Заговоры и контрзаговоры после перемирия

Даже после германской революции не наступил еще конец тайной войны. Условия мира вырабатывались не всегда открытым путем.

Возникал вопрос: что собирается делать новая Германия? Была ли революция настоящей или мнимой, как опасались многие французы? Не намерен ли вернуться кайзер? Будет ли республика выполнять условия перемирия и заключит ли она мир или превратится в большевистскую? Если мы попытаемся распоряжаться во всей Германии, то не присоединятся ли спартаковцы к большевикам и не начнут ли они новую войну? Это было бы довольно опасно, если принять во внимание недовольство, начавшее распространяться в английской и французской армиях, в связи с медленным темпом демобилизации. Если же останется у власти нынешнее правительство, то какова будет его политика на мирной конференции? Возобновит ли Германия опять войну, если условия мирного договора покажутся ей слишком тяжелыми? Сможет ли она выдержать новую войну? Действительно ли она голодала или такие слухи распространялись с целью пропаганды для ускорения событий?

На все эти вопросы надо было ответить, прежде чем выработать условия мира.

Вот тогда-то показала свою превосходную работу наша секретная служба, и президенту Вильсону, так же как полковнику Хаузу, приходилось считаться с донесениями наших агентов. Их обоих донесения американских агентов удовлетворяли гораздо больше, чем донесения англичан или французов о положении в Германии. Донесения французов и англичан символизировали противоположность целей союзников и президента Вильсона при заключении мира, — противоположность, впоследствии приведшую мирную конференцию почти к краху и повлиявшую на ход мировых событий вплоть до наших дней. Эти донесения свидетельствовали о том, что союзники смотрели на новую Германскую республику совсем иначе, чем президент Вильсон. Германская республика, в некотором смысле рожденная доктринами президента, подписала перемирие именно на основе этих доктрин.

Она была почти приемным детищем президента Вильсона, а между тем союзники начали оспаривать ее законность. Они подозревали предательство. Американцы прибегли к услугам разведывательного отдела, чтобы отразить эту дипломатическую бурю.

Теперь, когда кайзера не было и республика была провозглашена, зачем продолжать распрю? Hо злоба, ненависть и подозрения так легко не проходят, и никто не мог предвидеть судьбу, уготованную этой республике.

Какая-нибудь ошибка нового республиканского социалистического правительства могла вызвать в тот или иной момент контрреволюцию со стороны партии германского юнкерства. Эта опасность казалась настолько реальной, что немецкие реакционеры финансировали раздоры внутри радикальной партии, желая воспользоваться страхом, внушаемым союзникам развитием революционных событий. Весь свет кричал: «Мир! Мир!», но не мог получить мира. Чтобы достигнуть мира, недостаточно было споров и деклараций, исходивших из Парижа.

Надо было укрепить и поддержать новое германское правительство и побудить его к подписанию мира с союзниками.

И вот американская разведка приступила к делу ради достижения мира. Помимо обычного отдела «боевого расписания», при американском штабе в Кобленце был учрежден «политический отдел» разведки, под руководством одного из самых квалифицированных офицеров — полковника Ньюболда Морриса; задачей этого отдела было собирание сведений обо всех политических течениях в Германии. Вскоре после перемирия генерал-майор Джордж X. Хэррис отправился в Берлин с довольно большой группой американских офицеров для участия в работах межсоюзной комиссии, изучавшей вопрос о репатриации военнопленных в Германии. В действительности некоторые из этих офицеров не имели ничего общего с миссией генерала Хэрриса, хотя они и жили вместе с ним в отеле «Адлон».

Генерал Першинг, который хотел лично получать сведения о положении в Германии после перемирия, организовал передовой штаб в Трире. Этот штаб, начальником которого сначала был бригадный генерал Престон Броун, а затем полковник А. Л. Конджер, выполнил очень важную работу, до сих пор еще очень мало известную. Многие офицеры германской армии и представители германского правительства отправлялись туда, чтобы сообщить сведения американцам или узнать об их точке зрения. Впрочем, немцы были не единственными посетителями.

После продвижения до линии Рейна, начатого 1 декабря 1918 г., трудности, возникшие в связи с вопросом о возвращении союзных военнопленных, заставили генерала Першинга послать одного из офицеров своего штаба для обсуждения этого вопроса с генералом фон дер Марвицем, командовавшим тогда 5-й германской армией. После первого посещения американцев германский генеральный штаб решил вернуть долг вежливости, и таким образом было положено начало довольно частому обмену визитами.

 

Наша скрытая роль в Германии

Чтобы дать оценку той интересной, хотя и мало известной, роли, которую играла американская армия в этот период, необходимо вспомнить, что на германское правительство еще не смотрели тогда как на правительство, твердо стоявшее у власти. Массы требовали советского правительства и союза с Россией, тогда как другие элементы являлись открытыми сторонниками возвращения к монархии, бывшей, по их мнению, единственным якорем спасения для Германии. Даже в республиканском кабинете имелись «военная» и «мирная» партии, а вне кабинета составлялись многочисленные заговоры с целью установления диктатуры разного сорта и «возобновления войны». В Париже таких заговоров боялись почти так же, как в Берлине.

Союзники не были сторонниками оказания Германии помощи, но американская комиссия по вопросу о мире в Париже и американская армия на Рейне делали в этом отношении все, что было в их силах.

Вскоре после подписания мирного договора в Берлине часто говорили: «Присутствие двух лиц на мирной конференции было необъяснимо; этими лицами являлись президент Вильсон и американский полковник, Хауз, который так сильно вмешивается в наши дела». Конечно, мирный договор не удовлетворил многих, и когда финансовое здание Германии начало колебаться, одна большая берлинская газета писала на первой странице, что если бы во время перемирия германское правительство «стремилось к сближению с Францией, вместо того чтобы позволять руководить своей политикой американскому полковнику, то положение Германии теперь (1920 г.) было бы гораздо лучше».

В результате упорной и тайной работы молодой германской республике помогли удержаться. И к ней примкнули многие из ее первоначальных противников среди германских политических деятелей. Один из них, заявлявший, что Германия присоединится к Советской России, если союзники попытаются навязать ей слишком, тяжелые условия мира, вдруг умолк; другие открыто переменили мнение и даже высказались в пользу мирного договора. Кое-кто из американцев, знавших причину такой неожиданной перемены, молча улыбался, но продолжал свое дело мира.

Немало американских агентов сыграло значительную роль в разрешении этой наиболее сложной задачи, которую когда-либо приходилось решать американской разведке.

