На следующее утро Хэзэрд и Блэйз отправились в Елену, где у них был свой дом. На законодательной сессии штата процветали грубая корысть и откровенное лоббирование; Хэзэрд прихватил с собой изрядное количество денег, чтобы повлиять на тех, кто мог помочь его делу. А состояло оно в том, что на протяжении ряда лет предпринимались попытки ограничить индейские резервации, и в прошлом году, например, площадь резервации Блэкфут уменьшилась более чем в пять раз, что привело к резкому сокращению пастбищ для скота. В этом году был внесен законопроект об уменьшении площади резервации племени Абсароки, и Хэзэрд собирался предотвратить его принятие. Подобные законопроекты пытались протащить и раньше в 1879, 1882, 1884 годах с помощью денег и силового давления, но благодаря влиянию Хэзэрда и его богатству их удавалось провалить. Он был близко знаком с конгрессменами в Вашингтоне, так же как и с чиновниками из министерства внутренних дел. При необходимости он и Блэйз переезжали в свой дом в Вашингтоне и бились за то, чтобы провалить ущемляющий интересы его племени законопроект.

До сих пор резервацию Абсароки не трогали, но в этот год давление со стороны скотоводов, владельцев железных дорог и лесоторговцев было особенно сильным. Земли у семейства Брэддок-Блэк и запасов полезных ископаемых было более чем достаточно для их процветающего клана. Но остальные кланы в резервации нуждались в дополнительной поддержке, и поэтому Хэзэрд и Блэйз проводили месяцы на законодательной сессии в Елене.

В политической жизни штата Монтана не было никакой демократии; люди с деньгами и влиянием довольно легко добивались принятия нужных им законов. Единственным ограничением было вмешательство конгресса США, который мог воздействовать на местные власти. Но это случалось редко, потому что у федерального правительства хватало собственных забот, и конгрессменам было не до вмешательства в деятельность местных властей. Поэтому законодательные сессии в Елене характеризовались кумовством, продажностью и склонностью к предоставлению монопольных прав.

Корыстные интересы властей существовали отнюдь не только в Монтане. Бесцеремонные и бесстыжие бароны американской промышленности скупали все и всех. Это было время Моргана, Карнеги, Рокфеллера, Форбса, время неконтролируемого промышленного роста и процветания социал-дарвинистского принципа «цель оправдывает средства». Эти капиталисты произносили красивые фразы о чудесах конкуренции и свободной торговли, подписывая в то же время монопольные соглашения. Корпорация «Стандарт Ойл», к примеру, начала скупать богатые медью рудники в Монтане, чтобы потом установить монопольные цены на нее.

В контексте капиталистической теории, заключавшейся в короткой фразе «к черту эту публику», усилия Хэзэрда в Монтане, предпринимаемые для того, чтобы спасти племя Абсароки, представлялись только маленьким сражением и чудовищной кампании, исход которой предрешен. Важны были деньги. За деньги покупали голоса избирателей, землю, чтобы затем защитить границы и акции компаний, чтобы влиять на политику. Поэтому Хэзэрд и Блэйз отправились на личном поезде в Елену, пообещав вернуться в конце недели.

Валерия решила посетить Хириама Ливингетона под предлогом размещения в его газете объявления о благотворительном ежегодном базаре. Зная, что, забросив собственную жену, он проявляет повышенный интерес к женщинам, она оделась в платье из фиолетового бархата, отделанного горностаем. Фиолетовый цвет лучше всего подчеркивал цвет ее глаз, а белый пушистый мех горностая, по мнению Валерии, вызывал желание погладить его.

Хириам по достоинству оценил выбор одежды.

— Мех горностая делает вас похожей на королеву, — сказал он, провожая Валерию в свой офис.

С обольстительной улыбкой она поблагодарила Ливингстона голосом пай-девочки, который действовал безотказно на этих старых повес. За чаем, который принес клерк, они обсудили объявление о благотворительном базаре. Но, когда в ответ на его предложение попробовать торт Валерия сказала: «С удовольствием», он задержал на ней взгляд дольше, чем это было необходимо, и стал размышлять о том, чем можно было бы заняться с очаровательной мисс Стюарт помимо решения деловых вопросов.

Хотя Ливингстону было за шестьдесят, он был крепок — в отца — и собирался прожить до девяноста лет. И так же, как и его отец, третья жена которого родила детей, когда ему было за семьдесят, владелец и главный редактор «Горного ежедневника» наслаждался здоровым сексуальным аппетитом. К счастью, приют Лили всегда был под рукой, потому что его жена, которой было сорок, потеряла для него какую-либо привлекательность с десяток лет тому назад. Абигел была толстой, склонной к дискуссиям на тему о спиритизме и мистике, рьяно лечила свои многочисленные болезни, что оставляло ей мало времени на что-нибудь иное. У них было четверо служанок, экономка, два садовника и четверо грумов. Поэтому за Абигел хорошо ухаживали, а свободное время Хириама принадлежало только ему.

— Вы говорите, дорогая, что у вас не хватает кулинарных способностей, чтобы готовить вкусный торт к чаю. Откровенно говоря, я поражен, что вы видите в них необходимость.

— Как, сэр, разве не следует каждой молодой женщине уметь заботиться о будущем муже? — Брови Валерии приподнялись на слове «заботиться», подчеркивая иной чувственный смысл.

Наклонившись вперед, Хириам похлопал ее по руке, которая словно случайно оказалась на покрытом португальской скатертью столе.

— Мисс Стюарт, — произнес он, в его голосе отчетливо слышалось вызванное намеком замешательство, — я уверен, что нет ни одного мужчины, кто считал бы, что ваши кулинарные способности входят в заботу о нем.

С медлительной томностью освободив руку, Валерия откинулась на спинку стула и улыбнулась притворно застенчиво.

— Приятно это слушать, мистер Ливингстон, — ее голос зазвучал с придыханием, — но мама всегда учила меня, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Хириаму пришлось откашляться, потому что образ, который пришел ему в голову при последних словах, был очень далек от еды.

— Мамы не всегда знают, дорогая, — ответил он хрипло, — что нравится мужчинам.

— И что же им нравится, мистер Ливингстон? — застенчиво спросила Валерия.

Он еще раз откашлялся перед тем, как ответить.

— Почему бы нам не обсудить это за ленчем на благотворительном базаре? — Хотя Хириам Ливингстон был старостой пресвитерианской церкви, но сейчас на его лице появилась улыбка распутника.

— Буду с нетерпением ждать, мистер Ливингстон — проворковала Валерия, — но что скажет ваша жена?

— Это доброе дело, — заверил он тоном любезного дядюшки. — А поскольку Абигел неважно себя чувствует последнее время, то, по-видимому, она не сможет прийти.

— Как это по-христиански, сэр, быть представителем всей семьи на благотворительном базаре.

— Мы стараемся выполнять наш долг.

— Как бескорыстно, — промурлыкала Валерия.

— Заверяю вас, что я полностью буду в вашем распоряжении.

И надеюсь, очень скоро, подумал он.

— Вы настоящий рыцарь, мистер Ливингстон. Кстати, это напомнило мне о маленькой проблеме, с которой я недавно столкнулась. Может быть, вы посоветуете, как себя вести… я имею в виду, кому бы я могла подать жалобу. — Валерия застенчиво опустила ресницы и продолжила: — Боюсь, это крайне неприлично.

Она подняла подбородок, губы ее слабо задрожали, что, по ее представлению, должно было усилить эффект сказанного.

— Я очень испугалась, сэр.

— Что случилось, дитя мое? — Ливингстон отреагировал мгновенно. — Если я могу быть чем-то полезным…

— Понимаете ли, сэр… — Валерия коснулась верхней пуговицы своего жакета, словно хотела проверить, полностью ли она защищена. — На днях я шла мимо конюшни, когда передо мной появился индеец: казалось, он возник ниоткуда… и… и он пристал ко мне, — она продолжала с трясущимися губами. — Он коснулся моей груди… — Она запнулась, чтобы усилить впечатление об ужасе нападения, которому она подверглась.

