Когда Шарль-Анри сообщил, что хочет развода, Рокси не стала ничего предпринимать, даже не пыталась найти выход из тупика. Я решила, что это результат действия каких-нибудь гормонов вялости, которыми сопровождается беременность. Но если не считать эпизодических вспышек из-за голубей или забастовки работников метро, Рокси, казалось, была вполне довольна жизнью. Она по-прежнему ходила в свою мастерскую, по вечерам в четверг посещала семинар, а в воскресенье обедала в кругу семьи. Именно она (мы) продолжала бывать на этих мероприятиях, а не Шарль-Анри. «Я знаю, Сюзанна надеется, что он возьмет как-нибудь Женни и явится туда сам, но молчит», — сказала Рокси. Обеды проходили цивилизованно, о разводе и о Шарле-Анри речь даже не заходила. Насколько мы знали, Сюзанна не встречалась с Другой Женщиной, Магдой Тельман, и даже не видела ее.

За просьбой Шарля-Анри о разводе последовало несколько недель неопределенности и предварительных обсуждений, которые всегда затевал он или его мать. Сюзанна сама звонила Рокси, выражая ей свою поддержку, а Шарль-Анри по телефону умолял Рокси и угрожал ей. После таких разговоров Рокси злилась или плакала. «Это же твои дети, Шарль!» — говорила она. Или: «Только через мой труп!» В конце концов Сюзанна убедила ее сходить к юристу, разузнать поточнее ее права. Рокси согласилась пойти вместе с Шарлем-Анри к некоему мэтру Дуано, которого рекомендовал месье де Персан. Полагаю, она потому согласилась, что могла повидать мужа. Она возбужденно вышагивала взад-вперед по комнате, не зная, что надеть. Ей хотелось выглядеть перед ним на все сто. Никогда не думала, что женское тщеславие распространяется на те месяцы, когда тебя безобразит живот. Если я когда-нибудь буду беременная, мне будет безразлично, как я выгляжу.

Мэтр Дуано, быстрый сухощавый господин, восседавший за большим столом, объяснил Рокси и Шарлю-Анри, что им придется делать.

— Вообще-то в бракоразводных делах в интересах обеих сторон прийти к обоюдному согласию, — говорил он. — Если вы оба подаете заявление — я могу его подготовить, — все очень просто. Суд следует вашим пожеланиям относительно раздела имущества, потом проходит несколько месяцев, и мы вторично подаем заявление о том, что стороны не передумали, суд удовлетворяет ходатайство о разводе, и вы свободны.

— Когда… когда разрешается вступать в повторный брак? — не моргнув глазом задал роковой вопрос Шарль-Анри.

— Через неделю. Что до мадам де Персан, она не имеет права выходить замуж до рождения ребенка.

Рокси была в ярости. Несправедливость по отношению к женщинам, к ее собственной судьбе, европейский сексизм — все это было как нож в сердце.

— Это неслыханно! Вы хотите сказать, что закон различает мужчин и женщин?

— В силу очевидных причин, — ответил мэтр Дуано и, кажется, даже кивнул на ее живот.

— Ничего очевидного тут нет! В Калифорнии я имею право выйти замуж когда захочу, и никакая Франция меня не остановит! — бушевала Рокси. Как ей хотелось в тот момент иметь какого-нибудь поклонника в Калифорнии, чтобы уехать из Франции, немедленно выйти замуж и дать ребенку Шарля-Анри имя другого мужчины. Шарль-Анри и мэтр Дуано обменялись сочувствующими мужскими взглядами.

— С имуществом никаких проблем не будет, — спокойно гнул свое Шарль-Анри. — Я верну все подарки и, разумеется, не намерен ничего брать из квартиры. Разве что какие-нибудь семейные реликвии. Пусть мои родители решат, что должно остаться в нашей семье.

— Твоя семья — это твои дети, — отрезала Рокси. — Вещи, которые перейдут к детям, остаются в твоей семье.

— Я имею в виду вещи, которые перевезут в Соединенные Штаты, — извиняющимся тоном сказал он.

Рокси неожиданно попритихла и словно бы насторожилась. Она почувствовала опасность остаться одной в чужой стране, среди чужих людей, говорящих на чужом языке. Она почувствовала согласие между мэтром Дуано и Шарлем-Анри, естественную взаимную симпатию соотечественников, точнее — мужчин, симпатию, которая рождается из общих взглядов на галстуки и черные носки, из знания трехсот шестидесяти сортов сыра, из их привычки к тому, что женщины душатся, и из неприязни к женским слезам.

— Я не еду в Штаты, — заявила Рокси. — Я остаюсь здесь. Надеюсь, ты будешь оказывать материальную помощь мне и своим детям.

