Голос викария Брауна, как жужжащая пчела, проникал в уши Мередит. Она пыталась сосредоточиться на его словах, но это было невозможно. Беспокойно ерзая на жесткой церковной скамье, она сложила затянутые в перчатки руки на коленях и в сотый раз переживала свою встречу с Ником, раздумывая, не могла ли она тогда поступить по-другому. Там, на дороге, она открыла ему вместе с телом сердце и душу. Ей оставалось только просить. Или признаться, что она носит под сердцем его ребенка. Она понимала иронию судьбы. Оказаться в положении после всего…

Ник, вероятно, даже не поверит ей. Правда, он довольно скоро сам об этом узнает. Весь мир узнает, но она не воспользуется ребенком как средством удержать его.

Место сэра Хайрама зловеще пустовало, или, наоборот, это зависело от того, как посмотреть. В это утро собравшиеся в церкви перешептывались, посмеивались, обменивались неодобрительными взглядами, это свидетельствовало о том, что все знали, как Ник избил сэра Хайрама и тотчас же уехал в Лондон. Такое не могло не повлиять на ее репутацию. В глазах общества его поступок означал только одно. Он бросил свою жену из-за ее предосудительных отношений с сэром Хайрамом. Но ее это не беспокоило. Все, чего она хотела, это Ника. А не одобрения общества.

Фелисия Стабблфилд, сидевшая на скамье, имела довольный вид. Когда Мередит рискнула взглянуть в ее сторону, та молча насмешливо подняла бровь. Было ясно, кто распространял слухи. Может быть, Мередит беспокоило бы это, и она бы постаралась рассеять всеобщее заблуждение относительно ее отношений с сэром Хайрамом. Может быть. Если бы не была в таком оцепенении. Если бы могла проявить хотя бы капельку беспокойства. А она держалась из последних сил и с достоинством и сидела, глядя перед собой.

Взгляды пронзали ее, впивались в ее профиль, буравили ее спину. Все вели себя так, как будто она была своего рода падшей женщиной. Она вдруг вспомнила, как когда-то давно Ник высказал сомнения в милосердии прихожан ее церкви. Он был прав. Людям нельзя верить. Обществу нельзя верить. Соседи спешили обвинить. В глубине души она не осуждала его за то, что он избегает общения с этими людьми, – такова жизнь.

Неожиданно что-то нарушило ее размышления. Это не был какой-то особый звук, а скорее умолкший голос мистера Брауна. Мередит взглянула на него и увидела изумление на его лице, с которым он смотрел на двери. В центральном проходе раздавались тяжелые шаги, сопровождавшиеся приглушенным шепотом. У нее забилось сердце и задергалось веко, но она не могла заставить себя оглянуться.

Наконец эти шаги остановились около ее скамьи. Она подождала одну долгую бесконечную минуту, преодолевая страх и надежду, боровшиеся в ее душе. Наконец она решилась взглянуть и едва сдержала крик ужаса при виде покрытого синяками лица Ника. Он опустился рядом с ней на скамью и прижал пальцы к ее губам, предотвращая ее вопросы. Его глаза светились, упиваясь видом ее лица, он смотрел на нее так…

– Потом, – шепнул он и, повернувшись к мистеру Брауну, сделал знак, чтобы тот продолжал.

От его присутствия у нее путались мысли. Не где-нибудь, а в церкви. Она сцепила руки, лежавшие на коленях, и думала, что не сможет хранить молчание до конца службы. Словно догадавшись о ее растерянности, Ник убрал сжатую в кулак руку с ее колен. По ее телу пробежала дрожь, когда он переплел свои пальцы с ее пальцами, и она заметила на них порезы и синяки. Что произошло с ним? Его загорелая рука резко выделялась на фоне ее белых перчаток. Она смотрела на их соединенные руки почти с изумлением, как будто они принадлежали какой-то другой паре.

Мистер Браун прокашлялся и продолжил свою проповедь.

Она не слышала ни слова.

Он крепко держал ее руку, не позволяя Мередит убрать ее. Он знал, что она умирает от желания засыпать его вопросами. Но он ждал. Он хотел остаться наедине с ней, и тогда скажет все, что должен сказать. Он бы предпочел выглядеть более презентабельно для появления на воскресной службе, но прошедшая ночь показала ему, как скоротечна жизнь. Потому он, пренебрегая синяком под глазом и разбитой губой, и занял свое место в деревенской церкви Эттингема впервые за двадцать пять лет.

И не сгорел в аду.

Он даже чувствовал странное умиротворение, сидя на фамильной скамье Брукширов, рядом с прижавшейся к нему Мередит. Как будто он вернулся домой. Наконец. Мысль, что он чуть не упустил это счастье, сжимала ему сердце. Если бы Скелли убил его, он бы лежал мертвый в той аллее, а не наоборот. И Мередит никогда бы не узнала, что он любил ее. Когда они вышли из церкви, она попыталась выдернуть руку, смущенно оглядываясь на глазеющих на них сплетников. Он не потерпит этого. Он боролся в смертельной схватке за то, чтобы увидеть ее. Он никогда не отпустит ее. С нежной улыбкой он поцеловал ей руку и уверенно положил ее на свой согнутый локоть. Она широко раскрыла глаза. Он усмехнулся. Сияющая тетушка Элеонора одобрительно кивнула ему:

– Пора уже. Хотя могли бы и подождать, пока не станете снова похожи на самого себя, плут.

