На следующее утро я не осмелился выйти из дому. По распоряжению Особого террористического отдела полиции (или как там он называется) мне следовало дожидаться, пока кто-то не явится ко мне с вопросами. Очень похоже на домашний арест. Мое терпение кончилось на середине завтрака, который состоял из миски хлопьев «Спешл кранч» (средний возраст наградил меня хроническими запорами, так что хлопья «Спешл кранч» нашли в моем лице преданного и восхищенного поклонника). Отставив миску, я набрал вчерашний номер — 1471. Но, как я и думал, полусекретные агентства не так просты, чтобы оставлять свой телефон на определителе.

Мне не терпелось узнать, когда же они наконец придут. Конечно, я мог плюнуть на все это и заняться своими обычными делами, но, как бы абсурдно это ни было, такое поведение казалось мне крайне подозрительным. Я схватил телефонный справочник и нашел в нем номер столичной полиции.

— Здравствуйте, — сказал я сотруднику, который принял звонок. — Могу я поговорить с кем-то из антитеррористического отдела «СО-тринадцать», или как там он называется? Будьте добры.

— А кто спрашивает?

Мне пришлось назваться, дать свой адрес и телефонный номер, и лишь тогда было позволено объяснить, чего я хочу. После чего меня уведомили, что мое сообщение передано куда следует и вскоре мне перезвонят. Не успел я покончить со «Спешл кранч», как ожил телефон. Женщина из СО-13 сказала, что ко мне зайдут до полудня.

— Полудня? — переспросил я. — Давненько я не слыхал этого слова. Обычно говорят «до обеда».

— До свидания, — сказала она.

В тот же миг, когда я повесил трубку, позвонили в дверь. И действительно, то был джентльмен, который показал мне удостоверение и заявил, что он из СО-13.

— Черт, вот это скорость!

— Не понял?

— Шучу.

Наверное, это хрустящие хлопья привели меня в легкомысленное расположение духа при таких, мягко говоря, гнетущих обстоятельствах. Как бы там ни было, джентльмен наградил меня взглядом, в котором читалось: «Нам в Особом отделе террора не до шуток».

— Не изволите зайти?

Полицейский оказался рыжим (точнее, медновласым) типом с аккуратно подстриженной бородкой и невозмутимым взглядом ясных голубых глаз. Очень малого роста, в длиннющем пальто, которое он наотрез отказался снимать, хоть я и предупредил его, что батареи в квартире работают на полную катушку. Он достал из кармана старомодный блокнот на пружинке и шариковую ручку. И началось: откуда я знаю Шеймаса? Как мы с Антонией оказались на месте происшествия? Откуда я знаю Отто? Особенно его интересовало каждое слово, сказанное Шеймасом, когда мы с ним и Отто втроем стояли у ограды. И я выложил все, вплоть до королевы, лопающей пирог.

— Шеймас сказал, что он намерен открыть королеве какую-то тайну.

— Что за тайна? В чем она заключалась?

Я кашлянул:

— Понятия не имею. Наверное, никакой тайны и не было — если, конечно, он не имел в виду, что вы, ребята, грохнули принцессу Ди. Но вы же ее не убивали, правда? Вы уверены, что не хотите снять пальто? Вам должно быть чертовски жарко.

— Почему вы решили, что не было никакой тайны?

— Послушайте, этот Шеймас — бездомный бродяга. Нездоровый психически.

— Он вам что-нибудь дал?

— Нет. С чего бы вдруг?

— Вы совершенно уверены, что он ничего вам не давал перед самым вашим уходом?

— Вполне уверен, а что?

— У нас есть свидетель, который видел, как некий предмет перешел из рук Шеймаса в ваши.

— Свидетель? Какой еще свидетель?

— Гвардеец, стоявший на посту у дворца. Он находился примерно в ста пятидесяти ярдах от вас, но утверждает, что ясно видел, как Шеймас вам что-то передал.

