На следующий день на «Красавице Юга» расставили хорошую охрану, каждый матрос был вооружен и наготове, пушка заряжена, у трапа тоже охрана. В дополнение к этому несколько друзей Юкиё вели наблюдение за доками и находящимися рядом лодками. Когда Тамма поинтересовалась, зачем понадобились все эти предосторожности, Хью ответил так, чтобы ей и в голову не пришло тревожиться.

— У меня оказалось больше врагов, чем я думал, — небрежно заметил он. — Ничего серьезного. Мы предприняли все предосторожности, на всякий случай, пока не отчалим сегодня вечером. И потом, у нас же начинаются каникулы — разве я не говорил об этом?

Она улыбнулась:

— Не больше десяти раз после завтрака.

— А все потому, что я человек сдержанный, — сказал он, ухмыляясь.

— Это-то мне и кажется в вас самым очаровательным.

Его темные брови от удивления взлетели вверх:

— Вы имеете в виду, что можете кончить десять раз против моего одного?

Вспыхнув, она оглянулась, не слышал ли кто-нибудь.

— Даже если они слышали, дорогая, неужели вы думаете, что кто-то произнесет хотя бы одно слово? Лучше подойдите-ка сюда и подарите мне предканикулярный поцелуй.

Она бросилась бежать, но он поймал ее.

Или, может быть, это она поймала его.

У Юкиё и Сунскоку каникулы, кажется, уже начались, поскольку эта пара не появилась в то утро на палубе, записка Юкиё, переданная Хью, была краткой: «Вам придется обходиться без меня до Гавра». Конечно, это было не совсем серьезно, но временно Юкиё был недоступен. На сегодня его друзья-якудза взяли на себя часть забот о безопасности, и он мог наслаждаться тем, чем он… ну… наслаждался.

Вскоре после полудня принесли туалеты от Делароша.

Едва рассыльный ушел, развели пары, и «Красавица Юга» вышла из залива.

Хотя Хью не очень-то тревожился, все же вздохнул с облегчением, когда берега скрылись из вида. А когда пароход вышел в открытое море, Хью решил, что это нужно как-то отпраздновать. Приглашение от капитана было передано Юкиё, Сунскоку, Ногучи и Пэдди. Обед в кают-компании капитана, говорилось в приглашении. Белый галстук.

У Тама будет возможность надеть что-то из новых платьев.

У него будет возможность посмотреть, как она одевается.

А главное, ему хотелось устроить праздник.

Он не задумывался над этим. Не думал он также о том, что ему уже много лет не было так хорошо. Особенно не задерживался на размышлениях о том, почему именно ему хорошо. Так легче. Так безопаснее.

Отдавая дань происхождению и красоте Тама, Деларош выбрал для ее туалетов роскошную парчу и Дамаск, и она решила надеть на этот вечер великолепное темно-красное платье с лиловыми нижними юбками. Это напомнило ей о кабинете отца, который украшали подушки и ширмы из темно-красного шелка — шелка, который был получен и выткан в их поместье.

Прервав мучительные воспоминания, она достала платье из гардероба, предоставленного ей капитаном.

— Вам нравится вот это? — весело спросила она.

— Мне больше нравится то, что на вас. — Устроившись в кресле у огня, он поднял стаканчик с бренди, довольный, может быть, наполовину влюбленный, если только позволительно разрешить подобному чувству войти в его сознание.

На ней была надета только полупрозрачная белая сорочка и панталончики с оборками, так что он мог видеть самые интимные подробности ее телосложения. Соблазн просто невозможный. Французы — единственная нация, которая действительно владеет искусством соблазнять, думал он с приятностью.

— Повернитесь ко мне, — тихо сказал он.

Бросив платье на кровать, она сделала пируэт с ловкостью человека, мастерски владеющего мечом, а потом остановилась.

— Но вот корсет я ни за что не надену, — сказала она с сияющей улыбкой. — Это настоящая пытка.

— Вам и не нужно. — Груди у нее восхитительно пышные и гораздо более доступные, когда не зашнурованы в корсет. — Примерьте платье.

— Уже перемерила. Все до одного. И еще этот человек прислал десятки нижних юбок. Право же, Хью-сан, хватит и одной.

«Меньше придется снимать», — весело подумал Хью но сказал дипломатично:

— Поступайте, как вам хочется, дорогая. Главное — чтобы было удобно.

