1

Из-за спин столпившихся в дверях рыцарей несло пронзительным холодом. Может быть, от этого изумление быстро прошло, уступив место отчетливой ясности мысли: «Убить ее — и Дикие Машины бессильны. На ближайшие двадцать лет. По меньшей мере».

Она сказала:

— Придется ее казнить, немедленно.

Граф Оксфорд деловито кивнул:

— Да, мадам. Сделаем.

Она увидела устремленный ей за спину взгляд Джонвилля и обернулась. К ним, стряхивая с плеч листья плюща, подходила Флора; следом шел Ансельм. Бургундец Джонвилль склонился перед своей герцогиней.

— Что случилось? — требовательно спросила Флора.

— Фарис здесь, — кратко пояснила Аш.

— Здесь?!

— Именно.

— Здесь, в Дижоне?

— Да! — Аш видела, что к разговору прислушиваются, но ничего не могла поделать: стрелки и латники плотно окружили их. Эвен Хью, скинувший свое «сарацинское» одеяние и венец из плюща, протолкался вперед и встал рядом с Анжелотти; Рикард торчал, разинув рот, у самого плеча Аш.

— Расскажите ей, милорд, — попросила Аш.

Граф Оксфорд заговорил:

— Мадам герцогиня, нам сообщили, что, пока мы были заняты переговорами с королем-калифом, к северо-восточным воротам подошел отряд безоружных визиготских рабов. Часовые не стали стрелять в них, а уж когда увидели, что они сопровождают, как показалось, капитан-генерала Аш, об этом и речи не было. Визиготка отрезала себе волосы и измазала лицо грязью. Этого оказалось достаточно, чтобы ее впустили в город. Рабы, за исключением пяти или шести, вернулись в визиготский лагерь, женщина же осталась и потребовала допустить ее к герцогине Бургундской и к Аш, которой, как она заявила, она сдается.

— Сумасшедшая! — Флора моргнула. — Это правда?

— У меня нет оснований сомневаться в словах людей Джонвилля. Кроме того, я сам ее видел. Это генерал визиготов.

— Ее надо убить, — повторила Аш. — Кто-нибудь, принесите мой топор: идем к северо-восточным воротам.

— Аш…

В голосе Флоры Аш послышалось сомнение. Джонвилль подтянулся, ясно давая понять, что готов исполнить приказ герцогини.

— Тут нечего обсуждать. И тянуть нечего, — мягко сказала Аш. — Черти траханные, девочка, ты ведь убила оленя. Мне она родная по крови, но я знаю, что ее необходимо убить. Немедленно. Дикие Машины используют ее, чтобы совершить свое злое чудо. В тот миг, когда ты погибнешь, — оно случится. Они заставят ее — и мы погибнем, все. Как не бывало. — Аш всматривалась в лицо Флоры. — Как за границами Бургундии. Ничего, кроме холода и тьмы.

— Я только хотел удостовериться, что это не вы, капитан Аш, — решительно вмешался де Вир. — Будь я уверен, я бы уже исполнил это сам.

Джонвилль кашлянул.

— Нет, сир, вы бы этого не сделали. Мои люди не повиновались бы вам. Мы служим не Англии, но Бургундии. Мы ожидаем приказаний ее милости.

— Ну так, милостью господней, сделайте это теперь! — Де Вир готов был уже отдать приказ янычарам, но Флора остановила его:

— Подождите.

— Господи, Флориан, — вскричала Аш, — чего еще ждать?!

— Я не даю согласия на казнь! Я клялась не причинять вреда! Я всю жизнь чинила людей, а не убивала! — Флора стиснула локоть Аш. — Подожди. Подумай. Подумай вот о чем: да, я убила оленя. Пока жива герцогиня Бургундии, Фарис не представляет опасности.

Граф Оксфорд покачал головой.

— Мадам, это жестокая правда, но на улицах города мужчины и женщины то и дело гибнут под обстрелом, и, если такое несчастье постигнет и вас, пока Фарис жива, — мы потеряем все.

— Ты же была со мной в Карфагене, — уговаривала Аш. — Ты видела Дикие Машины. Видела, что они сделали со мной. Флориан, ради Христа, разве я когда-нибудь обманывала тебя в чем-то важном? Ты ведь знаешь, что поставлено на карту!

— Я этого не сделаю.

— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем убивать оленя, — сухо проговорила Аш. — Казнь — не удовольствие. Это подлое, грязное и, как правило, несправедливое дело. Но у нас нет выбора. Если тебе так легче — если ты хочешь сохранить чистые руки, — мы с графом и пятью сотнями полковника Баязета пройдем к северо-восточным воротам и сделаем то, что надо, и Джонвилль нам не помешает.

Флора сжала кулаки.

— Нет. Слишком просто.

Всю боль, застрявшую в груди, — за Флору, за Фарис, даже за себя — Аш отодвинула в сторону так же, как загоняла обратно слезы, просившиеся на глаза. Она взяла Флору под руку — на плечах герцогини все еще висела мантия «благородного доктора», в волосах запутались обрывки плюща, щеки раскраснелись от жара очага.

— Флора, — сказала Аш, — я не собираюсь тратить время зря.

Роберт Ансельм кивал, на лицах командиров копий читалось полное одобрение. «Как бы они ни сочувствовали доктору, — рассудила Аш, — делу это не помешает».

Анжелотти тихо шепнул Флоре:

— Это всегда нелегко, доктор. Но после битвы не всех удается спасти.

— Господи, как я ненавижу солдат!

Словно в ответ на этот мучительный бессильный вскрик, в дверь ввалился солдат в цветах Джонвилля. Am, прищурившись, рассмотрела его потное усталое лицо и без промедления подозвала к себе, кивнула Джонвиллю, приказывая расспросить гонца.

— Докладывайте» сержант, — заговорил Джонвилль.

— У северо-восточных ворот герольд визиготов! Под белым флагом. — Солдат задохнулся, вытер нос полой плаща и жадно хлебнул воздуха. — От короля-калифа! Говорит — у нас их генерал и чтоб мы его вернули. У них там сотен шесть наших беженцев согнано, так он говорит, если ее не отпустите, перебьют всех до единого, и женщин, и детей…

Беженцы и окружившие их стражники стояли на ничейной полосе под стеной Дижона, между северо-восточными воротами и восточной рекой.

Аш прикрыла свой герб плащом, застегнула наустник и опустила забрало, оставив только узкую щель для обзора. Она опиралась плечом о выступ бойницы так, чтобы снизу ее почти невозможно было разглядеть, и выглядывала наружу.

Колокол аббатства за спиной отзванивал сексту. Полуденное солнце посылало с юга косые бледные лучи. Толпа людей, бесцельно топтавшихся далеко внизу, казалась совсем маленькой. Кто-то хлопал рукой об руку, пытаясь согреться на пронизывающем ветру, остальные стояли неподвижно. Над головами туманом поднималось застывающее на морозе дыхание. Люди в рваной одежде жались друг к другу в поисках тепла. Кажется, почти все были босы.

— Господи помилуй, — выдохнул стоявший рядом Джонвилль. — Вон того я знаю. Это мессир Хуго, хозяин всех мельниц, что стоят — или стояли — между Дижоном и Оксоном, и его семья: жена и ребенок. А вон там — сестра Ирменгард, из приюта Святой Херлены.

— Лучше об этом не думать, — посоветовала Аш. Ее поразила не грязь и нищета, а выражение лиц. Под отупением, которое приносят долгие страдания, все еще просвечивало недоумение, словно люди не в силах были понять, почему все это случилось, почему именно с ними.

— Капитан, вы думаете, король-калиф исполнит угрозу? — спросил Джонвилль.

— Не вижу, что может ему помешать, Роберто говорил, что в октябре они перерезали на глазах у защитников стен несколько сот беженцев, чтобы поторопить сдачу города.

Лицо Джонвилля застыло.

— Я был в госпитале, — признался он. — После Оксона. Ходили слухи о резне. На войне рыцари порой забывают о чести.

— Н-да… что вы говорите, Джонвилль! — Аш кинула взгляд на северо-восток, туда, где среди траншей виднелись деревянные щиты, прикрывающие катапульты и арбалеты. — Им не понадобится даже прибегать к орудиям. На таком расстоянии нетрудно расстрелять из луков и арбалетов.

— Защити нас Христос!

— О, мы-то в безопасности, — пробормотала сквозь зубы Аш, пытаясь пересчитать головы. Шесть сотен — не далеко от истины, может, даже чуть больше. — Вот о них бы побеспокоился… Капитан Джонвилль, всех свободных арбалетчиков и аркебузиров сюда. Пусть видят, что мы собираем силы. И к воротам отряд.

— Много ли ослабевших от голода женщин с детьми дотащатся до ворот, — усомнился бургундец, — тем более в них еще войти надо…

— Хоть сколько-то вытащим, если до того дойдет, — отозвалась Aш. — А пока… — Она отскочила от амбразуры, перебежала несколько шагов к следующей, у которой стоял ее герольд под белым вымпелом, и перевесилась вниз. — Эй, там!

Почти у подножия стены стояли два каменных голема-гонца. Перед ними, под белым знаменем с черно-золотой вышивкой, виднелся задравший голову Агнец Божий. Рядом теснилось еще с десяток наемников, несколько — в красных ливреях, которые Аш опознала, только разглядев стоявшую рядом с итальянским кондотьером Онорату Родьяни.

— Привет, Ягненок.

— Привет, Аш.

— Госпожа Родьяни…

— Капитан-генерал Аш.

— Они по-прежнему используют вас на самой грязной работе, а?

Издалека не рассмотреть было, что выражает лицо Онораты. Голос звучал напряженно:

— Босс Гелимер собирался послать ваших, людей минхера Джоселина ван Мандера. Я убедила его, что это неблагоразумно. Договоримся?

— Не знаю. У меня тоже есть босс. — Аш оперлась стальными налокотниками о парапет. — Ваш-то это всерьез, а?

Агнец Божий поднял забрало шлема: непослушный завиток черных волос выбился наружу. Далеко внизу зашевелились в темном пятне бороды яркие красные губы; Аш явственно расслышала слова:

— Король-калиф приказал нам в ответ на этот вопрос продемонстрировать доказательство серьезности его намерений. По моей команде этот голем подойдет и разорвет на части первую попавшуюся женщину или ребенка. Мадонна Аш, я предпочел бы ограничиться угрозой и заявить, что приказ выполнен, но мой господин может видеть нас здесь.

Тусклый отблеск сверкнул на позолоте его воронкообразного наруча, когда Агнец поднял руку.

Песочного цвета фигура шагнула к пленникам. Даже со стены Аш видно было, какие глубокие следы оставляют тяжелые ступни на промерзшей земле. Женщины с визгом подались назад, напирая на копья визиготов, отталкивая за спины детей; двое или трое мужчин сделали движение, словно собирались шагнуть вперед, но большинство пятились и закрывали головы руками.

Голем продвигался вперед с механической точностью. Бронзовые сочленения вспыхивали на солнце. Каменная рука протянулась через плечо одного из копьеносцев — Аш не видела лица солдата, — сомкнулась на чем-то и плавно поднялась вверх. Женщина лет пятидесяти вопила, брыкаясь и царапая ногтями холодный камень. Двое малышей, цеплявшиеся за ее колени, повисли над головами стражников. В морозном воздухе послышался отчетливый треск. Женщина обвисла в руке голема, нелепо вывернув плечо и руку. Дети, свалившись наземь, визжали, распялив маленькие рты. Один из копьеносцев пинком отшвырнул их обратно в толпу. Аш поймала себя на том, что шепчет: «Спасибо» — она понимала, что солдат спасает ребят.

Она перегнулась через зубец стены и выкрикнула:

— Зачем…

Голем не поднял головы. Один в собственном мире, где живая плоть значит не больше, чем любая другая материя, он развернул полуживую женщину со сломанным плечом так, что ее лицо оказалось обращено к крепости. Из-под длинной юбки болтались лодыжки, бурые от грязи и перемазанные желтым дерьмом.

Снова сверкнула бронза. Женщина отчаянно скребла бесчувственный локоть непослушными пальцами одной руки. Голем между тем сомкнул вторую огромную ладонь на ее бедрах. Пронзительный вопль разорвал тишину. Аш видела, что каменные пальцы до второй фаланги погрузились в плоть.

Голем поднял женщину вверх на вытянутых руках, сжимая ее бедра и шею.

И перекрутил тело, как прачка, выжимающая белье.

Тишина. Розоватые внутренности, дымясь, соскользнули вниз. Голем выпустил перекрученную плоть. Аш мысленно подытожила: сломан позвоночник, сломаны кости таза, разорвана брюшина, сломана шея . «Не будь дурой: не может здесь чувствоваться запах!»

Она моргнула и отвела взгляд.

Насколько она могла рассмотреть — глаза заслезились от холода, — взгляд Агнца был устремлен в серую дымку над рекой Оуч.

— Господи, — выдохнула Аш. — Дерьмо. Когда я должна вернуться с ответом?

Онората Родьяни, внешне невозмутимая, отозвалась.

— У вас времени сколько угодно. У них — пока босс Гелимер не потеряет терпения. У вас находится женщина, которая — до сего дня — была первым генералом империи и командовала всеми войсками, ведущими военные действия в христианских странах. На сколько у него хватит терпения? Вы можете гадать с тем же успехом, что и я, капитан-генерал Аш, — возможно, даже с большим.

— Ладно, — Аш выпрямилась, опираясь ладонями на парапет. — Иду. Можете доложить своему, что мы его поняли.

Флора дель Гиз сказала:

— Если я ее убью, погибнут шестьсот человек.

Аш следом за герцогиней прошла под аркадой монастыря Сен-Стефана, расположенного в шести кварталах от северо-восточных ворот, где Джонвилль счел безопасным разместить пленную Фарис.

— Если ты ее не убьешь, погибнут все.

— Я еще жива, — буркнула Флора, входя вместе с отрядом охраны в здание монастыря. — А если меня и убьют, это может случиться при таких обстоятельствах, когда будет возможность провести новую охоту… Я думаю о тех шести сотнях людей. Мне ведь придется смотреть, как они умирают…

— Смотреть тебе не обязательно, — прагматично заметила Аш. Перехватила ее взгляд и вздохнула, замедлила шаг. — Но ты, конечно, будешь. По первому разу каждый считает это своим долгом. Поверь, тебе лучше бы держаться подальше от стен.

Джонвилль из-за плеча Аш вставил:

— И это говорите вы, капитан-генерал, собираясь сами на вылазку, чтобы спасти хоть несколько человек?

Аш смущенно оглянулась на своих парней, которые, вместе с бургундцами провожали их к трапезной.

— Попробовать-то стоит, — пробормотала она. — Спросите тех бедолаг под стеной.

Колоннада гудела от поступи солдатских сапог по белым от изморози камням. Даже полуденное солнце не растопило иней, лежавший в тени колонн. В просторной трапезной было теплей, с кухни тянуло жаром. Аш не обращала внимания ни на суетившихся монахов, ни на крики, доносившиеся из жилого корпуса, занятого под госпиталь.

— Слушай, Флориан, попробуй взглянуть на дело вот как: что ты предпочитаешь? Отдать приказ о казни Фарис сейчас, когда все бургундцы его одобрят, или дождаться, пока меня с лордом Оксфордом и компанией прикончат при попытке до нее добраться вопреки твоим приказам?

Флора наградила Аш гневным беспомощным взглядом и едва не сплюнула на пол.

— Ты в самом деле готова на это пойти, не так ли?

Граф-изгнанник иронически покосился на нее, но сказал серьезно:

— Мадам, я с ней согласен.

Посреди многолюдной трапезной стояла женщина.

Зимний свет отражался от белых стен, в прозрачных лучах искрились пылинки, блестело серебро отхваченных кинжалом волос. Вокруг — визиготские рабы в коротких туниках; на женщине — короткий европейский камзол, явно с чужого плеча, висящий мешком на хрупкой фигуре. Остриженные волосы отбрасывали резкую тень на гладкие щеки, измазанные грязью. Не слишком похоже на шрамы… Она казалась очень юной. Ни лат, ни оружия…

Аш смотрела на Фарис.

Рядом с ней, дрожа от холода, стояла маленькая рабыня Виоланта. Толстая старуха сидела на полу, чуть ли не под столом: Аделиза.

Флора дель Гиз встала между ними.

— Будь благоразумна, — сказала она. — Мы должны отослать ее назад живой, чтобы спасти заложников. Немедленно. Никто не причинит ей вреда, пока я жива.

Аш обожгла взглядом женщину, стоявшую у нее на пути, тронула рукоять меча.

— Если ты еще не забыла, мы на войне, тудыть ее. «Пока ты жива» — может кончиться очень скоро.

Флора поджала губы и пренебрежительно манула рукой на угрожающий жест Аш. В ее голосе больше не было мольбы, а одно только презрение.

— Ради Христа, Аш. Пусть тебе нет дела до заложников, но ведь есть и другая причина сохранить ей жизнь хоть на несколько часов — подумай: до сего дня она была главнокомандующим визиготской армии.

