Обложка «Manuel général de la Franc-Maçonnerie», «Общего учебника по франкмасонству», опубликованного в 1856 году. Из архивов ложи «Великий восток» во Франции (шифр 1923). На ней изображена «Аллегория Правды, выходящая из колодца невежества».

 

27

Наши дни

«Аврора Источник» всем отделениям «Авроры»

Конец связи

13 часов 45 минут по Гринвичу

Еженедельный бюллетень, посланный шифрованной почтой всем получателям, входящим в группу «Аврора», «Авророй Источником».

Курс

Курс золота продолжает оставаться стабильным на протяжении двух недель, однако «Аврора Сингапур» забила тревогу.

Движение

«Аврора Капская провинция» предоставила актуализированный отчет о запасах мировых рудников. Вот основные показатели. В приложении вы найдете подробности проведенного ею исследования.

Годовая выработка золотых рудников: 2530 тонн.

Годовой мировой спрос на золото (украшения, финансовые рынки, промышленное производство): 3200 тонн.

Мировые запасы недр: основные страны-поставщики — 48 тысяч тонн.

— Южная Африка: 19 тысяч тонн.

— Соединенные Штаты: 5600 тонн.

— Австралия: 5 тысяч тонн.

— Китай: неизвестно.

Новая оценка полного истощения запасов на земле: 2027 год. Мы подтверждаем результаты нашего предыдущего анализа: нехватка золота в будущем приведет к беспрецедентному повышению курса примерно в 5—20 раз. Согласно прогнозам экспертов, общество далеко не полностью восприняло предоставленную ему информацию, по крайней мере, не так серьезно, как известие об истощении запасов нефти. Однако весьма вероятно, если не сказать достоверно, что данная информация косвенно повлияет на курс. В сообщении «Авроры Цюрих», основанном на конфиденциальном докладе экспертов, говорится, что покупки золота «взорвут» мировой рынок, как только общество ознакомится с этим докладом. Приводим цитату из отчета: «Люди бросятся скупать украшения, монеты, в первую очередь золотые слитки. <…> Из-за истощения запасов золото превратится в спасительную ценность».

Разное

Агент нашего Дивизиона безопасности и реагирования (ДБР) сообщил перуанским властям сведения о продавце немецких слитков. Речь идет о Роберто Гутьересе, или Гюнтере Мюллере, сыне оберштурмбанфюрера Мюллера, разыскиваемого военного преступника, предположительно скончавшегося в Лиме в 1999 году. В доме Мюллера был обнаружен ящик с десятью слитками.

В Кувейте началась операция «Пылающая пустыня».

 

28

Париж, больница Биша, наши дни

Белое. Все было белым: потолок, стены и даже расплывчатая фигура, стоявшая возле него. Он хотел приподняться, но электрический заряд пронзил все тело болью. У него перехватило дыхание, и он рухнул на подушки. Слизистая оболочка рта отдавала желчью и содой. До него донесся спокойный женский голос:

— Не волнуйтесь, мсье. Не шевелитесь. У вас на правой руке капельница.

Постепенно туман стал рассеиваться. Он более четко рассмотрел халат медсестры, брюнетки с темными, почти черными волосами, и небольшой треугольник бейджа, на котором было написано ее имя. Но ему никак не удавалось различить буквы. Он опустил голову и увидел, что лежит на больничной кровати почти голый, в одной тонкой рубашке.

Слева раздался другой, более суровый голос:

— Это отучит тебя бить баклуши в подземельях. В твоем возрасте пора бы перестать заниматься чепухой.

Обращавшийся к нему мужчина впечатляющего телосложения сидел на колченогом стуле. Он бросил на стол иллюстрированный журнал, который читал, знаком велел медсестре выйти и наклонился к Марка.

— Тебе еще повезло. Охлажденный коктейль из сточных вод Парижа вреден для здоровья.

Антуан повернул голову и увидел насмешливое багровое лицо комиссара Одкура по прозвищу Брат Толстяк.

— Тебя напичкали успокоительными. Я коротко расскажу обо всем, что мне известно. Затем ты восполнишь пробелы.

Антуан вновь приподнялся, но боль и на этот раз пронзила его. Он отказался от дальнейших попыток и растянулся на кровати. Брат Толстяк прошептал ему на ухо:

— Я лично уполномочен вести расследование. У меня есть хорошая новость и плохая новость. Первая — и тебе это известно: я, как и ты, «сын вдовы», что упрощает дело. Плохая, хотя, в конце концов, все относительно, — это…

Марка нашел в себе силы прервать его:

— Я знаю, ты не принадлежишь к правильному послушанию. С таким прозвищем, как у тебя, это можно предположить заранее. Его милость по-прежнему является членом ложи «Лоренцо Великолепный» рядом с Ниццей, ложи бывшего краснощекого мэра этого очаровательного города?

Брат Толстяк улыбнулся и похлопал Антуана по руке.

— Вижу, ты уже обрел чувство юмора. В добрый час. Для начала не будем вставать поперек горла некоторым нашим коррумпированным братьям. Я сейчас тебе все объясню. В дипломатическом, как я бы сказал, плане есть договоренность, что мы вместе будем работать над этим делом.

— Я в отпуске, и поэтому об этом нет и речи, — сухо ответил Антуан.

— Успокойся. Я сам всем займусь. Лучше скажи мне, на кого похож твой убийца. Ты единственный, кто видел его вблизи.

Марка наконец удалось оторваться от подушек. Он не хотел, чтобы его поджаривали лежа.

— Хорошо, но прежде расскажи, как меня нашли. Насколько мне помнится, я пил последнюю чашу.

Его коллега удобно устроился на стуле и вытащил небольшой блокнот в коричневой обложке.

— Бригада комиссариата Девятого округа прибыла через десять минут после звонка твоих братишек. Два бригадира вместе с великим секретарем спустились в подземелье и отправились на поиски. Они нашли тебя в отстойнике, который постепенно опорожнялся. Ты едва дышал, зато здорово вонял. Я не стану описывать тебе мужество нашего коллеги, который сделал тебе искусственное дыхание рот в рот, несмотря на зловонный запах, исходящий от тебя.

— Не понимаю. А стена? Та, что разделяла отстойник и подземелье. Ведь именно из-за нее я попал в ловушку. Убийца сохранил мне жизнь?

Комиссар, ведущий следствие, пожал плечами.

— Мне об этом ничего не известно. Стена не выдержала под напором воды. После того как тебя унесли, бригадирам удалось выставить решетку, через которую можно было попасть в отстойники, а потом в хранилище и технические помещения на улице Гранж-Бательер. Кстати, замок решетки был взломан. Убийца мог скрыться незамеченным.

Марка почувствовал, как возвращается безжалостная головная боль. Его желудок извивался, словно в него изнутри кто-то вбивал гвозди. Брат Толстяк посмотрел на часы и улыбнулся.

— Я должен прервать наш разговор. Сейчас ты умчишься в страну сновидений. Медсестра предупредила меня, что через десять минут снотворное начнет петь тебе колыбельную.

— Черт возьми…

— Это ты сказал. В принципе, завтра тебя отпустят домой. Увидимся в резиденции в компании твоих друзей, — сказал полицейский, вставая со стула с легкостью, неожиданной для человека с таким брюшком.

Антуан почувствовал, как тяжелеет его голова. Голос коллеги звучал словно издалека. Он даже не услышал, как за посетителем закрылась дверь.

 

29

Париж, остров Сите, 14 марта 1355 года

Камера пыток была тускло освещена. Тяжелая мрачная тень стала длиннее. И только чернильницу освещало колеблющееся пламя свечи. Никола начал писать на пергаменте. Он наизусть знал ритуальные формулировки, с которых начиналось дознание, поскольку не раз переписывал их в своей мастерской. Никто и никогда не пытал от собственного имени, но во имя Господа и короля. Рука, причинявшая страдания, лишь подчинялась приказам свыше. Палач резко бросил кляп на пол.

К величайшему изумлению Фламеля, крик не раздался. Молодая женщина, должно быть, не поняла жеста своего палача.

— Ее зовут Флора, — сказал палач переписчику.

— … де Сеневьер, — добавил голос, который муки еще не полностью заглушили.

Удивленный Фламель обернулся.

— И я знаю, чего вы от меня хотите.

Палач резко остановился, держа в руках секатор. Несмотря на свои заверения, будто он никогда не задает вопросов, он произнес:

— Как тебе может быть известно о том, что нас интересует, женщина?

— Это интересует всех. Церковников, короля. Всех!

Палач засмеялся.

— Жалкая провинциалка, да кто ты такая, чтобы знать, что интересует сильных мира сего?

— Мужчины хотят только одного — власти.

В сыром помещении раздался взрыв хохота.

— Власти! Тоже мне, новость! И ты полагаешь, что можешь нас вразумить? Бедняжка, это известно еще с тех пор, как Господь изгнал Адама из рая.

Холодный металл секатора прикоснулся к груди задыхающейся Флоры.

— Воистину, придется тебе сообщить мне нечто другое, если ты хочешь когда-либо кормить грудью детей.

— Продолжать род — это плохо. Это значит усиливать зло. Потворствовать дьяволу.

— Тогда тебе не нужны соски, шлюха, — рассвирепел палач. — Кто вбил тебе в голову эти проклятые мысли? Твой чертов еврей?

Раздался голос, полный презрения:

— Исаак был добр. Он спас мою мать.

— Он заколдовал тебя. А она продала твое тело этому проклятому!

— Никогда. Он никогда до меня не дотрагивался.

— В любом случае, он больше до тебя не дотронется.

Какое-то мгновение был слышен лишь скрип пера, выводившего на пергаменте слова. Никола отставал вовсе не потому, что дознание шло слишком быстро, а потому что знал: слова, записываемые им, могут обречь женщину на смерть, несмотря на приказ, полученный палачом. Она произнесла слова еретиков, тех, кто не хотел рожать, полагая, что жизнь на земле есть дело рук дьявола. И только уже по этой причине можно было взойти на костер.

— Знаешь, как лечат отверженных Господом? Тех, кто отрицает его закон, кто осмеливается идти против его воли?

Лезвия секатора начали расходиться в стороны. Раздался лязг ржавого железа, словно оно просыпалось после кровавого сна.

— Их очищают огнем. Но это пустяки по сравнению с тем, что ожидает тебя! Так говори же, сучка!

— Люди хотят золота, — простонала Флора.

Артус резко отпрянул от нее, словно охваченный пламенем.

— Что ты мне рассказываешь о золоте, жалкая потаскуха! Неужели ты веришь, что я терзаю тела из-за этого презренного металла, который сводит с ума?

Фламель перестал записывать. В памяти всплыла фраза, брошенная его соседом, мэтром Майаром, в вечер казни на костре.

«Казна пуста», — вот что сказал меховщик.

— Неужели ты столь наивен, палач? Неужели ты думаешь, что меня передали в твои руки, чтобы ты спас мою душу? Исаака пригласили сюда потому, что он знал секрет золота.

«Алхимик», — подумал Фламель.

— На самом деле он полагал, будто знает. — Голос сорвался на крик. — Он думал, что в Париже сумеет закончить свои поиски. Но ему не хватило времени.

Художник осторожно повернул голову. Палач стоял неподвижно. Лицо его стало мрачным. Он положил секатор.

— Я получил приказ не убивать тебя, женщина. А затем отправить тебя в твою родную провинцию. Но мне доверили миссию. И я ее выполню. Невзирая на намерения. Я даю тебе выбор. Говори — или заговорит твое тело.

В голосе женщины не было колебаний.

— Я расскажу.

 

30

Париж, XVIII округ, улица Мюллера, наши дни

Последний луч солнца осветил Декларацию прав человека, вставленную в рамку со стеклом. В верхней ее части две женщины-садовницы с крыльями и обнаженной грудью стояли возле треугольника, в центре которого был изображен большой открытый глаз.

Антуан Марка любовался Декларацией, сидя в сломанном кресле. Возвращение из больницы домой на машине «скорой помощи» заняло всего лишь четверть часа, и сейчас он отдыхал, ожидая прихода великого секретаря послушания.

Декларация сверкала под лучами яркого света.

У Антуана всегда щемило сердце, когда он на нее смотрел, пусть даже мельком. Вот уже двести лет она символизировала идеал, ради которого сражались мужчины, и многие из них отдали в этой борьбе свои жизни.

Он питал слабость к варианту 1794 года, в который редакторы, в том числе один брат-масон, добавили несколько статей, а главное — последнюю, под номером XXXV.

Когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и каждого слоя народа является самым священным из прав и самой необходимой из обязанностей.

По мнению республиканцев, это была статья, подрывавшая власть, и поэтому впоследствии она исчезла из официальной редакции.

Марка твердо знал, что его слабость к этому документу выглядела старомодной в эпоху, когда верность республиканским принципам с каждым днем все больше превращалась в вышедшее из употребления понятие. Он пытался, однако тщетно, посвятить сына в глубокий смысл революционной декларации, но вскоре был вынужден отступить перед смертельной скукой, которая читалась на лице ребенка. Старинный документ не выдержал борьбы с плазменным экраном и игровой видеоприставкой.

Кого в наши дни волнуют права человека? Время от времени он перечитывал статью исключительно ради удовольствия. Однажды Марка вышел на станции метро «Площадь Согласия», расположенной под местом казни Людовика XVI, и целых четверть часа читал полный текст, выгравированный на плиточном полу.

Он вновь налил в стакан жидкость с янтарным отблеском и задумался над тем, что его больше всего волновало.

Он по-прежнему не понимал, почему убийца сохранил ему жизнь. Как теперь ему выйти на след этого негодяя? После возвращения из больницы он постоянно задавал себе этот вопрос, но так и не находил удовлетворительного ответа. Единственное приемлемое решение заключалось в предполагаемом звании убийцы, звании мстителя.

Во Франции, как и везде, во всех послушаниях подавляющее большинство братьев, вступивших в масонство, останавливались на звании мастера. Эти масоны посещали так называемые «голубые ложи». Но меньшинство с течением времени, вернее, на протяжении всей своей жизни продвигалось к тому, что называлось высшими званиями, трудясь, в частности, над символикой. В глазах многих масонов эти посвященные страдали «ленточной болезнью», своего рода погоней за медалями со странными названиями вроде «князь кущей», «розенкрейцер» или «возвышенный избранник». Марка посмеивался над этими названиями, однако уважал тех, кто вступил на сей путь, поскольку знал, что большинство из них были высокообразованными людьми.

Он встал, направился к книжному шкафу и выругался. Оказалось, он одолжил кому-то свой «Иллюстрированный тематический словарь франкмасонства», написанный Жаном Ломмом, Эдуаром Мэзондьё и Жакобом Томазо.

Он взял мобильный и позвонил человеку, который мог бы выручить его, — Прагману, брату-бельгийцу; тот вел масонский блог, где говорилось обо всем, что касается братства. Информационный рудник, поддерживаемый колодцем… масонской науки. Брат из Брюсселя взял трубку, и сразу же раздался его густой голос с едва заметным акцентом.

— Привет, это Марка.

— Как поживаешь, брат мой?

— Прекрасно. Нуждаюсь в твоих познаниях. У тебя под рукой тематический словарь?

— Разумеется.

— Можешь мне сказать, что там написано о высших званиях и градусах?

На другом конце трубки брат-бельгиец быстро перелистал страницы и нашел то, что искал. Каждое крупное масонское послушание функционировало в соответствии с одним из трех исторических ритуалов: Древним шотландским уставом, Принятым шотландским уставом или Французским уставом. В каждом из этих отделений существовала иерархическая лестница званий и градусов, по которой, теоретически, каждый масон мог подниматься со временем. Он открыл словарь на странице 213.

«Высшие градусы».

Прагман остановился на Древнем шотландском ритуале, наиболее признанном в масонской среде.

— Я прочитаю тебе один отрывок. «Девятый градус, Избранник новых, является званием мести (за смерть Хирама)…» Что касается Французского устава… «Этот ритуал включает четыре высших звания, которые называются орденами. Первый орден, Тайный избранник, является званием мести, близким к девятому градусу Древнего шотландского ритуала. Это звание обязывает неустанно преследовать убийц мэтра Хирама, легендарного отца-основателя масонства, зодчего храма царя Соломона, чтобы справедливость восторжествовала. Тем не менее и масоны, и их хулители обеспокоены скорым судом, который вершат те, кто носит звание мстителя. Вонзать клинки в сердца виновных, какими бы подонками они ни были, — это варварство. Подобное деяние, совершенное во время масонской церемонии, может показаться несовместимым с тем, что проповедует франкмасонство. Впрочем, это то, что должен исполнить претендент на девятый градус». Ты понял?

— И да, и нет.

— Твой вопрос связан с двумя убийствами в Париже? По Интернету эта информация распространилась с быстротой молнии. Из-за этой истории я все время на связи.

— Ничего не могу утверждать. Знаю только одно: мерзавец сказал мне, что был возведен в высший градус… Но я вынужден прервать разговор. Будешь в Париже — дай о себе знать. Пока!

— Спасибо за информацию. До скорого, Антуан.

Не успел Марка выключить телефон, как в дверь позвонили.

Марка встал. Значит, во время церемонии посвящения в это звание будущий посвященный должен нанести символический удар кинжалом. Может, убийца был братом, воспринявшим слишком близко к сердцу символический ритуал? И все-таки, зачем он убил двух невинных людей?

 

31

Наши дни

«Аврора Источник» всем отделениям «Авроры»

Конец связи

13 часов 43 минуты по Гринвичу

Курс

Ажиотаж на Лондонской бирже, вызванный публикацией доклада о повышении на пять процентов общего объема сделок по золоту в год (унция за единицу). Наш информатор прогнозирует дальнейшее повышение курса в ближайшие три дня. Мы предлагаем разделить в этот период заявки на покупку на сумму в 50 миллионов долларов между членами группы «Аврора» или между некоторыми их клиентами, чтобы вернуться к более стабильному курсу.

Прибыль оценивается примерно в два процента, или один миллион долларов. Заявки на покупку и перепродажу должны, как и предусмотрено нашим программным обеспечением, подаваться на протяжении шести часов, чтобы избежать обвинений в сговоре.

Операция «Пылающая пустыня»

Наш дивизион ДБР информирует, что их агент прибыл в Кувейт, чтобы проконтролировать сделку.

 

32

Кувейт, нефтяной комплекс Хаммади, наши дни

Черный микроавтобус перестроился и плавно свернул на поперечную дорогу, ведущую к скважине 58, оставив за собой шлейф белой пыли. Узкое полотно черного асфальта уходило в бесконечность среди моря желтого песка, где через регулярные промежутки возвышались огромные металлические краны, указывающие на местонахождение скважин.

Микроавтобус замедлил ход возле проржавевшего остова советского танка и свернул на растрескавшуюся от солнца дорогу. На этот раз с земляным покрытием.

Джек Уинтроп, бывший капитан морского флота, вернувшийся к гражданской жизни в качестве советника по безопасности группы «Аврора», вставил бутылку ледяной содовой в пластиковый кружок на панели управления. Он сделал знак своему спутнику, одетому в традиционную одежду бедуинов. Кувейтец улыбнулся и вытащил из бардачка блестящий новенький «узи».

Микроавтобус запрыгал по булыжникам, которыми была усеяна дорога. С двух сторон под палящими лучами солнца постепенно высыхали огромные жирные нефтяные пятна, образовавшиеся здесь во время иракского вторжения. На повороте возле пригорка показалась вышка. Микроавтобус затормозил. Джек Уинтроп, завидев словно бы появившееся ниоткуда строение из листового железа, переключил передачу.

Указания, которые ему дал представитель «Авроры» в Кувейте, оказались точными. Теперь Уинтропу оставалось выполнить инструкции, заключить сделку и по мере возможности не допустить каких-либо осложнений.

Он допил фруктовый газированный напиток. Последний глоток ледяной воды освежил ему рот. Уинтроп ни разу не пожалел о своем решении целиком и полностью посвятить себя работе на группу «Аврора» после того, как его уволили из подразделения за чрезмерную жестокость. Он, конечно, предпочел бы употребить слово оправданную, однако армейское начальство захотело уволить его в назидание другим. Когда он оказался буквально на улице, один из его друзей, полковник в отставке, познакомил Уинтропа с финансистом из Швейцарии, который искал высококлассного специалиста для своей службы безопасности. Джек успешно выполнил два первых задания и завоевал доверие делового человека. Через полтора года финансист рассказал ему о существовании группы «Аврора». Это был клуб, включающий около двадцати человек со всего мира, обуреваемых общей страстью: страстью к золоту. Финансисты высокого полета, торговцы, специализирующиеся в определенной области, директора рудников и даже функционеры ведущих банков, все они верили в драгоценный металл — по их мнению, единственный гарант финансовой и политической стабильности в мире.

Все члены обменивались друг с другом информацией о состоянии рынка золота, о каналах сбыта и сделках, которые могли принести огромную прибыль. Швейцарский финансист, называемый «Аврора Источник», собирал информацию и сообщал ее своим коллегам.

За два дня до того, как Джек отправился в Кувейт, «Аврора Источник» передала ему план.

Во время восстановительных работ на нефтеочистительных заводах месторождения Хаммади один из инженеров нашел пятнадцать стандартных слитков весом 12,5 кг каждый: они были украдены в 1990 году солдатами Саддама Хусейна. Через семнадцать лет после окончания первой войны в Персидском заливе кувейтцы по-прежнему находили тайники, сделанные отступавшими иракцами. Чтобы тайком сбыть слитки, инженер воспользовался услугами ливанца, живущего в стране, христианина, принявшего ислам: он играл роль посредника на встречах с представителем «Авроры» в Кувейте. Джек же должен был обеспечить безопасность при транспортировке. «Аврора Кувейт» не хотела впутывать своих телохранителей в это дело, поскольку они были слишком тесно связаны с секретными службами королевской семьи.

Микроавтобус замедлил ход и остановился возле двери. Кувейтец схватил огромную белую сумку, стоявшую у него в ногах.

Не произнеся ни единого слова, водитель и пассажир вышли из микроавтобуса, снабженного кондиционером. В лицо сразу же ударила обжигающая волна. Им предстояло преодолеть всего лишь несколько метров до входа в прохладное здание, но жара стояла невыносимая. Воздух весь пропитался едким, липким запахом нефти.

Дверь открылась прежде, чем они постучали. Трое вооруженных мужчин ввели их внутрь. Уинтроп сказал себе, что вот теперь-то события развернутся по-настоящему.

 

33

Париж, остров Сите, 15 марта 1355 года, ночь

Голос не иссякал. Хрупкий, дрожащий, как и тело. Он излагал историю жизни молодой женщины, посвященной в тайну, смысла которой она не понимала. Поддавшись очарованию мужчины, чьи истинные цели от нее ускользнули, она приняла изумление за любовь.

Фламель записывал, не поднимая головы. Иногда, когда голос затихал или прерывался рыданием, он слегка поворачивался. И то, что он видел, заставляло его поскорее возвращаться к своим обязанностям.

А палач оставался невозмутимым. Он держал лезвия секатора закрытыми, и тот походил на челюсти в наморднике. Палач внимательно рассматривал тело, истекавшее потом. Возможно, он скользил взглядом по кривой линии сочившихся ран или черным ручейкам крови, стекавшим по складкам кожи. Возможно, в этой географии зла он видел другой мир, двери в который открывают страдания. Что мог думать палач, любуясь своими творениями, выгравированными на плоти?

— Достаточно.

Эхо еще не успело стихнуть, как вновь раздался суровый голос Артуса. Похоже, он начал проявлять нетерпение.

— Мы только теряем время. А вот его-то как раз у нас нет. Не стоит обманывать нас.

Флора замолчала. Было слышно лишь ее хриплое дыхание, дыхание обезумевшего человека.

— Но я говорю правду.

— Ты углубляешься в воспоминания, в перипетии своей ничтожной жизни. Это меня не интересует. Расскажи об Исааке.

Она вновь заговорила, едва сдерживая рыдания.

По мере того как Фламель записывал, все яснее вырисовывалась личность Исаака Бенсераде. Он родился и учился в Хероне, в Испании. Там существовало еврейское сообщество, традиции которого не изменились со времен античности. Евреи совершали ритуальные омовения, изучали Тору и ходили в синагогу, словно по-прежнему жили на земле Израиля. Однако этот образ жизни, определяемый ритуалами предков, не мог больше утолять жажду истины, которой горели некоторые эрудиты и те, кто прилежно изучал Священное Слово. Они считали, что неукоснительно следовать одной-единственной традиции значит идти против Бога.

Среди них Исаак был самым взбалмошным. Он изучал медицину, чтобы наследовать отцу, однако этого ему было мало. Усердно посещая раввинские школы, он ночи напролет читал священные тексты, постоянно расспрашивал приезжавших в Херону евреев. Он общался даже с христианами, особенно с монахами, о которых поговаривали, будто они владели всей античной мудростью, спрятанной в их библиотеках. Его также видели в обществе рабов, босоногих неверных, ступавших по земле, восхваляя имя Аллаха. А потом он открыл сердце всему миру и стал меньше понимать Бога своего народа, недоступного и неведомого. Бога, которого можно было лишь почитать, в то время как в католических монастырях и братствах суфиев учили смотреть Богу в лицо, пусть даже от этого можно было сойти с ума.

Однако Исаак был лишен такой возможности. Иначе ему пришлось бы отречься от веры своих предков. Но однажды ему рассказали об ином пути, пути, предназначенном для тех, кто не хотел отрекаться ни от разума, ни от свободы вероисповедания. О пути, который лежал за пределами веры и мог просветить душу, спасти тело и даже изменить общество.

В Хероне таких людей прозвали алхимиками. Простой народ говорил о них шепотом и называл стеклодувами, поскольку они, ставя таинственные опыты, все время поддерживали огонь, порой на протяжении нескольких лет. Одни поговаривали, что они искали тайны материи, чтобы лучше познать тайны души. Другие утверждали, что они изучали невидимые законы Вселенной, чтобы уподобиться Господу, но все сходились во мнении, что они обладали секретом, который сильнее всего притягивал к себе: секретом золота.

Фламель лихорадочно записывал, забыв о страданиях молодой женщины. Даже страх перед палачом исчез, уступив место всепоглощающему любопытству.

Пристыженный, но нетерпеливый, он, как и палач, ждал, когда Флора де Сеневьер закончит свой рассказ и вольно или невольно выдаст тайну Исаака Бенсераде.

 

34

Париж, улица Мюллера, наши дни

В дверном проеме появился Ги Андриво. Марка широко улыбнулся. Гость крепко пожал руку Антуану и уселся во второе кресло, стоявшее в гостиной, вздохнув с облегчением.

— Из резиденции я пришел к тебе пешком. Вообще-то это далековато. У тебя есть что-нибудь освежающее?

Марка кивнул и принес из кухни поднос с двумя стаканами и бутылками.

— Пока ты лежал в больнице, к нам приходил твой коллега, ведущий расследование. Не скрою, меня раздражает, что он принадлежит к другому послушанию. Но ничего не поделаешь, у нас нет выбора.

Великий секретарь взглянул на книгу в голубой обложке, лежащую рядом с креслом.

— Полагаешь, убийца имеет звание мстителя?

— Да, он мне сам сказал… Настоящее наваждение! Преследование и уничтожение убийц Хирама, легендарного основателя масонства… Но тебе, как и мне, известно, что те, кто носит это звание, совершают лишь символическое действие. Никогда и речи не заходило о том, чтобы кого-либо убить! Эту клевету распространяли наши противники на протяжении прошлых веков. Как доказательство нашего поклонения дьяволу. Настоящий Лео Таксиль!

Брат Ги пристально смотрел на полицейского, который продолжал развивать свою мысль.

— Это звание предполагает мизансцену. Театральная месть, придуманная в XVIII веке для горожан, чтобы заставить их думать, будто они действительно участвуют в тайном деле. Миф! Но как это связано с нашими убийствами?

— Не знаю. А почему бы не тамплиеры?

Марка с удивлением взглянул на непроницаемое лицо великого секретаря.

— Ты не мог бы уточнить?

— Сразу после революции появилась новая трактовка звания мстителя. Речь зашла о мести за казнь Жака де Моле, великого магистра тамплиеров.

Комиссар недовольно поморщился.

— Сожженного в 1314 году в Париже по приказу короля Франции. Есть кое-что еще. В день казни Людовика Шестнадцатого в 1792 году какой-то человек подбежал к эшафоту, схватил голову короля и завопил: «Жак де Моле, наконец-то ты отомщен!» А ведь прошло более четырехсот лет. По правде говоря, я думаю, что масоны, разделявшие идеи революции, видели в ордене тамплиеров, уничтоженном королем, первую теневую власть.

— Это искажение истории!

Марка продолжил свой анализ, согласно которому масоны переняли символику тамплиеров частично из-за общих романтических веяний XIX века, частично с практической целью, чтобы объявить себя наследниками достойных предков и привлечь на свою сторону выдающиеся умы того времени.

— Разумеется. Но с другой стороны, есть орден с трагической историей. Его богатства так и не были найдены. А это кому угодно может вскружить голову.

Комиссар разглядывал дно стакана, словно старался определить будущее по неразбавленному солодовому виски.

— Богатства тамплиеров… Как сказал бы мой сын: «Не верю!» Давай забудем об этих несчастных рыцарях-мучениках, подаваемых под разными эзотерическими соусами, и сконцентрируемся на нашем убийце.

Великий секретарь пожал плечами и обвел комнату взглядом.

— Ты прав, дорогой комиссар. Ты сейчас в отпуске, у тебя есть время, и было бы неплохо, если бы ты провел неофициальное расследование. К тому же… Поль был твоим другом. Мы должны воздать ему должное. Как и тому несчастному, зарезанному в комнате размышлений.

— Я помню о своем долге, — ответил Антуан.

— Тогда ты должен отомстить за него.

Мужчины замолчали. За окном ночь вступила в борьбу с уходящим светом. Темнота поднималась, словно подземные воды.

Андриво прервал молчание.

— Есть одна вещь, о которой ты должен знать. Поль оставил тебе конверт у меня в письменном столе как раз в вечер убийства, непосредственно перед тем, как отправиться в ложу.

— Полагаю, ты забыл его передать Брату Толстяку, — насмешливо откликнулся Марка.

Великий секретарь взял стакан и не торопясь сделал глоток.

— Да, действительно, иногда память подводит меня. Вероятно, ранняя стадия болезни Альцгеймера. К счастью, сразу же после ухода твоего коллеги я неожиданно вспомнил о конверте и захватил его с собой.

Андриво вытащил из кармана небольшой конверт и передал его Марка. Антуан вскрыл его и увидел черный USB-ключ и визитную карточку, где от руки было написано несколько строк.

Если со мной что-нибудь случится, изучи сведения, содержащиеся в этом ключе, и, главное, возьми шпагу моего предка.

Твой брат Поль

Марка показал карточку Ги. Тот кивнул в знак согласия.

— Я читал. Ты полагаешь…

— Я полагаю, ты сделал копию USB-ключа?

— К сожалению, нет. Необходим пароль, чтобы открыть файл. Я пытался, но безуспешно.

Марка принялся ходить кругами по гостиной. Солнце село, на улице зажглись фонари. Он посмотрел на часы.

— Черт! Мне надо уходить, я обещал своей бывшей пойти вместе с ней на какой-то ужин. Я немного развлекусь в свете, но через два часа, не позже, вернусь и посмотрю этот ключ. А шпага?

Андриво перекинул пальто через руку.

— Тут я могу тебе помочь. Это один из самых ценных экспонатов нашего музея. Речь идет о масонской шпаге маркиза де Лафайета, предка Поля. Он пользовался ею во время церемоний. Великолепное изделие. Бронзовая гарда с позолоченными украшениями, изогнутый клинок, вложенный в чеканные ножны, перламутровая рукоять. Уникальная вещь.

Марка снял куртку с вешалки в прихожей и открыл дверь квартиры, пропуская вперед великого секретаря. Он положил ему руку на плечо.

— Замечательно. Достаточно вынуть ее из музейной витрины.

Андриво сурово посмотрел на него.

— Это трудно сделать. Убийца украл шпагу.

 

35

Кувейт, нефтяной комплекс Хаммади, наши дни

Мощные прожекторы, направленные на котлован, огромный, словно бассейн, освещали наскоро построенный ангар. В стороне стояли три треснувших по бокам коричневатых ящика. Сидевший на бетонном блоке мужчина лет шестидесяти, с зачесанными назад волосами, одетый в светлый костюм с серым галстуком, курил сигарету и отсутствующим взглядом смотрел на ящики.

— Амид, как я рад тебя видеть! Добро пожаловать, друг мой! — воскликнул мужчина, крепко обнимая кувейтца.

— Мишель! Да прольет Аллах благословение на твой любимый Ливан, — ответил кувейтец, широко улыбаясь.

— С некоторых пор он стал, скорее, проливать дождь из бомб. Познакомь меня со своим другом, — пробормотал мужчина в светлом костюме, недоверчиво разглядывая американца.

— Джон Буш, друг… английский инвестор, — сказал кувейтец, опуская на землю чемодан.

Ливанец очертил крут указательным пальцем возле своей головы, и из-за груды листового железа неожиданно появились двое мужчин с пистолетами-пулеметами «FN P90». Джек Уинтроп удивился, увидев это оружие, которое обычно использовали специальные подразделения. В руках таких горилл оно было способно буквально изрешетить человека, даже если на нем был пуленепробиваемый жилет.

— Не сочтите за невежливость, господин… хм… Буш, но портной, который шил вам пиджак, не предусмотрел карманы для крупнокалиберного оружия. Если вы окажете любезность и отдадите вашу игрушку моим людям, между нами установится полнейшее доверие.

Джек Уинтроп, на лице которого не дрогнул ни один мускул, положил оружие на землю и отступил назад на три шага. Он был готов к такому приему. Мужчины взяли его пистолет. Ливанец снова улыбнулся.

— Превосходно! Перейдем к делу. Золото в ящиках. Могу ли я увидеть деньги, дорогой Амид?

Кувейтец протянул ему большой мешок и подошел к ящикам.

— Могу ли я увидеть золото?

— Мое имущество — твое имущество, друг мой, — откликнулся ливанец, доставая из мешка кувейтца пачки банкнот по пятьсот евро и складывая их на бетонный блок.

Джек Уинтроп наблюдал за мужчинами, каждый из которых пересчитывал свою добычу, один в бумажных деньгах, другой в золотых слитках. Он закурил. Сколько раз ему доводилось выполнять подобные миссии с тех пор, как он уволился из американской армии и нанялся в службу безопасности «Авроры»… Он почувствовал, как по щиколотке потекли капли пота, образовавшиеся из-за соприкосновения кожи с полимерной рукоятью спрятанного там «вальтера Р99».

Мужчины закончили считать. Ливанец сделал знак своим подручным, и те начали грузить ящики в микроавтобус. Джек Уинтроп напряг слух. Из ангара доносились какие-то глухие звуки. Мишель перехватил его взгляд и слегка скривил свои тонкие губы. В голове американца прозвучал сигнал тревоги.

— Я забыл об одной вещи, — уточнил ливанец.

— Какой? — спросил Уинтроп, наклонившись, чтобы завязать шнурок.

— Взгляните сами, пока Амид наблюдает за погрузкой, — добавил его собеседник, указывая на место, откуда исходили странные звуки.

— Не имею ни малейшего желания, — ответил бывший моряк, выпрямляясь.

Прежде чем люди ливанца успели отреагировать, Уинтроп прицелился в голову Мишеля.

— Руки вверх! Я не люблю сюрпризов в последнюю минуту. Это действует мне на нервы…

Подручные ливанца направили пистолеты-пулеметы на американца, и Мишель покачал головой.

— По первому моему знаку они могут вас изрешетить, друг мой.

— Возможно, но прежде чем вы моргнете, я всажу вам пулю между глаз, друг мой, — заявил, улыбаясь, Уинтроп.

Кувейтец, встревоженный таким поворотом событий, отступил назад. Ливанец сохранял спокойствие.

— Не бойтесь, у Амида в этой стране длинные руки. Я знаю, если с ним что-нибудь случится, у меня будут большие неприятности. Мы постоянно заключаем сделки. Просто я хотел вас кое с кем познакомить. Мои люди опустят оружие в знак доброй воли. Следуйте за мной.

Подручные послушно опустили стволы. Уинтроп последовал за мужчиной в костюме, не теряя бдительности. Позади кучи строительного мусора он увидел какую-ту фигуру, накрытую серым брезентом. Из-под грязного чехла доносились слабые стоны. Ливанец поднял брезент. Мужчина в таком же комбинезоне, что был на человеке, который открыл им ворота, извивался с кляпом во рту.

Левый глаз выскочил из глазницы и висел лишь на окровавленном нерве.

— Это Омар, инженер, нашедший золото. Установив со мной контакт, этот презренный мошенник снюхался с сирийским торговцем. Он хотел рассказать ему, каким путем вы поедете отсюда. Его люди должны были напасть на вас на дороге между Хаммади и Кувейт-сити, убить и захватить золото. А отвечать пришлось бы мне. Неплохо, не правда ли?

— Действительно, — подтвердил Уинтроп, глядя на обезображенного человека, из единственного глаза которого текли слезы.

Он опустил оружие.

Ливанец присел на колени и с нежностью погладил несчастного по лбу.

— Омар будет вести себя хорошо, дожидаясь, пока Мишель проводит своих гостей. А затем любезный Мишель придет и займется вторым глазом плохого Омара. Что касается вас двоих, то езжайте. Дело сделано. Вы мне доставили удовольствие.

Кувейтец сделал знак Джеку, чтобы тот возвращался. Через три минуты мужчины сидели в микроавтобусе, потяжелевшем на три ящика золота. Перед тем как захлопнуть дверцу, американец услышал крики, доносившиеся из ангара. Он не понимал по-арабски, однако вопли несчастного не оставляли никаких сомнений в том, что его пытали.

Ливанец постучал в стекло со стороны водителя.

— Мои люди преподают урок старому доброму Омару! А ведь я просил их подождать! Ах! До чего же молодежь нетерпелива! Впрочем, как говорят друзы, ожидание удесятеряет удовольствие. Прощайте, друзья мои! Счастливого пути!

 

36

Париж, остров Сите, 15 марта 1355 года

Никола отложил перо. У него дрожали руки. Флора замолчала.

— Он тайно посещал алхимиков? — Из-за опущенного капюшона голос палача звучал глухо.

— Да, в течение десяти лет.

Согнувшись над столом, Никола никак не решался записать эту цифру. Артус встрепенулся.

— Почему так долго?

— Они работают в зависимости от времени года. Однажды он объяснил мне, что Великое Дело можно совершить лишь в определенные месяцы. Именно поэтому он так спешил в Париж.

— Ты лжешь! В Париж его пригласил наш король! И твоя собака прибежала, поскольку в Испании наконец-то решили заняться этими неверными. Знаешь ли ты, как поступают с теми, кто не выполняет заветов Церкви, если они не говорят истинную правду, Божью правду?

— Нет, я говорю правду. Времена года…

Лезвия секатора лязгнули дважды.

— Слышишь? Он жаждет твоего тела, твоей плоти. И я не могу его больше удерживать, ибо ты врешь.

— Нет!

Перо выпало из рук Фламеля. Лоб его покрылся потом. Он смотрел на масляную лампу, коптившую у него над головой. Любопытство оказалось сильнее страха.

— Я должен оставить тебя в живых, но мне не уточнили, в каком виде. Например, мне не сказали, должны ли твои прекрасные глаза видеть белый свет.

Лязг секатора прозвучал ближе. Пронзительный голос Флоры взвился ввысь.

— Исаак потерпел неудачу и поэтому приехал в Париж. Когда король Франции позвал его, Исаак увидел в этом добрый знак. Что он наконец на правильном пути.

— Но почему Париж?

Голос инквизитора стал почти нейтральным.

— В Хероне ему сказали, что именно здесь можно узнать тайну.

— Тайну?

Молодая женщина замолчала.

— Так значит, он не нашел книгу? — вместо нее ответил Артус.

— Откуда вам это известно? — Голос Флоры задрожал.

— Пусть тебя не заботит то, о чем я знаю. Что касается тебя, переписчик, если ты дорожишь своей жизнью, навсегда забудь то, что я сказал. Где эта книга? — продолжал палач. — Где она?

Фламель встал. У него кружилась голова. Палач бросил секатор на пол и снял капюшон. Его лицо озарилось дьявольской улыбкой.

— Так ты ничего не знаешь? Тогда для тебя припасено кое-что похуже пытки!

— Одну фразу, он сказал одну фразу.

— Какую?

Никола прислонился к стене. Перед глазами все плыло. Он начал медленно оседать вниз, не выдержав боли от спазмов в животе.

— Клинок следует за светочем совершенства.

Палач снял сутану.

— Теперь я могу очистить тебя.

 

37

Париж, улица в предместье Сент-Оноре, наши дни

— Вы действительно хотите знать, что я думаю о Христе? — ответил Марка, пытаясь разрезать пирожное, не повредив при этом ванильную глазурь.

— Да, прошу вас. Говорят, что вы, франкмасоны, владеете многими секретами. Если католики не любят вас вот уже несколько столетий, то это потому, что вы знаете о Христе то, что скрываете от нас, — сказала хозяйка дома, пятидесятилетняя дама, улыбаясь всеми своими вставными зубами.

Войдя два часа назад в роскошную квартиру, Антуан Марка пожалел, что принял приглашение на донельзя скучный ужин в этот своего рода роскошный курятник, парижский салон, где нувориши и воскресные интеллектуалы упражнялись в тонкостях светской беседы. Он проклинал свою бывшую жену, которая заставила его прийти, в то время как он должен был взломать пароль USB-ключа Поля де Ламбра.

Учитывая характер отношений с бывшей женой, Марка не мог отказаться. Он дал согласие месяц назад, не понимая, почему без него не могут обойтись. Если бы он отказался, ему не только пришлось бы выслушать малоприятные замечания своей экс-мадам. В отместку она стала бы мешать ему чаще видеться с сыном.

Три месяца назад она познакомилась и подружилась с хозяйкой дома, эксцентричной аристократкой, а та в благодарность за дружбу ввела ее в общество людей, в той или иной степени пользовавшихся популярностью.

А теперь он не имел ни малейшей возможности отделаться от навязчивых сотрапезников. Он понял смысл приглашения, когда подали основное блюдо. Именно в этот момент у него спросили, почему он стал франкмасоном. Кусок жареной утки застрял у него в горле, и он расстрелял взглядом бывшую супругу, изображавшую саму невинность.

Разумеется, все приглашенные на ужин были прекрасно осведомлены о его принадлежности к франкмасонству. Его бывшая пригласила Марка как своеобразную диковинку, чтобы он сыграл роль дежурного франкмасона. Хозяйка дома без устали расспрашивала его об эзотерических вещах, а он вволю насмехался над ней.

Он с силой надавил на пирожное, и ваниль полетела в тарелку его бывшей.

«Это знак судьбы», — подумал он и повернулся к графине.

— Хочу сделать вам одно признание. Понтий Пилат был франкмасоном.

— Нет! — слабым голосом вскрикнула хозяйка дома.

— Да. При помощи евреев прокуратор Иудеи и его братья франкмасоны распяли Христа. Отсюда и идет знаменитое выражение о жидо-масонском заговоре… Выбор креста как орудия смерти Иисуса был, впрочем, не случайным.

Все гости сразу же замолчали, благоговейно слушая полицейского, который продолжал свой рассказ. Его бывшая жена пила кофе со сливками.

— Крест — это старинный масонский символ, видоизмененный древнеегипетский иероглиф «тау».

— Но зачем его надо было убивать? — подал реплику молодой писатель, более известными своими пассажами на страницах иллюстрированных журналов, чем глубиной произведений.

Марка с усталым видом покрутил вилкой.

— Иисус был братом и предал нас. В Кане Галилейской он раскрыл тайну размножения хлебов. Как сказали бы мы сегодня, тайну клонирования хлебов. Но главное — превращения воды в вино! И из-за этого булочники и виноделы, столпы франкмасонства, были обречены! С этим невозможно было смириться! Мы заключили союз с евреями и в результате создали Бога! По правде говоря, вот уже на протяжении двух тысяч лет мы в этом раскаиваемся.

Присутствующие засмеялись. Хозяйка дома вежливо улыбнулась, приподняв правую бровь.

— Юмор позволил вам избежать ответа на мой вопрос, дорогой мсье. Был ли Иисус посвященным? Избежал ли он смерти на кресте? — Ее дыхание участилось. — А Ватикан? Новый папа Бенедикт Шестнадцатый говорил, что…

Марка решил, что с шутками пора заканчивать. Он устал выслушивать всю эту ерунду. Антуан мог позволить себе грубую выходку: тем хуже для его бывшей супруги.

— Откровенно говоря, мадам графиня, мне плевать на этого Иисуса.

— Как? — прошептала женщина, поднимая вторую бровь.

— Послушайте меня. Я уважаю верования всех и каждого. Существуют даже послушания, которые клянутся на Библии. Но оставьте несчастного Иисуса на его кресте. Что касается Бенедикта Шестнадцатого, я прекрасно помню, что, будучи еще кардиналом Ратцингером, он распространил послание, в котором объяснял, что все франкмасоны живут в тяжком грехе. За сим я желаю вам доброго вечера, а мне предстоит трудная ночь. С моими соратниками и стриптизершами я должен вызвать антихриста. Это более возбуждающее занятие, чем отвечать на космически глупые вопросы.

Под остекленевшими взорами всех присутствующих Антуан Марка встал, слегка поклонился в сторону хозяйки дома и своей бывшей, которая смотрела на него с ненавистью, и направился к выходу. За столом прозвучали едкие замечания. Но ему было все равно. Чем быстрее он уйдет, тем лучше будет себя чувствовать. Он надел пальто. Часы показывали половину двенадцатого. Он увидел, что его бывшая встала, намереваясь догнать его, но он захлопнул дверь.

Настало время погрузиться в информационную загадку Поля де Ламбра.

Сидя дома перед компьютером, Марка созерцал USB-ключ, который вертел в руке. Он не решался вставить его в компьютер, поскольку опасался, что запустил маховик, с которым потом не справится. И в то же время если не он, то кто это сделает? На минуту он вспомнил о Брате Толстяке, которому поручили вести расследование. Несомненно, компетентные специалисты его службы информации без особого труда получили бы код доступа, оставшийся тайной для великого секретаря. Современное программное обеспечение — и через несколько часов сезам открылся бы.

Антуан сейчас переживал один из тех моментов, которые порой доставляли ему беспокойство: выбор между братской верностью и долгом полицейского. Водя пальцами по клавиатуре, он представлял себе, как Брат Толстяк открывает запретную шкатулку, проникая в личную жизнь Поля де Ламбра. Это видение буквально шокировало его. Даже против собственной воли. Это было равносильно тому, если бы он отдал покойного в чужие руки. Покойного, который доверил ему, Марка, раскрыть истину, для чего отныне требовались его преданность и вера. Ценности, которые он обязан был уважать.

Зажегся экран. Через несколько минут на нем появился небольшой белый прямоугольник, в который следовало вписать пароль.

«Сейчас начнутся неприятности», — подумал Марка.

Если великий секретарь сломал на этом зубы, то почему преуспеет он? Он вспомнил о Лафайете, о его шпаге, попытался придумать пароль, связанный с ними, но потерпел неудачу. Затем он начал вводить масонские слова, приходившие ему на ум и так или иначе имевшие отношение к его другу, но опять безрезультатно. На экране систематически появлялось слово «ошибка».

Марка с завистью посмотрел на афишу 1960-х годов, расхваливавшую достоинства сигарет «Pall Mall». Он повесил ее над письменным столом в день, когда бросил курить. Своеобразный ежедневный вызов. Но этой ночью он многое отдал бы за пачку сигарет. Вытащить сигарету, размять ее в пальцах и зажечь в парах бензина старой зажигалки «Zippo», обсыпанной пеплом… Как ему не хватало всего этого!

