Глава 18

Алисон проснулась утром и долго лежала, прислушиваясь к мирным звукам пробуждающегося лагеря. Она была одна в шатре. Одна, но не одинока. Да и откуда взяться одиночеству, если ее согревали воспоминания о невероятной ночи?

Истома во всем теле не давала пошевелиться. Девушка поглубже зарылась в одеяла, уже тоскуя о живительном тепле тела Джафара, волнующем сладострастии его ласк.

Джафар ушел от нее перед рассветом, поцеловав на прощание и шепча нежные слова. В ответ на полусонные протесты тихо объяснил, что должен оберегать ее репутацию и щадить чувства дяди.

Но лишь теперь, осторожно потянувшись, расправляя ноющие сладкой болью мышцы, Алисон окончательно поняла, что имел в виду Джафар. Если его обнаружат в ее постели, поползут слухи, и Оноре этого не переживет.

Однако сама мысль об этом заставила ее улыбнуться. Невероятно! Подумать только, что свирепый берберский вождь способен заботиться о каком-то пожилом раненом французе!

Но Алисон знала, что Джафар не настолько жесток и безжалостен, каким кажется! Она бесконечно благодарна за то, что он хочет уберечь дядю, сохранить в тайне, что они стали любовниками.

Любовниками. Воспоминания о пережитом наслаждении вызвали мягкую улыбку на губах Алисон. У нее любовник. Невероятно страстный мужчина, вознесший ее к высотам экстаза, о которых она даже не подозревала, сделавший Алисон женщиной в полном смысле этого слова. И сознание этого приносит не стыд, а лишь удовлетворенность. Джафар сделал ее женщиной. Всю эту долгую ночь он показывал ей, что значит чувственная любовь настоящего мужчины.

Лишь в самый первый раз он был нежен и осторожен. Но потом… потом оказался свирепым, буйным, неукротимым и таким же безжалостным в ласках, как и в бою. Он взял Алисон властно, уверенно, утвердив над ней свое господство, словно поставил на ее теле клеймо обладания.

Улыбка девушки внезапно померкла. Она больше не сомневалась, что влюблена в Джафара, но эти чувства были слишком новы и хрупки, чтобы пытаться понять их по-настоящему. Алисон терзали угрызения совести. Она предала Эрве. Добровольно, по своему желанию. Предала с варваром, похитившим ее, взявшим в плен Эрве, с человеком, в руках которого их жизнь и смерть. Вряд ли этим стоит гордиться.

Изнемогая под гнетом тяжких мыслей, Алисон откинула одеяла, вскочила и тут же сморщилась от тянущей боли между бедер. Стараясь двигаться осторожнее, она поспешила одеться и умыться, а потом помогла Махмуду свернуть шатер и уложить вещи. И все это время Алисон пыталась взять себя в руки, привести в порядок мысли, хотя яркие картины прошлой ночи то и дело возникали в сознании, не давая покоя. Когда Алисон отправилась на поиски дяди и Чанда, глаза ее задорно сверкали.

Она вела себя как обычно, пока перед самым отправлением не увидела Джафара на черном жеребце. До этого момента девушка не представляла, что с ней сделается при виде возлюбленного.

Его глаза, подобные теплому золотистому бархату, окинули ее нежным взглядом, а неожиданно радостная улыбка заставила Алисон вспомнить о вкусе его губ и кожи. Сердце, словно обезумев, готово было выпрыгнуть из груди.

«Должно быть, Джафар понимает это», — подумала она, задыхаясь. Чувственное притяжение между ними было таким ощутимым, таким могущественным, что Алисон показалось, будто сам воздух потрескивает, как перед грозой. Он пристально смотрел на ее губы, и Алисон поняла, что он хоть сейчас готов припасть к ее распухшему от поцелуев рту. Эмоции, обуревавшие ее в этот момент, были настолько сильны, неопределенны и лишали ее обычного самообладания, что Алисон была почти не в состоянии думать.

— Доброе утро, мадемуазель Викери, — спокойно приветствовал он. Только едва заметные хрипловатые нотки в голосе делали его обычное, банальное приветствие интимным. Как он может казаться таким равнодушным, когда она почти ощущает между бедрами дерзкие сильные толчки!

Должно быть, она ответила что-то, потому что услышала, как Джафар вежливо справляется о здоровье дяди и о ее собственном. Алисон неразборчиво пробормотала что-то, долженствующее означать оптимистический ответ.

— Ты можешь ехать верхом? — спросил Джафар тихо, чтобы никто не слышал.

Алисон недоуменно воззрилась на него.

— Да, конечно. Что-то случилось?

Ответная улыбка была чуть ироничной и одновременно ласкающей.

— Мне кажется, что седло будет сегодня слишком жестким и добавит неприятные ощущения к тем, которые ты уже испытываешь.

Наконец поняв, о чем идет речь, Алисон залилась краской.

— Н-нет, со мной все в порядке, — едва выговорила она, сгорая от стыда.

— Прекрасно. Но тебе стоит только сказать, и я сделаю все необходимые распоряжения.

— Да… конечно… спасибо…

К огромному сожалению Алисон, Джафар не поцеловал ее, а когда поскакал вперед, девушка невольно поглядела ему вслед, охваченная безумной страстью и горьким разочарованием. Тело пульсировало неутоленным желанием.

Она со всеми предосторожностями села на лошадь, одолеваемая все теми же неотвязными мыслями. Алисон стоило бы подумать, какая судьба ее ожидает, но слишком сильны были воспоминания о прошедшей ночи и волшебных чарах ее возлюбленного.

Только через три дня изнурительной езды они добрались до дома в горах, принадлежащего Джафару. Как ни удивительно, они почти повторили тот путь, которым Джафар вез ее в лагерь. Оставив позади пустыню, они очутились в бескрайних пространствах Высокого Плато и миновали соленое озеро, к которому так стремилась Алисон во время неудачного побега. Караван направлялся к далеким голубым горам, поросшим кустарником. В первую ночь они остановились почти у самого подножия.

Все это время Алисон спала одна, и это еще больше усиливало раздражение и нервозность. Она каждую минуту была готова сорваться и зарыдать от сознания того, что не может коснуться Джафара, поцеловать его и почувствовать силу стальных объятий. Однако девушка не смела лишний раз обратиться к нему в присутствии дяди. Кроме того, Чанд хлопотал над ней, словно наседка, и ревностно охранял каждый шаг. Он и без того свирепо хмурился и неодобрительно покачивал головой, словно подозревая о непристойной склонности госпожи к берберскому дикарю.

Путешествие оказалось пыткой и для Джафара. Он все время думал об Алисон и постоянно ее хотел.

Однако ради приличия приходилось держаться на расстоянии. Он не опозорит ее перед дядей! Джафар наблюдал за Алисон целыми днями и потрясенно сознавался себе, что завидует ее дяде и индийцу, свободной игривости, с какой Алисон обращалась с ними, нежной заботе и любящим взглядам, которыми они обменивались.

Он хотел того же для себя. Теперь Джафару было недостаточно обладать этим сладостным телом, недостаточно было даже ее добровольной капитуляции. Он жаждал большего. Хотел Алисон с целеустремленностью, превратившейся почти в одержимость.

И он получит ее… на время. Не отпустит, пока не заживет рана ее дяди. А потом вынудит себя расстаться с ней.

Конечно, такой эгоизм бесчеловечен. И недостоин Алисон. Он читал вопросы в ее глазах, вопросы, на которые не мог и был не в состоянии ответить правдиво. Достаточно объяснения, что он заботится о здоровье ее дяди.

— Конечно, мои извинения не совсем притворны! — успокаивая себя, говорил Джафар.

Ему действительно было небезразлично, что станет с престарелым французом, хотя бы потому, что он не желал причинять Алисон лишней боли.

Промедлив с ее освобождением, Джафар по крайней мере сможет выиграть время и попытаться защитить доброе имя девушки. Он прекрасно знал, что высокомерные, чопорные ханжи аристократического общества станут говорить о незамужней девушке, которая провела почти месяц в лагере берберов. Падшая женщина. Шлюха. Даже несмотря на богатство, она окажется отверженной и презираемой, совсем как когда-то его мать. Существующее лицемерие англичан всегда больно ранило Джафара.

Нет, он не мог отправить Алисон на ее родину, зная, какая судьба ее ожидает. Она ему небезразлична. Совсем небезразлична. И если сможет, убережет ее от злобы и наветов. Возможно, это ему удастся. У него достаточно влияния в высшем обществе благодаря его титулованному деду. Если удастся найти пожилую матрону безупречной репутации, которая готова будет поклясться, что все это время провела в обществе Алисон, можно надеяться, что ядовитые стрелы сплетен не попадут в цель. Но на это нужны время и тщательно составленный план. А пока ей придется оставаться с ним.

Конечно, лучшей защитой была бы женитьба… Джафар поморщился: угрызения совести вновь начали терзать его.

Благородный человек загладил бы непростительный поступок, предложив руку и сердце молодой леди, которую скомпрометировал. Но сделать Алисон предложение немыслимо. Он провел здесь последние семь лет, пытаясь избавиться от клейма английского наследия, забыть о прошлом, а женитьба на англичанке навсегда уничтожит всякую надежду на успех.

И, кроме того, для него важнее всего долг. Вождь обязан на первое место ставить интересы своего народа. Когда придет время, он возьмет в жены благородную дочь соседнего племени, чтобы объединить силы против врага, особенно французов. Необходимо укрепить власть, пошатнувшуюся после того, что произошло на поле битвы.

Джафар стиснул зубы при одном воспоминании. По приезде домой ему придется отчитаться за свой поступок перед советом старейшин. Но даже если его оправдают за нарушение клятвы, сам он не сможет себя простить. И не позволит себе вновь предать племя.

Нет, Джафар знает свои обязанности. Он никогда не возьмет себе в жены иностранку.

Ну, а если Алисон сразу же по возвращении домой выйдет замуж за кого-нибудь другого…

При этой мысли сердце его пронзила острая боль, однако Джафар заставил себя рассуждать спокойно. Согласится ли его смертельный враг, полковник, жениться на женщине с запятнанной репутацией? Да… конечно, да. Ни один здравомыслящий человек не сможет отказаться от Алисон Викери из-за столь ничтожной причины. Во всяком случае, сам Джафар не отказался бы. После того, как прикончил бы ублюдка, обесчестившего ее. И больше никогда не вспоминал бы об этом.

Но, возможно, он уже давно не в своем уме, во всяком случае, там, где дело касается Алисон. Ради нее он нарушил священный обет, опозорил свое имя и народ. А когда настал решительный момент, повел себя, как дикарь и варвар, каким его считала Алисон. Подумать только, он не задумываясь увез девушку в горную крепость, где намеревается держать до тех пор, пока не заставит себя отказаться от нее!

Даже сейчас этого недостаточно для него, но придется удовлетвориться тем, что есть.

Джафар мудро воспользуется отведенным ему временем и сделает все, чтобы Алисон чувствовала себя здесь, в крепости, как дома. Более того, он пойдет на что угодно, лишь бы она забыла о своей любви к ненавистному Эрве де Бурмону.

И только тогда Джафар с угрюмой решимостью выбросил из головы тяжелые мысли. Однако один неразрешенный вопрос продолжал терзать его мозг: является ли Алисон его пленницей или он у нее в плену?

На второй день путешествия, к полудню, караван достиг гор. Сбоку от первого пика лежала зеленая равнина, за ней виднелась еще одна гора, и еще одна плодородная долина, и так дальше и дальше, пока хватало глаз.

Солнце по-прежнему ярко светило, но по мере того, как они поднимались по склону, становилось все прохладнее. Низкие кусты можжевельника и ежевики сменились зарослями каменного дуба — вечнозеленого дерева, напоминавшего остролист. К полудню третьего дня дубы уступили место величественным кедрам. Глядя на узорчатые вершины древних великанов, Алисон глубоко вздохнула, упиваясь чистым горным воздухом. У нее давно уже не было так легко на душе. Но как могло быть иначе в этих великолепных ярко-зеленых горах, возвышавшихся над ней, когда в небе парят жаворонки и носятся ласточки? Алисон даже не заметила, как узка и опасна горная тропа, по которой шел караван.

Час спустя, когда они проходили по узкому ущелью, Махмуд отыскал Алисон.

— Господин велит вам ехать с ним, — сказал мальчик.

Сердце Алисон учащенно забилось. Взглянув на затянутые занавесями носилки, где лежал дядя, и одарив хмурого Чанда извиняющейся улыбкой, она направила коня к голове каравана.

Джафар со странно мрачным выражением лица уже ожидал Алисон. Она не говорила с ним с глазу на глаз почти три дня, с той ночи страсти, которую они делили, но сейчас он, по-видимому, не был склонен к беседе. Его молчание смущало ее, но не могло испортить хорошее настроение. Алисон была рада просто быть рядом с ним.

День уже клонился к вечеру, когда она забыла обо всем настолько, чтобы нарушить молчание. В этот момент крутая тропа вилась вдоль узкого гребня, а слева был отвесный обрыв глубиной в триста футов.

— Хорошо, что я не боюсь высоты, — заметила она, осторожно взглянув на Джафара.

— Есть что-нибудь на свете, вызывающее у тебя страх, красавица моя?

Алисон поспешно подняла глаза, но так и не смогла понять загадочного выражения его лица.

— Ошибаешься, — весело объявила она. — За последний месяц я научилась с почтением относиться к скорпионам.

Джафар улыбнулся.

— Эти горы, — сказала Алисон, мечтая лишь об одном — чтобы он всегда так улыбался ей, словно она для него кое-что значит, — совершенно неприступные. Кажется, никто, кроме здешних жителей, не может на них подняться. У врага нет ни единого шанса пробраться сюда незамеченным.

Джафар кивнул.

— Эта горная цепь, Бибан, считается настоящим естественным укреплением. Когда враги захватили эту провинцию, берберы покинули земли на равнинах, но смогли защитить свои дома в горах.

— И мы сейчас добрались до гор Бибан?

— Да.

Алисон ждала, что Джафар расскажет что-нибудь еще, но он не сказал ни слова. Девушка тоже ни о чем больше не спросила. Молчание продолжалось долго, дружеское, спокойное, и никому не хотелось его прерывать.

Солнце уже опускалось за горизонт, когда они обогнули вершину, выходившую на широкую долину. Внизу расстилались акры обработанной земли, не столько полей, сколько террас, ощетинившихся побегами ячменя и пшеницы. Над ними возвышался городок, в котором было несколько сотен домов, выстроенных на карнизах, один над другим. Строения окружали толстые стены с массивными сторожевыми башнями по углам. Повсюду росли кустарники и деревья.

Надежно укрепленная и сверкающая золотом в лучах заходящего солнца крепость представляла собой грозное и величественное зрелище.

— Это земли Бени Абесс, — тихо объяснил Джафар.

Услышав напряженные нотки в голосе, Алисон оглянулась и увидела, что он пристально смотрит на нее. Он, казалось, был чем-то взволнован, словно ожидал ее одобрения. Алисон задумчиво нахмурилась, подумав, что, должно быть, не поняла чего-то очень важного.

— Город просто великолепен, — сказала она наконец.

— И земли выглядят плодородными.

И Джафар, как ни странно, сразу же успокоился. Алисон удивилась. Она ведь ничуть не покривила душой. Подъехав ближе, девушка заметила ореховые рощи, абрикосовые сады и заросли инжира, окружавшие обнесенный стеной город. Ниже, там, где вилась тонкая лента реки, вертелось водяное колесо, очевидно, там была выстроена мельница. Из каменных труб, выведенных на плоские крыши, в небо поднимались клубы серого дыма. Наступало время ужина, и хозяйки скорее всего были заняты готовкой. Однако у ворот внезапно начали собираться люди, чтобы приветствовать возвращающегося вождя. Вскоре образовалась огромная толпа — мужчины, женщины, дети, гомонившие так, что из-за шума ничего не было слышно. Оглушительно лаяли собаки. Зрелище было красочным. На мужчинах были яркие шерстяные джеллабы и бурнусы, на женщинах — темные платья с цветными поясами, платки, покрывавшие волосы и плечи, и множество серебряных украшений.

Глядя на гордые, аскетичные лица, Алисон не сомневалась, что перед ней берберское племя. Женщины с открытыми лицами разрисовали кожу хной, а среди мужчин было много светловолосых, рыжебородых, с голубыми и серыми глазами. Все кланялись повелителю почтительно, но без излишнего угодничества.

Однако европейцам был оказан довольно холодный прием. Алисон то и дело ловила любопытные и подозрительные взгляды. Порой в суженных глазах сверкало пламя ненависти, и Алисон с неприятным чувством поняла, что ей здесь не рады.

Внезапно ощутив, как она одинока и несчастна, Алисон направила лошадь к коню Джафара и, осознав, что он наблюдает за ней, постаралась храбро улыбнуться, чтобы скрыть смущение.

— Тебе следовало бы предупредить, что я подвергнусь столь пристальному осмотру, — пробормотала она вполголоса. — Я бы постаралась одеться, как подобает идеальной пленнице.

Губы Джафара едва заметно скривились. Алисон не могла понять, раздражен он или забавляется внезапным выпадом, но это по крайней мере возымело желаемый эффект — Джафар отвернулся.

Вскоре они оказались за городской стеной, сложенной из неотесанных каменных глыб, скрепленных известковым раствором. В самую большую сторожевую башню были врезаны ворота с огромными, окованными железом дверьми. За ними начиналось широкое пространство, обсаженное деревьями, то, что в Англии назвали бы деревенской лужайкой. Однако здесь не было ни травинки. Почва оказалась глинистой, утоптанной и сухой, как камень.

Добравшись до самого центра площади, Джафар остановил караван и громко произнес несколько слов по-берберски. Алисон поняла, что он возвестил о победе воинов племени над французами. Люди, без сомнения, уже успели услышать радостную весть, но оглушительные крики восторга эхом разнеслись в горах.

Алисон не могла разделить их торжество, и, когда Джафар, повернув коня, повел процессию влево, девушка облегченно вздохнула. Они миновали несколько домов и множество проходов, казавшихся скорее холодными темными туннелями, чем улицами. На дальней стороне деревни, немного в стороне, стояло величественное каменное строение, напомнившее скорее мавританский замок, чем дом. Алисон решила, что он должен принадлежать очень богатому человеку, потому что тот мог похвастаться собственным источником влаги, — сверкающий поток каскадами спадал со скалистого уступа и исчезал за высокой оградой дома.

Джафар натянул поводья перед широкой деревянной дверью, покрытой искусной резьбой, и встретился взглядом с Алисон.

— Добро пожаловать в мой дом, мисс Викери.

Девушка не знала, то ли благодарить его, то ли небрежно объяснить, что вряд ли приятно быть гостьей против воли. Но, прежде чем она успела ответить, дверь распахнулась. На улицу выпорхнула светловолосая женщина и, восторженно смеясь, подбежала к Джафару и стала целовать его руки.

На высокой, с пышными формами незнакомке был длинный платок из голубого шелка, скрепленный, наподобие блузки, у талии золотым поясом с пряжкой, усыпанной драгоценными камнями. На руках, шее и в ушах сверкали золотые украшения. Она была так прекрасна, что у Алисон перехватило дыхание. Однако знойная красотка напомнила ей о куртизанках, которых она видела в оазисе Бу Саада.

Девушка в смятении взглянула на Джафара. Махмуд говорил, что у повелителя нет жены, но эта навязчивая женщина не похожа на сестру. Ее поведение было слишком знакомым… слишком откровенным.

Алисон была совершенно уверена в том, что эта женщина — наложница Джафара.

Сердце девушки, казалось, разлетелось на миллион осколков, и хрупкое счастье, принадлежавшее ей все эти последние дни, мгновенно превратилось в пыль.

 

Глава 19

Женщину звали Зохра, и Алисон невзлюбила ее с первого взгляда. Почти пресмыкаясь перед Джафаром, Зохра, однако, ясно давала понять свое привилегированное положение в доме.

Неприязнь была взаимной. В ту минуту, когда Зохра заметила чужачку, ее голубые глаза сверкнули злобой и презрением. К счастью, оказалось, что Зохра не живет в доме Джафара.

— Она принадлежит к другому племени, — пояснил Джафар после того, как блондинка удалилась. — Зохра гостит у двоюродной сестры.

Алисон ухитрилась скрыть тоску и безрассудную ревность за вежливой улыбкой, но втайне облегченно вздохнула, узнав, что ей не придется постоянно видеть Зохру. Она не вынесет… не позволит Джафару откровенно выставлять напоказ свою любовницу. Особенно сейчас, когда смертельно боится обнаружить свои чувства и показать себя настоящей идиоткой, куда большей, чем уже была!

Какая наивность — считать, что она единственная женщина в жизни Джафара. Каким отвратительным было ее поведение!

Алисон краснела от стыда, вспоминая собственное распутство, и сгорала от унижения при одной мысли о том, как покорна она была малейшему его желанию. Внезапно Алисон вновь почувствовала себя пленницей, хотя Джафар был безукоризненно вежлив.

— Это твой дом, — сказал он ей, как только они вошли в крепость, и при этом не притворялся. Алисон скоро поняла, что гостеприимство берберов было таким же, как прославленное радушие всего исламского мира, — стоило гостю похвалить какую-нибудь вещь, и он немедленно получал ее в подарок.

А здесь было чем восхищаться. Снаружи здание казалось простым, суровым и даже мрачным, однако стоило переступить порог, и гость оказывался в совершенно ином, сказочном, восточном мире, мире мозаичных полов, изысканной алебастровой резьбы, широких мраморных лестниц. Джафар провел ее по всем комнатам, после того, как Оноре удобно устроили на мягкой постели.

Горная крепость Джафара, как обнаружила Алисон, была выстроена вокруг большого центрального внутреннего двора. Внизу находились хозяйственные постройки, наверху — жилые помещения, с широкими крышами, где обитатели обедали и развлекались в хорошую погоду. В переднем крыле было более десяти комнат для гостей, покои хозяина занимали правое крыло, а слугам и женщинам отвели остальные части дома. Сводчатый коридор, охраняемый стражниками, вел в другой двор, где находились конюшни.

— Их поставили здесь, чтобы помешать мне сбежать, — сухо осведомилась Алисон, — или не дать вору украсть коней?

Джафар спокойно пожал плечами.

— У тебя единственной, Эхереш, есть раздражающая привычка удирать на моих лошадях.

И, когда девушка резко вскинула голову, уголки его губ скривились в чисто мужской снисходительной усмешке.

— Говоря по правде, здесь у нас немного воров: слишком суровое наказание их ожидает. Однако человек моего положения должен опасаться убийц.

Потрясенная мыслью о том, что какой-нибудь предатель может лишить жизни этого сильного человека, Алисон замолчала.

