А из моих кошмарных снов

Какое вышло бы кино…

Мак с облегчением вздохнула. Увидев за деревьями в темноте смутные очертания коттеджа, она подвела машину к крыльцу и заглушила мотор. В салоне воцарилось тягостное молчание. Мерфи загасил сигарету в пепельнице. У него вдруг разболелась голова.

Мак взглянула на него почти с состраданием. И распахнула дверцу. Мерфи вылез следом за ней. Она принялась разжигать огонь в камине с помощью скомканной газеты, которую Мерфи швырнул на кушетку. Она слышала, как он направился на кухню.

Хлопнула дверца холодильника. По крайней мере он может приготовить что-нибудь. Сомнительно, что у Сандунски ее могли накормить приличным ужином.

Мерфи изучал скудные запасы провизии. С этой леди, похоже, все в порядке. Она для него старалась изо всех сил. Сцены прошлой ночи промелькнули перед его мысленным взором, и он почувствовал себя подлецом. По крайней мере он мог бы обращаться с ней повежливее.

В камине взвилось пламя, с ревом устремившееся к дымоходу. Мак направилась в противоположную часть дома, и Мерфи не стал ее удерживать — сколько можно дергаться?! По доносящимся до него звукам он определил, что она меняет постельное белье. Потом услышал журчание воды и понял, что Мак принимает ванну. В нем шевельнулось давно уже забытое чувство.

Он привык к обезличенным, холодным, строго функциональным жилищам, привык подавлять свои эмоции, и теперь эти звуки — они проникли в его душу и принесли ощущение домашнего уюта, ощущение, давно уже не посещавшее его.

Он желал ее. Это было ясно. Она заставляла его думать о розах, вине, интимных ужинах в приглушенном свете ресторана. Заставляла думать о музыке. Он бы нежно обнимал ее, а она покачивалась бы в танце, прижавшись к нему. И смотрела бы на него снизу вверх своими прекрасными глазами, а он бы нежно целовал ее в губы.

Сидя в кресле-качалке, Мерфи наблюдал за пляшущими в камине языками пламени. Он уже выключил плиту, и два огромных чизбургера поджидали едоков. Веки его отяжелели, все тело налилось усталостью. И все же какая-то часть сознания оставалась начеку — часть сознания, которая провела его сквозь ад Вьетнама. Даже в полусне, услышав за спиной какой-то шорох, он вскочил, готовый к обороне.

Мак вскрикнула в испуге, когда железные пальцы сомкнулись на ее запястье.

— Отпусти меня! Господи, я думала, мы уже покончили с этим.

Мерфи отдернул руку. И постарался скрыть смущение.

— Никогда не подкрадывайся ко мне со спины.

— А я уже подумала, что тебя подменили, что ты стал нормальным человеком. Успокойся. М-м… Чувствую запах еды. Ты готовишь, Мерфи? Как интересно… Вот уж не подумала бы.

Заметив, что он уже принялся за бренди, она налила себе вина и принесла на подносе ужин. Поставила поднос на подставку у камина.

Сидя на корточках, Мак протянула ему тарелку и с наслаждением подставила спину теплу. Она надела удобные джинсы и хлопчатобумажную рубаху, но от нее не укрылся его восхищенный взгляд.

Мак смотрела на него и удивлялась. Ей хотелось, чтобы он ушел из ее жизни. Хотелось, чтобы все это кончилось. Так почему же ее так беспокоит его ранение?

— Тебе надо принять ванну, это облегчит боль.

Он кивнул. Да, надо. И хочется. Но что, если она сбежит, бросит его на произвол судьбы?

— Не бойся, я не убегу, — сказала Мак.

Он поднял на нее глаза, вопросительно приподняв бровь.

— Я не воткну в тебя этот нож и не сбегу в машине. Он подумал о ее словах. И о ее способности читать его мысли.

— Почему бы тебе этого не сделать?

— Разве тебе не достаточно моего обещания? И вообще, я бы не сказала, что ты прекрасно себя чувствуешь. Твоя рука горела, когда ты меня схватил. — Отставив тарелку, она поднялась и потрогала ладонью его лоб. — Да у тебя жар! — с тревогой в голосе воскликнула она. — Либо у тебя началось заражение, либо ты простудился на озере. После того как примешь горячую ванну, я как следует рассмотрю твою руку.

