Я повернулся к Поле.

— Долго еще? — спросил я.

Ее тонкий палец провел по карте, тускло освещенной плафоном. Если бы ее палец остановился, мы бы тоже остановились.

— Городок, потом насыпная дорога к Центральному острову, — сказала она.

— Какой городок?

— Бейвиль, — сказала она, не смотря в карту. Она лишь давала мне информацию, которая была нужна.

Бейвиль. Это был абонентский адрес Приити. В лобовом стекле передо мной появилось горящее лицо Раджа, называющего мне номер почтового ящика сестры: 9735.

Мы ехали по зеленому району, не было видно воды, которая, как я полагал, должна была лизать границы городка с таким морским названием.

— Далеко еще? Я имею в виду до Бейвиля.

— Скоро, — сказала Пола. Тут же появился знак, который приглашал нас в Бейвиль. Резко повернув направо, мы оказались у береговой линии, пляж тянулся в темноту с одной стороны, а с другой был скромный, но милый ряд магазинчиков и ресторанов.

У меня все сжалось в животе, когда мы проезжали мимо небольшого луна-парка: в нем не было света, а вращающиеся машины были затянуты чехлами. Это напоминало мне о том треклятом луна-парке на пляже Чоупатти по дороге к Башням Молчания. Я лишь сильнее нажал ногой на педаль газа.

Вскоре мы уже выехали из городка, и вокруг была только серая пустошь, ровная как лист. Все это был пустынный пляж — на нем стояли только башни спасателей и изредка попадались кинутые надувные лодки или лопатки, торчавшие из песка, словно каких-то карликовых могильщиков напугали, и они удрали. Даже запоздалые любители барбекю расползлись по домам, оставив после себя спаленные следы и пустые бутылки.

К нам ехал конвой из трех лимузинов. Окна и крыши были открыты. Напившиеся, усталые и счастливые гуляки высовывались из окон или стояли, крича и махая всем проезжающим. Девушка без верха махала лифчиком над головой, словно это было лассо.

Когда они проехали мимо нас, они стали высовываться дальше из машин, крича и свистя. Насыпь сузилась, и пляж исчез из вида. Впереди были видны очертания какой-то тени. Несколько огней моргало над поверхностью моря, показывая, что тень была землей. Центральным островом.

Проехало еще два лимузина. Клоны первых.

Были огни и на поверхности моря, и на дороге впереди меня. Хотя это была не машина. Свет падал из окна. Я притормозил.

Неподалеку стояла будка и шлагбаум. Дорогие дома означали и дорогую охрану.

А рядом с будкой была полицейская машина.

Я взял карту, чтобы посмотреть, были ли еще пути, чтобы заехать туда. Идиот. Это же был чертов остров.

Кэрол упоминала о яхт-клубе. Может, летняя вечеринка. Я взглянул на карту.

Я уже почти поравнялся с будкой, когда в ней толстый коп начал подниматься из мягкого кресла перед телевизором.

Я открыл окно. Коп отодвинул свое окошко и высунул голову.

Я улыбнулся:

— Уборщики для яхт-клуба Сиванака.

Коп кивнул и засмеялся:

— Должно быть, у них там неплохая вечеринка.

— Да ладно, — сказал я, ударяя рукой по рулю и смеясь в ответ. — У меня полный багажник чистящих средств и десять запасных пар резиновых перчаток.

Коп отошел от окна и открыл дверь будки.

— Вы не против, если я загляну в багажник? Так, рутина. Надеюсь, ребята, вы не примете это как оскорбление.

— Конечно, — кивнул я, поставив передатчик скоростей на задний ход, но держа ногу на тормозах.

Когда коп направил свет фонаря на заднее сиденье, я увидел фары подъезжающей машины. Послышался гудок.

Коп встал.

— Боже мой, — вздохнул он.

Он пошел назад к будке, когда пикап с шестью тинэйджерами в смокингах и вечерних платьях неуклюже остановился в нескольких дюймах от барьера.

— Давай, Миллер, — прокричал один из тинэйджеров, махая бутылкой шампанского, как флагом. — Открывай. Откроешь?

Коп повернулся ко мне.

— Видишь, что я имею в виду? — сказал он вполголоса. — Мне бы не хотелось убирать за этими уродами, — он прошел в будку, и шлагбаум поднялся.