— Мы обсудим процедуру расторжения брака по обоюдному согласию, — снова начал мэтр Дуано, предчувствуя новую вспышку клиентки. — Кроме того, супругов разводят «по причине». В этом случае один из вас является невиновной стороной и должен доказать виновность другой стороны.

Увидев, что клиенты не готовы ступить на такой путь, он поправился:

— Простите, что я говорю «невиновный», «виновность». Я использую эти слова как сугубо правовые термины. Если вы разводитесь по обоюдному согласию, у меня нет необходимости знать подробности событий, которые привели вас в суд. В этом случае нет ни виноватого, ни невиновного. Но если…

— Полагаю, что «невиновная» — это я, — перебила его Рокси. — Хотя этот термин неудачен. Он слишком расплывчат. Вполне невиновных людей не существует. — Рокси старалась говорить спокойно, но не удержалась от самодовольных ноток и умолкла.

Шарль-Анри, сидящий как истукан, поджал губы.

— Я больше не живу дома, — сказал он.

— Ах вот оно что! — с облегчением выдохнул мэтр Дуано, отыскав сравнительно безобидное нарушение супружеского долга. — Знаете, мадам, это может послужить основанием для подачи иска. Цель иска состоит в том, что один партнер нуждается в материальной компенсации со стороны другого партнера.

— Но я вообще не собираюсь подавать никакого иска, — возразила Рокси. — Идея развода принадлежит мужу.

Слышится досадливый вздох Шарля-Анри. Стараясь не потерять нить рассуждений мадам де Персан, мэтр Дуано заходит с другой стороны.

— Если месье де Персан захочет предъявить иск, ему придется назвать какую-либо причину — насилие, жестокость, супружескую измену, невменяемость… со стороны мадам.

— Ничего подобного обо мне сказать нельзя! — вспыхнула Рокси.

— Нет, конечно, нет, — согласился Шарль-Анри. — Вина целиком на мне.

— Месье де Персан настаивает на разводе, и он ушел из дома. Это было неблагоразумно с его стороны. Простите, но нельзя быть виновной стороной и одновременно добиваться развода, если другая сторона возражает… Впрочем, иск можно составить таким образом, чтобы другая сторона не возражала. Не «за», но и не «против». Я верно вас понял, мадам де Персан?

— Я не хочу развода, — ответила Рокси. — Я против развода.

Шарль-Анри видел, что Рокси со всей очевидностью представила себе преимущества формально замужней женщины. Раздельное жительство супругов лучше, чем развод. В этом случае она сохраняла за собой кое-какие права жены, более или менее обеспеченное положение. Пусть Шарль-Анри поступает как ему заблагорассудится, она останется мадам де Персан с площади Мобера, будет водить своих детей в школу для малышей, будет по воскресеньям покупать на рынке pain и légumes. Радости любви теперь не для нее. Женщина с двумя детьми — что романтического может ее ожидать? Поджатые губы выдавали направление ее мыслей, старили и ставили в неисчислимую вековечную вереницу обиженных, обманутых, обездоленных женщин, старающихся сохранить то, что они имеют. Я бы лично не стала вести себя так, но, может быть, беззаботность слетает, как шелуха, когда у тебя двое детей, когда нужно самой оберегать свое гнездо и когда не слишком доверяешь жизни.

— Сторона, давшая повод к разводу, не может одновременно добиваться его. На развод подает только потерпевшая сторона, — повторил мэтр Дуано.

Залившись вдруг горючими слезами, Рокси встала. Оба мужчины, как куклы-близняшки, вскочили со своих мест.

— Мадам де Персан, куда же вы?

— Я должна подумать… Сейчас я не знаю, ничего не знаю!

Рокси метнулась к двери. Шарль-Анри застыл — пусть мэтр Дуано удержит ее. Но тот перебирал бумаги на столе, не поднимая глаз, стараясь не видеть взглядов, которыми обменялись эти два измученных, выведенных из себя существа. Совсем недавно они блаженствовали на груди друг у друга.

Scènes, événements, rencontres. Дни тянутся, и так же медленно протекает беременность Рокси. Почти никаких событий — никаких, только волшебное зрелище падающих листьев. Я не любовалась им с самого детства в Огайо.

Небольшая спаленка в квартире Сюзанны де Персан на авеню Ваграма. Десятилетний Жан-Клод, сын Антуана, гостит у бабушки, пока сам Антуан и Труди проводят отпуск в Майами. Он делает уроки по французской орфографии, географии, литературе, математике, истории, английскому, вытаскивает учебники из школьной сумки — их набирается килограммов пять. Он пишет в тетрадях, разлинованных на квадраты. В особом блокноте записывает, что должен сделать, каждая страничка в нем разделена на две графы: devoirs и leçons. Обязанности и уроки. Уже сейчас мальчишке можно сказать, что вся его жизнь будет разделена на обязанности и уроки. Помимо всего прочего, у Жан-Клода есть обязанности по дому — помогать служанке-португалке Марии складывать огромные скатерти и простыни — плюс занятия в клубе бойскаутов, футбол, наставления в церкви, фортепьянные уроки.