— Возможно, я просто сидел слишком близко к огню.

У него першило в горле, а головная боль не утихла даже после еды. Рука болела просто дьявольски, да и все тело тоже. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он пережил во Вьетнаме. Вопреки своему желанию он все прекрасно помнил. Каждую минуту, секунду, каждую мелкую подробность. Вонь крохотной камеры, ставшей его адом на долгие часы, на месяцы. Каждое мгновение вспоминалось без всякого усилия, и мысленно он постоянно возвращался в эту проклятую страну.

Мак еще больше встревожилась.

— Ты похож на привидение. С тобой все в порядке?

— Да-да. Не суетись.

Он заставил себя сосредоточиться на настоящем. Чизбургер был великолепный. Огонь в камине и ее присутствие — чего еще желать? Он поднял глаза и увидел, что Мак внимательно смотрит на него.

Несколько минут прошло в молчании. Потом Мак рискнула спросить:

— Почему ты больше не женился? Столько лет прошло — и ни одна женщина тебя не окрутила? И кроме того, ты очень привлекательный мужчина.

Он улыбнулся в ответ:

— Я уже говорил. Не хочу себя связывать.

Мерфи пристально смотрел на Мак. Она отправила в рот картофельный чипе, а потом облизала губы. Он отвел взгляд. Поспешно.

— Ты хочешь состариться в одиночестве? Никогда не хотел иметь детей?

Что-то дрогнуло в его душе. — Ну и что?

— Просто не могу поверить, что тебе так дорого твое одиночество.

Мерфи снова приложился к бренди, найденному в чулане. Алкоголь огнем обжег пищевод и желудок. Ему наплевать на то, что она думает. Кто она такая, чтобы судить его?

— Я мог бы рассказать тебе много такого, чему ты не поверишь. И еще больше такого, о чем тебе не надо знать. — Холодок в его взгляде растаял так же быстро, как и появился. — Поэтому скажи мне: а какое у тебя оправдание? Ты недурно смотришься. И довольно умна. — Он мысленно усмехнулся. Да за такую женщину можно жизнь отдать. Нежная, добрая, энергичная.

Она резко выпрямилась.

— Откуда ты знаешь, что у меня никого нет? Он пожал плечами;

— Ты не носишь кольцо. Кроме того, ни один мужчина в здравом уме, женившись на тебе, не выпустит тебя из поля зрения даже на несколько дней. Уверен в этом на все сто.

Мак ответила на его комплимент улыбкой.

Краска залила ее щеки, когда она поймала себя на том, что смотрит на его губы и думает о том, каким мог бы быть его поцелуй. Нет, его поцелуй не будет нежным. Наверное, ей и не хотелось бы подобной нежности.

Он по-прежнему не сводил с нее глаз. Ее окружали оранжевые отблески пламени. Сейчас она казалась совершенно неспособной на поступки, которые, как он знал, она способна совершать. Например, драться, как дикая кошка. Кокетничать с глупым продавцом в магазине. Варить кофе, когда ее жизнь под угрозой. Да и кулачки у нее довольно крепкие…

Ему опять вспомнился прошедший день. Нет, не следует снова отпускать ее к Сандунски. Вчера вечером он был готов на все — только бы доказать свою невиновность. Сегодня он уже готов уговаривать ее, чтобы она больше туда не ходила.

— Поеду в город пораньше и покручусь вокруг трейлера этого парня. Может, смогу добыть доказательства, которые нам нужны. Ты не останешься наедине с этим слизняком.

— Скажите пожалуйста! Я все равно буду действовать по твоему плану, с тобой или без тебя. Только разок взгляну на всех троих и выберусь оттуда. И пойду прямиком в полицию. Они их схватят, и все утрясется. Я уже запомнила номер грузовика. Все очень просто…

Он покачал головой;

— Ничего не просто. Я сказал — нет.

