Кажется, против Ранульфа начинался бунт.

Он начался так незаметно, что рыцарь ничего не понял, но в замке все чаще случались необъяснимые происшествия и неприятные события, и он сообразил, что обитатели Кларедона восстали против него от лица своей леди.

Первое происшествие случилось через два дня после того, как он низвел Ариану до служанки, выполнявшей только черную работу. Обед был до того пересолен, что его невозможно было взять в рот, а вино оказалось настолько омерзительным, что Ранульф заподозрил в нем отраву. Он с отвращением выплюнул все и взревел, требуя к столу повара. Из кухни поспешно пришел толстопузый человек, униженно поклонился и начал смиренно просить прощения, причитая, что слишком вольно обошелся с солью, и клянясь, что его рука случайно дернулась и оказалась над бочонком с вином.

Не имея возможности что-либо доказать, Ранульф подавил желание отдубасить придурка, но в наказание заставил его выпить весь графин вина, с угрюмым удовлетворением глядя, как тот помчался в уборную, чтобы опорожнить желудок.

От удовлетворения ничего не осталось, когда чуть позже Ранульф обнаружил, что дюжина подпруг надрезана, причем так, что заметить это сразу было нельзя, однако во время скачки можно было сильно пострадать. Взревев от ярости, Ранульф приказал притащить к нему всех грумов и конюшенных лакеев, допросил каждого, но ни один не признался.

Происшествия продолжались всю следующую неделю; ничего рокового, но они страшно раздражали и являлись неприкрытым вызовом его власти. Сначала в казарме появилось отвратительно вонявшее мыло, и те, кто имел несчастье им воспользоваться, два дня не могли избавиться от этого запаха даже в зале. Потом среди людей Ранульфа разразилась эпидемия кожной сыпи, вызванная крапивой, раскиданной по их тюфякам. А когда лорд уехал с ночевкой в одно из дальних владений Кларедона, кто-то пробрался к клеткам и выпустил на волю всех соколов и ястребов, развязав им путы.

Этот вялотекущий мятеж взбесил Ранульфа, снова разбередив раны, нарывавшие у него в душе в течение, тех долгих лет, когда его не желали признавать. Что хуже всего, он никак не мог найти виновников. Слуги в замке трудились как всегда и постоянно находили оправдания своей небрежности, но их враждебные взгляды и угрюмые обвиняющие лица ясно давали понять, что все они в заговоре против него. И в этом он винил Ариану. Доказательств у Ранульфа не было, но он не сомневался, что она поощряет мятеж и несчастные случаи. Почти ежедневно Ранульф сталкивался все с новыми и новыми проблемами, приводившими его в бешенство. И если он и жалел о способе, которым наказал Ариану, или испытывал хоть малейшее сочувствие к ее судьбе, то безжалостно подавлял эти мысли. Он не позволит делать из себя дурака!

И действительно, Ариана не была совсем уж невинной овечкой, хотя поначалу она слишком уставала от тяжкой работы, взваленной на нее Ранульфом, чтобы бунтовать: она мыла посуду, крутила вертелы над огромными очагами в кухне, ставила в печь противни с плоскими белыми хлебами, изнемогала от духоты над котлами с кипятившимся в них бельем… в общем, выполняла самую черную работу. А Ранульф приставил к ней двух стражей, следивших за каждым ее движением и не позволявших слугам помогать Ариане в этой отвратительной работе, хотя сначала они и пытались это делать.

Он сдержал свою клятву – сделал ее жизнь мучением. Каждую ночь, когда Ариана наконец-то поднималась вверх по лестнице в свою отшельническую комнату, она с трудом, со стонами забиралась в постель – мышцы, не привыкшие к тяжелому физическому труду, сильно болели.

Но еще тяжелее, чем физическую усталость, Ариана переносила унижение.

Ей запрещалось разговаривать с людьми, и одевалась она как рабыня. Ранульф приказал забрать у нее все наряды из тонкого льна и шелка и велел носить одежду из грубейшего домотканого полотна и грубой шерсти, которая раздражала и царапала ее нежную кожу. Одну из самых лучших туник Арианы он отдал Дине, которой очень нравилось пользоваться благосклонностью нового лорда и рисоваться своим новым положением.

Предполагалось, что Дина делит с Ранульфом постель, хотя она никогда не проводила в его покоях ночь. Во время трапез она сидела рядом с ним за высоким столом, на почетном месте – стуле леди. Но, даже одевшись в лучшие шелка, Дина все равно выглядела потаскушкой, и Ариане было больно видеть, как Ранульф время от времени посылает этой женщине свою редкую прекрасную улыбку.

