Это было настоящее людское море. Ходили слухи, что нас здесь собралось триста тысяч. Повсюду, насколько хватало глаз, – демонстранты, демонстранты, демонстранты… Сотни флагов и транспарантов трепетали на фоне чистейшего голубого неба. Прекрасное летнее утро. Прекрасное во всех отношениях. Взобравшись на фонарный столб и приложив руку козырьком к глазам, я смотрел вдаль и чувствовал, что стал очень впечатлителен.

Ну что сказать? На меня действовало это великое скопление народа. Эти тысячи и тысячи мужчин и женщин. Они все были настроены воинственно.

Я ощущал эти волны энергии, этот электрический ток…

Кого тут только не было: сотни организаций на любой вкус, более или менее значит тельных, с более или менее спорными программами. Был один пункт, по которому их взгляды совпадали: мир, такой, каким он был, им не нравился. И они пришли сегодня, чтобы заявить об этом во всеуслышание. Каждый на свой лад.

Я ощущал эту общую волю, я чувствовал, что индивидуальная воля каждого участника демонстрации прибавлялась ко всем остальным. То была воля людей, которым надоело, что их обманывают. И я подумал, что это в любом случае здорово. По крайней мере, это было нечто значительное.

Я жалел, что Мэри-Джо не было с нами. Ей надо было бы тоже почувствовать это. Увидеть людей, не склонявших покорно головы. И я могу сказать, что приводившая их в движение энергия, противостояние инерции и безволию, серости и всеобщему хаосу… не знаю, мне казалось, что это стоило нескольких разбитых витрин. И даже большего. Внезапно я ощутил, что это нечто бесценное! Думайте обо мне что хотите.

Я соскользнул со своего наблюдательного пункта и попытался дозвониться до Мэри-Джо. Безрезультатно. Я недоуменно поморщился.

Крис посмотрела на меня и не без иронии спросила:

– Что происходит с Мэри-Джо? Дело пахнет керосином?

– С чего бы? А тебя что, это интересует? – спросил я резко.

Зная Крис, я тотчас же спохватился. Не стоило так огрызаться. Я не забыл, что нас ожидают весьма суровые испытания, несмотря на то что искра всеобщего воодушевления запала и мне в душу. Испытания, в ходе которых нам надо сплотиться как можно теснее, а не подставлять друг другу подножки. Поэтому я собирался не спускать с Крис глаз и постоянно охлаждать ее пыл. Не время было подливать масло в огонь, я не хотел ссориться на дорожку.

– С Мэри-Джо не все в порядке, – добавил я. – Ты права. У нас с ней, что скрывать, возникла одна проблема по части взаимопонимания. И с тех пор от нее нет вестей.

– Что же это за проблема по части взаимопонимания?

– Ну… небольшое недоразумение… Ужасная глупость, представь себе… Из-за Паулы. Жуткая нелепость.

Крис с интересом взглянула на меня.

– В общем, – продолжал я, – так получилось, что Паула живет у меня. Но я с ней не сплю.

– Конечно же не спишь.

– Черт! Конечно не сплю! Я не псих! Я ничего с ней не делаю! Она забавляется тем, что меняет мебель. Ну и что? Что плохого в том, что ей нравится менять мебель? Ведь есть же вещи куда более важные, тебе не кажется?

Колонна наконец-то тронулась в путь. Перед нами простиралась пустынная улица, на тротуарах лежали равнодушные тени платанов. Улица была готова принять нас. Все машины исчезли, и она казалась тихой и очень длинной, с этими ее равнодушными платанами. Зловеще тихой.

Крис шла рядом со мной. Прекрасно. Вольф шел впереди. Еще лучше!

– Короче говоря, у Мэри-Джо крыша поехала, – продолжал я, – она вообразила невесть что!

– Понимаю, понимаю…

– Бог знает что она может себе вообразить! И что она собирается мне устроить! И это в тот момент, когда во мне происходят большие перемены. Я не шучу, Крис. Я нахожусь на перепутье. И очень бы хотелось знать, куда это меня заведет.

– Научись приспосабливаться к ситуации. Последуй моему совету.

Кто-то принялся выкрикивать в мегафон лозунги, и толпа хором подхватила их. Мы как раз двигались по направлению к кварталу, где располагались банки. Соседние улицы уже были перекрыты полицией. В голубом небе жужжали вертолеты, мрачные и грозные, как осы. Я украдкой наблюдал за Крис. Может быть, она? Или Паула? Или Мэри-Джо? А может, Четвертый Всадник?

В последнее время банки вели себя далеко не лучшим образом. Финансовые скандалы, отмывание денег, офшоры, тайные счета, помощь военным хунтам, – короче говоря, список был длинный. Деревянные щиты были сорваны, и стекла разлетелись вдребезги. Как говорит Мэри-Джо, что посеешь – то и пожнешь.

Мы бросились бежать по мокрой мостовой, уворачиваясь от струй водометов. Зато деревьям польза.

– Ты не можешь отрицать, что между нами существует сильное половое влечение, – сказал я Крис. – Скажешь, нет?

– Нет, я не согласна.

– Но ты должна считаться с этим влечением. Ты не должна делать вид, будто его не существует. По-моему, это просто глупо.

– Ну, хорошо, даже если бы это было правдой, что бы это изменило?

– Как это, что бы изменило? Я перестал бы ходить по кругу, как слепец! По крайней мере, я мог бы рассчитывать на то, что сумею искупить свою вину.