— Послушай, Мерфи, ты уже не в армии, и я не собираюсь подчиняться твоим приказам. Ты меня в это дело втянул, и я теперь не отступлю. — «Кроме того, — убеждала она себя, — это лучший способ от него избавиться». — Ты же не ожидал бы от своего товарища во Вьетнаме, что он сбежит, когда запахнет жареным? — Она встала и принялась расхаживать по гостиной.

— Не болтай глупости. Ты ничего не знаешь о Вьетнаме, Маккензи. — Он не считал нужным объяснять ей, что такое война. Чтобы описать, как все было в действительности, — таких слов не существовало. Все равно никто всерьез не хочет об этом слушать. Нахлынувшая волна обиды постепенно улеглась.

— Еще раз спасибо, Томас Джастис Мерфи. — Мак уже доводилось сталкиваться с болью, вызванной Вьетнамом. Чаще, чем ей хотелось бы. — Тебе не приходило в голову, что и я кое-что знаю о Вьетнаме?

— Нет, не приходило, — проворчал он.

Ей не хотелось сейчас вдаваться в подробности. В душе снова закипал гнев, а она не хотела отвлекаться от главного…

Мерфи закрыл глаза. Он чертовски устал. Как добиться своего, если человек так устал? Он с трудом боролся со сном. Уплывая в призрачный мир, он услышал собственный голос:

— Там я был нужен.

Это ее растрогало. Ох, черт побери, он ее растрогал! Она подошла к его креслу, опустилась рядом с ним на колени и положила руку на гладкий кленовый подлокотник.

— Там все были нужны. Ты мог бы стать нужным здесь, Мерфи. Но ты этого не хочешь. Готова поклясться, что твои товарищи тебя любили.

— Мы все друг друга любили. — Слова с трудом срывались с его губ, они казались ужасно тяжелыми — от усталости и от выпитого бренди. — Они все — часть меня. Бои, вечеринки, долгие бессонные ночи, кровь. Все это — со мной. Когда я вернулся домой, все изменилось. Кроме меня.

Мак услышала, что дыхание его стало ровным, как бывает в глубоком сне. Морщины у него на лбу разгладились, гусиные лапки у глаз исчезли. Губы, обычно плотно сжатые, чуть приоткрылись…

Когда он несколько минут спустя резко выпрямился, тотчас же проснувшись, она вздрогнула; сердце ее бешено забилось. Господи, он когда-нибудь перестанет ее пугать?

Мерфи посмотрел ей в глаза и как ни в чем не бывало продолжил беседу:

— Ты туда не пойдешь. Я что-нибудь придумаю. — Его веки снова опустились.

— Я могу быть такой же упрямой, как и ты. Я пойду туда. Как только он начнет меня лапать, я просто вытащу пистолет и выстрелю ему в ширинку. Или закричу — меня кто-нибудь услышит. Не бойся за меня, Мерфи.

Кресло-качалка замерло. Он спал, согревшись у огня, убаюканный усталостью и ощущением относительной безопасности. Потом Мак стояла рядом с ним в ванной. Она хмурилась.

— Ладно, позволь мне взглянуть на твою руку.

Она сдернула полотенце, которое он набросил себе на плечо. Его кожа все еще была теплой после горячей ванны. На волосах блестели капельки воды. В тот момент, когда Маккензи увидела расползающееся по плечу красное пятно и темный овал вокруг раны, она поняла, что все гораздо хуже, чем можно было ожидать.

— Ложись в постель! — приказала она. И тут же оставила его, чтобы поискать в шкафах что-нибудь подходящее в данной ситуации. Спирт. Теплые влажные полотенца.

Он уже задремал, когда Мак вошла в спальню. Присев на край постели, она крепко перетянула его рану и перевернула бутылочку со спиртом горлышком вниз, чтобы тонкая струйка пролилась на рану.

Когда Мерфи взревел от боли, она поняла, что добилась успеха. Он попытался встать, но она силой заставила его лежать.

— Успокойся. Не дергайся. Теплая влага и спирт вытянут инфекцию. А если нет, отправишься в ближайшую больницу.