Она скорчила гримаску:

— Как можно чувствовать себя удобно в этих платьях с узкими талиями и корсетами на пластинках? Просто не понимаю, как европейские женщины в них двигаются.

— Доставьте мне удовольствие, дорогая. Деларош превзошел сам себя.

— Ну хорошо. Но только в Париже, — многозначительно сказала она, — я закажу себе хорошие кимоно.

— Если хотите появляться в парижском обществе, вам придется одеваться как француженки.

— Тогда, наверное, я предпочту не появляться в обществе.

— Вам придется по крайней мере быть представленной. Ваш брат согласится, я уверен. Разве он приехал в Париж не для того, чтобы его жену приняли в обществе?

— Не нужно быть таким рассудительным, Хью-сан. Это раздражает, — сказала она, надув губки.

— Не забывайте, вам понадобится какая-то дипломатическая поддержка в вашем деле. Ради этого стоит хоть пару раз надеть платье.

Она наморщила нос и тихонько вздохнула.

— Если я смогла заниматься бусидо, то наверняка смогу носить эти стесняющие движения наряды, — пробормотала она, беря с кровати платье.

— Или можете предпочесть появляться в свете не часто. — Намек недвусмысленный. — По крайней мере иногда — можно сказать, что у вас нет настроения после длительного путешествия по морю…

Это пробудило в ней интерес.

— А вы составите мне общество?

— Мог бы, — протяжно сказал он, и в голосе прозвучало обещание наслаждений. — Когда мой груз будет продан, у меня будет немного свободного времени…

— Мы нашли бы чем заняться, — мурлыкала она. — Совсем одни… только вдвоем…

Его улыбка была откровенно плотоядной:

— Об этом-то я и подумал.

— А иногда я могла бы надевать эти платья, которые облегают, сжимают и не дают дышать.

— Только если кто-то очень важный пришлет вам приглашение.

Она выжидательно смотрела на него:

— Насколько важный?

Он пожал плечами.

— Вам придется спросить у вашего брата. Важное для вас и для меня — это разные вещи, полагаю.

— Почему?

Потому что получаемые Хью приглашения на обед на самом деле предлагали то, что происходит после обеда.

— Общество бывает таким скучным, что я предпочитаю там не появляться. Разве что гости мне интересны.

— А я должна появляться, даже если гости мне не интересны?

— На дипломатических раутах приходится считаться с условностями. Никто не станет говорить со мной о делах за обедом. Ваш брат, с другой стороны, должен знать людей, которым небезразлично будущее вашей страны. Французы даже более заинтересованы в том, чтобы найти новых покровителей в Японии теперь, когда сёгун свергнут. Кто знает, может статься, вы не только найдете сторонников, но и обнаружите, что вам нравится бывать в обществе.

— Конечно, вы правы. Я не должна руководствоваться эгоистическими интересами. — Она улыбнулась. — И французское шампанское мне нравится.

Он усмехнулся:

— Ну вот видите.

— Выпью немного сейчас, чтобы не чувствовать боли, когда вы зашнуруете меня в это пыточное облачение. А об обществе, Хью-сан, я буду беспокоиться, когда доберемся до Франции, и ни минутой раньше.

— Вполне резонно, — отозвался Хью, вставая с кресла, чтобы откупорить бутылку шампанского, которую поставил охлаждаться для Тама. Потом взял у нее из рук платье и подал ей бокал. — Выпейте вот это, и я застегну вам платье.

Она осушила бокал разом.

— Руки вверх, дорогая, — сказал Хью, поднимая у нее над головой широкую юбку.

— Не испортите мне прическу.

Это прозаическое замечание, небрежный тон, которым оно было произнесено, задел его, и на мгновение он замер, потрясенный. Она говорила как жена; он вел себя как муж. Ощущение это привело его в крайнее замешательство. Но, сказав себе, что она ему не жена, а любовница, что ему уже приходилось помогать надевать платье чуть ли не двадцати любовницам, он надел ей платье через голову.

— Короткие волосы — очень удобно, — пробормотала она, заправляя несколько непослушных прядей за уши, а потом просунула руки в рукава. — Голове не тяжело.

Ему нравилась ее стрижка. Она казалась не похожей на всех остальных женщин, которых он знал, или, может быть, ему нравятся ее волосы вне зависимости от их длины. Ибо, по правде говоря, в ней нет ничего, что ему не нравится. Еще одна тревожная мысль.

