Но мы не заснули.

Не сразу заснули.

Сначала мы занялись любовью. Это было бешенство, почти безумие. Я чувствовал ее желание. Я отказался от себя, полностью отдавшись ей, и нас понес ураган. Через какое-то время нас там не было — осталось только желание, только бешенство, только отчаянное стремление освободиться.

Потом я лежал, задыхаясь, и прислушивался к биению крови в висках, гадая, разорвется ли сейчас мое сердце и так ли выглядит смерть.

Потом Лиз свернулась калачиком на моей левой руке, а правую руку положила на себя. Какое-то время она просто лежала, тихо мурлыкая, а потом отвела мою руку и начала играть с волосами на моей груди. Их было не так уж много, но она ухитрялась.

А потом она заговорила: — Я так боялась. С тех самых пор, как началось все это. Я знала, что мы можем сбросить бомбу. Об этом уже давно поговаривали, и последние несколько месяцев — очень серьезно. И я испугалась, потому что понимала, что полечу одной из первых. Просто знала это — понимаешь? Ты просто уверен насчет чего-то и знаешь, как это произойдет. — Она глубоко вздохнула. — Хочешь знать правду? Я хотела сделать это. Мне хотелось узнать, что при этом испытываешь.

Я промолчал. Я знал это чувство — пережил его сам. Потянувшись, я погладил ее по волосам. Она говорила: — Все это так глупо. Один из самых невероятных дней в моей жизни. Ради одного этого меня и тренировали. Я узнала еще утром. Мне сказали: «Нам нужна самая драматичная видеозапись для президентского брифинга. Достаньте ее». Я понимала, что это значит. И сказала: «Я полечу». И полетела. — Она посмотрела на меня. — Разве что ты не входил в мои планы. — Она покраснела. — Ладно, входил. Я соврала, сказав, что не собиралась подбирать тебя. Я собиралась. Долго следила за тобой, пытаясь понять, что ты делаешь. Читала рапорт по Семье. Ты должен был хоть что-то знать о ренегатах и их отношениях с хторраннами. Потому я и подобрала тебя. Но на одно я не рассчитывала — то есть это не входило в наши планы, — что мы закончим в постели. — Она засмеялась.

— Что? — спросил я.

— Сегодняшняя ночь — ночь, которую я ждала всю жизнь. Я только что сбросила две бомбы и влюбилась и не знаю, что меня пугает больше.

— То, что влюбилась, — решил я.

— Да, — согласилась Лиз. — Какого черта я должна любить тебя? Знаешь, когда я впервые встретила тебя и — как там его зовут, — я подумала, что вы голубые, и даже сегодня утром продолжала считать так. Не знаю, когда я изменила мнение.

— Хочешь, я тебя рассмешу? — Ну?

— Всю жизнь мне придумывали прозвища, и это было первым. Я ненавидел людей за это. Я знал, что это неправда, но всегда боялся, что станет правдой. Вдруг они видят что-то, чего не вижу я? Я выходил из себя.

— Ну, так что же здесь смешного?

— Подожди, я к этому и веду. Когда мы с Тедом попали в Денвер, я делал все, что мог, — только бы доказать, что это не так. А теперь хочешь узнать самое смешное?

— Да.

Я рассказал о Теде, о той шутке, которую он сыграл со мной.

— Ах он маленький засранец, — возмутилась Лиз.

— Да. Больше всего меня задело, что я сам пошел на это. А он не сомневался, что так будет. Я был готов убить его. Но он оказался прав. Знаешь, что он сказал? «Выбрось это из головы. Каждое новое достижение в технологии открывает также и целый спектр новых сексуальных возможностей. Так что не стесняйся».

— И ты не постеснялся?

— Нет! У меня старомодное воспитание. Разве что… Она приподнялась на локте, чтобы видеть мое лицо, явно заинтересованная.

— Перестань. — Я убрал ее руку.

Она шлепнула меня по запястью и положила свою руку обратно — туда, куда подбиралась.

— Рассказывай дальше.

