Как только Джо очутилась в доме Флинна, ей предложили ужин и чай, а после трапезы специально для нее приготовили горячую ванну.

Она съела все, что ей принесла кухарка миссис Бекворт. Весть о ее злоключениях разлетелась по дому с быстротой молнии. Слуги проявляли заботу и внимание, каждый исполнял ее поручения с небывалой точностью и участием. Окончательно придя в себя после ужина, она отправилась в ванну и не выходила из нее очень долго, будто старалась смыть с себя всю грязь после прикосновений мерзких англичан. Ванна помогла ей на какое-то время забыть о пережитом ею ужасе. Она пыталась вытеснить его из головы, тела и души. В какой-то степени ей это удалось. Безопасность дома Флинна помогла ей расслабиться. Находясь в полном одиночестве, она привела в спокойствие свой смятенный разум, что дало ей возможность трезво оценить ситуацию и поразмыслить о ней.

Возможно, англичане уже мертвы. Если так, то они никогда никому не смогут причинить вреда.

Внезапно почувствовав холод, Джо с помощью горничной оделась и пошла прогуляться в сад, где солнце подействовало на нее благотворно.

Однако ей все время было беспокойно. Остаток дня Джо провела, находя себе разные занятия: то суетливые, то спокойные, то живые и веселые, частая смена которых объяснялась смятением ее чувств.

Попросив письменные принадлежности, она написала несколько строк своей матери, Блейз и Дейзи о своем отличном самочувствии и попросила отправить письма сейчас же. Ее просьба сразу же была исполнена.

Ей показали библиотеку Флинна, приглашая поближе ознакомиться с его богатой коллекцией. Она даже пролистала некоторые из интересующих ее книг. Временами ужасные воспоминания овладевали ею, и она подолгу не могла справиться со страхом и мысленным самобичеванием. Прилагая большие усилия и призывая на помощь здравую логику, она возвращалась в настоящее и заставляла себя смотреть на стулья и занавеси, убеждая себя в своей безопасности и собственной невиновности.

Весь вечер она находилась в пограничном состоянии между сильным волнением и спокойствием. Но когда сгустились сумерки, а Флинна все еще не было, она впала в панику. Ей стало невероятно страшно за него, за его безопасность.

— Выпейте горячего чая, мисс, — уговаривала ее повариха, которая капнула немного опия в сладкий чай. — Всего лишь один маленький глоток, и вы успокоитесь.

Когда Джо все-таки согласилась и выпила немного чая, она действительно почувствовала себя гораздо лучше, сильнее, увереннее.

— С мистером Ито ничего не случится. Уж я знаю точно. У него на плече сидит ангел-хранитель. Он у него там с самого детства.

Джо просияла, представив Флинна маленьким мальчиком.

— Вы знали его еще совсем маленьким?

— Я работаю в этом доме уже двадцать с лишним лет, мисс. Я знала его еще совсем крошкой. Хотя, — добавила повариха с улыбкой, — его никогда нельзя было назвать маленьким, даже в детстве. Он меня перерос, когда ему исполнилось десять.

Следующие полчаса, пока Джо медленно попивала чай, миссис Бекворт отвечала на все ее вопросы и даже рассказала несколько смешных случаев из юности Флинна: как он учился ездить верхом и находить след зверя; как отец начал обучать его мастерству владения шпагой в совсем еще юном возрасте; как его мать настояла на каждодневном посещении школы, несмотря на стенания и мольбы мальчика; про то, что он владел пятью языками в восьмилетнем возрасте: японским — языком своего отца, гэльским — языком матери, конечно же, английским, абсароки и языком нез-персэ, так как рабочие его отца были родом из этих племен.

На середине истории о том, как Флинн напал на след своего первого медведя гризли, Джо заснула. Довольно улыбаясь, кухарка встала со стула, накрыла спящую в большом удобном кресле Флинна Джо и на цыпочках вышла из комнаты.

Когда приехал Флинн, миссис Бекворт, увидев его, приложила палец к губам и молча указала рукой на закрытую дверь библиотеки.

— Она совсем измучилась, бедняжка. Не будите ее сейчас. Ей нужно отдохнуть.

