Очнувшись, Джек еще некоторое время лежал с закрытыми глазами. Пахло листвой, папоротником и дымом костра. А еще стряпней — не то супом, не то жарким. Под конец нос Джека уловил аромат горячего сбитня.

Букет заманчивых запахов заставил Джека открыть глаза. Мягкий зеленый свет сочился сквозь древесный свод над его головой. Джек лежал в чем-то вроде шалаша, сплетенного из ветвей и листьев, на мягкой подстилке из папоротника и бархатистого мха. Больше в шалаше никого не было.

Посредине хижины Джек заметил сложенную из кирпича печурку. В зеленом своде над ней было оставлено дымовое отверстие. Джек осторожно спустил одну ногу на пол и с удивлением обнаружил, что мох на ощупь теплый. Когда он спустил вниз обе ноги, его замутило и голова закружилась. Он подумал, не лучше ли ему остаться в постели, но манящие запахи горячей еды и сбитня пересилили.

Джек встал и, пошатываясь, доплелся до печки. В открытом горшке грелось темное густое варево. Оглядевшись, Джек увидел на низком деревянном столе множество чашек и тарелок Он положил на тарелку ароматной смеси и налил чашку сбитня. Блюдо оказалось восхитительным: там были грибы, кроличье мясо, морковка и лук, щедро сдобренные травами. Джек уловил еще слабый, но узнаваемый вкус яблок и сидра. Съев внушительную порцию, он положил себе еще — ему казалось, что он не ел давным-давно. Он пока что не задавался вопросом, где находится и как сюда попал. Еда и тепло — этого было достаточно в настоящую минуту.

Поев, он почувствовал потребность облегчиться и стал искать выход из шалаша, но найти не сумел. На счастье, Джек заметил в ногах своей постели ночной горшок. Справив нужду, он улегся и тут же уснул глубоким, возвращающим силы сном.

Какое-то время спустя он проснулся от звуков чьих-то шагов, открыл глаза и увидел над собой высокого длиннобородого человека.

— Я вижу, ты хорошо поел, молодой человек, — сказал тот, странно певуче выговаривая слова. Джек только кивнул, чувствуя легкую вину, — он взял еду без приглашения. Незнакомец, по-видимому, понял это. — Вот и славно — еда приготовлена для тебя. Надеюсь, моя стряпня пришлась тебе по вкусу?

Джек энергично закивал:

— Лучшего жаркого я еще не едал. — Поколебавшись, он добавил: — Благодарю вас, сударь.

Джек не мог понять, что за человек перед ним: не молодой и не старый, а одет в шкуры и какую-то дерюгу. Главным украшением его внешности была великолепная длинная борода пепельного цвета.

— Не называйте меня сударем, молодой человек. Я давно уж перестал им быть и не хочу опять становиться, — с полуулыбкой произнес незнакомец.

— Прошу простить меня, если я невольно вас обидел. — Джек отнес улыбку на свой счет.

— Ничего, ничего. Мне, пожалуй, следовало бы представиться. — Если вам этого не хочется, то и не нужно — я вполне вас понимаю. А меня зовут Джек.

Незнакомец, казалось, остался доволен этими словами.

— Ты пристыдил меня, Джек, назвав свое имя незнакомцу, который не открывает тебе своего. Многие полагают, что, узнав имя человека, тем самым приобретают над ним какую-то власть. А ты какого мнения на сей счет? — Джеку было трудновато уследить за смыслом речи хозяина хижины — тот говорил, будто пел — Я представлюсь тебе, Джек, но только наполовину. Меня уже много лет никто не называет по имени. Деревьям, птицам и ручьям мое имя ни к чему — они и без него живут, поют и журчат как ни в чем не бывало. Но тебе я назовусь, Джек, ибо человек в отличие от иных созданий природы нуждается в именах. Люди не напрасно опасаются называть себя другому — у имени и вправду есть власть. Если я даю имя дереву, я делаю его моим _ но ни один человек не должен иметь подобных прав ни на дерево, ни на ручей, ни на самую малую травинку. — Горячо высказав все это, незнакомец устало перевел дух. Джек, чтобы не молчать, сказал:

— Если птицы не спрашивают вашего имени, то и я не стану. Мне даже и половина не нужна.

