Шелл купал малышку, когда, наконец, приехала Сара Грэммер.

— У Мэри был очень утомительный день, — пояснила Патриция. — Поэтому Шелл решил уложить ее до того, как мы уедем, потому что, если она узнает, что вы здесь, то перевозбудится и не уснет.

— Благослови Бог малышку! — Сара опустилась на диван и поправила седые кудри. — Конечно, он совершенно прав. Я так скучала по нашему маленькому сокровищу. Я ведь помогала Шеллу растить ее с самого первого дня. Бедняжка Жюли была слишком больна. Этот чай в чайнике свежий?

— Нет, но я позвоню, чтобы принесли.

— Не стоит беспокоиться. — Сара протянула руку за крошечным бутербродом с огурцом и ветчиной — их принесли вместе с чаем для Пат, но бутерброды так и остались нетронутыми. — Приготовьте мне лучше джин с тоником — все вон там, в мини-баре. Вот умница, спасибо. А теперь расскажите, как вам работается у моего сына. Я была искренне рада, когда он сообщил, что ему удалось так быстро найти няню для Мэри. Шелл сам отлично справляется, но он же не может всю жизнь быть при ней двадцать четыре часа в сутки, правда? И еще: мне интересно знать ваше мнение об этом доме, который он собрался покупать. Он позвонил днем и сказал, что нашел подходящее жилище для себя и Мэри...

Сара Грэммер оказалась такой приветливой и открытой, что у Патриции просто захватило дух. И ей вдруг ужасно захотелось, чтобы ее сын унаследовал хоть капельку материнской искренности, тогда не пришлось бы ломать сейчас голову над его совершенно непостижимым поведением.

По-видимому, Шелл позвонил матери из коттеджа, когда так грубо спросил Пат, не разучилась ли она ходить, намекая на то, что собирается звонить по сугубо личному делу. При этом он, судя по всему, рассказал миссис Грэммер о Конкордских ключах, но даже не упомянул о том, что уже уволил няньку. У Патриции же не было ни малейшего желания исправлять этот его промах.

— Думаю, вы полюбите этот дом, стоит только его увидеть. — Пат поставила на столик бокал с джином и тоником. — Я знаю, ваш сын считает его идеальным местом, где Мэри проведет счастливое детство. Кто знает, может быть, он вам даже понравится настолько, что вы решите там поселиться навсегда?

Этого, наверное, говорить не следовало, — девушка понимала, что ее это нисколько не касается, но ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы рядом с Мэри была хоть какая-нибудь родная душа в те дни, когда ее отец будет уходить на работу. Почему-то Пат неприятна была мысль о том, что девочку станет воспитывать чужой человек, пусть даже это и будет высококвалифицированная няня.

— Ну, нет, в Массачусетсе я жить не стану. Я вовсе не хочу сказать, что не буду приезжать погостить. Но только если пару месяцев в году, не больше. Возможно, вы сочтете меня эгоисткой, но у меня своя жизнь, свой дом, все мои родные и друзья живут в Канаде. А у Шелла с Мэри тоже своя жизнь — здесь. Шелл сам сделал выбор, решив тут обосноваться. Хотя было вполне естественно, что после свадьбы он привез Жюли ко мне. К тому времени мы уже знали, что она тяжело больна. — Сара похлопала рукой по сидению дивана и продолжала: — Садитесь сюда, ко мне, пока мы ждем Шелла. И расскажите о себе.

Это было всего лишь обычное любопытство, но Пат никак не могла его удовлетворить. Да и что она может поведать о себе матери Шелла? Как сказать этой симпатичной женщине, что никакая она не нянька, что обманом пробралась в их семью с единственной целью отомстить ее сыну? Можно было бы, конечно, что-нибудь наплести, но лгать Пат была уже не в состоянии. Поэтому она постаралась перевести разговор на другую тему:

— Лучше, если можно, расскажите мне о матери малышки Мэри.