В Берлине один «способный на все» американец, работавший за некоторое время до перемирия в качестве торговца в разнос туалетными принадлежностями на какой-то крупной железнодорожной станции, стал шофером военного министра Носке, не подозревавшего, что его шофер был американским полицейским разведчиком, конечно, под внешностью доброго немца.

Никто не знает, как другой полицейский разведчик в форме и с документами германского солдата, взятого в плен американцами, проник в самый Берлин и вернулся с чрезвычайно интересными донесениями, среди которых были сообщения об усилиях Японии вербовать германских солдат и матросов, обладающих техническими знаниями.

Наиболее интересными случаями в истории американского шпионажа в Берлине после войны является работа агентов А-1 и А-2. Природа создала их для этой работы. Оба они были блондины крепкого сложения и превосходно говорили по-немецки. Они были немного знакомы с журналистикой и в качестве «американских журналистов» могли задавать людям вопросы, не возбуждая особых подозрений. Именно так рассуждал американский разведывательный отдел, посылая их с фальшивыми документами в Германию. А-1 должен был сойти за корреспондента газеты «Сан» («Sun»).

К счастью для нас, он ни разу не встретил настоящего корреспондента «Сан» при американской экспедиционной армии. Впрочем, это было довольно естественно, ибо пока американские солдаты находились в долине Мозеля, А-1 завоевывал доверие совета рабочих депутатов одного из городов Северной Германии, где он ловко объяснил свое присутствие. Затем он хотел, — говорил он, — поехать в Берлин, чтобы печатно сообщить всему миру правду о германской революции. Он доверил членам совета тайну, что он тоже «красный». Таким неожиданным случаем совет, конечно, должен был воспользоваться для пропаганды.

Но раньше А-1 пришлось подвергнуться суровому допросу.

— Но я вам говорю, — настаивал мнимый журналист, — что я телом и душой с вами. Я ваш брат. Когда я попаду в Берлин, я скажу правду трудящимся всего мира.

Тогда слово взял один из самых влиятельных членов совета, старый сапожник, ветеран классовой борьбы. Его слушали все. Он сказал:

— Я работал всю жизнь, чтобы увидеть этот день. Моя мечта сбылась. Тиранов нет. Правит немецкий народ. Но мир этого не понимает. Союзники нам не доверяют. Они не хотят поверить, что милитаристы и капиталисты обманывали всю Германию, что мы им верили и считали себя правыми во время войны. Теперь мы знаем, что все это ложь. Почему не позволить этому товарищу сказать правду трудящимся всего мира? Только правда может не допустить новой войны. Отпустим товарища в Берлин.

 

Агент А-1 едет в Берлин

Лишь тогда американскому агенту выдали удостоверение в том, что он является членом совета рабочих депутатов, и снабдили его рекомендательными письмами к Эберту и Шейдеману — руководителям нового правительства. Американский разведывательный отдел вручил ему еще и другие вещи, которые могли оказаться ему полезными, и он отправился в путь в Берлин, где на улицах еще трещали пулеметы.

Едва он очутился в поезде, как начались его мытарства. С большим трудом ему удалось получить место в вагоне, переполненном возвращавшимися домой солдатами и матросами. Вдруг он почувствовал сильную боль: кто-то наступил ему на ногу; он решил промолчать, но опять почувствовал, что ему наступили на ногу еще больнее прежнего. Взглянув на грубияна, досаждавшего ему, он едва удержался от возгласа удивления, узнав в своем бородатом соседе знакомого французского агента. Через несколько минут оба они курили в проходе, из предосторожности разговаривая на превосходном немецком языке:

— Вы тоже едете в Берлин? — спросил француз.

— Да, — отвечал американец, — теперь если нас поймают, то мы не рискуем быть расстрелянными, как во время войны. Нам угрожает только тюрьма.

— Вы так думаете? А знаете ли, зачем я еду в Берлин? Чтобы заменить убитого недавно Александра; вы его помните? Он был разоблачен вот в таком поезде, как этот, и толпа повесила его, воспользовавшись для петли поясом. Немцы теперь совсем обезумели. Все возможно.

Но довольно разговаривать.

К счастью для А-1, полицейские с красными повязками на рукаве, осмотревшие багаж, нашли его бумаги в полном порядке. Поезд дошел до какого-то большого города и, так как до следующего дня поездов больше не было, А-1 пришлось там заночевать. Он зашел в пивную; едва он успел доесть жилистый венский шницель с морковью, запивая его плохим желудевым пивом, как ему пришлось подвергнуться самому ужасному испытанию за всю его жизнь. К его столу направились два немецких полицейских агента в сопровождении какого-то мужчины с орлиным взором, которого А-1 с трепетом узнал: это был один из сотрудников немецкой контрразведки.

В голове А-1 промелькнула мысль о задушенном французском агенте. Но он выпрямился.

— Не хотите ли присесть, товарищи, и выпить со мною кружку пива? — предложил он.

Они сели, но не прикоснулись к пиву, сообщив, что им надо задать товарищу несколько вопросов. Судя по его бумагам, он был корреспондентом газеты «Сан», но они хотели бы в этом удостовериться.

— Пожалуйста, — ответил А-1, — я готов отвечать на любые вопросы.

Через минуту он уже пожалел о своих словах, ибо человек с орлиным взглядом знал о нью-йоркской газете «Сан» гораздо больше, чем он.

Вместо того чтобы начать расспрашивать о том, где находится контора газеты и как она расположена, что было нашему американцу известно, ибо он работал в синдикате «Сан», немецкий контрразведчик сказал:

— Если бы я был репортером «Сан» и должен был бы туда писать, в чьи руки попала бы написанная мною заметка, прежде чем очутиться в типографии, в чьи руки она попала бы до 6 часов вечера и в чьи руки после 6 часов?

Должно быть, этот человек очень хорошо знал штат редакции, ее утреннюю и вечернюю смены; между тем нашему агенту были известны только немногие лица.

Их имена проносились в его голове: Спид, Бишоп, Лорд, Снадпер. Но он помнил всех служащих прежнего синдиката, старой конторы Лаффан. Он немедленно решил отвечать так, как будто в руководстве газетой «Сан» произошли большие перемены, и всех старых служащих, которых он не знал, заменили служащими синдиката, которые были ему знакомы. Дело пошло очень хорошо. Человек с орлиным взглядом хорошо знал состав старых служащих, до последнего грума, но не знал служащих синдиката.

— Товарищи, — сказал американец, выпьем за революцию!

Однако, приехав в Берлин, он не рискнул иметь дело с полицией. Она была слишком хорошо осведомлена о газете «Сан». Он не решался переменить документы, ибо по собственному опыту охоты за шпионами он знал, что это верное средство возбудить подозрения. Поэтому он стал разыскивать место встреч красных, и после того как он показал письма «товарищей», говорил то, что следовало, и платил за желудевое пиво, он был принят как член совета из Северной Германии.