Антуан вздохнул. Случались дни, когда он во всем сомневался, даже отчаивался, думая о будущем. Внезапно в его сознании возник мимолетный образ съежившегося тела Поля, залитого кровью. Да, его отпуск начинался хорошо… Сын, которого терзали проблемы подросткового возраста, бывшая жена, которая не давала ему покоя, братья, закончившие жизнь на бойне…

Маленький белый прямоугольник продолжал издеваться над ним. В ситуациях подобного рода Антуану нравилось действовать по примеру детективов былых времен. Сидя в кресле из английской кожи с небрежно зажатой в зубах сигаретой, они выстраивали безукоризненную цепочку фактов, опираясь на индуктивную логику. Существовала целая эпоха кабинетных мыслителей, от Декарта до Шерлока Холмса, для которых решение уравнения или полицейской загадки было лишь подтверждением могущества разума.

Антуан потянулся. Работая над делом, он прежде всего забывал о чистой логике и никогда не верил в непогрешимость умозаключений. Напротив, он предпочитал использовать личный метод.

Он отдался во власть воспоминаний о Поле де Ламбре. Ему на помощь пришли горькие переживания, и на поверхность стали всплывать образы прошлого. Интонация голоса на собрании, оглушительный смех во время агапы или лукавая улыбка, когда слишком болтливый брат собирался взять слово.

Несомненно, Поль, придумывавший пароль, чтобы защитить свои записи, должен был перебрать в памяти картины былого, спросить себя, какой значимый эпизод всплывет первым. Какое общее слово было у них, какой сезам, какое пирожное «мадлен» Пруста сразу же распахнет врата воскресшего прошлого?

— Лоу, — вслух произнес Антуан.

Три буквы женского имени, которые не давали им задремать в вечер агапы. В момент откровения, рассказывая о ребенке, которого ему так и не посчастливилось иметь, Поль де Ламбр произнес это имя, словно несостоявшуюся мечту своей жизни. Три ничего не значащих буквы: их никогда не дополнит чье-либо лицо. Доверие, которое тронуло Антуана гораздо больше, чем он сам себе в этом признавался. Это было время его развода, пустого дома, разлуки с сыном.

Лоу.

Белый прямоугольник исчез, а на его месте, словно по мановению волшебной палочки, появился текст.

 

38

Кувейт-сити, наши дни

Джек и его спутник беспрепятственно миновали северный пост охраны нефтяного комплекса и выехали на дорогу, ведущую в Кувейт-сити. Через пять километров они притормозили перед горевшим остовом автомобиля, неподалеку от которого стояли две полицейские машины и карета «скорой помощи». На холме лежали четыре тела, покрытые черным полотном.

Мужчины понимающе переглянулись. Люди Мишеля нейтрализовали ловушку. Уинтроп пожал плечами. Он не испытывал сочувствия. В этой игре жертвами обычно становились мошенники, причем бездушные, которых убивали люди такого же пошиба. За пять лет он только дважды нажимал на гашетку, действуя в интересах организации. Указания, которые он получал, были предельно четкими: избегать ненужного насилия и прибегать к нему только в том случае, если этого требовала ситуация. Сначала он думал, что играет роль классического телохранителя. Но на самом деле он охранял скорее золото, а не человека, сопровождавшего груз.

Своего рода наемник золота.

И об этом он никогда не жалел. Жалование его возросло в пять раз. Примерно дважды в месяц он на неопределенный срок отправлялся в командировку, из-за чего мало времени уделял семье, жившей в Пенсаколе, Флорида. Официально для жены и налоговых органов он работал консультантом по безопасности одного предприятия в Эль-Пасо.

Он включил третью передачу. Обратно микроавтобус двигался медленнее из-за тяжелых слитков золота, умело спрятанных в заднем багажнике. Через полчаса они добрались до места назначения — нового сверкающего пятиэтажного здания, построенного в мавританском стиле. Джек обогнул дом слева и притормозил возле двери гаража, которая открывалась автоматически. Микроавтобус исчез в недрах здания.

Через час после сдачи дел Джек Уинтроп нежился под зонтиком на краю бассейна гостиницы. В плавках, с мокрыми после купания в прохладной воде волосами, он составлял отчет о командировке, не опуская ни малейших деталей. Процессуальный кодекс «Авроры» требовал, чтобы он каждый день связывался по электронной почте с анонимным корреспондентом. Он отправил сообщение и положил свой смартфон «Blackberry» с поддержкой спутниковой связи на плиточный пол. Он думал, чем бы заняться, поскольку улетал только на следующий день. Кувейт-сити не был царством тысячи и одной ночи: запрет на употребление спиртных напитков, ни одного ночного клуба, а что касается секса, то об этом даже не стоило говорить.

Он вздохнул. Только в барах крупных отелей можно было надеяться на потенциальную встречу, да и то конкуренция была жесткой, ведь на десять мужчин приходилась всего одна женщина.

Мимо него прошла высокая точеная брюнетка в желтом бикини, с перекинутым через плечо полотенцем. Девушка расположилась через два зонтика от него и бросила взгляд в его сторону. Он улыбнулся и принялся мечтать. Джек охотно позволял себе расслабиться, причем для него было не важно, профессионалка она или нет. В его арсенале имелись разнообразные средства, чтобы получить удовольствие. Он уже думал, в чьей комнате они проведут время, как вдруг к ней подошел мужчина с коротко подстриженными волосами и плечами грузчика. Джек сразу же распознал в нем своего бывшего коллегу, несомненно, одного из многочисленных офицеров, расквартированных в Кувейт-сити, считавшемся тыловой базой иракской трясины. Тип сел рядом с девушкой и принялся смазывать ей спину маслом для загара, пропев отходную по плотским надеждам бывшего моряка. Он обвел взглядом весь бассейн, но на горизонте не было ни одной женщины. А персонал гостиницы состоял исключительно из мужчин.

Джек снова вздохнул. Он жалел, что его не отправили в Дубай. Там, по крайней мере, терпимее относились к удовольствиям, порокам и слабостям человеческого рода, мусульмане то были или нет.

Его «Blackberry» издал знакомый сигнал, знак того, что он получил сообщение от своего работодателя. Джек открыл экран.

«Аврора Источник» «Авроре ДБР»

Конец связи

13 часов 09 минут по Гринвичу

Операция «Пылающая пустыня»

Ваш отчет получен. Поздравляем с успешным завершением командировки. Сожалеем об уничтожении человеческих элементов. На конец месяца не предусмотрено никаких операций. Сумма в 18 600 долларов переведена на ваш счет в банк «Bermude Vernet Bank» в Нассау. Счастливого возвращения.

Уинтроп убрал «Blackberry» в чехол и широко улыбнулся. 18 600 долларов за небольшую прогулку по пустыне… «Аврора» была щедрой, гораздо более щедрой, чем армия Соединенных Штатов.

Порой он спрашивал себя, сколько агентов, подобных ему, колесили по миру, чтобы стабилизировать рынок золота. Он не имел ни малейшего представления об этом. Трижды ему присылали помощников, двух мужчин и одну женщину, для выполнения миссий, считавшихся деликатными. Такие же, как он, специалисты по безопасности и такие же малоразговорчивые.

В лазурном небе самолет оставлял за собой белый след. Джек закрыл глаза, пытаясь угадать, в какой уголок мира пошлет его «Аврора» в следующий раз.

Он чихнул. Запах нефти по-прежнему раздражал его ноздри.

В памяти всплыл образ пронзенного штыками араба. Сколько людей нашли смерть из-за драгоценного металла с момента создания мира! Сотни тысяч… Золото и кровь образовывали вечный союз. Его работодатель, большой любитель анекдотов о золоте, рассказал ему о чудовищной смерти Красса. Этот римский военачальник, соперник Цезаря и Помпея, известный своей неуемной страстью к опасному металлу, попал в плен к парфянам в ходе кровопролитного сражения. Парфяне, решив продемонстрировать свое презрение к нему, казнили Красса на глазах у римских солдат, залив ему в глотку целый кувшин расплавленного золота. Вероятно, у Красса был тот же обезумевший взгляд, что и у араба в ангаре, когда он понял, что секунды его сочтены.

Джек не поддавался очарованию золота. В этом была его сила, и работодатель знал об этом. Во время одной из первых командировок в Перу местный представитель «Авроры» дал ему понять, что он может отложить в сторону маленький слиток золота. Джек вежливо отказался. К счастью для себя. Речь шла о стандартной проверке неподкупности служащих его категории. Джеку всегда было любопытно, что с ним сталось бы, если бы он согласился принять подношение…

Он почувствовал, как усталость овладевает им, и погрузился в сон без сновидений.

 

39

Париж, мастерская Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

И вновь ему привиделся кошмар.

Он слышал, что сны, даже самые страшные, никогда в точности не воспроизводят действительность, отражением которой являются. В книгах, прочитанных Фламелем, говорилось, что даже если порой снятся реальные события, воображение всегда раскрашивает их красками столь же живыми, сколь и буйными. В то время как… Нет! Это была действительность, одна лишь действительность, которая повторялась каждую ночь, словно последняя истина. Прошла уже неделя с того момента, как он, покачиваясь, вышел из застенков палача.

Слово за словом он вспомнил все. Комнату пыток, движения палача, но главное — голос Флоры де Сеневьер, рассказывающей о прибытии еврея в ее замок. О своей безрадостной жизни в обществе матери, целиком ушедшей в религию, и старшего брата, ненавидевшего ее. Завистливого брата, видевшего в ней только младшую сестру, которую необходимо как можно скорее упрятать в монастырь.

Ее голос наполнялся горечью, когда она рассказывала об унижениях, страхах, подозрениях, угрозах. А затем мать заболела одной из тех изматывающих болезней, которые не излечиваются. Она увядала с каждым днем. Кожа буквально прилипла к костям на лице, а изо рта вырывалось дыхание смерти. Они все перепробовали, от врачей в черных одеждах до шарлатанов с горящими глазами, от народных средств до настоек с болотными запахами. Но ничто не помогало.

И тогда мать обуял страх. Жуткий страх, который пачкал простыни. Страх, который взывал ко Злу. Все, что угодно, только не смерть.

И Флора сдалась. До нее долетели слухи о человеке, недавно приехавшем в Кагор. Его лекарства и советы творили чудеса. Причем такие чудеса, что слава о нем перелетела через долину. И богатые, и бедные говорили только о нем.

Однажды утром, когда брат отправился на охоту, она присоединилась к крестьянам, шедшим на базар. В городе она принялась расспрашивать торговцев, и они указали ей на лавку аптекаря. Именно там и нашел приют чужестранец.

В лавке, среди букетов сухих цветов, среди звуков, издаваемых мраморным пестиком, которым толкли снадобья, она заметила незнакомца высокого роста, стоявшего возле камина. Впервые в жизни она увидела человека, читавшего стоя. До сих пор она знала лишь священников, которые простирались перед Библией и осмеливались переворачивать страницы, лишь осенив себя несколькими крестными знамениями.

Мужчина читал с безмятежным видом, подставляя то один, то другой бок пламени, словно это было для него единственным удовольствием.

Она задала вопрос аптекарю, а тот взмахнул рукой в сторону чужеземца, который согревался, наслаждаясь нежным теплом, исходившим от огня.

Фламель ворочался во сне. Даже в сновидениях признания молодой девушки смущали его.

Смутные картины врывались в сон художника, и без того беспокойный. Он вновь увидел Исаака Бенсераде в день его казни. Он превратился в бесформенную марионетку. Пытки сломали его тело, но не сломили волю. Он ничего не сказал. Ничего о том, что происходило между ним и Флорой. Ничего о том, что привело его в Париж.

Фламель перевернулся с боку на бок. Его живое воображение превратило обнаженное тело молодой женщины в живой факел, лежащий на жаровне… Языки пламени лизали члены Флоры, проникали в складки плоти, обвивали венками из горящих углей груди…

Он не знал почему, но был уверен, что эти картины, преследовавшие его, эти образы желания и искушения, являлись и палачу. Иначе как объяснить…

Он вновь видел душераздирающую сцену, разыгравшуюся в застенках.

Флора опять заговорила, продолжая свой рассказ. Она говорила быстрее и быстрее. Возвращение в замок… Выздоровев, мать обрела веру в Исаака. Причем такую, что вручила ему свою дочь. К великой радости брата, который, несомненно, был счастлив, что младшая сестра отправилась в дорогу.

А затем наступило время странствий. Странствий до самой смерти.

Она говорила, а Никола записывал. Каждое произнесенное ею слово пронзало его руку, его мышцы, прежде чем достичь пера и тоненькой струйки чернил, лившихся на пергамент.

Ему казалось, что молодая женщина проникла в его тело.

И тогда кошмар засосал его, словно болото. Он чувствовал, как бьется его сердце, попавшее в ловушку более сильной воли. Его парализовало. Он попытался шевельнуться, но ни один мускул не слушался его. Будто это он, Никола Фламель, был привязан к пыточному одру. Он чувствовал, как медные путы вонзаются ему в щиколотки и как нарастает страх, животный страх в момент появления палача в ореоле черного света.

Он устал, измучился. Так продолжалось из ночи в ночь. Пора было с этим покончить.

По прерывистому треску поленьев в камине Фламель понял, что рассвет близок. Вернее, достаточно близок, чтобы встать. Он бросил беглый взгляд на даму Пернель, которая спала, зарывшись в тяжелую перину. Он мог безбоязненно выйти из дома. По крайней мере, хоть его жена спала сном праведника.

Выйдя на лестницу, слабо освещенную масляной лампой, Фламель снова задрожал. Каждую ночь его преследовал один и тот же кошмар. Один и тот же сон, в котором желание боролось с ужасом, но который заканчивался в самый драматический момент. В момент, когда Артус начинал свой ритуал очищения и когда Фламель больше не мог этого видеть.

Словно сам кошмар не решался показать финальную сцену.

Огонь догорал в широком камине. Дрожа от холода, Фламель бросил в очаг охапку хвороста. Пламя резко взлетело вверх и неистово заплясало, бросая на стены кровавые отблески.

Фламеля била дрожь. Вокруг него бродило Зло. Он выпрямился и проверил дверной замок. Стены были толстыми, окна закрыты тяжелыми ставнями. Никто не мог проникнуть в дом без помощи дьявола. Фламелю незачем было опасаться человеческой жестокости. Он сел, но его сердце продолжало бешено стучать. Ведь отныне страх ему внушали не люди, а само Зло. Зло в обличье палача.

Напрасно он, перед тем как разделить ложе с женой, взывал к Пресвятой Деве и своему небесному покровителю. Едва он смыкал глаза, как оказывался во власти того же самого кошмара.

Он не раз собирался сходить к кюре церкви Святого Иакова и исповедаться, но в эти времена костров лучше было молчать о тайных поползновениях души.

Впрочем, на Пасху Фламель присутствовал на проповеди священника, приехавшего из Испании, где инквизиция и ересь вели борьбу не на жизнь, а на смерть. С горящим взглядом задыхающийся священник призывал своих братьев видеть дело сатаны, князя мира сего, во всем. А главное, как он утверждал, в снах, где имя демонам — легион. Демонам, этим инкубам, молодым и прекрасным, приходящим в снах и к молоденьким девушкам, и к зрелым матронам. Демоническим существам, всегда готовым соблазнять, — не только обольщать невинных девственниц, но и превращать почтенных матерей семейств в гнусных потаскушек.

Брат из Испании, заразивший своим воодушевлением слушателей, не скупился на подробности, пылко рассказывая об эротическом могуществе инкубов. Разве он не описал детально чудовищные фаллосы этих демонов, огненные языки, способные разделиться на трех змей из плавящегося металла, чтобы проникнуть в отверстия женщины и овладеть ею навеки? Испуганные слушатели неистово крестились, едва услышав о столь чудовищной противоестественной любви.

Но брат, разгорячившийся от собственных слов, на этом не остановился. Он тут же перешел к суккубам, демонам в женском обличье, которые являлись во сне молодым и даже пожилым мужчинам. Он описывал их нежные тела, их умелые ласки. В течение одной ночи они, настоящие вампиры, опустошавшие тело и душу, осуждали мужчину на муки и изматывали его, принуждая к многочисленным поллюциям.

Слушая столь пылкий рассказ, многие из мужчин, пришедших в церковь, начали бить себя в грудь, признаваясь дрожащими голосами в своих грехах.

Взволнованный, как и все остальные, смущенный до глубины души, Фламель чуть было публично не признался, что и он тоже находится во власти этих демонов. Однако горящий взор доминиканца удержал его. Он знал, что, если начнет бить себя в грудь, как и его объятые ужасом соседи, ему придется описать то, что не давало ему покоя.

А то, что он видел каждую ночь, не было ни инкубом, ни соблазняющим суккубом. Это было гораздо хуже.

Фламель подбросил поленьев в камин.

Чаще всего, проснувшись, он прислушивался к звукам, раздававшимся в ночи. В городе было неспокойно. Как и все торговцы, он в основном боялся школяров, этого недисциплинированного сброда Латинского квартала, который иногда переходил через Сену и принимался решать свои споры в квартале Марэ. У этих юнцов не было ни чести, ни совести, и они без колебаний терроризировали честных людей. Не говоря уже об учениках врачевателей, которые глубокой ночью бродили по улицам в надежде выкрасть труп с кладбища Невинных младенцев.

Звук тяжелых торопливых шагов раздался возле церкви Святого Иакова. Зазвенел колокольчик, в то время как из мрака ночи раздалась заунывная жалобная песнь. Вероятно, священник с дьяконами пошел отпускать грехи умирающему. Завтра новый гроб опустится в зияющую дыру на кладбище Невинных младенцев.

Фламель принялся тихо читать молитву. Однако он тут же спросил себя, кто в ней больше нуждается? Умирающий или он сам?

И все же среди этой черной грязи страха засверкал удивительный свет. Небольшое золотистое пламя, которое разожгло признание Флоры де Сеневьер.

Художник встал, решив взглянуть на улицу через узенькое окошко. Темноту ночи прерывали лишь слабые огоньки. Казалось, весь квартал спал. Весь, кроме дома доминиканцев. Там на втором этаже горел светильник.

На этот раз Фламель не колебался. Он больше не мог проводить дни, вспоминая о ночных кошмарах. Человек завел его в этот тупик. И этот человек должен был его оттуда вывести. Немедленно.

 

40

Париж, улица Мюллера, наши дни

В окошке USB-ключа появилась иконка текстового файла. Комиссар почувствовал, как его охватывает возбуждение. Логотип оставался на экране несколько секунд, а затем появился текст.

Мой дорогой брат!

Если ты сейчас сидишь перед компьютером и читаешь этот текст, значит, мои самые худшие опасения оправдались и для меня пробил последний час. Однако я считаю, что конец всегда наступает слишком быстро, особенно когда роковой удар наносит рука убийцы. Я поддался угрозе, которая, как я чувствовал, висела надо мной.

Возможно, ты улыбаешься тому, что я использую метафоры, рассказывая о собственной смерти? Но я всегда был неисправимым болтуном и даже после смерти продолжаю нанизывать фразы. Или это способ изгнать демонов, преследовавших меня много лет?

Тем не менее, когда я пишу эти строки, я осознаю, что не боюсь смерти, возможно даже, я в глубине души жажду ее. После несчастного случая я потерял ко всему вкус. Мне не хватает мужества оставаться в этом кресле до самого конца, но понимание того, что неизвестный жаждет моей смерти, терзает меня… и сводит с ума.

Впрочем, я не хочу утомлять тебя жалобами беспомощного человека, поскольку то, что я хочу поведать тебе, гораздо важнее.

Прежде всего необходимо спросить: веришь ли ты мне, веришь как брату? То, что я собираюсь тебе рассказать, настолько удивительно, что я сам долго отказывался в это верить. И умер только потому, что сомневался.

Я хочу поведать тебе о семейной тайне.

Двадцать с лишним лет назад мой отец умер в богатом предместье Лозанны. Мы давно потеряли друг друга из виду. Нас разделило общее наследство. Быть потомками Лафайета — это тяжелый груз, который оказался не по плечу моему отцу. Ему как будто мешала самоутвердиться опекающая тень маркиза. И как только я заявил о своем желании узнать о нашем предке побольше, отец отстранился от меня. Позднее, когда я опубликовал книги о той эпохе, мне пришлось выслушать его критические замечания. А едва я стал франкмасоном, он сжег все мосты.

Именно поэтому, несомненно, я слишком поздно узнал о семейной тайне. Я обнаружил ее после смерти отца, когда приехал в Швейцарию, чтобы разобрать его личный архив.

То, о чем я собираюсь поведать тебе, было записано в небольшом блокноте, который передавался в нашей семье из поколения в поколение. Все наследники внесли свою лепту. Одни попытались разгадать загадку, другие, как мой отец, довольствовались тем, что были ее хранителями. Что касается меня, я был уже прикован к креслу, когда это известие достигло меня. Следовательно, целых два поколения тайной не занимались.

У меня нет потомков, и я хочу, чтобы эстафету принял такой брат, как ты.

Маркиз де Лафайет прославил мою семью и Францию в эпоху, когда масонами были как аристократы, так и простолюдины. Все записано биографами моего знаменитого предка, в число которых вхожу и я. Все, кроме одного.

Воюя на стороне американских революционеров, он подружился с тремя братьями. Они были французами и входили в одну и ту же ложу.

То время было неспокойным. Война с англичанами велась не на жизнь, а на смерть. Вот почему эти братья в конце концов поведали ему о тайне, которая потрясла его.

Однако они раскрыли ее не целиком. Просто каждый из них зашифровал свою часть, и она с тех пор переходит по наследству каждому новому поколению.

Марка уселся в кресле поудобнее, пристроив ноутбук на коленях. Свет от висящего сзади бра частично отражался на экране, словно сверкавший вдали глаз.

То, что передали мне, сводится к двум фразам:

Твой брат Поль.

Клинок следует за светочем совершенства.

В тени Иахина.

Если верить записям, каждая из четырех ветвей потомков обладает формулой подобного типа. Воссоединение всех четырех формул позволит узнать последнее слово тайны.

К несчастью, это не так просто, поскольку я не знаю остальных наследников тайны. Возможно, они известны потомкам других семей. В моем же блокноте записана только фамилия Аршамбо.

Я провел поиски и идентифицировал эту фамилию. Речь идет о старинной дворянской семье, давно обосновавшейся в Соединенных Штатах. Единственная ее представительница живет в Нью-Йорке.

Я напал на след примерно месяц тому назад. Мы обменялись телефонами. Но она очень недоверчива и утверждает, что ей ничего не известно об этой истории… Я не стал настаивать.

А вот мои враги, напротив, перешли с тех пор к активным действиям.

Две недели назад со мной связался один человек. Казалось, он знает обо всем. Наступила моя очередь проявлять недоверие. Его странный голос звучал очень требовательно. И говорил он как брат.

На прошлой неделе, когда меня не было дома, мою квартиру ограбили. Этим вечером после собрания я должен встретиться с хранителем, чтобы забрать настоящую шпагу, клинок моего предка. Полагаю, в ней таится один из ключей к тайне.

Если ты прочитал эти строки, забери ее. Оставляю тебе координаты Джоан Аршамбо. Либо она причастна к моей смерти, и тогда ты сможешь найти моего убийцу, либо она тут ни при чем, и значит, ей грозит опасность.

Следуй за светом.

«Клинок следует за светочем совершенства».

«В тени Иахина».

Марка улыбнулся.

Последнее слово знали все масоны мира.

 

41

Париж, половина первого ночи, IX округ, наши дни

Ночь накрыла крыши Парижа толстым одеялом. Стоя в центре большого салона с белыми стенами, убийца пускал в сторону окна кольца дыма и любовался столичными крышами. С седьмого этажа открывалась неповторимая широкая панорама каменных зданий. На западе он видел последний этаж Эйфелевой башни с гигантским ярким прожектором, светившим, словно маяк, среди моря сланцевых крыш.

Ничто так не успокаивало, как эти минуты размышлений, проводимые в одиночестве, когда домочадцы уже спали и в квартире не раздавалось ни единого шороха. Абсолютная тишина. Он прилег на диван, обитый темно-голубым бархатом, и посмотрел на чернильно-черное небо.

Затем сделал глубокую затяжку. Казалось, ему улыбался нарождающийся месяц. Все шло хорошо, удивительно хорошо. Никогда прежде он не испытывал подобного удовлетворения.

Его служащие сняли свои предзабастовочные требования, его сын принес дневник с прекрасными оценками, а его жена сумела сделать рентабельной сеть магазинчиков женского белья, которые он финансировал целых пять лет себе в убыток.

И он совершил первые убийства.

Маленькая тень промелькнула между ножками стульев, стоявших вокруг большого деревянного стола причудливой формы, и молча прыгнула ему на колени. Клубок серой шерсти запутался в складках его брюк, ища тепла. Он потушил сигарету и провел рукой по кошачьей шерстке, еще пахнущей духами его жены. Мурлыканье успокоило его.

Я есмь Избранник. Брат по крови. Великое Дело совершается.

Он вновь увидел лица обоих жертв, их удивленные, а затем испуганные взгляды, когда они все поняли, то, как они взывали о пощаде. Он презирал их, особенно того, который считал себя достойным стать одним из них.

В глубине души он осознавал, что его перерождение было неслучайным. Он убивал не просто так, а ради разгадки великой тайны, частицу которой хранил Поль де Ламбр.

Брат по крови.

Такое название пришло само собой. Логичное, совершенное, неумолимое.

Он проливал кровь нечестивцев, братьев или нет, и в то же время очищался.

К тому же существовал еще один брат, тот самый, который бросился за ним по пятам. Неожиданность, но она придавала игре остроту. Погоня под улицами Парижа стала великолепной возможностью проверить его способности. Лучшие рефлексы всегда вырабатываются при столкновении с неожиданным.

Он вновь зажег сигарету, удивляясь своему милосердию. По идее, он должен был утопить его, но, в конце концов, встреча с братом была, возможно, знаком великого архитектора. К тому же он проявил мужество и решимость. Достоинства, редкие в наши дни. Конечно, смельчак догадывался о цели его поисков… Так или иначе, в свое время он решит, как поступить с этим типом. Сейчас же следовало заняться шпагой.

В отличие от других, этот брат не разочаровал его. Остальные не были его достойны. И они вовсе не трудились над построением лучшего общества. Он сжал кулаки. Масонство вырождалось. Настало время очистить его. И он этим займется, когда доберется до великой тайны.

Великая тайна… Он терпеливо собирает ее осколки и в конце концов раскроет секрет.

Он почувствовал, как в нем закипает гнев. Врач посоветовал ему не нервничать и выписал лекарства, которые он сразу же выбросил на помойку.

Он резко встал, ничуть не думая о котенке, соскочившем с его колен в последнюю минуту, и направился в кабинет. Звук шагов по паркету был едва слышен. Он открыл дверь, обычно запертую. Вдоль двух стен просторной комнаты стояли широкие книжные шкафы, достигавшие потолка.

На огромной подставке здесь возвышалась картина, которую он очень любил. Небольшая прихоть, заказанная талантливому художнику. Вокруг центрального персонажа, человека высокого роста, расположились все масонские символы.

Он нажал на маленькую кнопку, спрятанную под белой пластиковой лентой, окаймлявшей стену. Раздался щелчок, и три паркетные дощечки немного приподнялись. Ему не пришлось сооружать этот тайник — он обнаружил его во время ремонта квартиры. Один из укромных уголков, где хранились семейные тайны. Одну за другой он извлек дощечки и опустил руку в темноту.

Тайник был неглубоким, зато широким. Оттуда он вытащил какой-то предмет, завернутый в кусок черного бархата.

Масонская шпага маркиза де Лафайета с волнообразным клинком и перламутровой рукоятью…

Он взял шпагу и осторожно положил ее на письменный стол, а затем снял другую шпагу, украшавшую стену. Точную копию шпаги маркиза.

Убийца получил ее в наследство от отца, а тот, в свою очередь, получил ее от своих предков. Шпага, которой он воспользовался, чтобы убить двух братьев в резиденции послушания.

Совершенная сестра, за исключением одной детали. Главной детали.

Его шпага была сделана из золота. Он освободил ее из ножен, выпустив наружу тонкую струйку золоченой пыли, и положил рядом со шпагой Лафайета. Затем он достал из футляра шпагу маркиза и помахал сверкающим клинком в воздухе.

Он взволнованно смотрел на обе шпаги. Они соединились вновь… А теперь следовало найти недостающую деталь. Деталь только для него одного. Для брата по крови.

 

42

Наши дни

«Аврора Источник» всем отделениям «Авроры»

Конец связи

15 часов 13 минут по Гринвичу

Еженедельный отчет

Курс

Федеральный резервный банк прекращает любую передачу золотых запасов в течение двух следующих месяцев. Стабильный курс на неделю.

Боевая готовность второго уровня

Прочитайте в приложении информацию о докладе «Авроры Нью-Йорк», где говорится о среднесрочной эволюции курса унции на четырех мировых биржах: в Нью-Йорке, Лондоне, Цюрихе, Гонконге.

Как вам известно, курс унции на рынке драгоценных металлов в долларовом эквиваленте поднялся на 135 процентов за шесть лет. Напоминание о котировках в конце года.

Стоимость в 2001 году: 279$.

Стоимость в 2004 году: 438$.

Стоимость в 2005 году: 516$.

Стоимость в 2007 году: 636$.

Союз швейцарских банков прогнозирует, что в 2009 году стоимость составит 800$.

Что касается Фонда Сороса, он прогнозирует 1000$.

В своем докладе Антитрастовый золотой комитет GATA прогнозирует повышение курса унции за трехлетний период до 3000$. Необходимо срочно провести заседание группы «Аврора», чтобы обсудить обоснованность оценок GATA. В число опрошенных экспертов входит «Аврора Цюрих». Мы разделяем ваши опасения по поводу мотивов этой ассоциации, которая постоянно изобличает махинации с курсом золота. Всемирный золотой совет не станет делать официальных заявлений после опубликования доклада.

Операция «Пылающая пустыня»

Миссия успешно завершилась. Слитки золота переправлены в банк «Koweitian Corporated Bank».

Разное

В Мексике найдено захоронение ацтеков с пятью золотыми дисками диаметром тридцать сантиметров. Диски не занесены в опись, сделанную при раскопках. Профессор Антонио Санчес тайно вывез их и продал богатому чикагскому коллекционеру. Требуется разрешение на опубликование этой информации в «Вашингтон пост». Собрание алхимических манускриптов Пернети выставлено аукционом «Кристи» на торги. О данных манускриптах ничего не известно биографам этого эрудита XVIII века, создателя масонской ложи, основанной на алхимическом ритуале.

Продолжение для «Авроры Париж».

 

43

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года, ночь

Жеан Артус любовался деревянным распятием, висевшим над камином. Для него расследование скоро должно было закончиться. Он достиг цели, к которой шел многие годы.

Достаточно было одной простой фразы, и дверь перед ним распахнулась. «Имеющий уши да услышит», — говорилось в Евангелиях. Никогда прежде это изречение, произнесенное Христом, не было столь справедливым. Лишь он один, вдохновленный и поддерживаемый Богом, сумел постичь истинный смысл слов Флоры де Сеневьер.

Клинок следует за светочем совершенства. И он нашел его, этот светоч.

И вновь ему совсем не хотелось спать. Он решил пожертвовать сном ради своих изысканий. Когда обязанности ремесла не удерживали его всю ночь возле обвиняемого, у которого следовало вырвать признание до рассвета, он возвращался к себе и в молчании ночи молил Господа наделить его силой и знанием.

Ритуал всегда был одним и тем же. После молитвы он спускался в подвал, где лежали дрова, которые доминиканцы привозили ему из одного из своих провинциальных монастырей. Жеану нравилось тщательно выбирать поленья для очага. Сначала он откладывал веточки, пахнущие сосной, затем березовые ветки, которые ломал одним движением. И наконец наступала очередь дубовых кругляков, чью шершавую кору он всегда нежно гладил.

Камин был огромным. Сделанный в виде беседки, он мог собрать вокруг своего очага целое семейство. Палач примостился возле одного из его углов, прижавшись спиной к каменной кладке напротив небольшого орехового столика. Отсюда Артус мог видеть как огонь, так и входную дверь.

Стоявший справа открытый деревянный сундук позволял любоваться темными переливами переплета. Палач осторожно вынул книгу, но смотрел на нее недоверчиво, словно прикасался рукой к ядовитой змее.

Книга Исаака Бенсераде…

Напоследок Флора сообщила поистине бесценные сведения.

Как было принято, деревянную доску переплета покрыли медью, защищая книгу от превратностей времени и всепожирающего человеческого любопытства.

С тех пор как палач завладел этой книгой, он ни разу не брал ее в руки. Он смотрел на камин. Скоро настанет время уничтожить ее. Эту книгу, которую искали, нашли, а затем снова потеряли многие поколения людей, от евреев до алхимиков. Обыкновенная книга, однако легенда утверждала, что в ее миниатюрах запечатлен весь путь Великого Дела.

Жеан Артус пожал плечами. Эта книга была не первым произведением, которое ему удалось найти. После возвращения крестоносцев с Востока таких манускриптов было множество. По всей Европе переписывали рассказы, в которых Сера и Ртуть выступали главными действующими лицами, а миниатюристы разукрашивали символическими цветами огнедышащих драконов и королей, пронзенных стрелами. Мифология, призванная найти тайный путь, ведущий к превращению простого металла в золото.

На самом деле, думал Жеан, большинство этих еретических книг обогащали только их авторов: трудолюбивых писателей, бессовестно перемежавших отрывки из Евангелий рецептами народных снадобий, рисовальщиков, отдававшихся во власть своего буйного воображения. А в конце цепочки находились наивные простаки, которые ночи напролет читали эти нелепицы.

Уничтожение огнем этих чудовищных рассадников ереси, этих бесстыжих хитросплетений лжи, смущавших умы и порождавших ложные надежды, могло пойти лишь на пользу обществу.

Тем не менее все эти фантазии росли из одного корня. Еретики, которым задавала вопросы испанская инквизиция, рассказывали о какой-то книге, едином источнике всех этих нечестивых произведений. Об одной-единственной книге.

О Книге Адама.

По традиции считалось, что Адам, изгнанный из рая, хранил в памяти все чудесные тайны Созидания. И одной из таких раскрытых им тайн было превращение простого металла в золото. Переданная потомкам, таинственная книга не сгинула даже во время Великого потопа.

Дети Адама, решившие во что бы то ни стало сохранить книгу, спрятали ее меж двух каменных столбов, которые, по мнению отдельных каббалистов, стали основой колонн храма Соломона.

Жеан перекрестился. Как люди могли верить в подобную чушь? Так или иначе, но, по словам раввинов, оказавшихся в испанских застенках, книга исчезла после разрушения храма Соломона римлянами.

А затем начались крестовые походы. Вместе с реликвиями, которые находили и увозили тысячами, стали всплывать многочисленные произведения, являвшиеся, как утверждали их владельцы, точной копией Книги Адама.

Что касается оригинала, по упорным слухам, он принадлежал ордену тамплиеров: рыцарям, наполовину монахам, наполовину ратникам, которые возвели свой первый храм, использовав камни храма Соломона.

«Вот уж действительно людям нравятся сказки», — подумал палач. Да разве можно себе представить, чтобы подобная книга пережила все превратности истории? От Адама до Всемирного потопа, а затем от Соломона до тамплиеров? Все это мифы, легенды, сочиненные беспокойными романтическими умами, всегда готовыми видеть в любом событии лишь скрытую силу и оккультную организацию.

Уже катары, пытавшиеся обосновать свою жалкую ересь, утверждали, будто обладают подлинным Евангелием от святого Иоанна. Обвинив, разумеется, католическую церковь в фальсификации первоначального текста.

Точно такие же слухи поползли, когда король и Папа уничтожили орден тамплиеров. Едва начались аресты, как умы, враждебные закону Божьему, заговорили о преследованиях. Словно эти проклятые рыцари, ростовщики, богохульники, содомиты были тайными хранителями истины более величественной, чем истина божественности Христа.

Огонь в очаге стал угасать. Жеан встал и взял в руки полено, а затем принялся терпеливо разжигать угли. От легкого дуновения они постепенно меняли цвет от кроваво-красных оттенков до желтого, почти золотистого. Цвета золота.

Палач сел. Орден тамплиеров! Он был уничтожен почти полвека назад, но продолжал будоражить воображение.

Он не давал покоя и этому еврею, который перебрался через Пиренеи, чтобы приехать и взойти на костер в самом центре Парижа. И все из-за книги. Этой самой книги.

Он ее обязательно сожжет. Но прежде…

Палач наугад раскрыл книгу. Ангелы с золотыми лицами и красные буквы на мгновение сверкнули в отблеске пламени очага. Может, это и есть подлинная Книга Адама? Прежде чем начать читать, Жеан осенил себя крестным знамением и посмотрел на дверь. Никогда не знаешь… Для всех остальных он не умел ни читать, ни писать.

 

44

Париж, резиденция масонских послушаний, наши дни

— Дальше ехать некуда…

Ги Андриво вертел в руках компас. Стрелка пересекала воображаемый круг. На письменном столе царил идеальный порядок, как и положено великому секретарю послушания. Совершенная прозрачность. На полках стояло несколько книг. Письменный стол из светлого дерева и постоянно включенный компьютер.

— Не стану от тебя скрывать, эта история дурно пахнет. Через две недели у нас собрание, а эти события обязательно привлекут внимание журналистов. Было бы неплохо обойтись без антирекламы. Ты читаешь газеты?

Марка взглянул на набранные крупным шрифтом заголовки.

Двойное убийство у братьев.

Кровавое масонское убийство.

Эзотерический убийца украл шпагу Лафайета.

Франкмасонский серийный убийца на свободе.

— Мне это нравится, — сказал Марка. — «Франкмасонский серийный убийца на свободе». Это впечатляет. Воображаю, как читатели представляют себе Фрэнсиса Холма в майке или Ги Жоржа в фартуке, поджидающих в темноте свою жертву. Франкмасон-убийца — поистине золотое дно для прессы.

— В этом нет ничего странного. Вскоре нам сообщат о возвращении великого заговора. Сегодня утром я слышал по радио одного криминалиста, который утверждал, будто Джек Потрошитель был масоном. Необходимо поймать этого сумасшедшего. И как можно скорее.

Антуан взглянул через окно на прямоугольник голубого неба. Ему на плечи давил непосильный груз. Но сейчас не время поддаваться слабости.

— Я согласен с тобой. Необходимо установить его личность и схватить как можно скорее. Проблема заключается в том, что нам неизвестны его мотивы. Он убил новообращенного, затем калеку, а потом украл шпагу. Признайся, чтобы понять его логику…

Антуан перевел дыхание, словно говорил слишком быстро. По правде говоря, ему было неловко врать одному из братьев. Но великий секретарь был настолько занят внутренними делами послушания, что не стоило ему сообщать о содержании USB-ключа. Лучше слушать, чем болтать.

— Подведем итоги, — начал Андриво, пользовавшийся в мире масонства репутацией прямого и прагматичного человека. — У нас есть два убийства. Первое, на мой взгляд, было дополнительным. Я имею в виду, что речь идет о средствах, но не о цели. Если этот новообращенный, ждавший в комнате размышлений, был убит в тот самый момент, значит, предполагалось, что великий эксперт придет за ним и сообщит о случившемся братьям. В результате все спустятся вниз, как и произошло на самом деле.

Марка размышлял. Все было не так. Братьев взбудоражило преследование на лестницах. Однако результат оказался таким же. Все собрались возле комнаты размышлений.

— Все, кроме одного! Поля де Ламбра, — мрачно заметил Антуан.

— Разумеется. Очень трудно бежать в инвалидном кресле. И он остался один. Как того и добивался убийца.

Комиссар вновь взглянул на прямоугольник голубого неба, зажатый между свинцовыми крышами и ригелем окна. Тяжелая черная туча разрасталась.

— А когда убийца сделал свое дело, он спустился в музей, украл шпагу и скрылся в подземелье. Он просчитал все. Убил одного, чтобы иметь возможность убить второго. Замечательно…

— Можно подумать, что ты им восхищаешься.

— Вовсе нет, — возразил Андриво. — Просто это как в шахматах: красивый удар.

Вот уж поистине великий секретарь оправдывал свою репутацию: несгибаемый сторонник разума. Быстро и эффективно. Марка покачал головой.

— Значит, по-твоему, хотели убить Поля?

— Ну, ты тоже об этом догадался. Разве нет?

Антуан нерешительно улыбнулся. Но этого было достаточно, чтобы убедить Андриво продолжить изложение собственной теории. Даже франкмасон не в состоянии устоять перед малейшей возможностью предаться интеллектуальному тщеславию.

— Но это же очевидно. Что связывает кражу и убийство Поля? Лафайет. С одной стороны, шпага похищена, с другой стороны — потомок маркиза мертв. Ах! Как много мог бы рассказать Поль де Ламбр… Кстати, тебе удалось открыть USB-ключ?

Антуан отрицательно покачал головой.

— Впрочем, — вздохнул Антуан, — если твоя теория верна, убийца остановится. Теперь у него есть то, что он хотел: вечное молчание Поля и шпага героя американской независимости.

— По правде говоря, — начал Андриво, — похоже, он сильно удивится.

Ошеломленный комиссар прошептал:

— Как это — удивится?

— Если его действительно интересует шпага Лафайета, боюсь, он будет разочарован. Весьма разочарован.

Из лежавшей на столе папки Ги Андриво вынул фотографию.

— Вот шпага, которой владеет музей. Вернее, владел. Ничего не замечаешь? Неужели ты думаешь, что такой дворянин, как маркиз де Лафайет, отправился бы воевать с англичанами на другой конец света, взяв парадную шпагу, инкрустированную перламутром?

«Разумеется, — выругался про себя Антуан, — об этом стоило подумать раньше».

Он вспомнил, что Поль специально выделил слово «настоящая».

— Конечно, маркиз увез с собой на войну вовсе не парадную шпагу. Значит, есть другая. К несчастью для убийцы, но и к нашему несчастью, поскольку мы потеряли перламутровую шпагу, жемчужину нашего музея. Хорошо еще, что он не украл другую бесценную вещь, акт Вилемсбадскихсоглашений 1782 года…

— Хорошо — за исключением того, что он охотился за настоящей шпагой Лафайета и поэтому пошел на два убийства. А когда он поймет…

Ги Андриво так и подпрыгнул.

— Ты хочешь сказать, что он снова начнет убивать?

— Да. И поэтому нам необходимо найти подлинную шпагу раньше него. И как можно скорее.

Во внутреннем кармане пиджака Марка зазвонил телефон. Он сделал знак Андриво и ответил на звонок, в то время как его собеседник склонился над фотографией. Знакомый голос с раздражением произнес:

— Ну наконец-то! Я оставила сообщение на твоем автоответчике… Знаешь, как ты вел себя вчера вечером? До чего же ты жалкий тип! Я попросила тебя об услуге, об одной-единственной услуге. Просто прийти на ужин. Это так много значило для меня. Это очень важно, а ты…

— Изабель, я…

— Не прерывай меня. Ты настоящий… ублюдок! Ты с удовольствием сыграл злую шутку с моей подругой графиней и с важными для меня людьми.

— С важными людьми… Ты права, я отправлю извинения за подписью великого магистра. Пойдет?

— А-а! Оставь свою иронию, которая уже наделала столько бед! Это мои друзья, Антуан! Понимаешь, Антуан? Мои друзья!

— В таком случае найди лучшего любителя повыпендриваться, чем твой бывший муж. У меня не тот профиль. — Антуан вздохнул. Он многое отдал бы, чтобы закончить разговор. — Послушай, Изабель, давай не будем спорить…

— Я тебя предупреждаю. Твой сын придет к тебе завтра вечером. Постарайся воздержаться от своих жалких шуток. Ты уже испортил мою жизнь, так не порть его!

Раздался резкий щелчок. Она положила трубку.

Андриво сочувственно смотрел на комиссара.

— Ты закончил? Мне в голову пришла одна мысль по поводу шпаги Лафайета, пока ты улаживал семейные проблемы. В прошлом месяце на закрытом заседании у нас выступал один лектор. Он не франкмасон, но вполне достоин им быть, поскольку… Одним словом, замечательная лекция. И знаешь, на какую тему? «Франкмасон Лафайет»…

— Где я могу найти твоего лектора? — нетерпеливо спросил Марка.

— В Париже. В музее Карнавале. Он узнал о краже перламутровой шпаги и сегодня утром позвонил мне. Вероятно, он еще у себя. Спроси Эрвье на коммутаторе музея. Скажи, что ты от меня.

Марка резко вскочил и быстро надел пальто. Время поджимало.

Клинок следует за светочем совершенства. Подсказка, оставленная Полем на USB-ключе, не давала Марка покоя.

— Спасибо, брат мой. После встречи с твоим типом я сразу же позвоню тебе.

— Боюсь, это невозможно!

— Как, ты не хочешь, чтобы я тебе позвонил? — удивился Антуан.

— Конечно, хочу. Но проблема состоит в том, что это не мой тип. Это женщина!

 

45

Наши дни

«Аврора Париж» «Авроре Источнику»

Конец связи

23 часа 09 минут по Гринвичу

Еженедельный отчет

Курс

Рынок выдержал. Наши оценочные курсы, индексированные Банком Франции, удержались на уровне, предсказанном «Авророй Лондон». Полученные данные указывают, тем не менее, на большую вероятность падения примерно на 0,2 пункта в течение следующей недели.

Напоминаю о курсе Банка Франции на слитки весом один килограмм.

Основные показатели (в приложении курс Банка Франции с января 1999 года в HTML).

Первая котировка, январь 1999 года: 7 950 евро.

Первая котировка, январь 2005 года: 10 750 евро.

Первая котировка, январь 2007 года: 15 400 евро.

Котировка текущей недели: 15 900 евро.

Движение

Согласно надежному источнику из Лугано, HKBI (Банк Гонконга) выставит на торги в период с сегодняшнего дня до 27 числа этого месяца лот в 2000 слитков. Представитель указывает, что продажа будет осуществляться семью траншами — либо лотами в 20 слитков, либо единой поставкой. С вероятностью 78 процентов можно утверждать, что золото прибудет из китайской акционерной материнской компании, входящей в структуру HKBI.

Было бы уместно, чтобы «Аврора Гонконг» сумела приобрести единую поставку либо получила гарантии на каждый слиток. Напоминаю, что банк «Red Dragon Bank», расположенный в Шанхае и являющийся акционером HKBI, два года назад вмешался в дело о слитках золота, поставленных из Осло. Напоминаю также, что сердцевина каждого десятого слитка золота была изготовлена из железа.

Контроль над общей суммой

Банк Франции не намерен расставаться с 1,5 тоннами своих резервов до июня текущего года. Пункт будет определен в следующем месяце.

Разное

Установлен контакт с Университетом Тулузы и Европейским космическим агентством с целью бюджетного участия в научно-исследовательской программе по использованию листового золота в спутниковых панелях. О результатах нам сообщат.

Согласно агентству Франс Пресс, в тюрьму Френа был посажен мошенник, выдававший себя за алхимика. По Интернету он продавал так называемый метод Фулканелли — метод изготовления золота. Полиция нашла у него дома мини-лабораторию, где была установлена печь и хранились химические препараты. Мужчину должны отправить на психиатрическую экспертизу.

 

46

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года, ночь

Фламель дважды постучал в деревянную створку, закрывавшую дверь его соседа. Он прислушался. Тишина, затем раздался звук приближающихся шагов. Дверь распахнулась.

Казалось, палач не удивился, увидев Фламеля. Он жестом пригласил его войти. В комнате стоял только стул, один-единственный стул. Палач сел на реборду очага.

— Вы ранняя птичка, мэтр Фламель! Что же вас тревожит?

Услышав последние слова, Фламель вздрогнул. Это был сигнал, что сражение началось.

— Мне снятся плохие сны.

