ВВЕРХ ПО РЕКЕ

Шли годы. Клочьями рваных облаков неслись десятилетия. Уходили в отставку правительства. А народы с раболепной покорностью ждали Дня благодарения и Праздника всех святых.

Нравы ожесточились. Ни перестрелки на улицах, ни рвущиеся в воздухе без всяких причин самолеты не заставили людей отказаться от вечерних прогулок или пересесть на конку. Богачи топили в шампанском персидских котят – бедняки топили котят в водопроводной воде. Девочки взрослели все позднее, понятия не имея, что делать с орущим и мокрым кульком весом в три кило ирисок – мальчики со смехом искали девушек поумней.

Мир безумствовал и тосковал. Земля крутилась со скоростью, от которой голова шла кругом и волосы вставали дыбом.

Пир во время чумы – дружеская пирушка, по сравнению с разгулом страстей в этом мире. Долго и мучительно, словно смазанный целебными мазями и обрызганный антисептиками, на теле планеты зрел огромный нарыв – и взорвался воем, мерзостью и пакостью. Так было до две тысячи восьмого года когда миротрясение, полностью унеся африканский континент, бурями и тайфунами пройдясь по Европе, унесло миллиарды человеческих жизней и все изменило.

А жалкая горстка уцелевших с ужасом и одиночеством всматривалась в оставленный им в наследство мир.

Америка пострадала меньше всего – она и стала домом для оставшихся без крова.

Спящих в криогенных ваннах катаклизмы не коснулись. Глубокие катакомбы уберегли установки от миротрясения. А автоматический режим условий их содержания не сбился от страшных событий наверху.

Тела, погруженные в криоген, лишь смутными тенями, временами пробегавшими в грезящем мозге, откликались на гибель близких, на старение собственных детей, на весь тот кошмар, что в повседневности зовется жизнью.

Два года после всемирной катастрофы человечество приходило в себя и приводило в порядок планету.

Теперь везде и во всем приходилось надеяться на знания и умения компьютеров – рассудительных, уравновешенных, бесстрастных, равнодушных к страданиям и не умеющих поддаваться панике. И человечество охотно отдало себя под опеку машинам.

В две тысячи десятом году было провозглашено Общество вечного мира – и люди, избавленные от своей страны, своей семьи, своей работы, занялись самосовершенствованием.

Буйными крапивными зарослями расцвело искусство, в котором никто, кроме творца не увидел бы смысла – но смысл заставлял бы задумываться. Думать – это сопоставлять. Сопоставлять – сравнивать, и вот уже человек падает в бездну прошлого, куда нет возврата.

Родилось и выросло новое поколение. И прошлое стало казаться чем-то вроде страшной сказки, которые где-то уцелели на видеолентах.

Молодежь жадно искала приключений и была охоча до всего, стоит ей лишь предложить новую забаву.

Новой забавой для молодых стали обнаруженные при разборке завалов подземных уровней криогенные установки с преступниками.

Вся страна, затаив дыхание, следила за процессом регенерации первого освобожденного.

Это был некий Саймон Филлипс, настоящий преступник из прошлого.

Заседание комиссии по выпуску преступников на поруки должно было состояться 3 августа две тысячи тридцать второго года.

Тем более, за мистера Филлипса готов поручиться сам Эдгар Бредли, самый могущественный, самый таинственный и самый обаятельный человек в Лос-Анджелесе.

Синоптики не обещали ничего хорошего. То есть, они обещали, что на протяжении всей этой недели уровень температуры не опустится ниже тридцати. Казалось, от жары скоро начнет плавиться все на свете.

Трей выключила приемник и включила вентилятор, – в машине было, как в аду. А дежурство только начиналось. С ума можно сойти.

Трей щелкнула переключателем одного из тумблеров и сказала:

– Перехожу на автоматическое управление.

– Перехожу на автоматическое управление, – отозвался эхом металлический голос в динамике.

Машина вздрогнула и сдвинулась немного вправо, ближе к тротуару. «Перестраховываешься!», – хотела сказать Трей, но передумала: разговаривать с компьютером то же самое, что с глухим.

Она вызвала на связь полицейский департамент.

– Что-нибудь происходит в городе?

– Нет, ничего не происходит. Но помощник шефа к десяти часам вызывает вас в участок.

– Что, только меня?

– Да.

– Что-то случилось?

– Не знаю.

– О, господи! Опять какая-нибудь лекция! – вздохнула Трей.

Она терпеть не могла помощника шефа Ричарда Тейера, этого придирчивого очкарика, который смотрел на всех с подозрением и вечно из мухи делал слона.

– Перехожу на ручное управление! – зло бросила Трей компьютеру, и тот тут же спокойно повторил:

– Перехожу на ручное управление.

Трей вцепилась в руль и нажала на одну из кнопок цифрового переключателя скоростей. Машина рванулась вперед.

У полицейского департамента она остановилась лишь в одиннадцать часов. Трей неторопливо вылезла из машины и так же неторопливо направилась внутрь здания.

– Привет, ты хорошо выглядишь, – встретил ее в коридоре Джордж Кларк, напарник и просто хороший товарищ.

– Спасибо.

– Ты к Тейеру?

– Да.

– Заходи потом на чашечку кофе.

– Постараюсь.

Но помощник шефа уже сам вышел навстречу ей из своего кабинета, словно все это время стоял под дверью и ждал ее появления.

– Приветствую тебя, дорогуша. Как дела?

– Как обычно.

– «Как обычно» хорошо, или «как обычно» плохо?

– Средне.

– Дело в том, что у нас случилось кое-что ужасное сегодня.

– Ужасное?

– Да. Кто-то пытался снять очистной краситель на одном из зданий на твоем участке.

– Боже, как это ужасно, – согласилась Трей. – Надеюсь, это все?

– Нет, не все. Тебя уже разыскивали сегодня утром. Дело в том, что ты, и это касается всех полицейских, должна постоянно докладывать, где ты находишься, и сообщать обстановку во вверенном тебе участке, независимо от того, происходит там что-нибудь или нет.

Похоже, история с красителем вывела его из равновесия, и теперь он не успокоится, пока не испортит настроение всем.

– Спасибо, что вы мне прочитали некоторые пункты из полицейского устава. Я надеюсь, что запомню их, – вежливо сказала Трей.

Она не стала дожидаться, будут ли к ней еще какие-нибудь вопросы или указания, и хлопнула дверью дежурной комнаты прямо перед носом у Тейера.

– Козел вонючий, – не выдержала она.

– За нарушение морального кодекса и нецензурное выражение вы получаете взыскание, – мгновенно среагировал компьютер, которыми были напичканы все стены полицейского департамента, заставлены все комнаты, да и на улицах они встречались на каждом шагу, предназначенные для самых разных целей.

Трей выдернула выехавшую из пасти компьютера бумажку с указанием размера штрафа за нарушение морального кодекса и нецензурное выражение и, спрятав ее в карман, огрызнулась железной коробке:

– Спасибо.

Та промолчала.

– У тебя какие-то проблемы с Тейером? – спросил Джордж Кларк.

Трей покосилась на компьютер.

– Пошел бы он на хутор бабочек ловить! – в сердцах сказала она.

Компьютер промолчал.

– Выпей кофе, – Джордж протянул ей чашку.

– Спасибо.

– Ты знаешь, он мне в последнее время тоже перестал нравиться.

– Ну, неужели ты наконец-то прозрел?!

– Это ты у нас телепат.

– Как ты считаешь, зачем им брать на поруки этого мерзавца?

– Кому им?

– Ну, Доктору, Тейеру.

– Тейеру скорее потому, что он не хочет осложнений в отношениях с Доктором.

– А Доктору?

– Ну, для какого-нибудь научного эксперимента, наверное, а что?

– Да так. Просто как-то странно.

– Что ж тут странного?

– Ты читал биографию этого Саймона Филлипса?

– Читал. Да вот она лежит на столе.

Джордж взял со стола лист бумаги и, сначала пробежав по нему глазами, начал читать:

– «Саймон Филлипс родился четырнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в городе Лос-Анджелесе. Его родители…»

– Да нет, – остановила Кларка Трей.

– А что?

Трей взяла у него бумагу.

– Вот: Лос-Анджелес, девяносто шестой год. Убийство первой степени – полицейский, убийство первой степени – водитель машины, убийство первой степени – женщина. Он там такое устроил! Какие, к черту, научные эксперименты?

– Не знаю, это их дело.

– Впрочем, конечно, – вздохнула Трей и бросила бумагу на стол.

– По-моему, тебе чего-то не хватает, – задумчиво глядя на нее, сказал Джордж.

– Знаешь, чего мне не хватает, так это действия.

– Не понял.

– Тебе не кажется, что мы сами незаметно превращаемся в роботов? Любое наше действие заранее кем-то предопределено. Мы окружили себя законами, словно железными решетками, которые превратились в клетку. Я сегодня знаю, что со мной случится завтра, послезавтра, через неделю. Потому что со мной ничего не случится.

– Разве это плохо?

– А разве это хорошо?

– Но так мы застрахованы от неудач, от лишних проблем, забот.

– А может я хочу иметь лишние проблемы! Я хочу думать, сомневаться, черт побери!

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение! – тут же вставил слово компьютер.

– Ну, вот тебе и лишние проблемы, – засмеялся Джордж Кларк. – По-моему, ты просто устала, а сваливаешь все на роботов.

– Может быть, – согласилась Трей.

– Кстати, как ты смотришь на то, чтобы пойти сегодня вечером в ресторан?

– Не знаю.

– «Не знаю» – да или «не знаю» – нет?

– Позвони сегодня вечером.

– Хорошо.

– Ладно, пойду поищу Фреда.

– А что такое?

– Да мы сегодня вместе дежурим.

Кларка, казалось, огорчили эти слова, но Трей прекрасно знала цену этому огорчению. Джордж был страшно влюбчивым человеком, но женщин он любил так, как ребенок любит свои игрушки. Стоило ему познакомиться с какой-нибудь девушкой, как он тут же забывал о той, о которой до этого думал день и ночь. Для него любовь была так же жизненно необходима, как, скажем, пища или сон. А вот кем конкретно увлекаться – это для него было не столь важно. И когда его отвергали, он воспринимал это спокойно и тут же переключал свое внимание на кого-нибудь другого.

– Так я сегодня позвоню, – напомнил Джордж.

– Хорошо, позвони, – улыбнулась Трей и хлопнула дверью.

Джордж плюхнулся в кресло и подпер щеку рукой. Настроение Трей передалось и ему. «Черт, хоть бы какой-нибудь идиот дорогу на красный свет перешел или клумбу какую-нибудь вытоптал! Все же веселее работать было бы», – подумал он.

 

ВОЗБУЖДАЮЩИЕ НОГИ

Лейтенант Трейси зевнула и захлопнула книгу. К авторам прошлого века Трейси относилась снисходительно, но их наивность умиляла.

Некоего Кинга Трейси прочла до середины. Фабула романа крутилась вокруг старого автомобиля, ездившего сам по себе. И это переполошило весь городок.

Трейси задумчиво перелистнула атласные листы. Скажите на милость, а как еще, если не сами, ездят автомобили?!

– Трей! – напарник, тихоня Фред, к чтению на дежурстве относился нетерпимо.

Во-первых, можно сразиться в космическую войну, во-вторых, ну, во-вторых, ему нравился профиль Трей, обращенный к верхнему ряду мониторов. Девушка смерила Фреда взглядом, от которого бедняга покраснел и чуть ли не начал дымиться.

Трейси еще девочкой-подростком обнаружила в себе маленькую ведьму. Правда, помела у нее не было, но, когда флайер Трейси взмывал вертикально вверх, сначала учителя, а потом шеф полиции правопорядка так и норовили выпороть сумасбродную нахалку.

Сказать, что Трей себя любила – ничего не сказать. Девушка была уверена в своей неотразимости. А где еще ты можешь покрасоваться, если уверена в своей неотразимости, как не в полицейском патруле. Правонарушители, мчащиеся перед самым носом авто или мальчики-хулиганы, рвущие цветы у городского дома Совета сдавались не приказам роботов-полицейских, а зеленому сиянию глаз лейтенанта Трейси.

Трейси глянула на световое табло и нажала кнопку вызова. Сейчас по лестницам и коридорам в зал общегородского обзора ринулись ее коллеги: до прямой трансляции из зала, где заседала комиссия по размораживанию, оставалось минут пять.

Зал заполнялся черными комбинезонами с наплечниками-крылышками: отличительный атрибут полицейских срочной линии. Среди мужских коротких стрижек и тупых подбородков Трей выглядела розой в лягушатнике. Но попробовал бы кто сказать, что она тут не к месту: именно на этот случай Трей изучила искусство борьбы японцев минувших веков.

Наконец, все мониторы под разными ракурсами высветили зал заседаний.

Полукруглый амфитеатр с овалом арены внизу припомнил Трей арену римских гладиаторов. С той лишь разницей, что зрители были отделены от сражающихся толстыми линзами видеокамеры. Зал заседаний был покрыт стеклянным куполом, и лишь мощные динамики доносили до наблюдавших вопросы комиссии и ответы человека, которого общество решалось выпустить на поруки из заточения.

Трей с любопытством смотрела, как инженеры включили системы регенерации. Видеокамера услужливо приблизило голое тело в барокамере. Человек потерял неподвижность бревна. Тонкая ледяная корочка искрошилась искрами света. Кровь опробовала привычный путь по венам и артериям. Сердечный ритм, ускоряясь, уже набрал полноту. Криоген через боковое отверстие заменили кислородной смесью. Человек чихнул, проснулся и сел, оторопело озираясь на искаженные разводами на стекле лица инженеров. Потом ощупал свое тело и попытался встать.

Полицейские, плотной стеной окружившие самый большой экран, заворчали за спиной девушки. В глубине души Трей понимала: вид голого негра – не для глаз юной девушки. Но попробовал бы кто об этом заикнуться всерьез.

– Трей! – окликнул Фред с соседнего кресла, – ты не находишь, что эти волосатые ноги отвратительны!

– Меня они возбуждают! – отрезала Трейси, с ехидством представив белые икры Фредди, обожавшего носить шорты.

Но две сардельки вывернутых губ, низкий лоб, чуть ли не рачьи глаза и в самом деле разочаровали Трей.

Смутные времена в воображении девушки были окутаны тайной и романтикой. Она и сама не знала, с чего бы сорок лет назад ее согражданам быть подобными Геркулесам и Апполонам. Поэтому размороженный ее разочаровал и Трей уже вполуха слушала вопросы и ответы, пытаясь решить: удастся ли спасти надломанный ноготь или придется его обрезать.

Устав от две тысячи девятого года, когда Трей еще и на свете не было, четко определял, что и как должен отвечать человек, чтобы приобрести код личности и соответствовать статусу гражданина «абсолют».

Трейси сама в свое время прошла эту дурацкую процедуру: члены комиссии не сводили глаз со стройных ножек без чулок.

 

ЭКЗАМЕН НА «АБСОЛЮТ»

Первое, что пришло Саймону на ум: криогенная установка не сработала, и его вытаскивают, чтобы придумать что-нибудь менее современное, но более действенное из арсенала человечества, привыкшего третировать ближних.

Даже рожи за стеклом были те или почти те же: мощные ребятки в голубых комбинезонах. Саймон сплюнул и выдрал из волос нерастаявшую сосульку.

Дверь барокамеры скользнула прочь.

– Привет, ребята! – помахал Филлипс отпрянувшим инженерам.

Тут же тележка на шести колесиках услужливо подкатила Филлипсу одежду по размеру. Да и трудно было предположить, что мешок из-под цемента с прорезями для головы и рук может кому-то не подойти!

– Эй, я так не играю! – Саймон повертел хламиду и для убедительности отфутболил «костюм», предварительно хорошенько по нему потоптавшись.

Ребятки-архангелы зашушукались. Язык был явно американский, но с примесью какого-то акцента.

– Меня что, похитили иностранные шпионы? – попытался наладить контакт Филлипс.

Все же неприятно, когда рядом – китайские болванчики. Саймон переступил с ноги на ногу: в помещении на топливе явно экономили. Попробовал тряхнуть за рукав ближайшего к нему парня и тут же отдернул ладонь. Саймона словно сунули в ледяную полынью – даже труп был бы теплее, чем этот мудак с акцентом.

Феникс почувствовал, как в животе собирается тугой комок: преддверие хорошей драки, и уже изготовился двинуть ближайшего чудика ногой.

Но тут позади заскрипело, задребезжало: Феникс обернулся.

Такого он еще не видел: в глубине помещения сначала тонкой полоской, потом световым раструбом вырос и засиял небесно голубой свет. В конусе восседала величественная фигура и две менее величественные по бокам. Над троицей сиял золотой ореол.

– Святая Троица! Черт бы меня побрал! – ахнул Саймон, хлопнув себя по ягодицам.

Видение приближалось. И по мере приближения свет золотился ярче, сильнее, пока перед Саймоном не остановилась тривиальная трибуна с тремя трясущимися маразматиками.

– Высочайшая комиссия по выпуску преступников на поруки имеет честь приветствовать мистера Саймона Феникса Филлипса! – провозгласил средний.

Саймон мог бы поклясться, – не разжимая губ.

– А дальше что? – буркнул Саймон, ежась. – Хоть одеться дайте, черти!

– Штраф за употребление нецензурных выражений, – пролепетал непорочно чистый голосок, и Саймон обернулся глянуть на его обладательницу.

Позади него возвышался стеклянный куб с переплетением лампочек и проводов внутри. И никаких девиц!

– Мистер Саймон, – голос превратился в старческий и скрипучий, – если вы так начинаете жизнь в нашем обществе, вам придется довольно туго…

– Дерьмо собачье! – удивился Саймон: теперь без сомнений говорил куб, хотя Саймон каким-то шестым чувством понимал, что слышит старикашку.

