Эпизод седьмой

ДУЭЛЬ СЕМИ ЗВЕЗД

Женевьева Дьедонне

Урожденная француженка, Женевьева Дьедонне бьша дочерью врача, жившего во времена Столетней войны. Обращенная Темный Поцелуем Жиля Шанданьяка, она стала вампиром особой породы.

Первая версия Женевьевы появилась в книгах Кима Ньюмана из серии "Вархаммер" — "Дракенфелс." (Drachenfels, 1989) и "Женевьева Неумершая" (Genevieve Undead, 1993) и в новелле "Красная жажда" (Red Thirst, 1990), все под псевдонимом Джек Йовил. Вторая — и наиболее реалистично выписанная — является действующим лицом в романах "Анно Дракула" (Anno Dracula, 1992) и "Слезный суд" (Judgement of Tears, 1998).

Женевьева, которая появляется в "Семи Звездах", на данный момент была лишь мельком замечена в "Большой рыбе" и "Тенях над Иннсмутом". Если обратите внимание, у них у всех разные вторые имена. Есть и еще одна, из рассказа "На воздухе" (In the Air), вошедшего в книгу Юджина Бирна и Кима Ньюмана "Назад в USSA" (Back in the USSA, 1997).

Как с готовностью признает автор, он играет в старую игру Майкла Муркока с многовариантными вселенными, прослеживая альтернативные жизни своих персонажей в более или менее отличающихся друг от друга мирах. Состоящий из нескольких частей цикл "Семь Звезд" — попытка сплести воедино как можно больше судеб, подобно роману "Жизнь — лотерея" (Life's Lottery, 1999) с его множественностью выбора.

Потрясение смерти. Может, для нее оно сильнее, после стольких лет? Что бы там ни говорилось в документах, она не совсем умерла в свои шестнадцать лет. Она просто перестала быть человеком.

Молодой человек поддерживает ее. Она хочет его крови.

Шум в ее черепе разом обрывается. Красная пелена наползает ей на глаза. Боль кончается.

Небытие.

Застывшее мгновение. В музее. Она смотрит на мужчину, который разглядывает мумию. Его лицо отражается в стеклянной витрине. Ее — нет. Но он чувствует ее, оборачивается. Думает о ней. На миг.

В другой жизни…

Женевьева Сандрин Изольда Дьедонне. Женевьева Бессмертная, дочь врача Бенуа Дьедонне, темная дочь Шанданьяка из кровной линии Мелиссы д'Акку.

Для нее все кончено.

Она во тьме, бесчувственная. Возможно, в облике женщины. Или чего-то неподвижного, сарсена, дерева. Она ничего не видит, но она чувствует.

Здесь есть и другие. Они не ждали ее, но принимают, узнают ее.

Пятеро других.

Она знает, что когда-то они тоже были живыми. И в этот миг она принимает свою окончательную смерть. Пятеро стали теперь шестерыми. Они тянутся к ней, не физически. Она знает их, но их имена не приходят на ум.

И ее собственное тоже.

Все шестеро сияют. Наконец она познает истинную любовь.

Однако еще не до конца. Шестеро должны стать Семерыми. Счастливое число семь.

Потом…

Красный свет.

Сознание возвращается и остается. Она может думать, помнить, мысленно представить себя, окружающий мир. Она чувствует свое тело. И еще боль и тепло.

Она не умерла. Пока еще нет.

Она одна. Пятеро ее товарищей исчезли. Сердце ее ноет от утраты. Глаза туманят слезы.

Струйка крови у нее во рту. Молодая кровь, пряная, острая. Она растекается по ней, разом пробуждая ото сна. Ее острые зубы царапают язык. Все новая кровь льется ей в рот. Она слизывает ее, с вновь проснувшейся красной жаждой, и чувствует, как прибывают силы.

Ее ночные чувства вернулись к ней. Она остро ощущает шершавость хлопчатобумажной сорочки, надетой на ней, и исходящих от нее запахов.

Больничные запахи больно жалят ее.

Она не может сесть. Голова ее зафиксирована на месте при помощи какого-то хитроумного сооружения из стальных зажимов и пластиковых трубок. Она поводит глазами и видит, как по этим трубкам течет в нее жидкость.

Внутри нее какой-то чужеродный предмет. Там, где была последняя боль, она чувствует неорганическую пластину, заплату поверх остатков ее лопнувшего черепа.

Она пытается поднять руку к голове. Ей мешают прочные пластиковые наручники. Она дергает сильнее, и пластик лопается.

Кто-то берет ее за руку.

— Я вижу, силы возвращаются к вам.

Тревожащий звук.

— Вы в Пирамиде, — говорит ей молодой человек. Он не врач. Его лицо знакомо ей. — В лондонском Доклендсе, в том, что от него осталось. В Международном доме Дерека Лича. Кое-кто из сотрудников называет его последним редутом.

Этот молодой человек — Джером, сын Салли Роудс.

Он был там, когда она умерла.

Судя по тому, как изменилось его лицо, это, должно быть, случилось уже давно.

— Как долго?

— Семь месяцев.

Она садится в постели.