— Зараза, — ругнулась Аш, обратив взгляд с Фарис на Флору. — Недаром ты столько прослужила в моем отряде!

Герцогиня-лекарь, взъерошенная и все же сохраняющая странное величие, повторила:

— Командовала всей визиготской армией. Подумай, чего она не знает об этой осаде? Ей известно все, что произошло с тех пор, как она прекратила доклады каменному голему. За несколько недель ! Она может рассказать нам, что там происходит сейчас !

— Но Дикие Машины…

— Аш, ты должна с ней поговорить. Допроси ее. Потом отошлем ее обратно, к Гелимеру. И моли бога, чтобы он не начал резню раньше.

Говор за спиной Аш стих. Аш заметила, что солдаты разделились: ее отряд и бургундцы. Джонвилль торопливо докладывал только что вошедшему де Ла Маршу. Она поймала взгляд Ансельма, предостерегающе подняла руку: подожди…

— Ты понимаешь, чем рискуешь?

Брови Флоры взлетели вверх. Сейчас она очень напоминала своего младшего брата.

— Я понимаю, что рискую шестью сотнями жизней, если король-калиф Гелимер начнет убийства через несколько минут, а не часов, как мы надеемся.

— Я не о том.

— Понимаю. Но это тоже правда.

— Дерьмо! — Аш огляделась по сторонам. У дверей трапезной появился Анжелотти — итальянец взволнованно толковал о чем-то полковнику Баязету. Кроме бургундских стражников, окруживших визиготов, там виднелось зеленое одеяние женщины: сестра-настоятельница Саймона безнадежно пыталась убедить Аделизу выбраться из-под стола.

Старуха пускала слюни и сопли, с плачем отбиваясь от протянутых к ней рук монахини. Рядом с Аш держался Фернандо дель Гиз, тщетно пытавшийся скрыть отвращение, написанное на его лице. Аш отвела взгляд, чувствуя, что краснеет.

— Христа в душу! — воскликнула она с горечью, уперев кулаки в бедра. — Скоро здесь весь город соберется. Роберто! Никого не впускать.

Ансельм не стал оглядываться, ожидая дозволения герцогини. Джонвилль двинулся ему наперерез, но его остановил холодный голос Флоры:

— Никого не впускать — кроме самого аббата!

— Балаган на ярмарке, — вздохнул Джон де Вир. — Капитан, возможностью допросить вражеского командира пренебрегать нельзя — это может переломить весь ход осады. И хотя дело касается не только Дижона, в первую очередь мы отвечаем за жизни тех, кто находится в городе: мы не должны жертвовать ими без необходимости.

Фернандо дель Гиз, сложив руки на груди, растерянно оглядел монастырский зал и покачал головой с коротким смешком, ясно выражавшим: «А что я могу сделать?»

— Хотел бы я видеть сейчас рожу короля-калифа!..

Короткий приказ Аш — и двое из отряда Джонвилля выпроводили его за дверь. Фернандо не сопротивлялся. Аш снова обернулась к Фарис.

— Зачем? — спросила она.

Свет из широких окон трапезной ярко освещал лицо Фарис. Теперь Аш разглядела, как она осунулась: бледная, с покрасневшими веками. Левой рукой женщина нащупывала что-то у бедра. Зеркальное отражение жеста Аш: рука тянется к эфесу меча. Наконец она заговорила, тихо обращаясь к Аш на диалекте карфагенского, привычном для военных лагерей.

— Не забывай, я дозволила провести охоту.

— Что? — Флора шагнула к Аш, не сводя глаз с лица визиготки. — Я не разобрала.

— Напоминает, что она позволила выезд на охоту. Что, если бы не она, здесь бы не было никакой герцогини.

Она встретила взгляд Флориан и удостоверилась, что та разделяет ее мрачное веселье.

— Это правда, — сказала Аш, — так оно и есть.

Фарис проглотила комок в горле. Ее голос звучал напряженно:

— Скажи это своей бургундке. Этим она обязана мне.

— Этим? — переспросила Аш.

Визиготка перешла на язык южной Бургундии. Она говорила неуверенно, с отчетливым акцентом:

— Убежище. Право убежища. Я дала приказ. Я удержала своих офицеров, когда вы выезжали в лес.

Ей было неловко в европейском платье, в рейтузах. Она то и дело бессознательно пыталась одернуть короткие полы камзола. За пять недель, прошедшие с тех пор, как Аш видела ее за столом в визиготском лагере, Фарис сильно похудела — а может, дело было в том, что не было на ней лат и не окружали ее солдаты, — но она казалась еще моложе, чем была.

— С тех пор прошло больше месяца, — угрюмо сказала Аш. — За это время можно было добраться до Карфагена и уничтожить machina rei militaris. Вот это было бы стоящее дело.

На лице Фарис мелькнул страх.

— А ты бы отправилась в Карфаген? Ты бы хотела снова оказаться так близко от Диких Машин? — Ее глаза, опухшие и покрасневшие от долгого недосыпа, встретили глаза Аш, и у той хватило времени подумать: «Вот так и я сейчас выгляжу?» — прежде, чем Фарис добавила: — Я хотела бы это сделать. Но не могла. Не могла решиться подойти так близко к ним… — Она потерла висок. — Пока они здесь… они могли… использовать меня, против моей воли. Ты ведь тоже слышишь их.

— Нет.

— Я тебе не верю! — голос сорвался на крик.

Аделиза заскулила громче.

Фарис смолкла, протянула руку и чуткими пальцами погладила седую голову женщины. Виоланта пренебрежительно взглянула на нее, опустилась на колени и обняла старуху, силясь обхватить ручонками ее плечи.

— Не бойся, — проговорила Фарис на языке карфагенских рабов, которого Аш почти не понимала. — Не бойся, Аделиза.

Старая Аделиза легонько оттолкнула девочку, погладив по груди — нет, не по груди, сообразила Аш. Старуха погладила маленький движущийся комок под рубашкой, который, извиваясь, пробивался к вороту Виоланты.

Аш смотрела, как пегая крыска лижет пальцы ее матери.

Аделиза гладила зверька, приговаривая:

— Бедненький, бедненький… Ничего. Тихо, тихо, не бойся…

— Я говорила с моим отцом, Леофриком. — Рука Фарис все гладила седые волосы.

— Он еще может говорить? — ядовито удивилась Аш.

— Мы с ним пытались убедить калифа Гелимера, что каменный голем должен быть уничтожен. Он не согласился. Гелимер не верит ни единому слову моего отца. Он считает, что Дикие Машины — просто политическая интрига Дома Леофрика, и не намерен обращать на них внимания.

— Черти траханые! — Брань Аш заглушила голоса Флоры и де Вира. — У тебя здесь два легиона, что мешало вам прикончить Гелимера, вернуться в Карфаген и превратить каменного голема в кучу щебня? Что?

Ее гнев испарился при виде изумления на лице Фарис. «Она двадцать лет слышала каменного голема, сколько она себя помнит, он был ее советником в битвах, а вся ее жизнь была отдана королю-калифу — нет, ей и подумать невозможно вернуться домой во главе армии мятежников…»

— Я понимаю, что мы преданы, — заговорила Фарис, — и что моих людей ждет смерть, победят ли они или проиграют. Я пыталась спасти их жизни. Сперва, отказавшись от штурма, предоставив осаду орудиям; потом, позволив жить герцогине Бургундии, стоящей на пути демонов юга. Ты бы сделала то же самое, сестра.

— Нашла сестру! Ради Христа, да ведь мы едва знакомы!

— Ты сестра мне. Мы обе — воины. — Пальцы Фарис замерли на волосах Аделизы. — Вспомни хотя бы о том, что это наша мать.

Аш вскинула руки, обернулась к Флоре:

— Сама с ней разговаривай!

Она почувствовала взгляд Ансельма и заметила, что и Роберт, и Анжелотти, не замечая того, переводят взгляды с нее на Фарис и обратно. Джон де Вир шепнул что-то Баязету, и турок тоже повернулся к Фарис.

Лекарь-герцогиня спросила:

— Зачем вы явились в Дижон?

— Просить убежища, — отвечала визиготка.

— Почему именно теперь?

Оливер де Ла Марш, а за ним и Джонвилль, шагнули вперед, словно заслоняя собой герцогиню. Джонвилль заговорил, не дав ответить Фарис:

— Ваша милость, напрашивается предположение, что ее цель — проникнуть в город и убить вас. Здесь я согласен с нашей Девой, с Аш. Она не скажет ничего существенного. Прикажите казнить ее без промедления.

Фарис, с первым проблеском горького юмора, так свойственного Аш, проговорила:

— Амир-герцогиня, раз уж вы спрашиваете, признаюсь, что я здесь потому, что в этот самый час я должна быть арестована и казнена по приказу короля-калифа.

— А! — удовлетворенно кивнула Аш.

— Он назначил на мое место Санчо Лебриджу, — добавила Фарис.

Аш вспомнила грубого туповатого кузена Астурио Лебриджу; этот человек способен только на то, чтобы неукоснительно повиноваться приказам короля-калифа.

— Когда Лебриджу приступает к исполнению своих обязанностей?

— Сейчас. Уже час как приступил. — Фарис пожала плечами. — Амир Гелимер ясно дал понять на переговорах, что считает меня негодной и безумной. После того, как это было сказано перед лицом союзников, мог ли он оставить меня у власти? Он уверен, что я участвую в заговоре Дома Леофриков, и рад случаю избавиться от меня.

— Разумеется, — кивнула Аш.

— Я знала, что через час буду казнена. И я покинула подкоп, немного обогнав остальных, созвала своих рабов, переоделась в эту трофейную одежду и приказала рабам препроводить «Аш» к воротам Дижона. И меня впустили.

Рука Фарис потянулась к неровно остриженным волосам.

— Амир Гелимер, — продолжала она, — приказал моему отцу убить и расчленить всех рабов моего рода: Аделизу, Виоланту, меня, вот этих, остальных. Я не думаю, что мой отец Леофрик отказался бы. В надежде убедить короля-калифа в реальности угрозы Диких Машин он не остановится ни перед чем. Он это сделает…

Аш сама не могла этого уловить, но знала, что для всех, находящихся в светлой трапезной аббатства, визиготская женщина говорит ее голосом, голосом Аш, разве что акцент отличается. Она уставилась на лицо своей двойняшки, забыв обо всем — о войне, заложниках, Диких Машинах — в мгновенном признании близости.

— Ты доверилась мне, — настойчиво говорила Фарис. — Доверилась настолько, что сказала о близкой смерти герцога Карла — тогда, в моем лагере, перед охотой. Тогда ты тоже считала, что меня надо убить, но между нами было доверие. Я мало надеюсь, что ты пощадишь меня теперь. Но с Гелимером надежды нет вовсе.

Она вздохнула, тряхнув головой, словно водопад волос все еще ниспадал ей на плечи, повернулась к герцогине:

— Это было глупо, — закончила Фарис. — Здесь тоже нет надежды. Ради вашей безопасности, я должна умереть.

Флора, нахмурившись, прикусила кончик пальца.

— Даже если бы Диких Машин не существовало, у Гелимера были бы веские причины желать моей смерти. Война далека от окончания. Он не представляет последствий своих поступков. Но это несущественно. Ваша смерть…

— Моя смерть, — перебила Фарис, — положит конец влиянию Диких Машин на целое поколение, а может, и больше. Пока еще удастся вывести другую такую, как я… Пройдет немало времени, прежде чем новый калиф снова проникнется доверием к каменному голему.

— Но это случится, — сказала Флора.

Де Ла Марш выступил вперед, решительно заговорил:

— Демуазель герцогиня, это дело наших детей и внуков. Между тем, подумайте: Бургундия должна выстоять сейчас! Мы должны выжить! Иначе придет день, когда некому будет встать на пути у демонов юга. Не будет герцога или герцогини, которые сумеют помешать им. Если Бургундия исчезнет с лица земли, свершится их черное чудо, и тогда даже вспомнить о нашей жизни и борьбе будет некому!

Аш уставилась на обветренное лицо победителя множества турниров и капитана стражи. Бургундец кивнул.

— Мне известна сила герцогов Бургундии, мадам капитан.

Какое-то движение у дверей заставило Флору обернуться. Появился аббат в сопровождении горстки монахов Святого Стефана. Оливер де Ла Марш перехватил их, успокоительно покивал в ответ на приглушенные проклятия аббата. Монахи, находившиеся в трапезной, юркнули по углам.

— Сколько времени? — резко спросила Флора.

— Четверть часа с тех пор как я ушла со стены. — Аш скосила глаза на видневшееся за окном солнце. — Может и больше.

Флора сцепила пальцы, поднесла их к губам, задумчиво поглядела на Фарис и вдруг резко опустила руки:

— Если я сохраню вам жизнь, шесть сотен человек, стоящих сейчас в грязи под стеной, ждет смерть. Но если я выдам вас Гелимеру, война погубит тысячи.

Аш заметила, как кивнули головами де Вир и де Ла Марш.

Флора беспощадно продолжала:

— Если я убью вас, Дикие Машины лишатся средства для сотворения своего чуда — но с войной это не покончит. Люди будут продолжать умирать. Война не зависит от вашей жизни или смерти, а войну мы проигрываем. С другой стороны, оставив вас в живых, мы получаем всю информацию, какой располагает командующий вражеской армией, а это дает нам значительное преимущество. Бургундия должна выстоять, или некому будет противостоять Диким Машинам, когда им в следующий раз удастся вывести дитя рода Гундобада. Аш, я правильно рассуждаю?

В голосе лекаря-герцогини звучало ожесточение. Аш сочувственно усмехнулась.

— Насколько я могу судить, ты не упустила ничего существенного.

— И теперь я должна выбирать…

— И я тоже.

— Нет. На этот раз нет. — Флора окинула взглядом собравшихся. — Ты сама напомнила мне. Оленя убила я. Мне решать.

— Только если я с тобой соглашусь. — Это вырвалось прежде, чем Аш успела прикусить язык. Она поморщилась, недовольная собой. «Так оно и есть, но сейчас не время об этом напоминать.

Вот дерьмо».

Чувствуя под ногами пропасть, Аш продолжала говорить при неодобрительном молчании окружающих:

— Ты можешь сколько угодно рассуждать о том, что будет через двести лет. Но ты забываешь о сегодняшнем дне. Одна шальная стрела, один камень, пущенный из баллисты, один подосланный в город убийца — и «чудо» Диких Машин совершится сейчас. Мне все равно, сколько бы моя сестра… — Аш намеренно подчеркнула последнее слово, — сколько бы моя сестра ни рассказала о расположении визиготской армии и об их планах.

Она смотрела только на Флору, не замечая ни шепота Ансельма, который озабоченно втолковывал что-то Анжелотти, ни бесстрастных турок, ни бургундцев, в их непревзойденных доспехах, даже после месяца осады поражавших великолепием.

— Флориан, ради Христа, разве ты не понимаешь? Я не хочу раскола, но смешно даже думать о том, чтобы выдать ее Гелимеру. — Аш снова поморщилась. — А оставить ее в живых здесь слишком опасно для тебя.

— Я не опасна, — тихо заговорила Фарис, и в ее голосе снова прозвучал знакомый горький юмор, — Я не угрожаю герцогине. Ты забыла, сестра: смерть герцогини Бургундии означает победу Диких Машин — и тогда я потеряю себя, стану просто… каналом, по которому потечет их сила… — Она с трудом подбирала слова. — Думаю, меня просто… сметет. Джунд Аш, я не меньше тебя хочу, чтобы герцогиня жила!

Ее речь произвела впечатление на бургундцев: Аш видела по их лицам. Она и сама поежилась, вспоминая звучащие в сознании древние голоса — голоса, сметающие, уносящие, как листок по стремнине потока, затягивающие в водоворот…

— Я и не утверждаю, что ты проникла сюда с намерением ее убить, — сухо проговорила Аш. — Милый Зеленый Христос на Древе, лучше бы ты сидела под Дижоном со всем своим войском!

В ее голосе невольно прозвучали жалобные нотки. По комнате пробежал смешок.

— Только что пробило половину, — напомнил Роберт Ансельм. Его голос успокаивал, несмотря на то что сам он оглядывался на дверь, словно каждую секунду ожидал появления гонца с недоброй вестью. — Надо решать.

Флора снова сцепила перепачканные пальцы, сжала так, что побелели костяшки.

— Мне не раз приходилось принимать трудные решения в отрядном госпитале.

«Вот сейчас, пока она раздумывает…»

Аш не подняла руку к рукояти меча, но на лице Анжелотти мелькнуло одобрительное понимание — он заметил движение — ноги чуть расставлены, тело в равновесии, когда Аш приняла так называемую «боевую стойку». Каждый наемник знал эту позицию. «Кроме Флориана», — поправилась Аш. Золотоволосая женщина по-прежнему задумчиво хмурилась.

Между Фарис и мной слишком много людей де Ла Марша — одним движением не достать. Но я теперь их командир, так что…»

Роберт Ансельм шагнул к ней. Аш не оглянулась, сосредоточенная на расположении каждого возможного противника.

