте, так что до воскресенья никаких погружений не будет.

Головоногие… Нат смутно помнил, что так по-научному назывались спруты. Или кальмары.

— Почему? — спросил он.

— Потому… — Моряк насмешливо поглядел на него. — На Малибу поймали одного, так он оказался больше тридцати метров длиной. Этакая тварь может запросто стащить человека с лодки — и привет. Со мной один раз такое было, и я не хочу, чтобы это повторилось.

Нат попытался представить себе тридцатиметровое чудовище — и не смог.

— Вы имеете в виду гигантского кальмара? — уточнил он.

— Его самого. Говорю вам, мистер, их здесь целая стая. Кроме того, вместе с ними в бухту приплыли несколько акул — из тех, что уцелели. Там, на дне, сейчас жуть что творится, так что извините…

Нат снова посмотрел в сторону моря. Только теперь он заметил на поверхности ровные ряды буйков, которыми были обозначены знакомые ему улицы. Конечно, можно и подождать до воскресенья; возможно, к тому времени, как и обещал лодочник, кальмары уйдут, вот только может ли он позволить себе ждать? Да он и не был готов к ожиданию. Психологически Нат уже подготовился к встрече с прошлым, и вот теперь эта непредвиденная задержка…

Он все еще раздумывал, как ему быть, когда его внимание привлек какой-то человек. Он бежал по причалу и, размахивая руками, кричал:

— Они подняли сети! Сети подняты!

— Вот не думал, что они справятся так быстро, — заметил лодочник и сплюнул.

— Справятся с чем? — спросил Нат. — И что все это значит?

— Это значит, что меня зовут Джо и что вы сможете нырнуть сегодня. Добро пожаловать на борт, мистер.

Судно Джо представляло собой длинный, неглубоко сидящий в воде пассажирский катерок, отдаленно похожий на вапоретто, которые когда-то ходили в настоящей Венеции в Италии. Основным его отличием от старинных речных трамвайчиков заключалось в отсутствии стука и солярочной вони — катер Джо был снабжен электрическим двигателем и скользил по воде с тихим ровным гудением. Следуя указателям, они довольно быстро добрались до Вениса, хотя им то и дело приходилось замедлять ход, чтобы обогнуть полузатопленную крышу офисного здания, на котором устроили лежбище тюлени.

Кроме Джо и Ната в лодке находился молодой мулат-ныряльщик по имени Карлос, который, впрочем, не произнес за весь путь почти ни одного слова. Зато Джо старался за двоих. Именно от него Нат узнал, что береговая охрана работала не покладая рук, стараясь отогнать кальмаров как можно дальше в море, чтобы снова установить сети, предохраняющие затонувший город от чудовищ. Без всякой просьбы со стороны Ната Джо рассказал, что кальмары давно стали доминирующим видом живых существ в Мировом океане, оказавшись едва ли не единственными, кто выиграл в результате глобального потепления. Их естественные враги были уничтожены в результате хищнического лова рыбы, и головоногие благоденствовали, становясь все крупнее по мере того, как росла среднегодовая температура на планете. Время от времени на побережьях от Нью-Йорка до Тасмании находили совершенно чудовищные экземпляры, выброшенные штормом. Самый большой из измеренных кальмаров вместе с щупальцами имел в длину 150 футов.

— Они спасли бы нас, если бы их можно было есть, но, к сожалению, большинство из них настолько ядовиты, что совершенно не годятся в пищу, — посетовал Джо и перешел к рассказам о случаях, когда гигантские кальмары утаскивали в пучину большие суда вместе с экипажем или глотали целиком небольшие катера и паромы. Нат подозревал, что большая часть этих рассказов — просто моряцкие истории, однако, несмотря на это, он почувствовал, как по коже его побежал холодок. Карлос тоже как-то съежился. Стараясь преодолеть страх, Нат стал смотреть на буйки, которыми были обозначены улицы. Судя по надписям на буйках, сейчас они плыли над бульваром Линкольна, откуда до старого дома Ната — чуть меньше мили.

— Где вы хотите нырнуть, мистер? — спросил Джо.

— На Гран-канал.

— Это хорошо, потому что мы подошли довольно близко к сетям, а мне не хотелось бы заходить за них в такой день. Вас интересует какой-то определенный дом, не так ли? Крыши всех домов пронумерованы, так что мы легко сможем найти любой. И даже узнать историю каждого…

— Историю каждого? Значит, у вас есть какие-то архивные данные?

— А как же? Туристам нравится знать, что в таком-то доме жил такой-то, который совершил то-то и то-то.

— А что говорится в ваших записях о доме 2512?

Джо ввел адрес в компьютер, нажал «ввод»:

— Здесь сказано, что в этом доме жил какой-то доктор М. Шихэйн…

— Да-да, Мэри Шихэйн! — От волнения Нат даже привстал.

— …И ее сын.

— Ее сын! — воскликнул Нат, перекрывая плеск волн за бортом.

— Да, так здесь написано. А вот и сам дом…

Джо переключил винт на обратный ход, чтобы остановить катер, но Нат едва прореагировал на его последние слова. Он был в самом настоящем смятении, в растерянности, почти в панике. Сын. Его сын. Ну конечно! Ведь Мэри как раз ждала ребенка, когда его застрелили. Но почему, почему он не вспомнил об этом раньше?!

Тем временем Джо опустил в воду специальную видеокамеру с дистанционным управлением, чтобы взглянуть на дом поближе. Вот на экране следящего монитора возникло искаженное, расплывчатое изображение старого пляжного бунгало с написанным на крыше номером. Окна отсутствовали, в трещинах штукатурки гнездились колышущиеся водоросли, но стальной каркас, на который они с Мэри потратили столько денег, еще держался.

— Вы уверены, что хотите погрузиться? — спросил Ната Джо. — Здесь неподалеку начинается шельф, вы можете попасть в сильное подводное течение.

— Шельф начинается там, где раньше был берег?

— Верно. Вы хорошо плаваете?

— Неплохо. А волнолом еще цел?

— Конечно, но он находится почти у самых сетей, так что сегодня мы туда вряд ли доберемся.

Джо выключил двигатель и бросил якорь.

— О'кей, надевайте гидрокостюм. Карлос доставит вас вниз.

Парнишка-мулат быстро проинструктировал Ната, как обращаться с гидрокостюмом и аквалангом.

— Нам повезло, — сказал он под конец. — Думаю, там, под водой, действительно никого нет. Обычно люди не любят нырять в тех местах, где только что побывали кальмары.

— А ты? Ты любишь? — спросил Нат, которому вдруг пришло в голову, что он собирается доверить свою жизнь какому-то подводному сорвиголове.

— Я люблю охотиться на них. Когда стая уходит, одна-две твари иногда остаются. Тогда мы берем заостренные прутья и… Это им очень, очень не нравится, мистер.

— Понятно, — кивнул Нат, вновь сосредотачиваясь на предстоящей задаче. Насколько он понял, за прошедшие годы акваланг почти не изменился, не считая того, что газовая смесь в баллонах позволяла провести под водой значительно больше времени. Намного лучше стало и переговорное устройство, встроенное непосредственно в маску; благодаря ему Нат слышал голоса Джо и Карлоса так же отчетливо и ясно, как если бы говорил с ними по проводной линии.

Наконец оба ныряльщика сели на борт и спиной вперед опрокинулись в воду.

По мере того как они спускались по веревке на дно, вокруг становилось все темнее и холоднее. Правда, к немалому удивлению Ната, фонари на улицах затонувшего города горели, но их мертвенный свет тонул в плотном зеленовато-сером сумраке, что в сочетании с полной тишиной и неподвижностью делало Венис похожим на погруженный в туман Лондон времен Конан Дойля. Ему, впрочем, не составило труда разглядеть полузатянутые донным илом каналы. Вдоль них были натянуты оранжевые и белые веревки, чтобы ныряльщики могли лучше ориентироваться в подводной топографии города. Перебирая руками одну такую веревку, Нат медленно поплыл в направлении своего бывшего дома, чувствуя себя так, словно совершает какую-то странную послеобеденную прогулку. Карлос, который плыл чуть впереди, знаком предложил ему посмотреть налево. Нат послушно повернул голову и увидел прошмыгнувшую за углом стайку дельфинов.

— Они перепрыгивают через сети, — пояснил юноша-ныряльщик.

— Но они же могут запутаться в них и погибнуть! — сказал Нат.

— На этот случай у нас есть специальная сигнальная система, которая автоматически освобождает их из сетей.

Нату понадобилось довольно много времени и усилий, прежде чем он добрался наконец до кованой калитки, которая вела на его задний двор. Прикоснувшись пальцем к железным листьям плюща, который заплетал вертикальные прутья решетки, он вспомнил, что изгородь обошлась им в целое состояние, но Мэри настояла, чтобы они установили что-нибудь солидное, иначе им покоя не будет от туристов, орда которых наезжала в Венис каждый уик-энд. На калитке когда-то была эмалированная табличка с номером дома и изображением венецианской гондолы, но сейчас она сплошь заросла ракушками и морскими желудями, и Нат так и не сумел отчистить ее до конца. Ручка замка тоже заржавела и не поворачивалась, поэтому он просто переплыл через изгородь и оказался на заднем дворе.

Он был очень удивлен, увидев, что старая сосна стоит на прежнем месте. Правда, ее ствол обызвестковался и превратился в камень, но течение слегка колыхало запутавшиеся в ветвях водоросли, и оттого казалось, будто дерево слегка раскачивается на ветру. Им с Мэри сосна мешала, но они так и не решились ее спилить. Это было одно из самых высоких и самых старых деревьев в городе, и под ее раскидистыми ветвями почти ничего не росло. Даже сейчас вокруг ствола оставалась свободная площадка, на которой колыхалось лишь несколько чахлых морских перьев, тогда как весь остальной двор представлял собой самую настоящую плантацию ламинарий.

Подплыв к сосне, Нат погладил ладонью окаменевший ствол, вспоминая переливчато-зеленого колибри, который каждое утро садился отдохнуть на один и тот же сучок. Машинально Нат поднял голову, чтобы отыскать этот сучок в путанице ветвей и водорослей, и похолодел. Над самой макушкой сосны, футах в пятидесяти от дна, неподвижно висела в толще воды огромная бледная тварь. Ее длинные руки-щупальца были вытянуты вперед и слегка покачивались; время от времени то одно, то другое щупальце скручивалось кольцом и тут же лениво распрямлялось. Это был кальмар, и довольно крупный. Стекло маски несколько искажало пропорции, но Нат оценил его длину футов в двенадцать-пятнадцать.

Обернувшись, он поискал глазами Карлоса, но молодой ныряльщик уже заметил опасность.

— Двигайтесь, — сказал он более серьезным тоном. — Я не думаю, что он нас заметил. Давайте попробуем добраться до дома.

Дверь черного хода отсутствовала. Нат махнул рукой Карлосу и, проплыв по коридору, проник в свою собственную спальню. Он надеялся увидеть здесь их с Мэри двуспальную кровать — старинную, с медными шишечками, — но спальня сплошь заросла колышущимися морскими травами. Тогда он поплыл на второй этаж, чувствуя, как от тоски и горя сжимается сердце. На лестнице было темно, как в шахте, и только сливочно-белый луч его фонаря выхватывал из мрака причудливые очертания поросших ракушками перил и занесенных песком ступенек. На площадке Нат развернулся и поплыл в сторону кухни, окна которой выходили на каналы. Оказавшись внутри, он завис в воде у одного из окон, машинально обламывая колонии ракушек и кораллов, которые успели нарасти на их антикварной плите. Это была настоящая «О'Кифи энд Меррит», ее доставили на грузовике из Голливуда, а чтобы затащить плиту наверх и установить, понадобилось четверо сильных мужчин.

Даже сейчас перед мысленным взором Ната во всех подробностях вставал захватывающий вид, который некогда пленил их обоих. Окна кухни выходили сразу на два канала, через которые были переброшены резные деревянные мостики в японском стиле. В будние дни каналы были пустынны; лишь изредка под окнами бесшумно проплывало случайное каноэ, от которого по воде разбегались мелкие волны, а на мостах покачивались на ветру изящные фонарики. Волшебное время, волшебные дни… Нат плакал, не замечая, что плачет, пока от скопившихся в маске слез не защипало подбородок.

— Ты помнишь, Мэри?.. Помнишь?.. — чуть слышно прошептал он.

— Что вы сказали? — раздался у него над ухом голос Карлоса, и Нат невольно вздрогнул.

— Ничего. Я просто… вспоминал.

— Знаете, мистер, мне что-то не нравится, как эта тварь себя ведет. Кроме того, здесь могут оказаться и другие кальмары, так что я думаю — нам лучше вернуться.

— Я хотел бы взять что-нибудь на память, — ответил Нат, стараясь говорить нормальным голосом. — Тарелку, чашку… Что-нибудь.

— Отсюда нельзя ничего брать. К тому же вы вряд ли что-нибудь найдете — в свое время здесь хорошо пошарили ныряльщики-мародеры. Все, что они нашли, выставлено сейчас в Сети на одном-двух полулегальных сайтах, так что если вам непременно нужен сувенир, можете купить его там. Дома же практически пусты.

— Постой, Карлос, я… то есть мой родственник несколько раз упоминал, что оставил в подполе под домом небольшой контейнер, — сказал Нат, имея в виду их с Мэри «ракету любви», которая, как они часто мечтали, должна пролететь сквозь время и доставить в будущее все, что им дорого. Ни ей, ни Нату и в голову не приходило, что это действительно произойдет, и произойдет так.

— Надеюсь, вы не собираетесь охотиться за фамильными драгоценностями? — с беспокойством спросил Карлос. — Мы не рекомендуем клиентам забираться туда, где легко застрять.

— Извини, но я должен спуститься в подпол, — твердо сказал Нат. — Я зашел слишком далеко и не вернусь с пустыми руками. Если хочешь, я могу взять ответственность за возможные последствия на себя…

— В таком случае я, пожалуй, достану свою электрическую дубинку, и вам советую сделать то же.

Нат кивнул, хотя Карлос и не мог его видеть, и поплыл обратно. Спустившись на первый этаж, он раскидал песок у подножия лестницы и довольно скоро обнаружил в полу люк, который вел в подвал. Железное кольцо заржавело в гнезде и не поддавалось, пришлось очищать его ножом. Сначала Нат поскреб гнездо кончиком ножа, потом поддел кольцо лезвием и, используя нож как рычаг, поднял кольцо вертикально. Взявшись за него левой рукой, Нат сильно потянул, упираясь ногами в пол. Внезапно крышка люка поддалась и вырвалась из паза, подняв целую тучу ила и песка. Не дожидаясь, пока муть осядет, Нат ощупью нашел край люка и нырнул.

В подвале не было ничего необычного — только бетонные столбы фундамента да толстый слой ила на полу. Вдруг какое-то живое мускулистое тело скользнуло совсем рядом с ним, и Нат испуганно замер. Только потом он увидел, что это был угорь, который, извиваясь восьмеркой, выплыл в открытый люк, напугав Карлоса, так что тот пнул его ластом.

— Пора убираться отсюда, мистер! — сказал Нату молодой ныряльщик, и в его голосе впервые послышался страх. — Вы уже нашли то, зачем пришли?

— Нет еще, — откликнулся Нат, ковыряя ножом песок под одним из столбов. — Но эта штука тут, я знаю!

— Нам лучше поспешить. — Карлос опустился в подвал и тоже запустил руки в песок. — Времени совсем мало, мистер. Кто знает, что взбредет в голову той твари наверху?

— Погоди-ка! — воскликнул Нат, рука которого наткнулась на что-то твердое. — Кажется, я нашел! Рой здесь.

Обливаясь потом, оба некоторое время разгребали ил и песок, отчего вода стала совершенно непрозрачной. Наконец Нат вытащил из песчаной ловушки сигарообразный контейнер.

— Это он.

— Что ж, вам повезло, — сказал Карлос. — А теперь давайте возвращаться. — И, ловко перекувырнувшись в воде, он поплыл обратно к люку.

Нат как раз пытался поудобнее перехватить контейнер, когда увидел, что юноша возвращается

— Что случилось?

— Из подвала есть другой выход?

— А что?

— Смотрите сами.

Нат направил луч своего фонаря на люк и увидел толстое щупальце, которое ощупывало ступеньки ведущей в подвал лестницы.

— Тварь пытается забраться сюда, — сказал Карлос. — Я не знаю, пролезет ли она в люк, но, насколько я знаю, она будет очень стараться.

— А разве электрическая дубинка не подействует? — спросил Нат.

— Я не хочу пользоваться ею, пока мы заперты в этом подвале. Если кальмар погибнет, туша закроет люк, и мы не сможем выбраться. Если он не погибнет, то выпустит свои чернила. Мы не будем ничего видеть и можем заплыть ему прямо в пасть.

Несколько секунд Нат в ужасе смотрел, как настырная тварь просовывает в люк новые и новые щупальца.

— Насколько я помню, — пробормотал он наконец, — была еще одна дверь, которая вела в гараж.

— Скорее туда!

И оба поплыли в дальний конец подвала. Там, протиснувшись под сгнившими досками провалившегося пола, они увидели небольшую дверцу. Нат изо всех сил толкнул ее плечом. Дверца не выдержала, и они один за другим проникли в гараж. Гаражные ворота отсутствовали, так что они без помех выплыли на освещенную призрачным светом фонарей Стронгс-драйв и спрятались под крыльцом черного хода.

— Мы немного удалились от лодки, но возвращаться я не хочу, — сказал Карлос. — Надо связаться с Джо. Пусть он сдвинется с места, встанет прямо над нами и спустит трос. А где ваша дубинка?

— Не знаю. Потерял, должно быть. — Нат действительно забыл дубинку где-то в подвале.

— Черт! — сказал Карлос и подал по рации условный сигнал. Джо отозвался практически мгновенно:

— Что там у вас?

— У нас неприятности, Джо. Мы наткнулись на кальмара, и у нас осталась только одна дубинка на двоих. Поблизости есть еще суда?

— Нет.

— Тогда ты должен встать прямо над нами и спустить трос. Поднимать будешь обоих сразу, о'кей?

— О'кей, — отозвался Джо. — Ждите моего сигнала.

— Пошевеливайся.

Через пару минут сверху спустилась веревка с грузом на конце, и Карлос ловко ее поймал.

— Держитесь за меня, мистер, — скомандовал он. — Из нас двоих только я вооружен, поэтому если кальмар нападет, я постараюсь ткнуть его дубинкой. Джо, мы готовы. Тащи!!!

Веревка дернулась, и Нат едва не выронил драгоценный контейнер. В следующую секунду он увидел под собой свой старый дом с номером на крыше, который стал быстро удаляться. До поверхности оставалось не больше тридцати футов, когда огромные белые цифры заслонила голубоватая тень. Тень двигалась к ним, стремительно увеличиваясь в размерах. Не успел Нат крикнуть, как кальмар оказался уже совсем рядом; растопырив щупальца, он попытался обхватить обоих, сжать в смертельных объятиях, и Нат едва успел повернуться, чтобы дать Карлосу возможность пустить в ход оружие.

Юноша не растерялся и ткнул электрической дубинкой прямо в выпученный глаз чудовища. Кальмар вздрогнул, но не остановил своей атаки. В следующую секунду Нат почувствовал, как толстые щупальца сжимают его грудную клетку, выдавливают из нее воздух, увидел омерзительный попугаичий клюв, потянувшийся к его груди. В отчаянии Нат выставил перед собой контейнер, который угодил между верхней и нижней половинками клюва, помешав твари перекусить Ната пополам.

