Дождь еще не начался, но свинцовые облака уже нависли над нами, как наполненный водой тент, который готов прорваться в любую минуту и обрушить на нас потоки воды.

Мы с Раджем гуляли по бесчисленному количеству гравиевых дорожек, по краям которых были разбиты небольшие клумбы. Но цветы на этих клумбах были мало похожи на живые. Наблюдая за мечущимися воробьями, я не особо удивлялся тому, что здесь ничего не могло прорасти. Ну и ладно, и так уже слишком много сказано о Висячих садах.

Приходил ли мой отец сюда? Может быть, да, перед тем как отправиться к Башням Молчания. Я посмотрел на скамейку, на которой сидел старик, бормочущий мантры со ртом, полным бетеля. Может быть, мой отец тоже сидел на этой скамейке и думал о том, куда привела его жизнь. От завидного положения главы фирмы к краю бездны. Была ли у него с собой бутылка виски, специального крепкого виски, которое он хранил, чтобы сделать последний глоток? Или это была какая-то местная бормотуха, которая помогла ему проглотить таблетки или соединилась с другими химикатами, уже образовавшимися в его зараженной крови?

— Башни Молчания ведь недалеко отсюда? — спросил я Раджа.

Радж махнул рукой в сторону:

— Они там.

Там была стена джунглей. Отец наверняка знал дорогу. Скорее всего, он все подготовил заранее, начертил маршрут на карте города и добрался до места назначения, не отклоняясь от пути и не колеблясь.

Мне стало все равно, что подумает Радж или кто-либо другой.

— Я хочу посмотреть на Башни Молчания.

Радж испугался:

— Вам нельзя входить туда, это запрещено.

— Я знаю. Хочу посмотреть снаружи. Ступени у входа.

Радж покачал головой:

— Это плохое место.

— Я знаю.

Радж поколебался, затем передернул плечами:

— Пойдемте. Нам надо будет проехать на машине.

Доехав до оживленного перекрестка в начале дороги, опоясывающей Висячие сады, водитель резко свернул на более узкую дорогу, окаймленную небольшими альпинариями и разными растениями. Где-то через четверть мили мы въехали на парковку, в центре которой был фонтан. Мы с Раджем вышли из машины.

Радж указал на белое здание, которое напоминало деревенскую веранду.

— Здесь проводят ритуалы над мертвыми, прежде чем перенести их в Башни Молчания — туда могут входить только священники.

— Это не то место, — нетерпеливо сказал я.

Радж нахмурился:

— Это оно, сэр. Я привел вас к Башням Молчания, как вы и просили.

Может быть. Но это место не было похоже на то, что в свое время описывал Сунил Аскари. Оно не было похоже и на то, которое я рисовал себе в своем воображении. Здесь ничего не производило удручающего и тягостного впечатления — краска на зданиях была свежей, цветы явно были посажены людьми, а не росли сами по себе. Казалось, что кладбище Пайнлоун было перенесено сюда.

Нет, это было не то место.

— Есть еще один вход, — сказал Радж, нервно щипля свою бородку.

Мы вернулись в машину и проехали по дороге вверх в гору, вокруг Висячих садов, потом поехали вниз по другой стороне холма — еще одна спокойная дорога, на одной стороне которой располагались дома миллионеров, а на противоположной была стена, покрытая плотной растительностью. В высоту она была футов 30–40, а растения свисали с нее, как лохмы с головы великана.

Изгиб стены уходил в сторону от дороги, и парапет высотой с человеческий рост отделял нас от пространства, заросшего кустарником. Тропинка уходила в заросли, и я не мог разглядеть, куда она вела. Вдоль парапета тянулся трубопровод. Из стыков труб текли струйки черной жижи.

— За деревьями, — сказал Радж, показывая направление, — здесь только начало. Она тянется на много акров.

Я стал всматриваться в зеленую завесу. Мне казалось, что я вижу в глубине огромную каменную глыбу, но ничего определенного рассмотреть не удавалось. Все было устроено так, чтобы прятать и сбивать с толку.

