Все еще было очень жарко, когда я в половине восьмого вечера вошел в хорошо кондиционируемый вестибюль отеля «Реджент». Испарина под рубашкой стала холодной.

Отель «Реджент» располагается на Уолл-стрит примерно посередине, сразу за Лондонской фондовой биржей. Это первоклассный отель, где цены предназначены для тех, кто живет не по доходам. Он восхитителен, и в то же время все в нем в пределах разумного. Как раз такие места нравились Чарльзу Мэндипу, пока еда была хорошей, а она была там лучшей.

Я пришел на полчаса раньше указанного времени, но решил сразу же со всем разобраться. Я прошел к стойке администратора и попросил соединить меня с номером мистера Мэндипа. Администратор предложил мне позвонить в номер 225 и указал на бесплатный телефон на столике с мраморной крышкой.

Подняв трубку, я набрал номер. Оглянувшись, я увидел, как в другом конце вестибюля открылись двери лифта. Оттуда вышла группа мужчин в костюмах. Одним из них был Шелдон Кинес, его блондинистая копна волос была похожа на маяк среди других голов. Я услышал, как из динамика донесся голос Мэндипа. Я положил трубку и спрятался под пышным кустом шелковых цветов в массивной романской вазе.

Очевидно, двое из мужчин были не с Кинесом, так как они целенаправленно прошагали по направлению к главному выходу и вышли на Уолл-стрит. Двое других остались с ним. Я мог видеть лицо одного из них: индус, моложавый и дерзкий, — когда он размахивал руками, можно было заметить драгоценные перстни на его пальцах. Другой стоял ко мне спиной, но в нем было что-то очень знакомое.

Шелдон был расслаблен, он положил руку на плечо молодого человека. Казалось, он шутил. Молодой человек засмеялся и пихнул Шелдона в бок, словно хотел сказать: «Э, ты, старина». Его компаньона было не так просто рассмешить. Так или иначе, аккуратно постриженная полоска волос вокруг его лысины сказала мне, что его лицо осталось невозмутимым, не тронутым остротой Шелдона. Это был человек, который отточил мастерство запугивания людей в любой ситуации.

Легкомыслие Шелдона сменилось искренностью. Он энергично пожал руки обоим мужчинам. И мне показалось, что он пообещал им кое-что. Они же демонстрировали уверенность в том, что Шелдон выполнит свое обещание во что бы то ни стало. Молодой человек украдкой осмотрел вестибюль и потом последовал за своим коллегой, как щенок, к выходу. Я наблюдал за ними, пока они стояли на тротуаре. Молодой человек жестикулировал и увлеченно о чем-то говорил, а его спутник оставался невозмутимым и, по-видимому, не был заинтересован в беседе. Он так ни разу и не повернулся ко мне, поэтому я не мог рассмотреть его лицо. Но это было не нужно. Не было никакой необходимости тешить себя мыслью, будто я не знаю, кто это.

Шелдон повернулся и нажал кнопку вызова лифта.

Я взял журнал «Тайм» и начал листать его. Я особо не концентрировался на чтении. Прошло минут пять, прежде чем двери лифта распахнулись и вышел Шелдон. Он пошел прямо к выходу и вышел на Уолл-стрит.

Я опять поднял трубку и набрал номер Чарльза.

— Ты рано. Давай, поднимайся.

Когда я добрался до номера 225, Чарльз уже ждал меня, открыв дверь. Он все еще был в своем грязном костюме, даже пиджак не снял. Он не одобрял, когда кто-нибудь на деловых встречах снимал пиджак, даже если встречи проходили в его будуаре.

Он провел меня в гостиную, украшенную классическими картинами и обставленную изысканной мебелью. Там был массивный шкаф во всю высоту комнаты, который я принял за встроенный медиацентр. Пока в отелях оперную музыку не станут включать в общий пакет услуг, двери шкафа, скорее всего, будут оставаться плотно закрытыми на все время пребывания Мэндипа.

На стеклянном столике около дивана стоял поднос, нагруженный остатками полуденного чаепития.

— Извини за беспорядок, — сказал Чарльз, отставляя поднос на боковой столик. — У меня были гости.

Я ничего не ответил.

Он налил стакан минеральной воды и дал его мне, предлагая сесть на диван.