В следующую секунду оба оказались уже над поверхностью. Мощная лебедка-кран подняла обвитых щупальцами ныряльщиков над водой, потом повернулась и опустила на палубу.

Карлос первым пришел в себя и вскочил на ноги.

— Получай! Получай!!! — выкрикивал он, снова и снова тыча электрической дубинкой в голову чудовища. Джо тоже всадил в кальмара несколько гарпунчиков со встроенной в острие микрогранатой. Кальмар трясся как в лихорадке, судорожно сворачивая и разворачивая гибкие, словно резиновые, щупальца. В агонии он с такой силой сжал клюв, что смял все еще торчавший в нем контейнер. Минуту спустя последняя дрожь пробежала по телу кальмара. Свирепый и безжалостный хищник был мертв.

Нат и Карлос повалились на палубу и, сорвав маски, жадно хватали воздух широко открытым ртом.

— Никогда больше не буду выходить в море сразу после того, как отменили предупреждение, — сказал Джо, качая головой. — А если я вдруг забуду, ты, Карлос, мне об этом напомнишь.

Он перевел взгляд на смятый металлический цилиндр, все еще торчавший в клюве кальмара.

— Похоже, эта штука спасла вам жизнь, мистер, — заметил он.

— Мне нужно выпить! — выдохнул Карлос и, перекатившись на живот, громко закашлялся.

— Успеешь еще… — Джо взял лом и, вытащив контейнер из судорожно сжатого клюва твари, передал Нату. — Открывайте. Ведь вы за этим спускались?

Нат кивнул и быстро открыл крышку. Он боялся, что в контейнер могла попасть морская вода, но внутри было совершенно сухо и пахло пылью. Первой ему под руки попалась смятая полотняная блузка. Нат тотчас вспомнил, кому она принадлежала и когда он видел ее в последний раз, и на мгновение снова перенесся в мыслях на автомобильную парковку напротив «Оптовой лавки Джо». Он вспомнил даже, о чем они с Мэри тогда спорили. В конце концов она разобиделась и зашагала прочь, сунув руки в карманы этой самой блузки. А он не стал ее догонять, не зная, что жить ему осталось всего несколько минут.

Расправив блузку на коленях, Нат провел ладонями по засохшим коричневым пятнам. Кровь. Его кровь… Каким же мужеством надо было обладать, подумалось ему, чтобы сохранить у себя такую страшную реликвию.

Отложив блузку в сторону, он снова сунул руку в контейнер и достал фотографию Мэри. Наконец-то он увидел ее лицо — увидел целиком, а не фрагменты, которые его память столько месяцев тщетно пыталась сложить в единый образ. В контейнере нашлась не одна фотография. Их там были десятки. Свадебные фото, снимки, сделанные во время вылазок на природу, и многие, многие другие, и на каждом запечатлен кусочек их счастливой жизни вдвоем. Перебирая потускневшие, выцветшие фотографии, Нат чувствовал, как к нему возвращается память. И Мэри. Теперь, когда он снова увидел ее лицо с чуть тяжеловатой, упрямой челюстью и задорным, живым взглядом зеленых глаз, Нат в полной мере ощутил тяжесть постигшего его горя и невосполнимость потери.

Потом он нашел фотографии, которых еще никогда не видел. На плотном конверте рукой Мэри выведено: «Патрик Натаниэль Шихэйн, родился 4 ноября 2006 года». Пухлый младенец на снимках был туго спеленат и имел сытый, здоровый вид. Не удержавшись, Нат поднес фотографию к губам. Сын. Его сын.

Как ни странно, он не ревновал Мэри к младенцу и почти не задумывался о том, что она наслаждалась своим материнством уже без него. Нат никогда не был эгоистом — во всяком случае, настолько, чтобы желать, чтобы его жена до старости носила траур. Он хотел только одного — чтобы Мэри было хорошо, чтобы ее жизнь была счастливой и наполненной смыслом, и похоже, его желание осуществилось. И если заботы о ребенке отвлекали ее от мрачных мыслей, Нат мог только порадоваться этому.

Под фотографиями лежал конверт с вырезками из газет, посвященными его гибели и последовавшей судебной тяжбе между Мэри и полицией, требовавшей, чтобы замороженная голова Ната была подвергнута судебной экспертизе и похоронена вместе с телом. В нескольких статьях рассказывалось о ходе следствия и о том, что предпринимает полиция, чтобы разыскать убийцу. Судя по этим вырезкам, следствие так ничем и не закончилось, и только в одной статье — гораздо более поздней по времени — сообщалось, что какой-то юноша из мексиканского города Чиуауа признался в убийстве, совершенном якобы по наущению своего родного дяди, скончавшегося в Лос-Анджелесе незадолго перед тем.

Потом Нат заплакал, так крепко прижимая к груди окровавленную блузку, что ветхая ткань стала расползаться в его руках. Он плакал о Мэри, о том страшном горе, которое обрушилось на нее с его смертью, и о ее собственной трагической гибели. Еще он думал о страсти, которая сжигала Мэри и толкала на поступки, на которые она не решилась бы в других обстоятельствах, о ее любви, которую он утратил навсегда. Их разлучило не только пространство, но и время, и теперь они никогда больше не увидятся, никогда не будут вместе. В существовании рая Нат всегда сомневался, и собственная смерть только утвердила его во мнении, что никакой загробной жизни нет. Он, во всяком случае, не видел никакого длинного тоннеля, в конце которого сияет ослепительно яркий свет, и его душа вовсе не переселилась в какой-то лучший мир. Единственное, что он помнил, — это пустота, серое ничто, вакуум, в котором он задыхался и задыхался без конца.

Потом Нат посмотрел на фотографии сына и снова заплакал. Маленький Патрик никогда не видел отца и, наверное, по временам чувствовал себя очень одиноко. Почему-то Нату не пришло в голову, что он может быть еще жив. Он был уверен, что мальчик погиб вместе с матерью.

Катер Джо подошел уже довольно близко к берегу, но Нат, поглощенный своими находками, этого не замечал. Сунув руку в контейнер, он нащупал на дне, в потайном отделении, еще один плотный конверт, который, когда Нат его вытащил, показался ему и очень знакомым, и загадочным. Заглянув внутрь, он увидел какие-то документы: несколько справок медицинского характера, распечатки электронной почты и потрепанный лабораторный журнал с научными записями. Судя по надписи на обложке, тетрадь принадлежала доктору Лью Вассерстрому из Калифорнийского технологического института.

И тут Нат вспомнил. Ему не пришлось перечитывать документы, чтобы понять, в чем суть, — он только бегло просмотрел их, чтобы убедиться, все ли на месте. Все было на месте, и Нат твердо знал, почему он спрятал эти бумаги и от кого.

Палуба под ним качнулась, и Нат пришел в себя. Катер развернулся и на малом ходу подходил к причалу, на котором Нат с ужасом увидел целую толпу.

— Что здесь делают эти люди? — спросил он у Джо. — Зачем они собрались здесь?

— Я дал радиограмму на берег, — ответил лодочник. — Как-никак, вы победили гигантского кальмара. О вас напишут в прессе и расскажут в Сети. Вы будете знамениты.

Нат тем временем разглядел среди зевак и журналистов нескольких офицеров Национальной гвардии и синие мундиры полиции.

— Послушай, Джо, я не хочу! Мне это ни к чему.

— Что с вами, мистер?! Это же какая реклама!

— Но ведь это Карлос спас и меня, и тебя. Он убил тварь, так пусть его и снимают. Дай мне потихоньку исчезнуть. Потихоньку, понимаешь?! — В голосе Ната звучало неподдельное отчаяние, и Джо заколебался.

— Карлос? — переспросил он. — А вы правда не против?

— Абсолютно.

— Ладно, попробуем.

Джо развернул катер бортом, и Карлос бросил в толпу причальный конец. Нат, спрятавшись в каюте, видел, как несколько крючьев и пожарных багров вонзились в тушу кальмара и перетащили ее с палубы на причал. Журналисты быстро окружили молодого ныряльщика и засыпали его вопросами. Каждый раз, когда Карлос говорил «мы», Нат обливался потом и вздрагивал, но поделать ничего не мог. В конце концов кто-то спросил, сколько человек погружалось в воду, и Карлос честно ответил — двое.

— Где же второй ныряльщик? — услышал Нат вопрос какого-то репортера, и хотя Карлос объяснил, что они пересадили его на другую лодку, это только подстегнуло любопытство журналистов.

— Где он? Мы хотим его видеть! На какую лодку вы его пересадили?! — раздалось сразу несколько голосов.

Поняв, что, сидя в каюте, он только оттягивает неизбежное, Нат решился на отчаянный шаг. Выбравшись из каюты, он прокрался на корму и перепрыгнул на причал. Нат уже почти миновал толпу и собирался броситься наутек, когда какой-то мальчишка показал на него пальцем и воскликнул:

— Глядите, вот он!

Несколько человек обернулись к нему, и Нат быстро сказал:

— Говорят, здесь поймали гигантского кальмара. Вы не скажете, где он?

— Этого типа показывали по телику, — сказал мальчишка. — В новостях!

— Кого?! Где?! Да ведь это же тот самый!

Но Нат не стал дожидаться, пока его во всеуслышание назовут «человеком из холодильника». Прижимая к груди драгоценные документы, он промчался по причалу и понесся вверх по лестнице. Толпа ринулась за ним, и хотя Нат бегал теперь намного быстрее, чем раньше, он отнюдь не был уверен в исходе этой сумасшедшей гонки. Вот остался позади мемориальный парк, и впереди выросла высокая стена. Перелезть через нее Нат не успевал, поэтому он остановился и повернулся к преследователям лицом.

В следующую секунду что-то с силой ударило его в висок, и он, пошатнувшись, повалился на землю.

Последним, что Нат почувствовал, было несколько увесистых пинков; потом все провалилось во мрак.

75

— Улыбочку, парни! Я снимаю вас для истории. Каждое ваше чертово движение! — сказал какой-то человек над самой его головой.

Нат пришел в себя от острой боли в ребрах и попытался открыть глаза, но они оказались залиты кровью. С трудом разлепив веки, он увидел, что его драгоценные фотографии разлетелись по всему парку. Они были ему дороже, чем собственная жизнь, и Нат попытался подняться, но снова повалился на землю, сраженный ударом ноги в грудь.

— Прекрасно! — проговорил тот же голос. — Имейте в виду, офицер, я собираюсь подать на вас жалобу. Уверен, дело закончится судебным разбирательством. Вы и оглянуться не успеете, как окажетесь на скамье подсудимых. Кстати, как ваши имя и фамилия?

— Да пошел ты!

— Согласно закону, вы обязаны мне представиться.

— Пошел к дьяволу, я сказал!

— Мое имя Дэвид Парк с, офицер. Я адвокат. Что касается вас, то вы только что совершили самую серьезную ошибку в своей жизни. Этот человек — мой клиент, и я сам назначил ему встречу в этом парке.

«Я не собирался ни с кем встречаться, — подумал Нат. — Кто этот человек? Что ему нужно?»

Полицейский или охранник прошипел с ненавистью:

— Это же тот… доктор! Только взгляните на его шею.

— Вы ошиблись, офицер. Этот шрам — след, оставшийся на шее моего клиента после попытки удушения, жертвой которого он едва не стал. Вы должны отпустить его немедленно! Имейте в виду, я близко знаком с окружным прокурором Диком Мюрреем, поэтому если вы попытаетесь хотя бы пальцем коснуться меня, моей камеры или этого человека, вы окажетесь в таком дерьме, что вам ввек не отмыться.

О чудо! Патрульные отпустили Ната, но подняться он не мог — голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота.

— Вам должно быть стыдно, — сказал человек, назвавшийся адвокатом, и помог Нату встать. — Вы превысили пределы ваших полномочий, и вам это отлично известно.

— Как тебя зовут?! — рявкнул офицер над самым ухом Ната, но он ничего не ответил. Сейчас он не помнил даже собственного имени.

— Я вас предупредил, — с угрозой сказал адвокат.

— Черт с вами… Убирайтесь отсюда! Ну?! — решительно пролаял офицер.

Нат опустился на четвереньки и, стерев с глаз кровь, начал торопливо собирать измятые, истоптанные фотографии. Адвокат с миниатюрной цифровой камерой в руке помогал ему. Потом он бережно взял Ната под локоть и быстро вывел из парка к площадке, где стояла его машина.

— Лезь внутрь. Быстрее! Не оглядывайся, — шипел адвокат. Когда он попытался выехать со стоянки, Нат заметил, что у него дрожат руки.

— Спа…сибо, — пробормотал Нат, когда парк остался позади и машина понеслась по улицам Лос-Анджелеса.

— Стоит показать им камеру, и они становятся шелковыми! — хвастливо сказал адвокат. — Особенно если они совершают настоящее правонарушение.

— Вы действительно адвокат или… Кто вы?

— Меня зовут Фред Арлин, и я — репортер. Это я написал ту статью о тебе.

— Остановите!

— Что?

— Остановите машину. Я хочу выйти.

— Но ведь я тебя спас!

— Вы меня погубили. Это из-за вас за мной охотятся! Из-за вашей статьи!

По лицу репортера скользнуло какое-то странное выражение. Можно было подумать — ничего подобного ему и в голову не приходило.

— Как вы меня нашли? — спросил Нат, пытаясь на ходу открыть дверцу, и Фред сбавил скорость.

— Послушай, Нат, я ищу тебя с тех самых пор, как ты удрал из филиала «Икора» в Фениксе. Тебя видели в Лос-Анджелесе. Потом я узнал, что ты зарегистрировался в «Шато Мормон» под чужой фамилией. Кстати, тебе не кажется, что «Джон Смит» — это уж слишком?

— От кого вы это узнали?

— От моего источника.

На мгновение Нат задумался, не могла ли Персис быть этим самым источником, но потом решил, что вряд ли.

— Но когда я сюда добрался, ты уже выписался, и я снова потерял твой след. Тут я услышал, что в гавани поймали гигантского кальмара, и поехал сюда, чтобы написать статейку для местных новостей. А тут — ты! Удивительное совпадение, не правда ли?

— Вы погубили мою жизнь, Фред. Погубили окончательно. Уж лучше бы вы не спасали меня сегодня.

— Не надо отчаиваться, Нат. Постарайтесь лучше успокоиться, и давайте поговорим. Мне кажется, у меня есть кое-какая информация, которая должна вас заинтересовать. Больше того — я уверен, что могу вам помочь. А помощь вам нужна, правда?

— Я не убивал тех четверых.

— Я знаю.

— Откуда?

— Быть может, я не самый башковитый репортер в Штатах, но я вполне могу себе представить, на что способна такая корпорация, как «Икор».

76

Они пересекли горы Санта-Моника у Топаны и выехали на старое шоссе Пасифик-кост. При виде моря Нат почувствовал, как в его груди просыпается ностальгическое чувство. Несмотря на многочисленные опреснительные заводы, усеявшие побережье, оно по-прежнему было прекрасно и сверкало, точно живое.

В старом придорожном кафе, где подавали пиво и жареный картофель, они выбрали столик в уголке, где можно было спокойно поговорить.

— Вы когда-нибудь встречали Дуэйна? — спросил Нат.

— Нет. Когда его судили, у меня были, гм-м… служебные неприятности, поэтому я ни разу его не видел. Я и на казнь-то попал, в общем, случайно. Дуэйн был лишь одним из множества преступников, которых наши суды приговаривают к смерти, поэтому ему в любом случае уделили бы в новостях слов триста. А может, и того меньше. Единственное, что отличало этот случай от остальных, — то, что Дуэйн разрешил использовать свое тело для медицинских исследований. Так гласила официальная версия. Сначала я не обратил на это внимания, но потом мне захотелось проследить, так сказать, посмертную судьбу Дуэйна, узнать, для каких именно экспериментов могло понадобиться его тело. Это было любопытно, и это могло заинтересовать читателей. На свой страх и риск я начал собственное расследование… — Фред говорил в напыщенно-официальной манере, словно участвовал в популярном шоу «Человек месяца», но Нат уже заметил, что репортер не страдает избытком скромности. — …Сначала я разыскал пилота воздушной «скорой помощи», который вывозил тело из тюрьмы «Каньон Гамма», и узнал, что он доставил его в Феникс, в филиал «Икора». Только тут я впервые почувствовал, что дело нечисто. Чтобы узнать подробности, я несколько раз пытался связаться с доктором Баннерманом. но он всякий раз уходил от разговора, и это еще больше утвердило меня в моих подозрениях. И тут случилась одна очень странная вещь…

— Какая же? — с готовностью спросил Нат, чувствуя себя в роли простака-телеведущего.

— Мне позвонил Джим Хаттон, адвокат Дуэйна. Он сказал, что тело Дуэйна находится в анатомическом театре университета Сан-Диего. Естественно, я отправился туда, чтобы проверить информацию на месте. Там мне действительно предъявили обезглавленный труп мужчины, но это был не Дуэйн.

— Как вы узнали? — спросил Нат.

— На теле не было татуировок, а Дуэйн был покрыт ими с ног до головы.

Нат посмотрел на свои руки. На коже еще оставались чуть заметные следы, которым он сначала не придавал значения, но теперь ему стало ясно: это были шрамы после косметической операции по удалению татуировок.

— Я понял, что кто-то, скорее всего «Икор», пытается направить меня по ложному следу. И тогда я задал себе один очень простой вопрос: почему они делают все это, зачем тратят столько времени и усилий, если им нечего скрывать? Но выяснить, в чем дело, я тогда не мог. Я ждал очень долго, несколько месяцев, прежде чем мне представилась возможность проникнуть в тайны «Икора». Мистер Арчибаль…

— Монти! — воскликнул Нат. — Вы нашли Монти и подкупили его?!

— Прошу прощения, — обиженно перебил Фред. — Это он нашел меня и выложил всю историю с «человеком из холодильника» после того, как Баннерман уволил его и еще несколько человек из обслуживающего персонала.

— Понимаю… — Нат покачал головой. — Кстати, как он сейчас?

— Понятия не имею, — честно сказал Фред. — Журнал, на который я в данный момент работаю, должен выплатить ему довольно большую сумму, но мистер Арчибаль исчез. Ни его мать, ни брат не знают, где он, и очень волнуются.

— Вот как? — переспросил Нат, которого эти слова очень встревожили. Он, впрочем, надеялся, что с Монти не случилось ничего страшного. Возможно, он просто испугался и почел за благо временно покинуть Аризону. На его месте Нат тоже бы испугался.

— Что ж, примите мои поздравления, — с горечью сказал он. — Похоже, единственный, кто от всего этого выиграл, — это вы.

Журналист удрученно поник головой.

— Вот что, — жестко сказал Нат, — расскажите-ка мне о Дуэйне поподробнее. Все, что вам известно!

— У меня есть копии его писем к сестре, которые он прислал из тюрьмы «Каньон Гамма». Если хочешь, я мог дать их тебе.

Нат ответил не сразу. С одной стороны, ему было интересно взглянуть на почерк Дуэйна, чтобы сравнить его с теми странными записками, которые он писал самому себе в «Икоре». С другой — трудно было примириться с тем, что у его тела могут быть свои собственные, индивидуальные черты. Нату и без того пришлось нелегко. Узнать, что твое тело некогда принадлежало насильнику и убийце… Бр-р!

