За завтраком дети вели себя очень благопристойно, за исключением Эдуарда, который жизнерадостно, не обращая внимания на шепотом делаемые Женевьевой замечания, твердил звонким голосом:

— В комнатах пи-пи, в комнатах пи-пи.

— Трей объяснил родителям, что ребенок восхищен водопроводом в доме. Действительно, он провел целый час в туалете, наблюдая, как бьет вода из крана. Старшие дети покраснели, чувствуя неловкость от темы, поднятой Эдуардом за завтраком. Тогда Хэзэрд и Блэйз непринужденно стали расспрашивать о жизни в горах, а Эдуарда удалось отвлечь булочками с корицей, и вскоре разговор принял более непринужденный характер.

После завтрака все отправились наверх навестить Импрес, которой, несмотря на слабость, стало гораздо лучше. Температура спала, она поела немного куриного бульона, но была очень бледной.

Родители Трея были рады вновь видеть ее, как они сказали, вместе с семьей. Ослабевшая Импрес едва удерживалась от слез, видя их доброту, но была отвлечена забавными рассуждениями Эдуарда о загадочных трубах в доме.

Через несколько минут три медицинские сестры в комнате стали многозначительно покашливать и посматривать на часы. Блэйз тут же предложила детям пойти в детскую комнату с ней и Хэзэрдом, чтобы посмотреть, не следует ли отремонтировать оставшиеся там игрушки. В комнате остался только Трей, который так посмотрел на медицинских сестер, что они тут же оставили его наедине с Импрес.

— Ты не возражаешь? — спросил он, пододвинув кресло к постели. — Я хотел бы побыть наедине с тобой. Что касается этих сестер, то, несмотря на их компетентность, они напоминают мне фронтон собора Нотр-Дам. Очень уж они пугают меня. — Трей нежно взял руку Импрес, затем чуть сжал ее пальцы и прошептал: — Все хорошо, не так ли?

Импрес улыбнулась, глядя на высокого сильного мужчину, который держал ее руку, словно драгоценный китайский фарфор.

— Много лучше, но моя рука вовсе не такая хрупкая;

Чтобы показать, как он объективно относится к состоянию ее здоровья, Трей сжал ее руку с усилием, которое едва ли сдвинуло бы с места цыпленка.

— Я знаю, дорогая. Но ты заставила меня поволноваться.

— Боюсь, что причинила тебе много беспокойства, хотя детям кажется, что это было замечательное приключение. Если бы ты не сделал тогда снегоступы…

— Мы придумали бы что-нибудь еще.

Хотя он деликатно сказал «мы», Импрес знала, что без Трея никто на ферме не смог бы двигаться по глубокому снегу. И еще она была благодарна Трею за то, что тяжесть ее болезни он взял на себя. Гай в свои шестнадцать был слишком юн, чтобы выдержать такую ношу.

— Я у тебя в долгу, — сказала она со спокойной серьезностью.

— Справедливо, — ответил Трей с ухмылкой, сознавая, какое огромное значение приобрела Импрес в его жизни. Когда на обратном пути он боялся, что она умрет, то думал о том, как пуста будет его жизнь без нее. — Ты задумывалась когда-нибудь… — Он сделал паузу, поняв, внезапно пораженный, что он на грани предложить ей то, чего тщательно избегал все эти годы. — Я имею в виду… — Он еще раз запнулся, пытаясь обуздать неуправляемые эмоции, весь его опыт мешал ему говорить. — Как хорошо… нам вместе?

— Согласна с тобой, — сказала Импрес, ее взгляд был обожающим. Она всегда мыслила независимо и принимала свою впервые открывшуюся сексуальность как прекрасную добавку в жизни.

— Ну, тогда… — Трей откашлялся, и в первый раз Импрес поняла, что разговор носит серьезный характер. Сердце ее забилось. Возможно ли, что чувства Трея столь же горячи, как и ее? Можно ли представить, что самый привлекательный мужчина к западу от Красной реки решил забросить свои обычные игры? — Я думаю… — продолжил он.

Импрес могла бы облегчить ему положение, но если она ошибается, то потом разочарование будет ужасным, поэтому она решила молчать, хотя сердце ее неистово колотилось.

— Тебе нужна помощь с детьми, — сказал Трей. Его заявление было двусмысленно, и Импрес благодарила небо, что не выпалила ему все о своей любви.