— Не думай ее обдурить, — пробурчал Роберт. — Если дойдет до дела, пойдут за ней, не за тобой.

— Если убрать ее… — Имена привлекают внимание их владельцев: Аш не назвала «Фарис», — остальное уже не важно: дело сделано.

Роберт умудрялся сохранять наружную невозмутимость, искоса посматривая на герцогиню и бургундских стражников, на визиготку в окружении рабов. Он проворчал:

— Попробуй, убей ее — и получишь гражданскую войну.

Аш обожгла взглядом широкоплечего воина, все еще красовавшегося в кирасе с чужого плеча. Он ответил спокойным немигающим взглядом.

— Тогда док в жопе, — продолжал он, — а вместе с ней и вся Бургундия. Развяжи гражданскую войну в Дижоне — и с Бургундией покончено. Крысоголовые сделают из нас отбивную, девочка: спасибо и спокойной ночи. А через двадцать лет эти бляди вырастят себе нового монстра, и никто им не помешает.

Это наконец выбило у нее из головы Фарис, и Аш наконец увидела то, что отказывалась видеть. Простая мысль: «Да, никого не останется, ни одного человека бургундской крови. Будет бойня, как в Антверпене и Оксоне. И это означает победу Диких Машин, когда бы они не сделали новую попытку, потому что остановить их будет некому».

— Ox, сукин сын, — выдохнула Аш и потерла глаза. Мускулы блаженно расслабились. Аш оскалила зубы. «И чему это я так радуюсь?»

Ответ пришел мгновенно: «Тому, что не мне пришлось решать».

Аш стыдилась самой себя. Она коротко мотнула головой. Даже стыд не мог заглушить облегчения. Разум, не находивший бреши в рассуждении Ансельма, вопил: «Не тебе решать, Флориан, а спорить с ней нельзя, не то погубишь все…»

— Заткнись, — буркнула Аш и пояснила оторопевшему Роберту: — Это не тебе. Ты прав. Да. Лучше бы ты ошибался.

«Знать бы, вправду ли я этого хочу».

Аш махнула рукой Флориан.

— Твой выход!

Темно-золотистые брови герцогини сошлись на переносице, взгляд так ясно отражал душевную трусость Аш, что та отвела глаза.

И встретилась взглядом с сестрой. Фарис стояла у обеденного стола, водя пальцами по узору струганных досок. Она не двигалась и не смотрела на герцогиню.

«А что бы я сделала на ее месте?»

Аш не позволяла себе взглянуть на Виоланту и Аделизу.

Флора провела ладонью по лицу — движением, которое Аш тысячу раз видела в госпитальной палатке, — и тяжело вздохнула. Герцогиня не стала оглядываться в поисках помощи, одобрения или поддержки.

— У меня здесь пациенты, — сказала Флора. — Я буду в госпитале. — Она кивнула Ла Маршу. — Вы с Аш допросите Фарис. Встретимся после обедни и обсудим полученные сведения .

Кто-то облегченно вздохнул — Аш не заметила, кто именно: Джон де Вир, де Ла Марш или Ансельм.

Фарис тяжело опустилась на лавку рядом с Виолантой. Она побледнела, как после тяжелой болезни. Огромные глаза глубоко провалились в глазницы.

— Я сейчас не в госпиталь, а к сборщикам милостыни, — спокойно поправилась Флора. — Они хотели обсудить со мной раздачу продовольствия. Когда придут со стены, найдите меня.

2

Милосердная темнота опустилась раньше, чем в аббатстве пробили обедню.

Короткий зимний день умер. Аш, откинувшись на стену у камина отрядной башни, вытянула ноги. Вдоль щели каменной кладки все еще висели стебли плюща. «Еще не кончился день рождения Христа, — смутно подумалось ей. — Бойня Христовой Обедни».

Бланш, прикрывшая свалявшиеся волосы грязным платком, вытерла о подол исхудавшие руки.

— В госпитале кончились запасы гусиного жира. Слишком много обожженных.

Аш за спиной сжала кулаки. Голое мясо под повязкой жестоко саднило. Пока с пострадавшего бедра срывали прикипевшую одежду вместе с набедренником, она сжимала зубами рукоять кинжала. На дереве остались глубокие отметины зубов.

— Сколько вышло из строя?

— Мужчины! — пожала плечами Бланш. — Все кричат, что завтра готовы в бой. А по-моему, шестеро не встанут с постелей до будущей недели — если стены столько продержатся.

Аш понимала, что досада в голосе женщины относится не к ней. Отчасти тут была простая усталость и сочувствие к раненным, отчасти горечь бессилия — хотя не вина Бланш в том, что не хватает простейших лекарств.

Аш хотела сказать что-нибудь утешительное, но не придумала ничего, что не звучало бы свысока, и ограничилась просьбой:

— Пришлите сюда всех ходячих. Я собираюсь говорить с парнями.

Бланш, прихрамывая, удалилась. Аш заметила, что стрелки и латники уважительно уступают дорогу пожилой женщине с гнилыми зубами, опухшей от голода; женщине, которую чуть не каждый из них имел за мелкую монету. Она грустно усмехнулась: «Мне следовало самой распознать это в ней, не дожидаясь, пока вмешается Флора».

Анжелотти, занявший место Бланш перед очагом, спросил:

— Сколько удалось спасти?

— Мы не пробились за ворота: они установили завесу греческого огня. Ты был на стене — что видел?

Канонир дернул узким плечом. Его неправдоподобной красоты лицо было скрыто под пороховой гарью.

— Големы разрывали людей на части. Начали от ворот и прошли сквозь толпу, как овчарки через стадо. Тех, кто бросился к лагерю, расстреляли из луков. Одного голема мы разбили пушечным ядром — он любезно подставился, приблизившись к стене. Остальных расстреливали из арбалетов и аркебуз; как об стену горох — зря припасы переводили…

— Много тяжелых ожогов, — заговорила Аш, заполняя повисшую паузу. — Дигори и Ричард Фавершэм молятся наверху, только надежды мало. Плохо у нас с малыми чудесами, Анжели. Ни хлебов и рыб, ни исцелений. Невыгодно сейчас быть на стороне Бургундии.

Итальянец потрогал образок святой Барбары.

— Малых чудес нам не хватит. Разве что заступничество всех святых: под стеной шесть сотен мертвых.

Шесть сотен мужчин, женщин и детей, разделанных, как куры для похлебки, и лежащих на холодной черной земле между осажденным городом и лагерем визиготов.

И что еще придумает Гелимер?

— Де Ла Марш все еще допрашивает Фарис. Я их оставила вдвоем. — Аш передернулась, ненароком задев обожженное место. — Давай-ка соберем всех сюда, Анжели. Поговорю с ребятами прежде, чем обращаться к сотникам. Они должны понимать, что происходит. И надо сказать им, что мы собираемся делать дальше.

Из дальнего угла послышалась флейта Караччи, смолкла, снова повторила тот же обрывок мелодии. Паж тронул музыканта за локоть, и тот опустил инструмент. Сальные огарки немилосердно коптили. На ночь уже закрыли ставни, и в свете мигающих огоньков не разглядеть было дальнего конца зала. Люди входили друг за другом и, тихо переговариваясь, рассаживались на кучи снаряжения на полу. Солдаты, мужчины, женщины и дети из обоза; несколько лиц — Эвен Хью, Герен аб Морган, Людмила Ростовная — еще не отмыты от жирной копоти после неудачной спасательной вылазки. Провели перекличку по копьям и снова уселись, глядя на нее: разговоры смолкали. Выжидательное молчание.

— Нам, — начала Аш, — приходится обдумывать решение, заглядывая далеко вперед.

Она говорила негромко — не было нужды: кроме ее голоса слышалась только капель с сосулек, наросших в устье камина, и шипение воды, попавшей на уголья. Все лица были обращены к ней с напряженным вниманием.

— До сих пор мы думали только о том, что рядом. — Аш оторвалась от стены и принялась расхаживать между группками сидящих. Все головы поворачивались вслед за ней. Она скрестила руки на груди, скрывая за подчеркнуто неторопливой походкой боль ожогов. — И не удивительно — после того, как нам до синяков напинали задницы. Надо было разобраться с дракой, в которую уже ввязались, прежде чем думать о будущем. Но теперь, мне кажется, пора. Хотя бы потому, что, не знаю, как Гелимеру, а нам неизвестно, продолжается перемирие, или уже кончилось.

Она видела, что Роберт Ансельм и Джон де Вир у дверей согласно кивают, но не вмешиваются, чтобы не прерывать ход мысли. Она все ходила — женщина в латах, среди мужчин, сидящих, обхватив руками колени и поворачивающих головы ей вслед.

— Мы только о том и думали, как сохранить жизнь герцога или герцогини Бургундии. Потому что именно Бургундия преградила путь демонам южной пустыни, именно Бургундия мешает им использовать чудотворицу, чтобы уничтожить мир. Но теперь та женщина, которая должна была совершить для них черное чудо, оказалась здесь, в Дижоне.

Она говорила невыразительно, как говорила бы размышляя вслух наедине с собой в командирской палатке. Захныкал младенец — мать шикнула на него. Проходя мимо Краччи, Аш коснулась его плеча.

— Казалось бы, все просто. Убить Фарис. Тогда уже неважно, если Бургундия и падет. Она умрет, и Дикие Машины лишатся своего… канала… — вспомнила Аш слово, выбранное визиготкой. — Канала, который позволит им исполнить свой замысел: погасить солнце и сделать так, словно мира никогда и не было. Вот только все не так просто…

— Потому что она — ваша сестра? — перебила Маргарет Шмидт.

— Она мне не сестра. Разве только по крови. — Аш усмехнулась и заметила совсем другим тоном: — Если у меня и есть какая родня, так это, помоги мне, Господи, тот сброд, что собрался здесь.

В зале одобрительно захихикали.

— Все не так просто, — повторила Аш, обрывая шум. — Мы не заглядывали вперед. Если Фарис будет убита, но мы тем не менее, проиграем войну, визиготы сотрут Бургундию с лица земли. У них просто не будет другого выхода, хотя бы потому, что иначе султан Мехмет с армией, покорившей Византию, может быстро оказаться в Карфагене.

— Дьявольски верно, — пророкотал Роберт Ансельм.

— А когда Бургундия исчезнет и на земле не останется ни единого человека с кровью герцогов Бургундских в жилах, для Диких Машин уже не будет иметь значения, сколько времени понадобится, чтобы вывести новую Фарис. Даже если на это уйдет тысяча лет — как только это будет сделано — мир исчезнет. Исчезнет, изменится… все дела наших рук пропадут, словно нас никогда и не было.

Те парни, что побывали с ней сегодня в аббатстве, явно не держали языки за зубами — Аш не удалось произвести впечатления.

— Так что мы должны выиграть эту войну, — добавила Аш. Ей не удалось сдержать улыбку, и на нее тут же ответили Герен аб Морган, Питер Тиррел…

— Сказать легко, а?

— Как два пальца обоссать, — высказался анонимный голос из темного угла.

— Вы думаете, эта война касается только бургундцев? — Аш обернулась на голос и выхватила взглядом Джона Баррена. — Вам тоже есть что терять. Вам, наемникам, всякая земля — родина. Среди вас уэльсцы, англичане, итальянцы, германцы… Так вот, визиготы уже покончили на хрен с большей частью этих стран, а теперь, Джон Баррен, им и Пролив переплыть недолго.

Джон де Вир открыл было рот, но локоть Ансельма тут же воткнулся парню под ребра. Младший де Вир заткнулся с удивительной покладистостью.

— Если Бургундия не выстоит, значит, все, погибшие в этой войне, погибли зря. Но мы вот что сделаем, — Аш встала посреди зала, обхватила локти ладонями. — Мы будем драться! Я оставила Ла Марша с Фарис. Там пятеро писцов в поте лица записывают ее сведения. Мы будем драться с визиготами. И надо начать первыми — прежде, чем они навалятся на нас!

Она подняла глаза на закопченные потолочные балки, помедлила немного и продолжала;

— Мы теперь знаем их слабые места. Прежде всего надо прорвать осаду — признаюсь, не самое легкое дело. Но герцогиню Флориан надо вывести из Дижона и убрать подальше.

Аш улыбнулась, прислушиваясь к одобрительному гулу. — Потом надо объединиться с союзниками. А союзники у нас найдутся, потому что Гелимер с каждым часом выглядит слабее. Как минимум, турки и французы будут с нами.

Она дождалась кивков, ударила кулаком о ладонь и продолжила:

— Убить Фарис недолго, но стоит ли? Появятся новые, только и всего. До каменного голема нам не добраться — второго налета на Карфаген они не допустят. Приходится — ничего другого не остается — объявить войну Диким Машинам. Разбить их здесь и перенести войну в Северную Африку. Если на то пошло, отдать визиготскую империю туркам! Мы должны перенести войну на юг и уничтожить сами Дикие Машины!

Она сделала паузу, давая им время усвоить мысль, отыскала взглядом в полутьме команду Анжелотти и кивнула им:

— Сами Дикие Машины драться не способны. Это просто камень. Они только и могут, что говорить с Фарис и с каменным големом. Ручаюсь, мастер Анжелотти при помощи нескольких бомбард и десятка-другого кораблей с грузом пороха быстро превратит их в большие груды щебенки. — Аш кивнула в ответ на вспыхнувшую в темноте улыбку Анжелотти. — Итак, наша цель — Северная Африка. И надо бы добраться туда к маю.

Должно быть, побывавшие в Карфагене немало порассказали остальным: Аш видела вокруг решительные уверенные лица.

— Другого пути нет, — сказала она. — Это будет нелегко, даже с теми сведениями, что мы получили сегодня. Если после прорыва осады кто-то предпочтет податься в Англию или перебраться подальше на север за пределы тьмы, я не стану мешать: получайте свое жалованье и вперед. Дело нам предстоит опасное, и не все доживут до того, чтобы увидеть Африку.

Она подняла руку, останавливая раздавшиеся голоса:

— Я не думаю взывать к вашей гордости. Забудьте о ней. Говорю вам, эта война не менее опасна, чем любая другая, в какой нам случалось участвовать, и те, кто хочет бросить это дело, пусть лучше уходят сразу.

Она уже видела, кто готов уйти: несколько итальянцев-канониров, может быть, Герен аб Морган. Аш задумчиво кивнула собственным мыслям, вслушиваясь в иронические комментарии и мрачные шутки, которыми тихо перебрасывались ее люди — три с половиной сотни здоровых парней, смотревших на нее бесстрастными пустыми взглядами. Боятся, конечно, но и уже обдумывают, как взяться за дело.

— Так когда нам предстоит надавать пинков трем легионам задниц? — поинтересовался английский арбалетчик Джон Баррен, тыча пальцем себе за спину, имея, вероятно, в виду визиготский лагерь под стенами Дижона.

Аш, не торопясь отвечать, кивком дала понять, что можно расходиться.

— Ну, парни, приводите в порядок снаряжение, поговорите со своими офицерами. Совещание командиров завтра сразу после подъема.

Она с усмешкой обернулась к англичанину и повторила:

— Когда? Надеюсь, раньше, чем Гелимер сочтет перемирие прерванным и все три его гребаных легиона свалятся со стен нам на голову!

Она обошла всех бургундских командиров, переходя из дома в казарму, а из казармы во дворец — и раз за разом повторяя более или менее одно и то же весь этот темный рождественский вечер. Поговорила, сколько удалось, и с бургундскими солдатами, которым предстояло участвовать в бою. Она отмерила немало миль по мостовым Дижона. Эскорт сменялся каждый час.

Легкие облака разошлись, открыв звездное небо, но многотысячная толпа на паперти перед аббатством не расходилась всю ночь, ожидая выдачи крошечных ломтиков темного хлеба и глотка крапивного пива.

Семь звезд ярко сияли в морозном небе: Ковш висел над самыми шпилями аббатства Святого Стефана.

Аш оставила эскорт перед зданием аббатства, служившим временным жилищем аббата, и прошла мимо стражи и монахов, стороживших вход. Она держалась с такой уверенностью, что ни одна душа не осмелилась задавать ей вопросы.

На лестнице ее встретило пение карфагенской свирели. Аш расстегнула шлем и поправила короткие волосы. Ее рассеянный взгляд, смотревший в иные миры, сосредоточился. Она в последний раз провела по волосам пальцами с обкусанными заусенцами и передернула плечами, пристраиваясь поудобнее к латам. Покончив с этим делом, наклонила голову и по узкой лесенке с низким потолком поднялась в верхнюю комнатку.

— Мадам… капитан, — поправился высокий тощий монах. — Вы разошлись с аббатом. Он только что был здесь, молился с безумной иноземкой.

— Аббат милосерден, — Аш не остановилась. — Вам ни к чему входить со мной. Я всего на несколько минут.

Она пригнулась, проскользнув под массивной дубовой притолокой, и прошла в дальнее помещение, не слушая робких возражений монаха. Даже сквозь подошвы сапог чувствовалось, как неровно уложены скрипучие половицы. Распрямившись, она оказалась в золотистом луче светильника и с трудом разглядела лишенную всякой мебели комнату, беленые штукатуркой стены и кучу одеял под окном с ромбиками стекол.