Мерфи разделся, прежде чем улегся на чистые шелковистые простыни. Теперь, когда он метался и боролся с Мак, верхняя простыня соскользнула на пол. Она наклонилась, чтобы укрыть его, и ее рука коснулась его груди. Он прекратил сопротивляться.

Маккензи поспешно укрыла его и потянулась за градусником.

— Не хочу, — пробормотал он, отталкивая ее руку.

— О, есть и другой способ. — Ее улыбка напоминала улыбку чеширского кота. — Сунь его в рот, пока я не сунула его тебе в…

Не колеблясь ни секунды, он сунул под мышку градусник. Через несколько минут Мак его вынула. Тридцать девять и пять. Она озабоченно нахмурилась:

— Немного подождем, а потом поедем в город. Просто расскажем в полиции о наших предположениях, и пускай действуют.

Он схватил ее за руку.

— Нет. Я хочу сам добраться до этих парней. — Он впился в нее взглядом. — Обещай мне… Со мной будет все в порядке, когда я немного отдохну. Никакой полиции.

— Я не вызову полицию.

С явным облегчением Мерфи выпустил ее руку. Выражение благодарности в его глазах, казалось, сводило ее с ума. Не в силах выдержать этот взгляд, она занялась игрой во Флоренс Найтингейл.

Его глаза снова прикрылись, и ее голос доносился до него словно из глубин какого-то бесконечного туннеля. Ее ласковые руки то и дело обтирали его прохладной мягкой тканью.

Если бы Мерфи был в полном сознании, он бы сдержался. Но сейчас, борясь со сном и с теми чувствами, которые пробуждали в нем ее руки, он потянулся к ней и попытался прижать к себе. Ему хотелось почувствовать на своих губах прохладу ее губ. Хотелось погрузиться в нее и не думать ни о чем.

Она отстранила его ослабевшие руки. Его пальцы вновь скользнули по ее груди, но она схватила его руку и сунула под простыню. Но и она почувствовала желание. Он был мужчиной. И она его хотела. Как все это примитивно. И так глупо, напомнила она себе.

Мак встала. Ему необходимо поспать, а ей — хорошенько подумать.

Он застонал, снова потянулся к ней, и от этого движения повязка на его плече съехала в сторону и стали видны шрамы на спине. Она нагнулась, чтобы их рассмотреть. Восемь шрамов. Длинных и извилистых. Какую боль выдержал этот человек? Вновь перевязывая его рану, она почувствовала, что хочет провести пальцами по этим шрамам, — возможно, для того, чтобы прогнать те воспоминания, с которыми он жил.

Он спит мертвым сном. Он никогда об этом не узнает. Протянув руку, Маккензи легонько провела пальцем по его спине. Кожа у него была гладкой, а шрам чуть выпуклым. Откуда он? От кнута? Или бамбука? Что еще они с ним сделали? У нее защемило сердце. Как это несправедливо!

Она его почти не знает. Зато неплохо разбирается в людях. Было очевидно: этот спящий на кровати мужчина — хороший человек. В этом она уверена. Но он ворвался в ее жизнь. Вдребезги разбил ее непродолжительные каникулы. И ей хотелось, чтобы все это кончилось.

* * *

Лежа на спине, он покачивался на волнах, и волны зализывали его раны. Солнце проникало сквозь неплотно прикрытые веки, оно согревало и опьяняло. Ласковое Южно-Китайское море было женщиной, с которой он совершал чудесный нескончаемый любовный акт. Она баюкала его, гладила своими прокладными влажными ладонями его грудь, живот — и еще ниже.

Оглушительный взрыв разорвал мирную тишину. Мерфи дернулся и погрузился под воду. Захлебываясь обжигающей легкие, мерзкой на вкус соленой жидкостью, он отчаянно работал руками, стараясь вынырнуть на поверхность.

Лопасти винта вспарывали воздух. Автоматные очереди взрыхляли песок, подбрасывая его фонтанами в небо. Раздавались вопли. Вой умирающих молодых парней, разорванных шрапнелью и минами. Кто-то выкрикивал приказы. Кто? Ведь это он командир. Это гибнут его люди. Он нужен им. Адреналин устремился по венам, но его действие сдерживали судорожно сузившиеся артерии.