— Я высоко ценю твою помощь, — вежливо ответила она. Трей Брэддок-Блэк был поклонником женщин, и она очень глупа, что забыла об этом. Женщины восхищали его, но они должны были сменять друг друга, и только глупец мог думать по-другому. — Действительно, Трей, ты вовсе не обязан помогать. Я не ожидала, что ты чувствуешь какие-то обязательства по отношению к моей семье.

— О черт, — сказал он кратко отпуская ее руку и резко вставая.

Подойдя к окну, он облокотился на руки и мрачно стал рассматривать зимний пейзаж. Оторвавшись от окна, Трей повернулся к ней одним резким движением.

— Черт возьми, я не очень силен в этом, — сказал он коротко.

Боже, как могло случиться, спросила она себя, что каждое его слово так отличается от того, что хотелось бы слышать? Глядя на суровость его черт, напряженную позу, четко выделяющуюся на фоне окна, она призвала на помощь всю свою гордость и спокойно ответила:

— Понимаю. Никто и не ждет от тебя большего.

— Я поднимусь на ноги через несколько дней, и больше мы не будем злоупотреблять твоим гостеприимством. — Импрес не хотела больше слушать. Что бы он ни сказал, его слова больно ранят ее. — Трей, в самом деле, тебе нет необходимости обременять себя ответственностью за меня и детей.

— Это вовсе не связано с детьми, — продолжал он, казалось, совершенно не обращая внимания на ее слова, в его голосе слышались легкие повелительные нотки. — Хотя, — быстро добавил он, словно спохватившись, что говорит слишком сурово, — они мне очень нравятся. — Казалось, что он выбрался из глубокого внутреннего раздумья, посмотрел на нее и увидел страх в глазах. — С тобой все в порядке? — Воспоминания о ее безжизненном теле по пути на ранчо пришли ему на память. Присев рядом с ней с быстротой, которая говорила об его опасениях, он пощупал ее лоб. — Позвать доктора? У тебя начинается жар?

— Со мной все в порядке. — Как будто пережить величайшее разочарование в жизни обычное дело.

— Ты уверена?

— Я немного устала, — ответила она, желая, чтобы этот разговор прекратился.

— Я позабочусь о тебе, — ласково сказал Трей, погладив ей голову.

— Совсем не обязательно. Мы и так стольким обязаны тебе.

Импрес подумала об огромной сумме денег, которые он дал ей, их будет достаточно, чтобы семья могла встать на ноги; вспомнила, как он был добр к детям, как самоотверженно он доставил их на ранчо во время се болезни. Долг был без сомнения велик. И чем скорее она уменьшит его, тем будет лучше для всех.

— Я могу позаботиться о себе сама, — резко ответила Импрес, расстроенная до того, что ответ ее прозвучал грубо.

— Не будь такой обидчивой.

— Если мне нравится, то буду обидчивой.

— Делай как тебе нравится, — мягко сказал он.

— Спасибо — Ее тон никак не обнаруживал благодарности.

— Конечно. — Улыбка у него была доброй. — Я знаю, что от лихорадки люди становятся раздражительными.

— Черт тебя возьми, Трей, до чего ты понятлив.

— Я всегда такой.

— Так же, как я всегда была египетской принцессой. Если ты не возражаешь, я бы хотела отдохнуть.

И поплакать, подумала она.

— Понимаю, что другого выбора у меня нет.

— Ты можешь остаться и посмотреть, как я буду спать, но думаю, что у тебя есть другие дела.

— Я кое-что хотел спросить у тебя, — продолжил Трей, не замечая раздражения в репликах Импрес.

— Только не теперь, у меня болит голова — возразила Импрес нетерпеливо и громко, ее негодование на распутную жизнь Трея пересилило меланхолию.

— Выйдешь за меня замуж?

Ей хотелось закричать «да» так громко, чтобы было слышно в горах. Безоговорочное «да» без всяких сомнений и колебаний. Вместо этого она спросила:

— Теперь у тебя началась лихорадка?

— Ответь мне, — сказал Трей. Он жаждал услышать ответ. Трей Брэддок-Блэк, олицетворение богатства и власти, просил о согласии. — Пожалуйста, — добавил он спокойно, взяв ее за руку. Он не хотел, чтобы она покидала его.