Почему-то она никак не могла заставить себя сказать: «о жене Шелла», ибо в ее сердце стало зарождаться первое настоящее чувство, и ей была невыносима мысль о том, что у Шелла могла быть другая женщина, словно он принадлежал только ей одной. И девушке казалось, что если она побольше узнает о блистательной французской певице Жюли Жакоб и о том, что с ней произошло, то это как-то приблизит ее к Шеллу. Патриции хотелось знать о его жизни абсолютно все.

— Стало быть, Шелл вам ничего не рассказывал. — Сара задумчиво отпила из бокала, затем поставила его на столик и медленно кивнула. — Он не любит об этом говорить, и это понятно при сложившихся обстоятельствах. Такая ужасная трагедия!.. — Взгляд Сары задержался на фотографии в серебряной рамке. — Красивая она была, правда? Шелл настаивает, чтобы фотографии стояли во всех комнатах, чтобы Мэри знала, что это ее мама и какая она была. Жюли ведь незадолго до смерти очень прославилась, у нее было блестящее будущее на эстраде. — С тяжелым вздохом она покачала головой и продолжала: — Жюли была ненавистна мысль о том, что о ее несчастье узнает публика. Она все твердила, что хочет, чтобы люди, особенно, в ее родной Франции, запомнили ее молодой, красивой и на вершине славы. Но вы няня Мэри и, наверное, имеете право знать. По крайней мере, о роковой болезни, оборвавшей ее жизнь.

— Но это же слишком личное, право... — забормотала Пат, чувствуя себя последней негодяйкой.

Ей было противно хитростью вытягивать сведения у этой милой ни о чем не подозревающей женщины. Ведь она не имела права знать ничего.

Тем более что Сара не стала настаивать на том, чтобы узнать побольше о няне своей внучки, и так великодушно согласилась рассказать о тяжелой семейной драме. Придется все-таки признаться пожилой даме, что она, Патриция, уже больше не работает у ее сына...

— Малышку сморило, — ворвался в мысли девушки голос Шелла. Он вошел в комнату, на ходу застегивая запонки, приблизился к дивану и тепло обнял мать. — Спасибо, что приехала. Я бы не стал прерывать твой визит к друзьям, но, к сожалению, дело не терпит отлагательств. Я постараюсь вернуться вечером, но если понадобится остаться у Трэйси Уилл подольше, сообщу. Помнишь, папа помогал создавать довольно запутанные трастовые фонды, когда ее муж, Джонатан, был еще жив?

— Прекрасно помню, — отозвалась Сара. — Они были большими друзьями. И ты должен оставаться там столько, сколько понадобится.

— Но не более того. Я только выясню, чем она так обеспокоена, и сразу вернусь. — Шелл бросил взгляд на часы и значительно более сухим тоном обратился к девушке: — Готова, Патриция?

Его сухость сдавила ее сердце ледяным обручем, и Пат лишь кивнула. Он смотрел на нее с таким отвращением, словно боялся заразиться какой-нибудь гадостью. Патриция молча взяла дамскую сумочку и сумку со своими вещами.

— Надеюсь, ваша мама скоро поправится, — на прощание сказала Сара. — И не волнуйтесь за нас — я буду рада заменять вас столько, сколько потребуется. У меня еще много времени, чтобы погостить у друзей.

— Так, значит, ты не сказала моей матери, что я тебя уволил, — холодно заметил Шелл несколько минут спустя, когда лифт доставил их на первый этаж. — Позволила ей думать, что вернешься. Какая же ты изворотливая маленькая лгунья!..

Он понимал, что реагирует неадекватно. Вполне естественно, что Пат было неловко сообщать его матери о том, что ее выгнали с работы. Но ему хотелось причинить ей боль, и он хватался за любой предлог, чтобы сделать это, ибо не мог объяснить девушке подлинную причину своего гнева. Не станет же он признаваться, что готов вышибить из нее дух из-за того, что едва в нее не влюбился. Он, конечно, не ожидал встретить в лице Патриции святую невинность, но и мысль о том, что она настолько непорядочна, что способна крутить роман с женатым мужчиной, была для него невыносима.

