Нас подняли задолго до рассвета и повезли по затемненному аэродрому в офицерское общежитие Форда для очень раннего завтрака. Мы слышали рев мощных моторов первых групп истребителей, взлетевших, чтобы сменить над Нормандией ночные патрули. Наспех перекусив, мы бросились в кабины «Спитфайров». Я повел 3 эскадрильи через Ла-Манш, над бурным серым морем. Мы должны были патрулировать над пляжами, на которые высадились английские и канадские солдаты. Всю ночь «Ланкастеры» Бомбардировочного Командования вместе с американскими тяжелыми бомбардировщиками сбрасывали тонны взрывчатки на береговые укрепления противника. В район высадки были сброшены парашютисты, которые должны были подготовить полосы для приземления планеров. Они также должны были занять плацдармы, чтобы оттуда нанести удар в тыл немецким укреплениям. Береговая линия Нормандии от устья реки Орн до города Карантан у основания полуострова Шербур уже была охвачена пламенем. Десант пытался закрепиться на суше. Я думал обо всем этом, пока мы летели через Ла-Манш. К этому времени германское Верховное Командование наверняка поняло, что союзники намерены высадиться в Нормандии. В этот самый момент истребительные эскадрильи Люфтваффе могут подниматься в воздух с германских аэродромов, чтобы помочь потрепанной авиации во Франции. Люфтваффе имели достаточно аэродромов вблизи от района высадки. Они имели гибкую систему управления, которая позволяла быстро подбрасывать подкрепления в нужное место. Вероятно, масштаб боев будет таким же, как в ожесточенной воздушной битве над Дьеппом. Мы сидели в кабинах, скованные напряжением, ожидая яростного сопротивления. И вот впереди показалась Нормандия.
С точки зрения пилота погода была вполне удовлетворительной, более хорошей, чем мы ожидали на основании мрачных предсказаний метеорологов. Нижняя граница облачности находилась на высоте 2000 футов, а видимость составляла от 5 до 6 миль. Связавшись с командиром авиакрыла, которое мы должны были сменить, я сообщил, что мы прибыли на линию патрулирования. Он видел вражеские истребители? «Ни одного. Зато зенитный огонь будет очень плотным, если вы залетите хоть на сотню ярдов вглубь суши».
Где-то среди массы снующих внизу кораблей находилось и судно наведения истребителей. Я вызвал офицера управления от Королевских ВВС и спросил, есть ли на его планшете вражеские самолеты. Он ответил, что пока никакой информации о противнике не имеет.
Мы летели параллельно берегу под свинцовым грустным небом. Я держал свои самолеты в 200 или 300 ярдах от берега, чтобы не попадать на прицел вражеским зенитчикам без необходимости. Наша линия патрулирования завершалась у рыбацкой деревеньки Порт-эн-Бессен. Далее на запад, уже вне нашей зоны ответственности, находились два американских участка высадки — «Омаха» и «Юта». Когда мы плавно разворачивались, чтобы двинуться обратно, появилось крыло американских «Тандерболтов». Ситуация мгновенно осложнилась, и несколько мгновений мы настороженно следили друг за другом. В предыдущие месяцы были зафиксированы несколько случаев атак своих же самолетов. Однако сейчас все быстро выяснилось, и мы продолжили полет на восток к Орну. Сейчас практически не оставалось сомнений в том, кто господствует на этом участке нормандского неба. Поэтому впервые за все утро я смог посмотреть вниз, чтобы выяснить, что же там происходит.
Море у самого берега было полно кораблей всех размеров. Крошечные десантные баржи упрямо ползли к берегу, чтобы высадить своих пассажиров в полосе прибоя. Мы видели довольно много перевернувшихся судов и уже позднее узнали, что подводные препятствия, сооруженные немцами, оказались гораздо более опасными, чем предполагалось. Однако немцы не ограничились этим и привязали к стальным балкам множество мин, что сделало заграждения еще более опасными для десантных судов. Крейсера и эсминцы держались мористее. Они маневрировали так, чтобы обстреливать берег всем бортом. Мы видели вспышки выстрелов, когда они вели огонь по целям в глубине немецкой обороны. Следя за обстрелом с моря, я вдруг сообразил, что мы находимся прямо между корабельными орудиями и их целями. Нет сомнений, что снаряды пролетали значительно выше 2000 футов, но я не намеревался менять эту высоту.
Танко-десантные корабли, находящиеся довольно далеко в море, спустили на воду плавающие танки — последнюю нашу новинку. С воздуха было хорошо видно, как эти танки медленно ползут по бурному морю. Уже на подходах к берегу они открывали огонь по вражеским позициям, что могло стать серьезным сюрпризом для обороняющихся. Здесь и там противник оказывал упорное сопротивление. Мы видели пулеметные трассы, направленные в сторону захваченных нашими солдатами участков. Можно было различить мелкие группы людей, бегущих к домикам и сараям неподалеку от берега. Многие строения пылали. Но самую большую опасность для нас представляли самолеты союзников, которые безостановочно метались туда-сюда. Средние бомбардировщики, легкие бомбардировщики, истребители-бомбардировщики, истребители, корректировщики сухопутные и морские крутились буквально на пятачке. В двух случаях лишь поспешные повороты спасали нас от столкновения. Когда время патрулирования уже истекало, офицер наведения приказал мне выяснить, что за самолет летит от Орна к Кану. Однако «призрак» оказался группой «Тайфунов», поэтому мы вернулись к плацдарму.
