Зомби. Антология

Джонс Стивен

Баркер Клайв

Кэмпбелл Рэмси

Веллман Мэнли Уэйд

Четвинд-Хейс Рональд

По Эдгар Аллан

Вагнер Карл Эдвард

Грант Чарльз Л.

Коппер Бэзил

Джеймс М. Р.

Ройл Николас

Ламли Брайан

Лавкрафт Говард Филлипс

Таттл Лиза

Райли Дэвид

Мастертон Грэм

Ле Фаню Джозеф Шеридан

Саттон Дэвид

Дэниэлс Лес

Кейв Хью Б.

Смит Майкл Маршалл

Тримейн Питер

Этчисон Дэннис

Фаулер Кристофер

Блох Роберт

Ньюман Ким

Лансдэйл Джо

БЭЗИЛ КОППЕР

Серый дом

 

 

Бэзила Коппера называют «одним из последних великих традиционалистов в английской литературе» и «ведущим поставщиком ужасов в Великобритании». Недавно вышел его роман в жанре хоррор, «Черная смерть» («The Black Death»). Издательство «Fedogan & Bremer» выпустило ограниченным тиражом сборник стилизаций Коппера под рассказы о Шерлоке Холмсе, «Приключения Солара Пенса» («The Exploits of Solar Pons»), к которому прилагалась курительная трубка. Выход книги был приурочен к появлению Коппера в качестве почетного гостя на конференции Всемирного конвента фэнтези в 1993 году.

Наиболее известная из последних новелл Коппера, «Я хочу быть с тобой» («Wish You Were Неге»), вышла в антологии «Honor for Christmas» («Ужасы на Рождество») под редакцией Ричарда Далби. Коппер писал вводные статьи для репринтных изданий романов ассоциации детективных писателей «Черный кинжал». Недавно Норвежская радиовещательная компания передавала звучавшую ранее на ВВС радиопьесу «Приглашение в склеп» («Invitation to the Vaults»), основанную на рассказе Коппера «Расплата Альбано Пизара» («The Recompensing of Albano Pizar»). Его «крутые» триллеры, главным героем которых является Майк Фарадей, успешно продаются в Австралии; недавно произведения Коппера впервые были переведены на финский язык.

Как рассказывает автор, замысел рассказа «Серый Дом» «зародился во Франции, в старом доме, который моя теща купила, когда он уже почти превратился в руины. В доме была терраса, выходившая на романтический заброшенный парк, принадлежавший большому соседнему особняку; мимо сельских домиков бежит река Арманкон. Само здание с массивными балками и стенами толщиной два фута датируется пятнадцатым веком, сейчас оно отреставрировано и представляет собой комфортабельное жилище с современными удобствами

«Серый Дом» можно рассматривать как мрачный вариант недавнего бестселлера «Год в Провансе» («А Year in Provence»).

 

I

Серый Дом, как его здесь называли, показался Анжеле заброшенным и мрачным, несмотря на яркий солнечный день. Здесь никто не жил; последние обитатели, судя по всему, покинули особняк много лет назад. Но Филип пришел в восторг: он захлопал в ладоши, словно пятилетний ребенок, затем сложил на груди руки и в молчаливом восхищении принялся расхаживать вдоль забора. Он заявил, что непременно должен заполучить Серый Дом, и не успокоился, пока не отыскал местного агента по продаже недвижимости.

Филип, муж Анжелы, был писателем; кроме серии пользовавшихся популярностью детективных романов, его перу принадлежало и несколько неплохих произведений с уклоном в мистику. «Серый Дом даст мне вдохновение», — захлебываясь, тараторил Филип. Анжела, стараясь выбросить из головы неприятные мысли и не желая портить мужу настроение, со все возраставшим отвращением следовала за агентом.

Они наткнулись на это место во время поездки по старинным городам Бургундии. Ближе к полудню путешественники остановились на ланч в небольшом средневековом городке, приютившемся среди синих туманных гор. Вид был волшебным, и после ланча супруги приятно провели час, прогуливаясь по крепостному валу и высматривая, куда течет узкая речушка, извивавшаяся белой пенной лентой среди гигантских валунов и темных елей.

Серый Дом заметил Филип. Здание располагалось в конце узкой улочки, и дорога к нему заросла крапивой. Это был последний дом на улице, его отделяли от соседей несколько сот ярдов плохой проезжей дороги, небольшая роща и разросшийся кустарник. Здание походило скорее на амбар или конюшню, чем на дом.

Оно было сложено из больших блоков серого камня; очевидно, отсюда дом и получил свое имя; башенка с круглой крышей, огромная, словно церковный купол, под невообразимым углом нависала над широкой парадной дверью. Сбоку дом украшала еще одна башня, очень старая и заросшая лишайником. Крыша, крытая растрескавшейся красной черепицей, зловеще покосилась и нуждалась в существенном ремонте.

Огромная деревянная дверь была заперта, но Филип с энтузиазмом двинулся вперед, протаптывая для жены тропу среди крапивы, доходившей до пояса. Они прошли вдоль высокой полуразрушенной ограды, пока наконец не стало ясно, что участок кончился. Дальше тропинка заросла непроходимыми кустами ежевики. Но сквозь листву Филип разглядел ржавые перила балкона, какие-то пристройки и нечто похожее на водяную мельницу.

— Мы можем купить это почти задаром, — восторженно заявил он жене. — Разумеется, потребуется немало усилий, чтобы навести здесь порядок, но терраса идеально подходит для работы... И какой вид!

При виде такого счастья Анжела не смогла найти достаточно веских возражений, и спустя полчаса они уже сидели в офисе месье Гасиона, главы крупнейшей в окрестностях фирмы по продаже недвижимости.

Месье Гасион, приземистый широкоплечий человечек с веселым лицом, явно любитель выпить, был просто потрясен перспективой подобной сделки. Дом и участок были выставлены на продажу более сорока лет назад — почти за двадцать лет до того, как месье Гасион возглавил фирму. Неудивительно, что агент не смог внятно рассказать о предыдущих владельцах. Да, здание нуждается в серьезном ремонте, согласился он, но он не думает, что месье стоит беспокоиться о цене.

Цена не будет слишком высокой, и они увидят, что, несмотря на предстоящую большую работу, дом — это нечто особенное, совершенно необычное. Агент по недвижимости просто лучился радостью, и Анжела невольно улыбнулась про себя. Такой покупатель, как Филип, попадается, наверное, раз в сто лет; неудивительно, что месье Гасион доволен.

Она не могла не согласиться, что дом стоит до абсурда дешево. За все просили триста фунтов — в имение входило главное здание, терраса, пристройки и мельница, а также небольшой фруктовый сад внизу, под обрывом, на котором располагалась терраса. Филип был решительно настроен совершить сделку тут же, немедленно. Поднялась суматоха, послали за нотариусом, а тем временем Анжела, Филип и агент собрались осмотреть дом. После небольшой задержки, вызванной поисками ключа, маленькая процессия наконец отправилась в путь.

Месье Гасиону пришлось приложить некоторые усилия, но затем большая дверь со скрипом подалась, и первый за сорок лет луч солнца с трудом проник внутрь. Необычная суета вокруг старого особняка не прошла незамеченной среди местных жителей, чьи дома стояли дальше по улице. Анжела несколько раз ловила на себе любопытные взгляды; Филип был настолько поглощен разговором с агентом, что не замечал ничего вокруг.

Заходя в дом, Анжела оглянулась и без удивления заметила у поворота дороги кучку зевак. Как ни странно, в здание было проведено электричество, но главный распределительный щит, прикрепленный к древней каменной стене в прихожей, оказался бесполезен: из него торчали лишь куски ржавой проволоки и какие-то позеленевшие от времени медные детали. Электричество отключили, когда отсюда уехали последние жильцы, объяснил месье Гасион.

Несмотря на солнечный день, агент благоразумно захватил мощный электрический фонарь. Он объяснил, что прежде дом принадлежал семье де Меневаль, богатым землевладельцам; сейчас никого из этого рода уже не осталось в живых. Когда-то они владели замком и огромным парком вон там, на горе. Замок сгорел сто лет назад после взрыва, и от него остались лишь руины. Последний де Меневаль, Гастон, погиб насильственной смертью, — со смаком закончил месье Гасион. Очевидно, толстяк был большим любителем юбок и развлекал рассказами о Сером Доме своих подружек.

— Подходящее местечко для свиданий, — с улыбкой подмигнул он Филипу, как мужчина мужчине.

Филип ухмыльнулся в ответ, и троица вошла в дом. Оказавшись внутри, Анжела не смогла подавить дрожь и спросила себя, какие преступления видели эти древние стены. Утром они с мужем успели посетить развалины замка — одну из местных достопримечательностей. Парк был открыт для публики, и гид с явным удовольствием рассказывал кровавые истории о прежних владельцах.

Но Анжела и без того, разглядывая внутренности дома, представляла себе мрачные сцены, происходившие здесь в кипевшие страстями прежние века. На огромных балках и почерневших древних камнях виднелись следы огня. Она с беспокойством услышала, что Серый Дом тоже принадлежал де Меневалям. Анжела обладала повышенной чуткостью — ее мать, француженка, была родом из этих мест, и где-то в мозгу молодой женщины тут же зазвенел тревожный звоночек.

Когда дверь распахнулась, даже агент отпрянул — их встретил застоявшийся зловонный запах; он был так силен, что, казалось, мешал солнечным лучам проникнуть внутрь. Людям пришлось открыть дверь пошире и несколько минут подождать на улице.

— Фу, гадость какая! — не пытаясь скрыть отвращения, воскликнул месье Гасион, но даже эта реплика не охладила пыл Филипа.

— Тяжелая здесь атмосфера, да? — с улыбкой обернулся он к Анжеле.

Через минуту они спустились внутрь по широким каменным ступеням. Запах по-прежнему чувствовался, но уже меньше; Анжела вынуждена была признать, что это, скорее всего, гниют какие-то растения. При свете фонаря агента и небольших окошек, расположенных высоко под потолком, перед ними открылся просторный каменный холл. У одной стены виднелся камин, в котором можно было бы изжарить целого быка, наверх когда-то вела лестница, сейчас источенная червями и почти полностью обрушившаяся.