— Джош, — прокричал полицейский, когда пикап проезжал мимо, — недалеко отсюда стоит полицейский патруль, и я не хочу услышать, что тебя остановили и обнаружили, что ты вел машину в состоянии алкогольного опьянения.

Сквозь шум выхлопной трубы и смех подростков я лишь мог разобрать:

— Хорошо, не особенно худой офицер Миллер.

Я показал на часы:

— Я не хочу быть грубым, но… — Шлагбаум был все еще в воздухе, но я не хотел ехать, пока мне не разрешат. Когда настанет время удирать с острова, мне придется ехать здесь же.

— Без проблем, — Миллер махнул рукой в сторону барьера, улыбаясь. — Да, и не забудьте скинуть мне парочку полупустых бутылок, когда будете уезжать.

Пола наклонилась через меня.

— Конечно, офицер Миллер, — хрипло сказала она.

Мы въехали на остров. Мы были на узкой дороге, по обеим сторонам которой рос кустарник и высились ворота, закрывающие длинные подъезды к большим домам.

— И какой разновидностью американского акцента ты называешь эту? — спросила Пола.

— Приобретенный британцем, который хотел выглядеть как уборщик по найму и который только что чуть не обделался.

— Нам повезло, что Миллер оказался первоклассным придурком. В следующий раз, когда начнешь играть комедию, предупреди меня, чтобы я могла выскочить.

— А разве идея насчет яхт-клуба Сиванака была плохой?

— Тебе повезло. — Получить комплимент от Полы было сложнее, чем сделать заявление об украденной камере по подарочной страховке.

Прежде чем увидеть яхт-клуб Сиванака, мы услышали его. Или просто почувствовали его. Сейсмические басы музыки проносились через машину.

Когда мы проехали мимо залитого светом подъезда в клуб, мы увидели гогочущих подростков, ребячащихся на газоне, обнимающихся, подбрасывающих бутылки и банки и кидающихся ими друг в друга, передающих косяки, — стандартное поведение на вечеринке. На заднем фоне мачты яхт качались в унисон, как добрые охранники пирующей молодежи. Я осторожно проехал через неразбериху выезжающих машин и валявшихся тел. Свет угас, и музыка превратилась в нежную вибрацию, когда мы повернули и оказались перед большим куском черного пляжа.

Дорога извивалась по пути на холм, и два дома постепенно вырисовывались из теней. Когда я направился ближе к небольшому домику, я понял, что Пола смотрела на особняк на вершине холма. Ее лицо было напряжено.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

— Езжай.

Мы проехали чуть дальше и остановились в двадцати ярдах от входной двери Карлштайна. Луч света лился из незашторенного венецианского окна.

Я поднял сумку с заднего сиденья и вылез из машины. Практически в этот же момент я почувствовал режущую боль на моей руке, моей обожженной руке. Затем я услышал гул комаров. Слева от меня целое облако этих маленьких чудовищ кружило над небольшой лагуной. Они были готовы кинуться на что угодно.

Низкие садовые фонари освещали шероховатые ступени, ведущие к главному входу. Дверь была единственной деревянной конструкцией, которую я мог видеть. Остальная часть одноэтажного дома была полностью сделана из стекла. Это не предсказывало ничего хорошего для того способа входа в дом, который я придумал.

Я обошел гараж — дверь была открыта, слава Богу, он был пуст. Я пошел дальше и оказался на палубе, которая выходила дальше в залив.

Приближался прилив. Внизу я лишь мог увидеть скалы и пару кусков бетона с торчащими из него металлическими конструкциями, омываемыми водой.

Громкий щелчок и шипение разорвали тишину. Я повернулся.

Ловушка для комаров дымилась в небольшом алькове в задней части дома. Я с трудом смог отдышаться, прежде чем стал всматриваться в темноту вокруг ловушки. Там было небольшое окно, как я догадался, в спальню, в стене справа от меня.

Я достал мед, газету, молоток и положил все это на землю около окна, но прежде чем продолжить, я проверил раздвигающиеся стеклянные двери с одной стороны палубы. Я не хотел унизиться и обнаружить, что они были открыты, после того как я разбил окно.

Они были заперты.

Я проверил время. У меня было еще пятьдесят минут.

Крышка банки с медом никак не хотела поворачиваться, и я уже подумывал ударить по ней молотком, когда она внезапно поддалась и провернулась.