Лицо у Ливингстона побагровело:

— Мы повесим негодяя! — загремел он. — Вы смогли бы узнать его?

Христианское чувство Хириама Ливингстона не распространялось на индейцев, негров или людей с желтой кожей, хотя терпело женское меньшинство, группирующееся вокруг мисс Роджер, руководителя церковного хора, которая встречалась с ним днем по вторникам в доме, который он снимал в пригороде.

Валерия глубоко вздохнула и деликатно стала теребить лежавшую у нее на коленях салфетку.

— Боюсь, что нет, сэр. Это произошло так быстро. Я закричала и бросилась бежать. Думаю, что мой крик спугнул его, а я бежала, не останавливаясь до самого дома.

— Ваш отец должен узнать имя негодяя, а правосудие сделает свое дело. — «Горный ежедневник» был только одной из многочисленных газет Запада, которые пропагандировали «решительное и окончательное» разрешение индейской проблемы броскими заголовками и пламенными передовицами.

— Нет, нет, сэр, я ничего не говорила об инциденте папе. Он не терпит индейцев вне резерваций.

— Оправдывать грязных дикарей! — воскликнул Ливингстон. Лицо у него от гнева побагровело. — Он должен быть наказан. Повешен! Если эти дикари не получат хорошего урока, они будут продолжать безнаказанно угрожать белым женщинам.

— О, сэр, я вовсе не имела в виду выносить скандал на публичное обсуждение. Пожалуйста, Хириам. — То, что она назвала его по имени, внесло в их разговор ощутимую интимность. — Я буду очень смущена, если об этой истории будут говорить в городе. Пожалуйста, ведь он коснулся моей груди, Хириам… — Слова явного приглашения как бы повисли в воздухе между ними.

— Мерзавцы заплатят за это, — прорычал Ливингстон. — Сейчас не время мягкосердечия; проклятые дикари должны, знать свое место.

— Прошу вас, Хириам, — нежно взмолилась Валерия, добавив в свой голос придыхания, — обещайте мне, что никто ничего не узнает.

Она выдавила слезу, скользнувшую по щеке.

— Извините, что я обременяю вас, но я думала, что вы, возможно, знаете кого-нибудь из представителей власти, кому бы я могла вручить жалобу и, кто был бы неболтлив. — Вытерев пальцем слезу, словно маленькая девочка, она провела кончиком языкам по верхней губе. — Пожалуйста, — прошептала она.

Ливингстон отреагировал на эту чувственную невинность как волк, увидевший овчарню.

— Конечно, Валерия, — назвал он ее также по имени. — Если вы хотите, чтобы это дело осталось конфиденциальным, так и будет.

Он сунул руку в карман, вытащил платок и протянул его ей:

— Ваш покорный слуга, дорогая.

— Как хорошо, что вы все понимаете, — нежно ответила Валерия, вытирая глаза платком. — Я чувствую себя намного спокойнее, поговорив с вами об этом ужасном деле. Учитывая вашу доброту, — продолжала она, умышленно положив платок в сумочку, словно предполагая их будущую встречу, когда придется вернуть его, — вас, наверное, осаждают женщины, домогающиеся совета.

— Нет никого, с кем бы мне было приятно разговаривать, кроме вас, дорогая, — галантно ответил Ливингстон, прикидывая в уме, сколько дней осталось до благотворительного базара. Прекрасное сочетание событий, подумал он, затащить мисс Стюарт в постель и вздернуть никчемного дикаря.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказала Валерия, поднимаясь и одергивая летящий бархат. — Я ловлю вас на слове, что мы встретимся за ленчем, — закончила она с ослепительной улыбкой.

— Можете быть уверены, дорогая.

Валерия позволила проводить себя до дверей и, когда повернулась, чтобы попрощаться с Ливингстоном, на секунду прижалась грудью к его руке.

После обеда за рюмкой шерри Валерия и ее отец обсуждали результаты первых встреч.

— Хириам Ливингстон вполне подготовлен, — сказала Валерия с волнующим смешком. — Господи, папа, у него потекли слюнки не столько от меня, сколько от предвкушения повесить индейца. В самом деле, — продолжила она, приподняв бровь, — если бы ему пришлось делать выбор между мной и повешением, думаю, что он предпочел бы второе.

Дункан поднял рюмку в честь дочери, чувствуя больше уверенности в успехе затеянного ими рискованного предприятия. Миллионы Хэзэрда засияли перед ним.

— Поздравляю. Значит, он на нашей стороне.

— Не только на нашей стороне, но хочет взять инициативу и сам заниматься этим делом. Я только удержала его от немедленного опубликования кричащего заголовка об оскорбленных белых женщинах с упоминанием о моих слезах. Но…

Дункан развалился на диване.

— Но… — подсказал он с улыбкой.

— Но я дала ему понять, что могу пойти на огласку в интересах предотвращения дальнейших оскорблений беспомощных женщин. И Хириам готов быть в авангарде желающих добиться линчевания индейцев.

— Хириам? — Ее отец удивленно приподнял брови.

— Мы называем теперь друг друга по имени.

— Он просто старый жулик, — пробурчал Дункан.

— Но полезный жулик… очень полезный, ненавидящий от души индейцев и могущий распространять ненависть с пользой для нас.

— Не думаешь ли ты, дочь, — задумчиво сказал Дункан, — что даже с учетом воздействия Ливингстона, когда твой план сработает, Трей не согласится жениться на тебе?

— Это уже мое дело, папа.

У Валерии была твердая уверенность в способности удерживать интерес Трея, уверенность, которая, возможно, основывалась на том, что она считала, что хорошо знает его менталитет баловня судьбы. Она всегда обладала тем, чем хотела, и не предвидела проблем с тем, что Трей будет ее. Эта уверенность была ошибкой, основывающейся на ее громадном опыте, который, однако, не учитывал твердости Трея Брэддок-Блэка.

— Не забивай себе голову Треем, — сказала она уверенно. — Расскажи мне лучше о твоем ленче с судьей Клэнси. Был ли он таким же успешным, как моя встреча с Ливингстоном?

— К счастью для нас, Джо ненавидит индейцев вообще, а Хэзэрда Блэка в частности. Особенно после того, как его сын лишился доходной должности. Так что, когда Хэзэрд обратится с апелляцией, мнение Клэнси возьмет верх.

— Но ему придется выносить постановление об аресте.

Дункан похлопал по внутреннему карману своего пиджака.

— Он сделал еще лучше. Он выписал ордер на арест, не вписав имен. Так что мы должны заполнить их.

— Весьма откровенно, почти…

— Так он и сказал, но только, конечно, мы не можем их осудить огульно.

— Но все же это может случиться с двумя индейцами, арестованными за попытку изнасилования, не так ли?

Ее улыбка была холодной, поскольку она подумала о недавно повешенных по приговору суда семи индейцах.

— Я бы сказала, — продолжала Валерия удовлетворенно, — что у нас неплохое положение.

— Неплохое? — переспросил отец, менее уверенный, чем его дочь, потому что имел перед этим дела с Хэзэрдом. Хэзэрд, особенно в молодости, пользовался ужасной репутацией, да и сейчас ясно давал понять, чего ждать от него.

— Неплохое! Папа, мы прикрыты и защищены и начали действовать первыми. В самом деле, папа, единственное, что ты должен сделать, так это поговорить с Хэзэрдом.

— Это же азартная игра. — И Дункан Стюарт представил себе, как Хэзэрд Блэк стреляет в него.

— Папа, папа, — упрекнула его Валерия, — это вовсе не игра.

— Он убийца, Валерия, — сказал Дункан низким, бесцветным голосом, — не забывай об этом.

Последующие дни были для Трея и Импрес сплошной идиллией. С каждым днем младший Брэддок-Блэк чувствовал себя все более здоровым и отдавал всего себя любовным играм, заботе о ней и развлечениям.

Однажды утром, проснувшись, Импрес обнаружила, что спальня наполнена запахом фиалок, как будто пришла весна. Запах воскресил в памяти воспоминания о Шантильи. Слезы потекли у нее из глаз, и она прошептала красивому мужчине, который лежал рядом в постели, опираясь на локоть:

— Ты вспомнил.