Палач хранил странное спокойствие, словно это его не касалось. Он встал, взглянул на забрезживший рассвет и усталым голосом ответил Фламелю:

— Нам всем снятся плохие сны, и я не исключение из общего правила. Тем не менее ни один из моих снов никогда не заставлял меня переходить улицу, чтобы поговорить о них с соседом.

— Несомненно, это потому, что ваш сосед вам не снится.

Жеан Артус резко поднял голову.

— Неужели это я являюсь вам в кошмарных снах, мэтр Фламель? Кто же преследует вас по ночам?

— Подумайте хорошенько.

Художник неожиданно повысил тон. Он боялся не столько палача, сколько самого себя. Прежде чем ответить, Артус немного помолчал.

— Разве судьба этой девушки вас так сильно беспокоит?

— Прошу вас! Вы человек Бога, а мой разум в смятении. Я боюсь, что согрешил…

— Помогая мне? Но вы ничего собой не представляете. Ничего, кроме ушей и руки.

— А совесть? Совесть, которая постоянно напоминает мне…

Подойдя к очагу камина, палач собрал остывший пепел в ладонь и высыпал его сквозь пальцы.

— Совесть! Да что вы знаете о совести, вы, обязанность которого состоит только в переписывании?

— Я не только переписывал, мессир, я также слышал. И жалобы этой несчастной женщины звучат в моем сердце. Они смущают мою душу.

— Что же вы слышали?

Голос Жеана Артуса зазвучал приглушенно.

Внезапно Никола понял, что происходит в мозгу палача. Палач не верил в совесть Фламеля. Он слушал только потому, что подозревал его. Артус продолжал:

— Вы уверены, что вас мучает только судьба этой несчастной, мэтр Фламель? В своих снах вы можете испытывать другие желания… более материальные. На этом допросе было многое сказано… — Фраза повисла в воздухе. Художник не решался ответить. — Этот человек, сожженный на городской площади, — как вы думаете, что он искал ценой своей жизни?

— Если вы хотите поговорить о тайне золота, то она, возможно, интересовала этого человека, но не меня. Двери рая открывают вовсе не богатства этого мира.

— Золото развращает, мэтр Фламель. Вот почему оно должно оставаться редким. Если золота станет много, человек будет жить только ради него и Царство Божье прекратит свое существование. Мы преследуем всех изготовителей золота, тех самых, которых называют алхимиками, исключительно ради того, чтобы сохранить надежду человека на будущую жизнь, лучшую, чем в этом мире.

Фламель молчал. Он думал о запрещенных книгах, которые прятал в своем подвале. Палач продолжал, словно говорил сам с собой.

— Неизвестно, откуда они появились, от каких еретиков произошли. Но вот уже на протяжении целого столетия они возникают и исчезают. Солнечный диск то и дело покрывают затмения. То они объявляются в Испании, где вербуют и обучают своих учеников. Порой один из их приверженцев творит чудеса при княжеских дворах Германии, а затем пропадает из виду. Но все они обещают одну и ту же власть, одну и ту же иллюзию: сделать золото по желанию.

— Единственное золото, которое я хочу иметь, — это то самое, которым я украшаю свои книги, расцвечивая их солнечными отблесками. Никакого другого золота я не знаю.

Сидя на скамье, палач бросил быстрый взгляд на деревянный сундук, стоявший в углу возле камина.

— Вы известный переписчик, мэтр Фламель, уважаемый миниатюрист. Неужели вас никогда не просили переписать книгу со странными рисунками или текст на незнакомом вам языке? Например, такую книгу, как эта?

Вынув украшенный миниатюрами манускрипт из сундука, Жеан Артус положил его на стол. Фламель протянул было руку, чтобы взять книгу, но вовремя опомнился.

— Вновь говорю вам, мессир, меня заботит только спасение моей души. И поэтому я хочу знать, что случилось с этой женщиной, чтобы на мне не лежала греховная вина за ее насильственную смерть. Когда я очнулся после обморока… ее там не было.

Палач с раздражением покачал головой.

— Она жива. В настоящее время она либо находится на пути в свою провинцию, либо уже воссоединилась с семьей.

— Тогда почему же она меня преследует по ночам?

 

47

Париж, музей Карнавале

Антуан на минуту остановился возле прекрасного сада, разбитого перед входом в музей. После развода он ни разу не приходил сюда. Ему мешали тоскливые воспоминания. Он с грустью смотрел на подстриженные секатором живые изгороди, на симметричные цветочные партеры, на всю эту классическую геометрию, которая резко контрастировала с состоянием его души. Вот уж действительно, ностальгия — не его стихия, особенно если воспоминания наполнены гневом и горечью. Еще один отрывок из прошлого, о котором он мог рассказать только сыну. Именно с ним и бывшей женой он провел однажды вторую половину выходного дня, осматривая музейные залы со скрипящим паркетом. Плохая идея в дождливое воскресенье. Уже на втором этаже их в ту пору трехлетний сын начал ныть, а затем заплакал ко всевозрастающему отчаянию матери. Несколько месяцев назад она взбунтовалась, не желая, чтобы ее личная жизнь сводилась лишь к единственной роли — роли домохозяйки. Это был ее выбор, однако она недооценила препятствия, которые множились на ее пути.

Ей не хватало профессиональной деятельности, а частые отлучки мужа не способствовали улучшению семейного климата. Каждый раз, возвращаясь домой, Антуан выслушивал одни и те же упреки, хотя, опустошенный усталостью, он мечтал лишь о заслуженном отдыхе. Очень скоро упреки вылились в повседневные стычки, пусть порой бывали и передышки: когда он целый день занимался с сыном или когда Изабель решала куда-нибудь сходить всей семьей, чтобы разрядить обстановку. Как в то утро, когда они отправились в музей, расположенный рядом с их домом.

Однако прогулка вылилась в открытую войну. Антуан уже не помнил, кто первым метнул копье, но ответ последовал незамедлительно. Словесная перепалка с каждым словом становилась все более ядовитой. До тех пор пока Изабель не удалилась, яростно постукивая каблуками. А затем для Антуана наступила ночь, которую он провел в одиночестве на раскладушке в своем кабинете.

— Анну Эрвье, пожалуйста, — Антуан показал полицейское удостоверение, — у меня назначена встреча.

Вахтер, уроженец Антильских островов с ослепительными зубами, знаком предложил ему подождать.

— Я позвоню в секретариат мадам хранительницы, чтобы узнать, сможет ли она вас принять.

— Пожалуйста, — ответил удивленный Антуан.

Он вновь взглянул на сад, разбитый в идеальном порядке. Возможно, на высокомерного вахтера влиял сам дух этих мест. Постоянно созерцая контролируемую строгость сада, он не мог не преисполниться холодной иерархической торжественности.

— Комиссар, — прозвучал за его спиной мелодичный голос, — я решила сама спуститься к вам. В нашем музее легко потеряться. Это настоящий лабиринт.

Антуан наслаждался улыбкой фарфоровой куклы, завершившей фразу.

В облике Анны Эрвье все казалось хрупким. От взгляда голубоватых глаз до ног, тонких, как стебельки цветов.

— Мадам хранительница… — начал Марка.

— Все зовут меня Анной. Начиная с вашего друга Андриво. Очаровательный мужчина. Он так расхваливал вас! Но что же мы стоим? Давайте поднимемся в мой кабинет.

В служебном лифте комиссар искал подходящие слова, но не находил их. Он стоял в узкой кабине, в тридцати сантиметрах от женщины, улыбавшейся ему во весь рот. Антуан почувствовал себя обезоруженным наедине с этой привлекательной женщиной с лучистым лицом… Он подбирал в уме подходящую фразу, однако оставался словно бы парализованным, как школьник в период полового созревания.

Сухой лязг металлических дверей лифта вернул его к действительности. Он вышел на площадку, посторонился, пропуская даму вперед, и двинулся за ней по коридору с натертым до блеска паркетом.

— Комиссар, вы всегда такой молчаливый?

— По правде говоря, это дело занимает все мои мысли…

Анна Эрвье остановилась перед массивной двустворчатой дверью и вынула из кармана юбки ключ. Прежде чем открыть дверь, она посмотрела на своего гостя пронизывающим взглядом.

— Надеюсь, что смогу помочь вам.

Антуану еще никогда не приходилось бывать в кабинете, который бы дышал такой безмятежностью научной деятельности. Несомненно, резные узоры, украшавшие стены, белоснежный потолок и строгий камин из серого мрамора немало способствовали созданию атмосферы интеллектуального труда. Некоторые детали еще больше усиливали ощущение покоя, если не мудрости. Нож для бумаги, небрежно брошенный на письменный стол, открытая книга на полке книжного шкафа…

Марка взял себя в руки. Посещение музея вскружило ему голову. Простое лицо, на удивление лучезарная улыбка, три фразы в лифте — и вот он уже попал во власть фантазий. Можно подумать, что всю свою жизнь он мечтал только об одном: испытывать блаженство в обществе интеллектуалки с хрупким лицом итальянской мадонны.

— Итак, вас интересует Лафайет? — спросила Анна Эрвье, предложив ему сесть. — Признаюсь, когда Ги Андриво сказал мне по телефону, что полиция нуждается в услугах специалиста, я удивилась. Знаете, это исторический персонаж, которого цитируют все, но о котором никто толком ничего не знает.

Сидя в старинном кресле с удивительно жесткой спинкой, Антуан слушал хранительницу музея выпрямившись, словно аршин проглотил. Ее ослепительная внешность — прилагательное было не совсем удачным, но другого он не находил — почему-то внушала ему страх. Роль настороженного ученика не способствовала снятию напряжения.

— Это долгая история, — начал он, — и, конечно, гораздо более долгая, чем мы думаем.

Улыбка на лице Анны Эрвье на мгновение погасла.

— Если она уводит очень далеко, вы рискуете вскоре оказаться вне поля моей компетенции. Я специалист только по XVIII веку, точнее, по его второй половине. Как видите, мои познания ограниченны.

— И тем не менее вы хранительница одного из самых престижных музеев столицы! — искренне восхищаясь, ответил Марка.

— Приставленная к собранию революционной эпохи. Надеюсь, ваша история не началась раньше.

Комиссар засомневался. Тайна витала над двумя континентами, и поэтому очень трудно было определить время ее возникновения.

— По правде говоря, я не знаю… Но скажите, почему вы заинтересовались Лафайетом?

На щеках хранительницы появился легкий румянец.

— Из-за чувства несправедливости. Я всегда полагала, что Лафайет не заслуживает репутации человека, над которым постоянно довлели события.

Антуан с удивлением посмотрел на нее. Он не ожидал подобного ответа.

— Вы говорите о его участии в войне за американскую независимость?

— Да, но также и о революции. Всякий раз он находился на переднем плане. Всякий раз его втаптывали в грязь. Утром превозносили, вечером чернили. Некоторые считали его оппортунистом. Другие — обыкновенной марионеткой.

— И кем же управляемой?

Анна Эрвье засмеялась.

— Да всеми! Роялистами, республиканцами, американцами, англичанами… Уф!

— Или вы, возможно, скажете, что он мог быть орудием в руках некоторых оккультных сект его времени? — небрежно спросил Антуан.

— Если вы думаете о франкмасонах, несомненно. Впрочем, именно они оплатили ему дорогу в будущие Соединенные Штаты.

— Почему?

— Из любви к свободе народов. Из солидарности со своими братьями, жившими по ту сторону Атлантики! В то время хватало причин. Но все это не говорит мне, почему вы интересуетесь Лафайетом.

Прежде чем ответить, Антуан встал. Из-за жесткой спинки кресла у него начал болеть позвоночник. Он сделал несколько шагов и произнес:

— Я ищу его шпагу, но не ту, парадную, украденную из музея послушания, а походную шпагу. Ту самую, с которой маркиз воевал на стороне Джорджа Вашингтона во время своей экспедиции в Новый Свет.

Анна снисходительно посмотрела на комиссара, словно он сказал какую-то нелепость.

— Но вам лучше знать, где она находится, — сказала она шаловливо.

— Как это?

— Забавно! Я думала, ваше послушание в курсе.

Марка снова сел, придвинув кресло к столу смотрительницы.

— В курсе чего?

— Хм… Когда я изучала масонскую сторону жизни Лафайета, я обнаружила, что он завещал после смерти своим братьям-масонам не только парадную, но и походную шпагу. При условии, что походная шпага будет когда-нибудь выставлена в храме, но анонимно, наряду со многими другими.

— Черт возьми, значит, она…

Анна Эрвье скрестила свои изящные руки, не сводя с комиссара лукавого взгляда.

— Разве в храме вашего послушания нет стены, увешанной шпагами?

 

48

Наши дни

«Аврора Источник» всем отделениям «Авроры»

Конец связи

Еженедельный бюллетень и предупреждение

06 часов 07 минут по Гринвичу

Курс

Перегрев продаж в зоне Юго-Восточной Азии ожидается через три дня из-за опасений по поводу снижения курсов. «Аврора Токио» рекомендует покупать по базовой фиксации от 18 числа текущего месяца после снижения на 0,9 пункта.

Движение

«Аврора Сан-Паулу» предоставила нам копию отчета о недавних работах профессора Угарта из Государственного университета Кампинаса, связанного с национальной лабораторией Луза Синкротрона, до публикации в журнале «Natur Nanotechnology».

После двух лет исследований ученым удалось создать и зарегистрировать изображение самого маленького в мире сплава золота и серебра.

Один из полученных результатов свидетельствует, что сплав из 20 процентов золота и 80 процентов серебра внешне кажется позолоченным, а не посеребренным. Ученые собираются продолжить исследования со сплавом золота и меди.

«Аврора Париж» дополнила информацию «Авроры Сан-Паулу», передав отрывок из электронного бюллетеня экономического советника посольства Франции в Бразилии, отправленного в министерство иностранных дел: «Полученные результаты дают информацию, важную для понимания свойств металлических сплавов и оптимизации их использования в ключевых секторах: металлургии, гражданском строительстве и микроэлектронике».

Мы рекомендуем всем отделениям «Авроры» заострить внимание на исследованиях, ведущихся в данной области, на уровне зон их ответственности.

Стандартная боевая готовность

В связи с передачей доклада Антитрастового золотого комитета ежемесячное собрание в Лондоне отменяется до поступления дополнительной информации.

 

49

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года, ночь

Фламель застыл, словно статуя, ожидая, что палач наконец-то проговорится. Прозвучал ответ:

— Вы во власти воображения, мэтр Фламель, воображения, разбудившего ваших тайных демонов. Во время допроса вы постоянно оборачивались, с вожделением смотрели на ее тело. Вас снедает грех распутства. И только я, я один очистил ее.

— Флора де Сеневьер, — прошептал Никола.

Артус резко вскочил.

— Вы помните ее имя. А ведь я советовал вам забыть его. Как и все, что вы слышали.

Спрятанные за спиной руки Фламеля задрожали, однако он зашел слишком далеко.

— Моя память в вашей власти, мессир палач. И вы можете ее облегчить. Я хочу услышать правду.

Казалось, что деревянное распятие, висевшее на побеленной известью, как в монашеских кельях, стене, покачивается. В зависимости от высоты пламени тень от распятия то уменьшалась, то увеличивалась. С момента неожиданного прихода Фламеля Артус то и дело смотрел на этого Бога с расплывчатыми контурами.

— Вы хотите знать, что я от вас скрыл?

— Когда я упал в обморок… Что произошло? Я потерял покой. Я не уйду отсюда, не узнав правды. Будь это правда Бога или дьявола. Я сын Иисуса и…

Художник прислонился к двери. Артус сделал шаг вперед. На его лице расплылась зловещая улыбка.

— И перед ним вы мой сообщник. Если я согрешил, мы оба будем прокляты. Я очистил ее, вот и все. Я смыл с нее грязь.

— Боже мой, вы ее…

— Да.

Фламель выпрямился. Надо было немедленно уходить. Бежать из этого ада. Бежать… или убить.

— Вы вдруг заторопились. Можете идти куда пожелаете. Теперь вы не станете болтать, ибо отныне вы мой сообщник. Впрочем, уже слишком поздно.

Никола Фламель подошел к палачу, готовый на все.

— Не заставляйте меня разделять ваши грехи.

— Теперь уже слишком поздно, ибо она…

Художник больше не испытывал колебаний. Палач разразился дьявольским смехом.

— Она была девственницей!

 

50

Париж, резиденция масонских послушаний, наши дни

Марка нажал на кнопку выключателя, и свет залил весь храм. Он остановился в центре мозаичного пола, в том самом месте, на котором был заколот Поль. Вокруг него шпаги излучали одинаково холодный свет. И все они были похожи друг на друга. Антуан направился к двери, где стояли два столба, символически поддерживавшие вход в храм. Иахин находился справа, Воаз — слева. Два древнееврейских имени, происхождение которых терялось во мраке времени и смысл которых по-прежнему был окутан тайной.

Клинок следует за светочем совершенства. В тени Иахина.

Текст, который передавался из поколения в поколение, должен был, несмотря на явную непонятность, обладать четким смыслом. В отличие от авторов эзотерических детективов, масоны не питали пристрастия к многочисленным кодам и другим книжным трюкам, предназначенным для того, чтобы держать читателей в напряженном ожидании.

Антуан встал под столбом. Он посмотрел, появилась ли тень. Ничего. Впрочем, само освещение храма говорило ему о тщетности его поисков. Все современные светильники располагались возле колонны. Тени просто некуда было падать. Ни на землю, ни на стену.

Обескураженный, Антуан сел на один из стульев. И все же он мог поклясться, что ключ к тайне должен был непременно находиться в тени столба. Только проблема заключалась в том, чтобы правильно определить положение источника света, ведь уже давным-давно после написания этого текста никто не пользовался свечами.

И тут слово свеча обожгло его словно огнем. Он окинул взором просторный величественный храм. Разумеется, подсвечники должны были висеть на стенах. Немного удачи, и…

Комиссар бросился к столбу Иахину. Наверху, немного правее, висела подставка из кованого железа. Он тут же встал под нее и мысленно провел линию, которая сначала пересекала пол и ряды стульев, а затем взобралась на стену и… Она закончила свой бег на козлах, где между двумя деревянными молотками в одиночестве висела шпага.

Это был джекпот.

Подойдя ближе, он взял шпагу в руки. Она не представляла собой ничего особенного: тонкая, гибкая, не способная проткнуть что-либо. Он внимательно осмотрел рукоять. Гладкий металл без единой надписи. Он поднял ее выше, чтобы взглянуть на гарду, но ничего не обнаружил. И вдруг он заметил на обнаженном клинке несколько выгравированных букв, извивавшихся словно змея.

Его сердце бешено забилось. Ключ к разгадке был здесь. Незаметный на протяжении веков именно из-за своей банальности. Он поднес клинок к глазам. Теперь оставалось только прочитать.

«Дар брата Фийеля, горожанина Парижа, своим братьям по уважаемой ложе…»

Марка не закончил чтения. Подарок. Скромный подарок. Забытый дар брата своему цеху. Ничего общего со шпагой Лафайета.

В отчаянии Антуан опустился на стул. Поистине, он не сумеет постичь тайну. Он вновь произнес фразы из загадки: «Клинок следует за светочем совершенства. В тени Иахина».

Марка спросил себя, не упустил ли он что-то важное. Ну конечно, светоч!

Он похлопал по внутреннему карману, ища мобильный телефон. Если кто-то и мог знать об этом, то, несомненно, лишь брат Андриво. Дрожа от нетерпения, он набрал номер великого секретаря.

— Марка! А я уж хотел звонить тебе, чтобы узнать…

— Ты мне расскажешь позже. Один вопрос. Светоч. Слово или предмет. Это что-нибудь для тебя значит?

Андриво ответил без колебаний.

— Это старинная аллегория. Ее можно найти в книгах и даже на произведениях живописи. Это символ свободы.

Антуан похлопал ладонью по спинке стула. Свобода! Он далеко продвинулся.

— Впрочем, ее часто изображают на масонских картинах.

— Что? Свободу? Светоч?

Марка перестал что-либо понимать.

— Свобода изображается в виде светоча. Но самое любопытное… Светоч всегда находится в руках женщины.

Комиссара как током ударило. Даже не извинившись перед Андриво, он отключил телефон. Ищите женщину!

Прямо над входной дверью в храм стоял мраморный бюст Марианны. Антуан вскочил. На ее перевязи были изображены масонские символы: компас и наугольник. Марианна. Идущая вперед свобода, завоевавшая два континента, Старый и Новый Свет!

Отдав себя под покровительство женщины, комиссар сначала пристально посмотрел на столб Иахин, а затем провел невидимую линию, остановившуюся на козлах…

Одна шпага висела на несколько сантиметров выше других. Клинок сверкал не так ярко и поэтому казался более старым. Антуан вытащил шпагу из витрины и сразу же был шокирован. Эта шпага оказалась тяжелее, чем предыдущая. Она была подлинной, похожей на все остальные, но ее клинок был гораздо тверже. На рукояти он заметил миниатюрный герб и сразу же узнал семейный герб семьи Лафайет.

Комиссар почувствовал, как нарастает его возбуждение. Он держал в руках подлинную шпагу маркиза, ту самую, которая сопровождала его в кампаниях за освобождение Америки три столетия назад. На минуту он представил себе, как неистовый брат ведет свои войска на вражеские батальоны на полях сражений, как размахивает шпагой под теплыми лучами солнца будущей Американской Республики…

Он прогнал мечты и вновь осмотрел шпагу. Марка повернул ее к свету и увидел кое-что необычное, и это убедило его, что он на верном пути.

Вдоль клинка бежала длинная надпись, сделанная мелкими буквами. Указание, пережившее века, надежно спрятанное от нескромных взглядов, сохраняемое в храме во славу своего владельца.

Марка глубоко вздохнул и прочитал вслух:

Нью-Йорк, там, где логово братьев,

Древним взглядом освобождает центр, 1886 год.

Марка нахмурил брови. Тут что-то не так. Дата. 1886 год, то есть век спустя после подвигов Лафайета во время Войны за независимость Америки. Это значило, что кто-то выгравировал эту надпись через много лет после того смутного периода.

Когда Марка вышел из резиденции послушания, улицы были пустынными. Он ускорил шаг, чтобы поймать такси. Взволнованный своей находкой, он не заметил мужчину, который взглядом следил за ним, сидя в кафе.

 

51

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года, утро

Крик на улице внезапно разбудил даму Пернель. Левой рукой она попыталась найти руку своего мужа, но его в кровати не оказалось. Она резко встала. Крик повторился. Это был вопль загнанного зверя, звавшего на помощь. Дама Пернель медленно открыла окно и с беспокойством выглянула наружу. Ночная тьма еще не совсем рассеялась. В предрассветном тумане супруга Фламеля видела, как мечутся тени, бегут люди. Крик стих, однако слышался приглушенный стон, как будто шедший издалека. Дама Пернель подошла к кровати и пощупала простыни: они оказались холодными. Ее мужа не было видно. Вот уже несколько ночей он вставал так рано, но всегда возвращался перед тем, как она просыпалась. На улице беспокойство возрастало. Хлопали двери. Усиливавшийся ропот постепенно завоевывал весь квартал.

— Его убили! — взвыл кто-то, и его слова подхватили другие.

Дама Пернель быстро спустилась по лестнице и выбежала на улицу как раз в тот момент, когда уводили плачущую женщину.

— Что происходит?

Мэтр Майар, закутанный в тяжелую шубу, с удивлением посмотрел на нее.

— Как, вы не знаете? Поистине, — проворчал сосед, — вы такая же, как ваш муж.

При этих словах дама Пернель бросила тревожный взгляд на мастерскую мужа. Дверь была распахнута, но Никола не появлялся.

— В тот раз мне пришлось ему рассказывать, что на берегах Сены должны сжечь еретика. Впрочем…

Но соседка, обычно весьма любезная, не слушала его. Она словно зачарованная шла к толпе, образовавшейся возле дома напротив. Дама Пернель резко остановилась. Прибыл дозор во главе с офицером королевской стражи. Пустив в ход плечи и локти, они быстро растолкали толпу. Осмотрительный мэтр Майар отошел назад.

— Когда появляется дозор, это уже само по себе плохо. Но когда его сопровождает офицер дома короля, значит, дело серьезное. Посмотрите, ваш муж идет. Как поздно он встал!

Дама Пернель увидела своего мужа, возникшего из ниоткуда, словно воскресшего из мертвых.

— Ну, сосед, — сказал Майар, — знаете новость?

Фламель молчал, пристально глядя вдаль. Меховщик снова заговорил, когда на углу улицы появились люди в черном. Темный жужжащий рой устремился к дому, охраняемому лучниками.

— Войско хранителя, — прошептала дама Пернель и перекрестилась.

Зеваки последовали ее примеру. Люди в черном всегда сеяли страх. Все в Париже знали о бесчинствах этой тайной полиции, непосредственно подчинявшейся Бернару де Ренаку, хранителю печатей, министру юстиции, самому могущественному после короля человеку в стране. Его войско, состоявшее из шпиков и развратников, обладало безграничной властью.

— Что же все-таки происходит?! — воскликнула дама Пернель, приближаясь к Никола.

— Неужели вы ничего не знаете? — удивился Майар.

Дама Пернель попыталась схватить мужа за руку.

— Палача убили!

Рука Фламеля была холодной как у мертвеца.

 

52

Наши дни

«Аврора Нью-Дели» «Авроре Источнику»

Конец связи

Еженедельный отчет

09 часов 23 минуты по Гринвичу

Курс

Сеть специализированной поддержки.

События

Всемирный золотой совет через три месяца наконец проведет семинар, посвященный социальному развитию индийских женщин в ближайшие пять лет.

Напомним, что 72 процента мирового спроса на золото приходится на ювелирные украшения. Согласно последним оценкам Всемирного золотого совета, Индия стала ведущим мировым рынком ювелирных украшений при потреблении 598 тонн +14 процентов за год, что вдвое больше, чем в Соединенных Штатах. Основную часть спроса Индии составляют женские украшения, которые играют основополагающую роль в культуре страны. Время заключения браков, приходящееся на осень, соответствует пику покупки приданого.

Движение

Филиалу банка «Seguridad de Banco», который находится в Лиме, был предложен на продажу новый немецкий слиток. Это второй слиток подобного рода, который всплыл в этом районе Латинской Америки с интервалом в два месяца. Первый слиток был продан в Сантьяго: клеймо с изображением орла Третьего рейха было частично уничтожено продавцом. Видеокамеры обоих банков зафиксировали одного и того же мужчину. Учитывая, что в этом районе мира нашли пристанище беглые нацисты и их потомки, можно предположить, что на поверхность всплыл новый тайник с золотом СС. Требуется разрешение на задействование службы ДБР для надлежащего урегулирования дела. Напоминаем, что добыча, захваченная нацистами во время Второй мировой войны (ограбление центральных банков оккупированных стран и частных лиц, сбор золотых коронок и обручальных колец в концлагерях), составляет несколько сотен тонн золота, большая часть которого не появлялась на мировых рынках.

Разное

Общество «Pharmaceutica del Pilar», зарегистрированное на бирже, повысило свои акции на десять пунктов после публикации в журнале «British Medical Journal» результатов исследований эффективности своих препаратов на основе соли золота при лечении ревматизма. Я начал перепродажу 320 тысяч акций, как вы мне и указывали. Выручка от операции составила 2,8 миллиона долларов, которые предстоит распределить между нашими инвесторами.

 

53

Париж, площадь Клиши, наши дни

Возле киноцентра собралась плотная толпа. К каждой из касс тянулись двадцатиметровые очереди. Антуан Марка и его сын терпеливо стояли в одной из них.

Полицейский все еще не мог прийти в себя после находки шпаги маркиза и надписи на ней. Он собирался продолжить поиски, но в этот день он должен был заниматься сыном. Бывшая жена Марка знала, что он находится в отпуске, и если бы он не пришел за сыном, последствия были бы непредсказуемыми.

Не пожелав топтаться в квартире, Антуан повел сына в кино, чтобы затем проводить его к своей бывшей. Чувствуя вину перед сыном, он хотел только одного: вернуть его матери и заняться тайной шпаги. И главное, разыскать американку, потомка семьи Аршамбо. Указание на Нью-Йорк служило основным знаком.

Очередь начала медленно двигаться. Киноцентр организовал показ фильмов о Джеймсе Бонде. Марка потворствовал своему тайному греху. Первым фильмом, который он увидел в кинотеатре, был «Бриллианты вечны» с Шоном Коннери. Тогда ему исполнилось всего семь лет. В кино его повел двоюродный брат тайком от отца. Тот вышел бы из себя, узнав, что сын ходил на этот коммерческий фильм, прямую противоположность лентам режиссера, которого он боготворил. Благодаря двоюродному брату Марка открыл для себя невероятный мир: занятные трюки, роскошные женщины и безумцы, бредящие о завоевании мира среди фантастических декораций. Ничего общего с фильмами о комиссаре Мегрэ с Жаном Ришаром в главной роли, которые то и дело показывали по телевизору. Когда, будучи уже подростком, он признался в своих симпатиях к герою Флеминга, его отец бросил на него такой презрительный взгляд, что Марка не забыл его до сих пор.

С тех пор он оставался фанатом, испытывавшим при просмотре каждого нового опуса поистине детское наслаждение. Но только не сегодня.

— Ты мог бы заказать билеты. Зачем торчать в очереди? — сказал сын, кладя в рот целую горсть попкорна.

— Скажи спасибо, что я повел тебя на эту ерунду, сынок. Ты скорее должен меня благодарить. Если бы это зависело от меня, мы бы пренебрегли этим сеансом и пошли бы на ближайший — «Сладкие поцелуи России». Вот настоящее кино! Но нет, мсье изволит вновь приобщиться к «Казино „Рояль“». Ты отрицаешь все, чему я тебя учил.

Он передал сыну вкус к приключениям агента 007, но недавно их мнения разошлись. Он понял, что его двенадцатилетний отпрыск ростом 160 сантиметров открыто презирает отца.

— Классический конфликт поколений, папа… Как подумаю, что ты был членом фан-клуба Джеймса Бонда… Впрочем, это опасно для полицейского. А теперь ты плюешь на него, словно больной. Противно!

— Нет, я просто говорю, что этот выскочка Крэг не имеет права играть агента 007. Это святотатство. Знаешь, на кого он похож? На Владимира Путина. Только еще более невзрачный. Он напоминает мне замороженного мерлана.

— Ну ты даешь!

— Так или иначе, я заберу свою клубную карточку, когда продюсеры вновь выпустят на экраны этого бесцветного мальчугана-мясника.

— Тоже мне, специалист по мясу! Смокинг папочки Коннери, прическа Броснана — это еще круче. Крэг действует как зверь. Девчонки из моего класса находят его клевым. Даже маме он нравится.

Антуан Марка приподнял бровь, чтобы сильнее выразить презрение.

— Значит, я правильно сделал, что развелся…

— Ты невыносим, папа, — сказал сын со слезами на глазах.

Сын помрачнел, и Антуан понял, что зашел слишком далеко. С недавних пор его отношения с бывшей женой стали прохладными. Особенно после памятного разговора по телефону. Подлинная катастрофа.

Они подошли к кассе. Он купил билеты, злясь на себя за то, что испортил вечер.

Антуан потянулся. После погони за убийцей у него постоянно болело плечо. Черт с ним, с этим «Казино „Рояль“». В конце концов, выбор сына не имел ни малейшего значения. Главное — быть рядом с ним и наслаждаться его обществом.

Но Марка никак не удавалось сосредоточиться. Мысли возвращались к шпаге Лафайета и таинственной фразе на клинке.

Нью-Йорк, там, где логово братьев,

Древним взглядом освобождает центр, 1886 год.

Нью-Йорк… Надо позвонить американке. Это был единственный след.

Они устроились в последнем ряду зала. Через десять минут фильм начался. Замелькали первые кадры. Джеймс Бонд в спортивной майке выполнял свой первый договор с неожиданной, новой жестокостью.

Марка зевнул. Плохой знак в начале фильма. Он терпеливо ждал заглавных титров, изобретательных, но не до такой степени, чтобы спасти остальное. Он бросил взгляд на сына, старавшегося не пропустить ни одной подробности.

— Это Бонд? Мы не ошиблись залом? Актер похож на живой труп, — прошептал он.

— Ты невыносим, папа. Если тебе не нравится, возвращайся в свой одинокий дом.

Антуан посмотрел вокруг. Зал был почти полон. Несомненно, эти люди ничего не знали о настоящем Джеймсе Бонде. Невежды или обреченные, как и он, смотреть на глупости, происходившие на большом экране, из-за своего потомства. Да, он старел. Он стал ко всему относиться нетерпимо. Чем чаще он поглядывал на радостные лица, наслаждавшиеся зрелищем, тем более одиноким он себя чувствовал. На грани наваждения.

Он вновь обернулся. У него появилось неприятное чувство, что за ним следят.

«С тех пор как прогулялся по катакомбам, ты превратился в параноика».

Он устроился поудобнее, но кадры, мелькавшие на экране, не привлекали его внимания. Он видел холодный взгляд убийцы в маске.

Продажный мерзавец!

Вопросы роились у него в голове, однако он не мог их упорядочить. Ничто не вырисовывалось. Нью-Йорк… Похоже, у загадки потомков Лафайета не было ни начала, ни конца. Впрочем, он привык к подобным играм. Он спрашивал себя, не впал ли Поль де Ламбр в слабоумие на исходе своей жизни. Он, Марка, не питал пристрастия к подобным фантастическим выдумкам. Он мыслил рационально и не терялся ни в каких ситуациях. Нет, чтобы распутать подобный клубок, нужно поистине обладать разумом подростка. Безумная юношеская выходка. Она не для сорокалетнего холостяка и брюзги, страдавшего при просмотре фильма, предназначенного для тех, кто задержался в умственном развитии. Сын обернулся к нему.

— Ты мне расскажешь, что было, пока я сбегаю в сортир?

Антуан издал звук, означавший согласие, и выпрямился. Инстинктивно он посмотрел вслед сыну, который, сбежав по ступенькам, толкнул дверь туалетной комнаты, слабо освещенной маленькой зеленой лампочкой.

После гибели Поля он опасался всего, доходя до крайности.

Едва силуэт сына исчез за дверью, как Марка погрузился в свои мысли. Если бы это дело касалось только его одного, он бы вышел из игры. Впрочем, он был в отпуске, а группа следователей под нажимом брата-комиссара уже наверняка обыскала каждый уголок. Правда, он и великий секретарь не стали посвящать их в важные детали — например, они умолчали о USB-ключе и истории со шпагой. А ведь это были главные элементы, необходимые, чтобы правильно сориентировать следствие.

Антуан вздохнул. Но он не мог пойти к коллегам, ведущим расследование, и заявить: «Ребята, я забыл вам сказать кое-что. Вы на меня не сердитесь?» Это стало бы финалом его карьеры. Нет. У него не было выбора, он должен довести свое расследование до конца. А для этого ему придется пересечь Атлантический океан.

На экране Джеймс ворвался в здание посольства и яростно измолотил охранников с физиономиями висельников, превратив их в боксерские груши.

Сзади он вдруг услышал голос. Голос, который он никогда не сможет забыть. Последний раз он слышал его в момент погружения в подземную клоаку. Голос прошептал:

— Мой дорогой брат, нехорошо показывать насилие сыну.

Антуан попытался шевельнуться, но ствол пистолета, легко прошедший между двумя сиденьями, впился ему в правый бок.

— Я следил за тобой и твоим сыном. В метро, в очереди. Ты хороший отец. Это действительно трогательно. Знаешь, у меня тоже есть дети.

— Он вернется с минуты на минуту. Выйдем. Он не имеет ничего общего со всем этим.

— Не паникуй, дорогой брат. Я уверен, что мы договоримся.

— Не паникуй! Я должен быть уверен, что мой сын…

Убийца прервал его:

— Ты хочешь защитить плоть от плоти твоей. Это совершенно естественно. На твоем месте я поступил бы так же. И главное, начал бы сотрудничать.

— Бог мой, чего ты хочешь?

— Масон, который клянется именем Бога? Ты забываешься, брат мой.

Комиссар взглянул на дверь туалетной комнаты. По-прежнему никакого движения.

— Не теряй времени, иронизируя. Скажи, чего ты хочешь.

Ствол уже давил не так сильно.

— Чего я хочу? О! Почти ничего! Только знак из прошлого. Послание с того света. Забытый ответ.

— Сволочь, ты…

Ствол скользнул к затылку. Марка услышал знакомый характерный звук. Убийца снял револьвер с предохранителя.

— Прекрати играть в наивность. Ты знаешь, чего я хочу. Послание. Написанное на шпаге нашего дорогого маркиза де Лафайета.

Антуан с тревогой наблюдал за туалетной комнатой.

— Не понимаю. Ты украл эту шпагу из музея.

Голос приблизился к его уху. Марка чувствовал теплое дыхание.

— Неправильный ответ. Начнешь сначала, и у твоего сына появится маленькая дырочка на ангельском личике.

— Выйдем, и я скажу тебе все.

Он с ужасом увидел, как открылась дверь туалетной комнаты и в проеме, залитом зеленоватым светом, появился силуэт его сына. Ребенок как завороженный смотрел на экран.

Теплый голос продолжал:

— Ах! Сынишка закончил свое дело. Вот как я вижу дальнейшие события. Обернешься — и ты покойник. Скажешь ему, чтобы убегал, — умрет он. Если ты через двадцать секунд не ответишь на мой вопрос, умрете оба.

Сын Антуана медленно поднимался по ступенькам, не желая упустить ни малейших деталей сцены, в которой Бонд играл в покер с очередным злодеем.

— Осталось не более десяти секунд. К сожалению, сначала мне придется пустить ему пулю в пах. Кажется, это очень больно. Однажды я помогал смертельно раненому брату. Заметь, с такого расстояния я могу промахнуться и попасть ему в грудь.

Комиссар сжал кулаки. Он услышал, как щелкнул затвор.

Ребенок был всего в пяти метрах от него. Антуан прошептал отрывистым голосом:

— Нью-Йорк, там, где логово братьев, древним взглядом освобождает центр, 1886 год.

— Ты уверен?

— Да, черт возьми!

— Надеюсь на тебя. Иначе я тебя из-под земли достану. И ты знаешь, что будет дальше.

Сын Антуана был в пяти сиденьях от отца. Убийца неслышно встал.

— Ты проявишь благоразумие и будешь сидеть до тех пор, пока я не выйду из зала. Один взгляд, и я пролью свинцовый дождь на маленькое семейство Марка. Договорились?

— Да…

Ребенок с шумом опустился на свое место и взял отца за руку.

Комиссар сидел неподвижно. Малейшее движение, и начнется бойня. Он ненавидел этого человека, игравшего с ним. Позади послышался шум мятого плаща. Он удалялся вправо. Антуан умирал от желания обернуться, чтобы увидеть лицо убийцы, но присутствие сына парализовало его.

Перед его глазами возник пакет с попкорном.

— Папа, ты не заснул? Вот уж действительно, это самая захватывающая часть фильма.

 

54

Париж, улица Святого Иакова, март 1355 года

Дама Пернель стремительно вбежала в дом. Мэтр Майар и Фламель остались на улице. Приехал секретарь дворца. Он поставил свой письменный прибор на окне, и с улицы было видно, как он записывает показания первых свидетелей. Тело палача нашла служанка, пришедшая к нему рано утром. Вскоре ее крики взбудоражили весь квартал и все смогли насладиться мрачным зрелищем — жестоко изуродованным трупом Артуса.

— Это дело рук дьявола, — сказал один из стражников, войдя в дом.

Его слова сразу же распространились в толпе, собравшейся на улице. Женщины крестились, мужчины что-то бормотали, с ужасом глядя на фасад, отныне отмеченный печатью преступления.

— Дьявола или нет, — громко рассуждал мэтр Майар, — но вы не разубедите меня, что это убийство связано с тем костром. А что вы думаете, сосед Фламель?

Но Никола внимательно смотрел на секретаря, записывавшего ответы служанки. Он расценивал это как испытание, которое закончится его осуждением. История повторялась. Он задрожал от страха.

— Вам холодно? — спросил Майар. — Вас, наверное, потрясло это жуткое зрелище. Впрочем, вы же не видели тела. Если бы вы взглянули на него, как я…

Ему не хватило времени закончить. На улицу вышел офицер короля. Фламель узнал мессира Ги де Парея, человека, возглавлявшего королевских стражников.

— Господа горожане, я хотел бы вас допросить. Кто из вас самый близкий сосед жертвы?

— Я, — прошептал Фламель.

— Тогда входите. Надеюсь, вы не слишком впечатлительный человек.

В комнате было много людей. Стражники охраняли вход. Подручные Бернара де Ренака обшаривали ящики. И здесь был секретарь, который четким почерком записывал каждое слово.

— Как вас зовут?

— Никола Фламель, общественный переписчик.

— Хорошо ли вы знали покойного, можете опознать его?

Сейчас не время для колебаний. Никола задрожал, но ответил без промедления.

— Полагаю, чаще всего он носил капюшон палача, но, конечно, у него было лицо…

—.. которое невозможно забыть?

И вновь на Фламеля напала та же дурнота, что в комнате пыток. Ги де Парей обернулся к служанке, которая что-то говорила пронзительным голосом.

— Эта старуха почти ничего не видит вот уже много лет. Она способна опознать только капюшон своего хозяина.

— Не понимаю. Даже с плохим зрением невозможно забыть лицо.

Ги де Парей встал и сделал Фламелю знак следовать за ним.

— Но для этого нужно, чтобы лицо осталось.

 

55

Париж, IX округ, наши дни

В небольшом уличном кафе почти не было посетителей. Три месяца назад Роже, хозяин заведения, вложил почти половину своих сбережений в ремонт, заменив старые цинковые панели деревянными плаке и бархатными драпировками сливового цвета. Чтобы «навести шик» и привлечь новую, «молодую и динамичную» клиентуру, как ему посоветовал один торговец, приходивший с заказами два раза в месяц. В результате Роже восседал за стойкой с красноватой физиономией, совершенно не соответствующей модному интерьеру. Завсегдатаи, забегавшие пропустить стаканчик в восемь часов утра, и те, кто любил посидеть за бутылкой в восемь вечера, не отрывали глаз от плоского экрана, где сменяли друг друга клипы в стиле рэп с извивающимися малышками в мини-шортах из латекса.

Сидя в глубине зала, Марка медленно помешивал ложечкой обжигающий кофе. Он любил этот заброшенный утолок на краю площади Пигаль и пьянчужек, которые до сих пор хранили частицу парижской самобытности. Каждый раз, когда он приходил сюда, его почтительно приветствовали, называя «мсье комиссар Марка». И даже два старых сутенера-корсиканца, переквалифицировавшихся в торговцев DVD-порно, всегда подходили, чтобы пожать ему руку.

Антуан отпил глоток кофе. Появление убийцы в кинозале вывело его из себя, и теперь он не мог сомкнуть глаз по ночам. Сразу после того как убийца ушел, он, не показывая, что ему страшно, отвел сына к матери.

Антуан не хотел напрасно волновать ее и ограничился объяснением, что получил анонимные угрозы и лучше отправить сына в безопасное место. Она едва вздрогнула, поскольку в ней еще были живы инстинкты жены полицейского. Марка же попросил одного из своих коллег, инспектора из своей бывшей команды, незаметно следить за сыном вплоть до его отъезда. Его бывшая жена сразу же осознала сложившуюся ситуацию. Либо она согласится на вмешательство полиции, либо уедет со своим отпрыском на вынужденные каникулы на другой конец света, в какой-нибудь райский уголок. У нее был выбор. И она выбрала второй вариант. Приближались школьные каникулы, и она могла позволить себе уехать на три недели. Марка, допивая кофе, подумал: ему еще повезло, что его бывшая жена получила богатое наследство. Хоть сейчас оно пойдет на благое дело.

Он поставил чашку в центр стола и скрестил руки. Как ему найти этого мерзавца?

Он было подумал, что сумеет установить его личность, перебрав всех масонов, возведенных в девятую степень, однако Андриво не нашел центральной картотеки высших степеней. Просьба была разослана всем сановникам Иль-де-Франса и других районов, входившим в красные и черные ложи, но для получения информации требовалось время. Могло пройти несколько недель, прежде чем будет получен ответ.

Оставался единственный след — след Джоан Аршамбо, американки.

Марка встал, положил монету в два евро на блюдечко, попрощался с хозяином и вышел на улицу, по которой гулял теплый ветерок. Открыв дверь кафе, он почувствовал, как ему на руки упали первые капли. Нельзя было терять ни минуты, и он поспешил на авеню Трюден, чтобы поймать там такси.

Нужно непременно связаться с незнакомкой. Марка поморщился. В письме Поля таились подозрения на ее счет. Это было еще одной причиной, чтобы тщательно подготовиться к встрече, и прежде всего — узнать об американке как можно больше.

Через десять минут такси остановилось возле его дома.

Сев за компьютер, он набрал в окошке поиска имя женщины в надежде найти какую-либо информацию о ней.

Джоан Аршамбо.

Компьютер выдал двенадцать результатов поиска. Она была адвокатом, специализирующимся на юридических проблемах, связанных с окружающей средой. Ее контора находилась на Мэдисон-авеню и пользовалась в определенных кругах широкой известностью благодаря смелым действиям, предпринимаемым против химических предприятий. Однако Джоан Аршамбо, похоже, не была звездой адвокатуры. Сообщалось лишь о ее сотрудничестве с журналами, освещавшими вопросы правовой регламентации предпринимательской деятельности. В статье «Нью-Йорк таймс», где говорилось об адвокатах, мало известных широкой публике, однако представляющих угрозу для предприятий, указывалось, что она была, безусловно, блестящим адвокатом, но избегавшим огласки. Добросовестный канцелярский работник, теневой трудяга, готовивший дела для более видных персон.

Вместе со статьей была опубликована фотография. Брюнетка с короткими волосами, похожая на Сесиль де Франс, с суровым выражением лица, но иронично поджатыми губами. Черные глаза смотрели в объектив не без лукавинки.

Комиссар несколько секунд колебался, но потом все же записал адрес ее электронной почты. Он мысленно перебрал обстоятельства смерти Поля, равно как и детали тайны, которыми теперь владел. В Париже сейчас половина первого, значит, в Нью-Йорке, учитывая разницу во времени, половина шестого утра. Она сможет ему ответить только через несколько часов. Он нажал на кнопку «отправить».

Как раз в тот момент, когда на экране высветилось уведомление, что письмо отправлено, зазвонил его мобильный телефон.

— Да?

— Дражайший брат Марка?

Он сразу же узнал голос Брата Толстяка.

— Брат — да, но не из той же семьи.

— Странно. Как мы и договаривались, я держу тебя в курсе расследования. Но прежде скажи, как твои успехи?

— Никак, — ответил Антуан равнодушным тоном.

Он умолчал о второй встрече с убийцей, не желая, чтобы за ним по пятам ходили наблюдатели, приставленные его коллегой.

— Твое послушание искало картотеку?

— Да, но безрезультатно. Во всей Франции нет систематического учета масонов высших градусов.

— Я так и думал. У вас царит настоящий бардак, — проворчал Брат Толстяк.

— Ты прав, толстячок. К сожалению, убийце не пришла в голову мысль явиться в ваш богатенький храм и зарезать там нескольких братишек. Но эту идею можно ему подсказать. Это хорошенько встряхнет вас. Кроме того, ничто не указывает на то, что он не принадлежит к вашей ветви. В конце концов, вы, как и мы, пользуетесь шнурами.

Возникла короткая пауза. Марка спрашивал себя, потеет ли сейчас Брат Толстяк, сидя в своем кабинете. По его коже всегда текли крупные капли, какой бы ни была температура воздуха. Настоящий фонтан. Наконец раздался вздох.

— Ладно… Возможно, у нас есть кое-что новенькое о твоем друге, потрошителе масонов. Это тебя интересует?

— Разумеется, — ответил Антуан, не теряя бдительности.