Используя один из листов газеты, я размазал толстый слой меда по окну и затем прилепил туда еще один лист, как огромную марку на конверт. Я посмотрел на газетный лист. Объявления. Я позаботился о том, чтобы я не прилепил какую-нибудь статью с моим именем.

Взяв молоток, я слегка стукнул по стеклу. Последовал приглушенный треск, и я увидел, что бумага начала провисать и рваться. Я успел собрать разбитое стекло, прежде чем оно обрушилось бы на пол.

Я послушал, зазвучала ли сигнализация, затем протянул руку через дыру и открыл задвижку.

Хотя нижняя рама располагалась менее чем в трех футах от земли, когда я влезал в темную комнату, мои раны открылись и начали жутко болеть.

Я отодвинул занавеску и наступил на подоконник. Мое сердце бешено колотилось, боль пульсировала в унисон с сердцем. Я очень медленно и глубоко вздохнул. Запах туалетной воды, пота, ладана и, может, травки.

В комнате было тихо, но у меня не было впечатления, что она была пуста. Где-то слева от меня послышался стон, за ним последовала серия коротких вздохов. У меня зашевелились волосы на голове. Я никогда не чувствовал такого раньше.

Было мало света, поэтому я сразу не увидел кровать. Дверь была приоткрыта, и я увидел на полу блеск кафельной плитки. Ванная комната. Постепенно начали вырисовываться очертания туалетного столика, на меня смотрело отражение окна, через которое я только что влез, в огромном овальном зеркале на столике.

Внезапно я почувствовал что-то под ногами. Диванная подушка? Я замер и дал сердцу немного успокоиться, затем двинул ногу чуть дальше, ощупывая местность. Это было похоже на прохождение минного поля.

Это была не подушка, что-то слишком большое.

Когда моя нога наткнулась на какой-то большой объект, я услышал стон, доносившийся с пола. Я поднял молоток, затем осознал, обо что в порыве паники я споткнулся. Софа. Конечно. Карлштайн был не из тех людей, которые станут покупать кровать со столбиками и ортопедический матрас.

Я замер, ожидая, что стон перерастет во что-то более значительное. Но тело было вялым, скрючилось подо мной, затем потянулось и опять уснуло. Я свободно держал молоток у бока. Я вообще не был уверен, зачем я взял его с собой.

Мое сердце колотилось как бешеное, как часы, которые тикали против меня. Но мое тело было неподвижно.

Я осторожно нагнулся. Теперь я слышал короткие, хриплые вздохи, едва различимые из-за шума океана. Что-то не сходилось. Я прислушался. Было слишком много вздохов. Некоторые были скрипучие, другие щелкали.

Я вытянул руку и дотронулся до кожи. Лицо — мягкое, безволосое, но холодное и липкое. Мне показалось, что под стеганым одеялом лежал не один, а несколько человек.

Я встал и прикусил губу, когда почувствовал, что рана на моем бедре опять начала кровоточить.

Отойдя назад, я попытался рассмотреть интерьер, прежде чем двигаться в другой конец комнаты. Я прощупал каждый дюйм пола передо мной носком ботинка. Тел больше не было видно. Я посмотрел на часы, но циферблата не разглядел. Мне казалось, что я находился в этой комнате целую вечность.

Я нашел дверь и перешел в коридор, в котором было не намного светлее, чем в комнате, но света было достаточно, чтобы увидеть часы. Я был в спальне пятнадцать минут.

Слева от меня была арка, позади которой я увидел огромное открытое пространство, возможно, гостиную. Справа от меня было еще три двери.

Первая дверь — еще одна ванная комната.

Вторая — еще одна спальня. Шторы были отодвинуты, и было достаточно света, чтобы я увидел кровать — заправленную и пустую.

Третья дверь. В этой комнате было темно. Шторы были задернуты. Снова почувствовался запах ладана и травки, но никакого запаха спальни, здесь было более пусто, и атмосфера была деловая. Я поколебался и затем включил свет.

Кабинет.

Если картины у Бабы Мамы были красочными, то в этой галерее вокруг стены было буйство красок. Неулыбающиеся лица пристально смотрели из переплетенных тел в каждом возможном изгибе союза двух тел. Исступление достигалось более через цвет, чем через выражение. Золотые, голубые, красные люди танцевали в экстазе вокруг актеров и актрис в этом прекрасно нарисованном цветовом шоу, и одеяния растворялись на заднем плане, в то время как гениталии были выставлены напоказ: розовые, дерзкие, пышные.