— По этой же причине, — добавил Джафар, — я прошу тебя покидать дом только в сопровождении охранников. Махмуд обо всем распорядится.

— Я могу выходить из дома?

— Конечно. Ты здесь гостья.

Девушка недоверчиво уставилась на Джафара.

— Хочешь сказать, что я могу идти, куда хочу, и делать все, что пожелаю?

Джафар еле заметно улыбнулся.

— Да, Эхереш. Тебя будут сопровождать и охранять вооруженные воины, но в остальном ты совершенно свободна. Тебе достаточно лишь попросить.

— Благодарю.

Джафар слегка поклонился.

— Могу сожалеть только, что многочисленные дела помешают развлекать вас, мадемуазель, как подобает гостю. За время моего отсутствия возникло немало проблем, которые требуют моего решения.

Они проходили комнату за комнатой, и Алисон все явственнее ощущала аромат кедра, из которого были сделаны древние потолочные балки. Единственным неудобством оказалось отсутствие света. Здесь всегда царил полумрак, поскольку окна были очень узкими, чтобы не пропускать дневной жары и леденящего холода с гор, но повсюду в изобилии висели глиняные светильники и стояли жаровни на случай прохладных ночей. Чисто выбеленные стены были украшены яркими коврами и шелковыми занавесками. Мебели мало, и лишь самая необходимая — диваны и низкие столики. Зато пол тоже устлан коврами и завален подушками.

Наверху, в переднем крыле, она увидела большой зал, вымощенный узорчатыми изразцами, по всем четырем сторонам которого были комнаты для гостей.

— Это твоя спальня, — сказал Джафар, останавливаясь перед одной из дверей.

— Так ты не собирался запереть меня в женской половине? — удивилась Алисон. На этот раз улыбка была снисходительной и чувственной.

— Я уже сказал, что намерен считаться с твоим английским воспитанием, дорогая. И, кроме того, предполагал, что ты хочешь находиться поближе к дяде. Однако, если предпочитаешь жить в гареме…

Алисон не могла не распознать хрипловатые, безошибочно интимные интонации и, покраснев, поспешно объявила:

— Нет, меня вполне устраивает эта комната.

— Прекрасно. Теперь я оставлю тебя. Можешь умыться и переодеться. Кстати, не спустишься ли к ужину через час? И твой дядя тоже, конечно, если сможет.

После ухода Джафара Алисон оглядела комнату и заметила циновку, служившую тюфяком и покрытую несколькими коврами, на которых лежали искусно сотканные одеяла и покрывала из цветастого шелка. Пол устилали ковры с разложенными на них подушками, а в стены были вбиты колышки для одежды. Однако Алисон не могла отвести взгляд от циновки. Лежа здесь по ночам, она сможет слушать шепот фонтанов, доносящийся со двора. Но один тревожный вопрос неотступно терзал Алисон: останется ли ее постель одинокой?

Чанд решил за нее эту проблему, отказавшись покинуть хозяйку. По заведенному обычаю, он лег перед ее дверью, по-видимому, твердо намереваясь не спускать глаз с госпожи.

Мысль о том, что слуга защищает ее честь, согрела душу Алисон. Если Джафар захочет прийти к ней, ему придется перебудить весь дом. Алисон необходимо было время, чтобы разобраться в хаотической путанице чувств к Джафару, прежде чем продолжать интимные отношения с этим человеком. Она слишком уязвима во всем, что касается Джафара, и пока не способна принять достаточно разумное решение относительно своих будущих отношений с ним.

Однако Джафар не делал никаких намеков на то, что собирается прийти к ней ночью. Первые дни они вообще встречались лишь за обедом. Как и предупредил Джафар, у него накопилось слишком много дел за время долгого отсутствия.

К собственному смятению, Алисон поняла, что ей не хватает Джафара. Дядя Оноре почти все время спал, а Чанд, по-видимому, не был склонен к разговорам. Поэтому Алисон была благодарна Махмуду, составлявшему ей компанию все это время. Мальчик часто навещал ее и охотно отвечал на вопросы, касающиеся Джафара и его племени, а кроме того, продолжал обучать девушку берберскому языку.

Здесь, в горах, жизнь Алисон была совсем иной, чем в лагере. Она могла свободно гулять повсюду, хотя не очень любила бродить по узким, извилистым улочкам. В отсутствие Джафара ей все труднее было выдерживать любопытные, а иногда и злобные взгляды встречных.

Однако не все были настроены так враждебно. Тагар, молодая женщина, с которой Алисон подружилась в лагере, была по-прежнему общительна и всегда готова помочь. И Алисон, обрадованная, что нашла здесь приятельницу, привыкла каждый день проводить по нескольку часов на кухне, где хлопотала Тагар, — длинной комнате, разделенной низкими перегородками, со множеством ниш и полок для посуды. Алисон не стыдилась признаться, что поступает так из-за Джафара. Однажды тот назвал ее избалованной и капризной, и теперь девушка была полна решимости доказать ему, что не боится грязной работы.

К собственному удивлению, Алисон обнаружила, что ей нравится это занятие. Женщины ухитрялись объясняться на забавной смеси французского и берберского языков и вскоре стали настоящими подругами.

Однако Алисон отчетливо понимала, что каждый вечер с нетерпением ждет момента встречи с Джафаром. За ужином он неизменно разыгрывал роль гостеприимного хозяина, заботился об удобствах гостей, занимал их беседой. Как ни странно, Джафар, казалось, делал все возможное, чтобы очаровать Оноре. И все же, пристально наблюдая за ним, Алисон видела, каким усталым, а по временам и рассеянным выглядит Джафар. Вероятно, бесконечные дела утомили его.

От рассвета до заката зал, где он принимал просителей, был заполнен до отказа людьми, требовавшими его внимания. Комната была на первом этаже, и Алисон стоило лишь подойти к окну, чтобы увидеть толпившихся во дворе берберов.

Самым приятным местом в доме был двор с несколькими фонтанами и мраморными водоемами, обсаженными олеандрами и миндалем. Днем Алисон любила завернуться в бурнус, чтобы уберечься от холодного осеннего ветра, и бродить между деревьями или сидеть на мраморной скамейке и греться на солнышке.

Именно здесь, во дворе, она нашла еще одного друга. У Джафара было несколько нубийских борзых, и одна из этих собак, молодая сука, повсюду следовала за девушкой.

Кроме того, через несколько дней после приезда она встретила во дворе Зохру и осознала необходимость держаться начеку. Берберская красавица, светлокожая и золотоволосая, выглядела ангелом, но под этой обманчивой внешностью скрывалась натура скорпиона.

Зохра достаточно хорошо говорила по-французски. Как-то раз с деланной вежливостью та обратилась к Алисон и после обычного приветствия немедленно заговорила о Джафаре:

— Вижу, тебе оказана большая честь. Повелитель смотрит на тебя благосклонно.

Ошеломленная такой наглой откровенностью, Алисон, однако, невозмутимо подняла брови. Не дождавшись ответа, берберка попробовала зайти с другой стороны.

— Господин — великолепный любовник, правда? Как ты считаешь?

Сердце Алисон мгновенно пронзила жгучая боль. Да, Джафар был великолепным любовником. Получив подтверждение этого из уст Зохры, Алисон была вне себя от ревности — странная и совершенно непонятная реакция, если учесть ее собственное, весьма неопределенное положение в жизни Джафара. Она едва удержалась от резкого ответа.

— Там, откуда я приехала, — резко ответила Алисон, — порядочные женщины не обсуждают вслух своих любовников и не говорят на такие темы с людьми, которых едва знают.

Зохра пожала точеными плечами так, что зазвенели золотые цепи и браслеты, и хищно оскалилась.

— А женщины моей страны не такие стыдливые и чопорные. И не так холодны в любви. Мы с самого детства учимся искусству ублажать мужчин и завоевывать их сердца.

— Женщины моей страны слишком горды, чтобы делить любимого с другой.

— Слишком горды? Не тебе говорить о гордости! Ты всего-навсего пленница повелителя.

Алисон стиснула кулаки.

— Прошу простить, у меня много неотложных дел.

Встав, она отошла с гордо поднятой головой. Но, оставшись одна в тишине своей комнаты, девушка устало сгорбилась. В горле стоял комок непролитых слез, хотя одновременно она испытывала совершенно варварское желание выцарапать голубые глаза Зохры.

Осознав, до чего дошла, Алисон мысленно выругала себя. Никогда в жизни не испытывала она ревности к другой женщине! И не унизит себя препирательствами с этой белобрысой ведьмой, не станет бороться за милости Джафара!

Правда, это не помешало ей искренне согласиться с Махмудом, считавшим Зохру дьяволицей и отродьем упрямой верблюдицы. По-видимому, Зохра не пользовалась расположением мальчика, поскольку с жестокостью ведьмы не давала ему забыть об изуродованном лице и хромой ноге. Алисон немного утешилась тем, что Махмуд начал обращаться к ней «lallah», что на берберском языке означало «высокородная госпожа».

От мальчика Алисон узнала, что Зохра — уроженка соседнего племени Бени Аммер, и такая же куртизанка, как танцовщицы племени Аулед Нейл. Очевидно, блондинка заработала немало денег в постели Джафара! В этом, несомненно, кроется причина того, что он ни разу не пришел к Алисон ночью — ведь к его услугам ласки опытной шлюхи, так зачем Джафару она , жалкая пленница, да к тому же иностранка?

При этой мысли отчаяние охватило девушку с новой силой. Ей нет места в жизни Джафар, и нет с ним будущего. Нужно быть безумной, чтобы забыть это, позволить сердцу управлять разумом. За долгие недели плена она, по-видимому, потеряла способность здраво рассуждать, и не понимает, что хорошо и что плохо. Какая ужасная непростительная глупость — полюбить Джафара и отдаться ему! Ей следовало бы знать это заранее!

Вечером, перед ужином, Алисон нервно мерила шагами террасу, по-прежнему мучаясь тоскливыми воспоминаниями. Чанд помогал дяде одеваться, просители разошлись, и девушка осталась одна.

Терраса, шедевр зодчества, была образована уступом скалы и защищена от дождя и ветра нависающим гранитным карнизом. Чуть выше из скалы пробивался ручей, падая вниз крохотным прелестным водопадом. Им можно было любоваться, сидя на каменных скамейках, вырезанных в скале. Под террасой расстилалась великолепная долина Бени-Абесс, племени Джафара.

Заходящее солнце освещало живописный пейзаж, и Алисон с неохотой поднялась, чтобы войти в дом. Однако, повернувшись, она увидела Джафара, стоявшего в дверях. Он молча пристально смотрел на Алисон, и девушка задохнулась от неожиданности и восторга. Он надел сегодня легкое широкое белое одеяние из тонкого шелка, подчеркивающее суровую мужественность черт, но голова была непокрыта, и пронизанная солнцем грива словно загорелась красно-золотистым светом. Алисон показалось, что Джафар чем-то встревожен, но, когда он подошел и поднял ее пальцы к губам, приветствие прозвучало вежливо-прохладно, словно в светской гостиной.

— Боюсь что я пренебрегал твоим обществом эти несколько дней, cherie, ради утомительных и скучных обязанностей. Надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы простить меня.

Алисон действительно чувствовала себя покинутой, однако отказывалась признаться в этом.

— Махмуд составлял мне компанию, — коротко объяснила она.

— Зохра будет танцевать сегодня для тебя и твоего дяди. Надеюсь, тебе понравится. Она превосходная танцовщица.

Алисон отнюдь не ожидала услышать похвалы куртизанке.

— Насколько я припоминаю, ты говорил, что не имеешь наложниц! — сорвалось у нее с языка прежде, чем она успела сдержаться.

— Совершенно верно, — улыбнулся Джафар, глядя ей в глаза. — Ты ревнуешь к Зохре, моя непокорная тигрица? Может, отослать ее из города?

Как весело, уверенно, даже самодовольно он спрашивает!

Алисон мгновенно вышла из себя, запоздало сообразив, что Джафар слишком легко читает ее мысли! Конечно, теперь он может дразнить ее и всячески издеваться!

— Ты спишь с ней?! — требовательно спросила Алисон, не в силах удержаться от вопроса, хотя с ужасом ожидала ответа.

— Нет, Эхереш, — быстро и твердо ответил Джафар.

— Но спал раньше!

И тут Алисон оцепенела — Джафар, подняв руку, осторожно провел пальцем по щеке. В его глазах молнией сверкнула страсть.

— Разве это важно? — еле слышно выдохнул он, и сердце Алисон неудержимо забилось. Разозлившись на себя за такую несдержанность, девушка резко отстранилась.

— Нет, конечно, нет, — поспешно бросила она и вновь повернулась лицом к долине. — Мне совершенно безразлично, что бы ты ни делал с ней! Простое любопытство, вот и все.

Она лгала, лгала. О любопытстве не могло быть и речи! Алисон жаждала очутиться в объятиях Джафара, почувствовать тяжесть этого мускулистого тела, безумие ласк. И это она, та, которая превыше всего ценила свободу и независимость! Временами Алисон пугалась страсти собственного желания.

Не успела она осознать это по-настоящему, как мощные руки обвили ее талию. И, когда он нежно прижал губы к ее виску, Алисон почувствовала, что не может дышать.

— Мне не хватает твоего тепла по ночам, красавица моя, твоего стройного тела в постели.

Алисон облизнула внезапно пересохшие губы. Она тоже больше не могла жить без него и скучала больше, чем могла представить.

— Приходи ко мне сегодня ночью, Эхереш.

— Ты…

Она осеклась.

— Ты хочешь, чтобы я пришла в твои покои?

— Подумай сама, дорогая, если мы хотим соблюсти приличия, значит, я не могу явиться к тебе. Комната твоего дяди почти рядом, а индиец охраняет тебя, как свирепый сторожевой пес.

Он приглашает ее в свою спальню, в свою постель? Хочет для собственного удовольствия, как одну из своих наложниц? Как Зохру?

Охваченная новыми и мучительными сомнениями, Алисон закрыла глаза. Неужели для Джафара она всего-навсего очередная игрушка? И ничего для него не значит… еще одно теплое тело в постели?

Неотвязные мысли терзали девушку. Как может она желать человека, который держит ее здесь против воли? Как может любить дикого необузданного воина, презирающего всех иностранцев? Варвара, едва не ставшего причиной смерти Эрве?

По спине Алисон прошел ледяной холод. Что она наделала? Отдалась объятиям Джафара в тот момент, когда судьба Эрве по-прежнему так неопределенна? Да, несомненно, Джафар — чувственный мужчина и находит восторг и наслаждение в том, что беспрестанно меняет женщин. Он снова возьмет Алисон и подарит ей неземное блаженство, а потом уйдет, не оглядываясь, оставив ее с разбитым сердцем.

Нет, нужно положить конец этой близости прежде, чем она окончательно потеряет голову и поверит пустым обещаниям страсти, лишится воли настолько, что не сможет противиться ему. Прежде чем душа, как раньше тело, окажется у него в плену.

— Ты забыл, что у меня есть жених? — прошептала она скорее себе, чем ему.

Джафар отшатнулся, словно от удара. Руки его медленно опустились. Он молча отступил.

Зловещее молчание тянулось целую вечность. Алисон видела, что Джафар пытается взять себя в руки. Когда она вновь взглянула на него, лицо бербера уже превратилось в неподвижную маску. Однако она понимала, что должна вонзить кинжал еще глубже, если питает хоть какую-то надежду сохранить волю и решимость.

— Сколько еще времени, — выдавила она, — я и мой дядя будут твоими гостями? Собираешься держать нас здесь до скончания века?

Алисон могло бы всего лишь показаться, что в глазах Джафара застыла невыразимая боль, если бы мускул на щеке не дернулся. Джафар резко повернулся к ней спиной и, подойдя к парапету, стал рассматривать долину.

— Пока я не могу освободить тебя, — выговорил он наконец так тихо, что его едва было слышно за шумом водопада.

— Почему… почему нет?

Джафар устало вздохнул.

— Потому что сейчас я занят переговорами с французским правительством относительно обмена военнопленными. Ваше пребывание здесь позволяет мне действовать с позиции силы. Если я освобожу вас, это может стоить жизни многим людям.

Настала очередь Алисон сжаться от боли. Джафар использует ее сейчас и использовал раньше, когда заманил в ловушку французскую армию. И вот теперь он торгуется с врагами, пытаясь договориться на самых выгодных условиях. Вот кто она для него — возможность воздействовать на французов, получить лишнее преимущество!

Алисон продолжала вонзать ногти в ладони, пока эта боль не затмила ту, что тисками сжимала сердце. Она приняла правильное решение, отказавшись бежать к Джафару по первому зову. Пусть она умирает от любви к нему, но не зайдет так далеко, чтобы позволить этому человеку использовать еще и ее тело.

— Эрве тоже обменяют? — спросила она наконец. Последовала долгая пауза, прежде чем Джафар кивнул.

— Тогда, — добавила Алисон, пытаясь улыбнуться, — думаю, придется потерпеть и побыть гостьей в твоем доме еще немного. Ну а теперь, может, пойдем ужинать?

Как и обещал Джафар, Зохра оказалась прекрасной танцовщицей — ее искусство было неоспоримо, а представление отличалось изысканным изяществом. Оноре Ларусс, типичный француз, высоко оценил сверкающие голубые глаза, развевающиеся золотистые волосы, полные груди и соблазнительно извивающуюся фигуру. Алисон, однако, остро ощущая окружавшую Зохру атмосферу чувственности и вызывающего сладострастия, хмурилась и почти не поднимала глаз. Перед мысленным взором то и дело возникали сплетенные тела Джафара и танцовщицы, и томительная тоска не давала покоя.

Почти против воли девушка взглянула на Джафара и обнаружила, что его внимание сосредоточено не на прекрасной куртизанке, а на ней. Джафар пристально, мрачно рассматривал Алисон.

Но, как только Зохра, поклонившись, удалилась, Джафар вновь превратился в гостеприимного хозяина, и следующую неделю делал все, чтобы угодить гостям.

Однако галантность и исполнение каждого ее желания только укрепляли решимость Алисон освободиться от любовных чар. Когда она призналась, что почти не видела поселения, Джафар сам показал ей городок. Со спокойной гордостью, которую не пытался скрыть, он поведал о племени и его культуре.

Алисон узнала, что мужчины и женщины племени Бени Абесс много и тяжело работали. Мужчины возделывали землю и выращивали лошадей, а женщины занимались гончарным делом и ткали материи. У них почти не было свободного времени, особенно у женщин. Если они не готовили и не убирали, значит, носили воду из колодца или отправлялись к реке стирать. Однако их участь была далеко не так тяжела, как у их сестер из других арабских народностей. От берберок не требовали молчания в присутствии мужчин. Они могли не держать глаза опущенными. Если верить небрежным репликам Джафара, то именно жены, а не мужья были главами берберовских семей и управляли хозяйством.

Именно Джафар первым привел Алисон в конюшню. Накануне вечером, за ужином, выслушав беседу Джафара и дяди Оноре о трудностях, которые на каждом шагу испытывали французы, пытающиеся завоевать Алжир, она бросила издевательскую реплику.

— Хотела бы я знать, что делают ты и твои дикари в свободное от сражений время? — сухо осведомилась она, желая в корне уничтожить непонятное влияние Джафара на дядю.

Джафар окинул ее ледяным взглядом:

— Кроме войны, Эхереш, мы наслаждаемся погоней, любовью и скачками. Завтра, если пожелаешь, я покажу тебе конюшни.

Алисон величественно наклонила голову, притворяясь равнодушной, но на следующее утро, оказавшись в конюшне, не смогла долго сохранять безразличный вид. Никогда еще она не видела таких чудесных коней. Алисон внимательно, с всевозрастающим восхищением слушала Джафара, объяснявшего, что его племя выращивает лучших лошадей в стране.

И когда Алисон восхитилась белоснежной кобылой, Джафар немедленно подарил ей лошадку, не слушая и не принимая возражений. Алисон пришлось сдаться. Искренне поблагодарив Джафара, она начала переходить от стойла к стойлу, пока не увидела гнедого скакуна, лохматого и казавшегося совершенно диким: он фыркал, рыл копытом землю до тех пор, пока не увидел Джафара. Тут конь, мгновенно став покорным, как ягненок, повернулся и порысил к хозяину. По какой-то непонятной причине Алисон показалось, что она уже видела жеребца, хотя была при этом уверена, что Джафар не брал его с собой в пустыню.

— Интересно, есть ли имя у этого неукротимого создания? — пробормотала она, видя, что конь ластится к Джафару, толкая его мордой в грудь.

— Эту, что означает «ветер».

Алисон заметила устремленный на нее странный взгляд Джафара, но решительно не поняла, в чем дело. Однако несколько минут спустя она пришла в такой восторг, что позабыла обо всем: Джафар приказал оседлать белую кобылку и пригласил Алисон покататься верхом. Целых два замечательных часа она мчалась по бескрайним просторам, наслаждаясь давно позабытой свободой, и вернулась домой с разгоревшимися от ветра щеками и сверкающими счастьем глазами.

Однако на следующее утро радость померкла. Махмуд, принесший ей завтрак, казался куда мрачнее обычного, и Алисон спросила, что тревожит мальчика.

— Совет старейшин собирается через двенадцать дней.

— И что?

Махмуд расстроено нахмурил пересеченный шрамом лоб.

— Совет может лишить повелителя звания амгара — вождя. Его обвиняют в пренебрежении долгом, предательстве своего племени и неуважении к закону. Господину придется доказывать свою невиновность.

Алисон ощутила в желудке тяжелый ледяной ком.

Расспросив Махмуда получше, она обнаружила, что титул «amghar el-barood» означает нечто вроде «главнокомандующего». На эту должность назначался во время войны один из вождей здешних племен. Теперь этого звания был удостоен Джафар, но, по-видимому, его собирались сместить за недостойное поведение на поле брани, когда он пощадил жизнь Эрве и позволил жить кровнику.

— Хочешь сказать, что Джафар будет опозорен лишь за то, что выказал милость врагу? — поразилась Алисон.

Махмуд печально кивнул.

— Не знаю, что случится. Все в руках Аллаха.

Алисон продолжала настойчиво расспрашивать слугу о берберских законах и начала понимать, почему у Джафара оказалось так мало свободного времени. Он был не только главнокомандующим и вождем племени, но и каидом, правителем, назначенным самим султаном. Только каиды имели право носить алые бурнусы. Но больше Алисон ничего не удалось уяснить. Система правления у берберов, крайне осложненная родовыми распрями и войнами между кланами, была выше понимания европейца. Положения отнюдь не улучшал независимый и воинственный дух берберов.

Алисон считала, что сама идея низложения Джафара поистине смехотворна. За время своего правления Джафар объединил и повел за собой разрозненных, потерявших надежду людей на битву против захватчиков. Какая горькая ирония заключается в том, что теперь ему приходится бороться и против своего народа!