Незнакомец с грустной улыбкой покачал головой:

— Зови меня Фальк — это и есть половина моего имени.

Джек почувствовал себя посвященным в великую тайну и хотел высказать свою признательность, но не нашел слов.

— Ты был очень болен, Джек, — продолжал Фальк. — Ты подхватил гнилую горячку — теперь тебе надо отдыхать и восстанавливать силы. А я должен идти. Скоро я вернусь и принесу еще воды. А пока что выпей лекарство. — Фальк подал Джеку чашу пряно пахнущего напитка. Джек послушно проглотил содержимое, хотя оно ему не очень-то понравилось. Интересно, из чего оно сделано, это лекарство? Джек вопросительно взглянул на Фалька, и тот ласково улыбнулся в ответ. — Я и так открыл тебе половину моего имени — уж не хочешь ли ты заодно узнать и все прочие мои тайны?

Джек, устыдившись, вернул чашку хозяину. Фальк подошел к стене, осторожно развел руками переплетение веток и прутьев. Выйдя наружу, он вернул гибкие ветви на место, снова закрыв вход в шалаш.

* * *

Баралис с трудом скрыл свою радость, когда королева прислала за ним пажа. Она не только попалась на приманку — она проглотила наживку целиком. Теперь она на крючке, и остается только вытянуть ее на берег.

Все прочее — пустяки, в том числе и Меллиандра: в следующий раз он будет умнее, и она от него не уйдет. Что до Джека — далеко ли он мог уйти пешком за пару дней? Скоро Баралис отыщет и его.

Баралис достал из ящика белый порошок, который принимал от боли, и хотел уже проглотить дурно пахнущие кристаллики, но передумал. Голова должна остаться ясной. С лекарством лучше потерпеть до конца аудиенции — это не столь уж дорогая цена.

Он опять оделся с большим тщанием, не забыв выбрать другое платье. Не то, что было на нем в прошлый раз. Обычаи двора следовало соблюдать.

На сей раз королева не заставила его ждать за дверью, пригласив войти, как только он постучал, но тон ее остался холодным, как и прежде.

— Добрый день, лорд Баралис. — Она предстала перед ним в роскошном туалете, расшитом рубинами и жемчугом; такие же камни украшали ее шею и запястья.

— Примите мои наилучшие пожелания, ваше величество.

— Я ненадолго задержу вас, лорд Баралис. Перейдем сразу к делу. — Королева беспокойно поправила волосы, и Баралис с удовлетворением отметил, что рука ее дрожит.

— Как будет угодно вашему величеству.

— При прошлой нашей встрече вы намекнули, что обладаете неким средством, которое может помочь королю. Верно ли я вас поняла?

— Точно так, ваше величество. — Баралис решил отвечать кратко, предоставив ей вести разговор.

— Верно ли я в таком случае полагаю, что речь шла о лекарстве, способном облегчить страдания короля?

— Да, ваше величество. — Он заметил, что королева начинает терять терпение, слыша его односложные ответы.

— Лорд Баралис, что это за лекарство и каким образом могу я узнать, поможет оно или нет?

— На первый ваш вопрос отвечу, что природу этого средства я не могу вам раскрыть. На второй скажу, что вы не можете этого узнать, пока не попробуете.

— Но я должна быть уверена, что оно не опасно. Вдруг это яд или еще того хуже? — Королева с вызовом взглянула прямо в глаза Баралису.

— Клятвенно ручаюсь вам, ваше величество, что это лекарство не причинит вреда королю.

— А если я не верю вашему ручательству?

— Ваше величество, предлагаю вам следующее. — Баралис извлек из складок своего плаща пузырек с питьем, поднес его к свету и темная жидкость заманчиво заискрилась. — В этом флаконе заключена надежда. Этого количества хватит на десять дней.

Возьмите лекарство и попробуйте дать его королю. В случае, если вы заметите значительное улучшение, я буду счастлив снабдить вас любым потребным количеством этого средства.