Понятно. Значит, тот самый гвардеец. Я хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил:

— Точно! — Я вскочил с кресла, и полицейский тоже. — Из-за этого взрыва совсем из головы вылетело. Он дал мне какой-то сверток. Наверняка так и лежит в кармане пальто.

Я вышел в прихожую, хваля себя за то, что предусмотрительно сунул свернутый шемаг обратно в карман, причем без тетради. Детектив шел за мной по пятам. Сначала я обшарил левый карман, затем «нашел» платок в правом.

— Вот он. — Я сделал вид, будто хочу развернуть платок. — Интересно, что же там такое?

Детектив потянулся за свертком, но я проворно отскочил в сторону.

— Вы должны отдать его мне, мистер Хини.

— Что, и посмотреть нельзя? Все-таки он мне его дал.

— Сожалею, но это улика. Возможно, позднее мы его вам вернем.

На мгновение у меня мелькнула дурацкая мысль поднять сверток повыше и подразнить его, как хулиганы в школе изводят малышей, заставляя их прыгать за ранцем. Потом я уступил.

— Благодарю, — сказал джентльмен.

С этими словами он вернулся в гостиную, чтобы забрать блокнот и ручку. Похоже, больше от меня ничего не требовалось.

— Теперь мне можно выходить из дому? — спросил я.

Мне и впрямь не терпелось обрести свободу передвижения, потому что на обеденный перерыв у меня была назначена встреча. Я все же согласился пообедать вместе с Ясмин, той загадочной красавицей из «Музейной таверны», — хотя сам до сих пор не понимал, как и почему это получилось. И зачем нам с ней, собственно, встречаться. Меня неотступно терзала мысль, что именно это люди и называют свиданиями.

Во всяком случае, когда я шел в «Герб водопроводчиков», мне было не по себе. Это всего лишь небольшая грязноватая пивнушка на Лоуэр-Белгрэйв-стрит, но после диких окрестностей Виктории она сулила приятную смену обстановки. Половина завсегдатаев наверняка торчала здесь и в ту достославную ночь в 1974-м, когда окровавленная, обезумевшая от ужаса леди Лукан ворвалась в зал сразу после того, как лорд Лукан убил горничную и дал деру. Наши славные аристократы и мухи не обидят, не так ли? Что ж, паб как паб, хотя время от времени я и ловил на себе взгляд этой призрачной леди.

В общем, она уже была на месте — пришла заранее, чтобы застолбить нам столик в этом битком набитом заведении. Ясмин, а не леди Лукан.

Она улыбалась. На столе меня дожидался бокал красного вина, причем того же оттенка, что и ее губная помада. Не исключено, что это неспроста. Уловка. Свет, лившийся из-за барной стойки, тепло бликовал, отражаясь в бокале и в ее глазах. Мне показалось, что волосы у нее стали темнее, чем тогда, в «Музейной таверне»: новый, более насыщенный каштановый цвет подчеркивал белизну кожи. Красивое платье оставляло открытыми руки и плечи. Обнаженная рука покоилась на медно-красном столике. Тонкий, но дорогой с виду браслет на запястье притягивал внимание к бледной коже и мелким голубым прожилкам вен на сгибе локтя.

Я сел и размотал шелковый шарф. Ясмин неотрывно смотрела на меня. Выбирать напиток не было нужды, и, лишенный этого ритуала, я в растерянности бродил глазами по бару, картинам на стене — да по чему угодно. Наконец я снова взглянул на Ясмин, и, клянусь, она повела бровью. Едва заметно.

— Итак, — сказал я.

— Итак, — сказала она.

— Отлично выглядишь, — выдавил я.

— Спасибо. — Она чуть повыше подтянула тоненькую бретельку.

— В меню уже заглядывала?

Рядом с ее прелестной рукой, белоснежной и голубовенной, лежали две большие картонки меню. Я схватил одну, и мне повезло: она раскрылась надвое, так что я мог хоть ненадолго укрыться. Когда я вынырнул обратно, чтобы высказать предпочтение багету, Ясмин сидела, подперев рукой подбородок, и все еще улыбалась. Она подозвала официанта и заказала по багету каждому.