Чарльз посмотрел на меня. Злоба? Симпатия? Тревога? Я определил признаки всех трех состояний на его сложном лице. Он сел напротив меня, поставил локти на колени и уперся костяшками больших пальцев в подбородок.

Я не знал, стоит ли мне начинать разговор. По-видимому, Чарльз думал, с чего бы начать, сделать первый выстрел.

— Я никогда не мог понять, любил твой отец Индию или ненавидел.

Первый залп. Мэндип сделал паузу. Я решил помолчать.

— Но ты, — продолжал он, — твоя перспектива… Я хочу, чтобы все было ясно. После того что произошло с твоим отцом и как это повлияло на твою мать…

Это БЫЛО ясно. Мэндип, похоже, потерял нить размышлений, но это вряд ли его смутило. Я начал сомневаться в том, что мы говорили на одну и ту же тему.

Он разжал пальцы, и последовала серия щелчков по подбородку.

— Итак, зачем ты зажал себя в этот угол, и что более важно, меня? Я пытался отстранить тебя от всего, но сегодня тебе удалось обвести меня вокруг пальца. Чертовски захватывающе.

— Ты потерял меня, Чарльз. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Мэндип сердито посмотрел на меня, его губы искривились в ухмылке:

— Не дури, я не полный идиот.

Да, он не был полным идиотом. Я знал это. Мой отец говорил, что Мэндип был одним из самых умных людей своего поколения. Эрни Монкс говорил то же самое. И я не видел ничего, что могло бы опровергнуть этот факт, но Мэндип говорил сейчас на непонятном мне языке, а у меня не было даже разговорника.

Он вздохнул.

— Ты сам знаешь, что делаешь, — он вел себя так, словно проиграл мне, но я даже не знал, что мы боролись.

— О чем ты говоришь?

— Кэрол Амен была очень убедительна, когда отстаивала твои интересы. Она убедила очень много важных людей в «Джефферсон Траст» на твой счет. Теперь индусы считают это очень хорошей идеей и яро настаивают на том, чтобы ты взялся за их дело. И они не хотят изменять свое решение. Конечно, я не стал рассказывать им о твоих проблемах. Может быть, я должен был сделать это, хотя в любом случае они узнают об этом. Теперь уже слишком поздно.

Сделка. Сделка в Индии. Сделка, о которой она упоминала на кладбище. Черт, нет. — Я не знаю ни о какой сделке, Чарльз. И хочу знать еще меньше о сделке в Индии.

Чарльз лишь недоверчиво покачал головой:

— Ты думал, что тебе будет легче, если ты уедешь из страны? Что случившееся с Джей Джеем не будет преследовать тебя? Слишком наивно, если ты действительно так думал, Фин. Слишком наивно. Я даже не знаю, сможем ли мы выпустить тебя из страны, — он взял маленький клочок бумаги, достал обломок карандаша из кармана пиджака и быстро что-то написал на этом клочке. — Я лучше отправлю Терри Вордмана на это дело.

Это было сумасшествием. Индия. Даже если бы это была единственная страна в мире, где сохранился кислород, я полетел бы в противоположном направлении от нее.

— Чарльз, расскажи мне, в чем дело. Просто притворись на секунду, будто я не знаю, о чем ты говоришь. Расскажи мне.

— Биржевой маклер. Его хочет купить «Джефферсон Траст». За пятьдесят миллионов долларов. Бомбейская компания — «Кетан Секьюритиз». Именно эта, Фин. Я достаточно тебя развеселил, не так ли? Ты мой крестник, но все это зашло уже слишком далеко, дружище.

Итак, это была сделка. «Джефферсон Траст» собиралась купить бомбейского биржевого маклера, а я должен был быть адвокатом по сделке. Кэрол, наверное, думала, что удружила мне, включив меня в список действующих лиц. Я не рассказывал ей о моем отце. О его смерти. Если бы я рассказал ей, она перевернула бы рай с адом, чтобы я не попал в это дело. Если она действительно любила меня, она сделала бы это.

— Я не знаю, каким образом доказать тебе то, что я ничего не знаю об этом.

Мэндип покраснел:

— Мне кажется, последние несколько дней выбили тебя из колеи. По-моему, только так можно объяснить твое ненормальное поведение. Ты отказываешься мыслить рационально и делаешь все возможное, чтобы сбежать, даже если это означает поехать в Бомбей. Откровенно говоря, ты ставишь меня в тупик.