Мы проехали еще немного и увидели тропинку, которая начиналась от края дороги. Не было никакого барьера, казалось, любой мог пойти по ней.

Машина остановилась, и мы вышли.

— Мы можем пройти вглубь? — спросил я, хотя, независимо от ответа, я собирался пойти туда.

— Да, можно. Мы можем дойти до ворот, но не дальше.

Тропинка вела по высохшей земле, покрытой низкой и жесткой травой. Вокруг виднелись маслянистые лужицы. Это место больше походило на отгороженную территорию нефтеперерабатывающего завода, чем на священную землю.

Мы шли молча. Я знал, что иду по той же самой тропинке, что и отец. Должно быть, это было ночью. Его тело нашли утром. Какого черта он пошел сюда?

Радж остановился.

— Туда, — на этот раз он ни на что не указывал. Можно было смотреть только в одну точку.

Длинная лестница, двойная колея из плит, вела куда-то вверх от тропинки в заросли, но на этот раз я смог рассмотреть вершину. В стене прямо перед нами была огромная грязная желтая дверь, скорее всего металлическая. Ее края были ржаво-коричневыми и напоминали пересаженную кожу, которая не прижилась.

Ступени, дверь. Да, я представлял это место именно таким.

— За дверью Дакхмас, — сказал Радж.

— Что?

— Дакхмас — тоже Башни, только по-другому называются.

Я никогда не думал об этом сооружении как о чем-то особенном — для меня Башни всегда были тем местом, где мой отец покончил с жизнью. Для восьмидесяти тысяч парси Башни имели особое значение, не то что для одного сумасшедшего, который просто захотел умереть рядом с ними.

— Всего семь Башен, — продолжал Радж. — Некоторые очень древние, им по много сотен лет.

— Башни, — прошептал я, — как топки крематориев.

Хотя, может, они отличались от приземистых труб, дымящих позади крематория, откуда бабушка ушла в иной мир.

Радж замотал головой:

— Нет, сэр. Не как топки. — Казалось, он рылся у себя в памяти, чтобы найти подходящую метафору. — Как большой котел… нет… чан, это слово лучше подойдет. Как те, в которых мы готовим бириани для свадеб. Каменный чан определенных размеров. Я не знаю, насколько они большие, возможно, сто футов в диаметре, возможно, больше. Внутри чана пол с уклоном в центр. В него кидают тело умершего, чтобы его съели грифы. Затем кости падают в центральную яму. В яме находится известь, поэтому все перерабатывается. Это очень гигиенично, — Радж нахмурился. — По крайней мере так говорят. Хотя иногда, и я не особенно хочу говорить об этом, богатые люди из Малабара жалуются, что грифы роняют куски мяса на их балконы. — Казалось, налеты грифов беспокоили Раджа, но потом его лицо прояснилось. — Но Дакхмасы стояли здесь до них, поэтому, я думаю, им придется свыкнуться с этим.

Я проследил за его взглядом. Он смотрел на дверь.

— Эта земля священна, и только священники парси могут входить туда.

Я сосредоточился на двери. Она не выглядела как порог чего-то священного, больше напоминая дверь тюрьмы.

— Смерть — это временное зло, и ею должны заниматься соответствующие люди, тогда смерть не будет постоянной.

Я не мог отвести взгляда от двери. Дорога из листвы буквально загипнотизировала меня.

— Кажется, ты много знаешь, — сказал я.

Радж начал переминаться с ноги на ногу и дергать свою бородку.

— Все это знают. — Он отошел на несколько шагов в сторону и уставился на землю. — Здесь, — неуверенно произнес он. Носок его ботинка утопал в небольшой лужице гнилой воды. В лужице появились пузырьки болотного газа от давления, которое Радж оказывал на землю.

— Что здесь?

Радж пытался не смотреть мне в глаза:

— Он здесь умер. Ваш отец.

Я предчувствовал нечто подобное, но не был полностью уверен. Я взял себя в руки и подошел к лужице. Опустил руку в эту слизь, растер ее между пальцев и затем вытер ладонь о брюки.

— Ты видел его тело? — прошептал я.

Радж отрицательно покачал головой:

— Нет, нет. Аскари сказал мне.