Я наконец отвел глаза от стены к аккуратному столу без ящиков. Он был современным и выглядел чужим в этой обстановке. Монитор компьютера и клавиатура располагались в его центре, дисковод был на полу, рядом с лазерным принтером. Больше ничего не было. Ни книг, ни бумаг, ни шкафов, ни корзинки с конфетами для любопытных взломщиков.

Один щелчок по пробелу на клавиатуре — и скринсейвер тут же улетучился и монитор ожил.

Двадцать пять минут. Осталось еще тридцать пять.

Я взглянул на папки с документами. Их было еще много и все — под паролем. Есть лишь одно слово, которое будет сумасшедшей догадкой.

Я напечатал — «Близнецы».

Неверный пароль. Я посмотрел на стену, за подсказками. Если пароль был не «член в каждой дырке», тогда я не знал, что еще могло подойти.

Не было смысла торчать здесь в надежде, что слово внезапно придет мне в голову.

Может, «Близнецы» и было паролем, но не для папки с документами.

Я переключился на последнюю Интернет-страницу, просмотренную Карлштайном, но не стал выходить в Интернет. Я щелкнул на почтовый ящик — как флаг, вылетело меню отправленных и сохраненных электронных писем. Я попытался открыть сохраненные письма.

Надо ввести пароль. Я напечатал: «Близнецы».

Неверный пароль.

Думать, думать, как в кроссворде.

Хавала.

Неверный пароль.

Бадла.

Черт, черт, черт.

Мне надо было время, куча времени. Это, еще кресло, джин с тоником, может быть, еще CD-плеер на заднем фоне.

Ты никогда не догадаешься, придурок.

А как насчет Башен Молчания? Нет: это должно быть одно слово, короткое, содержательное.

Что-нибудь связанное с Башнями?

Имя, пришедшее с голландских Антилл, от Полы. Имя было названием места.

Дакма.

Неверный пароль.

Сдаюсь.

Черт тебя подери. Там же была буква «X» в Дакхма. Пола четко произносила это по буквам, помнишь?

Дакхма.

Десять писем. Конрад не хранил особо много писем в почтовой программе, они были посланы лишь день или два назад.

Я взглянул на часы. Время почти все утекло, как песок из песочных часов.

Я открыл первое письмо. Заголовок от человека по имени Рам Нариан, направленное в Дурга Дасс. Все письмо почти полностью состояло из цифр, там было несколько страниц. Так же, как электронная почта от «Гакстейбл» в офисе Аскари.

Я распечатал его.

К следующему письму. На этот раз Джовар Сингх. Больше цифр. Еще больше бумаги вылезло из принтера.

Третье было высококлассному поставщику восточной эротики из Мюнхена. Все слова — некоторые несколько отдаленно обозначенные, но не было никаких цифр.

Казалось, что курсор был вялый, двигался как в замедленной съемке. Принтер не работал ни со скоростью света, ни со скоростью звука. Время улетучивалось, все остальное было лишь чертовой тратой времени.

Я открывал восьмое письмо, когда дверь распахнулась и ударилась о стену.

В проходе стояла Миранда Карлсон. Она была еще меньше, чем я ее запомнил на похоронах Джей Джея. Ее лицо было нечеловеческим и больным, она смотрела на меня, как может смотреть больное или раненое животное на что-нибудь угрожающее. Грязная траурная лента была прикреплена на ее запятнанную синюю ночную рубашку.

Затем она подбежала ко мне, ее ногти впились мне в лицо.

Она завизжала.

У меня не заняло много времени уложить ее на пол. Это было все равно что успокоить тряпичную куклу. Но она поцарапала меня до крови. Я чувствовал, как струйка крови сочилась из ранки у меня на щеке.

Она продолжала орать.

Я зажал ей рот рукой, пока она не успокоилась немного. Я отпустил руку, ее глаза были закрыты, и она начала обмякать.

Я взял ее под руку, я полутащил, полунес ее по коридору, потом в гостиную. Снаружи все еще было темно. Панорамное окно отражало обессилевшего мужчину, тащившего большую куклу.

Я помучился с замками на входной двери и потянул ее к себе. По моей руке прошел удар, когда дверь внезапно остановилась, сдвинувшись всего на дюйм.

Я отцепил цепочку и вышел на каменную веранду.

Пола ждала меня.

— Отнеси ее в машину, — сказал я. — Она больна.