— Они тебе нравятся? — спросил он, привыкший всегда помнить о том, что любят женщины, и делать широкие жесты, чтобы они были счастливы.

— О, конечно, — ответила Импрес, испытывая желание рассказать о том, что они напомнили ей просеку, грот, водопад, где любила гулять мама, и солнечный весенний полдень. — Как будто я сижу в беседке весной, — счастливо заявила она. Банальная фраза, но очень необычная для нее.

— Скорее в гардеробной.

Ее глаза расширились. Разрумянившаяся, в расшитой ночной рубашке, она выглядела очень привлекательной. Импрес кашлянула и сказала нежно:

— Благодарю тебя.

Еще никто в жизни не предлагал ей такой счастливой роскоши.

— Я думаю, что остальные цветы сейчас распускаются в ванной, — дразняще сказал Трей.

И как ребенок, которого она напоминала в это утро, она выскочила из-под одеяла и выбежала в соседнюю комнату. Когда она вернулась, то увидела его развалившимся на подушках, необычайно красивого со своей темной кожей и экзотическим лицом.

— Они прекрасны, — выдохнула она.

— Так же, как ты, — ответил он нежно.

— Как это тебе удалось? — спросила Импрес, восхищенная таким сюрпризом в разгар зимы.

— Коробка, много-много древесных стружек и скорый поезд, — небрежно ответил Трей. — Надеюсь, мой свирепый котенок доволен?

— Ты балуешь меня, — сказала она благодарно.

— Намереваюсь и впредь делать это, — ответил он.

Инструкции Блэйз о подгонке платьев для Импрес были позабыты, потому что Трей предпочитал видеть ее без одежды. Слуги сплетничали, конечно, о Трее и его любимой сиделке, которая никогда не выходила из спальни соответствующе одетой, ела там и только отдавала приказы менять белье раз в день. Блю и Фокс сопровождали Хэзэрда и Блэйз в поездке в Елену, так что влюбленные оставались одни в своем раю.

Они долго спали, а, проснувшись, играли в постели, пробуждаясь от ласковых прикосновений, ощущая просыпающееся желание. А когда им хотелось разнообразия, они занимались любовью в зеркальной гардеробной или в большой мраморной ванне.

Импрес распускалась, как летний цветок, под лучами страстного обожания Трея. Иногда она ругала себя, что с готовностью поддается неприличным и вместе с тем очаровательным командам Трея, но жребий был брошен, как она напоминала себе, той ночью у Лили. Жертвоприношение сделано; деньги для ее семьи лежат в безопасности в седельных сумках. И не надо притворяться, что волшебство Трея неприятно. Напротив, она никогда не была так счастлива. Ее баловали, нежили, любили, это была передышка в суровой жизни последних пяти лет, и было бы глупо отвергать восхитительные наслаждения.

Они получили записку от Блэйз, что в конце недели ожидаются гости, поэтому в четверг с неохотой послали за Мэйбел подогнать платья для Импрес. Трей удобно расположился в кресле у окна в гардеробной, вытянув длинные ноги, а смущенная Импрес покорно стояла, позволяя Мэйбел собирать складки, закалывать, приметывать швы, подрубать кромки и непрерывно болтать. Блэйз, понимая, как мало разбираются в одежде мужчины, прислала несколько новых платьев с запиской. Просто поразительно, что они были почти впору и удивительно шли Импрес.

В присутствии Мэйбел Трей вел себя примерно, но посматривал на Импрес с дразнящей улыбкой, и она боялась, что он отпустит какие-нибудь словечки, которые поставят ее в неловкое положение. Но он был галантен с Импрес и вежлив с Мэйбел, тактично обсуждая тривиальные темы погоды или жизни на ранчо, делая комплименты Мэйбел за ее мастерство.

Он только раз коснулся опасной темы, когда Импрес примерила платье из кашемировой ткани в клетку с воротником и большим бантом в стиле Питер Пэн. Ее медового цвета волосы падали волнами на спину, на лице играл смущенный румянец.

— Ты выглядишь на тринадцать лет, — сказал он. Потом добавил мягко: — Почти.

Его глаза были направлены на ее грудь, обтянутую тканью.

— Мэйбел, принесите мамину камею, и мы посмотрим, как она смотрится с этим платьем.

Когда Мэйбел вышла из комнаты, Трей заметил:

— У тебя вид в этом платье, как у невинной школьницы.

— А у тебя вид дьявольского распутника, раскинувшегося на солнце, с темными волосами, темной кожей и одетого в черный шелк.

Трей действительно был одет в экзотический халат, отделанный парчой, который подчеркивал суровость его черт.

— Очень похоже. Тогда у меня дьявольское настроение поиграть с тобой в школу. Ты думаешь, у нас хватит времени, прежде чем Мэйбел вернется?

И он стал приподниматься.

— Не смей смущать меня!

— Я запру дверь.

— Трей! Она вернется через минуту.

— Если ты обещаешь поиграть со мной в школу, я не буду запирать дверь.

Импрес сердито глянула на него, оценив его томную элегантность и смуглую кожу, которая удивительным образом сочеталась со светлыми глазами. У Трея был очень азартный вид, который не вызывал желания с ним шутить.

В следующий момент появилась Мэйбел. Их глаза встретились, и он спросил:

— Договорились?

Когда он начал подниматься, Импрес быстро ответила:

— Да.

Трей улыбнулся, затем повернулся к Мэйбел и с искрометным обаянием произнес:

— Спасибо, Мэйбол. Давайте попробуем приколоть эту брошь под воротником.

Они были восхищены эффектом, согласились с тем, что это очень впечатляющее и необычное сочетание с тканью.

— Хотя, — сказала Мэйбел, -если леди хочет надеть это платье завтра, когда приедут гости, я должна буду заняться им прямо сейчас.

— Почему бы не подготовить шерстяное платье, отделанное замшей, для чая, — предложил Трей, — а из зеленого панбархата — для обеда?

Непонятно отчего Импрес почувствовала раздражение, когда услышала, что он прекрасно разбирается в том, какое платье и к какому случаю подходит. А панбархат? Сколько мужчин понимают различия в сортах бархата? Это был уже не первый случай, когда Трей рекомендовал подбор платьев. И когда он спросил Мэйбел: «Где мама отыскала муаровое платье от Душе?» — ее гнев усилился. У Импрес создалось впечатление, что он имеет привычку покупать дорогие платья для женщин дюжину раз в неделю.

Мэйбел пустилась в длинные объяснения того, как приданое дочери Элизабет Дарлингтон осталось в Чикаго, когда она отправилась в свадебное путешествие в Европу. К тому времени, когда сундуки вернулись в Монтану, пришлось новые платья купить в Нью-Йорке, потому что Барбара не хотела терпеть никаких лишений во время путешествия. В итоге у Элизабет Дарлингтон осталось одежды на шестьдесят тысяч долларов, потому что к тому времени, когда Барбара вернется через год из Европы, платья выйдут из моды. Кроме того, что очень вероятно, Бэбз родит молодого баронета или леди, а в таком случае платья вообще будут ей не нужны, так как каждый знает, что материнство меняет фигуру женщины.

Трей воспитанно слушал все это и, когда Мэйбел наконец бессвязно приблизилась к концу, произнес:

— Восхитительно.

А затем дал четкие инструкции, когда какое платье подготовить: шерстяное, отделанное замшей, и из панбархата — к пятнице, черное муаровое и зеленое с воланами — к субботе.

— Мы решим позже об остальных. Спасибо вам, Мэйбел, большое, — закончил он.

— Сразу видно, что ты проделывал такое и раньше, — заметила холодно Импрес, когда дверь за Мэйбел закрылась.

— Никогда, — ответил Трей с прекрасной солнечной улыбкой.

— Панбархат и все такое прочее — разве это обычный словарь для мужчины?

— Мой портной очень болтлив.

— Ты носишь одежду из панбархата?

— Я успешно противился его попыткам одеть меня в эту ткань — за исключением красного халата, — ему не хотелось спорить о его прошлом.

— Я не верю тебе. — Импрес ревниво сопротивлялась его желанию уйти от ответа.