— Прости, но я позабыл, по какому поводу встреча, — сказал я.

Она притворилась, будто чуть не охнула.

— Ха-ха! — продолжила она. — Ха-ха!

Не знаю уж, что ее так насмешило: я ведь спрашивал всерьез. Кажется.

— Я к тому, что не помню, кто кого сюда пригласил: я тебя или ты меня.

— По-моему, мы пригласили друг друга.

— Да ну?

— Ну да.

Она сверкнула глазами, и это мне кого-то напомнило. Ума не приложу кого. Я решил не брать в голову. У нее весьма оживленные глаза. Я имею в виду, что у некоторых людей взгляд тусклый и застывший, а ее глаза постоянно мерцали и двигались. Почему-то подумалось о компьютерных кодах, которые прячутся за изображением на мониторе. Мне больше нравилась мысль, что у нее это от живости ума, а не что-то автоматическое.

Почти все посетители паба были в деловых костюмах. Я спросил Ясмин, где она работает, и она вкратце рассказала. Я спросил, давно ли она там работает, и она ответила: даже слишком. Очевидно, эта тема казалась ей скучной, так как она все время пыталась перевести разговор на меня. А я раскусил этот трюк и, в свою очередь, отвечал ей тем же. Время от времени Ясмин изящно — и наверняка машинально — подтягивала бретельку платья. Уверен, что без малейшего умысла, однако этот непроизвольный жест постоянно возвращал мой взгляд к ее рукам и шее.

Принесли багеты. Прежде чем начать, я уточнил:

— А ты уверена, что не ты меня пригласила? В смысле, сюда.

— Ну да, но я откликнулась на твой призыв.

Это заставило меня призадуматься.

— На мой призыв?

— Ага. То, как ты на меня посматривал. Тогда, в «Музейной таверне».

— Очень жаль, — небрежно сказал я, — но не думаю, что я как-то особенно на тебя посматривал. Тогда, в «Музейной таверне».

— Неужели? — ответила она в тон мне, безупречно непринужденно. — Видимо, я ошиблась.

Я мысленно вернулся в тот день. Скрывать свои мысли и чувства я мастер — и точно ничем себя не выдал. Да и выдавать особенно было нечего. За исключением того, что я нашел ее привлекательной и позавидовал Эллису, у которого с ней, очевидно, что-то было. Но этого она никак не могла заметить. И у меня снова возникло гадкое подозрение. Что, если Эллис подослал ее шпионить за мной? Например, выведать что-то насчет книги. По крайней мере, это объяснило бы ее неестественный интерес к моей персоне.

— Как там братец Эллис? — невозмутимо спросил я.

— Братец Эллис? Откуда ж мне знать? Мы давно не виделись.

— Правда? Вы больше не встречаетесь?

— Вообще-то, я с ним никогда и не встречалась. Мы просто дружили.

— Дружили, значит…

— Ты его недолюбливаешь, да?

— Предпочту остаться без ушей, чем слушать его стишки.

— Ну, как я уже сказала, он в прошлом.

— А что в будущем?

Она взглянула на меня. И это был очень долгий, пристальный взгляд.

— Ты веришь, что иногда люди способны обходиться без слов? Взять тот день в «Музейной таверне»… Ты смотрел на меня — и говорил. Не раскрывая рта.

— Правда? Ну и что же я говорил? Не раскрывая рта.

— О нет, сегодня я не скажу. Когда-нибудь расскажу. Но не сегодня.

Я рассмеялся. Но не тем смехом, каким смеются из вежливости, или потому, что так принято, или особым смехом для поддержания беседы, которая не клеится. Это был настоящий непринужденный хохот, каким я не смеялся, разговаривая с женщинами, уже бог знает сколько лет.

— Чудная ты, Ясмин! — сказал я.

— Вот-вот. А у тебя бокал пустой. Закажем еще?