Пол покрывал толстый слой мусора, скопившегося за многие годы. Посетителям удалось лишь мельком оглядеться, в основном приходилось смотреть под ноги. Большая часть балок, поддерживавших потолок, нуждалась в замене, и по мере того, как продолжалась экскурсия, лицо Филипа принимало задумчивое выражение. Дом явно требовал более серьезного ремонта, чем ему показалось сначала. Однако, когда они прошли через холл и оказались во внутренних помещениях, лицо его просветлело. Стены были крепкими, их необходимо было лишь оштукатурить и выкрасить. На первом этаже располагались еще две комнаты, которые, однако, по размерам не шли ни в какое сравнение с холлом, частично углубленным в землю; еще одно помещение когда-то использовалось в качестве кухни.

На втором этаже, под толстыми покосившимися стропилами, между которыми просвечивало небо, оказалась одна огромная комната, как бы повторявшая большой холл. «Ее можно разделить перегородками, и получится коридор с ванной и три большие спальни», — заявил Филип. Или нет, он сделает себе кабинет и оставит одну комнату под гостевую спальню. Над одним из углов этого просторного чердака возвышалась башня, но Филип пока не нашел для нее применения.

Они оставили «изюминку» дома напоследок; пройдя через кухню и открыв дверь, которая тоже подалась не сразу, с протестующим скрипом, они увидели главное украшение Серого Дома. Это была огромная терраса, крытая черепицей, но именно она-то и заставила Филипа склониться к покупке и перевесила явный упадок и неудобство жилых помещений.

Ржавые кованые перила, окружавшие террасу, были весьма изящны, и, без сомнения, их можно было восстановить; Филип уже советовался с месье Гасионом о том, чтобы покрасить их в бледно-голубой цвет. Он сотте са поставит там письменный стол, и по вечерам они будут ужинать sur le balcon при свете электрических ламп. Даже агент на минуту заразился его энтузиазмом.

Вид отсюда открывался великолепный, возразить против этого было нечего. Прямо под террасой каменный склон высотой примерно сорок футов круто уходил вниз, к маленькому саду, также принадлежавшему участку. Густая листва скрывала ближайшие окрестности, но зато открывался вид на поросшие лесом холмы и долины, среди которых бежала река; взгляд привлекали руины замка на горе. Анжела удивилась тому, как ясно выделялись белые камни на фоне темно-синего леса даже с такого расстояния. Прямо под террасой, немного левее, виднелось небольшое каменное здание, водяной мельницы, и речка, протекая мимо, скрывалась за деревьями.

Когда агент и покупатели оторвались от созерцания этих красот, уже начинало темнеть, и журчание воды на мельнице приобрело печальный оттенок, который был незаметен при ярком свете дня. Над темными кронами деревьев, примыкавших к саду, поднимался легкий туман. Анжела указала на него Филипу и заметила, что это, вероятно, нездоровое место.

— Да что ты, — с коротким смешком возразил Филип, — в это время года у реки всегда бывает туман, особенно после такой жары. В любом случае дом стоит достаточно высоко, и туман нам не повредит.

Однако не успел он договорить, как туман, белый и вязкий, похожий на густой дым, поднялся над верхушками деревьев и окутал весь сад.

Больше ничего сказано не было; компания вернулась в дом, следуя за огромным фонарем месье Гасиона, и снова вышла на улицу; дверь плотно прикрыли и заперли на два висячих замка. На обратном пути все трое молчали, и, поразмыслив немного, месье Гасион заговорил с Анжелой. В офисе они остались на какое-то время одни, когда Филип ушел взять что-то из машины.

— Вам не нравится дом, мадам?

Анжела не знала, что ответить. Она не хотела портить Филипу удовольствие от покупки, и в то же время на нее произвели дурное впечатление темная мельница и вода, зловеще звеневшая в сумерках. Но она лишь пробормотала несколько слов о том, в какой упадок пришел дом и сколько денег потребуется вложить в него.

Лицо агента просветлело, словно по нему провели губкой. Если это единственное, что тревожит мадам, он готов снизить цену.

Откровенно говоря, он тоже не ожидал, что дом в таком плохом состоянии; он будет счастлив снизить цену до двухсот пятидесяти фунтов, чтобы ускорить дело. В этот момент вернулся Филип и выслушал это предложение с восторгом; таким образом, Анжела, сама того не желая, способствовала покупке дома.

Появился нотариус, тощий, похожий на лисовина человек по имени Морсо; вид у него был хмурый, потому что его оторвали от сидения в любимом кафе. Представив присутствующих друг другу, месье Гасион достал бутылку и бокалы, и за вином с маленькими бисквитами были выработаны условия сделки.

Часом позже Филип и Анжела покинули офис в качестве будущих владельцев Серого Дома. Несколько дней им предстояло провести в местной гостинице, пока не будут выполнены необходимые формальности; на это потребуется некоторое время, сказал агент, но ничто не мешает месье осмотреть участок и даже начать работы, поскольку фактически дом ему уже принадлежит. Итак, Филип подписал бумаги, передал Гасиону чек, протелеграфировал своему литературному агенту в Лондон, что остается во Франции, и продолжал пребывать в состоянии, близком к эйфории.

Они с Анжелой решили, что съездят в Лондон на пару недель, закончат текущие дела и переедут в Бургундию осенью. Им предстояло с помощью местных рабочих начать ремонтировать дом и, посоветовавшись с архитектором, решить, какие кардинальные изменения следует внести в планировку.

Филип надеялся, что через год дом будет полностью готов и они смогут провести там сезон, полный плодотворной работы для него и отдыха и развлечений для Анжелы. Он решительно хотел превратить старый особняк в достопримечательность, место паломничества для своих многочисленных лондонских друзей; в ту ночь, еще долгое время после того, как весь отель погрузился в сон, он не давал Анжеле покоя своими планами и перспективами. Анжела не возражала, но осталась при своем мнении. Она понимала, что может и ошибаться, что в конце концов плотникам и каменщикам, возможно, удастся превратить развалюху в нечто стоящее. Она подождет и посмотрит, что будет дальше.

 

II

Месяц спустя в Сером Доме уже кипела работа. Филип нанял местного подрядчика; он, двое рабочих и Филип с Анжелой, облаченные в свою самую старую одежду, яростно занимались разрушением и обновлением. Филип решил, что сначала следует взяться за большой холл. Строители, вынеся груды мусора, предполагали избавить дом от гнилостного запаха. Но тут Филипу пришлось столкнуться с одним препятствием.

Пьер, нанятый им строитель, был флегматичным человеком лет сорока, с приятным лицом, но толстый, как бочка; по обычаю, он работал с помощниками, руководил ими и выполнял тяжелую работу наравне с подчиненными. Как и все местные жители, он удивлялся тому, что Серый Дом собираются реставрировать и жить там, но был весьма рад получить работу.

В первый день двое рабочих, о чем-то поговорив, отозвали подрядчика в сторону. В это время как раз появился ненадолго отходивший Филип. Пьер казался смущенным и в конце концов сказал, что они смогут работать лишь после того, как в здании включат электричество; он ссылался на то, что большой холл так захламлен, что без света там решительно нечего делать.

Все это было вполне логично, но Анжеле показалось, что она уловила странное выражение на лицах рабочих. Как она ни старалась убедить себя в обратном, она не смогла избавиться от впечатления, что у них были свои причины требовать электрического освещения. К счастью, в доме сохранилась проводка, и Филипу оставалось лишь попросить местную электрическую компанию включить ток. Подобно многим англичанам, он наивно верил в немедленный результат, но Анжела со смехом сообщила ему, что на это потребуется не меньше месяца.

Филип сказал рабочим, что электричество включат через несколько часов. Никто, по-видимому, в это не поверил, но Филип сообщил, что в два часа у него назначена встреча с представителями компании, и, усевшись перед домом на ящик, стал ждать. Пьер болтал со своими рабочими. Филип был единственным из присутствующих, кто верил в эту встречу.

В половине третьего никто не появился, и даже Филипу стало ясно, что света не будет. Он рассерженно вскочил с ящика, уселся в машину и уехал. Но ему снова не повезло: офис компании оказался закрыт. Без сомнения, чиновник сидел где-нибудь в кафе.

Выйдя из себя при виде подобной безответственности, Филип позвонил месье Гасиону, который в конце концов лично прибыл в дом. Он заверил Филипа, что уладит все неприятности и строители будут в Сером Доме завтра без опозданий. Успокоившись, Филип заявил, что они все же могут кое-что сделать и сегодня, пока не зашло солнце. Была половина пятого, и пять человек — месье Гасион вернулся в свой офис, — вооружившись парой фонарей, прошли через мрачные комнаты на террасу. Здесь, воодушевленные ярким солнечным светом и открывающимся видом, рабочие принялись расчищать завалы.

Вся терраса была покрыта лишайником, кое-где даже росли грибы; рабочие начали соскабливать грязь, под которой обнаружилась плитка с замысловатым узором, а Пьер, Филип и Анжела занялись стрижкой разросшегося кустарника, уборкой веток и прочего мусора, скопившегося за многие годы. Все это они сбрасывали с террасы прямо вниз; падая, мусор производил громкий треск, как будто кто-то пробирался сквозь заросший сад. Эти звуки почему-то вызвали у Анжелы немалое беспокойство.

Она посмотрела на водяную мельницу и темные деревья в конце сада, но не заметила там, разумеется, никакого движения. Женщина решила, что у нее просто шалят нервы, раздраженные едва слышным плеском льющейся воды. Через час, когда расчищенный участок пола несколько раз окатили водой, стало ясно, что терраса когда-то была необыкновенно красива.

При виде таких замечательных результатов к Филипу вернулось хорошее настроение.

Он поговорил с Пьером о ремонте крыши и покосившейся башенки; эти работы желательно было начать немедленно, до наступления холодов. Пьер заверил его, что такой ремонт займет не больше двух недель.