Виоланта сидела рядом с Фарис на полу под светильником. Обе повернули головы навстречу вошедшей.

Пол под ее ногами снова пронзительно скрипнул, и груда одеял зашевелилась. Показались потемневшие от пота седые волосы. Аделиза приподнялась, протирая глаза чумазыми кулаками.

— Я не знала, что ты здесь, — объяснила Аш, обращаясь к Фарис.

— Ваш аббат отдал вторую комнату рабам-мужчинам. А меня поместили с женщинами.

Снова послышалась свирель. Теперь было ясно, что музыка доносится из дальней части здания. Аш кинула взгляд на Виоланту, на Аделизу — и снова обратилась к женщине, которая сейчас — с коротко остриженными волосами, в швейцарском платье с чужого плеча — выглядела еще больше похожей на нее.

— Явственное фамильное сходство, — заметила Аш, проведя языком по пересохшим губам.

Она против воли то и дело оглядывалась на безумную старуху. Аделиза сидела, завернувшись в одеяла, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то мыча про себя. Потом вдруг стала ударять кулаком по колену. Аш не сразу поняла, что женщина отбивает такт мелодии флейты.

— Дерьмо, — сказала Аш. — Вот, значит, почему они убивали младенцев. Они думали, что мы все так кончим. Ты когда-нибудь думала о том, что тебя ждет в будущем?

Маленькая Виоланта что-то быстро прошептала.

— Она тебя не поняла, но тон ей не нравится, — объяснила Фарис.

Аделиза, словно потревоженная звуком голосов, перестала раскачиваться и схватилась за живот, поскуливая и мяукая. Она что-то говорила. Аш с трудом разобрала на малознакомом жаргоне карфагенских рабов:

— Болит! Болит!

— Что с ней? Больна?

Виоланта снова заговорила. Фарис кивнула.

— Она говорит — Аделиза голодна. Говорит — Аделиза раньше не знала, что такое голод. О ней всегда заботились. Она не знала боли пустого желудка.

Аш шагнула вперед. Лязг брони, которого она, привыкнув, почти не замечала, в тесной комнатушке показался очень громким. Женщина вскочила на ноги и попятилась, заслонившись одеялом.

— Подожди, — Аш остановилась и успокаивающе заговорила: — Я не обижу тебя, Аделиза. Аделиза, я тебя не обижу.

— Не верится! — пробормотала Виоланта, снова укутывая плечи старухи одеялом. Аделиза рассеянно задрала рубаху, обнажив дряблый живот и почесывая заросший седыми волосами лобок. Ее бедра, живот и груди оказались покрытыми сетью тонких белых шрамов и царапин. Виоланта поправила одеяло, проговорив что-то на своем неразборчивом карфагенском .

— Она сказала — Аделиза боится, когда много людей и когда видит оружие. — Фарис наконец поднялась с пола. — Девочка права. Аделиза мало сталкивалась с людьми, кроме моего отца Леофрика и тех мужчин, с которыми он ее сводил. Она никогда не видела много людей сразу.

Аш вглядывалась в лицо Аделизы, скрытое тенью. «Неужели я на нее похожа?» Тяжелая челюсть и припухшие веки: не понять, старуха или просто обрюзгшая пожилая женщина, но в неопределенной пухлости щек видится младенческая наивность.

Ее скрутил приступ всепоглощающей жалости, к которой примешивалось отвращение.

— Христос! — воскликнула Аш. — Она же умственно отсталая! Точно!

Одеяло на груди Аделизы шевельнулось. Аш разглядела что-то прячущееся в складках шерстяной материи и тут же ощутила наполняющий комнату слабый запах: крысы. Виоланта опять неразборчиво забормотала.

— Что?

Фарис подобрала валявшееся на полу одеяло и закуталась в него. Ее дыхание виднелось у губ белыми облачками.

— Она говорит, имей уважение к ее матери.

— К ее матери?

— Виоланта — тебе родная сестра. И племянница в то же время. Мой отец Леофрик свел с матерью одного из наших братьев. Одна из их детей — Виоланта. Я привела с собой еще двух мальчиков.

— О Христос милосердный, зачем! — вырвалось у Аш. Фарис не отозвалась. У Аш хватило времени подивиться: сказалось бы, должно быть легко понимать человека, так похожего на тебя». Затем она услышала вопрос:

— Зачем ты здесь?

— Что?

— Зачем ты сюда пришла? — резко повторила Фарис. За прошедшие несколько часов она нашла возможность вымыть лицо и руки; в трепещущем свете лампады кожа казалась очень бледной. Темноглазая светлокожая женщина с волосами, едва прикрывающими мочки ушей, она говорила голосом, охрипшим после долгого допроса:

— Зачем? Меня теперь казнят? Или дадут время до завтра? Ты пришла объявить мне приговор вашей герцогини?

— Нет, — ответила Аш, растерянно тряхнув головой и притворяясь, что не замечает надрыва в голосе Фарис. — Я пришла повидаться с матерью.

Она не собиралась этого говорить, она и себе-то в этом не признавалась. Руки вдруг похолодели. Аш сняла стальные перчатки, снова застегнула пряжки и повесила их на эфес меча, потом, царапая пол оковкой ножен, пересекла комнату и остановилась перед Аделизой.

— Она меня не узнает, — проговорила Аш.

— Она и меня не узнает, — усмехнулась Фарнс. — Ты надеялась, что она признает в тебе свою дочь?

Аш помедлила с ответом, опустилась перед Аделизой на корточки, чувствуя исходящий от ее кожи запах мочи и молока. Случайное движение руки Аделизы заставило ее вскочить, отработанным боевым движением сжав рукоять кинжала.

Аделиза потянулась к ней, погладила пальцем кожу сапог и подняла глаза.

— Не бойся, не бойся…

— Иисусе! — Аш провела ладонью по лицу. Ладонь стала мокрой.

Короткошерстый крысенок выбрался на плечо старухи. Аделиза тут же забыла про все на свете, неуклюже лаская его толстыми пальцами. Зверек лизал ее шею.

— Да, — отозвалась наконец Аш, отводя взгляд и отступая так, чтобы оказаться лицом к лицу с Фарис. — Да, я думала, она меня узнает. Если я ее дочь, она должна меня узнать. И я должна почувствовать, что она моя мать.

Фарис осторожно взяла руку Аш и сжала ее пальцы в своих, таких же холодных и ничем не отличающихся.

— Скольких же она родила?

— Я смотрела в записях, — Фарис не отнимала руки. — Первые пятнадцать лет она выносила по ребенку в год, потом еще три раза.

— Господи! Я готова радоваться, что бесплодна. — Она бросила короткий взгляд на Фарис и невнятно договорила: — Почти…

Еще одна крыса — в смутном освещении не разобрать цвета шкурки, но Аш была почти уверена, что это Лизун — взбежала по руке Аделизы. Та склонила голову набок, давая зверьку пощекотать усами ее щеку. На Аш она больше не смотрела.

— А она вообще понимает, что рожала детей?

Фарис ощетинилась.

— Понимает, конечно! Она по ним скучает. Ей нравятся маленькие теплые существа. Только, по-моему, она не понимает, что младенцы вырастают. Их у нее всегда отнимали сразу после родов и отдавали кормилицам, так что она не видела, как они превращаются в мужчин и женщин.

Аш тупо переспросила:

— Кормилицам?

— Если бы она сама выкармливала, это помешало бы новому зачатию, — пояснила Фарис. — Она рожала восемнадцать раз. Виоланта — предпоследняя. Виоланта не слышит каменного голема.

— А ты слышишь, — резко сказала Аш.

— Слышу. Все еще слышу. — Визиготка вздохнула. — Никто из детей Аделизы не оказался… удачным… кроме меня. И тебя, разумеется. — Она нахмурилась, и Аш снова подумала: «И я тоже выгляжу старше, когда хмурюсь?» Потом Фарис продолжала: — Наш отец Леофрик теперь задумывается, скольких еще он выбраковал слишком рано. Зато он оставил все потомство Леовигилда и ребенка Аделизы, родившегося этой весной. У нас осталось в живых двое братьев и еще одна сестра.

Аш сообразила, что так сжимает руку Фарис, что той, должно быть, больно, и смущенно уставилась в пол. Она дышала часто, словно после бега, и в груди жгло.

— Черти траханые, ну, не доходит до меня! — Она подняла взгляд на лицо Фарис, подумала: «Ей лет девятнадцать-двадцать, как и мне» и удивилась, с какой стати визиготка вдруг показалась ей такой юной.

— Значит, и двадцати лет не понадобится до следующей Фарис, — размышляла вслух Аш. Ее голос тускло звучал в холодной комнате. — Не будь сейчас Леофрик безумней мартовского зайца, и поверь Гелимер хоть наполовину в его рассказ о Диких Машинах… Может, если они как следует разберутся в том, что имеют, вторая ты появится через несколько месяцев: к весне или к лету.

Фарис возразила:

— Могу сказать тебе, что сделал бы лорд Гелимер, если бы поверил в Дикие Машины. Он счел бы их за более совершенную форму каменного голема, решил бы, что эти мудрые голоса войны посоветуют ему, как распространить империю на все цивилизованные земли. И он попытался бы построить новые каменные големы и вывести новых Фарис, чтобы иметь десятки machina rei militaris вместо одной.

— Милый Христос!

Рука Фарис в руке Аш согрелась и стала влажной. Аш чуть разжала пальцы и спросила, не сводя взгляда с Аделизы:

— А Дом Леофрика мог бы построить новых каменных големов?

— Вполне возможно. Со временем. — Фарис пожала плечами. — Если будет жив мой отец Леофрик.

— О Иисусе, — вздохнула Аш, остро ощутив холод в кончиках пальцев, запах немытых тел, приглушенный холодом и звезды за окном. — Туркам это не понравится. Да никому не понравится. Машина, которая может говорить с великими демонами южных пустынь… они не успокоятся, пока тоже не обзаведутся такой. А заодно и французы, англичане, русские…

Фарис рассеянно проговорила, наблюдая за Аделизой:

— Даже если бы все наши знания были утеряны, Леофрик мертв и его Дом уничтожен и остался бы только один каменный голем — они не допустили бы, чтобы им владели мы…

— Они не успокоятся, пока не захватят Карфаген и не уничтожат его полностью.

— Но Гелимер нам не поверит. Он думает, все это заговор Дома Леофрика. — Фарис задрожала под своим одеялом и глухо закончила: — А я не могу больше ничего сделать для спасения визиготской империи. Мне остается только сидеть здесь и гадать, доживу ли я до утра.

— Думаю, доживешь. Ты порассказала Ла Маршу немало полезного.

Для нее самой это прозвучало фальшиво. Аш встретила взгляд Аделизы и наконец позволила себе признать: «Я стою в одной комнате с этой женщиной, и она безоружна, а при мне меч и кинжал. Будь ее смерть свершившимся фактом, Флоре пришлось бы смириться. И вполне возможно, не было бы никакой гражданской войны».

Она ожидала агонии нерешительности.

«Убить ее. На глазах ее матери, ее сестры? Моей сестры. Она — моя сестра. Что бы там ни было, это моя кровь.»

Вместо этого напряжение сменилось теплой расслабленностью. Аш грубовато пошутила:

— Милый Зеленый Христос! — Тебе больше не о чем беспокоиться, что ты гадаешь, не пришла ли твоя сестрица тебя прирезать? Фарис, я не собираюсь. Просто не могу. Хотя знаю, что следовало бы.

Она снова на мгновение прикрыла руками лицо и снова взглянула на визиготку.

— Дело в Флориане. Ты понимаешь, опасность грозит Флориан. Я не могу допустить этого. — Слова не шли с языка, от тяжелой усталости она запиналась и начала беспомощно размахивать руками. — Ты не можешь закрыться от них?

— От Диких Машин?

— Закрыться. Не слушать.

Лицо Фарс, смутно видимое в свете лампады, выражало смесь страха и недоумения.

— Я их… чувствую. Я сказала королю-калифу, что не слышу каменного голема, и это правда: я ни словом не обменялась с ним за эти пять недель. Но я его чувствую. И через него — Machinae Ferae… это чувство…

— Будто давит, — подхватила Аш. — Словно кто-то заставляет тебя…

— Ты не смогла противиться им, когда они заговорили с тобой через каменного голема, в Карфагене, — тихо сказала Фарис. — А их сила растет, тьма ширится, они достанут меня и здесь; они используют меня, чтобы изменить…

— Если умрет Флориан. — Аш снова присела и осторожно погладила жирные седые волосы Аделизы. Женщина настороженно замерла. Аш продолжала тихонько гладить ее по голове и говорила: — Дело в Флориан. Я не могу допустить, чтобы ты угрожала ей. Если ты останешься в живых, и Дикие Машины используют тебя…

— Во время осады я пробовала разорвать связь с machina rei militaris, — призналась Фарис. — Я прибегла к помощи священника-раба, который не мог бы никому рассказать. Да ему и не поверили бы… Он молился, но голос машины оставался со мной.

— И я тоже! — Рука Аш замерла. — Я тоже пробовала! И у меня тоже ничего не вышло!

Обе удивленно рассмеялись, схватившись за руки. Аделиза глазела на них, переводя взгляд с лица на лицо, и вдруг тоже засмеялась каркающим смехом.

— Такая же! — торжествующе выговорила она, указывая то на одно, то на другое лицо. — Такая же!

Аш прикусила язык. Это вышло совсем нечаянно. Ужасно больно, до крови. «Пожалуйста, — думала Аш, — ну скажи, что ты меня знаешь».

Толстая старуха протянула руку и погладила волосы Фарис. Потом потянулась к Аш. У той сжалось что-то в животе. Пухлый мягкий палец коснулся ее лица, погладил по щеке, замер на шрамах и отдернулся.

— Такая же? — удивленно повторила Аделиза. У Аш на глазах выступили слезы, но щеки остались сухими. Она нежно коснулась руки Аделизы и встала.

— Может, и есть еще такие же, как ты, — сказала она Фарис, — но если бы ты вернулась и уничтожила каменного голема… другой machina rei militaris у них нет. Тогда они оказались бы отрезаны. Дикие Машины. И пришлось бы им дожидаться нового Гундобада или Радоника, чтобы построить новую машину. Это потрудней, чем плодить ублюдков.

— Кое-кто пошел бы за мной. Те, кто воевал со мной в Иберии, кто знает меня много лет. Но большинство — нет. А Карфаген всегда готов к встрече победоносных генералов, возвращающихся, чтобы сбросить короля-калифа.

— Могла бы попробовать! — Аш усмехнулась самой себе и горестно тряхнула головой. — Ладно, намек поняла. Но если бы ты уничтожила каменного голема, мне бы не пришлось теперь мучаться, гадая, следует ли убить собственную сестру.

— Нельзя убивать! — сердито вскинулась Аделиза. Аш удивленно опустила взгляд. Виоланта сидела рядом с матерью, обнимая ее и, по-видимому, нашептывая на ухо перевод беседы; полоумная женщина погрозила пальцем Аш, потом Фарис.

— Нельзя убивать! — повторила она.

Аш вздрогнула от физической боли в груди, подумала:

«Что-то у меня неладно с сердцем». Руки, сжатые в кулаки, невольно прижались к пластине нагрудника, словно это могло облегчить боль. Снова толчок острой, сосущей боли.

Она нагнулась и потрепала Виоланту по голове. Девочка отшатнулась. Аш погладила руку Аделизы и, спотыкаясь, вышла из комнаты, нырнула под притолоку, прошагала мимо тощего монаха, молча прошла сквозь эскорт, ожидавший во дворе, молча дошла до дворца и прошла в покои герцогини.

— Мне нужно повидать Флориан.

Яркие как бусины глазки Джин Шалон блеснули из-за резной дубовой двери.

— Она нездорова. Не принимает.

— Меня примет. — Аш уперлась в резное дерево стальным локтем. — Или вы рассчитываете меня остановить?

Тильда, одна из фрейлин, выглянула из-за плеча Джин.

— Она нездорова, мадам капитан. Нам пришлось просить милорда де Ла Марша прийти утром.

— Нездорова? — Аш толчком пришла в себя, мысли прояснились, собрались. Она коротко рявкнула: — Что с ней?

Тильда смущенно покосилась на Джин Шалон, пролепетала:

— Капитан-генерал…

— Я спросила, что с ней? Чем она больна? А, ладно… — Аш протолкнулась мимо них, ворвалась в покои, оставив стаю возмущенных служанок и фрейлин разбираться с эскортом, бросилась к кровати и откинула занавеси балдахина.

В лицо ей ударила вонь перегара. Аш закашлялась.

Герцогиня Флориан, во всей одежде, в мужском камзоле, рубахе и штанах, ничком распростерлась на постели. Из открытого рта на простыню стекала струйка слюны. Дыхание пропиталось алкоголем. Пока Аш стояла у кровати, растерянно уставившись на нее, Флориан начала яростно храпеть.

— Она что, была сегодня днем на стене?

Белое личико Джин Шалон возникло совсем рядом с Аш.