Его коллега никогда не делал подарков. Ему всегда приходилось отдавать долг, иногда даже сторицей.

Брат Толстяк заговорил насмешливым тоном.

— Лаборатория прислала результаты проб, взятых у жертв. И в этих результатах есть кое-что странное. Эксперты сначала даже сами не поверили и поэтому сделали повторный анализ.

— То есть?

— Ткани, взятые в том месте, где прошла шпага, содержали вещество, которое обычно не присутствует в ранах подобного рода.

— Что?

— Золото, мой дорогой. Золото невероятной чистоты.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Если хочешь знать больше, приезжай. Через полчаса к «Комеди Франсез». Ты знаешь кафе «У Немура»?

— Я только его и знаю. Принеси результаты.

— Скорее, результаты в двух экземплярах. Золото, Марка! Золото!

 

56

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

Тело лежало на полу, вымощенном плитами. Лицо было накрыто серым льняным полотном.

— Мы ждем королевского лекаря, Робера Аркура, — сказал Парей. — Конечно, решать ему, но полагаю, что надо делать вскрытие.

Удивленный Фламель остановился в двух шагах от трупа.

— Но я думал, что рыться в теле христианина — это грех.

— Когда это делают первыми — да. Но когда просто следуют за другими…

Парей быстро снял полотно, скрывавшее черты лица палача.

Оно оказалось сплошной раной.

Фламель смотрел на кровоточащее лицо и искал глаза. Парей перехватил его взгляд.

— Вы их не найдете.

— Но не могли же они испариться!

— Тем не менее они исчезли. То ли их выкололи, то ли растворили в…

Он показал пальцем на два гноящихся отверстия, откуда исходил зловонный, становившийся все более сильным запах.

— Словно кто-то хотел нам дать понять, что палачу не хватало прозорливости, — рассуждал вслух начальник стражи.

— Господь принял его душу, — ответил Фламель, — но это ужасное зловоние не свойственно даже мертвым. А потом, — его голос стал ослабевать, — а потом все это… эта жидкость с какими-то зернами, вытекающая из ушей, — это не плоть, даже разлагающаяся, и не…

— Не кровь. Я достаточно видел мертвых на полях сражений и знаю это. Но одна вещь меня беспокоит. Действительно ли это палач?

Никола снова посмотрел на труп.

— Нет, поистине, я ничего не могу утверждать.

Раздосадованный начальник стражи едва заметно улыбнулся. Он собирался задать еще один вопрос, когда распахнулась дверь и на пороге появился высокий человек, одетый в черное.

— Мсье, вижу, что вы находитесь в приятном обществе.

Иронический голос лекаря сразу же заставил мужчин отойти от трупа.

— Мессир лекарь, мы пытались опознать тело, — ответил Парей. — Посмотрите, в каком состоянии его лицо.

Робер Аркур презрительно взглянул на труп.

— А вы посмотрели, в каком состоянии его ногти?

— Нет, я не понимаю…

— Не спорьте! Посмотрите!

Ги де Парей нагнулся к трупу и схватил его за руку.

— И что же вы видите? — спросил лекарь, доставая из кожаного мешка инструменты причудливых форм.

— Под каждым ногтем есть черная корка.

— Грязь, по вашему мнению? Извлеките ее!

Начальник королевской стражи казался растерянным. Он не привык получать приказы. Но с человеком, который мог в любое время входить в спальню короля без доклада, не спорят.

— Но как?

— Зубами!

Предусмотрительно отойдя в сторону, Фламель наблюдал за происходящим, спрашивая себя, не сон ли это.

— Сделали?

— Да, — неуверенно ответил Парей.

— Хорошо. Чего вы ждете? Теперь жуйте.

— Не могу сказать…

— Вкус едкий?

— Скорее да.

— Жуйте коренными зубами.

— Это отвратительно.

— Делайте, что я вам говорю! Рассыпается?

— Да.

— А теперь глотайте.

Ги де Парей запротестовал.

— Но почему?

— Потому что это не грязь и это не причинит вам ни малейшего вреда. — Аркур посмотрел на труп, кожа которого начала синеть, а потом добавил: — К тому же некоторые античные авторы это рекомендуют.

— Рекомендуют что? — прервал его изумленный Ги де Парей. — Сегодня утром нам и без того хватает тайн!

— Пить человеческую кровь.

Начальник стражи, выругавшись, принялся плеваться.

— Вы сумасшедший!

— Нисколько. Вы спросили меня, палач ли это.

— И что?

— Я констатировал, что у него черные ногти. Учитывая его… скажем, ремесло, у меня возникла одна гипотеза. Просто надо было проверить, человеческая ли это кровь, оставшаяся после его работы.

— Вы заставили меня проглотить кровь жертв этого?.. — возмутился офицер короля.

Лекарь пожал плечами.

— Следовало проверить. А это можно сделать только на вкус. Другого способа нет. Но успокойтесь, вы блестяще выдержали испытание. Речь действительно идет о теле палача.

Забившись в угол комнаты, Никола Фламель наблюдал за ними.

— Мэтр Фламель, — голос Парея обрел прежнюю властность, — там внизу секретарь записывает показания свидетелей. Вы же именем короля поступаете в мое распоряжение. Вам сейчас принесут перья и пергамент.

— Я… но для чего?

Однако Ги де Парей не слушал его. Он повернулся к лекарю.

— Мессир лекарь, вижу, вы принесли свои инструменты?

— Да.

Начальник стражи подошел к телу Жеана Артуса и посмотрел на него.

— Так вскройте же его!

 

57

Париж, Пале-Рояль, наши дни

Дождь лил как из ведра, словно все тучи неба собрались над одним вполне определенным местом, чтобы беспрерывно орошать его водой. Машины ехали медленно, а пешеходы бежали в надежде спрятаться от водяных потоков. И только японцы, одетые в одинаковые пластиковые непромокаемые плащи, восхваляющие японское солнце, несгибаемо стояли под дождем возле огромной витрины магазина, где продавались духи и сумки по сниженным ценам.

Марка сразу же пожалел, что не взял с собой зонтик. Он поймал такси и поехал ко входу во дворец, построенный для семьи герцога Орлеанского. Пробежав несколько метров, отделявших его от кафе, он промок до нитки.

На дворцовых галереях толпились туристы, рассматривавшие витрины роскошных магазинчиков, а также случайные прохожие, ждавшие, когда закончится потоп.

Комиссар еще издали заметил Брата Толстяка, выделявшегося в толпе благодаря своему телосложению. На нем был грубый темный плащ, который в прошлом веке мог бы произвести настоящий фурор во французском гестапо. Полицейский, державший в руке сигару, подал ему знак.

Антуан быстро направился к нему. Холодная, промокшая насквозь одежда вызывала неприятные ощущения. Брат Толстяк протянул комиссару руку, которую тот пожал, выругавшись про себя. С тех пор как они познакомились, его коллега признавал только масонское рукопожатие. Застарелая привычка, от которой ему следовало бы избавиться.

— Золото! Марка, золото!

— Золото? Правда? — ответил Антуан. — Ты уверен, что эксперты не ошиблись?

Толстяк отпустил его запястье и взял под локоть, словно намеревался куда-то вести. Комиссар напрягся. Он ненавидел фамильярности, особенно тех, кому не доверял.

— Я тебе уже сказал. Из осторожности они сделали повторный анализ. Трупы привезли из морга и вновь осмотрели. Это золотая пыль, ничтожные, но достаточно заметные следы.

— Это, конечно, удивительно, но, разумеется, всего лишь совпадение. Это никак не вяжется с убийствами.

— Послушай, я назначил встречу с одним из наших братьев, торгующим золотом в Пале-Рояле. Он один из крупнейших специалистов на бирже. Я послал ему результаты и хочу услышать его мнение.

Антуан покачал головой. В конце концов, ему тоже было полезно узнать мнение специалиста.

— А что говорят эксперты из лаборатории о наличии золота в ранах трупов?

Брат Толстяк, едва поспевавший за Марка, перевел дыхание, прежде чем ответить.

— Они выдвинули два предположения. Либо шпага убийцы соприкасалась с золотым порошком и он осыпался в момент проникновения шпаги в плоть, либо убийца посыпал раны жертв, вытащив шпагу. Но второе предположение явно за уши притянуто.

Пока Брат Толстяк говорил, Марка размышлял, пытаясь выстроить полученную информацию в логическую цепочку, но напрасно.

— А какое ко всему этому имеет отношение специалист, к которому мы направляемся?

— Ты меня плохо слушал. Эксперты утверждают, что найденное золото отличается удивительной, редкой чистотой. Ничего общего с тем золотом, которое поступает в продажу. Если наш убийца имел дело с этим веществом, мы сможем получить сведения о его происхождении. Ну вот мы и пришли!

Они остановились в глубине галереи возле запертого запасного выхода. Уголок, куда никогда не заглядывают случайные клиенты.

Эта витрина шириной всего два метра, если считать и дверь с проржавевшими петлями, не привлекала особого внимания. Покрытая патиной почерневшая деревянная рама, старая табличка с надписью «Продажа и покупка золота», непрозрачные занавеси придавали этому месту неприглядный вид.

У закрытой двери не было ручки. Справа на уровне лица небольшой домофон с единственной фамилией «Канселье», выведенной золотыми буквами, соседствовал с глазком камеры наблюдения.

— Сразу и не скажешь, что твой специалист имеет дело с золотом, — съязвил Марка.

— Не надо судить по внешнему виду, дорогой брат…

Полицейский улыбнулся и позвонил. Почти сразу раздался щелчок и дверь открылась. Она вела в большую комнату с белыми стенами, гораздо более просторную, чем можно было предположить, глядя на витрину.

Им навстречу, встав из-за письменного стола, вышла роскошная девица смешанного евроазиатского происхождения. Ее черные как смоль волосы были собраны на затылке в причудливый шиньон. Жемчужно-белую кожу оттеняла ярко-красная туника, застегнутая от воротника до щиколоток и плотно облегавшая безукоризненные формы тела.

— Я помогу вам снять плащи, прежде чем вы войдете в кабинет мсье Канселье, — проворковала она на французском языке, окрашенном едва уловимым акцентом.

Мужчины покорно согласились. Комиссару показалось, что на лице Толстяка промелькнула улыбка сатира, однако он воздержался от комментариев. Молодая женщина повесила плащи на вешалку, казавшуюся копией творения Джакометти, затем жестом показала на узкую лестницу в глубине кабинета.

— Извольте следовать за мной.

Они миновали два лестничных пролета и оказались перед бронированной дверью, наверху которой были вмонтированы в стену две камеры наблюдения. Дверь открылась. Мужчины вошли вслед за дамой. Антуан не мог поверить своим глазам.

Золото. Золото. Повсюду золото.

Просторная комната, в которой они очутились, занимала не меньше сорока квадратных метров. Стены были покрыты темно-золотым лаком, а на потолке переливались более светлые золотые оттенки. С этим морем золота резко контрастировала мебель черного дерева. Пол был вымощен плитками из черного мрамора с золотыми прожилками.

Антуан подумал, как отреагирует его сын, верный фанат Джеймса Бонда, когда он расскажет ему о посещении дома неизвестного отпрыска Голдфингера.

Рядом с письменным столом, покрытым черным китайским лаком, на двух темных металлических подставках возвышалась трехметровая картина. Полотно было пропитано шероховатой золотистой грунтовкой. Марка узнал работу Кляйна, входившую в серию, оригиналы которой он видел в прошлом году на выставке в Бобуре.

Им навстречу стремительно вышел мужчина, высокий, стройный, белокурый, лет пятидесяти.

— Я Эдмон Канселье. Добро пожаловать в мою скромную обитель. — И, обернувшись к женщине, добавил: — Принесите нам, пожалуйста, прохладительные напитки.

Мужчина воздержался от ритуального рукопожатия. Стальной взгляд его голубых глаз пронизывал Марка насквозь. Он показал на левое канапе, обитое черным бархатом, и два таких же кресла, стоящих вокруг маленького столика, сделанного, казалось, из одного куска золота.

— Садитесь. Признаюсь, что информация, полученная в полицейской лаборатории, заинтриговала меня. Степень чистоты просто поражает. У меня есть покупатели, которые готовы отдать целое состояние за образцы подобного рода.

Марка выбрал одно из кресел. У него не было никакого желания делить канапе со своим крупным коллегой. Он скрестил руки и обратился к специалисту:

— Не могли бы вы выразиться точнее?

Секретарша поставила на стол огромный поднос с бокалами и шампанским. Мужчина подал ей знак. Она откупорила бутылки и разлила напиток по бокалам.

— Прежде чем ответить, я хочу проверить ваши знания об этом металле. Что вам известно о золоте, мсье Марка?

— Немногое, только то, что на протяжении тысячелетий множество мужчин погибло, стремясь завладеть им, и что женщины всего мира преклоняются перед ним.

Он увидел, как Толстяк буквально расстрелял его взглядом.

— Забыл еще одну вещь. Оно льстит тщеславию человека, — добавил Марка, которого раздражал высокомерный тон хозяина.

Мужчина едва заметно улыбнулся.

— Вы правы… Но разве в этом мире не все есть тщеславие? Однако я придерживаюсь иной точки зрения на этот драгоценный металл. Видите ли, для меня на земле нет ничего более благородного, чем золото. Этот металл не растворяется в воде, не окисляется на воздухе, не ржавеет. Он символизирует солнце во всех цивилизациях, которые когда-либо существовали на земле. Атом золота обладает ровно семьюдесятью девятью протонами. Подумать только, одним протоном больше, и золото стало бы ртутью, одним протоном меньше — платиной! Итак, предлагаю выпить за эти семьдесят девять протонов, благодаря которым мы сегодня собрались, — сказал он, поднимая бокал.

Мужчины выпили по глотку. Эдмон Канселье продолжил:

— Подводя итоги, скажу, что золото, которое находится в торговом обороте, имеет разные характеристики и оценивается, в зависимости от степени чистоты, в каратах, каждый из которых соответствует одной двадцать четвертой массы сплава. Есть четыре разновидности. Двадцать четыре карата — самое чистое золото, но, увы, слишком ковкое и поэтому непригодное для продажи в таком состоянии. Его сплавляют с другими металлами, например медью и серебром, чтобы получить три других категории: восемнадцать, четырнадцать и девять карат.

Брат Толстяк снял с распухшего пальца свое обручальное кольцо и протянул его эксперту.

— Не скажете ли мне так, на глазок, сколько здесь карат? Мужчина взял кольцо, подбросил на руке и посмотрел на него на свет. Затем твердо заявил:

— Дорогой друг, мне очень жаль, но это самая низшая категория, девять карат.

И с сокрушенным видом отдал кольцо.

— Но как вы это определили, не проводя анализов? По цвету? — спросил ошеломленный Антуан.

Мужчина вновь улыбнулся.

— Нет. Если вы внимательно посмотрите на кольцо нашего друга, то обнаружите на нем небольшое клеймо. Листочек клевера, то есть девять карат. Морской гребешок означает четырнадцать карат, а голова орла — восемнадцать карат.

— Давайте вернемся к нашему золоту, — обиженно проворчал Толстяк.

— А вот это действительно странно. Результаты анализов свидетельствуют, что это золото, чистота которого превышает двадцать четыре карата. Это просто невероятно.

— Не знаете, находилось ли прежде подобное золото в торговом обороте?

Взгляд мужчины стал еще более пронизывающим.

— Знаю. Об этом написаны целые трактаты. Это «золото тысячного утра».

Марка и его коллега почти одновременно поставили бокалы на стол.

— Поясните, пожалуйста.

Немного смущенный, Эдмон Канселье отвел глаза.

— «Золото тысячного утра». Легендарное золото алхимиков.

 

58

Париж, мастерская Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

Едва узнав об убийстве палача, дама Пернель спряталась у себя дома. Прижавшись к двери, она прислушивалась к голосам, раздававшимся на улице. Никола не последовал примеру своей жены. Несомненно, его станут допрашивать. Однако вовсе не это беспокоило даму Пернель. Ее мучило то, что, проснувшись, она нашла кровать пустой.

Она подошла к камину. В очаге остался лишь тонкий слой углей. Усталым жестом она подбросила охапку сухого хвороста и стала раздувать огонь. Вскоре эти механические движения успокоили ее. Смутная тревога, охватившая ее на мгновение, уступила место раздумьям. Мысли еще путались, но постепенно вырисовывалась четкая гипотеза.

Почти бессознательно она перевела взгляд вправо, на колпак над камином, туда, где находилась дверь, ведущая в подвал.

Дама Пернель никогда не спускалась туда одна. Лестница была узкой, а влажные стены покрыты селитрой. Лишь только раз она сопровождала мужа, чтобы проверить винные бочки, стоявшие на земле, словно статуи. Именно тогда она заметила шкаф, в котором Никола прятал свои книги. С тех пор она больше не осмеливалась спускаться в подвал.

По правде говоря, она ненавидела это подземелье и не могла понять, как ее муж мог оставаться там целыми часами, все это потерянное время, читая при слабом свете светильника, тогда как за каждой стеной отбивали такт демоны. По крайней мере, так утверждали кумушки квартала, пытаясь объяснить странные звуки, исходящие из недр земли. Ведь подвалы Парижа соединялись между собой извилистыми ходами, потайными коридорами, скрытыми дверями, образовывавшими таинственный лабиринт, благоприятствующий проделкам дьявола.

Впрочем, находились смельчаки, которые наудачу спускались в эти меандры ада. Влюбленные, искавшие укромные уголки, еретики в поисках убежища, жадные искатели золота. И среди тех, кто выбирался на поверхность, всегда находились неисправимые болтуны. Одни утверждали, что нашли античные карьеры времен римского господства, другие рассказывали о неисчерпаемых подземных озерах, но все они испытывали страх во время своих похождений.

Дама Пернель перекрестилась. Шум на улице стих. Она словно зачарованная продолжала смотреть на дверь подвала, которую впопыхах забыл закрыть ее муж. Распахнутая дверь искушения.

Она снова перекрестилась. Ей было страшно. Страшно уступить своему желанию. Подняться, а затем спуститься в царство мертвых, поскольку — и она в этом не сомневалась — проклятые души устраивали там шабаш.

После эпидемии чумы и набегов англичан смерть превратилась в обыденное явление. Она была невидимой, но с ней сталкивались каждый день. Она могла быть воздухом, которым дышали, прохожим, которого встречали. В любой момент она могла прийти за вами и увести в траурный дозор, откуда никто не возвращался.

Даже священники говорили о смерти словно о живом существе. Читая проповеди, они описывали ее сидящей на черном коне, с лишенным плоти телом, держащей в руке острую косу, которой она без передышки сметала грешников и праведников, богатых и бедных. В эти времена, когда о праве забывали или глумились над ним, смерть играла роль высшего судии. И никто не мог уклониться от ее приговора.

Супруга Фламеля едва слышно прочла молитву. В ее снах часто появлялась смерть. Словно предчувствие. И всегда в виде молодой женщины, которая протягивала руку, чтобы ее пригласили танцевать. Но едва появлялся кавалер, как она превращалась в труп. Однако было слишком поздно. Под жуткий лязг костей она увлекала любовника в безостановочный похоронный танец.

И даже на стене кладбища Невинных младенцев художник изобразил эту пляску смерти. Там были скелеты с пустыми глазницами и выступающими костями, которые увлекали живых в противоестественную вакханалию, ведшую прямо в ад.

В камине зафыркал огонь. Дама Пернель взяла полено и бросила его на угли. Дождь из искорок осветил плиты, а голубоватые языки пламени слились, наполнив всю комнату светом. Дама Пернель снова взглянула на дверь подвала.

Она двинулась вперед, словно загипнотизированная.

Но оказавшись на лестнице, ведущей в ночь, она остановилась, охваченная ужасом.

Она не знала, что искал ее муж, но как только она откроет его тайну, она не сможет больше сомневаться. И даже надеяться.

Переступить порог значило войти в неизвестный мир, который вполне мог перевернуть всю ее жизнь.

Она спустилась на одну ступеньку. Мрак был наполнен тишиной. Густые чернила.

Она заколебалась. Но другой возможности узнать тайну ей не представится.

И дама Пернель начала спускаться.

 

59

Париж, Пале-Рояль, наши дни

— Только не говорите мне, что верите в этот вздор, — недоверчиво сказал Марка. — Алхимия была иллюзорным поиском, мечтой, уничтоженной химией и прогрессом. Мир не знает ни одного алхимика, добившегося успеха.

Эдмон Канселье смерил комиссара презрительным взглядом.

— Не стоит быть таким уверенным. Я удивлен, что такой масон, как вы, столь легкомысленно относится к этому серьезному вопросу. Многие ложи трудились над символикой алхимиков. Даже если не брать в расчет получение золота как самоцель, это ведь аллегория поисков собственного совершенства. Вы должны знать, что философский камень, который служит для получения алхимического золота, является также искусством, позволяющим преобразовать себя самого. В изучении человеческой природы средневековые философы продвинулись гораздо дальше, чем мы привыкли думать.

Марка с трудом сдержал улыбку.

— Сожалею, но я принадлежу скорее к братьям — наследникам духа века Просвещения. Для меня средневековье — это эпоха обскурантизма. Если братья проводят время в ложах, занимаясь серой, ртутью, несуразной символикой, это их проблема! Я уважаю их как братьев, но не более. Давайте лучше поговорим о том, как вы истолковываете результаты анализов.

Не говоря ни слова, Эдмон Канселье встал и направился вглубь комнаты, туда, где стоял черный лакированный шкаф в стиле китайской эпохи Мин. Он открыл дверцу и аккуратно вытащил тоненькую книгу в старинном переплете, украшенном множеством золотых завитков. В центре был выгравирован огромный солнечный диск в средневековом стиле. Он подошел к столу и бережно опустил книгу на него.

— Это фрагмент из Книги Адама, бесценный раритет. Полный вариант принадлежал Никола Фламелю, но он утрачен. Существовало всего лишь два экземпляра этого отрывка, но второй исчез во время Второй мировой войны. Я унаследовал эту книгу от деда, имя которого ношу. Он был последним алхимиком современного мира, мира торжествующего разума. Современники деда считали его сумасшедшим, но он продолжал искать золото высочайшей пробы.

— Я слышал о его работах в ложе, во время ритуального собрания, посвященного символике металлов, — заметил Брат Толстяк, пристально глядя на раритет.

— В этой книге посредством сложных аллегорий рассказывается о получении божественного золота бесподобной чистоты, золота, которого нет в природе. Совершенный алхимический манускрипт, который никто, кроме моего деда, не сумел расшифровать.

— Полагаю, он передал вам вкус к золоту и попутно колоссальное состояние, — съязвил Марка.

Мужчина вновь улыбнулся, не обращая внимания на нападки комиссара.

— Он умер в нищете, забытый всеми. Что касается меня, только торговля этим драгоценным металлом на мировых рынках позволяет мне жить, я бы сказал, комфортно. Однако вполне вероятно, что я унаследовал его страсть….

— Значит, он так и не нашел золота… Далеко же мы продвинулись, — добавил Брат Толстяк.

— Я этого не говорил, — резко оборвал его Эдмон Канселье. — В нищете, да. Но перед смертью он признался своему сыну, что какой-то незнакомец приходил к нему и представил доказательство, что усилия алхимиков не были напрасными. Он подарил деду небольшой самородок. Дед передал этот самородок, свое единственное достояние, сыну, а потом он перешел ко мне. Он перед вами.

Марка и Брат Толстяк вытаращили глаза. Канселье забавляло их изумление. Он показал пальцем на завитки переплета колдовской книги, расположенные в левом углу от солнечного диска. Легонько поддев ногтем, он сковырнул крупицу золота и помахал ею перед лицами полицейских.

— Лет десять назад, чувствуя близкий конец, мой отец передал мне колдовскую книгу и самородок, доставшиеся ему от деда-алхимика. Из любопытства я сделал анализ на самом совершенном оборудовании. Чистота золота была удивительной. Когда я рассказывал вам об измерениях в каратах, я подразумевал разделение на тысячные доли. Двадцать четыре карата, самое дорогое золото, соответствует по крайней мере девятистам тысячным золота, учитывая, что самое чистое природное золото — это 99,998 процентов.

— А знаменитый самородок?

— Тысяча тысячных золота, чего никогда не бывало. «Золото тысячного утра», согласно поэтической аллегории философов металла. Говоря более научно, речь идет об изотопе золота, обычно нестабильном. Впоследствии во время моих многочисленных поездок по миру я никогда больше не встречал золота подобного состава. Теперь вам понятно, как я был удивлен результатами анализов, которые вы мне передали.

— Это невероятно, — подвел черту Брат Толстяк, не отрывая взора от крупицы желтого металла.

— Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, где вы нашли золото, которое затем послали на анализ? — мечтательно проговорил Канселье.

Марка и Брат Толстяк быстро переглянулись. Хозяин дома улыбался с безмятежным видом.

— Я буду молчать как мертвый, но понимаете ли вы сами, что значат для человечества результаты этого анализа и их последствия?

Антуан нахмурил брови.

— В данный момент это конфиденциальная информация. Но я не представляю, какими могут быть последствия. В лучшем случае тот, кто раскроет тайну, станет невероятным богачом и низвергнет с пьедестала пантеона миллиардеров Билла Гейтса, одного из самых крупных капиталистов мира. И индустрия роскоши получит еще одного клиента.

Эдмон Канселье выпрямился. С его лица, ставшего серьезным, мгновенно слетела маска равнодушия.

— Вы ничего не понимаете. То, что вы видите в этой комнате, утратит всякую ценность. Эти золотые украшения станут такими же пошлыми, как пластик или пивная бутылка. Считается ценным только то, что встречается редко. Это основной девиз нашего капиталистического мира. В настоящее время мировые золотые рудники ежегодно поставляют две тысячи пятьсот тонн золота — достаточное количество, чтобы отвечать требованиям ювелирной промышленности и индустрии в целом. И при этом курс золота остается довольно стабильным. Если найдется секрет алхимиков, значит, нас ждут колоссальные потрясения.

— Я не улавливаю вашу мысль, — признался Антуан.

— Мировая экономика частично зиждется на золотых запасах промышленно развитых стран, гарантов стабильности мировых валют. Даже если валюты не привязаны к курсу золота, они все равно оказывают друг на друга сильное влияние. Золото служит своего рода страховкой от любых рисков в случае серьезного кризиса или мировой войны.

Брат Толстяк застыл, словно охотничья собака, учуявшая незнакомый запах.

— Вы хотите сказать, что массовое появление золота на рынке мгновенно и автоматически нарушит равновесие?

— Совершенно верно. Курс начнет падать, провоцируя головокружительную девальвацию запасов и, следовательно, валют. Такое уже случалось в прошлом. Хаос в планетарном масштабе. Философская мечта алхимиков неизбежно приведет к экономической катастрофе.

— Но ведь золото всегда можно заменить другим металлом, — высказал предположение Марка.

— Функции гаранта стабильности можно возложить только на платину Ее курс составляет около двадцати семи тысяч евро за килограмм, то есть на одиннадцать тысяч евро больше, чем за килограмм золота. Однако потребуется много времени, прежде чем государства сформируют свои запасы, тем более что спекулянты сразу же начнут разогревать рынок платины, мешая государствам набивать сундуки. Более того, Европа, Соединенные Штаты и Азия пустятся в бешеную гонку, пытаясь сделать достаточные запасы. При этом, как вы понимаете, возникнет опасность конфронтации. Итак, я повторяю вопрос: где вы нашли это золото?

— На трупах, — вымолвил Брат Толстяк.

На этот раз пришла очередь Марка расстрелять его взглядом.

Эдмон Канселье встал и пристально посмотрел на загадочную картину Кляйна.

— Поверьте мне, ваши трупы ввергнут весь мир в ад.

 

60

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

Аркур резко приподнял полотно, закрывавшее лицо палача. Не более минуты он разглядывал изувеченное лицо, пустые глазницы, где булькала кровь, смешанная с плотью.

— Работа любителя! Тот, кто набросился на это лицо, ничего не понимает в анатомии. Мессир де Парей, вы можете уже сейчас вычеркнуть из списка подозреваемых тех, кто изучал медицину.

— Если только убийца не хотел запутать следы, — коварно подметил капитан стражников.

— Нет, невозможно. Посмотрите на края глазниц. Глаза вырезали ножом, — заявил королевский лекарь. — Это против всех правил. Даже самые младшие из моих учеников умеют извлекать глаз, не поранив окружающую плоть. А теперь взгляните, как разрезан глазной нерв. Настоящая работа мясника!

— Итак, убийца изуродовал жертву, — подвел итоги Парей. — Но… Вы думаете, что в это время палач был еще жив?

Лекарь взял труп за руки и внимательно рассмотрел запястья.

— Видите эти полоски?

Начальник стражи молча кивнул.

— Это доказывает, что кто-то применил силу и обездвижил палача, в то время как второй, несомненно, лишал его зрения.

— Двое мужчин, — сделал вывод Парей, — как минимум двое.

— А почему не две женщины? Или мужчина и женщина? — предположил Аркур, начавший скоблить лицо трупа тонким лезвием бритвы.

Фламель вздрогнул, услышав такое предположение.

— Женщина никогда бы не совершила подобную подлость. Это дело рук мужчины, — тоном, не допускающим возражений, ответил Парей. — Дело рук сумасшедшего.

Королевский лекарь не торопился с ответом. Он осторожно разделял жидкости, вытекавшие из орбит и пачкавшие лицо.

— У вас есть сын?

— Разумеется. Шести лет. Хороший мальчишка, моя гордость, — ответил Парей.

— Как вы поступите, если кто-нибудь убьет этого ребенка на заре его жизни?

Фламель обернулся и увидел, что Ги де Парей побледнел.

— Клянусь кровью Христа, мне останется только отомстить собаке, которая покусилась на плоть от плоти моей.

— Вы его убьете?

— Хуже, я…

Аркур бросил усталый взгляд на начальника стражи.

— Но ведь вы же не сумасшедший, не правда ли?

Гнев Парея сразу же прошел. Он потупил взор. Его собеседник продолжал:

— Но как только вы столкнетесь с непоправимым, вами овладеет демон мести и убьет в вас нравственность, жалость. Вы превратитесь в зверя, жаждущего крови.

Лекарь показал на труп.

— Как и те, кто сделал это.

Фламель застыл с пером в руках. Разговор принял частный характер, и ни один из собеседников, несомненно, не хотел, чтобы произнесенные им слова записывали.

На первом этаже продолжался обыск. Люди Бернара де Ренака простукивали стены. Выпотрошив мебель, они через равные промежутки наносили удары по перегородкам. Звук ударов не ускользнул от лекаря.

— Я вижу, что ваши друзья, прихвостни хранителя печатей, тоже занимаются поисками правды. И делают это весьма оригинальным способом: сначала мебель, затем стены.

Ги де Парей ничего не ответил. Как и все офицеры короля, он не выносил присутствия тайной полиции министра во время расследования.

Лекарь взял две деревянные плошки и налил в них жидкость, уже переставшую вытекать из глазниц. Его движения были размеренными и спокойными, что не помешало ему вновь задать вопрос начальнику стражи.

— Разумеется, я всего лишь скромный лекарь, но признаюсь, я не понимаю, что ищут эти люди. Зачем они все переворачивают вверх дном?

— Министр Бернар де Ренак ведет собственное расследование, мессир Аркур. Ни вы, ни я не имеем к этому никакого отношения и не должны возражать.

— Разумеется, но можно подумать, что эти люди подозревают какие-то проделки дьявола… Они так рьяно рыщут, будто от этого зависит спасение их душ.

— Не произносите таких слов в доме покойного, — отрезал Парей, осеняя себя крестным знамением. — А вы, переписчик, вычеркните последнюю фразу, если, конечно, записали ее.

Фламель сразу же повиновался и вытащил тонкое лезвие, чтобы стереть слова с пергамента. Лекарь осторожно насыпал крупнозернистую пудру в каждую плошку.

В обеих деревянных плошках произошла бурная реакция. Из первой взвился едкий дым, а на поверхности второй возникла серая, почти блестящая пленка.

Заинтригованный Никола перестал писать. Ги де Парей вопросительно посмотрел на Аркура.

— Свинец и сера. Вот что положили в пустые глазницы палача.

— Свинец и сера, — недоверчиво повторил начальник стражи.

Лекарь встал.

— Именно то, чем пахнет алхимик.

 

61

Сент-Уэн, улица Данте, наши дни

Улица пропахла плесенью. Тротуар, грязные стены киосков, дорога — все купалось в стойком гнилостном запахе. Словно вот уже несколько десятилетий атмосфера вбирала в себя этот аромат разложения. Этот запах не чувствовался ни на параллельной, ни на перпендикулярной улице, нет, только на коротком промежутке в сотню метров, затерянном между улицей Мишле и зданием мэрии. Даже сухому ночному холоду не удавалось развеять тошнотворный запах, которым пропитался окружающий бетон.

«Какая мерзость», — подумал он, вытаскивая клинок из ножен.

Ему хотелось бы найти более приятную обстановку, но этот уголок был единственным местом, где он мог выполнить свою задачу, не привлекая внимания местных жителей. Стоя возле двери в углу большого гаража, используемого не по назначению, он, вооружившись кинжалом, поджидал свою жертву. Человек не должен был опоздать.

«Плохие журналисты всегда пунктуальны», — подумал он, заметив серую кошку, готовую прыгнуть на такую же, как и она сама, жирную крысу.

Я брат по крови. Я есмь Избранник мести.

Возбуждение нарастало. Он почувствовал, как кровь прилила к голове, словно то был атавистический рефлекс. Он уже видел, какое лицо будет у журналиста, когда он вонзит кинжал ему прямо в сердце.

Двойное убийство в резиденции масонских послушаний послужило катализатором. Отныне он знал, что не сможет остановиться, выполняя возложенную на него миссию. Убивать стало для него таким же естественным актом, как… Он на мгновение задумался, не в состоянии подыскать сравнение. Еда? Питье? Секс? Ничто не подходило по значению. Но нет, конечно, великая тайна! Или, возможно, поиски величайшего секрета, пробуждавшего в нем жажду крови. Он не стал проводить параллелей, но это годилось.

А теперь он собирался совершить новое убийство. Последнее перед поездкой в Нью-Йорк. Убийство для удовольствия, но также и ради пользы. Не для его поисков, а для общества в целом. Он избавит общество от одного паразита.

Он посмотрел на часы. В принципе, его добыча должна была предстать перед ним через четыре минуты. Она уже покинула редакцию и, как всегда, направилась на станцию метро тринадцатой линии, к «Мэрии Сент-Уэна».

Он не встречался с этим журналистом уже десять лет. Проходимец немало поиздевался над ним, когда писал статью о молодых руководителях предприятий, которые организовывали стажировки для самых активных сотрудников. В 1990-е годы это было модно. Наивный, он попал в ловушку, устроенную писакой, который опубликовал фотографию, где он был заснят в спецовке и берете среди своего «войска», и привел в статье любимые в его «боевых цехах» ругательства. После опубликования статьи его стали называть доморощенным диктатором, а его служащие, друзья по Движению предпринимателей Франции и даже жена начали подтрунивать над ним. Он впал в депрессию, и ему пришлось лечиться целых шесть месяцев.

Тогда впервые он ощутил всепоглощающую ненависть и непреодолимое желание убить кого-нибудь. Во время психотерапевтического сеанса врач объяснил ему, что желание совершить убийство было нормальным, в отличие от самого действия.

Так что же, теперь он, перейдя к действиям, обрел уверенность в себе? Собственно говоря, это убийство не вписывалось в логику его поисков. Просто оно доставляло ему дополнительное удовольствие. Небольшая месть, похожая на баловство.

Он услышал шаги, гулко раздававшиеся на пустынной улице.

«Опоздал всего на две минуты, — подумал он. — Великолепно!»

Он держал кинжал с тонким, остро заточенным на шлифовальном камне лезвием на уровне бедра.

Шаги раздавались все ближе и ближе. Кровь, словно метроном, стучала в висках с такой силой, что причиняла ему боль.

Журналист, шедший тяжелой походкой, приближался. Лет пятидесяти, с густыми волосами и лицом, выражавшим крайнюю степень самодовольства.

Убийца возник перед журналистом словно из-под земли и посмотрел на него исступленным взглядом. От удивления журналист выругался. Не дав ему времени закончить, убийца вонзил кинжал в живот мужчины. Брат по крови закрыл глаза, едва клинок соприкоснулся с плотью жертвы, чтобы насладиться моментом, когда металл начнет разрывать кожу, впиваясь во внутренности.

Журналист, размахивая руками, начал оседать, как при замедленной съемке. Страдание, отразившееся на его лице, вызвало у его палача бурную радость. Широко раскрыв глаза, журналист схватил убийцу за брюки, словно цепляясь за спасательный круг.

— Кто… кто вы… я…

Убийца не стал отталкивать журналиста. Такое положение лишь усиливало унижение его жертвы.

— Ты не узнаешь меня, — прошептал человек с кинжалом. — А ведь ты всегда был частью моей жизни. Скажи, доверчивостью скольких наивных простаков ты воспользовался?

Теперь журналист стоял на коленях. У него не было сил подняться. Члены слабели по мере того, как из них уходила жизнь. Смутный проблеск сознания напомнил ему, кем был этот тип, пронзивший его кинжалом. «Абсурд», — всплыло у него в мозгу, когда он вспомнил человека, сфотографированного в костюме Рэмбо несколько лет назад. Абсурд. Он хотел сказать правду: его шеф прочитал статью и добавил несколько деталей, чтобы усилить впечатление. Именно из-за этой истории он сменил работу и возглавил ассоциацию, подробно освещающую проблемы морали в средствах массовой информации. Слова роились у него в голове, но мышцы рта не действовали. Едкий запах, исходивший от тротуара, приближался к его лицу.

Абсурд. Он хотел оправдаться перед человеком, зарезавшим его. Последним, что всплыло в его памяти, было имя убийцы.

Мужчина смотрел на жертву, извивавшуюся возле его ног. Он испытывал неописуемый восторг. На этот раз он явственно ощутил решающий момент, когда плоть замедлила продвижение клинка, и почувствовал прилив сил, перед тем как вонзить металл в тело. Ему на ум пришла восхитительная аналогия. Масоны обычно говорили, что они, собираясь в храме, оставляют металл за дверями, чтобы освободиться от всех нечистот невежественного мира.

Он же оставлял металл в телах жертв, чтобы утвердить собственный ритуал мести.

Довольный масонской глубиной своих мыслей, которые, к сожалению, не мог изложить в ложе, он вытащил кинжал из тела, вытер его и оглянулся. Улица по-прежнему была пустынной. Великий архитектор находился рядом с ним.

Я брат по крови.

Он свернул за угол и сел в машину, которую оставил перед обветшалым зданием Ассоциации по борьбе с вредными привычками. Небольшое, написанное от руки объявление приглашало внутрь всех, кто жил с зависимостью от наркотиков, алкоголя или насилия. Убийца рассмеялся.

Курс на Нью-Йорк!

 

62

Париж, улица Святого Иакова, дом Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

Лестница, по которой спускалась дама Пернель, вилась вокруг каменного столба. Ее спираль вела во все более сгущавшуюся темноту. Во мрак, разогнать который было не под силу слабому свету масляной лампы. Чем дальше она углублялась в недра, тем сильнее на ее плечи давила ночь. Казалось, ей никогда не удастся выбраться отсюда, найти путь к свету. А лестница все не кончалась.

В какую-то минуту она даже решила повернуть назад, настолько овладел ею страх, но демон любопытства оказался сильнее. И она совершала благочестивое дело, проникая в тайну мужа. Она не сомневалась, что помогает ему спасти свою душу. Успокоенная наивной верой, она спустилась еще на одну ступеньку, прежде чем ее нога коснулась рыхлого пола подвала.

Именно здесь ее муж проводил в последние недели все ночи. Она попыталась сориентироваться, осторожно продвигаясь вперед и ощупывая темноту рукой. Вдруг она натолкнулась на что-то круглое, перевела дух и возблагодарила Господа. Она нашла первый ориентир: винные бочки стояли вдоль стены, которая выше выходила на улицу. Она медленно пошла вдоль бочек, одновременно считая их. Миновав одиннадцатую бочку, она доберется до перпендикулярной стены. Там ее муж прятал свои книги.

Дама Пернель вздохнула. Почему Никола не довольствовался тем, что дал ему Господь: хорошим ремеслом и любящей женой?

Почему он питал страсть к произведениям, которые должен был просто переписывать, а вовсе не понимать?

Дама Пернель добралась до девятой бочки. Еще две, и она оказалась перед тайником Никола.

Вдруг масляный светильник покачнулся. Словно согнувшись под дыханием, прилетевшим из мрака, пламя едва не погасло. Обезумев, она чуть было не уронила светильник, закричав от страха.

Пламя вновь стало ровным, но ее сердце продолжало бешено стучать. Она посмотрела вперед и увидела то, что искала: почерневшую деревянную дверь, за которой Фламель прятал свои тайны. Ее муж не закрыл дверь. Вне всякого сомнения, шум, доносившийся с улицы, оторвал его от чтения, и он поспешил наверх. Дама Пернель задумалась. Шло время. Время, оттягивавшее ее решение: открыть дверь и войти в таинственный сад человека, с которым она делила ложе и судьбу.

Какой-то шорох заставил ее вздрогнуть. Она обернулась и попыталась осветить густую и влажную темноту подвала. Дама Пернель слышала только, как вода капает на пол. Поводив светильником из стороны в сторону, справа от тайника она увидела незажженный факел. Она подошла, взяла факел и осторожно налила масло на корпию, натертую смолой. Затем поднесла пламя, и вспыхнувший золотистый свет озарил подземелье.

Но на этот раз она не могла отступить. Она подошла к двери и взялась за ручку.

Прежде чем потянуть ее, она прочитала «Отче наш» и, дойдя до слов «да будет воля твоя», распахнула дверь.

Дверь легко подалась. Открытая книга упала на утоптанный пол.

Дама Пернель бросилась ее поднимать. Переплет показался ей влажным. Она посветила на него. А когда все поняла, громко закричала. Ее рука была красной от крови.

 

63

Наши дни

«Аврора Париж» «Авроре Источнику» Боевая готовность третьего уровня Высший уровень секретности

Конец связи

21 час 46 минут по Гринвичу

Предмет

Ознакомьтесь в приложении с копией результатов анализа образца, обнаруженного сегодня в Париже.

Прошу связаться в реальном времени, чтобы оценить полученную информацию.

«Аврора Источник» «Авроре Париж»

Конец связи

Срочный ответ

22 часа 58 минут по Гринвичу

Предмет

Результаты анализа получены. Вы уверены, что речь не идет об ошибке экспертов лаборатории? Откуда образец?

«Аврора Париж» «Авроре Источнику»

Конец связи

Срочный ответ

22 часа 59 минут по Гринвичу

Предмет

Анализ был проведен дважды. Вновь прошу о встрече вне сети. Прошу также установить наблюдение за объектом немедленно.

«Аврора Источник» «Авроре Париж»

Конец связи

Срочный ответ

23 часа 10 минут по Гринвичу

Предмет

Подтверждаю согласие встретиться завтра в 18 часов по Гринвичу. Разрешение на задействование дивизиона ДБР для установления наблюдения может быть получено только на заседании совета, однако я беру на себя инициативу привлечь одного агента… Жду ответа.

 

64

Париж, улица Мюллера, наши дни

Марка положил трубку, успокоенный словами своего бывшего заместителя, который вел наблюдение за его сыном. Мальчик, как обычно, вернулся из коллежа, и никто не шел следом за ним. Бывшая жена подтвердила, что через два дня они уезжают в Сен-Мартен, а значит, окажутся на достаточном расстоянии от убийцы. Удовлетворенный, он налил себе стаканчик ликера и, сев за компьютер, начал медленно потягивать его.

Он обругал старую машину, которой требовалось десять минут, чтобы начать работать и установить связь с Интернетом. Он вновь подумал об Эдмоне Канселье. Ему казалось, что встречу с ним он видел во сне. Как убийца завладел алхимическим золотом? Это, несомненно, было связано с тайной Поля. Слишком много совпадений. Он нервно забарабанил пальцами по клавиатуре, нетерпеливо ожидая ответа американки.

Наконец появилась почта.

Здравствуйте, мсье!

Я была удивлена и растрогана тем, что вы мне сообщили. Примите мои соболезнования. Но я едва знаю о связи между моей семьей и семьей вашего друга. Тем не менее, как вы понимаете, я приняла определенные меры предосторожности. Вы можете позвонить мне по этому телефону. Я свободно говорю на обоих языках. Моя мать была француженкой.

Марка немедленно набрал номер. Через три гудка женский голос ответил:

— Мсье Марка?

Изумленный Антуан выпрямился.

— Да… Но как вы…

— На моем телефоне высветился код Франции. Мне не часто звонят из вашей страны. Я глубоко опечалена смертью вашего друга, но чего именно вы хотите от меня? Говорите конкретно, у меня мало времени.

Ее голос звучал твердо, без надлома. Антуан присел на краешек письменного стола. Ему нечего было терять, а она была его единственной надеждой в поисках убийцы.

— Перейду прямо к делу. Я хочу найти убийцу. Судя по тому, что сообщил мне мой друг, вы владеете частью тайны, из-за которой он был убит. Мне нужна информация, которой вы располагаете.

— Я тоже буду говорить прямо, мсье Марка. Кто мне подтвердит, что убийца не вы? Уже тот факт, что вам известен адрес моей почты, вызывает у меня подозрение.

Комиссар подумал, прежде чем ответить. Она имела полное право не доверять ему. Он объяснил:

— Я комиссар полиции. Вы можете позвонить в министерство внутренних дел или в подразделение, где я служу.

Он услышал звук переставляемого стула.

— Я уважаю силы правопорядка, но не понимаю, почему я должна быть причастна к расследованию, которое ведет французская полиция. Как вы понимаете, я живу в Нью-Йорке.

— Я также франкмасон, член той же ложи, что и Поль де Ламбр. Он мой друг. Вы можете позвонить в резиденцию масонских послушаний, и там подтвердят, что именно я обнаружил его тело. Его убийца прикончил и другого человека, и вы единственная, кто может помочь мне найти негодяя.

— Но как?

— Одна деталь головоломки указывает на Нью-Йорк. Убийца тоже знает о ней, но не обладает ею. По крайней мере пока. Теперь вы должны понять, почему мне необходимо встретиться с вами.

— И когда вы намерены приехать?

Тон собеседницы был ироническим.

— Если надо, я могу вылететь завтра. Уделите мне немного времени. Это все, о чем я вас прошу.

Теперь тон женщины стал более холодным.

— Сначала я должна проверить кое-какую информацию на ваш счет. Я перезвоню вам через час. Будьте у телефона.

Прежде чем Антуан успел сказать хоть слово, она положила трубку. Он выругался, кладя телефон на подставку. Если она была причастна к убийству, то хорошо разыграла комедию. Откровенное участие в ее голосе окончательно вывело его из себя.

Он ждал целый час, пытаясь сосредоточиться на чтении книги, посвященной истории алхимии. Зазвонил телефон. Металлическое эхо подхватило голос Джоан Аршамбо.

— Я звоню вам, как мы и договаривались. Мы можем встретиться через четыре дня здесь, в Нью-Йорке. Вас это устраивает?

— Да. Где именно?

— Приходите ко мне в контору на Мэдисон-авеню в 10 часов утра. Вы знаете Нью-Йорк?

— Я дважды там был. Прекрасный город.

— Можно сказать и так… Но я не уверена, что смогу оказать вам ту помощь, на которую вы рассчитываете. Я мало что знаю и признаюсь вам, что франкмасонские истории и эзотерические тайны не в моем вкусе.

Марка встал и посмотрел на гравюру с Декларацией прав человека.

— Масонство не только является синонимом эзотеризма. Оно преследует гораздо более прагматические цели.

— Я знаю, — ответила Джоан, — мой отец служил в американских военно-воздушных силах, но также был франкмасоном. Досточтимым мастером ложи «Братья Свободы».