Он вполне ознакомился с политикой, которая проводилась в Берлине в начале зимы 1918/19 г. Он ходил на собрания спартаковцев, слушал, как, социалистическое правительство проклинает союзников и превозносит Россию. Американскому агенту очень хотелось узнать, не действуют ли спартаковцы сообща с большевиками; поэтому он бывал у некоторых русских, пил с ними самое лучшее вино, которое можно было достать в Берлине, и беседовал об их работе. Дважды А-1 слышал о плане свержения берлинского правительства. Когда солдаты Носке подавили мятеж на Александерплац, безжалостно расстреливая многочисленных красных, спрятавшихся в подвалах, то это оказалось возможным благодаря сведениям, которые дал Носке американский штаб, помещавшийся в отеле «Адлон».

Именно туда в качестве «газетного корреспондента» каждый вечер ходил американский агент с докладом. Но его доклады носили совсем иной характер. Он получал также инструкции и продовольствие, в котором нуждался, — конфеты, свиное сало, масло, шоколад. В Германии, терпевшей жестокие лишения, нельзя было найти плитки шоколада или нескольких граммов масла; посредством этих вещей можно было заставить людей заговорить.

У американцев имелись также мыло и зубная паста, бывшие в Германии по тем временам такой редкостью, что их употребление считалось неслыханной роскошью.

Все эти запасы сильно помогали американскому агенту, открывая ему многие двери. Кусок мыла был часто полезнее рекомендательных писем.

В Берлине существовал салон одной баронессы-еврейки, где собирались самые интересные люди, политические лидеры, кое-кто из спартаковцев, офицеры и журналисты. Может быть, это была ловушка для шпионов, но наш агент собрал там немало сведений. Он имел также свободный доступ в канцелярии рейхстага, если не в качестве журналиста, то как товарищ; однако однажды его постигла неприятная неожиданность. Швейцар, хорошо его знавший, дружески его предупредил:

— Вы знаете, кто-то выдает себя за вас. Я хорошо знаю, что вы корреспондент «Нью-Йорк Сан» и что вы регулярно приходите за известиями. А сегодня пришел какой-то незнакомец и представился как корреспондент вашей «Сан». Смотрите, вот его карточка.

Колени А-1 дрожали, когда он читал: «Карл X. фон Виганд». «Сан» послала в Германию настоящего корреспондента.

— Да, он является представителей синдиката «Сан», — объяснил А-1 швейцару.

Но в этот вечер А-1 поторопился в отель «Адлон», где его начальник встретил его следующими словами:

— Я сегодня спас вам жизнь. Фон Виганд хотел передать вас немецкой полиции как самозванца. Я это дело уладил, но будьте очень осторожны.

Начиная с этого момента, изобретательность А-1 направилась по другому направлению. В одной важной правительственной канцелярии он знал хорошенькую Fräulein (барышню), чувствительную к плиткам шоколада и кусочкам мыла. Он пригласил ее обедать.

Обеды повторялись часто, десерт всегда черпался из запасов, хранившихся в отеле «Адлон». Наконец, журналист признался чувствительной девушке, что ему страшно хочется сделать карьеру, послав в свою газету какое-нибудь сенсационное известие. Она, в свою очередь, призналась ему, что ее начальник, который был важным правительственным чиновником, предупредил ее, что если когда-нибудь «этот журналист» пригласит ее обедать, она должна принять его приглашение и ловко его расспросить.

— Он вас очень не любит, — прибавила она, — и даже мне сказал, чтобы я не оставляла на столе бумаг, когда вы приходите в канцелярию.

Журналист нашел средство ее успокоить. При следующей встрече пылкая Fräulein передала ему связку бумаг со словами:

— Спрячьте это и посмотрите только когда вы придете домой.

 

Разоблаченные немецкие планы

Когда А-1 заглянул в эти бумаги, он едва не вскрикнул от радости. Это был изложенный на двадцати страницах новый план реорганизации армии Германской республики — армии численностью от 1 200 000 до 1 500 000 человек.

В плане были упомянуты все подробности, в том числе количество артиллерийских орудий, и даже названы некоторые офицеры. Этот план с поразительной ясностью свидетельствовал о намерениях военных руководителей республики. Речи о радикальном разоружении больше не было. Этот план доказывал правильность замечания, которое делали некоторые лица при виде немецких детей в прирейнских областях, а именно:

— Когда-нибудь нам придется с ними сражаться!

А-1 приколол эти бумаги к внутренней стороне своих брюк и поспешил в отель «Адлон».

Его начальник широко раскрыл глаза от удивления и в тот же вечер послал со специальным курьером донесение в Париж. Этим отчасти объясняется та настойчивость, с какой маршал Фош требовал разоружения Германии, и те усилия, которые после этого были приложены союзниками с целью сокращения германских вооруженных сил до 100 тысяч человек, как, предусматривал Версальский договор.

Этот успех сделал положение А-1 еще более опасным.

Начальник А-1 счел своим долгом представить его к повышению, но, к несчастью, бумаги, касавшиеся А-1, в продолжение нескольких секунд оставались в комнате, где находился без свидетелей один немецкий политический деятель, с которым познакомился начальник А-1, рассчитывая привлечь его к работе для дела мира.

— Его честь вне всяких подозрений, — сказал начальник А-1. — Но, без всякого сомнения, он прочел эти бумаги, и если ему выгодно донести на вас, как на шпиона, он это сделает.

— Я еще сделаю попытку, — сказал А-1 и вернулся к своим занятиям.

Одному весьма влиятельному немцу очень хотелось узнать, что происходило в зоне, оккупированной американцами. А-1 сообщил ему весьма секретные сведения о реальной численности американских войск, находящихся в готовности на случай надобности, например, если бы немцы отказались подписать мирный договор. Названная А-1 цифра крайне удивила бы генерал-майора Джозефа Т. Дикмана — коменданта Кобленца.

Однажды ночью американский агент сел за стол, чтобы написать донесение. Он провел вечер в нескольких берлинских ресторанах, видел, как немецкие спекулянты заказывали лучшие вина и тонкие кушанья, громко смеясь над президентом Вильсоном и его четырнадцатью пунктами. «Если бы я был президентом Вильсоном, написал А-1, то я не дал бы Германии ни кусочка хлеба». В этот момент он услышал на лестнице тяжелые шаги. Было уже поздно, и он завесил окна одеялами. Он знал, что германская полиция следила за его перепиской, особенно с вождями спартаковцев. Вероятно, теперь она собиралась ознакомиться с этой перепиской непосредственно. Шаги приближались. А-1 только начал свой доклад на очень тонкой шелковой бумаге. Ему оставалось лишь одно — проглотить ее. Пора уже было это сделать, так как в дверь постучали.