Патриция, в свою очередь, смерила Шелла ледяным взглядом. Ей уже осточертело его гнусное обращение. Да, он прав, она должна была сказать Саре, что больше у него не работает, и ей не следовало выспрашивать о подробностях его семейной драмы. Но, во-первых, она так ничего и не узнала, а, во-вторых, у него самого рыльце в пушку, так что нечего на нее нападать! И Пат решила дать ему отпор.

— Ты должен сказать мне спасибо за то, что я держала рот на замке, — заявила она, сверкнув глазами. Теперь ей уже не было страшно встречаться с ним взглядом. — Если бы я сообщила твоей матери, что ты выставил меня за профессиональной непригодностью, в чем я крупно сомневаюсь, поскольку, как выяснилось, ты с самого начала знал, что я не нянька и до определенного момента тебя это вполне устраивало, то мне пришлось бы также рассказать ей, почему я опустилась до такой низкой аферы...

В эту минуту двери лифта открылись, и девушка вышла, высоко подняв голову. Шелл последовал за ней. Он не произнес ни слова, пока они не уселись в его машину, услужливо поданную служащими отеля прямо к подъезду.

— И что же заставило тебя опуститься до этой, по твоему собственному признанию, аферы? — наконец ледяным тоном спросил он. — Желание заработать несколько лишних долларов, чтобы вдохнуть жизнь в умирающее агентство? Или у тебя были более низменные мотивы? По-моему, я теперь достаточно хорошо тебя знаю, чтобы склоняться к мысли, что последнее более вероятно.

Их автомобиль медленно влился в поток вечернего движения. Патриция уже жалела, что не настояла на том, чтобы ехать в больницу на такси. Но делать теперь было нечего, да и к тому же он очень кстати задал вопрос. Теперь у нее есть возможность высказать все, что накипело на душе.

— Я хотела отплатить тебе за то, что ты сделал моей сестре Дане. Ты ее не помнишь? Дана Уилл! Вот я и решила, что если буду у тебя работать, мне представится такая возможность.

Девушка отважилась бросить косой взгляд на его резко очерченный профиль. На лице Шелла застыло непримиримое выражение, рот был сурово сжат. Пат отвела взгляд и стала смотреть на ярко-красный пассажирский автобус, позади которого они застряли.

— Как оказалось, это была не самая блестящая моя идея, — прибавила она.

— А ведь твоя бабка всегда утверждала, что у тебя есть голова на плечах, — будничным тоном заметил Шелл. — Послушать ее, так ты просто какая-то безупречная суперженщина. Все-то ты знаешь, все-то умеешь! При всем уважении к ней, боюсь, мне придется усомниться в ее беспристрастности. Но бабка так верит в тебя, что если узнает, как ошибалась в любимой внучке, может и заболеть... Так что давай договоримся ничего ей не сообщать, согласна?

— Ну, конечно, я низкая тварь, а у тебя над головой прямо-таки нимб сияет, — парировала Пат, которой уже было все равно, что он о ней будет думать. — И все должны замирать в безмолвном восхищении...

Девушке неожиданно стало весело. Оказывается, можно смешать человека с грязью, не произнося при этом ни одного грубого слова. Чтобы не разразиться истерическим смехом, Пат сжала руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в нежную кожу ладоней.

Впрочем, все это совсем не смешно.

— Однако ты, в отличие от других, считаешь, что мой ореол святого малость поизносился, — отозвался Шелл. Заметив, что движение впереди совсем замедлилось, он свернул в боковую улочку. — Может, ты снизойдешь до того, чтобы объяснить, что такого я сделал Дане? Но сначала скажи, она хоть что-нибудь предприняла для того, чтобы организовать свое дело и заняться декоративным оформлением цветов, о котором так мечтала?

— Не понимаю, о чем ты...

— Ах, вот как! Стало быть, Дана не поверяет тебя в свои сокровенные помыслы? Или она просто слишком боится блистательной старшей сестрицы?

— Вот уж нет!