В течение дня мы 4 раза пересекали Ла-Манш и ни разу не видели ни малейших признаков Люфтваффе! Из последнего вылета мы вернулись на аэродром уже в сумерках. Нам пришлось еще ждать несколько минут, пока взлетит очередная группа истребителей, отправляющаяся патрулировать над плацдармом. Усталый и голодный, я пошел в столовую ужинать. Там собрались все мои пилоты. Все в этот день летали, а большинство участвовало во всех 4 вылетах. Однако вели они себя тихо. Было ясно, что все страшно разочарованы тем, что самолеты Люфтваффе сегодня не появились, хотя этот день был самым знаменательным в нашей военной истории. Мы готовились к жестоким боям, но развитие событий стало чем-то вроде шока наоборот. Я не мог позволить, чтобы пилоты отправились спать в состоянии апатии и разочарования. Я собрал их, чтобы произнести небольшую зажигательную речь. Хотя мы не сумели повстречаться с противником в бою, этот день стал величайшим триумфом союзной авиации. Мы достигли абсолютного господства в воздухе — цели, к которой стремились последние 3 года. Я посмотрел на свою аудиторию. Сидящие в креслах, стоящие у стен, люди были грязными и небритыми. Они слушали мои высокопарные слова с холодным пренебрежением. Я предпринял новый заход.
«Мы знаем, что эскадрильи Люфтваффе в этом районе не слишком сильны. Последние данные разведки показывают, что у немцев не более 200 истребителей и менее 100 истребителей-бомбардировщиков. Однако они имеют много отличных эскадрилий, которые базируются в Германии. Вы можете смело ставить последний доллар, что вскоре они будут переброшены в Нормандию, если уже не направляются сюда. В самое ближайшее время вы получите ту драку, о которой мечтаете, и даже больше! Не забывайте, что скоро у нас будет собственный аэродром в Нормандии, и тогда мы столкнемся с ними по-настоящему. А теперь перед сном опрокинем по кружечке».
Мы отправились в бар, где каждый высосал по пинте пива, и так завершили этот великий день.
На следующий день произошло несколько мелких стычек с немецкими самолетами, но нам опять не повезло. Мы действовали в рамках заранее составленной жесткой сетки полетов. Поэтому пилотам, которые сбивали немцев, просто повезло — они оказались в нужное время в нужном месте. Насколько я мог судить, если бы проводились обычные рейды истребителей, мы наверняка перехватили бы противника. Но, болтаясь над пляжами, мы имели строжайший запрет покидать район высадки, так как ложная атака самолетов Люфтваффе могла увлечь в сторону наши истребители, оставив без прикрытия массу кораблей у берега.
Наш первый вылет прошел скучно и тихо. Мы провели 40 минут над пляжем, и нас сменило крыло Джорджа Кифера. Джордж кратко переговорил со мной, не изменяя обычной сухой и деловой манере. Он сообщил, что его парни заняли свои места, и мы полетели назад через Ла-Манш. Так как мы работали на той же частоте, то могли слышать их болтовню. Едва мы повернули к Сассексу, как услышали, что Джордж приказывает своим пилотам атаковать дюжину Ju-88, которые выскочили из туч и идут в сторону кораблей. Нам пришлось слушать торжествующие крики пилотов, когда горящие немецкие бомбардировщики посыпались в море. Точно такая же печальная история произошла и во второй половине дня. Как только Джордж принял на себя защиту плацдарма в Нормандии, ему пришлось бросить свои «Спитфайры» на соединение истребителей-бомбардировщиков «Фокке-Вульф». Все это было крайне удручающе. Мы чувствовали, что у нас крадут нашу долю работы. Но я ничего не мог с этим поделать.
Во время последнего вылета в этот день офицер управления попросил меня направить четверку «Спитфайров» на несколько миль вглубь Франции, чтобы выяснить, движутся ли к линии фронта немецкие подкрепления. Оставив Уолли МакЛеода командовать крылом, я сам со своей четверкой направился на разведку. Низкие тучи, которые местами буквально цеплялись за вершины деревьев, мешали точным наблюдениям, и через несколько минут я решил вернуться. Мы находились примерно в паре миль от берега, когда я заметил внизу какое-то шевеление. 6 или 8 английских танков маневрировали, готовясь начать атаку против такого же количества «Тигров», которые неподвижно стояли на опушке маленькой рощицы. Англичане двигались очень медленно. С воздуха было видно, как танки останавливаются, чтобы сделать выстрел, а потом возобновляют движение к вражеским позициям. Немцы стояли на месте и вели беглый огонь. Их превосходные 88-мм пушки добились нескольких попаданий в английские танки. Один из наших танков уже горел. Взволнованные, мы следили за разворачивающейся драмой. Меня сразу поразил огромный контраст между стремительностью наших воздушных поединков и медлительными, неуклюжими маневрами на земле, которые, однако, были такими же смертоносными. Англичане упрямо продолжали наступать, жестоко страдая от огня «Тигров». А их пушки ничего не могли сделать с толстой броней немецких танков. Срочно требовалась воздушная поддержка. На сцене появились 4 «Тайфуна» и, не тратя времени даром, сразу атаковали «Тигров» ракетами. Вражеские танки скрылись в облаке пыли и дыма, поднятом множеством разрывов.