— Ты уверен, что хочешь этого? — спросила Импрес. Сделанное им предложение никак не соответствовало девичьей мечте. Оно было сухим и резко отличалось от тех, которые случались в романах.

Он колебался меньше секунды, прежде чем ответил:

— Да.

Не было никаких страстных слов о любви, только загадочная пауза и единственное слово. Если бы у Импрес Джордан было больше опыта, она бы ответила утвердительно без дальнейших церемоний. Однако она была настолько непрактичной, что ей требовался минимальный набор слов о любви.

— Ты любишь меня? — спросила она просто, ее большие глаза были широко раскрыты. Воспитанная в богатой аристократической семье, она не могла не задать этого вопроса. Страсть требовала сказать «да», но там, где другая женщина без колебаний удовлетворилась бы короткой просьбой Трея, принимая во внимание его общественное положение, красоту и богатство, Импрес хотела видеть любовь.

Трей посмотрел на нее, на нежную красоту лица, гордо поднятый подбородок, на глаза, смотревшие на него с неприкрытой искренностью. Он неожиданно улыбнулся, чувствуя душевное волнение и понимая, что его свобода, видимо, в чем-то уменьшится.

— Я люблю тебя. Люблю очень сильно.

Она улыбнулась ему в ответ, улыбка у нее была сияющей

— А ты не хочешь знать, люблю ли я тебя?

То, что она может не любить его, не приходило в голову Трею, привыкшему к женскому поклонению. Но он был менее самоуверен, чем казался, поэтому он любезно извинился и стал ждать ее ответа.

— Я люблю тебя, — сказала она ласково, с обреченным видом, — намного больше, чем люблю Кловер.

— Чего еще, — ответил он, непринужденно наклонив черноволосую голову, — может хотеть мужчина? — И он отпустил ее руку, словно в подтверждение того, что сделка состоялась и угроза принуждения миновала. — Если мы поженимся завтра, это не будет слишком быстро? Или тебе хотелось бы большую настоящую свадьбу? — В тоне отчетливо послышалось знакомое поддразнивание.

— А мы должны торопиться?

Сердце у нее забилось в ожидании ответа. Да, женись на мне прежде, чем мне станет страшно, и я передумаю. У меня никогда не было ничего такого, клянусь, и не будет по крайней мере десяток лет. Женись на мне завтра, прежде чем рассудок заставит меня отказаться от твоего предложения! Чувства Трея были также в диковинку для него, привычка избегать женитьбы и не связывать себя обязательствами была еще очень сильна. Словно он должен преодолеть врожденный предрассудок.

— Нет, конечно, нет, — ответил он.

— Я бы хотела подождать, пока окрепну. Потому что на собственной свадьбе надо все-таки стоять.

— А я не хочу ждать, — сказал Трей чуть хриплым голосом, трудно сказать от чего, от опасения или больше от облегчения, потому что она могла бы не отвечать вообще… Но его светлые глаза горели страстью — Самое позднее, на следующей неделе, ладно?

— Согласна.

— Мне самому сказать детям или ты сделаешь это?

— Вместе скажем. Они будут вне себя от радости.

— Значит, наши чувства взаимны, — ответил Трей с чарующей любезностью, думая, как удачлив он, что нашел в жизни Импрес, а с ней и счастливое будущее.

Яркий утренний свет подчеркивал бледность Импрес, глаза у нее были темными, как сосновая хвоя, и казались очень большими на осунувшемся лице. Бледность подчеркивалась белым цветом батистовой ночной рубашки, подушки и наволочки. Только волосы цвета дубленой кожи, в беспорядке разбросанные по подушке, выделялись ярким цветным пятном. Тонкие пряди закрывали лоб, виски и спускались до ирландского кружева на ночной рубашке.

Он не может потерять ее, внезапно подумал он с колющим страхом, и во рту сразу же стало сухо Чувство покровительства, совершенно новое для Грея, переполнило его. До Импрес ему не приходило в голову беспокоиться о ком-то еще в жизни, и в первый раз он понял, почему отец так яростно охраняет мать.

Много раз он слышал, как отец говорил: «Я не могу допустить, чтобы твоя мать чувствовала себя несчастной», когда какая-нибудь очередная проделка Трея становилась известной.

— Значит, на следующей неделе мы поженимся. — В его голосе опять слышалась страсть. — Подходит? — добавил он, вспоминая о своих манерах.

Импрес улыбнулась.

— На следующей неделе будет в самый раз.