Антуан улыбнулся. Возможно, это облегчит ему задачу. Он рассыпался в любезностях.

— Вы весьма обрадовали меня. Не сомневаюсь, что он был достойным человеком.

— Да, но он уже умер. Мы поговорим о нем после вашего приезда. Я…

По ее тону было ясно, что она собирается повесить трубку. Марка решил переломить ситуацию. Он прервал ее.

— Я вынужден закончить разговор, поскольку должен продолжить расследование. Я отправлю вам письмо с подтверждением своего приезда. Благодарю за понимание. Удачи!

Он сумел первым закончить беседу, дав тем самым понять, что не собирается действовать под чью-либо диктовку. Он представил себе, как разозлилась молодая женщина, в ярости сжимавшая телефонную трубку. Иногда можно доставить себе небольшое удовольствие.

Он сел за компьютер, вынул из бумажника голубую карточку и связался со службой бронирования билетов. Через три дня в 12 часов самолет «Air France» отправлялся в Нью-Йорк. Он вызвал операционистку и зарезервировал на две ночи номер в отеле «Челси», расположенном рядом с Грэмерси-парком, который когда-то посетил вместе с бывшей женой, — излюбленном месте встреч литературной интеллигенции и поблекших звезд рока. Все они, от Сида Вишеса до Энди Уорхолла, включая Джойса, напивались и взмывали ввысь в этом огромном здании, украшенном уникальными полотнами, между Седьмой и Восьмой авеню. В этой гостинице он праздновал свой день рождения.

«Прекрасное было время», — подумал Антуан, вспомнив, как они с женой, словно два очарованных подростка, бродили по улицам огромного города.

Через четверть часа он зарегистрировал номер своей брони.

 

65

Флорида, Пенсакола, наши дни

Три дня подряд дождь лил как из ведра. Водные потоки проникали даже в подвалы зданий, впрочем, построенные так, чтобы выдержать любой натиск циклонов. Джек Уинтроп почти с сожалением вспоминал о Кувейте и его удушливой жаре. Он сложил рубашки и аккуратно убрал их в чемодан, проверил обе системы «Palm», позволявшие ему принимать и отправлять шифрованные письма во все уголки мира. Легкая головная боль, вероятно, вызванная разницей во времени, сжимала ему виски. Он недолго наслаждался обществом жены и двух дочерей.

Рано утром, когда Уинтроп смотрел, как ливень обрушивается на пляж перед виллой, он получил сообщение от «Авроры». На этот раз он даже посетовал на то, что ему так скоро приходится вновь собираться в дорогу. Ему все чаще стало не хватать его малюток, да и жена с каждым разом после его возвращения все больше отдалялась от него. Вероятно, он слишком постарел, чтобы вести подобный образ жизни. Кроме того, одно коварное видение постоянно всплывало в его памяти: искаженное от ужаса и страданий лицо того типа, которого он видел в кувейтском ангаре. Его терзали непривычные угрызения совести. Это было для него новым и, уж конечно, не добрым знаком. Удар по его неуязвимости.

Он посмотрел, положил ли в карман билеты. Пункт назначения — Париж. Не так плохо, ведь его могли отправить в какой-нибудь забытый богом уголок Узбекистана.

Он поцеловал в лоб дочерей, крепко спавших в своей комнате, увешанной постерами с изображениями героев Диснея, и закрыл за собой дверь. Он знал, что жена слышала, как он уходит, но притворялась спящей. Когда он бежал к такси, ждавшему возле дома, дождь отчаянно хлестал его по лицу. Уинтроп дал себе слово уладить все дела после возвращения. Он устал от этой абсурдной жизни. Когда он прибыл в аэропорт, выяснилось, что его рейс на Майями, как и другие рейсы, был отменен из-за плохих погодных условий. Метеосводка обещала улучшение погоды лишь к вечеру. Он смотрел на окружавшие его толпы пассажиров, главным образом деловых людей. У всех них, державших в руках бесполезные ноутбуки, был рассерженный или жалкий вид.

Джек Уинтроп полюбовался этими смешными клоунами и принял решение, которое напрашивалось само собой. Это задание станет его последним делом в «Авроре».

 

66

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

— Не думаю, что есть необходимость вскрывать тело, — заявил Аркур. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, отчего он умер.

Словно загипнотизированный, начальник стражи пристально смотрел на содержимое плошек. Химическая реакция завершилась, и теперь отчетливо были видны своеобразная консистенция ртути и характерный цвет серы.

Фламель отошел от тела и занял свое место за письменным прибором. Неподвижный и молчаливый, он ждал, когда возобновится диалог.

Но никто не произнес ни слова. Даже лекарь погрузился в мечтательное созерцание. Его разум, привыкший к дедукции, несомненно, уже устанавливал определенные логические связи. В частности, связь с недавним сожжением еврея. Но вместе с тем он спрашивал себя, следует ли ставить об этом в известность начальника королевской стражи.

— Если это действительно сера и ртуть… — начал Парей, словно еще надеясь, что произошло обыкновенное убийство.

— Можете не сомневаться! Равно как и в том, что это месть, — перебил его лекарь.

В комнате снова воцарилось молчание. По крайней мере, так показалось Фламелю. Тем более что на первом этаже подчиненные Ренака закончили обыск.

Внизу кто-то отдал приказ суровым тоном. Ги де Парей выпрямился, разгладил камзол и направился к двери. Аркур и Фламель остались одни. Каждый из них был погружен в свои мысли, благо в комнате по-прежнему царила тишина. Лекарь разглядывал труп со всевозрастающим интересом, словно недавнее открытие нарушило порядок его дедуктивных умозаключений. Фламель же смотрел на исписанный им лист пергамента, но не мог прочитать ни единого слова. Им также овладела одна мысль или, вернее, страх, который, до сих пор смутный, начал приобретать угрожающие очертания.

Открылась дверь, и на пороге появился начальник стражи с суровым выражением лица. Его голос зазвучал неожиданно глубоко, словно отбрасывая тень.

— Мэтр Фламель, вы не будете переписывать пергамент набело. Дайте его сюда. Мы… Я настаиваю, чтобы не было сделано ни единой копии о нашем… этом…

— Это называется «аутопсия». Новое слово, от греческого…

Гневный взгляд Ги де Парея заставил Аркура замолчать, но вскоре он взял себя в руки. Все же какому-то там военному не пристало затыкать ему рот — ему, личному лекарю короля.

— Будет вам. Не смотрите на меня столь гневно, солдат. Я его даже не вскрывал, вашего несчастного палача. И лишь одному дьяволу известно, что я нашел бы в его кишках…

Лекарь впервые употребил слово «солдат». Фламель ожидал, что Парей взорвется, задетый за живое. Но ничего подобного не произошло. Начальник стражи довольствовался тем, что ответил ледяным, но нейтральным тоном:

— Вы стали свидетелями жестокого убийства. Братья-доминиканцы скоро нам сообщат, ждет ли нас дело о ереси или дело о колдовстве. А возможно, и оба сразу. Я же подозреваю, что речь идет о заговоре против государства. Возможно, даже против самого короля.

Лекарь пристально посмотрел на Парея, словно внезапно обнаружил перед собой другого человека. Несомненно, смерть палача была связана с недавним сожжением на костре по приказу короля.

— Тогда мы наверняка думаем об одном и том же человеке…

Парей ничего не ответил. Он подошел к окну и позвал стражников, стоявших на улице. Солдаты по цепочке передали приказ и выстроились в ряд с оружием в руках.

— …о человеке, который не так давно превратился в дым на берегах Сены.

Как только был получен новый приказ, первая группа солдат немедленно перегородила въезды на улицу. Металлические копья засверкали в лучах забрезжившей зари.

— О человеке, которого сам король пригласил во Францию, поскольку сейчас, когда англичане стоят на подступах к Парижу, а принцы королевства постоянно устраивают мятежи, казна, к сожалению, пуста…

Другая когорта лучников перекрыла улицу на углу возле церкви Святого Иакова. Словно перед битвой, солдаты вытаскивали стрелы из колчанов и втыкали их в землю. Как раз на расстоянии вытянутой руки.

— А кто может лучше алхимика наполнить государственное хранилище? Речь, правда, не идет об этом несчастном еврее, оказавшемся подлым шарлатаном…

Парей выкрикнул последний приказ, и стражники встали возле входной двери, сжимая в руках кинжалы.

— А наш обманутый король правильно сделал, что избавился от этого нечестивца…

Прежде чем ответить, капитан стражников бросил взгляд на Фламеля. Тот вкладывал свернутый пергамент в кожаный футляр. Затем он приложил руку к поясу. Тем временем лекарь продолжал:

— … нечестивца, который по приказу его величества попал в эти руки. — Робер Аркур показал на безжизненное тело, лежавшее на полу. — В руки палача. Что он сказал своему мучителю? Какую тайну поведал?

— Мессир лекарь, — перебил его Парей, — вы много говорите. Слишком много.

 

67

Наши дни

«Аврора Источник» «Авроре Париж»

Конец связи

14 часов 50 минут по Гринвичу

Боевая готовность

Задействован агент ДБР, он отправлен в Париж.

Конец связи

«Аврора Париж» «Авроре Источнику»

15 часов 08 минут по Гринвичу

Операция «Химера»

Предмет

Продолжение нашего телефонного разговора. Объект, комиссар Антуан Марка, ведущий неофициальное расследование, вылетел сегодня рейсом АБ 010 в Нью-Йорк. По моим сведениям, этот неожиданный отъезд связан с его расследованием. Прилет в аэропорт имени Джона Кеннеди планируется в 18 часов 10 минут по местному времени. Отмените вылет ДБР в Париж и направьте его в Нью-Йорк, иначе мы потеряем объект.

«Аврора Источник» «Авроре Париж»

Конец связи

16 часов 12 минут по Гринвичу

Операция «Химера»

Сообщение получено. Агент ДБР, базирующийся во Флориде, будет в Нью-Йорке за восемь часов до прибытия объекта. Он предупредил местного агента о тайной слежке. Просьба выслать недавнюю фотографию объекта. Предусмотрено проведение срочного заседания совета всех отделений «Авроры», чтобы санкционировать просьбу о задействовании ДБР.

 

68

Нью-Йорк, наши дни

Желтое такси то и дело перестраивалось на многочисленных полосах Бруклинского моста. Сквозь длинные стальные прутья Марка смотрел на стены небоскребов, сверкающих всеми цветами радуги в ночи Нью-Йорка. Как и при каждом его посещении, у него возникло чувство, будто невидимый электрический поток пронизывает весь город.

Полет прошел хорошо. В момент его прибытия в аэропорт Руасси пассажиры, стоявшие плотной вереницей, ожидали, когда начнется процедура паспортного контроля. Он превысил полномочия и сообщил пограничникам о своей принадлежности к правоохранительным органам. Они вывели его из очереди и направили к терминалу, предназначенному для членов экипажей и VIP-персон.

Марка с некоторым раздражением заметил, что такси следовало бы ехать по Манхэттен-бридж, чтобы быстрее попасть на Двадцать третью улицу, где находилась его гостиница. Его принимали за рядового туриста, залетного голубя, и заговаривали зубы, проезжая по легендарному Бруклинскому мосту.

— Ты из Франции? Прекрасная страна, дружище, — пробасил шофер, когда Марка сел в его машину в аэропорту имени Джона Кеннеди. — Хочешь посмотреть Большой город?

Марка вежливо отказался и назвал адрес гостиницы под разочарованным взглядом шофера.

Такси неслось по улице, выписывая замысловатые зигзаги. Шофер выругался на незнакомом Марка языке, мрачно глядя на белый лимузин, ехавший впереди. Возможно, он был пакистанцем или индийцем. Марка заметил двух негров, которые делали шоферу непристойные знаки. Тот резко нажал на газ и пристроился за роскошной машиной. Шофер злобно рассмеялся, а затем сбавил скорость, сливаясь с потоком машин, загромождавших скоростную дорогу, ведущую в центр Манхэттена.

Марка рассматривал гигантские рекламные щиты, заполонившие город. Один из них извещал о начале нового сезона телесериала «Отчаянные мужики», пародии на «Отчаянных домохозяек», уже пользовавшейся успехом.

Марка спросил себя, не принадлежит ли он сам к поколению мужиков, которых женщины приводят в отчаяние. Его последнее приключение закончилось провалом, но на этот раз глупостей наделал он.

Такси проскочило на красный свет. Марка услышал сигнал указателя поворота и увидел, что шофер приготовился свернуть налево, в сторону Сити-холла, вместо того чтобы продолжить путь на север. Следовало положить конец неудачной шутке. Марка вовсе не горел желанием трижды объехать вокруг города и заплатить за это более ста долларов. Он постучал по стеклу и указал правильную дорогу шоферу, который пожал плечами и сразу же изменил направление. Марка услышал нечто вроде «сукин сын», но не был уверен.

Через полчаса он лежал в гостиничном номере на свежих простынях. Вентилятор на потолке работал во всю мощь. Ему не оставалось ничего другого, как ждать встречи, назначенной на завтра.

Внезапно он осознал всю абсурдность ситуации. Он пересек океан, чтобы провести один час с незнакомой женщиной, стремясь раскрыть многовековую тайну. Алхимия, золото, ритуальные убийства — какая чушь!

«Ха-ха, мадемуазель Аршамбо! Я приехал из Парижа. Я ищу сволочного психопата, возможно масона, который играет в Индиану Джонса, убивая братьев. Не оставил ли ваш папа небольшой конверт с тайной Грааля?»

Дерьмо, как сказали бы американцы.

Он вытащил из мини-бара небольшую бутылку джина и наполнил стакан. Светлая жидкость лилась ему прямо в горло, не доставляя ни малейшего удовольствия. Хорошо бы выйти, прогуляться по Бродвею до Таймс-сквер и купить сочный стейк, но на это у него совершенно не было сил.

Не зная, чем заняться, он нажал на кнопку меню телевизора. На экране высветились названия тематических каналов, один притягательнее другого. Первый предлагал дешевую бижутерию, второй показывал двух манекенщиков-культуристов, потевших на аппарате для развития мышц живота, третий расхваливал тренажер для электрической стимуляции мускулов, который позволял обойтись без приспособлений, рекламируемых на конкурирующем канале. В душе Марка надеялся, что ему попадется канал евангелистов, его излюбленная передача во время пребывания в Нью-Йорке. Подлинный момент счастья для такого атеиста, как он. Он сразу же понял, что нашел желаемое, когда на экране появилась картинка с изображением сверкающего позолотой интерьера и четырех человек, сидящих вокруг камина, на котором стоял портрет Иисуса, выполненный в шутовском стиле. Иисуса с плечами пловца, у которого под белой туникой с красным сердцем на груди отчетливо выступали рельефные бицепсы.

Пятидесятилетняя блондинка с кислой физиономией и губами, распухшими от ботокса, гладила белого пуделя.

Она слушала мужчину с рыжими волосами, зачесанными на пробор, в светло-сером костюме и ярко-желтом галстуке, которые были усыпаны перхотью. Рядом с ними негр и латиноамериканец с проникновенным видом качали головами в знак согласия. Марка включил звук. Рыжий проповедник предвещал скорый приход Христа. Однако, чтобы принять его, следовало построить храмы, достойные его имени. Телезрителей призывали отдавать деньги, чтобы приготовиться к явлению Мессии, а также чтобы побороть антихриста, который терпеливо ждал своего часа, укрывшись в людских сердцах. Внизу экрана бежала строка с номером телефона. Блондинка прервала проповедника, спросив, принимаются ли кредитные карты. Негр с трагическим выражением лица взял слово, дабы сказать: если Бог вдохнул в человека гений изобретения, в том числе кредитных карт, значит, вполне естественно использовать их в величайшую славу Господа.

Марка всегда поражала смешная несуразность подобных передач. Они были абсурдными, но тем не менее эффективными. Он с сочувствием подумал о несметной толпе простодушных верующих, которые отдавали свои деньги этим мошенникам, игравшим на религиозных чувствах. Несколько минут он наслаждался спектаклем, а потом переключил на другой канал, транслировавший танцевальную вечеринку на пляже Майями, где десятки юных созданий в миниатюрных бикини со счастливым видом танцевали, демонстрируя безукоризненную пластику. Это был неудобоваримый телевизуальный коктейль, бесстыдно вобравший в себя секс и религию. Он внезапно заснул, даже сам не заметив того.

Из крана текла горячая вода. Пар распространился по всей ванной комнате. Человек не мог видеть своего изображения в запотевшем зеркале. Он погрузился в обжигающую воду, вздохнув от удовольствия. Хриплый голос Дины Вашингтон лился из громкоговорителя, висевшего на стене рядом с аптечкой. «Вальдорф Астория» заботилась о своих клиентах, не забывая даже о мелочах.

Слежка за Марка оказалась детской забавой. Он выяснил все о полицейском и теперь предвидел все его передвижения. В том числе и завтрашнюю встречу. Горячая вода хорошо на него действовала.

В дверь постучали. Прибыла девушка по вызову, точно в срок. Как и все настоящие профессионалки. Он встал, накинул халат, затем пересек просторную комнату с толстым ковром, приглушавшим звук шагов, и открыл дверь.

Высокая блондинка лет тридцати приветствовала его ослепительной улыбкой и направилась в центр комнаты. Он закрыл дверь, взял бумажник, лежавший на комоде возле кровати, вытащил пять стодолларовых банкнот и протянул их девице, которая изящным жестом спрятала их в сумочку. Затем она одним небрежным движением сбросила платье и осталась в черном нижнем белье.

Мужчина снял халат. Он не отрывал взгляда от девицы, которая расхаживала по комнате, поигрывая рельефными мышцами. Он смаковал момент, который вот-вот наступит. Один час истинного наслаждения. Едва он приблизился к ней, девица вновь лучезарно улыбнулась и неожиданно обвила рукой его шею. Она мгновенно оказалась под ним и, прежде чем он успел отреагировать, зажала его голову между своими бедрами. Мужчина понял, что сделал правильный выбор, заказав ее двумя днями раньше на сайте частного клуба эротической борьбы Нью-Йорка. Роскошные девицы, обычно модели фитнеса, делали деньги, занимаясь этим специфическим, сугубо американским ремеслом, от которого он был без ума с тех пор, как впервые побывал в Нью-Йорке.

Ему удалось освободиться, но он тут же почувствовал, как руки блондинки крепко схватили его за запястья и отвели их за спину. Она оказалась гораздо сильнее своих предшественниц. Чем больше она подчиняла его себе, тем острее он чувствовал возбуждение. Его член стал твердым, в то время как он безнадежно пытался одержать верх. Одновременно его руки ласкали соски молодой женщины. Через полчаса ожесточенной спортивной борьбы он решил, что пришло время для более тесных отношений.

В тот момент, когда он собирался войти во влажное лоно блондинки, в его памяти вспыли лица трех убитых мужчин. И он испытал оргазм.

 

69

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

На улицу Святого Иакова вышли первые торговцы, чтобы открыть ставни и разложить прилавки. Из-за убийства палача ночь оказалась короткой. У многих торговцев были красные глаза и недовольные лица. Обитателям этой проходной улицы, по которой постоянно слонялись покупатели и зеваки, не нравилось, что все ходы и выходы охраняют вооруженные люди. Наиболее отважные горожане делали несколько шагов в сторону дома палача, но лучники неукоснительно выполняли приказ: никто не должен был приближаться к месту преступления. Что касается входов на улицу, они были взяты под усиленное наблюдение, причем такое, что по кварталу поползли слухи. Судачили о политическом убийстве, начале гражданской войны, мятежей… Однако все тщательно избегали даже намеков на присутствие войска хранителя. Никто не хотел иметь отношения к убийству, привлекшему к себе внимание людей Бернара де Ренака. Никто, кроме мэтра Майара.

Как ни странно, меховщик никак не мог убедить себя, что по его родной улице бродит опасность. Напротив, он чувствовал себя даже обиженным, что до сих пор никто не обратился к нему, известному торговцу и добропорядочному горожанину Парижа. Но еще больше Майара бесило то обстоятельство, что его сосед, обыкновенный маратель пергамента, оказался в центре событий с первых же минут. А он, мэтр Майар, был вынужден ходить вокруг да около, в то время как его осеняли блистательные идеи, которые могли бы помочь раскрыть это ужасное убийство.

В конце концов своим хождением взад-вперед от лавки до дома палача он навлек на себя подозрения стражников, которые начали поглядывать на него. Мэтр Майар заметил это и решил встать возле своей двери. Разумеется, он стремился помочь правосудию, сообщить ему о своих умозаключениях, но он вовсе не хотел, чтобы его допрашивали, особенно братья-доминиканцы. Погрузившись в свои противоречивые мысли, меховщик едва услышал, как открылась дверь в доме напротив. И только подняв глаза, он увидел, что дама Пернель робко шагнула на мостовую.

— Дама Пернель, вы уходите?

Мэтр Майар пересек улицу в два прыжка.

— Вот уже несколько часов ваш муж находится в этом проклятом доме. Весь квартал беспокоится за него. И я первый. Такой хороший сосед! Но рассеянный, всегда погруженный в мечты человек…

Услышав столько слов, дама Пернель остолбенела. Как будто реальность вдруг сама напомнила о себе. А мэтр Майар, обрадовавшись, что заполучил такого, на первый взгляд, внимательного слушателя, воспользовался моментом, чтобы задать как можно больше вопросов.

— Но я не понимаю, почему они держат его так долго? Он же не был знаком с палачом.

— Прошу извинить меня, мэтр Майар, но я тороплюсь.

Резким движением дама Пернель запахнула полы накидки и сделала шаг вперед.

— Стражники заблокировали улицу.

— Я иду в церковь. Не думаю, что они запретят христианам посещать дом Божий.

Решительный тон соседки привел меховщика в изумление. Непроницаемое лицо, руки, скрещенные на груди, накидка, обтягивавшая тело… Он не узнавал ее.

— Разумеется, вы правы. В эти трудные времена необходимо…

— Удачного дня, мэтр Майар.

Меховщик остался стоять с открытым ртом. Прежде чем он сумел отреагировать, соседка перешла улицу. Он попытался проследить за ней взглядом. Но было слишком поздно. Дама Пернель исчезла за церковными вратами.

 

70

Наши дни

«Аврора Источник» «Авроре Париж»

Конец связи

19 часов 07 минут по Гринвичу

Боевая готовность

Сегодня объект был обнаружен. Агент ДБР ведет дело в реальном времени. Мы будем предоставлять вам копии отчетов ежедневно.

«Аврора Источник» всем отделениям «Авроры»

Конец связи

20 часов 12 минут по Гринвичу

Боевая готовность

Подтверждаем проведение заседания совета в узком кругу «Авроры» в Берне завтра.

Предмет

Операция по наблюдению в соответствии с информацией, предоставленной «Авророй Париж». Место и час указаны в прилагаемом шифрованном послании.

 

71

Нью-Йорк, наши дни

Было только десять часов утра, а воздух в городе уже пропитался влагой. Вода из работавших кондиционеров, установленных на оконных переплетах, капала на головы прохожих, распространяя стойкий едкий запах. Марка предпочел подняться по Пятой авеню пешком, а не брать такси, которое в любом случае застрянет в пробке. Проходя мимо большой галереи художественной фотографии, он взглянул на витрину и узнал некоторые выставленные произведения. Погруженные в полутьму лица и тела женщин были окружены сияющим ореолом. Совпадение его позабавило, и он остановился. Он знал автора, Анке, мексиканку по происхождению, которая жила в Париже и с которой он познакомился за месяц до венецианского биеннале. Увидев цены, он понял, что гонорары ее резко возросли. Несколько минут он помечтал перед большим портретом фотографа, молодой роскошной брюнетки с пухлыми губами и магнетическим взглядом, возвышавшимся рядом с ее произведениями, потом тяжело вздохнул и продолжил путь.

Он подошел к огромному зданию, зажатому между двумя небоскребами, еще более высокими и внушительными. Портье в ливрее открыл одну из тяжелых дверей, инкрустированных позолоченными шарами. Он вошел в стеклянный тамбур с контрольным устройством. Двухметровый негр в фуражке и кожаной куртке, указывавшей на его принадлежность к частной службе безопасности, улыбнулся и провел металлоискателем по всему телу Марка. Другой негр проверил его документы, записав название фирмы, пригласившей его, и цель посещения.

Антуан послушно выполнил все требования. После 11 сентября никто не мог попасть в общественное или частное здание, не пройдя строгой проверки. Он вышел из тамбура и оказался в гигантской ротонде из белого мрамора, которую украшали статуи ангелов, выполненные в декоративном стиле.

Во всех направлениях сновали деловые люди в темных костюмах с красными галстуками, в том числе женщины в строгих пиджаках. На некоторых из них были огромные кроссовки. Он направился к длинной стойке, за которой сидели пять очаровательных девиц. Висевшее над ними золоченое панно высотой несколько метров было усеяно множеством логотипов предприятий и адвокатских контор с указанием соответствующего этажа. Он не решился самостоятельно найти контору Джоан Аршамбо и адресовал лучезарную улыбку самой юной из клонов Терри Хатчер.

Молодая женщина одарила его ответной улыбкой, посмотрела на компьютер, протянула листок бумаги и грациозным жестом показала на шестой лифт в глубине зала, тот, который доставлял на верхние этажи начиная с сорокового.

Прошло не более десяти секунд, и он очутился на 56 этаже, где располагалось бюро конторы «Уолтер, Омахони, Алими и Партнеры».

Едва дверь открылась, как в кабину словно бы ворвался боевой конь и чуть было не сшиб его. Марка увидел в дверном проеме лысого краснолицего мужчину в рубашке с закатанными рукавами и сбившемся галстуке; тот всячески поносил боевого коня:

— Убирайся отсюда, засранец!

Выругавшись, лысый повернулся и с силой захлопнул дверь кабинета. Марка направился к стойке, более скромной, чем на первом этаже, и подошел к секретарше, на ушной раковине которой был закреплен телефон. Он уже собирался назвать свое имя, как кто-то положил ему на плечо руку. Позади раздался женский голос:

— Вот уж не думала, что вы совершите такое долгое путешествие, чтобы увидеть меня.

Он повернулся и увидел красивую женщину с каштановыми волосами. Она протянула ему руку. Рукопожатие оказалось крепким.

— Я не отниму у вас много времени, мадемуазель Аршамбо, — вежливо сказал он.

— Замечательно. Следуйте за мной. Лучше поговорить в моем кабинете. Если нам не повезет и мы наткнемся на моего шефа, вечно разгневанного высокого лысого человека, не пугайтесь.

— Я только что видел его в деле, — с улыбкой ответил француз.

Они обогнули груду картонных ящиков высотой с нормандский шкаф и вошли в скромных размеров комнату, заваленную книгами в переплетах и разноцветными папками. Она жестом предложила ему сесть на стальной стул.

— То, что вы видели в коридоре, — это документы, которые нам прислал ответчик в показательном процессе против производителя опасных медикаментов. В ближайшие три месяца мне предстоит разобрать эту бумажную гору, чтобы найти слабые места.

Марка вынул из кармана маленький конверт и положил его на письменный стол.

— Вот часть загадки, переданной семьей Лафайет своим потомкам. Как наследница Аршамбо, вы владеете другим элементом. Соединив их, я, возможно, смогу узнать, почему убили моего друга.

Мадемуазель Аршамбо прочитала то, что дал ей Марка. Ее лицо стало хмурым, и она усталым голосом произнесла:

— Мне очень жаль, но я ничего не понимаю. Ваш погибший друг звонил мне, и я ему рассказала все, что мне известно. Разбирая документы отца после его смерти, я нашла письмо, которое было адресовано лично мне…

— Да…

Она показала ему лист бумаги сливового цвета, на котором были написаны две строки. Марка внимательно прочел их.

Сверкающий шотландец, 33. 1886 год. Сеневьер.

Марка повертел бумагу в руках. На первый взгляд, два первых слова указывали на Шотландский устав. Первая цифра, скорее всего, означала тридцать третий масонский градус. А вот последняя… 1886 год, та же дата, что и на шпаге Лафайета. Речь могла идти о дате возведения в градус. Или о чем-то другом… А Сеневьер — это, несомненно, одна из фамилий четырех семей.

— Ваш отец говорил вам что-либо об этих записях?

— Он намекнул на них только один раз. В день, когда составил завещание.

— Что он вам сказал?

— Не доверять людям, которые будут спрашивать меня о них, дорогой мсье.

Антуану надоел ее высокомерный тон.

— Послушайте, у меня нет времени играть в загадки. Из-за этой чертовой истории умер человек. Скажите мне все, что вам известно.

Внезапно ей стало не по себе. Она отвела взгляд.

— Мне все осточертело. И мне нечего больше вам рассказать. Я предупреждала, что все это напрасно, — сказала она, вставая.

Марка с раздражением вздохнул, но остался сидеть.

— Могу ли я хотя бы переписать послание?

— Пожалуйста, — согласилась она ледяным тоном. — Но побыстрее, у меня много работы.

Комиссар не сказал ни слова. Разговор был окончен. Он нацарапал две строчки в своем блокноте и встал. У него возникло неприятное ощущение, что его выставили за дверь, словно грубияна. Он остался один в Нью-Йорке, с запиской, которая ничего нового ему не сообщала.

— Я вернулся к исходному положению, — пробормотал он.

Она вежливо попрощалась с ним.

— Счастливого возвращения домой, мсье Марка.

Он собирался ответить, но она уже шла назад в свой кабинет. Ему оставалось только вызвать лифт.

Джоан Аршамбо открыла дверь кабинета, расположенного рядом с ее собственным. Она вошла в комнату, в которую через жалюзи струился мягкий свет. В черном кожаном кресле сидел мужчина. Он курил сигарету, выпуская постепенно исчезавшие кольца дыма.

— Браво, Джоан. Ты просто великолепна. Холоднее айсберга. Я слышал, но, к сожалению, не видел, — сказал он, размахивая наушником.

— А теперь?

— А теперь… Что я буду делать все это время, которое станет моей жизнью…

— Что это означает?

— Ничего. Старая песенка одного французского певца, давно отправившегося на Вечный Восток.

Он покрутил головой и плечами, скривившись от боли.

— Я теряю форму. Девица из гостиницы здорово меня помяла.

Он встал, подошел к окну и скрестил руки на груди. Джоан Аршамбо подошла к нему.

— Он на верном пути.

— Тем лучше. Ничего не делать. Заставлять делать других.

— Не понимаю. Ты должен был дать мне недостающий элемент — твой.

— Нет. Он стал бы подозревать. А потом, я уверен, что в прошлый раз, в кинотеатре, он мне не все сказал. Это он будет складывать кубики головоломки. И ты ему поможешь.

Она ничего не ответила. Ее руки судорожно впились в края пиджака. Он повернулся.

— Действуем по плану, как и предусмотрено. Впрочем…

Он взял ее за подбородок.

— Разве мы не соединились много веков назад?

 

72

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

На лестнице раздался звук шагов. Размеренных и тяжелых. Улыбка на лице лекаря мгновенно превратилась в боязливую гримасу. Он с тревогой посмотрел на начальника стражи, словно искал поддержки. Ги де Парей даже не попытался его успокоить. Побледневший, он вслушивался в звуки приближающихся шагов, не отводя глаз от входной двери.

Мужчина с грохотом распахнул дверь. Пожилой, высокого роста, с пронизывающим взглядом, бородатый, в наряде придворного. Фламель сразу же узнал Бернара де Ренака, хранителя печатей короля, одного из самых могущественных сеньоров Франции. Проклятая душа доброго короля Иоанна. Он сел на скамью, стоявшую возле стены.

Ги де Парей отвесил точно рассчитанный почтительный поклон. Робер Аркур склонил голову. Он порой встречал сеньора при дворе короля и боялся его до смерти. Доктор не понимал, почему король держит при себе столь жестокого человека. Однажды тот стал его пациентом, и Аркур видел, как он, обнаженный, корчился от боли из-за несварения желудка и взывал, словно ребенок, к лекарю.

Сеньор мрачно посмотрел на трех мужчин.

— Я буду краток. Где книга?

— Какая книга? — спросил лекарь, на которого самодовольство сеньора не произвело ни малейшего впечатления. — Здесь только труп.

Хранитель печатей бросил быстрый взгляд на Аркура, затем посмотрел в окно.

— Что на улице? — спросил он.

— Перегорожена с обеих сторон, как и вход в дом, — ответил Парей.

— Хорошо. Спускайтесь и скажите своим солдатам, чтобы они расходились. Мы больше не нуждаемся ни в них, ни в вас. Скажите также Фёбла, начальнику моего отряда, чтобы его люди сменили их.

— Но… я представляю правосудие короля! — задыхаясь, вымолвил Парей.

— Хватит. Еще одно слово, и вы станете начальником полиции виселицы Монфокона.

Парей скорчил недовольную физиономию и вышел со сжатыми челюстями, словно ему нанесли оскорбление в публичном месте. Ренак обернулся к Аркуру.

— Вы производили вскрытие палача… Что вы обнаружили?

Лекарь короля прочистил горло.

— Я осмотрел только лицо. Именно здесь следует искать причину смерти. Палача лишили зрения: ему выкололи оба глаза. И на месте…

— Вы нашли ртуть и серу, я знаю. Причем я узнал об этом задолго до вас.

Аркур чуть не задохнулся. Аристократ на корню уничтожал любую инициативу.

— Нет никакой необходимости говорить или спрашивать, мессир лекарь. Извольте сесть. Как и мэтр Фламель, наш переписчик.

Фламель, дрожавший всем телом, поднялся со стула. Дворянин, гладивший свою окладистую бороду, притворился, что его терзают сомнения.

— Почему вы так волнуетесь, мэтр Фламель? Какая вам разница, узнал ли я ваше имя сегодня или в какой-нибудь другой день?

Положив обе руки на свой рабочий стол, Фламель пытался овладеть собой.

— Соблаговолите простить меня, но я удивлен. На какое-то мгновение я подумал…

— Что мы знакомы? — небрежно бросил сеньор. — Ну разумеется, мы знакомы.

Никола почувствовал, как у него задрожали коленки, а Бернар де Ренак продолжал своим шипящим голосом:

— И если мы знакомы, то только потому… Потому что мы стоим у самых истоков всего.

 

73

Швейцария, кантон Берн, наши дни

Голубой гребень вырисовывался на ослепительно синем швейцарском небе. Голландский архитектор спроектировал дом в честь Ллойда Райта. Здание, казалось, все состояло из прямых углов, не говоря уже об обширной платформе, поддерживающей сооружение со стороны холма. Владелец, страстный кинолюбитель, пожелал иметь точную копию дома, в котором жил Джеймс Мейсон, недалеко от горы Рашмор, воспетой Хичкоком в фильме «К северу через северо-запад».

Солнечные лучи лились в широкие оконные проемы просторной гостиной. Однако они проникали только в первую треть комнаты. Уловка архитектора, позволившая жильцам наслаждаться светом и при этом не страдать от почти невыносимой жары, установившейся в конце этой весны.

Эдмон Канселье приканчивал порцию морского языка, приготовленного в меньё, аккуратно складывая кости на края прямоугольной тарелки. Он редко приезжал, чтобы побеседовать с основателем группы «Аврора», но каждый раз с наслаждением вкушал блюда, приготовленные личным поваром хозяина дома.

Вокруг большого стола, покрытого золотисто-желтой скатертью, сидели шестеро мужчин в темных костюмах и две женщины в строгих пиджаках. Они тоже заканчивали трапезу. Все они, как и Канселье, члены группы «Аврора», сразу же откликнулись на приглашение ее основателя.

Хозяин дома медленно потягивал сливки. Никто никогда не видел его пьющим спиртные напитки или курящим. Канселье, большой любитель гаванских сигар, уже давно перестал этому удивляться. Он украдкой наблюдал за хозяином. Тому было лет шестьдесят или чуть больше, но его волосы по-прежнему оставались черными, и лишь на бороду словно упало несколько крупинок соли. Канселье подозревал, что тот красится. Кокетство, обычное для мужчин такого возраста. Изогнутые брови делали его взгляд суровым или лукавым в зависимости от выражения лица. Но всех тех, кто впервые видел Андреа Консюржанса, поражал цвет его глубоко посаженных глаз. Они были зелеными, как два шлифованных изумруда.

Как и многие, Канселье был очарован этим человеком с врожденной харизмой, который взял за правило оставаться вдали от мирской суеты. Несколькими десятилетиями ранее Андреа Консюржанс, швейцарский негоциант, пользующийся уважением на биржах Швейцарии, создал группу «Аврора», и Канселье еще не приходилось жалеть, что он стал ее членом. С тех пор он в пять раз увеличил свои личные запасы золота — благодаря обмену информацией между тщательно отобранными членами группы. Это был своеобразный золотой клуб, где каждый брал на себя обязательства предоставлять другим точные и весьма ценные сведения. Андреа Консюржанс и его сотрудники собирали и распространяли информацию по сети. Канселье полагал, что в состав группы «Аврора» входит не более двадцати членов, рассеянных по всему миру. Все они были одержимы одной и той же страстью: страстью к драгоценному металлу.

После семилетнего испытательного срока Эдмон Канселье, как и остальные члены сообщества, узнал, что «Аврора» не просто следила за состоянием дел на рынке, но и активно вмешивалась, чтобы предотвратить дестабилизацию и поддержать курс. Это была деятельность на грани законности, напоминавшая работу картелей. Члены группы соблюдали строгую дисциплину и не разглашали информацию. Во вселенной золота лишь немногие догадывались о существовании «Авроры». Даже могущественный Всемирный золотой совет не доверял слухам о существовании этой влиятельной группировки. В своих действиях — когда возникала необходимость скорректировать курс — «Аврора» опиралась только на личные фонды своих членов. Более того, поскольку всегда был риск стать объектом интереса сомнительных личностей, группа создала небольшую информационную структуру, состоящую из профессионалов в области безопасности, которые устремлялись в любой уголок мира, если акционерам приходилось вести переговоры на деликатные темы, особенно в нестабильных районах. Но при каждом вмешательстве требовалось, чтобы решение одобрило большинство членов. Это было нужно для того, чтобы избежать нежелательных побочных последствий. Данную процедуру разработал и ввел в действие сам Андреа Консюржанс.

Разговоры стихли. Консюржанс взял слово.

— Мсье, мадам, все вы получили отчет о результатах анализов, предоставленный присутствующим здесь нашим другом из Парижа. Лично я не разделяю выдвинутой гипотезы… Увы! Если бы я мог превратиться в алхимика, я на несколько часов стал бы счастливейшим из людей.

Раздались сдержанные смешки. Но представитель Парижа оставался невозмутимым. Андреа Консюржанс продолжал:

— Тем не менее необходимо проявлять осторожность. Я взял на себя инициативу и отправил агента, чтобы вести наблюдение. В настоящее время агент находится в Нью-Йорке. Учитывая потенциальное значение этой информации, я предлагаю начать операцию ДБР, чтобы получить более четкое представление об этой истории и иметь возможность проявить больше… гибкости в… хм… юридическом плане. Как и при принятии любого другого решения подобного рода, необходимо провести голосование. Наши друзья, которые не смогли приехать, прислали мне свои резолюции. Семь голосов за и пять голосов против.

— Можно мне сказать? — спросил лысый мужчина небольшого роста.

— Разумеется. Мнение Цюрихской биржи всегда ценится.

— Теоретически, в научном плане, основная идея алхимии, то есть преобразование свинца в золото, имеет право на существование. Надо просто удалить определенное число протонов и нейтронов, и дело в шляпе. Проблема заключается в том, что современные технологии не позволяют осуществить подобную операцию, не затратив огромного количества энергии. Иначе говоря, ускоритель частиц последнего поколения должен беспрерывно работать в течение нескольких месяцев.

Канселье кивнул головой в знак согласия. Он прочитал все работы, опубликованные на эту тему. Сидевший в конце стола мужчина поднял руку.

— Если говорить откровенно, это напоминает мираж или мистификацию, — сказал он. — Незачем мобилизовать ДБР. Я голосую против. Я не понимаю, почему из-за подобной чепухи нужно было срочно назначать встречу. Алхимия не имеет ничего общего с наукой. Если я…

— Я еще не закончил, — высокомерно прервал его лысый мужчина. — Нет оснований утверждать, что не существует иного способа, который мог быть найден алхимиками и объяснение которому в один прекрасный день даст наука. Результаты анализов поступили из лаборатории, работающей на французскую полицию и пользующейся всеобщим доверием. Я рационалист, но полагаю, что нам не хватает дополнительных элементов, чтобы разгадать эту загадку.

Сотрапезники обменялись смущенными взглядами. Андреа Консюржанс постучал золотой ложечкой по стакану.

— Не стану скрывать, это дело крайне заинтриговало меня. Сейчас у нас относительное затишье и мы располагаем компетентным персоналом. Так давайте воспользуемся ситуацией. Предлагаю голосовать поднятием рук. Кто против мобилизации ДБР?

После нескольких секунд колебаний пять человек подняли руки. Канселье прибавил их в уме к уже полученным Андреа голосам. Получалось поровну: десять голосов «против», десять голосов «за». Теперь все зависело от основателя «Авроры», который был двадцать первым членом.

Хозяин дома встал, оперся руками о стол и посмотрел на присутствующих. Его взгляд так и впился в гостей.

— Я голосую «за». Это составляет в сумме одиннадцать голосов, то есть большинство. Принято решение о мобилизации ДБР. Я вам предоставлю сведения об деталях, которые будут обнаружены в ближайшие дни.

— А как будет называться операция, дорогой Андреа? — спросил Эдмон Канселье.

— «Химера». Просвещенные умы всегда считали алхимию высочайшей иллюзией… Операция «Химера». Мне это кажется вполне уместным.

 

74

Нью-Йорк, наши дни

Перед ним пронеслась группа спортсменов, но Марка не обратил на них ни малейшего внимания. Сидя на скамье в Центральном парке рядом со старой дамой, которая вязала, время от времени бросая на него косые взгляды, он пытался подвести итоги неудачной встречи с Джоан Аршамбо. Она, безусловно, от него что-то скрывала, но он не мог понять, что именно. Он вонзил зубы в хот-дог, обильно политый горчицей. Комиссар находился в Нью-Йорке не более суток, а уже устал от всего этого.

Марка вытер рот уголком одноразовой салфетки, которую ему дали вместе с хот-догом, и сделал глоток содовой воды оранжевого цвета.

Затем он развернул лист бумаги, на который переписал фразы из загадки семьи Аршамбо.

Сверкающий шотландец, 33. 1886 год. Сеневьер.

Он вспомнил загадку, выгравированную на шпаге Лафайета.

Нью-Йорк, там, где логово братьев,

Древним взглядом освобождает центр.

Марка пытался понять смысл, но у него ничего не получалось. Он вздохнул и спросил себя, не следует ли забронировать билет на ближайший рейс до Парижа.

Зазвонил его мобильный телефон.

— Мсье Марка, это Джоан.

— Да, — сухо откликнулся он.

— Я… Я кое-что вспомнила. Но не знаю, поможет ли это вам. Как я вам уже говорила, мой отец был франкмасоном. Однажды он мне рассказал о том, что происходит в их ложе. Меня это совершенно не интересовало, но, как мне кажется, одна из самых старых лож в городе называлась «Сверкающий шотландец».

Антуан почувствовал, как его сердце лихорадочно забилось. Он резко вскочил, не думая о грязной салфетке, которая упала на землю под неодобрительным взглядом старой дамы.

— Спасибо! Я попытаюсь найти журнал регистрации лож. Я не знаю, где находится резиденция масонского послушания. А вы?

— Знаю. Она расположена на Двадцать третьей улице. Это здание многим хорошо известно. Там есть конференц-центр и центр медицинских исследований. Когда я была подростком, ложа моего отца находилась там… — В голосе Джоан Аршамбо прозвучала нерешительность. — Можно я пойду с вами?

Марка тянул время.

— Не знаю. Вы должны меня понять. Я попытаюсь добиться встречи, приведя в качестве аргумента свою принадлежность к масонству. Если вы пойдете со мной, это окажется труднее.

— Послушайте, у меня всегда были сложные отношения с отцом. Мы не часто разговаривали по душам. Он умер пять лет назад. Я думаю, что, возможно, мне стоит попытаться понять, кем он был.

Прижав к уху мобильный телефон, Антуан, взглядом искавший такси, ответил не сразу. Джоан настаивала:

— Если вы хотите, я подожду вас у выхода. Но раз вы действительно не желаете меня видеть…

Он понял, что если откажется, она доставит ему уйму неприятностей. В конце концов, она имела право знать о семейной тайне. Причем прав на это у нее было гораздо больше, чем у него.

— Хорошо. Если я добьюсь встречи, я позвоню вам и сообщу день и час.

— Спасибо.

Он закрыл телефон, по-прежнему не доверяя ей. Перемена ее настроения указывала по крайней мере на то, что заранее она ничего не планировала. Он покачал головой. Скоро многое должно проясниться.

Убийца надел пальто, глядя, как Джоан кладет телефон на письменный стол.

— Прекрасно. Посмотрим, сумеет ли он найти ложу «Сверкающий шотландец». Я поступил правильно, сохранив ему в Париже жизнь.

— Ты пугаешь меня. Ты зашел слишком далеко, уничтожив этих несчастных. Мы так не договаривались. Я начинаю думать, что эмоции берут верх над твоим разумом.

Она не успела увернуться от пощечины. Он с презрением посмотрел на нее.

— Никогда не говори со мной в таком тоне. Ты прекрасно знаешь, чем мне обязана. И чтобы я больше никогда не слышал подобных комментариев. Тебе все ясно? Я брат по крови.

— Да-а, — пролепетала она.

— Хорошо. Как только он тебе позвонит, ты пойдешь туда и будешь ждать его возле храма. А у меня есть еще несколько обязательств.

Не дожидаясь ее ответа, он захлопнул дверь кабинета.

На Двадцать третьей улице находилось огромное здание «Великой ложи Нью-Йорка». В Соединенных Штатах франкмасонству не чинили никаких препятствий. Во всех крупных городах франкмасоны владели храмами, сверкавшими неоновыми вывесками, порой весьма кричащими. Ничего общего с европейскими ложами, культивирующими осмотрительную скромность. Войдя в здание, француз буквально остолбенел, глядя на роскошное убранство, которое неприятно поразило бы его братьев. На фотографиях, выставленных в холле, красовались удивительные залы: готические, дорические — одним словом, на любой вкус. Очевидно, бумажники американских братьев были намного толще бумажников их французских коллег.

Марка предварительно позвонил Ги Андриво, чтобы попросить замолвить за него словечко перед членами американской «Великой ложи». Через два часа с Марка связался некий Сэмюэл Кольт, секретарь-библиотекарь «Великой ложи», и предложил прийти в удобное для него время в резиденцию нью-йоркских лож. Кольту не удалось идентифицировать «Сверкающего шотландца», но он был готов предоставить в распоряжение Марка необходимые архивы.

Марка позвонил Джоан Аршамбо, чтобы сказать, что встреча назначена на следующий день. Он совсем не горел желанием связываться с ней во время расследования. Когда он вошел в здание, все нужные ему документы были подготовлены. В великолепной библиотеке шел ремонт, и ему предложили занять небольшой кабинет, где он мог спокойно работать. В кабинете над маленьким комодом висел портрет Джорджа Вашингтона в полный рост.

Библиотекарь Сэмюэл С. Кольт, сорокалетний мужчина с густыми усами, разложил на дубовом письменном столе регистрационные журналы лож и из вежливости вышел.

На обложке десяти пухлых томов в черных кожаных переплетах были нарисованы золотые треугольники, обрамлявшие глаз. Каждый том соответствовал одному году из интересовавших Марка: с 1870-го по 1880-й. В содержании были указаны названия лож, созданных в том или ином году, а также события, произошедшие в уже существовавших ложах и имевшие значение для государства в целом. Ему понадобилось больше часа, чтобы просмотреть все тома, разбирая миниатюрные буквы, написанные на пожелтевшей бумаге. «Сверкающий шотландец» нигде не упоминался.