— Сказал тебе что?

Радж переминался с ноги на ногу. Я увидел, что его носки почернели от грязи, и что она уже подбиралась к манжетам его коротких брюк.

Я схватился за лацканы его пиджака:

— Расскажи мне.

Радж выглядел очень печальным.

— Не нужно этого, — сказал он. — Мне нечего рассказывать, но Аскари убьет меня, если узнает, что я разговаривал с вами о вашем отце. Он не любит, когда об этом вспоминают.

Я отпустил его пиджак и отряхнул его.

— Прости, — я развел руками. — Это мой отец. Прости. Я ничего не скажу Аскари, даю тебе слово. Но я должен знать, что здесь произошло.

— Я думаю, он принимал много наркотиков.

Я знал. Патологоанатом сказал, что у него было сильное обезвоживание от язвенного колита. Заключение на свидетельстве о смерти говорило то же самое. Но Аскари предложил свою версию событий, используя лексикон компаний по борьбе с наркотиками. Он создал впечатление о моем отце как об огромной пробирке, дымящейся от наркотиков.

— И он был очень болен. Может быть, у него был даже делирий.

Радж был добр. Он говорил о моем отце по-доброму, потому что не знал, что мой отец делал. Радж не собирался, как многие адвокаты, настаивать на том, что человек виновен, прежде чем его вина доказана. Отсутствие доказательств, как сказали бы в Америке, отсутствие вины — вторило бы эхо в Британии. И затем его оправдали бы.

— Что сказал Аскари?

— Что он был дьяволом во плоти, — ответил Радж, не колеблясь.

— Потому что он умер здесь?

Радж опять колебался:

— Это сложно. Я не хочу говорить о нем плохо. Он ваш отец, и вы чтите его.

Я не чтил его. На протяжении пяти лет он был лишь грязной пылью на дне моих воспоминаний. Но самоубийство Джей Джея разрушило мои предубеждения и…

Радж положил руку мне на плечо:

— Может быть, ваш отец просто пришел сюда. Может, он не хотел здесь умереть.

— Ты имеешь в виду, что произошла случайность, что он не совершал самоубийства?

— Ваш отец был очень зол на Аскари, обвинял его во многих вещах. Как говорит Аскари, его обвиняли ложно. Аскари говорит, что ваш отец не понимал Индии и того, как у нас ведут дела. Его непонимание и привело его к безрассудству: выпивка, наркотики, женщины. Аскари пытался помочь ему и вывести на истинный путь.

Конечно, отец пил, и женщины у него были, или, я бы сказал, девушки. Я сам видел одну из них.

— Но ваш отец не хотел никого слушать и постепенно впадал в депрессию, он не хотел слушать разумные вещи. Он был очень-очень зол на Аскари и хотел обидеть его. Аскари полагает, что ваш отец умер здесь, чтобы отпугнуть многих клиентов Аскари, а они в основном парси. Он верит, что ваш отец хотел разрушить репутацию «Аскари и Ко».

Я осмотрелся: темная тропинка, грязная земля, жесткая трава и позади меня — серая хижина.

Моя нога погрузилась в слизь. Под ней была твердая земля. Умереть на жестком месте. Тот, кто хотел умереть здесь, был сумасшедшим, возможно, не отвечающим за свои поступки. Невиновным. И все же отец опозорил нас. Он опозорил нас на двух континентах.

Вдруг до меня донеслось какое-то хлопанье, словно воздух двигался от ударов чего-то могучего.

Гриф уселся на ступенях лестницы рядом с входом в Башни.

— Грифы все еще работают, — сказал Радж. — Но их стало меньше. Используются не все Дакхмасы. Многие парси теперь сжигают умерших. Огонь считают альтернативой.

Меня передернуло.

— На самом деле огонь тоже священен для парси, — пролепетал Радж. — Они видят в нем земную фестацию Мудрости.

Манифестацию, а не фестацию. Но, может быть, фестация была более подходящим словом.