— Вы пропустили кучу всего, — говорит он. — Казни. Войны. Коллапс.

Она ощупывает голову.

Волосы ее коротко острижены, впервые за много веков.

— По-моему, классно, — говорит Джером. — Вы похожи на Жанну Д'Арк.

— Боже правый, надеюсь, что нет!

Она помнит Жанну Д'Арк. Именно во время ее войны Женевьева удостоилась Темного Поцелуя, стала вампиром. Тогда повсюду была кровь.

Она трогает затылок, кончиками пальцев касаясь кожи над пластиной.

— Я не представляю, что сделали доктора Лича, — говорит Джером. — Я еще не успел как следует переварить информацию, что в мире существуют вампиры.

— Прошу прощения, — пожимает она плечами.

— Вы тут ни при чем. Так или иначе, вы воскресли из мертвых. Лич говорит, что это все магия и медицина. Вы и были не вполне живой, поэтому легче было вернуть вас обратно, чем если бы вы были… мм…

— Настоящей живой девушкой?

— Да, совершенно верно. Вас собрали обратно уже месяцы назад, но самым трудным было то, что Лич называет "призвать вас назад". Как бы связаться с вами, чтобы вы вернулись. Он собрал целую команду страшилищ — медиумов, магов, психов, — работавших над этим. А в конце, я думаю, он сделал это сам, дотянулся куда-то и притащил вас обратно. Все это — новые для меня вещи.

— Для меня тоже, — призналась она, снова ощупывая свой череп, скользя кончиками пальцев по волосам.

— Хотите зеркало? Шрамы у вас на голове заживают. А на лице их вообще нет.

— От зеркала мне мало толку. Они меня не видят.

Джером таращит глаза. Она немножко заражается его изумлением и видит себя его глазами, пугающе крохотную в большой кровати, маленькое хорошенькое личико на яйце головы.

— Я дал кровь, — застенчиво признается он.

— Я знаю, — отвечает она, беря его за руку.

Пока ее не было, многое изменилось. Температура кипения воды равна теперь 78 градусам. Это эффект, популярно называемый казнь огнем. По всему миру общей угрозой стали самопроизвольные возгорания, и за прошедшее лето бесконтрольно выгорела большая часть еще остававшихся лесных массивов и немалое количество поселков и городов.

Из моря вылезли чудовища, точно как в фильмах 1950-х годов, и опустошили крупные приморские города. Это была казнь драконами, хотя чаще ее называли казнью Годзиллы. Были и другие природные катастрофы: насекомые, как и ожидалось, снова начали свирепствовать. Разумеется, учитывая всеобщую взаимосвязь, трудно отделить собственно бедствие от побочных эффектов вроде войн, голода, массового психоза и постмиллениумной паники.

Казнь Вавилонская положила конец электронным средствам коммуникации. Она не прикончила информационный мир, как пророчили теоретики Коллапса, но систематически переставляла элементы в трех из каждых четырех трансакций, порождая убедительные, но поддельные изображения, а также тексты и звуковые эффекты. Многие из таких сбоев просто чепуха, но некоторые бывают очень опасными. Экономические и настоящие войны вспыхивали из-за чистой случайности.

Империя гибнет. А император занят не возведением баррикад, а заботами о ее воскрешении.

Интересно, почему Дерек Лич так заботится о ней.

— Вам известно про запрещенные катрены Нострадамуса?

— Конечно.

— В тысяча девятьсот сорок втором году один из них привел вас к "Семи Звездам".

— Я не видела его. Сыщик видел.

— Мишель имел прискорбную привычку к неясностям.

— Я часто удивлялась, почему он никогда не предсказывал ничего хорошего. Или того, что изменило мир в обычном понимании. Появления Элвиса в "Шоу Эдди Салливана". Открытия пенициллина.

Лич не улыбнулся.

Он принимает ее в своем офисе на вершине Пирамиды. Сквозь темные экранированные окна пожары, пожирающие город, кажутся темно-красными заплатами на ковре. Хлещут черные хвосты гигантских ящеров, занимающихся борьбой сумо посреди горящих развалин.

Ряды экранов тусклы и безжизненны. Это центральный узел глобальной сети информационных потоков, сердце электронного Иггдрасиля, который объединил человечество и подчинил его этому существу в человеческом облике. Теперь это просто комната, забитая ненужным хламом.

Немногие — мать Джерома, например — утверждали, что все разрастающаяся власть Лича над миром низводит людей до уровня винтиков в глобальном механизме, запертых в похожих на тюремные камеры монадах, питающихся инфо-отходами, записных наблюдателей и потребителей.

При Дереке Личе история превратилась в "мыльную оперу".

Когда Эдвин Уинтроп позволил обратить Камень Семи Звезд против стран Оси и их Древних Повелителей, он сокрушил империи, но запятнал свои руки в крови. Доверие, оказанное ему, было отчасти обмануто, в мире приоткрылась щель, и сквозь эту щель сюда просочился Дерек Лич.

Теперь "Семь Звезд" насылают на Лича казни.

Она должна была бы больше радоваться этому.