Пат вспомнила, как Дана всегда прибегала к ней со всеми своими бедами — малыми и большими, а по большей части воображаемыми. Это было еще до того, как в ее жизнь ворвался Шелл Грэммер и разбил ей сердце. Пат вздохнула, и Шелл на мгновение оторвал взгляд от дороги и, саркастически усмехаясь, перевел глаза на девушку.

— Что, наступил на больную мозоль? Этот похоронный вздох означает запоздалое раскаяние?

— Он означает, что ты несешь полную ахинею. Не знаю, может, у тебя такая привычка, но меня это уже начинает утомлять. Посмотри в глаза фактам, Шелл.

— И каковы же они?

Теперь он уже был не столь невозмутим, как раньше. В голосе явственно чувствовались нотки раздражения.

Пат бросила на него быстрый оценивающий взгляд, однако выражение лица Шелла по-прежнему было непроницаемым, и девушка продолжала, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более ровно и бесстрастно:

— Как раз мне-то Дана доверяет. Не бабушке — ту она до смерти боится, и не маме, потому что та сразу начинает переживать. Но мне она рассказывает многое. В частности, она поведала и о том, почему хотела утопиться.

Девушка, услышала, как резко втянул в себя воздух Шелл, — он явно не верил своим ушам. Не обращая внимания, она снова заговорила:

— Дана была по уши влюблена в тебя и считала, что ты ее тоже любишь. Ты всем женщинам говоришь, что начинаешь в них влюбляться? Нашел самый скорый способ затащить их в постель? С Даной у тебя это здорово получилось!

Уловив в собственном голосе нотки горечи и сообразив, как может Шелл истолковать их, Патриция спохватилась и постаралась взять себя в руки. Она приготовилась нанести сокрушительный удар.

— В один прекрасный день, проснувшись и обнаружив, что все первые полосы в газетах пестрят твоими свадебными фотографиями, Дана решила, что ей больше нет смысла жить. Тот факт, что твоя молодая жена ждала ребенка, только усугубил ситуацию. Вот поэтому-то я и хотела тебе отомстить. За свою сестру.

Шелл молчал, и Патриций вдруг стало страшно, так страшно, что, казалось, даже волосы у нее на затылке зашевелились. Скажи он сейчас, что все это ложь, что он едва знаком с Даной и уж тем более ее не соблазнял, и она, к своему стыду, поверит каждому слову. Теперь ей уже отчаянно хотелось, чтобы ее худшие предположения не оправдались. Ведь в душе девушка прекрасно понимала, что Шелл просто не может быть тем мерзавцем, каким рисовался прежде в ее воображении.

К тому же, при всей своей любви к сестре, Патриция вынуждена была признать, что у Даны всегда была склонность взвинчивать себя по любому пустяку и временами уходить от действительности в воображаемый мир, который она сама себе создавала. Эта ее манера порой даже беспокоила Пат.

Если же все окажется вовсе не так, как описала сестра, то и она, Патриция, сможет наконец разобраться в собственных чувствах. Это было необходимо, ибо только так можно положить конец сумятице в голове, не дававшей последние несколько суток ей спокойно жить. С другой стороны, особого удовольствия это тоже не доставляло, так как девушке совсем не улыбалась перспектива признаться себе в том, что она влюбилась в мужчину, который возненавидел ее и теперь обливал презрением лишь за то, что она посмела всуе упомянуть священное имя его покойной супруги и тем самым осквернила ее память.

Шелл упорно молчал, и атмосфера в машине становилась все более гнетущей. Конечно, может быть, все его внимание было приковано к дороге, но они уже выехали на прямую, где движение было сравнительно свободным, так что опытному водителю не требовалось особой сосредоточенности. А может, он просто пытался осознать то, что она ему только что сообщила, и придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение случившемуся, чтобы выйти сухим из воды...

Однако Шелла, по-видимому, занимали совсем другие мысли. Он вдруг сказал:

— Мы почти в десяти минутах езды от больницы. Нам надо поговорить о том, что ты мне рассказала. Но не сейчас.