Алисон была уверена, что именно угроза низложения тревожит Джафара. Она хотела расспросить его об этом, однако за целый день не смогла найти возможности очутиться с ним с глазу на глаз. А завтра ее ждала новая встреча с Зохрой.

Прекрасная блондинка уже ждала Алисон во дворе, похожая на притаившегося паука, выслеживавшего добычу. Совершенно не желая оказаться мишенью ее ядовитых стрел, Алисон попыталась было пройти мимо, но Зохра перегородила ей дорогу.

— Вам следовало бы покинуть этот дом, госпожа, пока не случилось чего недоброго.

Алисон, застыв на месте, суженными глазами взглянула на женщину.

— Что-то недоброе? Ты смеешь угрожать мне, Зохра? Посмотрим, что скажет повелитель, когда узнает об этом.

На мгновение в глазах Зохры промелькнуло нечто похожее на страх, но ненависть взяла верх.

— Ты околдовала его, но он никогда не возьмет тебя в жены, как бы ты ни пыталась заманить его своим богатством! Ты чужачка, неверная! Он женится на девушке из благородного берберского рода, такой, кто принесет честь его имени и благоденствие племени! Ты же запятнала его позором! Ты для него ничто, меньше, чем ничто!

Одним духом выпалив обличительную речь, Зохра удалилась, позвякивая бесчисленными цепочками, оставив испуганную Алисон смотреть ей вслед. Взять ее в жены? Сама мысль о замужестве с Джафаром никогда не приходила Алисон в голову. Она его пленница, только и всего. И, несмотря на предостережения Зохры, иного выбора, кроме как оставаться здесь, у Алисон не было.

Алисон рвала и метала. Будь проклята эта змея! Вне себя от ярости, девушка резко повернулась и зашагала через весь двор в огромный зал, где Джафар принимал просителей. Все мужчины в зале, включая и Джафара, с изумлением уставились на девушку, но Алисон была слишком раздражена, чтобы заботиться о мнении людей его племени.

— Я бы хотела попросить аудиенции, — сухо объявила она, остановившись в дверях. — Если можешь уделить мне несколько минут, конечно.

Встревоженно взглянув на девушку, Джафар взмахом руки удалил толпу. Зал почти мгновенно опустел, но этого времени оказалось достаточно, чтобы Алисон поняла свою ошибку. Румянец смущения окрасил ее щеки. Теперь она осталась с Джафаром с глазу на глаз, но, если сейчас пожалуется на Зохру, он лишь посчитает, что Алисон ревнует.

Джафар пригласил девушку сесть, и она грациозно опустилась на ковер рядом с ним, лихорадочно придумывая причину, которой могла бы объяснить свое появление.

— Махмуд сказал, что совет племени может низложить тебя за то, что ты пощадил Эрве, — выпалила она наконец. Джафар, казалось, не понял ее, потому что его лицо мгновенно приобрело замкнутое выражение.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, мои разногласия с советом не повлияют на освобождение полковника. Я дал слово, что Бурмону не причинят зла, и этого уже не изменить, даже если я перестану быть вождем.

— Я не об этом беспокоюсь, — запротестовала Алисон. — Просто считаю ужасной несправедливостью, если ты должен понести такое тяжелое наказание всего лишь за милость, оказанную врагу.

Джафар пристально посмотрел на девушку, словно удивляясь, что она так негодует из-за него. Алисон действительно не могла вынести мысли о том, что великодушие так дорого обойдется Джафару. Но он, медленно покачав головой, отвернулся.

— Ты меришь справедливость европейскими мерками, Эхереш. Совет видит мой поступок в ином свете… в лучшем случае это, по их мнению, слабость, в худшем — предательство. Слабый вождь недостоин править. Предатель — недостоин жить.

— Ты не предатель! — яростно воскликнула Алисон, стиснув кулаки.

— Неужели? — угрюмо усмехнулся он. — Я клялся отомстить за гибель родителей и отступил в самый последний момент. Предал священный обет.

Он поднял на нее глаза, и Алисон потрясенно затаила дыхание при виде нескрываемой боли и отчаянной просьбы о понимании в его взгляде.

И она попыталась понять его. Конечно, Алисон не знала правил, обычаев, законов гор и с Джафаром была близка лишь так, как бывают близки женщина и мужчина. Но видела, какую тоску, печаль и сожаление он носит в душе, чувствовала их, словно собственные. Неудача потрясла Джафара не только из-за возможной потери положения и власти, но оттого, что, по его мнению, он обесчестил свои убеждения и опозорил принципы.

И все это из-за Эрве. Только из-за Эрве жизнь Джафара может быть разбита. От этой несправедливости ныла душа. Как ей хотелось сделать что-то, облегчить его боль, залечить раны!

— Но ты спас жизнь человека! — гневно пробормотала она. — Это не может быть плохим поступком!

Джафар устремил свой взгляд вдаль.

— Не может! — настаивала Алисон.

Джафар снова покачал головой. Попытка выступить в его защиту застала вождя врасплох, но одновременно тронула, как ничто и никогда в жизни. Однако он не мог принять утешения, которое пыталась предложить Алисон.

Молчание продолжалось, напряженное, недоброе.

— Ну… — беспомощно пролепетала Алисон, — мне, наверное, пора. Прости, пожалуйста, за то, что помешала. — Она медленно поднялась, направилась к двери, но у самого порога оглянулась. — Джафар, — спросила она, слушая, как отдается эхом ее голос в пустом зале. — Что случится после того, как пленных обменяют?

Джафар не хотел отвечать ни на этот вопрос, ни на другие, с ним связанные. Что сделает Алисон, когда ее жениха отвезут в Алжир? Потребует отпустить и ее тоже? Дать свободу, которую не мог и не хотел вернуть ей Джафар?

Но, услышав встревоженные нотки в ее голосе, Джафар осознал необходимость дать девушке хоть какой-то ответ.

— Я уже говорил, что твоему драгоценному Эрве ничего не грозит, — проворчал он, пытаясь не глядеть на нее. Но Алисон, как ни странно, казалось, вовсе не испытывала облегчения.

— Ты все еще намереваешься мстить за то, что его отец сделал с твоим?

Неотвязный страх за судьбу ненавистного врага взбесил Джафара, однако он вынудил себя спокойно ответить:

— Нет… больше я не собираюсь мстить.

— Но никогда не прекратишь борьбу, верно?

Джафар покачал головой. Пока он дышит и живет, война для него не закончена. Даже лишенный власти, он по-прежнему будет стремиться избавить страну от иноземных угнетателей. Это краткое пребывание в горах в обществе Алисон всего лишь небольшая передышка. Скоро он снова вернется на поле боя.

— Изменник не был бы так искренне предан делу, — мягко сказала она, прежде чем уйти, оставив его в одиночестве. Эти полные убежденности слова долго еще звучали, убаюкивая угрызения совести. Он не мог согласиться с ее доводами, хотя невыразимо жалел об этом.

А в это время Алисон мучилась тем, что не в силах была убедить совет племени отказаться от абсурдных обвинений.

Джафар не способен быть предателем — он благороден и великодушен! И пойдет до конца в своей ненависти к захватчикам, ведя заведомо проигранную битву. Должны, обязательно должны найтись доказательства его невиновности!

Алисон все еще терзалась из-за явной несправедливости, когда два дня спустя сделала невероятное открытие, от которого голова пошла кругом. Джафар охотился со своими людьми и, конечно, не подумал пригласить ее, хотя Алисон втайне мечтала об этом. По-видимому, женщины в Берберии не охотятся.

Однако после недавней долгой прогулки Алисон и не подумала расстраиваться, что ее оставили дома. Она еще не полностью восстановила силы после болезни. К тому же день выдался дождливым и отвратительно холодным: темные тучи нависали над горами, совсем как в Шотландских нагорьях, — напоминание о том, что скоро пойдет снег.

Девушка провела утро, читая дяде вслух, а потом, перевернув последнюю страницу, со скуки отправилась на второй этаж, в то крыло, где находились покои Джафара, решив поискать в его библиотеке другую книгу.

Библиотека оказалась еще роскошнее, чем остальной дом. К удивлению Алисон, среди арабских и французских книг отыскался томик поэзии Байрона, мрачного романтика, британского аристократа, который лет двадцать назад сражался вместе с греческими борцами за свободу против кровожадных турок.

Алисон уселась на диван, решив пролистать тонкий томик. Однако успела лишь открыть обложку. Рука ее замерла. На первой странице крупным, размашистым почерком было написано имя: Николас Стерлинг. В глазах Алисон потемнело, сердце, казалось, перестало биться.

«Стерлинг» — фамильное имя семейства герцогов Морлендских.

Семь лет назад она приехала с визитом в поместье герцога, и там светловолосый незнакомец долго утешал плачущую девочку.

Во время ужасной болезни она грезила об атом незнакомце — дорогой образ, который каким-то чудом перепутался с видениями Джафара.

Ошеломленная и потрясенная, Алисон смотрела на подпись, пытаясь наконец сложить вместе части головоломки. Но в этот момент послышались знакомые тихие шаги. Подняв глаза, она заметила стоявшего в дверях Джафара. Золотистые глаза пристально смотрели на нее; выражение лица было одновременно настороженным и непроницаемым.

 

Глава 20

— Это был ты в тот день! — негодующе прошептала она.

— Да, — кивнул Джафар, не мигая, встретив ее вопросительный взгляд.

— Не понимаю…

— Моя мать была англичанкой. Ее отец, мой дед — Роберт Стерлинг, герцог Морлендский.

Алисон не могла опомниться. Джафар говорил на английском. Безупречном, правильном, чистом английском языке, который нельзя выучить, пробыв в стране несколько недель.

— Но как ты попал сюда… стал вождем племени… — недоуменно бормотала она.

Джафар, вздохнув, шагнул ближе и сел рядом с Алисон.

— Это довольно необычная история. Давным-давно, когда моя мать была молода, она отказалась выйти замуж по желанию своего отца и, сбежав из дома, села на корабль, идущий в Сицилию, где намеревалась остаться, пока герцог не передумает. Судно захватили берберские пираты. Девушку привезли в Алжир, где и продали в рабство.

— Рабыня! — вздрогнув, повторила Алисон. — Как ужасно!

В голову мгновенно пришли ужасные истории о европейских женщинах, запертых в восточных гаремах.

— Говоря по правде, ее судьба оказалась счастливой. Она была молода и красива. Ее за огромные деньги купил берберский вождь и привез в свой дом в горах. Потом он полюбил ее и сделал своей женой, хотя она была христианкой. Позже англичанка родила ему сына.

— Тебя?

Джафар кивнул. Он, казалось, смотрел куда-то вдаль, словно воскрешая старые воспоминания.

— Меня назвали Джафаром в честь того пирата, что взял в плен мать.

— Тебя назвали в честь пирата ?!

Джафар еле заметно улыбнулся.

— Так называл меня отец. Мать же звала Николасом. Меня с детства растили, как берберского воина, но мать никогда не позволяла забыть мое английское происхождение.

Немного помолчав, он добавил:

— Я знаю, она была счастлива здесь, но всегда надеялась когда-нибудь вернуться домой и навестить отца. Ее любимой фразой было: «Когда мы поедем в Англию…»

Джафар снова улыбнулся, на этот раз грустно.

— Только она не желала ехать одна, а отец меня не отпускал. Наверное, боялся, что мне слишком понравится жизнь европейского аристократа, спокойная и роскошная, которой я был лишен здесь.

— Но ты все-таки оказался там?

— Да, — коротко бросил он. — После гибели родителей, когда стало известно, что я наполовину англичанин, меня отправили домой, к моему деду-аристократу. Я оставался там десять лет.

«Десять лет… целая вечность», — подумала Алисон, слыша отзвуки былой тоски маленького мальчика в угрюмом голосе мужчины.

— Но ты, возможно, сумеешь понять, — продолжал Джафар, пристально глядя на Алисон, — что деньги и титулы, которые предлагал дед, ничего для меня не значили. Я воспитывался здесь, в другом мире. И был наследником отца. Здесь я ни в чем не нуждался, стоило лишь приказать: «сделай это» — и можно было ни о чем не беспокоиться. Здесь я находился среди семьи, друзей, знакомых обычаев. Англия же была чужой страной, где все относились ко мне холодно и презрительно.

Алисон сочувствующе кивнула. Ей самой пришлось много страдать из-за предрассудков и пренебрежения со стороны надменной английской аристократии. Она знала, как относятся в Англии к детям смешанной крови. Ее, дочь незнатных родителей, тоже старались не замечать.

— Ты так и не привык?

— И не приспособился, — кивнул Джафар. — И не стал лощеным молодым джентльменом, которого так желал воспитать дед. Нельзя забыть родину и свой мир лишь потому, что оказался в другой стране. Английская кровь еще не делает меня англичанином.

— Нет, — согласилась Алисон и подумала: Джафар никогда не смог бы стать англичанином — недаром в его жилах течет и кровь неукротимых берберских воинов. Но, присмотрись она в свое время внимательнее, сразу заметила бы в его манерах европейское воспитание. Он скрывал от Алисон свое прошлое, но вырывавшиеся у него по рассеянности английские слова должны были подсказать ей правду.

— А позже? Ты оставил деда, чтобы вернуться сюда?

— Здесь шла война. Эта моя страна, мой дом. Я должен был вернуться. В тот день, когда ты бросалась в меня желудями, я попрощался с дедом.

Алисон нахмурила лоб, вспоминая. Теперь она поняла, почему гнедой скакун показался таким знакомым. Она видела его раньше. То самое дикое создание, на котором ехал в тот день Николас, которого Алисон видела во сне. И Джафар… как он утешал ее тогда, одинокую маленькую девочку! Именно он тот человек, который так повлиял на всю ее последующую жизнь. Она обязана ему многими счастливыми моментами на трудном пути от девочки к женщине.

И теперь она смотрела на Джафара новыми глазами. Мягкий свет лампы бросал отблески на худое, суровое лицо. Нетрудно увидеть в этих точеных чертах прирожденную способность повелевать… или решимость человека, непоколебимого в любви и ненависти. Но теперь, узнав, кто он на самом деле, Алисон понимала многие сбивающие с толку вещи, которые могли объясняться лишь его необычным воспитанием и происхождением. Вот почему его поведение и манеры иногда казались чисто европейскими, вот почему Алисон всегда чувствовала, как он одинок, даже среди своих людей. Человек, рожденный на стыке двух культур, восточной и западной, на границе двух миров, и, вероятно, не принадлежащий ни одному. В нем постоянно боролись чувственная душа Востока и холодный прагматизм британского аристократа. Кроме того, Джафар в достаточной мере унаследовал от обоих родителей гордость и надменность. Он мог отречься от английского наследия, однако оно по-прежнему было жизненной частью его души.

— Ты когда-нибудь еще видел деда? — спросила она наконец.

— Однажды, — вздохнул Джафар. — В сорок третьем году течение войны резко изменилось. Армия Абдель Кадера терпела одно поражение за другим, и французское правительство твердо решило раздавить всякое сопротивление. Французы не только намеревались ограничить власть шейхов и здешних правителей, но и пытались уничтожить нашу культуру. Я отправился с посольством в Англию, где обратился с прошением к королеве Виктории вступить в войну против Франции на стороне арабов, но она отказала.

Алисон молча изучала Джафара, вспоминая горькие резкие слова, которые он однажды бросил ей, говоря о страданиях его народа в борьбе с французами. Только теперь девушка поняла, каким чувствовал он себя бессильным и неспособным спасти свой народ или защитить его от ярма французских угнетателей. Джафару пришлось пережить так много боли и тоски! Алисон ощущала его мучения, молчаливую ярость из-за собственной беспомощности, и сердце ее разрывалось. Ей хотелось утешить его, но она не могла найти подходящих слов.

Зато могла поблагодарить Джафара за утешение, которое он когда-то дал ей.

— В тот день ты подарил мне надежду, — тихо сказала она. — Посоветовал сделаться незаменимой для моих дядюшек, постараться, чтобы они меня любили, я так и поступила. Кроме того, я до сих пор храню твой платок.

Тоска в глазах Джафара внезапно растаяла, взгляд смягчился. Он с улыбкой взглянул на Алисон.

— Интересно знать, как ты этого добилась.

— Я стала тем, чем дяди хотели видеть меня, — спутницей в путешествиях, помощницей, дочерью.

— Я рад, что твоя жизнь в Англии была не столь тяжелой, как ты боялась.

— Я бы этого не сказала, — сухо усмехнулась Алисон. — С момента появления в пансионе я стала отверженной. Со мной был Чанд, и, когда он распростерся на земле и начал молиться Аллаху, его мгновенно заклеймили прозвищами язычника и дикаря. Меня же считали наказанием Господним.

Джафар весело блеснул глазами.

— Могу представить, как ты, должно быть, шокировала почтенных наставниц! Насколько я припоминаю, ты была довольно неугомонной молодой леди!

Алисон грациозно пожала плечами. Она по-прежнему не могла равнодушно вспоминать то время. Да, тогда она была настоящей сорвиголовой, непослушной, неуклюжей девчонкой, исполненной решимости презирать высокомерных барышень-аристократок, предпочитавших смотреть на нее свысока или вообще не обращать внимания.

— Я не позволяла себе переживать из-за того, что мной пренебрегали, особенно с тех пор, как дяди полюбили меня. Я даже привыкла к тому, что вечно считалась притчей во языцех.

Она сказала это с видимой небрежностью, но Джафар уловил боль в голосе девушки.

— Однако я была не так уж беззащитна, — продолжала Алисон. — Огромное состояние может обеспечить доступ в высшие круги. Меня даже представили ко двору, правда, не могу сказать, что особенно настаивала на этом. Дядя Седрик посчитал огромной удачей, если я смогу сделать королеве реверанс.

— Да, состояние может оказаться весьма кстати, — спокойно согласился Джафар.

Алисон надолго замолчала, перебирая нахлынувшие воспоминания. Она воспитывалась в атмосфере богатства и элегантности, но деньги не могут служить лекарством от одиночества. Говоря по правде, они никогда не были для нее великим счастьем, и Алисон быстро усвоила, какое это проклятие — быть слишком богатой, позволять обедневшим аристократам использовать тебя, чтобы подняться выше по социальной лестнице и достичь своих целей, платить за это горем и тоской, никогда не знать, можешь ли ты доверять лучшей подруге или любить кого-то, не опасаясь, что жених охотится за твоими деньгами. Однако именно благодаря богатству в обществе ее терпели. Несмотря на упрямство и непокорность, Алисон прощали почти все.

Вернувшись к реальности, Алисон попыталась сообразить, когда они успели сменить тему разговора. Ведь они обсуждали не ее, а Джафара.

— Жаль, что я раньше не узнала, что ты наполовину англичанин, — вздохнула она наконец. — Тогда мне легче было бы переносить жизнь в заточении.

Ее мечтательный тон подействовал на Джафара, как удар, и душа его вновь заныла. Угрызения совести терзали хуже любых пыток, особенно когда Джафар думал о бесчисленных обидах и несправедливостях, которые причинил девушке. Он похитил ее, запугивал, унижал, едва не довел до смерти и, кроме того, лишь чудом не убил человека, которого любила Алисон. Оноре, дядя Алисон, чуть не отправился на тот свет. Джафар взял ее девственность и уничтожил доброе имя, а возможно, и надежду на счастливую жизнь.

В то время, когда он впервые дал обет мести, любой, самый безумный и зверский поступок, любое жестокое деяние даже по отношению к ней были оправданны. Но теперь больше всего Джафару хотелось обнять ее, утешить, умолять о прощении.

Джафар глядел на Алисон, поражаясь непонятной нежности, которую она пробуждала в нем. Никогда еще в жизни он не испытывал столь сильных чувств ни к одной женщине. Как легко она могла стать самой дорогой для него… нет, это уже произошло, и дороже Алисон для него нет никого на свете.

И неожиданно без предупреждения в сознании возникло слово «любовь». Может ли так случиться, что он влюблен в нее?

Вопрос беспощадным клинком пронзил сердце, а последующие мысли отнюдь не утешали. Если он действительно любит Алисон, значит поставит ее счастье выше своего собственного. Если он действительно любит Алисон, значит немедленно даст ей свободу.

Но Джафар не мог сейчас определить глубину чувств к юной пленнице, как, впрочем, и примириться с необходимостью отпустить Алисон. Он даже обрадовался, когда девушка прервала его размышления грустным вопросом:

— Твое племя не осуждает тебя за то, что ты наполовину англичанин?

— Раньше этого не было, но теперь многие считают, что именно кровь неверных помешала мне выполнить обет. Один из членов совета обвинил меня в симпатиях к французским завоевателям и сказал, что в этом виновны мои английские предки.

— Но это совершенная чушь! — взорвалась Алисон. — Никогда не замечала, что ты симпатизируешь европейцам.

Джафар устало улыбнулся.

— Он должен доказать это перед советом. Я не так легко отдам власть!

— Вот и хорошо.

Ее очевидное участие согрело его душу, но следующая же фраза обдала холодом.

— Ты сказал, что наше пребывание здесь дает тебе преимущество в переговорах с французами, но, наверное, мужчины племени еще больше разгневаются на тебя, если отпустишь нас?

— Да, это повлияло на мое решение оставить вас здесь, — уклончиво ответил Джафар. — Мне трудно было бы сохранить свое положение, если бы я освободил вас, прежде чем сумел спасти жизни многих арабских военнопленных.

Сознавая собственное лицемерие, но не желая объяснить истинные причины, по которым продолжает удерживать девушку, Джафар поднялся и направился к двери. Однако следующий вопрос Алисон заставил его оцепенеть.

— Джафар… почему ты не хотел, чтобы я узнала, кто ты? Почему не сказал мне?

Джафар резко обернулся. По выражению его лица ничего нельзя было прочитать.

— Узнай ты, кто я на самом деле, возможно, привела бы отряд своего жениха в лагерь моего племени, и тогда могло бы случиться огромное несчастье.

— А теперь ты считаешь, что я ничего не скажу ему, не предам тебя?

«А ты способна предать меня, Эхереш? » — подумал Джафар, но вслух ответил совсем другое:

— Теперь, думаю, это не имеет значения. Бурмон поклялся не искать вас, как только получил мои заверения, что тебе и Оноре не причинят зла.

Алисон опустила глаза, но Джафар успел заметить отчаяние в ее взгляде, отчаяние, рожденное сознанием, что полковник покинул ее.

— Но что ему оставалось делать? — тихо спросил Джафар, сознавая, сколько грустной иронии кроется в том, что ему приходится защищать смертельного врага. — Его солдаты потерпели поражение, а раненым была необходима помощь. Я пощадил жизнь Бурмона, хотя с полным правом мог бы прикончить его.

Только тогда Алисон подняла голову и встревоженно посмотрела на Джафара.