* * *
Рано утром 8 июня, еще до того как мы принялись за дневную работу, меня вызвали к телефону, и я услышал знакомый голос командира 11-й группы. Он только что получил сообщение, что закончена подготовка первого аэродрома в Нормандии. Не смогу я ли немедленно послать пару хороших пилотов, чтобы проверить, действительно ли можно использовать полосу. А заодно проверить, готов ли наземный персонал быстро и качественно обслуживать самолеты. Я отправил Дэла Рассела с его ведомым. Вскоре они вернулись с прекрасной новостью: все обстоит, как надо. Я передал эту информацию командиру, который приказал мне поднимать канадцев и провести рейд на юг от плацдарма. Мы должны были сесть и дозаправиться на новом аэродроме в Сен-Круа-сюр-Мер, провести операцию и вернуться на аэродром Форд.
Меня очень беспокоил приказ совершить вылазку на юг к Луаре. Люфтваффе на берегах этой реки имели много аэродромов. Но снова погода была против нас, и низкие тучи помешали провести поиск по намеченному маршруту. Когда топливо у нас начало подходить к концу, мы прошли над Сен-Круа на высоте 1000 футов, чтобы получше осмотреться перед посадкой. Нам пришлось закладывать крутые виражи, чтобы уклониться от аэростатов заграждения, прикрывавших районы сосредоточения войск и техники на пляжах. Это было довольно странное ощущение: мы готовились сесть на территорию, с которой предыдущие 4 года нас обстреливали из всех видов оружия. Технический персонал Королевских ВВС указал места стоянки наших «Спитфайров» и занялся заправкой самолетов еще до того, как мы успели вылезти из кабин. Менее чем через 20 минут мы были готовы снова взлететь.
Тем временем мы собрались немного отдохнуть и закурили неизменные сигареты. На джипе подъехал Кейт Ход-сон, который отвечал за аэродром, и посоветовал нам не отходить слишком далеко от полосы. Где-то поблизости еще действовала пара вражеских снайперов, и они могли сделать жизнь неприятной. Вокруг еще не были сняты несколько минных полей, и прогулка могла кончиться катастрофой. Утром здесь уже произошло несчастье. Один из механиков забрел в немецкий дот и нашел там несколько брошенных мундиров. Чтобы напугать товарищей, он напялил один и рявкнул на них, когда они входили в дот. В результате его застрелили свои же.
Мы прошли в соседний садик, где был развернут пункт управления. Вскоре нас радостно приветствовала делегация жителей соседней деревни Сен-Круа. Местные жители видели, как садятся «Спитфайры». Для них это было знаменательное событие, и они решили угостить нас вином и фруктами. Но вокруг еще лежали несколько мертвых немцев. Их бледные лица выглядели до странности умиротворенными. Иногда вражеские снаряды рвались на соседних лужайках, но крестьяне не обращали на них внимания, продолжая трудиться на своих полях. Я заметил несколько выводков куропаток, вспугнутых шумом, и порадовался, что упаковал свой дробовик. Куропатки наверняка смогут приятно разнообразить рацион офицеров. Вот так Королевские ВВС вернулись во Францию, которую столь поспешно покинули в 1940 году.
После небольшого отдыха я решил прогуляться по садику. Рядом проходила узкая грунтовка, сплошь забитая танками, бронетранспортерами и грузовиками. Они ползли вперед со скоростью черепахи, направляясь к линии фронта с места выгрузки, которое находилось менее чем в миле от аэродрома. Какое-то время я следил за этим потоком техники, который наглядно демонстрировал значение нашего господства в воздухе. Если бы нечто подобное происходило на вражеской территории, наши истребители-бомбардировщики немедленно разгромили бы колонну. Мы теперь безошибочно могли определить, по какую сторону от линии фронта находимся, по интенсивности дорожного движения.
После ленча мы снова поднялись в воздух. Хотя наше патрулирование было безрезультатным, мы были полностью удовлетворены. Мы сели и заправились во Франции, что было важной поворотной вехой. Хотя высадка в Нормандии и не привела к разгрому Люфтваффе, мы все-таки надеялись, что в ходе сражений во Франции сможем достичь своей цели.
Вскоре мы вылетели из Форда в последний раз. Наш наземный персонал и техника благополучно прибыли в Нормандию. Они расположились в Сен-Круа и уже были готовы обслуживать крыло. Мы растолкали наши скромные пожитки, состоящие из запасных рубашек, белья и бритвенных приборов, по укромным уголкам «Спитфайров», попрощались с механиками, которые обслуживали наши самолеты в Форде, и через 30 минут уже находились на летном поле Сен-Круа. Я особенно радовался тому, что снова был вместе с Вэрли и Лабрадором Салли. Вэрли поставил мой фургон возле штабных машин в саду и, как только я появился, подал мне чашку своего несравненного чая.