Королева смотрела на Баралиса бесстрастно, но он подозревал что под маской спокойствия бушуют сильные чувства.

— Повторяю, лорд Баралис, у меня нет уверенности, что это средство не опасно.

Баралис не дрогнул. Он ожидал этого и был готов. Он подошел к королеве, заметив при этом легкую гримасу на ее лице. Медленно, из-за боли в руках, которую он не желал обнаружить перед королевой, Баралис вынул пробку из флакона и отпил глоток густой бурой жидкости. Потом снова заткнул флакон и подал его королеве.

Ему казалось, что он стоит с протянутой рукой целую вечность, хотя на самом деле это длилось всего несколько мгновений. Королева ступила вперед и взяла флакон. На долю мгновения их пальцы соприкоснулись.

— Чего вы ожидаете взамен, если средство подействует?

— Ваше величество, уверимся сначала, желаете ли вы купить, а потом уж поговорим о цене.

— Можете идти, лорд Баралис, — с каменным лицом произнесла королева.

Он послушно удалился. Все прошло великолепно. Лекарство подействует наилучшим образом — ведь в нем содержится противоядие от зелья, которым была смазана стрела. Король, конечно, никогда уже не станет таким, как прежде, но лекарство приостановит дальнейшее развитие болезни: он будет помнить, кого как зовут, и понемногу начнет ходить. Может, даже слюни пускать перестанет. Никаких чудесных исцелений — это не входит в планы Баралиса.

Не пройдет и нескольких дней, как королева обратится к нему за новой дозой. И так велико будет ее стремление получить лекарство, что она согласится на любые его условия. Не забыть бы сделать вторую порцию послабее: слишком здоровый король ему ни к чему.

Когда Баралис возвращался к себе, ему показалось, что за ним следят. Он оглянулся — никого. Он покачал головой. Мерещится, должно быть, это побочное действие королевского лекарства. Баралис улыбнулся краем рта. Если у короля и появится легкая мания преследования, никто не заметит этого среди его прочих хворей.

* * *

Убийца наблюдал, как Баралис входит в свои покои. К двери Скарл не приближался — он и раньше видел такие знаки как на ней, и знал, что они служат для защиты от посторонних. Мейбор смеялся над властью Баралиса — но он, Скарл, не такой дурак. Он знает, что ему грозит, — отчасти потому он и взялся за это дело. Убийство Баралиса станет наивысшим его достижением, достойно увенчает долгий танец со смертью. Скарла возбуждала сама мысль о том, как он прервет столь тщательно охраняемую жизнь.

Уже несколько дней он следил за Баралисом и стал подозревать, что королевский советник имеет доступ к секретным ходам. Не раз бывало, что убийца караулил у комнат Баралиса, и советник не выходил из них — а потом вдруг являлся в другой части замка. Сам Скарл мало знал о секретных ходах и задался целью узнать о них побольше.

Он не скрывал от себя, что слегка побаивается Баралиса. Тот, по всей видимости, был способен на многое, хотя Мейбор это и отрицал. Убить колдуна можно, лишь захватив его врасплох, чтобы он не успел прибегнуть к своей магической силе. Охотнее всего Скарл убил бы Баралиса во сне, но ход в покои советника был закрыт — порукой тому служили Кроп и знаки на двери. Придется ждать случая, когда Баралиса отвлечет что-то другое — столь же надежное, как и сон.

Стоит ему утратить бдительность хотя бы на миг — и нож окончит его дни. Скарл не встречал еще человека, заговоренного от ножа. Всякий, если ему перерезать гортань, умирает — и быстро. Именно так любил работать Скарл: один чистый глубокий разрез острым ножом. В прошлом этот способ ни разу его не подвел — не подведет и теперь.

Такой способ убийства удобен по многим причинам: жертва не издаст ни звука, умрет сразу, не станет бороться, и, наконец, при известном мастерстве, которым Скарл владел, на тебя самого не попадет ни капли крови.

Есть, конечно, более красивые приемы — например, вонзить кинжал в глаз или в сердце, — но с хорошо перерезанным горлом ничто не сравнится.