— Не хотите ли еще шампанского? — спросил он. — Я выпью немного.

— Почему бы нет? Как-никак спасет меня от неудобств.

Он налил обоим по бокалу, выпил свой до дна — ощущения неудобства принимают разные формы — и налил себе второй, а потом подал бокал Тама.

— Это декольте очень откровенное, — пробормотала она некоторое время спустя, глядя на себя в зеркало-псише — высокое, в подвижной раме, — в то время как Хью принялся застегивать крючки ей на спине. — Вы уверены, что это допустимо?

Он устремил на нее взгляд. И с радостью отвлекся от своих мыслей, потому что тело его мгновенно отреагировало на низкий вырез. И мысли о том, что его посадили на цепь и заковали в кандалы, внезапно были сметены обдавшей его волной вожделения.

— Такова мода, дорогая.

— Но у меня вся грудь наружу.

— Вам не следует низко наклоняться. По крайней мере перед другими мужчинами.

— Но перед вами можно? — И она с улыбкой сопроводила свои слова действием, так что ее пышные груди чуть не вывалились через вырез.

— Весьма соблазнительная картина, — протяжно сказал он, просунув ей руки под мышки и обхватывая ладонями ее груди. — Наверное, мне придется сегодня ночью исследовать вас хорошенько.

Она посмотрела на него в зеркало.

— Можете исследовать меня и держать так мои груди всегда, когда захочется, Хью-сан. У меня от этого между ног бегут мурашки.

Его ствол в полной боевой готовности был совсем рядом с ее задом.

— А не убегут ли мурашки, если я поглажу вот здесь? — Его пальцы сомкнули мягкие соблазнительные груди. — Ваши соски, дорогая, совсем затвердели. Как думаете, им хочется, чтобы их поцеловали?

— Без сомнения, они мне это говорят.

— Тогда нужно, чтобы они стали немного ближе, — пробормотал он, приподнимая ее, поворачивая к себе лицом и нежно забирая ее соски между двух пальцев.

— Может, не нужно, — прошептала она, сжимая бедра, в то время как жаркая истома в промежности пошла судорожными волнами. — Мы опоздаем на обед.

— Вы ведь не хотите сказать, что не позволите мне заняться вами? — Он сильнее сжал пальцы.

Она тихо застонала.

— Неужели я способна сказать такую глупость? — прошептала она.

Он не сказал: «Пусть гости подождут», но, очевидно, именно это хотел произнести, потому что склонил голову и взял губами сосок.

— В платье неудобно, — пробормотала она.

Глаза в глаза, его полуоткрытый рот охватил тугую ягодку.

— Я не собираюсь расстегивать и снова застегивать.

И он сомкнул губы, всосал в себя холмик, и она забыла обо всем, кроме жаркой волны, пробежавшей по ее телу, образовав судорожную тропу от губ Хью до сокровенного места. А когда он занялся вторым соском, она уже утратила всякую способность соображать, только тихо повизгивала, бедра ее ходили ходуном, и обильная роса говорила о том, что она распалилась и вполне готова.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — умоляла она, упиваясь его прикосновением. Все ее чувства были как в огне, каждый рецептор трепетал.

— Наклонись, — шепнул он, развернув ее и расстегивая брюки.

Она быстро подчинилась, словно он мог отменить свое предложение, если она замешкается. И она увидела его позади себя в зеркале. Глядя на нее полубезумными глазами, он извлек на свет свое сокровище умопомрачительных размеров.

Он сказал ласково:

— Подними груди и расставь ноги.

Она не знала, что вся его сила воли ушла на то, чтобы в голосе не прозвучало совершенно несусветное вожделение. Она не знала, что он распалился ничуть не меньше, чем она.

Задрав на ней юбку, он просунул руку в разрез ее панталон и коснулся ее вспухшей влажной расселины, словно желая проверить, все ли готово для встречи с ним, и она вся задрожала от восхитительного ощущения.

— Скажи, что хочешь меня, — шепнул он.

— Да, да, всегда, всегда… — Она, прерывисто дыша, старательно двигала бедрами, чтобы распалить его еще больше.

Но он не нуждался в том, чтобы его разжигали. Скорее ему нужно как-то охладить свои порывы.

— И ты сделаешь все, что я захочу? — Его охватило непреодолимое желание овладеть ею, удержать ее.