Первый день работы закончился в атмосфере взаимного удовлетворения. Сгущались сумерки, и на террасу принесли лампы. Один из рабочих начал соскабливать ржавчину с перил. Громкий скрежет эхом отдавался среди деревьев под обрывом. Когда строители закончили работу, в кустах у мельницы раздался слабый шорох. Его услышала только Анжела. Ей показалось, что под деревьями в конце аллеи мелькнула какая-то тень.

Наверное, это кошка. Множество кошек обитало возле Серого Дома. Это были крупные серые звери, и иногда в сумерках, когда Анжела с Филипом выходили прогуляться, она слышала их жалобное подвывание.

Когда они уходили, массивная дверь скрипнула, словно раздраженная вторжением. Снаружи, на небольшой площадке, где Филип намеревался выстроить гараж, они с Пьером поздравили друг друга с успешным началом работ и обменялись рукопожатиями.

Затем Филип настоял на том, чтобы угостить всех выпивкой в первом попавшемся кафе. Они расстались после взаимных уверений в дружеском расположении, и Филип с Анжелой вернулись в отель, когда уже совсем стемнело. Филип был настроен провести следующий день плодотворно и попросил электриков прийти к девяти утра. Рабочие должны были подойти к двенадцати, и, если света будет достаточно, они смогут расчистить большую часть холла.

На следующее утро электрики прибыли почти без опоздания; Серый Дом снова открыли. Примерно около полудня Филипу разрешили повернуть главный рубильник, и дом залили потоки света. У Филипа уже были готовы грандиозные планы по проведению отопления и наружного освещения, но с этим можно было подождать.

А сейчас весь дом увешали лампочками, чтобы дать возможность строителям работать при свете. Филип также вознамерился пробить в стенах большого холла два окна, чтобы туда попадал и дневной свет.

Это упущение — отсутствие окон, — а также еще некоторые странности слегка озадачивали его, и он решил ознакомиться с историей рода де Меневалей в библиотеке городского музея, когда выдастся свободное время. Пока же Филип, его жена и строители, к которым то и дело заглядывали месье Гасион, месье Морсо, а чуть позднее и архитектор, продолжили работу.

На следующий день одному из рабочих внезапно стало плохо — вероятно, от миазмов, исходивших от пола. Филип боролся с вонью с помощью бесчисленных ведер горячей воды и дезинфицирующих средств, и в конце концов ему почти удалось избавиться от мерзостного запаха.

Грузовики, нагруженные зловонными отбросами, покидали дом, направляясь на городскую свалку, и даже захворавший было рабочий, вернувшись на следующий день, был вынужден признать, что дом стал значительно лучше пахнуть и выглядеть. Но было здесь нечто, вселявшее в Анжелу смутную тревогу, хотя Филип, как и прежде, не замечал ничего особенного. Он лишь был поражен тем, сколько ламп и фонарей потребовали строители, особенно при работе в подвале, и жаловался, что если дело и дальше так пойдет, то стоимость электроэнергии скоро окажется выше цены за дом.

Но Анжела прекрасно понимала чувства рабочих и поражалась слепоте своего мужа, особенно вспоминая, что он сделал себе имя на детективах и мистических романах. Примерно спустя неделю после начала работы строители все еще продолжали разгребать мусор. Пьер надеялся вскоре приступить к ремонту крыши; Филип же был в восторге от любопытных вещиц, обнаруженных среди многовековых наслоений. Это были кольцо с необычной печаткой, очевидно принадлежавшее знатному человеку, рукоять меча, пивная кружка с латинской надписью и несколько фарфоровых кувшинов и сосудов, назначение которых никто не мог определить.

Филип забрал вещи в отель и сказал, что использует их для украшения интерьера, когда дом будет готов. Однажды утром один из рабочих подошел к Филипу со странным предметом, найденным в одной из верхних комнат. Это был непонятного назначения инструмент с металлическим наконечником, на другом конце его было нечто вроде кнута из проржавевшей от времени проволоки.

В тот день Филипа навестил в Сером Доме ученый аббат из местного университета, с которым Филип тоже успел подружиться. Анжела заметила, что при виде хлыста монсеньор Жоффруа побледнел.

— Я не хотел бы пугать вас, друг мой, но это нечистая вещь! — почти яростно воскликнул он. — Смотрите, — он указал на металлическую пластину, вделанную в рукоять, — это герб де Меневалей. У нас в Музее древностей есть недоступный для посещений кабинет, где собраны реликвии этих садистов. Если позволите, я позабочусь о том, чтобы и это сохранили. Нельзя выставлять на всеобщее обозрение подобные вещи.

Он перекрестился, и Анжела не смогла подавить дрожь. На Филипа, старавшегося принять легкомысленный вид, тоже произвели впечатление откровенность и мрачный вид монсеньора Жоффруа, и он с готовностью согласился на просьбу друга.

— Я бы хотел узнать от вас что-нибудь об этих де Меневалях, — попросил он. — Думаю, это будет неплохой материал для романа.

Аббат положил руку на плечо Филипа и пристально взглянул ему в глаза:

— Поверьте, друг мой, подобные вещи не для книг, то есть не для таких книг, какие пишете вы. Ваши сочинения об ужасах, такие талантливые и популярные, — детский лепет по сравнению с тем, что происходило когда-то вон в том замке на горе — и больше не происходит, слава господу.

Через несколько минут монсеиьор извинился и попрощался, оставив Филипа в некоторой задумчивости, а его жену — в сильной тревоге. Филип поступил весьма благоразумно, ничего не рассказав об этом разговоре ни Пьеру с рабочими, ни месье Гасиону, когда сидел у него дома за стаканчиком черносмородиновой наливки. На самом деле он узнал кое-что о Меневалях из надписи на пивной кружке, но ни с кем не стал делиться своим открытием, даже с Анжелой.

А с ней вечером того самого дня случилось необычное происшествие. Наступали сумерки, молодая женщина работала на террасе одна; она больше не боялась тихого плеска воды, он стал привычным, и даже туман не выводил ее из равновесия. Анжела подрезала ветки старого дерева, нависавшие над балконом.

Работа была почти закончена, не хватало лишь нескольких завершающих штрихов, и в свете электрической лампы, висевшей над застекленными двойными дверями, терраса выглядела весьма элегантно. Анжела спускалась в дом, чтобы спросить о чем-то Филипа, а когда она вернулась, последний луч заходящего солнца уже угасал за гребнем горы. Печальный пейзаж произвел на нее удручающее впечатление, и она сидела некоторое время, блуждающим взглядом осматривая склон, раскинувшийся перед ней. И вдруг она скорее почувствовала, чем увидела, как внизу, в саду, какая-то тень на миг показалась из-за ствола дерева и тут же скрылась.

Она сама не знала, почему сделала то, что сделала, но, повинуясь некоему непонятному импульсу, внезапно наклонилась, подобрала тяжелую срезанную ветку, бесшумно подошла к краю террасы и швырнула ее в сад. Ветка с резким, почти пугающим треском случайно попала именно туда, куда целилась Анжела, — в ствол дерева, за которым скрылась тень.

Из-за ствола выпрыгнуло нечто темное и длинное, словно некая черная полоса пронеслась по воздуху. Существо приземлилось на крышу водяной мельницы. Анжеле показалось, что это крупная серая кошка с огромными желтыми глазами, зловеще сверкнувшими в полутьме.

Мгновение спустя Анжела услышала негромкий шорох — кошка скрылась из виду и, очевидно, пробиралась среди деревьев сада. Скорее взволнованная, чем испуганная, женщина торопливо покинула террасу и поспешила под защиту дома, в каждой комнате которого теперь сиял свет.

На следующий день, когда монсеньор Жоффруа обедал с ними на террасе отеля, Анжела упомянула о кошке. Филип не проявил особого интереса, но на аббата ее рассказ произвел ошеломляющее впечатление. Рука его дрогнула, и коньяк пролился на скатерть. После извинений он сказал с твердостью:

— Такого животного здесь нет.

— Да будет вам, монсеньор, — добродушно рассмеялся Филип. — Ничего в этом нет особенного. По улице, ведущей к Серому Дому, бродят целые дюжины кошек.

Аббат же, не сводя глаз с Анжелы, ответил:

— И тем не менее я настаиваю, что такое животное не существует. Это лишь обман зрения...

Анжела промолчала, и разговор перешел на другую тему. Но время от времени она ловила на себе взгляды аббата, и в глазах его читалась озабоченность.

Работы в доме шли полным ходом. Деревья одевались в осенний наряд, и заброшенный, унылый участок постепенно приобретал опрятный, современный вид. Тревога Анжелы отступила. В ноябре супруги, как и планировали, собрались уехать в Англию, чтобы вернуться в апреле. Им предстояло покинуть Францию в следующий вторник, а пока они бродили по дому, на досуге наблюдая за рабочими и предвкушая грандиозные перемены, которые наступят весной.

Архитектор, которого они наняли, Роже Фрей полностью одобрил идеи Филипа. Филип понял, что может полностью положиться на архитектора и желаемый эффект будет достигнут. Дом должен будет представлять собой смесь старины и современности, предполагались все удобства, но Филип хотел сохранить средневековую атмосферу, особенно в большом холле.

Крышу уже почти закончили, и в восточной стене холла, над камином, пробили два окна.

Насчет этих окон у Филипа были кое-какие идеи, но до своего возвращения он не хотел делиться ими с Анжелой и рабочими.

Во время отсутствия хозяев Пьеру и его людям предстояло закончить крышу, вставить рамы и застеклить окна, установить котел центрального отопления, замостить площадку перед домом и построить гараж, отчистить и оштукатурить стены комнат и обшить большой холл дубовыми панелями. Филип уже представлял себе, какой эффект будет производить дом.

Рабочие начали отскребать стены большого холла; леса и электрические провода уходили на головокружительную высоту над плиточным полом; другая группа возилась на крыше, и дом гудел, как потревоженный улей.

Какой поразительный контраст с тем, что Филип и Анжела увидели, впервые появившись здесь! Писатель мерил шагами террасу, курил трубку и представлял себе, как будет работать здесь над новой серией мистических романов.