Девица завела прежнее:

– Штраф за употребление…

– Да объясните, что тут, к дьяволу, происходит?! – взорвался злой, замерзший и очень голодный Саймон, приплясывая на месте.

– Здесь происходит заседание высочайшей комиссии…

– Это я уже слышал, – возразил Филлипс, – а почему я тут торчу? И голый?

– Вам предстоит пройти процедуру проверки на «абсолют», то есть мы выясним, насколько вы отличаетесь от животного. Но если вас смущает нагота, – старик сделал знак, и тут же один из болванчиков протянул Саймону его кожаные штаны и оранжевую майку. В рукаве он их прятал, что ли? Штаны были Саймона, насчет майки он засомневался, но спорить не стал, натягивая одежду.

– А обувь? – пошел Филлипс до конца.

Кроссовки были без металлических подковок, в стельке не было кинжального лезвия, заначка в двадцать баксов исчезла, но размер подошел. Теперь Саймон почувствовал себя почти человеком и сузил глаза:

– Так, кто-то вякнул насчет того, что я зверь? – теперь, когда он твердо выяснил: дверь слева ведет на улицу, ему оставалось лишь подобраться к старичью на расстояние вытянутой руки. Или, лучше, ноги.

– Год, место и время рождения! – бормотал старик.

– Что-что? – Саймон сделал шаг, словно не расслышал.

– Минус три пункта! – сухо констатировал трухлявый пень. – Заторможенность реакции! Повторяю вопрос: год…

Саймон не стал ожидать продолжения: теперь на пути к свободе лежало три метра пластикового покрытия и три пня. Ближайшего Саймон выдернул, как репу, схватив за сухонькое запястье и отшвырнул от себя. Позади что-то шлепнулось и ойкнуло. Старикан, который был любопытнее, оторопело привстал с кресла, пытаясь что-то сказать посиневшими губами. Удар в челюсть отнял у него дар речи, а заодно и любопытство. Краем глаза Саймон наблюдал за ребятами в голубом: те стояли, как приклеенные, смиренно сложив лапки.

– Чертово дерьмо! – прошипел Саймон, все больше и больше распаляясь.

Можно было в кульбите перескочить через шаткую преграду из третьего пня, но Саймон не мог отказать себе в удовольствии. Одной рукой он ухватился за реденький кустик бороды, а в кулак другой вложил всю ненависть человека, которого даже бить некому.

Старичок хрюкнул и попытался прикрыться ладонью. Синие вены распалили Феникса еще больше. Он бросил старика на пол и принялся молотить тряпичное тело. Первая его жертва уже пришла в себя и, приподнявшись на колени, умоляюще протягивала руки. Саймон отпрыгнул от помятого деда и точнехонько опустился на спину замершей в мольбе фигуры. Под кроссами что-то хрустнуло. Старик без стона распластался на полу. Тот, что показался Фениксу Всевышним, только шипел, выпучив глаза:

– Минус сорок пунктов! Минус двести двадцать пунктов! Минус человек! Зверь! – в старческой немощи проснулся неистовый клич насмерть перепуганного человека.

– Зверь? – Саймон ухватился за сморщенные щечки в сетке капилляров. Сжал. Потянул за дряблую кожу, а потом резким движением свернул голову старика. Из черного провала рта хлынула кровь, заливая грудь жертвы. В горле что-то булькало. Саймон отбросил обмякшее тело и отер руки о кожу штанов: у пня явно была сломана шея.

Вдали, нарастая, несся вой сирены. Саймон еще раз глянул на оцепенелых мальчиков, но инстинкт подсказал, что это не те, с кем стоит терять время. А приближающийся глас полиции подтверждал: мистера Саймона будут искать, но копам придется пошевелиться, чтобы не потерять надежду на встречу с Фениксом.

Что бы вся эта дурацкая комедия ни означала, и где бы Саймон сейчас ни находился, самое время делать ноги.

Дверь пропустила Феникса наружу беспрепятственно, благожелательно напутствовав:

– Желаем всегда и везде поддерживать статус «абсолют»!

– И тебе того же! – ответил Саймон, запуская в синее око видеокамеры шестиколесную тележку и ныряя в зелень кустов.

Еще некоторое время наружные видеокамеры следили за шевелением листвы, а потом мистер Филлипс растворился.

 

ПОРУЧИТЕЛЬ

Оторопевший мир содрогнулся и замер.

И лишь один человек на планете равнодушно щелкнул пультом управления визора, переключившись на развлекательный канал. – Еще коктейль, мистер Бредли? – незримая фигура протянула бокал с напитком.

Эдгар Бредли потянулся, напружинив руки. Рукав шелкового халата, расшитого экзотическими мордочками зверюшек из мультфильмов, сполз, обнажив загорелую руку. Бугрились мускулы, перекатываясь под кожей теннисными мячиками. Эдгар полюбовался на голобрюхую девицу, смешно рассказывающую зрителям анекдоты, и отстранил висящий в воздухе стакан:

– Сейчас не время!

Халат скользнул прочь, тут же сложившись вчетверо. Спальня, дышавшая тишиной и прохладой, сложилась и убралась в стены, выдвинув вместо кровати и пуфиков рабочее кресло и стол с шеренгой телефонов.

Эдгар затянул ремень короткой туники. Для своих пятидесяти четырех лет мистер Эдгар Бредли выглядел неплохо. Однако, может быть плохо от того, что – никак. Мистеру Бредли было смертельно скучно.

В молодости, когда любая высота кажется недостижимой, он много работал, еще больше воровал. Потом воровали для него другие. После того, как мир сошел с ума и богатство само вползало в руки, Эдгар захотел и получил себе новую игрушку – власть. Но с годами, все чаще и чаще приходило убеждение, что доставшееся ему в наследство дерьмо не стоит того, чтобы им обладать.

Людская покорность и раболепие толпы приедаются, как сладкий пирог на первое, второе и третье. Вначале ты словно приподнят на крыльях собственного могущества. Затем ты начинаешь сомневаться: а так ли ты увлечен признанием тех, кого в грош не ставишь. А после… И с этим «после» никогда не сравнится человеческая неистовая натура, ее злоба, ее ненависть. Все эти байки о нравственном и моральном обществе, которое было создано не без помощи и непосредственных указаний мистера Бредли, осточертело ему хуже горькой редьки.

Теперь он хотел попробовать на вкус убийство. Нет, не несчастье, не нелепый случай, когда кто-то нырнет поплавать в океане. А убийство, которое планировал ночами, о котором мечтал с давних лет. И которое в целом мире осуществить некому. Эдгар Бредли уже много лет знал, кого он убьет. Осталось выбрать, чьими руками это сделать.

И сегодняшнее шоу мистера Саймона Бредли вполне устроило по качеству исполнения. Оставался пустяк: найти Филлипса в миллионном городе и заставить выучить текст, который непременно должна услышать жертва Бредли перед смертью.

Эти слова Эдгар отшлифовывал долгими вечерами, пока разномастная толпа жрала и веселилась за его счет. В эти слова Эдгар вложил чертову жизнь, которую прожил.

«Ну, кто из нас первым подавился сливовой косточкой?» – эти олова относились к одному человеку во всем мире, и он единственный на свете мог их понять.

– Ну, кто из нас первым подавился сливовой косточкой? – впервые в жизни Эдгар попробовал фразу на слух. Злая улыбка змеей искривила губы: слова были горько-сладкие, как черносливины.

Наверное, опытный психоаналитик сумел бы разъяснить, что истоки ненависти, которые питал Бредли к близорукому студенту Френдли, лежат в обыкновенной человеческой неудовлетворенности. Этим объектом могла бы быть соседская кошка, душераздирающе мяукавшая в пять утра перед окном, или рейсовый автобус, где ты с отвращением и брезгливостью пытаешься отстраниться от потных людских тел, но все же кто-то заденет, мазнет липкой рукой – и ты чувствуешь, как бьет режущей болью ненависть по глазам.

Но даже психоаналитику Бредли не признается, что вместе с Френдли уйдет чувство стыда, которое забитым зверьком пряталось на самом дне души, но все еще, даже через сто лет, скалило острые зубки.

Они заканчивали университетский курс, когда в их группу откуда-то из периферии перевелся хлипкий мальчик с тонкими кистями и вечно сползающими на переносицу очками. Он сидел в последнем ряду, отрешенно записывая что-то в толстую тетрадь, и лишь время от времени обводил рассеянным взглядом аудиторию, так же равнодушно мазнув взглядом по лицу профессора.

Как и почему он и Бредли оказались на одной вечеринке, Эдгар не помнил. Вероятно, состоялась одна из внеплановых тусовок, и кто-то из привычной компании прийти не сумел.

Вечеринка вышла так себе, Бредли больше скучал чем пил и танцевал. Кристофер Лонгрей корчил из себя шута-самоучку, девчонки, чуть навеселе и чуть возбужденные от перемигиваний кавалеров, визжали.

Эдгар вышел на террасу. Рядом распласталась ночь, и в двух шагах было не различить, чьи тени мигают огоньками сигарет. Эдгар щелкнул зажигалкой и при колеблющемся пламени рассмотрел чудика Френдли и светлую челку Элизы.

– Привет! – приблизился Бредли: он-то мешать никому не мог, это точно.

– Привет, – эхом откликнулась девушка, и Эдгар, сам не зная, зачем, предложил прокатиться на его новеньком седане.

Элиза пожала плечами: Эдгар и в темноте почувствовал, как нахмурился Френдли.

Но Эдди потому и был капитаном футбольной студенческой команды, что умел настоять на своем.

Поехали, разгоняя фарами мрак. Остановились у мелководной речушки, где одинокий фонарь угрожающе высвечивал надпись о запрете – тут же решили купаться.

Эдгар скинул одежду и бросился в воду, оказавшуюся удивительно теплой после ночного холода. Элиза помедлила, запутавшись в дамских аксессуарах и мелочах туалета.

– Холодно! – пожаловалась девушка, пробуя воду пальцами ноги.

– А ты окунись! – посоветовал Френдли из машины.

Тощий Френдли остался в плавках. Эдгар отметил эту деталь как разрешение на Элизу. Девушка плескалась у берега, разбрызгивая воду руками и ногами. Эхо далеко разносило звуки.

Эдгар обернулся, чтобы посмотреть, чем там на траве занят Френдли и почувствовал, как ноги теряют дно. Эдгар и не предполагал, что в этой воробьиной лужице мог быть омут или углубление. Появилась мысль подшутить.

Он, удерживаясь на воде при помощи только ног, руками призывно замахал девушке:

– Элиза! Крошка! Иди сюда, а то ты там уже всю воду замутила!

Элиза охотно побрела на голос, шагая по дну. А впереди призывно протягивал навстречу руки Эдгар Бредли, самый отличный парень из всех знакомых ребят. Оставалось сделать шаг. Элиза заторопилась. Еще не понимая, попыталась нащупать ногой несуществующее дно, и ухнула в омут, скрываясь под водой.

В первое мгновение Бредли не понял, что произошло. Потом стал озираться, в панике разгребая поду руками и ногами. Нырнул. Черное дно не пропускало света. Эдгар почувствовал, что легкие разрываются из-за недостатка воздуха и вынырнул, отфыркиваясь. Нырнул снова – тело пронзила дрожь. Девушки не было.

«Может, она под водой тихонько уплыла к берегу? – Бредли ухватился за эту мысль. Выплыл. Через несколько метров встал на ноги, удерживая трясущиеся колени, побрел к берегу.

Френдли что-то писал при свете фары, развалившись на траве.

– А где Элиза? – выдохнул Бредли.

Френдли удивленно поднял голову, видимо, не совсем понимая, где он и какого черта тут околачивается мокрый тип.

– Где Элиза?! – Бредли затряс парня, ухватив за плечи. – Где она?!

Френдли близоруко прищурился:

– Но она же с тобой купалась… – тихо и удивленно ответил Френдли.

Эдгар отпустил его, обессиленно садясь на траву. Тут же колючее переплетение травинок отпечаталось на теле, кожа зачесалась. Эдгар заерзал. Мысли крутились туго, словно плохо смазанный механизм. Но одна точила жирным и слизким червяком: «Этот чудик не видел, что произошло. Зачем же я буду рассказывать?!» Ведь он и в самом деле не виноват, он не виноват!

– Значит, переплыла на тот берег, – Бредли попытался, чтобы слова прозвучали легковесно, но голос дрогнул. Он сделал вид, что закашлялся, пряча лицо в ладонях.

Они еще долго кричали и звали девушку.

– Видимо, ушла сама на шоссе, – Бредли старался изо всех сил выглядеть злым: так легче спрятать страх.

– Голая? – в упор посмотрел Френдли. Он, казалось бы, был также увлечен поисками и розысками Элизы, но теперь смотрел колюче, непримиримо. Зрачки, всегда отрешенно расплывшиеся, теперь превратились в черные булавочные головки.

– Значит, заплыла далеко и не слышит! – теперь Бредли разозлился на хлюпика всерьез.

– Элиза не умеет плавать, – все так же непримиримо глядел на него Френдли.

– Что ты имеешь в виду? – взъярился Бредли.

Френдли пожал плечами, подхватил свою одежду и побрел прочь. Его коричневая тетрадка так и осталась лежать на траве.

Бредли машинально нагнулся и поднял. «За все в этой жизни нужно платить: за любовь и ненависть, за доброту и предательство, за холод и пламя – мы платим. Кто раньше, кто позднее, но всегда официант по имени совесть приносит счет и даже не ждет чаевых. Ты можешь юлить и оправдываться. Можешь подавиться сливовой косточкой, но унылый официант, ни слова не говорящий по-английски, смотрит в упор и требует платы. Еще никому не удавалось увильнуть…»

Фраза обрывалась незавершенной.

Тело Элизы вынесло чуть ниже по течению…

Бредли вначале настороженно ждал, что его вызовут. Потом порывался пойти рассказать сам обстоятельства смерти мисс Элизы Руанз, семнадцати лет от роду.

Но никому не пришло в голову связать Бредли со смертью Элизы.

Ничего, судя по всему, не сказал и Френдли. Но в коридорах, на спортивной площадке, в лекционном зале, кафе, кино – куда бы ни сунулся Эдгар – он натыкался на настороженно брезгливый взгляд Френдли.

Казалось, весь город, весь мир состоит из одних Френдли и их двойников.

Много раз Эдгар порывался поговорить с Френдли. О чем? Почему-то ему казалось очень важным убедить этого чудика в своей невиновности. Зачем? Потом Эдгар решил убить Френдли. И отложил затею на долгие годы.

Потом пришел день катастрофы. Было много убийств, самоубийств. Еще больше смертей. Эдгар видел множество трупов, которые некому было убирать. Эдгар помнил плывущего по улице продавца воздушных шаров: его вздутое ничтожное тельце карлика после смерти приобрело величественные размеры.

Эдгар видел отца, стреляющего в дочь и свою жену перед тем, как их накрыла волна цунами. Мистер Бредли видел многое в своей жизни, но Френдли, этот хлюпик и зануда с вечно покрасневшим кончиком носа, уцелел.

Он стал учителем. Чему он может научить? Но этот учебный год детишки будут заканчивать с другим преподавателем.

 

ПРОГУЛКА ПО ПАРКУ

Аккуратные аллеи с правильно вычерченными клумбами так и просились под гусеницы мини-трактора. Детишки, чинно разгуливающие в сопровождении мамаш, эдакие розовощекие розанчики в шортах и маечках.

Судя по легкой желтизне листьев, какое-то время криогенный морозильник работал. Саймон кое-как затер пучком травы следы побоища и высунул из кустов курчавую голову. Миссис, шествовавшая с персиковым пудельком, на шепот не реагировала. Пришлось выползать на дорожку.

– Эй, утка! – Саймон начал миролюбиво, хотя рыженькие кудельки тетки и почти такие же кудряшки пса раздражали до красных кругов перед глазами.

Утка отползала! Саймон Феникс честно пытался быть пай-мальчиком. Но сейчас поневоле пришлось быть невежливым: Саймон изловчился и ухватил утку за подол. Раздался треск материи и одновременный писк жирной туши.

– Да как вы смеете?! – тетка была удивлена, но не испугалась. Пришлось немного смять ей прическу, запустив пятерню в рыжие пряди.

Саймон Филлипс не умел рассчитывать силу – клок волос остался зажатым в кулаке. Леди закричала по-настоящему. Всполохи страха перекосили лицо.

Вокруг скакал, заливаясь лаем, пудель.

– Ты еще тут! – разозлился Саймон, пиная пса в тощее брюхо.

Собачонка завизжала не хуже владелицы. К месту происшествия заторопились недоумевающие люди. Саймон зайцем прыгнул в кусты и, виляя в просветах зарослей, через минуту был в другом конце парка.

Тут криков не слышали, и на Саймона внимания не обратили. Этот участок городские власти отвели под открытую игротеку электронных мошенников. Саймон нашарил в кармане монетку, но у автомата не было щели для денег. Саймон наугад ткнул синий треугольник, светившийся на панели машины.

Тут же металлический голос спросил:

– Играете на стороне гуманоидов или друидов?

Саймон хохотнул, хлопнув себя по ляжкам: пока он спал, мошенников облапошили и машина играла задаром!

– Друидов! – Филлипс понятия не имел, что или кто это за друиды, но решил держаться интелем.

Тут же на экране вырисовалось поле, разделенное на очень знакомые сектора. У ворот толпились люди и какие-то мохнатые черти с листочками. Команды выстроились – и Саймон принял игру за самый обычный футбол.