Крис как-то странно посмотрела на меня. Люди вокруг нас надрывали глотки, но я ничего не слышал, кроме тишины, в которую Крис внезапно погрузила нас обоих. Что? Искупить вину? По ее виду я понял, что произойдет это еще не скоро. Я почувствовал, что она не готова предоставить мне такую возможность. Искупить вину? А вдруг это вообще невозможно? Вдруг некоторые поступки обрекают нас на вечное проклятие…

Вольф вышагивал где-то во главе колонны, за величественным транспарантом, на котором было начертано требование аннулировать долги бедных стран. Но все же он оставил свой пост, чтобы проведать нас. Я хочу особо это подчеркнуть. Правда, объяснил он это тем, что у него кончилась вода. Я позволил себе улыбнуться. Как будто мы шли через пустыню! Смешно просто! Неужто он заподозрил, что я попытаюсь воспользоваться случаем и отбить у него Крис? Заметьте, всем известно, что женщину гораздо труднее удержать, чем завоевать. Что тут поделаешь? Выразив Вольфу сочувствие, я предложил ему свою бутылку родниковой воды.

– Все мое – твое! – провозгласил я, прижав руку к сердцу.

Потом он нас покинул. Бросив на Крис последний взгляд, который я бы определил как умоляющий. Ужасно сентиментальный.

– Что это с ним? Он тебе не доверяет?

– Почему? Ну и мысли у тебя!

– Ты можешь считать эту мысль безумной. Но возможно, для других она не столь уж безумна. Вот все, что я могу сказать.

Крис пожала плечами, подняв их сантиметров на двадцать. Яростно тряхнула головой и закатила глаза к небу. Превосходно! Итак, в том, что касалось нас, она предпочитала тянуться правой рукой к левому уху. Мы подожгли цветники «вокруг крепости Пола Бреннена. Я тоже приложил руку, хотя и вяло. От того, как Крис отреагировала на мои слова, мне все было поперек горла.

Чтобы сохранить инкогнито, я натянул себе на нос шейный платок (не хватало еще, чтобы меня узнали!). Под прикрытием платка я ругался сквозь зубы на чем свет стоит. Нет, это же надо! Не признавать, что нас в сексуальном плане тянуло друг к другу! Как она могла это отрицать? Может быть, это было единственное, что между нами еще оставалось, единственное реальное доказательство того, что мы с ней вели совместную жизнь! Нет, черт возьми, что же это такое? Чертово дерьмо! Я изо всех сил швырял в костер тяжелые доски. Мне аплодировали. Я бегал за этими досками вдвое чаще, чем остальные.

Народ, собравшийся вокруг здания, яростно потрясал многочисленными портретами Дженнифер Бреннен. На фасад здания обрушился град всевозможных снарядов: обломки всего, что попадалось под руку на улице, толстые болты с ближайшей стройки, в воздухе мелькали куски бетона. Рев нарастал, и у меня начинало звенеть в ушах. Осознав, что делаю, я решил остановиться. Вытер руки о штаны и вернулся к Крис, взглянувшей на меня благосклонно.

– Ты меня мучаешь, – сказал я ей, стягивая платок с лица. – Ты ужасно меня терзаешь. Честно тебе говорю.

Лицо ее приняло суровое выражение.

– Что это значит?

– Что значит мучить кого-то? А ты не знаешь? Это означает не делать добра этому человеку. Вот и все. Что тут непонятного? Мне незачем тебе это объяснять.

Ну, ничего я не могу с собой поделать, ничего! Не могу я вести себя с Крис по-умному! Из этого неприятного положения меня вытащила Жозе, указав на огромное окно на четвертом этаже.

– Смотри! Вон наш дорогой друг! – проскрипела она. – Пол Бреннен собственной персоной! Последыш этой помоечной системы!

Он был в светлом костюме. Стоял, заложив руки за спину, в окружении еще каких-то типов, державшихся чуть позади. Огонь полыхал у врат его крепости, дым поднимался в небо столбом. Жозе орала мне в ухо: «Бреннен – убийца!» И не она одна. Если бы Дженнифер могла выглянуть из могилы, она бы увидела верных друзей, которых действительно было очень много. Ее отец тоже имел возможность в этом убедиться. И он еще за все поплатится! Что бы он там ни думал. Пускай даже на крыше его ждет вертолет.

Я посмотрел на часы и посоветовал Жозе беречь силы, потому что нам еще предстояло проделать долгий путь, прежде чем мы достигнем цели – квартала с представительствами богатейших стран мира. Километр по прямой. Только полиция не позволит нам туда пройти. Я это говорил раньше, повторил и на сей раз. А что толку?

Они атаковали нас. Когда кто-то начал бить стекла, когда высокие окна в одно мгновение разлетелись и тротуары покрылись блестящими осколками, которые легли нам под ноги, словно бриллианты, высыпавшиеся из ларца, они побежали в атаку. Наш отряд, отвечавший за поддержание порядка, был смят эскадроном полиции. Боевым строем. Оснащены они были легкими щитами и огромными дубинками. Очень эффективное оружие! Я подтолкнул Крис, чтобы она оказалась впереди меня, и мы побежали…

Так…

Все вроде бы обошлось. Чуть подальше мы остановились. Две-три гранаты со слезоточивым газом отравили своей вонью летний воздух. Легкий желтоватый дымок тихонько поднимался к небесам, свиваясь в кольца. Ну, ладно. Мы выдержали первое испытание. Достаточно легко. Пожалуй, слишком легко. Так, незначительная стычка, пустяк. А ведь мы удирали как зайцы на глазах у Пола Бреннена!