Он отчаянно напрягал зрение, чтобы расшифровать мелкий почерк и местами стершиеся строки.

Марка ударил кулаком по столу. Это становилось невыносимым. Ложа должна была существовать! Он ничуть не сомневался, что полученные им сведения были верными, однако он явно шел по замкнутому кругу. Марка встал и налил в пластмассовый стаканчик воды из кулера, стоявшего в коридоре.

Что-то не клеилось. Почему четыре основателя указали название неизвестной нью-йоркской ложи? Или они намеренно запутывали следы? Но тогда у него не было всех необходимых ключей.

Сэмюэл Кольт вышел из своего кабинета и дружески помахал ему рукой, затем подошел ближе.

— Ты нашел то, что искал?

— Нет. «Сверкающий шотландец» был, несомненно, неофициальной ложей, нигде не зарегистрированной. Но я знаю год ее основания.

Мужчина снял небольшие очки и протер стекла бархоткой, извлеченной из кармана.

— Как называется ложа? Повтори, пожалуйста.

— «Сверкающий шотландец». Ее название мы вычитали в одном из регистрационных журналов Франции, и оно пробудило во мне любопытство, — соврал Марка.

— Возможно, под этим названием скрывается другая ложа. Своего рода псевдоним. В те времена такое часто случалось в Нью-Йорке. Может, тебе еще что-то известно об этой ложе?

— Да, цифра тридцать три. Предполагаю, что это тридцать третий градус.

Секретарь сел за стол, взял лист бумаги и написал название ложи прописными буквами. Сверкающий шотландец, 33.

— Нет, это не вяжется с официальными порядками наших храмов. В Нью-Йорке есть ложа под названием «Шотландская долина», в которую входят такие знаменитости, как Сесил Б. де Милл и другие звезды кино, но она никак не связана с цифрой тридцать три. Всем нашим ложам в Соединенных Штатах присвоен номер. Значит, нужно искать по номеру. Я, например, посещаю ложу «Братьев Союза 301 Нью-Джерси». Там она и находится. Есть только один путь. Надо вновь просмотреть все тома и выписать ложи с этой цифрой.

Антуан вздохнул. У него болели глаза. И все же он открыл девятый регистрационный журнал, следуя примеру Сэмюэла Кольта. Через час мужчинам удалось разыскать девять названий лож.

«Полярная звезда 33»

«Святой Иоанн 33»

«Сын Света 33»

«Золотой Клевер 33»

«Канделябр с семью подсвечниками 33»

«Айвенго 33»

«Звездный Луксор 33»

«Дети Вашингтона 33»

«Волынка Свободы 33»

Марка потянулся всем телом. Перед глазами расстилался туман, а виски начинали болеть. Сэмюэл Кольт заложил руки за голову и принялся раскачиваться на стуле.

Комиссар взял список и указал на последнее название.

— «Волынка Свободы», верно? Один из символов Шотландии.

Усач пребывал в сомнении.

— Слишком просто. Да и год не сходится. Эта ложа возникла позднее, в 1890 году, то есть через четыре года. — Он нахмурил брови и воскликнул: — Ну конечно! Клянусь кровью! Это же бросается в глаза. Вот она. — И он показал на шестое название.

«Айвенго 33».

— Но почему? — удивился Антуан.

— «Рыцарь в золотых доспехах, или Айвенго», роман, написанный братом Вальтером Скоттом, певцом Шотландии. В те времена этот роман был бестселлером, а его автор прошел ритуал посвящения в Эдинбурге, в ложе Святого Давида. Скотт стоит у истоков всех современных шотландских традиций. В Соединенных Штатах есть множество лож, которые называются «Айвенго» в память о прямоте и бесстрашии этого рыцаря. Но в Нью-Йорке имеется только одна ложа с номером 33.

Он взял соответствующий том, перелистал десяток страниц и остановил палец посредине главы, посвященной ноябрю.

«Айвенго». Адрес в Нью-Йорке: Гарлем.

— Так, посмотрим. Здесь написано, что эта ложа входила в весьма уважаемый храм, который часто посещали, судя по спискам присутствовавших на собраниях. Она располагалась в Гарлеме, но, похоже, была создана в тот период, когда в этом квартале жили представители белой буржуазии.

— Белый Гарлем? Вот так новость!

Секретарь вновь протер стекла очков.

— Да-да, Гарлем был фешенебельным кварталом, который пользовался большой популярностью у белых в XIX веке. Впоследствии он стал прибежищем для нескольких волн иммигрантов — немцев, ирландцев, евреев. Там процветала торговля, создавались могущественные церкви и… ложи. И только гораздо позже, в самом начале XX века, в Гарлеме обосновались негры, бежавшие с Юга. Поэтому вполне естественно, что в 1870–1900 годах там действовали масонские храмы.

— Ты думаешь, что ложа по-прежнему существует? Мне хотелось бы поехать туда и продолжить поиски.

— Я сейчас скажу тебе.

Кольт повернулся к компьютеру, набрал название ложи и тут же нахмурил брови.

— Она прекратила свою деятельность в 1904 году, вероятно, в момент исхода белых. На какое-то время в ее храме обосновались братья из ложи «Принс Холл», затем здание было продано, несомненно, торговцу недвижимостью.

— Братья ложи «Принс Холл»? — переспросил Марка.

— Принс Холл был первым черным франкмасоном в Соединенных Штатах, посвященным в 1775 году. Пастор методистской церкви, который впоследствии основал «Великую африканскую ложу», чтобы туда могли вступать негры, которых не допускали в белые ложи. Он был великим магистром, а его движение, которое вначале ограничивалось лишь Гарлемом, превратилось в могущественное масонское течение как в Америке, так и во всем мире. Кстати, Луи Армстронг и Каунт Бейси были членами ложи «Принс Холл», а брат Дюк Эллингтон усердно посещал одну из лож этого течения.

Антуан улыбнулся.

— Все профаны знают, что Моцарт был масоном, но мало кому известно, что масонами были и основатели джаза… Но все это не говорит мне о том, что же случилось с помещениями храма. Я запишу адрес и съезжу туда.

Сэмюэл Кольт немного растерялся.

— Не советую этого делать. Судя по номеру улицы, это самое паршивое место Гарлема. Настоящий разбойничий вертеп.

Комиссар быстро записал координаты в блокнот.

— По правде говоря, боюсь, что у меня нет выбора.

— Тогда запиши номер телефона одного из братьев «Принс Холл». Он, как и ты, полицейский. Предупреди его о своем посещении Гарлема.

Он записал фамилию на клочке бумаги, который Марка торопливо сунул в карман.

— Спасибо за помощь. Когда ты приедешь во Францию, будешь моим почетным гостем. Последний вопрос. Твоя фамилия имеет какое-либо отношение к знаменитым пистолетам из вестернов?

Усач сделал вид, будто нажимает указательным пальцем на курок.

— Да. Основатель оружейной фирмы Кольт был одним из моих прапрапрадедов. Он подарил мне фамилию, но я вовсе не горжусь этим. Я не разделяю его страсти к огнестрельному оружию.

Антуан пожал ему руку. Секретарь добавил:

— И все же у меня есть нечто общее с моим предком. Он тоже был франкмасоном.

Выйдя на улицу, Марка увидел, что солнце быстро садится на другой стороне Манхэттена. Он на мгновение заколебался, затем принял решение. Он отправится сегодня вечером в Гарлем, чтобы отыскать там следы ложи «Айвенго».

Возможно, вот уже более столетия существовал еще один элемент головоломки, за которым охотился убийца.

 

75

Швейцария, кантон Берн, наши дни

После ужина члены группы «Аврора» не стали задерживаться, боясь опоздать на свои самолеты. Остался только Эдмон Канселье, чтобы продолжить разговор с создателем группы. Мужчины пили кофе на террасе.

— Голосование прошло с незначительным перевесом, — угрюмо сказал француз. — Я считаю, что представитель Лондона чуть все не провалил.

Андреа Консюржанс вытянул губы, чтобы сделать глоток напитка, от которого шел пар.

— Не будьте наивным, Эдмон. Неужели вы верите, что результаты голосования могли оказаться отрицательными?

— Не понимаю?..

— Я заранее связался с некоторыми из наших друзей, чтобы убедить их отдать мне свои голоса. Одним словом, мне это стоило нескольких маленьких слитков. Разве вас не ошеломил неожиданный интерес Цюриха к ускорителям частиц?

Француз раскрыл рот от удивления.

— Коррупция?.. Я думал, что «Аврора» не позволяет себе прибегать к подобной практике.

Лучи солнца били прямо в зеленые глаза Андреа, но он даже не моргал.

— Успокойтесь, мой дорогой. Речь идет о незначительном нарушении правил, но лишь для того, чтобы преодолеть узость мышления некоторых наших членов. Меня беспокоит ваш… фамильный образец. По правде говоря, он навевает мне воспоминания.

Эдмон Канселье посмотрел на часы. У него еще оставалось время до отлета самолета.

— Вы сказали «воспоминания»?

— Да, о другой эпохе. Эпохе, когда алхимиков, несмотря на угрозы и анафемы, считали выдающимися учеными, когда никто не сомневался в их искусстве.

— И все же многие из них закончили свои дни в изгнании, тюрьмах, не говоря уже…

— О костре? — Андреа поставил чашку. — Да, такое иногда случалось. Вы слышали о неком Исааке Бенсераде?

Канселье удивленно взглянул на своего собеседника.

— Никогда! Судя по фамилии, он был еврей?

— Да. Его казнили в Париже в 1355 году как алхимика.

— В тот самый год, когда Фламель отправился в паломничество. Несомненно, совпадение!

— Да, несомненно, случайность, — ответил Андреа. — Но я вас задерживаю, ударившись в воспоминания. Полагаю, вы хотите меня о чем-то спросить?

— Вы знаете, кто ведет наблюдение?

— Разумеется. Бывший американский офицер Уинтроп. Идеальная кандидатура для таких поручений. Скромный профессионал. Все сложилось удачно. Он был во Флориде и собирался лететь в Париж, но я направил его непосредственно в Нью-Йорк. Судя по последнему отчету, который я получил перед ужином, он сел на хвост нашему человеку. Этот мсье Марка встретился с адвокатессой, затем направился в библиотеку крупной масонской ложи Нью-Йорка. Вас это не удивляет?

Канселье нахмурился. Значит, Консюржанс знал о его принадлежности к масонству. Кроме того, он предпочел бы агента-европейца. Он не любил американцев за их наглость. И уж совсем не мог терпеть военных. Консюржанс догадался, о чем он думает.

— Я ручаюсь за него. Забудьте о своих предрассудках, дорогой.

Мужчина с зелеными глазами встал и проводил француза в вестибюль. Канселье вежливо простился с хозяином дома и направился к серому «лексусу», ожидавшему его у крыльца.

Он в последний раз помахал рукой основателю «Авроры», сел на черное кожаное сиденье и приказал шоферу трогаться с места. Он не мог избавиться от неприятного осадка, оставшегося после разговора. Консюржанс впервые признался, что отступил от правил, разработанных им самим. Канселье это не понравилось. Вся деятельность «Авроры» основывалась на доверии.

Мощный автомобиль спускался по извилистой дороге. И только внизу холма он понял, что не давало ему покоя. Если швейцарец жульничал, принижая значение своего поступка, и не испытывал ни малейших угрызений совести, это означало только одно.

Он лгал не впервые.

 

76

Париж, церковь Святого Иакова на улице Святого Иакова, 21 марта 1355 года

Дама Пернель вошла в приходскую церковь через маленькую дверь — боковой вход, самый незаметный, которым прихожане пользовались, посещая ежедневную мессу. Большие врата с фигурами в стиле пламенеющей готики открывались лишь по церковным праздникам, когда собирался весь квартал, чтобы отпраздновать Рождество или Воскресение Господне. Тогда все с шумом входили в церковь под оглушительный перезвон колоколов. Это были дни всеобщей радости, когда яркий свет заливал старую церковь. Но сегодня, в это весеннее воскресенье, дама Пернель пришла сюда вовсе не за светом. Она нуждалась во мраке сводов и анонимности потемок.

Едва переступив порог, он бросила осторожный взгляд в сторону галереи, чтобы убедиться, не забылся ли там какой-нибудь прихожанин в молитве. Конечно, в такой час это было маловероятно, но она не могла допустить, чтобы ее узнали. Она прекрасно понимала, что выражение ее лица сильно изменилось.

Она осторожно проскользнула к кропильнице, опустила руку в ледяную воду и перекрестилась. Ей не хватало слов, чтобы помолиться. Но в любом случае, о чем она могла просить Бога? После убийства палача вера покинула ее. Она не понимала, что случилось в ее такой спокойной, такой размеренной жизни. Ей также не удавалось постичь истинную сущность мужа. Днем уважаемый переписчик, а ночью — усердный читатель проклятых книг.

Она даже не помнила, как сумела выбраться из подвала. Ее память сохранила только то, что она оказалась в большой комнате с окровавленными руками. А книга…

Она яростно запахнула накидку. А книга… Она знала, что нужно сделать. Она спасет мужа. Но в первую очередь — саму себя.

Колокольный звон заставил ее вздрогнуть. Она прислонилась к стене и окинула взглядом сводчатую дверь, которая вела на хоры. Именно через эту дверь входили священники, чтобы отслужить мессу или принять исповедь. Но затем они спускались по каменной лестнице, на которой обычно гулко раздавались их шаги. Дама Пернель прислушалась. Ничего. Теперь оставалось обследовать боковые часовни, прилегавшие к нефу. В основном это были частные молельни, в которых богатые горожане квартала воспевали хвалу своему небесному святому покровителю. Порой некоторые из них удостаивались чести быть похороненными там под обыкновенной каменной плитой. Для одних это служило истинным доказательством набожности, для других — пропуском в мир иной. Для дамы Пернель это была мечта, которую она лелеяла в течение нескольких лет. В глубине церкви она даже наметила старую часовню с растрескавшимся полом, где, если того пожелает Господь, она могла бы уснуть вечным сном рядом с супругом.

При мерцающих отблесках пламени свечей она шла, считая часовни, расположенные справа от нее. Вдруг в одной из них она услышала голоса. За решеткой два коленопреклоненных человека тихо разговаривали. Бросившись в тень от стены, она принялась лихорадочно искать выход из положения. Чтобы добраться до освященного места в глубине церкви, дама Пернель непременно должна была пройти мимо этих верующих.

Слишком велика была опасность, что они могут обернуться. Лучше было подождать, пока они закончат молиться. Но незнакомцы не молились. Напротив, они вели жаркий спор.

Дама Пернель подошла ближе. Теперь она различала статую святого, возвышавшуюся в часовне. Святой Антоний. Она улыбнулась. Теперь она знала, кто был там: братья Бартолеи, итальянцы по происхождению, ростовщики, дававшие в долг деньги и игравшие на курсе золота. Их ремесло было таким опасным, что они истово поклонялись святому Антонию, который, как гласила легенда, покровительствовал ворам и мошенникам.

— Я уже говорил тебе и повторяю, что придут англичане!

— Я уже говорил тебе и повторяю, что это россказни крестьян. Как только они видят шайку разбойников в касках и с пиками, они устремляются в город и кричат, что на них напали англичане.

— Это серьезные свидетельства. Я получил их от прево Нофля. Он видел, как собираются войска. И он приехал, чтобы забрать свои средства.

— Он наверняка нуждается в деньгах для какого-нибудь любовного приключения.

— Он забрал все свои активы и так спешно покинул город, будто за ним гнались черти. И я думаю, что нам стоит последовать его примеру.

Воцарилось молчание. Казалось, братьям потребовалось время, чтобы осознать всю важность полученных сведений. Дама Пернель слушала их, нисколько не беспокоясь. Вот уже несколько недель ходили разговоры о неизбежном нападении англичан, передовые отряды которых, как говорили, бродили по деревням. Все эти слухи совершенно не волновали ее, в отличие от братьев Бартолеи. У нее не было золота, и ей нечего было прятать. Вытащить мужа из передряги, в которую он попал, — вот что имело для нее значение. И действовать следовало быстро.

Ей непременно нужно было попасть в часовню. Возможно, она сумеет срезать путь, пройдя по хорам, прямо напротив алтаря. Это было самое заметное место в церкви, но если никто из прихожан не войдет, ей удастся пробраться незамеченной… Она сделала шаг вправо. Но пол, истершийся за несколько столетий, был неровным. Она споткнулась о выступавшую плитку, вытянула руки, пытаясь сохранить равновесие, но задела светильник, упавший на землю.

В часовне Святого Антония возникла паника. Братья, которые думали, что они одни в церкви, помчались вдоль нефа, ругаясь и крича, словно их преследовали демоны. Шум донесся до ризницы. Приходской священник стремительно спускался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Дама Пернель заметалась по церкви и оказалась в самой ее середине. Объятая ужасом, она обернулась. Прямо перед ней находился алтарь. На освященном камне она заметила серебряный фермуар. Не раздумывая, она сняла накидку, вытащила окровавленную книгу, найденную в подвале, и бросилась к фермуару, в котором лежала Библия. Резким движением она расстегнула аграф и заменила книгу.

Нечестивое произведение, принадлежавшее ее мужу, легло на место священной книги. Она сунула Библию под накидку и стремительно выбежала из церкви, словно от этого зависела ее жизнь.

Священник окинул взглядом церковь. Ни шума, ни демонов. Просто упал светильник. Он поднял его. Снова собаки, проникшие внутрь через открытую маленькую дверь. Такое случалось и раньше. Надо будет сказать об этом в одной из проповедей.

Направляясь в ризницу, он вспомнил, что в спешке забыл возблагодарить Господа.

— Боже всемогущий, прости меня за небрежность и прими мою молитву.

Священник опустился на колени перед алтарем, посмотрел на серебряный фермуар, освещаемый двумя длинными свечами, и простерся ниц перед священной книгой.

 

77

Нью-Йорк, Гарлем, наши дни

Он вышел из такси с неприятным чувством. На Нью-Йорк опустились сумерки, но об этой части Манхэттена можно было сказать, что тьма въелась в шероховатые камни. Вдали, на юге, виднелись золотистые отблески небоскребов. Здесь же первым, что бросалось в глаза, были стигматы нищеты и абсолютной разрухи. Контраст с южными кварталами оказался разительным. Он больше не находился в той же процветающей стране, на том самом континенте. Редкие прохожие, все чернокожие, пробирались, словно тени, по пустынной улице.

Воспоминания Марка не имели ничего общего с окружавшим его унылым пейзажем. Он только один раз приезжал в этот квартал, чтобы послушать Джеймса Брауна в легендарном театре «Аполло» на Сто двадцать пятой улице. Вечерний поход в черный квартал вместе с приятелями в 1980-х годах… Он помнил радостную толпу, окружавшую этот храм негритянской культуры. На этот раз он был один на враждебной ему территории.

Он посветил на план маленьким карманным фонариком, купленным на развале возле гостиницы. Храм или то, что от него осталось, находился в трех кварталах, занимавших на плане всего несколько сантиметров, но на самом деле почти в километре ходьбы. Марка застегнул черную полотняную куртку на «молнию» и быстро зашагал в направлении дома, отмеченного на плане. Он мог бы подождать до завтрашнего дня, но любопытство оказалось сильнее. Он должен был найти это место.

Вскоре он заметил человек десять негров, сидевших на тротуаре, по которому он шел. Из предосторожности он перешел на другую сторону улицы, не желая встречаться с ними, и двинулся дальше. Он свернул влево и двинулся вдоль огромного десятиэтажного здания с ветхим фасадом. Все окна были темными, кроме одного, светившегося словно чудом. Он спросил себя, каким образом в эту развалину поступает электричество. Улица же была погружена почти в кромешную тьму. На ней стояли несколько фонарей, но они не работали.

Он замедлил шаг и попытался различить номер улицы, указанный на ржавой вывеске. Ничто не соответствовало подсказкам, нарисованным на плане.

Он переоценил свое умение ориентироваться и углубился в мерзкую зону, почти точную копию квартала одного из балканских городов, разрушенных войной.

Он прошел еще метров пятьдесят до перекрестка, на этот раз освещенного, тоже, вероятно, чудом. Из левого тупика до него донеслись смешки и звуки музыки. Он осторожно приблизился и с ужасом увидел трех негров в жилетках и бейсболках, пинавших ногами пьяного нищего, который с трудом полз вдоль ржавых мусорных контейнеров, стоявших в проулке. Его мучители удвоили свои усилия. Один из них, самый старший, лет шестнадцати, поставил на землю огромный серебристый CD-приемник, который буквально выплевывал яростный рэп, немного смягченный вариациями на тему Седьмой симфонии Бетховена. Удары башмаков с железными набойками по телу несчастного наносились в соответствии с музыкальным ритмом.

Эти три типа вместе весили не меньше полутонны, не считая массивных стальных цепей, болтавшихся у них на шеях.

Нищий продолжал ползти. Его мучители смеялись, видя, как он извивается от боли. Марка почувствовал себя бессильным. Он должен был вмешаться, но легко мог получить по физиономии. Однако раздумывать долго ему не пришлось. Один из хулиганов заметил его и завопил, размахивая кулаками. Двое других прекратили выбивать чечетку на куче истерзанной плоти и стали наблюдать. Марка почувствовал, как в его крови повысился уровень адреналина. Подростки что-то крикнули на незнакомом ему языке. Однако он догадался о смысле. Теперь настала его очередь стать их жертвой. Когда он бросился бежать во весь дух по противоположной стороне улицы, единственным утешением ему служило то, что он дал нищему возможность передохнуть.

Юнцы бежали сзади, метрах в тридцати. Он слышал бряцание их цепей, которые они вращали над головой. Марка ринулся в узкую улочку, загроможденную ржавыми бытовыми приборами, — настоящее кладбище холодильников, кухонных комбайнов и стиральных машин. Он чуть было не упал, споткнувшись об остов мотоцикла, затем машинально свернул вправо.

Проход ему перегораживала куча мокрых кирпичей, каждый размером с носовой платок. Он резко остановился и протиснулся в ржавую цистерну, забитую мусором. Его сердце было готово выпрыгнуть из груди. Он почувствовал под ногами мелкие предметы, которые разлетались со звуком разбиваемого стекла. Использованные шприцы. Вероятно, цистерна служила прибежищем для местных наркоманов. Он попытался установить контроль над дыханием. Давление крови в шее становилось невыносимым. Он проклинал себя, что не начал тренироваться с коллегами в спортивном клубе бригады.

Вдруг Марка услышал стук башмаков по щебенке, лежавшей менее чем в двух метрах от его укрытия. Шум нарастал, затем стал стихать. Он с облегчением ждал, когда он полностью исчезнет.

«Пусть мир воцарится в наших сердцах, пусть…» Чтобы успокоиться, он начал шепотом читать старинный ритуальный стих, который наизусть знают все масоны.

Едва он произнес последние слова надежды, как заслонка цистерны открылась со скрежетом ржавого железа. Один из юнцов стоял перед ним, держа в левой руке цепь, а в правой — разбитую бутылку. Смеясь, он вертел головой во все стороны. Его красные глаза почти вылезли из орбит. Марка раньше уже видел подобный взгляд у подростков не намного старше, когда в Париже, в районе Сталинградской улицы, преследовал банду грабителей. Явный любитель кокаина. Юнец был пропитан этой дрянью до мозга костей. Находясь под действием химической субстанции, он мог его зарезать, не испытывая ни малейшего чувства вины.

Антуан знал, что есть только один выход — нападение. Он бросился на юнца, весившего по крайней мере на четырнадцать килограммов больше, чем он сам. Выбросив руку вперед, он ударил обидчика прямо в живот. У того перехватило дыхание, и он покачнулся. Когда Антуан отводил руку, негр ударил его цепью. Вскрикнув от боли, француз занял оборонительную позицию. Если дело пойдет так и дальше, он долго не продержится. Преимущество юнца заключалось в том, что он был вооружен и казался взбешенным до предела. Марка попытался вспомнить приемы кравмага, боевого искусства, разработанного израильской полицией и применявшегося в отдельных подразделениях полиции Франции. В последний момент он уклонился от цепи, промелькнувшей в двух сантиметрах от его лица. Надо было брать инициативу в свои руки. Он слегка нагнулся, напряг указательный и большой пальцы и нанес точный удар своему противнику туда, где челюсть соединяется с шеей. Колосс закричал замогильным голосом, словно из его легких вышел весь воздух, застыл на месте, посмотрел на Марка удивленным взглядом и упал.

Антуан выпрямился и осмотрелся. Двое других не замедлят прийти на помощь своему приятелю, поэтому лучше было уйти. Вымещая злобу, он ударил каблуком по кисти негра. Он понимал, что это бесполезно, вернее, подло, но, поступив так, он испытал облегчение. Его темная сторона, как сказала бы бывшая жена, которая не раз делала ему замечания по поводу жестокости, всегда готовой вспыхнуть в нем.

Он отряхнул куртку, выругался, задев по неосторожности место, куда попала цепь, и пошел, сдерживая дыхание.

Марка выбрался из тупика, погруженного во тьму, держась рукой за стену.

Когда он дошел до главной улицы, воцарилась ночь.

Марка бросился бежать.

 

78

Париж, дом палача, 21 марта 1355 года

— Мы стоим у самых истоков всего, — повторил Бернар де Ренак, — и мы манипулировали палачом, чтобы он нашел для нас книгу.

— Но почему он? — осмелился спросить Фламель.

Хранитель печатей посмотрел на труп рассеянным взглядом.

— На фанатиков всегда можно положиться. Он ненавидел книги. Достаточно было пустить его по следу.

— Но откуда вам известно, что ему удалось найти книгу?

Бернар де Ренак посмотрел Фламелю прямо в глаза.

— Потому что мы следили за ним. Как и вы.

Объятый ужасом переписчик поперхнулся. Бернар де Ренак чувствовал себя обязанным первым узнавать обо всех делах в королевстве.

Никто, кроме самого Бернара де Ренака, не знал, какое количество интриг, заговоров и лицемерия необходимо для того, чтобы стать хранителем печатей.

Нельзя сказать, что все придворные честолюбцы мечтали получить эту должность, но держать в своих руках правосудие и тайную полицию королевства означало иметь такую власть и подвергаться такой опасности, что все дрожали перед хранителем печатей. Это также означало, что всем, кто добивался этой должности, непременно приходилось отражать недозволенные удары, пресекать попытки нарушить сложившееся равновесие и даже способствовать исчезновению неугодных.

Продвигаясь наверх, Бернар де Ренак научился владеть своим лицом как актер, превратив его в свое лучшее оружие. И каждый раз, когда он видел результат, его захлестывала волна удовольствия.

Лекарь Аркур хранил молчание. Сидя на стуле, он смотрел на труп, к которому так неосторожно приблизился. Несомненно, он перебирал в уме все свои связи начиная с короля. Время от времени он поднимал голову и смотрел на присутствовавших самодовольным взглядом. Но иногда он опускал глаза и нервно потирал руки.

Хранитель печатей внимательно наблюдал за его реакцией. Лекарь, пусть даже королевский, отныне не представлял особого интереса. Он превратился в пешку в игре, сложный смысл которой ему никогда не понять. И обуревавшие его мысли не имели ни малейшего значения.

Гораздо интереснее был Фламель, примостившийся в уголке у окна. Он забыл о своем письменном приборе, перьях, пергаменте, похожий на дичь, попавшую в силок. На зайца, который лихорадочно ищет выход, чтобы убежать.

Бернар де Ренак погладил бороду. Он думал о том, какая буря бушует в мозгу переписчика. Безумная, беспорядочная реакция на то, что он оказался в зыбком центре дела, которое продолжало запутываться. Конечно, на первом плане события лихорадочно сменяли друг друга, но за кулисами все обретало стройную форму.

При условии, разумеется, что Фламель согласится сотрудничать. А для этого надо было действовать. Быстро и энергично. Он крикнул:

— Фёбла!

Поджарый мужчина с красным лицом покинул свой пост у дверного проема и широким шагом приблизился к хранителю печатей.

— Прикажите двум своим людям тайно вынести тело палача. Пусть они доставят его в монастырь доминиканцев и положат в одну из келий. Там прохладно. Это поможет. Внизу я видел ковер. Заверните в него тело и вынесите вместе с мебелью. Если вас будут спрашивать на улице, скажите, что это доказательства, необходимые для следствия.

Повернувшись к Фламелю, Бернар де Ренак заявил:

— Фламель, я полагаю, мы должны поговорить наедине…

Он сделал знак Фёбла, направившемуся в центр комнаты, и произнес:

— Non nobis domine sed nomine tuo.

С быстротой молнии Фёбла поднес руку к поясу и вытащил кинжал.

Когда Аркур заметил это, его живот уже разверзся и кишки вывалились со странным бульканьем. Он упал в лужу крови.

Ренак подождал до тех пор, пока тело не перестало двигаться, и повернулся к Фламелю, который с ужасом смотрел на него.

— Non nobis domine sed nomine tuo, — повторил дворянин. — Мне всегда нравилось это выражение тамплиеров. Им можно все оправдать… Вы видели, мой дорогой переписчик, как этот несчастный неожиданно сошел с ума и вспорол себе живот? Я скажу нашему доброму королю, чтобы он подобрал себе другого лекаря.

Хранитель печатей погладил свою бороду.

— Вы мне расскажете о книге, дорогой Фламель?

 

79

Нью-Йорк, Гарлем, наши дни

Он бежал вслепую всего лишь пять минут. Неожиданно он выбрался из мрака и очутился на оживленной улице, освещенной вывесками магазинов, закрытых, разумеется, но свидетельствовавших о человеческом присутствии. Он посмотрел на табличку и с облегчением понял, что случай привел его на улицу, которую он искал.

Возле невзрачной бакалейной лавки он увидел торопливо шагавшую молодую женщину с двумя маленькими детьми. Глаза малышей уже выражали жестокость, которую он заметил у подростков, игравших в игры без правил. Едва он повернул голову, как они исчезли за углом.

Марка миновал приспущенные жалюзи музыкального магазина, судя по номеру которого он был недалеко от цели. Через двадцать метров он нашел то, что искал.

Это было роскошное здание в классическом викторианском стиле. Настоящая диковинка в этой разоренной вселенной. Резной каменный наличник замурованной главной двери свидетельствовал о былом великолепии, о прошедшей эпохе, когда в камне высекали знаки для потомков, эпохе, которую считали вечной. Весь фасад был украшен выпуклыми узорами, образовывавшими умопомрачительную ленту без начала и конца. Как и дверь, все окна тоже были замурованы. Марка вздохнул. Поскольку у него не было заступа, его поиски заканчивались здесь.

Он уже собирался уходить, когда заметил над портиком, покрытым густым слоем коричневой краски, хорошо знакомый символ. Компас и наугольник. Взволнованный, он улыбнулся. Близкий ему символ, встреченный за тысячи километров от дома, придал Антуану сил.

Рядом со входом в здание небольшая витрина, излучающая красноватый свет, давала понять, что там размещалась лавка… колдовства вуду.

Он толкнул дверь и вошел. Зазвенел колокольчик. Его звук разнесся по всему магазинчику, пропахшему тяжелыми благовониями. Марка решил, что это мускус. Стены были увешаны постерами с изображениями рогатых богов, женщин с раскрашенными лицами, одетых в провокационные платья, бородатых святых с насмешливыми улыбками и Малькольма Икса в одеянии жреца вуду. Стоявшие на этажерке чучела животных, набитые соломой, дополняли декор. Объявление гласило, что здесь можно получить консультацию по Таро за пять долларов. В глубине магазинчика слабо заколыхалась занавеска ярко-сиреневого цвета.

— Чего желаете, мсье?

Ему навстречу вышла высокая мулатка с тонкими чертами лица, одетая в белую тунику. Она недоверчиво смотрела на него. Вероятно, нечасто белые открывали дверь ее лавки, особенно по вечерам.

Антуан улыбнулся и протянул ей двадцатидолларовую банкноту.

— Я хотел бы, чтобы вы предсказали мне прошлое.

— Это не принято. Не уверена, что это возможно, — сказала она.

Ее взгляд стал более жестким. Марка вытащил еще одну банкноту, на этот раз пятидесятидолларовую.

— Я настаиваю. Я не из полиции, если это может вас успокоить.

— С твоим акцентом? Я бы удивилась.

Лицо женщины просветлело. Она живо схватила банкноту и указала на стул, стоящий рядом с круглым столиком. Он сел, изображая безмятежность. Марка понимал, что если она позовет своих дружков, они запросто перережут ему горло, а соседи ничего не заметят. Он бросил взгляд на дверь, которую она предусмотрительно закрыла. Молодая женщина села перед ним и извлекла откуда-то гадальные карты Таро, служившие ей уже не один год.

— Я слушаю тебя, бледнолицый, — с легким презрением произнесла она.

— Я хотел бы узнать, можно ли войти в здание, приютившее твой спиритический магазинчик, — ответил Антуан. — Я франкмасон и разыскиваю древние ложи Нью-Йорка.

Взгляд девушки снова стал суровым.

— Франкмасон… Похоже, вы все защищаете евреев и богачей. Почему я должна помогать тебе? Вы веками притесняли мой народ.

Марка не хотел вступать в полемику. Он вытащил еще одну банкноту и положил ее рядом с колодой карт.

— Я солидарен со справедливой борьбой чернокожих. Но я действительно нуждаюсь в твоей помощи.

Эта банкнота исчезла так же стремительно, как и предыдущая. Девушка вздохнула.

— В конце концов… Внизу есть подвал с дверью, ведущей непосредственно в здание. На ней нарисован большой черный крест. Я не люблю ходить туда. Там слишком много злых духов. Франкмасоны слишком часто богохульствовали.

— Разве тебе не говорили, что не следует быть суеверной? Если ты мне покажешь дорогу… — начал Марка, медленно поднимаясь.

Неожиданно занавеска в глубине магазина с шумом распахнулась. Двухметровый лысый негр, похожий на шкаф, сделал несколько шагов вперед, нагло улыбаясь. Его голос заполнил весь магазинчик.

— Разве тебе не говорили, что в Гарлем нет входа белым, особенно иностранцам? Никуда ты не пойдешь без моего разрешения.

Он с такой силой сцепил руки в замок, что послышался хруст суставов.

Девушка встала перед дверью в лавку, словно ниоткуда достала револьвер с серебряным стволом и направила его на Марка.

 

80

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

Бернар де Ренак доброжелательно смотрел на Фламеля, однако переписчик знал, что его судьба зависит от ответа. Если королевского лекаря убили как обыкновенного бродягу, они не пощадят и скромного художника. Полиция Парея ушла. На улице оставались лишь солдаты, преданные хранителю печатей, а значит, его некому было защитить. Фламель застыл, когда Бернар де Ренак вновь заговорил:

— Дорогой Фламель! В моем возрасте у людей нет времени на пустые слова. Я буду откровенен и жду такой же откровенности от вас. Могу ли я положиться на ваше благоразумие?

— Да… да… — ответил переписчик, не теряя бдительности.

— Хорошо. Как вам известно, Флора де Сеневьер владела тайной. Она знала, где находится книга Исаака Бенсераде, книга, весьма полезная для королевства. Несчастное дитя ничего не хотело слышать, и нам пришлось поручить ее заботам вашего соседа. Мы уверены, что он развязал язык девицы и забрал книгу. Вы согласны со мной?

— Не знаю, что и ответить…

— Фламель, я советую вам не играть со мной, — проворчал сеньор. — Палач должен был передать мне книгу, а вместо этого я оказался в обществе его трупа. Книги нет. А эта девица теперь мне недоступна, поскольку находится под покровительством графа Тулузского, вассалом которого она является. Совестливость нашего доброго короля, не позволившего уничтожить отпрыска дворянского семейства, достойна похвалы, но милосердию есть предел. Казна королевства пуста, а золото… Золото служит единственным гарантом стабильности королевских финансов. Нам нужно золото! Вы понимаете?

Фламель успокоился, узнав, что молодая женщина жива. Хранитель печатей схватил художника за запястья. Узловатые пальцы впились в его тело, словно когти. Старик обладал удивительной силой.

— Фламель, вы единственный, кто присутствовал при… разговоре… с палачом. Что она сказала? Где книга? Выбирайте слова, иначе присутствующий здесь Фёбла позволит вам присоединиться к лекарю в царстве Божием. Если только это не царство дьявола. Фёбла!

Подручный встал позади переписчика и приставил к его горлу кинжал. Никола знал, что он проиграл. Все это было выше его понимания. У него оставался только один выход: сказать правду в надежде, что после его смерти они не примутся за даму Пернель. Он упал на колени.

— Я знаю, где книга. У меня в… тайнике. В подвале, за бочками… Это напротив…

Бернар де Ренак улыбнулся, показывая свои редкие зубы.

— Смотрите-ка, простой переписчик умеет орудовать другими инструментами, не похожими на перо! В любом случае, примите мои поздравления за эту мизансцену со свинцом и серой. Но почему?

— Я… Я хотел причинить ему боль. Я был словно одержимый с тех пор, как мне пришлось присутствовать при пытках Флоры де Сеневьер. Он осквернил ее. Я не мог ему этого простить.

— И тогда?.. — подбодрил его хранитель печатей.

— И тогда я выколол ему глаза скребком, а затем заглянул в его сундук. Там лежали свинец, сера… Он использовал их, пытая своих жертв. На этот раз наступил его черед: он должен был все испытать на себе. Все, что заставлял испытывать других.

Бернар де Ренак пристально посмотрел на Фламеля. Сначала его взгляд был задумчивым, затем стал ироническим и торжествующим.

— Агнец превратился в волка… Но у вас будет время подумать о собственной участи, когда палач привяжет вас к колесу. А пока пойдемте за книгой. Предупреждаю, не пытайтесь бежать. В эти времена моим стражникам не хватает развлечений.

Фёбла поднял Фламеля за воротник и грубо толкнул к двери.

В сопровождении усиленной охраны Фламель спускался по ступеням. У него сложилось впечатление, что история повторяется и что он, как и Исаак Бенсераде несколькими днями раньше, идет к месту казни. Он перекрестился и начал читать «Отче наш». Ему следовало подготовиться к будущему. Разве не он своими собственными руками убил палача и украл проклятую книгу?..

 

81

Нью-Йорк, Гарлем, наши дни

Француз осторожно отошел к стене. В обществе девушки с револьвером и колосса с бритой головой его шансы выбраться отсюда практически равнялись нулю. Высокий негр почти прижался к нему и протянул руку.

— Здесь принято здороваться, — проворчал он, — если ты, конечно, любишь пожимать руки чернокожим.

Девушка по-прежнему целилась в голову Марка с насмешливым видом.

У Марка не было выбора. Он протянул руку, полагая, что колосс раздавит ее. Он почувствовал теплоту его руки. К удивлению Антуана, тот сжал его кисть и похлопал указательным пальцем по ладони.

Ритуальное масонское рукопожатие.

Антуан потерял дар речи. Высокий негр разразился гомерическим хохотом.

— Добро пожаловать в Гарлем, брат мой! Я капитан Рэй Робинсон. Мои друзья зовут меня Шугар в честь великого боксера, который также был великим офицером нашей ложи.

— Сумасшедший дом, — прошептал Марка, еще не оправившийся от потрясения.

Девушка убрала револьвер, закрыла дверь на засов и опустила металлические жалюзи. Негр взял Антуана за плечи, совершил обряд акколады, братского лобызания, потом твердой рукой усадил его на стул.

— Ты совершаешь ошибку, прогуливаясь в одиночестве в этом захолустье со своим бледным лицом. Или ты полон безрассудства, — гремел негр, присаживаясь рядом. — Ладно, шутки в сторону. Мне звонил Сэм Кольт. Он очень волнуется. Он тебе дал мой телефон, но ты не позвонил.

— Мне не терпелось увидеть этот храм…

— И ты очертя голову бросился в черный Гарлем!

Антуан выдавил из себя улыбку.

— Одним словом, вот уже целый час, как я жду тебя у нашей сестры.

Комиссар начал приходить в себя. Молодая женщина тоже села рядом с ним, протянула руку и церемонно представилась.

— Анни Безант, мнимая жрица вуду и подлинный досточтимый мастер ложи «Три сестры», действующей по Древнему и Принятому шотландскому уставу. Но главное, социолог с дипломом Вашингтонского университета, пишущая диссертацию на тему «Суеверия в Гарлеме». Добро пожаловать, брат мой, и забери свои деньги. Но скажи, почему ты интересуешься этим зданием?

Марка никак не мог вернуться в нормальное состояние. Брат — полицейский, похожий на гангстера, и сестра — мнимая африканская ведьма. Он сможет снискать оглушительный успех в своей парижской ложе, когда будет рассказывать о приключениях в Нью-Йорке.

— Спасибо за столь оригинальный прием, — вымолвил он. — Отвечая на твой вопрос, скажу, что я хочу найти храм, где собиралась одна ложа до конца XIX века. Это для меня очень важно.

Мужчина и женщина переглянулись, нахмурив брови. Полицейский с бритой головой заговорил.

— Пойми нас правильно, брат, но белые, тем более французы, крайне редко совершают туристические вечерние масонские вояжи в этот уголок. Можешь ли ты добавить что-либо? Это вопрос доверия.

Комиссар понял, что ему следует быть более откровенным. Его принадлежности к масонству оказалось недостаточно. В конце концов, они могли оказать ему бесценную помощь.

— Я приехал из Парижа. В моей ложе было совершено два убийства. Братьев зарезали, чтобы раскрыть тайну, и один из ключей к ней находится, вероятно, в этом здании.

Мужчина смотрел на него несколько секунд, потом кивнул с решительным видом.

— Следуй за мной, — сказал он, вставая. — Анни, не могла бы ты зажечь свет?

Антуан прошел за сиреневую занавеску. Проход перегораживала железная дверь без замочной скважины. Раздался щелчок, и сезам открылся. Они миновали длинный коридор, освещаемый небольшими зелеными лампочками, затем подошли к другой двери, которая автоматически открылась при их приближении.

— Мы находимся в одном из старейших масонских храмов Гарлема, занимающем целое крыло здания. Оно было построено в 1860 году иммигрантами из Европы, которым оказывали финансовую помощь масоны Франции. Они одними из первых стали принимать в свою ложу моих братьев по цвету кожи. В те времена это было редким явлением.

— Я думаю…

— Расовая сегрегация существовала и в масонских ложах. Впоследствии братья, последовавшие за Принсом Холлом, завладели храмом в начале XX столетия, а в 1930-х годах переехали в более удобные помещения. Один из братьев выкупил здание, чтобы сохранить его. Все входы были замурованы и снабжены бронированными дверями. Внешне оно ничем не отличается от других заброшенных зданий, но мы используем его как склад. Впрочем, как ты скоро увидишь, здесь есть и другие сюрпризы.

Мужчина провел его в ярко освещенный холл, украшенный гигантской хрустальной люстрой. Француз с волнением узнал традиционные масонские знаки, украшавшие стены. Те же самые, что и на всех континентах.

Перед комиссаром возникла монументальная двухстворчатая дверь, по бокам которой возвышались трехметровые колонны. На одной из них была выгравирована буква И, на другой — В.

Американский полицейский медленно открыл створки двери, и у комиссара перехватило дыхание.

Это была точная копия парижского храма Лафайет: шпаги, в таком же порядке висевшие на стенах, тот же звездный свод, те же деревянные верхние галереи и мозаичный пол. Антуан почувствовал, что у него закружилась голова. Разве такое совпадение возможно?

Рэй Робинсон с довольным видом сел на стул досточтимого мастера.

— Ты попал в ложу, которую искал. Удивительно, не правда ли? В дни солнцестояния мы проводим здесь памятные собрания.

— Я пытаюсь понять, — сказал Марка, встав в центре храма, чтобы иметь возможность видеть сразу все убранство.

— Все осталось нетронутым. Когда в начале XX века обострились межрасовые отношения, последний досточтимый мастер ложи «Айвенго» передал храм группе масонов из ложи «Принс Холл». В то время масонство считалось освободительным фактором для тех, кто больше не хотел мириться со своим положением в обществе. Таким образом, черные братья смогли создать свою ложу и тщательно сохранили все первоначальное убранство, как ты сам можешь в этом убедиться.

— Но почему они не объединили свои ложи?

Чернокожий полицейский с безмятежным видом вертел в руках молоток.

— В те времена смешанные по расовому признаку ложи считались бы аберрацией. Конечно, наши братья из ложи «Принс Холл» пользовались поддержкой некоторых белых масонов, но им пришлось создать собственную ложу. Хотя они однажды появились на публике. «Великая ложа Нью-Йорка» провела расследование, чтобы выяснить, не самозванцы ли они…

Марка знал, что расовый вопрос долгое время был запретным среди американских масонов, несмотря на то что многие из белых братьев принимали активное участие в антирасистском движении 1960-х годов.

— Сначала у нас тоже было мало цветных братьев, — ответил комиссар, — но потом все изменилось.

Следуя интуиции, Антуан прошел за скамьи и взглядом поискал копию шпаги Лафайета. Если его предположение было правильным, она должна была висеть на том же месте, что и в парижском храме. И на ее клинке должна быть надпись. Одну за другой он осматривал шпаги под бдительным взглядом брата Робинсона. В конце концов он вытащил одну шпагу из ножен и помахал ею в воздухе.

Сталь засверкала в лучах света, падавшего с потолка. Клинок был девственно чист. Разочарованный Марка стал вынимать все шпаги по очереди и осматривать их.

Американский коллега с любопытством поглядывал на него.

— Твое послушание прислало тебя, чтобы ты проинспектировал имущество храмов? — пошутил он.

— После передачи храма шпаги меняли?

— Нет, не думаю. Это парадные шпаги. Они не имеют особой ценности.

Антуан сел на один из деревянных стульев в первом ряду. Интуиция подвела его.

Оставались лишь две строчки, выгравированные на шпаге Лафайета.

Нью-Йорк, там, где логово братьев,

Древним взглядом освобождает центр, 1886 год.

Если первая часть фразы недвусмысленно указывала на местонахождение масонов в американской метрополии, вторая часть была абсолютно неясной…

Тем хуже для него! Он резко встал и остановился перед сиденьем досточтимого мастера. Прямо над парадным креслом находился золоченый треугольник, лучезарная дельта, символ масонской мудрости. Расположенный в центре треугольника продолговатый глаз, выполненный в египетском стиле, пристально смотрел на входящих в зал. Древний взгляд! Глаз указывал на выемку, где стоял старинный сундук цвета меди.

Торжествуя, Марка вытащил его на свет. На крышке была выгравирована шпага в стиле пламенеющей готики.

Он подошел к стульям и осторожно поставил на пол свою находку. При помощи коллеги он начал отпирать засовы. Петли, которые никто не смазывал в течение многих лет, заскрипели. В сундуке, обитом бархатом цвета морской волны, лежал свиток, перевязанный красной лентой. Рядом покоился небольшой шар диаметром два сантиметра. Золотой шар. Марка взял его в руки. Шар был мягким, податливым. Алхимическое золото.

Антуан положил шар обратно и осторожно развернул свиток.

Перед его глазами возник план, вверху которого размещались три надписи.

Солнце освещает адепта, но никогда не заглядывает себе в лицо.

Совершенство, камень разгоняет тьму.

Из кубического камня у ее ног придет свет.

 

82

Наши дни

ДБР «Авроре Источнику»

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Объект не вышел из лавки вуду в квартале Гарлема. Прошу указаний.

«Аврора Источник» ДБР

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Просто наблюдайте.

 

83

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

В тот момент, когда Фламель переступил порог, на улице поднялся переполох. Со всех сторон раздавались крики и вопли, торговцы поспешно закрывали деревянные ставни, защищавшие их лавочки. Обезумевшие люди разбегались в стороны.

— Что происходит, Фёбла? Клянусь Господом, ваши люди должны были блокировать улицу! — воскликнул хранитель печатей.