В тот день я больше не летал, а провел все время на земле, занимаясь проверкой маленькой группы машин, которые составляли нервный центр крыла. Два армейских офицера связи трудились, не покладая рук. На большой карте, которая висела на стене палатки для инструктажа, они отмечали расположение наших и немецких войск. Наши шпики обрабатывали рапорты пилотов. Я с радостью слышал, что ожидаемые подкрепления Люфтваффе прибыли и сейчас размещаются на аэродромах на юге и юго-востоке. Разведка считала, что против нас развернуты до 300 вражеских истребителей, а в целом нам противостоит около 1000 самолетов всех типов. Я распорядился нанести дислокацию вражеских авиационных частей на карты. Связисты установили надежную связь со штабом 83-й группы, которому предстояло руководить нашими действиями в воздухе. Я твердо знал, что множество тактических ходов, которые мы разработали еще в Англии, принесут заметные дивиденды. Машина управления работала гладко и эффективно. Мы стали первым авиакрылом, которое начало базироваться в Нормандии, поэтому мы могли действовать над значительно большей территорией Франции, чем те, кто базировался в южной Англии. Мы могли совершать значительно более глубокие рейды на вражескую территорию. Если вражеские эскадрильи не рискнут подняться в воздух, мы сможем найти их логова и постараться уничтожить на земле. Совершенно удовлетворенный, я прыгнул в джип, чтобы осмотреть аэродром. Удостоверившись, что мои 3 эскадрильи вполне готовы к напряженным операциям, я вернулся в фургон, где Вэрли уже распаковывал вещи.
Вэрли уже провел 2 или 3 ночи в Нормандии и постоянно говорил мне о местном неприятном обычае — ночных налетах. По его словам, несколько вражеских самолетов-разведчиков и бомбардировщиков появлялись сразу после наступления темноты, и все зенитки на плацдарме открывали по ним бешеный огонь. Вэрли сказал, что самым безопасным местом для постели будет вырытая в земле щель. Но я не обратил внимания на его советы и решил спать в фургончике. Об этом решении я вскоре горько пожалел.
Я заснул довольно быстро, так как день у меня выдался напряженный, и мне нужно было хорошенько отоспаться перед завтрашними полетами. Меня грубо разбудил громкий треск зениток «Бофорс», расположенных всего в 20 ярдах от моего фургона. Потом я услышал типичное жужжание немецких самолетов. Наши зенитки вообще зашлись в истерике, и спать стало уже решительно невозможно. Я кое-как оделся и вышел посмотреть, что там происходит. На юго-востоке небо порозовело от огромных пожаров, но вражеские пилоты сосредоточили свое внимание на массе кораблей, стоящих у берега. Моряки открыли огонь из всех имеющихся орудий. Светящиеся трассы сплетались в фантастические узоры. Раскаленные осколки сыпались на мой фургон. Тысячи зенитных орудий, сосредоточенных на довольно маленькой площади, производили невыносимый грохот. Лучи прожекторов метались по небу, но беспомощно упирались в низкие облака. Время от времени земля вздрагивала от разрыва бомбы. Решив, что жестяная крыша фургона ни от чего не защитит, я отправился искать Вэрли, чтобы вместе с ним перетащить мою кровать в более безопасное место. Но мой мудрый вестовой давно скрылся под землей, прихватив с собой Лабрадора.
Тогда я вытащил наружу спальный мешок и устроился под задней осью фургона. По крайней мере, это защищало меня от осколков. Но поспать все равно не удалось, так как в небе периодически, почти до самого рассвета, появлялись самолеты Люфтваффе, а наши зенитчики, судя по всему, не испытывали нехватки боеприпасов. К рассвету я окончательно замерз и обозлился. Я выполз из мешка и отправился в палатку-столовую, чтобы выпить чего-нибудь горячего. Потом мне стало интересно, что думают об этом фейерверке мои командиры эскадрилий, и я пошел искать их. Это оказалось не так просто, но я нашел Брауна, Рассела и МакЛеода в теплом уютном блиндаже, который построили еще немцы. Мои комэски прекрасно выспались и со вкусом позевывали. Я несколько секунд смотрел, как они борются со сном, а потом решил, что следующую ночь я проведу рядом с ними.
12 пилотов сидели в кабинах «Спитфайров» в готовности к немедленному взлету. Я решил лететь с эскадрильей Уолли МакЛеода, поэтому он взял на себя командование вторым звеном. Если противник проявит хоть какую-то активность в воздухе, его действия сразу засекут радары 83-й группы, и вражеские самолеты появятся на планшете в оперативном центре. Штаб группы по телефону свяжется со штабом крыла и прикажет поднять дежурную эскадрилью в воздух. Сигналом на взлет станет красная ракета, выпущенная из штабного фургона. Уже в воздухе мы получим все инструкции от «Кенвея» — таков позывной штаба группы. Проведя полчаса в кабине, я начал зевать, потому что совершенно не выспался. Однако тесная кабина и неудобное сиденье мешают окончательно уснуть. Внезапно из сада в небо взмывает красная ракета. Щелкают тумблеры, я нажимаю кнопку пуска, и мотор «Мерлин» пробуждается к жизни. Затем я двигаюсь по узкой рулежной дорожке, пристыкованной под прямым углом к взлетной полосе, сооруженной из стальных решеток. Однако я повернул на слишком большой скорости, и самолет опасно накренился. Через несколько секунд 12 истребителей уже находились в воздухе беспорядочной кучей, но парни быстро построились в боевой порядок.