– Да, Жозе, я знаю, что ты мне скажешь, – обратился я к нашей подруге, позеленевшей от злости. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Но чего ты ждала? Ты что, уже приготовила смолу и перья для Пола Бреннена? Послушай, я же тебе сказал, что Пол Бреннен – моя забота. Положись на меня, Жозе.

Крис дождалась, пока Жозе отойдет, чтобы яростно наброситься на меня с вопросами:

– Что это ты там ей наплел? Думаешь, ты умней всех?

– Ну, это образное выражение…

– Ты это называешь образным выражением?!

– В стародавние времена человека обмазывали смолой и вываливали в перьях, а потом с позором выгоняли из города.

– Да я не об этом говорю! Ответь, что значат твои слова: «Пол Бреннен – моя забота»?

У меня вдруг возникло ощущение, что я с самого утра, должно быть, говорил по-китайски! Что значит то, что значит это… Оказывается, у меня не только с Мэри-Джо проблемы по части взаимопонимания. Вскоре мне, видимо, придется воспользоваться мегафоном. По мере того как мы будем отдаляться друг от друга…

– Крис, очнись! Ты забываешь, что на совести Пола Бреннена убийство! Забываешь, да? Ну, как по-твоему, разве не мне положено им заниматься? За что мне, по-твоему, деньги платят?

– Ты смеешься надо мной или ты это всерьез?

Говорил ли я вам, что в начале нашей совместной жизни она мне особой воли не давала, но при этом считала способным свернуть горы? До крайней мере, мне так кажется. В ту пору она ни на миг не усомнилась бы в том, что я им займусь. Она тогда считала, что для меня нет ничего невозможного. Я тогда высоко котировался. А теперь, получается, я не способен даже оштрафовать лихача на мопеде! Каким образом я дошел до такого? Когда успел так низко пасть в ее глазах?

Мы продвигались не слишком быстро. Время от времени кто-то влезал на крышу грузовика и толкал речь, которую усиливали репродукторы. Все вертелось вокруг старой доброй глобализации. Разъедавшей нас, будто раковая опухоль, на протяжении последних лет. Эта железная рука, которая все стискивала и стискивала нам горло, превращаясь в вечную проблему, но действуя себе на пользу.

Мы заполоняли площади. Мы заполоняли улицы. Мы залезали на деревья. Мы выплескивали свой гнев наружу, вопя изо всех сил. Мы шли и шли под палящим солнцем, как скованные цепью каторжники, и я уже начал уставать. Мы представляли собой плотную субстанцию, заполнявшую все пустоты и втекавшую в некую форму с твердыми стенками.

Форма с твердыми стенками. Понятно?

Прилегающие улицы были перекрыты. Всякий раз, когда мы оказывались на перекрестке, мы видели, что горизонта нет, все словно стянуто ужасной удавкой, подобно тому как темный сгусток крови перекрывает артерию. Там стояли, сомкнув ряды, вооруженные полицейские в защитных шлемах, одетые в темно-синюю, почти черную форму. Их щиты из плексигласа отсвечивали на солнце, меча в нас молнии, дрожащие стрелы и острые кинжалы ярких бликов. Ботинки у всех тоже были начищены до ослепительного блеска.

– Сейчас тут такое начнется! – шепнул я на ухо Крис. – Небу жарко станет. Все развивается так, как и следовало ожидать. Да, скоро тут начнется…

Но ведь именно этого они хотели, разве нет? И те и другие. Чтобы пролилась кровь! Я назначил Крис встречу через четыре улицы. Сказал, что пойду разузнаю новости. Напомнил, что у нас на всякий случай есть мобильники.

Я покинул ряды демонстрантов и, крадучись вдоль стен, пошел по улице, перпендикулярной нашему маршруту. Передо мной простиралась нейтральная полоса, где все было наэлектризовано. Время приближалось к пяти вечера, и напряжение нарастало. Вольф, определенно опасавшийся того, что его организм будет обезвожен (предоставим этому несчастному право на опасения), постоянно держал нас в курсе событий. По его словам, то и дело происходили стычки с полицией. Отдельные и непродолжительные, на всем протяжении колонны. Мы с тобой согласны, Вольф, так оно вроде бы все и есть. Чудесное изобретение эти самые уоки-токи! Прекрасно, Вольф! Спасибо за предоставленные сведения! Попей и иди, займи свое место в колонне, amigo! Когда на него находило, он целовал Крис прямо в губы. Да не стесняйтесь вы оба! Почему бы вам не трахнуться прямо здесь, под деревом? Не обращайте на меня внимания!

Я направился к полицейскому кордону, зажав в руке значок.

– Держитесь, парни! – говорил я в пустоту, проходя сквозь цепь. – Отвага и честь.

Вид у них был чудной. Я все дальше заходил к ним в тыл, и меня не оставляло неприятное впечатление. Уж не под кайфом ли они все? Ходили слухи, что они давно принимают наркотики, причем все более и более сильные, что им дают вещества, специально разработанные для борьбы против всех протестующих на свете, чтобы разделывать их под орех. В прессе тоже об этом писали. Те, кому удавалось вырваться из их лап, жаловались на зверские пытки, их прямо рвали на части. Потрясенные свидетели рассказывали о чудовищных сценах. Их жертвами были старушки. Дети. Девушки в мини-юбках.

Проблема поддержания порядка стояла чрезвычайно остро. Хотя спецподразделениям полиции прощалось очень многое, в том числе употребление экстази и других наркотиков или зверства в уличных стычках, хотя их покрывало начальство, хотя брали туда людей совсем гнилых, все же в этих отрядах был вечно катастрофический недобор.