— Но почему ты не убил его?

Джафар поколебался.

— Из-за тебя, — ответил он наконец. — Что еще я мог сделать?

Всю следующую неделю Алисон неотвязно мучили невеселые мысли. Происхождение Джафара. Решения, принятые им и касавшиеся его и Эрве. Его вероятное низложение. Их отношения.

Джафар отказался от мести из-за нее. Не ради Эрве. Ради нее. Именно она виновна в том, что Джафар предал священный обет, и теперь на карту поставлены его судьба и будущее. И это терзало Алисон сознанием вины.

Что до их отношений… Рассказ Джафара о своем происхождении ничего не изменил между ними… или все-таки изменил в чем-то? Узнав, что он наполовину англичанин, Алисон почувствовала себя ближе к нему, смогла лучше понять его чувства и мысли. Хотя это было, конечно, совершенным абсурдом — ведь после их разговора в библиотеке Джафар относился к ней точно так же, как и раньше. На людях он по-прежнему говорил с ней по-французски, вел себя как гостеприимный хозяин и прилагал все усилия, чтобы развлечь «гостей».

Однако Алисон все-таки оставалась его пленницей. И, как раньше, ей не было места в его жизни. По правде говоря, они совсем не ровня: Джафар — хозяин и повелитель судеб многих людей, английский аристократ с голубой кровью, а у нее кровь самая обычная, красная. Кроме того, она дочь какого-то торговца, не заслуживавшая внимания герцогского внука. От нее всегда будет пахнуть лавкой!

Джафар, хотя и провел почти всю юность в Англии, но, по собственному признанию, остался белой вороной. Так же, как она никогда не сможет войти в берберское общество, принять иную религию и привыкнуть к странным для европейца обычаям.

Нет, у них не может быть единого будущего. Если хорошенько задуматься об этом, приходится лишь ругать себя за глупость. Даже в самых безумных мечтах она не могла представить, что Джафар захочет взять в жены англичанку, да еще в тот момент, когда племя вот-вот выразит ему недоверие. Его заподозрят в пособничестве врагу, лишь только он сообщит о женитьбе на ней. Да и Зохра говорила, что Джафар женится на девушке из берберского племени, и, когда Алисон осторожно упомянула об атом на кухне, Тагар только подтвердила ее предположения.

— Да, повелитель должен жениться на знатной девушке. Это его долг.

— На берберке?

— Или арабке.

— Не на англичанке?

Тагар удивленно подняла брови.

— Повелитель не женится на неверной.

— Но мать Джафара была англичанкой, не так ли? И его отец женился на ней.

Тагар философски пожала плечами.

— Такое могло быть только до войны.

Это прозвучало так категорично, что у Алисон сжалось сердце. До войны.

Конечно, война изменила все. И именно по этой причине Джафар отказался от своих английских предков. Нет, жена-иностранка ему ни к чему. Европейцы — жестокие насильники, захватчики его любимой родины. Даже если Джафар найдет в себе силы не обратить внимания на это почти непреодолимое препятствие, вряд ли она будет той женщиной, которую он выберет. Мало того, что он презирал все, связанное с культурой и воспитанием Алисон, но сможет ли Джафар смириться с ее характером? Алисон совсем не похожа на женщин Берберии и никогда не сумеет стать покорной и послушной, ни ради Джафара, ни ради кого-то другого. Слишком она независима и упряма!

Возможно, он желает ее именно сейчас, но никогда не полюбит. Джафару нужно лишь ее тело, и, если она снова отдастся ему, то скоро может надоесть.

Если Алисон отдастся. Но она не знала, сумеет ли жить здесь и станет ли его любовницей, если Джафар попросит ее об этом. Пока он ни словом не обмолвился об этом.

Уже третью неделю Алисон жила в доме Джафара. Зохру вновь попросили дать представление для гостей. Алисон с трудом выносила присутствие танцовщицы, но терпеливо высидела весь вечер, радуясь, что надела самый красивый наряд. Тагар сшила ей джеллабу из дорогого желтого бархата. Новое платье придало ей немного уверенности, которой так не хватало раньше.

Однако на следующее утро от этой уверенности не осталось и следа. Алисон гуляла по двору, пока Джафар принимал просителей. Но молодой борзой, которая повсюду следовала за ней, сегодня не было видно. Неожиданно Алисон набрела на старую сморщенную берберку, сидевшую на земле, монотонно говорившую что-то нараспев и махавшую каким-то амулетом. Алисон постаралась отойти в сторону, чтобы не мешать женщине, и, усевшись на мраморную скамью, подставила лицо теплому солнышку. Но уже через несколько мгновений появившийся неизвестно откуда Махмуд испугал ее, панически завопив:

— Уходи, lallah! Прошу тебя! Пожалуйста, ты должна немедленно уйти!

Алисон открыла глаза и недоуменно уставилась на мальчика. Он был бледен, как полотно, и, казалось, чего-то боится.

— Старуха! — выпалил он. — Она kahina! Ведьма! Она имеет власть над джиннами, злыми духами, и сглазит тебя! Ты не должна оставаться здесь!

Алисон с сомнением оглядела беспомощную старуху в лохмотьях. Конечно, она знала, что берберы крайне суеверны, но сама не верила в подобную чушь.

Ее колебания окончательно вывели Махмуда из себя. Он даже впал в неистовство настолько, что, совершенно забыв о своем зависимом положении слуги, схватил Алисон за руку и попытался тащить за собой. Но в этот момент из тени раскидистого фигового дерева выступила Зохра и, злобно сверкая глазами, бросилась на Махмуда.

— Убирайся! — высокомерно приказала она. Алисон вскочила, готовая, если понадобится, защитить мальчика, но, прежде чем успела что-то сказать, Махмуд повернулся и исчез так быстро, как позволяла хромота.

Однако он не просто покинул ее, а как оказалось, отправился за хозяином. Зохра успела лишь бросить на Алисон уничтожающий взгляд, когда из дома почти выбежал Джафар. Он шел так быстро, что едва не путался в длинных одеяниях. Даже издалека было видно, как он взбешен. Ведьма немедленно замолчала, а Зохра невольно отступила.

— Что это значит? — тихим, дрожащим от ярости голосом спросил Джафар берберскую красавицу. Алисон еще плохо знала берберский язык, и до нее доходило лишь одно слово из трех, но все-таки поняла достаточно, чтобы смысл разговора стал ясен: Зохра заплатила колдунье, чтобы та сглазила неверную чужачку.

Махмуд, приковылявший следом за хозяином, подобрался ближе к Алисон.

— Я пришел вовремя, — с беспокойством прошептал он, — прежде, чем ведьма смогла навести на тебя порчу. Повелитель не даст ей сделать этого, слава Аллаху!

Однако, несмотря на твердую уверенность во всемогуществе господина, мальчик все-таки заслонил Алисон худеньким тельцем. Поняв, что он готов защищать ее, если понадобится, даже ценой собственной жизни, Алисон едва не расплакалась. Значит, он наконец признал в ней друга!

Девушка нежно сжала костлявое плечо в знак благодарности и одновременно попросила Махмуда замолчать и не мешать бурному разговору. Она никогда еще не видела Джафара таким рассерженным, даже в тот раз, когда угрожала покончить с собой. Зохра, конечно, выглядела напуганной, однако не распростерлась у ног господина и несколько раз гордо вскидывала голову и вызывающе сверкала глазами.

— Она — сам злой дух, господин! — наконец закричала танцовщица, показывая на Алисон.

— Она невинна и находится здесь по моему повелению.

— Она околдовала тебя! Она чужачка, а ты сделал ее своей женщиной и предал собственный народ! Джинны безумия овладели тобой!

— Довольно! — зарычал Джафар с такой силой, что во дворе внезапно стало совсем тихо. — Ты, женщина, отныне лишаешься гостеприимства моего дома и этого поселения. Убирайся немедленно, пока я не изгнал тебя из провинции!

Зохра смертельно побелела, поняв, что нарушила все границы, и с полуоткрытым от ужаса ртом умоляюще уставилась на Джафара.

— Простите меня, повелитель, за дерзкий язык… я не хотела…

— Я два раза не повторяю, — спокойно, но смертельно-зловещим голосом предупредил Джафар.

Зохра, должно быть, поняла, что умолять бесполезно, потому что после долгого, мучительного молчания опустила голову и направилась к выходу. Оказавшись на безопасном расстоянии, у сводчатого перехода, который вел на улицу, она, однако, остановилась, сжала кулаки и плюнула на землю.

— Проклинаю ее! — завопила она с такой злобой, что толпа, собравшаяся во дворе, слышала каждое слово. — Проклинаю неверную, которая называет себя женщиной сайда! Да погибнет она и все, что ей дорого!

И, мгновенно повернувшись, исчезла в проходе. Наступила гробовая тишина. Алисон почувствовала, что дрожит, и причиной тому была не только ядовитая злоба Зохры. Как ни ужасно, она вновь встала между Джафаром и его племенем.

Алисон осмелилась поднять глаза и обнаружила, что Джафар наблюдает за ней.

— Прости меня, Джафар, — с сожалением шепнула она. — Я не хотела доставлять тебе столько неприятностей.

— Ты ни в чем не виновата, — мрачно бросил Джафар и, отвернувшись, что-то резко приказал колдунье. Та послушно поковыляла прочь. Решительным взмахом руки услав слуг и просителей, он подозвал Махмуда.

— Скажи Сафулу, чтобы приготовил соколов и оседлал лошадь госпожи, — велел он и вновь обратился к Алисон: — Ты поедешь со мной на охоту.

И, видя ее вопросительный взгляд, пояснил:

— Ты ведь как-то выразила желание поохотиться, не так ли?

— Да, но ты не должен… чувствовать себя обязанным…

— Когда-нибудь, Эхереш, — перебил он, — ты поймешь, что я повинуюсь лишь собственным желаниям. И сейчас хочу загладить вину за то, что с тобой так жестоко обошлись в моем доме.

Внезапно свирепое выражение лица смягчилось, и Джафар улыбнулся, нежной, бесконечно чувственной улыбкой.

— А теперь иди и переоденься, милая, во что-нибудь, более подходящее для прогулки верхом.

Мгновение поколебавшись, Алисон кивнула. Как хорошо после дней, проведенных за «подобающими женщине занятиями», вновь почувствовать дуновение свежего ветра!

Она побежала наверх, радуясь, что проведет несколько часов вместе с Джафаром, и в этот момент совершенно забыла о тревогах и бедах, даже о Зохре с ее злобными проклятиями и мрачными предсказаниями.

 

Глава 21

Этот день она запомнит навсегда, станет хранить и беречь в сердце, вспоминать долгими вечерами, когда юность пройдет и неумолимая одинокая старость станет ее уделом.

Солнце светило ярко, в прохладном осеннем воздухе стоял смешанный запах конского пота и кедровой смолы. Джафар взял с собой на охоту только трех слуг, сокольничего, нескольких соколов и Алисон.

Она не разочаровала Джафара, поскольку много раз охотилась с соколами вместе с дядей Оливером, и поэтому без труда заслужила восхищение Джафара.

Точно так же, как он заслужил ее восхищение. Какое удовольствие — просто наблюдать за ним, быть рядом. При виде гордого берберского воина на неукротимом скакуне, держащего на рукавице золотоглазого сокола, у нее от восторга сжималось сердце. И, кроме того, Алисон не могла насмотреться на гордых птиц, высоко парящих в небе или неустанно преследующих добычу.

Однако Джафар почему-то был уверен, что до сих пор она вела жизнь замкнутую и уединенную. Едва они очутились в роще каменных дубов и обнаружили следы щетины на стволах деревьев, он велел Алисон держаться сзади. Они действительно встретили дикого кабана, и Джафар уложил его одним выстрелом.

— Только бербер мог так хорошо прицелиться с седла! — потрясенно подумала Алисон.

И только позже, когда Джафар отослал домой слуг, она поняла, что он привез ее сюда не только ради охоты. Сердце девушки тревожно забилось, но Джафар лишь улыбнулся ей чувственной, ленивой улыбкой и повел коней в глубь чащи, подальше от людей. Вскоре они поднялись на каменистый холмик и спустились в узкую горную долину, где густо росли олеандры, боярышник и ежевика, перепутавшись ветвями и не давая друг другу подняться выше почти непроходимых зарослей. Из скалы бил хрустальной чистоты родник и крошечным водопадом стекал вниз, образуя маленькое озерцо.

— Как прекрасно! — выдохнула Алисон, любуясь переливающимся серебром струй.

— Да, — тихо ответил Джафар, и, услышав знакомые хрипловатые нотки, девушка быстро повернула голову и поняла, что все это время Джафар пристально наблюдал за ней. Ястребиные глаза сверкали расплавленным золотом. Алисон затрепетала, а сердце тяжело заколотилось от сладостного предчувствия.

Ни слова не говоря, Джафар спешился, помог сойти Алисон, а потом, взяв ее за руку, повел по каменистому склону в небольшую пещеру, полускрытую зарослями.

Алисон каким-то уголком одурманенного мозга удалось понять, что камни, нагретые солнцем, были почти горячими, но она тут же забыла обо всем, целиком поглощенная Джафаром. Он сорвал с себя бурнус, одним коротким движением расстелил его на твердой земле и отбросил тюрбан. Когда он повернулся к Алисон, солнце вновь блеснуло в волосах, высвечивая белокурые пряди и зажигая буйное пламя желания в глазах.

— Ты и сейчас оттолкнешь меня, Эхереш? — спросил он негромко. И Алисон поняла, что ответ написан на ее лице, в глазах, во всем ее существе. Отвергнуть его все равно, что перестать дышать. Сейчас было не важно, не имело значения, что она по-прежнему остается его невольницей, а Эрве — пленником. Она больше не думала ни о прошлом, ни о будущем, ни о вине, ни об угрызениях совести, ни о предательстве. Ни о том, что хорошо и что плохо. Существовали лишь это мгновение, этот мужчина и эти неутолимые чувства всеохватывающего жара, голода и желания.

Джафар, поняв и увидев все это, резко втянул в себя воздух. Алисон успела только прошептать его имя, прежде чем он сжал ее в объятиях и начал целовать с такой безумной страстью, что у Алисон закружилась голова. Его губы обжигали, язык яростно ворвался в ее рот. Джафар стянул с нее платок, чтобы запутаться руками в волосах. Поцелуи, пламенные, беспощадные, отчаянные… почему же Алисон понимала и принимала это безумие, отвечая с таким же неистовством? Оно горело в ней… и Алисон жаждала ощутить его прикосновение, ласки губ и рук, хотела, чтобы он овладел ею, сделал своей, наполнил напряженной плотью.

Она прижала Джафара к себе, с силой, едва ли не равной его собственной, и услыхала, как он застонал. Его руки

обвились вокруг нее, притягивая еще ближе, неумолимо стискивая, словно он старался раздавить Алисон, но ей не было больно. Она чувствовала дрожь его желания, беспорядочный стук сердца, впивалась пальцами в мускулистые плечи. Сказать, что она ощущала бешеный голод, означало не сказать ничего. До сих пор она не знала настоящего значения этого слова и никогда не испытывала столь бесстыдного, отчаянного, пламенного, бесконечного желания, исступленной боли, которой пульсировало тело.

Наконец Джафар поднял голову и, прерывисто дыша, сжал ее лицо ладонями:

— Знаешь, как долго я мечтал об этом? — гортанно прошептал он. — Как стремился к тебе? Как тосковал по той минуте, когда ты снова окажешься в моих объятиях?

— Да, — пробормотала Алисон. — Я тоже хотела этого.

В другом ответе Джафар не нуждался. Алисон не помнила, как он срывал с нее одежду, расшвыривая тунику, широкие шаровары и прозрачную сорочку. С хриплым, неразборчивым возгласом он перегнул Алисон через свою руку и горячими губами припал к ее соскам, мгновенно закаменевшим от наслаждения, мучительного, почти болезненного.

— Джафар… пожалуйста… — только и смогла пролепетать она.

Джафар едва нашел в себе силы оторваться от нее и, подхватив на руки, уложил на разостланный бурнус, а сам встал на колени и поспешно избавился от кинжала и туники, но терпения на то, чтобы снять шаровары, уже не хватило. Он придавил Алисон к жесткому полу пещеры, ища губами ее губы. Язык глубоко проник в тесные глубины рта, преодолев преграду зубов, а пальцы властно искали источник женского наслаждения, скрытый между ее бедер. Она словно истекала медом в ожидании возлюбленного, встречая его влажным сладостным теплом. Джафар, едва сдерживая крик, высвободил пульсирующий, налитый кровью фаллос и широко раздвинул ее ноги.

Алисон чувствовала его тяжесть, палящий жар кожи, набухшую желанием плоть, горячую и атласно-гладкую, готовую вонзиться в ее тело, и, счастливо вздохнув, открылась возлюбленному со слезами радости на глазах. Тяжелое пульсирующее мужское естество пронзило ее, словно стальным наконечником копья, наполняя жидким пламенем. Не помня себя, она обвила ногами его талию, слепо впиваясь ногтями в спину.

Джафар врезался в нее еще глубже, одним рывком войдя до конца. Тихие жалобные крики страсти, рвущиеся из горла Алисон, едва не свели его с ума. Подняв еще выше бедра Алисон, он снова и снова вонзался в нее, испытывая дикое, почти звериное торжество от того, что эта женщина, пусть на несколько мгновений, но принадлежит ему. Жгучая боль в чреслах, не оставлявшая его все эти долгие дни и ночи воздержания, пронизанные сознанием невозможности коснуться Алисон, ласкать ее, утонуть в этих шелковистых глубинах, стала последнее время почти невыносимой. Его тело пылало лишавшей рассудка потребностью обладания.

Задыхаясь, он что-то несвязно бормотал, входя в нее резко, со все большей силой. Алисон лишь тихо всхлипывала, охваченная тем же безумием страсти.

Джафар пытался двигаться медленнее, но изголодавшееся тело не слушалось. Кровь в жилах бушевала яростью любовной схватки. Алисон часто называла его дикарем, и именно сейчас Джафар чувствовал себя воином, примитивным и неукротимо-свирепым. Она отвечала с таким же лихорадочным исступлением, двигаясь в том же неутомимом ритме.

Вне себя от желания, она извивалась, выгибалась, напрягалась, стараясь вобрать его в себя еще глубже. Голова была откинута, рот открыт в безмолвном вопле.

И тут оно началось, это мучительно-щемящее бешеное освобождение. Джафар услышал пронзительные крики Алисон, ощутил ее конвульсивную дрожь, прежде чем его тело сотряслось в судорогах экстаза. Раскаленная струя его семени ударила в глубины сомкнувшейся вокруг него плоти. На несколько долгих мгновений Джафар словно потерял сознание, пока дрожь не улеглась, томительное желание наконец не притупилось. Лишь тогда Джафар ощутил, как холодный ветерок леденит разгоряченную кожу. Оказалось, что он по-прежнему сжимает Алисон в объятиях, вдавливая ее в землю всем весом тяжелого тела. Джафар медленно, с трудом перекатился на бок, притянув ее к себе, и завернул их обоих в бурнус. Удовлетворенный вздох девушки прозвучал откликом на чувства, бушующие в его сердце.

Алисон удивленно распахнула глаза и вновь устремила взгляд на сверкающие струи водопада у входа в пещеру. Нежность и тепло окутали ее, ошеломительные и всепоглощающие, такие же опустошительные, как их неукротимый любовный поединок.

Не в силах сдержаться, она повернулась к Джафару и прижалась губами к его загорелому плечу, ощутив на языке соленый вкус возбуждения и утоленного желания.

— Ты знаешь, что каждый раз, когда мы любим друг друга, ты обращаешься ко мне только по-английски? — пробормотала она, с любопытством глядя на Джафара. Тот растянул губы в ленивой улыбке, зажегшей его глаза полуденным зноем.

— Неужели?

— М-м-м… всегда. Только я не сознавала этого до последней минуты.

Слегка отстранившись, Джафар вгляделся в раскрасневшуюся красавицу и чуть сильнее сжал ее податливое тело.

— С тобой я обо всем забываю, Эхереш.

Как хотела Алисон поверить его словам! Но Джафар всегда так сдержан, держит себя в руках. Наверное, ни одна женщина не заставит его потерять голову.

— Сегодня утром… я поняла кое-что, сказанное Зохрой, когда она обвиняла меня в колдовстве, — нерешительно начала Алисон. — Она назвала меня твоей женщиной.

Вместо ответа Джафар закрыл глаза. Ему не понравилось, что Алисон упомянула о Зохре, однако сейчас ничто на свете не могло рассердить его. И, честно говоря, он почему-то был счастлив тем, что Алисон может испытывать ревность к его бывшим любовницам.

— И я вправду твоя женщина, Джафар?

Джафар задумчиво нахмурился, не зная, что ответить девушке. Он всем своим существом ощущал в Алисон родственную душу, человека такого же одинокого, как и сам. Но только сегодня утром осознал еще одну истину. Именно это одиночество, бывшее столько лет частью его существования, со времени гибели любимых родителей блекло и пропадало, когда Алисон была рядом. Она заполняла пустоту в его жизни, в чем он не осмеливался признаться даже себе. И когда Джафар стоял там, во дворе, боясь не сдержаться и излить на танцовщицу всю силу бушующей в нем ярости, он наконец понял, почему так стремился обладать Алисон. Он хотел получить право защищать ее, делить с ней любовь и будущее, быть отцом ее детей. Хотел стать центром ее вселенной так же, как она успела стать солнцем его существования.

Но ни один мужчина не мог взять эти права силой. Они должны быть отданы добровольно .

— Будь ты действительно моей женщиной, — негромко ответил он, — то не хотела бы вырваться отсюда.

— Что это значит? — спрашивала Алисон, пристально всматриваясь в его лицо. — Ожидаешь услышать от меня, что я хочу быть твоей пленницей?

Джафар вздохнул. Не мог же он объяснить, что лишь она вольна сделать выбор. Он так мечтал, чтобы Алисон пришла к нему сама, по своей воле. Но пока Алисон ничем не показала, что готова остаться с ним.

Не дождавшись ответа, Алисон прикусила губу, все еще припухшую от пламенных поцелуев.

— Тагар сказала, что ты должен жениться на женщине благородного берберского рода.

— Да. — Он снова вздохнул. — У меня нет другого выхода, кроме как жениться по политическим соображениям. Мой долг как вождя — крепить дружеские отношения с другими племенами.

— Вот как…

Джафару на миг показалось, что в ее голосе прозвучало нечто вроде странного разочарования, и сердце его забилось новой надеждой. Но, вероятно, у него слишком разыгралось воображение. Даже когда женщина так откровенно ревнует, это еще не означает, что она способна на более глубокие чувства. Такие, как любовь.