«Седой Кенвею. В воздухе с 12 „Спитами“. Что делать?»
«Кенвей Седому. Бандиты в 5 милях южнее Кана на малой высоте. Пожалуйста, проверьте».
«Седой Кенвею. Действую. Точная высота бандитов?»
«Кенвей Седому. Не известна, но меньше 5000 футов. Конец».
На высоте от 5 до 6 тысяч футов шли рваные облака, над которыми в голубом небе сверкало солнце. Если информация Кенвея верна, это должна быть группа истребителей-бомбардировщиков. Я направил «Спитфайр» в разрыв облака и выровнял его под самым облачным слоем.
«Держись со стороны солнца, Уолли, и прижимайся к самым облакам. Я снижусь на пару сотен футов».
«Седому от синего-3. Бандит на 9 часов, 2000 футов ниже».
«Атака, синий-3. Я беру их. Они идут на нас. Поворот влево».
Бандиты оказались смешанной группой «Фокке-Вульфов» и «Мессершмиттов». Примерно дюжина. Теперь они находились прямо подо мной. Немцы держались на высоте не более 2000 футов, и солнце было позади нас. У нас было все для внезапного удара. Я крикнул:
«Я атакую, Уолли! Прикрой мою четверку. Перехвати любого ублюдка, который поднимется выше меня».
Моя четверка ринулась вниз, однако фрицы заметили нас издалека, вероятно, потому, что самолеты резко выделялись на фоне белых облаков. Они сразу развернулись навстречу, и я моментально понял, что мы встретили ветеранов.
«Спускайся, Уолли. Эти типы намерены драться».
Теперь 24 истребителя затеяли безумную карусель, стремясь занять выгодную позицию. Мой ведомый крикнул:
«Седой! Верти дальше. „Фоккер“ на хвосте».
Я продолжил вираж и увидел рубленый силуэт «фоккера» у себя за плечом. Однако он не успел взять меня на прицел, и вскоре его отогнали другие «Спитфайры». Я сделал мысленную зарубку: после возвращения поставить ведомому выпивку.
Похоже, вражеский командир отдал приказ отходить, потому что немецкие самолеты спикировали к земле и повернули на юг. Я заметил четверку «фоккеров», летящую классической широкой «растопыренной ладонью». Однако самый правый из немцев заметно отстал, и товарищи не могли прикрыть его.
«Красный-2. Прикрой мой хвост. Я намерен прикончить правого „фоккера“.
«О'кей, Седой. За тобой чисто. Никого».
Летя всего в нескольких футах над холмами, я стремительно нагонял «фоккер». Его три товарища находились далеко впереди, и он был легкой добычей. Я ушел чуть в сторону, так как не хотел стрелять прямо в хвост, и чуть поднял «Спитфайр», чтобы не заботиться о деревьях и сосредоточиться на стрельбе. Первой же очередью я попал немцу в капот мотора. Еще несколько снарядов поразили кабину, и «фоккер» врезался в землю, до которой было совсем немного. Мы находились в районе с сильной ПВО, поэтому, когда я свечой пошел вверх, на меня обрушилось множество мелких зениток. Набирая высоту, мне приходилось отчаянно вертеться. Я последний раз глянул на тройку «фоккеров». Совершенно равнодушные к судьбе товарища, они продолжали уходить на бреющем. Твердо убедившись, что они не собираются возвращаться, мы развернулись и полетели в Сен-Круа.
Приземлившись, я узнал, что Уолли сбил «фоккер», а Дон Уольц сбил третьего немца. Правда, оставалось пожалеть, что немцы сорвали нам первую внезапную атаку. Если бы она удалась, мы сбили бы не меньше полудюжины. Однако и 3 победы лучше, чем ничего, и этот бой стал нашей первой победой в Сен-Круа. Мой личный счет теперь равнялся 28.
К нашему сожалению, Уольц и еще 3 пилота на следующий день были сбиты. В то время мы не знали подробностей. Было известно лишь одно — вся четверка не вернулась на аэродром. Они взлетели поздно вечером и обнаружили группу «Фокке-Вульфов», которую атаковали. Сумерки помешали Дону заметить, что они атакуют значительно более сильную группу. Немцы, осознав свое превосходство, приняли бой, и все 4 «Спитфайра» были сбиты. Самолет Уольца получил попадание в мотор, после чего взорвался бензобак. Он немедленно выпрыгнул с парашютом и благополучно приземлился. После некоторых приключений он вернулся с помощью французских крестьян и рассказал эту трагичную историю. Особенно печальной была эта история для Дала Рассела, так как среди погибших пилотов был его младший брат.