Издатель был доволен его творениями, и Филип не сомневался, что в этом столь располагающем к работе месте достигнет еще больших результатов. Если бы только Анжела полюбила Серый Дом... Ему показалось, что в последнее время дом нравится жене больше, и он был уверен, что, увидев кухню, оснащенную сверхсовременной техникой, она будет от Серого Дома в таком же восторге, как и он сам.

Внезапно размышления Филипа прервал крик.

Через несколько мгновений Филип услышал громкий топот — кто-то бежал по каменному полу. Это был Пьер.

— Месье!

В голосе его ощущалось необычное возбуждение. Филип торопливо направился к строителю. Они достигли порога большого холла одновременно, и секунду спустя возбуждение Пьера передалось хозяину.

Рабочие отчищали стену, подготавливая ее к оштукатуриванию. Филип давно вынашивал идею фрески, которая стала бы главным украшением холла, и вот, похоже, он получил то, что хотел. Под слоем грязи и старой штукатурки на стене обнаружилась роспись.

Рабочие расчистили пока только участок, на котором был виден старинный мундир с золотыми пуговицами. Филип взобрался на леса и принялся рассматривать появляющееся из-под слоя грязи изображение. Пьер тоже схватил тряпку и ведро с водой, и все четверо лихорадочно принялись отмывать стену.

В доме царила тишина; Анжела с монсеньором Жоффруа отправились на прогулку, а люди, работавшие на крыше, обедали.

Час спустя фреска была очищена. Взглянув на стену снизу при ослепительном свете электрических ламп, Филип с ликованием понял, что вот она, изюминка холла, и она на удивление гармонирует с его профессией сочинителя мистических произведений. Но в то же время его посетили сомнения относительно того, что все без исключения гости воспримут эту картину с таким же энтузиазмом.

Яркие краски нисколько не потускнели после долгого контакта со штукатуркой и грязью — казалось, фреска только что написана. Она изображала старика с отвратительным, злобным лицом, в серой треуголке и голубом сюртуке с золотыми пуговицами. На ногах у него были чулки, подвязанные золотыми лентами, и черные башмаки с золотыми пряжками. Старик яростно продирался через какие-то заросли. На руках он нес девушку с поникшей головой.

Она была обнажена, по ее розовому телу, с безжалостной четкостью выписанному неизвестным художником, явно обладавшим большим талантом, струилась кровь из порезов, оставленных, по всей видимости, колючками ежевики. Глаза девушки были закрыты — она была или в обмороке, или мертва, длинные золотистые волосы волочились по сырой траве. Трудно было словами передать жуткое впечатление, которое картина производила на зрителя.

В левой руке старик держал странный кнут с острым наконечником, точно такой же, как и тот, что был найден в этом доме несколько недель назад.

Рабочие продолжали отмывать стену, загородив от Филипа правый нижний угол картины. Он прошелся по холлу, пытаясь найти лучшую точку обзора.

В самом низу картины располагался эмалевый герб с латинским девизом. Филип решил уточнить у монсеньора Жоффруа, что в точности означает эта надпись. Строители на крыше снова приступили к работе, возобновился неумолчный стук молотков, и Филип услышал на крыльце шаги аббата.

В электрическом свете лицо священника казалось мертвенно-бледным, он пошатнулся и поднял руку, словно желая защититься, — он увидел фреску.

— Во имя Господа нашего, месье! — хрипло вскрикнул он. — Только не это...

Озадаченный, Филип бросился ему навстречу, но тут раздался испуганный крик. Монсеньор Жоффруа с удивительным для своего возраста проворством опередил Филипа. Двое мужчин подхватили Анжелу, которая потеряла сознание и едва не рухнула на каменные плиты.

— Выйдем отсюда, — прошептал священник Филипу, когда они подняли женщину. Он махнул рукой встревоженным строителям, толпившимся на лесах. — Ничего, ничего особенного. Просто легкий обморок — мадам напугала картина.

Полчаса спустя Филип вернулся в холл. Анжела, бледная и растерянная, уехала в отель с Роже Фреем, который заглянул на стройку, чтобы узнать, как продвигаются дела. С трудом успокоившись, она отказалась объяснить причины своего обморока.

Изображение действительно производило жуткое впечатление, признался себе Филип, стоя там, где упала в обморок его жена. Даже его упрямый материализм дал трещину после случившегося. Монсеньор Жоффруа, прежде чем идти утешать Анжелу, посоветовал Филипу соскоблить роспись со стены.

— Ничего хорошего не будет, если вы ее оставите, — настаивал он, не желая или будучи не в силах объяснить что-либо.

Герб в углу странной картины принадлежал де Меневалям. Под геральдическим щитом красовался девиз, в согласии с которым жили представители этого рода: «Делай все, что пожелаешь».

Но больше всего встревожила Филипа одна деталь росписи. По поводу ее монсеньор Жоффруа хранил молчание.

Филип снова взглянул на фреску, и на ум ему пришли слова аббата. За отвратительным стариком и его жертвой следовала кошмарная кошка. Животное это было в три раза больше кошек, когда-либо встречавшихся смертным. Огромная серая кошка с пылающими желтыми глазами.

 

III

Филип и Анжела уехали в Лондон и вернулись к обычной жизни. События осени казались неправдоподобными, словно происшедшими во сне, скорее игрой воображения, нежели реальностью. Друзья подтрунивали над Филипом и Анжелой и их блажью поселиться в такой глуши, вместо того чтобы наслаждаться прелестями лондонской жизни.

Филип же без устали рассказывал друзьям о потрясающем бриллианте, обнаруженном им в грязи; он обладал незаурядным даром рассказчика, и слушатели начинали верить в чудеса Серого Дома. Больше десятка супружеских пар приняли приглашение посетить Францию следующим летом, поверив завораживающим историям Филипа, — повествование о Сером Доме было не менее увлекательно, чем его романы.

Анжеле доставляло удовольствие следить за успехами мужа; к тому же она снова очутилась в привычной среде, и события вокруг Серого Дома казались ей незначительными и не стоящими внимания. Она решила, что подобное могло произойти с кем угодно. А обстановка очень много значит. Без сомнения, Серый Дом производит мрачноватое впечатление и когда-то там происходили вещи, о которых лучше забыть, но электрическое освещение и современные удобства должны рассеять призраки прошлого.

Ей и самой следовало бы писать романы; Филип часто дразнил ее, говоря, что из них двоих она обладает более живым воображением. В каком-то смысле это верно, думала Анжела и смотрела на мужа — он сидел с трубкой во рту и пинтой пива в руке. В свои сорок пять он выглядел совсем молодым, в блестящих черных волосах не было и намека на седину, и она гордилась им.

Да, глупо волноваться из-за этого Серого Дома, все старые особняки таковы. Если на то пошло, точно такое же чувство возникло у нее в парижской тюрьме Консьержери, где все напоминало об ужасном Комитете общественного спасения и Марии-Антуанетте. Она отгоняла прочь беспокойство и с неподдельным интересом слушала, как Филип читает письма Роже Фрея или месье Гасиона, в которых сообщалось о ходе работ.

Иногда приходили письма от аббата, написанные аккуратным почерком ученого, но он крайне редко упоминал о Сером Доме и никогда — о фреске. Анжела видела ее еще раз после того глупого обморока на ступенях. При свете дня она вынуждена была признать, что в росписи нет ничего пугающего.

Да, на лице мерзкого старика застыло зловещее, кровожадное выражение, но и только. Даже кошка не походила на существо, которое, как показалось Анжеле, она видела в саду, — животное на фреске было размером с ищейку, но глаза и морда были другими.

Они даже смеялись над этой кошкой, она, Филип и Роже; Филип сказал, что у нее, возможно, и было девять жизней, но даже такой здоровенный зверь не смог бы протянуть двести лет. Нет, кошка больше не пугала Анжелу. Но откуда же тогда это смутное беспокойство, если причины его — кошка в саду, атмосфера старого дома и отвратительная картина — совсем не страшны?

Она затруднилась бы ответить на этот вопрос и в конце концов забыла обо всем, закружившись в водовороте привычной лондонской суеты. Вышли две книги Филипа — одна в декабре, вторая в начале весны, они пользовались даже большим успехом, чем предыдущие. Деньги текли рекой, жизнь казалась прекрасной, супруги были полны надежд.

Из Франции поступали благоприятные вести о ходе строительства; Филип уже мысленно прощался с Лондоном. Они с Анжелой разослали множество приглашений, и до отъезда оставалось всего две недели.

В письмах, регулярно приходивших от архитектора, говорилось, что крыша закончена, внутренняя отделка почти завершена, электричество работает без перебоев. Роже Фрей сообщал, что приготовления к сюрпризу, о котором было известно только ему и Филипу, тоже почти закончены; он изготовил все элементы конструкции, и ее можно будет собрать в любой момент. Гараж и площадка перед домом тоже готовы.

Писатель был в восторге; и в самом деле, судя по фотографиям, присланным Роже, дом выглядел еще более впечатляюще, чем представлял себе Филип. Терраса, выходившая на водяную мельницу, смотрелась великолепно, и хозяин решил застеклить ее с одной стороны, чтобы можно было обедать на свежем воздухе даже во время дождя.

Вопреки настоятельным просьбам аббата, Филип решил сохранить фреску. Он провел изыскания и установил, что на ней изображен старый виконт Эктор де Меневаль, один из самых жестоких садистов, принадлежавших к этому роду. Без сомнения, старому похабнику нравилась эта аллегория, изображавшая его в виде черного колдуна.

Из уважения к чувствам Анжелы, аббата и наиболее нежных гостей Филип решил, что будет закрывать фреску деревянной панелью в шведском стиле. Таким образом и волки будут сыты, и овцы целы. И при нажатии кнопки старый негодяй появится снова, чтобы потрясти воображение менее нервных зрителей.

Две недели подошли к концу; Филип посетил обед, данный в его честь издателем, пригласил тех, кого еще не успел пригласить, устроил последнюю, прощальную вечеринку, и в начале мая — несколько позже, чем предполагалось, — они с Анжелой уже ехали на пароме через Ла-Манш. На ночь они остановились в Фонтенбло и на следующий день без приключений добрались до места назначения.