— Я ей говорила не ходить. Я ей говорила, что не подобает женщине смотреть на такое, от чего сам Господь отворачивает лик свой. Но разве она меня послушает? Никогда она меня не слушает!

— Очень рада это слышать. — Аш нагнулась и заботливо укутала ноги Флориан волчьей шкурой. — Если не считать сегодняшнего случая. И долго она упивалась до бесчувствия?

— С заката.

«С часа убийства заложников».

— Ну, больше это не повторится, — губы Аш дрогнули. — Выпивка кончилась. Ладно. Если проснется, пошлите за мной. Если нет — не тревожьте ее.

Она вышла из дворца в задумчивости, мельком отмечая болтовню эскорта Людмилы Ростовной, боль в обожженном бедре и натруженных мышцах ног. От усталости все вокруг плавало в смутной дымке. Только ночной мороз, встретивший на улице, заставил ее полностью очнуться.

Ковш успел повернуться вокруг небесной оси. Через несколько часов кончится Рождество и наступит рассвет Стефанова дня.

В темном небе полыхнула яростная голубая вспышка.

Началось!

Снаряд с греческим огнем прочертил над ними крутую дугу, заливая мостовую сполохами адского пламени. В холодном голубом сиянии метнулась человеческая тень, кто-то торопился потушить смолу, пролившуюся у самой стены.

«Зараза! Уже? Гелимер расстался с надеждой заполучить обратно своего генерала и плюнул на перемирие?..»

Еще один снаряд промелькнул высоко в небе и скрылся за стенами Дижона.

— В укрытие, — приказала Аш, поспешно отступая под арку дворцовых ворот. Еще одно ядро, на этот раз каменное, ударило в мостовую. Аш ступнями почувствовала, как содрогнулась земля.

— Мудососы, — пробормотала Людмила, прибавив пару нелестных слов насчет меткости визиготских пушкарей. Отряд согласно заворчал. — Да еще и на самое Рождество! Босс, разве перемирие не должно продлиться до завтрашнего возвращения лорда Фернандо?

Аш прислушалась — всюду тихо, и обстрел прекратился…

«Визиготские осадные машины и боеприпасы, порядок пехотных штурмовых отрядов?» — Аш мысленно сформулировала вопрос и, покачав головой, решила не произносить его вслух.

Какой смысл спрашивать каменного голема — он сам получает донесения через гонцов, а значит, с опозданием на две-три недели.

По крайней мере, значит, и Гелимер не сможет использовать его тактические советы против нас. Может, Дикие Машины и говорят с големом, но Гелимеру от этого толку нет. Да и Годфри бы его услышал. Хоть что-то…

Она застыла на месте.

— Капитан? — окликнула Ростовная, как видно, уже не в первый раз обращаясь к ней.

— Что?

Аш смутно отметила, что обстрел не возобновился — стало быть, это не подготовка к штурму, а просто выходка заскучавшей пушечной команды, возможно, пьяных франкских наемников Гелимера. От этой мысли сразу исчезло облегчение, которое испытала Аш, поняв, что перемирие продолжается.

— Возвращаемся в башню? — Людмила вглядывалась в темноту проулка, обманчиво освещенного брызгами догорающего греческого огня. — Капитан, что с вами?

Аш прошептала непослушными губами:

— Я… только что поняла. Как я раньше не додумалась?!

3

Полосатый поросенок копался рыльцем в снегу, усердно виляя веревочным хвостиком. Аш смотрела, как осколки заледеневшей корки разлетаются над его головой. Вот он прорылся сквозь мягкую белизну под настом. Показались бурые прошлогодние листья. Поросенок захрустел желудями и удовлетворенно хрюкнул.

Человек с бородой цвета спелого желудя откинул капюшон и обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— Аш.

— Годфри.

Усталость удерживала ее на самой кромке сна. Совсем не трудно было одновременно сознавать себя лежащей на соломенной подстилке у очага в отрядной башне, слышать перешептывания пажей и оруженосцев, становившиеся все глуше по мере того, как сон овладевал сознанием, и вслух обращаться к голосу, звучащему в сновидении.

Сон принес и образ, ясный и точный: крупный широкогрудый человек, узловатые ступни виднеются под длинным подолом зеленой рясы. В косматой бороде появились белые волоски, а у губ и вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Обветренное лицо и прищур глаз, привычных к зимнему ветру и летнему солнцу.

— Когда мы с тобой встретились, ты был не старше, чем я сейчас, — тихо проговорила Аш. — Христос Иисус, я чувствую себя столетней старухой.

— И выглядишь соответственно, готов поспорить.

Аш фыркнула.

— Годфри, ты не слишком почтителен!

— Какое уж почтение к голодной ободранке-наемнице!

Годфри в ее сне присел на корточки, не обращая внимания на облепившие подол рясы комья мокрого снега, и оперся на ладонь, до запястья утонувшую в снегу. Аш смотрела, как он пригнул голову (плечи внизу, седалище задрано кверху — вот-вот кувырнется), чтобы заглянуть между ног рывшегося в снегу трехнедельного поросенка.

— Годфри, что ты, прах тебя побери, вытворяешь?

Сновидение отозвалось:

— Смотрю, вепрь это или свинка. У свинок характер помягче.

— Годфри, я все равно не поверю, что ты провел детство в Черном Лесу, заглядывая в задницы кабанам!

— Свинка . — Снег вспучился, и показалось перемазанное рыльце дикого поросенка. Золотистые глазки подозрительно оглядывали окружающий мир из-под невероятной длины соломенных ресниц. Годфри-сновидение тихо и бесконечно долго приговаривал ласковые словечки. Аш уплывала все дальше в забытье. Наконец священник очень осторожно и плавно протянул руку.

Свинка снова зарылась пятачком под снег. Пальцы человека нежно почесали то местечко за ухом, что даже зимой не обрастает грубой щетиной, а покрыто только мягкой пушистой шерсткой. Рыльце вздернулось и послышалось короткое фырканье, сменившееся на удивление тонким повизгиванием. Годфри почесал смелее, его пальцы скребли горячую серую шкурку. Поросенок шлепнулся на бок, прямо на снег, и лежал, довольно похрюкивая, пока пальцы человека ласкали и чесали щетинистую шейку. Узелок хвостика радостно вилял.

— Годфри, я готова поверить, что тебя, как Господа нашего, вскормила дикая свинья.

Не переставая ласкать кабаненка, Годфри Максимилиан повернулся к ней:

— Благослови тебя Бог, детка, я же чуть не всю жизнь занимался спасением диких животных, — В соломенной шевелюре священника, так же как и в бороде, блестели белые нити. Свободной рукой он погладил вересковый крест на груди. Широкая, покрытая шрамами ладонь: мозолистая рука труженика. Темные, золотистые как у того поросенка, глаза… каждая подробность не виденного долгие месяцы лица явственно стояла перед Аш.

— Кажется, что запомнишь лицо навсегда, — шепнула Аш. — А на самом деле это первое, что уходит.

— Всегда кажется, что еще будет время.

— Хочешь удержать в памяти… — Аш разметалась на соломе. Ясный образ Годфри, сидящего на снегу, уходил, как вода в песок. Она пыталась удержать его и чувствовала, что теряет.

— Аш?

— Годфри!

— Я не знаю, сколько прошло времени с нашего последнего разговора.

— Несколько дней, — Аш перевернулась на спину, прикрыв глаза локтем. Послышался голос Рикарда, объяснявший кому-то, что капитан-генерал не может принять их в ближайшее время — подождите еще хоть час.

— Сейчас вечер Христовой Обедни, — пояснила Аш, — или самое начало Стефанова дня: я не слыхала, звонили ли к заутрене. Я боялась заговорить с тобой, потому что Дикие Машины… — она запнулась. — Годфри, ты их еще слышишь? Где они?

— Ад молчит.

— К черту ад! Мне нужно знать, что затевают Дикие Машины. Годфри, говори со мной!

— Прости, детка.

В голосе послышалась сдержанная усмешка.

— За это время — сколько, ты говоришь, прошло? Месяц или больше? — ни одна человеческая душа не обращалась к каменному голому. Сперва великие Дьяволы горько сокрушались об этом, затем рассердились. Они оглушили меня, детка, их гнев, протекая сквозь меня, оглушал. Я думал, ты слышишь, но, быть может, их гнев был направлен на Фарис. И с тех пор они молчат.

— Господи, неужели правда?

Аш потянулась. Она спала не раздеваясь, на случай ночной тревоги. На мгновение приоткрыла глаза, взглянула на балки потолка в полутьме, за пределами света угасающего камина.

— Они не могли отказаться от Фарис, просто выжидают. Годфри, и никто не пользовался каменным големом? Даже король-калиф?

— Рабы калифа Гелимера говорили с ним — как говорят люди, не так, как Фарис, Задавали вопросы, касающиеся тактики. Если ты меня спросишь, они смогут вычислить, чего ты опасаешься. Он в большой тревоге, детка: все в этом вторжении пошло не так, как он рассчитывал. Он сейчас словно всадник, потерявший власть над боевым конем. Я хотел бы найти в своем сердце жалость к нему, но не могу не радоваться его неудачам. Не уверен, что он хотя бы понимает ответы своего голема.

— Надеюсь, ты прав. Годфри, чему ты так радуешься?

— Я соскучился по тебе, Аш.

В горле у нее запершило.

— Ты клялась, что вернешь меня домой, спасешь от этого… Детка, я знаю, ты не заговорила бы со мной, если бы не придумала способа. Ты пришла вывести меня из ада, верно?

Аш с трудом приподнялась на локтях, отмахнулась от бросившегося было к ней Рикарда. Она куталась в меха и покрывала, извиваясь так, что едва не угодила ногами в огонь.

— Я много в чем клялась, — хрипло проговорила Аш. — Клялась добраться до Диких Машин, когда они тебя убили тем землетрясением… А ты в зале коронаций клялся никогда не оставлять меня, но это не помешало тебе умереть… Все мы даем обещания, которые не можем исполнить.

— Аш?

— По крайней мере, я никогда не клялась вернуть назад твое тело для похорон. Я знала, что это невозможно.

— Когда я пытался вывести тебя из камеры во дворце Леофрика, прежде чем сумел отыскать Фернандо делъ Гиза, я поклялся, что ты никогда не будешь одинока. Помнишь? Это обещание я сдержал. И сдержу дальше, детка. Ты слышишь меня и всегда будешь слышать. Я никогда не оставлю тебя, будь уверена.

В горле застрял тугой болезненный ком. Аш потерла глаза костяшками пальцев и усилием изгнала из сознания боль и горечь.

Горячие слезы полились из глаз, красное сияние углей в камине расплывалось. Она ощутила мертвую пустоту в груди и вонзила ногти в ладони. Слезы лились ручьем, она всхлипнула…

— Аш?

— Я не могу тебя освободить. Не знаю, как…

Молчание.

— Думаю, я как-нибудь прощу тебе одно не выполненное обещание.

Голос Годфри гулко отдавался в голове.

— Помнишь, я говорил, что как бы дорого ни пришлось заплатить за то, что оставил церковь и ушел к тебе, все равно дело того стоило? Тогда я любил тебя любовью мужчины. Теперь я — только дух, без тела, но я все еще люблю тебя. Аш, ты этого стоишь.

— Никогда я этого не заслуживала!

— Не о том речь, хотя ты была верна, добра и отдавала мне тепло своего сердца, но я любил тебя не за это. Без причин, просто за то, что ты — это ты. Я полюбил твою душу прежде, чем начал думать о тебе как о женщине.

— Ради Христа, заткнись!

— Я говорил уже: я ни о чем не жалею, разве что о том, что ты все еще не доверяешь мне до конца.

— Доверяю я! — Аш закрыла лицо руками, склонив голову к коленям в сырой теплой темноте. — Доверяю! Я знаю, что если попрошу тебя что-то сделать, ты сделаешь. Оттого-то так трудно… невозможно… просить…

— Разве ты можешь попросить о чем-то, что я не хотел бы исполнить?

В его голосе звучит горестная усмешка.

— Хотя я теперь мало что могу, детка. Но проси, и я сделаю все, что сумею.

Аш не сдержавшись, громко всхлипнула и прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить звук.

— Ты… еще… не понимаешь…

— Босс?

Она открыла глаза и увидела присевшего на корточки Рикарда, глядевшего на нее с нескрываемой тревогой и сочувствием. По щекам Аш текли слезы. Глаза жгло. Она пыталась заговорить, но помешал стоявший в горле ком.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Рикард, беспомощно оглядываясь. — Что сделать, босс?

— Оставайся у двери. Никого… — слова застревали в горле. — Никого не пускай, пока я не скажу. Все равно, кто бы ни пришел.

— Положитесь на меня, босс! — Темноволосый юноша выпрямился. На нем были латы с чужого плеча, обгоревший бригандин, снятый с одного из раненых, а у бедра позвякивал меч с круглой гардой. Но не одежда, а выражение глаз делало его много старше, чем он был полгода назад под Нейсом.

— Спасибо, Рикард.

— Зовите меня! — свирепо проворчал он. — Как только что понадобится, зовите меня. Босс, может, мне…

— Нет! — Она нашарила мешочек у пояса, выудила грязный платок и вытерла лицо. — Нет. Я сама должна решить. Я позову, когда ты будешь нужен.

— Вы говорите со святым Годфри?

Вот тут слезы хлынули ручьем. «Почему? — недоуменно соображала Аш. — Почему я не могу перестать? Это уже не я; я не плакса…»

— Уйди, Рикард.

Она смяла промокший платок в ладонях и промокнула глаза.

— Клянусь тебе, детка, ты не можешь попросить ничего такого, что я не исполню с радостью.

Голос Годфри Максимилиана в ее сознании звучал с настойчивой искренностью. Слишком открыто. Аш сильнее прижала к глазам платок. Через мгновенье она сумела выпрямиться и уставиться на подернутые золой угли.

— Ага, а ты просил меня о помощи, не забыл? А я не могу помочь… Годфри, я правда хотела попросить… если тебе так легче, считай, что я приказываю.

— Ты плачешь? Аш, маленькая, что с тобой?

— Просто слушай, Годфри. Просто слушай. Она прерывисто вздохнула, удержалась от всхлипа и, сжав в кулаке платок, овладела своим голосом.

— Ты теперь — machina rei militari — или ее часть.

— По-моему, мы с ней теперь переплелись, как уток и основа в ткани, — я долго над этим размышлял. Аш, отчего такое горе?

— Помнишь, что ты сказал мне, когда мы ехали по пустыне?

— Что именно?..

Аш судорожно вздохнула и не дала ему договорить:

— Это была шутка. Я попросила тебя совершить чудо, «крошечное чудо — помолись, чтоб каменный голем развалился на куски» — что-то в этом роде, не помню точно. Потом у меня на уме была только Фарис: как убить Фарис, как остановить Дикие Машины.

— Она не говорит с Дикими Машинами, хотя, мне кажется, она слышит, когда они обращаются к ней.

— Это не важно. — Аш открыла глаза и только тогда поняла, что искала убежища в темноте под веками. Она наклонилась к очагу, выгребла головню и закопала ее поглубже в красноватые угольки. — Фарис следовало бы убить для пущей надежности, но я не могу. Может, ее все равно казнят. Не важно. Дикие Машины могут внушить семье Леофрика вывести новую Фарис, а может, они уже начали. Гораздо важнее — каменный голем.

Голос Годфри в ее сознании молчал, но Аш чувствовала, что он ждет, готовится впитать каждое слово.

— Мы должны уничтожить Дикие Машины. Военная сила нам тут не поможет — это займет не меньше года, а столько ждать нельзя. Мы могли бы убить мою сестру, — Аш почувствовала, что голос снова дрогнул, — но и это не поможет выиграть время, а между тем Бургундия превратится в пустыню.

— Молчи! Если великие Дьяволы слышат…

— Ты слушай, Годфри. Каменный голем — это ключ. Через него они говорят с Леофриком и его семьей. Через него они говорят с моей сестрой. Это канал, через который они вытягивают силу солнца для своего чуда.

— Да?

В ответе прозвучало осторожное недоумение, но не было протеста. У Аш тряслись руки. Она вытерла перемазанные в золе пальцы о зеленую штанину. Почти без участия воли, ее голос продолжал звучать спокойно и властно.

— Помимо других причин, я мало думала о каменном големе, потому что он остался в Карфагене, за спиной гелимеровского войска. Налет не удался, и я решила, что нечего и пытаться добраться до него второй раз. Я просто выкинула его из головы.

Над непрогоревшим угольком вспыхнуло пламя, послышалось влажное шипение. Аш вздрогнула, сжавшись всем телом от загривка до пяток, потерла лицо грязной ладонью.

— Годфри, с каменным големом можно справиться. Мне до него не дотянуться, и никому из нас, но ты уже там… Ты — его часть!

— Аш…

«Я стану думать о нем как о лишенном тела обломке, как о неуспокоенной душе, только не как о человеке, которого любила всю жизнь сильнее, чем любят отца или брата!»