Погода снова ухудшилась, низкие тучи разродились затяжным дождем. Летать было абсолютно невозможно, и мы использовали передышку, чтобы поудобнее устроиться в Сен-Круа. Наш блиндаж был теплым и сухим и служил надежным укрытием от ночных налетов, которые продолжались. Ко мне пришел мэр деревни и с помощью одного из франко-канадцев, выступившего в роли переводчика, сообщил, что немцы оставили здесь несколько кавалерийских лошадей. Он также собрал несколько седел и предложил мне пару лошадей для отдыха и развлечения.
Один из моих пилотов, Джонни Флеш, кое-что знал о скачках, поэтому вместе со мной, Вэрли и мэром отправился в Сен-Круа, чтобы осмотреть животных. Это было не совсем то, что мы ожидали увидеть. Хотя, следовало ли ждать чистокровных скакунов? Я вспомнил свою службу в добровольческой кавалерии и решил, что они не слишком хорошо выезжены. Ирвин подтвердил мой приговор. Мы с ним отправились в Сен-Круа верхом, а Вэрли пригнал наш джип. С этими лошадями у нас было связано немало приятных воспоминаний и неприятных тоже. Однажды я привел в полное остолбенение свое начальство, прибыв на совещание в штаб 83-й группы верхом.
Наша столовая была расположена в большой палатке, установленной в саду. Мы питались исключительно консервами, и вскоре эта калорийная, но безвкусная диета нам осточертела. Канадцы жаловались на отсутствие свежего мяса, молока и фруктов. Они требовали свежий хлеб вместо сухарей. Каждый день в Сен-Круа из Тангмера прилетал двухмоторный «Энсон», который привозил почту, газеты и мелкие запчасти. Я настрочил письмо Артуру Кингу, владельцу «Единорога». Я попросил его наладить доставку из Тангмера свежих овощей и хлеба, а если получится — то и мяса. Если только он будет привозить все это в Тангмер, пилот «Энсона» позаботится об остальном, а мы будем крайне благодарны.
На следующий день «Энсон» вернулся с ящиком помидоров, свежим хлебом, лобстерами и кое-чем крепким. Эта частная система поставок Артура действовала, пока мы не покинули прибрежную зону. Потом мы уже могли покупать все необходимое у французов. Однажды к нам прибыла маленькая группа корреспондентов, и я пригласил их остаться на ленч. Они приняли приглашение не слишком охотно, так как собирались отправиться в Байе, где можно было раздобыть нормальную еду. Однако они перестали жалеть о своем решении, как только перед ними появились лобстеры и местное вино. Естественно, их заинтересовало, откуда все это берется. Пришлось рассказать о нашей «тыловой базе» в Сассексе и об Артуре.
Через несколько дней эта история появилась в газетах. К нашему огромному изумлению, Артура посетил чиновник таможни. Он сказал Артуру, что следует немедленно получить лицензию на экспорт продовольствия!
Со времени своего поступления на вооружение в 1939 году «Спитфайрам» пришлось играть самые различные роли и участвовать в самых разнообразных сражениях. Самолет был создан как истребитель, истребитель-бомбардировщик и тактический разведчик. Теперь ему пришлось выполнять еще одну обязанность, может, не столь жизненно важную, но все равно имеющую первостепенное значение. Кто-то из умных голов в Англии додумался установить под крыльями на подвеске для бомб маленькие пивные бочонки. Ежедневно эти «извозчики» пересекали Ла-Манш и приземлялись в Сен-Круа. Пиво переносило перелет без всякого ущерба, что может засвидетельствовать каждый из нас.
Теперь мы встречались и сражались с Люфтваффе ежедневно. Если только позволяла погода, немцы действовали над линией фронта, и мы совершали рейды далеко на юг, чтобы перехватить их до того, как они атакуют наши войска. Обычно они действовали мелкими группами, не более дюжины самолетов. Такие вылазки обычно совершались силами эскадрильи, и крыло как единое целое поднималось в воздух очень редко. Соединение из 66 самолетов было слишком громоздко и слишком заметно. Я поднимался в воздух один или два раза в день, возглавляя по очереди различные эскадрильи, чтобы не терять связи с пилотами. Общий счет побед нашего крыла выглядел внушительно, а мой личный вырос до 29. Уже давно ползли разговоры насчет того, как скоро я обойду Сэйлора Малана с его 32 победами, но я отказывался вступать в дискуссию по этому поводу и сам совершенно не думал об этом. Если бои с Люфтваффе будут продолжаться с прежней интенсивностью, а я буду совершать вылеты столь же часто, у меня в самом ближайшем времени будет более чем достаточно боев. Моя работа заключалась в руководстве крылом, которое позволит пилотам уничтожить больше противников. Мой личный счет и все, с ним связанное, уходят на второй план. Я не собирался рисковать попусту, и меня вполне устраивало нынешнее положение дел. Тем не менее, во время вылета 23 июня я упустил блестящую возможность заполучить еще пару скальпов.