— Просто скажите мне, если знаете, почему он убил ту девушку?

— Это очень грустная история, Нат.

— Думаю, рано или поздно я все равно ее услышу, так почему бы не от вас?

— Ну хорошо… — Фред вздохнул. — У Дуэйна было очень тяжелое детство. Родители жестоко избивали его, отец натравливал на него собаку и даже стрелял в него из ружья, заставляя плясать. Очевидно, в результате побоев Дуэйн получил какую-то серьезную травму головы, так как в дальнейшем у него стали появляться провалы в памяти. В частности, он утверждал, что никого не убивал и даже не был там, где нашли труп, хотя анализы ДНК показали — оставленные на месте преступления следы принадлежат ему.

— Какие именно анализы?

— Пятна крови на его одежде. Волосы. Частицы кожи. Выводы экспертизы были совершенно однозначными…

Нат вздрогнул. Каждое слово вонзалось в него, как раскаленная игла.

— Постойте, Фред, — перебил он. — Я хочу услышать об этом человеке хоть что-нибудь хорошее. Я не верю, что он был просто злобным, кровожадным чудовищем. В нем должно быть что-то человеческое.

— Хорошее? — Репортер задумался. — Насчет этого тебе лучше поговорить с Бобби. Это его сестра. Она, кстати, живет совсем недалеко отсюда. Я могу тебя отвезти.

— Бобби? — Это имя показалось Нату знакомым. Кажется, оно тоже попадалось среди тех каракулей, которые выводило его тело. Как видно, клеточная память все же была чем-то большим, чем механическая сумма выработанных на протяжении жизни гормональных связей и химических взаимодействий. Теперь он абсолютно в этом уверен.

— А зачем мне говорить с Бобби? Что мне это даст? — спросил Нат.

— Я не знаю. — Фред пожал плечами. — Ты хотел услышать о Дуэйне что-то хорошее, а если кто и может сказать о нем доброе слово, так это Бобби. Она его любила. Во всяком случае, она пришла на его казнь, значит — он не был ей безразличен. Я бы на твоем месте попробовал…

— А ты, конечно, напишешь об этом статью.

— Мне бы очень хотелось, Нат.

— Но я не хочу.

— Тогда я не буду ничего писать.

Через два часа они добрались до поселка, где жила Бобби Уильямс. Нат пока еще не знал, насколько эта встреча необходима ему для осуществления его планов, но встретиться с сестрой Дуэйна ему хотелось. Почему-то Нату казалось: эта женщина может сказать ему что-то очень важное — что-то такое, что облегчит бремя его вины.

Поселок выглядел убого — не то временный лагерь, не то трущобы. Ряды разборных домиков, пыль, жара… На каждом углу стояли группы оборванных мужчин, провожавших машину Фреда подозрительными взглядами.

— Этих людей, кажется, называют голодранцами? — спросил Нат.

— Да. — Репортер нервничал, и Нат понял, что здесь им может грозить опасность.

— Странно. В мое время Сан-Луис-Обиспо считался мирным, спокойным городом, одним из самых спокойных в штате.

— Времена изменились, — сказал Фред, не поворачивая головы. С тех пор как они въехали в поселок, он вообще не смотрел по сторонам, словно боялся, что один неправильно истолкованный взгляд может спровоцировать насилие. Наконец репортер затормозил перед грязным, покосившимся бунгало. Почти тут же из-за сетчатой двери показалась болезненно худая женщина.

— Это, наверное, Бобби, — быстрым шепотом сообщил Фред, собирая разбросанные по салону орудия своего ремесла — камеры, диктофоны, электронные блокноты. — Когда я увидел ее в первый раз, она была толстая как бочка. Должно быть, подсела на какую-то дрянь. Эти новые наркотики, которые распространились в последнее время, способны вогнать человека в гроб за считаные недели. Я всегда считал, что только безумцы могут так рисковать собой.

— Я тоже, — сказал Нат, выбираясь из машины и шагая к дому следом за Фредом. До двери оставалось еще несколько шагов, когда Нат почувствовал идущий от женщины тяжелый запах, похожий на вонь горелой резины, и увидел ее изможденное, изжелта-серое лицо с провалившимися глазами и запавшими щеками. Одного этого достаточно, чтобы определить даже без тщательного осмотра — Бобби принимает какой-то заменитель метамфетамина.

Увидев Ната, Бобби широко улыбнулась, обнажив почерневшие зубы, потом схватила его за руки и, разведя их широко в стороны, оглядела его с ног до головы, вернее — с ног до шеи. В следующую секунду она крепко прижала его к себе.

— Это ты! — всхлипнула она.

Нат так растерялся, что не знал, как ему быть. Стараясь не делать резких движений, он высвободился из объятий Бобби. Нат уже собирался как можно мягче сказать ей, что она ошиблась, как вдруг заметил, что лицо Фреда исказилось от страха. Обернуться Нат не успел. Кто-то сзади схватил его за шею. В следующую секунду Нат почувствовал, как под ребра ткнулось что-то острое.

— Не дергайся, приятель, — раздался над самым его ухом низкий, хриплый голос.

— Ты же говорила, что он покинул штат! — воскликнул Фред, поворачиваясь к Бобби.

— Она соврала, — сказал тот же голос.

У Фреда задрожал подбородок. От страха он несколько раз лязгнул зубами, но все же нашел в себе силы сказать:

— Послушай, Кит, я… я сделал все, как ты просил. Я нашел тело Дуэйна и привез его сюда, чтобы ты… чтобы Нат мог поговорить с Бобби. А теперь я, пожалуй, поеду…

— Стой где стоишь, и ни с места.

Мужчина, которого Фред называл Китом, рывком развернул Ната к себе. Нат не сопротивлялся. Наоборот, он расслабился, ожидая, что его левая рука начнет действовать самостоятельно, но она словно налилась свинцом и не шевелилась.

— Разве ты не чувствовал меня, приятель? — спросил Кит.

— Чувствовал? — удивленно переспросил Нат. — Почему я должен тебя чувствовать? Кто ты вообще такой?

— Это Кит Уильямс, близнец Дуэйна, — объяснил Фред слабым голосом.

— Я-то знал, что ты жив! Я чувствовал, — сказал Кит и, разорвав рубашку Ната, внимательно осмотрел его грудь, плечи и спину. — Эй, а куда подевались твои татуировки?

— Думаю, их свели, — ответил Нат.

— Ладно, пошли в дом, — приказал Кит, обращаясь ко всем троим. — Там поговорим.

В доме они сели на старую тахту в кухне, а Кит расхаживал перед ними, словно леопард. Его куртка слегка распахнулась, и Нат заметил рукоятку пистолета, заткнутого за ремень, но сейчас он почти не думал о том, что его ждет. Как завороженный Нат смотрел на Кита, и его охватывало странное чувство. Казалось, он глядит на свое отражение в зеркале. У Кита были такие же руки с коническими пальцами и плоскими прямоугольными ногтями, такая же развитая, мускулистая грудь и длинные стройные ноги. Только лицо было другим, но и оно произвело на Ната приятное впечатление, несмотря на лежавшую на нем печать хронического разочарования и горечи. Кит Уильямс был, что называется, эффектным мужчиной; немного портили его разве что чересчур полные, чувственные губы с презрительно опущенными вниз уголками. Да, подумал невольно Нат, братья Уильямсы могли бы, наверное, стать незаурядными людьми, если бы их родители обращались с ними получше. Глядя на Кита, Нат понимал, откуда взялись эти его приступы неконтролируемой ярости, когда ему хотелось только одного — бить, крушить, ломать. Казалось, брат Дуэйна до краев полон уже знакомой Нату злой энергией и силой.

— Ты совсем меня не чувствовал? Никогда? — свирепо спросил Кит.

Нат покачал головой:

— Когда меня оживили, я был слишком болен и слаб. Прошло много времени, прежде чем я более или менее оправился.

— Ну и каково это — проснуться в теле психопата-убийцы?

Хотел ли Кит запугать его или пытался очернить память покойного брата? Нат не мог сказать наверняка. Конечно, Кит обладал не слишком развитым интеллектом, но он был хитрым, скользким как угорь, и Нат не представлял, как ему держаться.

— Почему-то мне кажется, что Дуэйн не был психопатом, — промолвил он наконец.

— А вот я — был. С самого начала был. Правда, сестренка? — Кит повернулся к Бобби, и та кивнула.

— И я был прав! — продолжал Кит, не скрывая своего торжества. — Я чувствовал тебя, и я знал, что ты не умер. Разве я не говорил тебе этого, Фред? Помнишь — я сказал, что мой брат жив, но с ним что-то не так?

— Да, припоминаю… — пробормотал журналист.

Интересно, что нужно Киту, подумал Нат. Чего он добивается? Сам он не сомневался, что все эти разговоры — лишь прелюдия к какому-то решительному поступку. Кит явно «накручивал» себя, как поступают многие жестокие, эмоционально неуравновешенные люди, когда пытаются найти оправдание собственным импульсивным действиям. Нож все еще поблескивал в руке Кита, и Нат подозревал, что в конце концов он попытается отделить от тела брата «чужую» голову.

— Ну, что скажешь, мой маленький братишка?

— Я думал, вы близнецы, — сказал Нат.

— Верно, но я появился на несколько минут раньше. — Кит снова кружил по кухне, и Нат каждую секунду ожидал смертельного удара ножом.

— Я постоянно тебя защищал, — сказал Кит. — И мне постоянно приходилось твердить тебе: делай то, не делай этого. Только у тебя в голове ничего не держалось. Как говорится, в одно ухо влетело, в другое вылетело.

— Я не Дуэйн, — напомнил Нат, но Кит не слушал его.

— Если бы не ты, я мог бы быть богат. Я мог бы смыться из этой проклятой страны и начать новую жизнь в другом месте, но из-за тебя…

— Он нас тоже защищал, — неожиданно перебила Бобби. — Или ты забыл?

— Заткнись, сейчас я говорю! — свирепо огрызнулся Кит, и Бобби съежилась в уголке тахты. По всему было видно, что грубость брата глубоко ее задела. Фред сидел неподвижно и, зажав ладони между коленями, смотрел в пол. Нат снова покосился на нож в руке Кита и вдруг подумал, что на самом деле он нисколько не слабее, а может быть, даже сильнее брата. Надо только выбить у него нож, и тогда они будут примерно равны.

— Ты получал все, что необходимо, — любую помощь, любое лечение. О тебе постоянно кто-то заботился, но никто не заботился обо мне!

— Расскажи мне об убийстве, — спокойно попросил Нат. — По-моему, ты тоже в нем участвовал.

Эти слова подействовали на Кита, как красная тряпка на быка. Нат предвидел это и сознательно пытался вывести Кита из равновесия в надежде, что тот на время забудет о ноже. Тогда он и попробует использовать свой шанс.

— Это он наговорил тебе таких глупостей? — спросил Кит тихим, зловещим шепотом, кивком головы указывая на Фреда.

— Нет. Просто мне так кажется.

Дальше все пошло совсем не так, как рассчитывал Нат. Кит бросился на него без всякой подготовки, выставив вперед руку с ножом. С огромным трудом Нату удалось увернуться, и все же блестящее лезвие слегка задело ему бок. Потом все они услышали это. Сначала это был глухой гул, едва слышный за обычными городскими звуками, но он быстро нарастал и вскоре превратился в грозный рев, похожий на рычание огромного опасного зверя.

— Проклятье! — Кит, готовый повторить свой бросок, спрятал нож и, перепрыгнув через тахту, скрылся в соседней комнате. Никто не произнес ни слова, но Нат инстинктивно чувствовал, что им грозит серьезная опасность. Шум снаружи нарастал, и скоро Нат понял, что слышит многоголосый рев приближающейся толпы.

— Я знаю, кто это, — внезапно подала голос Бобби. — Семья Соннерсов. Братья Дженнер были дома. Верно, кто-то рассказал им, что ты здесь.

Нат вскочил на ноги.

— Видишь, что натворила твоя статья, безответственный кусок дерьма?! — крикнул он Фреду, который трясся как осиновый лист.

— Это не я! — взвизгнул он. — Не я оживил тело казненного преступника. Это все «Икор»! «Икор» во всем виновата.

— Но эти люди собираются линчевать не «Икор», а меня, — возразил Нат. — Впрочем, мне кажется, они способны и тебя вздернуть за компанию.

— Тогда что же мы сидим?! — Фред вскочил. — Давайте убираться отсюда, да поскорее.

В этот момент в кухню снова вбежал Кит. Рванув на себя дверцы стоявшего в углу шкафчика, он начал доставать оттуда оружие и раскладывать на подоконниках, чтобы отстреливаться, перебегая от одного окна к другому.

— Знаешь, как обращаться с этой штукой? — спросил он, бросая Нату штурмовую винтовку.

— Нет.

— Дуэйн знал.

Нат схватил винтовку и прижал к груди. Он чувствовал — еще немного, и он запаникует, запаникует по-настоящему. Быть разорванным толпой, чувствовать первые свирепые удары и видеть ненависть на лицах — это больше, чем Нат мог вынести. Руки его сами рванули затвор. Винтовка была заряжена и готова к бою.

Фред сорвался с места и бросился к дверям черного хода, но тут же вернулся.

— Они идут и по задней аллее! — крикнул он с перекошенным от страха лицом. — Мы в ловушке!

Перед домом тоже собиралась толпа, и Кит не стал ждать. Высадив стекло стволом винтовки, он прижал приклад к плечу и дал несколько выстрелов поверх голов. Этого хватило, чтобы линчеватели с воплями разбежались, но Нат знал, что они вернутся.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом грубый голос снаружи прокричал:

— Мы ничего не имеем против тебя, Бобби! Нам нужен Дуэйн!

Кит яростно зарычал и выстрелил. На этот раз он попал, потому что Нат услышал чей-то крик. Потом разразился настоящий ад. На дом обрушился настоящий шквал огня. Пули и картечь буравили хлипкие стены, в щепки разнося мебель и посуду в шкафчике. Одна пуля попала Киту в ногу, и он снова зарычал от ярости и боли. Бобби укрылась за тахтой. Нат нырнул за второй диван и тоже дал короткую очередь. Снаружи ответили новым залпом. Еще одна пуля, влетев в окно, попала Киту в плечо. Винтовка в его руках дернулась, дав длинную очередь. Пули рикошетировали от стен и труб, и воздух в кухне наполнился пронзительным визгом. Фред вскрикнул, и Нат решил, что репортера тоже зацепило. Толпа снаружи скандировала:

— Ду-эйн, выходи! Ду-эйн, выходи!

Потом неожиданно наступила тишина. Воспользовавшись передышкой, Нат стал искать, чем можно перевязать Кита. У раковины ему попались два посудных полотенца, и он туго перетянул ими рану на плече Кита, остановив кровь.

Кит схватил его за руку.

— Я выйду туда! — сказал он хрипло, глядя Нату прямо в глаза. — Вместо тебя… Я буду Дуэйном, понимаешь? Им потребуется время, чтобы понять свою ошибку. Ты должен спасти Бобби. Возьми машину… — Он сунул ему в ладонь скользкую от крови связку ключей. — Пусть она сядет за руль — Бобби лучше знает город.

Казалось, Кит всю жизнь ждал этого момента, готовился к нему. Он хотел умереть героем, и когда ему представилась такая возможность, он не колебался.

— Эй, если вы там еще живы — сдавайтесь! — донесся снаружи все тот же хриплый голос. — Мы все равно возьмем то, за чем пришли!

Нат понял — сейчас или никогда. Он кивнул, и Кит обнял его окровавленными руками.

— Я сделал это, — чуть слышно шепнул он.

— Сделал — что?

— Убил Дженнер… Дуэйн хотел спасти ее, но не успел. Он только вытащил ее из ручья — вот и все, что он сделал. Мы — идентичные близнецы, у нас одинаковые ДНК. Легавые знали… Они использовали Дуэйна как заложника, чтобы заставить меня сдаться. Но они меня недооценили — я никогда не сдавался. И тогда они отомстили — убили моего брата.

Нат почувствовал, что у него в голове все плывет. Фред прав — промелькнула в мозгу единственная связная мысль. Это грустная и грязная история, и лучше бы мне ничего не знать.

— Надеюсь, ты не почувствуешь, когда меня будут убивать, — сказал Кит и оттолкнул Ната. Оставляя за собой широкий кровавый след, он пополз к входной двери и тяжело перевалился через порог.

Нат вскочил на ноги. Дорога была каждая секунда. Схватив Бобби и Фреда за руки, он бросился к черному ходу и, пинком отворив дверь, выскочил на задний двор. Там тоже собралось несколько человек, но они разбежались при виде окровавленной одежды Ната и винтовки в его руках. В три прыжка он пересек задний двор и ворвался в гараж.

С улицы впереди дома донеслась длинная очередь. И сразу же в груди Ната словно что-то оборвалось — оборвалось и умерло.

Вот, значит, что имел в виду Кит, когда говорил, что чувствует своего брата.

Громко всхлипывая, Бобби завела двигатель машины и рванула с места, высадив капотом гаражные ворота. Кит был прав, когда настаивал, чтобы она села за руль. Словно вихрь, они промчались по кривым пустынным переулкам, со скрежетом тормозя, сдавая задним ходом и разворачиваясь. Наконец они выскочили на широкую грунтовую дорогу, которая вела от поселка к холмам, и понеслись по ней.

Когда опасность миновала, Бобби свернула с дороги в укромную ложбину и остановилась. Распахнув дверцы, все трое выбрались из машины и растянулись прямо на земле.

— Кто-нибудь ранен? — спросил Нат.

— Меня, кажется, задело, — отозвался Фред и поморщился.

— А меня нет, — сказала Бобби равнодушным голосом.

Нат подполз к журналисту и внимательно осмотрел простреленную навылет полу его дорогого пиджака. Пуля прошла сквозь ткань, едва оцарапав кожу.

— Ничего, жить будешь, — сказал Нат.

Бобби снова разрыдалась.

— Кому-нибудь нужно стимулирующее? — Фред достал из кармна прозрачную пластиковую коробочку и вытряхнул на ладонь несколько бело-голубых капсул.

Бобби взяла одну и отправила в рот.

— Что это такое? — спросил Нат, качая головой. Ему вовсе не хотелось глотать неизвестный наркотик.

— Откуда я знаю? — Фред пожал плечами. — Мне известно только, что через пару минут ты будешь чувствовать себя намного бодрее.

Фред тоже проглотил капсулу и сел неподвижно. Глаза его были закрыты, словно он медитировал. Бобби перестала плакать и сидела, слегка покачиваясь, не замечая ничего вокруг. Так прошло несколько минут, потом глаза Фреда внезапно открылись.

— Мне нужно позвонить в редакцию, узнать последние новости.

Нат ничего не ответил. Отойдя в сторону, он снова лег на траву. Он смертельно устал и пытался заснуть, но не мог. Свинцовая тяжесть сдавила грудь, и он не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Должно быть, подумалось ему, смерть брата-близнеца подействовала на него сильнее, чем он сознавал. Наверное, ему все-таки следовало принять одну из этих бело-голубых пилюль, но с другой стороны, кто знает — может, от этих таблеток ему стало бы еще хуже.

С трудом повернув голову, Нат посмотрел вниз — на раскинувшийся у подножия холмов пыльный поселок. Над тем местом, где был дом Бобби, поднимался столб густого бурого дыма.

Кажется, он все-таки задремал, потому что его разбудил Фред. Наклонившись над Натом, он тронул его за плечо.