Пола взбежала по ступеням и аккуратно забрала Миранду у меня.

Время почти вышло.

Я побежал назад в дом.

Выхватив письма из принтера одной рукой, другой я нажал мышкой на пару кнопок и вернул экран к рабочему столу. Через пару минут появится скринсейвер, а потом перейдет в режим ожидания, через какое-то время. Хотя это не имело значения. Карлштайн очень скоро узнает, что у него не хватало одного окна, и вряд ли он будет обвинять в этом комаров.

Я повернулся и замер: передо мной стояла девочка в помятой двойной пижаме с кроликами.

— Мамочка, — прошептала она.

— Я отведу тебя к ней, — сказал я с нежностью, которая сама удивила меня.

Я подобрал ее и побежал к входной двери.

Она начала кричать: — Вей, вей, вей! — снова и снова.

— Да, дорогая, мы уходим отсюда, — приободрял я ее. — Прямо сейчас. Прочь из этого отвратительного места.

Когда Пола поднялась по ступенькам, чтобы забрать девочку, я увидел свет фар, маячащих на горизонте.

— Хочу вей, — орала девочка, выбиваясь из рук Полы.

— Я же сказал тебе дорогуша, мы уходим.

— Ради бога, Фин, — выкрикнула Пола. — У Миранды ведь двое детей. У нее еще есть сын. Она говорит, что его зовут Рей?

— Черт. Рей, дорогая? Ты хочешь Рея?

Девочка злобно кивнула.

Когда я вбежал в дом, я уже слышал, что машина была рядом.

Я ворвался в спальню и включил свет. Я начал рыться в одежде, постельном белье и везде. Но не было ни людей, ни даже маленьких людей.

Я услышал хихиканье и выбежал в гостиную.

Детское хихиканье доносилось из кабинета Карлштайна.

Под столом был Рей, его руки были в обувной коробке. Я стал оттаскивать его от коробки.

— Машинки, хочу машинки, — кричал он.

В коробке была куча штампованных моделей автомобилей и еще что-то, что выглядело как миниатюрные дома и стены.

— Хорошо, хорошо, — сказал я и взял ему одну машинку. Красная «феррари», ему это понравится.

Малыш начал вырываться:

— Все, хочу все машинки!

Я схватил коробку за угол, под локоть другой руки взял мальчика, он больно ударялся о мое бедро.

— Теперь уходим, — твердо сказал я, затем нагнулся и подобрал еще молоток.

Я выбежал из дома и увидел седой профиль Карлштайна у задней двери «форда». Пола пятилась назад в машину, закрывая Миранду и девочку.

Карлштайн повернулся ко мне, черты его лица были скрыты бородой, его глаза горели из-под густых бровей.

— Ты вернул мне черненькую. Последний раз, когда я видел ее, я был за зеркалом. Прежде чем закончится ночь, кусочки этого зеркала вырежут эпитафии на каждом из вас. — Его голос был бесстрастным, он говорил с легким немецким акцентом.

Я увидел, как рука Полы взмыла из машины и процарапала его лицо. Казалось, Карлштайн даже не заметил этого, не появилось даже крови.

— Оставь их в покое! — закричал я. Я побежал к машине быстрее, чем я мог поверить. В одной руке у меня был ворчащий груз, свободной рукой я размахнулся молотком и ударил им Карлштайна по плечу.

Он упал назад, его лицо искривилось от удивления и боли.

В эту секунду я не знал, какой шаг будет следующим. Ударить его еще раз или убираться отсюда?

Пола вытянула руки из машины:

— Дай его мне.

Я дал ей мальчика, коробку и открыл дверь с водительской стороны.

Карлштайн еще не пришел в себя, и его рука была загнута вокруг порожка двери, когда я начал закрывать ее. Я взглянул в его лицо, заросшее, еще показывался ряд нереально белых зубов, теперь слегка обнаженных. Какое-то время я ожидал, что он скажет что-нибудь, объяснится. Но он лишь смотрел на меня.

Я с силой рванул на себя дверь и почувствовал хруст руки Карлштайна о рамку.

Он вскрикнул и упал.

Я завел машину и сильно надавил на газ, чувствуя, как задние колеса машины проворачивались и петляли.

Дорога шла от дома Карлштайна вокруг лагуны с москитами, затем, казалось, вела к большому дому. Где же был поворот на шершавую дорогу?