Я замотал головой:

— Конечно же, я не хочу ехать в Бомбей. Сними меня с этой сделки. Обвини меня. Скажи, что у меня шок. Делай, что хочешь, но сними меня с этой чертовой сделки, — я начал паниковать. На меня навалилось все сразу: и катастрофа на шоссе Рузвельта, и моя предполагаемая кастрация окровавленными жертвами, и левая страховка, и обязательства перед ссудно-кредитными обществами, и поездка в Бомбей. Но это была не обычная прогулочная экскурсия по старинному городу с осмотром достопримечательностей и пустыми размышлениями о легендарной гостеприимности жителей столицы. Наоборот, это была кинозапись худшей недели в моей жизни, начало конца.

— Жребий брошен, — сухо сказал Мэндип. — Пути назад нет. Даже если ты не был инициатором твоего привлечения к сделке, теперь ты занимаешься ею и не можешь отказаться.

— Я не могу ехать. И ты должен в первую очередь понимать это.

Сначала я слушал себя, а затем у меня в ушах зазвенел мертвецкий смех моего отца, умершего отца, которого я уже не мог назвать папой, с которым я не смог говорить, когда он позвонил из Бомбея пьяный, под кайфом, бессвязно бормоча что-то. Он сказал, что его скомпрометировали. Он подавился на полусъеденном деле, отравился в Бомбее завтраком из лжи и яиц. И что-то еще, то, чего он сказать не мог. Я был ему нужен прямо в тот момент, больше всех тех миллионов богов, которым поклонялись индусы. Он нуждался во мне. Я ничего не сказал. Он рыдал, умолял. Я повесил трубку. Я убедил себя в том, что он зашел слишком далеко, что он изгнал себя сам гораздо раньше, прежде чем он уехал в Бомбей. Для меня он умер в милом домике в Хэмптон Корт, а не в пылу и замешательстве Бомбея.

— Ты туда поедешь, — вздохнул Мэндип, — потому что я так говорю. — Его голос был и глухой и угрожающий. — Ты у выхода в открытый космос, Фин. И я контролирую системы жизнеобеспечения. Если ты не поедешь в Бомбей, я отключу их все. И затем отпущу тебя в свободный полет.

— Я не знал, что угрожать в твоем стиле.

— Это свершившийся факт, и ты сам его создал. Боже мой, если бы только я знал, что ты делаешь.

Это было сумасшествие.

— Но Чарльз…

Он поднял руку:

— Макинтайр согласен, что путей к отступлению нет. Другие тоже согласны.

Другие? Кто? Клиент?

Мэндип наклонился вперед, достаточно близко, чтобы я мог услышать легкие хрипы его легких, которым мог понадобиться «Венталин», если их будут слишком сильно напрягать.

— Тебе придется это сделать, Фин. Мы должны видеть, что ты действуешь из лучших побуждений на благо компании. Неужели ты думаешь, что слияние облегчит выполнение длительных обязательств по поводу полного обеспечения твоей матери? Дом, ежегодное пособие, тысяча маленьких любезностей и услуг, которые оплачиваются и о которых ты никогда не слышал, а она это принимает как должное? Неужели ты думаешь, что «Шустер Маннхайм» не будет обращать внимания на наши маленькие попытки скрыть от всего мира то, что действительно произошло с твоим отцом? Ты думаешь, Макинтайр поддержит меня, если я буду помогать тебе, а ты будешь вести себя как избалованный ребенок?

Слияние позволит Мэндипу делать то, что он хочет. Он уже сделал «Шустер Маннхайм» богатой конторой и сделает ее еще богаче. Он мог здесь и сейчас сделать меня партнером или же засунуть мне гранату в задницу и выдернуть чеку. В любом случае люди из «Шустер Маннхайм» будут кричать «ура», потому что Чарльз — веселый славный парень. Он мог купить моей матери один из Карибских островов, и они сказали бы, что это чертовски хорошая идея, если бы Мэндип убедил их в этом. Именно Мэндип запустил историю о том, что мой отец умер от тифа. Они проглотили это, никто не задавал вопросов, по крайней мере вслух. Они поверили бы в любую историю, если бы он велел им сделать это.

— Я не знаю, что это сделает с твоей матерью. Это реальная политика, не угроза, — он сделал глоток воды.

Не угроза?! Если он выдернет ковер у меня из-под ног, это точно убьет ее.

