В то утро они должны были выехать в Париж. Тоби получил от Клэр письмо — тон его был оживленный, товарищеский. Не хочет ли он в июле в любое удобное для него время приехать на денек в Глемсфорд? Пусть только даст ей знать. Письмо было подписано: «Ваша Клэр». О Мейзи ни слова; впрочем, может быть, она написала ей отдельно? Он внимательно перечел письмо и спрятал в ящик. Подождет до его возвращения.

С Мейзи они встретились на вокзале Виктории. Неожиданно для себя самого Тоби почувствовал волнение, а ведь он предпочитал сохранять душевное равновесие и волноваться не любил. Мейзи взяла на себя все хлопоты с билетами, заказала два номера в отеле. И хотя они договорились, что дорожные расходы и отель каждый оплачивает сам, он настоял на том, что в ресторанах и кафе будет платить за них обоих. Для этой цели Тоби занял у матери немного денег в полной уверенности, что сможет их отдать. (Между Кембриджским и Лондонским университетами была достигнута договоренность, что он будет заниматься под руководством профессора Тиллера, и до отъезда он успел несколько раз с ним побеседовать.)

Не то чтобы Тоби был вообще против долгов — просто он ни перед кем не хотел обязываться. Ему вспомнилось, как еще мальчиком он не мог дождаться дня, когда сможет сам платить за себя в автобусе. Он считал, что должен ограждать свою жизнь — пусть не во всем, пусть отчасти — от какого бы то ни было вмешательства извне.

Когда пересекали Ла-Манш, качка была изрядная, и Мейзи пошла в каюту прилечь. А Тоби заранее знал, что морской болезни у него не будет, и не ошибся. Он выпил в баре коньяку (не забыл и положить в чемодан непочатую бутылку и блок сигарет — все это можно было провезти беспошлинно), а затем поднялся на палубу и с наслаждением подставил лицо ветру и соленым брызгам.

Когда они уже подходили к Кале, появилась Мейзи, лицо у нее было зеленоватое.

— Что, малыш, очень худо пришлось?

— Нет, спасибо, не так уж страшно. Как только мы ступим на землю, я сразу приду в себя.

В поезде на Париж они заказали очень дорогой, но поистине восхитительный обед, а потом Мейзи уснула. Тоби прихватил с собой несколько книг, но ему не работалось: он не мог глаз оторвать от окна. Мимо мелькали дома пастельных тонов, работающие на полях люди в вылинявшей синей одежде разнообразных оттенков. Нет, надо непременно почитать Пруста — вот тому, как он слышал от людей знающих, было что порассказать о путешествиях.

Они ехали на такси по Парижу, и волнение Тоби росло: обшарпанные окраины с серыми громадами домов остались позади, и чем дальше, тем прекраснее и величественней становился город. Наконец они очутились на бульваре Монпарнас.

Отель был убогий, узкий по фасаду. Patronne встретила Мейзи радостным возгласом:

— Вы у нас такая редкая гостья, мадемуазель!

— Как поживаете, мадам? Как Жорж и Жан-Клод? — У Мейзи была хорошая память на имена.

Молодых людей проводили в отведенные им номера на пятом этаже; лифт ходил только до четвертого. Когда они остались одни, Мейзи бросилась ему на шею. Она снова порозовела и вся светилась радостью. Он мог бы взять ее прямо сейчас, но решил не торопиться. Предложил распаковать вещи и пойти в кафе.

— В «Дом», — сказала Мейзи, — я всегда туда хожу.

— Бывалая путешественница. Ты часто сюда приезжала?

— В Париж?

— Нет, в этот квартал.

— Знаешь, всего один раз. С одной знакомой девушкой. А когда я приезжала с мамочкой, мы останавливались в каком-нибудь роскошном отеле на Правом берегу, мне там не особенно нравилось.

Обои у Тоби в номере были яркие — красные маки и какие-то большие черные цветы, смахивающие на крабов. В номере был умывальник и биде. А ванная — в конце коридора, и вход туда строжайше охранялся: за пользование ею взималась отдельная плата. Из кино, расположенного в соседнем доме, доносилась громкая музыка — вот это, пожалуй, будет здорово действовать на нервы, подумал Тоби.

И вот они вышли в чарующую парижскую ночь, двинулись к carrefour, где сверкали ослепительные огни кафе. Особого голода они не испытывали и потому заказали только croque-monsieur и бутылку вина.

— Ну и как? — спросила Мейзи с вызовом в голосе. — Стоило сюда ехать? Хорошо тебе?

— Нет слов, малыш. А будет еще лучше.

Ни о каком приглашении от Клэр Мейзи не упоминала — стало быть, ее в Глемсфорд не звали.

В ту ночь, возвратившись к себе в номер от Мейзи, он с благодарностью думал о том, как радостно, даже весело отвечала она на его ласки. От этого на душе у него стало легко: если б она лежала в его объятиях мрачная, серьезная, это было бы просто невыносимо. Ведь именно так — радостно, весело — склонен принимать жизнь он сам. Чувство глубокой нежности к Мейзи захлестнуло его. Лежа в тишине (из кино уже не доносились громовые раскаты музыки), он думал о том, как хороша она была после близости: влажные вьющиеся волосы, полная раскованность во всем ее существе. Нет, он не жалел, что приехал в Париж.