Они решили сразу же поселиться в доме. По словам Роже, ванную комнату почти закончили, кухонное оборудование уже подключено. Они смогут сами наблюдать за последними доделками. И тем не менее, поскольку оба любили комфорт и к тому же приехали в городок вечером, не захватив с собой продуктов, они заказали номер в отеле на два дня, решив затем перебраться в Серый Дом.

Телеграммы дошли до всех благополучно, и месье Гасион, Роже и аббат пунктуально явились к обеду. А когда появился Пьер — они уже его не ждали, — радости не было конца. Допоздна они сидели на балконе, курили, пили коньяк и любовались огнями мирного городка.

Супруги узнали, что в доме все идет благополучно, даже лучше, чем они ожидали; Пьер и Роже Фрей прямо-таки излучали энтузиазм. Будь не так поздно, они усадили бы Филипа и Анжелу в машину и отвезли на стройку.

Роже и Филип поддразнивали аббата, как они выражались, «огораживанием» картины, но тот смотрел серьезно и задумчиво.

На следующее утро супруги поднялись поздно. Лишь после полудня Фрей, подрядчик Пьер и месье Гасион прибыли в отель, чтобы триумфально проводить своих друзей в их новое жилище. В Сером Доме произошли удивительные перемены. Перед входом располагалась площадка, вымощенная розовой плиткой, широкая парадная дверь сверкала свежей светло-желтой краской, вход украшали вазы с цветами, растения в подвесных горшках и корзинах оживляли серые стены.

Новая красная черепица сверкала в лучах солнца, восстановленная башенка выглядела так, как, должно быть, выглядела в восемнадцатом веке. Гараж был почти готов, осталось лишь покрыть его последним слоем краски; белые перила, обрамлявшие террасу, завершали картину уюта и благоденствия.

Древнее и новое пребывали в удивительной гармонии друг с другом, и даже Анжела не смогла удержаться от восхищенного возгласа. Среди шумных поздравлений архитектор, подрядчик и агент вошли в парадную дверь, чтобы продемонстрировать хозяевам чудеса внутреннего убранства. Филип был доволен, и не только мастерством строителей, но и своим даром выбирать подходящих людей.

Когда иссяк поток взаимных поздравлений, все уселись за праздничный обед, организованный местной банкетной службой. Пока гости беседовали за кофе и коньяком в столовой, Филип и Роже Фрей удалились в большой холл, чтобы кое-что обсудить. Даже аббат, который появился около девяти вечера, вынужден был признать, что теперь дом стал довольно уютным; если у него и имелись какие-то возражения, он оказался достаточно деликатен, чтобы оставить их при себе. Войдя в большой холл, аббат взглянул на стену и, казалось, испытал облегчение, увидев на месте фрески гладкую деревянную панель.

Прошло несколько дней, Филип с Анжелой устроились на новом месте, и жизнь их более или менее вошла в колею. В одной из наполовину законченных комнат на первом этаже поставили складные кровати, ели хозяева в кухне или на террасе.

Это было сделано для того, чтобы не доставлять неудобств и лишнего беспокойства рабочим, которые под руководством Пьера и Роже заканчивали отделку верхних помещений. Филип уже приступил к работе, и монотонный стук его пишущей машинки по нескольку часов в день раздавался на террасе. Иногда по вечерам Филип и Анжела отправлялись в город, в ресторан, выпить рюмочку с друзьями; несколько раз в неделю Анжела ездила по магазинам, одна или с мужем.

Она была поглощена заботами: заказывала мебель, хозяйственные принадлежности и еще сотни мелочей, необходимых в доме. Как ни странно, ремонт обошелся дешевле, чем они рассчитывали, несмотря на большой объем работ, — главным образом благодаря великодушию Роже в вопросе о вознаграждении и умеренным ценам подрядчика.

Таким образом, у Анжелы осталось больше денег на обстановку, и она хотела украсить дом так, чтобы интерьер соответствовал высоким запросам ее мужа. Анжелу больше не тревожили черные мысли, она привыкла к журчанию воды на мельнице. По вечерам, из-за жаркой погоды, над деревьями в саду поднимался густой туман, но она просто не обращала на него внимания.

На третьей неделе июля приехали первые гости из Лондона, Дорин и Чарльз Хендри. Выйдя из своего спортивного автомобиля, они разразились восхищенными возгласами. Одна из гостевых комнат была готова, хотя стены пока оставались некрашеными. Окна ее выходили в сад и рощу, приютившуюся у подножия обрыва. И именно в этой комнате Дорин и Чарльз провели свою первую ночь после приезда в Серый Дом.

На следующее утро, во время завтрака на террасе, Анжела заметила, что Дорин явно плохо выглядела. Даже Филип почувствовал что-то неладное и спросил:

— Вы хорошо спали?

Чарльз смутился, огляделся по сторонам и с коротким смешком ответил:

— Ну, вообще-то, мы и глаз не сомкнули. Всю ночь кошки так выли, что мы не могли уснуть. В жизни не слышал ничего подобного. Одна здоровенная зверюга шастала по саду. Я встал, чтобы облить ее водой. У нее огненные желтые глаза — отродясь таких не видел.

— Мне очень жаль! — воскликнул Филип. — Да, раз уж мы об этом заговорили, здесь полно кошек, но я бы не сказал, что нас они беспокоят. А ты их слышала, дорогая? — обратился он к Анжеле.

Та побледнела, пробормотала какую-то банальность и, быстро извинившись, вышла из-за стола. Больше ничего существенного за время непродолжительного визита Хендри не произошло. Он оказался исключительно коротким. Сначала муж с женой собирались погостить в Сером Доме две недели, но уже через несколько дней Чарльз сообщил, что у него возникло срочное дело и ему необходимо вернуться в Англию. Анжела могла поклясться, что, когда спортивная машина гостей тронулась прочь от Серого Дома и они с Филипом принялись махать на прощание, она заметила во взгляде Дорин облегчение.

Придумал ли Чарльз это «дело» или нет, вскоре стало ясно, что оно было всего лишь отговоркой, — через пару дней, к их взаимному смущению, все четверо встретились на городской площади. На той же неделе, в пятницу, Филип сделал неприятное открытие, которое лишило его покоя, а Анжелу наполнило глубокой тревогой. Филип вернулся с прогулки, совершенной вместе с Роже, и спросил Пьера:

— Послушайте, а вы знали, что там, в конце аллеи, находится заброшенное кладбище?

Пьер пожал плечами и ответил, что вроде бы там было какое-то кладбище, но довольно далеко от дома, за рощей. Он не видел в этом ничего особенного. Филип вынужден был согласиться, что кладбище — и в самом деле пустяки. Но эта новость буквально потрясла его, хотя он сам не желал себе в этом признаться.

Они с Роже осматривали участок, чтобы установить его границы; Филип захотел поближе взглянуть на сад и водяную мельницу. Они подошли почти к границе сада — местами приходилось продираться через заросли высоченной крапивы, — когда Филип с удивлением заметил ржавую железную ограду, окружавшую довольно большой участок земли; за деревьями мелькали белые камни.

Роже был удивлен не меньше своего работодателя. Мужчины, побуждаемые любопытством, двинулись вперед и вскоре оказались перед замысловатыми железными воротами, украшенными ржавой металлической лентой со знакомой надписью; каменные столбы ворот были покрыты мхом и лишайником; шар, венчавший одну из колонн, давно скатился в траву.

Ворота были не заперты, и после некоторого колебания мужчины вошли на кладбище. От протяжного скрипа ворот, вращавшихся на полуразрушенных от времени петлях, у обоих стало нехорошо на душе.

На кладбище было около тридцати склепов, а с того дня, как последний покойник занял свое место, прошло не менее века. Пока они озирались по сторонам, Роже сказал с дрожью в голосе:

— Должно быть, это и есть старое кладбище де Меневалей. Помню какие-то старые истории — горожане говорили, что этот род проклят и произошли большие церковные дебаты насчет того, пристойно ли хоронить их на городском погосте. После этого епископ велел устроить подальше от города частное кладбище для членов семьи.

При этих словах Филип не смог подавить дрожи; на него произвело мрачное впечатление это место. Он теперь понял, что деревья в конце сада были посажены как раз для того, чтобы скрыть кладбище от глаз случайного наблюдателя. Ему стало ясно, откуда берется этот зловещий туман, поднимающийся над садом по ночам. Место было нездоровым, и Филип решил, что нужно посоветоваться с людьми из отдела здравоохранения.

Филип и Роже прошлись по коротким аллеям, разделявшим старое кладбище на секторы, и оказались перед внушительным памятником, расположенным в самом дальнем углу; его окружали разросшиеся лавровые кусты, нижняя часть монумента была скрыта в зарослях ежевики. Филип с интересом отметил, что склеп был выстроен в виде древнегреческого храма.

На стене склепа повторялся тот же геральдический щит, что и на фреске в холле; он увидел имена Эктора де Меневаля и других представителей рода. Даты рождения и смерти вроде бы уже стерлись. Хотя нет, присмотревшись, Филип заметил, что даты рождения были видны ясно, но на том месте, где обычно ставится год смерти, не было ничего, даже обычное тире между этими датами отсутствовало. Это выглядело странно.

Роже озадаченно разглядывал длинную латинскую надпись, тянувшуюся вдоль стены склепа. Она означала примерно следующее: «Они могущественны и познали великую радость; они вкусят Вечной Жизни». Почему-то эта надпись произвела на Филипа неприятное впечатление, и он невольно вспомнил коварно-злобное выражение на лице старика с фрески.

Он уже собирался уходить, когда его позвал Роже. Присоединившись к другу, который трясущимся пальцем указывал в сторону, он увидел, что часть стены склепа обвалилась. Земля осыпалась внутрь, увлекая за собой обломки мрамора.

В зияющем проломе они разглядели темные ступени и в отдалении — нечто вроде катафалка. Из отверстия исходил отвратительный запах падали. Пройдя немного вдоль стены, Филип заметил еще одну странную вещь. Трава рядом с дырой в стене была примята, словно здесь протащили нечто тяжелое; след уходил в сторону зловещих кустов, окружавших кладбище.