Он проглотит весь океан, его бедные легкие вот-вот разорвутся. И он погибнет в воде, а не в бою. Нет! Ни за что. Наконец, сделав отчаянное усилие, он вынырнул на поверхность, жадно вбирая в легкие воздух.

Выбравшись на берег, он попытался протереть глаза. И обнаружил, что рука его покрыта липкой алой кровью. И сейчас она слепила ему глаза. Голова же словно раскололась надвое. Он чувствовал, как солнце обжигает его мозг. Но он не позволит, чтобы все вот так закончилось. Ни за что!

Ползком, на брюхе, он бесконечно долго пробирался к высокой траве. Горячий песок обжигал кожу. Он боролся, боролся из последних сил.

Воздушная волна ударила по барабанным перепонкам и перевернула его на спину, словно беспомощную черепаху.

Внезапно оказавшись в тени, он сначала подумал, что над ним парит громадный черный воздушный шар. Казалось, шар извивается и пляшет в солнечных лучах. Заставив себя пошире раскрыть глаза и заслонившись от солнца ладонью, он наконец разглядел зависший над ним вертолет.

Из вертолета свешивалось тело солдата. Кровь хлестала из обрубка некогда человеческой руки. Автомат все еще болтался на ремне, раскачивался в воздухе; одна нога запуталась в ремнях сиденья. Тут чьи-то руки попытались подхватить покойника, но тщетно. Тело еще несколько секунд болталось на ремнях. Потом устремилось вниз, к морю. Мерфи откатился в сторону. Мертвец беззвучно приземлился в двух футах от него. Мерфи зажмурился. Потом снова открыл глаза и встретился взглядом с пустыми глазницами смерти.

Ясно различимый приближающийся свист раздался над головой и резанул по ушам, разрывая барабанные перепонки. Прогремела пулеметная очередь, и неподалеку от него рухнул солдат. Он прокатился по земле несколько метров и застыл. Застыл навечно.

— Хватит! Хватит! — проревел Мерфи. Не чувствуя пронзительной боли, он поднялся на ноги и, пошатываясь на бегу, бросился к своему автомату.

Возле оружия лежала оторванная человеческая рука; пальцы еще шевелились. Рев приближающихся танков, полный угрозы, густой удушливый воздух, запах крови и стоны умирающих заполнили все его существо. Он испустил боевой клич, вырвавшийся из глубины души. Подскочив к своему М-16, Мерфи схватил его, перевел на автоматическую стрельбу и обрушил на врага всю свою ярость. «Да, хоть я и шагаю по долине Смерти, но мне не страшно никакое зло, потому что я — самый отъявленный сукин сын в долине Ашау!»

Маккензи услышала его крик. Она забылась сном на кушетке у камина. И этот вопль вонзился в ее мозг, как раскаленная сталь. Он напомнил ей о той ночи, когда вот так же проснулся Остин и все домашние вскочили с постелей, лихорадочно одеваясь, и бросились в его комнату. Ей был знаком вопль ночных кошмаров.

Она бросилась к Мерфи так же, как бросилась к брату много лет назад, и прижала его к постели своим телом. Это был единственный способ. Мерфи кричал и метался, размахивая руками и отбиваясь от нее ногами. Кровать под ним ходила ходуном; она знала — из-за этого кошмарного сна. Он по-прежнему отбивался ногами — и угодил коленом ей по голени. Острая боль пронзила всю ногу.

Маккензи увернулась от следующего удара и принялась трясти его за плечи:

— Мерфи! Томас! Проснись, черт тебя побери, пока не убил меня!

Он не слышал ее голоса, он сражался. Она кричала. Потом схватила его за обе руки и навалилась на него всем своим весом.

Мерфи замер. Грудь его высоко вздымалась. Наконец он медленно открыл глаза. Значит, он все же оказался в раю. Ангел. Крыльев нет, зато прекрасные волосы падают на плечи, а глаза… в такие глаза мужчина может посмотреть и освободиться от всех воспоминаний.