Ариана твердо решила стойко терпеть свое рабское положение. Ранульф ее не победит, поклялась она. Она не сломается. Она будет гнуться, как ива, и останется на своем месте после того, как пронесется буря.

Но как-то вечером, когда сиплый смех служанки звучал особенно хрипло и неприятно, Ариана наверняка была бы рада, узнай она, что Ранульф разделяет ее мнение. Внизу, в зале, Дина облизнула губы и соблазнительно склонила голову набок, глядя на лорда.

– Она всегда слишком много о себе понимала, – жеманно сказала служанка про Ариану.

– Ты забываешься, женщина. Не твое дело осуждать свою бывшую леди.

Та удивилась этому упреку и слегка испугалась.

– Милорд, простите, – жалобно пробормотала Дина. – Я никого не хотела обидеть. – Наклонившись вперед и взяв Ранульфа за руку, она похотливо прижалась к нему пышными грудями. – Говорят, бывшая хозяйка Кларедона при любой возможности увиливает от ваших заданий.

Он вырвался из цепких рук Дины и нахмурился еще сильнее:

– Я не желаю выслушивать сплетни.

Так ничего и не понявшая Дина снова скрипуче рассмеялась:

– Это никакие не сплетни, милорд. Да я вам могу порассказать о том, что сама видела… Миледи Ариана вовсе не такая уж безупречная. Вот вы знаете, что раньше она частенько уходила из замка без сопровождения и бегала в лес, чтобы встречаться там с любовником?

Злобная сплетня девушки поразила Ранульфа как удар молнии.

Он ударил кулаком по столу:

– Довольно!

Хриплая болтовня Дины оборвалась на полуслове. Ранульф мрачно посмотрел на служанку, толком ее не видя:

– Можешь идти. Сегодня вечером ты мне больше не нужна. А на будущее запомни – не лезь рассуждать о вещах, которые тебя не касаются.

Дина с встревоженными глазами поспешно вскочила из-за стола и испуганно сделала книксен. Она ушла, а Ранульф сидел, угрюмо поигрывая кинжалом и рисуя узоры на остатках мясного пирога.

– Сдается мне, что Дина окончательно обнаглела, – пробормотал Пейн, – а все потому, что ты освободил ее от работы. Она считает себя твоей фавориткой, а я никак не пойму, с чего ты позволяешь ей такое нахальство. В ее пышных прелестях нет ничего особенного.

Ранульф рассеянно кивнул. Он с самого начала сожалел о своем неосмотрительном порыве повысить Дину до положения леди, но при этом упрямо отказывался отменить свое распоряжение. Да, он повел себя безрассудно. Пейн был бы сильно удивлен, узнай он, что Ранульф так и не воспользовался страстным желанием Дины делить с ним постель. Но эта грубоватая чувственная женщина его мало привлекала. Он устал от нее за один день.

Слишком уж часто Ранульф вспоминал эту выводившую его из себя непокорную высокорожденную леди, бывшую когда-то его нареченной невестой. Ее утонченность, ее королевская осанка, сладкий аромат женщины, даже ее язвительный язычок пленяли Ранульфа так, что он не мог выкинуть леди из головы. Все святые на небесах свидетели, что он пытался. Но он не мог забыть Ариану… и его тело тоже не могло. Каждый раз, как Ранульф ее видел, в паху у него начиналось шевеление. Стоило только взглянуть на нее, и он испытывал ненасытный голод.

– А знаешь, – сердито воскликнул Ранульф, – что этот проклятый управляющий пытался мне сегодня утром доказать, что дюжина ошибок в его подсчетах – это моя вина?

– Наверняка он решил, что ты не умеешь считать, – сочувственно отозвался Пейн. – Нужно назначить собственного управляющего, милорд.

Ранульф сделал большой глоток вина, на этот раз, к счастью, не соленого. Он умел считать и читать достаточно хорошо для того, чтобы понять, когда его обманывают.

– Они все меня за дурака принимают, что ли?

Не ответив сразу, Пейн взял лютню и лениво начал наигрывать мелодию. Этот рыцарь был неплохим музыкантом и имел чистый приятный голос.

– Думаю, они считают, что ты плохо обошелся с их леди, – сказал он, допев куплет.

– Леди? Я запретил тебе так называть ее!

Пейн пожал плечами:

– Боюсь, титул «леди» не то, чего можно лишить устным запретом.