Капитаны обменялись приветствиями, пожав противнику ладонь? лапу? ветку? Филлипс присмотрелся. Челюсть его медленно отвисла: пень с отростками, этот ежевичный куст был точной копией Саймона Филлипса! Саймон словно в зеркало смотрелся, а его черноствольный двойник носился впереди всей команды, бестолково пиная мяч.

– Вы – губошлепы! Дерьмо старое! – заорал Саймон, двинув кулаком панель игрового автомата. – Кто ж так пасует?! Кто?! – чуть не взвыл Филлипс, наблюдая, как пни с ветками бестолково носятся по полю.

Счет был разгромным. Команды вновь выстроились в две параллельные шеренги, и вновь этот придурок-капитан вежливо раскланялся с победителем.

– Да что ж это? – возмутился Саймон. – Ты ж, осина трухлявая, должна была бы сейчас двинуть этой жабе в рожу, а ты, как воспитанник монастыря, чуть не обниматься лезешь?!

Но друиды и гуманоиды уже расползлись по углам для новой игры.

– Ну, нет! – запротестовал Саймон. – Теперь я уже не дурак и хочу играть на стороне гуманоидов!

Тут же капитаны поменялись лицами. Негритенок Саймон, подвижный и живой, как ртутный шарик, вселял какую-то уверенность. А уверенность ой как бы пригодилась.

Поле превратилось в непролазные джунгли. Лианы свисали нажравшимися змеями. Неподалеку от лесной тропы шлялся поджарый тигр и недвусмысленно облизывался. Друиды замерли корягами, взгромоздились на деревья, слившись с листвой и древесной корой. А капитан Саймон, уцелевший в числе последних из живых, улепетывал от нацелившегося в него всеми иглами дикобраза.

Мистер Саймон Филлипс расстроился чуть не до слез и уже оглядывался по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого.

Электронный мошенник не перевоспитался – выиграть у него было невозможно! Он, оказывается, поумнел настолько, что всегда предлагал условия, выгодные только его электронным мозгам.

Саймон постановил разгваздать машину вот тем симпатичным булыжником, торчащим посреди сада камней. Уже сделал шаг в сторону, но тут экран засветился: вполне нормальный старикан улыбнулся Саймону вставной пастью:

– Внимание, Саймон Филлипс! Опасность – сзади.

Запоминайте!…

 

КОД №107

Полицейские срочных линий замерли. Боб Колон, дежурный патрульный Северо-Западного сектора города прилип к монитору. А взбесившийся компьютер раз за разом трезвонил тревогу. За последние четырнадцать лет вызов тревоги прозвучал впервые. «Убийство-смерть-убийство», – как заведенные, надрывались динамики.

Трей стряхнула ползущих по руке муравьев – ощущение нашествия насекомых не исчезало. Остальные выглядели не лучше, беспомощно наблюдая за расправой в зале комиссии по выпуску преступников на поруки.

Динамик долдонил запущенной юлой: «Код N 107: «Убийство-смерть-убийство».

Размороженный Феникс Филлипс швырнул чем-то в видеокамеру: монитор ослеп.

Тут же к сектору подключился общегородской канал видеообзора, бесполезно обшарил окрестности.

И лишь вызов из Центрального парка, где оскорбили действием старую леди, определил, куда девался преступник.

– Команда роботов-патрульных, на выезд! – раздалось под куполом зала.

Мгновением позже в квадратах пола разверзся люк, и прямоугольные детины, отличавшиеся лишь туповатым выражением глаз от настоящих людей прогрохотали на выход, заведенными движениями чеканя шаг.

Трейси проводила болванчиков неодобрительным взглядом. А тут еще ноготь окончательно сломался!

Попытка создать синтетического человека или биоробота – бестолковая возня ученых и техников, продолжающаяся с начала прошлого века.

Вначале человек, еще наивный и снисходительный, придумал себе идеал, от совершенств которого психически здоровому человеку впору взвыть от скуки.

Вообразите себе только супергероя: смелого, как тигр, сильного, как слон, быстрого как антилопа гну, улепетывающая от эдакого совершенства.

Роботы ломались. Механические игрушки бунтовали. Люди, уверовавшие в надежность машин, превращались в послушных марионеток.

Повальное увлечение помощниками с электронными мозгами пришлось на первые годы после миротрясения.

Люди, растерянные и бессильно опускавшие руки, оживали, видя, как железные махины расчищают завалы. Стальные клещи растаскивают покореженную арматуру и битый кирпич. Роботы-озеленители, не понимающие, что земля мертва, умудрялись разводить сады на песке и застывшей лаве, заменяя растения на безнадежных участках синтетическими двойниками.

Пока люди испуганно жались друг к дружке, роботы невозмутимо делали свое дело.

Беда человечества – в странном пристрастии людей исповедоваться, ныть, каяться, сожалеть о несовершенном. Кому не доводилось прятать глаза, если ты вынужден слушать откровения, где помочь – бессилен, а сказать об этом – стыдишься. И ты тратишь часы, дни, годы на свои и чужие несчастья. А за поворотом – твоя жизнь.

Роботам были чужды чувства, их невозмутимость восхищала Трейси и ее сверстников с детских лет.

 

ВОЛК И ОТРЯД ЯГНЯТ

Опираться на электронных людей вошло в привычку у целого поколения. А Саймон Филлипс – явление не ординарное, надо признать. Люди, в большинстве молодежь, потрясенные, с горящими от стыда и ужаса лицами, не могли рисковать – их роботы полицейские остановят маньяка.

На мониторах, приближаясь и увеличиваясь, зеленым раем прорисовался и стал отчетливо виден сектор игровых автоматов.

В ту же секунду у бровки дорожки, посыпанной круглой разноцветной галькой, вздыбились и затормозили шесть мотоциклов.

Остальные патрульные оцепили сектор черной стеной комбинезонов. Роботы-полицейские двинулись к преступнику, прикрывая нагрудные клапаны управления тускло блестевшими треугольниками щитов.

– Молодцы, копы! – вырвалось у Трей.

Любо-дорого глянуть на волевые лица и упругую походку: полицейские брали негра в полукруг.

Преступник дернулся, заюлил, ища лазейку, но роботы так же невозмутимо приближались.

Весь зал затаил дыхание. Трей казалось, что грохот стоит от гордого биения сердец.

В следующий миг грохота Трей не услышала.

Преступник, вильнув между двумя копами, выхватил из кобуры ближайшего парализатор и принялся дубасить робота по голове. Полый металл дребезжал медным тазом.

– Человек! Вы не соответствуете статусу «абсолют», – нравоучительно продекламировал избиваемый.

Негр изловчился и в прыжке выбил щит. Прикосновение кулака, хотя роботы отключались простым нажатием кнопки, – и патрульный замер.

Саймон Филлипс бесновался, уворачиваясь от протянутых к нему наручников: роботы уговаривали преступника прекратить бесполезное сопротивление. За время уговоров Филлипс уничтожил еще двоих, стукнув их друг о дружку.

Оцепление неподвижно взирало на погром.

Саймон Феникс Филлипс оказался один против троих, но присутствия духа не терял.

Трей померещилось, что у негра, как у экзотического паука, не одна пара рук и ног, а штук восемь, так стремительно нападал, кувыркался и отпрыгивал Филлипс.

Похоже, негр забавлялся, расшвыривая противников. Одного из роботов Саймон подножкой опрокинул наземь и протащил гордым римским носом по песку. Робот безропотно зарылся лицом в землю.

Трей увидела перед глазами пелену, попыталась сморгнуть размытое изображение. Яростно затерла ладонью глаза – предательские слезы снова и снова рябили экран визора.

Негр тем временем покончил с уцелевшей парочкой и шуганул, топнув ногой, оцепление:

– Ату вас!

После чего засунул руки в карманы и, насвистывая, двинул прочь.

Трей стряхнула с плеча чью-то руку:

– Отстань! Это же какой позор! Не могли справиться с одним парнем! – рыдала девушка, больше и не пытаясь сдерживаться.

Фред задумчиво нахмурился:

– Они не могли ничего сделать, разве что уговорить. Ты забыла основной закон робототехники: робот не может причинить человеку вред, кроме как защищая его жизнь. А жизни Саймона ничто не угрожало! Меня мучает другое: негр-то откуда знал, как действуют роботы?

– Научной фантастики начитался! – огрызнулась Трейси. Но мистер Саймон Филлипс фантастики, как, впрочем, и ничего другого, не читал.

 

ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД

Шеф полиции Альберт Хоппер не скрывал своего раздражения от случившегося.

– Проблема заключается в том, что мы столкнулись в данный момент с угрозой общественному спокойствию города. Проблема также в том, что этот маньяк-разрушитель несет с собой смерть, не останавливаясь ни перед кем. Он нарушает все нормы человеческого поведения. Но мы разумные люди, и должны найти какое-то решение, должны понять, что мужчины и женщины нашего общества имеют право, имеют полное право быть огражденными от преступника. Мы должны предотвратить новые преступления. Мистер Филлипс не имеет права наносить урон нашему городу…

В это время в зале сработал сигнал срочного вызова, немного напоминающий волчий вой.

– Я прошу прощения, – сказал Хоппер, – но мне нужно отойти. Постарайтесь найти какие-нибудь конкретные предложения по данной проблеме.

Хоппер поклонился и вышел.

– Я не понимаю, – сказала Трей, – как человек может быть таким жестоким?! Это ужасно, он их так бил!

– Интересно, а чем занимался Саймон Филлипс в двадцатом веке? – спросил Билли Мойр, самый молодой сотрудник департамента. Он только недавно поступил на службу в полицию, но его мечта заняться серьезным делом приняла сегодня несколько необычное реальное воплощение.

– Чем занимался? – переспросил Джордж. – Он был убийцей. Взрывал машины, взрывал здания. Этот человек – целая история, которую за несколько минут не расскажешь. Он был неуловим, как рыба в воде, когда ее пытаешься ловить голыми руками. Для него убить человека было все равно, что прихлопнуть муху на стекле. Хотя, возможно, мух он любил больше, чем людей.

– Но зачем же его выпустили?

– Не знаю. Говорят, за этим стоит Бредли. Однако все это так странно, как и то, почему он понес такое почти символическое для того времени наказание. Такое впечатление, что у него есть связи даже на том свете.

В зал деловито вошел капитан Заклин. Офицеры расступались, пропуская продирающегося сквозь чащу гималайского медведя с седой гривой курчавых волос. Статная фигура капитана выгодно выделялась на фоне изнеженных статуэток в форме. Заклин остановился у монитора, оценивающе прищурившись на стоп-кадр. Наконец, в полной тишине изрек:

– В мое время только один полицейский охотился на Саймона Феникса. И поймал! Будем надеяться, что Джон Спаркслин справится и сегодня, если ему предоставят такую возможность.

Он окинул взором присутствующих. Патрульные ожили. Зашевелились.

– Джон Спаркслин? – удивилась Трей. – Вот это да. Его называли разрушителем. Спаркслин это, между прочим, легенда. Когда я училась в полицейской школе, о нем рассказывали невероятные истории. Так что, ты предлагаешь освободить его из криогенного раствора?

Заклин пожал плечами.

– Вообще-то, у нас уже есть один разрушитель, – недоверчиво произнес Джордж.

– Но, кажется, у нас нет другого выхода, – возразил Заклин.

– А ты не допускаешь, что за время, проведенное в криогенной ванне, Спаркслин мог утратить свои полицейские способности?

– Пока я уверен только в одном: Саймон свои способности не утратил. Похоже, наоборот, он стал еще безрассуднее и безжалостнее.

– Вы, кажется, одно время вместе со Спаркслином работали? – обратилась к Заклину Трей.

– Да, – ответил капитан. – И могу сказать, что дело свое Спаркслин знал отлично. Да, он был жесток, он ненавидел преступников и шел за ними сквозь любые преграды. И если на его пути оказывалось препятствие, и даже если этим препятствием был живой человек… В общем, многие из вас, наверное, знают об этой истории с тридцатью заложниками. Хотя я и сегодня считаю, что не все в ней так просто, как может показаться на первый взгляд. Так вот, лейтенант Спаркслин был насколько жесток, настолько и бесстрашен. Когда другие предпочитали отсиживаться в укрытии, Джон рвался в бой.

– Что будем делать? – задумчиво спросил Джордж Кларк, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Я бы рискнул, – сказал Заклин.

– Во всяком случае, нам есть, что доложить Тейеру, – добавила Трей.

В зале воцарилась тишина.

 

«ПОЛОЖИТЕ РУКИ НА ЗАТЫЛОК!»

Саймон, не обращая внимания на то, что горел красный свет, перешел на другую сторону улицы. Тут же, словно выросла из-под земли, возле него остановилась патрульная машина.

– Вы нарушили правила дорожного движения, – сказал полицейский, не выходя из машины.

– О, господи! – плюнул Саймон. – В каком столетии мне надо было проснуться, чтобы всякие полицейские морды не указывали мне, где и когда можно переходить улицу?!

– Прошу вас заплатить штраф, – пропустил мимо ушей оскорбление в свой адрес страж порядка.

– Штраф, да? А ну-ка иди сюда, – поманил его пальцем Саймон, и как только тот вышел из машины, ударил его кулаком в челюсть.

Полицейский отлетел в сторону, но чудом удержался на ногах.

– Я вынужден вас арестовать! – крикнул он. – Оставайтесь на месте. Положите руки на затылок.

– Ну, нет! – заревел Саймон. – Много я слышал оскорблений в свой адрес, но чтобы мне, словно паралитику, предлагали положить руки на затылок – это уж слишком!

– Я еще раз повторяю…

– К тому же, последний раз в своей жизни.

Саймон подошел к оторопевшему полицейскому который даже не пытался защищаться, и нанес ему несколько ударов: сначала в живот, а затем в подбородок.

Полицейский рухнул на землю.

Саймон переступил через него, подошел к патрульной машине и сел за руль. Лишь только он отъехал на несколько метров, как тут же заработало переговорное устройство.

– Патрульная машина находится в районе Таврали-Хилл, – услышал чей-то голос Саймон.

– Что ты говоришь? – удивился он. – Может, ты еще знаешь, кто находится за рулем?

– Патрульная машина движется по Толд-стрит. Внимание, патрульная машина движется по Толд-стрит.

– С ума можно сойти! А теперь? – Саймон резко повернул руль вправо.

– Патрульная машина пересекает угол Четвертой улицы и выходит к Центральному бульвару. Внимание, патрульная машина пересекает угол Четвертой улицы и выходит к Центральному бульвару.

– По-моему, ты слишком много болтаешь, – вдруг раздраженно сказал Саймон, заметив, что сзади появился хвост, – болван хреновый.

– На вас налагается штраф за пользование нецензурными словами. Вы должны выплатить штраф в полицейском участке Лос-Анджелеса. Пожалуйста, доложите о вашем местонахождении, – прозвучало у него над головой.

– Да уж, конечно. Кретин. То он сам сообщает мне, в каком направлении я двигаюсь, то уже я ему должен докладывать. Напичкали машину всяким дерьмом, что бы мозги себе пудрить, – хмыкнул Саймон.

– Вы во второй раз наказываетесь штрафом за нецензурные выражения, – опять прохрипело у него над головой.

– Охрип, что ли? – съязвил Саймон. – Надо меньше лаять, как собака.

Компьютер стерпел это оскорбление.

В это время полицейская машина поравнялась с машиной Филлипса.

– Смотри ты, какой шустрый, – насмешливо сказал Саймон, глядя, как водитель-полицейский знаками показывает ему остановиться. – Как же, сейчас я тебе остановлюсь. Ладно, до встречи на том свете!

Он повернул руль немного вправо, заставляя полицейскую машину прижаться к тротуару. Затем повернул резче, послышался стук металла, и патрульная машина на полной скорости полетела прямо на фонарный столб.

Раздался грохот, потом взрыв.

– Мне очень жаль, – ухмыльнулся Саймон. – Не надо быть таким надоедливым, козел, мать твою!

– Вы наказываетесь штрафом за нецензурное выражение, – тут же услышал он над головой.

– Заткнись, а то я сейчас заставлю тебя петь американский гимн.

Голос замолчал.

– Вот так-то лучше, – довольно сказал Саймон, но тут же услышал:

– Патрульная машина движется по Третьей улице. Внимание, патрульная машина движется по Третьей улице.

Если бы в этот момент у Саймона под рукой оказался пистолет он бы с удовольствием выпустил в этого болтуна целую обойму.

 

ОБЗОР ОКРЕСТНОСТЕЙ

– Состояние остается удовлетворительным, – монотонно сообщал женский голос, комментируя происходящее на огромном экране. – Никаких побочных эффектов не ожидается. Скорость в порядке. Джон Спаркслин в девяносто шестом году был осужден на содержание в криогенной ванне в течение шестидесяти лет за случайное уничтожение тридцати гражданских лиц. Оживление: пятнадцать секунд, десять секунд, пять секунд. Размораживание закончилось.

– Не представляю, как можно было отсюда сбежать? – сказал помощник шефа Тейер, внимательно следя за происходящим на экране. – Что же, получается, чтобы засадить сюда одного убийцу, мы должны выпустить другого? По-моему, это не самое лучшее решение.

– Поймите, этот полицейский – единственный, кто мог справиться с Филлипсом. Я думаю, если мы его возьмем на поруки, он нам поможет в качестве полицейского, – сказала Трей.

– Я не знаком с психологией этого человека. И мне кажется, этот человек сегодня вряд ли нам сможет чем-нибудь помочь. Неизвестно, как он будет чувствовать себя после размораживания.

– Я думаю, не стоит загадывать наперед, – возразила нетерпеливая Трей. – Тем более, что других возможностей справиться с Саймоном у нас, насколько я знаю, нет.