— Послушай, Фин, — сказал Мэндип. На его лице появилось выражение озабоченности. На самом деле мне было все равно, искренен он был или нет. Я знал, что было на очереди: рукопожатия, глубокое сожаление, сокрытие под улыбкой переживаний. — Ты приедешь и уедешь, все очень быстро. Быстрая сделка. Маленький незначительный биржевой маклер, ради Бога. Пошевели мозгами. И затем тебя ждет твое будущее. Великое будущее.

Просто заключить сделку. Может, в этом и нет ничего плохого. «Джефферсон Траст» хочет купить биржевого маклера. Ну и что? Все разумно и легально. Пятьдесят порций «Гордона» с тоником на самолете, дозаправка после посадки, и я, может, никогда и не узнаю, что был в Бомбее. Это не была полуобглоданная сделка. Не было оснований полагать, что это подстава.

Но последствия. Реальные последствия. Что делать с ними?

— А что с делом Джей Джея, Чарльз? Когда это станет слишком обременительным, ты пустишь меня под откос?

— Конечно, нет, я же сказал тебе, — помедлил Чарльз, — просто выполняй то, что тебе говорят, и позволь профессионалам выполнять свою работу. Здесь все на доверии.

— Я не уверен в том, что Пабло Точера горит желанием защищать меня.

— Не будь идиотом. Ты же не думаешь на самом деле, что именно ты потеряешь больше всех?

Что бы ни произошло, но ты не окажешься на свалке, Чарльз Мэндип. А вот для меня уже стоит флажок «зарезервировано».

— Это моя забота, Чарльз, — проговорил я на автопилоте. — Вокруг столько людей, которые могут потерять так много, что, боюсь, я исчезну в толпе.

— Прекрати суетиться. У тебя есть Пабло Точера, и ты должен считать себя очень счастливым человеком. Эта тяжба может продолжаться годами. Любая перепалка за твоим обеденным столом — и ты даже не успеешь заметить, как наручники окажутся на тебе. Просто позволь нам самим заняться этим.

— Тебе удалось описать мои проблемы лучше меня.

Я замер. Это заставляло меня подумать. Мой отец когда-то был богат. Он входил в топ-десятку «Клэй и Вестминстер», он был в зените своей славы, их главным добытчиком денег. Но он спустил все за два коротких сумасшедших месяца. Идя на смерть, он летел первым классом.

Чарльз залез в карман пиджака и достал ингалятор. Откинув голову назад, вставил в рот небольшую трубку и сильно надавил на картридж.

— У меня есть с кем подискутировать, — сказал он, когда дыхание нормализовалось. — Пусть мистер Точера занимается делом Карлсона, а ты пока уладишь дело в Бомбее. Макинтайр не очень рад такому повороту событий, но я вступился за тебя. Если тебе не нравится, как у нас тут все организовано, тогда я больше ничего не могу для тебя сделать.

— Хорошо, когда я начинаю?

Мэндип закрыл глаза. Благодарил Бога?

Вдруг он открыл глаза.

— Завтра утром, — сказал он. — Ровно в девять, у «Джефферсон Траст». Позови своего постоянного человека по документам, Кэрол Амен.

— Как насчет местного советника в Бомбее? — спросил я, словно не знал ответа.

— «Аскари и Ко» — сказал Мэндип.

Внизу в вестибюле я видел затылок. Пять лет назад я видел лицо. Это был Сунил Аскари, директор «Аскари и Ко» в Бомбее. В Индии были и более престижные фирмы, но для Чарльза компания «Аскари и Ко» начиналась на букву А. И он уже не думал ни о каких других компаниях, чье название начиналось на любую другую букву.

— Ты знаешь, что Сунил Аскари думает обо мне, — Аскари относился ко мне с очень большим презрением. — Ты знаешь, как он относился к моему отцу. Мы не можем использовать кого-либо еще? — Я помнил, как Сунил Аскари сидел, развалившись в кресле с высокой спинкой, эдакий Черчилль медно-красного цвета, и читал мне нотации с оксфордским акцентом о том, что мой отец был на волосок от того, чтобы стать причиной международного скандала и уничтожить репутацию «Клэй и Вестминстер» и «Аскари и Ко» и что я должен быть благодарен за вмешательство его и Мэндипа, которое спасло всех от катастрофы. Смерть моего отца, по мнению Аскари, была выходом из ситуации.