Джафар сжал челюсти. Как может Алисон любить его после того, что он с ней сделал? Соблазнил, лишил невинности, бесстыдно пытался возбудить ее желание, заставить забыть любовь к другому мужчине. Отчасти это ему удалось. Джафар понимал, что смог приобрести некую власть над Алисон, власть, не имеющую ничего общего с господством похитителя над пленницей. Взаимное притяжение слишком сильно, чтобы противиться ему или отрицать. И доказательством этому служило то, что Алисон сейчас лежит в его объятиях. Но, хотя он сумел возбудить в Алисон чувственное желание, все-таки не смог заставить полюбить себя. Пусть она готова отдаваться ему снова и снова и не в силах пока отказаться от этого пьянящего любовного напитка, но желание быстро проходит. Нельзя строить будущее на таком шатком основании.

Что же касается ее вопроса… Джафар не мог сделать ее своей «женщиной». Алисон никогда не согласится стать его наложницей, а ему и в голову не придет просить ее об этом. А женитьба? Мусульманская религия позволяла Джафару иметь четырех жен, однако он достаточно хорошо знал Алисон, чтобы понять: она не смирится с тем, что ей придется делить мужа с другими женщинами. А Джафар не имеет права предложить ей больше. Его первой женой должна быть дочь вождя соседнего племени. Он не смеет ставить собственные желания и мечты выше интересов своего народа.

И, кроме того, как может Джафар просить Алисон провести остаток жизни здесь, на этой дикой земле?

Сама мысль об этом невозможна. Что он способен предложить ей, кроме войны и вечных тягот? Какое будущее, кроме пожизненного заключения на чужой земле, среди чужой культуры? Даже если бы Джафару удалось жениться на ней, может случиться так, что его убьют в любом бою. И что тогда? Алисон будет отрезана от всего, что ей дорого.

Нет, правда в том, что ей будет лучше без него, среди родных ей людей, с человеком, который готов предложить ей спокойное, обеспеченное будущее.

С Эрве де Бурмоном.

Джафар, сам того не сознавая, властно сжал Алисон в объятиях. При мысли о том, что кровный враг завладеет всем, что только сейчас получил он, что любой другой мужчина станет дарить ей наслаждение, познает экстаз ее ласк, снова и снова будет брать это сладостное тело, погружаться в восхитительное тепло, кровь в жилах Джафара закипела. Но когда-нибудь ему придется с этим смиряться. Он должен вынудить себя спокойно и без эмоций учитывать обстоятельства. Правда, в его силах решить судьбу Алисон. Джафар мог держать Алисон в плену долгие годы или дать ей свободу, поставить ее счастье выше собственного. Мог позволить ей соединиться с женихом. Отослать Алисон к Эрве де Бурмону.

Теперь ничто не стоит на его пути. Вчера Джафар получил послание от своего помощника Фархата. Переговоры с французским правительством успешно продвигаются. Вскоре состоится обмен военнопленными и у него не останется веских причин использовать Алисон и ее дядю для того, чтобы выговорить наиболее выгодные условия. И письма, которые он написал высокородным друзьям деда, вскоре принесут желанные плоды. Джафар был почти уверен, что сумеет сделать возвращение Алисон в Алжир менее трагическим, сможет защитить ее имя и репутацию так, что ей не придется слишком страдать.

«Остается лишь признаться в собственном эгоизме», — саркастически думал Джафар. Но хватит ли у него сил добровольно отпустить ее?

— Джафар? Ты уже выбрал… невесту?

Джафар почувствовал резкую боль в груди. Аллах, да он даже не способен принять решение относительно освобождения Алисон, не то что думать о будущей невесте! Как бы он желал забыть о суровом долге! Для него существует лишь это мгновение, мгновение, когда он счастлив, когда может наслаждаться ощущением нежного, горячего тела Алисон рядом со своим.

— Я не хотел бы обсуждать это, дорогая.

— А если хочется мне?

Джафар, приоткрыв один глаз, с деланной яростью уставился на нее:

— Молчи или я побью тебя!

— Не побьешь! — уверенно заявила Алисон. Джафар никогда не причинит ей боли, она знает это так же твердо, как то, что она любит его. Мягкая улыбка осветила ее лицо при воспоминании о том, как нежно он ухаживал за ней во время болезни. Нет, намеренно он никогда не сделает ей больно!

Заметив ее улыбку, Джафар поднял бровь.

— Ты, я вижу, не боишься рассердить меня.

Алисон скромно опустила глаза, явно разыгрывая покорную пленницу, и осторожно провела пальцем по шраму, оставленному на руке Джафара ее пулей.

— А ты не собираешься принимать всерьез меня! И помни, я не задумаюсь снова выстрелить в тебя, если представится возможность.

Джафар негромко рассмеялся.

— Ну вот, теперь ты больше похожа на мою тигрицу… царапаешься, кусаешься… если не мурлычешь в моих объятиях.

Звучавшее в его голосе чисто мужское самодовольство, смешанное с гордостью, задело Алисон за живое.

— Тигрица… Эхереш… ты выбираешь для меня имена, которые вряд ли могут польстить.

Джафар, прищурясь, посмотрел ей в глаза.

— Так ты хочешь, чтобы я льстил тебе? Осыпал нежными словами? Как насчет Розы Рассвета? Или Жемчужины Желания?

Он был так очаровательно трогателен в своем желании угодить, что мог растопить камень. Алисон хотелось одновременно и смеяться и ударить его за то, что он ничего не желает слушать о ее тревогах.

— Я могла бы поверить, если бы ты говорил серьезно, — сухо заметила она.

— Но тут ты ошибаешься. Я серьезен, как никогда, — заверил Джафар, весело улыбаясь. — Ты звезда рая, сокровище султана…

— Любовница, — перебила она с горькой искренностью. Радость Джафара отчего-то померкла.

— Да, любовница.

Алисон тоже нахмурилась, внезапно осознав, как хотела бы навсегда остаться возлюбленной Джафара. Он был таким великолепным мужчиной. Настоящим мужчиной. Неукротимым, свирепым красавцем, в сердце которого, однако, таилась нежность. Но суровая реальность не позволит им стать истинными возлюбленными.

— И пленница, — тихо добавила Алисон еще одно имя к тем, что он уже дал ей.

Джафар медленно покачал головой, снова забыв о печали.

— Не сегодня, Эхереш! Сегодня я подчиняюсь твоим приказам.

— Неужели? — скептически спросила она.

— Честное слово.

Это неожиданное разрешение дало пищу воображению девушки. Задумчиво оглядев Джафара, она объявила:

— Думаю, будь ты моим пленником, лучшего и желать нельзя!

И тут Джафар улыбнулся, медленной чувственной улыбкой, от которой сердце Алисон невольно сжалось.

— Прекрасно… я буду твоим рабом на этот день, cherie, — галантно согласился он. Алисон весьма трудно было одурачить красивым лицом или столь непонятной уступчивостью. Тем не менее, как всякая настоящая женщина, она не могла проигнорировать брошенный вызов. Девушка окинула Джафара дерзким взглядом, полным мятежного желания.

— Но ты все еще одет, — кокетливо заметила она. — Сними все. Я хочу видеть тебя.

Мгновение поколебавшись, Джафар повиновался и, разжав руки, сел, чтобы снять сапоги. За ними последовали шаровары. Алисон потрясенно замерла. Джафар стоял над ней, слегка расставив ноги. Он был само олицетворение беспощадной силы и гибкого изящества, и при одном взгляде на него у девушки замирало сердце и перехватывало дыхание. Глаза ее невольно скользнули по длинным, стройным, загорелым ногам к напряженному, чуть покачивающемуся твердому фаллосу, дерзкому, очевидному доказательству его желания.

— Видишь, что ты делаешь со мной, драгоценность моя? Как заставляешь сгорать от неутолимой страсти? — спросил Джафар, пытаясь улыбнуться. И ошеломленная Алисон увидела, как он чуть сжал набухшую мужскую плоть, слегка обхватив пальцами толстое упругое древко с налитым кровью навершием. Еще больше Алисон испугали его слова:

— Ты тоже хочешь пылать этим огнем? Хочешь ощутить удары моего копья?

Алисон задохнулась, потрясенная свирепым желанием, пронзившим ее, и в этот момент ясно увидела лицо Джафара, отяжелевшее, опьяненное страстью.

Их взгляды скрестились: его — горящий, ее — затуманенный. И Алисон вздрогнула, увидев нескрываемый голод в его пылающих полуденным солнцем глазах. Он опустился перед ней на колени, лег рядом и, приподнявшись на локте, откинул бурнус, обнажив точеное тело Алисон.

— Я сделаю все, что пожелаешь, возлюбленная, — хрипло выдохнул Джафар. — Скажи лишь, чего ты хочешь.

— Поцелуй меня, — едва выговорила Алисон. Джафар, счастливо улыбнувшись, завладел ее губами.

Алисон судорожно обхватила его шею, но вскоре ее нетерпеливые руки погладили его грудь, плоский живот… скользнули ниже… сомкнулись на нетерпеливо пульсирующем фаллосе… Несколько долгих мгновений девушка наслаждалась прикосновением к атласной напряженной плоти, пока, наконец, Джафар, тихо выругавшись, не схватил ее за руки и не поднял их высоко над головой Алисон.

Мгновенно были забыты все уверения в том, что он останется ее рабом на этот день. Но теперь Алисон уже не заботилась о том, кто пленник и кто господин. Голова кружилась, в груди сладко ныло, сердце тревожно стучало. Его губы не отрывались от ее рта, впиваясь в него долгими опьяняющими поцелуями. Когда Алисон окончательно потеряла голову, коснулись ее шеи, ложбинки на горле, припали к упругим полушариям грудей. Алисон, застонав, выгнула спину, ощущая, как соски, словно спелые ягоды, набухают под его ласками. Джафар обвел языком нежные бутоны, и Алисон пронизала дрожь.

Джафар начал изысканную любовную игру, дразня ее нежнейшими прикосновениями, теплым дыханием и легкими укусами. Он, казалось, был намерен свести ее с ума. Алисон в отчаянии целовала его плечи, грудь, ощущая чуть соленый вкус теплой кожи. Но на Джафара это не действовало.

— Джафар… пожалуйста… мне не вынести этого… — умоляюще выдохнула она наконец. Но Джафар был неумолим, и девушка, высвободив руки, потянула его за волосы, заставив приподнять голову.

— Джафар, пожалуйста…

Он смотрел на нее потемневшими от страсти глазами.

— Ты заставила меня хотеть тебя, — мягко вымолвил он, — и поэтому только справедливо, чтобы я отплатил тебе тем же.

— Но я и без того хочу тебя, — запротестовала Алисон.

Поверив ей, Джафар лег на спину и поднял ее на себя, не отводя взгляда от раскрасневшегося лица девушки, наблюдая, как ее глаза, в свою очередь, загораются безумным желанием. И лишь тогда насадил ее на твердое, как сталь, копье, входя все глубже в узкую тесную расселину, слыша благодарный вздох. Но, вонзившись в это податливое тело, Джафар застыл, наслаждаясь ощущением того, как сильно обхватывает его напряженное естество ее тугая плоть.

Его пленница. Он взял ее в заложницы, но теперь сам стал узником шелковых сетей желания.

— Джафар, — жалобно вскрикнула Алисон, и он послушно сделал первый толчок, медленный, долгий.

— Я угодил тебе, возлюбленная? — хрипло пробормотал он.

— Да… да…

— Поверь, у тебя есть мышцы, о которых ты даже не подозреваешь, — продолжал Джафар, еле выговаривая слова, восторгаясь ее потрясенным лицом. — Старайся сжимать их, чтобы удержать меня.

Алисон бездумно повиновалась, стискивая плоть Джафара, словно железными клещами. Он лишь застонал и закрыл глаза, однако не подумал убыстрять движения и сохранял видимое самообладание до самого последнего ослепительного мгновения. Алисон, тяжело дыша, извивалась, сливаясь с возлюбленным в экстатическом ритме, воспламененная изысканно-медленными ласками.

Весь остаток дня Джафар, казалось, задался целью свести Алисон с ума, заставляя ее трепетать от желания, показывая, как подарить ему ответное блаженство. Снова и снова бросал он ее в океан кипучего, безрассудно-пылкого, бесстыдно-алчного наслаждения.

И все это время они занимались любовными играми, сладострастными, эротическими, глупыми, и Алисон, краснея, подчинялась каждому произнесенному шепотом приказу. Снова и снова Джафар доказывал, как желает ее. Он был настоящим чувственным животным, легко возбуждался и отдавал так же щедро, как и брал. Но ни разу не произнес ни слова любви, только передавал повеления тела.

И осознание этого было единственной грустной ноткой, холодной ноткой реальности, портившей такой волшебный день.

 

Глава 22

Алисон ясно поняла это, когда вернулась домой и предстала перед дядей, в нетерпении дожидавшимся племянницу. Оноре лежал в постели, теребя покрывало, но, судя по выражению его лица, давно мерил бы шагами пол, если бы не рана. Красное добродушное лицо было искажено разочарованием, тревогой и печалью.

Алисон поняла: Оноре знает, что произошло между ней и Джафаром. Смущение и сожаление боролись в душе девушки. Стыд, потому что тело ее до сих пор помнило исступленные ласки, а в мозгу горело воспоминание об упоительно-медленных, сводящих с ума толчках Джафара, все глубже врывающихся в нее. И эта греховная острота ощущений наполняла ее новым желанием оказаться в его объятиях. Но как жаль, как ужасно жаль, что дядя узнал о том, что она потеряла невинность… Лишь боязнь причинить ему ненужные огорчения помешала Алисон рассказать правду о ее отношениях с Джафаром. Кроме того, Оноре посчитал бы себя обязанным защитить ее честь и вызвать Джафара на дуэль или сделать еще какую-нибудь подобную глупость и, без сомнения, мог погибнуть в неравном поединке.

Однако теперь, при виде измученного, расстроенного старика, Алисон поняла, что не сможет больше скрывать правду и, опустившись на колени, взяла его за руку. Она сама пришла к Джафару, по собственному выбору и решению и должна заставить дядю понять это.

— Он не принуждал меня, дядя, — тихо вымолвила девушка. — Я сама так захотела.

— Святой Боже! Как ты могла, Алисон? Этот человек — дикарь, варвар!

— Неправда! Он такой же цивилизованный человек, как ты и я. Джафар — сын…

Алисон резко осеклась. Она хотела рассказать об истинном происхождении Джафара, но мгновенно поняла, что не имеет на это права. Джафар сам расскажет обо всем, если захочет.

— Он получил образование в Европе, — запинаясь, закончила она.

— Какое это имеет значение? Он язычник и убийца!

— Неправда!

— Сама знаешь, что это так и есть! Он и его дикая орда уничтожили десятки французских солдат! И Эрве едва не погиб! Неужели ты уже успела забыть?

— Нет! — Алисон выдернула ладонь из дядиной руки. Угрызения совести вновь начали терзать ее. — Я ничего не забыла.

— Алисон, — беспомощно пробормотал Оноре. — Ты знаешь, что я люблю тебя, как собственное дитя. И хочу тебе лишь добра. Конечно, я с радостью посчитал бы случившееся просто очередной выходкой, но, очевидно, перенесенные испытания помутили ясность твоего разума.

Алисон отвела глаза, пытаясь избавиться от комка в горле, мешающего говорить.

— Я хочу его. Разве это так ужасно?

Оноре воздел к небу сжатые кулаки.

— Да, да и еще раз да! Какое будущее тебя ждет?!

— Я… не знаю.

Дядя печально покачал головой.

— Вы с ним слишком разные люди. И твой образ жизни совсем иной. Вы никогда не сможете быть вместе.

Алисон надолго замолчала.

— В какой ужас превратилось это наше путешествие! Лучше бы мы никогда не приезжали в эту страну убийц и разбойников.

В этом Алисон никак не могла согласиться с дядей. Не попади она в Алжир, никогда не встретила бы Джафара, единственного мужчину, которого могла любить, никогда бы не узнала, что это такое — ощущать себя настоящей женщиной. Однако следовало обратить внимание и на тревожные предупреждения дяди. Есть ли у них с Джафаром будущее?

Она не находила ответа на этот вопрос, но последующие несколько дней только об этом и думала. Алисон любила Джафара, но не была уверена, что он отвечает ей взаимностью.

Так много преград стояло между ними. Даже если Алисон согласится добровольно пожертвовать привычной жизнью — семьей, религией, светским окружением, нужна ли она Джафару, англичанка, чужачка? А если и нужна, то в каком качестве?

Вне всякого сомнения, он не сможет взять в жены иностранку, потому что порвал отношения с английскими родственниками и отрекся от титулов и наследства. Кроме того, Джафар винил европейцев в гибели родителей и разграблении страны.

Алисон понимала, что слишком самонадеянно думать, будто Джафар возьмет ее в жены. Он никогда не говорил ни о любви, ни о женитьбе. А священный долг требовал заключить союз с дочерью своего народа.

Но что означала его загадочная реплика?

Будь ты действительно моей женщиной, не хотела бы выбраться отсюда…

Неужели он хотел сказать, что у нее есть выбор?

Нет-нет, он не позволит ей самой решить, оставаться или уезжать. Джафар — самый властный человек, которого она знала. Настоящий собственник. И никогда не отдаст того, что ему принадлежит. Пока он ни разу не упомянул о ее возможном освобождении. Вчера, возле водопада, Джафар просто пошутил, говоря, что станет ее рабом на несколько часов. И как ни заманчиво было получить полную власть над ним во всех любовных играх, Алисон не забывала, что это могущество временное и дано ей лишь потому, что сам Джафар позволил это.

Не таких отношений она ждала. Она и Джафар должны быть равными, а не господином и рабыней. Но какое значение имеют ее желания? Алисон медленно, болезненно, тяжело приходила к осознанию того, что ее счастье целиком зависит от воли Джафара. И, несмотря на все предостережения дяди о том, что у них с Джафаром нет будущего, для Алисон теперь не это было важным. Как ни странно, у нее почти не осталось гордости. Она даже готова стать любовницей Джафара, жить с ним в грехе… если только он попросит.

Но он не просил. Неделя, последовавшая за волшебным днем любви, тянулась мучительно медленно и стала настоящей пыткой для Алисон. Она как могла боролась со своими чувствами к Джафару. Остатки самоуважения не позволяли ей первой признаться в своей любви. Какой жалкой она будет выглядеть, если начнет молить его позволить ей остаться, а Джафар откажет. Или еще хуже, устанет от нее и обратит внимание на другую женщину. Она не вынесет ни жалости, ни безразличия.

Поэтому Алисон молчала. Молчал и Джафар. Ей хотелось снова оседлать коня и мчаться по бескрайним просторам, забыв о боли и тревогах. Но погода внезапно испортилась: день и ночь шли холодные ноябрьские дожди. Кроме того, Джафар запрещал ей ездить без охраны. Ходили слухи, что в холмах появился лев, таскавший скот, и Джафар не желал подвергать Алисон опасности. Она пыталась спорить, но вождь не уступал, хорошо помня, как она едва не умерла от укуса скорпиона. Больше он не намеревался рисковать.

По всем подсчетам ноябрь уже близился к концу, когда девушке напомнили, что на карту поставлено не только ее будущее, но и судьба Джафара. Алисон поднялась на крышу, чтобы побыть в одиночестве, но, увидев большую толпу, собравшуюся на деревенской площади, почуяла что-то неладное. Она спустилась вниз и позвала Махмуда.

Мальчик был единственным мужчиной, оставшимся в доме. Сегодня совет племени собрался, чтобы решить: совершил ли Джафар преступление против своего народа и достоин ли оставаться вождем племени или нет. Махмуд был слишком молод, чтобы участвовать.

Услышав новость, Алисон побелела, но тут же решительно расправила плечи.

— Я собираюсь пойти туда, Махмуд. Ты проводишь меня?

Последние слова она договаривала на ходу, уже направляясь к двери.

— Ты? Но ты женщина, lallah!

— И какое это имеет значение? — нетерпеливо бросила она, шагая так быстро, что Махмуду приходилось почти бежать.

— Женщинам запрещено появляться на совете без приглашения.

Пожалев хромого ребенка, Алисон замедлила шаг.

— Я хочу выступить в защиту твоего господина, даже если никто меня не приглашал. А ты должен перевести мою речь. Ну, пойдешь со мной или нет?

Мальчик нерешительно нахмурился, не зная, что лучше — ослушаться повелителя или встать на его защиту.

— О, госпожа, я не смею, — пробормотал он наконец.

— Тогда я пойду одна.

Это решило дело. Махмуд последовал за девушкой. Воины, охранявшие дом Джафара, беспрепятственно позволили им пройти, но, приблизившись к толпе, Алисон замедлила шаг и надвинула капюшон бурнуса на лицо. Сначала ее никто не заметил. Как объяснил Махмуд, почти все мужчины из племени Джафара собрались здесь вместе с вождями соседних племен. Все стояли к ней спиной, слушая ораторов, выходивших по одному в центр площади. Джафара не было видно, но Алисон временами слышала его голос, а с помощью Махмуда смогла понять смысл разговора.

Насколько удалось узнать, главный обвинитель, родственник Зохры, вождь соседнего племени, пытался обличить Джафара в том, что он отступился от священной клятвы.

— Ты не сумел отомстить за смерть своего отца, благородного воина! — пронзительно вопил двоюродный брат Зохры.

Джафар защищался, уверяя, что хотя пощадил смертельного врага, однако отомстил за гибель родителей, пролив в битве кровь захватчиков.

Собравшиеся внезапно зашептались, начали оглядываться, и Алисон поняла, что ее присутствие обнаружено. Десятки глаз уставились на нее.

Потом все смолкло, и толпа медленно расступилась, давая ей пройти к тому месту, где восседали старейшины и самые уважаемые люди племени. По суровым лицам берберов было понятно, что они крайне недовольны появлением Алисон. Некоторые, вроде родственника Зохры, были просто взбешены. Алисон посмотрела на Джафара, но так и не поняла, о чем он думает. При виде девушки глаза его на мгновение сузились, но он ничем не выказал удивления. Вероятно, ожидал от нее столь непредсказуемого поступка.

Он стоял, гордо выпрямившись, и выглядел настоящим восточным принцем в алых одеяниях, воином, полностью владеющим ситуацией. Взгляд холодных глаз притягивал, словно магнитом, и Алисон бессознательно шагнула вперед. Махмуд, дрожа от страха, не отставал.

— Я хотела бы попросить разрешения обратиться к совету, — сказала она наконец Джафару, радуясь, что голос остается ровным и спокойным.

— С какой целью, мадемуазель? — бесстрастно спросил он, не пытаясь ободрить ее.

Алисон прикусила губу. Вероятно, она снова ведет себя глупо, вмешиваясь в дела, которые ее не касаются, но не может равнодушно смотреть, как дорого платит Джафар за собственное великодушие.