– Возможности, Трей, у нас всегда есть, – мягко возразил Тейер. – Другое дело, что у нас времени нет. Однако давайте прекратим ненужный спор. Ведь все уже решено.

Трей неопределенно пожала плечами.

Первое ощущением реальности – свет, льющийся из глазастых ламп через прозрачную мутность пластика. Спаркслин еще не был человеком, но ощущение, что ты – ледяная глыба, прошло.

Джо сел на днище барокамеры: по ту сторону прилипли заинтересованные лица, но никто его выпускать на свободу не торопился. Спарки дернулся: тело пронзила горячая дрожь, словно он попал в тепло с мороза. Лица, улыбчивые и доброжелательные, были отличными муляжами.

– Это в какой же век я попал! – ахнул Джо, припоминая все многообещающие прогнозы о механических цивилизациях.

– Добро пожаловать в две тысячи двадцать пятый год! – внес ясность один малосимпатичный субъект.

Во всеобщей радости было столько противного, что Спарки едва удержался, чтобы не обругать механическую братию.

Люди не показывались. Зато раздвинулся и скользнул в пазы переходник люка. Спарки на всякий случай глубоко вздохнул – вдруг эти черти вообще от кислорода в атмосфере, чтобы не заржаветь, отказались? Терпел, сколько хватило сил, а потом резко выдохнул и осторожно набрал в легкие воздух зала. Ничего плохого не произошло: дышать можно! Спарки оценивающе осмотрел выход, где кое-как прибрали осколки видеомонитора, прищурился на остов камеры. Плохо затертые следы крови на полу досказали остальное: мир ничуть не изменился к лучшему. Спарки вскрыл пластиковый пакет: как и предполагал, там, пронумерованная и тщательно отутюженная, оказалась его собственная одежда. Роботы пытались говорить одновременно. Спаркслин нырнул под гостеприимно простертыми объятиями одного из человечков – и исчез.

Коридор разветвлялся сразу за поворотом. Джо двинул вдоль оранжевых стен, словно соты, усеянных дверями. Ни одна не отпиралась, а блоки управления Спарки трогать не рисковал. Лестница, стоило на нее поставить ногу, соизволила двинуться, поднимая Джо куда-то вверх. Над головой проступил голубой квадрат неба. Спарки спрыгнул на нагретый солнцем бетон покрытия крыши и осмотрелся. Внизу, бесспорно, раскинулся Лос-Анджелес.

Так же снисходительно таращились небоскребы в сотни глазастых окон. Улицы, чуть шире, чем помнил Джо, делили город на разноцветье районов. Присмотревшись, Спарки узнал район Беверли-Хиллз и Центральный парк.

Далеко внизу неторопливо передвигались человечки-марионетки. Это был его дом, хотя и неизвестно, сколько лет спустя. Спарки перевел взгляд в сторону океана. Прищурился. Замер пружиной, готовой сорваться. Лихорадочно ощупал горизонт по кругу. Это не могло быть ничем иным, нежели обманом зрения или каким-то специфическим световым эффектом. Насколько хватало глаз – всюду Лос-Анджелес. Насколько позволял судить вживленный в хрусталик глаза увеличитель-фиксатор – за зубчатой чертой серых махин города не существовало. Да и внимательный стоп-кадр зафиксировал подлог и недоделки дальних строений: в зданиях не было стекол, а лестницы обрывались бездонными пролетами.

Дальше – холмилась выжженная равнина с пробивающейся кое-где рыжей растительностью.

Как-то Спарки довелось охотится в Африканском королевстве – саванна показалась бы оазисом по сравнению с голой землей, изрезанной бороздами трещин.

– Кому мог понадобиться этот спектакль с игрушечным городом-островком? – пробормотал Спарки, озираясь.

Невдалеке деликатно толпились ребята в голубом из зала снизу.

Еще ближе было до аппарата, который Спарки, за неимением времени, окрестил летающей тарелкой. Тарелка лишь по виду отличалась от обычного вертолета.

– Мистер Спаркслин! – предварил робот попытку Джо взломать дверцу, – аэрокар отпирается звуковыми командами человека!

– О'кей! Значит, люди еще не перевелись! – парировал Спарки и скомандовал: – Сим-сим, давай, валяй, отпирайся!

Дверца распахнулась.

Роботы с нежностью помахали железными лапами Джону.

Но, хотя через стекло все выглядело просто, ни пульта управления, ни привычных навигационных приборов и в помине не было, сколько Спарки ни нажимал кнопочки и рычаги. Даже примитивное радио не работало.

– Черт бы вас драл! – хлопнул ладонями панель управления.

И тут же огорошенно смиренно сложил руки на коленях.

– Вы оштрафованы за применение нецензурных выражений! – ожила машина.

– Вам наличные или берете чеком, сучьи хвосты? – разозлился Спаркслин.

В ответ компьютер зажужжал осенней сонной мухой и угодливо выдавил:

– Лучше наличными, знаете ли!

– Так ты еще и с чувством юмора? – удивился Джо. – Тогда, поехали!

Аппарат безропотно взмыл вертикально вверх. Земля стремительно удалялась. Спарки несколько мгновений благословлял небеса, что небесная твердь – всего лишь байки, а то можно было бы набить на голове здоровую шишку. В кабине азрокара резко похолодало. Спарки затянул на куртке молнию, потом лязгнул зубами – машина стремительно уносилась в стратосферу.

– Да стой ты! – Спарки отчаялся разобраться в управлении.

Аэрокар послушно завис в воздухе.

– А теперь осторожно, я повторяю, осторожненько, спускаемся! – кажется до Джо кое-что стало доходить.

Летающая тарелка медленно зашевелилась. Через полторы минуты Джон был на целый дюйм ниже.

– Можешь поторопиться! – Спарки ухмыляясь, похлопал панель перед собой.

Внизу показались улицы города. Люди останавливались, задирая носы, окидывали взглядом лихого наездника, гоняющего аэрокар вверх-вниз по вертикали и, пожав плечами, шли дальше.

До ближайшей стоянки тарелок было метра два, когда Джон решил покинуть верного коня, но аэрокар взбунтовался.

– Остановка на ходу – опасно! Остановка на ходу – опасно! – задолдонил динамик.

– Дьявол с тобой! – махнул Джо рукой. – Делай, как знаешь!

Машина вильнула, резко взяв влево. Царапнула соседний аппарат. Дернулась, теперь уже другим боком зацепив ажурную тарелочку двухместной прогулочной машины.

Металл заскрежетал. Аппарат Спарки оставил на девственно гладкой серебристой поверхности соседней машины безобразные рваные царапины.

– Ты что, по слуху паркуешься?! – возмутился Джо, представляя, что он услышит, застань его владелец тарелки.

Но, наконец, аппарат разыскал свободный посадочный круг, и, вздрогнув в последний раз, недовольно грохнулся на ворсистый газон. Очевидно, в этом сумасшедшем мире технику так вышколили, что она тут же приобретала все отвратительные черты владельца.

Спарки спрыгнул на землю. Стоянка воздушных извозчиков мало чем отличалась от места парковки автомобилей в разгар делового дня. Подходили и уходили люди.

Серьезный бизнесмен что-то выговаривал роботу-заправщику. Девушка в платье, расшитом васильками, нетерпеливо встречала идущие на посадку аэрокары. «Жених-то, наверное, того! Не спешит», – усмехнулся Спарки. Теперь стоило разузнать, как жить дальше. Но ничего узнавать не пришлось. Девушка в васильках, просияв и виляя бедрами, шагнула навстречу Джо, перекрывая выход со стоянки.

– Мистер Спаркслин? Добро пожаловать в будущее! – девушка смотрела снизу вверх, от восхищения приоткрыв рот.

Выражение неприкрытого восторга польстило.

– Здравствуйте, мисс! Я рад! – расшаркался Спарки: да и кого оставит равнодушным пара стройных ножек, чуть прикрытых подолом платья?

– Лейтенант Трейси! – осадила девица скакуна.

– Меня вы, видимо, знаете: лейтенант, вернее бывший лейтенант Спаркслин, – кисло доложил Джон. И уточнил: – Это какой век?

– Две тысячи двадцать пятый!

– Век?! – оторопел Джо.

– Нет, год, – поправила девушка и мелодично приказала: – Следуйте за мной! Вас ждет задание!

Ирония судьбы или насмешка Фортуны: двухместное оцарапанное чудо оказалось аппаратом лейтенанта Трейси.

Аэрокар помедлил.

– Машина привыкает к водителю, – пояснила Трейси, чуть повернув профиль.

– В мое время водитель привыкал к автомобилю, – пробормотал Спарки машинально: профиль лейтенанта, как не придирайся, был безупречен.

Аэрокар долго кружил над густо застроенными кварталами. Теперь, когда у Джо было время присмотреться, Лос-Анджелес все меньше и меньше походил на город его времени.

Казалось, город – новый и недавно заселенный дом. Жильцы, обманутые подрядчиком, уже въехали и теперь вынуждены спотыкаться о спутанный телефонный кабель и мирится с отсутствием горячей воды. Здания, украшенные лепниной, ажурной резьбой и колоннами, походили на старую рождественскую елку, когда праздник давно позади, гостинцы разобраны, а в поредевших иголках запутался серпантин и ненужные звезды из фольги.

Крыши, приспособленные для аэрокаров, серели аренами цирка. Улицы и тротуары, условно размеченные белым пунктиром, словно поле для гольфа, то и дело спотыкались о призрачно знакомые оранжевые люки.

– А это что? – полюбопытствовал Джон.

Трейси непонимающе подняла брови, от чего глаза еще сильнее зазеленели.

– Я говорю: люки зачем? – пояснил Спарки.

– Проказоры и разоры! – брезгливо отозвалась Трей, скривив губы.

Так хозяин, у которого завелись тараканы, вынужден сознаваться в нашествии насекомых.

Джон больше не расспрашивал. Его раздирали противоречивые чувства: будущее, о котором загадывает каждый, вот, за стеклом кабины, но глупо же спрашивать: «Как тут у вас?»

Спарки задумался, а что бы он рассказал о своем времени человеку, прожившему сто лет? Но от одного вопроса Джон не удержался:

– Трейси! Что стало с городом? Что за пустыня на горизонте?

– Там нет никакой пустыни. Мегаполис тянется через предместья к соседнему мегаполису. Весь континент связан в единую цепь, словно люди, держащиеся за руки.

Джон осторожно помолчал, выбирая слова.

– А ты была там, в других городах?

– Зачем? – искренне удивилась девушка. – Мое место, работа, развлечения – здесь, что ж мне делать в другом месте? И, потом, информационный центр мистера Бредли всегда даст полную информацию о любом городе, любой корпорации и даже о любом человеке, если это кому-то интересно. Зачем же ездить?

– Любопытно! – не сдержался Джон, но вдаваться в подробности не стал. Однако имя таинственного, вездесущего и весьма лживого мистера Бредли накрепко врезалось в память.

Трейси косилась, хмурясь и порываясь о чем-то спросить.

Аэрокар завибрировал, реагируя на неприязнь пассажиров друг к другу. Компьютер оценивал уровень напряженности эмоций, готовый вмешаться и посадить аппарат.

Но тут Трейси, дав команду на снижение, аккуратно опустилась на крышу полицейского управления – невзрачного дома, затерянного в джунглях из арматуры, стекла и бетона.

 

ЗАЛ С ПРИВИДЕНИЯМИ

– Не верь глазам своим! – Джон еще раз на собственной шкуре прочувствовал старую, как мир, истину.

«Ничего подобного я в жизни не видел», – подумал он едва поспевая за Трей, идущей по позолоченному лабиринту.

– Это краска так блестит?! – неосторожно полюбопытствовал Спарк.

– Нет, золото и платина надежнее как покрытия! – пояснила Трейси, попирая драгоценные металлы.

Джон прикусил себе язык, довольствуясь зрением и слухом.

Очередная дверь из платиновых пластин распахнулась при приближении Трейси. Джон замер, сдерживая сердцебиение.

Есть непостижимая притягательность в розыгрышах извращенного гения. Мы не понимаем мотивы, движущие жестоким художником, мы трусливо подсматриваем в замочную скважину за таинством творчества. А злой мальчишка, насмехаясь и ерничая, бросает нам подачки-крохи из того великолепия, которое для гения – привычная среда. Наш убогий и жалкий мир – другая сторона зеркала.

В зале, где оказался Спарк, явно безумствовал гений. То ли шальная попойка, то ли дурное настроение повлияли на него: панели стен, стыкуясь с полом нежно-розовыми бликами, уступами шли к пространству вверху. По мере того, как возносилась гигантская лестница, цвет густел, наливаясь злой кровью. Темнела краснота, неприметно переходя в багрянец.

Решетчатые ажурные арки из белого мрамора причудливо вели в никуда, упираясь в тупики. Стелющаяся ползущая зелень с тропическим буйством цветов-раструбов, сочилась под ногами бледным зеленоватым соком. Трей наступила на похожий на огромную бабочку цветок – раздался сочный хруст.

Джон почувствовал, как слюна наполняет рот, словно лимонная долька оттаяла там от сахарной пудры.

И над всем этим безумием тускло сиял зимний день, зябко касаясь кожи, хотя все пять чувств твердили – в зале душно и даже жарко после полета.

Трей не замечала, что творится со спутником и именно здесь, среди истекающей соком зелени и сочащихся яростью стен, остановила гонку по зданию, деловито раздвигая пятипалые листья и что-то щебеча.

– Что? – стряхнул наваждение Спарки. – Ты что-то сказала?

Трей не успела ответить, лишь возмущенно замолчала на полуслове.

Один из тупиков раскрылся. Черный шлифованный гранитный камень наискосок прорезала трещина. По залу пробежал, отдаваясь каменным эхом, несущийся с горы валун. Щель расширилась, выпустив желтый раструб света.

Спарк сощурился. Но тело уже узнавало старого друга, с которым, как ни крути, Спарк расстался вчера. А Заклин не виделся с лейтенантом ушедшую назад вечность.

– Заклин! Дружище! – беспомощно ощупывал товарища Джон.

Верзила-негр смущенно выпячивал ребячьи губы и, как кот, жмурился от счастья.

Зал-призрак завздыхал, пульсируя опадающими куполами на полу.

Спарк похлопал Заклина по плечу и в ответ получил чувствительный толчок, как в былые времена.

 

СЕКРЕТ АПЕЛЬСИНА

Старина Заклин сдал, и сильно. Спарк с удивлением всматривался в знакомые черты штурмана: черный эбонит лица время изрезало морщинами, голова поседела, только глаза светились прежней непримиримостью.

– Как ты? Как жена? Что, твои родственнички по-прежнему живут на твои выплаты? – заторопил Джон размыть ледяную корку молчания.

– Их нет, Джон! – Заклин потер запястье. – Многого больше нет, лейтенант!

Спаркслину показалось или в самом деле Заклин его жалел!

К ним направлялись трое. Заклин выпрямился. Джон непроизвольно повторил его движение.

– Начальство, – успел шепнуть Заклин уголком губ и добавил, – не задавай шефу вопросов.

Невысокий человечек с суетливо подергивающимися ручками и ножками представился:

– Шеф полицейского управления Альберт Хоппер, офицер!

– Лейтенант Спарки, – Джон неприязненно воззрился на этот ходячий рекламный плакат.

«Сколько бы ему могло быть лет?» – прикинул Спаркслин.

Шеф был розовощек, почти лыс, с редкими ворсинками вокруг лысины. Водянистые глаза на унылом лице, длинный нос и квадратные зубы красы ему не добавляли.

– Сникс! – представил Хоппер отставшего офицера.

Третий из братии осторожно пробирался, стараясь не задеть траву и лианы на полу.

– А там рыскает малютка Пинни! – широким жестом Хоппер развел руки, словно извиняясь за подчиненного.

Переглянувшись, все рассмеялись.

Джону было неловко, словно в разгар чужого веселья, когда ты случайно попадаешь на вечеринку к малознакомым людям. Пинни, в пику всем, Джону сразу и безоговорочно пришелся по душе. Наконец-то мальчишка продрался сквозь сети.

Джону даже почудилось, растения сами отползали при его осторожных шагах.

– Так с чего вы взялись меня будить? – Джон держался вызывающе.

Хоппер, если вызов и понял, то не принял. Все так же зыркая русалочьими глазами, он с готовностью ответил:

– У нас возникла проблема. Общество мира, где столько лет не было ни одного преднамеренного убийства – и вдруг маньяк из вашего времени! – Хоппер глядел так, словно именно Спаркс – этот самый маньяк.

Спарки нагнулся и сломал стебель ярко-фиолетового цветка. Лепестки тут же обиженно свернулись. Джон смял венчик, скатал в шарик, с лету бросил себе в рот и, пожевав, проглотил.

Хоппера вывести из равновесия было явно не просто.

– Наша система общественного устройства, – как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать Хоппер, – своим существованием исключает преступления.

– Как это? – искренне заинтересовался Джон.

Хоппер еще и зануда! Он даже не притормозил лекцию на вопросе Спарки. Джон разозлился.

– Широкое использование компьютеров позволяет нам контролировать каждый шаг горожан и, таким образом, предупреждать возможные преступления.

– Вы что, рехнулись, что ли?

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение. Уплатите, пожалуйста штраф, – неизвестно откуда послышался металлический голос.

– Что это такое, черт возьми? – спросил Спаркслин и посмотрел по сторонам.

– Вы дважды оштрафованы за нецензурное выражение, – сказал тот же голос.

– Что это такое?

– Дело в том, – терпеливо объяснял Хоппер, – что у нас здесь нельзя выражаться нецензурными словами. Если, конечно, у вас нет лицензии на это. Но за лицензию необходимо платить крупные деньги.