— Сделай хоть маленькое чудо, — говорила Аш. — Уничтожь каменного голема. Разорви связь между ним и моей сестрой. Призови молнию — и преврати все в бесполезный песок и стекло.

В той части души, что принадлежала не только ей, царило молчание. Оно длилось недолго, всего несколько ударов сердца, отдававшихся во всем теле.

— О Аш…

В его голосе звучала боль. Аш потерла кулаком ноющую грудь. Боль не отступала. Она очень спокойно произнесла вслух:

— Ты священник. Ты можешь призвать молнию.

— Самоубийство — грех.

— Потому-то я приказываю тебе, а не прошу. — Дыхание перехватило то ли всхлипом, то ли безрадостным смешком. — Я знала, что ты это скажешь. Я все продумала. Я не желаю гибели твоей души. Как только я поняла, что делать, мне стало ясно, что это должно быть сделано по чьему-то приказу. И я приказываю, я беру ответственность на себя.

По полу от двери к очагу потянуло холодным сквозняком. Аш поглубже зарылась в меха. Из-за двери слышался скрежет метала — Рикард зацепил мечом камень. С винтовой лестницы отдаленно доносились голоса.

В голове было тихо.

— Еще одна причина, почему я не додумалась раньше, — тихо сказала Аш, — это потому, что я чуяла, чем это кончится. Я знаю тебя. В Карфагене ты погиб из-за того, что решил вернуться за Аннибале Вальзачи, черт тебя подери, а здесь не одна жизнь поставлена на карту.

— Да, это важнее жизни одного человека.

— Я не о твоей… — Аш осеклась. — Я… да, о твоей. Это полностью отрежет Дикие Машины. Они не смогут использовать Фарис, не смогут даже говорить с визиготами. Они будут немы и бессильны, пока кто-нибудь еще не построит такую же машину. Может быть, не один век. Так что это действительно важнее одной жизни, но… если бы не твоей!

Ветер стукнул ставнем. В щелку пробился мерцающий свет звезды, вместе с тлеющими углями осветил привычную мебель командирской палатки: стойка для доспехов и оружия, сундук, запасное снаряжение. Одиночество грызло сильнее ночного мороза.

— Мне приходилось посылать людей на посты, где, они знали, их ждет верная смерть, — ровным голосом сказала Аш. — Я только сейчас осознала, как это было мучительно. Неужели мало было потерять тебя один раз?

— Я не знаю, получится ли. Но я призову милость Божью и попытаюсь.

— Годфри…

Ту часть души, которую Аш делила с ним, затопило смятение, страх и храбрость: ужас, который он не в силах был скрыть, и столь же осязаемая решимость.

— Ты не оставишь меня.

— Нет.

— Благослови тебя Бог. Если он любит тебя, как я люблю, он обязательно даст тебе новую жизнь, в которой не будет столько горя. А сейчас…

— Годфри, подожди!

— Ты хочешь, чтобы я взял грех на себя? Если я промедлю, у меня уже не хватит смелости. Я должен сделать это сейчас, пока еще могу.

Ей хотелось крикнуть: «Черт с ним, мне плевать, что будет. Я придумаю способ освободить тебя, сделать снова человеком, и какое мне дело до целого мира? Ты — Годфри!»

Сияние углей затуманилось. По щекам у нее текли слезы.

«Что я могу сделать для тебя теперь? Только одно — то, что могу. Я могу взять на себя ответственность».

— Призывай молнию, — сказала она. — Давай.

Голос тускло прозвучал в горькой холодной тьме. У нее хватило времени размазать по лицу слезы и подумать: «Ну и глупо же мы с ним будем выглядеть, если окажется, что все это — впустую…»

В самом сердце ее души Годфри Максимилиан произнес:

— Милостью Божьей и любовью, которую питаю к Твоим творениям, умоляю Тебя услышать мой голос и ответить на мольбу.

Она сотни раз слышала этот голос на обеднях, и вечернях, и заутренях; слышала в лагерях и на поле боя, где люди шли на смерть, прислушиваясь к нему. Тот самый голос, который убаюкивал ее, когда, после монастыря святой Херлены, простая темнота имела власть лишить ее сна и оставить дрожать до рассвета.

— Я здесь, — сказала Аш. — Годфри, я здесь.

Голос в ее сознании звучал глухо, в нем сквозил страх, но молитва не прерывалась:

— И в смерти я не умру, но пребуду с Тобой, Господь мой, и с Твоими святыми. Такова моя вера, и вот я объявляю ее. Господь мой, перед коим бессильна любая броня, сильнейший из всех мечей — пошли огонь!

— Годфри! Годфри!

Ей вспомнилась Молинелла: девочка, следившая за битвой с колокольни, потеряла память в миг разрыва пушечного ядра. Все всплыло потом — и вкус кирпичной пыли во рту, и запах растоптанных маков, и боль в разодранных ладонях… Аш вырвалась из пламени — из пламени горячих углей в очаге отрядной башни. Не итальянское лето, а ледяное солнцестояние бургундской зимы.

Она приподнялась, опираясь на руки, поняла, что лежит ничком, что испачкала штаны и что из прокушенной губы стекает струйка крови.

— Годфри…

Кровь стекала на подстилку, пачкая льняное покрывало. Руки задрожали, не в силах выдержать ее вес. Она упала лицом вниз. Шорох материи громко прозвучал в комнате замка, где не было никакого взрыва. У Аш звенело в ушах; в теле отдавался еще удар, обрушившийся… не здесь.

— Годфри!

— Босс! — Сапоги Рикарда простучали по каменному полу. Она почувствовала его руки на своих плечах, переворачивающие ее на спину.

— Со мной все в порядке. — Она села, пальцы дрожали, ее бил озноб. Парень видал, как бывает в бою, нечего стыдиться его и сейчас. Оглушенная, она обвела глазами стены. — Годфри…

— Что случилось? — мальчишка встряхнул ее за плечи. — Босс?

— Я чувствовала, как он умирает, — голос дрожал. — Все, дело сделано. Я заставила его. О Иисус, это я его заставила.

Страшная боль пронзила грудь. Руки, даже сжатые в кулаки, продолжали трястись. Она чувствовала, как исказилось ее лицо. Громкое рыдание прорвалось сквозь сведенные челюсти.

Она не замечала, как бросился к двери перепуганный Рикард, как вошел кто-то еще… пришла в себя, когда вошедший жестко встряхнул ее за плечи. Рыдающая, воняющая, беспомощная, она не сумела выговорить ни слова, только еще громче расплакалась. Человек крепко обнял ее, прижал к себе. Аш судорожно вцепилась в его одежду.

— Ну-ну, девочка! Отвечай! Что случилось?

— Не…

— Сейчас же! — голос, привычный отдавать приказы. Роберт Ансельм.

— Я в порядке. — Опустошенная, все еще сотрясаясь при каждом вздохе, она оторвалась от него настолько, что смогла сжать его руки в своих. — Ты тут ничем не поможешь.

Дыхание постепенно выравнивалось. Роберт испытующе взглянул на нее. Он был без доспехов, поношенный полукафтан перепоясан на круглом брюхе — как видно, собрался урвать часок сна. Свет очага гротескно играл на его бритой голове и оттопыренных ушах, глаза скрывались в глубокой тени.

— Что там за Годфри? Что такое с Годфри? — проворчал он.

Она не слышала его. У дальних дверей столпились офицеры отряда — Аш не замечала их, она крепко зажмурилась, осторожно коснулась той части сознания, где с того дня под Молинеллой обитал голос.

— Годфри?

Ничего.

Тихие слезы наполнили глаза и пролились из-под век. Она чувствовала, как горячие ручейки струятся по лицу. В горле стояла боль.

— Двухтысячная армия в осаде в укрепленном городе; атакуют силами трех легионов. Предложения?

— Ничего.

— Ну, вы, ублюдки! Я знаю, что вы здесь. Говорите со мной!

Ни давления, ни Голосов, бормочущих на языке времен пророка Гундобада, ни оглушающего гнева, способного сотрясать и разрушать крепости и дворцы. Ни Диких Машин. Пустое немое молчание.

Впервые за свою взрослую жизнь, Аш без Голосов.

Эгоистичная часть сознания заметила: «Я потеряла то, что делало меня единственной в своем роде», и Аш криво усмехнулась, стыдясь этой мысли и принимая ее.

Она открыла глаза, наклонилась и одернула покрывала, прикрывая испачканную одежду, потом выпрямилась и повернулась к стоявшим в дверях офицерам: Анжелотти, Эвен, Герен, Томас Рочестер, Людмила… больше дюжины. На них смотрела молодая женщина, хорошо знающая свое ремесло — войну, примечательная только этим, и ничем другим.

Она сказала:

— Каменный голем уничтожен. Переплавлен в пустой шлак.

Молчание. Люди переглядывались, застигнутые врасплох и еще не готовые верить, радоваться, торжествовать победу.

— Это сделал Годфри, — сказала Аш. — Он призвал молнию на Дом Леофрика. Я чувствовала ее удар. Я… он погиб. Но каменного голема больше нет. Дикие Машины полностью отрезаны. Мы спасены.

4

— Разумеется, — язвительно заметил Роберт Ансельм, — что «спасены» от Диких Машин, а отнюдь не от трех легионов, сидящих под Дижоном!

Почти час она провела в верхнем помещении отрядной башни. Ежеминутно подходили командиры копий, бургундские рыцари и сотники, а Генри Брант с Ватом Родвеем разносили свой бесподобный ликер, обжигавший язык, горло и брюхо. Стихийное празднование перекинулось и на нижние этажи — Аш слышала доносившийся снизу гомон.

— Перемирие еще действует, как я уже говорила. Теперь мы перейдем в наступление и не остановимся, пока не доберемся до самого Карфагена.

Это было сказано скорее в расчете на создание нужного настроения — для Джасси, Лакомба, Лоэкта и де Ла Марша. Аш, отмывшаяся и переодевшаяся в чужие штаны, стоя выпила вместе со своими подчиненными. Она не находила в себе ничего, кроме пустоты.

Праздник разрастался. Стало шумно, лица разгорелись;

Эвен Хью и Герен аб Морган весело переругивались на просторечном уэльском; Анжелотти со своими пушкарями сгрудились у огня, наполняя кожаные кружки; кто-то кликнул Караччи со флейтой; Бальдина с Людмилой Ростовной побились об заклад, кто кого перепьет.

«За них три месяца назад умер Годфри».

Аш тронула за плечо Роберта Ансельма.

— Я буду в Сен-Стефане.

Он нахмурился, но кивнул, не желая отвлекаться от веселой беседы с парой девок из обоза.

Едва оказавшись на улице, Аш задрожала в ознобе. Она поплотнее закуталась в плащ, надвинула капюшон и, сутулясь, зашагала так быстро, что эскорт, пригревшийся в караульном помещении, не мог сдержать тихих проклятий. Мостовую покрыла черная наледь; по дороге к аббатству Аш четыре раза поскользнулась.

В стрельчатых окнах горел приветливый желтый свет. На пороге Аш встретили колокола, звонившие заутреню. Латники ввалились следом за ней, и все пристроились к цепочке монахов, тянувшихся на молитву.

«Ты называл меня язычницей, — мысленно обратилась она к Годфри Максимилиану. — Ты прав. Все это для меня ничего не значит».

Она поймала себя на том, что ждет ответа.

После службы Аш направилась к дому аббата.

— Не надо беспокоить его преподобие, — обратилась она к дьякону, который и не порывался никуда идти. — Я знаю дорогу. Если в трапезной найдется еда, мои люди будут рады.

— Это для бедняков. Солдаты и так получают самый большой паек.

Один из стрелков Людмилы Ростовной буркнул:

— За то, что спасаем им жизни!

Но сник под взглядом Аш.

— Я всего на несколько минут.

Взбираясь по лестнице, Аш не задавалась вопросом, зачем идет сюда. Стоило ей увидеть лицо Фарис, в свете фонаря, отобранного у стоявшего на страже монаха, как она поняла — зачем.

Фарис стояла у окна. По северному небу за ее спиной плыли звезды. Лицо в золотом луче казалось усталым и осунувшимся, но спокойным.

Ни Виоланта, ни Аделиза не спали. Девочка, обнимая, укачивала мать, как ребенка после плача. Пятнистая крыса сидела на груде одеял, подрагивая усиками, и, задрав мордочку, принюхивалась к холодному воздуху, вошедшему в комнату вместе с Аш.

Аш прикрыла за собой дверь.

Немота в мыслях казалась холодней зимней ночи за окном.

— Мои Голоса пропали. Больше нет тасhina rei militaris. В голове словно что-то взорвалось… — Фарис прошла через комнату навстречу Аш. Под ее ногами скрипели половицы. Походка была нетвердой. — Ты тоже слышала.

— Я отдала приказ.

Визиготка ощерилась и вскинула руки к голове. Аш видела, что она поняла.

— Твой исповедник. Твой отец Максимилиан. Аш опустила глаза, сделала пару шагов к матери, сидевшей на одеялах. Аш не коснулась Аделизы, а присела и протянула руку пятнистой крысе. Зверек привстал на задние лапки и дважды лизнул ей пальцы.

— Привет, Лизунчик. Ты у нас точно мальчик, не спутаешь. Яйца-то, как орехи. — Аш добавила совсем другим тоном: — Я потеряла друга.

Фарис опустилась на колени рядом с Виолантой, обняла девочку. Тоненькое тельце ребенка вздрагивало.

— Я думала, умираю. Потом — молчание. Блаженная, блаженная тишина.

Двуцветная крыска потянулась обнюхать Аделизу. Та испуганно стрельнула глазами на зверька и покосилась на Фарис.

— Я, должно быть, испугала ее. — Фарис встретила взгляд Аш. — Теперь все кончилось, правда?

— Правда. О, война продолжается. — Аш мотнула головой к темному небу за окном. — Может, мы не переживем завтрашнего дня. Но если только кто-нибудь не поспеет выстроит нового каменного голема прежде, чем христианское войско вступит в Карфаген, все кончилось. Дикие Машины не смогут использовать тебя. Не дотянутся.

Фарис опустила голову на руки. Короткая серебряная челка свалилась на лоб. Она сдавленно проговорила:

— Мне все равно, как это было сделано. Мне жаль твоего друга. Я знала только его голос. Но все равно я благодарю Бога.

Она выпрямилась. Знакомое лицо в желтом свете фонаря было залито слезами, неуместными на этом лице, как вода на клинке.

«Я хотела сама сказать тебе об этом, — поняла Аш. — Я должна была сама увидеть, как ты осознаешь, что теперь у Флориан нет ни малейшей причины убивать тебя и множество разумных причин сохранить тебе жизнь».

— Тебе ничего не грозит, — сказала Аш и повторила для Виоланты и Аделизы: — Вам ничего не грозит.

Девочка непонимающе уставилась на нее. Аделиза, успокоившись, подхватила крыску и принялась ласкать.

— Ну, я говорю — ничего не грозит, понятно, если не считать войны. — Аш ехидно ухмыльнулась.

— Если не считать войны, — эхом отозвалась Фарис. Она улыбалась. — Кончилось. Господи. Я только еще не поняла, почему ты носишь мое лицо?

— Мне оно больше идет!

Фарис рассмеялась и как будто удивилась собственному смеху.

Холодный отчетливый хор голосов в сознании Аш произнес:

— ЛИЦО — НИЧТО, ПОРОДА — ВСЕ.

Аш автоматически выругалась и застыла. К горлу подкатила судорожная тошнота, покачнувшись, она выговорила:

— Нет.

— ТАЙНА ВЫВЕДЕНИЯ НУЖНОЙ ПОРОДЫ — ЭТО ВСЕ.

— Нет! — голос сорвался на жалобный визг.

— НЕКОТОРЫЕ ОБЛАДАЮТ НУЖНЫМИ КАЧЕСТВАМИ, ДРУГИЕ — НЕТ.

— Годфри!

Ничего.

В опустевшем сознании звучат лишь голоса Диких Машин, подобно рокотанию дальнего грома — сперва приглушенно, теперь явственно:

— …НЕКОТОРЫЕ ЛИШЕНЫ ИХ, А НЕКОТОРЫЕ НАДЕЛЕНЫ В БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ.

«Он не сделал этого? Нет. Нет, я же почувствовала. Я чувствовала, как умирает машина. Значит, он уничтожил не все?..

Аш поняла, что Фарис трясет ее за руку, с тревогой вглядываясь в лицо.

— Что ты говоришь? — повторяла визиготка. — С кем?

В голове Аш звучали голоса Диких Машин:

— ФАРИС НЕ ГОДИЛАСЬ…

— …ОНА НЕ МОГЛА ОБХОДИТЬСЯ БЕЗ MACHINA REI MILITARIS…

— …НО ТЫ…

— О, ТЫ…

— МЫ ПОНЯЛИ, ЕДВА ТЫ ПРИБЛИЗИЛАСЬ К НАМ…

— ПРИЗВАННАЯ В ЮЖНУЮ ПУСТНЮ, К САМЫМ НАШИМ ТЕЛАМ!

