Марти Бернс

Марти Бернс родился в 1955 году. В детстве он играл малолетнего надоеду Сэнди Солта в одном из давным-давно забытых телеситкомов середины 1960-х годов производства Мэнни Стайлса "Соль и перец". Марти достиг дурной славы, благодаря постоянно повторяемой и надоевшей всем прибаутке: "Не много ли перца?" Быстро вспыхнувшая звезда Бернса превратила его в главного идола-сердцееда тинейджеров, а потом потухла в жалких театральных постановках для взрослых. Затем он сделал аналогичную карьеру в низкобюджетных фильмах.

Считается, что он оставил шоу-бизнес и около двух десятков лет проработал низкооплачиваемым частным детективом в Лос-Анджелесе. Неожиданно для всех Бернс появился в телевизионном сериале "Светло горящий" [97] (Burning Bright), что повлекло за собой его участие в из ряда вон выходящем скандале Jack Rippen/Celestial Dogs. Но актерское мастерство Марти со временем не улучшилось.

Впервые Мартин Бернс появился в дебютном романе Джея Рассела "Небесные собаки" (Celestial Dogs, 1996), в котором голливудские магнаты и древние японские демоны бьются за души людей. Далее, в сиквеле "Светло горящего", внезапно появившись в качестве героя, Марти отправляется в Британию, где оказывается вовлеченным в обладающую магической силой неофашистскую секту. Выдержки из этого романа появились в сувенирном издании "Мировая фантастика. Таинственный город: Странные истории Лондона" (World Fantasy Convention souvenir book 1997, Secret City: Strange Tales of London). Другие публикации Марти Бернса: "Мучения Салливана" (Sullivan's Travails) и "Что еще случилось с Бэби Джун?" (What Ever Happened to Baby June?) вышли последовательно в альманахах "Темные ужасы" (Dark Terror 4, 1998) и в "Серебристой Луне" (White of the Moon, 1999).

Это началось с дружеской игры на раздевание в вайджа, а закончилось тяжелой черепно-мозговой травмой, почти разбитым сердцем и платьем из розовой тафты, в котором был похоронен Джон Уэйн. Но я забегаю вперед.

Когда ты на съемках, у тебя тонны времени просто девать некуда. Съемки фильма — скучный процесс, я знаю, все так говорят, но, если ты актер, это истинная правда: большую часть дня ты шатаешься по площадке в ожидании. (Естественно, найдутся те, кто скажет, что, даже когда камеры работают, я выгляжу так, будто жду, когда меня начнут снимать.) Так что тебе надо найти, чем заполнить день. Команда с кормежкой может помочь, но провалиться мне на месте, если компания не настаивает на пункте о лишнем весе в контракте каждого актера. Я предполагаю, именно это происходит, когда являешься на переговоры с сиксером.

Мы работали на третьем эпизоде второго сезона "Светло горящего": что-то там о потерянном ребенке, о смертельном вирусе, о симпатичной девушке… там всегда есть симпатичная девушка. Когда-то я пытался понять логику сюжета шоу, но в результате у меня только живот разболелся. Теперь по совету продюсера я просто читаю свою роль и кладу деньги в банк. Большую часть съемочного дня занимали эпизоды с хитрыми трюками, для которых требовался мой дублер. Я должен был болтаться поблизости просто на всякий случай. У Доджера был выходной, моя игровая приставка сдохла, и я не представлял, чем заняться, пока Карлберт, наш редактор, не указал мне на нашу новенькую помощницу костюмера.

— Она может раздеть меня на любой вечеринке. — Карлберт буквально пускал слюну.

Карлберт — свинья (хотя он не может нести за это всю ответственность: о чем думали его родители, когда давали ему такое имя?), но в этот раз у него была причина пускать слюни. Хотя мои развратные деньки остались далеко позади, я наверняка мог бы вынести шквал из прошлого ради этой женщины. Это были сто двадцать восхитительных фунтов безупречных пропорций, щедро награжденные женственностью во всех нужных местах. Не говоря уж об убийственном прикусе Джин Тирни.

Бобби — так ее звали, к счастью или к несчастью, была настолько же свободна, насколько привлекательна. Именно этими качествами и надо обладать, когда соглашаешься поиграть в вайджа на раздевание со мной и с Карлбертом, который, с одной стороны, лысый, а с другой — толстый. Можно признать, что правила стрип-вайджа несколько специфичны, но суть самой игры заключается в том, чтобы задавать вопросы другой стороне, которая генерирует позитивные ответы. Стоит спровоцировать плохую карму, и ты лишаешься одного предмета одежды. Принимая во внимание свой обширный опыт в устраивании событий, которые приводят к веселой ночке (вдобавок наша с Карлбертом бессовестная готовность жульничать), я рассчитывал, что сладкий леденец Бобби приплывет к нам в руки скорее, чем мы успеем сказать "мадам Блаватская".