– А у вас она, конечно, есть? – язвительно спросил Спаркслин.

– Я никогда не ругаюсь, – с достоинством ответил ему Хоппер.

– Да, – искренне удивился Спаркслин, – и в двадцать первом веке ду… чудаки не перевелись.

– Наша система общественного устройства… – опять заладил Хоппер.

– Да подождите вы со своей системой, – перебил его Спаркслин. – Сейчас меня больше интересует, что с моей женой. Где она?

– Дело в том, что после вашего заключения, спокойно сказал Хоппер, – жизнь ее была не очень хорошей. Она умерла во время землетрясения.

– Вы обещали, что с ней ничего не случится, – упавшим голосом сказал Спаркслин.

– Джон Спаркслин, я шеф полиции. Мы понимаем, что вам очень больно слышать об этом известии, но вы наверное, понимаете: это не та причина, по которой мы решили вас сегодня разморозить.

– А что с моей дочерью? – мрачно спросил Спаркслин. – Она тоже…

– К сожалению, о вашей дочери нам тоже ничего неизвестно, мистер Спаркслин.

– То есть, как неизвестно?

– Нам не удалось ее найти. Но я еще раз вам повторяю: это не та причина, по которой мы решили вас разморозить. Дело в том, что сегодня из тюрьмы сбежал Саймон Филлипс. Он уже убил несколько человек.

– Ничего удивительного, – хмыкнул Спаркслин.

– Мы сейчас представляем из себя общество мира. И мы не совсем понимаем эту ситуацию. И не в состоянии принять эффективные меры по обезвреживанию убийцы. На протяжении последних шестнадцати лет у нас вообще не было ни одного случая, связанного с убийством.

– Где это случилось?

– Это случилось в юго-западной части Лос-Анджелеса. Вы сейчас находитесь в Лос-Анджелесе, – уточнил на всякий случай Хоппер.

– Представьте себе, я догадался об этом, – сказал Спаркслин. – Дайте мне сигарету.

– Курение может повредить вашему здоровью. Наша система жизнеобеспечения заботится о жизни своих граждан…

– Нет, вы здесь точно рехнулись! – не выдержал Спаркслин.

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – тут же услышал он голос компьютера. Из железной коробки, которая висела на стене, появился чек с указанием стоимости штрафа,

– Мы не можем допустить, чтобы какой-то маньяк-преступник держал в страхе целый город, – продолжал свою лекцию Хоппер, но его перебил Билли Мойр:

– А, кстати, куда девался этот Джон Спаркслин? Все посмотрели по сторонам. Спаркслина действительно нигде не было.

– Он решил привести себя в порядок, – смущенно сказала Трей.

– Что ж, пусть приведет себя в порядок, – спокойно сказал Хоппер, – потом продолжим.

– А он не такой уж и страшный, как о нем рассказывали, – неуверенно произнес Билли Мойр.

– А мне он вообще понравился, – сказала Трей.

В это время появился и сам Спаркслин и смущенно произнес:

– Кстати, где у вас взять бумагу? Я в туалете был и ничего там не нашел.

– Он что сказал – «туалет»? – не совсем понял Спаркслина Хоппер.

– Дело в том, что они пользовались для вытирания одного места рукой, в которую вкладывалась бумага, – объяснила шефу Трей.

– А у вас там оказался какой-то шкафчик с водой и сжатым воздухом, – пробормотал Спаркслин.

– Он не знает, как пользоваться этим прибором? – недоуменно спросил Хоппер.

Все громко рассмеялись, лишь Спаркслин стоял молча и смотрел на них, словно на сумасшедших. Затем он подошел к компьютеру, который висел на стене и зло бросил ему:

– Пошел к черту!

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – не замедлил среагировать тот и выплюнул клочок бумаги, на котором указывалась стоимость штрафа.

Спаркслин взял бумагу и положил себе в карман. Затем снова произнес:

– Пошел к черту!

– Вы еще раз оштрафованы за нецензурное выражение, – спокойно сказал компьютер и высунул новый клочок бумаги.

Спаркслин и его отправил себе в карман – про запас.

– Так на чем мы остановились? – подошел он к Хопперу с невозмутимым видом.

– Дело в том, что мы сейчас представляем… – начал было Хоппер в очередной раз объяснять причину, по которой его, Спаркслина, вытащили из криогенной ванны, но тот не выдержал и перебил его:

– Так значит, вы разморозили Филлипса? И он сбежал? Я два года гонялся за ним. После того, как я его, наконец, арестовал, меня посадили вместе с ним. Ради чего, спрашивается, мне было стараться?

– Вы исполняли свой долг!

– Да, но не для того, чтобы потом какой-то иди от…

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – тут же среагировал компьютер и выбил чек.

– Спасибо, – сказал Спаркслин и положил чек в карман, – пригодится.

– Мы понимаем ваши чувства, но, к сожалению, они никак не помогут решить эту проблему, – заметил Хоппер. – Вы, наверное, еще плохо представляете себе, в каком обществе оказались, и поэтому вам трудно понять всю сложность этой проблемы. Я еще раз повторяю, на протяжении последних шестнадцати лет в нашем городе не было ни одного убийства. Ни одного.

– Представляю, что за работа теперь у полицейских: наверное, дурака валяете, а в перерывах собираете на улицах окурки.

– Давайте не будем отвлекаться на пустые рас суждения, – спокойно сказал Хоппер.

– А почему вы решили, что именно я вам могу помочь? – спросил Спаркслин.

– Дело в том, что у нас есть полное досье и на вас, и на Саймона Филлипса.

– Да ну?

– Либо вы займетесь Саймоном Филлипсом, либо вы вернетесь в то место, откуда вас только что вытащили.

– А вы не очень-то милосердны, – заметил Спаркслин с ухмылкой.

Трей тяжело вздохнула. Похоже, ей порядком надоела эта болтовня.

Девушка приблизилась к шефу, опять вздохнула и начала расстегивать на его груди китель. Спарки оторопел. Остальные прятали глаза.

Между тем Трейси добралась до нижней рубашки – невозмутимый Хоппер разглагольствовал о преимуществах существующей системы надзора.

– Э, нам выйти? – Спарки решил немного прояснить ситуацию.

Но тут Хоппер умолк. Он стих, словно радиоприемник, у которого убирают звук. Еще в ушах звучит сухое дребезжание, чтобы тут же стать еле уловимым шепотком.

Раскрасневшаяся Трейси повернула к Джону лицо:

– Ну вот, это все, что я могу сделать. Он ведь никогда не молчит!

– Заклин?! – воззвал Спарки к другу, не понимая косых взглядов и подмигиваний негра. – Что тут, черт вас дери, происходит?

Заклин расхохотался. Секрет Альберта Хоппера был прост, как апельсин.

В будущем, где очутился Джон, люди настолько стремились к совершенству, что отказывались от любых ситуаций, в которых человек выглядел бы в неверном свете.

Родители отказывались ругать своих отпрысков даже в воспитательных целях. Учителя предпочитали читать лекции из отдельной кабинки, общаясь с питомцами односторонней связью, чтобы не видеть детей. И так по цепочке.

Вырастая, человек твердо усваивал: ты не имеешь права причинять неприятности ближнему. В качестве лозунга тезис был идеален. Но что было делать с руководящими постами? В свое время, выйдя из пещер, человек для того и придумал вождей и старейшин рода, чтобы было кому держать кнут.

Теперь человечество при виде кнута брезгливо отворачивалось.

Вот и пришлось почти везде, где возможны конфликты, поставить толковых роботов. Их единственная задача: сообщать неприятные новости.

Биороботом был и Альберт Хоппер: предполагалось, что офицеры этого не знают, но долго ли удержишь секрет Полишинеля?

Альберт Хоппер зудел, поучал, направо и налево раздавая приказы двадцать четыре часа в сутки, а подчиненные втихомолку подсмеивались за его спиной.

Правда Трейси первая рискнула убавить громкость; узнай кто о проделке, непременно вмешалось бы какое-нибудь Общество защиты роботов или возмущенное Братство биолюдей из числа расплодившихся в последнее время.

Трей одела Хоппера и, заговорщицки подмигнув, вызвала ремонтную бригаду:

– Мистеру Хопперу нездоровиться! – ехидно хихикнула Трей в микрофон.

Компания бунтовщиков деловито изучала стены и прозрачный шестиугольник потолка, пока роботы-ремонтники грузили мистера Хоппера на четырехколесную тележку.

Альберт Хоппер и в горизонтальном положении невозмутимо шевелил губами.

Полицейские проводили взглядом металлические спины.

– Теперь можем поговорить! – тряхнула волосами Трейси.

– У нас действительно крупные неприятности!

– Только не в аду! – запротестовал Спаркслин: жуткий зал вызывал отвращение.

– А что такое? – удивился Пинни. – В ваше время не было авангардистского дизайна?

– В мое время полы не хрипели в предсмертных стонах, а стены не вздыхали, как привидения в печной трубе! – отрубил Спарки.

Решено было переместиться в ближайшее кафе.

– Заодно впервые за сорок лет и покормят! – обрадовался Джон: все неприятности этого игрушечного мира вряд ли были уж столь серьезны!

Зал проводил компанию раздраженным уханьем.

 

МЕРТВОЕ МОРЕ

Саймон Филлипс, следуя инструкциям, с трудом узнавал городские кварталы. Он пробирался уже довольно долго, петляя в проходных дворах.

Улицы все больше кривились и сужались, пока дома угрожающе не накренились друг к другу. Саймон, порядком разозлившись, вынужден был протискиваться боком, царапая спину о бетонные стены. Район явно был давно заброшен. Даже бродячих котов, непременного атрибута трущоб и помоек, не попадалось.

Саймон и сам не знал: откуда ощущение, что здесь никто не живет. Разве что прохожие никуда не ходили, а мелюзга не играла на тротуаре в салки.

В остальном квартал выглядел, как самый обычный район многоэтажек.

Филлипс и за сотню зеленых не сознался бы, но ему было жутко.

Нарядно сверкающие стекла с кокетливыми занавесками. Двери, запертые, но почему-то кажется, что уже начавшие распахиваться. Намертво припаркованные автомобили с неостывшими моторами. Филлипс ежился и озирался.

– Театральные декорации! – смутное ощущение узнавания обрело реальность.

Тогда, в далеком прошлом, Саймону было года три-четыре, когда в начальной школе Филла устраивался спектакль в честь какого-то летнего праздника. В честь каникул, что ли.

Филл должен был изображать редьку.

– Черную редьку! – гордо уточнял Филл, снисходительно разъясняя брату разницу в овощах и фруктах.

Хорошая погода приблизила место действия к реальности: изображать живой огород решили в саду мистера Филлипса. Саймон лишь по рассказам вспоминал времена, когда он и его семья обитала в уютном чистеньком коттедже. Но Филл, особенно когда выпьет взахлеб, рассказывал, какой чудесный сад разбил для сыновей отец.

С пронзительностью раннего детского воспоминания Саймон, как сейчас, видел себя на руках матери. Вокруг галдели школьные товарищи Филла и соседи. Вместо занавеса (никто, впрочем, толком и не знал, как выглядит настоящий занавес) приспособили ширму из рисовой бумаги.

Саймон, запихнув в рот большой палец, солидно таращился на облезлых павлинов и пальму-подростка на росписи ширмы.

Ширму убрали. Чуда не произошло. Саймон связно говорить научился куда позже, а тогда, вместо таинственного спектакля, увидев собственные грядки, просто и без затей заорал. Ни погремушка, ни сладкий леденец не уняли всхлипываний и рыданий. Матери пришлось унести его в дом.

Но чувство фальши осталось. Мы часто принимаем пустышку за содержательность, ожидание чуда всегда подловит тебя, чтобы расхохотаться. И нет никого, кто держал бы тебя на руках.

Город, притаившийся зверем, напропалую врал, словно, мертвец, над которым поработал гример, положив на мертвую плоть живые краски.

Саймон уже не смотрел по сторонам. Дорога расширялась.

Филлипс мчал по асфальту, очертя голову и зажав уши ладонями. Никогда и нигде, даже в подземных лабиринтах, не могло быть такой звенящей тишины.

– Да перестаньте! – Саймон, задыхаясь, упал на колени и погрозил кулаками нависающей серой громаде.

Одна из стен ближайшего к Фениксу здания шевельнулась.

Саймон с ужасом вытаращился, глядя, как легко сминается и падает картоном на бетон арматура.

Он зажмурился, скрючившись.

Одинокая чернокожая фигурка раскачивалась посреди равнодушного города. Лишь треск крушащихся панелей – частой перестрелкой и эхом в безликих окнах оживлял пейзаж.

– Мистер Саймон Филлипс?

– А? – вздрогнул Саймон, поднимая голову. Знакомое по экрану лицо глядело из салона шестиместного автокара.

– У меня к вам, мистер Саймон, деловое предложение! – сощурился незнакомец и кивнул:

– Садитесь!

– Какого дьявола! – набычился Саймон, косясь на прямоугольник пространства.

Там, где пять минут назад стояло здание, теперь призывно зеленел луг с редкими кудрявыми деревцами.

Оставаться без денег, знакомых и с висящими на шее убитыми стариками, нет, Филлипс время от времени принимал рассудительные решения.

 

ПРОГУЛКА ЗА ГОРОД

Аэрокар Бредли, напыщенно невозмутимый, чуть полз в полуметре над поверхностью, лавируя на узких поворотах.

Здания, по-прежнему, негостеприимные, уже редели, неприметно топя в асфальт этажи.

Теперь все чаще бросались в глаза недоделки: сквозь имитацию панелей рваными пятнами проступала фанера, кое-где наспех прикрытая рекламными щитами.

Эдгар Бредли покусывал ус: судя по виду, исполнитель миссии интеллектом не блистал.

Было неприятно думать, что месть осуществят руки с короткими толстыми пальцами.

Саймон Филлипс забавлялся бряцаньем ключей на цепочке. Брелок Филлипс отнял у одного больно прыткого белого, которому не понравилось, что Саймон хотел испробовать на скорость его машину. Пришлось отнять у наглеца ключ зажигания с прикрепленным к колечку паяцем. Железка потерялась, но шут по-прежнему улыбался широким ртом.

Наконец аэрокар вырвался из пасти города. Дорога распрямилась. Аппарат выпустил шасси и набрал скорость.

Бредли приоткрыл боковое окно, встречный ветер ворвался в салон, смывая жару, смрад и пыль Лос-Анджелеса.

Вдали белели мрамором куполообразные постройки, оттененные густыми ветвями. Аэрокар лихо затормозил у ажурной решетки. К машине поспешал толстяк в цветастой рубахе навыпуск, коротких штанах и белой панаме.

– А теперь, черт вас дери, скажите, вы куда меня притащили? – Саймон хотел рыкнуть, но пересохшие горло пропустило лишь сиплый хрип.

Мистер Бредли внушал Саймону неизъяснимый ужас. Филлипс вжался в кресло, чувствуя, как по спине ползет липкий пот.

Бредли закурил, не предлагая сигарету Филлипсу.

Толстяк докатился-таки до решетки. Жирная лапа его совпала с прозрачным отпечатком ладони – решетка пропустила аэрокар.

– Теперь можете задавать вопросы, – Бредли, поддернув брюки, сел на траву.

Саймон выполз из кабины, потоптался.

Толстяк расстелил скатерть и устроил небольшой пикник, мгновенно вскрыв зубами пластиковый пакет с тонкими пластинами ветчины и отвинтив колпачки бутылок с минералкой.

Саймон лихорадочно перебирал в голове, с чего бы это ему устраивали такой светский прием, но Эдгар Бредли опередил:

– Сколько вы берете за убийство?

Филлипс подумал, что ему это послышалось. Но мужчина, надкусив бутерброд, юмористом не выглядел.

– А сколько дадите?

Бредли помедлил, что-то рассчитывая.

– Власть! – бросил, как кость собаке.

Саймон расхохотался.

– Да вы шутник, мистер Бредли! Я же не припадочный политик, так что засуньте себе в задницу свою власть.

Бредли чуть ли не впервые в жизни споткнулся. Несмотря на то, что Эдгар считал себя пресытившимся всем и вся, в глубине души червяк тщеславия горделиво изгибал хвост при мысли, как велики границы могущества мистера Бредли.

Ложь самому себе – Бредли полагал, что бремя, взваленное на его плечи, – бремя, за которое толпа должна быть благодарна.

Но Бредли никогда и никому не уступил бы власти. И вот теперь нашелся человек, которому власть не нужна.

Саймон Филлипс жадно пожирал ветчину, свертывая по несколько пластин в трубочки и запивая их гигантскими глотками.

Бредли оказался таким же, как все. В его жилах сонно текла жидкая стариковская кровь, и Саймон не прочь был проверить, насколько крепкая у старика черепушка.

Охранник Бобби особо сильным не выглядел.

Филлипс подхватил скатерть за углы, затянул их узлом. Еще раз глотнул из бутылки – вода была тепловатой и чуть горьковатой на вкус.

Филлипс рывком вскочил на ноги и зашагал, топча газон.

– Что же вам надо? – понеслось вслед отчаянное.

Саймон обернулся.

– Вы просчитались, мистер Как-вас-там! Я не платный киллер. Но дело есть дело. Что у вас есть? И учтите: я вытрясу из вашего прожорливого брюха столько, сколько смогу унести.

Бредли состарился в течение мгновений. Ужас, охвативший его при виде удалявшейся спины негра, отпустил, оставшись отметинами пота на лбу.

– Все, что хотите!

– Деньги! – деловито загнул палец Филлипс. – Много денег, чтобы хватило на вон ту хижину, твою тачку и еще осталось на девочек! И прикрытие – лежать в морозилке не желаю – я ведь не кусок мяса! Да, еще мне нужно оружие!