— Я приму сперва ванну, — ответил он, сделав вид, что прислушался к ее совету.

На самом деле он вздохнул с облегчением, оттого что ему не пришлось прямо сейчас оказаться с Джо лицом к лицу. После того как он принял ванну и оделся, он решил поужинать, прежде чем зайти к ней. Поужинав и выпив больше, чем следовало, он прошел в свой кабинет, минуя библиотеку, и тяжело опустился на стул, стоящий около окна. Полный тревожных мыслей, он смотрел на звездное небо невидящим взглядом и потягивал из бокала виски.

Несколько часов спустя дверь открылась. Он оторвал взгляд от неба.

— Почему ты не разбудил меня?

Сонная, не до конца проснувшаяся Джо стояла на пороге и смотрела на него из-под опущенных век. Она очень нуждалась в его утешении.

— Я хотел выпить. — Он попытался улыбнуться. — Ступай в кровать. Я приду попозже.

Она почувствовала некую напряженность в его голосе, как будто он возвел стену между ними.

— Когда попозже?

Он пытался сдерживать свой голос, но все же в нем легко угадывалась резкость.

— Не знаю. Сегодня был длинный день.

— Для всех.

Он посмотрел в ее глаза. В тихо произнесенных словах Джо проскальзывали сердитые нотки.

— Да… для всех.

— Ты на что-то злишься?

Одетый во все черное, он словно отдавал дань уважения своему дурному настроению, между тем как она не заслуживала его гнева.

— Нет, — вздохнул он. — Я просто пью.

— По тебе заметно, что ты злишься.

— Нет. Я просто устал.

Ее брови поднялись в недоумении.

— От меня?

— Нет! — снова коротко отрезал он.

— Меня не утешают твои ответы. Я так надеялась, что ты обнимешь меня.

Ее бросило в дрожь, когда она произнесла эту фразу. Ей стало неловко за свой умоляющий тон.

— Не знаю, смогу ли я сейчас.

В ее зрачках вспыхнули искры гнева. Дурное предчувствие, которое преследовало ее целый день, оправдывалось.

— Почему, позволь тебя спросить?

Он не ответил. Тишина давила на уши.

— Я не знаю.

Она прищурила глаза.

— Я не заслуживаю такого отношения.

Он сердито взглянул на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты винишь меня за то, что я осталась жива?

— Нет.

— Но почему-то не хочешь обнять меня.

Он опустил стакан.

— Не сейчас.

— Ты чертов ублюдок, — прошептала она.

Он хотел что-то сказать, но промолчал.

— Правильно, лучше промолчать.

— Не дави на меня, — тихо проговорил он. — Я не настроен на беседу.

— А на что ты тогда настроен? На игры, в которые любят играть англичане? — Она начала повышать голос. — Тебе хочется узнать, нравилось ли мне все, что они делали со мной, не так ли? Или получила ли я удовольствие? Может, ты хотел бы увидеть, как все было?

Она начала расстегивать пуговицы на платье, которое ей дала горничная.

— Если тебе мало моих синяков и царапин, — она показала ему следы от веревки на запястьях, — то можешь сосчитать их, чтобы решить, достаточно ли активно я сопротивлялась и достаточно ли чиста моя репутация, для того чтобы я смела находиться рядом с таким эгоистом, как ты!

Ему удавалось сдерживать себя, но он мог взорваться в любую секунду.

— Прекрати! — зарычал он.

— Нет, прекрати ты, двуличный ублюдок! — Теперь она кричала во весь голос, выплескивая все накопившиеся эмоции, которые переполняли ее. — Ты не знаешь, что теперь делать со мной, ведь так? — Она схватила с полки книжку и кинула в него. — Ты не знаешь, сможешь ли ты снова дотрагиваться до меня! Ты не уверен в том, чиста ли я, грубый нахал! Может, я не хочу, чтобы ты до меня дотрагивался! — пронзительно завизжала она, похожая в своем гневе на фурию. — Может, мне отныне противно каждое твое прикосновение!

Она подлетела к нему и начала неистово колотить кулаками. Она хотела причинить ему боль, так же как и он ей. Молча снося ее побои, он лишь отворачивал лицо. Остальные же удары, казалось, мало его тревожили, он их просто не замечал.