«Так вот что они придумали! – сказал я себе. – Ну что же, этого следовало ожидать!»

Совершив секретный разведывательный рейд по соседним улицам, где я выдавал себя за сотрудника службы общей информации, я выяснил, в чем дело. Надо иногда почитывать научные журналы. Обязательно. Чтобы понимать, над чем работают в сверхсекретных лабораториях. Знать, чего они там добились. Что у них на уме. Недостаточно думать о политике, экономике и экосистеме. Наверное, было бы достаточно читать и перечитывать Керуака, но люди его не понимают. Так что надо постоянно следить за успехами Науки. Науки, которая движется вперед семимильными шагами.

«Вот он, их сюрприз, – думал я, – Ну конечно! Они опередили всех на несколько месяцев. Но нельзя сказать, чтобы я был так уж сильно удивлен. Нет, не могу сказать, что удивлен. Рано или поздно это должно было случиться. Нельзя сказать, чтобы мы не были в курсе».

Даже лошади… Там было столько лошадей! И столько полицейских! Раз в сто больше, чем нужно! Это был какой-то безбрежный океан темно-синего, почти черного, как ночь, цвета. Я никогда в жизни не видел столько полицейских! Это было почти смешно.

Обстановка складывалась сверхъестественная. Я позвонил Мэри-Джо, хотел рассказать ей, что творится вокруг, и попросить ее присоединиться ко мне, хотел как-то сгладить недоразумение, но она не соизволила ответить. Я оставил ей сообщение: «Ну, хорошо, послушай же меня. Я не собираюсь за тобой бегать. Прости меня. Но ты рискуешь пропустить кое-что интересное. Тем хуже для тебя, Мэри-Джо. Привет. Желаю хорошо повеселиться».

Чтобы выяснить уж все до конца, я поднялся на крышу одного из зданий. И обомлел. Безумие некоторых не знает границ! Их безумное и истерическое желание властвовать.

Я вернулся к Крис. И сказал ей, что нам скоро устроят бойню.

– Никто тебя здесь не держит, – ответила она.

Я отправился поговорить с Вольфом.

– Там клоны, Вольф. Целая армия клонов! Это просто поразительно! Они точь-в-точь как ты и я. Они нам устроят бойню. Теперь ты понимаешь? Понимаешь, почему я так не хотел, чтобы она шла на эту чертову демонстрацию? Понимаешь, почему я не решаюсь тебе ее доверить?

На какой-то миг он словно замкнулся в себе, потом все же бросил тяжелый взгляд через плечо. Крис была неподалеку, она улыбнулась ему до ушей.

Несмотря ни на что, Вольф шел вперед, вцепившись в свой транспарант. Лоб его прорезали морщины, челюсти были сжаты. Он понял, что дело дрянь. Но все равно шел вперед. Вой сирен, пронзительные звуки труб, бой барабанов, дикие вопли – от всего этого закладывало уши.

Он опять взглянул на меня. Как будто это я во всем виноват.

– Клоны? – проворчал он. – Клоны, говоришь? Что за бред?

– Вольф, не рассчитывай, что я буду тебя успокаивать. Да на это и времени нет. Я предоставил тебе информацию. Дальше дело твое.

Под бременем ответственности, что сейчас вдруг легла ему на плечи, Вольф как будто уменьшился. Он стал почти нормального роста! Я внимательно наблюдал за этим феноменом. Если немного повезет, я, пожалуй, скоро стану выше его на полголовы.

Небо вдали заалело. Теперь мы были всего лишь огромным слепым стадом, которое дружными рядами бредет к пропасти. Вольфа передернуло. Наверное, он подумал о том же.

– Когда мы дойдем до места, – объяснял я, – когда мы наткнемся на их цепи и остановимся, они, эти проклятые клоны, навалятся на нас со всех сторон, Вольф. Они отрежут нам путь к отступлению, расчленят колонну на множество группок, и это нас значительно ослабит, тебе это известно точно так же, как и мне… а потом…

Я не закончил фразу. Вольф взглядом дал мне понять, что он мне за это очень признателен.

Клоны, не клоны – что это меняло? У каждой эпохи свои новшества, свои изобретения, моды, звезды. Так что надо идти в ногу со своим временем. Приспосабливаться, сказала бы Крис, На сей счет у нас с ней полное согласие.

Потом Вольф вновь выпрямился во весь свой могучий рост. Я этого ждал. Он был настоящим борцом. А я находился здесь только для того, чтобы позаботиться об одной женщине.

– Позаботься о Крис, – сказал он мне хмуро и печально, сверля меня взглядом.

Я ответил, что он может на меня положиться.

– Только ведь я не всегда буду рядом, – заметил я.

Под вечер бульдозеры прорвали наши баррикады. Я смотрел на Крис, метавшую в них бутылки с зажигательной смесью вместе с другими демонстрантами, и спрашивал себя, на что же она надеется. Неужели она действительно нашла свою дорогу? Неужели теперь только это имело для нее значение?

Похоже, она ничего не боялась. Я-то надеялся, что вид первых раненых охладит ее пыл и мы сможем подумать, как по-быстрому унести ноги, но она только вошла в азарт. Просто обезумела от ярости. Я видел, как она ударила конного полицейского дорожным знаком. Силенок у нее прибавилось раз в десять! Меня это тронуло до слез. Я был ее недостоин, конечно же недостоин. В глубине души я всегда это знал.