— Да, все, что угодно. Только прошу вас… я все сделаю… — пыхтела она.

Он не знал, что ему вдруг вошло в голову, зачем он обратился к ней с таким требованием, но ее ответ удовлетворил неудержимого распутника, который вдруг заговорил в нем.

— Славная моя девочка, — тихо сказал он, словно теперь она принадлежит ему и телом и душой. И он ринулся в ее сырое ущелье с таким неуемным рвением, от которого разгулявшееся в нем животное одновременно и смягчилось, и возбудилось еще больше, и повторял свои набеги, одурев от ярости, почти не слыша ее безумные крики. Наконец, осознав, что она, кончая, отчаянно вопит, он тут же дал волю своему оргастическому взрыву, словно самец, который метит свою территорию.

После этого он взял ее на руки, чтобы она не шлепнулась на пол, отнес на постель и, положив, нежно поцеловал в порядке извинения.

— Прошу прощения. Не знаю, что на меня нашло. — Растянувшись рядом с ней, он взял ее за руку. — Если хотите, я отменю обед, буду просить прощения всю ночь.

Ее блаженный вздох и последовавшее за ним фырканье заставили его опереться на локоть.

— Вы вовсе не сделали мне больно. — Она улыбалась с ангельским видом; судя по всему, все произошедшее пошло ей только на пользу. — Обед вы не отмените, и не лежите на моей юбке. Я не могу шевельнуться.

Он ухмыльнулся и откатился в сторону.

— Наверное, тот, кто способен бросить вызов убийцам Хироаки, обладает незаурядными способностями и энергетикой. Неужели вам не больно?

— Я чувствую себя просто чудесно. Как я могу жаловаться?

— Значит, просить прощения не нужно?

— Нет, если обещаете, что после обеда будете доступны.

— Для вас я всегда доступен, — просто сказал он, больше не скрывая, что она вызывает у него постоянное желание.

Она улыбнулась:

— Весьма вам признательна, капитан Драммонд. Теперь я спокойна.

— А я самый счастливый из всех мужчин. Но ваше платье погибло. Придется все-таки переодеться.

— А у нас есть время? — игриво спросила она.

Он бросил на нее желчный взгляд:

— Не начинайте все сначала.

— Слушаю, сэр.

Он рассмеялся:

— Мы очень подходим друг другу. Ее глаза сверкали от удовольствия:

— Это верно.

В тот вечер все разоделись кто во что горазд. Пэдди в вечернем наряде был неотразим; Юкиё и Ногучи — в дорогих шелковых одеждах, Сунскоку — в европейском платье, которое Юкиё раздобыл для нее в спешке, получив приглашение. Умея хорошо работать ниткой и иголкой, Сунскоку подогнала платье по фигуре и теперь выглядела великолепно в вечернем туалете из золотистой ткани и кружев.

Обе женщины принимали комплименты с любезными улыбками.

Налили шампанское.

И праздничный обед у Хью начался.

Коки придумали меню, которое включало блюда европейской и японской кухни в изобилии, стол в кают-компании Хью гнулся под тяжестью свидетельств их мастерства. За веселой беседой все чувствовали себя товарищами, объединенными общей целью и намерениями.

Ногучи и Пэдди подружились на основе общих интересов, поскольку оба вели холостяцкую жизнь и любили выпить. Они безжалостно подшучивали над сотрапезниками в этот вечер, сообщая им об опасностях и ловушках любви. Но объекты этих насмешек только улыбались и обменивались терпеливыми взглядами, считая, напротив, что им повезло больше всех на свете.

Так что, как ни несопоставимы их пристрастия, все были довольны своим теперешним положением: еда была превосходной, вино лилось рекой, и гораздо позже, за портвейном и трубками — ибо курение трубок в Японии свойственно обоим полам — все подняли бокалы за радость, ожидающую их в будущем.

Этот первый вечер, проведенный в море, стал замечательным образцом на все время, пока они плыли в Европу, и плавание проходило в необычайном благоденствии, подъеме и потворстве своим прихотям. Наверное, всем требовалось время, чтобы отдохнуть и отоспаться. Наверное, две молодые пары наслаждались радостями любви, заслужив беспечные блаженные дни. Все они пережили эмоциональные трудности и страдания. Они заслужили передышку.

И все время, проведенное в море, они старались не думать о неопределенном будущем, которое их ждет.