— Не глупи, — строго сказал Мэндип. — Конечно же, мы не можем использовать кого-либо еще. Только «Аскари и Ко» может помочь в проведении сделки в сроки, установленные заказчиком, а сроки очень сжатые. И, во всяком случае, Сунил не простит мне, если мы выберем кого-нибудь еще. Скорее всего, ты не будешь часто контактировать с ним.

Мэндип встал. Я решил, что это сигнал к окончанию аудиенции, и начал вставать, но он дал мне знак, чтобы я сидел.

— Я очень ценю то, как ты сейчас мог обо мне подумать, но поверь мне, будущее — твое будущее — не в Бомбее, оно в «Шустер Маннхайм».

Он взял «Уолл-стрит Джорнал» со стола, зашел мне за спину, кинул газету мне на колени и положил руки мне на плечи.

— Взгляни на это, — сказал он.

Я посмотрел на первую полосу. На ней была помещена фотография с места аварии Джей Джея и статья, в которой Миранда Карлсон обвиняла «Джефферсон Траст» в самоубийстве Джей Джея на шоссе Рузвельта. Статья лишь отдаленно напоминала передовицу, в которой действительно нуждалась газета. Более подробно было написано о слиянии «Шустер Маннхайм» и «Клэй и Вестминстер». В статье сделку хвалили и обсуждали взгляды боссов компаний.

Чарльз одернул пиджак. Он гордился собой.

— У нас все нормально, — сказал он, сияя. Я мог понять, почему. В целом он должен быть доволен всем. Но не заложил ли Джей Джей бомбу подо все это мероприятие?

Очевидно, Чарльз так не думал.

— Это осмысление, Фин, — сказал он. — Это то, что люди действительно думают по поводу слияния. Ты знаешь, что я не склонен гиперболизировать, но эта сделка, бесспорно, самая важная за всю историю юриспруденции. В нашем маленьком мире это Война за независимость, это Октябрьская революция. И такие, как ты, только выиграют от этого.

— Я не понимаю, как, — мрачно заметил я. — «Шустер Маннхайм» знает, в какую передрягу я попал. В конце концов, они работают на меня. Я не уверен в том, что они будут высоко ценить меня.

Мэндип забрал у меня газету и аккуратно свернул ее, перед тем как положить на стол.

— Ты прав, они не будут, — сказал он. — Они считают, что ты очень большая помеха. Но они также видели твои достижения, и через определенное время они будут восхищаться тобой как величайшим юристом. А я знаю, что ты превосходен. Я уверен, Джим Макинтайр изменит свое мнение относительно тебя.

У Джима Макинтайра была репутация человека, который редко менял свое мнение. И вдруг я ясно осознал, что Мэндип боялся Макинтайра — забирающего клиентов, отстраняющего меня от слияния. Это шло, скорее всего, от него, а не от Кинеса. Только человек такой же могущественный, как Макинтайр, мог пролоббировать это.

— И после Бомбея, — отважился спросить я, — у меня будет возможность вернуться в нью-йоркское сообщество?

Я хотел вернуться в Нью-Йорк. Каким бы незначительным не было влияние Нью-Йорка на меня, оно было настоящим. Да, я ни разу не был на «Эмпайр стейт билдинг» и редко посещал вечеринки актеров, врачей и адвокатов, смотря через заднее стекло такси, я видел «Мет лайф билдинг», возвышающийся над Парк-авеню. Я видел человека, одетого в костюм помидора для рекламной кампании на Пятой авеню. По воскресеньям утром я бродил по антикварным магазинам, расположенным вдоль западной Двадцать пятой стрит. Я ел в сотнях ресторанов Сохо. Лапшу в Чайнатауне, пасту в Маленькой Италии, стейки у Питера Лагера, рыбу в Доках. Смотрел бейсбол с чертовым Джей Джеем.

И, конечно же, здесь была Кэрол Амен.

Мэндип подошел к двери и открыл ее.

— Давай сначала разберемся с Бомбеем, а? — Он аккуратно вытолкнул меня в коридор. — Я спешу сейчас. Поговорим позже. Помни, я всегда на твоей стороне. У нас обоих есть работы, которые надо сделать, так давай займемся этим.

Я попытался прочитать выражение его лица: он улыбался, но глаза были жесткими и холодными.