Бредли спрятал насмешку: дегенерат оказался куда глупее, чем он предполагал.

– Принимаю!

– Кроме оружия! – пискнул Бобби.

Саймон подивился, как при такой комплекции у человека в горле может быть пищалка.

– Да, об оружии, мистер Саймон, вы позаботитесь сами. Оружие, к сожалению, осталось в городском музее средств уничтожения.

– Там охрана?

– Нет, – мягко прикоснулся к плечу Саймона Эдгар. – Вам следует привыкать к тому, что в нашем городе нигде и никакой охраны нет, кроме роботов.

– Разве что на подземных уровнях… – добавил Бобби.

Бредли цыкнул, испепеляя помощника взглядом.

Саймон сделал в памяти зарубку, но никак не показал, что просек оговорку толстяка.

– А теперь, – трясущимися руками Эдгар полез во внутренний карман пиджака.

Достал запаянную в прозрачный пакет старую фотографию.

– А этого малютку-то – за что? – удивился Саймон.

– Малютку? – усмехнулся Бредли. – Да мы с ним почти ровесники!

– Да это, к дьяволу, и не мое дело! – подытожил дискуссию Саймон Филлипс, рассматривая худощавого паренька, серьезно рассматривающего объектив фотоаппарата. Фото, очевидно, было сделано для документов и затем увеличено.

 

ПРОКАЗОРЫ

Кафе, куда направилась компания, косым углом врезалось в улицу. У входа, мило улыбаясь и кланяясь, демонстрировала розовые штанишки юная девица с роскошной гривой огненно-рыжих волос.

Спарки не удержался и щипнул тугую попку. Девица показала восемь пальцев, а потом указательным проткнула ступеньку под ногами.

– В восемь вечера здесь! – одними губами перевел язык жестов на язык заговорщиков Джон.

Девушка кивнула, не позабыв поклониться вкатывающемуся в кафе семейству: мужчине и повисшим на нем жене и двум перекормленным деткам.

– А тетя гимнастику делает? – наивно поинтересовалась девочка.

Мамаша что-то прошипела в ответ, подталкивая чадо перед собой.

Спутники Спарки уже рассаживались вокруг столика.

Впрочем, вкусы посетителей, как и странное отношение хозяина заведения, читалось во всем. Рядом с хрустящей скатертью соседствовали алюминиевые ложки. Подсвечник из старинного серебра служил молотком для орехов «дикобразу», скрестившему ноги прямо на полу. Причем пол нуждался в генеральной уборке, как и закопченные стены.

– Что будешь есть? – Трейси старалась, чтобы размороженный чувствовал себя, как в прошлом.

– Да что-нибудь консервированное! – Джон с опаской проводил взглядом официанта, балансировавшего с блюдом в руках. На блюде лежала ядовито-желтая смесь, украшенная тривиальной петрушкой.

– Это лучшее кафе города! – обиделась Трейси.

Джон решил не сопротивляться. В конце концов смерть от вареной колбасы ничуть не страшнее, чем смерть от пули бандита.

Пока Сникс, как старший по званию, сыпал гастрономическими терминами, Джон решил подробнее изучить свое смертное одро.

Видимо, был час ленча. Служащие и машинистки, как оценил посетителей Джон, кто наспех, кто основательно поглощали блюдо за блюдом. Никто не перешучивался, не разговаривал. Даже просьб передать соль или специи он не слышал. Семейство, с которым Джон столкнулся при входе, чинно поглощало нечто, вместившееся в миниатюрные пиалы.

Спутники Спаркслина старались не мешать ему, усиленно изучая скатерть на столе. Первым не выдержал Заклин.

– Прости, старина! – шепнул он, наклонившись над прибором, – времена сильно изменились. Теперь глядеть или разговаривать друг с другом – верх не приличия.

– А ты что, дружище, – поразился Спарки, – давно стал заботиться о приличиях.

Ответить Заклин не успел.

В стеклянные стены кафе, сметая все на ходу, не притормаживая, неслись мотоциклисты в черных нарукавниках.

– Проказоры! Проказоры! – зашушукались посетители, однако нетрогались с места.

Некоторым повезло куда меньше. Мотоциклы дикими мустангами врубались в преграду, будь то стул, стол или человек.

Спарки вскочил с места. Запрыгнул на стол, сжав кулаки.

Мотоциклетные ребята, побросав железных коней, рассыпались по залу. Командовал ими заросший мужчина лет тридцати. Правильные черты лица и университетский выговор выдавали в нем человека образованного. Он использовал стойку бара, как постамент, и с командного пункта раздавал шальной братии распоряжения, указующе простирая перст на очередную жертву набега. То, что Спарки показалось нарукавниками, было просто давно присохшей грязью.

Соратники бородатого вырывали у примороженных к стульям посетителей сумки и бумажники. Прямо со скатертью хватали съестное и напитки.

Двое варваров тянули неподъемный ящик с отборным виски.

– Придурки! – рявкнул главарь. – Берите только еду!

Придурки послушно вытряхнули, перевернув, бутылки из ящика и начали засовывать их за пазуху.

Спаркслин приноровился и прыгнул, диким воем пугая тишину. Тут что-то, вернее, лапа Заклина, дернула Спарки за ногу, и бравый лейтенант брякнулся на пол. Сверху посыпались тарелки и вилки.

– Ты что? – кинулся на друга с кулаками Джон.

– Молчи и не вмешивайся! Иначе – криогенная установка! И это не самое страшное, что может это плюгавое общество придумать в наказание!

Мотоциклисты тем временем оседлали своих скакунов и, торжествующе подвывая, ринулись прочь.

Еще некоторое время моторы без глушителей резали барабанные перепонки Спаркслину.

Остальные посетители, как ни в чем не бывало, дожидались, пока роботы-официанты наведут порядок и принесут новые приборы.

Кроме типа на полу. Любитель орехов, которого мотоцикл ударил на скорости в грудную клетку, индифферентное отношение к действительности потерял вместе с ребрами. Теперь он, неловко скрючившись, лежал среди ореховых скорлупок. Поодаль валялся подсвечник. Подбородок парня был перемазан кровью. Видно, у него были повреждены внутренние органы. Патлатый тихонько скулил, безнадежно и заунывно.

Остальные делали вид, что это их не касается.

– Вы, кретины! – вырвался Спарки из рук Пинни и Заклина. – У вас на глазах человек подыхает, а вы жрете свою слизь! – рявкнул Джон, не щадя глотки.

– Тише, да тише вы! – испуганно округлила глаза Трейси. – В нашем обществе каждый должен заниматься своим делом. Что будет, если доктор…

– …начнет печь пирожки… – ошарашенно проговорил Джон.

Он с ужасом, чуть ли не благоговейным, смотрел на собравшихся людей: сколько бы лет песок не засыпал развалины, битый камень и ржавый штырь проступают под слоем времени. Теперь Спарки узнал людей и узнал мир, в котором очутился. «Ничто не вечно под луной», – глубокомысленно изрек мудрец. «Кроме человеческой глупости!» – добавил от себя Спарки и, отшвырнув офицеров, двинулся к парню.

Тот уже не стонал, обреченно зажмурившись. Спарки подолом своей рубашки обтер парню лицо. Осторожно расстегнул одежду. Парень встрепенулся.

– Тебе еще повезло! – Спарки ощупал ребра, но нужна была хотя бы слушательница медицинских курсов, чтобы наложить тугую повязку.

Парень на минуту пришел в себя, открыв глаза. Но Джону как раз показалось, что он спятил.

– Бросьте! Уйдите! – попытался отбиться непослушными руками волосатик. – Вас упекут к проказорам. А они жрут человеческое мясо! – говоря это, парень трусил по-настоящему.

У кафе, вызванный неизвестно кем, скорее всего роботом-администратором, опустился аэрокар с красным крестом на борту.

Мужчина в белом балахоне, из-под которого выглядывали синие брюки, почти профессионально переложил паренька на носилки. И так же безмолвно прошествовал через зал вслед за роботами-санитарами.

Кто-то тронул Спарки за плечо. Джон развернулся, готовый ударить. Трейси чуть не плакала. Зеленые изумруды покрылись туманной пеленой, но девушка старательно сдерживала слезы.

– Мистер Спаркслин! Нам надо уйти! О вас обязательно донесут!

– Да что тут, черт возьми, происходит?! – разозлился Спарки.

Нелепость и дикость ситуации, в которой оказались несколько десятков посетителей, Спарки не волновала. Но сам он не терпел и терпеть не собирался голодных маньяков на мотоциклах и добропорядочных граждан свободной страны, на глазах которых ты можешь подохнуть.

– Это все стремление к «абсолюту», – зашмыгала девушка носом.

А Заклин разъяснил:

– Понимаешь, в этом мире, все, что не соответствует моральным нормам – как бы не существует. Ну, помнишь, про учтивых людей, не видящих разлитый по столу соус! Насилие, смерть, грабеж – тот же соус, который принято не замечать. Понимаешь? – Заклин глядел виновато и просительно.

И это собачье выражение на лице старого друга доконало Спарки.

– Не понимаю! – рявкнул он. – И понимать не собираюсь. Пусть вы все тут трижды моральные, но на моих глазах крошить людям ребра грязные до ушей подонки не будут!

– Именно ради этого вас и разбудили! – мягко встрял Пинни.

Видимо, в характере паренька были мягкость.

Так же негромко Пинни рассказал историю расконсервирования первого человека из прошлого. В пересказе Пинни Саймон Феникс Филлипс казался, по крайней мере, шестируким ящером с хвостом и огненным гребнем.

– А эти-то, на мотоциклах? – не отступался Джон. – Вы их тоже разморозили?

– Нет, – отвел глаза Сникс. – Это те, кто добровольно не принял статус «абсолют» или кого отвергла комиссия в день совершеннолетия. Они довольно безобидны, но время от времени, особенно осенью в период дождей, когда подземные уровни заливает водой, начинают хулиганить. Животные и зверьки, что водятся в подземельях, спасаются на поверхности. А в подземельях наступает голод.

– Так что, трудно их накормить? Ну, открыли бы богадельни с редким перловым супчиком, – съязвил Джон. Этот мир все больше и больше его раздражал.

– Мы не можем, – Пинни смотрел мягко, но в упор. – Принято считать, что в нашем обществе нет ни голодных, ни несчастных. И проказоров как бы нет…

– Но разоры еще хуже! – проговорилась Трейси, задумавшись, и тут же испуганно сглотнула.

– Ну-ну, – похлопал Джон девушку по щеке, – мы тебя не продадим за то, чтоб соответствовать вашему статусу! А вот с разорами-проказорами я обязательно познакомлюсь! Тем более, мне сдается, мистеру Саймону тоже ваш прилизанный мирок придется не сильно по вкусу.

Заклин, долго не вмешивавшийся, помедлил. Потом, поколебавшись, свинтил нагрудный знак полицейского и бережно положил на стол.

– Но в этот раз, лейтенант, я пойду с тобой! – седой великан провел по глянцевой поверхности знака указательным пальцем. Обвел ребра шестиугольника. – Сникс, можешь вернуть эту штучку в управление!

Сникс хмыкнул, отвинчивая свой:

– Прости, капитан, но на это у меня не будет времени!

Пинни давно вертел шестиугольник в руках. Джон Спаркслин отвернулся: теперь у него снова была команда.

– А я? – обиженно пискнула Трей. – Я тоже хочу на нижние уровни!

Почтительно стоявший с меню в руках официант поклонился:

– Я могу показать вам ближайший вход! – и зашептал:

– Я очень рад, и мои коллеги рады, что кто-то решил тряхнуть крысиное гнездо, – и тут же заторопился прочь.

На скатерти белел листок со счетом. Джон бережно поднял прямоугольник бумаги, задумчиво куснул нижнюю губу. Рисунок был довольно понятен.

– Сдается мне, что вам придется показать мне кое-что еще…

– Оружие? – Заклин похлопал себя по бедру. В боковом кармане брюк топорщился не иначе как ковбойский кольт.

– Вот именно!

– Но закон о всеобщем разоружении! – запротестовала было Трейси.

– Теперь в силу вступает другой закон! – отрезал Джон.

– Какой? – соратники выдохнули одновременно.

– Закон Джона Спаркслина!

– И что это значит?

– Трей, – покачал головой Спарк, – это значит, что ты – невозможная зануда! Заклин, так что?

– Музей! – безапелляционно заявил капитан. – Там собраны все виды оружия: от каменного топора до нейтронной бомбы.

– Ну, без бомбы я пока обойдусь, – рассудил Джон, – а вот парочка огнеметов и десяток гранат со слезоточивым газом – в самый раз в тесных лабиринтах.

Команда лейтенанта Спарки двинула к выходу.

– Постой! – задержался Джон, уцепившись в Заклина. – Элли, ты и ребята обещали заботиться…

Заклин молчал, хмуря брови.

– Что?

Спутники забеспокоились, непрестанно оглядываясь на замершую пару посреди кафе. Потом занервничали: Заклин и Спарки замерли изваяниями. Заклин крепко тиснул ладонь Джона, словно собрался раскрошить кисть друга в труху.

Когда наконец разместились в аэрокаре, Заклин все еще молчал. Лицо Спарки было безмятежно безмолвным, только подергивался уголок рта.

Аэрокар стартовал, взяв курс к городскому музею.

Но запротестовала Трейси:

– Музей столько лет стоял и еще вечность простоит! Но я так и не попала сегодня в душ, не говоря о мистере Спарки, который сорок лет не знал горячей воды и мыла!

– Да и поесть бы не мешало! – одобрил Джон.

События разворачивались так стремительно, что непременно нуждались в краткосрочной паузе.

– Значит, так! – суммировал Джон. – Заклин подыскивает нам подходящую экипировку. Вы, ребята, усыпляете бдительность чересчур любознательных коллег, коли таковые найдутся.

– А я облагодетельствую вас обедом и горячим душем! – категорично вмешалась Трей.

– Музей я беру на себя, – на всякий случай, чтобы полицейские не совались туда, предупредил Джон.

На городской стоянке аэрокаров компания разделилась.

Трей довольно улыбалась: теперь-то без ее участия операция не обойдется.

О! Женщины и их коварство. Джон Спарки влип, даже не подозревая об хитроумной затее Трейси.

И, в конце концов, она тоже лейтенант полицейской службы!

 

УБОРКА ПОМЕЩЕНИЙ

Спарк в точности повторил движения Трейси, опасаясь выглядеть доисторическим мастодонтом.

Но, слава Богу, не считая снимающихся переборок, ничего ультрасовременного в квартире Трейси не было.

– Подожди, пока я приготовлю что-нибудь перекусить! – кивнула Трейси.

Джон угодливо дернул подбородком: после ужина в кафе у него напрочь пропал аппетит. Но он испытывал перед девушкой странное чувство страха и влечения. Так дети в зоопарке смотрят на крокодила: острые зубы пугают, но так и хочется ощупать пальцами ряды клыков – настоящие ли?

Квадрофоническая система выдавала что-то из музыки пятидесятых. Спарки хмыкнул. Судя по репертуару, Трейси полагала его еще более древним. Дребезжащий джазовый перезвон напоминал о незалеченной дырке в коренном зубе.

Спарк попытался отключить музыку. Стенную панель с рядом кнопок лейтенант отыскал со скоростью хорошей ищейки. Символы – крестики-нолики в невероятных композициях – ничего не говорили. Пришлось действовать методом исключения. Джон нажал первую, показавшуюся самой симпатичной и окрашенную в голубой. Ничего! Спарки вжал голову в плечи и огляделся. Никаких видимых разрушений. Мирно поблескивают экран и видео, создавая иллюзию распахнутого окна. Движущиеся картинки на обоях по-прежнему живут своей жизнью. Разве что зеленый пылеед чуть сполз со своего постамента и, протянув пушистые лапки, с любопытством и ехидством уставился на лейтенанта.

С коричневым Джону всегда везло. Но он добился только того, что в комнате заметно похолодало.

Джаз-оркестр громыхал в зените. Спарки готов был запросить пощады у Трей, но понятия не имел, куда ведут все эти коридоры, в конце каждого из которых ты упираешься в собственное отражение. Трейси обожала зеркала во всю стену.

Красную кнопку с бесспорным проигрышем нулей Спаркслин игнорировал из принципа. А вот зелененькую утопил до упора.

– К дьяволу!

Струи воды сначала набухли под потолком каплями, потом засочились. И рухнули с потолка тепло-соленым потоком. Спарки в секунду вымок до позвоночника. Он яростно жал и жал эту чертову кнопку, но водопад продолжался. Пушистый ковер набух влагой. Под ногами чавкало.

– Трей! – утопающий схватился за последнюю соломинку. Над всем этим хаосом торжественно гремела финальная часть джаз-концерта.

Девушка неожиданно возникла на пороге, отклоняясь от летящих брызг.

– Зачем ты включил водоочистку?! – возмутилась Трей. – Я убирала сегодня утром!

– Это, по-твоему, уборка? – заорал Спарк, размахивая руками.

С него капало, текло, сочилось. А потоп продолжался.

– Да выключи ты эту чертову штуковину! – в отчаянии рявкнул Джон.

– А что, – недоуменно огляделась Трей, – вроде было чисто!

Девушку взбесила бесцеремонность этого размороженного нахала. Прийти в первый раз в дом – и ткнуть хозяйку в пыльный угол!

Джон плюхнулся на мокрый ковер, обреченно обхватив голову ладонями: эта идиотка еще и шутить изволит.

– Надеюсь, теперь ты доволен результатами уборки? – поджала губы Трей.

Джон только кивнул.