— Я сокрушен, — проговорил Трей поддразнивающе.

— Уф! — Импрес выдохнула, глядя на высокого красивого мужчину, которому, казалось, было неведомо само понятие «быть сокрушенным». — Тогда помоги мне снять платье. Оно очень тесное.

Он улыбнулся, продолжая сидеть в кресле у окна:

— Я думал, что мы заключили соглашение.

— У меня нет никакого намерения, — с удовольствием сказала Импрес, — играть с тобой в какие-либо игры. Ты собираешься расстегнуть платье?

На фоне яркого солнечного света, лившегося из окна, его мощная фигура казалась особенно впечатляющей, этакий темный ангел с сияющим нимбом вокруг головы. Светлые глаза Трея были затенены пушистыми ресницами.

— Нет, — спокойно ответил он.

— Очень хорошо, — безразлично ответила Импрес. — Я сделаю это сама.

И выбежала в спальню. Первой проблемой была камея. Она была итальянская, выполненная в современном стиле, но застежка была тугой. Кроме того, брошь была приколота под воротником, и Импрес безуспешно пыталась расстегнуть ее, пользуясь обратным отражением в зеркале. После нескольких попыток, сопровождаемых недовольным бормотанием, Импрес повернулась и увидела Трея, стоящего в дверях и молча наблюдающего за ее безуспешными манипуляциями.

— Нуждаешься в помощи? — вежливо спросил он. Она ничего не ответила.

Трей медленно подошел и мягко повторил:

— Я мог бы помочь тебе.

— Как видишь, я не могу снять брошь. — В ответе ничего не было сказано о помощи.

— Вначале поцелуй меня.

— О, пожалуйста, — она подставила губы с видом знатной леди, собирающейся оказать услугу мелкому клерку.

Трей очень нежно поцеловал ее, обняв за талию. Это был медленный, неспешный, можно сказать, дневной поцелуй, когда время тянется бесконечно и можно не торопиться.

— Ты очень добр, — пробормотала Импрес, ее руки обнимали черный шелк его халата, обида прошла, и легкое волнение постепенно охватывало ее. — Очень тесно в этом платье, — решила пожаловаться Импрес. — Слишком тугое.

Не отпуская ее, Трей слегка отстранился. Он очень внимательно рассматривал Импрес. Лиф с жесткими ребрами был пошит как корсет, от бедер до груди затягивая тело, в так называемом стиле «осиная талия», который подчеркивал женственные изгибы фигуры. Платье не скрывало ее груди, снизу сжатой мягкой кашемировой тканью лифа.

— Здесь тоже туго? — спросил он тихо, коснувшись пальцами ее сосков, которые рельефно выступали из-под ткани.

— М-м-м, — пробормотала Импрес. Прилив удовольствия от его прикосновения усиливался тугим корсетом.

— Ты выглядишь как школьница, одевшая платье, из которого выросла, — прошептал Трей, его пальцы нежно теребили соски, пока они не отвердели. — Это очень мягкая ткань.

Ткань была столь прекрасна, что ничего не скрывала, округлость груди была так заметна, как будто Импрес была без одежды.

— Если бы ты была школьницей, а я твоим учителем, то подумал бы, что ты дразнишь меня. Не позволяй себе выходить из комнаты в таком тугом платье, — прошептал он, наклоняясь, чтобы коснуться полуоткрытых губ.

Он по-прежнему продолжал ласкать ее грудь, пока лицо Импрес не покрылось горячим румянцем, а дыхание не стало прерывистым. Его язык проник к ней в рот и сплелся там с ее языком. Импрес почувствовала, как безудержное тепло распространяется внутри. Трей не обнимал ее, его руки лежали на ее горевших грудях, язык проникал все глубже, пока она не застонала.

Его губы оторвались, и он прошептал:

— Не очень-то прилично школьнице целовать своего учителя.

Импрес не ответила, только потянулась вновь за поцелуем, пытаясь притянуть его голову к своей.

Трей отпустил груди и руками удержал ее, глядя с насмешливой суровостью.

— Ты собираешься дразнить учителя? Она сдавленно пробормотала:

— Нет, — и постаралась прижаться к нему поближе.

— Тогда почему ты делаешь такие неприличные движения, у тебя могут быть неприятности. Ты понимаешь, что это значит? — Голос у него был твердый, его губы почти касались ее щеки.

— Трей, пожалуйста, платье такое тугое, и Господи, я хочу тебя!..

— Ты хочешь снять тугое платье? — Его пальцы вновь погладили напряженные соски.

— О да, пожалуйста, оно причиняет мне боль.

— Но ты должна делать так, как мы договорились, дорогая.

— Что угодно, — согласилась она покорно, ее желание усиливалось от тугого корсета и платья, которые раздражали ее кожу и набухшие груди.

— Первой я сниму камею, — сказал он приглушенным тоном.

— Поторопись!

— Терпение, дорогая. — И Трей отстегнул брошь с подчеркнутой заботливостью, снял и отложил ее в сторону. Затем расстегнул две пуговицы сзади, освободив шею. — Так лучше? — спросил он успокаивающе.

— Нет.

— Нет? — Положив руки ей на плечи, он деликатно повернул ее спиной к себе. — Ты не очень благодарна.

— Прости меня. О, Трей, я умираю от желания! — И она прикоснулась к нему, чтобы почувствовать, хочет ли он ее.

Он отстранил ее руки:

— Нам бы следовало обсудить это, моя дорогая, — его голос зазвучал с притворной стыдливостью. — Необычайная назойливость. Ты ведешь себя совершенно некорректно. Садись ко мне на колени, и мы разберемся с твоим желанием. Ты хотела бы этого?

И когда она кивнула в знак согласия, Трей повел ее к креслу к окну и, сев, посадил ее к себе на колени.

Импрес почувствовала его возбуждение через шелк халата и тонкую кашемировую ткань платья и придвинулась ближе.

— Стыдись. — Он удержал ее бедра, не давая ей двигаться. — Надо подавлять такие необычайные желания, или ты собьешься с пути добродетели. Ты должна сидеть там, где сидишь.

Его слабая улыбка совсем не походила на учительскую. Она была знающая и опытная. И хищная.

Импрес не прислушивалась, дразнящие слова не доходили до ее сознания. Она ощущала его напряженную твердую плоть, груди у нее набухли, и соски были возбуждены от прикосновений Трея. Она могла думать только о том, как он проникнет в нее, как всю ее заполнит и положит конец неугомонному горячему нетерпению.

— Я твой учитель. — Услышала Импрес его шепот около своего уха, его пальцы гладили ее шелковистые волосы, теребили тяжелые завитки за ушами, ласкали локоны, ниспадавшие на спину. — Сейчас мы начнем наш урок, и если будешь держаться на уровне и выполнишь задание, то получишь награду.

Сильные пальцы Трея немного сжали одну из грудей и стали поглаживать ее в медленном неторопливом ритме. Голос его прозвучал очень спокойно:

— Тебе хотелось бы получить награду?

Импрес подняла лицо, и он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Ты ведь знаешь, в чем заключается награда, не так ли? — прошептал он перед тем, как их губы встретились, и она утвердительно ответила прямо в его ищущие губы. — Но ты должна быть очень послушной.

— Буду, — сказала она. Пульсирующее возбуждение, заполнившее ее, заставило бы согласиться на что угодно.

— Тогда повторяй за мной. Добродетель — высшая награда. — Он взял ее за подбородок и поднял голову так, что их глаза встретились.

— Добродетель — высшая награда, — сказала она послушно, жара ее желания было достаточно, чтобы растопить полярный лед, голос был гортанным от страсти.

— Очень хорошо, ты послушная ученица. — И Трей поцеловал ее долгим поцелуем в ответ на эти слова. — У тебя было что-нибудь с мужчиной?

— Да.

— Позор, бесстыдство. — Его светлые глаза сузились, так что едва были видны из-под ресниц. — Тебе понравилось это?

— Да.

Его брови поднялись, как у изумленного юноши, пораженного услышанным.