Он думает, что шутка над родителями вышла ему боком. Как-то, сняв случайно телефонную трубку, он услышал, как эта противная Лоррейн назвала их жалкими cons. Он наябедничал родителям, те тут же уволили ее, и вот теперь он у бабки, под неусыпным ее надзором. Мы с Женни заходим за ним и берем с собой погулять.

В тот день, когда Рокси была у мэтра Дуано, я после работы у миссис Пейс прошлась по площади Побед, разглядывая платья в витринах магазинов Кензо, и слегка припозднилась забрать Женни. Когда мы пришли домой, Рокси все еще кипела от возмущения. Неужели Шарль-Анри рассчитывал, что она поступится своими (только что обретенными) религиозными принципами и велениями сердца? Ему наплевать на то, уедет она из Франции или нет, наплевать на судьбу бедной Женни и не родившегося еще ребенка. Он готов подвергнуть их опасностям жизни в Америке, ее культурной отсталости. Как он смеет жертвовать французским происхождением своих детей, единственным, что он завещает им, из-за того, что втрескался в чехословацкую сучку? Как подло он повел себя, бросил без всякого предупреждения, даже не намекнув. А она-то, дура, совсем не разбирается в людях, ни за что не простит себе и никогда не напишет стоящего стихотворения и так далее и тому подобное.

— Пусть он разводится со мной, я не могу ему помешать, — твердила она. — Но я никогда не дам ему развода.

К объяснениям мэтра Дуано скоро прибавились подробности, рассказанные Тэмми де Бретвиль. Если она отказывает ему в разводе и если сама ни в чем не виновата, у нее есть по крайней мере шесть лет. Только по истечении этого срока он может подать в суд на том основании, что они не живут вместе. В этом случае он обязан содержать Рокси и оплатить все судебные издержки.

— Прекрасно! — сказала она. — Шесть лет — это прекрасно! — Она говорила, что готова ждать сколько угодно, готова даже стать у ворот ада, чтобы помешать исполнению его преступных, безумных, непростительных эротических желаний.

Однажды я снова встретила l'oncle Эдгара, и снова около собора Парижской Богоматери. Вид у него был внушительный: дорогой темно-синий костюм, наградные ленточки в петлице, краешек белоснежного платка, выглядывающий из кармана, очень похож на высокопоставленного дипломата. «Bonjour», — сказала я, но он поправил: «Надо говорить «bonjour, monsieur», а не просто «bonjour»». Еще одна языковая загадка.

Второй раз встречаю его на этом месте, заметила я про себя.

— По средам я часто прихожу сюда пообедать или хотя бы выпить стаканчик хереса с аббатом Монтлором.

Трудно вообразить, что светский до мозга костей человек, воинствующий политик советуется с пастором. Дядя Эдгар, наверное, заметил некоторое мое недоумение и добавил, что они с Монтлором старые друзья, вместе росли. Не забудьте, пасторы тоже были когда-то мальчишками, сказал он. Это и без слов ясно, подумала я, но у себя в Калифорнии я не встречала ни одного мальчишки, который хотел бы стать священником. Должно быть, благочестивый мальчик — обычное явление для Франции, и количество священников на душу населения здесь выше, чем в Америке. Я живо представила себе, как два благонравных с виду отчаянных озорника Монтлор и Эдгар лазают по деревьям или купаются в Сене (ни разу не видела, чтобы кто-нибудь купался в Сене — наверное, опасно или грязная вода). Одному из пареньков уготовано служить Богу, другому — в Индокитае.

— Ну и как вам нравится Франция? — спросил он. — Чем заполняете время?

Вопросы были заданы серьезным тоном, и я постаралась отвечать тоже обдуманно. Сказала, что многое во Франции мне пока непонятно.

— Из-за этого нахожусь в состоянии постоянной настороженности. А дома, в Калифорнии, мне иногда бывало просто скучно.

— Под парусом часто ходите в вашем Тихом? Увлекаетесь парусным спортом?

— Нет. А вы?

— О да! Порядочно походил на яхтах.

— Около нас в прибрежной полосе полно нефтяных платформ. Надо брать гораздо южнее, — пояснила я, не желая, чтобы меня сочли гордячкой, хотя хождение под парусом всегда казалось мне никчемным занятием. Впрочем, я, может быть, думала бы иначе, будь у меня собственная яхта.