— Я… хочу сказать несколько слов в твою защиту. По каким бы причинам ты ни пощадил Эрве, — с точки зрения политики это мудрый шаг. Эрве — один из тех немногих государственных чиновников, которые сочувствуют вашему делу и может оказать большую помощь. По-моему, старейшины должны знать об этом, прежде чем вынесут приговор.

На кратчайшее мгновение лицо Джафара смягчилось, но больше он ничем не выказал своих чувств.

— Тебе ни к чему быть здесь, Эхереш.

Алисон попыталась протестовать, но Джафар, повысив голос, вновь обратился к толпе.

— Эрве де Бурмон — хороший человек, — отчетливо и громко объявил он на языке берберов.

Сначала Алисон показалось, что она не так поняла, но Махмуд повторил те же слова по-французски. Глаза девушки недоумевающе распахнулись. Неужели Джафар защищает ненавистного соперника?

— Этот француз не похож на других, — продолжал Джафар. — И делает все возможное, чтобы помочь нашему народу, а не поработить и истребить его. Англичанка клялась в его невиновности, и я ей верю. Тот, другой Бурмон, — не его отец. И не стоит лишать его жизни за чужие грехи.

Потрясенная Алисон слушала с удивлением. Сердце ее трепетало от радости. Джафар сказал, что Эрве не станет заложником преступлений отца. Значит, он многое понял! Алисон понимала, как трудно Джафару было признать нечто подобное. Он продолжал говорить. Алисон прислушалась, пытаясь понять каждое слово.

— Мы сумели получить большую выгоду, захватив Бурмона в плен. Теперь его жизнь спасет жизни двадцати воинов султана. Они снова смогут сражаться против ненавистного врага.

Махмуд наспех переводил Алисон берберские фразы. Но тут речь зашла о самой девушке.

— Неверная англичанка околдовала, сглазила сиди Джафара! — вскричал родственник Зохры. Но сам Джафар с презрением отказался вообще обсуждать присутствие Алисон в его доме.

— Она всего лишь женщина, — бросил он обвинителю зловеще-пренебрежительным тоном, — и ты оскорбляешь меня, намекая, что какая-то женщина, пусть даже и чужачка, может покорить такого человека, как я, заставить выполнять ее желания. Кроме того, она моя пленница, и я могу делать с ней все, что хочу. Даже если ты предпочтешь выступить против меня, все равно не в твоих силах решать, какую женщину мне выбрать и каких гостей принимать в своем доме. Вам стоит лишь пожелать, и я отдам власть другому, но останусь господином самому себе.

В этот момент Алисон была слишком встревожена судьбой Джафара, чтобы обидеться на уничижительную реплику. Она продолжала молчать, по-прежнему напрягая слух, чтобы уловить каждое слово.

Старейшины стали обсуждать вопрос о виновности Джафара, не отомстившего за смерть отца. Какой-то хмурый, чернобородый мужчина произнес слова пророка Магомета:

— «Да не будет ваша рука карающей без нужды. И если будет на то воля Аллаха, лучше пощадить врага, ибо вождю пристойнее ошибиться в прощении, чем в наказании».

Алисон заслушалась настолько, что лишь через несколько минут с испугом поняла: незнакомец замолчал, и Джафар обращается к ней.

— Будьте добры вернуться в дом, мадемуазель, — мягко попросил он. — У нас еще много дел.

Тон его, однако, не допускал возражений, и Алисон, поняв полную неуместность своего присутствия, покраснела и опустила голову. Своим появлением она, очевидно, лишь дала оружие в руки обвинителей Джафара, утверждавших, что его разум и суждения затуманены и развращены неверной чужачкой.

Пробормотав извинения, девушка удалилась как можно незаметнее. Махмуд остался наблюдать за происходящим. Алисон вернулась в дом и уселась во дворе ожидать приговора. Однако прошло почти два часа, прежде чем вновь появился Махмуд, и, несмотря на хромоту, начал взволнованно приплясывать вокруг девушки, что-то неразборчиво бормоча по-берберски. Алисон в тревоге подпрыгнула, а борзая, лежавшая у ее ног, ощерилась и злобно зарычала.

— Совет решил! — воскликнул мальчик по-французски. — Решил, что обвинения несправедливы. И господин по-прежнему amghar el-barood!

Облегчение, мгновенное и сладостное, наполнило душу Алисон. Джафар сохранил пост главнокомандующего! И низложение ему больше не грозит!

— Слава Богу, — выдохнула девушка. Она попросила Махмуда сесть рядом и рассказать обо всем, что произошло после ее ухода.

Махмуд сообщил, что вмешательство Алисон почти не подействовало на старейшин. Именно повелитель убедил совет, что обмен пленными гораздо больше поможет их делу, чем бессмысленное кровопролитие. В итоге было почти единогласно решено, что Джафар останется вождем племени и командующим войсками.

Поблагодарив Махмуда за хорошие новости, девушка отпустила его и долго сидела в одиночестве, пытаясь примириться с горькой правдой.

Немного погодя послышался звук шагов, и Алисон подняла глаза. Навстречу шел Джафар. Алисон сама не знала, как сумела выдавить:

— Я рада, что ты победил, Джафар.

— Спасибо. Я тоже рад.

Он нежно улыбался, хотя говорил серьезно и даже мрачновато:

— Я не нуждался в твоей защите, Эхереш.

— Да… теперь я это вижу.

— Но ты оказала мне большую честь, попытавшись отстоять меня.

Алисон ошеломленно смотрела на Джафара, не зная, можно ли ему верить.

И, когда он осторожно прикоснулся загрубелой ладонью к ее щеке, Алисон закрыла глаза, в памяти всплыли пренебрежительные, холодные слова:

Она всего-навсего женщина, и ты оскорбляешь меня, намекая, что какая-то женщина, пусть даже и чужачка, может покорить такого человека, как я, и заставить выполнять ее желания.

Джафару нужна ее любовь не больше, чем вмешательство в его дела!

И, когда Джафар наконец отвернулся, она не стала его удерживать и только, оцепенев от отчаяния, смотрела ему вслед.

Нет, он не нуждается в ней. Она всего лишь досадная помеха на его пути.

Пьянящая радость исчезла так же быстро, как появилась, и теперь девушка ощущала лишь глухую, рвущую сердце тоску. Ответ на вопрос дяди очевиден. У них с Джафаром нет будущего. Алисон попросту тешила себя ненужными иллюзиями. Нет, их расставание неизбежно.

Алисон из последних сил пыталась сдержать слезы, готовые пролиться горячим дождем. Нужно быть сильной. Ради нее самой и Джафара следует подавить предательское желание сделать вид, что они смогут прожить жизнь вместе. Их безумного притяжения друг к другу недостаточно. Как, впрочем, и ее любви.

По крайней мере Господь не благословил ее ребенком Джафара, мрачно думала Алисон. Она не беременна и точно знает это, потому что вскоре после последнего любовного свидания у нее начались месячные. Стоит поблагодарить за это Господа, ведь Джафар ни за что не отпустил бы Алисон, узнай, что она носит его ребенка.

А ей необходимо уехать. Бежать, пока еще есть шанс забыть его, избавиться от этой невозможной любви, любви, угрожающей ее поглотить.

И, словно почуяв настроение хозяйки, борзая подняла голову и, понюхав холодную руку Алисон, сочувственно лизнула пальцы. Алисон погладила шелковистую голову, но даже этот дружеский жест не принес утешения. Пройдет много времени, потребуется немало усилий, чтобы свирепая боль в сердце немного утихла.

 

Глава 23

Надежда на освобождение вспыхнула как раз тогда, когда Алисон меньше всего ждала этого. Все произошло первого декабря, в день, отмеченный двумя необычными событиями.

Первой пришла трагическая весть. Лев, бродивший в холмах по ночам, напал и загрыз женщину из соседнего племени. Махмуд обо всем рассказал Алисон за завтраком.

— Ezim ezher, — сообщил мальчик с благоговейным страхом. — Лев ревет.

Алисон, мгновенно потеряв аппетит, отодвинула тарелку, пока Махмуд продолжал объяснять, что произошло. Берберы испытывали величайшее почтение к королю зверей и даже называли его сиди, господином. Однако племя Джафара свято верило, что их повелитель в одиночку способен выследить и убить льва. В этот момент он как раз готовился к охоте на чудовище, запугавшее всю округу.

Вторая новость наполнила Алисон мрачными предчувствиями. В зал для приемов явились посланцы султана Абдель Кадера. Султан Марокко предал благородного вождя берберов, и теперь Абдель Кадер может в любую минуту появиться в Алжире.

Тоска и страх завладели Алисон. Последние несколько недель, живя в роскоши, безопасности и покое, она совсем забыла, что война продолжается, опустошая страну. Но теперь реальность вновь вернулась с ужасающей силой. Значит, Джафар снова ринется в бой. И будет продолжать бороться, наверняка зная, что в конце концов проиграет или погибнет.

Вскоре за гонцами прибыл друг Джафара, халиф Бен Хамади. Он возвращался из восточных провинций, где пытался найти союзников и поддержку султану и, поскольку горная крепость Джафара находилась недалеко от дороги в Константину, Бен Хамади приехал, чтобы поговорить о судьбе повелителя. Конечно, о том, чтобы немедленно отправиться на охоту, не могло быть и речи. Несколько часов Джафар провел, запершись наедине с гостем. Потом в честь Бен Хамади было устроено празднество, подобное тому, которое давалось в лагере Джафара. Но на этот раз Алисон пригласили вместе с дядей Оноре. Она понимала, что им оказана большая честь, но Оноре, возможно, потому, что разболелась рана, или считая халифа причиной своих несчастий, в продолжение всего обеда с ненавистью мерил Бен Хамади злобными взглядами и резко, почти грубо, отвечал на любые, самые невинные вопросы.

Атмосфера за столом была мрачной, несмотря на великолепную еду. Сначала подавали голубей, жареных цыплят, фаршированных оливками, и сочный мясной пирог, а уж потом внесли кускус с кусочками баранины, баклажанами, репой и виноградом. Однако Алисон почти не ощутила вкуса, хотя в противоположность свирепо настроенному дяде вежливо улыбалась халифу, и с подчеркнутым уважением отвечала, когда он обращался к ней, — доказательство того, как изменило девушку общество Джафара. Всего несколько недель назад она почти не обращала внимания на галантного гостя и на его рассказы о султане берберов. Однако теперь она внимательно слушала о возможном изгнании Абдель Кадера из Марокко — ведь будущее Джафара и его соотечественников во многом зависело от судьбы повелителя берберов.

— Гнусный предатель султан Марокко продался французам, — объяснял Бен Хамади. — Он отказал Абдель Кадеру в убежище и даже угрожал насильно выслать его. Абдель Кадеру придется решать, вступать ли в бой еще и с марокканской армией.

Алисон встретилась глазами с Джафаром, сидевшим напротив.

— Ты собираешься прийти к нему на помощь? — выдавила она.

— Он еще не призвал своих последователей, — уклончиво ответил Джафар.

— Но ты поедешь?

— Ты ведь знаешь, что да.

Алисон замолчала. Ей хотелось спорить, умолять его передумать. Но она не знала, что сказать, как убедить Джафара. Он никогда не сдастся, во всяком случае, пока его султан нуждается в нем. Пока он нужен стране.

«Джафар ловко сменил тему, — с отчаянием думала Алисон, — возможно, потому, что подозревал ее в попытках раскрыть планы арабских военачальников и обо всем донести Эрве».

Она так глубоко задумалась, что сначала не услышала обращенных к ней слов Бен Хамади:

— Уверен, что вы будете рады услышать об освобождении своего жениха, Эрве де Бурмона, мисс Викери.

Освобождении? Эрве освободили? Алисон потрясение уставилась на Джафара.

— Эрве свободен? — хрипло прошептала она. Джафар ответил безразличным взглядом.

— Да. Его обменяли на двадцать четыре военнопленных еще на прошлой неделе.

— Но ты не сказал мне!

— Я сам узнал недавно. Лишь вчера мой сотник Фар-хат вернулся и привез хорошие новости.

Алисон тревожно нахмурилась.

— Значит, ты отпустишь и нас? — прерывающимся голосом пробормотала она.

Челюсти Джафара плотно сжались.

— Как я уже говорил раньше, ты останешься здесь, пока раны твоего дяди не затянутся.

— Он достаточно здоров, чтобы путешествовать!

— Совершенно верно, — согласился Оноре. — Конечно, вряд ли я смогу усидеть в седле, но вполне сумею проделать путь на носилках.

Алисон попыталась возразить, но Джафар решительно покачал головой.

— Мы поговорим об этом позже, Эхереш.

Это прозвучало недвусмысленным приказом сменить тему беседы, и Алисон поняла, что всякие споры бесполезны. Все вновь принялись за еду, но в душе и сердце Алисон царил такой хаос, что она не смогла проглотить ни кусочка.

Наконец разговор зашел о случившейся в горах трагедии, и собравшиеся стали обсуждать, как лучше покончить со львом-людоедом. Бен Хамади охотно описал берберские способы охоты на льва.

— Обычно охотники роют глубокую яму, прикрывают ее хворостом, привязывают к ближайшему дереву ягненка или козленка, а сами прячутся и наблюдают за тропой, по которой должен пройти лев. Иногда же несколько десятков людей окружают лежбище хищника, а потом медленно смыкают кольцо. Сначала загонщики с собаками и копьями выгоняют зверя из укрытия, а потом всадники нападают на него и расправляются.

— Не пойму, зачем все эти церемонии, — презрительно бросил Оноре. — Моя племянница охотилась на тигров в Индии всего лишь с ружьем.

Бен Хамади, заядлый охотник, с любопытством и недоверием поглядел на Алисон.

— Это правда?

Алисон рассеянно посмотрела на дядю. Однажды она собственноручно убила бенгальского тигра, но совсем не гордилась подобной победой над великолепным животным.

— Да, ваша светлость, это правда. У меня есть еще один дядя, путешественник и охотник, известный своей меткостью стрелок. Он многому научил меня.

Смуглое лицо Бен Хамади осветилось восхищением.

— Ни одна женщина моей страны не обладает таким мужеством и умением.

— Но мисс Викери не уроженка этой страны, — холодно заметил Джафар.

Алисон так хотелось выпалить, что женщинам его страны дано слишком мало возможностей и свободы, чтобы проявить мужество и умение, но вместо этого она скромно, как принято на Востоке, заметила:

— Мое умение ничтожно мало.

Однако халиф, по-видимому, был поражен этой вестью. Искоса, лукаво взглянув на хозяина, он вновь обратился к Алисон:

— Не хотите ли показать, на что способны, мадемуазель? Джафар эль-Салех, без сомнения, будет рад избавиться от чудовища, которое наводит страх на всю округу. Если вы убьете зверя, благодарность сайда скорее всего будет так велика, что он согласится дать вам свободу.

Алисон не верилось, что Джафар может пойти на подобное. Неужели он действительно освободит ее, если она прикончит людоеда?

Девушка вопросительно поглядела на Джафара. Тот сидел хмурый, настороженный, словно ястреб, высматривающий добычу, и Алисон не удивилась, услышав отказ.

— Я не могу позволить мисс Викери подвергать себя такой опасности, ваша светлость, — твердо ответил он, не сводя взгляда с Алисон.

— Согласен, — чуть помедлив, кивнул Оноре. — Слишком велик риск, дорогая.

Алисон не отрицала этого, но и не собиралась упускать такую возможность. Если бы только Джафар разрешил…

— Но я все равно хотела бы попробовать выследить и убить льва, — объявила она, стараясь не повышать голоса, и увидела, как дернулся мускул на щеке Джафара, прежде чем тот вновь постарался придать себе бесстрастный вид.

— Зверь уже загрыз одну женщину. Он не остановится перед вторым убийством.

Как ни странно, именно Бен Хамади принял сторону Алисон.

— Но ты сам слышал, сиди, что мадемуазель охотилась на тигров. Неужели лишишь ее шанса завоевать свободу?

— Да! — отчаянно хотелось ответить Джафару, хотя он восхищался мастерской попыткой халифа вынудить его избавиться от чужачки. Бен Хамади не нравилось, что Джафар держит в плену Алисон и ее дядю. Халиф не говорил об этом прямо, но все же не раз выражал удивление тем, что Джафар не желает решать, что делать с ними, поскольку нет больше нужды держать их в плену. Конечно, Бен Хамади не стал бы открыто осуждать его поступки, тем самым оскорбляя хозяина. Но недаром от природы он был наделен хитростью и мудростью, позволившими ему стать одним из доверенных лиц султана Абдель Кадера. Только сейчас он публично предложил условия освобождения Алисон, от которых Джафару почти невозможно будет отказаться. Недаром Джафар присягал на верность султану, а следовательно, и его халифу. Кроме того, у него не было больше оснований держать Алисон в заложницах.

Руки Джафара непроизвольно сжались в кулаки. Вот уже много недель он старался не думать о том, что может потерять ее. Но теперь, кажется, все кончено.

С тошнотворным чувством бессилия он припомнил старую берберскую пословицу: посади в клетку дикую птичку и береги, чтобы не выпорхнула. Он мог бы держать Алисон в клетке долгие годы, до конца жизни. Но решение остаться или уехать принадлежит ей. Это выбор самой девушки.

После всего, что сотворил с ней, он как бы обязал Алисон остаться. Если она предпочтет жить здесь, то лишь потому, что захочет сама, без принуждения.

Но она, кажется, вовсе не желает этого.

— Я была бы рада возможности получить свободу, — тихо промолвила она.

Джафар медленно, насильно заставил себя разжать пальцы.

— Прекрасно, — объявил он наконец чуть слышно, без всякого выражения. — Я согласен.

Оноре посмотрел на племянницу с тревогой, сменившейся внезапной радостью, как только он понял, что вскоре может оказаться в Алжире. Но Алисон не разделяла восторга дяди. Она чувствовала себя так, будто гигантская рука медленно сжимает ее сердце, готовясь раздавить.

Джафар равнодушно молчал. Лицо его в который раз превратилось в безразличную маску. В комнате внезапно стало сумрачно и повеяло холодом. Алисон, вздрогнув, беспомощно смотрела в безжалостные желтовато-карие глаза, будто обдававшие ее ледяным ветром.

Наконец халиф Бен Хамади прервал молчание.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно заметил он. — Значит, договорились. Если мисс Викери убьет льва, она и ее дядя могут вернуться на родину.

Они отправились на охоту до заката солнца. Ждать не стоило. Лев — животное ночное и обычно выслеживает добычу с вечера, поэтому и охотиться на него нужно ночью.

К этому времени зверь, должно быть, ушел выше в горы, но они смогут отыскать его лежбище и, когда поднимется луна, успеют выследить хищника.

При всем этом не стоит недооценивать опасность. Лев — один из самых страшных врагов, а его рев может вселить страх в сердце любого храбреца. По мнению дяди Оливера, лев нападает на человека, если только сильно голоден, раздражен, болен или стар. А этот зверь, очевидно, убивает просто из жажды крови. Алисон была рада обществу Джафара. Правда, она и сама, не раздумывая, пошла бы на льва, но Джафар не желал ничего слышать об этом.

Она украдкой поглядела на Джафара, погонявшего свирепого скакуна. Лицо по-прежнему замкнутое, суровое, глаза ничего не выражают, кроме стальной решимости. По спине Алисон прошел озноб, хотя она не могла сказать, от холода или неприступного вида Джафара.

Позади них на почтительном расстоянии ехал Сафул, к удивлению Алисон, вызвавшийся сопровождать ее. Возможно, молодой воин все-таки хотел загладить вину за то, что позволил ей сбежать несколько недель назад. Он, конечно, еще сгорал от стыда, потому что женщина смогла перехитрить его.

Джафара тоже одолевали невеселые думы. Он пытался заглушить угрызения совести. Его принципы чести и благородства запрещали женщине рисковать жизнью. Особенно этой женщине. При мысли о том, что Алисон может погибнуть по его вине, леденела кровь.

Джафар отыскал глазами непокорную молодую красавицу, причину всех его мук. Что ответит она, если он признается в своей любви, станет умолять ее остаться? Навсегда забыть о родине, о семье, привычном образе жизни? Как отнесется к тому, что ей придется присутствовать на его свадьбе с другой женщиной? Что сыновья этой другой, а не ее дети станут его наследниками? Ведь только именно это он мог предложить Алисон.

Если не отречется от власти. Если не покинет свое племя, не откажется от своего образа жизни. От всего, к чему стремился, ради чего боролся. Но только в ином случае Джафар может дать Алисон все, что она заслуживает, чего достойна.

Джафар закрыл глаза, стараясь справиться с тоской и бессилием, бушующими в душе. Неужели он дошел до того, что лелеет столь предательские мысли?

Джафар горько усмехнулся, издеваясь над собой. Только сейчас до него дошло, что халиф прекрасно разглядел опасность, которую представляла Алисон, хотя Джафар не осмеливался признаться ни в чем подобном. Она стала его слабостью, сделала уязвимым. Она единственная имела силу заставить Джафара предать свой долг, свой народ. Могла вынудить его забыть обо всем на свете. Одно слово — и он готов сложить с себя обязанности вождя, принести в жертву честь. Если Алисон выкажет хоть малейшее нежелание остаться, Джафар забудет о прошлом, будущем и служении стране.

Однако, хотя она была словно воск в его объятиях и самозабвенно отвечала на ласки, Джафар совсем не был уверен, что она хочет от него чего-то большего. Он показал Алисон ту ослепляющую страсть, которую превозносили поэты. На какое-то мгновение он посчитал даже, что сумел заставить Алисон забыть о любви к Бурмону. Но стоит ей вернуться в цивилизованное общество, как эта любовь разгорится снова. Алисон обретет счастье в объятиях его врага, среди своего народа.

И Джафар не имеет права лишать ее такой возможности.

Эта тоскливая мысль вытеснила из головы Джафара все остальные.

Они молча пробирались сквозь погруженную в полумрак рощу гигантских кедров. Гнетущая тишина прерывалась лишь тихим, ритмичным топотом копыт.

Алисон чувствовала, что задыхается в этом замкнутом пространстве. Густой резкий запах смолы проникал в легкие. Сквозь огромные ветви почти не пробивались солнечные лучи, и девушка почувствовала облегчение, когда они выехали на опушку леса. Здесь почему-то было теплее, хотя резкий ветер проникал под бурнус, а заходящее солнце почти не грело. Местность постепенно становилась более суровой и бесплодной. Лошади осторожно ступали по усыпанным камнями тропинкам, вьющимся среди скал.

Когда они добрались до места, где лев загрыз женщину, наступили сумерки. Здесь царило странное спокойствие, возможно, потому, что напуганные жители гор скрывались в своих домах. Алисон все больше нервничала и почему-то побаивалась темноты.