— Отлично, — сказал он в заключение и нежно поцеловал ее в лоб. — Я скажу Мэйбел, чтобы она подобрала ткань для свадебного платья. Она должна начать шить его немедленно.

— Трей, — прервала его Импрес, — я не хочу большой свадьбы, мне не нужно особое платье. Мне хотелось бы чего-то простого, интимного, а не грандиозно многоактного спектакля.

— Чепуха. — Это был тон мужчины, уверенного, что его приказы будут выполнены наилучшим образом. — Ты — моя Импрес и должна быть одета соответствующим образом. У платья должен быть шлейф, на тебе надеты бриллианты — или ты предпочитаешь сапфиры? В наших копях добывают прекрасные образцы, они бледно-лилового цвета.

Освободив руку, Импрес подняла голову и посмотрела с мягким вызовом в глаза Трея.

— Трей, мне ничего такого не нужно. Мне нужен только ты.

Его руки мгновенно обняли ее за плечи, а голова склонилась так, что их глаза оказались на одном уровне.

— Ты… ты… — прошептал он. — Извини, в самом деле. Все, что ты пожелаешь. Я буду твоим. — Его серебристые мерцающие глаза не отрывались от нее, она увидела в них признательность, заботу и неукротимое желание. — Навсегда.

Чтобы узнать истинное счастье, подумала Импрес, было бы достаточно, чтобы он был ее только в этот момент… а он говорит, что будет принадлежать ей всегда.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Слезы блеснули в ее глазах, и мир внезапно стал очень мал, чтобы вместить ее счастье.

Руки Трея гладили ее плечи, скользили по шее, нежно касались лица.

— Не плачь. Я буду заботиться о тебе, — сказал он нежно, — и о детях. Ты — моя жизнь. — Он мягко поцеловал ее, держа свои чувства под контролем, потому что Импрес была слишком слаба после болезни. — Если ты захочешь остаться в горах, мы построим новый дом и замечательную конюшню, посадим деревья, завезем все необходимое для фермы. А если выберешь жизнь под пальмовым деревом на Гаити, так и будет Все, что захочешь, я дам тебе.

Слезы закапали у Импрес из глаз. Ошеломляющая ответственность за детей, которую принял на себя Трей, ощущение его защиты, наконец, просто возможность опереться в тяжелую минуту на человека, которого она любит больше всего в жизни, — чего могла она еще желать? Казалось, беседка, увитая орхидеями, и вечная весна стали реальностью.

— Тебе вовсе не следует давать мне все, — сказала она, и губы у нее затряслись от полноты чувств.

Легким-движением пальцев он вытер ее слезы.

— Я хочу все дать тебе. Я хочу, чтобы ты была счастлива каждый день. Но больше всего я хочу, чтобы ты была моей.

— И я хочу этого больше всего в жизни, — радостно ответила Импрес. — И еще одно, — заявила Импрес, ее оживленные глаза сияли от радости, — ты должен любить меня всю жизнь.

— Ваш покорный слуга, мадам, — ответил Трей шепотом и обнял Импрес.

В этот момент очаровательного колдовства в комнату вторгся стук. Трей только крепче обнял Импрес.

— Уходите, — рявкнул он.

— Ваш отец хочет поговорить с вами, сэр.

Брови Трея удивленно приподнялись. Тиммс? Необычно. Почему не был послан лакей, Чарли или Джордж… Тиммса не использовали на побегушках.

— Должно быть, королевское повеление, — с иронией пробормотал Трей, осторожно опустив плечи Импрес на подушку. — Вернусь через минуту.

— Не уходи… Я хочу сказать, как сильно тебя люблю, — попросила она, касаясь пальцем крыльев его прямого носа.

— Ты будешь делать это целую вечность, сразу же, как я вернусь, — с улыбкой сказал он. Наклонившись, Трей поцеловал ее в губы. — Не оставляй меня, — прошептал он.

Когда Трей открыл дверь, то увидел Тиммса, ожидавшего его с почтением в холле. Послав Импрес воздушный поцелуй, он плотно закрыл за собой дверь и удивленно поднял брови.

— Что еще стряслось, Тиммс? — спросил он.

— Ваш отец не сообщил мне об этом, сэр. — Но Тиммс понимал, что при обычных обстоятельствах его бы не послали за Треем. И он знал, что миссис Брэддок-Блэк плачет…