— Ну… Я продолжал оказываться в подобных ситуациях… — Я рассказал о Томми. Потом о своих галлюцинациях. — Только он был слишком реален, чтобы быть галлюцинацией. Но если я все-таки бредил, то какой вывод следует из этого? Я при галлюцинациях испытываю гомосексуальные ощущения. Так что, похоже, ты — и все остальные — правы. Ты можешь любить педика?

— Наверное. Уже люблю. Только…

— Только что?

— … Не думаю, что тебе стоит беспокоиться насчет этого. Мне нравится.

— Не в этом дело.

— Тогда в чем?

— Мне тоже нравится, потому я и делал это. Не только с тобой — со всеми остальными. Помнишь, что ты говорила раньше? Ты сделала это, чтобы узнать, что ты будешь при этом испытывать…

— Я говорила о бомбах.

— Да, но то же самое относится и ко мне. Я делал это, чтобы узнать, что при этом почувствую.

— Сколько раз?

— Какая разница?

— Знаешь, что об этом говорил Вольтер? Если ты сделал это один раз, ты экспериментировал. Больше — значит, извращенец.

— Я — извращенец.

Она села, завернулась в одеяло, чтобы согреться.

— Ладно, ты извращенец, а я сука. Мы стоим друг друга. Нет худа без добра.

Я уставился на нее. Она была абсолютно серьезна. Я был извращенцем. Она — сукой.

Ну и что?

И все равно я любил ее. И все равно она любила меня.

Я начал смеяться. Лиз тоже. Я протянул руки, и она упала на них.

— Знаешь, почему я люблю тебя так сильно?

— Почему?

— Потому что просто люблю. Ты заставляешь меня смеяться. Я никогда не поверил бы, что у полковника Лизард Тирелли такое чувство юмора. Мне с тобой хорошо, спокойно. И прежде всего потому, что ты принимаешь меня таким, каков я есть.

После того как я закончил целовать ее, а она закончила целовать меня, Лиз сказала: — Послушай, мой хороший, у меня нет выбора. Я люблю тебя, потому что ты преданный.

— Даже если я виноват как черт?

— Особенно потому, что ты виноват как черт.

— Лиззи, — сказал я. — Мне надо сообщить тебе еще кое-что.

— Что? — Я солгал.

— Насчет чего?

— Я солгал президенту Соединенных Штатов сегодня, то есть вчера. О людях в лагерях. Она спросила, остались ли они людьми. И я сказал «нет». Я сказал, что на себе испытал, будто они продали свою человечность. Это неправда. Ложь. Я знаю, как они человечны. Я сказал так только потому… потому что хотел, чтобы она сбросила бомбы. Я хотел отомстить.

— Я знаю. — Что?

— Я знаю, — повторила Лиз.

— Понимаешь, я солгал! И на основе этого президент принимала решение. О людях в лагерях. А я заверил ее, что они больше не люди. Я помог ей оправдать атомную бомбардировку.

Лиз помрачнела.

— Я знаю, — еще раз сказала она. — Теперь я отпущу тебе твой грех. Мы знали, что ты так поступишь. Потому и подставили тебя президенту. Доктор Зимф, доктор Форман и еще несколько человек одобрили это. Я работаю с Консультативным советом, милый. Мы хотели сбросить эти бомбы. Слушай, я едва ли не большая дура. Я сбросила их! Ты думаешь, что решение принималось только на основании твоих слов? Нет, было множество других причин. Ты присутствовал… — Она неожиданно рассмеялась. — О нет! Самое смешное заключается в том, что ты должен был уменьшить нашу вину! — А?

— Чтобы мы не барахтались в ней, как делаешь ты! И внезапно я все понял. Мы расхохотались!

— Я еще никогда в жизни так не развлекался в постели! Я чувствую себя законченным подлецом!

— Прекрасно! У тебя есть для этого еще один повод! — Она обхватила меня ногами. — Сделай что-нибудь извращенное.

— Ладно. Где ты хранишь бойскаутов?

— В холодильнике. На второй полке.

— М-м. Мы будем спать сегодня?

— Зимой отоспишься…