Скарл знал, что момент будет выбрать не так просто. В коридорах замка слишком людно — того и гляди появится стража или кто-нибудь еще и испортит всю музыку. Так рисковать не годится.Скарл был человек осторожный и терпеливый. Когда-нибудь Баралис да окажется уязвим — и в тот же миг он почувствует у горла острую сталь ножа.

* * *

После ухода Баралиса королева долго еще сидела, вертя в пуках бутылочку, где переливалась темная жидкость. Повинуясь внезапному порыву, она раскупорила флакон и отшатнулась от резкого неприятного запаха. Капнув лекарство на палец, она попробовала его — уж лучше пожертвовать собой, чем королем. Вкус был горький.

Она ждала еще много часов, отказываясь от еды и питья, но ничего худого с ней не случилось. Она приняла, правда, только каплю, но все-таки успокоилась и решилась дать лекарство королю.

По дороге в королевскую опочивальню она встретила своего сына Кайлока и внезапно поняла, как редко видит его. Он ей совсем чужой. Она не знает, чем он занят целыми днями. В свои покои он никого не пускает и ни разу не приглашал ее к себе. Несколько месяцев назад королева, узнав, что Кайлок уехал на охоту, прокралась в его комнаты. Такой поступок был недостоин ее, но любопытство победило гордость, и она направилась в восточное крыло. Она хорошо выбрала время, и по дороге ей никто не встретился. Первое чувство, которое она испытала, войдя к сыну, было облегчение. Все чисто, опрятно, каждый сундук на своем месте, каждая складочка расправлена. Потом ей пришло в голову, что такой порядок настораживает. Ковры выровнены, как по линейке, ни пылинки на полках, ни горсти пепла в очаге. Слишком все аккуратно для семнадцатилетнего юноши — словно он здесь и не живет. Ее внимание привлек один ковер редкостного густо-багрового цвета. Королева присела и провела пальцами по шелку. На руке осталось что-то, и королева, еще до того как взглянуть, уже поняла, что это кровь. Липкая, почти высохшая — не прошло и дня, как ее пролили.

Самым тревожным была даже не кровь, а ее присутствие в столь опрятном покое. От этого кровь, точно красивая девица в компании старых вдов, еще больше поражала глаз.

На следующий день королева встретила Кайлока на конюшне. Он осведомился о ее здоровье, а потом спросил: «Как вам понравились мои комнаты, матушка?» В его тоне слышалась насмешка. Не дожидаясь ответа, он улыбнулся и пошел прочь.

Она всегда чувствовала неловкость в его присутствии. Он так не похож ни на нее, ни на короля, и не только внешне, хотя он настолько же темен, насколько они белокуры. У него и характер совсем иной. Он такой скрытный, так погружен в себя. Даже ребенком он предпочитал одиночество, отказываясь играть с другими детьми. Баралис — вот его единственный друг.

Кайлок подошел к матери с иронической улыбкой на губах.

— Добрый вечер, матушка. — Его тихий вкрадчивый голос напомнил королеве кого-то еще, но она не могла разобрать кого.

— И тебе добрый вечер, Кайлок.

Сын смотрел на нее, и она не знала, что бы еще сказать.

— Что это у вас? — указал он на бутылочку у нее в руке.

— Лекарство для твоего отца.

— Вот как. И вы полагаете, оно поможет?

Королеву покоробил его небрежный тон.

— Его приготовил лорд Баралис.

— Что ж, в таком случае оно как-нибудь да подействует.

Королева не совсем поняла, что сын хотел этим сказать.

Напрасно она обмолвилась, что лекарство от Баралиса. Сын всегда действовал на нее подобным образом: она или молчала как рыба, или говорила то, что не следует. Не успела она подобрать ответ, как он уже ушел.

Хотелось бы ей никогда не быть королевой — мало радости принес ей ее сан. А в последнее время она была еще и королем — во всем, кроме имени. Бросить бы все это, увезти больного мужа в их замок на севере и зажить мирной, спокойной жизнью. Но что-то удерживало ее. Не только гордость — что-то восставало в ней при мысли о том, что ее сын станет королем.