Боже мой. Огонь или грифы. Хороший выбор. Я вспомнил рваные, набухшие края ран на обнаженном теле отца. И у меня перед глазами предстал глаз отца, вывалившийся из глазницы. Но его волосы были коричневыми и мягкими, словно он их только что помыл.

— Моего отца изуродовали грифы, — прошептал я.

Радж кивнул:

— Я знаю. Аскари говорил, что это святотатство. Грифы здесь только для парси, не для чужаков.

В конце концов отец оказался чужаком для всех: для меня и матери, для «Клэй и Вестминстер». Для себя самого. Он пытался пробраться внутрь, ко мне. Но я хлопнул дверью. Клик. Только грифы были его друзьями.

Внезапно я вспомнил родимое пятно на щеке отца. В морге вся кожа вокруг родимого пятна была изорвана, но само родимое пятно осталось нетронутым. Казалось, что у отца должна была остаться отличительная черта. Часть, по которой его можно было сразу же узнать, несмотря на то, что с ним случилось.

— Должно быть, он был очень одинок, — сказал Радж.

Я стоял как парализованный и не мог даже кивнуть.

Интересно, мать тоже стояла на этом самом месте? О чем она тогда думала? Или она не могла думать и стояла в таком же оцепенении, как и я? Наверное, она была одна.

— Из-за чего мой отец так разозлился на Аскари?

Завтрак из лжи и яиц, недоеденное дело.

Радж был осторожен:

— Какое-то дело. Я не знаю, с чем оно было связано. Ваш отец считал его ненадежным, а Аскари не соглашался. Может, вам не следует думать об Аскари так плохо. Он сделал многое, чтобы не опозорить вашу семью.

Не опозорить для окружающих. Но что творилось внутри семьи…

Я отвернулся от ступеней, подошел к хижине и посмотрел в окно. Я не мог ничего разглядеть, в комнате царила кромешная тьма. Я попытался открыть дверь. Огромный ржавый замок пресекал любую возможность проникновения туда без отмычки.

Вся земля вокруг хижины была устлана тростником.

Из тростника что-то торчало. Это было засунуто под нижнюю балку хижины. Хотя это что-то и было запрятано, но все же его можно было разглядеть. Я обошел вокруг хижины и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть эту вещицу.

Это был крест, грубый, сделанный из двух кусков древесины, не больше пяти дюймов длиной. Я провел по нему рукой. Древесина была гладкая от постоянного соприкосновения с известью. Эти куски удерживались вместе веревочным узлом, прогнившим и хрупким. Но в этом темном укрытии ни один ветерок не мог потревожить этот узел, и вряд ли какой-нибудь прохожий мог увидеть этот крест. Только тот, кто пришел посмотреть на место смерти своего отца, мог обнаружить его.

— С вами все в порядке, Фин? — крикнул Радж, но не сдвинулся с места.

— Да, да. Все в порядке.

— Что вы делаете?

Что я делал? Прикасался к склепу. К хрупкому мемориалу, созданному моей матерью.

Я встал:

— Пошли.

Радж выглядел встревоженным:

— Я думал, что вы упали, может быть, в обморок.

Я вытер липкую тину о брюки:

— Нет, я просто почувствовал себя нехорошо, мне надо было побыть одному некоторое время. Вот и все.

Радж понимающе кивнул:

— Я никогда не знал своего отца, поэтому его смерть ничего для меня не значила. Для вас муки должны быть огромны.

Мне казалось, что я тоже не знал своего отца.

Я улыбнулся:

— Ты хороший парень, Радж.

Радж застенчиво кивнул головой.

Я еще раз украдкой взглянул на хижину. Мать упокоила отца здесь с простым крестом. В Англии он лежал на своем месте на клотсволдском кладбище. Здесь мне было больше нечего делать. То, что я должен был сделать, осталось в прошлом, пять лет назад, когда я поднял трубку телефона.

Но о чем думал отец в момент смерти? Самоубийство или случайность? Юридическое объяснение выражалось в двух словах, но они объединялись одним — словом «стыд». Постыдные действия, виновный стыд.

Моя мать восславляла его. Крестом. Да, но она не знала о той лесной нимфе.