— А он, — голос Трея звучал задумчиво, его рука скользнула ей под юбку, — касался здесь тебя?.. О, под юбкой у тебя ничего не надето. — В его тоне была смесь восхищения и насмешки. — Какая испорченность. Ты ждешь, чтобы я коснулся здесь?

Пальцы коснулись средоточия ее желаний, скользнули туда, и, когда ее глаза закрылись от блаженства, Трей сказал:

— Отвечай.

— Да, — выдохнула Импрес, и вся выгнулась. — О, да.

— И ты получала удовольствие, когда мужчина занимался с тобой любовью? — Его пальцы погрузились в нее на полную длину и начали двигаться в медленном очаровывающем ритме.

— О да, — прошептала она с закрытыми глазами.

— Посмотри на меня. — Ее глаза послушно открылись. — Тебе нравится заниматься любовью с мужчиной?

— Да.

— Ответь полным предложением.

Она прошептала:

— Мне нравится заниматься любовью с мужчиной.

— Хорошая девочка. Хочешь поцеловаться?

И когда Импрес кивнула и подняла губы, он поцеловал ее страстным поцелуем, а его пальцы продолжали ласку. Когда он на секунду отвел пальцы, она негромко вскрикнула.

— Ты должна слушаться учителя, — сказал Трей медленно и взволнованно, — или я не позволю тебе снять это тесное платье, и ты не получишь награды. Теперь скажи: «Я хочу заниматься любовью с моим учителем».

Она повторила.

— И ни с кем другим.

Импрес спокойно повторила, опять коснувшись его.

— А кто твой учитель во всем? — Это был прямой мужской вопрос безо всякой софистики.

— Ты, — выдохнула она.

Он удовлетворенно улыбнулся.

— Ты очень хорошая ученица, можешь немного посидеть на мне.

После его слов, сказанных негромко и спокойно, она почувствовала его пульсирующее возбуждение, как будто он уже вошел в нее.

Трей задрал ее нижнюю юбку и летящее платье, поднял ее и медленно посадил прямо на себя, так что ее ноги оказались по разные стороны его коленей.

— Теперь ты чувствуешь? — пробормотал он и медленно двинулся вперед.

Проникновение заставило ее затрепетать, и Импрес слегка подвинулась, чтобы усилить пронзительное удовольствие, и обняла Трея.

— Нет, — сказал он, снимая ее руки с плеч. — Ты должна сидеть совершенно тихо. Если будешь двигаться, то не получишь награды.

Она замерла.

— В вашем дневнике, мисс Джордан, будут отличные оценки, — сказал Трей, поглаживая ее напряженные груди и чуть прижимая их к тесному корсету. — Ты чувствуешь?

И он надавил на ее твердые соски. Она задохнулась от блаженных спазмов, распространявшихся по всему ее телу, и слегка пошевелилась от неудержимого наслаждения.

— Не двигайся, — предупредил он ее коротко, и в следующий момент стал ласкать ее груди, а она сидела неподвижно. — Ваши щечки покраснели. Кажется, вам тепло?

— Да, — прошептала она. Горячие волны страсти прокатывались по ее телу, чувства вытесняли рассудок.

— Ас кем ты говоришь? Она колебалась.

— Надо сказать: «Да, учитель».

Трей ждал, пока она не произнесла эти слова.

— Ты хочешь, чтобы я освободил тебя от этого тесного платья? — Его руки гладили ее полные набухшие груди, окруженные стесняющей их тканью, и сжимали слегка, по мере того как он глубже проникал в нее.

Она издала низкий стон удовольствия и прошептала:

— Да, о да. — Импрес не двигалась в соответствии с его желанием, наслаждаясь жгучим удовольствием внутри себя.

Трей медленно расстегнул несколько перламутровых пуговиц на ее спине.

— Так лучше? — спросил он спокойно.

— Немного, — ответила она тихо.

— Оно все еще тесно?

Его пальцы пробежали по ее стройной талии, скользнули по бедрам, разглаживая ткань, сжимавшую ее тело и напряженно поднимающую груди. Они словно предлагали себя, пытаясь вырваться из жесткой оболочки.

— Да.

— Это все, что я пока могу сделать до следующего урока, если будешь следовать указаниям. Я освобожу твои груди. Им ведь так неудобно, они высоко подняты и плотно стянуты?

— Да.

— Думаю, если ты встанешь, тебе будет удобнее. Она не шевельнулась.

— Встань, — повторил он.

— Я не хочу, — прошептала она.

— Ты не хочешь, чтобы я покидал тебя? Она мечтательно кивнула.

— Но вы должны быть послушной, мисс Джордан, или никогда не почувствуете меня опять. Понятно? Вы должны быть уступчивы и смиренны. — И он поднял ее с коленей и поставил перед собой. — Какая настойчивая молодая леди, — продолжал он добродетельным тоном. — Вы должны учиться послушанию, мисс Джордан, и тогда я всегда буду готов. Вам бы хотелось, чтобы я всегда был готов?

Взгляд Импрес не отрывался от предмета ее желаний, четко выделяющегося на фоне его халата. Он мог доставить столько удовольствия ей, Трей поднялся, обнял ее за плечи и, наклонившись, нежно поцеловал.

— Вы очень послушны, мисс Джордан, ценное качество в молодой леди. — Его пальбы освободили ее плечо и погладили шею. — Вы ощущаете пустоту внутри вас, мисс Джордан? Вам бы хотелось продолжить? Вам бы хотелось, чтобы учитель доставил вам удовольствие?

Его дразнящие чувственные слова были наполнены расплавляющим теплом. Положив руки ей на плечи, он пробормотал:

— На колени, — и опустил ее перед собой.

Когда она посмотрела на него, ее светлые волосы рассыпались по спине.

— Если вы сделаете все надлежащим образом, я долго-долго буду тешить ваше разгоряченное тело. Но вы должны это делать правильно. Вы должны, мисс Джордан, распробовать меня на вкус. — Его руки погладили ее волосы, и она сделала так, как он хотел. Бедра ее непроизвольно сжались вместе, в ней бушевал огонь желания. — Теперь поработайте, как следует губами. Если вы будете исполнять мои приказания, я позволю вам снова сесть на меня. А если нет, ваша страсть останется неудовлетворенной. Понятно?

Импрес кивнула, его плоть была твердая, горячая и очень большая. А обещание Трея привело ее в трепет. Она должна получить свое или умереть, и, если она может легко добиться таких размеров его возбужденной плоти, то получит удовольствие, не сравнимое, с испытанным ранее.

Трей закрыл глаза от наслаждения. Он стоял прямо, а Импрес мягкими губами и играющим языком выполняла его прихоть. Сокрушающее удовольствие было больше того, что он мог вынести и спустя мгновение, прежде чем было поздно, он отодвинулся и оттолкнул ее.

— Ты готова? — Голос у него был прерывающийся.

Глаза Импрес от страсти были полуприкрыты, полные губы влажны, во рту был его вкус. Она еще крепче сжала бедра от желания, которому было невозможно противиться, и кивнула в ответ.

— Вы думаете, что готовы, мисс Джордан? Я хочу проверить это, расставьте пошире ноги.

Она не хотела, потому что лишалась удовольствия, но он настоял, сказав: «Слушайся», и Импрес неохотно подчинилась. Он поднял юбку, и ее стройные бедра слегка разошлись. Кружева на лифе эротически контрастировали с нагим телом ниже талии.

— Вы выглядите возбужденной, мисс Джордан. Это обычно для вас? — Его пальцы скользнули между ее ног. — Это обычно для вас, мисс Джордан, не так ли?

Тон у него был обвиняющий, смесь страсти и притворства.

— О нет, — прошептала она и отодвинулась назад от пронзающих ее пальцев.

— Это правильный ответ, — сказал он, дразня ее. Пальцы нежно скользили у нее внутри. — Ты достаточно готова?

Она вздохнула и кивнула, слишком поглощенная удовольствием, чтобы отвечать более активно.

Вытащив пальцы, он взял ее за подбородок и поднял голову:

— Скажи: «Да, сэр».

Заставив себя вернуться к реальности, она прошептала:

— Да, сэр.