– И оставить мою жену тосковать? – Большим пальцем он обводил круги на ее запястье, не закрытом перчаткой. Ее щеки приятно порозовели. – Я не мог бы так долго ждать, – сказал он таким тоном, что даже тетушка Элеонора покраснела.

– Кто ты? – прошептала Мередит, когда они вышли. – Где же Ник?

– Ты не получишь от меня никаких объяснений, – ответил он, таинственно улыбаясь. – Пока.

Затем Мередит с изумлением наблюдала, как Ник беседовал с мистером. Брауном и хвалил его проповедь.

– Э, благодарю, милорд, – заикаясь, произнес молодой викарий, раздувая хилую грудь, а его лицо сияло от удовольствия.

Ник направился здороваться с другими соседями, волоча за собой безмолвную Мередит. Его даже не смущало общение с теми людьми, которые не сказали и слова, когда выгоняли из дома его и его мать. Пока его пальцы переплетались с пальцами Мередит.

– Уйдем отсюда, – шепнул он ей на ухо. – Нам надо поговорить.

– Мы должны подождать тетю Элеонору. – Она с беспокойством взглянула на него, как будто не была уверена, что ей хочется ехать куда-либо с сумасшедшим.

– Поверь мне, – заверил он, поймав взгляд тетушки Элеоноры и многозначительно подмигнув ей, – она не возражает.

– Но мы не можем оставить тетю. Она сейчас разговаривает с мистером Брауном…

– Разве он не обедает с нами?

Мередит кивнула.

– Прекрасно. Она поедет с ним. Или, – добавил с усмешкой Ник, – с любым из дюжины людей, кого она пригласила.

– Ник, мы не можем… – Мередит замолчала, когда его слова дошли до нее, и воскликнула: – О нет, она не могла!

– Боюсь, что могла. – Он кивнул в сторону тетушки Элеоноры, которая оживленно болтала с большой группой дам, до них доносились ее слова:

– Я настаиваю. Вы должны прийти. Граф больше всего любит знакомиться с соседями поближе.

– О нет, – простонала Мередит, закрывая глаза. Он схватил ее и потащил к своему коню.

– Мы не можем ехать на Соломоне, – возразила она, когда он обхватил ее за талию и посадил в седло.

– Почему же? – Он сел позади нее.

– Люди смотрят…

– И что они видят? – Он посмотрел в ее зеленые глаза, такие теплые и манящие. – Граф и графиня Брукшир так влюблены и так хотят быть вместе, что ездят в одном седле. Они подумают, что это романтично.

– Глупости, – не согласилась она.

Ник заколебался, глядя на ее затылок. Провел рукой по ее шее и прижался губами к ее уху.

– Это правда.

Она замерла в его объятиях и, повернувшись в седле, чтобы посмотреть на него, еле слышно сказала:

– Ник.

Он ласково погладил ее по щеке.

– Я люблю тебя, Мередит. Я давно это знаю. Только такой дурак, как я, долго не мог признаться в этом.

У нее вырвался из горла приглушенный звук, похожий на рыдание, она обхватила руками его шею и прямо у всех на глазах поцеловала его. Вот вам и уединение.

Когда они оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, Ник провел пальцем по ее губам.

– Давай потрудимся над тем, чтобы заполнить ту детскую, которая так мила твоему сердцу.

Она широко улыбнулась и с сияющей улыбкой ответила:

– Мы уже потрудились, милорд.

У него замерло сердце, и он услышал свой задыхающийся голос:

– Ты хочешь сказать…

– Да, – ответила она, пристально глядя на него. – Ты доволен?

– Мередит, – выдохнул он, с нежностью беря в ладони ее лицо. – Не думаю, что еще может так переполнить радостью мое сердце. – Глядя в ее сияющие зеленые глаза, он чувствовал, что погибает… от счастья. – Я люблю тебя.

Она еще крепче обняла его шею и прошептала, касаясь губами его губ:

– Я люблю тебя.

Кто-то захлопал в ладоши, и они, отстранившись друг от друга, увидели тетушку Элеонору со съехавшим набок тюрбаном, она с азартом хлопала в ладоши, предлагая двум дамам присоединиться к ней. Обе женщины последовали ее примеру, и скоро весь церковный двор гремел аплодисментами. Ник сомневался, что все знают об истинном поводе для этих аплодисментов, кроме того факта, что лорд и леди Брукшир устроили весьма неуместное представление в церковном дворе Эттингема.

Но Ник знал этот повод.

Он был дома.