— Скажи, тебе знаком некий Альберт Нойес? — спросил журналист так беззаботно, словно они выехали просто на загородную прогулку.

— Я встречался с ним в Вашингтоне. А что?

— Этот человек пытался связаться с тобой через нашу редакцию. Он оставил адрес. Я только что ему позвонил, и он попросил отвезти тебя к нему. Альберт Нойес сказал, что не хочет говорить по телефону — у него есть для тебя очень важные новости.

77

— …И вся-то моя вина состояла в том, что обо мне упоминалось в статье, в которой критиковалось правительство. Я даже не писал эту статью, но власти все равно аннулировали мою журналистскую лицензию. Целых три года я не мог работать. Не мог ездить по стране. Чего я только ни делал, чтобы вернуться в строй, но меня специально гнобили — давали только самую пустячную работу. Теперь-то положение изменилось, и все благодаря тебе. У нас ведь как? Журналист, который раскопал сенсацию, становится общественной фигурой; его имя у всех на слуху, и власти уже не могут проделать с ним такую штуку, какую проделали со мной. Это раньше я был никто, а теперь — ого-го! Попробуй-ка меня тронь!

В таком духе Фред говорил уже несколько часов подряд и никак не мог остановиться. По-видимому, собственная ерсона занимала его больше всего на свете. Нату не верилось, что человек может с таким упоением рассказывать о себе и своей карьере — особенно после того ужаса, через который им так недавно пришлось пройти. Очевидно, бело-голубая таблетка, которую проглотил Фред, подействовала и на его речевые центры, поскольку болтал он не переставая. И как у него только язык не отсохнет, раздраженно подумал Нат. Сам он все еще чувствовал себя так, словно его цепами молотили, однако принимать стимулятор ему по-прежнему не хотелось. Больше всего он боялся, что наркотик подействует на его способность рассуждать здраво.

С помощью наручного компьютера Фреда им удалось посмотреть последние новости. В разделе местных новостей упоминалось о том, что разыскивавшийся ФБР Кит Уильямс был убит толпой на пороге собственного дома и что доктор Натаниэль Шихэйн все еще находится на свободе.

С наступлением темноты танки Национальной гвардии, прибывшие для усмирения беспорядков, покинули поселок, и Фред отправился за своей машиной, которую он оставил перед домом Бобби. Вернулся он довольно скоро. Как ни странно, его БМВ был даже не поцарапан, хотя от дома Уильямсов остались одни головешки.

Бобби они отвезли к подруге, жившей в соседнем городке. Когда они уже собирались уезжать, Бобби, которая всю дорогу хранила молчание, неожиданно обняла Ната и погладила его руки.

— Надеюсь, я увижу тебя снова, — сказала она так безмятежно, словно смерть Кита и сожженный дотла дом совершенно не задели ее сердца, не разбудили в нем ни горя, ни гнева. Казалось, она абсолютно ничего не помнит о событиях прошедшего дня, и Нат, осторожно отстранившись, подумал, сколько же времени может продолжаться действие чудесных таблеток Фреда и сумеет ли Бобби достать такие же, чтобы как-то пережить ближайшие несколько недель.

Потом они с Фредом сели в машину и отправились в Вашингтон по старому шоссе номер 66. Фред утверждал, что оно давно заброшено и никому и в голову не придет искать их там. Он повторил это несколько раз, явно гордясь собой, и Нат, не удержавшись, бросил на своего спутника сердитый взгляд. Он готов был собственными руками удавить этого самодовольного индюка с его фальшивым загаром, искусственными зубами и дорогой модельной стрижкой, но сдерживался. Фред Арлин был его единственным шансом выбраться из Калифорнии живым и невредимым, а его машина — единственной возможностью ускользнуть от патрулей, державших под контролем все виды общественного транспорта.

— Скажи, что именно сказал тебе Альберт, — хмуро прервал он этот поток сознания. — Слово в слово.

— Только то, что ему необходимо с тобой увидеться. — Фред пожал плечами. — Еще он говорил, что у него есть для тебя какие-то важные сведения. Он особо подчеркнул, что настаивает на личной встрече и что связываться с ним через Сеть ты не должен ни в коем случае.

На старом шоссе машины встречались редко, и неудивительно: заброшенная автострада выглядела еще более разбитой, чем в прошлой жизни Ната. В последний раз он ездил по этому шоссе в конце 80-х, когда отправился в путешествие перед поступлением в Гарвард. Уже тогда трассой почти не пользовались, и она медленно разрушалась. Теперь же шоссе с покрытыми пятнами ржавчины указателями, утонувшими в песке отбойниками и покинутыми заправочными станциями выглядело как призрачный памятник далекому XX веку.

На ночь они остановились в древнем мотеле, выстроенном еще в 1950-х годах. Как ни странно, мотель был обитаем; его содержала старая супружеская пара — мужчина и женщина, производившие впечатление чокнутых. Так, во всяком случае, выразился Фред. Разговорчивостью они не отличались, однако комната, которую они предложили, была уютной, а постельное белье относительно чистым.

На следующий день, когда до границы оставалось уже совсем немного, Фред свернул с шоссе на проселочную дорогу, которая, по его словам, должна была вывести их к самому удаленному и самому захолустному контрольному пункту на всей границе между штатами.

— Не слишком ли это рискованно? — спросил Нат. — Вдруг нас именно там и поджидают?

— Есть одна вещь, Нат, которая никогда не меняется, — ответил Фред с самодовольным смешком.

— Какая же?

— Мера человеческой глупости, — сказал журналист. — Если меня спросят, куда я еду, в чем я лично сомневаюсь, я отвечу, что должен написать репортаж о невадских луговых собачках. И меня пропустят. Готов спорить на что угодно.

Вскоре впереди замаячили каменистые вершины холмов, и журналист посерьезнел.

— О'кей, — сказал он. — Однажды я уже проделывал нечто подобное, но сейчас из-за опасности эпидемии могут быть предприняты дополнительные меры предосторожности. Сделаем так: ты выйдешь раньше, переберешься через эти холмы и обойдешь первую контрольную зону, где досматривается только машина — багажник, ящики под сиденьями и прочее. Твоя задача — незаметно добраться до зарядно-аккумуляторной станции дальше по шоссе и спрятаться в туалете. Я подъеду к ней и поставлю машину на зарядку. Ты должен незаметно залезть в багажник, после чего мы поедем на вторую контрольную зону, где проверяют только документы. Такой порядок был здесь раньше, и если он сохранился, мы проскочим. Если изменился — ума не приложу, как и быть!

Нат сделал все, как ему было сказано. На его счастье, на зарядной станции стояло несколько грузовых каров. Под их прикрытием он забрался в багажник БМВ и бесшумно закрыл крышку. То же самое — с незначительными вариациями — повторялось каждый раз, когда они пересекали границу очередного штата, и Нат убедился, что Фред прав: на маленьких, редко посещаемых пограничных пунктах охранники не так внимательны, как следовало бы.

— Ты должен признать: Америка — огромная страна! — напыщенно сказал Фред, когда они миновали еще один контрольный пункт.

— Я знаю, — отозвался Нат. — Если помнишь, когда-то я тоже здесь жил.

— Я только хотел сказать, что в Америке тебя ищет далеко не каждый полицейский.

— Достаточно и одного, если не повезет, — проворчал Нат.

Между Арканзасом и Теннесси Фред почувствовал себя настолько уверенно, что при проверке на очередном контрольном пункте даже расхвастался. Лежа в багажнике, Нат слышал, как он говорит:

— …Да-да, та самая история. Это я ее раскопал и написал статью в «Метрополитене».

— А вы сами видели того парня? — спросил полицейский.

— К сожалению, не довелось. Говорят, он выглядит как настоящее чудовище, но я так не думаю.

Нат был так возмущен, что едва не выскочил из багажника. Фред вел себя совершенно непрофессионально. Хуже того — он вел себя как последний кретин!

— Я просто делаю своему издательству дополнительную рекламу! — возразил журналист, когда Нат потребовал, чтобы впредь он держал язык за зубами.

— Вряд ли легавые читают твой дорогущий журнал, Фред. Но если ты и дальше будешь болтать что в голову взбредет, кто-нибудь из них может задуматься, куда и зачем знаменитый Фред Арлин едет по этой богом забытой дороге, и поднять тревогу.

— Вряд ли. У полицейских мозги куриные, это всем известно! — небрежно бросил Фред.

Нат только головой покачал. Если его спутник действительно относился к элите пишущей братии, значит, американская журналистика сделала еще несколько шагов к полному вырождению. Впрочем, в том, что Фред Арлин по меньшей мере востребован, сомнений быть не могло. На протяжении всего путешествия с ним то и дело связывался ведущий редактор, требовавший новых материалов по теме «замороженного человека». К счастью, Нату удалось убедить Фреда ничего не сообщать в журнал о последних событиях до тех пор, пока он не встретится с Альбертом Нойесом и не узнает, что тот хотел ему сообщить. Кроме того, Ната не оставляло предчувствие, что после этого разговора ему — а то и им обоим — может понадобиться надежное убежище, и Нат надеялся, что «Метрополитен» сумеет что-то для них сделать. Конечно, слишком полагаться на это не стоило, но других вариантов у него просто не было.

Альберт Нойес не стал приглашать Ната домой. Вместо этого он назначил ему встречу в парке Франклина. Нат хорошо помнил красивые, ухоженные и чистые парки Вашингтона в классическом французском стиле — с фонтанами, широкими гравиевыми аллеями и многочисленными скамьями. Парк Франклина был по-прежнему чистым, но и только: почти вся зелень исчезла, фонтаны не работали, и ветер носил по аллеям тучи мелкой серой пыли, которая противно скрипела на зубах, несмотря на респираторы.

Дойдя до нужной скамьи, Фред и Нат уселись и стали ждать.

Прошло добрых полчаса, прежде чем в конце аллеи появилась щуплая старческая фигурка, которая, заметно прихрамывая и тяжело опираясь на трость, двигалась к ним. Нат хорошо помнил, каким непоседливым, деятельным, энергичным был доктор Нойес, когда они вместе работали во «Врачах за Справедливость», и поразился перемене, произошедшей с его старым другом. Теперь он выглядел усталым и опустошенным. Оставалось только надеяться, что вся его энергия не была растрачена впустую.

— Я подобрал кое-какую информацию об Альберте, — шепнул Нату Фред. — Он — старейший лоббист и оппозиционер в Вашингтоне. Несомненно, у него есть компромат буквально на каждого, кто когда-либо поднимался в высшие эшелоны власти. Только благодаря этому он до сих пор не превратился в политический труп.

Подковыляв к скамье, Альберт тепло обнял поднявшегося ему навстречу Ната и, опираясь на него, тяжело опустился на скамейку. Он был бледен нездоровой, мертвенной бледностью, а его высокий лысеющий лоб блестел от испарины.

— Что с тобой, Альберт? Ты не болен? — участливо спросил Нат. По сравнению с их прошлой встречей на приеме у президента доктор Нойес заметно сдал и постарел.

— Думаю, жить мне осталось всего ничего, — ответил Альберт, отдышавшись. — Конец уже близок. Долгожданный конец, — добавил он, подумав.

— Мне кажется, ты еще поживешь, — осторожно заметил Нат, стараясь, чтобы его слова не прозвучали слишком откровенной ложью. По правде сказать, его старый друг выглядел действительно скверно.

— У меня осталось только одно дело, и я его еще не закончил. Вот доделаю, и… — Каждое слово давалось Альберту с трудом. Нат ясно видел, с каким напряжением работают его старческие легкие. — Ты наверняка помнишь, что, когда тебя убили, Мэри ждала ребенка…

Фред навострил уши, а Нат почувствовал, как часто забилось его сердце. Что ж, подумал он мельком, по крайней мере, мое тело хоть как-то реагирует на то, что я слышу и думаю. Не сводя взгляда с лица старика, он медленно сказал:

— Мне давно хотелось узнать, что с ним случилось. Ты что-нибудь знаешь?

— Твой сын, Патрик, тяжело болен.

— Ты хочешь сказать, что он… жив? — потрясенно проговорил Нат. — Но я думал…

— Я делал для него все, что мог, хотя это было нелегко.

— Где он?

— Здесь, неподалеку. Мне всегда казалось, что во вражеской цитадели он будет в куда большей безопасности, чем в каком-нибудь медвежьем углу, где ему было бы очень трудно помочь.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас расскажу. Патрик… Он пошел по твоим стопам и стал одним из самых активных и авторитетных сторонников реформы здравоохранения. Неприятности, как говорится, не заставили себя ждать. Реакция правительства была очень жесткой. Де-факто Патрик оказался в положении изгоя.

— Почему ты ничего не сказал мне в прошлый раз?

— Я не мог говорить открыто. Мне было известно, что все, о чем мы говорим, подслушивается, записывается и будет передано заинтересованным лицам, поэтому я старался говорить намеками, но не слишком преуспел. Я как раз собирался сказать тебе все напрямую, но меня вышвырнули раньше. Ты сам видел, как быстро это проделали.

— Но ведь ты выступал за то же, что и я… и Патрик. Почему тебя не отправили в ссылку, в тюрьму, или что у вас теперь делают с теми, кто выступает против официальной линии? Депортируют в другой штат?

Альберт усмехнулся:

— Меня не трогали, потому что у каждого человека я умел найти его уязвимое место, его ахиллесову пяту. Моя осведомленность о неблаговидных поступках некоторых высокопоставленных лиц обеспечила мне относительную безопасность в садке с голодными пираньями, официально именуемом Правительственным советом.

— Значит, теперь это так называется?

— Да. Но какое бы название он ни носил, я с ним слишком сроднился. Я знаю — меня давно не считают по-настоящему опасным, но и пропуск на заседания отобрать не решаются.

— Как ты думаешь, сейчас за нами тоже следят?

— Вряд ли. Эта скамья находится в мертвой зоне между двумя следящими мониторами. Я узнал об этом много лет назад и время от времени использую ее для встреч. В городе есть несколько таких мест, и большинство из них мне известны.

— А о Мэри ты можешь мне что-нибудь рассказать?

Старик тяжело вздохнул и положил руку ему на плечо.

— В последний раз твою жену видели, когда она возвращалась в Венис, чтобы помочь эвакуировать частный дом престарелых.

Это был страшный удар, хотя Нат и готовился к чему-то подобному. Альберт, должно быть, почувствовал, как ему тяжело, потому что не прибавил ни слова и только сочувственно качал головой. Даже Фред, не имевший ни малейшего представления о деликатности и такте, встал и, отойдя в сторону, сделал вид, будто разглядывает чашу пересохшего фонтана.

— А как же… мой сын? — спросил наконец Нат. — Как ему удалось выжить, если Мэри погибла во время землетрясения?

— Когда разразилась катастрофа, он был с няней; она-то и увезла его подальше от опасности. Когда я разыскал его, Патрик жил у твоих друзей на Голливудских холмах. Ты, наверное, помнишь их? Их звали Боб и Кейт.

— Боб и Кейт? — переспросил Нат, вспоминая.

— Да. Малыш пережил серьезную психическую травму. Да что греха таить — нам всем пришлось нелегко. Именно после землетрясения я решил навсегда покинуть Лос-Анджелес. И многие, очень многие поступили так же. Я стал жить в Нью-Йорке, а Патрика взяла на воспитание Лайза.

— Сестра Мэри… — кивнул Нат. Он сразу вспомнил Лайзу, которая казалась бы точной копией Мэри, если бы не располнела. Насколько он знал, между двумя сестрами всегда существовали самые близкие, доверительные отношения, и он не сомневался, что его сыну было так хорошо с теткой, как это только возможно при сложившихся обстоятельствах.

— А Лайза еще жива? — спросил он.

Альберт Нойес покачал головой:

— Нет. Она умерла уже довольно давно. Мне очень жаль, Нат.

Они еще немного помолчали, потом Нат сказал:

— Я привез документы, касающиеся Рэндо, Мартина Рэндо. Помнишь, мы с тобой все пытались собрать улики против него?

— А-а, эти чертовы документы!.. — протянул Альберт. — Где я их только ни искал после того, как ты… погиб, но так и не нашел. В конце концов я решил, что они потеряны или каким-то образом попали в руки Мартина. Где, черт тебя побери, ты их откопал?

— Именно что откопал. Мой дом затонул, как ты знаешь. Я нырял под воду и достал их. Они были заперты в специальном контейнере, который мы с Мэри хранили в подполе.

— Значит, ты их привез?

— Да.

По лицу Альберта скользнуло выражение безнадежности и полной покорности судьбе. Потом он улыбнулся. Нату показалось — он знает, что означает эта смена выражений. Десятилетиями Альберт наблюдал, как Мартин Рэндо создает могущественную медицинскую корпорацию, и был бессилен ему помешать. Несомненно, это давалось ему нелегко.

— Что ты собираешься с ними делать? — спросил он наконец.

— Хочу довести до конца то, что мы с тобой когда-то начали.

— Но за это время… многое переменилось, Нат. И я боюсь, что теперь эта история никого не заинтересует.

Сначала Нат не поверил своим ушам, потом в нем шевельнулся гнев:

— Послушай, ведь именно ты в свое время вдохновлял меня на борьбу. Неужели мир настолько изменился, что не хочет замечать преступлений, которые происходят у всех на глазах?

— В те времена, как ты помнишь, у нас было слишком мало доказательств, чтобы мы могли выдвинуть против Рэндо официальное обвинение. Мы знали, что доктора Вассерстрома убили, но мы не могли доказать это тогда, и я сомневаюсь, что нам удастся это теперь.

— Отец рассказывал мне, что после окончания Второй мировой войны несколько евреев посвятили свою жизнь поискам и уничтожению нацистов, сумевших скрыться от правосудия. Эти люди считали, что есть преступления, для которых нет и не может быть срока давности. Даже когда большинству из них было уже далеко за восемьдесят, они продолжали работать, выслеживая уцелевших военных преступников по всему миру, доставляя их в Европу и предавая суду. Это я и называю справедливостью.

— Это не справедливость, Нат. Это месть.

— Но и справедливость тоже. Вспомни, как называлась наша группа: «Врачи за Справедливость». Я не верю, что ты мог забыть!

Альберт еще раз тяжело вздохнул, и Нат заметил, что у него дрожат руки.

— Я никогда не был таким храбрым, как ты, Нат. Думаю, поэтому Рэндо убрал не меня, а тебя.

— Что за чушь ты несешь?! Меня застрелил какой-то подросток — самый обычный подросток из неблагополучных. И он признался…

Нойес покачал головой.

— Все было продумано и подготовлено заранее, — проговорил он ровным, невыразительным голосом. — В наш век многое, если не все, решала сила. Как я мог надеяться справиться с этим один?..

— Ты хочешь сказать, что убийцу подослал ко мне Мартин? — Нату все еще не верилось.

— Конечно, кто же еще? Ведь ты собирался погубить его!

— Но я был не один. Или, может быть, он пытался убить и тебя?

Альберт Нойес отвел взгляд.

— Нет.

— Господи, Альберт!.. — Нат замолчал, пытаясь понять, что случилось с его другом. И как это могло случиться. Наконец он проговорил негромко:

— Ты… уступил?

Альберт Нойес ничего не ответил.

— Но почему в таком случае ты продолжаешь заботиться о моем сыне? После стольких лет?!