Водопад иссяк. Ветер саванны мигом ожог дыханием песков и верблюжьих караванов. От мебели, стен и ковров поднимался пар. Вдруг повеяло сосновым бором на солнцепеке: смолой и хвоей. Спарки прикрыл глаза, вдыхая аромат: то ли наслаждался, то ли злился.

Трей заметила, что лейтенант очень раним и легко поддается эмоциональным всплескам.

– Теперь лучше? – прошептала Трей почти нежно. – Хочешь, займемся сексом?

Джон Спарк встрепенулся:

– Что?

– Я говорю, тебе нужно прийти в себя!

– А… – разочарованно протянул Спарки, безуспешно пытаясь отжать мокрые брючины. – А то мне показалось, ты хотела покувыркаться!

Тем временем ветер стих, жара спала. Комната приобрела первоначальный и абсолютно сухой вид.

Трей прикусила мизинец:

– Вообще-то гимнастические упражнения расслабляют, но сексуальная разрядка действенней! – рассудительно изрекла Трей.

– Сейчас? – недоверчиво вытаращился на нее Джон.

– Почему же нет! – и улыбнулась: – Я мигом!

Спарки остался в одиночестве, немного обалдевший от скоропалительности событий.

 

НЕМНОГО ЛУНЫ И СЕКСА

– Ну, все нормально: горячий ужин, душ – и постель! – пробормотал Спарки, стягивая через голову липнущую к телу рубашку.

– Трейси! – ахнул он, чувствуя, как низ живота стягивает приятная тяжесть.

Девушка возникла в легком облаке кружев. Белая прозрачная материя колебалась и шевелилась, словно театральная ширма, когда представление уже началось, но ты еще отделен от действа тяжелым занавесом.

– Трейси! – прошептал Джон, облизнув спекшиеся губы.

Совершенство линий и отсвечивающие розовым пуговицы сосков. Ноги, кожу которых какой-то идиот придумал сравнивать с мрамором. Мрамор холоден и мертв. А эта девушка от жемчужин пальцев на ногах до разметанных в беспорядке волос, была живой, желанной и готовой принадлежать ему. Никакая другая женщина, кроме Ди, не влекла Спарки такой безотчетной тягой.

Облик портил лишь шлем, охватывающий лоб металлическим обручем и скрывавший за кругляшами наушников уши, которые Спарки хотел целовать, покусывать. Щекотать кончиком языка, чувствуя запах шампуня, чтобы запомнить его навсегда.

– Ну, что же ты? – Трей по-прежнему улыбалась с порога.

– Иди ко мне! – позвал Джон, протягивая руки.

Он не спускал с девушки глаз, одновременно подпрыгивая на двухместной кушетке: тесновато, но должна выдержать.

Трейси между тем, кажется, совсем не собиралась сходить с выбранного места и нетерпеливой пяткой отбивала незнакомый Джону ритм.

– Ну, что же ты?!

Спарки все больше терялся: неужто Трей из оригиналок и предпочитает экстравагантные местечки?

– А на кушетке не будет удобнее? – осторожно спросил Джон, отодвигаясь в самый угол.

– Да какая разница? – пожала девушка плечами, но быстро скользнула к нему.

Спарки потянулся всем корпусом – и тут же что-то плотно обхватило его лоб и у него пропал слух.

– Ты что? – хотел возмутиться Спарк, но не успел.

Не было ни прошлого, ни будущего. Ни Спаркслина, ни Трейси. И мир только-только создавался в мягком рокоте мотора и на автостраде, летящей навстречу в свете фар.

Машина затормозила у обочины. Темной стеной вставал лес, перебирая мохнатыми лапами ельника. Сквозь стволы серебряным долларом блестело озеро. Полная луна с любопытством пыталась заглянуть к влюбленным через зеркальце обзора.

Его рука скользнула по ее коже. Пальцы мягко мазнули живот. Ладонь поднялась по диафрагме, карабкаясь по холмам ребер. Вот руки ткнулись в препятствие, задержались, ощущая тяжесть груди, и вдруг попытались удержать колыхающиеся в ладонях яблоки.

Кончиком языка он тронул сосок – она изогнулась, откинув голову. И снова приблизилась, отыскивая в темноте его лицо. Он поцеловал уголок рта – губы раскрылись, как раковина жемчужины. Ее волосы щекотали, шаловливо забиваясь в рот. Их густота мешала дышать и видеть. Ее дыхание тоже участилось. Чуть слышный стон едва не слетел с налившихся теплотой губ – он сдержал стон поцелуем, чуть ли не до боли впиваясь в податливый рот. Легкая испарина – вкус ее пота – липкая влажность набухающих желез.

Рука Спарки непроизвольно нашарила бедра Трей. Ладонь уютно устроилась между сомкнутых ног подруги. Подобралась выше, прокладывая путь кое-кому другому и более пронырливому. Девушка чуть уступила. Спарк встал и отпустил сосок. Спарк…

– Ты что, с ума сошел? – яростно шипела Трей, отбиваясь от прилипшего Спарки.

Луна обиженно хрюкнула и отвернулась, превратившись в обычный светильник. Ночь, лес, машина – все пропало. Спарк обалдело сел.

Осталась дикая кошка, расцарапавшая ему лицо и теперь пытавшаяся сдуть прилипший к щеке локон.

– Но ты же сама хотела? – Спарки бы разозлился, если бы знал, на что именно.

– Хотела чего? – холодно поинтересовалась Трей, сбрасывая халатик и натягивая на голое тело комбинезон.

– Ну, – Спарк покраснел, но из-за загара, он Богом клялся, это было незаметно, – секса, конечно!

– Но ты же лапать меня стал, разор проклятый! – вспыхнула Трей, чуть не плача.

– А что, у вас тут секс без прикосновений?! – совсем уж оторопел Спарк: Общество мира нравилось ему все меньше и меньше.

– Конечно! – Трей закончила туалет, целомудренно вдвинув молнию замка чуть ли не в подбородок. – Физические контакты – негигиеничны, приводят к нервным расстройствам и, вообще, партнер ведь может не подойти.

Девушка у зеркала подбирала шпильками волосы в пучок. Несколько штук она, совсем как Ди, держала в зубах, и вместо внятной речи Джон слышал лишь невнятное шипение. Но и шипения было достаточно.

Спарк набросил еще влажную рубашку на плечи и расхохотался, демонстрируя отличные легкие вопреки «а-та-та» медиков курильщикам. Нащупал сигарету, все еще давясь смехом, но пачка безнадежно промокла.

– Что смеешься? – обернулась Трей.

Она была сосредоточенна, деловита и лишь ярко красные пятна на щеках напоминали о неподдельной страсти – уж в этом Спарк еще разбирался, обладай он женщиной в прошлом веке, в будущем или вообще во сне.

– Скажи, ведь ты меня действительно хотела? – Спарк решил раз и навсегда выяснить, не пора ли ему от этого кошмара людей из будущего броситься в колодец.

– Конечно, хотела! – раздраженно рявкнула Трей. – Но мне и в голову не пришло, что ты можешь оказаться такой… такой…

– Скотиной? – услужливо подсказал Спарк.

– Да!

Компьютер, штрафовавший за нецензурные выражения, на этот раз не отреагировал: видимо, упоминание о мирных жвачных в перечень бранных слов не входило.

– Как в анекдоте, – чмокнул Спарк губами.

– В анекдоте? – оживилась Трей.

– Берут интервью у дофениста, – начал Спарк, но увидел непонимание в зеленых глазах с расширившимися зрачками, – ну, у человека, которому всегда все равно, – пояснил. – Так вот, спрашивают у него: «Вам спиртное до фени?» – «Да!» – «И сигареты?» – «конечно!» – «И женщины?» – «Нет, вот женщины – нет!» – «Но тогда неувязочка получается!» А он в ответ: «Вот это-то мне до фени!»

– Какой непоследовательный мужчина, – нахмурилась Трей.

– Клиника! – простонал Джон, пытаясь открутить себе левое ухо. – Слушай, – вдруг приподнялся он, – а как же у вас дети появляются?

– Обычно. Ты, допустим, хочешь иметь ребенка. Посылаешь свои данные и характеристики в Центр матерей. А там подбирают наиболее соответствующего донора.

– А более просто – нельзя? – насупился Джон.

– Риск велик. Сначала тела, прикасающиеся друг к другу, особенно, если говорить о подростках. Потом тяга к спиртному, к курению, – Трейси передернуло.

– Но я – поклонник застарелого стиля! – нравоучительный тон выводил Джона из себя.

– Существует еще и контактный ценз. Ведь только представь – твой ребенок – урод, инвалид только потому, что тебе захотелось меня облапить потными руками! – Трей пылала праведным огнем.

– А все же: что это было? – решил Спарки перевести в разговоре стрелки. – Мне казалось, мы – у озера, а луна за нами подсматривает.

– Ну, в принципе, аппарат сексуальной разрядки позволяет вообразить все, что прячется в подсознании. Еще один плюс: у нас нет преступлений на сексуальной почве!

– Ах так! – не нашел, что ответить Спаркслин.

До начала операции у нас уйма времени. Чем займемся?

Трей и Джон Спарки сидели на легкой террасе, нагретой нежарким осенним солнцем.

После кофе курить хотелось так, что сводило скулы. Джон высыпал табачную труху вперемежку с бумагой и разложил свое нищее богатство на ступеньке. Прямо к террасе подступали густые заросли крапивы. Огромные темно-зеленые листья и сочные стебли, усеянные мохнатыми колючками, к прогулке по саду не располагали.

– Может, визор посмотрим? – Трей чувствовала себя виноватой. Что-то и почему-то она делала для Спаркслина не так. Разобраться, в чем именно, девушка не могла. Вот виновата, и все!

– Визор? – поморщился Джон.

Кое-какое представление о вкусах аудитории он еще в кафе получил.

– Мы можем выбрать передачу из любого времени! – заторопилась добавить Трейси. – Хочешь, даже воспроизведем тот канал, который ты смотрел в день, когда тебя казнили?

Деликатностью, несмотря на все лозунги Общества мира, его члены не отличались, но тут другая мысль мелькнула у него.

– О'кей! Покажи мне землетрясение!

Трейси замялась:

– Но…

Спаркслин резким рывком встал с кресла:

– Я хочу видеть, куда делся мой мир!

 

МИРОТРЯСЕНИЕ

Шестиугольное помещение с рядом кресел перед темной стеной и было залом визора-регенератора. Трей попыталась разъяснить принцип, по которому действует аппарат.

– Потом! – отмахнулся Спарк, впиваясь взглядом в экран.

Пошли привычные цифры ракардов. Сменились мельтешащими кругами.

Спарк чувствовал, как изображение затягивает. В зале померк, а затем и, погас свет. На мгновение Спаркслину показалось, что он ослеп.

Из-за горизонта фиолетовым светильником разгорелась заря. Лос-Анджелес притих, прислонившись к океану. Или это океан шел приступом на город: огромные волны с ревом и грохотом ринулись на городские кварталы. Континент раскололся гигантским провалом.

В теснине зарычало, плюясь валунами. Игрушечными домиками рушились строения. Магма, миллионы лет искавшая путь наружу, плеснулась раскаленным фейерверком. Вот еще в одном месте взломалась кора земли. Еще один язык лавы. Небо, затянутое стремительно несущимися тучами, сумасшедше показывало земле насмешливое солнце в разрывах облаков. Ураганный ветер забавлялся с вывороченными деревьями и поднятыми в воздух автомобилями. Людские фигурки, нелепые и неуклюжие, цеплялись за то, на чем извечно держалась жизнь. Но и земля предавала, разверзшись. Необычные ярко-оранжевые молнии косили горизонт. В воздухе трещали электрические разряды. Беременное небо разродилось сплошным ливневым потоком. Но вода испарялась густым туманом, не успев долететь до земли.

Кромешная тьма, рассеиваемая языками горящей лавы. Горизонт вздыбился и ушел вертикально вверх.

Смерть, неуправляемая смерть без логики и снисхождения. А океан, ворвавшись в город, стеною волн размывал останки. Посреди бывших улиц, проспектов и площадей бесновались огонь и вода. Огонь взбирался на уцелевшие клыки небоскребов. Долины поменьше умирали первыми.

Насколько хватало глаз, вспыхивали один за другим огненные кратеры и воронки. И туда же с воем и шипением устремлялся океан. Волна набегала на огненный зев. Вспышка – и хлесткий удар.

Измученная Земля возмутилась, вздрогнула. Затряслась, словно пытаясь встать на дыбы и вывернуться наизнанку.

Казалось, концу света не будет конца.

Но конец настал. Земля, развороченная и не похожая сама на себя, замерла. Стих ветер. Моросящий дождь падал на огненные дорожки лавы, дорожки темнели, замедляя движение и темнея.

Но это был уже другой, чужой и незнакомый Спаркслину мир. Джон не узнавал город – сами улицы, понятие улиц исчезло. Из-под развалин выбирались четырехногие пауки, слишком маленькие на фоне катаклизма, чтобы в шевелящихся фигурках можно было признать людей. Некоторые пытались встать. Кому-то это удавалось. Они стояли, пошатываясь, на руинах родного города и щурились на неяркий солнечный день.

Трейси неуловимым движением зажгла свет. Коснулась руки Джона:

– И это – наименее пострадавший континент, – тихо пояснила она, заглядывая в безглазое лицо Спарки.

Джон не мог прийти в себя: в фантастических фильмах его времени режиссеры, стакнувшись с операторами, частенько запугивали мир страшными движущими картинками. Но никому и в голову не приходило, что спятившая природа и в самом деле воплотит в жизнь фильмы ужасов.

Спарки, как от боли, прикрыл глаза. Он молился лишь о том, чтобы Ди и Элли захлебнулись, а не сгорели живыми.

– Пора на работу! – напомнила Трей.

На нее фильм впечатления не произвел: все это было таким нереальным и непохожим на то, что знала девушка, что не могло иметь к ней и ее миру никакого отношения.

Точно так же мы слышали о кострах средневековья и чудесных девичьих ножках, изуродованных в испанском сапоге. Но кто из нас содрогается от ужаса и жалости к людям, чей пепел давно истлел, а кости превратились в прах?

На минуту Трей исчезла. Джон не заметил ни входа, ни выхода, просто девушка стояла рядом – и испарилась.

– Опять новомодные штучки, – он рассеянно обвел взглядом зал.

Зала не было. Спарки стоял посреди разрушенной улицы. Кое-где огонь еще лизал дерево. Стоял удушающий смрад от гари и дыма с тошнотворно сладковатым привкусом.

Любопытный огненный язычок потянулся к металлическим цистернам, удерживающимся в этом хаосе в строго вертикальном положении. «Лучший бензин штата!» – вывел масляной краской какой-то шутник на цилиндрах.

Джон сто лет видел бензин, бензовозы и бочки с горючим, но, странно, почему у этого бензина запах цветущего миндаля?

А огонек, словно забавляясь, лез в чужие машины, кольцом окружал цистерны. Детский голос незатейливо напевал песенку о пироге, что испекли на именины.

Джон, на грани реальности и бреда, метнулся вперед.

В нескольких метрах от него зияла желтым песком воронкообразная яма. Далеко на дне – кучи мусора, ощерившихся щепой досок, чей-то автомобиль вверх колесами.

Спарки поднатужился, перевернул цистерну и перекатил через ожерелье пламени.

Снизу донесся грохот. Бочек было пять или шесть. Наконец, последняя рухнула на песок воронки.

Зачем и для кого во всеобщем хаосе Джон выкатил из огнеопасной зоны бензин, когда куда более сильные катаклизмы трясут мир?

Джон стоял на осыпающемся краю кратера. Хотелось пить. Перед ним лежал мертвый город. Спарки с силой провел ладонью от виска к подбородку: планета очень нуждалась в генеральной уборке.

Запах миндаля стал сильнее.

– Вот я и готова, – Трейси в черном комбинезоне охорашивалась перед экраном визора.

Джон, все еще находясь в уничтоженном городе, оглядел стены, мягкий ворс кресел, девушку, которая миг назад еще не родилась.

– Со мной что-то случилось, тут, сейчас…

– А, – беспечно махнула рукой Трейси, – я забыла выключить видеокамеру.

– Причем тут камера, – возмутился Джон. – Я говорю, я сейчас был там, в мертвом Лос-Анджелесе. – Джон ткнул пальцем куда-то в пространство перед собой.

– Ну, да, – недоумевающе пожала плечом Трей. – Камера работала, ты думал о миротрясении, и аппаратура воспроизвела твои представления. Все просто! Лучше скажи, как я выгляжу?

Спаркслин еще раз недоверчиво оглядел пустой экран с жившими в глубине стекла мерцающими переливами – он бы поклялся, что был там, в этом горящем аду, вот и мышца, Джон неудачно ее потянул, пока таскал бочки, болела, и след сажи на руках…

– Ты где-то испачкался! – Трейси извлекла батистовый платочек, приподнялась на цыпочки и потерла тканью по его щеке.

На белоснежном квадратике с кружевами по краям остался безобразный черный след. Спарки вспомнил, как провел по лицу рукой, но спорить с Трей не стал. Может, у них и гениальная видеозапись, но Джон Спаркслин очутился в прошлом на самом деле. Знать об этом, впрочем, никому не обязательно.

– Так как тебе костюм, – не отступала Трей, дразнясь.

– Костюм? – Джон сделал вид, что старательно ищет изъяны.

Потрогал, потер между пальцами ткань на рукаве комбинезона, подергал многочисленные зубастые молнии на кармашках.

– Костюм-то отличный, да вот куда это вы собрались, милая леди? – подозрительно сощурился Спаркслин.

– В музей! – с готовностью отозвалась Трей.

Несколько секунд ему понадобилось, чтобы прийти в себя. Потом еще с десяток, чтобы объяснить девушке, почему, как и из-за чего она экскурсию по музею должна отложить.