Я повернулся и опять посмотрел на Башни. Гриф взгромоздился на грязный камень и теперь наблюдал за нами.

— Поехали в Версову, — сказал я.

Мать была абсолютно права. Версова была антиподом Башен. По крайней мере до определенной степени. Несмотря на живописный закат на пляже, ничто не могло заглушить демонов, спорящих у меня в голове.

Пока мы с Раджем прогуливались по шумному побережью, преследуемые вереницей кричащих ребятишек, вид маленьких лодок навел меня на размышления о простом желании насытить желудок не для престижа, партнерства и даже не для богатства. А просто для того, чтобы остаться в живых. Если бы мы могли ясно видеть цель жизни, тогда жизнь была бы не такой противной.

Я знал, что все это очень наивно. Это лишь фантазия западного человека на пасторальную идиллию. Женщина оперлась о центральную балку небольшой лодки, прикрепляя поплавки к сети. Она бы отдала все, чтобы иметь то, что у меня есть, даже со всей этой ерундой, творившейся в последнее время.

— Они ловят бомбил, — сказал Радж. — Потом высушивают это там. — Он показал рукой вдоль побережья.

В сумерках я все еще мог различить целую кучу рамок, с которых свисали черные полоски.

Рыбьи виселицы.

— Они делают бомбейскую утку из этой рыбы. — Радж не стал вдаваться в объяснения.

Лицо обдувал легкий ветерок. Воздух был наполнен рыбным ароматом, гораздо более концентрированным, чем запах морского порта на Саут-стрит. Здесь все было по-настоящему. Яркое доказательство того, чему служила эта земля.

Неподалеку посмеивались мужчины. Они играли в какую-то игру, но я не мог рассмотреть, во что именно. Они сидели в круге под рамками с рыбой, размахивали руками, кулаками бороздили песок.

Темнело быстро. Уже не было никакого заката. Над нами нависло мрачное облако. Уйдут ли рыбаки, если пойдет сильный дождь? Лодки не выглядели особенно надежными. Конечно, это не было проблемой, когда Аравийское море медленно омывало волнорезы на пляже. А что с ними будет в случае настоящей бури?

— Вы думаете об отце? — Радж так посмотрел на меня, словно я лежал на смертном одре.

На самом деле я уже не думал о нем. Я наблюдал за рыбаками, размышлял о них. Я нашел другой Бомбей, который пробуждал во мне другие чувства, а не причинял боль.

Я улыбнулся Раджу.

— Я думал о том, как плохо быть рыбаком, — я посчитал, что Радж начнет объяснять мне сложности жизни, рассказывать о том, как эти люди не могли заработать себе на кусок хлеба, о том, как их эксплуатировали, и о том, что их существование можно было назвать адом.

— По-моему, это очень престижно, — сказал он.

Стемнело. Лампы светили на пляже и уходили дальше в воду. Точки света медленно качались — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Я спросил Раджа, ловили ли они рыбу ночью.

Я мог представить себе ночную охоту на рыбу. Это было продолжением дневного цикла жизни, который не изменился за тысячи лет, и который будет продолжаться даже после того, как «Клэй и Вестминстер», «Джефферсон Траст» и вся Уолл-стрит превратятся в пыль. Может быть, рыболовные традиции и не проживут так долго, но мне нравилось так думать.

— По-моему, рыбаки не выходят в море ночью, — сказал Радж. — Эту рыбу надо ловить днем.

Радж знал, как удивить приезжего.

— Ну что, поедем домой? — сказал я.

— Хотите поужинать? — спросил Радж.

Я очень не хотел обижать его, но мне надо было побыть одному. Наверное, следовало найти компромисс?

— Знаешь что, давай перекусим в ресторане отеля, а потом я пойду спать. Немного устал. Пойдет?

Радж положил руку мне на плечо:

— Хорошо.

Мы миновали рыбацкие лачуги и вышли к припаркованной машине в мир транспорта и консервной промышленности. Мы пришли в суматоху современной жизни, и было сложно поверить в то, что всего на расстоянии ста ярдов позади нас женщина спокойно привязывала поплавки к рыболовной сети.