— Войдите, — сказал А-1.

На пороге показался рослый полицейский.

— Что вы тут делаете при завешенных окнах? — спросил он.

— Ничего, я размышляю.

— Вы размышляете в половине третьего ночи. Я должен сделать у вас обыск.

Но он ничего не нашел и удалился.

На следующий вечер американскому агенту позвонил по телефону его товарищ А-2. Этот второй агент приехал в Берлин после долгих споров с немецкой полицией по поводу кожаных дамских туфель, находившихся среди его багажа, от которых он ждал такого же эффекта, какого достигал его приятель благодаря мылу и шоколаду. Он тоже приехал под видом корреспондента газеты, но газеты финансовой, интересующейся экономическим положением Германии. В тот вечер А-2 казался напуганным.

— Приходите сейчас же в «Адлон», сказал он, для вас есть посылка.

Это был условный сигнал на случай опасности или важных известий. А-2 был предупрежден К., американской женщиной-агентом, что он попал под подозрение германской полиции. Вскоре он обнаружил, что за ним следили.

Начальник предложил ему приготовиться покинуть Берлин в любой момент, а пока оставить всякую, «работу», не писать докладов и жить нормально. Через некоторое время А-1 тоже заметил, что за ним следили, причем не один, а несколько человек. Когда ему сообщили опять по телефону: «Вас ждет в «Адлоне» большая посылка», — у него вырвался вздох облегчения.

На следующий день оба агента покинули Германию.

Разведывательный отдел горячо с ними простился. А-1 был повышен в чине, и его начальник представил его к медали «За отличную службу». Медали ему не дали, но написали в его личной карточке: «Разведывательная работа в неприятельской стране», что делается крайне редко.

Такая отметка могла бы быть сделана на карточках четырех или пяти американских журналистов, если бы они не были отправлены из американской экспедиционной армии в Америку, причем они должны были такому счастливому обороту дела, так как французы предлагали их расстрелять.

Это была неудачная, но весьма настойчивая попытка корреспондентов добыть сенсационные известия. Ее совершили пять корреспондентов: Герберт Корей — представитель «Ассошиэйтед Ньюслеттер», Линкольн Аир из «Нью-Йорк Уорлд», Фредерик Смит из «Чикаго Трибюн», С. С. Лайонс из «Ньюспейпер Энтерпрайз Ассосиэйшен» и Джордж Сельдс, недавно вышедшая книга которого «Вы не можете этого напечатать» повествует о том, как эти пять человек, презрев все военные законы и не зная о напряженности международных отношений, рискуя жизнью, проникли после перемирия в германский тыл и получили интервью у Гинденбурга.

Выдавая себя за американских военных корреспондентов, они свободно разъезжали в автомобиле военного образца среди толп немецких солдат, возвращавшихся домой и принимавших их за «комиссию по снабжению», созванную американцем Элия для того, чтобы кормить республиканскую Германию. И вот, пока Сельдс ехал в Трир, чтобы принять на себя гнев разведывательного отдела, Аир, Смит и Лайонс находились в Берлине в гостях у совета рабочих и солдатский депутатов.

Они в ужасном напряжении провели в возбужденной германской столице неделю. Под страхом стрелявших на улицах пулеметов, под угрозой получить удар ножом, который мог нанести какой-нибудь фанатик, все еще обуреваемый военным пылом, день и ночь охраняемые, плохо питаясь, они добыли единственную в своем роде информацию о германской революции. Руководители нового правительства уступили тем же доводам, которыми пришлось пользоваться А-1. «Пусть весь мир знает правду о совершившемся». Каждый вечер они расспрашивали и интервьюировали Эберта, Гаазе, Шейдемана и других менее важных лиц, а затем обсуждали полученные сведения при запертых дверях, замочные скважины которых были заткнуты.

Эти четыре молодца пустились на свою авантюру с немцами, но они не приняли в расчет американского разведывательного отдела. Между тем, по мнению этой организации, четверо бродяг-корреспондентов не только нарушили военные законы, но и поставили под угрозу всеобщий мир, достигнутый с величайшим трудом. Разведывательный отдел вполне реально представлял себе опасность, которой подверглись эти четыре человека. Какой-нибудь немец, разгорячившись, мог забыть о перемирии и выместить на них свою давнюю злобу. Это могло повести к осложнениям. Поэтому разведывательный отдел американского штаба послал всем своим европейским агентам описание внешности этих четырех человек одновременно с приказом их арестовать, если они попытаются выехать из Германии. Более того, все союзные цензоры получили по телеграфу приказ задерживать все сообщения из Германии. Таким образом, четыре корреспондента были не только пленниками, но им еще и заткнули рот.

При такой обстановке их посетил один немецкий чиновник из министерства иностранных дел.

— Я получил телеграфное сообщение, — сказал он с озабоченным видом, — приказывающее мне немедленно направить вас в американскую армию в Трир. Придется подчиниться, но это не обязательно сделать тотчас же. Если вы еще не собрали всех сведений, необходимых вам для того, чтобы высказаться о нашей революции, мы можем еще в течение нескольких дней отвечать, что мы вас не можем найти. Откровенно говоря, мы думаем, что написанные вами статьи будут лучшей пропагандой в нашу пользу.

 

Цензура, вооруженная револьвером

Но наши четыре американца находили жизнь в Берлине слишком утомительной и опасной. Они предполагали также, что так просто их дело не уладится, и на этот счет не ошибались. Когда они прибыли в американскую экспедиционную армию, то американский цензор встретил их с револьвером в руке. Но это было только начало. В Шомоне генерал Нолан в присутствии лучших своих сотрудников подверг их самому суровому допросу. Что они делали? Куда ездили? Что видели? Как все это им удалось? И особенно, зачем они все это проделали?

— Я не могу решить вашей судьбы, — сказал в заключение генерал Нолан. — Вы должны явиться к генералу Першингу.

Четверо преступников этого только и ждали; у них было письмо полковника Хауза. Они действовали совсем не так легкомысленно, как казалось на первый взгляд. Перед тем как пуститься в свою экспедицию, они посоветовались в Париже с этим молчаливым, но весьма влиятельным человеком.

— Предположите, — сказали они ему, — что опытные американские наблюдатели спешно отправятся в Берлин, чтобы посмотреть, что там делается. Пожелали бы президент и полковник Хауз получить их донесения?