Ранульф угрюмо уставился в свой кубок с вином, понимая, что Пейн прав. Женщина, которую он незаконно низвел до положения рабыни, была леди до последней капли крови. Даже теперешние платья простолюдинки не могли скрыть ее кровь и происхождение. Ариана держалась царственно, как королева… гордая, неукротимая, красивая. И никакой силой и властью Ранульф не мог заставить ее трусливо отступить.

Если он и чувствовал себя виноватым, когда видел, что Ариана трудится как рабыня, то старался подавить это мучительное чувство. Дважды за четыре дня, прошедшие после ее дерзкого публичного заявления, он еле сдерживал натиск нежных чувств к ней.

Попытка подавить свое влечение была еще менее удачной, понимал Ранульф. Он не раз ловил себя на том, что прислушивается, не раздадутся ли тихие шаги Арианы, или принюхивается к воздуху, пытаясь уловить тонкий аромат ее духов, или ищет ее среди толпы, собравшейся в зале на обед.

– И что ты посоветуешь? – спросил он Пейна. – Она должна понять, что ей придется подчиниться моей воле. У меня нет доказательств, но я убежден, что это она подстрекает слуг.

– Я вовсе не уверен, что она зачинщица, но твердо уверен, что она причина всех происшествий. Подозреваю, что мятеж ее людей подогревается несправедливостью твоего отношения к ней. Выбрал бы ты более… уединенный приговор, а? Такой, чтобы она не представала в их глазах мученицей?

Как раз в этот момент огромные дубовые двери зала распахнулись и внутрь вошли двое часовых. Они торопливо шагали вдоль прохода между столами к возвышению.

– Милорд, – произнес один из них. – Боюсь, мы принесли дурные вести. Произошла еще одна преднамеренная порча имущества.

Ранульф метнул в Пейна угрюмый взгляд и спросил:

– Что на этот раз?

– Вооружение… Лучше взгляните сами. Кипя от злости, новый лорд Кларедон в сопровождении Пейна пошел вслед за часовыми прочь из зала и спустился вниз по лестнице в оружейную комнату внизу башни. Дверь была нараспашку. Внутри лежали доспехи и оружие воинов, и при свете факела было видно, что почти на всем блестел толстый слой какого-то вещества.

Ранульф потрогал его и лизнул липкий палец.

– Мед! Клянусь потиром!

Кто-то разлил мед на кольчуги и стальные шлемы, на мечи, копья и щиты. Потребуется каждый паж и оруженосец войска и бесконечные часы работы, чтобы отчистить металл песком и уксусом и оттереть липкий слой.

– Несправедливость, говоришь? – спросил Ранульф Пейна грозным голосом, резко повернулся и бросился вон из оружейной.

Он направился прямиком на четвертый этаж башни, в комнату Арианы. Часовые у двери подобрались, заметив лорда, и поспешно вытащили ключ.

Отперев и распахнув дверь, Ранульф влетел в комнату и захлопнул дверь за собой.

И резко остановился. Он застал Ариану готовящейся ко сну, уже раздевшейся.

– Милорд… чего вы хотите? – задыхающимся голосом спросила она, прижимая тунику к груди.

– Я желаю поговорить о происшествиях и беспричинной порче имущества в этом замке. И требую, чтобы это немедленно прекратилось!

– Зачем же вы пришли ко мне, милорд? Я не имею к этому никакого отношения, а делаю только то, что вы приказываете.

– Я уверен, что виновата во всем ты.

Ариана вскинула брови:

– Это как? Я больше не веду здесь хозяйство, поэтому меня нельзя винить за то, что дела идут из рук вон плохо.

– Именно тебе придется отчистить все вооружение, которое испорчено по твоей милости. И ты снова обратишься к бывшим своим людям и потребуешь, чтобы они прекратили эти фокусы.

– Или что, милорд?

Ее спокойствие приводило в бешенство. Ранульф сжал кулаки, чтобы не схватить и не тряхнуть ее хорошенько.

– Предупреждаю, женщина, мое терпение кончилось! Еще один подобный случай, и я накажу многих, не думая о справедливости! Старших брошу в подземелье. Вольных выкину вон, пусть умирают с голода. А невольников отправлю в поля, и пусть на своих спинах таскают плуги вместо быков! Виновные пострадают вместе с невинными.

Ариана содрогнулась в душе, однако ответила на его взгляд безмятежно-невинным взглядом.