Меньше чем через час я все еще был при трусах и носках, а Карлберт в очень серой паре подштанников. Бобби лишилась одной сережки, но приобрела самодовольный вид. Довольно о моих талантах устраивать дела. Я старался не смотреть в сторону Карлберта. Мало того что у него было это имя, так он вдобавок был волосатее Робина Уильямса. Пришла его очередь задавать вопрос, он было призадумался, но потом физиономия его озарилась.

— Джон Уэйн был гомиком? — спросил он потусторонний мир.

Я убрал палец с доски.

— Что это еще за дурацкий вопрос? — возмутился я.

— Это чертовски хороший вопрос. И тот, ответ на который будет "да", если ты не возражаешь.

— Джон Уэйн не был… он не был голубым, — сказал я.

— Потому что он ни разу на тебя не запал?

— Нет! Я хочу сказать, я его никогда не встречал. Но мы говорим о самом Дюке.

Я не фанатею от голливудских легенд — если кто-то и знает, что это за странный город, так это я, — но Джон Уэйн, ради всего святого!

— Джеймс Дин был педиком, — сказала Бобби.

— Джеймс Дин играл с Сэлом Минео, прости господи. Джон Уэйн работал с Джоном Фордом. А уж Джон Форд — всем мужчинам мужчина. — Мои партнеры как-то странно на меня посмотрели. — Стоп, вы не так меня поняли.

— Джон Уэйн, — сказал Карлберт, — похоронен в платье.

— Ты прочитал об этом в Интернете или еще где-то?

— Это правда.

— Нет, не правда.

— Хочешь пари? — Карлберт указал на доску вайджа. — Давай спросим.

— Нет, нет, нет. Не пойдет.

У Карлберта были большие толстые пальцы; одно дело объединиться с Карлбертом с целью обнажить Бобби, но я не был готов к реслингу на пальцах над доской с деньгами на кону.

Карлберт немного подумал.

— Хорошо, — сказал он и сам себе кивнул. — Есть другой способ. Если у тебя хватит денег и духу.

Бобби внимательно на меня посмотрела, в глазах ее было "то ли он — то ли не он", и надулась настолько сексуально, насколько позволяли ее сладкие губки.

Что было делать парню?

Тот парень жил по соседству с Голливудом — извините, мы так в Эл-Эй выражаемся, — прямо за углом через три стрип-бара (будем считать, что их только три). Для моей белой, как лилия, задницы жутковато было находиться в позднее время так близко к "Маленькому Эль Сальвадору". Да и Бобби, которая, когда выяснилось, что съемки свернули на день, настояла на том, чтобы мы взяли ее с собой, нервничала достаточно для того, чтобы позволить мне взять ее шелковистую ручку в свою.

Карлберт постучал в дверь многоквартирного дома. Я обозрел газон перед крыльцом, он был усеян использованными шприцами. На один меньше, чем количество разбросанных там же использованных презервативов. Эл-Эй. Дзен-сад.

— Так чем именно занимается этот твой парень? — спросил я.

— Он — медиум, — сказал Карлберт.

— Смешно.

— Да, и еще карикатурист.

— Медиум-карикатурист?

— Ага, но, насколько мне известно, эти две карьеры не пересекаются. Дело в том, что он еще и коллекционер.

Карлберт не дал мне задать следующий вопрос и постучал снова, а потом так сильно пнул дверь ногой, что она чуть в щепки не разлетелась. Внутри дома послышались шаги.

— Говори о чем угодно, — быстро шепнул Карлберт, — но ни слова о его весе.

— О его весе? — переспросил я.

Дверь открылась. Дверной проем заполнил собой громадный черный мужик в кожаных брюках и с кольцами в сосках. Я говорю так, потому что он был обнажен по пояс. У него было брюхо, как "мешок медиума", и глаза, как щели для монет. А еще на нем была наплечная кобура с очень большим пистолетом.

— Кей Би, — буркнул он. — Чего тебе?

— Здорово, Монтсеррат. Я привел парочку неверующих на урок истории. Мы бы хотели получить представление о твоем личном бренде истины.

Монтсеррат — с его объемом он мог бы быть островом — одарил меня одним ленивым взглядом, но его узкие глазки расширились при виде Бобби в обтягивающей маечке. Он даже облизнулся. А кто бы не облизнулся?

— Ладно, — сказал он, так и не убрав язык. — Заходите.

В крохотной квартирке вонь стояла до небес. Над заплесневелыми остатками пиццы полчища невиданных ночных насекомых бились с чешуйницей. К счастью, от этой мерзкой картины отвлекала армия фотографий, рядами заполнившая длинную стену от потолка до пола. По-видимому, это и была коллекция Монтсеррата. Это было жесткое порно — я даже не знаю, кто за пределами "Цирка Солнца" мог бы такое исполнить, — но самое занятное — на каждом чертовом снимке красовались знаменитости. Кино-и телезвезды прошлого и настоящего, политики, бейсболисты, примадонны американского театра, Флиппер…

Бобби ахнула. Я ахнул еще громче.