Ни Филипу, ни Роже не захотелось идти по этому следу, и через несколько мгновений по молчаливому взаимному согласию они поспешили к дорожке, ведущей в сторону дома. Ворота насмешливо скрипнули у них за спиной.

Филип никому не стал рассказывать подробности своей прогулки по кладбищу. А на следующей неделе был праздник, кульминацией которого стал сюрприз Филипа.

Хозяин издательства, выпускавшего книги Филипа, должен был на несколько дней приехать в Бургундию; он обещал провести с ними день и осмотреть их новое жилище. Филип организовал в его честь вечеринку, и гвоздем программы должно было стать некое чудо в большом холле. За три дня до вечеринки в помещение не разрешалось входить ни друзьям, ни домочадцам и по всему дому разносился стук молотков и визг пил. Роже и Филипп совещались о чем-то за закрытыми дверями; рабочие таскали туда-сюда доски, покрытые замысловатой резьбой, и с улыбкой отрицали, что им что-то известно.

И вот двери большого холла распахнулись. В центре стояли столы с напитками и едой, в очаге пылала целая поленница дров — в помещении было холодно, несмотря на лето и деревянную обшивку стен. Взгляды гостей были прикованы к сооружению, над которым Роже и Филип работали целый год.

Сверху по всему периметру холла тянулась легкая галерея. По сторонам от входных дверей располагались две изящные лесенки из резного дуба, с полированными ступенями, ведущие наверх. Галерея пестрела всеми цветами радуги — тысячи книг, гордость Филипа, заключенные в аккуратные деревянные стеллажи, украшали стены. Все это выглядело потрясающе, и гости не смогли сдержать восторженного шепота.

Несколько минут спустя, поднимаясь по лестнице под руку с Филипом, Анжела подумала, что это действительно шедевр, достойное украшение большого холла. С высоты тридцати футов она взглянула на каменный пол, на волнующееся многоцветное море гостей; шум разговоров был подобен гулу прибоя, заглушающего звон бокалов. С галереи можно было и полюбоваться великолепным видом из окон; опершись на прочное ограждение, Анжела без страха смотрела на далекие горы, затянутые голубой дымкой.

Галерея слегка снижалась над камином, как раз под деревянной панелью, прикрывавшей фреску. С точки зрения Анжелы, это был единственный недостаток сооружения; ведь, если панель откроют, зритель, находящийся на галерее, окажется в непосредственной близости от зловещего старика.

Именно это и испортило Анжеле праздник. Они с Филипом наслаждались видом с галереи, когда Роже или еще кто-то, находившийся внизу, решил продемонстрировать любопытным гостям оригинальное устройство. Нажали кнопку, панель неслышно скользнула в сторону, и Анжела снова увидела отвратительную сцену. Это было так неожиданно, что она ахнула и отшатнулась назад, к перилам.

Филип мгновенно оказался рядом с ней, лицо его выражало озабоченность.

— В чем дело? — спросил он.

— Ничего, — пробормотала она. — У меня просто голова закружилась, вот и все. От высоты, наверное.

Когда Филип вел жену вниз, когда-то смело смотревшую в долины с самых высоких горных вершин, она оглянулась на фреску, но оптический обман, так сильно напугавший ее, не повторился. Она могла поклясться, что глаз мерзкого виконта на мгновение закрылся, как будто старик двусмысленно подмигнул ей. Должно быть, такой эффект дали шероховатая поверхность стены и блики на стекле, прикрывавшем теперь фреску.

 

IV

Лето подходило к концу. Филип вошел в привычный рабочий ритм, Роже появлялся в доме редко, оставшиеся двое строителей мирно лодырничали в хорошую погоду, добавляя последние штрихи к интерьеру. Анжела была слишком занята, чтобы думать о всяких ужасах, она занималась хозяйством и обставляла дом.

Аббат приходил к ним в гости весьма часто. Анжела была рада его обществу, рада была видеть его доброе лицо; присутствие аббата давало ей чувство покоя и безопасности. Монсеньор Жоффруа был интересным собеседником и обладал чувством юмора, его присутствие оживляло ужины в Сером Доме, когда ночные мотыльки кружились около ламп, а обитатели дома наслаждались вечерним отдыхом на балконе и великолепным видом, не перестававшим восхищать их.

Несколько раз супруги навещали аббата в его квартире в старинном университетском здании и были поражены размерами и древностью книжного собрания — самой большой гордости этого учебного заведения. В одно из этих посещений Филип спросил старика, не может ли он сообщить ему какие-нибудь фамильные секреты де Меневалей.

Монсеньору Жоффруа очень этого не хотелось, но в конце концов он сдался и оставил писателя в своем кабинете наедине с громадным томом в медной обложке с четырьмя замками. Читать неразборчивый латинский текст было весьма утомительно, но все же Филипу удалось проникнуть в мерзкие тайны Меневалей; рассказ этот объяснял происхождение многих легенд и ужасных историй. Он поставил книгу на место и некоторое время сидел в размышлении; впервые он подумал о том, что приобретение Серого Дома было не слишком разумным поступком.

Он отказывался говорить о вычитанном в книге, но однажды намекнул Роже, что за страшные дела творили де Meневали — настолько страшные, что сто лет назад горожане осадили замок и сожгли его вместе с его обитателями. К такой крайней мере жителей города подтолкнули похищения юных девушек — де Меневали использовали их в своих садистских ритуалах.

Филип больше ничего не сказал — подробности звучали бы слишком кощунственно, но это объясняло загадочный сюжет фрески в Сером Доме. Теперь Филип понял, что там было изображено вполне реальное событие, а не аллегория, и это открытие весьма обеспокоило его. Аббат отказался говорить на эту тему, лишь пристально взглянул ему в глаза и предупредил: «Берегите свою жену, месье!»

Несколько дней после этого эпизода Филип бродил по Серому Дому со странным, рассеянным выражением на лице, но погода стояла солнечная и теплая, и постепенно хорошее настроение вернулось к нему. Он побывал в местном отделе здравоохранения, где ему пообещали, что разберутся с кладбищем. Но, как это принято во французской провинции, раскачивались чиновники долго, шли недели, и в конце концов Филип забыл об этом.

В начале сентября, когда еще было тепло, но деревья уже оделись в золотой убор, с Анжелой произошел странный случай. Она стояла на террасе и любовалась пейзажем. Тишину нарушало лишь едва слышное журчание воды. Филип с Роже уехали в город по какому-то делу, Жизель, служанка, мыла посуду, и из кухни время от времени доносился звон фарфора.

Анжела ни о чем определенном не думала, лишь лениво размышляла, что подать на обед. Переведя взгляд с далеких пиков развалин замка на сад, она увидела там какого-то постороннего человека.

Он стоял около водяной мельницы, и она не могла как следует разглядеть его. На нем была голубая куртка, какие носят французские рабочие, и он, похоже, прикрывал рукой глаза от солнца. Женщина совершенно не испугалась, но, когда она посмотрела на незнакомца, тот оглянулся и окинул ее долгим, пронизывающим взглядом. Рассмотреть его лицо Анжеле мешала листва.

Когда Филип вернулся домой, она рассказала об этом, но муж заметил с деланой небрежностью:

— А, это, наверное, люди из здравоохранения. Приехали наконец-то.

Это мнение, казалось, нашло подтверждение на следующий день, когда Пьер и Филип отправились на дальнюю аллею, чтобы взглянуть на дренажную канаву. Филип обратил внимание Пьера на длинную колею в зарослях крапивы.

След, похожий на тот, который видели Филип и Роже в прошлый раз, очевидно, вел со стороны кладбища к старой развалившейся изгороди, а затем — в сад, прямо под террасу. Пьер ничего не сказал, но посмотрел на хозяина очень странно. Больше они не говорили об этом.

Когда они уже собирались возвращаться, Филип решил, что нужно спуститься в сад. Он никогда не бывал там с того дня, как перед покупкой осматривал мельницу, но таинственные следы возбудили его любопытство, и он хотел знать, действительно ли власти начали действовать. Пьеру, похоже, очень не хотелось туда идти, он отказывался, ссылаясь на позднее время. Солнце действительно уже садилось, стволы отбрасывали на землю длинные тени, и над дальними деревьями поднимался едва различимый туман.

Нервы у обоих мужчин были натянуты, и Филип вздрогнул, когда издалека донесся протяжный кошачий вопль. На минуту они остановились у входа в сад, но вопль не повторился. Тогда Филип смело двинулся вперед и начал продираться через разросшиеся кусты — не столько для того, чтобы произвести впечатление на строителя своей британской невозмутимостью, сколько для собственного спокойствия.

В саду они не обнаружили ничего особого. Дорожка внезапно обрывалась. В траве валялись ржавые садовые инструменты. Но Филип с удивлением заметил длинную железную лестницу, опутанную ветками и заросшую лишайником, — она была прикреплена к обрыву под Серым Домом. Лестница тянулась вверх и заканчивалась как раз под террасой. Филип почувствовал, что в этом необходимо разобраться.

Через несколько минут мужчины оказались наверху, на еще залитой солнцем дороге, и стряхнули с себя тягостную атмосферу запущенного сада. Когда Филип заговорил о лестнице, Пьер только покачал головой. Он предположил, что лестницу приладили на случай пожара. Почему-то при этих словах Филип испытал огромное облегчение. Он пришел в себя и предложил Пьеру зайти в кафе и выпить аперитив.

Вернувшись домой, он нашел Анжелу занятой подготовкой к ужину на террасе; Жизель бегала из кухни на террасу и обратно. Притворяясь, что любуется видом, Филип принялся искать взглядом лестницу. Да, она была там, хотя и оказалась гораздо ближе к перилам, чем ему показалось снизу. Филип и сам не знал почему, но его встревожило открытие, что любой может взобраться на террасу по этой лестнице, какой бы старой и ржавой она ни была. Хотя беспокойство это не имело оснований, ведь лестница наверняка предназначалась для спуска в сад в случае пожара.

И в то же время Филип был озадачен, зачем строители сделали лестницу так неудобно; она заканчивалась примерно в трех футах под террасой, среди зарослей ежевики. Он заметил еще кое-что, и это встревожило его еще больше. Сама лестница была покрыта ржавчиной, лишайником и мхом, но посредине перекладины блестели, словно кто-то часто поднимался по ним.