Она никогда не любила его истинной материнской любовью. Она вспоминала день, когда он родился и его положили ей на руки — бледненького, тихого, пахнущего гвоздикой. В ее груди тогда не возникло тепла, не шевельнулось никакого чувства. Повитуха, понимающе покивав, сказала, что любовь придет со временем. И она в каком-то смысле пришла — королева любила сына с ревнивым пылом, но нежности к нему не питала.

О годах своего бесплодия королева вспоминала с тоской. Неугасающая жажда иметь дитя, постоянные разочарования, беспрестанные унижения. Десять долгих лет она пробыла замужем за королем, прежде чем зачала.

Первые годы король нежно ободрял и успокаивал ее. «Ничего, любовь моя, — говорил он при каждых очередных месячных. — Время терпит. Ты молода и создана для материнства — это боги велят нам ждать. Время ведомо только им». Он улыбался, жал ей руку и звал в постель, чтобы попытаться снова.

Но государственные соображения брали свое, и король со все растущим нетерпением ждал сына — наследника, столь необходимого для устойчивости и будущего страны. До его ушей доходили перешептывания: «Государь без наследника — повод к войне... Ваш священный долг — подарить королевству наследника... Королева бесплодна. Этот брак следует расторгнуть... Нужна другая королева, способная рожать...»

Король нежно любил ее и не хотел даже слышать о разлуке. Но ядовитые речи придворных делали свое дело. Королева едва ли могла упрекать шептунов, они были правы — страна нуждалась в наследнике.

Ей отчаянно хотелось забеременеть. Она перепробовала все, от обжигающих припарок до тайных обрядов, но тщетно. Разумеется, не заходило и речи о том, что бесплодным может быть сам король. Даже мысль об этом представлялась кощунственной. Король — символ жизни, обновления и продолжения рода. Сама королева гнала от себя эту изменническую мысль, виня себя одну.

Король ни разу не заговаривал с ней о расторжении брака, хотя имел на это законное право в случае бесплодия королевы. Вместо этого он ложился в постель с другими женщинами, надеясь зачать ребенка, а после узаконить его. Он старался держать это в тайне, но об этом шептались и слуги, и придворные. Королева содрогалась при воспоминании о своем тогдашнем позоре. Наверное, ни одной королеве за всю историю не приходилось подвергаться подобному унижению: каждый день являться при дворе как ни в чем не бывало, сохраняя величие и сдержанность, в то время как твой супруг спит с кем попало!

Как ни странно, ни одна из этих женщин так и не родила ему сына. Родилось несколько девочек, никому не надобных в Харвелле, где правили только мужчины. Король отослал этих женщин с дочками прочь, не заботясь более об их судьбе.

В конце концов он отказался от своих попыток дать жизнь сыну, и оба они смирились с тем, что так и останутся бездетными.

И вот тут-то, в одну студеную зиму около восемнадцати лет назад, у королевы вдруг прекратились месячные. Она не смела надеяться: десять предшествующих лет служили верным доказательством ее бесплодия. Но вот прошел второй месяц и третий чрево ее вздулось, и груди набухли. Она зачала ребенка! Король и весь двор ликовали. В ее честь устраивались парады, танцы и пиры, и в свой срок она родила сына.

Королева отсчитала девять месяцев назад со дня его рождения. Кайлок был зачат в середине зимы, и королева не могла припомнить, чтобы король посещал ее в это время. Полной уверенности она, конечно, не испытывала, и ей помнился один случай, когда она охмелела до того, что вся ночь выпала у нее из памяти. Проснувшись наутро, она испытала знакомое ощущение прошедшего ночью любовного акта. Муж, должно быть, овладел ею, когда она лежала пьяная. Мысль об этом беспокоила ее.

Королева прикусила палец, и боль вернула ее к реальности. Вот и хорошо. В прошлом слишком много неразрешенных вопросов, слишком много горя, слишком много потерь.

Она поспешно двинулась дальше под высокими сводами коридора, торопясь испытать новое лекарство.