Казни пришли слишком поздно, когда Пирамида Лича уже воцарилась над миром. Они волнами ударяются о грани этого сооружения из темного стекла и распространяются по всем уголкам земного шара.

"Это конец", — думает она.

Лич берет со стола книгу. Это единственная книга, какую она видела в Пирамиде. Хотя доступ к электронной информации скомпрометирован, здесь в основном не дошли до напечатанных или написанных от руки записок. Бумага, температура возгорания которой куда ниже 451 градуса по Фаренгейту у Брэдбери, — это источник опасности.

— Во время последней войны вам был разрешен доступ только к катренам, важным на тот короткий момент. Эдвин Уинтроп многое утаил от вас, но многое осталось скрытым и от него. Его конечная роль во всем этом, к примеру. И ваша.

Он завоевывает ее внимание.

Одним прикосновением он делает стекло прозрачным. Внезапно становятся видны пожары. Даже глаза сражающихся чудовищ теперь горят, будто неоновые рекламы.

Луна в небе кроваво-красная. И не хватает Большой Медведицы.

— Это неправильно , — говорит Лич. — Что бы вы ни думали о покинутом вами мире, подобная альтернатива неприемлема.

Она должна согласиться.

— Старый мир, точно такой, как прежде, можно выкупить.

— Вернуть?

— Нет, выкупить. Экономика повсюду. Все можно вернуть, согласно Нострадамусу, если семь жизней будут отданы дважды. Семеро мертвых возвратятся на Землю и умрут снова. Вы первая, и благодаря вам будут собраны остальные шесть. Это смерть после смерти.

— Меня это не пугает.

Все спрашивают ее, на что это было похоже. Она не может объяснить.

— Я завидую вам, Женевьева. Вам ведомы вещи, которых я никогда не узнаю. Я должен довольствоваться чем-то другим.

— Значит, когда все закончится, вы будете править в аду?

— Насчет этого Нострадамус, как ни печально, умалчивает.

— Разве это не самый подходящий выход?

— Несомненно.

В самом сердце Пирамиды ее проводят внутрь модели Солнечной системы, одного из знаменитых магических приспособлений Лича. Шар из взаимосвязанных латунных, медных и стальных неполных сфер, подвешенных наподобие гигантского гироскопа, является схематическим изображением Солнечной системы. Это впечатляющий образчик часового механизма, но у него есть одна тонкость.

Лич предложил украсить процесс ритуалом и заклинаниями. Кровавыми жертвами, если нужно. Но ей предписано войти туда, снова отправиться в ту сферу, откуда он вызвал ее, добраться до своих товарищей. Если они вернутся в этот мир, то будут Семерыми, которые одни — согласно Безумному Мишелю — способны остановить казни, насылаемые "Семью Звездами".

Она не сказала Личу, что, по ее подсчетам, там всего Шесть Самураев. В конце концов, Нострадамус — теперь она сожалела, что не навестила его лично в свои полные жизненных сил сто пятьдесят и не свернула ему шею, — часто бывал прав лишь приблизительно.

В частности, в прорицании говорится, что она одна останется в живых после грядущей дуэли Семи Звезд. Она уже дважды умерла — считая свое превращение из человека в вампира, — и поэтому единственная из их веселой компании уже внесла свою лепту и будет жить дальше, чтобы увидеть, во что превратит мир Лич, и, если она не ошибается, сделать все возможное, чтобы мир этот не стал столь ужасным, каким мог бы быть.

Ее тревожит Седьмой из их Круга. Может ли его или ее отсутствие сделать недействительным весь катрен?

Будь прокляты все туманные предсказания и самодовольные провидцы. Кассандра не получила и половины тех пинков, которых заслуживала.

Она становится Солнцем, занимая место в центре модели Солнечной системы.

— Я постараюсь сиять, — объявляет она.

Лича здесь нет, хотя она знает, что он должен наблюдать за ней откуда-то. Он — существо скрытное, выглядывающее из тьмы, великий домосед. Специалисты магии, скульптурные молодые женщины, представляющиеся ей прислужницами-демонами, берутся за рычаги. И Джером, еще один лишний элемент в этой лязгающей магической машине. Если все это и делается ради кого-то, то ради него. В знак почтения к его матушке.

Она захлопывает крышку.

Машина вращается.

Ее пятеро товарищей ждут ее. Им ее не хватало. Она — путь. Благодаря ей они могут перемещаться. Новые ощущения. Обрывки потерянных жизней. Что-то ей знакомо, что-то неизвестно. Как один, они исчезают в реальности.

Модель Солнечной системы завершает свой цикл.

Она выходит из хитроумной штуки, в мозгу теснятся остатки воспоминаний. Ощущения более острые, чем случайная, как правило, мысленная связь с теми из живых, у кого она брала кровь. Как если бы у нее с незнакомцами была одна голова на всех.

— Она одна, — говорит женщина. — Это конец. Мы проиграли.

— Нет, — возражает Джером. — Еще нет.

Джером помогает ей подняться. Он смотрит ей в глаза.

Теперь наконец Круг замыкается.