— И ты чувствуешь, что ты готова достаточно, чтобы принять меня таким, какого ты добилась губами?

— О да, — выдохнула она и тут же поправилась: — Да, сэр.

— Вы хотите, чтобы я расстегнул платье и освободил вашу грудь?

— Пожалуйста, сэр.

Он расстегнул несколько пуговиц и стянул платье с плеч. Ее груди затрепетали, освободившись от жесткого корсажа.

. — Ты должна сказать: «Спасибо».

— Спасибо, сэр, — прошептала она благодарно.

— Ваши груди, мисс Джордан, выглядят очень приглашающе. Вы бессовестно пытаетесь привлечь мое внимание?

— О нет, сэр, я бы не хотела быть такой прямолинейной. Это было бы бесстыдством.

Трей прикоснулся к ее соску, и у нее перехватило дыхание. Каждый нерв ее тела дрожал, сердце выпрыгивало из груди, каждый дюйм требовал прикосновений, грудь порозовела от возбуждения, предлагая себя для ласки.

— Вы так соблазнительны, мисс Джордан. Ваши соски хотят моих прикосновений?

— О нет, сэр, только если вы захотите сами, я никогда бы не осмелилась предложить сама.

— Может быть, следующий урок послушания обогатит ваш характер. Предложите ваши соски мне, мисс Джордан.

Поместив ее руки под роскошными грудями, он высоко поднял их так, что твердые розовые соски оказались перед его губами. И когда он слегка укусил один из них, ее колени затряслись от пронзительного удовольствия.

— Если вы позволяете мужчинам ласкать ваши груди, мисс Джордан, сосать ваши налившиеся соски, можно сказать, что у вас недостаточно моральных принципов. Это неприлично для молодой леди. Ваши большие груди никогда не поместятся в школьном платье, если вы будете позволять мужчинам их гладить. Ваша настойчивость не делает вам чести. Вы понимаете, если кто-нибудь узнает, что вы позволяли учителю, я буду все отрицать, мисс Джордан. У меня положение в обществе. И я хотел бы видеть в вас больше рвения к учению, а ваша склонность к нескромным ласкам просто бесстыдна. Теперь скажите: «Поцелуйте мои соски, сэр» — и я увижу, сможете ли вы получить отличную оценку.

Это была страсть, в которой придуманная игра переплеталась с неукротимым желанием, где мужчина и женщина разрешали себе все, переступая границы блаженного восторга.

— Если вы поставите мне пятерку, сэр, — промурлыкала Импрес секундой позже, звуки ее голоса вибрировали в комнате, — вы никогда не забудете этот зимний день.

Страсть в ее глазах была под стать его, и раздразнившая их игра была прекращена. Но незабываемое утро только начиналось.

Платье было сброшено вместе с халатом, и во взаимном желании они сделали утро незабываемым. Правда, при этом очень сильно помяли бархат кресла.

На следующий день дом стали наполнять гости, поэтому Трей и Импрес были вынуждены покинуть свой необитаемый остров. Трей к обеду спустился небрежно одетый в темные брюки и свободную шелковую рубашку. Импрес сопровождала его в платье из зеленого панбархата, перешитого так, что сидело оно прекрасно. Чувственные воспоминания от недели близости оставались у них в сознании, и один случайно брошенный взгляд разжигал страсть. Было пыткой делить друг друга с дюжиной посторонних людей, которые вторгались в их интимный мир.

Все знали, сколь много сделала Импрес для спасения Трея, и отовсюду слышались слова одобрения. Она никого не знала из приглашенных, а уж тем более не догадывалась, о чем они думают. Импрес не беспокоили обстоятельства, по причине которых они собрались здесь. Разговоры в основном велись на политические темы. После обеда разгоряченные дебаты продолжались в гостиной, и Импрес с облегчением услышала, что Трей стал жаловаться на сильную усталость. Блю и Фокс из предосторожности отнесли его наверх в одном из кресел, хотя он уже хорошо ходил самостоятельно.

Блэйз очень беспокоилась о самочувствии сына. Естественно, она не предполагала, что Трей, способный заниматься любовью в течение нескольких часов подряд, имел достаточно сил, чтобы подняться, по лестнице. Но поскольку он не собирался давать разъяснения матери по этому поводу, то позволил ей настоять на том, чтобы его перенесли в постель.

Импрес была вне себя от ревности, наблюдая за тем, как три юные леди, которые сопровождали своих родителей, весь вечер пытались флиртовать с Треем. Так как Импрес представили сиделкой, а молва кое-что добавила к этому, то богатые леди не принимали ее во внимание. Было очень неприятно выслушивать все эти разговоры, и, хотя Хэзэрд и Блэйз были по-прежнему сердечны с нею, разгоряченные девицы не обращали внимания на предупреждающие взгляды родителей.

— С какими же стервами ты проводишь время?! — взорвалась Импрес, когда дверь за Блю и Фоксом закрылась.

— Не обращай на них внимания, — рассеянно ответил Трей, расстегивая шелковую рубашку. — Женщины типа Арабеллы, Люси и Фанни слишком неинтересны, чтобы проводить с ними время.

— Они грубы, — возразила Импрес, вне себя от негодования.

— В самом деле? — Трей загадочно посмотрел на нее. — Извини, но я не заметил.

— Ты не заметил? — разгоряченно повторила Импрес. — О Боже! Я никогда не видела такого высокомерного снобизма.

— Они просто богатые юные леди. Это обычно для них.

Можно было простить Трею эту неудачную реплику, потому что он, конечно, не знал истории Импрес. Ведь он только видел в ней девушку в ковбойской одежде, без денег и семьи. А все богатые девицы, которых он знал, страдали снобизмом. С его стороны было ошибкой предполагать, что богатые женщины для нее в диковинку.

— Обычно! Обычно быть грубыми? — воскликнула Импрес, которую молодые выскочки возмутили больше, чем слова Трея.

— Послушай, Импрес, — сказал Трей, стоя в расстегнутой рубашке, — если они стервы, то при чем здесь я?

— Ты общаешься с подобными женщинами? — спросила она раздраженно (сама мысль о том, что Трей является предметом такого приторного обожания, вызывала ревность).

— Что ты понимаешь под словом «общаешься»? — осторожно уточнил Трей, видя, как она рассержена, и не совсем понимая причину этого.

— Я имею в виду, черт побери, что ты танцуешь с ними на балах, занимаешься спортом, слушаешь оперы или что вы еще здесь делаете, в приграничном штате.

Трей с облегчением выслушал ее объяснение. «Общаться» имело для него несколько другой смысл, существенно отличающийся от предположений Импрес. Он был совершенно не заинтересован в том, чтобы она допускала такую мысль.

— Иногда, — успокаивающе ответил Трей, который с восемнадцати лет был самым желанным женихом в Монтане.

— Как ты терпишь это?

— С трудом, — ответил он с улыбкой и, сбросив рубашку на пол, раскрыл объятия. — Иди ко мне, моя радость, забудь о них. На троих у них нет и одной унции мозгов.

Успокоенная его словами, она позволила себя обнять, но спросила для проверки:

— Правда?

— Честное слово. Они совсем мне не нравятся.

— Ну, а ты им, конечно, нравишься, — неохотно пробормотала Импрес, ощущая себя одинокой после шумной толпы богатых гостей и девушек, пытавшихся поймать на крючок Трея. Она внезапно вспомнила свою бедную хижину и ждущих ее детей. Трей теперь вне опасности, но срок контракта еще не истек. После того как золото оказалось в ее седельных сумках, дело чести выполнить соглашение. Но она не обманывала себя тем, что это было очень тяжелое бремя, Трей понял ее мысли.

— Это не важно, — ответил он уклончиво. — А теперь давай позвоним служанке, чтобы она принесла немного этого очаровательного торта. Я бы хотел поесть его с твоего животика.

Она посмотрела на него, очаровательно надув губы.

— Ты скандальная личность, — прошептала она с улыбкой.

— Но не скучная, — сказал он с ухмылкой и, наклонившись, поцеловал ее.