Глаза полковника заблестели. Правда, у него была собственная разведывательная организация, но прямых сведений из Берлина он не имел. Тем не менее, он высказался с осторожностью.

— Правительство Соединенных Штатов, — сказал он, — хочет знать правду о положении в Германии и хочет, чтобы эти сведения исходили от американцев, а не от союзников. До сих пор большая часть получаемых нами сведений основана на слухах. Я не могу разрешить вам отправиться в Германию, но могу дать вам письмо.

Это письмо лежало на столе генерала Першинга в Париже, когда перед ним, робея, предстали четыре преступника.

Двое из них произнесли в свою защиту трогательную речь, говорили, что выполнили опасную работу для пользы родины и заслуживают не наказания, а, наоборот, награды и разрешения протелеграфировать в Америку все сведения, добытые ими в Германии.

Затем заговорил Корей:

— Генерал, вот уже четыре года, как я пишу об этой войне, но никто до сих пор не сказал правды.

Генерал Першинг стукнул кулаком по столу и воскликнул:

— Совершенно верно!

Французы предлагали расстрелять всех четырех за «разведку в пользу противника». Американцы же полагали, что не только гораздо человечнее, но и гораздо разумнее заставить их рассказать обо всем, что им было известно.

Поэтому корреспонденты провели долгие часы с полковником Хаузом, отвечал на его вопросы о германской революции, об ее успехах, о ее возможном будущем, о новой республике, ее руководителях и их намерениях. В тот момент никто в Европе не знал столько, сколько знали эти четыре человека.

— Мы думаем, что немцы поступают вполне сознательно. Революция реальна, республика не является химерой; американцы и союзники поступили бы правильно, поддержав ее.

«Самым опытным шпионам не удалось бы достигнуть больших результатов, чем достигли эти четыре человека», подумал полковник Хауз. Их доклад оказал влияние на первые впечатления президента Вильсона и его секретаря о новой Германии, с которой предстояло договариваться союзникам. Единственной наградой, полученной этой четверкой, было разрешение послать, наконец, телеграммы с описанием тех событий, свидетелями которых они были.

Но время сделало уже эти сообщения менее сенсационными.

Теперь же почетным званием четырех корреспондентов является звание шпионов-любителей президента Вильсона.

 

Заговоры против президента Вильсона

Во время мирной конференции профессиональные шпионы, по крайней мере, один раз спасли жизнь президенту Вильсону.

Немногие люди играли в то время такую значительную роль, как президент Вильсон. На него были устремлены глаза всего мира, причем иные без всякого доброжелательства. Поэтому неудивительно, что против него составлялись многочисленные заговоры, как реальные, так и воображаемые.

Однажды генерал Першинг получил по французской почте письмо от некоего американского солдата из Лангра, утверждавшего, что в настоящее время во Франции находятся два немецких шпиона с намерением убить президента. В следующем письме солдат уведомлял генерала, что оба немца выехали в Париж с целью выполнить свой план, но что бояться нечего, ибо за ними следили два американских солдата.

— Их надо найти, — сказал полковник Морено одному из своих самых искусных полицейских разведчиков.

Через 24 часа этот полицейский разведчик нашел не мнимых германских шпионов, а обоих американских солдат. Эти два молодца придумали всю историю, чтобы объяснить командиру своей роты необходимость в небольшой поездке; в течение всей войны они ему внушали, что они состоят на секретной службе, и таким образом добивались всевозможных поблажек.

Более конкретный проект убийства президента потерпел неудачу в Соединенных Штатах благодаря контрразведке.

Как раз в то время, когда после мирной конференции президент должен был вернуться в США на борту «Джорджа Вашингтона», какой-то немец, казавшийся сильно взволнованным, посетил полицейского комиссара нью-йоркского Ист-Сайда.

— Я немец, — сказал он, — но я не хочу, чтобы президент Вильсон был убит, как Линкольн.

— Убит! — воскликнул комиссар. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать — убит здесь в Нью-Йорке, когда он сойдет на берег, людьми, которые живут в моем доме. Они замышляют его убить. У них есть винтовки и бомбы. Они живут подо мною. Я слышу их споры через заслонку в трубе — вы знаете это старое устройство печей. Один из них предложил мне сто долларов, чтобы я молчал. Но я числюсь как иностранец из неприятельской страны и не хочу иметь неприятностей. И затем, если они убьют президента Вильсона, то это будет плохо для Германии.

Полицейский комиссар знал, что у капитана Джона Б. Тревора из нью-йоркского отдела военной разведки имелся первоклассный диктограф. Какой превосходный случай им воспользоваться! По закону, следить за безопасностью президента обязана не военная разведка, а секретная служба казначейского ведомства. Однако на этот раз секретная служба казначейства не была посвящена в тайну; диктографом тоже пренебрегли.

Агенты явились в старый дом, где жили заговорщики. Они постучали в дверь; наблюдатель из военной разведки, находившийся на крыше соседнего дома, нисколько не удивился, увидя силуэты трех мужчин, поспешно спустившихся во двор по пожарной лестнице.

Неудивительно, что президента Вильсона так тщательно охраняли в эти беспокойные времена. Его личная охрана была усилена полицейскими разведчиками, выбранными в американской экспедиционной армии генералом Ван Деманом, которому было поручено возвести незримый, но непреодолимый барьер вокруг американского президента и американской делегации по ведению мирных переговоров в Париже. В течение всего пребывания президента во Франции день и ночь к нему была приставлена охрана, работавшая в три смены. Охранявшие президента люди могут подтвердить, насколько нелепы и необоснованны слухи, согласно которым одной из причин нервного переутомления президента было то, что он «усиленно проматывал свое состояние». Президент был так доволен своей охраной, состоявшей из полицейских разведчиков, что взял ее с собой в Соединенные Штаты.

Американская делегация по ведению мирных переговоров в Париже тоже превосходно охранялась в отеле «Крильон», где она помещалась. Все, кто переступал порог этого отеля, незримо проверялись секретной службой. То же самое относилось ко всем лицам, звонившим в отель по телефону или бывавшим там в ресторане. Почти все в отеле занимались шпионажем, за исключением, может быть, благосклонной богини, царившей за конторкой и продававшей папиросы и конфеты. Но и она все время записывала фамилии и номера телефонов.

Во втором этаже постоянно охранялась комната, где хранились карты, которыми пользовалась американская делегация для определения новых европейских границ, большей частью на основании сведений, собранных «управлением полковника Хауза». В это управление входила группа экспертов во главе с д-ром Сиднеем В. Мезесом, бывшим председателем нью-йоркского муниципалитета. К этим картам имели доступ только пять членов делегации: президент Вильсон, полковник Хауз, государственный секретарь Лансинг, генерал Блисс и Генри Уайт.