Я посмотрел назад. Карлштайн уже сидел в своей серебристой «тойоте», 4 на 4, огромная, быстрая, но податливая, огромный мотор с неистовой мощью — и я видел, как она немного отъехала в сторону, когда он вдавил педаль до упора в пол и начал сокращать разрыв.

Я практически проехал мимо поворота. Разворот на сто восемьдесят градусов, сразу на другую дорогу, ведущую вокруг лагуны и назад, к главной дороге.

Выворачивая руль, я въехал в ямку. Когда машину тряхнуло, с заднего сиденья послышались звуки, словно кого-то рвало.

— Плохие новости, советник. — Голос Полы был на удивление спокойным.

— Все в порядке, я уже чувствую, — сказал я.

Наконец я увидел шершавую дорогу впереди и прибавил оборотов.

Я еще мог мельком видеть «тойоту», за лагуной, скачущей по колее и поднимающей облака пыли и камней. Этот монстр мог есть камни и выплевывать их назад.

Раздел между колеей и шершавой дорогой был отмечен шероховатой асфальтной кромкой, которую мы переехали на скорости в тридцать миль в час. Это было не быстро, но мы все это почувствовали. Передние колеса сильно подскочили, когда мы приземлились, и я попытался удержать машину на дороге. Галечный пляж располагался четырьмя футами ниже набережной, на дальней стороне дороги.

Приступ облегчения оттого, что я находился на дороге и что все колеса были на месте, скоро был омрачен серебристым мельканием в зеркале заднего обзора.

Впереди, слева от нас, был клуб Сиванака. Вечеринка закончилась. Гости толпились вокруг входа, когда лимузины и люди лениво выползали на дорогу. Я нажал на клаксон, дал сигнал фарами и проехал мимо них.

Я еще раз взглянул на дорогу. Там не было тел, перевернутых машин. Лишь фары серебристой «тойоты» в пятидесяти футах позади меня.

Поездка по петляющей дороге между яхт-клубом и насыпью состояла из постоянных отклонений, когда я пробивал дорогу вокруг пары-тройки медленно тащившихся лимузинов, полных нажравшимися тинэйджерами. В этой обстановке у меня и Карлштайна были равные шансы, но рано или поздно сходные показатели наших машин приведут все к окончательному знаменателю.

Фары залили светом окна заднего обзора. Они, должно быть, были всего в нескольких футах от нас. Они мерцали от дальнего к ближнему свету. Включил, выключил, включил, выключил. Ничего не значащая угрожающая азбука Морзе.

Внезапно наша машина затряслась, когда Карлштайн прибавил газа и въехал в нас. Я ударился головой о руль и услышал, как телефон вылетел с пассажирского сиденья и тяжело упал на переборку пола. С заднего сиденья донеслись жалобные стоны.

Мы выехали из-под завесы деревьев и теперь ехали по насыпи по направлению к посту охраны.

Я забыл про офицера — толстенького Миллера. Я действительно забыл про него. Я практически засмеялся. Затем снова. Что бы я сделал по-другому, если бы я вспомнил о нем? Я что, стал бы думать о том, что, может быть, было бы лучше сдаться ему, чтобы он спас нас от прыгающих фар и «тойоты» весом в тонну или две?

Может быть, я и подумал бы об этом побольше, но ответ все еще оставался отрицательным.

Я притормозил, когда мы подъехали к будке, догадавшись, что Карлштайн не станет ничего делать по соседству с полицией Бейвиля. В зеркале заднего обзора фары были уже не так ярки, он немного отстал, выпустив остатки моего заднего крыла, и он немного приглушил свет фар. Теперь он выглядел как разумный запоздалый ездок, а не серебряный ангел смерти.

Барьер был поднят, и Миллер болтал с водителем небольшого грузовика. «Корпорация „Кортли Кейтринг“» было выгравировано золотой краской на боку грузовика. Когда я проезжал через узкую щель между грузовиком и оградой, Миллер помахал мне.

Я бегло взглянул на заднее сиденье. Одна рука Полы была обернута вокруг обмякшей Миранды, другая лежала на скомканном пальто, скорее всего, там были дети. Пола постаралась просчитать все, лишь синяя ночнушка Миранды казалась подозрительной. Но уже не было времени импровизировать.

Я помахал Миллеру в ответ, натянул улыбку на лицо и нагнулся к окну.

— Ну что, припасли мне что-нибудь? — радостно спросил Миллер.