Мы потеряли Вольфа из виду: приходилось метаться из стороны в сторону. В рядах демонстрантов царило смятение, строй был нарушен, а полиция все нападала и нападала. Несколько раз я едва успевал схватить Крис за руку, не давая ей исчезнуть в облаке дыма, а то и вовсе терял ее из виду на какое-то время, а удары так и сыпались нам на головы. Держаться вместе было очень нелегко. Я хорошо понимал, какой несгибаемой волей надо обладать, чтобы спастись.

Крис позаимствовала у меня коробок спичек, потому что ее зажигалка не работала.

Наступал вечер. Сумерки были наполнены грохотом взрывов, ревом моторов, криками, отдаленным неясным гулом. Цокали по асфальту лошадиные копыта. Повсюду то и дело вспыхивали оранжевые огоньки, тени крались вдоль стен, можно было разглядеть, как грозные орудия занимают позиции, сметая все на своем пути. Может быть, они ехали и по человеческим телам, кто знает… Потом внезапно небо озарилось ярким светом: это вертолеты направили вниз прожектора, и лица у всех стали белыми, как у покойников. Кроме тех, у кого лицо было в крови.

– Крис, думаю, пора отсюда убираться, – сказал я в тот момент, когда полиция начала просачиваться сквозь баррикады через бреши, пробитые бульдозерами.

Не один я так подумал. Те, кто еще был в состоянии двигаться, бросились бежать. Крис поколебалась секунду, но бегство уже было всеобщим, словно под напором чудовищной волны рухнула плотина. Она перехватила мой взгляд, прежде чем уносить ноги, и я понял, что она наконец прозрела. «Откуда они взялись?» – прочел я в ее глазах. Большинство демонстрантов задавались этим же вопросом, спасаясь от лавины, грохотавшей у нас за спиной. Клоны на мотоциклах устремились за нами в погоню. Были там и клоны верхом на клонах, ржущих, с белыми от пены мордами. Сотни и сотни клонов, может быть, бесконечное множество… Некоторые наши товарищи застывали на месте, не веря своим глазам. Чертовы клоны! Да, зрелище было впечатляющее!

Потом началась настоящая бойня. Они нас раздавили. Я защищал Крис как мог, прикрывая ее своим телом, когда дело принимало совсем уж дурной оборот. Но, едва вскочив на ноги, мы тотчас же опять падали на землю. Они били нас длинными дубинками из кевлара. Прикладами винтовок. Крепкими коваными ботинками. К тому же эти недочеловеки извергали на нас потоки брани. Эти сучьи дубликаты, эти бледные копии людей проливали нашу чистую кровь, человеческую на сто процентов!

Я притворился мертвым, шепнув на ухо Крис, чтобы она сделала то же самое. И мы распростерлись на тротуаре, лицом вниз. Пары черных армейских башмаков мелькали у нас перед носом. Земля содрогалась от их тяжелой поступи, шаги громыхали, как раскаты далекого грома. Я опять вспомнил Пола Бреннена, который наблюдал за нашим беспорядочным бегством с презрительной ухмылкой. Я ощутил, как во мне зреет жуткая ярость против него. С каждым днем я ненавидел его все сильней. Из головы у меня не шла Дженнифер Бреннен, бедная девушка, которую он хладнокровно устранил.

Потом мы откатились в сторону, в тень, под разбитый уличный фонарь. Чуть подальше закипел бой. Я втолкнул Крис в какое-то здание, разбив стеклянную дверь телефонным аппаратом, найденным среди развалин уличной кабинки. Крис не стала делать мне замечаний.

Я ушел от нее около десяти часов вечера. Она висела на телефоне. Лицо ее было искажено тревогой: Вольф не вернулся домой. Она обзванивала больницы. Все были переполнены. Она звонила в каждую по нескольку раз и лепетала: «Девушка, милая! О, пожалуйста… прошу вас», – но это ничего не давало. Она говорила: «Мужчина, высокий, крепкий, с вьющимися светлыми волосами». Правда, слова «сексуальный» не добавляла. Она волновалась за него до смерти.

Я принял душ. Осмотрел принадлежавшую Вольфу косметику: гель для бритья для сверхчувствительной кожи, бутылку шампуня «Петролан», мазь от геморроя (Крис такими вещами не пользуется, обратное пока не доказано). Я смыл немного запекшейся крови, которую обнаружил у себя на голове. Горела исцарапанная нога. Ныло плечо. Я не жаловался. Я вообще как-то ни о чем не думал.

После душа я не осмелился заглянуть в холодильник. В сложившихся обстоятельствах Крис вряд ли поняла бы меня.

Поэтому я по дороге остановился съесть сосиску. Патрульные машины еще разъезжали по улицам, озаряя все вокруг светом мигалок и оголтело завывая. Я поставил мигалку на крышу своей машины, чтобы поесть спокойно. Я не без труда управлялся с излишками кетчупа и горчицы, так и норовившими капнуть мне на брюки.

Я почувствовал разочарование, короче, приуныл. Улицы были безжизненны, они словно замерли в потоках горячего воздуха. Я пытался порадоваться хотя бы тому, что доставил Крис домой целой и невредимой, но это было все равно что держать член в руке и не знать, что с ним делать…

Внезапно мне захотелось заняться любовью с Мэри-Джо, почувствовать, как она обнимает меня, придавливает всем весом своего тела. Я быстренько покончил с сосиской. Было одиннадцать часов, не больше. Лишь бы она поняла, что можно жить с девушкой под одной крышей и не спать с ней. Это был как раз мой случай. Мы могли бы с ней спуститься вниз и заняться любовью в машине. Или, еще того лучше, могли бы отправиться в какой-нибудь отель, а Фрэнк пусть думает, что мы на задании. Мне ужасно захотелось слизнуть пот, струящийся по ее груди, раздвинуть ей ноги с такой восхитительно нежной кожей. Желание, внезапное и непреодолимое, охватило меня.