Газетные корреспонденты, посланные на мирную конференцию, жаловались на то, что значительная часть ее работы протекала за кулисами. Иногда у них возникал вопрос, действительно ли их телеграммы избегали цензуры, как их постоянно уверяли, особенно со стороны французов.

Их сомнения можно было оправдать примерами такого рода: телеграмма, посланная из Парижа и гласившая: «Франция никогда столько не получала ни по одному договору», приходила в Нью-Йорк с запозданием на день в следующем виде: «Франция никогда столько не забывала ни по одному договору». Но эти корреспонденты так и не узнали, насколько их телеграммами интересовалась американская секретная служба.

В этот период автор настоящей книги встретил в коридорах отеля «Крильон» одного своего нью-йоркского знакомого, бывшего до войны журналистом, которого несколько месяцев тому назад он видел в военной форме на Вельском фронте. Теперь, демобилизовавшись во Франции, этот человек, присутствовал на мирной конференции в качестве корреспондента «Попюлар Сайенс Монтли». Это казалось странным. Во всяком случае, у него был официальный корреспондентский билет. Мы беседовали в течение нескольких минут, обменялись впечатлениями, и больше я его не видел.

Некоторое время тому назад я случайно встретил его в Нью-Йорке в метро.

— Итак, вы пишете о секретной службе, — обратился он ко мне. — Я вам сейчас кое-что расскажу: вам это может быть полезно. Вы помните нашу встречу на мирной конференции? Я вам тогда сказал, будто я работаю в «Попюлар Сайенс». А я был полицейским разведчиком. И знаете ли вы, какое было у меня задание? Следить за американскими корреспондентами, в частности за их дурными привычками и слабостями. И мое первое донесение касалось вас.

Такую роль играл не один он. Другие смышленые молодые люди, имевшие опыт по части журналистики, были такими же представителями: «Нэйшенс Бизнес» в Париже, как в свое время «Кристиан Гералд» в Бресте. Их бумаги были в полном порядке, и они присутствовали на всех заседаниях представителей печати. Их доклады о поведении настоящих корреспондентов позволяли секретной службе пользоваться по отношению к последним своими излюбленными средствами — вином и женщинами.

Но это было еще далеко не все. В начале конференции, в тот момент, когда Совет десяти, состоявший из министров и послов Соединенных Штатов, Англии, Франции, Италии и Японии, принимал свои важнейшие решения, на всех ею заседаниях присутствовал американский секретный агент. Орсейская набережная поручила ему и еще одному французскому агенту следить за безопасностью десяти. И когда француз становился по одну сторону двери зала заседаний, американец становился по другую. Стараясь уловить каждое слово, он слышал обсуждение чрезвычайно важных вопросов, касавшихся передела карты мира. И каждый вечер он докладывал обо всем слышанном своему начальнику. Но нашим агентом был ирландец из Америки, знавший только свой родной английский язык, да еще какой английский! Девять десятых того, что говорилось на конференции, ускользало от него, и именно это было яснее всего видно из его докладов.

На другого американского агента в течение определенного времени было возложено задание не допускать, чтобы президент Вильсон принял Венизелоса, требования которого были противоположны требованиям Италии. Может быть, агенту следовало изменить свою внешность и похитить Венизелоса, но он потерпел по воем линиям неудачу.

Венизелос виделся о Вильсоном, и те неприятности, которые позже имел президент с итальянцами по поводу Фиуме, приписывают красноречию греческого министра. История не сообщает нам имени того влиятельного американца, которому так хотелось помешать встрече этих двух политических деятелей.

В то время как секретная служба продолжала свою работу в Париже, американская экспедиционная армия не была в безопасности от предательства и интриг, по мере того как она продолжала свой исторический поход на Рейн. Первым этапом ее похода был Люксембург, а это живописное маленькое герцогство скрывало больше интриг, чем вдесятеро большие государства. Германская армия нарушила нейтралитет Люксембурга без всякого труда, ибо армия Люксембурга, состоявшая из молодцов 6 футов роста, в блестящей форме, насчитывала всего 600 человек.

В течение четырех лет захватчики высасывали все соки из страны; великая герцогиня Люксембургская стала невестой кронпринца Рупрехта Баварского, по возрасту годившегося ей в деды. Теперь, когда Германия проиграла войну, эта маленькая страна пребывала в большом волнении. Во всяком случае, население единодушно приветствовало американских завоевателей; бывшие солдаты из 3-й армии об этом еще помнят.

Они помнят также как жители, толпившиеся по сторонам широких дорог, ведущих из одной живописной деревни с розовыми, голубыми и зелеными домами в другую, предлагали солдатам разные напитки. Имевшие счастье попасть в Люксембург помнят даже о том, как те же самые напитки подавались в казино, бывшем так долго закрытым; может быть, они припоминают также речь одного члена Христианского союза молодежи, без устали повторявшего, взгромоздившись на стол:

— Американская армия благодарит вас за превосходный прием. Мы счастливы, что нам удалось освободить Люксембург. И мы уверены, что если бы когда-нибудь оказались захвачены Соединенные Штаты, Люксембургская армия явилась бы нас освободить.

Он повторял свою речь каждый вечер. Разведывательный отдел решил, что такая речь «может вызвать недовольство», и оратор исчез.

Столица великого герцогства волновалась. Что теперь будет? — думали жители. Все они считали неизбежным отстранение великой герцогини вследствие поражения ее партии, и, действительно, она отреклась от престола в пользу своей младшей сестры. Какое же положение создастся теперь? Одна из партий выставила следующий лозунг: «Мы хотим остаться тем, чем мы были», т. е. самостоятельным великим герцогством, нейтралитет которого должен быть гарантирован. Опыт показал, говорили их противники, что гарантированный нейтралитет — это мыльный пузырь; поэтому они требовали присоединения Люксембурга к Бельгии. Сторонники этой политики пытались даже добиться присылки бельгийских войск, якобы для участия в параде. На их стороне действовали французы.

Сначала по всему городу стали распространять воззвания, требовавшие присоединения Люксембурга к Франции. Затем в толпе раздавались крики: «Да здравствует Франция!» Излюбленным местом манифестаций подобного рода была большая площадь перед отелем «Великого пивовара», где тщетно старались уснуть приезжие американцы.

Большинство манифестантов были люксембуржцами, выпившими в казино достаточно красном вина, чтобы кричать «ура» но любому поводу.