— Простите, офицер. Все было пусто. Ни капли.

Он показал на заднее сиденье.

— Кажется, подобрали парочку отставших. — Миллер засмеялся и сказал что-то, чего я не расслышал, человеку из фургона. Потом он махнул мне, чтобы я проезжал: — Езжайте аккуратно.

«Тойота» подъехала к барьеру, но не могла проехать в щель, и Карлштайну пришлось ждать, когда водитель грузовика закончит конференцию с Миллером. Но я знал, что пройдет мало времени, прежде чем серебристая машина снова окажется у меня на хвосте.

Я надавил на педаль газа. Единственным планом было проскочить Бейвиль и, надеясь, что «тойоты» не будет за мной, когда мы уйдем налево в конце насыпи, свернуть немедленно на боковую дорогу или подъезд к дому, и пускай Карлштайн мчится мимо. По крайней мере так всегда бывало в фильмах.

— Он все еще на хвосте? — Пола поднялась и повернулась, чтобы посмотреть в заднее окно. — Черт, — сказала она, отвечая на свой собственный вопрос. — Далеко, но грузовик между ним и нами. Но он все еще там.

Дорога была пустой. На пляже никого. Через пару коротких часов здесь будет полно отдыхающих.

Мой отец говорил, что когда, он выйдет на пенсию, он будет жить рядом с пляжем, около Корфу. Около того, который был на фотографии. Мои планы не распространялись дальше поворота в конце Бейвиля.

…Руки вокруг моей шеи были убийственными руками. Ногти впились в кожу вокруг моего адамова яблока, костлявые пальцы сильно сжимали горло. Прежде чем я осознал, что мне не хватало кислорода, я почувствовал, как выпячиваются мои глаза.

Она мотала меня из стороны в сторону. У меня стал спадать парик, закрывая вид дороги.

— Ты чудовище. Ты кусок дерьма, — горячилась Миранда. У нее неприятно пахло изо рта, а ее горячие слюни капали мне на щеку.

Когда она вновь качнула меня, я схватил руль правой, обожженной, рукой, а левой пытался высвободиться от Миранды. Машина ездила зигзагами, как сумасшедшая, заезжая на обочину и выбрасывая дожди камней, прежде чем переезжала на другой край дороги, чтобы сделать такой же трюк там.

— Ты ублюдок! — орала Миранда.

Еще несколько секунд, и я мог потерять контроль. Если бы я выехал на пляж, машина либо перевернулась бы, либо остановилась замертво.

Пола схватилась за Миранду, и ее хватка немного ослабла на секунду, достаточно, чтобы сделать вдох, снять парик с глаз, прежде чем ее пальцы вновь сомкнулись у меня на горле.

Слева от меня была большая дыра в заезд на пустую парковку, акр или три ровного асфальта.

Я повернул колесо и нажал на тормоз, чувствуя, как машину резко развернуло. Я нажал на газ и въехал в парковку.

В зеркале заднего обзора я увидел золотые буквы, когда грузовик поехал дальше в Бейвиль. Затем появилась серебристая «тойота» и въехала на парковку за мной.

— Отпусти его, дура! — кричала Пола. — Мы хотим помочь тебе.

— Вы, чертовы ублюдки, погубили меня.

Я услышал звук кулака, ударившегося в челюсть с большого размаха, и тут же хватка вокруг моего горла ослабла.

Было несколько вариантов. Остановиться, затем встретиться и поприветствовать Карлштайна. Несколько акров парковки были пустыми. Офицер Миллер был в миле отсюда, вися на хвостах гуляк из яхт-клуба.

Я мог выехать с парковки и продолжить погоню. Брат. На это я был не способен.

Или…

С одной стороны парковки был пешеходный туннель, который проходил под дорогой и выходил на пляж. Он был низким, но широким, хотя кучки песка заблокировали его края.

Я проехал пару кругов с «тойотой», приклеенной к заднему бамперу моей машины, достигая восьмидесяти миль в час на прямой, объезжая вокруг случайной припаркованной машины.

На третьем круге я сфокусировался на туннеле и полетел к нему. Слишком быстро — и я мог въехать в крышу туннеля, слишком медленно — и завязну в песке сбоку туннеля.

— Какого ч… — услышал я, как Пола вскрикнула от недоверия.

Тщетность ныряния вниз стала очевидной для меня, но это не остановило моих действий. Я уперся в руль лбом, когда в машине стало темно. Но крыша все еще была на месте.