— Изабелла, приглашаю вас как-нибудь пообедать. Ну, скажем, в следующий четверг. Вы не заняты?

Я уже изучила эти подходы со стороны членов семейства Персан, эти маленькие заговоры в очередной раз обсудить обстановку за спиной Рокси. Всякий раз я чувствовала себя в ложном положении, потому что приходилось говорить как бы от ее лица. Но я понимала, что им легче разговаривать со мной, чем непосредственно с Рокси. Поскольку я сама распоряжаюсь своим временем, то сказала, что в четверг не занята.

Незадолго до этого я так же тайком виделась с Шарлоттой де Персан Сакс. Она позвонила и предложила выпить по чашечке кофе, как мы в свое время договаривались. Полдня я провела на квартире у Рандольфов, потом встретилась с Шарлоттой в кафе на Бон-Марше. Едва успев сесть за столик, она выудила сигарету и начала распространяться — но не на тему отношений Рокси и Шарля-Анри, а о Джайлзе Уитинге, англичанине, которого я однажды видела. Она была от него без ума.

— Все, что говорят о них, — это неправда, — уверяла она меня, дымя как паровоз. — Англичане такие же… такие же чуткие, как и французы.

Я думала, что французы могут рассказать иностранцу то, чего не скажут друг другу. В общении между собой они придерживаются определенных условностей, склонны к взаимному недоверию и умолчаниям. Мы, американцы, свободны от всего этого в силу нашего жизнерадостного малокультурья. С другой стороны, есть вещи — нюансы отклонения от общепринятого, кое-какие грешки и прегрешения, секс, деньги, — о которых они не говорят с нами, давая нам возможность думать о них лучше, чем они есть на самом деле, зато охотно обсуждают между собой. Иногда такие вещи вовсе не затрагивают ни наших интересов, ни наших чувств. Однажды в воскресенье в доме у Сюзанны под Шартром испортилась канализация. Одному из гостей, приехавшему на обед, поручили посмотреть, что можно сделать, нам же с Роксаной было запрещено приближаться к туалету.

— Я ни разу ничего не слышала… против англичан, — сказала я Шарлотте.

— Часто говорят, что они… такие эгоисты… в постели, но это не так.

— Ну, наверное, попадаются и эгоисты, — возразила я, подумав, что обобщения в этих делах неуместны.

— В некоторых отношениях они лучше французов, — продолжала она, заговорщически понизив голос.

Мне очень хотелось спросить: «Правда? В чем именно?» — но при всей американской бесцеремонности я не стала допытываться. Дженет Холлингсуорт стала бы резать прямым текстом.

— Я имею в виду тех, которых интересуют женщины, а не… — добавила она.

Интереснейшая тема — французские мужчины, английские мужчины. Из сплетен о Чарлзе Бойере, голливудском кумире моих предков, и из других источников я знала, что французы умеют делать что-то особенное, необыкновенное, связанное с тем, о чем говорится в стишке Честера: «У французов есть закон…» Однако мой собственный опыт подсказывал, что существует некая франко-американская, точнее, западная норма поведения в постели. Не знаю, как там на Востоке или на островах Тихого океана. Однажды мне довелось прочитать статеечку о том, что мужчины на островах Самоа отличаются слабосилием. В той же статеечке говорилось, что женщины в Самоа не знают, что такое оргазм, желанная цель так называемого сексуального освобождения. Маргарет Мид почему-то не заметила этого явления или посчитала его неважным.

Почему, разговаривая с Шарлоттой, я думала о мужчинах с Самоа? Между тем она говорила кое-что существенное.

— Мне кажется, Роксана должна подать иск о разводе «по причине», — подошла она наконец к делу, ради которого со мной встретилась. — Если она этого не сделает, то останется ни с чем. У нас очень суровые законы. Это не только мое мнение. Я сама советовалась со знающими людьми. Ей следует обвинить его в супружеской неверности и заставить заплатить что положено.

Я поняла, что Шарлотта говорит как бы от имени всей семьи де Персан. Мне выпала роль сообщить Рокси, что ее признали потерпевшей стороной и что они готовы взять на себя устройство материального положения ее самой и детей. Я была благодарна Шарлотте за ее сочувствие и советы. Интересно, что думает об этом деле дядя Эдгар?

— Но что думает твоя мама? — спросила я. Конечно, Сюзанна симпатизировала Рокси и всячески помогала ей, но ни в коем случае не собиралась ссориться с сыном. Разговаривая с Рокси о ее будущем, она тщательно выбирала слова.

— Мама? Она все так же считает, что Роксана должна набраться терпения и все уладится само собой. Она надеется, что Шарль-Анри рано или поздно образумится.