Всю неделю лил дождь, но программу свою они выполнили. Ходили по музеям, по историческим местам.

— Вот теперь, — сказала она, — работа над «Сен-Жюстом» пойдет успешней. Тебя ведь подстегнула эта поездка, правда?

— Пожалуй, я смогу написать еще страниц двадцать, — сказал Тоби.

Как-то вечером они решили прокатиться по Сене на bateau-mouche. Дождь барабанил по палубе, сек реку, и в свете огней она переливалась множеством бриллиантов. Мимо великолепным остроносым кораблем проплыл остров Сен-Луи. Потом — собор Парижской богоматери в виде гигантской буквы «Н». Они получили большое удовольствие от этой поездки.

Когда пришло время возвращаться в Англию, обоим стало грустно; впрочем, печалиться, хотя бы и недолго, было не в характере Мейзи. Она этого просто не умела.

На вокзале Виктории они расстались.

— Все было чудесно, — сказала она. — Ты тоже так считаешь?

— Конечно. Naturellement. Видишь, какие успехи в языке я сделал под твоим руководством!

— Но ты говоришь по-французски куда лучше меня, — возразила она.

— Я тебе позвоню.

— Непременно. И спасибо за чудесную еду.

— Ах ты, поросенок, — сказал Тоби. К этому времени в кармане у него оставалось всего два шиллинга.

Вернувшись домой, он обстоятельно рассказал миссис Робертс (поглядывавшей на него с подозрением) об их жизни в Париже, предусмотрительно опустив кое-какие подробности, а затем извлек из ящика письмо Клэр и ответил на него. Да, он с удовольствием приедет в Глемсфорд, но пока не может сообщить точно, какого числа. В общем, будет поддерживать с ней связь. В конце письма он поставил: «Неизменно ваш Тоби». Выводя на конверте «достопочтенной Клэр Фолз», он почувствовал, что это доставляет ему удовольствие, и слегка устыдился. Интересно, а каково это — носить титул, пусть даже столь скромный? Привыкаешь ли к нему с течением времени? А если носишь его годами, может, вообще забываешь о нем?

В Глемсфорде дом наверняка старинный, не то что в Хэддисдоне. Деревянно-кирпичный. Открытые очаги, сложенные из больших бревен. По огромному залу пляшут отбрасываемые пламенем тени. Да, непременно надо как-нибудь выбрать время и все это посмотреть, но пока время не пришло.

В ту ночь он спал тяжелым сном, а когда проснулся, почувствовал, как ему не хватает Мейзи. В заветные моменты она вскрикивала негромко, словно птичка. И такая она была легонькая в его объятиях! На сей раз он ее от опасности уберег, это уж точно.

— Ну, как наш путешественник? — воскликнул мистер Робертс. (В вечер приезда сына он с ним не виделся.) — И как распутный «Пари»?

— Не намного распутнее Лондона.

— Бьюсь об заклад, ты там завертелся в вихре удовольствий. Так это говорится, да?

— Именно, именно. Впрочем, мы вертелись в этом вихре довольно умеренно. Посидели кое-где — не в ночных клубах, конечно. Просто в кафе.

— Эх, мне бы когда-нибудь поездить, — мечтательно проговорил мистер Робертс. — А вот мама может теперь путешествовать, если захочет. У нее набралась кругленькая сумма. Владелец галереи охотится за каждой ее картиной.

— Чепуха, Стэн, — возразила миссис Робертс. — Сам знаешь, никуда я ехать не хочу. Ни к чему мне это. Мне одно надо — сидеть спокойно и писать.

— А когда к нам опять придет Мейзи? — спросил мистер Робертс. — Нравится она мне, славная девушка.

— Скоро я ее приглашу.

И Тоби в самом деле пригласил Мейзи, она приехала на весь день. Хотя ей, вероятно, казалось, что теперь их отношения упрочились, она никак этого не подчеркивала: садилась на некотором расстоянии от него, следила за своим лицом, чтобы ничем не выдать их близости. Да, отец прав: очень славная девушка. Jeune fille bien élevee.

— Мне так хочется, чтобы вы приехали в Хэддисдон, — сказала Мейзи, обращаясь к миссис Робертс. — Мама очень обрадуется. Вы будете одной из львиц ее салона.

— Ну, я из тех львиц, что безвылазно сидят в своем логове. Но все-таки на днях, может быть, и выберусь.

— Я буду к вам приставать, пока вы не приедете.

— Но там же будут всё незнакомые мне люди.

— Как так, а я, а мамочка, а Эдуард Крейн, а все те, с кем вы познакомились на своей выставке в Кембридже?

— Я была немного не в себе и как-то их не упомнила.

— Уверяет меня, — вставил Тоби, с любовью глядя на мать, — будто на вернисаже в Кембридже была ужасно напугана. А я ей ни вот столечко не верю.

— Будь у меня ваш талант, миссис Робертс, я бы не пугалась ничего и никого.

— Ну, все люди устроены по-разному.

В то лето Тоби не искал встреч с Клэр. Вообще-то можно бы и встретиться, ничего здесь такого нет, но что-то в нем (как он сам полагал, нравственные устои) восставало против этого: ему не хотелось огорчать Мейзи.