— УСТАНОВЛЕНА ПРЯМАЯ СВЯЗЬ…

— …С ТОБОЙ НАМ НЕ НУЖНА MACHINA REI MILITARIS…

— …ТОЛЬКО СМЕРТЬ ТОЙ, ЧТО НЕСЕТ В СЕБЕ КРОВЬ ГЕРЦОГОВ!

Аш вскрикнула:

— Ты слышишь?

— Кого? — не поняла Фарис.

— Машины. Гребаные и траханые машины! Разве ты не слышишь?..

— …НАС. МЫ, СЛЫШАВШИЕ, КАК ТЫ ГОВОРИЛА С ГОЛЕМОМ-КОМПЬЮТЕРОМ, ПРОЕЗЖАЯ МЕЖ НАС ПО ПУСТЫНЕ…

ГОВОРИВШАЯ С НАМИ…

— …ТОГДА МЫ НЕ НУЖДАЛИСЬ В ТЕБЕ.

— У НАС БЫЛО ДРУГОЕ ДИТЯ.

— НО МЫ ЗНАЛИ, ЧТО ЕСЛИ ОНО НЕ СПРАВИТСЯ, МЫ СМОЖЕМ ДОТЯНУТЬСЯ ДО ТЕБЯ.

— …ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ…

— ПОДЧИНИТЬ ТЕБЯ, КАК ПОДЧИНИЛИ ТУ…

— КАК ТОЛЬКО НАШЕ ВОЙСКО УНИЧТОЖИТ ГЕРЦОГИНЮ ФЛОРУ, НАСТАНЕТ ВРЕМЯ ПОСЛЕДНЕГО ЭТАПА.

Бледная, оглушенная, Аш начала вслух повторять слова, грохотавшие в ее мозгу.

— Тогда мы сумеем изменить реальность, стереть из нее существование человеческого рода, вернуться туда, где он не существовал, на десять тысяч лет назад. Будет так, словно всегда существовала лишь сознание машин, в прошлом, как и в будущем…

Фарис перебила:

— О чем ты говоришь?!

Стоя на коленях на вытертых одеялах, в холодной комнате, в последний усталый час тяжкой ночи, Аш всматривалась в лицо женщины, стоявшей на коленях совсем рядом с ней. То же лицо, глаза, тело. Но не тот же разум.

Аш отвела взгляд.

— Ты их не слышишь.

— ЕЙ НУЖЕН БЫЛ ГОЛЕМ-КОМПЬЮТЕР. ТВОЯ СЕСТРА БОЛЬШЕ НЕ СЛЫШИТ НАШИХ ГОЛОСОВ.

Аш сухими губами выговорила:

— Но я — слышу.

— Что ты говоришь? — твердила Фарис. В ее голосе звучала надрывная нота, она будто не желала, отказывалась понимать. Вот она отстранилась от Аш, села на пятки.

Аш затрясло. Зимний холод проникает в самые кости. Виоланта смотрела на нее. Аделиза, видно, встревоженная интонациями голоса дочери, осторожно тронула Аш за локоть.

Она не обернулась.

— Я все еще слышу Дикие Машины. Без каменного голема, — сказала она. И тут ее ударило. — Годфри! Значит, все было впустую. Он умер напрасно. И это я ему велела.

— ТВОЕ РОЖДЕНИЕ — УДАЧА…

— …СЛУЧАЙНОСТЬ, КАПРИЗ ФОРТУНЫ…

— ТЫ НИ НА ЧТО НЕ СПОСОБНА, КРОМЕ ЭТОГО. НО ЭТОГО ДОВОЛЬНО.

Многоголосый нечеловеческий хор шептал в ее мозгу;

— АШ, УСПЕХ ЭКСПЕРИМЕНТА — ТЫ, А НЕ ТВОЯ СЕСТРА.

Отдельные листки, найденные вложенными между частями 15 и 16 книги «Аш: Утраченная история Бургундии». (Рэтклиф, 2001), Библиотека Британского Музея.

Сообщение: # 423 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 20.12.00 17:44

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Пятьдесят семь часов без перерыва. Спал дважды, один раз — два часа, другой — три. Думал, сумею разобраться с последней частью (хотя бы в черновом английском подстрочнике) за один присест. Тогда будет ясно, что мы имеем. Вышлю вам все, как только закончу.

Господи, бедная Аш.

Меня разбудил собственный крик: DELENDO EST CARTHAGO! Карфаген должен быть разрушен.

Я думал, проснулся от холода — ночи здесь морозные, а отопление слабовато — но нет, это я во сне выкрикивал слова, которые не идут из головы.

Я все думаю про метафору, которую употребил Воган Дэвис; насчет того, что человечество в прошлом встряхнули и рассыпали, как кусочки головоломки, а потом сложили наново, в другом порядке. У нас Флорис вкладывает «delenda est carthago» в уста римского сенатора; мы теперь читаем у Плиния, что Катон «cum clamaret omni senatu Khartaginem delendum» (возглашал на каждом /собрании/ сената / что/ Карфаген /должен/ быть разрушен), но кому принадлежала эта фраза прежде?

Вот кому, Аш. Которая больше не существует, разве только в той истории, которую, по-моему, пора называть «первой историей». Первой историей, переписанной, как файл, в который внесены новые данные — нашей «второй» истории.

Хотя фрагменты данных сохранились и в НАШЕЙ истории, в нашем прошлом. Они стирались у меня на глазах, превращаясь в легенду, в миф, в выдумку писателей.

Хотя я и сейчас слышу ее голос.

Должно быть, от недосыпа. Мне даже сны снятся на латыни. И не удивительно. Я и ем и сплю и дышу с манускриптом Сибл Хедингем. Убежден — это и есть наша «предыстория».

Ко мне явились с очередным допросом Тами Иношиши с Джимом Хаулетом. Не думаю, что им от меня много толку. По-видимому, их вполне устраивает теория, согласно которой некогда могли существовать генетические мутанты, способные преобразовывать наиболее вероятные состояния вселенной в сравнительно менее вероятные, короче, «творить чудеса». Неньютоновское преобразование реальности. Им легко дается теоретическое представление, что подобное преобразование в какой-то момент могло оказаться весьма массивным, и стереть из реальности само существование подобных мутаций.

Тами, в частности, неустанно вколачивает мне в голову (воистину, она неутомимый оратор), что свидетельства одновременно и исчезают (манускрипт Анжелотти), и появляются (Карфаген).

Я пытался изложить ей свою теорию: что стерты оказались и Дикие Машины, и Бургундия. По крайней мере, только эта теория может объяснить тот очевидный факт, что человечество еще существует и не уступило место силиконовому интеллекту и что в нашей истории нет места визиготской империи. Арабская культура и культура Черной Африки, вероятно, сыграли роль заплат, наложенных на возникшую в реальности после изменения дыру.

Мы привыкли, что история играет в нашей жизни не большую роль, чем обычное влияние прошлого на настоящее. Историю можно истолковывать и воспринимать по-разному, но история сама по себе неизменна. Но ЭТА история все еше влияет на нас. Настоящее изменяется вместе с историей. И я не понимаю, в чем дело.

Изменения В САМОМ ДЕЛЕ происходят. Это тревожит и Тами. Батискафы работают на глубине тысячи метров, расчищают осадочные спои компрессорными насосами. И открывается Карфаген. Сейчас. Снова.

Тамико указывает, что очередная путаница возникла в связи с последней частью моего перевода, где ясно говорится, что каменный голем уничтожен. Между тем мы его обнаружили. Неповрежденным! В Карфагене!

Что это: ошибка в документе, подрывающая доверие ко всем свидетельствам Сибл Хедингем? Где одна ошибка, там может быть еще бог весть сколько!

Так ошибка в манускрипте? Или это вообще другой голем — возможно, король-калиф Гелимер успел наладить строительство? И Дом Леофрика успел создать следующего, а может и не одного? Или я чего-то не понял в этой адски невразумительной средневековой латыни? Или в последней части манускрипта, до которой я еще не добрался, кроется объяснение?

Я несколько часов посплю, и снова за перевод.

Пирс.

Сообщение: # 234 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 20.12.00 23:22

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Пришлите мне, сколько успели. Я просмотрю на рождественских праздниках.

Я сегодня снова собираюсь к Вильяму Дэвису.

Он позвонил и рассказал, что читал брату вспух отрывки из манускрипта Сибл Хедингем. Говорит, он после войны серьезно занимался психологией травмы: заинтересовался, изучая послеоперационный шок.

Ему кажется, что Воган реагирует на чтение, даже в латинском оригинале. Беда в том, что Вильям учил только медицинскую латынь, а средневековая латынь к ней и близко не лежала, так что он сомневается, что правильно разбирает текст. Пирс, в общем, он очень хочет получить ваш английский перевод.

Я знаю ваше мнение насчет конфиденциальности, но ведь Вильям ее не нарушит. Можно, я ему дам?

Анна.

Сообщение: # 428 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 21.12.00 00:02

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Команда Изобель поднимает каменного голема.

Я думал, дело займет не один месяц, но, оказывается, все можно сделать чертовски быстро, когда появляется угроза, что тунисское правительство лишит нас такой возможности.

В небе кишат вертолеты, море патрулируют военные корабли. К наземному раскопу затруднены поставки продовольствия, и постоянно проблемы с местным транспортом. Полковник #### снова появлялся на раскопках, куда менее жовиапьный и на сей раз с пышной свитой. Вокруг полно грузовиков. Он говорит: «они обеспечивают безопасность периметра». Что-то все эти недели безопасностьих не слишком беспокоила, так чего же теперь волноваться? Зачем собирать толпы парней в форме, которые совершенно не смотрят, НА ЧТО наступают?

Изобель сказала, что министр #### вдруг озаботился тем обстоятельством, что «запад эксплуатирует национальные культурные ресурсы». Ну, я сам, как представитель «Запада» не слишком рассчитывал на популярность в этой части света, и в общем я их понимаю, но ведь Изобель, организуя экспедиций, подписала контракт, в котором обязуется не вывозить найденные артефакты за пределы тунисской территории. За кого они ее принимают?

Может, это и цинично, но невольно начинаешь задумываться, не ищет ли кто-то финансовых выгод. Не хочу сказать дурного о министре. Возможно, его озабоченность вполне искренна — я полагаю, что так оно и есть, но вот в чем дело — ему же нечего и думать объяснить, что мы раскопали ВОВСЕ НЕ ЕГО КУЛЬТУРУ!

Мне пришлось оторваться от перевода. Не могу же я не присутствовать на подъеме каменного голема!

Нисколько не возражаю показать готовую часть перевода манускрипта Сибл Хайдингем Вильяму Дэвису. Если это хоть как-то поможет Вогану Дэвису, мы лишь в малой степени возместим свой долг перед ним.

Пирс.

Сообщение: # 236 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 21.12.00 13:07

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Мне неспокойно. Вернувшись из восточной Англии, я обнаружила, что кто-то вломился в дом и просматривал мои персональные файлы. И жесткий диск. Прихожу сегодня утром в офис — та же история. И не похоже на взломщика, слишком уж аккуратная работа.

Думаю, я бы так и осталась в недоумении, если бы не позвонила своему приятелю. Да-да, хоть я и занимаюсь довольно непопулярной областью издательской деятельности, зато у меня есть друзья среди газетчиков, ведущих «журналистские расследования». Этот парень как раз из таких. И его первая реакция на мой рассказ: «Штучки службы безопасности!»

Мне самой бы это в голову не пришло. Но на Среднем Востоке — сплошной терроризм и войны, и если на морском дне обнаружилось что-то, чему, судя по отчетам, там быть не положено, это, по словам моего приятеля, «призраки». Такое дело требует расследования, верно? Особенно, если информация просочилась.

Пирс, я ПОНИМАЮ, что это выглядит паникерством, но тут не просто взломщик, насвинячивший в моем хозяйстве. Смотря как вы относитесь к идее попасть на «интервью» к службе безопасности. Если у вас хранятся копии моих посланий, может, вы захотите стереть их со своего (или Изобель) диска. И дискеты тоже?

Я обычно не сохраняю переписку, на диске не хватает места, зато у меня хранятся папки с распечатками. Вы так беспокоились по поводу секретности, что я пошла даже на большие, чем обычно, предосторожности и шифрую текущие сообщения. А вчера я прихватила все материалы с собой, чтобы иметь возможность освежить их в памяти, в случае, если Воган наконец что-нибудь скажет. Так что они у меня сохранились.

Теперь-то я передам их на хранение в надежное место. Если это В САМОМ ДЕЛЕ что-то официальное, то пусть и действуют официально, с ордером на обыск. Тогда все в порядке. Но без ордера — ни за что.

Я собираюсь сейчас поговорить с МД, выяснить его позицию в этом деле. Надеюсь на его поддержку.

Анна.

Сообщение: # 430 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 09:17

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Нас вышибли.

Я мало что понимаю, не знаю, будет ли сообщение в средствах массовой информации — учитывая, что все Соединенное Королевство занято празднованием Рождества. Нам предложено быстренько покинуть тунисскую территорию — а также не болтаться в прибрежных водах.

Я запустил сообщение в Интернет и кинул его всем, до кого мог дотянуться. Свяжитесь со своими знакомыми журналистами. Поднимайте шум. Они НЕ ИМЕЮТ ПРАВА запрещать археологические раскопки в этой местности. Нельзя позволить им УКРАСТЬ археологические свидетельства! Это несправедливо: мы должны знать!

Конечно, по правде сказать, ничего мы не «должны». Совершенно устаревшая идея: ничто не должно стоять на пути к раскрытию истины! Существовали и существуют и другие позиции: нет ничего важнее идеологии, или коммерции, или армии.

ЧЕРТ ПОБЕРИ! Я ХОЧУ ЗНАТЬ! Не могут они так обойтись с нами!

Пирс.

Сообщение: # 240 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 10:04

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Вы хоть успели поднять каменного голема? И где големы-гонцы, найденные на суше? Пирс, что происходит? Я ничего не могу предпринять, не зная «фактов».

Анна.

Сообщение: # 431 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 11:13

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Простите, конечно, вы должны быть в курсе, но я был слишком занят, рассыпая сообщения всем, кого знаю. Если у нас нет других средств давления, по крайней мере, надо склонить на свою сторону академическое сообщество и журналистов.

Команда Изобель едва успела начать исследование каменного голема. Последний раз, когда я там был, он находился в трюмной цистерне, и шел яростный спор по поводу мелких повреждений, которые причинили — или не причиняли — аквалангисты. Через два часа после этого на борт поднялись тунисские военные моряки и конфисковали все подчистую. Оставили им только одежду, да и то лишь ту, что на себе! Корабль ободрали догола. И увезли цистерну вместе с големом.

Я просто не могу поверить! Зачем? Я знаю Изобель: ей бы в голову не пришло вывозить незаконно что-либо, принадлежащее тунисскому правительству.

Но в одном я совершенно уверен — видел собственными глазами.

Впервые увидев каменного голема в трюме, я буквально лишился дара речи. Гул ударов по металлу, рябь сливаемой воды, весь шум современного судна в море — и посреди всего этого огромное изваяние. Наверняка весит не одну тонну, вместе с основанием, — просто диву даешься, как удалось поднять его с морского дна.

Снимки совершенно не подготовили меня к этому зрелищу. Как вы знаете, я видел изображение, снятое подводными камерами, когда он лежал, покрытый споем ила и заросший ракушками и прочей морской живностью. А теперь все наслоения успели убрать, и Изобель сама работала в трюме, разбираясь с остальными.

Та самая machina rei militaris. Широко открытые невидящие глаза, разъеденная соленой водой бронза суставов. Все это было видно и на кадрах, снятых под водой, но нечетко.

Теперь все видно отчетливо.

Лицо, руки, основание. Очертания видны были и на снимках, но мы видели только результаты эрозии поверхности. Когда корку наростов удалили, стало видна поверхность камня.

В каком-то смысле это все еще камень. Ученые говорят, первоначально это была какая-то кварцевая порода вроде песчаника.

Теперь это на девяносто процентов сплавившийся кремний. СТЕКЛО.

Вид спереди — то, что видно на снимках, очертания головы и передней части торса — сохранился более или менее нетронутым. Но остальное, вплоть до основания, расплавлено. Песчаник переплавился в тяжелое хрупкое стекло. Оно было жидким, ТЕКЛО!

Кварцевый песок переплавляется в стекло при очень высоких температурах. Представьте себе мощь электрического разряда, который мог сотворить такое, — который, судя по подводным снимкам, разбил само здание, где стоял голем!

Молния такой силы, что превратила в остекленевший кремний все огромное изваяние. Внутренние структуры превратились в непрозрачное, отражающее свет и воду стекло — я видел, как лицо Изобель отражалось в нем, будто в зеркале.

Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО каменный голем! Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был уничтожен, причем тем самым способом, какой описан в хронике. Анна, это археологическое свидетельство подтверждает надежность манускрипта. Манускрипт Сибл Хедингем — наша первая история.

Остается только молиться, чтобы все это оказалось временным капризом правительства. Пусть артефакт сколько угодно остается в Тунисе, лишь бы ребятам Изобель позволили с ним работать. Силиконовый компьютер! Пусть даже уничтоженный. Подумать только, что мы можем узнать.