Красная жажда накрывает ее, словно яростная волна. Ее клыки торчат, будто костяные ножи. Чужаки у нее в голове подливают масла в огонь.

— Лич сказал, что кровавая жертва завершит Круг, — шепчет Джером, с треском разрывая на себе ворот. — Бери меня.

Ее инстинкты, хищные, как у ящера, сметают все наложенные цивилизацией ограничения. В таком состоянии у нее нет совести, нет личности, нет сомнений. Есть только красная жажда. Она — кровавая наркоманка, худшая из всех разновидностей вампиров.

Ее челюсти мгновенно смыкаются на горле Джерома. Она вгрызается в его яремную вену, разрывая кожу и мясо, и сосет хлынувшую потоком кровь.

Она чувствует под своей рукой удары его сердца.

Его кровь вливается в нее, а с нею и многое другое. Его разум тоже целиком растворяется в ней, тесня разумы остальных. Клочья жилистого мяса застревают у нее в горле. Она сглатывает их и сосет дальше.

Это Женевьева-Чудовище.

Она отчаянно сосет, до тех пор пока сердце его не затихает, а ее живот не раздувается от крови.

Она не может поглотить всего, что взяла у него. Рот ее полон, щеки раздуты.

Такое уже случалось прежде, трижды за шесть сотен лет. Это самая постыдная из ее тайн, невольные жертвы, принесенные ею, чтобы обеспечить свое дальнейшее существование. Она говорит себе, что когда тебя охватывает красная жажда, противиться ей невозможно, но это все слова. В глубине души она убеждена, что может приказать себе не убивать. Но, имея возможность выбора, не делает этого. Она позволяет ящеру в себе взять верх.

Не важно, добровольно принес себя в жертву Джером или нет, она снова совершила грех. Утратила частицу себя. Слишком поздно дарить ему Темный Поцелуй, возвращать его к жизни в облике вампира. Он всего лишь мертвое, досуха высосанное мясо.

Демоны-прислужницы повергнуты в ужас, они жмутся в сторонке, боясь, что она набросится на них. Чужаки в ее черепе, отведавшие крови, набирают силу. Они разговаривают с ней, как те голоса, что донимали Жанну Д'Арк.

— Скоро, скоро, скоро, — шепчут они.

Четверо мужчин, одна женщина.

Нет. Пятеро мужчин, одна женщина.

Они — Семеро. Как было предсказано.

Она отяжелела, готова лопнуть, живот ее раздулся, шея растянулась, как у змеи.

Вкус крови на языке приводит ее в экстаз.

У ее ног лежат одежды Джерома. Он исчез из них. Лишившись крови и души, плоть растворилась без следа. Всем своим существом он теперь в ней.

— Пора! — кричат они в один голос.

Она открывает рот, и облако красной жидкости извергается из нее, пролившись дождем.

Шесть фигур возникают в облаке кровавой эктоплазмы. Первая — тощий смуглый мужчина с зияющей в груди раной. На нем древние одежды и головной убор древнеегипетского царедворца. Это, понимает Женевьева, Пай-нет'ем, хранивший Камень Семи Звезд на протяжении трех тысяч лет.

Потом появляется красивый мужчина, весь в черном. Костюм его по покрою — елизаветинских времен, но остроконечные усики — в стиле 1920-х годов. В одной руке у него пластмассовый череп, в другой — рапира.

— Век расшатался, — провозглашает Джон Бэрримор. — И скверней всего, что я рожден восстановить его!

Следующий — Эдвин.

Он предстает таким, каким был задолго до того, как она познакомилась с ним, в грязной офицерской форме, молодой и измученный, в ушах звенит от артобстрелов.

— Я погиб, — говорит он. — В окопах. Все остальное происходило только в моем мозгу. Нет. Женевьева. Вы были частью его. Мира после войны.

Она берет его за руку, чувствует, как он успокаивается.

— Там были тени, похожие на людей, — говорит он.

Теперь к ним присоединяется женщина. Морин Маунтмейн, такая же полная жизни, как тогда, когда поила Женевьеву своей кровью. Она не так растеряна, остальные.

— Это конец, — говорит она. — Мимси надо остановить.

Появляется молодой человек, которого Женевьева не знает. На нем велосипедные шорты и мешковатая тенниска. Разгар 1990-х годов. У него подбриты виски.

— Кто вы? — спрашивает она.

— Курьер, дорогуша.

Он открывает заплечную сумку и ищет в ней пакет.

Последний из семи — доктор Тень, мститель из комиксов. Он возникает из остатков красного тумана, за ним тянется плащ. Лицо его скрыто под хирургической маской и мотоциклетными очками.

Вымышленный персонаж?

— Вот это натиск, — говорит доктор Тень. — Женевьева, вы меня укусили. В самом деле, укусили.

Это Джером. Он стягивает маску и проводит языком по зубам.

— Но я не вампир, — говорит он. — А что я такое?

— Вы похожи на доктора Тень, — говорит она.

— В этом есть смысл.

— Я рада, что хоть для кого-то он есть.