— Все, во что я верил и верю, по-прежнему здесь, — тихо пробормотал Альберт Нойес, прижимая к груди слабый старческий кулачок. — Но мне хотелось жить. Твой сын остается для меня живым воплощением того, с чего мы начинали, — наших надежд, наших упований. Но для того чтобы уцелеть, часто приходится отказываться от некоторых идеалов и… иллюзий. Подобное происходит в этом мире постоянно, и в этом нет ничего нового.

Лицо Альберта сморщилось от стыда и унижения, сделавшись похожим на сушеное яблоко. Единственное, что осталось в столетнем старце от несгибаемого, пламенного борца, — это его длинный, аристократический нос.

— И каковы были… условия договора? — тихо спросил Нат.

— Я не предавал ни тебя, ни твоего сына. Но через пару лет после твоей смерти я оказался в таком положении, что мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться на предложение Рэндо и пообещать, что больше я к этой давней истории возвращаться не буду. Вот и весь компромисс, Нат. Он не трогал меня, а я оставил в покое его.

— Убийцы Вассерстрома ушли от наказания, а отец и сын Рэндо стали королями современной медицины, — насмешливо проговорил Нат, пародируя слова президента. — Это ты называешь компромиссом?

— Я всегда надеялся, что когда-нибудь ко мне обратится человек, который будет таким же решительным и отважным, как ты, и тогда я расскажу ему все. Но такой человек так и не появился.

И снова они долго сидели молча, прислушиваясь к тонкому жужжанию летательных аппаратов, изредка проносившихся над парком. Наконец Нат сказал:

— «Икор» продолжает охотиться за мной, и мне нужна защита. Не мог бы ты чем-нибудь помочь мне? Например, если бы взялся передать мою записку президенту Вильялобосу…

Нойес замахал руками:

— Что ты! Что ты! Об этом не может быть и речи. Я не могу.

— А кто может?

Старый врач как-то странно посмотрел на него.

— Я подумаю, — сказал он неуверенно. — Но я позвал тебя сюда не для того, чтобы решать политические вопросы, а для того, чтобы сказать о сыне. Ты должен увидеться с ним как можно скорее, потому что ему уже недолго осталось. Своих средств у него нет, а никакой социальной или медицинской помощи он не получает уже много лет. Он лишен почти всех гражданских прав — таково в наши дни наказание за инакомыслие. Я много раз пытался добиться для него хотя бы частичной реабилитации, но мне так и не удалось ничего сделать. Быть может, президент Вильялобос и пойдет мне навстречу, но боюсь, это случится слишком поздно… — Он немного помолчал и добавил: — Прошу тебя, когда ты увидишь Патрика, не сердись на меня. Поверь, я делал для него все, что было в моих силах.

Нат тяжело вздохнул, но смягчился и бережно обнял своего старого друга, чувствуя под руками хрупкие кости:

— Я знаю, Альберт, знаю…

Старик со стыдом отвернулся.

78

Отправившись по адресу, который дал им Альберт Нойес, Нат и Фред оказались на окраине города, в районе, застроенном кирпичными особняками. Этот район Нат знал. За прошедшие годы он, разумеется, изменился, но его вполне можно было узнать. Во всяком случае, большинство облицованных коричневым песчаником домов еще стояли, хотя выглядели обветшалыми и заброшенными. Почти в самом конце последнего квартала, уже у самой городской черты, они увидели ветхий многоквартирный дом, стены которого почти сплошь были покрыты налезавшими друг на друга заплатами из мятой заржавленной жести, так что издалека здание напоминало древнего воина в чешуйчатой латной юбке. Лифт, разумеется, не работал; подниматься наверх пришлось по наружной пожарной лестнице, и Нату, который еще не до конца оправился после скитаний по пустыне и бегства из дома Уильямсов, казалось, что он не сможет одолеть несколько последних пролетов.

Наконец они поднялись на нужный этаж и, пройдя по коридору, постучались в облезлую дверь без номера. Им открыла миниатюрная мексиканка или пуэрториканка, которая назвалась Розой. В квартире было темно, сыро и сильно пахло плесенью и мочой. Дверь в спальню отсутствовала — ее заменяла клеенчатая занавеска. Откинув ее в сторону, Нат решительно шагнул вперед и вдруг остановился как вкопанный, увидев на кровати изнуренного, худого старика. Старик то метался на серых простынях, то принимался бормотать что-то невнятное.

Это был его сын!

В первое мгновение Нат растерялся, но выручил инстинкт врача. Подойдя к кровати, он положил руку сыну на лоб:

— У него жар!

Когда его глаза привыкли к царившему в комнате полумраку, Нат начал различать черты лица Патрика. Первым, на что он обратил внимание, были постоянно слезящиеся глаза с сероватыми белками и отвисшими, как у бладхаунда, нижними веками. Бугристый нос потерял всякую форму; губы были сухими, потрескавшимися; от крыльев носа протянулись к уголкам рта глубокие складки. Глядя в лицо сыну, Нат почувствовал, как у него защемило сердце. Ах, Патрик, Патрик… Ему было всего шестьдесят пять, но выглядел он намного старше.

Откинув в сторону сырое вонючее одеяло, Нат быстро осмотрел истощенное, в пятнах пролежней тело.

— Давно он в таком состоянии? — спросил он.

— Я не знаю, — смутилась Роза. — Я…

— У него запущенная инфекция мочеполовых путей. У вас найдется катетер?

Роза жестом показала на лоток с инструментами. Порывшись в них, Нат вскоре нашел то, что ему было нужно.

— Помоги-ка, — скомандовал он Фреду, и они вместе приподняли Патрика, чтобы Роза могла переменить испачканное белье. Когда она закончила, Нат пощупал пульс, потом внимательно исследовал лимфатические узлы на шее, под мышками и в паху и прощупал живот. Пульс был слабым; лимфатические узлы хотя и увеличены, но особых опасений не вызывали. Что касалось надутого, тугого живота, то это могло быть следствием недоедания.

— Патрик, если ты слышишь меня… — проговорил он. — Сейчас я буду вводить катетер. Постарайся расслабиться, о'кей? — Умелой рукой Нат стал вводить смазанный вазелином катетер в мочевой канал.

— Что это за мир, если человека заставляют страдать и никому до этого дела нет? — спросил он, ожидая, пока из катетера польется моча. Мочи, однако, оказалось совсем мало, и она была розоватой от крови.

— Что… с ним? — тихо спросил Фред, отворачиваясь.

— Пиелонефрит — почечная инфекция. Кроме того, если судить по количеству и виду мочи, мочевыводящий канал пережат увеличенной предстательной железой.

Нат пустил воздух в расширяющий баллон, потом продвинул катетер дальше внутрь мочевого пузыря, чтобы освободить выпускающий сфинктер.

— Он сильно обезвожен, нужно поставить капельницу. У вас есть капельница, Роза?

Роза вышла и сразу вернулась, неся штатив и лоток с инструментами.

— Вы давали ему антибиотики? — снова спросил Нат. — Триметорпин? Амоксиллин? Гумолон? Флоксин? Нороксин? — Он называл одно лекарство за другим, но Роза отрицательно качала головой. Наконец Нат сдался.

— О'кей, Фред, — сказал он, поворачиваясь к журналисту. — Должно быть, эти лекарства больше не употребляются. Вот как мы поступим: я дам тебе образец мочи, а ты отвезешь его в диагностическую лабораторию при любой больнице. Там сделают пробы и выпишут самый подходящий из современных антибиотиков. Ты понял? Только пусть подробнее пропишут дозировку — я ведь не знаю, как применять антибиотики последнего поколения.

Фред неловко переступил с ноги на ногу.

— Мне очень жаль, Нат, но… никаких антибиотиков последнего поколения не существует. Этот метод лечения остался в далеком прошлом. Антибиотики больше не действуют.

— О'кей, в таком случае я подробно опишу все симптомы, и пусть врач даст лекарство, которое действует. И не возвращайся, пока не купишь то, что нужно.

— Если… если мистер Патрик официально лишен гражданских прав как инакомыслящий, я ничего не смогу сделать. А если кто-то узнает, что я помогал такому, как он, я снова потеряю свою лицензию.

— Послушай, Фред, ты сам говорил, что выкопал самую сенсационную новость последнего десятилетия. И эта сенсационная новость — я. Этот человек — мой сын, и он нуждается в помощи. Отправляйся за лекарствами немедленно, слышишь? Мне наплевать, как ты их достанешь, главное, чтобы ты сделал это!

— О'кей, я попробую. — Фред бросил беглый взгляд на старика в постели и поспешно вышел.

Остаток дня Нат потратил на уборку. Он мыл окна, скоблил полы, протирал мебель. Это была каторжная работа, но Нат не возражал — убирая грязь, он чувствовал, как очищается и обновляется сам. Роза ему не помогала; она очень мало говорила и лишь иногда воздевала руки с выражением полной безнадежности на лице. Патрик почти все время спал, и Нат понял, что терзавшая его лихорадка понемногу отступает.

Ему все еще не верилось, что пожилой мужчина, лежавший на кровати в спальне, был тем самым ребенком, которого Мэри родила от него. Глядя на его изборожденное морщинами лицо, Нат старался поменьше думать о том, что он не сделал для своего сына. Он не вставал к нему ночью, не укачивал на руках, когда тот болел, не играл с ним в бейсбол, не защищал от настоящих и выдуманных опасностей, не дарил отцовской любви, которая — как Нат знал по собственному опыту — дает ребенку чувство уверенности и безопасности. Умом он понимал, что это была не его вина, и все же сердце Ната то и дело щемило от нежности.

Был уже вечер, когда Фред наконец вернулся с необходимыми лекарствами.

— Как тебе удалось их достать? — спросил Нат, не скрывая облегчения, потому что за последнюю пару часов он уже не раз задумывался, а вернется ли Фред вообще.

— Я поехал в Бетесду, в диагностический центр, и наврал там, что мой дядя приехал сюда по делам, но заболел и не может покинуть отель.

— Гляди-ка, оказывается, и ты на что-то годишься! — заметил Нат с самой саркастической ухмылкой. — А я было уже попрощался с тобой навсегда!

По какой-то причине Нат испытывал постоянную потребность дразнить Фреда. Порой его шутки были довольно обидными, но он ничего не мог с собой поделать. Вероятно, все дело в том, что журналист давал слишком много поводов для колкостей.

— Мне сказали, дело не только в почечной инфекции, — продолжал Фред, пропустив слова Ната мимо ушей. Он поступал так довольно часто, и Нат терялся в догадках, служило ли это ему защитой, или просто журналист был слишком толстокожим созданием. — У него рак. Рак простаты. Врачи в диагностическом центре настаивали, чтобы мой дядя как можно скорее лег в клинику для лечения.

Нат кивнул:

— Я подозревал что-то в этом роде, но полной уверенности у меня не было.

Фред слегка пожал плечами:

— Боюсь, мы больше ничего не сможем сделать. Ни одна больница не примет его после того, как там проверят его документы.

— Но ведь это противоречит конституции, разве не так?

Фред снова дернул плечом:

— Мне дали какие-то лекарства и даже объяснили, что это, но я мало что запомнил. Главное, они считают, что эти средства могут подействовать. Как сказал главный врач, тринадцать из ста за то, что они подействуют.

— Ты, наверное, шутишь?

— А что, это неплохие шансы.

Не тратя больше время на разговоры, Нат ввел в руку Патрика иглу капельницы. За окнами начинало темнеть, и Роза, показав, будто подносит ложку ко рту, куда-то вышла. Вскоре она вернулась с хлебом и ресторанным судком, в котором плескалось что-то вроде густого супа.

Нат, еще помнивший несколько фраз по-испански, узнал от Розы, что Патрик время от времени впадает в беспамятство и что приступы горячечного бреда становятся все продолжительнее. Это могло указывать на то, что рак поразил мозг, а значит, Патрика нужно как можно скорее показать специалистам.

На ночь они устроились в гостиной на полу. Фреду эта идея пришлась не по душе, и он сказал:

— Мы могли бы снять номер в отеле.

— Я никуда не пойду, пока мой сын остается здесь без квалифицированной медицинской помощи. И ты тоже не пойдешь.

Фред с брезгливой гримасой опустился на расстеленный на полу старый матрас.

— Послушай, Нат, — начал он, — случайно я слышал кое-что из твоего разговора с Альбертом Нойесом. Ну, насчет Рэндо… Ты не мог бы рассказать мне об этом подробнее?

Нат немного подумал.

— Хорошо, я расскажу, — проговорил он. — Не исключено, что ты сумеешь мне как-то помочь, но… Дело в том, что это весьма взрывоопасная информация, а я не знаю, можно ли тебе доверять. Как по-твоему, Фред, могу я тебе доверять или нет?

— Я думаю — вполне.

— Тогда слушай. Был в мое время один крупный ученый, доктор Лью Вассерстром, который работал над созданием вакцины, способной подавлять активность двух основных онкогенов — возбудителей рака молочной железы. Из тех, кто занимался этой проблемой, он был ближе всех к успеху. Но однажды его нашли мертвым. Лью сидел в своей машине, а на выхлопную трубу был надет шланг, проведенный в салон. На виске у Лью остался небольшой кровоподтек. Еще один едва заметный синяк впоследствии нашли на запястье. Эта смерть наделала много шума, и не только потому, что доктор Вассерстром был крупным ученым. Дело в том, что самоубийство было абсолютно не в его характере — это утверждали все, кто хоть немного его знал. Полиция начала расследование, но… никаких следов, указывающих на то, что самоубийство было инсценировано, так и не нашли.

В те времена я и Альберт Нойес принадлежали к группе прогрессивных медиков, которые называли себя «Врачи за Справедливость». В частности, мы собирали информацию…

— Какого рода информацию? — перебил Фред.

— Нас интересовали врачи, занимающиеся нелегальной практикой, а также информация о случаях, когда ОМО бросали пациентов недолеченными. Собирали мы и сведения о корпорациях, препятствовавших перспективным исследованиям, результаты которых могли оказать серьезное влияние на рынок медицинских услуг и лекарств.

— А что такое ОМО? — снова спросил Фред.

— Организации медицинского обеспечения. В мое время на медицинском рынке они были основными страховщиками и располагали целым штатом так называемых специалистов, которые решали, кто из больных может лечиться за счет страховых средств, а кто — нет. Многие из этих горе-экспертов не обладали достаточной квалификацией, чтобы решать столь сложные вопросы, к тому же зарплату им платили ОМО, а те в свою очередь старались действовать в интересах своих работодателей. Большинство моих коллег были возмущены подобным положением дел.

— У вас, вероятно, было много врагов.

— Да, много. Как раз в это время Интернет становился одним из источников объективной, непредвзятой информации, которую ни за что не опубликовали бы так называемые официальные издания. «Врачи за Справедливость» широко пользовались возможностями Сети, помещая в ней добытые сведения. Но я отвлекся… После гибели Вассерстрома тогдашний ректор Калифорнийского технологического института неофициально попросил нас вернуться к этому делу и попытаться раз и навсегда выяснить, действительно ли имело место самоубийство. И буквально за несколько дней до того, как меня застрелили в Лос-Анджелесе, мне передали решающее доказательство того, что доктор Вассерстром был убит.

— Какое доказательство?

— Оказалось, что незадолго до своей смерти доктор Вассерстром получил от Мартина Рэндо весьма щедрое предложение. Этот субъект готов был предоставить Лью неограниченный грант на исследования при условии, что он уйдет из Калифорнийского технологического и сделает Рэндо полноправным совладельцем своих будущих открытий. Вассерстром отказался, а вскоре после этого его нашли мертвым в собственной машине… С нашей точки зрения, это была классическая попытка подкупа с последующим убийством. Так оно и оказалось, а доказательство мы получили от одной из ассистенток Вассерстрома. Она скопировала все электронные послания Рэндо, в которых он настаивал на личной встрече с Лью, а заодно расписывал все преимущества грядущего сотрудничества. Та же ассистентка передала нам копии рабочих записей доктора, которые она сделала по собственной инициативе: дело в том — и все это знали, — что Лью терпеть не мог бумажной работы, предпочитая держать результаты в голове. Часто то, что он записывал на первом попавшемся под руку клочке бумаги, терялось, так что ему приходилось держать специального человека, который вел для него лабораторный журнал. Таким образом, у меня в руках оказались бумаги, где содержалось подробное описание открытого Вассерстромом лекарства от рака груди…

— И записки Мартина Рэндо, — подсказал Фред. — Записки, в которых он фактически предлагал Вассерстрому продать ему права на это открытие.

— Совершенно верно, — кивнул Нат. Пожалуй, впервые за время их знакомства Фред продемонстрировал способности к логическому мышлению. — Но, как выяснилось, я был не единственным обладателем описания вакцины. Еще одна копия лабораторного журнала оказалась в руках Рэндо, который, без сомнения, добыл ее нечестным путем. Ситуация осложнялась еще и тем, что мы с Рэндо были хорошо знакомы — когда-то в колледже мы жили в одной комнате в общежитии.

— А теперь он на самом верху, — вставил Фред.

— Да, он сумел создать мощнейшую медицинскую корпорацию, но в основе его успеха — кража и убийство. После смерти Вассерстрома Калифорнийский технологический уже не мог угнаться за Рэндо, у которого было готовое решение и практически неограниченные средства. Я не сомневаюсь, что его специалисты только провели последнее испытание вакцины Вассерстрома и поспешили выбросить ее на рынок, выдав за свою.

— Знаешь, Нат, я много работал обозревателем судебной хроники и научился разбираться в законах. По-моему, даже имея на руках копии электронных писем Рэндо к Вассерстрому, будет очень трудно доказать его причастность к убийству.

— Я знаю, — грустно согласился Нат.

— Даже для статьи материала маловато, — сокрушенно сказал Фред. — Я бы хотел тебе помочь, но… — Голова его упала на подушку. В следующую секунду Фред уже крепко спал.

79

Нат спал плохо. До самого утра он то задремывал, то просыпался и подолгу лежал без сна. Больше всего он беспокоился о Патрике, и, едва за окнами забрезжил рассвет, Нат поднялся и пошел в спальню, чтобы убедиться, что все в порядке. Лоб у Патрика оказался влажным и холодным. Это был верный признак того, что лихорадка отступила.

Внезапно Патрик открыл глаза и взглянул прямо на Ната.

— Кто ты? — спросил он потрескавшимися губами.

— Я… твой дальний родственник, — растерянно пробормотал Нат. Ничего более умного ему просто не пришло в голову. Впрочем, Патрик его, похоже, не понял.

— Ты можешь сесть? — спросил Нат. — Сесть?

Патрик моргнул. Белки у него были розовыми от множества лопнувших сосудов.

— Я… не знаю, — прошептал он. — Прошло много времени с тех пор, как я сидел в последний раз.

Наклонившись, Нат помог ему спустить ноги с кровати и, поддерживая под локти, отвел к окну и усадил в кресло. На кровати осталась глубокая вмятина, и Нат с горечью подумал о тех бесконечных днях, когда его сын мог только лежать и глядеть в потолок.

— Ты сказал — родственник? — проговорил Патрик с усилием. Похоже, смысл сказанного дошел до него только что.

— Меня зовут Натаниэль Шихэйн.

— Шихэйн… — неуверенно повторил Патрик.

— Да. А тебя зовут Патрик. Патрик Шихэйн…

Он кивнул.

— …И ты — сын Мэри Шихэйн и…

— Тебя прислал Альберт?

— Да, он нашел меня и послал к тебе… — Нат немного поколебался, потом добавил решительно: — Я знаю — тебе, наверное, будет трудно в это поверить, но я — твой отец.