— Вы что, девственники? — хмыкнул Монтсеррат.

Карлберт кивнул. Возможно, я должен был оскорбиться, но я был слишком поражен.

Монтсеррату, кажется, было неохота отрывать глаз от Бобби, но Карлберт взял его за руку и увел в дальний конец комнаты. Говорили они шепотом.

Бобби показала на снимок высоко на стене.

— Это… Ричард Никсон? — взвизгнула она.

Я вытаращил глаза и кивнул:

— Ловкач, однако.

— Бедная миссис Никсон, — сказала Бобби.

— Бедный Чекерс! — усмехнулся я.

— Эй, — позвал Карлберт.

Я прошел через комнату. Бобби осталась стоять как приклеенная и пожирала глазами стену. Пусть себе стоит. Монтсеррат испарился.

— Давай деньги, — сказал Карлберт и протянул руку.

Мы поспорили на пять сотен баксов. Карлберт уже успел тормознуть меня у банкомата и заставил снять наличку.

— Ты еще не выиграл.

— Просто дай их мне, — настойчиво сказал Карлберт.

Я почувствовал, что эта комната — не место для споров.

Монтсеррат появился как раз в тот момент, когда я сунул в ладонь Карлберта свернутые в трубочку деньги. В своих могучих руках он держал большой фотоальбом. С неожиданной для него нежностью Монтсеррат открыл альбом и пролистал ламинированные страницы. Найдя искомое, он перевернул альбом и поднял его перед нашими глазами.

Это была глянцевая фотография Джона Уэйна, форматом 8x10. На снимке ему было лет шестьдесят пять — святыня с лицом, побитым временем, как старый ковбойский сапог.

Джон Уэйн: стоит в дверях салуна… кадр из фильма, без сомнений.

Джон Уэйн: герой, икона Америки.

Джон Уэйн: стоит в… в платье из розовой тафты.

Сукин сын, с его ногами и — в платье!

— Это фальшивка, цифровая подделка, — сказал я. — Ты это сделал в фотошопе или еще как-нибудь.

Монтсеррат молча покачал головой.

— Тогда где ты ее взял?

Монтсеррат так же молча смотрел на меня.

— Это все надувательство, — сказал я, показывая на стену. — Такую фигню делали сто лет назад, они старые, как Тигуанские библии. Ты их сам сфабриковал. Качество хорошее, признаю, но это все надувательство. — Я повернулся к Карлберту. — Отдавай мои деньги.

У Карлберта глаза расширились, он затряс головой.

— В чем дело? — сказал я. — Не тормози. Игра окончена. Давай их сюда.

— Они настоящие, — просипел Монтсеррат. Он был не столько зол, сколько оскорблен.

— Почему ты так уверен?

— Потому что получил их из первых рук. От того, кто фотографировал и снимал кино.

— Что? — переспросил я. — Какое кино? О чем ты?

— Хлыщ с камерой дал их мне. Хлыщ, который снимал "Человека, который застрелил Либерти Вэлэнса". Слышал о таком?

— Эй, да я в покер играл с Вуди Стродом, как тебе такое? Откуда тебе знать, что этот парень сделал эти снимки, что они настоящие? Как ты можешь вообще это знать?

— Потому что я его застрелил.

Наступила полная тишина. Можно было услышать, как падает нафталиновый шарик.

— Извини?

— Парень с камерой вляпался в дерьмо несколько лет назад. Любил играть в покер, не любил платить. Ну, и мне надо было его маленько припугнуть. Тогда это была моя работа. Он дал мне это, так что я больше его не трогал. Это была очень напряженная ситуация.

Отставной выбивальщик долгов, он же — медиум и карикатурист. Отличный гоголь-моголь, пора сваливать из Эл-Эя.

Я глянул через плечо на Бобби. Она шагнула ближе к стене, чтобы разглядеть фото с… Деси Арназом и Уильямом Фроли! Не осталось ничего святого? Но если посмотреть на нас троих с разинутыми ртами. Я взглянул на Карлберта, который красноречиво давал мне понять, что мне уже давно пора заткнуться. Я повернулся к Монтсеррату, тот опять пялился на сиськи Бобби и облизывал свои толстые губищи.

— Три банкноты, так, Монтсеррат? — спросил Карлберт.

Монтсеррат кивнул. Карлберт передал ему деньги, большой человек аккуратно вытащил фото из альбома и передал его Карлберту.