Смерть сделала Джерома беспечнее. Он больше не тот серьезный информационный аналитик, которого она помнит. Внутренне он перенял какие-то черты героя бульварных журналов, чей костюм теперь на нем.

— Мы последняя надежда старого мира, — говорит Пай-нет'ем, не вслух, но в их головах. — Мы должны остановить казни и уничтожить камень.

Велорассыльный, кажется, особенно потрясен.

Мозг Джерома лихорадочно работает, увлекая за собой Женевьеву, помнящую о кровной связи между ними.

— Я знаю, кто ты, — обращается Джером к рассыльному.

— Я Коннор, — отвечает велосипедист.

— Ты мой отец, — говорит Джером. — Ты умер.

— Мы все умерли, — замечает Эдвин.

— И все мы умрем снова, — говорит Пай-нет'ем. — Наша жертва исцелит мир. Фараон сможет править снова, справедливо.

Пай-нет'ему следовало бы побольше узнать про Дерека Лича.

— Почему мы? — спрашивает Джером. — Почему мы семеро?

— Потому что все мы в ответе за это, — отвечает Морин. — Мы были связаны с ним, а он был связан с нами. Мы умерли, и "Семь Звезд" сумели возродиться в теле моей дочери. Некоторые из нас были уничтожены задолго до того, как умерли наши тела.

Бэрримор понимающе кивает.

— И теперь мы собираемся умереть снова? — вопрошает Коннор. — Нет, благодарю покорно. Я не отдавал жизни ради спасения мира. Меня сбил чертов фургон.

— Отец! — Джером возмущен. Он старше, чем был его отец.

— Вы жили в нем, — говорит Женевьева.

— Великое дело! Он тоже помер, верно? Что за фигня! Я не собирался всю жизнь раскатывать на велосипеде. Я был молодой. Я мог бы достичь успеха. Я строил планы.

— Простите, Коннор, — начинает Эдвин. — Мало кто из нас оказался здесь по своему выбору. Все мы противились тому, чтобы стать участниками этого Круга. Мы не добровольцы. Кроме первого из нас.

Он смотрит на Пай-нет'ема, помощника фараона.

— И последнего, — добавляет Женевьева, вспомнив, как Джером обнажил горло.

— И кто же вы все такие? — спрашивает Коннор.

— Мы паранормальные детективы, отец, — говорит Джером, как никогда похожий на доктора Тень. — Мы Три мушкетера и Четверо Настоящих Мужчин, Семь самураев и Семеро грешников. Мы мстители в масках и духи справедливости, заступники за невинных и беззащитных. Мы последняя надежда человечества. Существуют еще тайны, которые нужно раскрыть, зло, которое нужно исправить, чудовища, которых нужно победить. А теперь — идешь ли ты с нами? К смерти и славе ради любви и жизни?

Бэрримор, кажется, жалеет, что не он произнес эту речь.

Морин хочется заняться любовью с этим человеком в маске, сейчас же!

Эдвин преисполнен тихой гордости. Джером Роудс был бы подходящим кадром для клуба "Диоген".

— Если ты ставишь вопрос так, Сын, — говорит Коннор, — считай и меня тоже.

Семеро в сборе.

Полностью.

Она чувствует, как их силы возрастают.

Они стоят рядом, собравшись в кружок. Они берутся за руки, и сила каждого передается всем.

— Простите за вторжение в столь воодушевляющий миг, — говорит по громкой связи Лич, — но у нас график.

Лич предоставил им переоборудованный для быстрых перелетов глиссер. Джером узнает его очертания и понимает, что это помесь "роллс-ройса", "Призрачной акулы", со штурмовым вертолетом и челночным космическим кораблем. Оно отполированное, черное и невидимое для радаров.

Женевьеве кажется, что Личу должно быть немножко грустно расставаться с ним. Это замечательная игрушка.

Джером, разумеется, знает, как управлять "Призрачной акулой".

Их маршрут уже введен в полетный лист. Она могла бы догадаться, где он должен будет закончиться. Там же, где все началось.

Египет.

Она поднимается на борт последней.

Лич здесь, чтобы проститься с ними. Она знает, что он хотел бы быть одним из них.

Другие, возможно, и стали бы торговаться с ним, если бы смогли. От нее они знают, что Нострадамус провидел для них. Чтобы достичь цели, им придется умереть. Снова.

— Увидимся, когда все закончится, — говорит Лич.

— Если Мишель не пошутил.

Она забирается в "Призрачную акулу".

Континентальная Европа в пятнах пожаров. С Уральских гор взлетают ракеты. Джером легко уходит от них. Появляются какие-то крылатые существа, гнездящиеся среди облаков. Их глиссер маневрирует.

Семерым не нужно больше разговаривать.

Женевьева, привыкшая соприкасаться с разумами тех, кем она питалась, эмоционально потрясена тем, насколько происходящее теперь сложнее, насколько жизненнее.

В первый раз она жива и чувствует это. Будет трагедией остаться потом одной. Ее вечно будет мучить утрата этого товарищества, этой ясности, этой любви.