На этот раз Патрик понял его почти сразу. Слегка наклонив голову, он некоторое время постукивал себя согнутым пальцем по лбу, словно стучась в двери своей памяти. Потом он снова кивнул:

— Ты должен меня извинить. Я знал, что рано или поздно ты придешь. Альберт говорил мне, но в последнее время я многое забываю. — Патрик жалобно взглянул на Ната. — Я потерял тебя вскоре после того, как умерла мама.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Нат.

— Мама хранила тебя… твою голову в Пасаденском институте криогенеза. Вскоре после того, как она погибла, институт купил Мартин Рэндо. — Тонкие губы Патрика изогнулись в горькой иронической усмешке. — Я пытался вернуть твои останки, но Мартин отказался. Он сражался как лев, и у него была целая армия отличных юристов, так что в конце концов… — Он не договорил, но складки в уголках его губ стали глубже.

— Прости, что я… что я не мог быть с тобой, Патрик, — проговорил Нат, но его сын покачал головой.

— Ты был со мной. Был со мной всегда. Мама столько о тебе рассказывала, что ты как будто жил с нами.

— А я чувствовал… чувствую себя так, словно я тебя бросил.

— У тебя не было выбора. — Патрик чуть заметно усмехнулся.

— А ты… у тебя есть дети?

— Нет. Всю свою жизнь я занимался политикой вместе с Альбертом. Моя деятельность не очень нравилась тогдашнему правительству, и я был лишен всех гражданских прав. У меня отняли все — работу, жилье, право на страховку, на кредит, на медицинскую помощь. В таких условиях очень трудно жить нормальной жизнью, но мне повезло — у меня был Альберт.

Нат покачал головой. Сейчас он испытывал сожаление оттого, что его сын — так же как и он в свое время — стал нонконформистом. Неважно, что он его не воспитывал; должно быть, какие-то черты характера перешли к нему по наследству.

— Расскажи, что ты знаешь о землетрясении и о том, как погибла мама.

— Разве Альберт тебе не говорил?

— Я хочу услышать это от тебя, Патрик. Все, что ты помнишь.

Прежде чем заговорить, Патрик огляделся по сторонам, словно черпая силы в скудной обстановке.

— Это был очень странный день, очень жаркий и совершенно безветренный. По всей округе выли собаки. Были и другие признаки, о которых обычно говорят, что они предшествуют сильному землетрясению, только о них обычно вспоминают уже после того, как все случится. Где-то после полудня я услышал далекий гром и глухой гул, который шел как будто из-под земли. Мама в тот день была на работе. Она позвонила к нам домой и велела Лауре поскорее увезти меня как можно дальше от берега. Лаура — так звали мою няню. Мама сказала, что к побережью мчится разрушительное цунами и что у нас осталось меньше часа. Весть о катастрофе распространилась довольно быстро, потому что, когда мы вышли на улицу, там уже царил самый настоящий хаос. Люди кричали и плакали, покидая свои дома, на дорогах то и дело сталкивались машины, так что проехать было невозможно, и мы пошли пешком. На бульваре Линкольна нас остановил полицейский патруль. Полиция собирала женщин и детей в парке Уилла Роджерса, и мы поехали туда в полицейской машине. Мы немного не успели. Волна накрыла нас, хлынула в открытые окна… Я помню это так ясно, словно все было вчера: холодная грязная вода льется из окна прямо на меня, на няню… К счастью, волна не опрокинула машину, она просто пронеслась над нами, а когда вода схлынула, мы поехали дальше. Тогда мы не знали, что волна задела нас самым краешком. Гораздо хуже был повторный толчок, но к тому времени мы уже находились в безопасности, на холмах. Маму мы больше никогда не видели — должно быть, она утонула… — Патрик сглотнул. — А потом Альберт разыскал меня и отвез в Нью-Йорк к тете Лайзе.

— Тебе хорошо жилось с ней? — спросил Нат. — Я всегда любил твою тетку.

— Да. — Патрик кивнул. — И еще у меня был ты. Благодаря маме я твердо знал, каким ты был и за что боролся.

— Будь оно проклято! — воскликнул Нат в сердцах. — Ведь из-за этого мы все потеряли друг друга — я потерял тебя и Мэри, а вы потеряли меня. Альберт считает, что меня убили из-за информации о Мартине Рэндо, которую я получил незадолго до смерти. Тогда эта информация казалась мне очень, очень важной, но сейчас я не знаю, стоила ли она того, чтобы ради нее отдать жизнь и не видеть, как ты растешь, как взрослеешь.

— Кажется, Мартин Лютер Кинг сказал — человек умирает в тот день, когда начинает умалчивать о том, что важно. Разве ты мог поступить иначе?

— Не знаю. Наверное, нет. — Нат покачал головой. — Так меня воспитал мой отец и твой дед; это он посеял семена, которые принесли такой урожай. Ты, наверное, знаешь, что он открыл в Северной Каролине бесплатную клинику для бедных? Каждый человек, считал он, имеет право хотя бы на элементарную медицинскую помощь. Не удивительно, что нас с Альбертом до глубины души возмущало то, чему мы чуть не ежедневно становились свидетелями. Организации медицинского обеспечения и страховые компании присвоили себе право быть судьями, прокурорами, а иногда и палачами, потому что в большинстве случаев именно от их решения зависело, будет пациент жить или умрет. Их стараниями цены на лекарства подскочили до небес. Хроническими заболеваниями заниматься невыгодно — вот ими никто и не занимался. Многие врачи сколотили себе не одно состояние на этой противоестественной ситуации, но не я. Я считал подобную систему здравоохранения предательством по отношению к американскому народу, и мой долг заключался в том, чтобы бороться против нее! — Вспоминая прошлое, Нат разволновался помимо своей воли, и в его голосе зазвучали страстные нотки.

— Я потратил много сил и времени, чтобы вернуть тебя. Чтобы ты был в безопасности, — повторил Патрик и закрыл лицо руками.

Некоторое время отец и сын молчали, потом Нат спросил:

— Мэри была хорошей матерью?

— Да. Правда, мне всегда хотелось, чтобы она уделяла мне чуть больше времени, но сейчас я понимаю — ей нужно было слишком многое успеть, слишком многое сделать. Она любила меня, но когда она погибла, мне едва исполнилось шесть — что я мог знать тогда? Ведь я едва-едва успел стать мужчиной, — добавил Патрик, и по его бескровным губам скользнула тень улыбки.

— Тебе тоже предстояло сделать слишком много, — сказал Нат, машинально коснувшись щеки старика, который был его сыном. — И мне. Я понимаю, что наверстать упущенное мне уже не по силам, но кое-что я еще могу. У меня, правда, есть еще одно дело, но когда я его закончу, я постараюсь сделать все, чтобы тебя признали невиновным, восстановили в правах и обеспечили медицинской помощью. Я не хочу потерять тебя еще раз!

Невесомая кисть старика легла на руку Ната.

— Спасибо, — проговорил он чуть слышно.

Вернувшись в гостиную, Нат обнаружил, что Фреда нет. После непродолжительных поисков он обнаружил журналиста в ванной, где тот брился.

— Я собираюсь передать тебе копию материалов, касающихся Мартина Рэндо. Но ты должен пообещать, что будешь хранить их как зеницу ока и защищать даже ценой собственной жизни, — сказал Нат самым серьезным тоном. — Я надеюсь, что они станут еще одной громкой сенсацией, новой главой твоей нашумевшей статьи обо мне. Деньги, которые ты заработаешь, я намерен потратить на лечение своего сына. Сегодня же ты отвезешь его к специалисту-онкологу, пусть Альберт тебе поможет. Что касается денег за прием — заставь свой журнал раскошелиться. И достань для Патрика документы на другое имя. Как ты это сделаешь, меня не интересует, для меня главное, чтобы это было сделано, иначе, когда я вернусь, я сверну тебе шею.

— А куда ты собираешься?

— В Саванну.

— В Саванну? Как ты рассчитываешь туда попасть? Пойдешь пешком?

— Я поеду на поезде.

— Кто тебя пустит в поезд? Тебя арестуют, еще когда ты будешь покупать билет!

— Меня — может быть, но знаменитый журналист Фред Арлин может беспрепятственно разъезжать по всей стране.

80

Адрес Мартина Рэндо Нат нашел без труда. Это оказалось совсем просто — пожалуй, с тех пор как его оживили, ни одну другую задачу Нат не решал с такой легкостью. С документами тоже не возникло никаких затруднений — справки о здоровье и сертификат о прививках, которые он забрал у Фреда, были в полном порядке. А после того как Нат подстригся, поднял воротник и надвинул капюшон защитного костюма на самые глаза, он даже стал похож на Фреда. Во всяком случае, в толпе на любой станции или вокзале он мог сойти за кого угодно.

Нат сел в экспресс до Саванны и, устроившись у окна, негромко рассмеялся при мысли, что Мартин Рэндо, его старый противник и соперник, поселился в столь мрачном месте. Да, он был еще жив, но жил в городе, который напоминал о смерти сильнее, чем любой другой город, где Нату доводилось бывать.

На вокзале в Саванне Нат взял такси и отправился прямиком в поместье Рэндо. Он не собирался под покровом тьмы перелезать через стены или продираться сквозь заросли колючих кустарников — так он сразу бы угодил в руки охранников, которых в поместье наверняка хватало. Его план был гораздо проще. Он подойдет прямо к главному входу, назовет себя и потребует, чтобы его впустили. Почему-то Нату казалось, что, действуя столь открыто и храбро, он гарантирует себе как минимум несколько минут разговора лицом к лицу. Ну а что сказать Рэндо, он решит на месте.

Как он и ожидал, ведущие на территорию поместья ворота хорошо охранялись. Не успел Нат выбраться из электротакси, как его тут же окружили несколько дюжих парней в форме частного охранного агентства.

— Вам назначено? — спросил один, когда Нат представился.

— Нет, но я уверен, что Мартин Рэндо непременно захочет увидеть своего старого знакомого.

Не прибавив больше ни слова, охранники отвели его за ворота и втолкнули в стоявший там фургон. Все дальнейшее Нат воспринимал словно в замедленной съемке. Медленно раскачивались бороды испанского мха, свисавшие с ветвей деревьев вдоль подъездной аллеи, медленно перепархивали с вершины на вершину вспугнутые фургоном вороны. Наконец машина обогнула аккуратно подстриженные кусты рододендронов, и среди почерневшей листвы впереди засверкал мрамором старинный особняк XIX века в плантаторском стиле. Массивное, приземистое, тяжеловесное, это здание выглядело как самый настоящий символ эксплуатации чужого труда, и неважно, что вместо негров, собиравших хлопок на полях, «Икор корпорейшн» эксплуатировала ничего не подозревавших больных, сбывая им краденое лекарство. Даже вид у особняка был какой-то угрюмый — должно быть, подобное впечатление создавали высокие узкие окна, прятавшиеся в полутьме между массивными дорическими колоннами, делавшими здание похожим на огромную родовую усыпальницу. Мавзолей — вот какое слово подходило ему больше всего.

— Тебе повезло, что ты не подох… — прошипел один из охранников, когда они чуть не волоком тащили Ната к дому.

— Ты серьезно так считаешь? — переспросил Нат и, споткнувшись, едва не упал. Впрочем, он тут же подумал, что охранник прав. Он был жив, и в последнее время ему действительно везло.

Потом его втолкнули в парадную дверь, и Нат оказался в просторной прихожей, которая, впрочем, больше напоминала музей. Вдоль стен стояла специально подсвеченная антикварная мебель, но не было ни цветов, ни ковриков, ни светильников, которые могли бы придать огромному помещению хоть каплю уюта.

Охранник подтолкнул Ната к неприметной двери в стене, за которой помещалась душевая, выглядевшая стерильной, точно операционная палата в больнице.

— Каждый, кто хочет видеть мистера Рэндо, должен тщательно вымыться и переодеться. Костюмы вон там, в шкафчике.

Нат подчинился. После того как он вымылся и надел новый защитный комбинезон, его провели в прекрасно обставленную приемную, от которой в глубь дома уходила длинная анфилада комнат. На стенах приемной висели подлинники великих французских импрессионистов — Моне, Писсарро, Ван Гога. Чтобы отвлечься и успокоить нервы, Нат разглядывал их и пытался прикинуть, сколько все это может стоить, но мысленно все время возвращался к предстоящему разговору и пытался вспомнить, когда в последний раз виделся с Рэндо. Кажется, это было в Нью-Йорке, на встрече выпускников. Кто еще был на том мальчишнике?.. Грег, Карл, Каспер, Джек, Джордж, Гай, еще кто-то… Рэндо, как всегда, держался в тени; через силу улыбаясь, он старался придать лицу надменное выражение, скрывая за этой маской ненависть и презрение к тем, кто умел держаться непринужденно и по-светски естественно. Мартин всегда считал себя самым умным из всей компании, и действительно он был отнюдь не глуп. Это признавали все, однако вовсе не ум или способности были доминирующими чертами его характера. В Мартине чувствовалась какая-то ущербность, о которой никогда не говорилось открыто, но которая отталкивала от него большинство однокурсников. Кроме того, он стремился к власти и почти не скрывал этого. И это путало Ната едва ли не больше всего.

Не любил Нат оказываться в обществе Мартина еще и потому, что тогда он сам начинал вести себя вызывающе и грубо. И хотя с его стороны такое поведение было всего лишь защитной реакцией на безудержный апломб и эгоизм Мартина, Нату это очень не нравилось. Чаще всего в подобных случаях он начинал во всеуслышание хвастаться своими любовными победами, пытаясь поставить Мартина на место. От рассказов о его сексуальных похождениях Мартина действительно коробило, однако и удержаться от расспросов он был не в силах. Сам Мартин Рэндо ничем подобным похвалиться не мог: он был так мал ростом и неказист, что в большинстве случаев женщины его просто не замечали. Да, женщины всегда были его самым уязвимым местом.

Эти воспоминания невольно разбудили в нем бурные эмоции, которые так важны для молодого, здорового тела — вроде того, каким он обладал теперь, — и которые оно стремится воплотить в дела. С тех пор как погиб Кит, тело впервые дало о себе знать, и Нат чувствовал, что оно стремится бить, ломать, крушить, опрокидывать столы и рвать в клочья занавески. И ему стоило немалых усилий держать тело в узде. Вместе с тем Нату было приятно сознавать, что у него есть могучий союзник, которого он в любой момент может призвать на помощь.

Внезапно Нат заметил невысокого человечка, который шел к нему через анфиладу просторных комнат и залов, где когда-то играли самые настоящие оркестры. Еще не видя его лица, он сразу понял, что это Мартин. Рэндо-старший держался очень прямо, а его походка была энергичной и пружинистой, и только легкая сутулость выдавала немалый возраст. Пока Нат смотрел, из дверей сбоку вышел кто-то из слуг или подчиненных. Он заговорил с боссом, и тот ненадолго остановился. Обменявшись со слугой несколькими фразами, Мартин картинно — покровительственно и немного по-барски — потрепал его по плечу и двинулся дальше.

Наконец он подошел к Нату почти вплотную и остановился. Мартин Рэндо был чуть старше Нойеса — ему стукнуло сто семь, и Нат с любопытством его разглядывал. Бесформенный нос, темно-красные, нечетко очерченные губы, синеватые звездочки лопнувших сосудов на щеках… Только в светло-зеленых глазах по-прежнему горел недобрый огонек, который Нат мгновенно узнал. Еще когда они жили в общежитии, Нат часто ловил на себе взгляд этих глаз, которые смотрели на него чуть дольше и пристальнее, чем следовало. «Как тебе это удается — быть таким?» — спросил его однажды Мартин, и Нат почувствовал, что кроме обычного благоговения новичка перед старшекурсником в этом вопросе были зависть и скрытая злоба.

— Ты помнишь, когда мы встречались в последний раз? — спросил Мартин вместо приветствия. Он словно подслушал его мысли, и Нат не сдержал легкой дрожи. Голос у Мартина был высокий, чуть хрипловатый и звучал нетерпеливо, сдавленно.

— В девяносто восьмом, в Нью-Йорке, на встрече выпускников, — тотчас ответил Нат.

— Точно. Хотел бы я знать, кто выбрал для вечеринки этот кошмарный бар?

— Карл. По-моему, это был он.

— Насколько мне известно, это единственный вечер, который я провел в обществе стриптизерш… — В его интонации была какая-то недоговоренность, и Нат промолчал, ожидая, что Мартин что-нибудь добавит.

— Эти шлюхи нарочно выставляли себя напоказ, а вы и уши развесили!

Знакомая песня, подумал Нат. Мартин всегда хватался за добродетель и моральные ценности, когда ему нужно было продемонстрировать свое превосходство над Натом и его друзьями и оправдать собственные скромные успехи на любовном поприще. Столько лет прошло, а уязвленное самолюбие все еще не давало ему покоя!

— Времена меняются…

— Нет! — с горечью перебил Мартин. — Просто люди становятся старше, а их желания, словно тени, становятся все длиннее, по мере того как жизнь клонится к закату.

Слушая эту неожиданную сентенцию, Нат случайно уронил взгляд на руки Мартина. Маленькие, иссохшие, почти прозрачные. Волосы тоже странные, влажные, спутанные, словно мох на болоте, и тускло-рыжие, как и у сына. Нат даже подумал, что это парик, но потом решил, что на исходе XXI столетия парики наверняка уже вышли из употребления.

Потом он вспомнил, как однажды разглядывал фотографии старейших людей планеты. Тогда он был буквально зачарован столь внушительным возрастом, и ему не казались уродливыми ни печеночные бляшки величиной с блюдце, ни старческие бородавки, ни красновато-бурые пигментные пятна, из-за которых кожа этих стариков походила на хрупкий древний папирус с записанной на нем летописью. Впоследствии у него самого было несколько пациентов, перешагнувших столетний рубеж, и Нат нередко навещал их просто так, по собственному почину. У них были исхудавшие, неспособные ходить ноги и скрюченные, словно птичьи когти, пальцы, да и сами они напоминали каких-то доисторических ящеров, и только в глазах горели яркие огоньки несломленного, живого духа. Сейчас Нат невольно сравнивал их с Мартином Рэндо, у которого в его сто семь была пружинистая походка сорокалетнего мужчины, восстановленные по последней методике суставы и отличные мускулы и который тем не менее производил впечатление основательно разложившегося трупа. Нату даже почудилось, что он чувствует исходящий от Мартина сладковатый трупный запах, хотя, скорее всего, это просто игра воображения. Было что-то абсурдное и глубоко противоестественное в том, что плоть, которая давно должна умереть, продолжала жить.

Да, подумал Нат, похоже, старость давно сделалась для Мартина пугалом — предметом и причиной навязчивых страхов. Он пытался обмануть ее, но вместо этого обрек себя на жизнь, в которой каждый день превратился в сражение со смертью, с неумолимым и неизбежным приближением конца. В своем стремлении одержать победу в этой гонке Мартин пускался на все новые уловки и в конце концов сам загнал себя в ловушку. Он избежал могилы, но и живым тоже не был. Вместо того чтобы жить или умереть, Мартин Рэндо остановился в преддверии ада и теперь отчаянно цеплялся за это призрачное существование, каждый день которого был отнят им у других — у тех, кого он погубил на пути к своей заветной цели.

Пока Нат размышлял, Мартин опустился в массивное позолоченное кресло, похожее на трон, отчего его тщедушная фигурка стала казаться еще меньше.