 

Полицейский разведчик представляется великой герцогине

Два полицейских разведчика приблизились к настоящему трону — к трону великой герцогини люксембургской. Под видом американских журналистов, который так любили принимать полицейские разведчики, двое из них явились к привратнику, охранявшему главный вход в люксембургский парламент. Оба они были в хороших костюмах и имели при себе документы, удостоверявшие, что они являются представителями известных американских газет.

— Мы посланы, — объяснили они по-французски, — чтобы информировать наши газеты о чрезвычайно важных дебатах, происходящих в настоящее время в вашем парламенте по вопросу о будущей политике Люксембурга. Американский парод очень интересуется вашей страной, так много страдавшей и так приветливо встретившей наших солдат.

Польщенный привратник их впустил. Они без труда проникли в зал парламента, встретились с представителями всех партий, расспросили их, прислушались ко всем немецким и французским разговорам и присутствовали при прениях. В конце концов, они были представлены всем великим герцогиням.

Кроме небольшой доли оборонительной контрразведки против тех из союзников, кто придавал заключению мира иной смысл, чем мы, мы занимались наступательной контрразведкой против немцев, с которыми наша секретная служба должна была оставаться на положении войны до подписания мира. Война могла возобновиться в любой момент, потому ли, что спартаковцам удастся занять в Берлине господствующее положение, потому ли, что республиканцы откажутся подписать договор. Война означала бы наступление союзных армий та Берлин, которому немцы старались бы противодействовать. Таким образом, у разведывательного отдела были две задачи: знать возможно больше о германской армии, которая должна была бы отражать наступление, и устроить так, чтобы немцы как можно меньше знали о нашей 3-й армии, которая должна была бы это наступление вести.

В то время наша секретная служба, как и все прочие службы американской экспедиционной армии, действительно знала свое дело. Некоторые полицейские разведчики были уволены, а другие на опыте научились работе секретных агентов. Кроме того, их задача облегчалась местными условиями в Люксембурге и в Германии. Американскую зону называли иногда зоной голландского дяди, настолько велико там было число жителей, имевших племянников в Соединенных Штатах. В Чикаго больше люксембуржцев, чем в самом Люксембурге, а в Милуоки больше немцев, чем в Кобленце. Тысячи солдат оккупационной армии говорили по-немецки. Значительное число полицейских разведчиков было немцами по рождению.

Поэтому сведения поступали в огромном количестве.

Немцы прибегли к старому методу, которым пользуются все отступающие армии, а именно, они оставляли позади себя шпионов под видом крестьян. Большинство этих шпионов скоро провалилось. Население передавало их в руки американской разведки, иногда из дружественных побуждений, а иногда, чтобы получить какой-нибудь подарок — кусок мыла или плитку шоколада. Таким образом, мы обнаружили в Люксембурге много немецких шпионских гнезд и выдали их французам.

По просьбе союзников наша секретная служба всюду искала бывших командиров германских подводных лодок, грабителей и людей, обвинявшихся в зверствах. Англичане составили черные списки последних, и об этом в Германии знали. Один немец, арестованный на вокзале в Кобленце, немедленно запротестовал:

— Но ведь моя подводная лодка никогда не топила госпитального судна.

В другом случае французы просили американцев арестовать одного бывшего офицера, пользовавшегося очень дурной репутацией. Его хитростью выманили из дома и в его отсутствие произвели у него обыск. Были, найдены бесспорные улики грабежа — ящики с бельем, с серебром, ковры, награбленные им в домах Дуэ.

— Почему вы меня арестовали? — спросил он.

— Нам известны все ваши действия, — ответил полицейский разведчик.

В ту же ночь немец покончил в тюрьме самоубийством.

Новая германская республика не была невинна по части шпионажа. Германская секретная служба работала активнее, чем когда-либо. Она систематически допрашивала всех немцев, возвращавшихся из оккупированной зоны. Она посылала опытных агентов в Кобленц. Полицейские разведчики в свою очередь встречали все приходившие поезда и брали под наблюдение некоторых агентов тотчас же по их приезде. Другие оставались незамеченными. Один из них выдавал себя за зажиточного торговца маслом и яйцами. Его торговля казалась вполне реальной, бумаги были в порядке, родился он в США. Он не внушал никаких подозрений, и его пропустили. Но вскоре некоторые его действия показались подозрительными. Быть может, он задавал слишком много вопросов, касавшихся оккупационной армии. Быть может, он слишком часто забывал, что находившиеся в Кобленце немцы из Америки были скорее американцами, чем немцами. Как бы то ни было, однажды вечером его посетил человек в костюме, по всей видимости, сшитом в Германии во время войны. У него была чисто немецкая внешность и речь и манеры настоящего немца.

— Я приехал из Берлина, — сказал он. — Меня послали вам в помощь.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — ответил торговец.

Незнакомец доказал ему, что он очень хорошо понял, о чем идет речь, и стал его компаньоном. Под различными предлогами они разузнавали обо всем, касавшемся американских полков в Германии: об их передвижениях, численности, моральном состоянии. По ночам, запершись в своей конторе, они записывали результаты своих расследований на тонких листках шелковой бумаги. Все эти листки они спрятали в двойном дне чемодана, принадлежавшего коммерсанту, который намерен был направиться кружным путем в Берлин. Он послал свой чемодан на вокзал, взял билет и в ожидании отхода поезда пошел прогуляться по городу.

 

Купца хлопнули по плечу

Вдруг он почувствовал то, чего больше всего на свете боятся преступники и шпионы: его слегка хлопнули по плечу. Резко обернувшись, он увидел двух человек в форме американских сержантов.

— С вами желает поговорить полковник Вильямс, — сказал один из них. Затем, обратившись к товарищу, он прибавил:

— Ты его веди, а я пойду сзади.

Шпион был безоружен. После некоторого протеста ему пришлось отправиться в сопровождении обоих сержантов в канцелярию начальника разведывательного отдела оккупационной армии полковника Р. X. Вильямса.

— Узнаете ли вы это? — спросил его полковник, протягивая ему пачку листков шелковой бумаги, покрытых мелким почерком.

Шпион побледнел, как мертвец. Он отступил на шаг и пробормотал:

: — Ах, вот как! Передать вам эти листки мог только мой компаньон.

И, пытаясь овладеть собою, он спросил, глядя на полковника, Вильямса:

— Вы поведете меня сейчас же или у меня еще хватит времени написать семье?