Она чувствует, как связи крепнут. Между Коннором и Джеромом — связь кровного родства. Она привязана к Морин и Джерому, они оба давали ей жизнь. Пай-нет'ем, и Бэрримор, и Уинтроп в полной мере вписались в круг. Их схожесть — это связь. Их отличия — это завершенность.

Они впитывают ее воспоминания из тех многих жизней, которые она испробовала. Она впускает в себя древнюю историю Пай-нет'ема и блестящий талант Бэрримора. Она знает про их любовь: раздражающую и пожизненную преданность Эдвина Катрионе, жаркую вспышку отчаянного влечения Морин к Джеперсону, расчетливую, но искреннюю привязанность Коннора к Салли.

В свое время все Семеро вращались вокруг Камня Семи Звезд, подбираясь к крошечному созвездию. Теперь, все вместе, они поняли, что это за игрушка, ощутили груз красной злобы, заброшенной на Землю, и узнали, в чем его уязвимость.

Приближаясь к Нилу, они все острее чувствуют, как пульсирует что-то там, где кончается их маршрут. Они на крючке, и рыбак уже выбирает леску.

Если бы она могла остановить время, то выбрала бы именно этот момент.

Перед самопожертвованием.

Над пенящимися водами Нила припала к земле рубиновая пирамида, в которой пылает "Семь Звезд".

Сначала Женевьева решает, что это камень увеличился до гигантских размеров, заставив Сфинкса и древние пирамиды казаться совсем карликовыми, но это всего лишь ее воображение.

Камень внутри пирамиды.

По берегам великой реки собрались толпы. За прошедшие месяцы возникли культы поклонения "Семи Звездам", или же они вынырнули из исторического забвения, провозгласив себя Прислужниками казней. К Красной Пирамиде несут дары.

Время от времени смерть косит кого-то из толпы. Это лишь побуждает все новых людей присоединиться к ней, и тесниться, молясь, и голодать, и сгорать, и гнить заживо. Жрецы в парадных одеяниях ритуально бросаются в кипящую реку.

Успев умереть уже дважды и начиная представлять, что следует за этим, Женевьева понимает наконец, что Камень Семи Звезд — это не магический предмет. Он лишь бьет наугад, жестоко и бесцельно.

Он ничего не создает.

Пай-нет'ем, лежащий с камнем внутри, годами слушающий его шепот, похожий на шорох насекомого, думает, что это механизм. Бэрримор, исторгнувший из себя свой талант под влиянием камня, полагает, что это злой демон. Морин все еще верит, что это орудие Старших Богов, которым ее дядья богохульственно посвятили свои жизни. Для Эдвина это загадка, которую нужно разгадать и забыть. Для Коннора — несправедливая смерть, укравшая у него будущее. Для Джерома — это вся неверная информация, весь мусор, вся ложь, весь негатив, вся мертвая техника.

А для нее?

Это ее враг. И ее спасение.

Теперь она знает, почему первое проклятие — казнь собаками — было направлено против нее. Должно быть, Мимси сумела добраться до запрещенных катренов, вероятно, когда завладела помещениями и архивами клуба "Диоген". У Мимси Маунтмейн хватало человеческого ума, чтобы понять, что вампирша, оставившая свой след в ее крови, была средоточием Круга Семи, единственной силы, способной уничтожить волшебный камень.

"Все равно она моя дочь", — думает Морин.

Женевьева заражена любовью к девочке из Красной Пирамиды. Девочке, которая так похожа на нее, такую, какой она была до Темного Поцелуя, у которой тоже были украдены жизнь, любовь и весь мир — Камнем Семи Звезд.

Мимси должна умереть тоже.

"Призрачная акула" приземляется возле Красной Пирамиды, на полоске оплавленного песка, превратившегося в стекло. Внутри этого стекла видны трупы, уставившиеся в красное небо.

Они выходят из глиссера и смотрят на Красную Пирамиду. Сияет "Семь Звезд", запертый внутри.

Женевьева чувствует, как что-то вторгается в ее мозг, как тогда, когда звук, сводивший с ума собак, убивал ее. Стальная пластина у нее в черепе раскаляется.

Пай-нет'ем изгоняет звук из ее разума.

Она стоит, Морин поддерживает ее. Ее разум чист и бодр.

Вместе они сильны.

Бэрримор и Пай-нет'ем открывают портал в боковой грани Пирамиды, протянув к ней руки и повелев двери открыться. Над дверью Бэрримор создает маски Трагедии и Комедии, к которым Пай-нет'ем добавляет тела Сфинксов.

Бэрримор отвешивает театральный поклон.

Похожий на плеть ус вылетает из портала и хлещет актера. Его плоть взрывается, рвет в клочья камзол и лосины. На его по-прежнему усатом лице удивление. Он падает. Его голос затихает у них в мозгу.

Укол боли. Потеря опустошает.

Пай-нет'ем вцепляется в ус обеими руками и с силой дергает, выкручивая его. Он отрывает его, и руки его начинают сереть и сморщиваться. Лицо его усыхает, как у мумии, и он умирает снова, рассыпается, обращаясь в прах и тлен.

Круг стойко перенес первую потерю, но эта ошеломляет его. Лишь Джером находит в себе достаточно силы, чтобы поддержать остальных.