— Черт тебя возьми, скажи что-нибудь! Расскажи мне о твоей новой и очень удобной двойной позиции. Скажи мне, почему ты не злишься на их вопиющую дерзость, ведь надо мной совершили насилие. Ты все еще молчишь, подонок? — задыхаясь от переполнявших ее переживаний, спросила она. — Может быть, оружие развяжет тебе язык!

Она схватила шпагу, лежавшую на соседнем столе, повертела ею над головой и с размаху опустила вниз.

Шпага рассекла воздух в нескольких миллиметрах от его лица, но он перехватил ее, в ярости вскочив на ноги.

— Не смей! — прорычал он. — Это шпага моего отца.

Они стояли друг против друга тяжело дыша, с взбешенными от ярости лицами, их обоих трясло от напряжения.

— Хоть что-то заставило тебя подняться со стула! — резко бросила она.

— Раз уж я встал, то намерен пожелать тебе спокойной ночи, — сквозь зубы процедил он, с трудом сдерживая порыв что-нибудь разбить или сломать.

— В таком случае я говорю тебе «прощай», — со злобой ответила она.

— Сейчас середина ночи.

— Ты заботишься о моей безопасности? — В каждом произнесенном слове слышалась горькая обида.

Он подумал, что уже достаточное количество раз спасал ей жизнь.

— Больше уже нет, — уставясь в пол, произнес он.

— Если когда-нибудь окажешься во Флоренции, загляни ко мне. Возможно, я сумею подыскать тебе там целомудренную женщину на ночь. — Ее улыбка напоминала дьявольский оскал. — Ты же этого теперь хочешь, правда?

Резко повернувшись, она вышла из комнаты, оставив после себя чудесный запах благовоний.

Он ничего не сказал в ответ и даже не пошевелился, после того как за ней закрылась дверь. Полный ревности, желчи и осуждения, он оказался во власти неопределенности, которая вмещала обоюдные оскорбления, влекущие более серьезные последствия, чем простая любовная соpa. Его переполняла обида на самого себя из-за сильно развитого в нем чувства собственничества, причины которого он сам не понимал. А если бы и понял, то все равно такое чувство было недостойно одобрения.

Джо ошибалась, думая, что он обвинял ее. Он обвинял самого себя за то, что не знал, как поступить в подобной ситуации, как пережить, по его мнению, безвозвратную утрату.

Он чертовски устал и, возможно, выпил лишнего. Но причиной усталости была жестокость, которая сопровождала его всю жизнь, и он не знал, имеет ли еще право называться человеком.

Сегодняшний день стал для него своеобразным Армагеддоном. Джо была спасена, военная кампания прошла успешно, англичане мертвы. Куда же подевались его ликование и ощущение победы? Где чувство удовлетворения? Наоборот, он зол как никогда прежде.

Скрип открывающейся двери оторвал его от неприятных раздумий. Он поднял глаза и увидел миссис Бекворт в ночной рубашке и тапочках, которая смотрела на него осуждающим взглядом.

— Она уезжает, — с укором произнесла она. — Сейчас самая темень.

— Я знаю. — Он наконец-то встал и направился к двери. — Нужно найти ей сопровождающих.

Это все, что он мог для нее сделать.

Флинн не мог разговаривать с ней, просто потому, что ему нечего ей сказать. Но, разбудив людей Хэзарда, он не пошел спать, а наблюдал за приготовлениями к отъезду Джо из темного угла своего кабинета словно призрак.

Когда они уехали и через некоторое время превратились в размытую черную точку, едва заметную при лунном свете, он подошел к барной стойке и налил еще один бокал виски.

Утопая в мягком кожаном кресле, он долго разглядывал маслянистую жидкость, стекающую со стенок бокала, будто ирландское виски содержало в себе ответ на важные вопросы.

Никаких ответов, конечно же, не последовало, вместо них в голове проносились хаотичные, противоречивые вопросы, которые беспощадно напоминали обо всех недостатках и промахах и о том, как он только что ужасно поступил с Джо Аттенборо, потому что ничего другого ему теперь не оставалось.