К сожалению, все цветочные лавки были закрыты, так что я пришел с пустыми руками.

Я позвонил. Из-под двери пробивался свет.

Я не встревожился сразу, нет. Тихонько насвистывал сквозь зубы. Потом перестал.

Вы когда-нибудь слышали о шестом чувстве? О том чувстве, которым обладает полицейский, достойный этого звания? Шутки в сторону, я его тоже не лишен. Оно возникает где-то в ногах, ползет по спине, а потом начинает холодить затылок, как будто по нему проводят ледышкой. Некоторые утверждают, что в такие моменты у них в мозгу зажигается лампочка, но я им не очень верю. Со мной ничего подобного не происходит.

Я взялся за ручку двери. На лестнице было очень тихо, только мотылек шелестел крылышками под самым потолком.

Дверь была открыта. Меня как ударило, я выхватил из кобуры свой пистолет 38-го калибра.

Я осмотрел всю квартиру, потом вернулся в гостиную и сел. Мне стало трудно дышать. Внимательно обследуя комнату, еще не в силах понять, что произошло, я вдруг наткнулся взглядом на кобуру револьвера Мэри-Джо. Она была пуста. Блестела новенькой кожей. Как будто насмехалась надо мной.

Потом я заметил наручники, прикрепленные к батарее у входа. В конце концов я встал и подошел к ним. Горло мне сдавило. Я не сводил с наручников глаз, и с каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Я летел вниз по крутому склону в пропасть. Все быстрее и быстрее…

Я присел перед батареей на корточки, нахмурив брови и склонив голову набок, чтобы кое-что рассмотреть. Действительно, в самой глубине, на поверхности одного из желобков была нацарапана надпись. Надо было иметь хорошее зрение, чтобы ее прочесть. Там было только одно слово: «Рамон», – написанное маленькими печатными буквами. Очень лаконичное сообщение.

Через двадцать секунд я уже вышиб дверь его квартиры. Вторую дверь за этот вечер. Я вспомнил, какое лицо было у Крис, когда я разбил ту, первую. У нее от изумления даже дух захватило. К Рамону я вламывался, не веря, что кого-нибудь там найду.

И разумеется, квартира была пуста.

Мать его! Черт бы его драл!

Я словно оказался в пустыне. Порывы горячего ветра хлестали меня по лицу. Красноватые блики плясали вокруг, и земля горела под ногами. Я подошел к окну, чтобы глотнуть свежего, воздуха. Я нервно кусал себе губы.

У меня было очень дурное предчувствие. Вокруг царила такая тишина, что звенело в ушах. Мотылек влетел в открытую дверь и вылетел в окно, туда, где светила луна с темными пятнами океанов. В воздухе пахло пиццей. А вдалеке разгорались зарева пожарищ.

Я подумал, что, наверное, было бы неплохо пойти куда-нибудь с Марком и напиться. Честно говоря, я не знал, что мне остается делать в такой ситуации. Сколько ни ломал голову. Я мог объявить их в розыск. Я мог без устали искать иголку в стоге сена. Мог просто сесть и ждать. Или молиться. Какая разница?

Мне не везло с женщинами. У тех, чьи фотографии висели по стенам у Рамона, были огромные груди и потрясающие задницы, только вот улыбки у них были какие-то странные. Я хочу сказать, непонятно, как с ними себя вести.

Когда я выходил, в квартиру опять влетел мотылек и спустился вместе со мной по лестнице, я слышал легкий трепет его крылышек. Он вился вокруг светильников, прилипал к ним на какой-то миг, а затем опять следовал за мной, словно я был его верным другом или привлекательной самкой. Все это казалось мне таким глупым…

Я пересек улицу и сел в машину. Автоматически. Прежде чем включить зажигание, я в последний раз бросил взгляд на дом и несколько секунд смотрел на него.

Видимо, чувства у меня после столь насыщенного дня притупились. Все тело начало ломить. Руки саднили. Мысли путались.

И все же… все же я туда вернулся. Не спрашивайте почему. Не спрашивайте ни о чем. Я знаю об этом не больше вашего. Ведь мы, люди, – последнее чудо эволюции. Мы не знаем предела наших возможностей.

В холле было темно: таймер уже сработал, и свет погас. Я не стал его включать. Постоял секунду в раздумье и вышел на улицу. Покопался в багажнике, надел пуленепробиваемый жилет и вооружился очками ночного видения (мы только что получили усилители остаточного света «Гоггл-500», которые можно было соединить с лазерным прицелом, но мой остался в машине Мэри-Джо).

Теперь я все видел в зеленом цвете, люминесцентном, зловещем. Правда, он как раз соответствовал моему душевному состоянию. Ощущению постигшего меня жизненного краха. Будем объективны. Это был совершенно превосходный зеленоватый цвет. Передо мной предстал загнивающий, сыроватый и рыхлый мир. Нагромождение жалких предметов, зияющих провалов, где царила ватная тишина, мелькали слабые проблески света и мертвенно-бледные призрачные лица. Что и говорить, моя стихия.

Итак, иди туда, куда ведет тебя сердце, как говорят. Или, в моем случае, следуй велению инстинкта. Во всем остальном я был как корабль без руля и без ветрил. Это я признаю. Я не ищу оправданий. Вероятно, в прошлой жизни я был четвертован.

Короче, я вновь перешел через улицу. Меня окружала зеленая, наполненная хлорофиллом ночь.