Лошадь Сафула неожиданно фыркнула, и Алисон едва не свалилась с седла, но тут же постаралась взять себя в руки, не понимая, почему так глупо ведет себя. Ведь она не одна, с ней двое мужчин-воинов!

Девушка украдкой взглянула на спутников, за спинами которых висели длинные ружья.

— Логово льва где-то здесь, — сдержанно обронил Джафар, показывая на зубчатые вершины, к северо-востоку от той горы, где они находились сейчас.

Охотники начали нелегкий подъем по крутому склону, пробираясь по осыпающимся карнизам, и вскоре добрались до узкого ущелья, по которому снова пришлось ехать, растянувшись цепочкой.

— Держись за мной, — велел Джафар Алисон. Густые тени окутали путников, пробиравшихся по почти невидимой дороге. Не прошло и нескольких минут, как Алисон внезапно ощутила, что лошадь под ней напряглась и начала пятиться. Девушка нервно огляделась. Горный гребень над их головами зарос терновником. Идеальное место для засады! И Алисон, уже не думая, глупо это или нет, потянулась за ружьем, вынула его из чехла, проверила, на месте ли патроны, и, держа палец на курке, поднесла к плечу как раз в ту минуту, когда раздался тихий зловещий звук, полумурлыканье, полурычание.

Сердце Алисон заныло. Подняв голову, она увидела светящиеся во мраке желтые огоньки. Лошади словно обезумели. Жеребец Джафара поднялся на задние ноги, ее кобыла бросилась влево, едва не раздавив о скалу ногу Алисон. Позже девушка смутно припомнила гибкое рыжеватое тело, длинный хвост и острые, как кинжалы, зубы, когда зверь с леденящим душу ревом бросился на Джафара.

 

Глава 24

У Алисон не осталось времени ни подумать, ни прицелиться как следует, ни стряхнуть парализующий страх. Ею владел лишь защитный инстинкт. Вскинув ружье, девушка нажала на курок.

Грохот выстрела прокатился эхом среди криков, рева и ржания лошадей. Грациозное тело дернулось, перевернулось в воздухе и с глухим стуком рухнуло на землю.

Алисон, тяжело дыша, с бешено колотящимся сердцем, старалась успокоить напуганную лошадь, пытаясь понять, мертв ли лев. Все кончилось так же быстро, как началось. Она попала прямо в цель, застрелила хищника в прыжке.

Девушка подняла глаза на Джафара. В его руках блеснула сталь. Он успел выхватить из-за пояса кинжал, пытаясь защититься от льва-убийцы, но ущелье было настолько узким, что он вряд ли смог бы как следует размахнуться и скорее всего был бы серьезно ранен или погиб.

Джафар, по-видимому, понимал это, потому что его взгляд не отрывался от Алисон с того момента, как ему удалось натянуть поводья гарцующего жеребца. Правда, в темноте невозможно было разглядеть выражение его сверкающих глаз.

— Я обязан тебе жизнью, Эхереш, — чуть слышно проговорил Джафар. Но Алисон, казалось, потеряла голос. Только сейчас она с удивлением осознала, что дрожит: образ искалеченного истекающего кровью Джафара по-прежнему стоял в глазах. Она с трудом умудрилась сползти с седла, чтобы почувствовать твердую почву под ногами.

Сафул, тоже слетев с седла, осторожно приблизился к хищнику, опасаясь, что тот лишь ранен. Сначала робко, потом смелее бербер потыкал тело дулом ружья, перекатил голову зверя с боку на бок. Сомнений не осталось. Пуля попала людоеду прямо между глаз.

Алисон сознавала, что такое бывает раз в жизни. В обычных обстоятельствах, даже имея время тщательно прицелиться, она никогда бы не смогла повторить такое.

Тут прогремел еще один выстрел, и девушка испуганно сжалась. Но оказалось, что Сафул, по обычаю своего народа, торжествующе поднял ружье и выпалил в воздух. Алисон опустилась на колено. Дрожь, сотрясавшая ее, никак не унималась. Но тут сильные руки подняли ее, обняли за плечи. Алисон, всхлипнув, спрятала лицо на груди Джафара, пытаясь найти утешение.

Джафар осторожно гладил ее по спине, шепча нежные бессвязные слова на своем языке. Но эти слова не имели ничего общего с мучительными эмоциями, обуревавшими его.

В глубине души он ощущал гордость и благодарность. Гордость за неукротимое мужество Алисон. Благодарность за спасение своей жизни. Но все затмевало гнетущее чувство потери. У него не осталось выбора. Он дал слово. Свобода Алисон за мертвого льва. Теперь придется отпустить ее.

Боль, раздиравшая душу, была такой острой, непереносимой и пронзительной, что Джафар закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Как хотел он сейчас взять свои слова обратно! Хотел…

Но какая польза в пустых сожалениях? Алисон все равно не изменит своего решения.

Однако какая горькая ирония заключается в том, что сегодняшний поступок Алисон будет иметь последствия, которых он не мог предвидеть. Джафар слишком хорошо знал берберов. Когда они узнают, что Алисон убила льва, то станут считать ее героиней, откроют ей сердца и будут готовы принять девушку. Тогда ни один человек не возразит против решения вождя жениться на столь мужественной девушке.

Джафар безнадежно усмехнулся. Алисон не сможет увидеть это чудесное превращение. Ее здесь уже не будет.

Прошло немало времени, прежде чем Джафар сообразил, что оруженосец почтительно ожидает его приказаний. Подавив тяжелый вздох, Джафар отпустил Алисон, отступил и кивнул. Сафул шагнул вперед и протянул Алисон мохнатый окровавленный предмет.

— Это принадлежит тебе, госпожа, — почти благоговейно прошептал он. Оказалось, что молодой воин отрубил тяжелые лапы льва и принес одну Алисон. Та непонимающе смотрела на омерзительный трофей.

— Ты заслужила право получить ее, Алисон, — тихо пояснил Джафар по-английски. — Наши женщины вешают лапы льва или других свирепых хищников на шеи детей, чтобы вдохнуть в них силу и храбрость. Невесты приносят их в дар мужьям на свадьбу.

Мужьям . Алисон зажмурилась. Слова Джафара похоронным колоколом прозвенели в ушах. Она никогда не преподнесет ему такой дар. Условия сделки выполнены. Алисон убила льва и получила свободу.

Но почему, Господи, почему она так настаивала на том, чтобы поскорее уехать отсюда? И как жалела об этом сейчас! Лучше бы она вообще не стреляла!

Но у Алисон не было выбора. Разве могла она допустить, чтобы Джафар погиб? Но теперь… теперь Алисон окончательно потеряла последний шанс на будущее с любимым.

Алисон подняла измученный взгляд на Джафара. Лишь одно его слово — и она навсегда останется здесь, на любых условиях, в любом качестве.

Но он продолжал молчать. Убежден, что между ними не может быть ничего общего? Или ее присутствие лишь досадная помеха?

Неужели ничего не чувствует к ней? А может, хочет поскорее избавиться?

— Ты можешь ехать верхом? Пора возвращаться.

При звуках спокойного, бесстрастного голоса Алисон охватило отчаяние. Она хотела лишь одного: свернуться клубочком в темном углу и забыться в тяжелом сне, но все-таки устало кивнула и с помощью Джафара села в седло, пытаясь отогнать тревожные мысли.

Вскоре взошла луна, освещая холодным светом безжизненные горы и путь всадникам. Несколько часов спустя они с триумфом вернулись домой и привезли завернутый в одеяло труп льва. Радостными криками и выстрелами приветствовали берберы удачливых охотников. Люди ликовали, счастливые гибелью свирепого зверя.

Только Алисон и Джафар не разделяли их радости. Тоска и горечь терзали их сердца при мысли о скорой разлуке.

Такого никогда не случалось на памяти людской. Женщина убила льва! Какой храброй, какой мужественной оказалась неверная! Мало того, она спасла еще и жизнь повелителя!

На следующий день берберы устроили праздник в честь великого события. Все превозносили смелость Алисон и пели ей хвалы. Сама же виновница торжества почти не выходила из дома, собирая вещи и готовясь к отъезду. Завтра утром она вместе со своим дядей и слугой-индийцем должна покинуть поселение. Сам халиф вызвался сопровождать их до середины пути.

Сборы не заняли много времени. Алисон с помощью счастливого Чанда быстро уложила свою немногочисленную одежду. Затем она постаралась попрощаться со всеми, кто дружески относился к ней и заботился во время заточения, теми, кто стал так много значить для нее за последние два месяца… Тагар, молодая женщина, одарившая Алисон добротой и мудрыми советами. Сафул, ее верный страж. Гастар, старая знахарка, спасшая Алисон жизнь. Махмуд, гордый и трогательный, шрамы на сердце которого были куда глубже рубцов на лице.

Из всех знакомых Махмуд стал особенно дорог ей. Несмотря на ненависть к европейцам, он помог девушке перенести тяготы плена, стал соединяющим звеном между ее миром и незнакомой средой, куда не по своей воле попала Алисон. Он отвечал на множество вопросов, удовлетворял, как мог, ее любопытство, пытался защитить от злых чар. Разве могла она не испытывать нежности к мальчику, который, несмотря на собственный страх, мужественно встал между ней и ведьмой?

Может, она полюбила Махмуда, потому что видела в нем подобие Джафара, потому что сохранилось в нем что-то от того несчастного, измученного мальчишки, каким был когда-то внук герцога Морлендского?

И теперь Алисон с трудом выговаривала слова прощания — в горле стоял тугой ком, мешавший дышать.

— Я хочу поблагодарить тебя за заботу и доброе отношение, — пробормотала она дрожащим голосом.

Махмуд избегал встречаться с ней глазами.

— Не за что. Мой долг — выполнять приказы повелителя.

Но, несмотря на угрюмый тон, Алисон подозревала, что Махмуд будет скучать по ней так же сильно, как она по нему. Протянув мальчику львиную лапу, она спросила:

— Может, возьмешь это в знак моей благодарности?

Махмуд недоверчиво посмотрел на подарок, и лицо его тут же зажглось благоговейным восторгом.

— О госпожа…

Он почти со страхом стиснул амулет, низко поклонился:

— Ты оказала мне великую честь.

Алисон улыбнулась сквозь пелену слез. Ей хотелось обнять Махмуда, прижать к себе, утешить, но, как всякий юноша, считавший себя воином, он наверняка будет оскорблен и смущен таким чисто женским проявлением симпатии. Пришлось удовлетвориться легким пожатием руки мальчика.

Попрощавшись с Махмудом, девушка вернулась в свою комнату и попыталась ненадолго заснуть, но звуки веселья, доносившиеся с улицы, и острая боль в груди не давали покоя. Алисон свернулась клубочком под одеялами, подтянула колени к подбородку. Боже, как вынесет она разлуку с Джафаром?! Как справится с мукой, терзающей душу? Она чувствовала себя так, словно ее медленно раздирают надвое. И, кажется, ничто в мире не поможет соединить разорванные половины.

В эту ночь Алисон пришла к нему, умирая от желания в последний раз ощутить силу его объятий. Было уже за полночь, когда она бесшумно прошла по темному коридору к покоям господина. Стража пропустила ее. Алисон пробралась к его спальне через библиотеку. Дверь была открыта, и при мягком свете лампы Алисон увидела широкую, типично берберскую кровать — деревянную раму, заваленную коврами и подушками. Она стояла в углу, рядом с большим резным сундуком сандалового дерева. В другом углу пылала жаровня. Джафар, как оказалось, тоже не спал и, стоя у высокого, забранного решеткой окна, смотрел в никуда. Стоило Алисон шагнуть вперед, и он тут же обернулся, словно животное, почуявшее опасность. Рука инстинктивно метнулась к кинжалу.

Алисон тихо охнула, и в ответ эхом прозвучал неразборчивый резкий возглас Джафара. Она резко повела плечами. Бурнус сполз на пол, открывая стройное тело, одетое в прозрачный, просвечивающий насквозь шелк.

Потянулись минуты мертвой, ничем не прерываемой тишины. На какой-то момент Алисон показалось, что в глазах Джафара промелькнула невиданная до сих пор беззащитность, такая странная для этого надменного человека. Но зато усталость не могла быть воображаемой. Видя осунувшееся, потемневшее лицо Джафара, Алисон невольно спросила себя, уж не чувствует ли он такую же безумную боль, какая убивает ее?

Голос Джафара, как всегда, был спокойным и ровным.

— Тебе не стоило приходить, Эхереш.

— Я… хотела… попрощаться… — пролепетала Алисон, выражая своим голосом надежду и мольбу.

Двумя прыжками Джафар оказался рядом и, нежно сжав ладонями ее лицо, заглянул в полные таинственных теней озера серых глаз.

— Чего еще ты желаешь от меня? — прошептал он, отчетливо выговаривая каждое слово. Сердце Алисон гулко застучало. Чего она желает? Прикосновений его губ, приносящих радость и боль. Воспоминаний, которые дадут силу существовать после разлуки, прожить все эти унылые, полные тоски годы. Но больше всего Алисон хотела верить, что у них все будет хорошо.

— Хочу запомнить тебя… — шепнула она, поднимая лицо для поцелуя.

Джафар, забыв обо всем, схватил ее в объятия и впился губами в губы. Алисон смутно осознавала силу отчаяния, владевшего Джафаром, ощущала ее в этом бесконечном поцелуе, в яростных толчках языка, напрягшихся мускулах мощного тела, видела в сверкающих, горящих глазах.

Но Джафар неожиданно резко отстранился, почти отпрянул. В его хищных яростных глазах блеснули решимость и нескрываемое желание. Они оставались почти безумными, когда Джафар несколькими поспешными рывками избавился от своей джеллабы, а Алисон от прозрачных одеяний, когда он подхватил ее и понес к постели. Он запустил руки в каштановые пряди Алисон и вновь припал губами к ее губам.

В нем словно не осталось былой нежности. Да Алисон и не хотела ее. Между ними наступил момент обнаженной, чистой правды, момент, когда превыше всего была беспощадная страсть. Потребность Джафара поставить на ней клеймо своего владения. Потребность Алисон отдаться покорно, самозабвенно.

Его требовательная страсть зажгла в Алисон ответное буйство чувств. Она не помнила, когда успела прижаться к Джафару. Тело ее, напрягаясь, выгибалось навстречу толчкам его чресел. Он наполнил ее собой, своим отчаянием, своей мукой. Голова Алисон непрестанно, бессознательно металась по подушке, неуемное стремление вобрать его в себя было таким сильным, что, казалось, сейчас разорвется сердце. И когда боль стала нестерпимой, она впилась ногтями в плечи Джафара, выкрикивая его имя, умоляя положить конец ее мукам. В ответ Джафар поднял ее бедра, вонзаясь сильнее и глубже, пока женщина под ним, окончательно не потеряв голову, не забилась в судорогах экстаза. Алисон вторили хриплые стоны Джафара, излившего в ее тело теплую живительную влагу.

Потом они долго лежали, сплетенные в объятиях, пытаясь отдышаться. Наконец Джафар медленно, с трудом отстранился, словно отрывая себя от нее вместе с кожей. Алисон так остро почувствовала это, что поспешно повернулась на бок, не спуская глаз с Джафара. Он лежал на спине, закрыв глаза, положив руку поперек лба.

Ее бесстрашный берберский возлюбленный…

Алисон неспешно оглядывала это великолепное тело, упиваясь его красотой, играющими под кожей мышцами, порослью золотистых волос на груди, тускло мерцающих в полумраке. Как он похож на льва, гордого, могучего хищника! Полудикое, неприрученное создание, хотя и не такое свирепое!

Алисон засмотрелась на чувственное лицо, стараясь запечатлеть в памяти каждую черту. Нет, она не жалеет, что пришла к нему, потому что не смогла бы жить без этого, потому что будущее виделось ей бескрайней бесплодной пустыней.

И тут Джафар пошевелился, словно почувствовав ее взгляд. Он сжал кулаки, хотя глаза по-прежнему оставались закрытыми.

— Значит, Эхереш, ты запомнишь меня таким… холодным, бессердечным чудовищем… дикарем и варваром…

Горький смех, сопровождавший эту реплику, заставил Алисон встрепенуться.

— Нет, — выдохнула она. Джафар резко опустил руку и, повернув голову, открыл глаза. Во взгляде светилось неукротимое мятежное пламя, словно у пойманного сокола, однако за ним скрывалось куда более сильное чувство. Алисон была потрясена мукой, промелькнувшей в его глазах. Нет, она не ошибается. И его в эту минуту охватило отчаяние. Такого Джафара она еще не знала. Перед ней был человек, разрываемый противоречивыми эмоциями: горечью, бессилием, страданием.

— Нет! — дерзко выкрикнула Алисон. — Ты не бессердечен, не холоден! И не дикарь! Просто борешься за то, во что веришь, даже если силы неравны.

Губы Джафара скривились в подобие улыбки.

— Ах, Эхереш, — произнес он мрачно. — Даже сейчас, даже в этом ты мне противишься.

Однако непрошенная боль не давала дышать. Как яростно Алисон защищает его! Значит, все-таки что-то чувствует к своему похитителю! Возможно, даже испытывает подобные мучения, потому что ее тело помнит ту страсть, которой научил ее Джафар. Но он хотел не просто обладать Алисон. Ему нужно ее сердце. А его он никогда не получит.

Джафар медленно провел кончиком пальца по нежной щеке.

«Останься со мной», — попросил он безмолвно, безнадежно.

«Попроси меня остаться», — молила она, не разжимая губ, с тоской сцепив руки.

«Ты выйдешь замуж за него, когда вернешься?»

«Почему ты отпускаешь меня?»

Джафар каким-то шестым чувством ощущал, что душа Алисон переполнена вопросами, которые гордость не позволяет задать вслух. Однако, вспомнив о своем смертельном враге, Джафар невольно отвернулся. Он отсылает Алисон назад, в объятия Бурмона, человека, которого клялся убить! Отчаяние, тлевшее в сердце все эти долгие недели, сейчас раздирало его когтистыми лапами.

Отчаяние. Это чувство было знакомо Джафару, но он никогда не ожидал столь глубоких ран, такой безжалостной пытки. Никогда он не представлял, что юная мятежница станет частью его жизни, его души. Однако именно это произошло, а теперь жизнь снова станет пустой и одинокой.

Невыносимые терзания вновь охватили его при мысли о целой вечности холодной пустоты, ожидающей впереди.

Как он может найти в себе силы отпустить ее? Но есть ли иной выход? В конце концов, она будет гораздо счастливее среди людей, к которым привыкла. И Джафар твердо знает это. Вернувшись домой, Алисон забудет его, а тяжелые испытания, пережитые в пустыне, поблекнут, как дурной сон.

Джафар хмуро взглянул на Алисон. Между ними столько боли и гнева, ярости и страсти… так много высказанного, но еще больше невысказанного. Однако изменить прошлое невозможно. Слишком поздно.

А рассвет настанет очень скоро. Джафар безмолвно потянулся к Алисон, притягивая ее к себе. Теперь он мог только одно — сделать все, чтобы она никогда не забыла его.

— Ты всегда будешь помнить меня, — хрипло пообещал он, едва прикасаясь губами к ее губам. — И вечно будешь ощущать прикосновения моих рук, тяжесть моего тела на твоем… вкус моих поцелуев…

В комнате воцарилась тишина, потому что Джафар, верный слову, продолжал сводить Алисон с ума. Однако никто из них так и не осмелился воплотить в словах неотвязные мысли, хотя в страстных порывах лихорадочными движениями тел оба высказывали все, что не смели произнести вслух.

 

Глава 25

На обратном пути в Алжир Алисон сопровождал многочисленный вооруженный эскорт. Сам халиф был ее спутником вместе с сотником Джафара, рыжебородым Фархатом эль-Таибом. Никому больше не доверил бы Джафар ее безопасность.

Все это время дождь беспощадно хлестал по спинам всадников, копыта лошадей скользили по мокрым камням, но Алисон едва замечала леденящий холод. Она словно застыла, все в ней закаменело, и только в том месте, где должно быть сердце, царила щемящая пустота.

Путешествие заняло три дня из-за непрекращающегося ливня и состояния здоровья дяди Оноре. Ребра бедняги еще не совсем зажили, и его пришлось нести в носилках.

Небо немного прояснилось лишь когда Бен Хамади покинул их в окрестностях Алжира. Солнце засветило сквозь тучи животворными лучами, и окружающие холмы зазеленели, словно изумрудная рамка, в которую была заключена белоснежная жемчужина морского порта.

Однако городские улицы были узкими и темными. Алисон с трудом подавила озноб, когда они прошли через высокие ворота и оказались в городе. Алжир с его долгой историей рабства, предательств и деспотизма теперь казался слишком душным и замкнутым, совсем не таким, как при первом впечатлении.

Девушка устало натянула поводья перед домом, где они жили с дядей до похищения, и молча ждала, пока Чанд поможет ей спешиться. Неужели всего лишь несколько месяцев назад она отправилась в пустыню в поисках страсти и приключений? И сумела найти и то и другое.

Девушка была так погружена в невеселые мысли, что лишь смутно слышала знакомый голос, что-то кричавший по-английски.

— Алисон! Где, во имя Господа, ты была?

Алисон испуганно вскинула голову и заметила высокого мужчину, выбегавшего из дверей.

— Дядя Оливер! — выдохнула она.

В следующее мгновение ее стащили с лошади и стиснули в медвежьих объятиях. Смеясь и плача, Алисон изо всех сил обхватила дядю за шею. Но Оливер тут же отстранился, пристально разглядывая племянницу.

— С тобой все в порядке, девочка? — требовательно спросил дядя и, не дав ей времени ответить, повернулся к Оноре. — Каким это образом, спрашивается, — разъяренно осведомился он, — вы позволили ее похитить?!

Алисон знала, что между ее английскими и французскими родственниками нет особой любви, но никогда еще неприязнь не проявлялась с такой силой. Вытирая глаза, полные слез, она немедленно встала на защиту Оноре.

— Он не виноват, дядя Оливер. Оноре пытался отговорить меня от поездки, но я ничего не хотела слушать, совсем, как ты, когда решаешь отправиться в экспедицию.

— Этого никогда не случилось бы, будь я с тобой.

Оноре, покраснев от стыда, молча, неуклюже пытался выбраться из носилок. Видя, как дядя поморщился от боли и схватился за ребра, Алисон поспешно метнулась к нему, бросая разъяренные взгляды на Оливера.

— Я прекрасно осведомлена о твоих многочисленных достоинствах, дядя, однако вряд ли они помогли бы в подобных обстоятельствах, кроме того, тебя просто прикончили бы. Дядя Оноре сделал все, что в его силах, и, пытаясь спасти меня, был тяжело ранен! А ты, вместо того чтобы помочь ему, осыпаешь упреками!