Он был убежден, что его расстреляют. Официально война еще продолжалась. Но полковник Вильямс прибегал к лучшим методам, чем расстрел. Он улыбнулся и, погрозив пальцем шпиону, сказал:

— Послушайте, какая для нас польза вас расстрелять? Ваши донесения у нас, половину собранных вами сведений вы бы могли найти в наших газетах. Мы предпочитаем, чтобы вы вернулись в Берлин и сказали пославшим вас людям, что мы их раскусили. Если они хотят знать о нас больше, пусть читают газеты или нам напишут. Мы им ответим. Почему бы нам не ответить? Германская армия является теперь тенью того, чем она была. Американская оккупационная армия могла бы ее разбить без всякой помощи извне. Мы это знаем. К чему же нам беспокоиться?

Немец так и открыл рот и вытаращил глаза. Он не мог себе представить, чтобы таким образом мог говорить какой-нибудь офицер германской разведки. Но это был не сон, а действительность. Полковник Вильямс предложил ему сигару.

— Черт побери! — выругался он. — С меня хватит. Я часто в жизни рисковал и всегда выходил сухим из воды, но против вас бороться невозможно. Человек, которого вы ко мне подослали, был больше немцем, чем я сам. Я передам «им» в Берлине ваши слова и брошу секретную службу.

По всей вероятности, он сдержал слово, ибо после этого случая он нигде больше уже не появлялся.

— Если бы мы расстреляли этого парня или посадили его в тюрьму, — объяснил полковник, — его начальники решили бы, что у нас есть много такого, что следует скрывать, и послали бы к нам целый легион шпионов.

Однако шпионов и без того было немало. В их числе, между прочим, находились два чиновника министерства иностранных дел: барон фон Маетука и фон Рейнбабен, приехавшие под видом рабочих с фальшивыми документами. Фон Рейнбабен выкрасил волосы.

 

Наша ловушка для шпионов на Рейне

Такой наплыв подозрительных людей заставил оккупационную армию прорубить оконце, через которое она могла бы за ними наблюдать. Роль оконца играл «Ризенфюрстенгоф», бывший тогда, так же как и теперь, одним из лучших отелей в Кобленце; он расположен на берегу Рейна против крепости Эренбрейтштейн. В 1919 г. этот отель пользовался широкой известностью, так как в нем помещался корреспондентский клуб, но тайный мир знал, что он являлся американской ловушкой для шпионов. Все, происходившее в этом отеле, становилось известно американской секретной службе. Он был в Кобленце тем же, чем отель «Крильон» — в Париже.

Во многих комнатах там были установлены диктографы.

Служащие на телефоне, горничные и посыльные — все были американскими агентами. Разведывательный отдел проводил по коридорам этого отеля, имевшим тысячи ушей, всех подозрительных лиц, прибывавших в Кобленц, большей частью немцев, кое-кого из союзников и некоторых американцев. Немало приезжих обнаруживало, что единственным отелем, где можно было найти свободную комнату, был «Ризенфюрстенгоф», и многим из тех, кто в нем останавливался, до сих пор неизвестно, почему они не получили разрешения на осмотр некоторых предметов и мест, которые они хотели видеть.

Приблизительно в это время американская разведка на Рейне заканчивала выполнение своего главного задания, состоявшего в выяснении того, что предпринималось противной стороной на случай наступления 3-й армии. Выполнение этого задания сводилось не только к наблюдению за неоккупированной частью Германии, через которую в последнем случае пришлось бы проходить американцам, но и к выяснению того, что осталось от германской армии. Дело это было поручено полицейским разведчикам, разъезжавшим по стране на мотоциклах, в форме или в штатском, и в оккупированной зоне и по городам, находившимся за пределами американского расположения. Они ездили, куда им было угодно, снабженные удостоверениями, разрешавшими им «разъезжать повсюду в зоне расположения 3-й армии в любой час дня и ночи, пользуясь любыми средствами транспорта, в форме или в штатском». Они имели разрешение открыто или тайно носить при себе револьвер или автоматический пистолет, и никто не имел права их задерживать.

Вся эта регламентация свидетельствует о том, какое важное значение придавалось секретной службе на Рейне.

 

Нами агенты — немцы из Америки

Неудивительно, что, пользуясь такими привилегиями, наши полицейские разведчики — немцы из Америки, говорившие по-немецки, как на родном языке, могли добиться всего. Они могли, не привлекая ничьего внимания, остановиться в любом германском городе. Но они не колебались и тогда, когда приходилось пользоваться более смелыми методами. Перевозка польской армии в Польшу послужила для них именно таким случаем.

Значительное число солдат, составлявших польскую армию, были поляками из Америки, вступившими в Соединенных Штатах в армию для службы на Западном фронте. После перемирия некоторые из них вернулись в Америку, а другие направились через Германию в Польшу; такая поездка была очень рискованной и вызвала большой беспорядок и путаницу, которыми воспользовался американский разведывательный отдел. Когда воинские поезда проходили через Кобленц, многие полицейские разведчики, говорившие по-немецки, сели в вагоны, чтобы служить «переводчиками». В Гиссене они сошли и остались на станции, якобы для того, чтобы помочь бесперебойному движению поездов. В действительности же они осмотрели весь Гиссен, главным образом, с точки зрения его пропускной способности. Кончилось тем, что они доставили в Кобленц планы, в точности отражавшие пропускную способность станции на случай передвижения крупных войсковых масс.

В случае наступления на Берлин Гиссен был бы одним из наших наиболее значительных железнодорожных центров. Полицейские разведчики были в форме и рисковали только тюрьмой, если бы их арестовали.

Таким образом, если бы угроза немцев отказаться от подписания мира осуществилась, наступление союзников протекало бы не вслепую. Благодаря полицейским разведчикам — немцам из Америки полковник Вильямс имел точную карту, на которой были нанесены численность, вооружение и все передвижения германских войск в районе радиусом в 800 км. Полковник Вильяме снабдил экземплярами этой карты английскую, французскую и бельгийскую оккупационные армии, по мнению которых она была полнее составленных ими карт.

В определенный момент союзные армии были бы готовы к наступлению, хотя угрозы Германии отказаться от подписания мира воспринимались как временный приступ дурного настроения или как жест, сделанный для удовлетворения народной гордости, прежде чем покориться неизбежности.

Весна 1919 г. на Рейне была очень опасным временем для американской экспедиционной армии. Война кончилась, но мир не наступал, и никто не возвращался к своему очагу. У каждого в мыслях были волнения во всем мире, беспокойство о том, что делается в Соединенных Штатах, как живет семья, и как идут дела. И каждый недоумевал, почему Першинг не отправляет нас домой. Настроение упало, прежние герои превратились в вечно ноющих людей. Секретная служба обо всем этом знала благодаря безмолвным наблюдателям и почтовым цензорам и была готова к волнениям.