— Я уже давно хотел заполучить этого молодчика, — сказал мне Карлберт. — Начал составлять свою маленькую коллекцию. Большое тебе спасибо.

Я только кивнул в ответ.

Карлберт направился к выходу, но я должен был еще раз повернуться.

— Слушай, а меня там нет? — спросил я, указывая на альбом.

Монтсеррат пожал своими могучими плечами и хмыкнул.

— Запросов не было, — сказал он.

Я не мог понять — льстит мне это или оскорбляет.

Мы шли по тропинке от дома к тротуару, когда Бобби полезла в карман и вытащила оттуда небольшой снимок.

— Что это? — спросил я, тупо улыбаясь.

— Я сняла это со стенки, — шепнула она. — Пока вы там разговаривали.

Карлберт затормозил и резко повернулся к Бобби.

— Что? Что ты сделала?

— Я… я должна это иметь. Я хочу сказать, это же один из "битлов".

У меня даже волосы не успели встать дыбом, как я услышал рев у себя за спиной. Все еще голый по пояс, с болтающимися на груди кольцами, стремительно увеличиваясь в размерах, на нас надвигался Монтсеррат. В руке у него был пистолет. Карлберт начал изрыгать проклятия, но его слова заглушили выстрелы.

Первая пуля задела его левое ухо. Я даже увидел отлетающую с фонтанчиком крови мочку. Карлберта развернуло вокруг оси, и таким образом вторая пуля угодила ему в затылок. Это было время Абрахама Запрудера.

Я остолбенел, когда Монтсеррат оказался передо мной. Он поднял свой пистолет двумя руками и вставил дуло мне в рот. Он даже не удосужился моргнуть, прежде чем нажал на крючок.

Не вылетело ни одной пули. В субботу утром прямиком в синагогу, помолиться за этого парня.

Большому парню, кажется, потребовалась минута, чтобы понять, в чем проблема. У меня не дрогнул ни один наружный мускул, даже когда он перехватил пистолет за ствол и саданул рукояткой по моему лицу. Но Бобби, благослови Господь ее соблазнительную душу, оказалась быстрой, как черт в юбке. Она отыскала доску среди разбросанного по саду хлама и изо всех сил обрушила ее на макушку Монтсеррата.

Это привлекло его внимание.

Почему одна маленькая рюмка может положить конец веселью на вечеринке? Никто не знает, потому что Бобби, быстрее, чем фильмы с Джадом Нельсоном оказываются на видео, размахнулась и уже снизу вверх ударила Монтсеррата доской между ног.

Его крик, наверное, был слышен в Иокогаме.

Монтсеррат все еще орал как резаный, когда прибыли полиция и "скорая". До меня даже не успело дойти, что я жив, а Бобби уже разорвала свою маечку и туго обматывала ею голову Карлберта, чтобы остановить кровотечение.

Вышло, что я увидел ее обнаженной, насколько это было возможно. Хотя на этом мои мечты и перестали сбываться.

Компании пришлось пожертвовать несколько долларов вдовам Л.А.П.Д. и Сиротскому фонду, чтобы мое имя не связывали с этим делом, но в то же время насилие в окрестностях Голливуда сейчас не котируется. Карлберт восстановился, хотя ему потребовалось провести два месяца в отделении нейрохирургии в Сидере. Он был вынужден уйти из редакторов на "Светло горящем", но, честно говоря, сюжет от этого только выиграл. Но даже после выписки бедняга Карлберт не обрел способность отличать сладкое от кислого. Доктора были озадачены. Я знаю, семена преступлений приносят горькие плоды и прочее, но лишиться способности получать удовольствие от хорошей китайской кухни — это чертовски высокая плата за грехи.

Бобби тоже ушла из шоу, хотя и за шестизначный контракт с "Дрим Воркс". Я слышал, что она вышла из своего гардероба с другой стороны — лесбийский шик в наши дни страшно моден. Поговаривают — она наступает на пятки Эллен ДеДженерес.

До меня только потом дошло, что, даже если это правда и та фотография, с которой все началось, — благодаря человеку, который снимал "Человека, который застрелил Либерти Вэлэнса", — и которая стоила мне пять сотен баксов, является подлинной, это не доказательство того, что Джон Уэйн был похоронен в платье, но не отрицает того, что он был голубым.

Я до сих пор не склонен верить в это, но ради шаткого равновесия моего разума (из грязного любопытства тоже, признаю) я сделал еще один подход к доске вайджа. На этот раз я подошел к процессу несколько серьезнее, обдумывая, как подобраться к Дюку, если все-таки решусь на это. Как я ни старался, мне не удалось выйти с ним на контакт. Лучшее, что у меня получилось, — это достучаться до старика Бонда, так что я наплевал на все и спросил Бонда. Любой фанат фильмов Джона Форда догадается, каков был ответ.

Когда легенда становится фактом, опубликуй легенду.