Выражение лица Оливера едва заметно смягчилось и, хотя он не подумал извиниться, все же подхватил Оноре с другой стороны.

— Ну что ж, входи в дом, чертов винодел! Седрик наверняка захочет осмотреть тебя.

— Дядя Седрик тоже здесь?! — изумленно вскричала Алисон, немного успокаиваясь.

— Да, да, входи поскорее и расскажи нам все.

Не успели они переступить порог, как появился третий дядя девушки, Седрик, лондонский врач. Объятия Седрика были куда более сдержанными, но от этого не менее теплыми и любящими. Алисон была потрясена и пристыжена тем, что Седрик настолько тревожился за нее. До сих пор ничто не могло оторвать дядю от его бесценного госпиталя.

Вновь прибывшим дали время умыться и переодеться и лишь потом подвергли допросу. Час спустя все собрались в большой гостиной. Оноре лежал на диване, Оливер и Седрик растянулись на подушках. Алисон была так взволнована, что осталась стоять.

Властная натура Оливера не позволяла ему оставаться в стороне, и он тут же принялся осыпать Алисон вопросами. Однако она отвечала уклончиво, коротко и без подробностей, описывая похищение и последующий визит в горную крепость. О Джафаре же вообще старалась не говорить.

Но Оливер, мгновенно почуяв неладное, насторожился.

— Хочешь сказать, что ничего не успела узнать о человеке, похитившем тебя? Ни его имени, ни внешности?

— Боюсь, нет, дядя.

— Тогда скажи, куда тебя отвезли? Я немедленно отправлюсь за негодяем и всажу ему пулю в сердце.

Алисон побелела.

— Мне неизвестно его место! Где-то в пустыне.

Но Оливер недоверчиво прищурился.

— Не пойдет, девочка! Я сам учил тебя определять расстояние и замечать ориентиры на местности. У тебя наверняка есть какое-то представление о том, где эта крепость… насколько далеко отсюда, в каком направлении.

— Мне очень жаль, дядя, но я ничего не могу сказать.

Оливер раздраженно набросился на Оноре:

— Ну а вы хоть что-то запомнили?

Старый француз пристально, испытующе посмотрел на племянницу, прежде чем равнодушно пожать плечами.

— Я почти не видел его.

Окончательно выведенный из себя, Оливер разразился замысловатыми проклятиями.

— Это все, что вы можете сказать?! — завопил он, не желая успокаиваться. — Сговорились скрыть правду? — И, грозно нахмурившись, повернулся к племяннице. — Думаю, что заслуживаю объяснения, хотя бы за все неприятности, в которые ты меня втравила, девочка моя! Я даже отложил экспедицию в Карибское море, чтобы отправиться сюда, на поиски тебя!

— Ах, простите, что помешала вашим развлечениям, — огрызнулась Алисон.

— Алисон, дорогая, — куда более спокойно вмешался Седрик, — мы были вне себя от страха за твою жизнь. Ты, конечно, должна понять желание Оливера узнать, что произошло. Он стремится лишь к одному — защитить тебя.

Алисон мгновенно раскаялась в неуместной вспышке, хотя прекрасно сознавала, что Оливер ничуть не шутил, угрожая пристрелить Джафара. Необходимо как-то убедить дядю оставить мысли о мести. Достаточно с нее кровопролития и злобы.

— Дядя Оливер, я понимаю, как ты волновался за меня, и благодарна тебе, но не стоит снова и снова перебирать невеселые подробности. Что случилось, то случилось. Теперь все кончено. Он не сделал мне ничего дурного и, по правде говоря, был очень добр…

— Не сделал ничего дурного? Клянусь Богом, девочка, как ты можешь защищать этого дикаря-араба?

— Он не араб, — сквозь зубы процедила Алисон. — И не дикарь. Этот человек гораздо цивилизованнее многих европейцев, которых я знаю, включая и тебя, дядя. Кроме того, он аристократ и внук герцога.

Выслушав страстную речь племянницы, Оливер хищно прищурился. Алисон, немедленно поняв свою ошибку, прикусила язык. Она выдала гораздо больше, чем намеревалась, судя по внезапно насторожившемуся дяде. Прошло несколько напряженных минут, прежде чем он заговорил снова:

— Надеюсь, мы говорим не о Николасе Стерлинге? Или все-таки о нем?

Выражение лица Алисон послужило достаточным доказательством его правоты, несмотря на то, что девушка по-прежнему все отрицала:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— А по-моему, понимаешь, — медленно выговорил Оливер, во взгляде которого смешались разочарование и гнев. — Чего я не возьму в толк, так это почему ты лжешь мне?

И, печально покачав головой, добавил:

— Ты никогда раньше не лгала мне, девочка.

Алисон молча смотрела на дядю, сгорая от стыда. Оливер снова грустно покачал головой.

— Я вот уже много лет дружу с герцогом Морлендским и достаточно хорошо наслышан об его внуке, чтобы понять, в чем дело. Мальчик — наполовину англичанин, однако отказался от титула и наследства, чтобы вести жизнь дикаря. Морленд сам рассказывал мне об этом. Ты знаешь герцога… мы нанесли ему визит в тот месяц, когда я привез тебя из Индии. Ты помнишь?

— О да, — подумала Алисон. Она прекрасно помнит тот день, когда впервые встретила Николаса… Джафара.

Дядя, очевидно, не ожидал от нее ответа, поскольку продолжал размышлять вслух:

— Этот Стерлинг… если мы в самом деле говорим об одном и том же человеке…

Постепенно задумчивое выражение сменилось гневным. Щеки Оливера покраснели.

— В таком случае он прекрасно осознает всю степень зла, которое причинил тебе. Любой англичанин, хотя бы в малейшей мере претендующий на благородство, зная, что он скомпрометировал молодую леди, обязан предложить ей защиту имени и, как правило, просит ее руки.

— Но он не англичанин, — едва слышно пробормотала Алисон. — И если бы хотел жениться, не стал бы молчать.

— Мне совершенно безразлично, чего он хочет! — взревел Оливер, вскакивая. — Клянусь Богом, он женится на тебе, даже если мне придется собственноручно тащить его к алтарю!

— Нет! — вскрикнула Алисон, словно раненое животное. Серые глаза тоскливо блеснули.

Дядя недоуменно уставился на нее.

— Да что же происходит, Алисон? Почему ты так его защищаешь? Этот человек терроризировал тебя… ранил Оноре… погубил твое доброе имя… репутацию. Не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы он ответил за все?

— Потому что, — заикаясь, пролепетала девушка, — французская армия отправится на поиски… и если его найдут, обязательно убьют ! Вот почему!

Оливер потрясение молчал. Слезы текли по лицу племянницы, искренние и горькие. Она, в отличие от других женщин, никогда не впадала в истерику, чтобы добиться своего, но сейчас…

— Пожалуйста, дядя, обещай, что никому ничего не расскажешь. Пожалуйста! Умоляю тебя, оставь все это.

Шагнув к Алисон, Оливер взял ее за руки и крепко сжал.

— Хорошо, девочка, — беспомощно кивнул он. — Если это так много для тебя значит, я согласен.

— Да, это очень много значит для меня.

Встреча с Эрве де Бурмоном была куда более болезненной и трудной. Алисон послала Чанда с запиской к полковнику, уведомляя о своем благополучном возвращении и прося его заехать при первой возможности. Потом она переоделась в лучшее платье и стала ждать. После стольких недель, проведенных в свободных простых восточных одеяниях, она чувствовала себя крайне неловко в нижних юбках с оборками, сорочке, панталонах и жестком корсете, обязательных для англичанки-аристократки. Однако ради Эрве она была готова даже на это.

Не прошло и часа, как лакей доложил о его приезде. Алисон ждала полковника во дворе. При его приближении она поднялась со скамьи, но тут же, поколебавшись, остановилась, Эрве тоже замер. Воцарилось долгое тяжелое молчание.

— Алисон… — наконец тихо, устало выдохнул Эрве.

Ей показалось, что полковник выглядит старше. И измученным. В углах рта появились глубокие морщины, которых раньше не было. Более того, в глазах его застыла печаль.

Забыв о заранее приготовленной речи, она просто, от всего сердца сказала:

— Мне очень жаль, Эрве.

Он резко качнул головой.

— У тебя не должно быть причин сожалеть о чем-то. Ты не виновата в этом проклятом…

Осекшись, он почти беззвучно добавил:

— В том, что этого человека сжигает жажда мести.

— Неправда. Часть вины лежит и на мне. Вы предупреждали меня об опасности и пытались помешать мне ехать.

— Но я никогда не предполагал, что этот безумец изберет своей мишенью тебя. Ты должна верить мне.

Алисон воздержалась от упоминания о том, что Джафар не похож на безумца.

— Верю, — спокойно кивнула она, и Эрве, словно не в силах вынести ее взгляда, отвел глаза.

— Это я должен просить у тебя прощения.

— Нет. В том, что случилось, нет твоей вины.

Последовала долгая пауза, и Эрве, яростно тряхнув головой, спросил:

— Что он успел рассказать тебе?

Алисон не собиралась рассказывать подробности своего похищения, чтобы не повторить ту же ошибку, что уже успела сделать, рассказав обо всем дяде.

— У него были причины взять меня в плен и повод для мести. Он рассказал мне о гибели своих родителей от руки вашего отца.

Эрве поморщился, словно от боли.

— Ах, да, великий генерал де Бурмон! Покоритель Алжира. Всю свою жизнь я стараюсь быть достойным репутации отца, хотя твердо знаю, что он немногим лучше убийцы. Поверь, мне нечем гордиться.

— Знаю, — вздохнула девушка. Она говорила правду. Они с Эрве были знакомы много лет. Добрый, благородный человек и совершенно не похож на отца.

— Ты не отвечаешь ни за грехи отца, ни за то, что случилось со мной. Кроме того, ты сделал все возможное, чтобы спасти меня. Я еще не успела поблагодарить тебя за это.

— Поблагодарить за то, что так подвел тебя? Предпочитаю обойтись без благодарностей, — измученно пробормотал полковник.

— Ты не подвел меня.

— Я согласился покинуть тебя и оставить на его попечении. Как это назвать, если не неудачей и провалом?

— Я называю это мужеством в тяжелых обстоятельствах. И тревогой за судьбы твоих людей. А могу посчитать и обыкновенным, старомодным, здравым смыслом.

— Ах, Алисон…

Он мгновенно оказался рядом и, схватив ее в объятия, привлек к себе. Алисон прислонилась щекой к его груди, чувствуя, как он нежно гладит ее по волосам.

— Хочу, чтобы ты знала, — неверным голосом пробормотал он, — ничто на свете не изменит моих чувств к тебе. Я по-прежнему больше всего на свете хочу, чтобы ты стала моей женой.

Алисон зажмурилась. Конечно, Эрве сильно изменился со дня их последней встречи и выглядит немолодо. Она ощущала, что тоже стала старше. Намного старше. И возможно, так оно и было. Она уже не девушка, наивная и невинная в сердечных делах. Алисон познала тоску и боль неразделенной любви, и это вновь обретенное знание заставляло ее ныне относиться к признанию Эрве с сожалением и сочувствием. Было трудно, но она произнесла эти жестокие слова.

— Я не могу выйти за вас замуж, Эрве, — тихо объяснила она. — Это было бы несправедливо по отношению к вам. Я делила с ним постель.

Эрве долго молчал.

— Я подозревал это, — выдохнул он наконец. — Боже, Алисон, я бы отдал все, чтобы защитить тебя от этого. Каким кошмаром было, должно быть, для тебя выносить его…

Эрве осекся, не в силах продолжать, и ошеломленная невыносимой тоской в его голосе Алисон отстранилась и осторожно дотронулась до его щеки.

— Он не принуждал меня, Эрве… я пришла к нему по своей воле.

Снова воцарилась тишина. Эрве не сводил с девушки потрясенного взгляда.

— Поэтому я не могу выйти за тебя замуж.

— Ты должна, Алисон, — тихо возразил полковник. — Иначе общество отвергнет тебя. Подумай о своей репутации!

Но девушка, отступив, упрямо качала головой.

— Я уже привыкла быть объектом сплетен и осуждения. Меня никогда не волновало мнение общества. Мне важно лишь отношение людей, которых я люблю. А мои дядюшки всегда будут стоять за меня.

— Как и я. Надеюсь, тебе понятно это. Мое доброе отношение… моя любовь… всегда будет принадлежать тебе.

Алисон почувствовала, как сжалось горло от непролитых слез. Она не ожидала от Эрве такого благородства, такой искренней любви. Он согласен жениться на ней даже после ее позорной исповеди, признания в том, как развратно она вела себя с незнакомцем, похитившим ее. Эрве, не раздумывая, решил защитить Алисон, не побоялся рискнуть своим добрым именем и карьерой. Он готов даже вынести бесчестье и позор, которые, несомненно, постигнут его, как только станут известны обстоятельства ее похищения. Но как может Алисон позволить Эрве сделать такую ужасную ошибку?!

Она сжала его ладони своими маленькими ручками.

— Не могу передать, как я благодарна тебе за дружбу, Эрве. Поверь, ты оказал мне большую честь тем, что по-прежнему хочешь видеть меня своей женой. Но я не могу принять это предложение.

Эрве болезненно поморщился.

— Так ты в самом деле винишь меня? Я могу лишь попытаться загладить…

— Нет, конечно, совсем нет! Я уже говорила.

— Я буду тебе хорошим мужем, coquine!

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Но слишком боюсь, что не сумею быть хорошей женой… во всяком случае, не такой, как ты заслуживаешь.

— Черт!

Эрве отстранился и взволнованно взлохматил темные волосы.

— Я не приму отказа! И намереваюсь заставить тебя передумать. Нужно лишь время, чтобы ты убедилась в моей любви.

— Я не передумаю, Эрве.

— Откуда тебе известно? Когда-то ты была готова дать мне шанс.

Алисон поколебалась. Она не хотела причинять Эрве лишней боли, но, может, так он скорее смирится с отказом?

— Я знаю, потому что люблю его, — тихо ответила она и отвернулась, не в силах вынести затравленного взгляда Эрве.

Она любила и любила безответно. Такова была горькая правда, о которой Алисон старалась не думать все последующие дни. К счастью, она словно оцепенела и жила в состоянии полусна, так что острая боль в сердце немного утихла. Ей даже удавалось иногда на несколько минут забывать о Джафаре, о страсти, пылавшей между ними, о блаженстве и безумном экстазе, о пропасти, разделявшей их…

Она даже смела надеяться, что когда-нибудь немного успокоится и разлюбит своего свирепого похитителя. Но в ближайшее время потеря памяти ей явно не грозила — слишком много вещей и событий напоминали о Джафаре.

И первым оказался неожиданный визит жены британского консула в Алжире, леди Джейн Уолвертон. Она считалась одной из законодательниц общества, но Алисон едва припомнила, что встречалась с ней два месяца назад, на каком-то балу.

Когда на следующее утро Алисон принесли визитную карточку леди Джейн, первым порывом было попросить Чанда передать, что «ее нет дома». Однако верх взяли любопытство… и упрямство. Если леди Уолвертон намерена терзать ее расспросами, пусть получит по заслугам! Алисон не собирается молча терпеть!

Однако оказалось, что леди Джейн вовсе не думает ее осуждать. Благородная дама приехала специально, чтобы пригласить Алисон и ее дядюшек на завтрашний ужин и музыкальный вечер.

Алисон, ожидавшая совершенно иной встречи, изумленно уставилась на женщину.

— Это полковник Бурмон подбил вас на это? — не выдержав, спросила она.

Но леди Уолвертон предпочла великодушно проигнорировать столь явную грубость.

— По правде говоря, нет, дорогая. Я не настолько хорошо знакома с вашим очаровательным женихом, но, естественно, включила его в список гостей.

— Миледи, простите за то, что поправлю вас, но полковник не мой жених. Мы даже не помолвлены и вряд ли будем.

Леди Уолвертон слегка подняла брови, но, кажется, не пожелала дольше задерживаться на этой теме.

— Надеюсь, вы посетите мой дом, мисс Викери. Мне так хочется услышать о ваших волнующих приключениях — о том, как мятежники устроили вам засаду, как вас спасли престарелые супруги-французы, отвезли к себе домой и как вы мирно прожили у них все это время, пока месье Ларусс не смог приехать. Это, должно быть, так романтично!

Алисон ошеломленно молчала, не в силах решить, то ли леди внезапно тронулась умом, то ли просто, по каким-то собственным непонятным мотивам пытается помочь.

— Еще раз простите, миледи, — сухо заметила Алисон, — но, если учесть все слухи, которые ходят обо мне, ни один нормальный человек не поверит подобным сказкам.

— Думаю, что лично я смогу выдержать их, и глазом не моргнув, — отпарировала леди Джейн, весело блеснув голубыми глазами. Но улыбка тут же поблекла при виде недоумения Алисон.

— Надеюсь, мне не придется долго объяснять, дорогая, что наилучшей тактикой будет показываться в обществе как можно чаще и никому не объявлять о разрыве с полковником Бурмоном. Всегда можно разойтись потом, без шума, как только слухи затихнут.

— Полагаю, — согласилась Алисон, — вы совершенно правы.

— Превосходно! Держите голову выше и никогда ни перед кем не извиняйтесь. Значит, решено. Завтра жду вас к ужину.

Поднявшись, она поплыла к выходу, но у самого порога обернулась.

— Кстати, может, не мешает упомянуть, что герцог Морлендский — близкий друг моего мужа и что мы оба много лет знакомы с его очаровательным внуком. До встречи, мисс Алисон. Рада буду видеть вас в своем доме.

И еще раз улыбнувшись на прощание, леди удалилась, оставив Алисон глядеть ей вслед с открытым ртом. Мысли девушки путались. Туманное упоминание о Джафаре испугало ее и одновременно вновь взбудоражило тягостные воспоминания. Неужели это он — главная причина попытки леди Уолвертон защитить имя и репутацию почти незнакомой девушки? Как это похоже на Джафара — проявить благородство и скромно отойти в сторону, не хвастаясь и не выставляя себя напоказ.

Алисон пришлось отправиться на музыкальный вечер в сопровождении Эрве и дядей. Испытание оказалось не таким тяжким, как опасалась Алисон, именно благодаря умению леди Джейн ловко манипулировать и умело управлять светскими сплетниками. Как и предсказывала хозяйка, дамы спрятали коготки и наперебой выражали сочувствие Алисон, пока мужчины громко клялись защитить свои семьи и избавить страну от бандитских шаек. Алисон, наверное, рассмеялась бы, но сейчас ей было не до веселья.

Кроме того, военные сводки вскоре заставили поблекнуть и умолкнуть все слухи и сплетни, связанные с ее именем. Через день после музыкального вечера по всему городу со скоростью бури в пустыне распространились вести, что вождь мятежников Абдель Кадер был вынужден покинуть Марокко и что объединенные марокканские и французские войска вытеснили его в Алжир.

Это тоже лишний раз напомнило Алисон о Джафаре и вновь пробудило прежние страхи. Станет ли Джафар на защиту храброго султана Абдель Кадера? Присоединится ли к ведущим безнадежную битву арабам? Что, если Джафар лежит сейчас, раненый и беспомощный, брошенный на произвол судьбы?

Одолеваемая дурными предчувствиями, девушка каждый день посылала Чанда обходить арабские кофейни и цирюльни, чтобы тот добыл хоть какие-нибудь обрывки сведений о передвижении сил Абдель Кадера. Кроме того, она просила Эрве сообщать ей все, что возможно. Если не считать этого, девушка старалась отгородиться от всего мира и часами сидела во дворе, теребя в руках платок с вышитыми инициалами Н.С.

Конечно, Алисон сознавала, что необходимо рано или поздно покинуть Алжир, но не могла заставить себя и думать об этом. Нерешительность, инертность, летаргия — все эти качества, обычно чуждые деятельной натуре Алисон, теперь стали ее постоянными спутниками.

Дядя Оливер пригласил племянницу в экспедицию на Карибские острова, но Алисон больше не хотелось путешествовать по всему миру в поисках приключений. В Лондон она тоже не стремилась, хотя дяде Седрику не терпелось вернуться к покинутым больным и к исследованию способов передачи холеры через загрязненную воду.

Что касается Оноре, тот, к величайшему изумлению Алисон, объявил о намерении остаться пока в Алжире. Племянница ожидала, что после пережитого дядя не задержится здесь ни дня. Но оказалось, что он по-прежнему намеревается сажать виноградники. И поскольку, как объявил Оноре, он уже видел самое худшее, теперь ему ничего не грозит. Кроме того, он находится под защитой одного из самых могущественных берберских вождей.

Когда Алисон попыталась узнать, что это значит, Оноре предъявил охранное письмо Джафара. Она никак не могла понять, почему Джафар способен смириться с захватом алжирской земли французскими поселенцами, и наконец решила, что это один из его способов загладить причиненное Оноре зло. Но она была рада за дядю. Тот собирался прожить в Алжире еще несколько месяцев, а потом вернуться во Францию и попросил Алисон поехать с ним.

Алисон день за днем откладывала принятие решения, хотя понимала, что ей необходимо оказаться как можно дальше от источника невыносимой сердечной боли, попытаться забыть все, что случилось…

Однако сейчас для нее самым важным было оставаться рядом с любимым.

Она без обычного сожаления попрощалась с дядей Седриком, а когда Оливер выразил желание отправиться в путь сразу после Рождества, почувствовала странное облегчение. Похоже, он все еще не оставил мыслей о мести.

— Он ранил тебя, девочка, — сказал как-то Оливер, пытаясь вывести Алисон из ее привычного состояния. — Смерть от пули слишком легка для него.

Иногда Алисон в порыве гнева соглашалась с дядей, иногда, изнемогая от бессилия, пыталась ненавидеть Джафара, твердила, что он не заслуживает ее любви, что он оскорбил ее, осквернил тело и искалечил душу, без малейшего сожаления, совсем не думая, что станется с Алисон. Однако в каком-то уголке сердца еще жила вера в то, что его тревоги за нее были искренними, что она ему небезразлична. И что-то значит для него. Алисон надеялась, что, действительно, в ту, последнюю ночь мука и отчаяние в его глазах были неподдельными, а в поцелуях ощущались не только страсть, но и боль.

Сидя в саду, за несколько дней до Рождества, Алисон снова и снова в который раз думала о той ночи. Где-то вдали раздавались заунывные вопли муэдзинов, призывающих правоверных на вечернюю молитву.

И внезапно мир и покой небольшого садика рассеялись, словно дым. Во двор вбежал взволнованный индиец. Алисон подняла глаза, радуясь возможности хотя бы на минуту отвлечься от мучительных мыслей.

— Я принес вам хорошие новости, мемсаиб! — воскликнул Чанд, забыв даже, как всегда, почтительно поклониться. — Абдель Кадер сдался в плен!