Стражник бросился вперед и схватил за полу перепуганного горожанина. Через несколько минут он вернулся. Вид у него был взволнованный.

— В Париж неожиданно ворвались англичане. Они грабят и убивают на том берегу Сены. Надо уходить!

— Нет! Я должен забрать книгу, — твердо сказал аристократ. — Быстро к переписчику, в дом напротив! Фёбла, проведите нас через толпу.

Стражник подал знак людям в черном. Они окружили Фламеля и Ренака, а затем вытащили кинжалы. В суматохе мужчина и две женщины, увлекаемые охваченной паникой толпой, наткнулись на лезвия. Вокруг себя Фламель видел лишь испуганные лица зевак, спасавшихся бегством в неописуемом беспорядке, потерявшихся детей, плачущих от ужаса. Шаг за шагом люди хранителя приближались к его мастерской. Вдруг одно слово, выкрикнутое во всю мощь легких, накрыло толпу, словно волна:

— Англичане!

В конце улицы, примерно в ста метрах, Фламель заметил характерные шишаки вечных врагов Франции. Люди хранителя не смогли устоять под натиском испуганных парижан. Они пытались прикрыть Фламеля и Ренака своими телами, но были отброшены в сторону, словно корабль под противным ветром. Воспользовавшись всеобщим безумием, переписчик изо всех сил толкнул одного из стражников, и тот отпрянул в сторону. Фламель устремился прочь, успев заметить, как разъяренный сеньор потряс кулаком. Он слышал, как тот вопил, но было слишком поздно. Толпа тащила Фламеля на другую сторону улицы.

Он добрался до входа в мастерскую в тот момент, когда один из его помощников навешивал большую деревянную дверь. Он вбежал внутрь и увидел жену, забившуюся от страха в угол. Рядом с ней он заметил знакомого мужчину. Это был сьер де Тюз.

— Никола, ваша жена объяснила мне, в чем дело. Вы попали в переплет, — с беспокойством в голосе сказал сеньор. — И я вместе с вами. Если в вашей лавочке нет другого выхода, англичане разорвут нас на куски. Или, что еще хуже, это сделает войско хранителя печатей.

Фламель бросился к жене.

— Не бойся. Я возьму в подвале одну ценную вещь, и мы можем бежать.

Она резко встала, красная от ярости.

— Если это твоя проклятая книга… Я нашла ее!

Фламель застыл на месте, словно в него попала молния.

— Что ты с ней сделала?

— Ты больше заботишься о своих проклятых книгах, чем о жене.

— Ты сошла с ума! — взорвался Никола.

Дворянин с небольшой черной бородкой встал между супругами и прикрикнул на них:

— Сейчас не время для семейных ссор. Если мы отсюда не выберемся, это будет конец.

В дверь бешено застучали. Ученик переписчика с ужасом взглянул на своего хозяина. Шпага пронзила дерево, которое тут же начало разваливаться.

Дама Пернель с плачем бросилась в объятия мужа.

Фламель поднял руку:

— На крышу!

 

84

Нью-Йорк, Гарлем, наши дни

Кафе было переполнено. Чтобы оправиться от потрясения, Рэй пригласил Антуана пропустить по стаканчику в одном из культовых баров черного Гарлема. Едва они вошли, как разговоры стихли, но затем раздался взрыв хохота, когда Робинсон отпустил шутку на непонятном комиссару арго.

— Что ты им сказал? — встревожился Марка.

— Что у них проблемы со зрением и что ты чернокожий.

Комиссар не стал настаивать. В данный момент его совершенно не интересовал юмор, свойственный Гарлему. Едва присев, он осторожно развернул карту, найденную в храме.

— Узнаешь?

Рэй склонился над картой и покачал головой.

— Да, я рисовал нечто подобное, когда учился в первом классе.

— Нечто подобное?

— Ну разумеется! Такую же карту. Посмотри, это очертания берегов Нью-Йорка. Вот река Гудзон, вот Манхэттен. Все городские школьники рисуют подобную карту. Это их первый урок географии.

Антуан с удивлением посмотрел на него.

— Ты хочешь сказать, что это детский рисунок? Что я пересек Атлантику и рисковал своей шкурой ради мазни какого-то мальчугана?

Обескураженный таким непониманием, Рэй пожал плечами.

— Да нет, ты же сам видишь, что бумага старая. Края сгнили от влажности. Что касается чернил, местами они совсем выцвели.

Марка покачал головой. Разговор начал выводить его из себя.

— Ничего не понимаю. Ты сказал мне…

— Я сказал тебе, что, как и любой бывший ученик в Нью-Йорке, я могу узнать эту карту и даже сказать тебе, где находится этот крест.

— Какой крест?

— В самом деле, тебе следует получить консультацию. Ты либо слепой, либо тупой. Смотри!

Рэй ткнул пальцем в карту. Антуан схватил план и поднес его к свету. Никаких сомнений, это был крест.

— Где он находится?

Лицо Робинсона просветлело.

— В Бруклине, возле доков, брат мой.

Антуан встал.

— Мне нужно позвонить Джоан.

— Какое милое имя! Познакомь меня с ней.

— Договорились. Сейчас мы ее разыщем.

Брат по крови мягко выжал сцепление и включил сигнал поворота, когда машина чернокожего полицейского влилась в поток. Джоан вовремя ему позвонила.

Он припарковался в тот самый момент, когда Джоан выходила из здания. Она несколько раз оглянулась, прежде чем заметила его, но чернокожий уже поджидал ее в своей ничем не примечательной машине. Бедная Джоан! Как только Марка повесил трубку, рассказав ей о своей эпопее и сделанных открытиях, она сразу же связалась с ним. Как добросовестный солдат, всегда готовый к бою. Да, он выбрал замечательных пешек для своей игры. Джоан превратилась в дежурного Иуду, а Антуан нашел храм и клад, хранившийся в тайнике вот уже на протяжении двух столетий.

Брат по крови посмотрел в зеркало заднего вида и улыбнулся.

Все шло как по маслу. За исключением одной детали. Антуан действительно мог бы никогда не выбраться из негритянского квартала. Если бы он не вмешался и не убрал двух хулиганов, поджидавших Марка в засаде, комиссар уже гнил бы в канаве.

Но разве он не был Избранником?

Впрочем, он приготовился к самому худшему, когда опустились жалюзи в лавке вуду, но его страхи оказались беспочвенными: он заметил масонский знак на портике здания. Марка увидел и нашел то, что они с Джоан разыскивали столько лет. Комиссар облегчил им работу.

Он вел машину на расстоянии тридцати метров и старался не попадать в поле зрения едущих впереди. Игра принимала оборот, который не мог не радовать его. А убийство двух негров стало, в общем-то, заслуженной наградой.

Два жалких хулигана, отбросы общества. Он вел справедливую борьбу.

Он взглянул на темный силуэт Джоан, сидевшей в машине. Отныне червь подтачивал плод.

 

85

Наши дни

ДБР «Авроре Источнику»

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Объект покинул Гарлем с неустановленным человеком черной расы. На площади Вашингтона они подсадили в машину молодую женщину. Впрочем, похоже, что за ними следует другая машина.

 

86

Нью-Йорк, Бруклин, наши дни

Казалось, в столь поздний час в доках не должно быть никого. Однако там во всех направлениях сновало множество грузовиков. Связавшись с центральным пунктом управления, Робинсон узнал, что у входа в доки под разгрузкой стояли три баржи. Несколько складов открыли с благословения профсоюзов, которым удалось добиться повышения платы в три раза за сверхурочные часы.

Не останавливая машину, Рэй взглянул на карту. Крест находился напротив узкой полоски суши, где хозяйничали наркоманы и бакланы. Нужно было ехать прямо, а затем свернуть налево.

Когда машина достигла ограждения, ее фары высветили два почерневших кирпичных здания, построенных, несомненно, в конце XIX века и оставшихся нетронутыми во время реконструкции этого участка.

Черный «линкольн» остановился на щербатом тротуаре возле фасада зданий. Антуан вышел. За ним последовали Джоан и Робинсон. Молодая женщина держалась напряженно, но Антуан приписал это обстановке, смущавшей даму, привыкшую к роскошным кварталам метрополии.

Робинсон вытащил связку отмычек, отобранных у одного вора, и менее чем через минуту дверь открылась со страшным скрежетом. Когда они вошли внутрь склада, погруженного в полутьму, им в нос ударил запах плесени и сырости. На полу валялись старые гроссбухи, а на стенах с выцветшими обоями еще висели пожелтевшие афиши.

— Странно, — подвел итоги Робинсон. — Обычно такие помещения битком набиты бездомными и наркоманами. Да, владельцам повезло. Если не считать запаха, здесь все неплохо сохранилось. А что именно мы ищем?

— Сам не знаю.

— Черт возьми, я ничего не понимаю! — внезапно взорвалась Джоан. — Какова цель этого бега с препятствиями? В тайне, которая пережила столетия и прогуливается между Парижем и Нью-Йорком? Вместе с папашей Лафайетом в качестве приглашенной звезды…

Антуан с изумлением посмотрел на нее. Смущенный Робинсон погрузился в созерцание пыльного календаря неизвестно какого года.

— Нет, в самом деле, — продолжала Джоан, повернувшись к Марка, — вы налетели на меня вместе со своей неправдоподобной историей. Я вам поверила, я помогла вам, но теперь, если вы хотите, чтобы я и впредь помогала вам, извольте все объяснить.

— Она права, — заметил Робинсон.

— Вам обоим известно, что я ищу убийцу. Причем весьма оригинального убийцу, поскольку его жертвами стали братья.

— Больной, — прокомментировал Рэй тоном, не допускающим возражений.

— Сначала я тоже так думал. Но первая жертва, Пьер де Ламбр, чувствовал, что над ним нависла угроза. Не потому, что он был масоном, а потому что он владел тайной, вернее, ее фрагментом.

— Как и мой отец, — уточнила Джоан.

Антуан заметил, что ее лицо стало более спокойным с того момента, как он заговорил. Он улыбнулся ей и продолжал:

— Каждый обладал посланием, составленным в одинаковой манере: одна или несколько загадочных фраз и фамилия. На настоящий момент мы идентифицировали две фамилии: Лафайета, предка моего брата де Ламбра, и Аршамбо, ту, что по-прежнему носит Джоан.

Со всевозрастающим удивлением Робинсон смотрел на Джоан как на диковинку, редкую фарфоровую статуэтку, которую необходимо беречь. Антуан не дал ему времени прийти в себя.

— У нас есть еще одна фамилия, Сеневьер, но я не знаю, что или кого она означает.

— Она была написана на бумаге, доставшейся мне от отца, — уточнила Джоан.

— Насколько мне известно, — добавил Антуан, — было четыре фамилии. Все братья участвовали в войне за американскую независимость. И сейчас живы их потомки. Как я вам уже сказал, в каждом послании есть загадка: одна-две зашифрованные фразы, которые позволяют найти в конкретном месте тайник, где спрятан предмет.

Робинсон кивнул в знак согласия. Он попал на знакомую территорию. Джоан внимательно слушала.

— Как в храме Гарлема, где ты нашел сундук с планом внутри?

— Да. Каждый предмет позволяет идентифицировать новое место. Например, найденная в Париже шпага с выгравированной надписью привела меня в самое сердце Гарлема.

Джоан подошла к Антуану. Внезапно она побледнела.

— И ты нашел только один предмет? Единственный?

Марка колебался. Истина могла разбудить страсти, но отныне он не хотел делать Джоан своей союзницей.

— В тайнике храма братьев ложи «Принс Холл» лежал и другой предмет.

Джоан молчала. Она просто сверлила его взглядом.

— Покажи ей, — посоветовал Рэй. — Она имеет право знать. Равно как и я.

Комиссар полез в правый карман, а затем раскрыл ладонь.

— Но это… — прошептала наследница Аршамбо.

— Золото, — подтвердил Марка.

Робинсон осторожно взял золотой шар, который сразу же деформировался у него в руках. Джоан воскликнула:

— Это же чистое золото!

Прежде чем ответить, Антуан улыбнулся.

— Золото алхимиков.

Сидя в машине, брат по крови прибавил звук. Технология совершала настоящие чудеса. Он находился более чем в ста метрах, а слышал их так, словно был с ними на складе. На окружавшие его доки опустилась тишина. Он взял пачку, распечатал ее и вытащил сигарету. Это было нарушением дисциплины, но он заслужил награду. Затянувшись, он подумал о теле Джоан. Она, наверное, положила микрофон в выемку между грудей… Он затянулся еще раз, и напряжение спало. Он приехал сюда вовсе не для того, чтобы погружаться в эротические мечты. Если он и думал о Джоан, то только для того, чтобы оценить ее актерский талант. Она была прекрасна в гневе. К тому же чернокожий, сам того не осознавая, умело разжигал ее гнев. Марка не был к этому готов и угодил в ловушку. Пробил час откровений.

 

87

Париж, мастерская Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

Все трое еще поднимались по лестнице, когда нападавшие с грохотом выбили деревянную дверь мастерской.

— Бегите, Фламель! Я прикрою вас своей шпагой! — закричал барон де Тюз, выхватывая оружие.

Фламель и его жена пересекли комнату и устремились в верхнюю часть дома. Там было маленькое окошко, выходившее на соседнюю улицу. Переписчик открыл щеколду окошка. На лестнице раздавались звуки скрестившихся шпаг. Фёбла выкрикивал угрозы. Фламель помог жене вылезти на крышу и увидел, как сьер де Тюз устремился наверх, успев с грохотом закрыть деревянную дверь и приставить к ней тяжелый сундук.

— И кто после этого будет говорить, что ремесло переписчика скучное, друг мой?

Он вылез в окно и спрыгнул на плоские каменные плиты, образовывавшие крышу соседнего дома.

Они увидели, что Фёбла высунулся из окна. Однако он не стал их преследовать, лишь выкрикнул в их адрес несколько проклятий и оскорблений.

Они бежали во весь дух, натыкаясь на каминные трубы, которыми ощетинилась крыша. Они слышали гул испуганной толпы, метавшейся внизу. Этот гул состоял из причитаний и воплей. Метров через сто крики стали приглушенными, и они сели на щербатую стену. Аристократ принялся счищать пыль с камзола, а Фламель обнял жену за плечи.

— Мне очень жаль, любовь моя. Прости… Ты для меня все… Эта книга для меня ничего не стоит по сравнению с твоей любовью, — прошептал Фламель. — И я им сказал, где она находится. Вероятно, они ее уже нашли. Такова воля Божья.

Дама Пернель вытерла слезы вышитым рукавом и впервые улыбнулась.

— После семейной сцены воркование! Это уже трагикомедия, — пошутил барон, резко вставая. — Не будем медлить. Здесь есть лестница, ведущая в проулок. По-моему, мы находимся возле Шатле. В этом квартале живет один из моих друзей. Он предоставит нам убежище, а затем я вас обоих увезу к себе. Ни для англичан, ни для этой канальи Ренака ваша жизнь ничего не значит.

— Благодарим вас за вашу доброту, — сказал тронутый до глубины души Фламель.

Все трое спустились в проулок, где пахло горящим деревом и нечистотами. На углу проулка и пустынной улицы Ланевен они остановились.

— Вероятно, гарнизон Лувра был поднят по тревоге и бросился на выручку. Англичане вовсе не глупые люди. Они грабят с быстротой молнии, не дожидаясь прибытия вооруженных людей. Идемте, мой друг живет в трех шагах отсюда.

— Нет!

Голос дамы Пернель эхом отразился от черноватых стен домов. Фламель взял ее за руку.

— Мы ничем не рискуем, не бойся.

Но она вовсе не казалась испуганной.

— Я тебе не все сказала. Я спрятала книгу в надежном месте, опасаясь, как бы ты из-за нее не погиб. Но я избрала неверный путь. Не зная того, я спасла ее. Ты можешь взять ее, ибо Богу угодно, чтобы она принадлежала тебе.

 

88

Наши дни

ДБР «Авроре Источнику»

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Объект и два его спутника вошли в помещение склада, расположенное на Коффи-стрит, 25. Подтверждаю, что человек, личность которого не установлена, следует за ними на расстоянии. Он припарковал машину недалеко от склада. Прошу указаний.

«Аврора Источник» ДБР

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Продолжайте наблюдение. Не вмешивайтесь.

 

89

Нью-Йорк, Бруклин, квартал доков, наши дни

Рэй и Джоан принялись осматривать склад в поисках указателя. Марка же остался сидеть. Ему не давал покоя возраст карты. Вне всякого сомнения, она была создана до строительства здания, в котором они сейчас находились. Значит, если существовал тайник, он неизбежно должен был находиться в самых старых частях склада. А поскольку здание было кирпичным….

Рэй включил более мощный фонарь, взятый из машины.

— Обследуй стены, — посоветовал ему Антуан.

Первая попытка ничего не дала. Луч света выхватил лишь остатки ковров на уровне письменных столов и пористый кирпич в местах, где складировали товары.

— Черт возьми, так мы ничего не найдем! — воскликнул Рэй. — Ты сам видишь, что это за помещение. — То же, что искать иголку в стогу сена!

— У кого есть компас? — спросила Джоан.

Робинсон протянул ей футляр для ключей. На миниатюрном циферблате бешено крутилась магнитная стрелка. Антуан покачал головой. Это было бессмысленно.

— Солнце освещает адепта, но никогда не заглядывает себе в лицо. Ведь так звучит первая фраза? — спросила Джоан.

— Да, — подтвердил Робинсон.

— Значит, я буду искать на востоке, там, где встает солнце.

Магнитная стрелка указывала на север. Все повернулись вправо, на восток. Возле нужной им стены громоздилась куча старой мебели. Рэй устремился вперед. За несколько секунд столы и стулья исчезли в облаке пыли. Их взору предстал яркий ковер. Преисполненная энтузиазма, Джоан оторвала кусок. Ткань легко подалась, обнажив каменную кладку.

Антуан вскочил. На этот раз они были на верном пути. Они нашли первоначальное место.

— Эй, осторожнее! — крикнул Робинсон. — Смотрите! На рыхлой штукатурке луч фонаря высветил круг с римскими цифрами. В центре его сияло золотое солнце.

— Есть! — воскликнула Джоан. — Мы нашли!

Рэй повернулся к Джоан и обнял ее. Она засмеялась как ребенок.

— Да, — согласился Марка, показывая пальцем на необычно выпуклое солнце. — Кнопка…

Он нажал на светило.

— Осторожно! — воскликнула Джоан.

Антуан почувствовал, что теряет равновесие. Под его ногами разверзся пол, и он увидел, что падает прямо на ряд ощетинившихся пик.

Он отчаянно махал руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться.

Сильные руки Робинсона схватили Антуана за куртку, и тот повис в воздухе. Его ноги болтались над почерневшими остриями.

— Эй, француз, надо внимательно читать инструкции. Солнце не заглядывает себе в лицо, — напомнил колосс, извлекая его из ловушки.

Джоан нагнулась, чтобы помочь Рэю вытащить Марка и поставить его на пол.

— Спасибо. Да, братья былых времен не облегчили нам задачу.

— Это ты сказал, брат. Посмотри налево.

Робинсон показал пальцем на старинный стенной шкаф, в котором зиял проем в человеческий рост. В мозгу комиссара промелькнула мысль: люк служил противовесом, закрывая боковой проход.

Солнце не могло прямо смотреть себе в лицо. Только искоса!

Робинсон, державший в руке фонарь, пошел первым. Вниз вела винтовая каменная лестница. Едва они ступили на третью ступеньку, как за ними с грохотом сомкнулся пол.

— Очаровательно, — пробормотал Марка, но его спутники ничего не расслышали.

Спуск показался бесконечным. Лестница словно вела в самые недра земли. Царившую вокруг тишину нарушало только их учащенное дыхание.

— Мы спустились вниз метров на тридцать, — прикинул Рэй. — Это мне напоминает тот случай, когда мне пришлось эвакуировать с крыши небоскреба истеричного типа, боявшегося лифтов.

— Думаю, мы уже пришли, — выдохнула Джоан, шедшая первой.

Лестница закончилась. Перед ними лежал длинный узкий коридор. Вдали виднелись очертания двери. Робинсон вызвался разведать обстановку.

— Ждите меня здесь. Если мне удастся открыть дверь, я вам крикну, и вы подойдете.

Комиссар кивнул. Он не мог говорить от волнения. Джоан нервничала и перебирала пуговицы на своей блузке. Свет фонаря постепенно слабел во тьме.

— Как вы думаете, сюда доходят радиоволны? — неожиданно спросила Джоан.

— На такую глубину? Сомневаюсь, — ответил Марка. — Но почему вы мне задали этот вопрос?

Она повернулась к нему. На ее лице застыл ужас.

— Все в порядке! Я открыл. Идите ко мне! — крикнул Рэй.

Антуан не успел ответить — Джоан бросилась в темный коридор.

Робинсон стоял на боковой платформе. Ладонью он прикрывал свет фонаря.

— Вы мне не поверите.

Запыхавшийся Антуан толкнул дверь. Джоан подошла к краю. Ее неудержимо влекла пропасть, разверзшаяся у ее ног.

— Давай, Рэй, посвети! Иначе она упадет, — сказал Марка.

Луч фонаря заметался по полу подземелья.

Джоан закричала.

 

90

Понтуаз, замок Тюз, 24 марта 1355 года

Двое суток подряд Фламель и его супруга спали беспробудным сном. На второй вечер у них появился аппетит, и они с удовольствием присоединились к барону за столом. Вдалеке от Парижа, который они покинули тайно, Фламель обрел силу и способность размышлять, которую утратил несколькими днями ранее. Он не хотел открывать книгу Исаака Бенсераде после того, как взял ее из церкви, где ее спрятала жена. Произведение лежало в личном кабинете барона, укрытое от соблазнов.

Сьер де Тюз приехал из столицы. Улыбка не сходила с его лица.

— Дорогой друг, у меня прекрасные новости! Бернар де Ренак… умер.

— Не может быть! — недоверчиво воскликнул Фламель.

— Может! Его затоптала толпа в двух шагах от вашей лавки. Большинство его стражников окончили свои дни таким же образом. Порой народные бунты приносят пользу.

— Значит, мы можем вернуться домой! — воскликнула дама Пернель.

Жан-Батист де Тюз показал головой.

— А вот этого я вам не советую. Ги де Парей не закончил следствие и разыскивает вас. Он еще не знает, живы ли вы или же вас увезли на кладбище Невинных младенцев после нападения англичан. Оставайтесь здесь до тех пор, пока о вас не забудут.

— Но у нас ничего нет! Как же мы будем жить? — с горечью в голосе спросила дама Пернель.

— Я помогу вам. Господь наделил меня богатством, и будет правильно, если я поддержу друзей, попавших в нужду. Что касается дамы Пернель, она вскоре сможет вернуться и открыть лавку. Она сыграет роль безутешной вдовы, чтобы сбивать всех с толку до вашего возвращения. Первое время мои люди будут следить за ней. А потом все утрясется.

Фламеля удивил странный блеск глаз его покровителя. Еще раз ободрив жену Фламеля, барон встал и направился к камину. Фламель последовал за ним. Когда они остались одни, барон тихо сказал:

— Представьте, я… открыл вашу книгу из любопытства. К сожалению, у меня нет достаточных знаний, чтобы понять ее смысл, но в ней явно речь идет о золоте и, что меня поразило, о бессмертии. Если Бог отдал вам на хранение этот манускрипт, значит, по моему мнению, вы несете за него ответственность. Вы должны постичь тайну.

Фламель подумал, прежде чем ответить.

— Я отказываюсь. Слишком много людей умерло из-за этой книги. И потом, что я буду делать с бессмертием? Это дьявольская мысль.

Тюз обнял его за плечи.

— Ну, избавьтесь от яда суеверий. Страх является самым опасным врагом человечества. И подумайте о том благе, которое вы сможете принести окружающим.

Фламель засомневался. Он попросил разрешения остаться в одиночестве, чтобы все обдумать. Тюз смотрел, как переписчик поднимается по лестнице с задумчивым видом. Ему не хотелось бы оказаться на месте Фламеля. Когда барон держал книгу в руках, ему на ум пришли весьма забавные мысли. Таких странных гравюр он еще никогда не видел: сказочные животные, крылатые змеи, совокупляющиеся мужчины и женщины в отливающих кровавыми отблесками водоемах, — все это было нарисовано, чтобы поразить воображение читателей. Но это служило лишь приманкой, маской, скрывавшей от простых смертных чудесные тайны.

Тайны, которые ждали, когда их вырвут из тьмы веков и возвратят к свету.

Через час переписчик спустился. Его лицо было суровым. Он сел рядом с женой, взял ее за руку и только потом обратился к барону:

— Я принял решение. Безапелляционное. Дама Пернель поедет в Париж, но и я не останусь здесь. Я должен понести покаяние и исповедаться. Я пойду в Сантьяго-де-Компостелла. За несколько дней я совершил несколько тяжких преступлений, взяв на свою душу множество грехов. Из трусости я стал сообщником палача невинной девушки. Меня посещали нечестивые мысли. Я жестоко убил человека. Я украл из жадности и солгал перед Богом. Я должен вновь обрести веру.

— Но книга, друг мой, книга? — прошептал барон де Тюз.

— По пути я остановлюсь у Флоры де Сеневьер и отдам ей книгу. Она единственная, кто достоин хранить сокровище Исаака Бенсераде.

Жена сжала руку Фламеля. Он с нежностью поцеловал ее.

— Я уезжаю через два дня.

 

91

Нью-Йорк, Бруклин, наши дни

Примерно на глубине пяти метров ниже их ног плескалась черная вода. Сотни крыс сновали здесь, цепляясь друг за друга. Они образовывали такой плотный клубок, что невозможно было разглядеть пол. Воздух был наполнен пронзительным писком, словно тысячами ощетинившихся копий.

Едва они приблизились, как дверь, через которую они вошли, захлопнулась.

— На этот раз мы попали в мышеловку, — сказал Марка.

Джоан изо всех сил нажала на створку, но безрезультатно. Путь назад был отрезан. Робинсон смачно выругался.

В этот самый момент, словно по неизвестному сигналу, десятки крыс подняли свои влажные мордочки. Невидимая волна, отражавшая тайный приказ, пробежала по клубку животных, приготовившихся к атаке. В течение нескольких секунд сотни красноватых глаз буквально вонзились в непрошеных гостей. Глаза крыс, обуреваемых голодом, горели.

Первые крысы резво взобрались на ступени, ведущие к платформе, словно их подбросила гигантская рука. И вот они уже двигались вперед плотными рядами. В конце лестницы их ждал пир.

Марка повернулся к Рэю, который вытащил свое табельное оружие. Следовало непременно найти выход. Несколько пуль и сменный магазин дадут им лишь несколько секунд передышки.

На другом конце темного помещения вырисовывалось нечто вроде узкого отверстия, оно вело дальше во мрак. Робинсон подошел к краю платформы. Он различал голодные морды первой волны грызунов, устремившихся на них.

— Строители этого здания не могли найти стражей лучше. Невозможно спуститься. Жестокость нью-йоркских крыс превосходит даже человеческую жестокость. Они нас разорвут на части, мы и глазом не успеем моргнуть. И все же должен быть другой путь. Что говорится в послании?

Марка развернул план и громко прочитал вторую фразу:

— Совершенство, камень рассеивает тьму.

Джоан подняла фонарь и внимательно осмотрела стены, покрытые плесенью. Наверху виднелись слепые оконца, вырубленные в каменном потолке. Они опустила фонарь и посветила на пол. Внизу можно было различить круглые отверстия, но бесформенная масса крыс заслоняла их.

Совершенство, камень рассеивает тьму.

— Посвети, здесь что-то есть. Я на что-то наткнулся! — крикнул Робинсон, склонившийся возле двери, чтобы проверить, есть ли там выход.

Под лучом фонаря лицо Робинсона казалось необычно бледным. «Живой труп», — подумал Антуан. Со всех сторон раздавался пронзительный писк.

— Смотри!

Правой рукой Рэй быстро ощупывал выпуклые символы, тянувшиеся вдоль карниза до входной двери. Джоан закричала от радости.

— Есть! Это как на складе!

— Еще одна причина проявить осторожность, — заметил Марка, направившийся к выпуклым знакам, чтобы внимательно осмотреть их.

Наугольник, образующий треугольник с продолговатым глазом в центре. Грубый камень, лежащий на столе, и куб на выступающем цоколе.

Совершенство, камень рассеивает тьму.

Рэй дотронулся до второго символа. Ну конечно! Неотесанный камень, символ масонства! Его необходимо обработать, чтобы разогнать собственную тьму! Полицейский улыбнулся, уверенный, что правильно истолковал символику. В тот момент, когда Робинсон собирался нажать на рельефный камень, Марка схватил его за запястье.

— Нет. Только не это!

Удивленный полицейский отвел руку.

— Почему? Неотесанный камень, который преображается. Это очевидно.

— Слишком очевидно. Мы едва не попали в первую ловушку. Неужели ты после этого думаешь, что все так просто? Клянусь кровью, слово «совершенство» указывает на природу самого камня. Он не может быть неотесанным, а только…

— Кубическим, — воскликнул Рэй. — Конечно! Неотесанный камень стал кубом.

Джоан Аршамбо смотрела на крыс словно загипнотизированная.

— Торопитесь. Они скоро будут здесь!

Первые крысы взбирались на платформу, распространяя тошнотворный запах. Робинсон прицелился и убил двух грызунов, которые разлетелись на мелкие кусочки в кровавом облаке. Вскоре рычащая орда начала драку за эти лохмотья.

Антуан нажал на выступающий куб.

 

92

Нью-Йорк, Бруклин, наши дни

И вдруг из окошек под потолком хлынул ослепительный свет. Он был таким ярким, что буквально залил собой все помещение. Он бил по глазам мелких грызунов, большинство которых провело всю жизнь в темноте городских подземелий. Обезумев, крысы бросились друг на друга, отчаянно ища выход, спасение от света. Они в панике устремились в отверстия, проделанные в стенах. Те, кто уже взобрался на ступени, вихрем спускались вниз по телам своих сородичей.

По мере того как убегали крысы, пол обнажался. Появились два стальных рельса, а вслед за ними вагонетка, которую следовало толкать, держась за медную, перекладину. Всюду валялись старые мотки кабеля, проржавевшие инструменты, место которым было в музее борьбы за независимость. От испражнений хищников, усеивавших пол, исходил зловонный запах.

В нетерпении Джоан первой сорвалась с места. Они стали спускаться по ступеням, на которых валялись еще вздрагивавшие серые тела.

— Гениально! Наши братья славно поработали! Надеюсь, что для открытия окошек нам не понадобится таймер! — воскликнул Марка.

— Я думаю, что у нас нет особого выбора, — сказал Робинсон, показывая на рельсы. — Тем более что крысы не замедлят вернуться. Они не станут долго выбирать между страхом перед светом и нашей свежей плотью.

Туннель был черным как ночь.

Джоан с отвращением посмотрела вокруг. Она нервно мяла воротник.

— А нет ли другого выхода?

В многочисленных дырах сверкали ненавистью красные глаза. Крысы ждали, когда они привыкнут к свету, чтобы вновь занять свою территорию.

— Мы не можем вернуться назад, — предупредил ее комиссар. — Надо действовать. И быстро!

Рэй встал на вагонетку и привел ее в движение.

— Механизм, похоже, хорошо сохранился. Даже несмотря на пыль, мы сможем прогуляться на этой штуковине. Идете?

Антуан и Джоан забрались в вагонетку. Полицейские встали по бокам и принялись за работу. Вагонетка едва заметно покачнулась, а затем покатилась по рельсам. Мужчины принялись толкать сильнее. Вагонетка постепенно набирала скорость. Вскоре рельсы в туннеле разошлись, словно в метро.

— Как вы думаете, когда все это было построено? — спросил француз, дышавший в такт движениям перекладины.

— В конце XIX века, — ответила Джоан прерывистым голосом. — Инструменты в зале, эта перекладина, тип передвижения — все соответствует тому времени. Нью-Йорк вступал в промышленную эру. Тогда строили первые высотные дома, железные дороги ткали свое полотно… Удивительная эпоха. Начало золотого века.

Комиссар искоса посмотрел на нее. С тех пор как они сюда спустились, она не переставала его удивлять. То радостная, то готовая впасть в истерику, она постоянно менялась. И вот теперь она читала лекцию по истории города.

— Я бы сказал, железного века… Вы знаток промышленной культуры? Это вам необходимо как адвокату…

Она улыбнулась и, казалось, расслабилась.

— Нет. Мой отец был страстным любителем истории, в частности истории Нью-Йорка. Он водил меня на всевозможные лекции, посвященные основанию нашего города. Первые туннели, которые были прорыты под Гудзоном, чтобы способствовать товарообмену, датируются XIX веком. Впрочем, о них хорошо известно. Их описывали во многих научных трудах. Странно, что об этом туннеле никто не знает.

Ее голос утонул в грохоте рельс. Время от времени они слышали, как в укромных уголках пищат крысы. С Марка крупными каплями лил пот. Разница во времени усиливала его усталость. В груди все горело. Ему никак не удавалось совладать с дыханием.

— Рэй, давай сделаем паузу. Несколько минут. Я должен отдышаться.

— Ох уж эти французы! Вы можете только шуметь! Как в Ираке: нам грязная работа, а вам красивые слова, — ответил американец.

Антуан хмуро посмотрел на него.

— Шучу. Отдыхай. Давай останавливаться.

Они отпустили медную перекладину. Вагонетка продолжала скользить по наклонной поверхности. Комиссар выпрямился, чтобы дать передышку натруженной пояснице. Робинсон вытащил из кармана компас. Железный путь вел на юго-запад.

— Над нашими головами толща воды. Вероятно, мы находимся под Верхним заливом. Если мой компас не потерял север, мы держим курс на Нью-Джерси. Я уверен, что наши братишки проложили этот туннель, чтобы незаметно пробираться в казино или торговать спиртным во времена «сухого закона».

Вдруг Джоан радостно вскрикнула:

— Там!

Антуан повернул голову. В конце туннеля он заметил слабый свет.

 

93

Дневник Никола Фламеля

29 марта

С момента моего отъезда прошло четыре дня. Я покинул жену, мастерскую и всех своих близких. Я впервые в жизни уехал из Парижа. Люди моего поколения никогда не имели ни выбора, ни желания уезжать. Времена сейчас суровые, дороги неспокойные, а пути Господни неисповедимы. Впрочем, в течение многих лет я был счастлив, что могу вести нормальную человеческую жизнь в славном городе, в стороне от опасностей и искушений этого бескрайнего мира. Каждый день я благодарил Господа, что вижу рассвет и сумерки под его покровительством. И каждый день я зажигал свечу в церкви Святого Иакова, чтобы возблагодарить его за оказанную мне милость.

И все же мне не хватало этого простого счастья, этой спокойной жизни. Меня мучила жажда, происхождение которой я не мог понять. С годами привычка не утолила ее. Напротив. Увидев паломника, вернувшегося из Святой земли, с иссушенным солнцем лицом и костями, сломанными во время путешествия, я начинал ему завидовать.

И вот теперь, как и они, я одет в длинное рубище, покрытое дорожной грязью, и держу в руке изогнутый посох, инкрустированный белой раковиной святого Иакова. [20]

30 марта

Переправившись через Луару, я достиг окрестностей Шинона. Крестьяне, которых я встретил, когда они выходили из лесу, сказали, что кругом рыщут банды английских наемников, которые грабят одинокие фермы и обирают путешественников. Такие разговоры я слышу уже не в первый раз, но до сих пор я не встречал разбойников и мародеров. А потом: что они могут у меня украсть? Я живу подаянием, вымаливая хлеб на папертях церквей. Я всего лишь бродяга, один из нищих, положившийся на волю Господа, который приведет меня в тихую гавань.

У меня есть только одна бесценная вещь: книга, которую я забрал у палача. Если наемники, грабящие путешественников, не умеют читать, есть вероятность, что они оставят мне книгу. Все же из предосторожности я, прежде чем отправиться в путь, аккуратно вырвал из нее страницы, свернул их в трубочку и спрятал под подкладкой своего рубища. Я не могу расстаться с этим имуществом, поскольку оно принадлежит не мне. Я только взял его на хранение. И я должен отдать его законной владелице.

Да хранит меня Бог в моих поисках.

 

94

Нью-Йорк, наши дни

Рэй схватил перекладину, чтобы прибавить скорости. Марка последовал его примеру. Несмотря на боль в груди, он изо всех сил налегал на рычаг. Пятно света увеличивалось. У Антуана сложилось впечатление, что он оказался внутри мистической картины Иеронима Босха. Пережив глубокую ночь, встретившись с демонами в образе крыс, освобожденная от страхов душа приближалась к истине.

Чем больше он об этом думал, тем сильнее становились похожими друг на друга его подземные приключения, ритуал посвящения.

Можно было предположить, что, с тех пор как Марка нашел шпагу, он следовал по пути, который давно ждал его и о котором он в глубине души тайно мечтал. Ночной путь, полный засад и ловушек, но приводящий к истине. Порой Антуан даже спрашивал себя, не служит ли убийца, проклятый брат, пагубным проводником, заставляющим его проходить круги ада…

— Осторожно!

Неожиданный толчок, и их подбросило вверх. Вагонетка остановилась.

— Ничего страшного. Просто закончились рельсы, — сказал Рэй. — Не ушиблись?

Троица вошла в менее широкий туннель. От предыдущего он отличался тем, что на его стенах не было масонских знаков. Рэй поднял фонарь и дотронулся до стены.

— Выдолблено в камне. Несомненно, самая старая часть. Слишком узкая для вагонетки, поэтому рельсы и заканчиваются здесь.

— Значит, надо идти пешком, — сказал Марка и углубился в туннель.

Тот постепенно расширялся. Они продвигались вперед цепочкой. Каждый луч света, падавший на стены, высвечивал отметины от ударов киркой, которой раскалывали и шлифовали камень. Порой они видели сверкающий кварц. Капли воды падали на землю со звуком, похожим на звук бьющегося стекла. Вдруг стены исчезли. Антуан остановился и направил фонарь вперед.

Это был шок.

Они вошли в гигантский зал. Настоящая пустыня.

Находившийся в десятках метров над ними потолок, усеянный причудливыми камнями, казался небосводом, сверкающим, как далекая звезда, под светом их фонарей. Рэй тоже остановился. Его сердце было готово выскочить из груди. Он, дитя Гарлема, живший между асфальтом и небоскребами, буквально окаменел при виде этого великолепия.

— Это невозможно!

— Ты еще не все видел, — ответил Антуан и направил фонарь прямо.

В центре зала возвышались два огромных столба — массивные, циклопические, высокие, как небоскребы, в изобилии украшенные рельефным орнаментом. Кверху столбы сужались, отчего их макушки походили на острие. При искусственном освещении столбы искрились золотистыми отблесками.

— Два столба, — пробормотал Робинсон. — Антуан, это тебе ничего не напоминает?

Марка любовался изумительным зрелищем. Ему в голову пришла та же мысль, что и Рэю, но это было действительно немыслимо. Они подошли ближе. Они шагали медленно, словно на них давили огромные пропорции всего, что их окружало.

— Ты прав. Это немыслимо.

Марка как зачарованный осматривал столбы и переплетение символов и фигур. Он оказался на знакомой территории. Он прошептал отрывок из Ветхого Завета, из Книги Царств, который много лет назад выучил наизусть:

— И поставил столб на правой стороне, и дал ему имя Иахин, и поставил столб на левой стороне, и дал ему имя Воаз.

Рэй не мог оторвать взгляда от столбов. Его словно загипнотизировали.

— Иахин и Воаз, два столпа масонского храма, — добавил он, дотрагиваясь до резного узора правого столба.

 

95

Дневник Никола Фламеля

2 апреля

Вот уже четыре дня идет дождь. Я нашел пристанище в пещере, вырубленной в меловой скале. Сейчас она заброшена, но раньше, несомненно, служила погребом, где выдерживали вино. На склонах еще растет виноград, но лозы не обрезаны и пасынки растут во все стороны. Край пропах нищетой и страхом. По ночам я иногда слышу шум, раздающийся в долине, но не знаю, скачут ли это разбойники, о которых мне говорили, или, что еще хуже, рыщут стаи волков, которые гораздо более опасны.

Я не разжигаю костер из страха, что меня обнаружат. Я живу как отшельник. Сплю на куче старой соломы и ем черствый хлеб, который мне изредка удается раздобыть. К счастью, в пещере есть родник, и я могу вволю пить. Я молю Господа не оставить меня и дать мне силу и мужество, чтобы исполнить свою миссию.

4 апреля

Однообразные дни сменяют друг друга. Дождь не прекращается. У меня закончились припасы. Теперь я живу как крестьяне, у которых нет зерна, чтобы смолоть его, или свиньи, чтобы заколоть ее. Я хожу в лес и занимаюсь собирательством. После моего ухода из дома я часто видел детей, собиравших травы и ягоды, служившие им повседневной пищей. Я смотрел на них с любопытством. Тогда я не знал, что вскоре буду питаться точно так же, как они.

Вынужденное бездействие и одиночество, в котором я оказался, вынудили меня прочитать книгу. Я распорол подкладку и расправил страницы, чтобы затем собрать их. В светлое время суток я размышляю не только над текстом, но и над миниатюрами. После долгих раздумий я начал, как мне кажется, различать основные стадии Великого Дела. Для меня это стало величайшей радостью, но она быстро омрачилась иной уверенностью. Преобразования можно достичь, лишь обладая Камнем, так называемым порошком предначертания, который необходимо добавить к презренному металлу, чтобы получить чистое золото.

Но в книге, к сожалению, ничего не говорится об этом таинственном веществе.

Отныне я знаю, что душа моя не успокоится до тех пор, пока я не раскрою высшую тайну.

 

96

Нью-Йорк, наши дни

С незапамятных времен здесь стояли столбы, молчаливые свидетели прошлого, которое отбрасывало густую тень на настоящее. Марка сложил на груди руки. Открытие поразило его, но вместе с тем он не знал, что делать дальше.

— Ну вот мы и продвинулись в наших поисках. Два масонских столба, возведенных по неизвестной причине под Нью-Йорком. Они покрыты надписями, для расшифровки которых понадобится немало времени. Иахин и Воаз. Один символизирует силу, другой — стабильность. Но я не вижу ни малейшей связи с алхимическим золотом.

— А если существует другая интерпретация? — Джоан посмотрела на мужчин горящим взором. — Вы никогда не слышали о Ное?

Рэй, посещавший в молодости протестантскую церковь, рассмеялся. Этот неуместный вопрос поднял ему настроение.

— Разумеется, слышали. Гнев Божий, Всемирный потоп, уничтоживший землю, ковчег, сооруженный Ноем, спасенные животные… Да об этом все знают. Ты хочешь, чтобы мы поверили, будто нашли утраченный ковчег? Супер! Мы перещеголяли Индиану Джонса.

— Уточни, — попросил Антуан, у которого интерес Джоан к религии вызвал замешательство.

— Это старинная традиция, уходящая корнями в Библию. Следы ее можно найти во многих культурах Среднего Востока в виде мифов. Согласно легенде, когда Адам был изгнан из рая, он ушел оттуда не с пустыми руками.

— Только не говори мне, что он унес с собой мешок яблок.

— Рэй, замолчи! Дай ей закончить.

Джоан продолжала:

— Я просто хочу сказать, что Адам знал некоторые тайны рая и передал их своим потомкам. В частности Каину.

— Которого проклял Бог?

— Совершенно верно. Говорят, в этом крылась истинная причина Божьего гнева. Однажды, опасаясь, как бы небеса не наслали на них новые беды, потомки Каина решили увековечить эти тайны, выгравировав их на двух столбах. И правильно сделали, поскольку сразу же после этого на землю обрушился потоп.

Рэй снова посмотрел на столбы, а затем остановил свой взгляд на Джоан. Он, конечно, по-прежнему сомневался, но ирония в его голосе начала исчезать.

— А что стало с этими столбами?

— Опять-таки по легенде, они устояли перед Божьим гневом. Только после потопа никто не знал, где они находятся.

По мере того как Джоан говорила, Антуан смотрел на нее со всевозрастающим интересом. Должно быть, она почувствовала его необычное внимание к себе. Продолжая свой рассказ, она с тревогой перебирала жемчужные пуговицы на блузке. Голос ее звучал взволнованно.

— Впрочем, легенда утверждает, что уже в библейские времена люди начали поиски этих столбов. И почин положили родные сыновья Ноя.

— Да ты это все придумала! — запротестовал Рэй.

— Вовсе нет. Ты можешь об этом прочитать в «Иудейских древностях» Иосифа Флавия. А написана эта книга более двух тысяч лет назад.

Робинсон выглядел изумленным.

— Откуда ты это знаешь?

Адвокатесса отмахнулась от него.

— Один друг рассказал.

— Вероятно, франкмасон? — неожиданно резко вступил в разговор Марка. — А я полагал, что все эти истории тебя не интересуют.

Джоан обернулась, словно ужаленная змеей.

— Зачем ты так говоришь?

— Просто предположение, Джоан. Во время нашей первой встречи ты была менее разговорчивой. И вдруг ты охотно делишься с нами историями о Ное. Странно, не правда ли?

Робинсон, внимательно рассматривавший один из столбов, воскликнул:

— Черт возьми! Не может быть…

— Что?

Чернокожий полицейский знаком попросил их подойти ближе.

— Если вы оба хотите поразить аудиторию культурно-историческими познаниями, то я вам гарантирую: тут есть нечто такое, что положит вас на обе лопатки! Вы знаете, где мы находимся?

— Учитывая пройденный путь, — ответила Джоан, — мы либо повернули к Манхэттену, либо пересекли залив и попали в другое государство.

Робинсон громко рассмеялся.

— Ошибаешься, милашка! Мы вовсе не в Нью-Джерси, а посреди залива.

— Это невозможно! — удивленно воскликнула Джоан.

Рэй ничего не ответил. Он направил фонарь на левый столб, на котором была высечена бронзовая женщина высотой более двух метров. Работа была настолько искусной, что поражала воображение. Детали устраняли малейшие сомнения.

— Нет… — выдохнул Марка.

— Да, — ответил Робинсон. — Мы находимся под островом Свободы.

— Под…

— Под статуей Свободы.

 

97

Дневник Никола Фламеля

7 мая

Мне понадобился почти месяц, чтобы пересечь Берри и Лимузен. И везде я встречал лишь войну и нищету. Вчера я увидел свое отражение в воде источника и не узнал себя. Лицо исчезло под седой бородой, вокруг глаз образовались черные круги, а рваная одежда буквально висит на теле. Впрочем, я уже давно не ел вдоволь.

За целую неделю я не встретил ни одной живой души на своем пути. Теперь я иду по ночам и преодолеваю всего несколько лье за один переход. Край полностью опустошен, деревни заброшены. Я не знаю, куда скрылись жители. Наверное, прячутся в лесах. Монастыри, где обычно паломники находили кров и стол, либо вовсе не открывают свои двери, либо стоят разрушенные. Их стены заросли бурьяном, а колокола не звонят.

Недавно я научился охотиться. Я смастерил лук из гибкой ветки каштана с тетивой, изготовленной из бараньих кишок. Эта мысль пришла мне в голову, когда я разгонял стаю ворон, клевавших мертвого барана. Внутренности они не тронули. Я вытащил кишки, высушил их, а затем сплел, чтобы сделать тетиву. Чтобы изготовить стрелы, я заточил ветки ясеня, а затем закалил их на огне.

Дичи здесь хватает, ведь никто не охотится. Я уже наловчился так, что могу убить одного-двух зайцев, переставших бояться людей.

9 мая

Я пришел в Кос. Это край густых дубрав, перемежающихся полянами, где растет лишь можжевельник. Мне не хватает воды. Ее можно найти только в долинах; они редко встречаются в этом гористом краю. Вот уже три дня как я хромаю на левую ногу, которая доставляет мне жестокие страдания. Я не знаю, нанес ли я себе рану, невидимую глазу, или меня предает моя внутренняя физическая слабость. Я так устал, что больше не ищу пристанища, а просто ложусь под деревом и сразу же погружаюсь в глубокий сон.