Над ним сияло видение, ласковое и нежное, вселяющее надежду, дающее тепло. Господи, такое чудесное тепло! Ему хотелось окунуться в него. Пусть оно растопит лед, который сковал его душу. Затем, окончательно проснувшись, он застонал, проклиная себя. Она отодвинулась и соскользнула с кровати. Его рука взметнулась вверх и удержала ее.

Она обернулась и тотчас отвела взгляд. Ей не хотелось, чтобы он заметил в ее глазах готовые пролиться слезы.

— Ты чуть не сломал мне руку, ты, здоровый детина. С тобой все в порядке? — спросила она, и сердце ее дрогнуло.

Он кивнул и закрыл глаза.

— Теперь — да. Я не тебе хотел причинить боль.

Она это знала.

Когда его рука отпустила ее, она присела рядом на край постели.

— Вьетнам?

Он промолчал, и она сама ответила на свой вопрос. Ответила мысленно. ПТСС. Посттравматический стрессовый синдром. Ей была известна статистика. После возвращения домой от этого умерло вдвое больше людей, чем погибло в боях.

Маккензи потеряла во Вьетнаме дядю. А потом, уже дома, брата. Ей было многое известно о последствиях стресса. Она помнила, как пришла в Центр помощи ветеранам и взяла там брошюру. В ней все было разложено по полочкам. Тогда, и только тогда, она отчасти поняла причины смерти Остина через десять лет после Вьетнама.

Проблемы с концентрацией внимания. Невозможность уснуть и спать. Внезапные вспышки ярости. Тяжелые воспоминания. Ночные кошмары. Ощущение заново переживаемых событий. Пережив то, что за пределами обычного человеческого опыта, человек инстинктивно пытается себя защитить.

Она по-прежнему сидела рядом с ним. Это единственное, что она могла сделать. Невозможно претендовать на понимание, оставалось только принять то, что есть. Слишком поздно исправить то, что сделали с Мерфи.

Он рассеянно теребил прядь ее волос. Прядь была шелковистой и настоящей, она помогала ему оставаться в реальном мире.

Мак понимала: когда за ним снова начали охотиться, для него будто снова начался кошмар войны. Вьетнам вновь стал реальностью во время стычки с полицией.

Мак была у стены Памяти. Сначала она могла только смотреть на нее издали. Смотреть в немом благоговении.

Печаль витала в воздухе. Она задержалась перед скульптурой трех солдат, посмотрела на них снизу. Потом шагнула вперед, чтобы прикоснуться к ним. Ей казалось, что они живые. Все трое, стоящие на склоне холма, глядящие вдаль — на что? На свой дом. Ее они не видели.

Странная, случайная вспышка света — цветок, флаг, пара ботинок, несколько фотографий — бросилась ей в глаза из черной трещины в земле. Подойдя поближе, она стала рассматривать буквы, прикоснулась пальцами к прохладной надписи на камне — имена… так много имен.

Медленно шагая, Мак смотрела, как скользят солнечные лучи по каждому из дорогих имен. Видела свое отражение в полированном камне. Здесь жизнь была всего лишь тенью. И она помнила гнев, отчаяние, ощущение несправедливости от того, что ветеранов многие забыли. Смотрела, как мимо медленно проходят другие скорбящие, встречаются и расходятся в разные стороны. Почти ничего не говорят. И не находят утешения.

Она могла предложить этим ветеранам лишь свою гордость за них, свое преклонение, свою вечную верность. А теперь появился Томас Джастис Мерфи. Она о нем позаботится. Даже если ей этого и не хочется.

Мак сидела на краю постели и боялась показать свое сочувствие, подозревая, что это только разозлит его.

— Теперь лучше? Принести тебе выпить? Или кофе?

— Я сам принесу.

— Нет. Мне вовсе не трудно. — Она поднялась с постели и пошла s тускло освещенную кухню.

Придется ему довольствоваться растворимым кофе, подумала она, открывая кран с горячей водой и спуская воду. Насыпала гранулированного кофе в две чашки. Устало вздохнула. Ну и история…

Мерфи прошел в ванную и стал плескать в лицо холодную воду. Почему все это теперь возвращается? Хотя кажется, оно никуда и не исчезало. Постоянно находилось при нем. И после всего произошедшего она так добра к нему. Он не мог этого вынести.