Тихий холл как аквариум с зеленой водой. Такая же тихая лестница, покрытая газоном. Мои брюки стали изумрудного цвета, ботинки – зеленого. Сине-зеленая среда. Волосы на руках походили на крошечные побеги папоротника. Даже пистолет 38-го калибра по цвету стал похож на детскую игрушку. Я ненавижу эту зелень.

Дверь в глубине холла выходила в маленький дворик, где рядком стояли мусорные баки. Другая дверь, сбоку, вела в подвалы.

Старые подвалы с земляными полами, нездоровым, затхлым воздухом, сводчатыми потолками, стенами, покрытыми плесенью и изъеденными сыростью… Я знал о них, я даже работал там целую неделю вместе с Фрэнком, помогая ему разбирать книги. Да, я знал об этих старых подвалах, они соединялись сетью запутанных коридоров с подвалами соседних домов – наследие ушедших эпох. Настоящий лабиринт. Я отнюдь не горел желанием туда спускаться.

Несмотря на темноту, вход в подвалы выглядел как поросший зеленью туннель. Мэри-Джо не колеблясь пошла бы туда ради меня. До вчерашнего дня, по крайней мере. Но так или иначе, я не хотел, чтобы мне пришлось потом себя упрекать. Мне и так было в чем себя упрекнуть. Пришла пора положить конец моим потерям и поражениям. Мне скоро сорок. Я должен нанести контрудар, чего бы мне это ни стоило. Я должен принять непростые решения. Я должен опуститься на колени и собрать осколки своей жизни. Подать хороший пример Марку. Ведь я – вся его семья.

Мгновение спустя я уже был внизу. Прошел несколько подвалов, потом коридор повернул, последовал еще ряд подвалов, еще поворот; тут уже надо было выбирать, идти направо или налево. Я остановился, прислушался, но ничего не услышал, свернул налево, зато на следующей развилке – направо.

Мое упорство было вознаграждено: добрых десять минут, если верить часам, я блуждал по этим жутким катакомбам и в конце концов напоролся на ботинки Мэри-Джо. Чуть подальше я нашел ее брюки. Они валялись на земле, скомканные. Да, это были ее брюки с ремнем, а рядом валялись ключи и всякая женская дребедень, потому что карманы брюк были вывернуты. Я увидел ее носовой платок, а мелкие монетки блестели сквозь стекла моих очков, как маленькие кувшинки поблескивают на темной поверхности воды. Это было мерзко. Отвратительно. До тошноты. Я прислонился к стене, чувствуя, как пот выступает у меня на висках и струится по лбу. Острый камень уперся мне в бок, как раз в то место, куда один из клонов-полицейских ударил меня прикладом, – я в тот момент нырнул под скамейку, прикрывая руками голову, потому что он все повторял, как заезженная пластинка: «Я сейчас тебе башку размозжу».

Я затаил дыхание. Весь превратился в прослушивающее устройство. Наверное, я бы мог услышать, как паук прядет свою нить.

Сначала я ничего не услышал. Море. Антрацитовая глыба. Ничего на горизонте. Тишина – хоть ножом режь. Масляное море.

Но потом до меня откуда-то донеслись очень тихие звуки. Издалека. Слабые, невнятные. Как будто с другого конца света.

Согнувшись в три погибели, я двинулся в том направлении, откуда они шли. Брюки Мэри-Джо висели у меня на плече. Бедная моя верная старая подруга. Ох! Держись, Мэри-Джо! Ужас, неописуемый ужас! Я продвигался вперед так быстро, как только мог. Я проходил эти переплетавшиеся друг с другом зеленые коридоры насквозь один за другим, эти коридоры, покрытые тиной, мерцающими водорослями, пятнами мха, кружевами водянистых растений. Я приближался к цели. Вот я остановился – теперь до моего слуха доносился странный шум, вроде звона надтреснутого колокола. Бум… бум… Охрипший колокол… Бум… бум… Постояв минуту в задумчивости, я пошел дальше.

И вскоре заметил проблеск света. В одном из боковых проходов. Колокол больше не звонил. Я прижался к стене и затаился. Поднял на лоб свои жутковатые и смешные очки, чтобы получше рассмотреть, что происходило там, в конце коридора. Под сводчатым потолком горела голая лампочка, висевшая на конце двух сжатых в гармошку проводов. Кто-то прерывающимся голосом рявкнул: «Чертова шлюха!» Или: «Черт! Шлюха!» Точно не помню. Потом что-то упало и покатилось. Бум-бум-бум… Я бы сказал, что это было железное ведро. Мне тогда и в голову не пришло, что это было ведерко для угля, но теперь, когда вы мне об этом сказали, я понимаю, что вы правы. Да, одно из тех старых ведер для угля, в форме конической печной трубы, такими пользовались в стародавние времена, когда люди жили как скоты, разводя огонь в своих жилищах и задыхаясь от избытка окиси углерода.

– А ты, кретин, знай копай, пидор поганый! – заорал Рамон.

Я не знал, к кому он обращался. В щель между двумя досками деревянной перегородки мне не было видно, что происходит, я видел только его. Его рубашка вся была в пятнах крови. Брюки тоже испачканы кровью и забрызганы грязью. Но он не был похож на раненого, просто переводил дух. С очень довольным видом.

Резким ударом ноги я без малейшего усилия вышиб дверь (я их уже не считал). Это был просто кусок фанеры на петлях из жести, которые от первого же удара треснули, как спички.

Я почувствовал, что слева от меня кто-то есть, и выстрелил Рамону прямо в колено. Это было лучшее, что я мог сделать, прежде чем посмотреть налево.