Чтобы не потерять счет дням, каждое утро я делаю на своем паломническом посохе зарубку. Но я уже не разговаривал столько дней, что теперь боюсь встретиться с людьми.

Я не знаю, что им сказать.

11 мая

У меня кончились чернила. Чтобы иметь возможность писать, я нахожу древесный уголь и растворяю его в животном жире, смешанном со слюной. Нельзя, чтобы я разучился держать в руке перо. Ведь только так я могу оставаться человеком.

Моя нога по-прежнему болит. Я чувствую, что без отдыха и лечения я не смогу идти дальше. Вот уже два дня я шагаю вдоль скалы, правый склон которой спускается в долину. Но я пока еще не нашел удобной тропинки. Да поможет мне Бог, ибо солнце иссушило мою кожу и я нигде не могу найти воды.

12 мая

Я не напрасно молил Господа. Этим утром я нашел тропинку, протоптанную ослами. Она спускается в долину. Несмотря на боль в ноге, я при каждом шаге благодарю Его святое имя. Я перестал это делать только тогда, когда услышал постоянный глухой шум, незнакомый мне. Я свернул с тропинки и пошел дальше, прячась за кустами, которых здесь много. То, что открылось моему взору, заставило мое сердце забиться от радости. По ухоженному полю текла широкая река. Я вышел из зарослей и увидел широкое приземистое мельничное колесо, лопасти которого били по воде.

14 мая

Я целый день проспал в конюшне. Мельник, добрый христианин, приютил и накормил меня. Раковина святого Иакова служит настоящим сезамом в этих краях. Сам того не зная, я оказался вблизи святилища Рокамадура. Это святое место, где почитают Марию, мать нашего Спасителя. Мельник сказал мне, что там останавливаются многие паломники и монахи радушно принимают их. По его словам, монастырь находится всего в нескольких лье.

Эта новость обрадовала меня. Я вновь обрел отвагу, а вместе с ней и веру в будущее.

Я отправлюсь в путь завтра.

 

98

Нью-Йорк, под статуей Свободы, наши дни

В гигантском зале установилась абсолютная тишина, словно на них опустился огромный бетонный колпак. Марка сидел и задумчиво разглядывал каменистый свод.

— Значит, над нашими головами тысячи тонн скал и железа… Не понимаю, почему они обустроили это… это место под статуей.

Джоан подошла к нему и тоже села.

— Мой отец говорил, что франкмасоны играли главную роль в разработке концепции и строительстве этой статуи.

— Я только знаю, что ее возвел французский архитектор Бартольди.

— С американской стороны был задействован Ричард Хант, проектировавший цоколь. Он был посвященным, — с гордостью заявил Рэй.

Антуан развернул клочок бумаги, на котором было написано продолжение загадки.

Из кубического камня у ее ног придет свет.

— Что это может означать? — громко спросил он.

Джоан придвинулась ближе и провела рукой по своему лбу.

— С тобой все в порядке?

Она резко побледнела.

— Все будет хорошо. Главное, чтобы это сработало.

Рэй сидел на корточках перед статуей Свободы, изображенной внизу столба. Он посветил фонарем на цоколь и воскликнул:

— Смотрите! Прямо под ногами статуи!

Антуан подошел к нему. На кубе совершенной формы они увидели рельефный ларец, окруженный световым ореолом. Рэй воскликнул:

— Угловой камень, черт возьми! Как я об этом не подумал!

— Не понимаю, — произнес растерянный Марка.

Робинсон выпрямился. Он почти прыгал от радости и лихорадочно, бессвязно что-то бормотал. Антуан похлопал его по плечу. Этот призыв к порядку немного охладил ньюйоркца.

— Хорошо! Хорошо! Я объясню тебе. Но это умопомрачительно! Вот так история!

Он перевел дыхание и обрел спокойствие.

— Слушайте! Во время закладки первого камня цоколя статуи состоялась специфическая масонская церемония, так называемая церемония краеугольного камня. Углового камня! Одна из высокопоставленных особ положила ларец в основу памятника. В нем лежали ритуальные предметы. Закладка краеугольного камня стала традицией при строительстве всех общественных зданий. На одной из картин запечатлен Джордж Вашингтон, водружающий угловой камень. Понимаешь?

— Ближе к делу!

— В 1986 году, во время празднеств, посвященных столетию статуи, франкмасоны провели церемонию в память о краеугольном камне. Это было волнующее зрелище. Братья ложи «Принс Холла» были достойно представлены, — добавил Робинсон.

— Да, черт возьми, 1886 год, дата, выгравированная на шпаге Лафайета! А вы знаете, что именно было в этом ларце?

— Не знаю, но стоит попытаться его отыскать. Если вы внимательнее посмотрите на столб, — продолжал Рэй, — то на грани куба увидите небольшую выгравированную лестницу. Похоже, краеугольный камень совпадает с одним из углов этого зала.

— С каким? — спросил Антуан.

— С западным.

— Ты хочешь сказать, что нужно возвращаться в туннель?

— От тебя невозможно ничего скрыть, — сказал Робинсон, заметив сомнение на лице Джоан.

— Крысы далеко. У нас есть время. Если существует проход, ведущий к краеугольному камню, он должен находиться в самом начале.

Адвокатессу, похоже, смутило, что ее заподозрили в трусости. Она хмуро посмотрела на мужчин и первой пошла вперед.

На этот раз свет фонарей был направлен на потолок туннеля. Им не пришлось долго ждать. Наверху показалось отверстие, похожее на люк, ведущий на чердак. К стене была прикреплена железная лестница, спрятанная за скалистым уступом.

Джоан начала подниматься. Мужчины следовали за ней. Метров через десять лестница уткнулась в темный лаз, пробитый на уровне свода.

Они пролезли через отверстие и оказались в наклонной бетонной трубе диаметром примерно один метр. Джоан, взяв из рук Робинсона фонарь, поползла по проходу. Мужчины не отставали от нее. Миновав несколько изгибов, они увидели небольшую нишу. В углублении, выбитом в бетоне, они нашли ларец, покрытый медными пластинами.

— Краеугольный камень! — воскликнула Джоан.

Они взяли ларец и спустились по лестнице еще быстрее, чем поднялись.

В гигантском зале с двумя столбами Рэй осторожно открыл ларец. Как ни странно, там лежал всего лишь один масонский предмет — деревянный молоток. Символический молоток, с которым досточтимый мастер ложи председательствовал на собрании братьев.

Антуан схватил молоток. На квадратном основании рукоятки его пальцы нащупали шероховатости. Он аккуратно положил его на пол.

Рэй направил на молоток луч света. На трех сторонах основания были вырезаны фамилии.

Лафайет.

Аршамбо.

Сеневьер.

Не хватало одной фамилии.

Полицейский поднес фонарь ближе. На четвертой стороне по всей длине рукоятки были изображены языки пламени.

— Полагаешь, это намек на факел статуи Свободы? — спросил Робинсон.

— Похоже.

Улыбаясь во весь рот, Рэй повернулся к Джоан. Но улыбка мгновенно исчезла с его лица. Француз не понял, что взволновало его коллегу, и тоже повернулся.

В руках у молодой женщины был мелкокалиберный пистолет. Она целилась прямо в них.

 

99

Дневник Никола Фламеля

15 мая

Я провел день в монастыре, куда стекаются паломники, узнавшие, что перейти через Пиренеи невозможно. Говорят, королевство Арагон пылает огнем и истекает кровью, словно несчастья, которые обрушились на Францию, перекинулись и за ее границы. Многие паломники весьма огорчены тем, что эти события помешали им добраться до цели. Они усматривают в этом дурной знак судьбы.

Признаюсь, я принялся расспрашивать окружающих, поскольку тоже был глубоко разочарован, однако вскоре мне в голову пришла одна мысль. Меня поразило совпадение. Едва я узнал, что не смогу попасть в Сантьяго, как здешний монах сообщил мне, что замок Сеневьер находится в одном-двух днях пути отсюда. Я увидел в этом десницу Провидения, ибо только ему известно об истинной цели моего паломничества.

Посетив святилище, расположенное на склоне утеса и напоминающее цветок, расцветший в каменной пустыне, я пошел в трапезную, где впервые за многие месяцы утолил голод и жажду. Нас было очень много в этом огромном зале, предназначенном для паломников. Одни намеревались добраться до Сантьяго-де-Компостелла, другие же были вынуждены вернуться, едва добравшись до отрогов Пиренеев. Они разговаривали так громко, что после стольких дней одиночества от оглушительного шума у меня закружилась голова. К счастью, вошел аббат, и едва он взял слово, как установилась тишина.

Он подтвердил, что граница Франции с Арагоном закрыта. Поднялся ропот, но все сразу же замолчали, когда он жезлом ударил в пол. Сразу видно, что аббат — человек властный, умеющий управлять толпой. Поскольку Сантьяго отныне недосягаем, Рокамадур стал последним крупным святилищем на пути паломников. Дар небес для монастыря.

Впрочем, отец аббат прекрасно это понимал, поскольку принялся расхваливать церковь настоятеля, где несколько веков покоились мощи Захея, иудея из Иерихона, у которого Христос изволил провести ночь.

Многие паломники, которые об этом не знали, вскочили со своих мест с радостными криками. Все хотели помолиться на могиле человека, которого Иисус удостоил своей дружбы и лично благословил. Поднялся невероятный гвалт. Монахи поспешно открыли двери трапезной, и людской поток устремился в церковь. Вместе с паломниками, которые плохо себя чувствовали и не могли бежать, я остался в зале и поэтому увидел, как на лице аббата появилась лукавая улыбка.

Если Господь сохранит мне жизнь и откроет тайну камня, клянусь, я изготовлю много золота для моих братьев, чтобы избавить их от нищеты и возвысить их совесть. Но я никогда не стану обогащать себя и своих близких земным имуществом.

Пусть я буду проклят, если изменю своему слову.

 

100

Нью-Йорк, под статуей Свободы, наши дни

— Боюсь, что мне придется объявить о небольшом изменении в нашей программе.

Джоан держала мелкокалиберный пистолет на уровне лиц обоих мужчин. Выронив молоток, Антуан встал.

— Сесть! Руки за голову! Ноги врозь! Быстро!

Рэй подался вперед, словно ничего не слышал. Он опустил руки вдоль туловища. Джоан заняла удобную позицию для стрельбы и поджала тонкие губы.

— Ты, черномазый, ни шагу вперед, иначе присоединишься к своим предкам в саванне. Ясно? Или ты слишком туп для этого?

— Какая-то ты невежливая, маленькая белая гусыня, — ответил Робинсон, продолжая двигаться к ней. — Ты не любишь чернокожих?

Он медленно подносил руку к карману куртки.

— Не шевелись! И не заставляй меня повторять! — выкрикнула молодая женщина.

— И что, ты выстрелишь в меня? Помни, каждый день я имею дело с отпетыми хулиганами. Или ты хочешь, чтобы я показал тебе шрамы от ударов ножом, крошка? — ответил Рэй, находившийся лишь в метре от нее. — Я подниму рубашку, и ты выстрелишь в меня. Посмотрим, хватит ли у тебя на это пороху.

Адвокатесса не отступала.

— Не заставляй меня это делать! Несчастный кретин! И прекрати изображать мачо! Еще один шаг, и ты закончишь свои дни так же, как крысы, в которых ты всадил пулю! Я тебя по стенке размажу!

Робинсон распахнул куртку и принялся расстегивать пуговицы на белой рубашке. Марка покинул линию огня и шагнул вправо. Мужчины пытались окружить Джоан.

Адвокатесса раскусила их маневр и взмахнула рукой в сторону комиссара.

— Не играй в героя, француз! Предупреждаю тебя. Я не стану колебаться.

— У тебя не останется времени, — сказал Антуан. — Если ты выстрелишь в одного из нас, второй схватит тебя прежде, чем ты снова взведешь курок. Брось пистолет и давай все обсудим.

— Оставь, братец, — рассмеялся негр, выставив наружу свой толстый живот. — У этой маленькой мерзавки кишка тонка, чтобы играть с сильными людьми. С ней нужно разговаривать как с жалкой девчонкой, какой она и есть на самом деле.

С ледяным взглядом Аршамбо положила палец на спусковой крючок. Рэй шел вперед, говоря с презрением:

— Послушай меня, избалованная девка из Манхэттена! Если ты не опустишь оружие, в ближайшие четверть часа ты пожалеешь об этом.

Как раз в тот момент, когда Робинсон бросился на Джоан, раздался выстрел. Сухой долгий щелчок. Звук выстрела эхом отскочил от каменных стен зала. Рэй с недоумением раскрыл глаза и, покачнувшись, упал на пол. Марка повернулся влево. Выстрел прогремел не с той стороны, где стояла Джоан. За одним из столбов Марка с изумлением увидел черную фигуру, выскочившую из тьмы. Силуэт приобрел более четкие очертания, и изумленный Антуан узнал человека в капюшоне. Раздался знакомый голос:

— Наш цветной брат получил по заслугам… С дамами так не разговаривают. Впрочем… Это отучит его смеяться над другими!

— Ты больной! Ты неизлечимо болен! — выдавил комиссар.

— Марка… Дорогой Марка, это началось уже давно… Очень давно…

— Не говори со мной так, словно я брат тебе.

— Но я твой брат. Твой брат по крови в некотором роде.

Джоан опустила оружие и смотрела на Робинсона, корчившегося от боли. Антуан подошел, чтобы помочь ему. Убийца выстрелил. Пуля едва не задела ноги комиссара.

— Будет лучше, если ты сядешь. Я не уверен, что в следующий раз тоже промахнусь.

Марка застыл на месте.

Рэй корчился, держась за живот. На белой рубашке расплывалось кровавое пятно. Его рука лихорадочно искала табельное оружие, «глок-19». Джоан, внимательно следившая на Робинсоном, ударила каблуком по его запястью. Робинсон закричал и потерял сознание. Пистолет выпал из кармана.

Джоан не шевелилась, зачарованно глядя на тело, из которого уходила жизнь.

«Настоящая сомнамбула», — подумал Марка, прежде чем повернуться к убийце.

— И что дальше? Я должен ответить на следующий вопрос?

Человек в капюшоне рассмеялся.

— Боюсь, что на этот раз все окажется не так просто. Во время нашей последней встречи я испытал твои умственные способности, но теперь тебе придется рассчитывать на свои мускулы.

— Объясни.

— Боюсь, что не всем удастся выйти наверх. Знаешь пословицу? «Много званых, но мало избранных».

От боли Робинсон пришел в себя. Он приподнялся, но встать не смог и привалился к стене. Он был в состоянии говорить только шепотом, сплевывая окровавленную слюну.

— Вы… никуда… не пойдете… Мои коллеги…. Предупреждены.

— Хорошая попытка, брат мой. Но я шел вслед за вами, и там никого не было. Сомневаюсь, что ради столь личного дела мелкий полицейский из Гарлема стал бы тревожить свое начальство. Тем более если он отправился в ночное путешествие на чужой территории.

Марка подошел к своему коллеге, чтобы оказать ему помощь. Вся одежда вплоть до брюк была залита кровью. Ранение в живот было самым опасным. Рэй мог агонизировать на протяжении нескольких часов или умереть в течение нескольких минут. Антуан посмотрел на убийцу, подошедшего к столбам.

— Почему?

— Почему? — раздался голос из-под капюшона. — Но все очень просто! Из-за золота, золота алхимиков. Из-за возможности купить все на этой земле, потому что все продается. Мы познакомились с Джоан после смерти ее отца и подружились… Благодаря ей я смог найти де Ламбра.

Джоан нервно посмотрела на часы.

— Нужно действовать по плану. У нас мало времени.

Убийца покачал головой.

— У меня много времени. И потом, — лицо, скрытое капюшоном, повернулось к Марка, — это мой двойник. Тот, кто постоянно вел меня за собой. Кто вместо меня вел поиски. Это мой брат. Я должен сказать ему правду.

Комиссар ничего не ответил.

— Много лет назад один человек открыл тайну золота. Его имя знакомо всем франкмасонам, интересующимся алхимией. Даже несмотря на то, что многие уверены, будто речь идет всего лишь о легенде.

— Фламель, — прошептал Антуан. — Никола Фламель.

— Он самый. Простой переписчик, безвестный художник-миниатюрист, скромный горожанин, который, тем не менее, однажды завладел книгой.

— Книгой Адама, — уточнила Джоан.

— Весьма примечательная книга. Однако легенда утверждает, что это всего лишь копия более старинного текста. Текста, высеченного в камне, чтобы избежать гнева Божьего.

Антуан пристально посмотрел на Джоан, потом на столбы, верхушки которых терялись в темноте.

— И вы говорите мне, что это правда? Что это столбы, которые пережили потоп…

— Книга исчезла еще при жизни Фламеля. Несомненно, по чьей-то воле. До нас дошли лишь разрозненные фрагменты, которые не имеют ни малейшего смысла. Что касается этих столбов, то я тебе все объясню позже.

— Если это все, что ты хотел мне сказать…

— Могу добавить, что именно благодаря Книге Адама Фламель раскрыл тайну философского камня. Тайну, позволяющую превращать любой металл в золото необыкновенной чистоты.

Опустив руку в карман, комиссар сжал золотой шар, найденный в храме Гарлема.

— Как то, которое нашли на трупах в Париже?

— Совершенно верно. В ножнах моей фамильной шпаги был порошок алхимического золота. Вероятно, он попал на клинок. Как я вижу, ты провел прекрасное расследование. Это золото служит доказательством, что Фламелю удалось добыть его. Что красивая наивная легенда на самом деле является чистой правдой.

Раздавшийся вопль заставил их обернуться. Рэй полз с искаженным от боли лицом, оставляя кровавый след. Царапая ногтями пол, полицейский вновь закричал. Антуан бросился к нему, но вдруг остановился.

На запах свежей крови бежали крысы.

 

101

Наши дни

ДБР «Авроре Источнику»

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Более часа назад была потеряна связь с объектом после того, как он вошел в обветшалое здание в Бруклине. Вслед за ним через полчаса в здание вошел незнакомец.

 

102

Дневник Никола Фламеля

17 мая

В конце концов я пришел в Кагор. Я не знаю, почему я тянул время. Небо было голубым, а растительность еще радовала весенним нежно-зеленым цветом, пробуждающим желание сорвать с деревьев несколько листочков и съесть их. Я вступил в город ближе к вечеру. Здесь не было суеты Рокамадура. Напротив, Кагор, казалось, заснул в окружении своих стен. Проходя через расположенные на возвышенности кварталы, я видел много заброшенных домов, двери которых были помечены черным крестом. Священник, возвращавшийся из епископства, заметил мое удивление и объяснил, что эти дома принадлежали жертвам последней эпидемии чумы. Я сразу же перекрестился. Он посмеялся над моими опасениями и убедил меня, но не полностью. Эпидемии походили на бури. Они сметали все на своем пути, затем исчезали. Вплоть до нового возвращения! Этот священник напоминал добродушного любителя жизни, которого следующая чума наверняка застанет в трактире за бутылкой вина. Я спросил, где находится замок Сеневьер. Он указал мне путь, нисколько при этом не удивившись. Похоже, слухи о том, что Флора имела дело с инквизицией, еще не долетели сюда. И поэтому я надеюсь, что увижу ее.

18 мая

Я добрался до ворот замка. Он совсем не похож на известные мне королевские крепости. Речь идет о берлоге, как называют его местные жители. Орлиное гнездо между скалами и рекой. Она живет здесь. Теперь я это знаю. Крестьяне из соседней деревни сообщили мне об этом, когда я им сказал — да простит мне Господь эту ложь, — что я иду в замок просить милостыню. Все советовали мне опасаться старшего сына: он настоящий зверь. Увидев мое отчаяние, они добавили, что барышня очень добрая и щедрая и что я могу безбоязненно обратиться к ней. Она умела сочувствовать несчастью. Некоторые кумушки делали акцент на последней фразе, словно в воздухе витали недосказанные слова. Но я слишком торопился, чтобы обращать на это внимание, и устремился к замку.

Дверь мне открыла служанка и сухим тоном сообщила, что хозяина нет дома. Это известие успокоило меня. Я ответил, что надеялся увидеть барышню. По лицу служанки я понял, что у нее возникли какие-то подозрения. Я успокоил ее, попросив передать послание. Я дал ей одну из страниц книги, которую вытащил из-под подкладки.

Ждать мне пришлось недолго. Дверь открылась, и на пороге появилась Флора де Сеневьер, державшая руки на круглом животе.

19 мая

Я никогда не исповедовался женщине. Тем более будущей матери. Я ничего не утаил от нее. Даже преступление, грех которого лежит на мне. Когда я говорил о нем, ее глаза заблестели. Я не осмеливался даже представить, какие чувства ее охватили: я убил палача и одновременно отца ее ребенка. Эта страшная истина настолько смутила меня, что я, взволнованный до слез, начал запинаться. Она знаком велела мне продолжать, и я закончил свою историю. Затем я положил на дубовый стол страницы книги.

Моя миссия завершилась.

Я ждал слова, но это был жест.

Она встала и перекрестила мое бледное чело.

Я припал к ее стопам. Заливаясь слезами, я целовал руку, подарившую мне прощение.

20 мая

Еще не рассвело, но мне пора было отправляться в путь. В последний раз я делаю записи в дневнике. Отныне меня ждет другая задача, которую я должен выполнить. Моя душа обрела спокойствие. В святилище моего сердца горит тайное пламя во имя Исаака Бенсераде. С этого дня я стал его преемником.

Я больше не увижу Флору. Она сделала все, что должна была сделать: передала наследство, выполнив просьбу Исаака. Тому, кого сочла наиболее достойным.

Она сожгла книгу, но сохранила миниатюры. Позднее, возможно, она покажет их своему ребенку.

Я вышел из замка. Луна медленно опускалась в речные воды. Было холодно. Я плотнее запахнул накидку. По дороге я все время удивлялся, что больше не слышу шелеста мятой бумаги, раздававшегося из-под подкладки. Я привык к этому шелесту страниц книги.

Дорога была неровной, и мне приходилось прыгать с камня на камень. При каждом движении раздавался новый звук, словно кто-то перетряхивал маленький мешочек с порошком. Мне теперь следует привыкать к этому звуку.

 

103

Нью-Йорк, под статуей Свободы, наши дни

Встревоженные шумом шагов, крысы нырнули обратно в туннель, но Марка остался у входа, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Больше всего он боялся услышать торопливый топот и почувствовать мускусный запах полчищ крыс, привлеченных запахом крови.

— Вкусить человеческую плоть… Какое пиршество для крыс! Это все равно что алхимику найти философский камень!

— Ты закончил? А то твоя спутница начинает беспокоиться.

Джоан буквально испепелила его взглядом, но ей никак не удавалось скрыть свою тревогу. Она понимала, что нужно торопиться, и вопросительно посмотрела на убийцу. Тот молча кивнул ей и продолжил:

— В своей величайшей мудрости Фламель не захотел делиться с кем-либо своим открытием, понимая, что тогда начнется хаос. Времена были смутные, а нравы сильных мира сего еще более жестокие, чем сейчас. Он разделил тайну на четыре части, как на четыре традиционные стихии, и раздал тем, кому доверял. Каждую часть сопровождал рисунок, служивший символическим объяснением соответствующего этапа Великого Дела — искусства изготовления алхимического золота. Но золото можно получить, лишь соединив в правильном порядке четыре гравюры. Обладатели тайны должны были хранить в неприкосновенности свои части и передавать их по наследству. Каждому из них были известны фамилии других обладателей.

Марка молча слушал рассказ убийцы, прерываемый лишь затихающими стонами Рэя.

— На протяжении столетий обладатели тайны свято хранили ее, но при Людовике XVI четыре потомка встретились. И знаешь где?

— У меня нет ни малейшего желания играть в загадки.

— В масонской ложе. В те времена все занимались алхимией. Калиостро воскрешал умирающих, давая им выпить жидкое золото; граф де Сен-Жермен за одну ночь изготовил бриллианты чистейшей воды; Фридрих Прусский и Екатерина Великая страстно увлекались оккультной химией в надежде поправить финансовое положение своих стран.

— При чем же тут четыре потомка?

— Неужели не догадываешься? Они делали золото. Золото!

Марка рассмеялся.

— Хищники! Которые захотели обогатиться, как и ты. Наверное, Фламель перевернулся в гробу.

— Не заблуждайся. Как я тебе уже сказал, они были франкмасонами. Они верили в успех первой великой революции в истории Запада. Когда брат Бенджамин Франклин приехал по приказу брата Джорджа Вашингтона во Францию за финансовой и военной помощью, эти четверо решили нарушить договор молчания и предоставить алхимическое золото американским повстанцам. Это был переломный момент. Финансовая помощь, которую Людовик XVI оказывал американской революции, поставила под угрозу казну королевства, а восставшим никак не удавалось одержать победу над англичанами.

Джоан стояла перед столбами и рылась в рюкзаке, который принес с собой убийца. Под заинтригованным взглядом комиссара она вытащила камеру и присоединила ее к миниатюрному аккумулятору.

— Хранителям тайны Фламеля удалось изготовить достаточно золота, чтобы поддержать американцев в их борьбе. Однако при этом они не стали великими казначеями королевства. Они соединили алхимическое золото с медью и железом, что придало ему твердость. В таком виде золото можно было тайно переплавить, не боясь, что его обнаружат.

— Американская революция, совершенная на алхимические деньги… Ерунда. Что они сделали с тайной?

— Ничего. По крайней мере, в следующие десятилетия. Но казначей Людовика XVI пронюхал об этой истории и в 1792 году рассказал о ней якобинцам, чтобы спасти свою шкуру. Революционеры были рационалистами, и наш человек закончил свои дни в сумасшедшем доме Шарантона. Став после этого случая более осмотрительными, заговорщики закрыли ящик Пандоры и погрузились в сон.

— А потом?

— В эпоху Первой империи, когда сложилась более благоприятная обстановка, потомки собрались, чтобы решить, как следует поступить с тайной золота. Именно тогда возникла идея финансирования проектов, которые способствовали бы благу человечества. Поскольку золото нельзя было доверить ни королю, ни даже демократическим правительствам, которые воспользовались бы им в политических целях, было решено финансировать больницы, школы и масонские храмы, но скрытно, через подставные фирмы. На самом деле братья всего лишь следовали примеру Фламеля, который в свое время был самым богатым филантропом Парижа.

В памяти Антуана всплыла фраза, произнесенная Робинсоном. Разве он не говорил, что храм Гарлема был возведен на деньги, поступившие из Европы?

— Единственная проблема заключалась в том, как сохранить тайну, избежав огласки. Опять-таки они последовали примеру Фламеля. Но на этот раз использовали не рисунки, а загадки, рассеянные по миру. Загадки, которые привели сюда.

— Но почему сюда?

Убийца мельком взглянул на Джоан. Она установила камеру напротив одного из столбов. Антуан как зачарованный наблюдал за происходящим.

— Оглянись вокруг. Прежде чем уничтожить рисунки, рассказывавшие об алхимическом методе, их выгравировали на этих столбах. Привет далеким предкам, столпам времен Ноя!

Адвокатесса включила камеру. Она скрупулезно снимала все детали изображений.

— Ну, и какое ты к этому имеешь отношение? — спросил Марка.

— Я потомок семьи Сеневьер, одной из семей, хранивших тайну. Как Джоан и покойный брат Поль.

Комиссар нахмурился.

— А четвертая семья?

Убийца подошел к молотку, лежащему возле ларца, и взял его в руки.

— Ты говоришь о знаке, который здесь нарисован?

— Да. Рисунок на рукоятке. Пламя.

На лице, скрытом капюшоном, появилась насмешливая улыбка. Убийца повертел молоток в руках.

— Сожалею, брат, но четвертой семьи не было. Четвертой семьи никогда не существовало. Просто символ расхожего мифа. Чтобы вводить в заблуждение таких простаков, как ты.

Антуан почувствовал себя побежденным. Он склонил голову, удрученный чередой столь неожиданных открытый. Но все же задал последний терзавший его вопрос:

— Так зачем же это безумие? К чему эти садистские убийства в Париже?

В темноте убийца округлил глаза.

— Несколько месяцев назад я осознал, какая судьба меня ждет. Я понял, что должен выполнить Великое Дело и оздоровить масонство. Я должен найти золото и очиститься, отбирая жизнь у отбросов общества, у недостойных братьев, у человеческого отродья. Я уже говорил тебе, у меня девятый градус мстителя. Я брат по крови.

— Поскольку мне предстоит умереть здесь, открой свое лицо, — предложил Антуан.

— Я не могу доставить тебе такое удовольствие. А теперь отойди назад и слушай. У входа в последний туннель есть решетка. Я проверял, она действует. Решетка из кованого железа. Расстояние между прутьями очень узкое, и человек не может пролезть через них. А вот крысы…

Джоан отошла подальше, чтобы заснять последние изображения на вершинах столбов. Антуан приблизился к Робинсону. Тот едва дышал.

Брат с воодушевлением продолжал:

— Желаю тебе хорошенько поразмыслить о смерти в этом великолепном месте. У тебя не будет недостатка в темах для размышлений. Поверь мне на слово.

Комиссар различил в его голосе нескрываемое ликование.

Джоан завершала съемку. Она подошла к убийце, держа камеру в руках.

— Закончила снимать, дорогая?

Она вытащила из камеры видеокассету и протянула ее своему спутнику.

— Спасибо, моя любовь… навеки.

Она не успела ни увидеть оружия, ни услышать звук выстрела. Пуля попала ей прямо в лоб. Джоан рухнула на пол, так ничего и не успев понять.

 

104

Наши дни

ДБР «Авроре Источнику»

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Незнакомец появился один и сел в машину. Прошу указаний.

В приложении фотография незнакомца.

«Аврора Источник» ДБР

Конец связи

Шифрованное расписание по Гринвичу

Операция «Химера»

Приоритетные изменения. Оставьте объект 1 и следуйте за объектом 2.

 

105

Париж, 25 апреля 1382 года

Около полудня Фламель прошел через городские ворота. Он оставил мастерскую под присмотром жены. С тех пор как он отправился в паломничество, она немало способствовала успеху предприятия. Ей даже удалось обзавестись подмастерьями, она научилась вести переговоры с клиентами. После возвращения Фламель ничего не стал менять, позволив даме Пернель играть главную роль как в домашнем хозяйстве, так и в делах.

Однако успех в делах не был случайностью. Хотя об убийстве палача, похоже, забыли, Никола предпочитал держаться в стороне. К тому же алхимические поиски, ставшие Великим Делом его жизни, требовали одиночества и терпения. Особенно терпения, поскольку он довольно быстро понял, что порошок предначертания, переданный ему Флорой, обретет свои чудотворные свойства лишь тогда, когда будут пройдены, причем успешно, все фазы алхимического процесса.

Так летели долгие годы поисков, обманутых надежд, отчаяния. Не говоря уже о подспудном страхе перед фантомами прошлого. Всякий раз, когда по улице пробегали лошади, или там собиралась толпа, или когда Майар, меховщик, горевший желанием срочно сообщить какую-нибудь новость, вбегал в мастерскую, сердце Фламеля начинало бешено биться. Инструменты, необходимые для проведения алхимических опытов, лежали в помещении за лавкой. Фламель мог бы работать в подвале, но одно только упоминание об этом месте привело даму Пернель в такое волнение, что он не стал настаивать… Постепенно он раздобыл материал и оборудовал лабораторию. Такие покупки ни у кого не вызвали удивления. Он просто сказал, что хочет сам делать краски для миниатюр. Таким образом, он сумел купить инструменты, необходимые для Великого Дела. Однако из-за недостатка места реторты, печь и металлы ждали своего часа. Он никак не мог начать дело, о котором страстно мечтал.

Через несколько месяцев решение пришло само собой. Одна из теток дамы Пернель оставила ей небольшое наследство — земельный надел за городом, рядом с излучиной Сены. На этом участке, расположенном далеко от других ферм, выращивали виноград. Это привело даму Пернель в восторг, ведь изготовление собственного вина было для парижских горожан честолюбивой мечтой. Монахи, владевшие виноградниками, раскинувшимися на открытых солнцу холмах близ Сены, фактически обладали монополией на торговлю вином в столице.

Можно представить себе радость дамы Пернель, когда она обнаружила в заброшенном карьере погреб, где хранились чаны, пресс и старые дубовые бочки. Фламель разделил энтузиазм супруги, поскольку отныне она почти каждый день уходила из мастерской, чтобы заняться тяжелым трудом винодела.

Майар, однажды сопровождавший Фламеля на виноградник, вернулся домой вне себя от радости. Весь день он помогал соседу подвязывать лозы, обрезать извилистые узловатые однолетние побеги, о чем с восторгом рассказывал на улице Святого Иакова. Именно об этом и мечтал Фламель.

И все же меховщик испытывал и разочарование, о котором он никогда не говорил, чтобы не омрачать свой рассказ: сосед не разрешил ему спуститься в подвал.

Путь пешком до виноградника дамы Пернель занимал один час. Крестьяне называли эти земли, плавно спускавшиеся к Сене, Марсовым полем. Монах, живший отшельником в одном из заброшенных карьеров, рассказывал, что во времена римского владычества здесь устраивались ритуальные сражения в честь бога войны. Название сохранилось доныне. Однако мифология Фламеля не интересовала. Для него важнее была уединенность этих мест.

Он осторожно осмотрелся, прежде чем спуститься под землю. Виноградник был пустынным, а небо — бледно-голубым. Настоящее зимнее небо. Стая ворон пометила горизонт черными точками прямо над тонким столбиком дыма, поднимавшегося из дома за рекой.

Никола перекрестился. Он не был суеверным человеком, но сегодня он истолковывал все, что поражало его взор… Он забеспокоился, увидев черную стаю ворон в тот момент, когда открывал дверь подвала. Пытаясь успокоиться, он вытащил из кармана маленький полотняный мешочек, заскрипевший под его пальцами. Прежде чем повернуть ключ, он сделал глубокий вздох, чтобы сердце перестало так сильно биться. Он тщательно взвесил порошок предначертания, который ему дала Флора: его хватало, чтобы изготовить одну порцию золота. Одну-единственную.

Разумеется, если ему удастся добиться превращения, проблем больше не возникнет, поскольку все авторы единодушно утверждали, что порошок предначертания обладал способностью размножаться, если операция удачно завершалась. Достаточно было соскрести коричневую оболочку, окружавшую чистое золото, чтобы получить некоторое количество порошка предначертания. Только нужно добиться успеха.

Фламель открыл дверь и вошел внутрь. В центре комнаты мерцало неяркое пламя, отбрасывавшее причудливые тени на стены заброшенного карьера.

Никола Фламель перекрестился в последний раз.

Он скоро все узнает.

 

106

Нью-Йорк, под статуей Свободы, наши дни

Марка склонился над Рэем и осмотрел его рану. Отверстие, проделанное пулей, зияло в левом боку. Раненый с трудом дышал, но был в сознании. Впрочем, он не питал иллюзий относительно своего состояния.

— Все и так ясно. Если эта чертова пуля задела какой-либо орган, я подохну. Подумать только, подумать только, я выходил из всех передряг на улицах. Если бы мне сказали, что меня подстрелит братишка… Черт, как больно!

— Замолчи! Ты выкарабкаешься, — ответил Марка, перевязывая своей курткой живот Робинсона. — Я вытащу тебя отсюда, не сомневайся.

Он помог своему другу устроиться поудобнее и двинулся ко входу в зал. Вдали он услышал шум катившейся по рельсам вагонетки. Никакой возможности убежать. Убийца, несомненно, опустил решетку. Антуан вернулся в центр ротонды и стал методично осматривать каждый сантиметр зала в поисках скрытой двери или прохода. Но все было напрасно.

Призови на помощь разум, не позволяй отчаянию овладеть тобой.

Проходя мимо тела Джоан, он заметил пачку сигарет, выпавшую из ее кармана. Он не осмелился взглянуть на окровавленное лицо, покрытое кусочками мозга. И все же он наклонился и поднял едва начатую пачку. Он не испытывал ни стыда, ни угрызений совести, словно последние часы убили в нем все человеческие чувства. Лихорадочно раскурив сигарету, он спрашивал себя, не украл ли его душу убийца, брат по крови.

Он выпустил тонкую струйку дыма и посмотрел на Рэя, корчившегося от боли. Если так пойдет и дальше, вскоре крысам достанется еще один труп.

Комиссар поднял глаза. Скала, инкрустированная кварцем и слюдой, походила на небосвод, усеянный мерцающими звездами.

Они находились ровно в тридцати метрах ниже статуи. Выхода нет.

Он смотрел, как вокруг него рассеивается дым. Запах крепкого табака колыхался, словно легкий туман. Он усмехнулся про себя. Здесь, по крайней мере, никто не запрещал курить.

И тут он нахмурился. Кольца дыма не поднимались к потолку. Они тянулись вправо, к двум гигантским столбам. Заинтригованный, он проследил взглядом за дымом и увидел, что тот вьется вокруг левого столба, словно лоза вокруг дерева. Он подошел к столбу с изображением статуи. Белый дым исчезал за ней. Он еще раз внимательно проследил за кольцом дыма, словно за нитью Ариадны, и не смог сдержать возгласа удивления.

Дым уходил за решетку диаметром примерно один метр, лежащую рядом с основанием столба. Выше он увидел толстую трубу, соединявшую верхушку столба со скалой.

Теперь он понял, почему сюда не долетал запах мокрой плесени. Строители предусмотрели скрытую систему вентиляции… Труба неизбежно должна была выходить наружу, на поверхность острова.

Он бросился к Робинсону, глаза которого были открыты.

— У нас есть шанс, Рэй. Возле одного из столбов я заметил вентиляционную решетку.

— Супер… Иди один. Я даже не могу встать… У меня кружится голова.

Марка понимал, что Рэй прав. Труба являлась единственным спасением, и можно было только надеяться, что она не заведет в тупик. Он вытер лоб коллеги, дрожавшего как в лихорадке.

— Давай, поторапливайся! Не теряй времени, — глухо произнес негр, взгляд которого становился все более тусклым. — От полудня до… полуночи, брат.

Робинсон вздрогнул и замер с остекленевшим взором.

— От полудня до полуночи, брат, — ответил Марка усталым голосом. — Я приду за тобой. Обещаю.

Марка закрыл глаза покойному и положил окровавленную рубашку ему на лицо.

Он вернулся к столбу и осмотрел решетку. Она была тонкой и слегка изъеденной ржавчиной. Марка отошел назад, разбежался и изо всех сил толкнул ее ногой. Металл развалился на куски. Он наклонился и направил свет фонаря внутрь. Труба оказалась полой. Согнувшись, человек вполне мог пройти внутри нее. Он сделал вдох и начал восхождение. По мере того как он продвигался вперед, его руки становились красными от соприкосновения с шероховатым металлом. Метр за метром. Он видел, как удаляется столб и разверзается пропасть. Преодолев, как ему казалось, три четверти пути, он остановился и перевел дыхание. Мышцы рук и ног горели, будто их облили кислотой. Он чуть было не упал, но вовремя спохватился. Если он упадет, то наверняка разобьет голову о металлические перегородки. Марка вздохнул и продолжил свое восхождение. Он посветил фонарем: прямо у него над головой труба делала поворот.

Он добрался до развилки и оказался в такой узкой цилиндрической капсуле, что ему пришлось ползти на животе.

Он отчаянно двигался вперед, касаясь головой верхней перегородки. Поверхность повышалась. Склон стал круче. Но он упрямо цеплялся за шероховатости. Это был единственный способ остаться в живых.

Вдруг ему в нос ударил знакомый запах. Запах моря с легким привкусом соли. Выход был уже близок. Он также почувствовал легкую, едва заметную вибрацию. Марка направил фонарь вперед и в слабом свете увидел темные лопасти механического вентилятора. Он пополз быстрее. По мере того как он приближался, гул вентилятора нарастал. Одним движением плеча он бросил отныне бесполезный фонарь в лопасти. Раздался громкий скрежет искореженного металла. Вентилятор зачихал и остановился. Путь был свободен.

Через несколько минут он добрался до более широкой решетки с тонкими металлическими прутьями, в которых застряли сухие птичьи перья. Он понял, что за ней выход. Марка вытащил из кармана портсигар и, взяв себя в руки, принялся выкручивать винт, соединявший две его части. Затем он с его помощью раскрутил винты решетки, высунул голову наружу и увидел ряд прожекторов.

Он подтянулся на руках и упал на мягкую мокрую лужайку.

Марка задыхался, у него болели все члены, но он был спасен. Он поднял глаза и увидел высокую каменную стену, освещенную снизу, и прямоугольный мавзолей с четырьмя столбами по углам.

И вдруг он заметил ее. Она подавляла своим величием, освещенная со всех сторон рассеянным светом прожекторов.

Гигантская, почти нереальная, возвышавшаяся на фоне звездного неба.

У Марка кружилась голова, но он различал зеленые отблески, игравшие на складках ее тоги. Он увидел мраморное лицо, выпуклые толстые губы, широкий и плоский, словно лезвие, нос, суровые глаза. И венчавшую чело корону, ощетинившуюся пиками, которые пронзали небо.

Марка хотел подняться, но у него не было сил.

Из глаз лились слезы. Мысли путались. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но отчаянно боролся, чтобы этого не случилось.

Богиня благожелательно смотрела на него. Ему показалось, что она опустила факел и наклонилась над ним, чтобы обнять.

И он потерял сознание.

 

107

Париж, 25 апреля 1382 года, 5 часов пополудни

Как гласила местная легенда, из карьеров, простиравшихся на Марсовом поле, добывали камни для строительства укреплений во времена набегов варварских племен. Эта легенда всегда вызывала у Фламеля улыбку, когда он входил в скромных размеров погреб, где вот уже много лет оттачивал свое искусство. Это была обыкновенная подземная комната, загроможденная бочками, стоявшими вдоль стен. Но в центре, словно королевский трон, возвышалась печь, сердце работы алхимика. В старинных текстах, пришедших с арабского Востока, этот предмет назывался атанор. Фламель сам сложил ее из огнеупорных кирпичей. У печи было два яруса, и каждый из них имел форму ковчега. На каменном полу первого яруса горел огонь, согревавший верхний ярус, где стоял пузатый сосуд, увенчанный перегонным кубом.

Долгое время Фламель думал, что алхимическая драма разыгрывается именно в этом стеклянном яйце: насилие над металлами, заставлявшее их превращаться в чистое золото. Но на самом деле главное происходило внизу, там, где горел огонь. Не важно, едва теплился ли он или горел ярким племенем, на алхимический процесс влияли сила или слабость огня. Фламель потратил годы, чтобы понять, почему посвященные говорили о сне или гневе дракона и о том, как важно приручить его. Огонь! Все происходило благодаря огню, о котором следовало заботиться, как о малолетнем ребенке: укладывать спать, будить, кормить, учить…

Но главное — не давать огню погаснуть. Только так можно было миновать различные этапы: черный, желтый, белый и, наконец, красный. Вот сколько было этих ключевых этапов, когда материя, находившаяся в реторте, преобразовывалась, приобретая тот или иной цвет.

Фламель очень хорошо помнил тот день несколько месяцев назад, когда ему удалось получить белый цвет. Это произошло 17 января. Под неутомимым действием огня материя постепенно меняла пепельно-серый цвет на чернильно-черный. Впрочем, такой цвет вызвал сильное беспокойство у Никола, поскольку ему показалось, что он неумолимо возвращается к началу. Однако внезапно вокруг темной массы появился молочный круг. Словно нимб вокруг головы святого! Нимб становился все более светлым, и неожиданно все вещество приобрело ослепительно белый цвет. Миниатюрист понял, что ему осталось преодолеть последний этап: переход к красному.

Он готовился к этому событию в течение двух месяцев. Каждый день он изучал малейшие изменения материи, ее цвет, массу; однако казалось, она спит как яйцо, высиживаемое невидимой силой. В этот период следовало очень бережно обращаться с огнем. Он не должен был угаснуть или стать менее интенсивным. Порой Фламель проводил всю ночь напролет возле печи, вороша угли или прибегая к помощи мехов, чтобы регулировать температуру.

И вот однажды вечером серебристо-белая материя заискрилась. Конечно, это были только прожилки, но Никола знал, что они предвещали большее, что он на пороге этапа фазана, который вскоре приведет к стадии дуги. На языке алхимиков это означало, что через несколько часов в реторте засияет радуга. Настал момент, когда он должен был воспользоваться камнем.

Последний раз Фламель погладил мешочек, где лежал порошок предначертания. Перед ним, словно апельсин, сияла реторта. Материя напоминала хрусталь, в котором тысячами цветов горел невидимый огонь.

Он развязал шнурок и высыпал порошок предначертания из полотняного мешочка в ладонь. Он еще колебался. Кровь стучала в висках. Другой рукой он открыл реторту. Пульс забился еще чаще. Вот уже несколько месяцев вещество не соприкасалось с воздухом… Он боялся, что реакция мгновенно остановится. Но нет, вещество продолжало сиять.

И он решился. Схватив мешочек, он высыпал порошок предначертания в реторту. На этот раз…

Содержимое реторты скрылось в тумане. Краски исчезли. Фламель задрожал от ледяного холода. Он не мог пошевелить и пальцем. За стеклом поднимался тяжелый пар, уничтожавший вещество.

На этот раз надежды не оставалось. Столь желанная реакция не произошла. Фламель отступил на один шаг. На один-единственный. Бремя бесполезных лет давило ему на плечи.

Из реторты поднимался дым, густой и едкий. Постепенно Фламель стал различать темное содержимое стеклянного сосуда, похожее на кусок дерева, пожираемого огнем, готового рассыпаться в прах.

Фламель почувствовал, как на глаза навернулись горькие слезы. Перед ним догорал рыжеватый уголек. Такова была цена целой жизни, единственная плата за проклятую мечту.

Он закрыл глаза и дал волю слезам, которые текли из самого сердца.

Все было сказано. Теперь ему оставалось лишь уйти и забыть, если он, конечно, мог.

Когда Фламель открыл глаза, огонь в атаноре уже погас. Царил мрак. Чтобы выйти на свет, ему следовало пересечь подвал. Ему нечем было разжечь огонь.

Он протер глаза. И вдруг на мгновение вспыхнул луч света. За ним — другой, рассеявший тьму. Реторта засверкала насыщенным оранжевым цветом. Фламель бросился вперед.

Вещество трепетало, словно охваченное тайным огнем. Под обуглившейся оболочкой стремительно созревал кроваво-желтый плод.

Никола упал на колени.

Золото сверкало словно звезда.

 

108

Нью-Йорк, Бруклин, наши дни

Через час после отъезда Джека Уинтропа перед домом № 25 по Коффи-стрит припарковался небольшой белый грузовичок. Мужчина в форме служащего газовой компании быстрым шагом вошел в заброшенное здание. Он уверенно направился к люку, ведущему в подземелье.

Через час он вышел из здания, волоча безжизненные тела Рэя Робинсона и Джоан Аршамбо, которые одно за другим поместил в грузовичок. Он запер входную дверь здания и отогнал машину на другой конец улицы.

Мужчина нажал на кнопку черной коробочки. От оглушительного взрыва земля вздрогнула. Здание рассыпалось в облаке пыли.

Довольный, он послал отчет «Авроре» и уехал. Когда пожарные прибыли на место происшествия, редкие соседи судачили об этом подозрительном здании, которое следовало давно снести, и о том, что по счастливой случайности рядом никого не оказалось. Адвокат, немедленно посланный «Авророй», чтобы предотвратить скандал, заявил, что добьется возмещения ущерба за причиненное беспокойство. На месте разрушенного здания будет построен центр реадаптации безработных Бруклина. Через несколько часов тяжелая техника начала разбирать завалы, уничтожая все следы, которые вели в пещеру с двумя столбами.