Погода в тот день была просто прекрасной. Я возглавил эскадрилью Уолли. Он сам командовал четверкой, находящейся справа от меня. Высоко в прозрачной голубизне сияло солнце, но на высоте 6000 футов держалось большое белое облако. Этот рваный ковер закрывал примерно половину неба. Иногда встречались сплошные участки длиной до 6 миль, и нам приходилось спускаться вниз, чтобы мы могли видеть землю. Проскочив пояс вражеских зенитных батарей чуть южнее дороги Кан — Байе, я поднял эскадрилью в облако, так как не хотел, чтобы наши самолеты были видны на ярко-белом фоне.
Мы только что оставили слева Алансон, как я увидел группу бандитов на 3 часа. Это было соединение «Фокке-Вульфов», которое летело в том же направлении, что и мы. Как и я, немецкий командир решил лететь под самыми облаками, что не позволяло внезапно атаковать его сверху. При таких обстоятельствах мне следовало выбирать между двумя методами атаки. Я мог опустить эскадрилью к самой земле и попытаться «подползти» к немцам, чтобы атаковать их снизу. Или я мог подняться выше облака и атаковать немцев со стороны солнца, когда они появятся в разрыве облаков. Я выбрал второе. Мы дали полный газ, пробили облако и выскочили на открытое пространство. Мы следовали тем же курсом, что и немцы. При этом я видел, что примерно в 5 милях впереди облако кончается. Если мои расчеты верны, и немцы будут лететь, не сворачивая. Мы подойдем к краю облака в одно и то же время.
К счастью, немцы летели прежним курсом, и вот перед нами появились от 12 до 14 «фоккеров». Приказав синему лидеру атаковать самолеты слева, я бросил 6 «Спитфайров» красного звена на правые «Фокке-Вульфы». Когда дистанция сократилась, я оглянулся через плечо. Я делаю это совершенно автоматически, чтобы убедиться, что позади никого нет. Небо было чистым, и я сосредоточил внимание на вражеских самолетах. Я увидел, как они поворачивают вправо. Справа в 200 ярдах от меня находился Уолли, и теперь немцы оказались ближе к нему, чем ко мне. Он оказался в идеальной позиции и поразил разворачивающийся «фоккер» первыми же снарядами. Из кабины немца показалось пламя, самолет опрокинулся и вертикально полетел в землю. Теперь внезапность была утрачена, но немцы растерялись и остались на месте, хотя начат ли маневрировать. Передо мной появился еще один «фоккер». Он разворачивался влево, но не слишком резко. Легкая добыча. Совсем небольшое упреждение. Еще один взгляд назад, чтобы убедиться, что на хвосте никого нет. Все чисто. Снова «фоккер». Палец на гашетку. Однако чьи-то снаряды уже рвутся на его капоте и крыле. Смертельно поврежденный «фоккер» рухнул на землю, и там вспыхнул еще один погребальный костер. «Спитфайр» атаковал немца снизу и свечой проскочил передо мной в сотне ярдов. Еще один вылет, а мои пушки все еще молчат. Но вражеские самолеты или удирают, или горят на земле. Я отдал приказ перестроиться и, страшно разочарованный, взял курс на Сен-Круа. Я заметил бандитов, вывел эскадрилью на них, несколько немцев были сбиты, а я, командир, не сделал ни единого выстрела. Приземлившись в Сен-Круа, я пошел к самолету Уолли. Оружейники перевооружали истребитель.
«Это была славная охота, Уолли. Я полагаю, второй „фоккер“ был твоим?»
«Да, я прикончил парочку. Ты видел второй, шеф?» — и широкая обезоруживающая улыбка.
«Я не только видел его, Уолли. Я собирался стрелять по нему!»
«Не повезло, сэр! Я видел „Спитфайр“ позади „фоккера“, но я подумал, что самому стрелять вернее. Разумеется, я не знал, что это были вы!»
«В любом случае, мы сбили вполне достаточно. Я никогда не видел такой охоты. Сколько снарядов ты выпустил?»
«Не знаю. Давай спросим оружейников».
Мы узнали, что Уолли выпустил всего по 13 снарядов из каждой пушки. Боезапас составлял по 120 снарядов на ствол, поэтому Уолли израсходовал всего 10 процентов своих боеприпасов. Это была прекрасная демонстрация летного мастерства и снайперских качеств. Я никогда не слышал ни о чем подобном.
Люфтваффе в очередной раз сменили тактику. Мы начали встречать довольно крупные соединения вражеских истребителей. Иногда они насчитывали до 50 самолетов, однако их командиры не могли уверенно контролировать такие неуклюжие соединения, поэтому мы продолжали действовать эскадрильями. Один из вражеских лидеров был легко заметен, так как его длинноносый «Фокке-Вульф» обычно возглавлял группу «Мессершмиттов». Собирая информацию по кусочкам, наши шпики сообщили, что этим лидером является хорошо известный ветеран с совершенно нетевтонской фамилией Матони
Присутствие Матони стало своего рода вызовом, и мы были только рады схлестнуться с ними. Поднявшись в воздух, мы сразу запрашивали Кенвей, есть ли информация о Матони. Некоторые из моих канадцев отпускали по радио грубые замечания в его адрес, надеясь, что немецкая служба радиоперехвата передаст эти реплики пилоту. Однако нам так и не удалось выманить его.