В эту ночь Филип спал плохо, но стояло безмятежное бабье лето, синело небо, светило солнце, и назавтра он снова почувствовал себя вполне комфортно.

Анжела тоже пребывала в хорошем настроении, и супруги совершали обычные визиты. Хотя ремонт дома был закончен, они по-прежнему общались с Пьером, Роже, месье Гасионом и аббатом, регулярно обмениваясь визитами.

Работа Филипа шла наилучшим образом. Книга рассказов о призраках, законченная еще в мае, вскоре после переезда в Бургундию, прекрасно расходилась в Англии, шли переговоры об издании ее в Америке и на континенте. А теперь, несмотря на попытки аббата отговорить его, писатель начал роман, сюжет которого основывался на истории де Меневалей. Он позабыл о своих сомнениях и странных событиях, и мысль его блуждала по мрачным тропам, получив дополнительный материал для книги.

Он полностью погрузился в работу, день за днем проводил над пишущей машинкой, и даже ночью Анжела слышала ее стрекот. Он предпочитал работать на террасе, даже с наступлением октября, когда ночи стали холодными. Анжела выговаривала ему за это, но он только посмеивался над ней и просил ее не волноваться. На этот случай у него были толстый свитер и трубка.

Филип был доволен тем, как продвигается работа; он написал уже пять глав и набросал вчерне еще три. Он уже заговорил о том, чтобы закончить роман к концу осени и отправить рукопись издателю до нового года.

Анжела была рада за мужа, но ее беспокоил его внешний вид. Филип побледнел от переутомления, глаза его провалились — таким она его никогда не видела. Она надеялась вернуться в Англию до наступления холодов, но Филип заговорил о том, чтобы остаться в Сером Доме. Для него это ничего не значило, ведь он по горло занят работой, но Анжеле будет так тоскливо в долгую мрачную и дождливую бургундскую зиму.

Не желая ссориться, они оставили этот вопрос открытым, и Анжела выудила у Филипа обещание, что, если книга будет закончена в следующем месяце, они вернутся в Лондон и он лично вручит роман издателю. Муж отказывался давать ей читать черновик, не желая портить эффект.

— Это лучшее, что я создал, — говорил он восторженно, грызя трубку. — Не помню случая, чтобы работа шла так хорошо. Она чуть ли не сама пишется.

Анжела быстро взглянула на мужа, но ничего не сказала.

— Странная вещь, — продолжал он, нахмурив брови и глядя на стопку отпечатанных листов, лежавших перед ним,— есть кое-какие места, я просто не помню, как писал их... Вот, например, это: «...средневековая атмосфера передана необыкновенно верно...» Нет, наверное, лучше тебе этого не читать. Подожди, пока закончу. Когда вырываешь кусок из контекста, все портится.

Анжела наблюдала за работой мужа с растущей тревогой; она никогда не видела его в таком состоянии, но утешала себя мыслью, что ее вмешательство только испортит дело и чем скорее он доберется до конца, тем скорее они вернутся в Англию.

Несколько дней спустя Филип торжественно объявил, что приступил к последней главе и что он отредактирует книгу уже в Англии. Анжела встретила эту новость с нескрываемым облегчением. Филип удивленно взглянул на нее. Он был бледен как смерть; глаза лихорадочно горели от ночных бдений. Затем он отложил трубку и обнял жену.

— Я знаю, что тебе здесь скучно, дорогая, — сказал он. — Нo осталось еще несколько дней, а затем мы вернемся в .Лондон. Я убежден, это самая выдающаяся вещь из всего написанного мной. Уверен, ты согласишься, что дело того стоило.

Муж и жена, оба довольные ходом дел, принялись обсуждать подготовку к отъезду, а по вечерам Филип яростно строчил последние страницы. Они собирались уехать в ближайшую среду и уже упаковали кое-какие вещи. На следующий день за багажом должна была приехать машина, и Анжела ощущала странное удовлетворение — она была довольна жизнью, довольна отношениями с Филипом и даже Серым Домом. Она решила, что на следующий год совершенно привыкнет к этому странноватому месту.

В субботу Филип рано закончил работу. Он трудился на террасе весь день, но конце концов, поднявшись из-за стола с возгласом отвращения, унес пишущую машинку и стопку бумаги в столовую. Анжела запомнила, что Филип вставил в машинку чистый лист. А затем они отправились спать.

Она проснулась среди ночи, некоторое время лежала в полусне, а затем очнулась — ее насторожили какие-то резкие, скрежещущие звуки. Затем она перевернулась на другой бок, сообразив, что Филип, наверное, опять работает. По-видимому, он решил вернуться к прерванной главе. Но потом Анжела нащупала рядом руку мужа, услышала его ровное дыхание, и в душу ее закрался страх. Скрип, хорошо различимый в ночной тишине, доносился из столовой, и в ее сознании всплыли тысячи тревожных мыслей.

Совершив над собой усилие — а Анжела была смелой женщиной, — она заставила себя встать с кровати и не будить мужа. Не позаботившись накинуть халат, она на цыпочках вышла из комнаты.

Прикрыв за собой дверь спальни, она включила лампу. Яркий желтый свет, падавший на знакомые предметы, успокоил ее, и она даже рассердилась на себя за глупые страхи. Она твердым шагом спустилась по ступенькам. Разбудившее ее царапанье продолжалось. Двигаясь в сторону столовой, женщина включала по дороге свет, и постепенно уверенность ее росла. Примерно в десяти ярдах от двери в столовую половица внезапно скрипнула у нее под ногой. Царапанье тут же прекратилось, и Анжела услышала странный шум, словно кто-то полз по полу.

Она с бешено бьющимся сердцем распахнула дверь в столовую, включила свет и в ослепительном сиянии ламп увидела, что комната пуста. Все было на месте, в доме царила тишина, лишь ветер шумел за окном. Она включила все фонари на террасе, но на огромной площадке, вымощенной плиткой и огороженной железными перилами, тоже никого не было.

Она заставила себя взглянуть на стол. На пишущей машинке лежало несколько исписанных листов, готовых к перепечатке. Последняя страница была покрыта французским текстом, написанным корявым почерком. Анжела прочла: «Плоть девственниц — самая желанная пища, и тот, кто вкусит это нежнейшее мясо, познает Вечную Жизнь. А самая прекрасная из замужних женщин станет невестой Повелителя Прелюбодеек, и огни в склепе будут гореть ярче, чем на свадебном пиру...» Предложение не было закончено, и чернила еще не высохли.

Анжела, дрожа, почти теряя сознание, отшатнулась, но все же успела заметить на скатерти около машинки какой-то предмет. Это был кусочек зеленого лишайника.

 

V

Во вторник Филип и Анжела пригласили друзей на прощальный обед, на котором Филип собирался читать отрывки из своего романа. Предыдущее воскресенье они провели за упаковкой вещей, а в понедельник Филип, торжествующе размахивая над головой толстой пачкой бумаги, сообщил жене, что книга закончена. Анжела не рассказывала ему о событиях субботней ночи; над домом нависла какая-то мрачная тень, и женщина знала, что ее слова ничего не изменят. Она лишь радовалась тому, что скоро они уедут отсюда и ей не придется проводить здесь зиму; она разделяла восторг Филипа по поводу окончания книги, по крайней мере внешне.

Супруги провели день, обсуждая планы на будущее, и, рано выпив чаю, Филип уехал к Роже; он договорился выпить с другом и обсудить кое-какие дела. У него были идеи насчет сада, он хотел построить высокую каменную стену, чтобы отгородить старое кладбище, — Анжела приветствовала эту мысль. Жизель осталась в доме, и Филип пообещал вернуться к девяти, чтобы лечь пораньше.

Необходимо было подготовиться к завтрашнему приему, м у Анжелы было много дел. День снова выдался жарким, закатное солнце окрасило горы в темный кармин, оставив долину во тьме. Стало холодать, вода на старой мельнице необычно громко звенела в наступившей тишине, облака густого тумана бесшумно поднимались над садом.

Кошки на улице решили устроить концерт. Анжела ушла за шерстяным свитером. Через какое-то время они с Жизелью переместились на кухню и продолжали разговаривать гам, но не стали выключать свет на террасе. Филип оставил Анжеле рукопись — она пообещала высказать ему свое мнение, когда он вернется, хотя чувствовала, что для чтения ей не хватит оставшихся трех часов.

Время от времени, разговаривая со служанкой, она оборачивалась и смотрела на стопку бумаги, лежавшую на террасе на рабочем столе Филипа. Жизели нужно было закончить уборку, и она отправилась за пылесосом. Анжела, прихватив с собой чашку кофе, села за стол на террасе. Она сама не знала, почему сделала так, но чувствовала, что роман Филипа следует читать на террасе, там, где он был написан. На титульном листе стояло: «В долине Дьявола».

Анжела с любопытством принялась за чтение. Это был самый необычный из романов Филипа. Молодая женщина была поражена отвратительными вещами, описанными в книге. Должно быть, прошел уже час, тишину нарушали лишь слабый шелест страниц и отдаленное гудение пылесоса. Нетронутый кофе давно остыл.

Внезапно Анжела вздрогнула, подняла голову и огляделась. Глаза ее блестели, она напряженно смотрела вокруг себя. Странно, но ей показалось, что на террасе вдруг стало ужасно жарко. Она знала, что к чтению последней части романа следует подготовиться. Она слишком тепло одета — надо переодеться. Десять минут спустя Анжела вышла из спальни с неприятным, похотливым выражением на лице, щеки ее пылали, в глазах горело желание. Она была почти обнажена — на ней была только легкая сорочка, почти не скрывавшая тело; волосы были аккуратно причесаны.

Анжела бесшумно прокралась мимо дверей комнаты, где Жизель вытирала пыль. Оказавшись на террасе, она набросилась на книгу и начала пожирать глазами строчки. Пробило восемь, ей оставалось лишь несколько десятков страниц. На лице женщины появилось сладострастное выражение, она дрожала всем телом. Она не обращала внимания на полупрозрачный туман, окутавший балкон. Напрягая глаза, Анжела стремилась к последней странице, которая должна была открыть ей великую тайну.