Там оказались еще двое, через секунду я уже держал их на мушке, одним глазом косясь на Рамона, который с воем рухнул на землю. Это были его дружки. Я едва не всадил в каждого по пуле, чтобы не подвергать себя излишнему риску. Но они застыли, как статуи, с искаженными физиономиями. Молодые совсем были.

Тут я заметил Фрэнка. В яме. Похожего на зомби.

Я приказал парням лечь на живот и положить руки на затылок, целясь то одному, то другому как раз в голову. И они поняли, что этот приказ следует выполнить немедленно, увидев, до какой степени я взвинчен. А точнее, вне себя от бешенства. Когда я смотрел на Фрэнка… На зомби, вылезшего из могилы… Жуть… Сволочи! Когда я смотрел на Фрэнка, я не мог слова вымолвить! Ну, вы меня понимаете.

Я схватил Рамона за волосы и без промедления потащил к тем двоим, сунув ему дуло пистолета в ухо. Мой взгляд за что-то зацепился в глубине подвала, но я был слишком занят. Спешил. Я ударил Рамона кулаком прямо в морду, чтобы он угомонился. Раскроил ему щеку.

Когда-то у нас с Крис была параболическая антенна, и я поймал по ней документальный фильм про родео. Я позвал Крис, чтобы она тоже посмотрела на этих парней, на этих чокнутых молодых американцев. Одно из состязаний заключалось в том, чтобы как можно быстрее связать теленка. Мы с Крис так и застыли перед экраном, разинув рты, совершенно завороженные этим зрелищем. Эти парни связывали телят со скоростью света! Мы не верили своим глазам.

Теперь у меня на все ушло три секунды. Если что, я бы выстрелил им прямо в голову. Я воспользовался синтетическими веревками со специальными защелками на концах. Связал им руки за спиной. Крепко-накрепко стянул запястья. Они не проронили ни слова. Я обращался с ними жестоко. Продыху не давал. Превращал собственный страх в пылающую головню для их устрашения. Нам про это часто твердили.

Ну вот. Неплохо сработано. Я быстро поднялся с колен.

Что-то в глубине подвала притягивало взгляд, но мне еще не хватало духу подойти…

Нет, попозже. Я выглянул в коридор, прислушался.

Обернулся. Мне показалось, что я увидел ее ноги. На какую-то долю секунды. Потом заметил смятое ведро…

Я подошел к Фрэнку. Он весь сгорбился и как будто стал меньше ростом. Сил у него совсем не было, и он не мог мне помочь, когда я стал вытаскивать его из ямы, приговаривая:

– Все кончено, Фрэнк. Все кончено, Фрэнк. Все кончено, Фрэнк.

А он все сползал вниз, на кучу мусора.

Мне удалось усадить его. Он смотрел на меня с изумлением, это было видно даже на его жутко опухшем лице. Он был черен, как угольщик. Понятное дело. Нижняя губа у него дрожала. Кажется, он был готов вот-вот потерять сознание. Я не осмеливался дать ему пощечину. Взял его за руку и снова стал повторять:

– Все кончено, Фрэнк… Все кончено, Фрэнк… Все конечно, Фрэнк…

Потом я медленно повернулся и уставился в глубь подвала…

Мне по-прежнему не хватало духу, но я все же встал… Однажды мне надо было приблизиться к Крис, когда она лежала на больничной койке, мертвенно-бледная, и уже ненавидела меня всей душой. Это не увеселительная прогулка была. Каждый шаг давался мне с болью.

Я заехал ногой в рожу одному из юнцов, вздумавшему поднять голову. Надо было идти туда. Я видел ее босые ноги.

Когда я склонился над ней, я подумал, что она мертва – настолько она была изувечена. Буквально распадалась на куски. Вся в крови. У нее больше не было человеческого лица.

Я выпустил всю обойму в колени Рамона. Но это не могло мне ее вернуть.

Мэри-Джо была почти мертва, но все же не шерла. Сердце ее билось. Санитары пронеслись стрелой к машине «скорой помощи». Синие и красные отблески полицейских мигалок метались по стенам зданий. Люди в белых халатах бежали в одну сторону, полицейские – в другую. Кто-то раздобыл мне пакет апельсинового сока «Тропикана», довольно холодного, и я покорно его пил, закрыв глаза и привалившись к крылу машины. Фрэнку требовался кислород, но с ним все было более-менее в порядке. Когда его увозили, мне позвонила Крис и сказала, что Вольф в больнице, ему наложили три шва на затылок и она сейчас поедет к нему. Я был рад это услышать. Мне хотелось еще апельсинового сока. Я выпил бы еще целый пакет. Тут заявился Фрэнсис Фенвик собственной персоной и стал спрашивать меня, что означает весь этот бардак. Но когда кого-то из наших убьют или ранят, нас всех выбивает из колеи. У меня подкашивались ноги. И Фрэнсис Фенвик опустил голову…

Позже Паула мне сказала:

– Ложись спать. Сейчас три часа ночи. Ты еле живой от усталости. Ложись. Не будь идиотом.

Но я не ложился, курил сигарету за сигаретой у открытого окна в гостиной, сидя на новом стуле, положив ноги на прекрасный новый стол. Я с трудом сдерживался, чтобы не трахнуть ее. В голове не укладывалось, что мне могла прийти в голову такая мысль, что я могу так упорно думать об этом в подобный момент. Это меня пришибло. Чтобы отвлечься, я принялся размышлять о Поле Бреннене.

– Не выпивай весь апельсиновый сок, – сказала Паула. – Оставь немножко на утро.