Я нажал на педаль тормоза.

Я услышал громоподобный грохот и подумал на секунду, что на нас обрушится дорога.

Подняв голову, я повернулся и посмотрел назад. Пола сделала то же самое. Даже Миранда поднялась, у нее на щеке был огромный синяк, казалось, она была зачарована видом. Огромная «тойота» въехала передним бампером в туннель, ее фары все еще горели, двигатель ревел. Машина Карлштайна тряслась, как загарпуненный кит, пойманная за центральные стойки, упиравшиеся в крышу туннеля.

Из-под пальто выглянули дети.

Я выбрался из машины и пошел назад по туннелю. Я не знал, чего ожидать, и даже что я хотел увидеть.

Шум. Я хотел, чтобы этот чертов шум прекратился.

Стойки лобового стекла были вырваны, открывая внутренности машины, словно это был трехмерный графический дизайн, срезанный, чтобы довести до максимума влияние раскладки внутренностей.

Карлштайн прислонился к рулю и лежал, опершись на подушку безопасности.

Я обошел машину сбоку и засунул руку в машину, чтобы повернуть ключ зажигания. Я стал копаться вокруг рулевой стойки, но его рука мешала. Я не хотел трогать голую кожу, поэтому я вытащил свою руку и оттолкнул его тело в белой рубашке, чтобы попытаться отделить тело от рулевой стойки.

Отшатнувшись назад, я прижал руку ко рту.

Кровь лилась по плечам Карлштайна и вниз по рубашке.

У него не было головы.

Обойдя машину сбоку, я посмотрел на заднее сиденье. Я видел его голову в круговерти металла, удивленно смотрящую на меня, его хвост, такой же живой, как пальма.

На минуту у меня было видение Карлштайна, чувство из Дзен буддизма, что я был скоплением молекул во Вселенной молекул, что Карлштайн все еще был скоплением молекул, просто некоторые за несколько минут изменили свое положение в пространстве. И если пространство и время были иллюзорны, тогда на самом деле ничего не изменилось. Карлштайн все еще был Карлштайном. Он был за ветровым стеклом «тойоты». Или по ту сторону двустороннего зеркала, наблюдая за Макинтайром и Полой. Все еще напрягался, контролировал, манипулировал, с той же мощью, чтобы осквернять и вторгаться.

Менее метафизичные мысли пришли мне на ум: все это было лишь связано с нерезидентными индийцами и отмывкой денег. Этого не могло быть. Клуб «Близнецы» не был Лигой джентльменов, чтобы субсидировать производство вина. В его сердце было столько низости.

С этой мыслью я перешел к более практичным и насущным проблемам.

Когда я двинулся, чтобы выключить двигатель «тойоты», до меня дошло, что если бы я поехал на «форде» вперед, то вывести его из тоннеля будет очень сложно. Через пару ярдов мы окажемся на пляже, три фута песка будут под нами, и мы уже не сможем сдвинуться с места.

Это означало, что надо было откатить «тойоту», вместе с телом Карлштайна.

Я порвал мешок безопасности, протянул руку, чтобы расстегнуть ремень безопасности, который удерживал плечо и грудь Карлштайна. Я чувствовал, как моя собственная одежда мокнет в крови. Ремень безопасности был весь пропитан ею. Я взглянул на его шею. Несмотря на кровь, это выглядело, как сложное электротехническое устройство на починке на рабочем столе.

Я толкнул тело, оно неуклюже легло через подлокотник на пассажирское сиденье, затем я примостился на краю водительского сиденья. Просунув ногу в щель под рулевой колонкой, я поставил передачу на заднюю и нажал на газ. Двигатель заскрежетал, и послышался абразивный скрежет металла о бетон, прежде чем «тойота» выехала из туннеля. Я выпрямил руль, и машина начала съезжать по наклонной.

Видели ли нас с дороги?

Это был риторический вопрос. Нам надо было убираться отсюда.

Я отъехал на машине футов на двадцать, затем нажал на тормоз и выключил двигатель.

Пола и Миранда стояли перед «фордом». Миранду сильно трясло. Костяшки ее пальцев в свете фар побелели, когда она вцепилась в пальто, которое было обернуто вокруг ее плеч.

Мост загрохотал, когда машина проезжала по нему. Пола и я задержали дыхание, а Миранда начала рыдать.

Мы ехали к Бейвилю.