С пылающим лицом она читала то, чего нельзя было читать ни одной женщине. Ей показалось, что кто-то из глубины веков воззвал к ней. Она вспомнила хлыст с металлическим наконечником, и тело ее задрожало от возбуждения. Когда Анжела добралась до последнего предложения, у перил раздался какой-то шорох, но она не обратила на него внимания.

Она впитывала последние слова книги: «Обнажи свое тело, сними с себя одежду, забудь о стыде. Приготовься исполнить волю Повелителя. Приготовься, Невеста Дьявола».

Анжела вскочила на ноги, глаза ее были закрыты, кончик языка высунут, из-под ресниц выкатилась капля влаги.

— Возьми меня, Повелитель, — едва слышно выдохнула она.

Кто-то рванул ткань ее сорочки, обнажив грудь. Она почувствовала отвратительный запах тления, но счастливо улыбалась, когда иссохшие руки уносили ее...

 

VI

Вскоре после девяти Филип в отличном настроении вернулся от Роже, но, когда он вошел в дом, радость сменилась сначала удивлением, затем ужасом. Горничная Жизель лежала на диване в столовой, погруженная в неестественно глубокий сон. Проснувшись, она удивилась и ничего не смогла объяснить. Последнее, что она помнила, — это как она вытирала пыль. Филип обыскал весь дом, зовя жену по имени.

На полу в спальне он обнаружил одежду Анжелы. Но лишь на балконе им впервые овладел настоящий страх. Его испугала не опрокинутая чашка кофе, не разбросанные по полу листы рукописи и даже не кусочки зеленого лишайника. Он увидел у перил след, словно кто-то продирался сюда через заросли ежевики, лез по лестнице на террасе; именно это, а также прядь светлых волос его жены, зацепившаяся за колючки, чуть не свели его с ума.

Захватив в гараже мощный электрический фонарь, он бросился бежать по пологой, заросшей крапивой аллее, выкрикивая имя Анжелы. Голос его порождал зловещее эхо, и он снова почувствовал отвратительный трупный запах, который, казалось, источал сам туман, собравшийся в низине. Когда луч фонаря выхватил из темноты что-то белое, сердце Филипа едва не выпрыгнуло из груди. Именно тогда до него дошло, что он больше не надеется увидеть Анжелу; в этот миг, самый черный в его жизни, им овладел леденящий ужас — он увидел на кусте крапивы сорочку своей жены — жалкую, изорванную, покрытую пятнами крови.

У Филипа подкосились ноги, он задрожал всем телом — тропа, проложенная в зарослях крапивы, вела прямо на заброшенное кладбище, и Филип знал, что, как он ни любит свою жену, он не осмелится прийти туда ночью и встретиться с его жуткими обитателями. Как в кошмарном сне, он побежал обратно к дому, спотыкаясь, падая, ушибая ноги о камни, царапая лицо о кусты ежевики. У него был ужасный вид, когда он на трясущихся ногах вошел в кафе на окраине города и по телефону принялся жалобно умолять Роже Фрея приехать.

Молодой архитектор не только немедленно откликнулся па его зов, но и прихватил по дороге монсеньора Жоффруа. Оба они присоединились к обезумевшему Филипу через четверть часа. Вид его поразил их, но несколько слов объяснили старому аббату все — его подозрения и страхи подтвердились.

Аббат полностью был готов: на шее висело богато украшенное серебряное распятие, в одной руке молитвенник, в другой, как ни странно, лом. Роже Фрей вооружился револьвером, на заднем сиденье его автомобиля лежали две большие электрические лампы, похожие на автомобильные фары.

— Наберитесь смелости, mоп pauvre ami — сказал монсеньор Жоффруа, помогая Филипу забраться в машину рядом с собой. — Мы должны исполнить свой долг. Боюсь, уже слишком поздно, чтобы вернуть вашу дорогую жену, но мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы уничтожить это дьявольское создание и спасти ее душу.

Вне себя от ужаса, едва понимая сказанное аббатом, Филип вцепился ему в руку; спортивная машина Роже прыгнула вперед как сумасшедшая и на самоубийственной скорости понеслась к Серому Дому.

Фрей подъехал прямо к кустам, окруженным ядовитыми зарослями крапивы, стоявшими плотной стеной. Фары ярко освещали ворота кладбища. Фрей оставил огни включенными, двигатель работал.

— Чтобы напомнить нам о нормальной жизни,— сказал он.

— Этого довольно, — ответил монсеньор Жоффруа, сотворив в воздухе крестное знамение,— Остальное в руках Божьих.

Роже протянул Филипу один лом, аббат взял фонарь и второй лом, а сам Роже схватил револьвер и фонарь. Все трое плечом к плечу двинулись по сырой траве, не пытаясь скрываться. Филип поставил фонарь на столб ворот, осветив большую часть кладбища; к нему вернулось присутствие духа, и он повел друзей к склепу де Меневалей.

Шаги их гулко разносились по кладбищу, и внезапно с какого-то могильного камня на них прыгнуло существо с огромными пылающими глазами. Филип упал на одно колено. Револьвер Фрея дважды оглушительно выстрелил, и гигантская кошка с перебитым хребтом, скуля и хрипя, уползла умирать в кусты. Монсеньор Жоффруа тут же вскочил и устремился прямо к склепу де Меневалей. Остальные бросились за ним.

Филип до самой смерти не смог забыть то, что предстало его глазам в склепе. Эта сцена в духе гравюр Гойи преследовала его всю жизнь. Обнаженное тело Анжелы, без сомнения уже мертвой, покрытое кровоточащими ранами, но с выражением дьявольского наслаждения на лице, было крепко зажато в руках существа, лежавшего, словно отдыхая, на боку у входа в гробницу. Оно было одето в полуистлевший голубой сюртук и, очевидно, сломало одну из своих хрупких ног, спрыгивая в сад. Очевидно, поэтому оно так долго и пробиралось в свое зловонное логово.

Но самую страшную вещь они заметили не сразу. В одной из лап живого мертвеца, серой, иссохшей, похожей на пергамент, был зажат хлыст с острием, запятнанным свежей кровью. Лицо, наполовину изъеденное червями, с треснувшими костями черепа, торчавшими сквозь гнилую кожу, было повернуто к людям. Глаза, еще живые, злобно взглянули на троих мужчин.

Монсеньор Жоффруа не колебался ни секунды. Громоподобным голосом призвав Отца, Сына и Святого Духа, он поднял перед собой крест. Затем, передав распятие Филипу, он принялся бить огромным ломом древний ужас, который когда-то был человеком. Во все стороны летели зубы и волосы, трещали старые кости, в воздух поднималась пыль, запахло тлением. Наконец наступила тишина.

Тяжело дыша, монсеньор увел своих спутников прочь.

— Это все, что мы можем сделать сейчас, — сказал он. — Наутро у нас будет много дел, но эта отвратительная тварь больше никого не потревожит.

Аббат окропил останки Анжелы святой водой и прикрыл их одеялом, взятым из машины. Он оставался глух к рыданиям Филипа над телом жены.

— Нельзя ее трогать, — убеждал он своего друга. — Это больше не ваша жена, друг мой. Это тело принадлежит им. Но ради ее бессмертной души мы обязаны сделать то, что должно быть сделано.

Рассказывать осталось немного. Горожане еще долгие годы помнили об ужасах, обнаруженных в старом склепе де Меневалей. В ту же ночь монсеньор Жоффруа получил у епископа особое разрешение. На следующее утро, с первыми лучами солнца, в город прибыл батальон морской пехоты и приступил к работе под руководством аббата.

Когда склеп был вскрыт, глазам людей предстало такое кошмарное зрелище, что солдаты попятились, как испуганные дети. Монсеньор Жоффруа, действуя спокойно и смело, предотвратил панику и в тот день вел себя как истинный муж Церкви. Позднее люди говорили, что вещи, которые он видел и которые гму пришлось сделать, ускорили кончину доброго аббата.

Тело Анжелы поместили на спешно сооруженный за ширмой погребальный костер и сожгли, пока священники проводили службу. В могильнике де Меневалей солдат и священников ожидало леденящее кровь зрелище. Некоторые утверждали, что там было более тридцати тел, как представителей рода де Меневаль, так и молодых девушек, лишь едва тронутых разложением.

Под землей были обнаружены просторные помещения, где неумирающие проводили свои отвратительные богохульные ритуалы. Так это или не так, достоверно лишь то, что сам епископ, монсеньор Жоффруа и капеллан провели обряд изгнания нечистой силы, а затем солдаты из огнеметов уничтожили все останки живых мертвецов.

Армейские инженеры взорвали подземные помещения, территория была выжжена и очищена. Позднее по приказанию епископа это место было залито бетоном, и с тех пор население города ничто не тревожит и в саду у водяной мельницы больше не появляется туман.

Серый Дом еще стоит, там никто не живет, и он постепенно приходит в упадок. Месье Гасион, сильно поседевший, ушел на пенсию и живет на вилле в Нормандии; монсеньор Жоффруа умер; Роже Фрей — успешный архитектор и работает в Париже.

 

VII

Романы Филипа по-прежнему пользуются популярностью. Он живет в Лондоне, у него молодая жена, весьма легкомысленная, но довольная, как она говорит, «простой жизнью». Он редко ездит за границу, очень редко во Францию и никогда — в Бургундию. Новые его работы, весьма популярные в англоговорящих странах, совсем иные по жанру.

В основном это комедии, легкое чтение, иногда — политические триллеры. Несмотря на то что Филипу еще нет пятидесяти, он совершенно седой и лицом походит на старика. Лишь взглянув пристально ему в глаза, можно увидеть в них адское пламя.

Два небольших примечания. После зловещих событий Роже Фрей обнаружил в Сером Доме, на террасе, в круглом каменном горшке, большую кучу пепла.

Изображение старика и девушки в большом холле исчезло; вся стена у террасы была исцарапана, словно кто-то долбил ее киркой.

Роже не строил догадок и ни у кого не спрашивал, куда делась фреска. Но об этом нетрудно догадаться.