— Поговори со мной, Нат! — требовательно сказал он. — Мы с тобой встретились поколение спустя, и нам есть о чем поговорить. Ты, Нат, выдающееся и самое значительное достижение ученых «Икора», а я — глубокий старик, жизнь которого висит на волоске. Но я — гений, а ты мое создание. Ты тварь, а я — творец. — Он рассмеялся, жутко и с вызовом. — Ты хотел повидать меня. Так что же тебе нужно?

— Я хочу знать — это ты устроил так, чтобы меня убили?

— Да, я. Тебя застрелили, кажется, — сказал Мартин небрежно.

— Но убийца работал на тебя.

— Разве? — Мартин заговорил таким тоном, словно ему было невыразимо скучно, а обсуждаемая проблема имела значение столь ничтожное, что о ней и упоминать-то не стоило. Это его безразличие — то ли притворное, то ли подлинное — делало его похожим на какого-то хитрого мелкого зверька, который роется в помойке в поисках лакомых объедков, не замечая — и не желая замечать — ничего вокруг.

— Когда меня застрелили, у меня в руках были доказательства твоих контактов с доктором Вассерстромом. Я абсолютно уверен, что застреливший меня подросток действовал по твоему наущению.

Деликатно прикрывая рот ладонью, Мартин зевнул и показал Нату на небольшой диванчик напротив. Когда Нат сел, расстояние между ним и его врагом сократилось до каких-нибудь шести футов и он снова почувствовал пробуждающуюся мощь тела. Ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы взять себя в руки и усмирить рвущуюся на свободу ярость тренированных мышц.

— Ты, наверное, обратил внимание на мой дом, — сказал Мартин. — Тебе я могу признаться, что эта подделка — точная копия особняка, который стоял здесь до 2045 года, когда ураган Хильда стер его с лица земли. Я восстановил его, использовав, разумеется, самые современные материалы. Стены особняка отлиты из армированного смолобетона, поэтому внутренние помещения полностью герметичны, и наружный воздух сюда не проникает. Должен сказать, что создавать подделки вообще намного проще. Да и служат они дольше, чем оригиналы. За свою долгую жизнь я много раз в этом убеждался.

— Вот как? — Нат с иронией приподнял брови.

Мартин Рэндо усмехнулся:

— Ну и что ты хочешь от меня услышать? Чтобы я признался? Какое значение все это имеет теперь?

— Это, наверное, довольно странно… — проговорил задумчиво Нат.

— Что именно?

— Жить вне этики и вне морали.

— Что-то ты не слишком часто вспоминал о морали, когда мы были в Гарварде.

— О чем ты, Мартин?

— О женщинах, разумеется. О всех тех женщинах, которым ты разбил сердце, а потом бросил. И насколько мне помнится, совесть тебя не очень мучила.

— Господи, Мартин! — воскликнул Нат. — Ведь мы же были совсем юными!

— Все правильно. Ты был молодым, красивым и крутил любовь с несколькими девушками сразу. Потом ты нарезвился и нашел свою единственную… Как все просто, Нат, а?! Кстати, как ее звали?

— Мне кажется, ты знаешь, как ее звали.

Мартин некоторое время смотрел в пространство над головой Ната, потом покачал головой:

— Я многое забываю, Нат. Особенно в последнее время.

— Ну а у тебя самого кто-нибудь был? Или ты тоже не помнишь? — спросил Нат, прекрасно зная, что Мартин не имеет ни малейшего понятия о настоящей любви.

Устремив взгляд в окно, Мартин Рэндо рассеянно крутил какую-то ниточку на подлокотнике своего раззолоченного кресла-трона.

— У меня было четыре женщины.

— Я имею в виду — нашел ли ты свою grand amour?

— И много других amours тоже. — Мартин обвел взглядом комнату.

— Когда мы учились в колледже, ты мог делать все, что тебе захочется, — сказал Нат. — Как и каждый из нас.

— Я и делал то, что хотел, — сухо возразил Мартин.

— Но в твоем характере был один существенный изъян, — заметил Нат. — Ты не выносил чужого счастья и всегда искал способ его омрачить. Откуда это у тебя, хотел бы я знать?

— Мне кажется, в сложившейся ситуации уместнее было бы поговорить о тебе, Нат. И коли речь зашла о морали, я хотел бы знать: какая особенность твоего характера внушила тебе уверенность, будто ты вправе вмешиваться, а точнее — мешать своим друзьям делать карьеру так, как они считают нужным? Твоя наглость и самонадеянность поражают меня до сих пор! С чего ты взял, будто твои жалкие принципы и твой высосанный из пальца идеализм могут оказаться важнее живого человека — меня?!

— Это не идеализм, Мартин, — ответил Нат, которому удалось сохранить видимость спокойствия лишь невероятным усилием воли. — Ты убил Вассерстрома и украл его открытие. Из-за тебя лекарство от рака появилось на рынке намного позже, чем могло бы. На сколько лет, Мартин? И сколько людей умерло за это время — людей, которые могли бы остаться в живых?

— И снова ты передергиваешь, Нат. Никакого открытия я не крал. Мы все работали над одним и тем же, просто Вассерстрому посчастливилось опередить меня на полшага. В науке это случается сплошь и рядом. И кстати, я его не убивал. Его никто не убивал. Он покончил с собой.

Нат понял, что рассчитывать на признание бесполезно, и решил сменить тему:

— Ладно, оставим это. Расскажи лучше, что случилось со мной после того, как погибла Мэри.

— Криотехника оказалась нерентабельной, и все научные центры, которые занимались соответствующими технологиями, обанкротились. Я воспользовался ситуацией, чтобы скупить все замороженные трупы, какие находились тогда на территории Соединенных Штатов. Для меня это было своего рода хобби. Примерно в середине тридцатых я приобрел и твою голову. Точную дату я не помню — помню только, что тебя и еще несколько, гм-м… образцов случайно обнаружили в каком-то наскоро переделанном под криохранилище гараже под Сан-Франциско. Один из лаборантов решил сохранить вас, после того как Пасаденский институт вылетел в трубу. Можешь себе представить, что я почувствовал, когда узнал, кто попал мне в руки? В любой момент я мог повернуть кран и покончить с тобой, Нат. Не скрою, я не раз об этом думал, но сдержался, хотя и знал, что ты меня терпеть не можешь. Я и сам тебя ненавидел, но, несмотря на это, заботился о твоей, гм-м… сохранности и даже установил за твоей головой постоянный приборный контроль, хотя это и стоило мне больших денег. Я даже сделал тебя главным экспонатом в одном из моих институтов!

— Почему же ты не покончил со мной?

— Сам не понимаю. Я просто не мог. Не мог допустить, чтобы тебя не стало. Ты был как будто частью меня. Частью моего прошлого, если точнее. Видно, так уж я устроен — мне трудно расстаться с теми, кто мне небезразличен. — Мартин улыбнулся самой очаровательной улыбкой, на какую был способен, и Нат спросил себя: «Неужели он и в самом деле думает, что я ему поверю?»

— В нашей коллекции ты был лучшим экземпляром. Твоя Мэри…

— Ага, значит, ты помнишь, как ее звали!

— Значит, помню… Так вот, Мэри держала тебя в жидком гелии. Это намного лучше жидкого азота, который, строго говоря, не является полностью инертным газом. Гелий же хорош тем, что в нем разложение практически останавливается. Нанотехнологии постоянно совершенствовались, и недалеко было то время, когда они начали бы окупаться. А моя корпорация владела уже таким количеством патентов и разработала столько методик использования микроскопических машин, что легко могла стать монополистом в этой области даже в мировом масштабе. Криотехнологии я считал нашим заделом на более отдаленную перспективу, но ты — да и остальные тоже — обходился нам очень недешево. Тогда-то мне и пришла в голову эта идея — выставить тебя на всеобщее обозрение, чтобы ты отрабатывал хотя бы часть своего содержания. Я сделал из тебя знаменитость, и надо сказать, что одно время ты пользовался просто бешеной популярностью. Все эти придурки были просто счастливы выложить денежки, чтобы посмотреть «Голову». Мне и самому нравилось смотреть на тебя. Как же — ведь в стеклянной банке в музее был не кто-нибудь неизвестный, а мой бывший сосед по общежитию. Человек, который меня предал. Я ведь знаю, что ты собирался предать меня, Нат. Это желание появилось у тебя чуть не со дня нашего знакомства. Тебе не давала покоя мысль, что я создан для великих дел, и ты решил во что бы то ни стало помешать мне.

Нат промолчал. Он хотел, чтобы старик выговорился.

— К этому времени Мэри уже давно умерла и некому было протестовать, бороться за твое доброе имя, если не считать твоего сына. Было время, когда он довольно сильно нас беспокоил, но мы сумели решить и эту проблему.

— Как я понимаю, к тому, что Патрика лишили гражданских прав, ты тоже приложил руку, — заметил Нат, не скрывая своего отвращения.

Мартин наклонился вперед и оскалил неестественной белизны зубы:

— На протяжении многих, многих лет я был единственным, кто верил в возможность физического бессмертия. Слышишь ты — единственным! Все вокруг считали меня непрактичным идиотом, но вот они мы — ты и я, сидим рядом и разговариваем, как старинные приятели. В начале моей работы я тоже не раз оказывался в тупике и готов был опустить руки, но знаешь, что я тогда делал? Я шел в музей, смотрел на тебя, и это зрелище давало мне силы бороться дальше…

С каждой минутой Мартин все глубже погружался в свой собственный, искаженный и перевернутый мир. Его речь сделалась сбивчивой, невнятной, глаза блуждали, разум произвольно перепрыгивал от одного предмета к другому, и Нат понял, что перед ним — классический психопат, который стремится уклониться, спрятаться от правды, какую бы форму она ни принимала.

— Мне до сих пор странно, — продолжал тем временем Мартин, — что я не испытывал к тебе никакой ненависти. Только жалость. И я был рад этому, Нат! Рад, потому что это было совершенно искреннее чувство, а я уже давно не мог позволить себе быть искренним по отношению к кому бы то ни было. Ты стал моим эмоциональным барометром. Ты один помогал мне успокоиться или почувствовать спортивную злость, азарт.

— Почему ты не приехал ко мне, когда я был в Фениксе?

— Я уже давно не путешествую. Это одна из немногих вещей, которая мне недоступна, и не потому, что я не могу ездить, а потому, что слишком велика опасность инфекции. Осторожность никогда не бывает лишней, знаешь ли, так что теперь я веду тихую, размеренную жизнь.

Слушая эти слова, которые, словно яд, выплевывал Мартин, Нат с новой остротой ощутил боль своей потери. Он утратил прежнего себя, лишился жены, сына. Этот человек играл их жизнями, словно бумажками, и в конце концов отнял у него все.

— Я разоблачу тебя, Мартин, — сказал Нат твердо. — На этот раз я все сделаю правильно и уничтожу тебя, как ты уничтожил меня и мою семью.

Мартин Рэндо визгливо рассмеялся:

— Ты действительно думаешь, что твои разоблачения кому-то интересны? Мне слали проклятья целые страны и целые народы, но я это пережил. Что мне твои утверждения, будто бы я могу иметь отношение к убийству, которое произошло шестьдесят с лишним лет назад?! — Откинувшись назад, он самодовольно ухмыльнулся, потом сложил руки на коленях — Итак, что же тебе все-таки нужно от меня, Нат?

— Я хочу, чтобы ты пошел на телевидение и сам во всем признался.

Мартин снова рассмеялся:

— Ты ведешь себя как школьник, Нат. Как бойскаут. И сам создаешь себе лишние трудности. Даже если я сделаю как ты говоришь, это ничего не изменит. Людям наплевать.

— Кроме доктора Вассерстрома ты убил десятки тысяч людей и сотням тысяч причинил ненужные страдания — и все из-за того, что тебе хотелось быть первым, а не вторым.

— Может быть, ты и прав. Я этого не исключаю. Ну и что с того? Кто поверит тебе и твоим красивым фразам?

— Не только фразам. У меня есть доказательства.

— Скажите пожалуйста! — Мартин Рэндо сделал вид, что очень напуган. — И какие же это доказательства? Мои фотографии, сделанные случайным свидетелем в момент, когда я подкрадывался к потерпевшему с ножом? Или револьвер, из которого я его застрелил и на рукоятке которого сохранились отпечатки моих пальцев? Нет, нет и нет! Это просто несколько древних бумажек — распечатки электронных посланий, которые направил покойному мой не слишком умный, психически неуравновешенный секретарь. Вот что, Нат, хватит тебе выставлять себя на посмешище, слушай лучше меня и слушай как следует, потому что я намерен сделать тебе большое одолжение. Этот мир не для тебя. Твое время прошло; оно закончилось много лет назад, а теперь… Словом, теперь — это теперь. У «Икора» большие возможности, и мы использовали их на всю катушку. Мы сделали все, чтобы убедить общество, что ты опасен, и внедрить в умы неприятие самого факта твоего существования. Кстати, в Федеральное агентство сообщил о тебе тоже я…

— Зачем? — совершенно искренне удивился Нат. Он никак не мог постичь уродливую, извращенную логику этого человека, который жил на свете так долго, что насквозь пропитался собственным трупным ядом. В самом деле, зачем Мартину Рэндо содействовать закрытию филиала собственной корпорации?

— По всем расчетам ты должен был умереть, но ты выжил. А когда ты пришел в сознание, я… я почти занервничал. Ты был единственной ниточкой, которую я не успел своевременно обрубить, и вот теперь та же ниточка снова протянулась ко мне из прошлого. Вот человек, сказал я себе, который многое знает и который меня ненавидит. От такого человека нужно поскорее избавиться, а разве есть способ лучше, чем отправить его в карантин ФАББ? Мои люди подкупили одного из санитаров. Стойло поместить тебя не в то отделение, и через пару дней с тобой было бы покончено навсегда. Но ты сбежал, и я решил быть терпеливым. Я знал, что рано или поздно ты придешь ко мне, и вот ты здесь…

— Я, наверное, не единственный, кто желает твоей смерти, — холодно заметил Нат.

— О, я в этом уверен. Люди склонны завидовать чужим успехам.

— Дело не в… — начал Нат, но Мартин перебил его.

— Мне сказали, — начал он величественно, — что вскоре после твоего… пробуждения ты пытался покончить с собой. Представь себе, что я — король, могущественный владыка, который может удовлетворить это твое желание. Нет, я действительно могу устроить это для тебя. Как я уже говорил, наш проект имел колоссальный успех, так что я чувствую себя обязанным как-то отблагодарить тебя за участие. Не беспокойся: у нас теперь разрешена эвтаназия, так что все кончится просто и без мучений. Я могу устроить так, что ты даже получишь удовольствие. Мы включим спокойную музыку, покажем тебе фильм — в общем, сделаем все, как ты захочешь. Ты уснешь и ничего не почувствуешь — разве это не прекрасно?!

И когда он сказал это, Нат с особенной остротой почувствовал, как ему хочется жить — шагать, преодолевая сопротивление ветра, чувствовать на щеках хлесткие удары снега и дождя, нырять вниз головой в ледяную воду, погружаться в сладостную дремоту после близости с женщиной. Он хотел жить, а не существовать, — жить настоящей, полнокровной жизнью, чтобы бороться и побеждать, падать и вставать, плакать и радоваться.

А главное — ему хотелось пережить это сидевшее перед ним существо, которое только казалось живым, хотя на самом деле оно умерло так давно, что даже успело сгнить.

И, не успев как следует подумать о возможных последствиях, Нат бросился на врага. Его левая рука крепко сжала горло Мартина, а правая — в полном согласии со своей сестрой — сжалась в кулак и обрушилась ему на голову.

Глаза Мартина едва не вылезли из орбит не то от удивления, не то от недостатка воздуха.

— Я-я… Она… она у меня… — прохрипел старик, делая слабые попытки оттолкнуть Ната.

Откуда-то издалека донесся быстрый топот и стук распахнутой двери, но Нат не обратил на эти звуки никакого внимания.

— Кто?! — проревел Нат, слегка ослабив хватку.

— Твоя Мэри… у меня.

Нат выпустил морщинистую шею Мартина.

— Но она погибла во время землетрясения.

— Все дороги ведут к Мэри, — прохрипел Мартин. — Абсолютно все…

Что-то уткнулось Нату в спину, и он ощутил сильный электрический разряд, пронизавший его позвоночный столб от лопаток до крестца. Потом что-то кольнуло его в бедро, и Нат, опустив глаза, увидел торчащий из ноги шприц с лекарством, выпущенный из специального ружья. В следующий миг комната качнулась у него перед глазами, и Нат повалился на пол. Сведенные судорогой мышцы больше не повиновались ему, а грудь сдавило так, что казалось, сердце вот-вот остановится.

Один из подоспевших на помощь Мартину охранников помог своему боссу вернуться на кресло-трон.

— Вы в порядке, сэр? — озабоченно спросил он.

— Со мной-то все в порядке, а вот с вами… Где вы были, черт вас возьми? Почему не остановили его сразу?

— Мне очень жаль, сэр, мистер Рэндо…

— Да-да, я позабочусь, чтобы вы очень пожалели о своей оплошности! — взвизгнул Рэндо и ударил охранника по лицу. Удар был совсем слабым, но громила-охранник съежился, словно собака, на которую хозяин повысил голос.

— Что… ты говорил о… о Мэри? — прохрипел Нат, которого крепко держали два других охранника. Он по-прежнему не мог шевелиться, и даже язык повиновался ему с трудом.

Рэндо откашлялся и снова потер шею:

— Когда ты погиб, твоя Мэри будто сошла с ума. Везде и всюду, где только могла, эта сучка выступала с проповедями о реформе здравоохранения, которая погубила бы всю медицинскую промышленность — и меня заодно. Очевидно, она тоже нашла бумаги, о которых ты упоминал, потому что, сталкиваясь со мной, Мэри не раз намекала, будто ей известны обстоятельства смерти Вассерстрома. Конечно, она пыталась убедить власти пересмотреть дело. На паре публичных лекций она прямо указала на меня как на человека, организовавшего и твое убийство. Твоя Мэри вообще очень любила выступать перед публикой — очевидно, ей казалось, что так мне будет труднее до нее добраться. Увы, она добилась прямо противоположного эффекта. Большинство из тех, кто слушал ее, решили, что вдова окончательно спятила от горя, но кое-кто ей все-таки верил, и мне это не нравилось. Одинокую женщину довольно легко скомпрометировать, и мы внимательно следили за ней, выжидая подходящего случая. Я уже был готов сдаться, когда вмешалось Провидение. Это цунами послал мне сам Господь! Мои люди наткнулись на Мэри за считаные минуты до того, как волна достигла побережья.

— Вы убили ее? — спросил Нат, стараясь дышать как можно спокойнее, потому что боль в груди все еще была непереносимой.

Мартин презрительно улыбнулся, но ничего не сказал.

— Где она?! — Нат почувствовал такое отчаяние, что у него едва не опустились руки.

— Тут, в подвале, — сказал Мартин Рэндо почти игриво. — Они все здесь. Все мои враги и некоторые другие… — Он повернулся к охраннику и подмигнул: — Покажите-ка этому придурку мою кунсткамеру.

— Вы уверены, мистер Рэндо? — уточнил охранник. Очевидно, приказ босса чем-то его смутил.

— Выполнять! — рявкнул Рэндо.