История с Матони и попытками раздразнить его каким-то образом дошла до ушей газетчиков. Их еще больше восхитил человеческий аспект эпизода, и несколько репортеров примчались, чтобы встретиться со мной. Я изложил факты и попытался объяснить, что церемонные «дуэли насмерть» эпохи Первой Мировой войны больше невозможны. Но, несмотря на мои объяснения, история была заметно приукрашена и выдана на всеобщее обозрение газетами. На первой странице красовалось сообщение, будто я вызвал Матони на поединок над полями Нормандии. После этой дурацкой выходки газетчиков надо мной стали смеяться все, кому не лень. А кроме того, Паула написала встревоженное письмо, спрашивая, не слишком ли я рискую.
Эпизод с Матони имел интересные последствия. История попала в немецкие газеты и привлекла внимание пилота. К этому времени он уже был сбит, ранен и лечился в госпитале. Он сам рассказал мне это после войны, когда написал мне письмо в Рур и выразил сожаление, что не смог принять мой «вызов». Но, может быть, еще не поздно уплатить долг чести? В ответ я пригласил его отобедать со мной, однако Матони так и не появился.
Один из моих пилотов из кабины «Спитфайра» заметил нечто похожее на кавалерийских лошадей. Он сказал мне, что лошади пасутся в саду замка недалеко от линии фронта. Мы решили познакомиться с ними поближе, и если они окажутся лучше наших, то просто забрать. Поэтому однажды я забросил седла и упряжь в джип и вместе с Джонни Ирвином отправился туда. Постепенно движение становилось все реже, и наконец мы оказались на гравийном проселке в одиночестве. Я остановил джип и развернул крупномасштабную карту. Мы находились очень близко к линии фронта, примерно в миле позади наших передовых отрядов. Было очень тихо, и отдаленные раскаты орудийных выстрелов лишь подчеркивали наше одиночество. Мы поехали дальше, пребывая в тяжких раздумьях. А что если армейский офицер связи ошибся, нанося пометки на карту? Или вражеские позиции за последнюю пару часов передвинулись? Я снова остановил джип и с тревогой уставился на карту.
«Добрый день. Немного заблудились?»
Я так и подскочил, услышав это. Из окопа на обочине дороги появилась фигура в потрепанном мундире. Это оказался лейтенант шотландского пехотного полка. Я представился и объяснил цель нашей поездки.
«Где мы точно? Где британские передовые линии?» — спросил я.
«Прямо здесь, — радостно ответил он. — Я со своими парнями нахожусь в передовом охранении. Между нами и немцами больше никого нет. Они сидят на той стороне деревни».
Да, он видел лошадей в саду. Полуразрушенную ограду, сада можно видеть между деревьями.
«Фрицы считают, что здесь у нас находится какой-то штаб, и каждый час обстреливают нас из минометов. Они очень аккуратные люди». — И лейтенант посмотрел на часы.
«Как я полагаю, обстрел начнется минут через 10. Почему бы нам не выпить? Мы опрокинем по стаканчику, а потом я помогу вам поймать лошадей».
Я отказался от щедрого предложения. Если нам повезет поймать лошадей, Ирвину предстоит долгий путь верхом. Когда мы повернули назад, лейтенант выкрикнул последний совет:
«Не заходите в деревню, иначе вас подстрелят. И берегитесь минометов. Они чертовски неприятны».
Мы покатили по аллее, обсаженной тополями, и вскоре увидели небольшой загон. Я припарковал джип под деревьями, и мы пошли по тропинке к конюшне. Внезапно приятная тишина была нарушена резким противным свистом, и на землю посыпались ветки, срезанные минами. Немцы начали обстрел замка, и мины рвались примерно в 100 ярдах от нас. Седла и упряжь полетели в сторону, мы опрометью бросились укрываться за деревьями. Второй залп снова накрыл здание, но 2 мины легли недолетом совсем рядом с нами. Наше положение действительно становится неприятным, решил я. Через сад протекал узкий ручей, через который был перекинут кирпичный мостик. Я схватил Ирвина за руку и указал на мост. Мы помчались туда и шлепнулись прямо в ручей, глубина которого не превышала фута, после чего заползли под мостик. Мы оказались там очень вовремя — прибыл третий залп этих поганых многоствольных минометов. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Мокрые, грязные и перепуганные до смерти, мы выползли наружу и решили оценить ситуацию.
Мы еще раз пошли к загону и даже сумели поймать одно из этих нервных созданий, которое имело клеймо в виде рунических SS. После того как Ирвин верхом отправился назад, я открыл ворота, чтобы остальные лошади смогли удрать куда-нибудь от ужасов постоянных минометных обстрелов. Затем я завел джип и постарался как можно скорее убраться подальше от обреченного замка, чтобы не попасть под очередной огневой налет. Я притормозил, чтобы сказать лейтенанту, что наша поездка увенчалась полным успехом. Однако он страшно развеселился, увидев мокрого и грязного полковника.