Они все должны умереть. Она знала это. Но эти первые смерти все же оказываются слишком тяжелым ударом.

Ее сердце обращается в камень.

Эдвин берет лидерство на себя и переступает через все еще извивающийся ус. Она следует за ним, и другие идут за ней.

Коннору, она знает, хочется повернуться и удрать, убраться подальше от Пирамиды, остаться жить здесь, в этом мире, иметь все то, чего он лишился. Лишь его связь с Джеромом, которой он не осознает, удерживает его на этом пути. Возможно, ему кажется, что все это некая предсмертная фантазия, каковой казалась Эдвину вся его жизнь после 1917 года, и что все это не важно.

Туннель ведет прямиком к сердцу Красной Пирамиды.

Статуи смотрят на них свысока. Лица, которые что-то выражают. Голоса, которые молят и угрожают.

Для Эдвина это прежде всего Катриона. И еще Деклан и Беннет Маунтмейны, Чарльз Борегард и Майкрофт Холмс.

Для Морин это Мимси, Ричард, Лич.

Для Коннора — агенты и продюсеры, которые могли бы открыть для него новую жизнь. Предложения контрактов, подписанные чеки, "зеленая улица" любым проектам.

Для Джерома это мать, Нил, сестра Шанталь, Роджер Дюрок.

Для нее это Трое.

Позабытые жизни, отнятые в красном безумии. Давид ле Галуа, Сергей Бухарин, Анни Марринер.

И Джером. Уже не Трое, Четверо.

Ее мертвые взывают к ней, льстят, обещают, оскорбляют, мучают.

Есть и другие, несметное множество изошедших кровью, разорванных и съеденных. Они докучают ей, словно мошкара. Ее бранит Шанданьяк, менестрель, который обратил ее в вампира и был убит, хотя она могла спасти его. И все те, кого она знала и обрекла на смерть, не дав им Темного Поцелуя, все, кому она позволила состариться и умереть, не поддержав их своей кровью.

Она всего лишь себялюбивый паразит. Она не должна продолжать эту игру в героизм.

Миру пришел конец, и ей с ним заодно.

Джером спасает ее на этот раз. У него, умершего совсем недавно, меньше было времени, чтобы размышлять, чтобы привыкнуть, слабее ощущение, что дело осталось незавершенным. Благодаря чертам доктора Тени, которые он вобрал в себя, он первым справляется со своими искушениями и может прийти ей на помощь.

Он не обвиняет ее. Он благодарен ей.

В результате этого приключения он познакомился наконец со своим отцом, понял свою мать, выбрался из своей монады и стал частью чего-то большего, нежели он сам. Наконец, он обнаружил, что реальный мир для него столь же жизненно важен, как и инфо-мир.

Она выкарабкивается по нити его любви. Она оставляет своих мертвых позади.

Голоса смолкают, но это далось дорогой ценой. Коннор опустошен, и слаб, и стар. Эдвин изранен пулями, отравлен ядовитым газом, измазан грязью Фландрии. Они не убиты, но дальше идти не могут.

— Идите, за нас и за себя самих, — говорит Эдвин.

Джером встает между ней и Морин. Он берет их за руки и ведет к центру Красной Пирамиды. Последняя дверь открывается.

Камень Семи Звезд носит Мимси Маунтмейн. Женевьеве кажется, впервые за шестьсот лет, будто она смотрится в разбитое зеркало. У Мимси по-прежнему длинные волосы, и ее лицо — совершенное творение, будто драгоценный камень, все из крохотных граней красного огня.

Именно отсюда появляются казни.

— Мимси, — вскрикивает Морин.

Женщина-Камень оборачивается, ее похожие на красные экраны глаза замечают их.

Джером вскидывает газовый пистолет доктора Тени и стреляет в Женщину-Камень. Его пулька ударяется о маску из драгоценного камня на ее лице.

Когда-то это была девочка. Ее маленькие желания и разочарования, взлелеянные камнем, поддерживал "Семь Звезд", заряжал их энергией, как батарею, коварно порождая самые разные исходящие от него казни. Теперь та девочка умерла, сделалась подстрочным примечанием. Перед ними чужак. Женевьева не до конца понимала, существо это или механизм, бог или дьявол. Если у него и были мысли, то недоступные ее пониманию. Если и были чувства, то неземные.

Морин пытается ласкать камень, заискивать перед ним, пробудить свою дочь.

Если бы он залетел в другой мир, к другим существам, был бы он сам иным? Человечество ли использовало этот дар, чтобы выпустить на волю казни? В первый раз, когда фараон уставился в его глубины и возжелал распространить свою власть на весь известный мир, это было случайностью, но человеческий характер выпустил на волю то, что было каким-то образом заслуженно.

А теперь — может ли Мимси реально быть ответственной за это? Для нее все было так же предопределено, и она так же была лишена выбора, как и любой другой. Нострадамус видел и неизменность ее пути тоже. Люди-тени, забравшие Эдвина, в других формах накапливались здесь, в этой Красной Пирамиде. Мимси уже была окутана тьмой.