– Я поговорю с ними, милорд. Но не могу обещать успеха. Люди Кларедона не овцы, чтобы слепо дарить преданность новому лорду. Ее нужно заслужить. – И насмешливо улыбнулась: – А вести войну против меня не лучший способ это сделать.

Ариана вызывающе посмотрела в его горящие глаза. Она не желала съеживаться перед ним, хотя сердце ее стучало, как барабан. Приказ Ранульфа ее напугал.

– Я хочу видеть тебя без одежды. Убери эту тряпку.

С гордым лицом Ариана сделала то, что потребовал Ранульф, – выпустила тунику из рук. К величайшему ее смятению, Ранульф рассматривал ее страстными глазами, словно оценивая и взглядом интимно прикасаясь к ней, медленно изучая ее так, словно она и впрямь была рабыней.

Он упивался Арианой, впитывал в себя каждую подробность ее великолепной фигуры. Это была женщина, созданная для мужчины, – груди увенчаны изящными, подобными бутонам роз сосками, бедра восхитительно округлы, ноги длинные и гладкие. Тело Ранульфа напряглось от страстного вожделения. Он хотел прикоснуться к этой мраморной коже, насладиться ее шелковистостью, поцеловать эти соблазнительные соски, вкусить ее женской сути. Он умирал от желания прижать своим телом обнаженную Ариану, ощутить, как влажный жар ее ножен окутывает его, оседлать ее, почувствовать, как эти длинные ноги обхватывают его, а сама Ариана в экстазе извивается под ним…

Повисло напряженное молчание, и Ариана поежилась. Глаза Ранульфа всегда казались ей горящими углями, но сегодня они обжигали ее всю.

Ариана в страхе отступила назад, но бежать ей было некуда. Она уперлась ягодицами в дубовый стол, на котором стоял тазик для умывания.

Ранульф сверкнул зубами в понимающей улыбке.

– Ты помнишь наслаждение, которое я дарил тебе, лаская соски? – спросил он, и его хрипловатый шепот ласкал девушку с той же силой, с какой пальцы ласкали грудь.

– Нет… прошу тебя… нет…

Ранульф не обратил на ее мольбу никакого внимания, возвышаясь над ней, подавляя ее своим могучим телом.

– Ты помнишь, как я трогал розовый бутон у тебя между ног? – Не отводя от нее взгляда, он провел пальцем в ложбинке между ее грудями и повел палец ниже, медленно, мучительно… – Я могу снова доставить тебе такое же наслаждение, милая…

Не в силах выносить дразнящий блеск его глаз и чувственное выражение лица, Ариана отвернулась, но не могла сдвинуться с места. Она беспомощно стояла на месте, а Ранульф уже провел пальцами по густым завиткам, охранявшим ее сокровенное место. От этого умелого прикосновения все ее тело напряглось, а щеки запылали. Но она не могла ему сопротивляться, как не могла и одолеть его.

Просунув руку между бедер Арианы, Ранульф начал ласкать ее.

– Это возбуждает тебя?

Ариана то ли ахнула, то ли застонала, такое сильное желание ее пронзило, и инстинктивно подалась бедрами вперед, открываясь Ранульфу.

– Так я и думал, – негромко рассмеялся рыцарь. – Мог бы выиграть между нами пари, – произнес он невозмутимо, хотя очень в этом сомневался. – Я мог бы взять тебя прямо сейчас и заставить тебя умолять об этом.

– Мог бы… милорд? – Трепеща, Ариана подняла на него глаза.

Ранульф в нерешительности замер. Он, прищурившись, отмечал все ее чувства – испуг, потрясение, – мелькавшие на ее лице, а сейчас увидел торжество в серых глазах Арианы и застыл. В его душе боролись вожделение и самообладание. Если он сейчас уступит, она воспользуется его слабостью…

Ранульф жестко рассмеялся:

– Ну нет, рабыня. Ты не победишь так легко. Наш союз никогда не будет подтвержден. Я не буду наслаждаться тобой сам, лучше отдам тебя одному из моих вассалов.

Честно говоря, это была пустая угроза. Скорее Ранульф мог бы нарушить свою клятву и заточить Ариану в подземелье, чем позволить, оседлать ее другому мужчине. Ариана принадлежала ему. И он не позволит никому прикоснуться к ней.

Ранульф опустил руку и сжал губы, отступив назад.

Их взгляды снова схлестнулись.

– Я выиграю, – повторил он со зловещим спокойствием, резко повернулся и вышел из комнаты.