– Может, ты и в чертово подземелье лезть намерена? – исчерпал Спарк все аргументы.

Девица снизу вверх любовалась разъяренным медведем: именно таким выглядит мужчина ее мечты. Но в мечтах Трей, смиренная и послушная повелителю рабыня, всегда последнее слово оставляла за собой.

 

ОСМОТР МУЗЕЙНЫХ ЭКСПОНАТОВ

Саймон Филлипс протиснулся мимо жирного Бобби и осмотрелся.

У людей будущего было очевидное пристрастие к округлым формам. Музей средств уничтожения не был исключением. Все шесть куполов-павильонов музея округлыми чашками глядели в небо. Окрашенные в разные цвета, купола были похожи на шляпки непроклюнувшихся грибов неведомого вида.

Таким же нелепым и беспомощным выглядел и охранник у входа, словно дополнение дизайнера-декоратора.

Филлипс ткнул Бобби в жировые складки на боку: – Жди смирно!

Ни окошечка кассы, ни входных билетов. Музей внутри походил на все музеи мира: прохлада каменных стен и пыльные экспонаты. Саймон решил присмотреться: все еще не верилось, что тут нет скрытой электронной проводки или хотя бы примитивной кнопки вызова полиции.

Несмотря на зной, хотя и стояла середина календарной осени, в залах было многолюдно. Мужчины и женщины жадно ощупывали диковинные предметы и брезгливо, украдкой, вчитывались в приклеенные к стендам листки с пояснениями.

Саймон в разъяснениях не нуждался: лучше всего обычный пистолет-автомат с обычнейшим глушителем: технические новшества, как, к примеру, ядовитый дрожастик или живой скорпион Филлипса не прельщали.

Арки потолков, расписанные древними сценами битв и побоищ, огромные пространства залов, скрадывавшиеся обилием экспонатов.

Человечество за свой многовековой путь развития никогда и ничему не уделяло столько внимания, столько трудов и изобретательности, как тому, что было собрано под сводами музея. У Филлипса руки чесались взять какой-нибудь из угрожающе оскалившихся предметов и кого-нибудь убить.

– Вы хотели бы увидеть что-нибудь специфическое? – гонку Саймона по залам остановила служительница музея, серая крыса с редким хвостиком волос, перетянутых цветной перевязью. Концы ленты кокетливо свисали по спине крысы.

Саймон дотянулся и намотал ленту на руку. Крыса пискнула.

– Где зал оружия конца прошлого века? – прошипел Саймон, стараясь не привлекать постороннего внимания: к массовым репрессиям готовятся заранее, не так ли?

Однако даже взорвавшаяся мина была бы не способна нарушить невозмутимость текущего мимо людского потока.

– Гранатомет с автоматической подзарядкой подойдет? – просипела служительница, указывая на приваренный к постаменту ящик серого металла.

– Идиотка! – сплюнул Саймон, отпуская тут же исчезнувшую зверюшку.

Зал, который искал Филлипс, популярностью не пользовался. Видимо, люди будущего интересовались исключительно средствами массового уничтожения, и личное оружие их не впечатляло.

Зал был отделен от остальных помещений музея бронированной блестящей дверью с указанием периода, к которому принадлежали экспонаты.

Саймон провел пальцем по металлу – осталась очищенная от пыли бороздка.

– Дьявол, – оглянулся негр в поисках какого-нибудь массивного предмета.

Он двинул дверь плечом. Навалился всем телом. Металл даже не дрогнул.

– Вы позволите? – потеснил негра невысокий паренек, чуть ли не подросток. Удивляла лишь редкая бороденка.

– Ну, рискни! – прикусил губу Саймон, отступая.

Парнишка назвал период и повернул ручку. Дверь легко отворилась.

Саймон, отшвырнув благодетеля, хищно нырнул в образовавшуюся щель.

– Эй, я – Чарли! Запомни: разор Чарли! – крикнул вслед парень, потирая ушибленное плечо.

Начать с того, что огромное пространство, радуя глаз Саймона, не имело ни одной волнистой, а тем более округлой линии.

Квадратное помещение геометрическим кубом врезалось в длину, ширину и высоту.

Кубы поменьше, прямоугольники и треугольные пирамиды служили внутренней начинкой зала.

Филлипс присвистнул:

– Ни фига себе натюрморт с дичью!

Он оторопел: за всю свою многогрешную жизнь он и не предполагал, что родное времечко было так насыщено диковинным оружием.

Филлипс поднял с пола первое, что подвернулось, приспособил штуковину к ладони. Так и эдак повернул простенькую плоскую коробочку. Внезапно одна из сторон засветилась резким ярко голубым свечением. Луч упал на дверь, в металле образовалась аккуратная дырочка, сквозь которую виднелся коридор.

Саймон вертел оружие, пытаясь остановить адский луч, но сияние неизменно было направлено в сторону двери. Филлипс перепугался.

Черт его знает, как обращаться с этой штуковиной, которая насквозь прожигает металл. Между тем луч чуть сместился. Потом двинулся по вертикали. Коробка заметно нагревалась.

– Сейчас как рванет! – ударила в голову шальная мысль. Саймон бросился за груду ящиков в углу и затих.

Из-за двери раздавались встревоженные голоса.

– Вы будете оштрафованы за нарушение музейных инструкций! – послышался включенный динамик.

Филлипс выполз из укрытия. Дверь была усеяна мелкими дырочками. Образовавшийся треугольник как раз соответствовал росту Филлипса. Саймон осторожно толкнул его от себя и взрезанный кусок бронированной двери выпал, грохнув эхом по этажам музея.

Саймон запихнул коробочку за ремень брюк, лихорадочно хватая ближайшие к нему предметы. К залу, топая сапогами, спешили роботы-охранники.

– Через две с половиной минуты вы подвергнетесь уголовной ответственности за кражу музейных экспонатов! – предупредил динамик.

– А, заткнись, дубина! – отмахнулся Саймон, рассматривая некоторое подобие пистолета со сломанным курком.

– И еще вы оштрафованы за употребление нецензурных выражений! – мстительно добавил все тот же голос.

– Пух, – прицелился Саймон в зарешеченный квадратик динамика, губами имитируя выстрел.

Динамик тут же задымил, умолк, почернел и обуглился.

– Хороша игрушка! – Филлипс одобрительно повертел пистолет.

Весь остальной хлам, кроме светящейся коробочки, Саймон выбросил – Филлипс не считал, что в барахле есть хоть какой-нибудь смысл.

Но на всякий случай, распихивая почетный экскорт роботов, умолявших Саймона сдать оружие, Филлипс запомнил расположение лестниц, ведущих к этому залу.

Филлипс вошел во вкус, прожигая в нагрудных пластинках роботов дырки. Механические человечки несколько мгновений еще функционировали, однообразно твердя: «Вы нарушили инструкции! Сдайте, пожалуйста, оружие!» – а потом брякались на пол, пугая шумом детей.

– Мистер, дайте стрельнуть!

Саймон уставился на давешнего подростка – специалиста по дверным ручкам. Что-то Филлипса подтолкнуло, и он протянул парнишке пистолет.

Подросток вытянул руку и провел в пространстве вертикальную полоску. Фигурка служительницы, прочерченная черной полоской, распалась на две ровные половинки.

Парень передал Саймону оружие.

– А теперь, мистер, убегаем! – ухмыльнулся паренек до ушей.

– Кто – я? Бежать? С этой игрушкой? – Саймон презрительно окинул его взглядом. – В следующий раз, когда захочешь мне что-нибудь предложить, прежде хорошенько подумай, чтобы не нарваться на грубость.

«Стоило ли трудиться меня размораживать, – мимолетно припомнил Саймон Эдгара Бредли, – если у них тут еще почище субъекты ходят?»

– В таком случае, я подожду вас у выхода, – все так же улыбаясь, сказал парень. – Очень надеюсь еще увидеть вас живым.

Пока Саймон решал, сказать ли сначала этому умнику несколько откровенных слов, или сразу врезать в морду, тот исчез, словно испарился.

Зато с другой стороны, за спиной у Саймона, послышался голос, от которого он даже вздрогнул.

– Ну, что, Саймон Филлипс, вот мы и снова встретились, – громом пронеслось по музею.

Этот голос Саймон узнал бы из тысячи голосов, потому что принадлежал он Джону Спаркслину, его заклятому врагу. В любое время суток, среди дня и ночи Саймон готов был бросить все на свете, чтобы повстречаться с ним, вцепиться руками в его горло и давить до тех пор, пока не почувствует, что душа из тела врага выходит вон.

Саймон резко обернулся. Глаза его вспыхнули ненавистью и злобой.

– Надеюсь, эта встреча будет последней! Последней для тебя, коп! – крикнул он.

– Я тоже надеюсь, даже больше, чем уверен, что после нашей встречи тебя ждет прямая дорога в ад.

– Ошибаешься, Спаркслин! Я ее с удовольствием уступлю тебе!

Саймон выстрелил, почти не целясь.

Пуля ударилась о металл, высекая искры. Спаркслин бросился за стену.

– Я вижу, ты что-то начал промахиваться. Наверное, руки от страха дрожат, а? Боишься умереть?

– Бояться надо тебе… – начал было Саймон, но выстрел со стороны Спаркслина заставил его на мгновение замолчать и упасть на пол.

Пуля ударила совсем рядом, выбив из стены большой кусок штукатурки.

– Что ж ты замолчал, Филлипс? Или я уже обращаюсь к покойнику?

Спаркслин, впрочем, не надеялся, что так легко избавится от своего заклятого врага. И тот не замедлил отозваться.

– Не дождешься! – Саймон поднялся с пола и несколько раз выстрелил.

Помещение наполнилось грохотом, от которого, казалось, вот-вот треснут стены. Звенело разбитое стекло, от мраморных плит откалывались большие куски, падали деревянные стойки. Пули проходили сквозь железо, словно сквозь обыкновенную тонкую ткань. Это было плодом десятилетней работы оружейного мастера Питера Клинтона, который наделил разрывные пули новыми качествами.

– Ты еще жив, Спаркслин! – крикнул Саймон, и ответом ему было несколько выстрелов.

Саймону казалось, что по нему стреляют со всех сторон. Все рушилось, гремело, сыпалось, брызгало ему в лицо осколками. Саймон уже начал жалеть, что ввязался в эту переделку. Спаркслин прыгал из стороны в сторону, как рысь, полз по полу, как змея, а пули, посланные в него, приблизившись как-будто изменяли траекторию полета и проносились мимо.

– Господи, и надо же было случиться, чтобы нас одновременно вытащили из этих чертовых ванн, – пробормотал Саймон и тут же крикнул:

– Эй, коп, ты еще не начал жалеть, что тебя выпустили из ванны? Там ведь спокойнее, а?

– Ты лучше думай о себе, – ответил Спаркслин, – пока у тебя еще есть такая возможность.

Тишину опять разорвали выстрелы.

– О, Господи, кто-нибудь, верните меня обратно в мой холодильник! – как-то уж больно весело завизжал Саймон, и было непонятно, говорит он серьезно, или вся эта переделка для него не больше, чем игра.

В музее находилось большое количество различного оружия, которым пользовались американцы на протяжении прошлого столетия. Трудно сказать, какую цель преследовали создатели музея, когда снабдили оружие полным боекомплектом, но Спаркслину и Саймону это очень пригодилось. Одиночные пистолетные выстрелы то и дело сменяли автоматные очереди, которые тут же заглушал гранатомет.

– Великолепно, просто великолепно! – кричал Саймон. – Ну, давай, давай!

Буквально за несколько минут сверкающий позолотой зал музея превратился в развалины и наполнился едким дымом, от которого можно было задохнуться.

Одна из металлических стоек полетела прямо на Филлипса. Он отшатнулся, но сделал это слишком поздно.

– А-у! – заревел Саймон, чувствуя, как острая боль пронизывает все его тело. Стойка была очень тяжелой, Филлипс не устоял под ее ударом и полетел на мраморный пол.

Спаркслин бросился к нему, стреляя на ходу, но Саймон извивался, словно лежал на горячей сковородке, и все пули летели мимо.

Спаркслин был уже совсем рядом, казалось, ему ничего не стоит убить своего врага, но он почему-то медлил.

И тут Саймон в одно мгновение ока подскочил с пола, метнулся в сторону, быстро схватив лежащий рядом толстый железный прут и бросил его в Спаркслина. Прут угодил прямо в плечо. Удар был таким сильным, что Джон вскрикнул и отлетел в сторону.

Спаркслин заревел, будто медведь, и, не целясь, выпустил длинную автоматную очередь.

– Это большой мир, но, очевидно, он слишком мал для нас двоих, дорогуша, – пробормотал Саймон и растворился в густом дыме.

Через мгновение он оказался на улице и нос к носу столкнулся со знакомым пареньком.

– Да, ну и наделали вы там шуму! – восхищенно сказал тот. – А теперь пойдемте со мной!

– Это куда еще? – спросил Саймон, оглядываясь, не появился ли поблизости Спаркслин.

– Пойдемте, не пожалеете!

Паренек уверенно спускался, поворачивал, снова поднимался, пока они не оказались в помещении, похожем на подвальное.

Тут паренек сел у стены, развернул упаковку с жевательной резинкой.

Несколько бело-кремовых пластинок забросил в рот, остаток упаковки спрятал.

– Теперь, мистер, мы можем поговорить!

– Ты еще условия ставишь, щенок? – поразился Саймон неслыханной наглости малолетки, ощупывая пистолет в кармане.

Все-таки сумеречный свет и липкие следы плесени на стенах подвала Саймону не очень нравились.

– Я – не щенок, мистер Филлипс, – спокойно возразил паренек, надувая резиновый шар. Резинка лопнула. – Я – из разоров.

– Это еще что за типы? – поинтересовался Саймон.

– Нам давно нужен был человек, похожий на вас!

– Ишь, – ухмыльнулся Саймон, – оказывается, я тут пользуюсь невероятной популярностью. Всем нужен!

– Всем стоять! – из-за поворота скатилась вооруженная фигура и прицелилась. – Особенно ты, Саймон, нужен мне!

Филлипс под дулом автомата обреченно поднял руки, приваренный к месту не столько страхом, сколько удивлением.

В двух шагах от Саймона из небытия возник сам лейтенант Спаркслин, гроза бедменов. Из-за его плеча выглядывала тоненькая девушка в комбезе и неловко целилась в паренька у стены.

Паренек беспокойства не проявлял, меланхолично работая челюстями. Внезапно Саймону показалось что пластина пола под ним шевельнулась. Саймон непроизвольно сгруппировался – и в следующее мгновение вверх тормашками полетел в тартарары. А пластина, перевернувшись, тут же монолитом встала на место.

Ошалевший Спаркслин бросился на колени, ища хотя бы зазор для ножа: пол выглядел так, словно был сделан из одной гранитной плиты. А преступник все же удрал прямо из-под носа.

– Это разоры! Их штучки, – устало пояснила Трейси.

Разоры были проклятьем верхнего мира. Единственным спасением от их бессмысленных жестокостей была их тупость и неорганизованность. Бандиты так часто выясняли отношения друг с другом, что на поверхности почти не показывались.

Но если разоры были лишь миной замедленного действия под Лос-Анджелесом, то Саймон Филлипс вполне был способен стать ее часовым механизмом.

– В Багдаде не все так спокойно, как казалось, – прикусил ноготь Спарк.

 

О ЧЕМ МОЛЧАТ ТИХОНИ

Надежды, что знакомый люк, через который Спарки уже однажды попал в подземелье, найдется, было маловато.

И увы, надежды не оправдались!

– Можем расспросить у проказоров о логове разоров! – подкинул мысль Сникс.

– Если они станут с нами разговаривать, – уточнил Пинни. Спарк осмотрел свою команду.

Заклин позаботился даже о рюкзаках и ракетницах. Трейси, от нее, как от лесного клеща, отвязаться было невозможно, вцепилась в пакет с завтраками.

– Это еще зачем? – Джон подозревал, что его ребята собрались на пикник.

– На всякий случай! – задиристо парировала Трей, но пакет все же бросила в ближайший мусоросборник.

Давние развалины аэровокзала поросли травой. Обомшелые камни фурункулами отмечали место давней трагедии.

Спарки напрягал память, отсчитывая предполагаемые до люка метры. Ноги утопали в песке. Спарки уже утрамбовал приличную бороздку, шастая взад и вперед.

Его напарники невдалеке выжидали. Пинни жонглировал мячиком для пинг-понга. Заклин и Сникс разложили на траве увеличенный план входа в подземелье, всученный чертовым официантом.

Смеркалось. Небо на горизонте заволакивали багровые разводы, обещая вертенное завтра. Солнце краем касалось холмистой равнины.

Наконец жара спала, день превратился в рассеянно водянистый свет.

– И что же теперь? – первой не выдержала Трейси, начиная зябнуть.

Поднимался ветер, заигрывая с дряхлой трухой мусора.

– А почему бы нам просто не спуститься на эскалаторе? – задумчиво спросил пространство перед собой тихоня Пинни.

– Как это? – вскинулся Сникс.

Спарки реагировал быстрее.

– Ты знаешь другой вход на подземные уровни?

– Откуда?! – округлила глаза Трейси, растирая ладонями предплечья.

– Ну, – засмущался Пинни, – понимаете, девушка там у меня… И мы встречаемся.

– И ты молчал?! – Спарки готов был убить желторотика.

Остальные испытывали очень похожие чувства, но совсем по другому поводу. Трейси брезгливо скривилась и молча пошла к аэрокару.

– Идиоты! – подытожил ситуацию Джон. Он совсем выпустил из виду, как в пресловутом Обществе мира относятся к подземельям и проказорам.

Бедняга Пинни!