Было время, когда я верил не только евреям, но и богу.

Верил в их право на вмешательство в мою жизнь.

К этой позе приучал меня дед — грузинский раввин и каббалист. К концу жизни, однако, на него навалилась странная болезнь с затяжными приступами молчания. Спасала водка, но, напиваясь, он начинал откровенничать, оглашая неожиданные мысли. При этом задирал голову к небесам и улыбался, как если бы оттуда его кто-то фотографировал.

Я объяснял это очевидным. Будучи раввином, он имеет обо всём решительное мнение, но как мистик во всём сомневается.

Создавалось впечатление, будто старик шагал по развилке.

Или точнее, достигнув её, он продолжал путь в обоих направлениях.

Или ещё будто, страдая амнезией, пребывал в состоянии дежаву и созерцает лишь то, что забыл.

Верить, утверждал он, можно только тому, что отрицают.

Всё на свете существует не только как есть, но и как кажется.

Будущее — это прошлое, куда входишь через другие ворота, хотя никто не способен вспоминать его с тою же точностью, как пережитое.

Ещё больше удручали меня его ответы на вопрос «Почему?»

А потому, что глупость безграничнее вселенной.

Болезнь его прогрессировала в форме углубления любви к отрицанию. Несуществование чего-нибудь конкретного или общего он стал считать гораздо более почётной версией, чем существование. Кончил, соответственно, скандальным признанием: изрёк совершенно противоположное тому, к чему меня приучал.

Дескать, для репутации евреев и бога было бы куда лучше, если бы их никогда не было.

В последнее годы мне всё чаще нравится молчать. Хуже того: я всё чаще же во всём сомневаюсь. Пусть никто и не вправе доносить на себя, но мне кажется, что я унаследовал от деда его мучительный недуг.

Эту повесть о вере и суете я решил записать на случай, если вдруг «кажется» и есть на самом деле «есть».