Они оставались одни вплоть до следующего полудня, когда все собрались пить чай в западной гостиной. Блэйз сидела во главе стола и привлекала взгляды всех мужчин. Большая часть Монтаны была основана южанами, привлеченными сюда золотой лихорадкой в 1863 году и выгнанными из дома Гражданской войной. Они предпочитали виски, чаще неразбавленное, и голосовали за демократов. Было уже много выпито, когда появились Трей и Импрес, поэтому разбор действий местных республиканских политиков был резким и шумным.

— Если Саудерс думает через Карлайла получить должность прокурора следующей осенью, когда мы придем к власти, то он заблуждается. Ему придется потратить очень много денег, чтобы снискать всеобщее расположение.

— Что вы думаете, Трей, о шансах Карлайла, если Доил выставит свою кандидатуру? — И Трея увлекла группа мужчин, сидевших около камина.

Блэйз немедленно выручила Импрес и после комплимента ее платью, которое особенно подчеркивало зеленые глаза, ввела ее в кружок женщин, которые, сидя на французских стульях, пили чай. Эти изумительные стулья, сделанные в стиле Марии-Антуанетты, были привезены Блэйз из Парижа. Импрес вежливо пила чай и прислушивалась к разговору, который касался одежды и покупок. Бросив на Импрес извиняющийся взгляд, Блэйз стала отвечать на вопросы миссис Макджиннис о внутренних интерьерах от Борта. Разговор шел о зеленом шелке, которым обивались стены.

Будто бы случайно Импрес была вовлечена Блэйз в дискуссию, что позволило ей чувствовать себя более комфортно, но три юные леди тем не менее не сказали Импрес ни единого слова. Их матери, которые осознавали важность семьи Брэддок-Блэк в жизни своих мужей, разговаривали с ней тоже без особого энтузиазма.

Осознав, что Импрес попала в неловкое положение, оказавшись с нерасположенными к ней девушками, Трей сказал, что не позднее чем через полчаса ему нужно принять лекарство. Но Оуэн Фарелл с развязностью старого приятеля прервал его попытку уйти вместе с Импрес.

— Черт возьми, Трей, почему бы маленькой леди не принести лекарство сюда? Мы собираемся сыграть партию в бильярд, и думаю, что от тебя не потребуется слишком много усилий, чтобы посидеть и посмотреть.

Трей посмотрел на отца, ища поддержки, но Хэзэрд в этот момент объяснял важность вопроса о нерушимости границы резервации по реке Роаринг и не слышал реплики Оуэна.

— Я подожду, — небрежно сказал Трей, планируя сбежать с Импрес сразу же, как только мужчины отправятся в бильярдную.

— Чепуха, парень, тебе нужно принять лекарство, чтобы выздороветь. Послушайте, маленькая леди! — крикнул он через всю комнату.

Трей выругался про себя.

Все женщины обернулись, а Оуэн помахал стаканом с виски в направлении Импрес.

— Маленький ангел-спаситель в зеленом платье, Трей говорит, что ему нужно принять лекарство. Вы в этом деле босс. Может, скажете горничной, чтобы она принесла, что ему нужно.

Все взгляды обратились к Трею, но его лицо ничего не выражало.

— В самом деле, Оуэн, я могу подождать.

— Нет, нет, парень. Ты должен делать все как можно лучше. — Оуэна и после двух стаканов невозможно было переубедить, а сейчас стакан, которым он размахивал, был четвертым.

Трей пожал плечами, признавая, что его увертка не удалась, и улыбнулся в знак того, что уступает.

Импрес поняла Трея и решила воспользоваться возможностью исчезнуть на некоторое время.

— Я схожу сама, — быстро ответила она, обрадованная тем, что у нее есть оправдание, чтобы прекратить праздную беседу. И прежде чем Оуэн запротестовал, она поднялась. — Вернусь через минуту, — сказала она с очаровательной улыбкой.

Импрес оставалась наверху много дольше, чем требовалось. Ей не хотелось общаться с холодными юными леди и их занудливыми матерями. Она понимала необходимость для семьи Брэддок-Блэк поддерживать отношения с различными людьми, но предпочитала оставаться в стороне. Поняв, что дальнейшее ее отсутствие будет замечено, она приготовила укрепляющую микстуру из лепестков роз, налила ее в стакан и, глубоко вздохнув, покинула свое убежище, чтобы вновь оказаться лицом к лицу с надменными женщинами Елены.

— Импрес Джордан — звучит как «королева дансинга».

Голос на секунду парализовал ее — такая едкая насмешка прозвучала в нем, — и Импрес замерла, как зачарованная. Она оперлась на полированные перила, узнав того, кто говорил. Другой голос, мягкий и лепечущий, произнес:

— Помолчи, Арабелла, тебя могут услышать.

— Тебе лучше самой помолчать, Фанни. Мужчины в бильярдной комнате, а наши мамы пьют с миссис Брэддок-Блэк третью чашку чая.

— Боже, Арабелла, подумай о своих манерах. Впрочем, ты никогда о них не думаешь, — раздался третий голос.

Методом исключения Импрес поняла, что это была Люси.

— Не говори мне о манерах, Люси Роджер. Разве не ты бесцеремонно вытащила нас из гостиной, чтобы посмотреть твое новое платье. Как будто мы не знали, что ты хотела увидеть!

— Ну, ты тоже хотела его увидеть, поэтому оставь свои намеки.

— Он красив как греческий Бог, — в восхищении сказала Фанни.

— Красивее, — твердо заявила Арабелла. — И знает это.

— Он не только красив. Он самый…

— Оставь свои девические восторги, Фанни. Мы с тобой согласны. Его, мне кажется, не так уж трудно заполучить.

— Если сумеешь пробиться сквозь толпу женщин, — съязвила Люси.

— Сегодня, по крайней мере, никакой толпы нет, — сказала Арабелла, обнаруживая практичность.

— Кто рискнет первым вторгнуться к мужчинам в бильярдную? — спросила Люси с тревогой. — Я, например, знаю, что мой отец придет в ярость.

— Я сделаю это. А вы, пугливые кошечки, можете следовать за мной.

— Может, он не захочет разговаривать с нами, — испуганно сказала Люси. — Кажется, у него нет времени ни на кого, кроме… сиделки. — Она сделала многозначительную паузу перед словом «сиделка».

— Все знают о женщинах Трея. Это не секрет, — заявила Арабелла. — У него ужасная репутация. Ты знаешь, у таких мужчин, как Трей, всегда истории с женщинами. А что ты хочешь, если он заплатил пятьдесят тысяч долларов за нее? Конечно, он будет поглощен ею.

— Но ты не думаешь, что это серьезно? — пролепетала Фанни. — Он так смотрит на нее — ну совсем по-другому.

— Не смеши меня, — отрезала Арабелла. — Все тот же старина Трей. Он только играет. Серьезным тут и не пахнет. Да и что может быть серьезного с проституткой.

— Пятьдесят тысяч долларов могут стать началом настоящего чувства, я слышала, что папа так говорил маме.

— Пятьдесят тысяч — пустяк для Трея. Он в карты проигрывает больше.

— Не знаю, — робко сказала Фанни. — Я видела, как он смотрел на нее на прошлой неделе, когда мы были с визитом. Мама сказала, что это говорит о том, что он окреп, несмотря на постельный режим. И еще она сказала, что взгляд был такой горячий, что им можно было вскипятить все кофейники в Монтане.

— Просто твоя мама не видела, как Трей вообще смотрит на женщин. Его серебристые глаза просто опаляют. Говорят, что ни одна не отказала ему. А теперь давайте прекратим этот никчемный разговор, — заявила Арабелла. — День, когда Трей Брэддок-Блэк захочет чего-то большего, чем секс от маленькой потаскушки, которую он купил в борделе, будет для нее очень печальным.

— То же говорит и папа, — решительно согласилась Люси.

— Не знаю, — упрямо сказала Фанни, — если бы вы видели его взгляд!

— Помолчи. Если ты когда-нибудь позврослеешь, то поймешь, что такие взгляды объясняются не чем другим, как мужской похотью. Ты пойдешь с нами или собираешься обсуждать здесь будущее всяких шлюх?