Прервали. Закончу позже.

Пирс.

Сообщение: # 241 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 14:24

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Тревожусь. Где вы сейчас? Все еще на экспедиционном судне? Пришлите факс, позвоните, хоть как-то сообщите о себе.

Анна.

Сообщение: # 447 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 18:00

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Я все еще на судне, но придется придумать другой способ связи. К тунисскому патрульному кораблю присоединились еще два. Вы НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, как меня это пугает. Сама мысль, что я могу оказаться замешанным в так называемый «инцидент» — знаете, биограф склонен отождествлять себя со своим героем, — но тут я быстро излечился от мысли, что мог бы вести жизнь, подобную жизни Am. Изобель говорит, что британское посольство обратилось к ней с просьбой К НАМ прекратить ввязываться в неприятности. Помоги мне бог, я знаю, Средиземноморье — непростой регион, но это уж немножко слишком! Жаль, что у меня нет связей в министерстве иностранных дел. Может, помогут преподаватели, ведущие занятия для работников службы безопасности, но с ними так сразу не связаться. Коллега Тами, Джеймс Хаулет, сообщил мне, что сообщения по сети на эту тему в дальнейшем будут «отслеживаться», и посоветовал не забывать пользоваться шифром. Ему лучше знать, должно быть, он прав. Что ПРОИСХОДИТ? Насколько я понимаю, то, что мне представляется интересной проблемой из области высшей физики, заставило правительственных агентов (как выразился Хаулет) «обосраться до одурения»!

Прошу вас, найдите еще время для разговора с Воганом Дэвисом, если он вообще в состоянии говорить. Я размышлял тут над происхождением манускрипта. Сибл Хедингем: возможно, есть связь между замком Хайдингем, собственностью графов Оксфордских и связью Аш с тринадцатым графом, Джоном де Виром. Воган Дэвис мог бы пролить свет на этот вопрос.

Еще важнее на данный момент — в своем «втором издании» он обещал опубликовать приложения, где детально обосновывается связь между «первой историей» и сегодняшним днем. До его исчезновения приложение так и не появилось в печати. Мне кажется, сейчас мне необходимо разобраться в его теории. Мы, очевидно, можем обоснованно предположить, что раскол реальности произошел в 1477 году или около того. Также очевидно, что фрагменты первоначальной истории, сохранившиеся в нашей, становятся, по мере отдаления от момента раскопа, все менее «реальными». Эта версия кажется приемлемой и мне, и физикам: и Бургундия, и Дикие Машины уничтожены неким катастрофическим «чудом», причем визиготы и Дикие Машины — полностью, а Бургундия оставила по себе след — мечту о «потерянной стране».

Гораздо труднее принять тот подтвержденный свидетельством подводного раскопа факт, что мир ПРОДОЛЖАЕТ изменяться. Судя по тому, что писал Воган Дэвис в 1939 году, он об этом знал уже тогда, и создал теорию, объясняющую, как и почему это происходит.

Я хочу знать, что это за теория. Его теория может быть верной, или ошибочной, но У МЕНЯ нет вообще никакой! Если мне придется улететь отсюда, я хочу попросить вас получить у Вильяма Дэвиса разрешение на свидание с его братом.

Пирс.

Сообщение: # 244 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 18:30

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Пожалуйста, будьте ОСТОРОЖНЫ. Всегда кажется, что с вами и вашими знакомыми этого просто не может случиться. А в сущности — один вооруженный псих, один случайный выстрел солдатской винтовки — и когда правительство принесет извинения, вам от этого уже не легче. Мне вовсе не хочется услышать по радио о вашей гибели.

Анна.

Сообщение: # 246 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 23.12.00 21:50

От: Лонгман®

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Проклятье: все еще нет от вас вестей. Надеюсь, нет новостей — хорошая новость.

С шумихой в печати пока не очень-то получается. Надо сказать, они хорошо выбрали время — как раз на предрождественскую лихорадку.

Дороги на уик-энд забиты (рождество приходится на понедельник), но я все же съездила еще раз в Кольчестер. Не представляю, какой шок должен был пережить человек, чтобы стереть все воспоминания с пятнадцатилетнего возраста. Вильям говорит: глубокая травма. Возможно, пятнадцать лет — тот возраст, когда Воган последний раз был по-настоящему счастлив. Мне даже думать не хочется, что могло довести его до такого состояния.

Мы с Вильямом по очереди читали ему вслух ваш перевод хайдингемского манускрипта. Вильям — оптимист. Мне не кажется, что он воспринимает. Но, в конце концов, Вильям — медик.

Я завтра снова собираюсь туда, и на Рождество проведу сколько смогу времени в госпитале у Вогана, занимаясь чтением. Буду следить за новостями и проверять е-мэйл. Вы всегда можете связаться со мной по домашнему электронному адресу: или позвонить, если доберетесь до телефона. Мой номер:

Анна.

Сообщение: # 247 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 23.12.00 23:02

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Ну, вот мы и дождались прорыва.

Получился некоторый шок. Местные доктора положили Вильяма в больницу под наблюдение. Пациент из него совершенно несносный — кажется, так часто бывает с медиками. Я мотаюсь между его отделением и неврологией, где лежит Воган. Вымоталась до бесчувствия, но сейчас, по-моему, Вильям вне опасности. Просто сердце разрывается, когда видишь его в таком положении. Когда он на ногах — это весьма бодрый старичок, но видя его спящим на больничной койке, понимаешь, как он хрупок. Кажется, я к нему по-настоящему привязалась. Своих-то дедушек я не помню.

Воган сейчас успокоился. Не знаю, действуют ли еше снотворные, или это уже естественный сон.

Я сижу в комнате для посетителей, среди печальных рождественских украшений, и печатаю на переносном ноутбуке, подбадривая себя тем ужасным черным кофе, который выдает автомат. Время от времени заходит сиделка и посматривает на меня этак… Мне скоро надо уезжать, еще предстоит пробиваться сквозь кошмарные рождественские пробки, но я не хочу уходить, пока врачи окончательно не успокоятся по поводу Вильяма.

Похоже, у них обоих других родственников уже не осталось.

Когда это случилось, читал Вильям. Как раз дошел до той части «Фраксинус», где описывается Карфаген. Читает он прекрасно. (У меня ни малейшего представления, как он относится к содержанию, не считает ли все это полной чепухой.) Воган слушал, как мне кажется, хотя понять трудно. Глядя на его худое лицо, я подумала, что в молодости он был очень хорош собой. Очень заносчив. Нет, не заносчив — такое выражение лица, какое приходится видеть в старых довоенных фильмах, — раздражающая уверенность в себе, теперь такой не увидишь. Английское аристократическое воспитание, должно быть. И Вогану Дэвису кажется, что ему все еще пятнадцать. Какой богатый мальчишка в этом возрасте не считает себя Господним Даром?

Все произошло внезапно, будто обрушилось. Прямо у меня на глазах на него словно навалились тяжелой ношей эти шестьдесят лет. Он сказал: «Вильям?», словно Вильям не сидел у его кровати все эти дни. «Вильям, можно попросить тебя дать мне зеркало?»

Я бы не стала, но тут меня не спрашивали. Вильям подал ему маленькое зеркальце для бритья. Я встала, чтобы позвать сестру, — мне казалось, что у Вогана начнется истерика. А у вас бы не началась? Считать себя пятнадцатилетним и увидеть лицо восьмидесятилетнего старца?

Он просто посмотрел в зеркало и кивнул. Один раз. Как будто убедился в чем-то, что и так знал.

Положил зеркальце на постель и попросил: «Как насчет газеты?» Я остолбенела, но Вильям встал и подал ему газету, оставленную другим пациентом. Воган очень пристально осмотрел ее — по-видимому, его озадачило, что это оказалась малоформатная газетка, а не большой лист — просмотрел заголовки и название. Он сказал две фразы: «Значит, война кончилась?» и «Надо полагать, победили мы, не то бы читать пришлось по-немецки».

Следующие несколько фраз до меня не дошли. Вильям о чем-то спрашивал, а Воган отвечал тем странным тоном, который словно говорит: «К чему эти глупости?», и, помнится, я еще подумала, что Воган недолюбливает своего брата. Надо же, и за шестьдесят лет ничего не изменилось!

Следующее, что я помню — Воган презрительно говорит: «Разумеется, я не был ранен при бомбежке. С чего вы взяли?» Он поднял голову и снова осмотрел себя в зеркальце. «У меня ведь нет шрамов. А твои откуда?»

Будь это мой брат, я дала бы ему затрещину.

Вильям пропустил это мимо ушей. Он пересказал заключение невропатологов и рассказал брату, что он провел в клинике долгие годы — я бы не стала так это выкладывать, но он знает своего брата, хоть и не видел его шестьдесят лет. Воган просто посмотрел на него и сказал: «Право? Как интересно». И, словно я сию секунду вынырнула из-под земли: «А это что за молодая особа?»

— Эта молодая леди, — ответил Вильям, — ассистентка человека, который переписывает твою книгу о Средневековье.

Я ждала, что он взорвется, тем более, что Вильям нарочно сформулировал это довольно бестактно. Не удивительно, что эта парочка не могла ужиться под одной крышей. Я приготовилась к шумной ссоре, но обошлось.

Воган Дэвис снова поднял газету и отвел ее на расстояние вытянутой руки. Я не сразу поняла, что он хочет разобрать дату, но не может прочитать мелкий шрифт. Я сказала ему, какое сегодня число.

Воган Дэвис возразил: «Нет, сейчас июль, а год — сороковой».

Вильям наклонился и отобрал у него газету. Он сказал: «Чушь. Ты никогда не был тупицей. Посмотри вокруг. Ты получил травму, по-видимому, в июле сорокового, но с тех пор прошло шестьдесят лет».

— Да, — сказал Воган, — по-видимому. Только травма тут ни при чем. Юная дама, предупредите своего сотрудника. Если он не оставит предмета своего исследования, он может кончить так же, как я, а такого я не пожелал бы и злейшему врагу — если кто из них еще жив.

Тут его лицо выразило некоторое самодовольство. Вильяму пришлось шепотом объяснить мне, что Воган, должно быть, только сейчас осознал, что скорей всего, пережил всех своих научных оппонентов.

Потом Вильям спросил:

— Если травма не при чем, что же с тобой случилось? Чем, по твоему мнению, может кончить доктор Рэтклиф?

Как вы помните, все документы, касающиеся пребывания Вогана Дэвиса в клинике, сохранились. Он действительно брат Вильяма. Фамильное сходство бросается в глаза. То есть нам известно, что с ним случилось. Мне хотелось знать, где, по его мнению, он побывал? В Калифорнии? В Австралии? На Луне? Честно говоря, скажи Воган, что только что вылез из машины времени — или даже вернулся в нашу «вторую историю» после того, как побывал в «первой», — я бы не слишком удивилась!

Но путешествие во времени невозможно. Прошлое — не страна, в которую можно съездить. И «первая история», по вашим словам, «больше не существует». .

Если я правильно поняла, правда куда менее увлекательна и более печальна.

— Я был нигде, — сказал Воган, — и был ничем.

Он больше не выглядел энергичным, и выражение проницательного ученого куда-то исчезло. Просто истощенный старик на больничной койке. Он нетерпеливо пояснил:

— Я не существовал в реальности.

Так он это сказал, что у меня мурашки побежали по спине. Вильям Дэвис испытующе взглянул на него. Потом Воган повернулся ко мне и сказал:

— Вы, кажется, в какой-то мере понимаете, что я имею в виду. Возможно ли, чтобы доктор Рэтклиф в такой степени воспроизвел мою работу?

Я только и сумела, что перепросить:

— Не существовали в реальности?

Я почему-то подумала, будто он хочет сказать, что его не было в живых. Когда я это объяснила, он сердито глянул на меня:

— Ничего подобного, — сказал он, — с лета тысяча девятьсот сорокового года до настоящего времени, которое, по вашим словам, является концом двухтысячного, я оставался всего лишь потенциальной возможностью.

Я не могу точно воспроизвести все, что он говорил, но эти слова запомнила — просто потенциальной возможностью. Дальше он говорил примерно следующее:

— То, что не было реальным, может стать таким в любое мгновенье. Вселенная создает настоящее из неверного будущего и выстраивает прошлое, надежное, как гранит. И все же, юная дама, это еще не все. Существующее в реальности может перестать существовать, может стать простой вероятностью, потенциалом. Я не получил травму. Я выпал из состояния реальности.

Меня только и хватило, что ткнуть пальцем в его постель.

— А потом снова вернулись в реальность?

Он хмыкнул.

— Не забывайте о хороших манерах, юная дама. Тыкать пальцем неприлично.

Я прямо языка лишилась, но его ехидства хватило ненадолго. Он так побледнел, что Вильям нажал звонок, вызывающий сиделку. Я отступила от постели и спрятала руки за спину, чтобы не раздражать больного.

Он посерел, как старая простыня, но все же продолжал говорить:

— Можете ли вы вообразить, каково это: не только воспринимать все бесконечные возможные реальности, которые способны оформиться в нашу вероятностную вселенную, но и сознавать, что ты сам, мыслящий разум, — нереален? Всего лишь вероятность, не действительность. Понимать, что ты — не безумен, но пойман в ловушку, из которой нет выхода? Шестьдесят лет, вы сказали? Для меня это было одно бесконечное мгновенье вечного проклятия.

Пирс, самое страшное, что я МОГУ это представить. Я понимаю, вам нужно бы, чтобы с Воганом Дэвисом переговорили ваши физики-теоретики, потому что у меня научной подготовки не хватает, но представить, что заставило его так побледнеть, я могу.

— Но теперь вы настоящий, — сказала я, — вы снова реальны.

Он откинулся на подушки. Вильям только без толку суетился, так что я наклонилась уложить его поудобнее, и рука Вогана ударила меня по губам. Я в жизни не испытывала такого шока. Выпрямилась, собиралась все ему высказать, но он и не думал оскорблять меня, у него глаза закатились под лоб, а руки и ноги судорожно дергались.

Я бросилась за сиделкой и столкнулась с ней в дверях.

Это все было часа два назад. Мне хотелось записать, пока память свежа. Может, я и выпустила несколько слов, но кажется, насколько возможно, воспроизвела события верно.

Вы можете говорить, что это старческое слабоумие, или что за годы беспамятства он разучился соображать, но мне так не кажется. Не знаю, можно ли выразить словами то, что с ним случилось, но если возможно, кому, как не ему, имеющему степень доктора и физики, и истории, справиться с этим. Если он говорит, что пребывал в состоянии «вероятности» в течение шестидесяти лет, я ему верю.

Все сходится, как вы и думали, правда? Манускрипт Анжелотти исчезает, а до того классифицировался как исторический, потом как художественная литература. А Карфаген появляется на морском дне, где его прежде не было.

Жаль, что Воган Дэвис не успел объяснить, почему он думает, он вернулся теперь. Почему именно ТЕПЕРЬ?

Я тут сижу и думаю: если Воган Дэвис вернулся, существует возможность, что он страдал амнезией. И существует другая — что он исчезал бесследно. Это просто разные, но возможные состояния вселенной. Сейчас и здесь он — вполне однозначен, но до этого «сейчас и здесь» с ним могло происходить все, что угодно. Его исчезновение могло объясняться самыми разными причинами.

Пирс, одно дело толковать о возвращениях камней и каких-то артефактов, но с людьми — совсем другое.

Я совершенно потеряла почву под ногами. Мне все кажется, проснусь завтра утром, а мир совсем другой, и работа у меня совсем другая, и я уже не редактор по имени Анна, или я все-таки вышла замуж за Саймона в Оксфорде, или я могла родиться в Америке, или в Индии. Это все возможно. Так не случилось, это не стало реальностью, но это могло случиться.

Словно хрупкий лед под ногами.

Мне страшно.

Воган очень стар. Пирс. Если кто-то собирается с ним поговорить, надо поторопиться. Если он еще придет в сознание и будет в состоянии говорить, я, если позволят врачи, расспрошу его про вашу теорию, и как попал к нему манускрипт Сибл Хедингем. Может быть, завтра нет, праздники ведь.

Свяжитесь со мной. ЧТО ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ?

Анна.

Сообщение: # 248 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 02:37

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Вы получили мое последнее письмо? Пожалуйста, свяжитесь со мной, просто подбодрите немножко?

Анна.

Сообщение: # 249 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 03:01

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Вы читаете свою почту? Кто-нибудь это читал?

Анна.

Сообщение: # 250 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 07:16

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Я уже завалила вас письмами. Ради Бога ответьте.

Анна.

Сообщение: # 251 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 09:00

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Я звонила в британское посольство. Наконец дозвонилась. Никто не собирается снабжать меня информацией. Университет отключен, контактного номера Изобель Напиер-Грант не достать. К вам не пробиться. Ни одно агентство новостей ничего знать не хочет — праздники.

Пожалуйста, ответьте мне.

Анна.

Передача нижеследующего файла LOSTBURG.DOC зафиксирована в 09:31 25/12/00.

Других сообщений в это время не перехвачено.