Морин обнимает Мимси. Женщина-Камень истончается.

— Все хорошо, дорогая, — говорит Морин. — Пусть все закончится.

Лицо Мимси, мягкое и смущенное, ясно. Каменная корка исчезла. Джером стреляет ей в голову.

Женевьева чувствует, как пуля пробивает ее собственный мозг.

В глазах вспыхивает осознание предательства, Мимси падает, Камень Семи Звезд выкатывается из ее груди. Годы, остановленные магией, накатывают, как волна, и Мимси стареет и умирает в считаные секунды. Она становится трупом прежде, чем успевает рассеяться дымок от газового пистолета доктора Тени.

Морин всхлипывает. Женевьева крепко обнимает ее, влекомая их кровной связью. Обе они ранены в самое сердце смертью девушки, которая произошла от них обеих.

Камень еще жив. Он был в Морин, когда была зачата Мимси, когда Женевьева отведала ее крови. Это сердце мертвой девочки. "Семь Звезд" пульсирует в нем, словно капли пылающей крови.

Красная Пирамида содрогается. Водопадами струится алая пыль.

Джером подбирает Камень Семи Звезд. Огни звезд отражаются в его глазах. Через Джерома Женевьева чувствует притяжение камня. Это источник великой силы. Если они завладеют им, может быть, его можно будет перенастроить. На добро. Мир нельзя оставлять Личу.

Джером мог бы стать доктором Тенью, а не просто рядиться в его одежды.

Нет, говорит Пай-нет'ем. Он по-прежнему часть их, во всяком случае, вторая смерть освободила его. Пока нет. Возможно, никогда. Камень сейчас слаб, как никогда, он истощил свои казни, он лишился своего "хозяина", его влияние слишком затянулось. С ним можно покончить. Сейчас.

Морин в объятиях Женевьевы мертва. Она опускает женщину на пол, отводит белые волосы с ее красивого лица. Морин старалась, как могла, уйти от прошлого своего рода, отыскать в своем наследии что-нибудь достойное. Из них она любила больше всех.

Вокруг ночь. Пирамида тает, превращаясь в сооружение из тонких меркнущих линий. Камнепоклонники голосят, осознав свою утрату.

Джером зажимает камень в кулаке и сильно сдавливает. Красное зарево укрыто под его черной кожаной перчаткой.

Она слышит первый хруст. Джером давит сильнее.

— Отойди подальше, Жени, — говорит он. — Когда эта штука умрет, я умру вместе с ней. Не забудь, я должен умереть снова. Ты должна жить вечно. Скажи маме, что Коннор был славным парнем…

Другие меркнут в ее сознании. Одиночество сгущается вокруг, словно тень.

Как будет жить человечество без "Семи Звезд"?

Что остается ей?

— Уходи, Жени. Беги!

— Нет, — говорит она. — Это нечестно.

Она забирает у него камень. Она намного сильнее его. У вампиров железная хватка.

— В прошлый раз ты умер ради меня, — говорит она, целуя его. — Теперь моя очередь. Передай Салли свои слова сам. И присматривай за миром. Постарайся не дать Дереку Личу вернуть себе слишком многое из того, что он имел. И выходи иногда поиграть на свежем воздухе.

Она оставляет его, быстрее, чем он успевает отреагировать, устремляясь со стремительностью вампира сквозь прозрачные развалины. Она бежит в пустыню настолько быстро, что буквально скользит над мягкими песками. Она сжимает Камень Семи Звезд, и он вопит в ее мозгу. Ошибки громоздятся одна на другую, бушует звездный огонь.

Еще не поздно согласиться.

Она могла бы использовать волшебный камень.

Другие голоса придают ей силы.

Как всегда, у Нострадамуса есть лазейка. Если она умрет в третий раз, обязательство с Джерома будет снято.

Она уже вдалеке от Нила, вдалеке от воды, затеряна среди однообразных песков. Это место не менялось со времен ее рождения. Со времен основания континентов.

Она падает на колени и смотрит в небо. Она видит Большую Медведицу, мерцающую в ночи. Та снова на месте. Казни окончились. Мир приведен в порядок.

И он теперь сам по себе.

Давид, Сергей, Анни, Джером.

Она заслужила это.

Но наконец-то она получит прощение.

Она сдавливает камень, превращая его в красный песок. Семь огней вспыхивают шаровыми молниями, и она сгорает от любви.

Каждый получает свое.

Пай-нет'ем обласкан старым фараоном, великим и мудрым правителем.

Эдвин в первый раз видит улыбку Катрионы.

Джон Бэрримор купается в аплодисментах.

Морин Маунтмейн баюкает Мимси на своей груди и познает истинную любовь.

Коннора повсюду ждет "зеленая улица".

Она в Британском музее, улавливает отблеск своего отражения в глазах мужчины, размышляя, что бы это значило.

Джером свободен от них, он отправляется в неведомое будущее. Нить, соединяющая его с ними, натягивается, потом рвется.

Песок заносит ее кости, хороня их вместе с красной россыпью, оставшейся от камня. Семь Звезд уходят с небес, и над пустыней встает солнце.