Охранники подхватили Ната под локти и чуть не волоком потащили вниз. Рэндо, не желая, как видно, упустить ни секунды своего торжества, заковылял следом. Они спустились по лестнице, прошли по длинному голому каменному коридору и преодолели еще один лестничный пролет. Внизу, на площадке, Нат увидел раздвижные стеклянные двери и почувствовал, как затрепетало сердце, которое и без того работало с перебоями после сильнейшего электрического разряда. Рэндо нажал какую-то кнопку, и двери бесшумно раздвинулись.

— Прошу! — старик издевательски поклонился.

Нат даже не сразу понял, где он и что перед ним. Подвал под особняком Рэндо был выложен кирпичом и представлял собой ряд комнат, соединенных кирпичными же арками. Дальний конец подвала тонул в густой темноте, и что находится там, Нату не было видно, зато он хорошо разглядел стоящие у стен высокие контейнеры с прозрачными передними панелями, напоминавшие лабораторный Дьюар, в котором когда-то хранилась его голова. В контейнерах он увидел тела. Здесь их были десятки, может быть, сотни. В контейнерах поменьше плавали в жидком гелии отрезанные от тел головы.

— Я же говорил тебе — мне бывает нелегко расстаться с человеком, который мне чем-то понравился, — сказал Рэндо и, подойдя к одному из ближайших контейнеров, с одобрением оглядел стройное женское тело, стыдливо прикрытое какой-то тряпицей. — Это Лек — первая жена моего сына. Она покончила с собой здесь, на территории поместья, лет пятьдесят тому назад.

Должно быть, подумал Нат, этой Лек несладко жилось с семейкой Рэндо, раз она решилась наложить на себя руки.

— История твоей семьи меня не интересует, — прервал он старика. Меньше всего Нату хотелось выслушивать грязные откровения Мартина. — Просто покажи, где находится Мэри.

— Это в зале номер 4; кажется, с правой стороны.

Нат, успевший отчасти прийти в себя, вырвался из рук охранников и бросился вперед, пристально вглядываясь в стеклянные ящики. Лица людей мелькали перед ним, серые, искаженные, и Нат даже не был уверен, сумеет ли он узнать свою жену. А потом он увидел ее… Мэри как будто спала, только ее приоткрытые губы были слегка синеватыми. Остановившись как вкопанный, Нат жадно разглядывал ее лицо и тело, выискивая только ей присущие особенности и недостатки, которые парадоксальным образом делали ее такой совершенной и такой желанной. Вот тонкий, как паутинка, шрамик на щеке, вот драгоценная родинка на шее и резко выступающие ключицы… В этих небольших изъянах воплотились для него все очарование, вся ее сила и отвага. Как и ее душа, они принадлежали только Мэри, и Нат знал, что повторить ее невозможно. Это не под силу ни Гарту, ни самому Богу. Мэри была только одна, и другой не будет.

Подавшись вперед, Нат прижался лбом к ее лбу, так что их разделяло только холодное толстое стекло. Он слышал шаги охранников, которые снова окружили его, но никак не отреагировал. Сейчас это было неважно. Он и Мэри были только вдвоем — одни среди врагов.

— А вот и твой кореш, — сказал за его спиной Мартин Рэндо. — Парень, который был столь любезен, что согласился стать твоим донором.

Нату не хотелось расставаться с Мэри, но он чувствовал, что должен увидеть лицо Дуэйна. Он действительно оказался очень похож на брата. Как и у Кита, у него было красивое, правильное лицо с тонким носом и полным, чувственным ртом с опущенными вниз уголками. Как и у Кита, в чертах его читались упорство и дремлющая сила. Сейчас лицо Дуэйна казалось спокойным, почти безмятежным, но Нат без труда разглядел на нем печать страдания и озлобленности. Интересно, подумалось ему, почему молчит тело? Если только клеточная память существует (а в том, что она существует, у Ната больше сомнений не было), оно непременно должно как-то отозваться на увиденное, но тело как будто затаилось. Во всяком случае, оно никак себя не проявляло.

Потом Нат заметил в соседнем контейнере знакомый профиль. Монти… Его глаза были полуоткрыты, на губах застыла хорошо знакомая Нату ласковая полуулыбка. При жизни она не сходила с его лица, и умерев, Монти не расстался с ней. Ах, Монти, Монти, видно, даже деньги журналиста не спасли тебя от палачей «Икора». Как говорил Гарт, у корпорации большие возможности.

— Превосходный экземпляр, Нат, ты не находишь? И совсем свежий… Мы немного изменим гены этого молодого человека, чтобы использовать его в качестве донора для моего сына. Он ведь был одним из тех, кто ухаживал за тобой, не так ли? — Голос Мартина звучал так небрежно, словно они с Натом вели непринужденную светскую беседу.

Несмотря на ужас, который он испытывал, Нат вспомнил серию фотографий из Музея холокоста в Вашингтоне. На них было заснято хладнокровное убийство множества цыган во время странных «медицинских» экспериментов. Фотографии дышали самым настоящим безумием, которое было выше понимания Ната. Примерно то же самое он чувствовал и сейчас. Логика здесь бессильна. Здравый смысл — бессилен.

— Я хочу жить, — тихо сказал Нат.

— Я вижу, мы хорошо справились со своей работой, — заметил Мартин с ноткой насмешливого удовлетворения в голосе. — Ты восстановился полностью, снова стал полноценным человеком, но… Людям свойственен инстинкт самосохранения, который спасает их от многих неприятностей. Но ты явился сюда… Сам… Зачем ты это сделал, Нат? — Теперь в глазах старика зажегся огонек искреннего любопытства. — Ведь ты мог бы прожить дольше, если бы спрятался понадежнее.

— Мне казалось — я смогу что-то сделать…

Мартин окинул его взглядом, в котором читалось недоумение и непонимание, повернулся и зашагал к выходу из подвала.

— Знаешь, в чем разница между тобой и мной?! — крикнул ему вслед Нат.

Мартин остановился:

— В чем?

— В том, что я был мертв, а ты — нет. Я хочу жить, но я не боюсь смерти, а ты боишься жить и боишься умереть. И твой конец очень, очень близок. Ты чувствуешь это, Мартин?

Рэндо молча покачал головой и пошел к дверям. Охранники снова бросились на Ната, но он и не думал сопротивляться.

— Делайте что хотите, — сказал он им. — Я ничего не стану предпринимать.

Его оттащили в самый дальний конец подвала, где стояла алюминиевая больничная каталка с привязными ремнями. Должно быть, мозг Ната все-таки подал какой-то сигнал телу, потому что, когда охранники хотели привязать его к каталке, могучие мускулы Дуэйна напряглись в последнем отчаянном усилии. Но охранников было не меньше десятка, и все они были исполнены решимости довести вторую казнь Дуэйна Уильямса до конца. У тела, как бы отчаянно оно ни сопротивлялось, не оставалось ни полшанса.

— Вам действительно так приятно прислуживать этому полуразложившемуся трупу? — спросил Нат у охранников, надеясь разбудить в них хоть что-то человеческое, но никто ему не ответил.

— В таком случае вы рабы, и вы ничем не лучше тех, кто выстроил этот особняк для белого плантатора, — сказал Нат и снова не дождался никакой реакции. Охранники как ни в чем не бывало продолжали делать свое дело.

— Этот паук украл у вас право на нормальную жизнь, — продолжал Нат. — Мало того, что он высасывает из вас все соки; он еще и тормозит развитие медицины, чтобы удовлетворить собственные безумные желания. У Рэндо нет никакого права на подобную власть. Его место даже не в тюрьме, а в сумасшедшем доме. Какая вам польза от того, что вы сейчас меня убьете и поместите в этот его кошмарный музей? Да никакой! Подумайте лучше, что вы скажете вашим внукам, если, конечно, они у вас будут. Они проклянут вас, когда узнают, что вы прислуживали маньяку, вообразившему, будто он вправе убивать кого пожелает!

Пока Нат выкрикивал эти яростные, злые слова, его тело продолжало собственную борьбу. Туго натянутый ремень врезался в запястье. Тело снова рванулось, силясь порвать ремни, так что на коже проступили набухшие жилы.

Нат смутно помнил старое исследование, касавшееся развития депрессий у надзирателей, обслуживающих смертников в тюрьмах. Он был уверен, что из десятка его противников по крайней мере одному очень не нравятся страшные приказы, которые он вынужден исполнять. Нужно только найти правильные слова, чтобы подтолкнуть его к открытому бунту.

— Много лет назад, — выкрикнул он, — Мартин Рэндо убил человека — ученого, который первым в мире создал лекарство от рака. Он поступил так потому, что это лекарство, появись оно на рынке, могло расстроить все его планы. Рэндо стремился к богатству, к славе и ради этого убил человека более бескорыстного и талантливого, чем он. Убил и завладел его открытием, но это было только начало. На протяжении многих лет ваш хозяин убивал сотни, тысячи человек, которые могли бы остаться в живых, если бы получили эту вакцину. Я узнал об этом и собирался разоблачить Рэндо, но он меня опередил. Он подослал ко мне убийцу — мальчишку с пистолетом, который за жалкие тридцать сребреников застрелил меня в упор на автомобильной стоянке на глазах у моей беременной жены. Точно так же он может поступить и с каждым из вас. Можете мне поверить — он не будет колебаться ни единой секунды! Из всех людей в мире Рэндо больше всего заботит его собственная персона; все остальные существуют только для того, чтобы служить ему. Он и обращается с вами соответственно… Сегодня я видел, как Рэндо ударил одного из вас. Если и после этого вы станете уверять меня, будто он достоин, чтобы вы служили ему верой и правдой, я посоветую вам только одно: вспомните ваших отцов и матерей, ваших дедушек и бабушек. И если хоть кто-то из них умер от рака, можете не сомневаться — его убил Мартин Рэндо. А ведь если бы не его эгоизм и жадность, их можно было бы спасти!

— Заткнись ты! — проворчал кто-то из охранников, но Нат не собирался молчать.

— Он-то готов продать вас в любой момент, превратить в такие же экспонаты! Как же он может требовать, чтобы вы продолжали служить ему? — сказал он, остановив взгляд на лице ближайшего к нему охранника.

— Я сказал — заткнись! — Охранник сильно ударил Ната, разбив губу.

— Да прозрейте же вы! — воскликнул Нат в отчаянии. — Откройте глаза, и вы увидите, что это за человек! Это его нужно убить!

Кто-то из охранников убавил свет. Ремни, привязывавшие Ната к каталке, были натянуты так туго, что он едва мог пошевелиться.

— Не убивайте меня! Сохраните мне жизнь, и я расскажу всему миру о том, что здесь творится. В ваших силах остановить Рэндо. В XX веке, когда я родился, от рук тиранов погибли в двух мировых войнах миллионы людей. Неужели вы хотите, чтобы подобное повторилось?

Из соседней комнаты до него донеслось негромкое гудение каких-то аппаратов. «Неужели конец?» — подумал Нат. Интересно, каким способом они собираются его прикончить? Будет ли это газ или смертельная инъекция? Потом он услышал негромкое шипение. Значит, все-таки газ… Его тело напряглось в последнем нечеловеческом усилии, но ремни не поддавались, хотя во многих местах из-под них брызнула кровь. Резкий химический запах заполнил ноздри, и Нат понемногу обмяк. В глазах потемнело, и он понял, что надеяться больше не на что.

81

Зеленые, густо-зеленые поля простирались перед ним. Такими бывают склоны Швейцарских гор — ухоженные, гладкие как бархат, шелковистые. Он гладил траву рукой, чувствуя ладонью влажную упругость каждой травинки. Солнце блестело в каплях росы, и по небу бежали веселые белые барашки облаков. Сверкали в голубизне снеговые вершины. Что это?.. Сон? Явь? На земле не бывает подобной красоты. Значит, он все-таки прошел по длинному тоннелю навстречу свету и очутился в раю — в том самом раю, в который никогда не верил.

— Нат! Нат!

Чей-то голос звал его по имени. Он повернул голову и увидел, что стоит на краю утеса, возвышающегося над ущельем в тысячу футов глубиной. Несколько небольших камней подались под его ногой и, со стуком ударяясь о гранитную стену, полетели в пропасть. Машинально отступив от края, Нат подумал: «Достаточно просто прыгнуть туда, и все будет хорошо».

— Нат?!

Опять этот голос — более громкий, настойчивый, и Нат почувствовал, что снова лежит на траве, и зеленые стебли раскачиваются прямо перед его лицом. Снег и облака исчезли, в ноздри ударил терпкий запах перегноя. Это был Глубокий Юг, и он слегка покачивался в кресле, чувствуя, как исходит паром нагретая солнцем плодородная земля.

— Нат…

— Где я? В раю?

— В Саванне.

— Там живет Мартин Рэндо.

— Его дом в трех милях отсюда.

Нат открыл глаза. Над ним склонилась незнакомая женщина с чуть раскосыми глазами. Он готов был поклясться, что никогда раньше ее не видел.

— Я… жив?

— Да.

— Что произошло?

— Вас хотели убить. К счастью, мой муж Наполеон Арчибаль работал в доме Рэндо охранником. На самом деле он оперативник ФБР и внедрился в это змеиное гнездо больше года назад, но и ему трудно было бы спасти вас, если бы вы не произнесли целую речь. Он говорит — великолепная была речь! Очень убедительная. Она изменила настроение охранников, и Наппи смог действовать.

— Арчибаль? Наполеон Арчибаль? — Имя показалось знакомым.

— Да. Он брат Монти.

— Но как он мог работать в этом доме, зная, что тело Монти находится в подвале?

— Монти привезли совсем недавно, — сказала женщина, и ее глаза наполнились слезами. — Для Наппи это был удар. Он едва не раскрыл себя, но тут появились вы. ФБР все равно собиралось штурмовать особняк через несколько дней, а вы невольно ускорили события.

— Я?.. — удивился Нат. Он помнил, как потерял сознание, и… и больше ничего не помнил. Оглядевшись, он увидел, что находится в уютном саду в окружении сочной субтропической растительности.

— Где он? — спросил Нат. — Ваш муж, я имею в виду.

— Пока в особняке. Там еще много работы.

— Да уж, работы там порядочно, — согласился Нат.

— Они ведь убили Рэндо вместо вас, — неожиданно сказала женщина.

— Кто? Ваш муж?

— Нет. Кто-то подстрелил его, когда ФБР штурмовало особняк.

— Ну и слава Богу! — воскликнул Нат, чувствуя невероятное облегчение. Потом посмотрел на свои перебинтованные запястья.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Кармен Арчибаль. Наполеон — мой муж.

— Значит, Монти был вашим, э-э-э… шурином?

— Деверем, — поправила Кармен. — Знаете, может быть, нехорошо так говорить, но я рада, что Рэндо мертв. Здесь его все ненавидели. По-настоящему ненавидели. И благодарить за это я должна вас.

Потом Кармен дала Нату поесть. Когда он уже заканчивал, появился Наполеон Арчибаль. Он был неразговорчив и заметно нервничал.

— Мне очень жаль, что Монти погиб, — сказал ему Нат. — Мне он очень нравился.

Наполеон пробурчал что-то в ответ. Он был совершенно не похож на своего мягкого, открытого брата и производил впечатление человека сдержанного, волевого, немного замкнутого. Нат, впрочем, ясно видел, что Арчибаль-старший тоже способен на настоящие, глубокие чувства.

— Что мы можем для вас сделать? — спросил он у Ната.

— Я хочу, чтобы мой сын Патрик Шихэйн был немедленно восстановлен во всех правах и получил необходимую медицинскую помощь, — быстро сказал Нат. — Кроме того, есть еще одна вещь…

— Мне кажется, я знаю, какая… — проговорил Наполеон Арчибаль, и его губы чуть заметно дрогнули в улыбке.

Несмотря на то что Нат глубоко разочаровался в Гарте Баннермане, он прекрасно понимал, что ученый был пешкой, винтиком в механизме гигантской корпорации, которая наконец-то прекратила свое существование. Такой же пешкой была и Персис. Сейчас, впрочем, уже не имело значения, знали они о преступлениях Рэндо или нет. Нат, во всяком случае, почти не интересовался, насколько они оба были вовлечены в противозаконную деятельность основателя «Икора». Сейчас его занимало только одно — можно ли вернуть к жизни Мэри, поэтому он попросил Наполеона как можно скорее доставить Гарта в Саванну. Насколько он знал, врач был единственным в мире специалистом, кому по силам подобная операция.

— Ты знал, что Мэри находится здесь? — спросил он у Гарта, как только тот приехал. Единственный вопрос, на который Нат должен был знать ответ.

— Я знал, что Рэндо собрал у себя все замороженные тела, сколько их было в Соединенных Штатах, — ответил ученый. — Но мне всегда говорили, что Мэри среди них нет.

— Значит, ты спрашивал? Почему?

— Я спрашивал после того, как ты спросил меня, — проговорил Гарт и добавил: — С тобой обошлись несправедливо, Нат, и мне очень стыдно, что я принимал в этом участие.

— Мне тоже, — сказал Нат.

— Но пойми: Рэндо и «Икор» были единственными, кто согласился финансировать мои исследования после моих неприятностей с ФАББ. Они платили наличными и давали мне возможность заниматься тем, чем мне хотелось. Да и влияние, которым пользовался Рэндо среди власть имущих, тоже кое-что значило. Мало кому из ученых так везет.

— Но за все это приходилось платить, не так ли?

Гарт кивнул.

Пока Гарт проводил необходимые анализы, Нат ждал наверху, в огромном, как пещера, бальном зале особняка. Остальные тела из подвала должны были забрать ФБР и другие правительственные агентства, и в коридорах царила деловая суета. В сопровождении оравы адвокатов и телохранителей прибыл Джон Рэндо. Он хотел войти, но его не впустили, и Нат знал, что ему тоже будут предъявлены серьезные обвинения. Он, впрочем, ожидал, что Рэндо-младшего арестуют на месте, и был неприятно удивлен, когда этого не случилось. Очевидно, с тех пор как он жил в первый раз, юридическая процедура еще больше усложнилась. Наполеон, однако, заверил его, что Джон Рэндо непременно предстанет перед судом, как только удастся доказать, что он знал о находящихся в подвале телах.

Какое-то время спустя вернулся Гарт. Он принес неутешительные вести.

— Мне очень жаль, Нат, — сказал он, — но ничего не выйдет. Некроз нервных тканей зашел слишком далеко.

— В таком случае я хочу с ней попрощаться, — сказал Нат.

Мэри уложили на мраморный стол и дали Нату специальные изолирующие перчатки, чтобы он мог прикоснуться к замерзшему телу. Сначала робко, потом все смелее Нат гладил словно высеченное из самого крепкого льда лицо Мэри. Потом он тщательно пригладил ее непокорные, заиндевевшие локоны и выпрямился.

— Моя любимая… — прошептал Нат и словно наяву увидел, как она садится, улыбается и протягивает руки, чтобы он поскорее увел ее прочь из этой мрачной гробницы. Поддавшись безотчетному порыву, он снова наклонился и, обхватив голову Мэри руками, прижал ее к груди жестом глубокой нежности и любви, но ее голова была холодна и тверда, точно каменное изваяние.

— Ты была удивительной, — прошептал Нат в ее белые от инея волосы. — И откуда только ты брала силы, чтобы быть такой отважной?

«Я знаю — откуда», — подумал он, и его пальцы в толстой перчатке на несколько секунд сплелись с твердыми и хрупкими пальцами Мэри. «Я знаю», — повторил Нат, выпуская ее безжизненную руку.