— Ты не единственная, кто хочет видеть его, — возразила энергично Фанни, потеряв свою обычную задумчивость.

— Что ты будешь делать с Треем, Фанни, если вызовешь его интерес? Ты ведь умрешь от страха.

— Не думаю, Арабелла Макджиннис. Ты не единственная, кто знает, как говорить с мужчинами.

— Если вы способны прекратить спор за израненное тело Трея, — сказала Люси, растягивая слова, — то мы могли бы пойти в бильярдную и увидеть нашего дорогого воочию. Тем более, что все в Монтане знают, что самый лучший подход к Трею — это сказать «да».

— Тут нет сомнений, — четко ответила Арабелла — здесь ты на первом месте.

— Я накинусь на него, — сказала Фанни.

. — Это уже бывало раньше. Он считает, что его сил хватит на всех.

— Я рожу ему ребенка. Тогда он женится на мне, и мы будем счастливо жить. — Глаза Фанни засверкали от романтического образа.

— Спроси Шарлотту Тэнген, или Луизу, или Мэй, или любую из тех, кому поспешно пришлось выходить замуж. Женихам очень прилично заплатили, такое вот многообещающее будущее, — сказала Арабелла.

Она не упомянула, что эти девушки не отличались особым целомудрием. Но добродетельны они или нет, Трей щедро оплачивал свои долги деньгами, а не женитьбой.

— Нет! — воскликнула Фанни.

— Да, да. Тебе следовало быть сиделкой, Фанни. Боже, до чего ты наивна! Он не женится добровольно. — Тон у Арабеллы был самодовольный.

— Если ты такая умная, — горячо заговорила Фанни, — то скажи, как ты собираешься добиться его?

— Мой отец предложит объединение капиталов, когда настанет удачный момент. Наша женитьба будет выгодным делом. — Она коснулась своих белокурых локонов и продолжила: — Выгодным для их семьи и нашей. Разве ты не знаешь, как срабатывают такие предложения? Это не страстный роман, простофиля ты этакая, а деньги. А у моего отца денег почти столько же, сколько у Хэзэрда. Так что видишь, как все складывается.

— Между прочим, — саркастически сказала Люси, — я иду в бильярдную. Я хочу поговорить с ним, пока на твоем пальце нет кольца.

И она покинула комнату.

Импрес оцепенела от всего услышанного. Самое страшное открытие было в том, что до сих пор она замечала очевидного. В объятиях Трея, когда нежные ласки и трепещущие желания заполняли ее, когда с: доброта восхищала и очаровывала, не хотелось думать о другом. Импрес сама позволила ввести себя в заблуждение, позволила взять власть над собой романтическим мыслям, предпочла реальности розовые мечты.

Но теперь суровая действительность открылась — ее купили за деньги. И как это было принято в мире, она попала в определенную социальную группу. Каковы бы ни были ее собственные мысли, общественное положение Импрес определено. Конечно, с самого начала она понимала последствия аукциона у Лили.

Благодаря Трею, его улыбке, нежному приглашению побывать в раю она почти забыла о сделке. Прекрасный Трей, который никогда не забывал о том, что она любила, даже о цветах, хотя она упомянула о них всего лишь раз. Милый Трей, который всегда был так добр. И настолько красив, что ей хотелось коснуться его тысячу раз в день. Но ведь такое же чувство испытывали другие женщины, видевшие его. А его образ мог зажечь у них физическое желание. Отвратительный разговор, подслушанный ею, эхом звучал в голове: «потаскушка… пятьдесят тысяч долларов… опаляющий взгляд серебристых глаз».

Для Трея это была только чувственная игра, а не чудо любви и захватывающей страсти, как для нее.

Как будто мечты стали явью. На самом деле она всего лишь очередная женщина Трея. Можно было придумать множество оправданий слухам. Именно это хотелось бы сделать несчастной Импрес.

Первой мыслью, пришедшей в голову, было бежать отсюда немедленно. Но затем она преодолела себя и решила подсчитать, сколько еще дней осталось до конца ее контракта с Треем. Пять или шесть? Может быть, меньше? Ей одновременно казалось, что прошел только миг и вместе с тем целая жизнь. Если она убежит, пройдет ли это незамеченным? Будут ли ее преследовать?

Сомнения и вопросы теснились у нее в голове, пока Импрес не заставила себя мыслить логически. Она не может уехать немедленно, пока дом полон гостей. Если погоня реальна, то ее отсутствие будет мгновенно замечено. После обеда в воскресенье родители Трея отправятся в Елену, поэтому, если она уедет сразу же, как Трей уснет, в ночь с воскресенья на понедельник, у нее будет шесть или семь часов, прежде чем ее хватятся. Трей не настолько здоров, чтобы сесть в седло, а Блю и Фокс уедут с родителями Трея. У нее будет достаточно времени, чтобы уйти от погони, если она, конечно, будет.

Импрес засомневалась, может ли она взять золото, если не полностью выполнила свои обязательства. Но потом вспомнила о предложении Хэзэрда в ту ночь, когда в дом привезли умирающего Трея. Если бы она тогда пожелала, то привезла бы намного больше денег братьям и сестрам.

Эти мысли облегчили ее совесть и заставили принять решение. Поэтому несколько секунд спустя Импрес отправилась в бильярдную. Трей выпил лекарство без колебаний и, протянув ей пустой стакан, ухмыльнулся и сказал:

— Оно почти подействовало.

Ответная улыбка Импрес была вынужденной, в шуме голосов и клубах сигарного дыма не нашлось никого, кто бы заметил это. Трей считал ее полностью удовлетворенной. Прошлая неделя была бесконечной, чувственной идиллией. Мог ли он вообразить, что в его размеренной жизни могут произойти резкие перемены?

Конечно, не мог. А Импрес осознанно играла свою роль, приятно улыбалась, разговаривая с окружающими, даже с язвительными и злыми молодыми леди, что с удовлетворением было замечено Треем. А когда Арабелла попыталась вставить ехидное замечание, то была решительно оборвана своим отцом. Мужчины были покорены очаровательной мисс Джордан.

Каким-то образом Импрес ухитрилась продержаться до вечера. И ночью, лежа в объятиях Трея, она удержалась от горьких слез. Потом прошли мучительные ленч и пятичасовой чай. С облегчением увидела она, как раззолоченный роскошный экипаж отправился в Елену.

С облегчением и тревогой, так как теперь она осталась вдвоем с Треем. До сих пор ее роль ограничивалась разговорами с бесчисленными гостями. Во время обеда нервы у нее на мгновение сдали, и на безобидный вопрос о выборе блюд за столом она разразилась длинной невнятной тирадой. Сейчас, сидя в комнате наверху, у камина, Трей внимательно посмотрел на нее и спросил:

— С тобой все нормально?

— Да, — быстро ответила она, слишком быстро и на одном дыхании, потому что он изучающе смотрел на нее.

— Ты уверена? — мрачно спросил он, а затем добавил: — Нет никаких различий между тобой и бывшими здесь гостями. Поэтому, если хочешь, от этих глупых женщин будет потребовано извинение. — Он улыбнулся и взял ее руку. — Если бы не сессия и не моя болезнь, здесь никого бы не было. Скажи мне, что ты понимаешь это.

Ей стоило огромных усилий удержаться от слез. Как может быть он таким добрым. Немудрено, что все женщины без ума от него. Эта мысль несколько облегчила ее горечь. Она только последняя в этом длинном списке обожающих его женщин. Импрес ухитрилась доверчиво улыбнуться и сказала:

— Конечно, я все прекрасно понимаю. Пусть все останется как есть. В самом деле, все нормально, наверное, я выпила много вина за обедом. Когда я выпью, то говорю много и очень быстро. Как ты думаешь, ночью будет снег?

Трей вежливо ответил, хотя ее попытка изменить предмет разговора была такой же нервной, как и слова во время обеда. Слишком затянувшийся уик-энд, решил он.

Он занимался с ней любовью этой ночью с особой нежностью, чувствуя ее беспокойство. И когда потом, засыпая, он держал Импрес в объятиях, то не заметил заблестевших на ее ресницах слез.